Артур Конан Дойл. Фото: globallookpress
Рассказы сэра Артура Конан Дойла о Шерлоке Холмсе прочно вошли в историю детективного жанра и заняли там одну из самых высоких позиций. Популярность этих рассказов не угасает и сегодня. Невероятно неординарный персонаж Шерлока Холмса поражает читателей, продуманное до мелочей повествование затягивает в сюжет и заставляет все с большим интересом погружаться в запутанные истории, которые с легкостью распутывает великий сыщик. Расскажем, как появился этот герой и вспомним его самые запоминающиеся приключения.
У нас в Telegram постоянно проходят розыгрыши билетов на самые интересные события в Москве – концерты, спектакли, фестивали, шоу и многое другое. Подписывайтесь и получайте бесплатные пригласительные!
Как появился персонаж Шерлока Холмса: наброски первого детектива
Во второй половине 19 века детективный жанр обрел невероятную популярность среди читателей, и тогда еще врач-офтальмолог, начинающий писатель Артур Конан Дойл также был впечатлен произведениями Эдгара По и других его последователей. И в 1886 году писатель сделал наброски своего первого детектива.
Прототипом Шерлока Холмса стал реальный человек – профессор Эдинбургского университета, врач-хирург Джозеф Белл. Преподаватель и наставник будущего писателя Джозеф Белл поражал своих учеников невероятными способностями определять профессию и характер своих пациентов по мельчайшим деталям, имел острый ум и блестящую наблюдательность.
В отличие от предшественников Конан Дойл сделал ставку на детальность образа главного персонажа, его феноменальные способности и интересный характер, а также на законченный сюжет каждой детективной истории, что и принесло впоследствии большой успех и популярность рассказам о Шерлоке Холмсе. Итак, приведем рейтинг топ-20 самых интересных рассказов о Шерлоке Холмсе по версии КП.
1. Собака Баскервилей
Сюжет: К Шерлоку Холмсу обращается за помощью врач Джеймс Мортимер. Его пациент и давний друг сэр Чарльз Баскервиль мертв, а рядом с его телом обнаружены следы огромной собаки. Мортимер делится с Холмсом и его коллегой доктором Ватсоном легендой о проклятии рода Баскервилей: огромное чудовище с горящими глазами убило одного из предков рода за подлый поступок, и с тех пор жители поместья слышат с ближайших болот жуткий вой, который всегда предвещает несчастье для семьи Баскервилей. И теперь доктор Мортимер переживает за жизнь наследника сэра Чарльза – Генри Баскервиля.
Холмс не верит в подобные легенды и берется расследовать это запутанное дело. Тайна дворецкого Бэрримора, беглый каторжник и таинственная Л.Л. помогают сыщику расследовать убийство и развенчать легенду о проклятии.
Интересный факт: Сюжет знаменитой повести основан на старинной легенде графства Девоншир, которую автору поведал его приятель журналист.
2. Пестрая лента
Сюжет: Молодая девушка Эллен Стоунер обращается к Шерлоку Холмсу и рассказывает свою историю. Девушка живет в родовом поместье со своим отчимом Гримсби Ройлоттом. Мать Эллен погибла в железнодорожной катастрофе и оставила все наследство своему мужу с условием, что после замужества каждой из дочерей Гримсби будет обязан выплачивать приличную сумму из дохода. За две недели до замужества умирает при загадочных обстоятельствах сестра Эллен Джулия. Ночью она выбежала из своей комнаты с криками: «Пестрая лента!», но, не успев больше ничего объяснить, умерла. Незадолго до смерти Джулия жаловалась сестре, что по ночам слышит странный свист, который мешает ей спать. А теперь сама Эллен вскоре должна выйти замуж, но ее беспокоит, что ей пришлось переехать в комнату сестры из-за ремонта, который затеял отчим, и теперь она тоже по ночам слышит свист.
10 лучших книг Федора Достоевского: в «Записках из Мертвого дома» писатель рассказал о пережитых ужасах каторги
Гений, оказавший огромное влияние на мировую литературу. Исследователь человеческой души, провидец, создатель духовного моста между земным и вечным. Великого русского писателя Федора Михайловича Достоевского называют также лучшим психологом и психоаналитиком своей поры, сравнивая с австрийским современником Зигмундом Фрейдом.
Выслушав Эллен, Шерлок Холмс отправляется на обследование поместья и приходит к выводу, что комната девушки снаружи неприступна, и угроза может исходить только изнутри дома. В комнате Холмс замечает странный шнурок, ведущий к вентиляции, которая почему-то выходит не наружу, а в комнату отчима. В ней он обнаруживает сейф, в котором Ройлотт хранит бумаги, плеть с петлей и блюдечко с молоком. В голове сыщика сразу складывается картина совершенного убийства, и в ту же ночь по стечению обстоятельств «пестрая лента» убивает своего же хозяина.
Интересный факт: Конан Дойл допустил ошибку, описывая, как хозяин звал змею свистом, так как змеи от природы глухие. В советской экранизации этот момент был «исправлен»: Шерлок Холмс говорит о странном постукивании по стене.
3. Союз рыжих
Сюжет: Владелец ссудной кассы рыжеволосый Джабез Уилсон обращается к сыщику, чтобы тот помог ему разобраться в странной истории. Недавно напарник Уилсона Винсент Сполдинг сообщил ему о том, что прочитал в газете объявление о высокооплачиваемой работе в «Союзе рыжих», предоставляемой исключительно рыжеволосым людям. Заинтересованный Уилсон отправляется на собеседование и сразу же получает работу. В течение нескольких недель Уилсон ходит в «Союз рыжих» и переписывает Британскую энциклопедию, за что получает большие деньги. Но однажды Уилсон приходит на свою уникальную работу и видит объявление о том, что «Союз рыжих» распался. В недоумении он отправляется к Шерлоку Холмсу.
Сыщик направляется в ссудную кассу и обращает внимание, что через дорогу находится банк, а странный глухой звук, издаваемый при постукивании тростью по тротуару, наводит Холмса на мысль, что под тротуаром пустота. В ссудной кассе сыщик встречает Сполдинга и замечает грязь на его штанах под коленями. Холмс обо всем догадывается и устраивает засаду в подвальном помещении банка вместе с полицейским инспектором и директором банка и ловят злоумышленников.
Интересный факт: В рассказе присутствует путаница с датами: начинается он со слов: «Осенью прошлого года», а затем Холмс просит назвать дату выхода газеты, и Ватсон отвечает: «27 апреля 1890 года. Ровно два месяца назад».
4. Этюд в багровых тонах
Азбука
Сюжет: Сыщик-консультант Шерлок Холмс получает письмо от полицейского Грегсона с просьбой о помощи. Ночью был убит американец Енох Дж. Дреббер, а в карманах мертвеца полицейские нашли два письма, из которых ясно, что Дреббер и его секретарь Джозеф Стэнджерсон собирались покинуть Ливерпуль и уплыть в Нью-Йорк. Шерлок Холмс устанавливает причину смерти – отравление ядом. На месте убийства находят женское обручальное кольцо и надпись на стене: «Месть».
Полицейский инспектор Лестрейд выходит на след Стэнджерсона, но его тоже находят убитым. В номере, где был убит Стэнджерсон, та же надпись «месть», две пилюли и записка «Дж. Х. в Европе». Холмсу стоит немалых усилий, чтобы добраться до преступника, но все же ему удается заманить его в ловушку. Вторая часть повести рассказывает читателю предысторию совершенных преступлений, которая началась на Диком Западе за 30 лет до событий.
Интересный факт: Детективная повесть Артура Конан Дойла, где впервые появляется Шерлок Холмс.
5. Скандал в Богемии
Сюжет: К Шерлоку Холмсу обращается с деликатной просьбой сам король Богемии. Его величество хочет жениться, но бывшая возлюбленная короля певица Ирэн Адлер шантажирует его совместной фотографией и грозит помешать его планам. Шерлоку Холмсу необходимо любым способом достать эту фотокарточку.
Сначала Холмс переодевается конюхом и следит за домом Ирэн Адлер, в удачный момент он оказывается в церкви, когда Ирэн Адлер и ее возлюбленный хотят обвенчаться, но священник отказывается делать это без свидетелей. Конюх Холмс становится их свидетелем.
Повести Александра Грина «Алые паруса» 100 лет: почему прототип Ассоль получила 10 лет лагерей и умерла в нищете
Повести Алые паруса Александра Грина в 2022 году исполнилось 100 лет. Узнайте историю создания великого произведения о любви и печальную судьбу прототипа Ассоль — жены писателя — Нины Грин
Затем сыщик переодевается священником и подстраивает нападение на Ирэн, а сам «спасает» ее и тем самым Холмсу удается попасть в дом шантажистки и узнать, где находится тайник с фотографией. На следующий день Холмс, Ватсон и король Богемии приходят в дом Ирэн Адлер, но не застают ее дома, а в тайнике находят лишь записку, в которой она сообщает о том, что уезжает с любимым и шантаж ей больше ни к чему. Холмс впервые терпит поражение от женщины и навсегда называет ее «та женщина».
Интересный факт: На момент написания рассказа Богемия (Чехия) не имеет своего монарха, династию для нее придумал сам Конан Дойл.
6. Второе пятно
Сюжет: К известному сыщику Шерлоку Холмсу обращается министр Трелони Хоуп, у которого пропало письмо, имеющее очень важное государственное значение. Поэтому Холмсу необходимо найти письмо во что бы то ни стало, соблюдая строжайшую тайну. Сыщик предполагает, что украсть такое важное письмо могли только воры международного уровня. Доктор Ватсон в одной из газет видит статью о том, что один из подозреваемых Эдуард Лукас был зарезан у себя дома. Пока Холмс раздумывает над тем, как могут быть связаны преступления, к нему приходит жена министра миссис Хоуп и требует рассказать подробности визита ее мужа.
Полицейский Лестрейд на месте убийства Лукаса обнаруживает несовпадение пятен крови на ковре и полу. Холмс делает вывод о том, что место преступления кто-то посетил до прихода полицейских. В ходе расследования Холмс находит пустой тайник в доме Лукаса, а констебль признается, что в день убийства в дом заходила красивая женщина. Сыщик догадывается, что это была миссис Хоуп и идет к ней за письмом. Миссис Хоуп понимает, что ее тайна раскрыта, отдает письмо Холмсу и рассказывает о причинах своего поступка. Сыщик обещает не выдавать ее тайну мужу.
Интересный факт: История из рассказа несколько раз была адаптирована для сериалов, а также для радиопостановки на ВВС Radio.
7. Пять зернышек апельсина
ФТМ
Сюжет: История начинается с того, что к Шерлоку Холмсу обращается молодой человек по имени Джон Опеншоу. Он беспокоится за свою жизнь, так как накануне получил тайное послание с пятью апельсиновыми зернышками. Джон Опеншоу рассказал сыщику историю с предсмертными посланиями. Первым письмо с зернышками получил его дядя, который вскоре утонул в пруду на территории своего поместья. Перед смертью он сжег какие-то бумаги и оставил свое наследство брату, отцу Джона. Спустя два года тот тоже получил письмо с пятью апельсиновыми зернышками и запиской: «Положи бумаги на солнечные часы!» и подписью «ККК». Отец Джона не обратил должного внимания на письмо и погиб, упав в меловой карьер. Джон Опеншоу просит помочь Холмса расследовать тайну пяти апельсиновых зернышек, но сыщик не успевает ничего предпринять. На следующий же день из газет он узнает о смерти Джона.
Но разгадать тайну для Холмса теперь принципиальный вопрос. Изучив места отправления писем, он понимает, что это морские порты. Из старых журналов сыщик узнает, какие корабли заходили в эти порты и останавливается на судне «Одинокая звезда». Но встретиться и наказать злоумышленников Холмсу не удается, судно разбивается в водах Атлантического океана.
Интересный факт: В этом рассказе Конан Дойл упоминает о деятельности тайной организации «Ку-клукс-клан» (ККК).
В войну работала медсестрой: почему Агату Кристи не хотели печатать, и куда писательница пропадала после измены
Феномен популярности книг Агаты Кристи так и не удалось разгадать. Ее романы по сей день выходят многомиллионными тиражами, режиссеры с удовольствием снимают сериалы и «большие метры» по мотивам книг знаменитой детективщицы. А ведь поначалу рукопись Агаты Кристи не приняли ни в одном издательстве. Вспомним, жизненный путь известной писательницы.
8. Пляшущие человечки
Сюжет: Очередное дело Шерлока Холмса связано с загадочными рисунками пляшущих человечков. К сыщику обращается некий мистер Хилтон Кьюбит и рассказывает о том, что месяц назад его жена получила из Америки письмо, она сразу же его уничтожила, но стала сама не своя. С тех пор странные рисунки пляшущих человечков появлялись на подоконнике и возле двери их дома, а в глазах жены постоянно читается страх. Мистер Кьюбит дал перед свадьбой обещание жене не спрашивать ее о прошлом и поэтому ему ничего не оставалось, как обратиться к сыщику. Кьюбит возвращается домой и отсылает Холмсу все рисунки пляшущих человечков.
Шерлок Холмс изучает рисунки и понимает, что это тайный шифр. Ему удается расшифровать тайные послания, но Холмс успевает предотвратить преступление. Мистер Кьюбит убит, а его жена ранена. На месте происшествия Холмс раскрывает детали преступления и его причины.
Интересный факт: В русской и английской версии «Шерлока Холмса» шифр из пляшущих человечков выглядит по-разному в связи с частотностью букв в языках.
9. Пустой дом
Сюжет: Спустя три года после гибели Шерлока Холмса при загадочных обстоятельствах в собственном доме был убит граф Рональд Адэр. Молодой человек был любителем карточных игр, и в день убийства играл в одном из карточных клубов Лондона в компании с полковником Мораном. Доктор Ватсон пытается расследовать убийство и около дома, где было совершено преступление, натыкается на старика с книгами. Вскоре на пороге своего дома Ватсон вновь видит того самого старика и им оказывается сам «погибший» Шерлок Холмс. После схватки с профессором Мориарти у Рейхенбахского водопада сыщик имитировал свою смерть и скрывался от сообщников Мориарти, одним из которых был полковник Моран.
Великий сыщик знает, что за его домом на Бейкер-стрит следят, и чтобы поймать злоумышленника, придумывает хитрый план. Сквозь шторы восковая фигура Холмса выглядит как живая. Полковник Моран приходит ночью, чтобы убить Холмса, и стреляет через окно. Холмс и Ватсон ловят преступника, в его руках бесшумное духовое ружье, из которого и был застрелен юный Адэр.
Интересный факт: В этом рассказе «погибший» после схватки с профессором Мориарти Шерлок Холмс возвращается, чтобы поймать сообщника профессора и раскрыть совершенное им преступление.
10. Желтое лицо
ФТМ
Сюжет: К Шерлоку Холмсу обращается мистер Монро. Его беспокоит странное поведение его жены Эффи. Три года назад мистер Монро женился на женщине, которая в юности уехала в Америку, там вышла замуж за американца и родила ребенка. Но во время эпидемии желтой лихорадки муж и ребенок умерли, и женщина вернулась в Англию.
Эффи унаследовала от первого мужа приличное состояние, но всё перевела на мистера Монро. И все было хорошо до недавнего времени, пока Эффи не попросила у мужа большую сумму денег и не смогла объяснила зачем. Спустя некоторое время Монро заметил, что в коттедж напротив, который долгое время пустовал, кто-то заселился. Желая познакомиться с новыми соседями, мистер Монро прогуливался рядом с их домом и внезапно в окне увидел жуткое неподвижное желтое лицо.
Затем Монро стал замечать, что его жена регулярно наведывается к соседям, но упорно это отрицает. Мистер Монро хотел сам поймать жену на месте, но, когда он зашел в дом соседей, обнаружил там только недавно сделанное фото своей жены. В недоумении Монро обращается к Холмсу за помощью. Они вместе идут в загадочный коттедж, где находят маленькую девочку, на лице которой желтая маска. Девочка оказывается выжившей темнокожей дочкой Эффи Монро.
Интересный факт: Рассказ «Желтое лицо» входит в список рассказов о приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона без криминальной составляющей.
Лучшие книги Шарлотты Бронте о сильных женщинах
«Литература не может быть женским уделом, и так быть не должно. Чем больше женщина занята своими надлежащими обязанностями, тем меньше у неё будет свободного времени на неё, даже несмотря на образованность и должный отдых», — так ответил английский поэт-романтик Роберт Саути на письмо юной Шарлотты Бронте, которая рискнула выслать ему свои стихи. А она написала мировой бестселлер.
11. Шесть Наполеонов
Сюжет: Полицейский инспектор Лестрейд наведывается к Шерлоку Холмсу и делится с ним странной историей. Кто-то крадет дешевые бюсты Наполеона и разбивает их, причем грабитель не берет ничего, кроме статуй. Холмс решает расследовать эти странные кражи.
Первый бюст был разбит в лавке Мосса Хадстона, торгующей картинами и статуями, еще два бюста нашел разбитыми врач, поклонник Наполеона. Лестрейд вызывает Холмса, на этот раз произошло убийство, и оно как-то связано с загадочными статуями. Журналист, недавно купивший бюст Наполеона, ночью услышал крик, спустился вниз и обнаружил убитого. В его карманах нашли фотографию молодого мужчины и рядом разбитый бюст. Холмс начинает расследование и узнает, что на фото некий итальянец Беппо, который работал в лавке Хадстона, но ударил ножом другого итальянца и год провел в заключении.
ФТМ
Холмс узнает адреса оставшихся покупателей бюстов Наполеона и устраивает вместе с Лестрейдом и Ватсоном засаду на вилле покупателя пятого бюста. Они видят, как Беппо выносит из дома статую и разбивает ее под фонарем. Беппо арестован. Холмс перекупает последний шестой бюст, разбивает его и тщательно исследует осколки. В одном из них он находит черную жемчужину Борджиа, принадлежавшую когда-то принцессе.
Интересный факт: Борджиа – реально существовавший испано-итальянский дворянский род из Валенсии, правители города Гандия.
12. Голубой карбункул
АСТ
Сюжет: В канун Рождества в одной из гостиниц Лондона происходит кража: у графини Моркар украли очень дорогой драгоценный камень – голубой карбункул. Подозреваемый – паяльщик Джон Хорнер. Против него дали показания служащий отеля Райдер и служанка графини.
Тем временем, Ватсон приезжает к Холмсу, чтобы поздравить его с Рождеством, и сыщик рассказывает о том, что посыльный Петерсон принес ему гуся и шляпу, которые он нашел на месте драки, и попросил Холмса найти владельца. Петерсон сообщает, что в зобе у птицы он нашел тот самый украденный драгоценный камень. Холмс находит владельца шляпы мистера Бейкера, но из разговора с ним понимает, что тот ничего не знает про голубой карбункул. Зато мистер Бейкер сообщает Холмсу ценную информацию про «гусиный клуб», и, благодаря своему дедуктивному методу Холмс выясняет, кто же настоящий вор.
Интересный факт: Карбункул – драгоценный камень с красным, вишневым, фиолетовым, оранжевым, лиловым, голубым и зеленым оттенком. Название происходит от латинского слова «карбункулюс» – «гореть», «сиять». Карбункулом раньше называли любые полудрагоценные и драгоценные камни.
13. Подрядчик из Норвуда
Сюжет: Молодого человека по имени Джон Макфарлейн обвиняют в убийстве подрядчика из Норвуда Джонаса Олдейкра. Он невиновен и приходит за помощью к Шерлоку Холмсу. Макфарлейн рассказывает Холмсу, что давний знакомый его родителей Джонас Олдейкр появился у Макфарлейна в конторе и заявил, что хочет составить на него завещание, и пригласил молодого человека в Норвуд для того, чтобы разобрать его бумаги. Уже поздно ночью Макфарлейн возвращается домой, а на утро узнает о том, что у дома Олдейкра произошел пожар. На месте происшествия найдены кости, следы борьбы и трость Макфарлейна. Полицейский инспектор Лестрейд арестовывает Макфарлейна, но Холмс верит молодому человеку. Он едет к матери Джона, от которой узнает, что Олдейкр за ней ухаживал и затаил обиду после отказа. На месте преступления, благодаря своей гениальной наблюдательности, Холмс находит тайную комнату в доме и, инсценировав пожар, вынуждает подрядчика покинуть свое убежище. Сыщику удается раскрыть замысел Олдейкра и спасти невиновного от наказания.
Интересный факт: По мотивам рассказа был поставлен аудиоспектакль «Триумф Скотланд-Ярда».
Скрытые смыслы романа «Мастер и Маргарита» Булгакова: почему вдова писателя считала роман пророческим, откуда взялся Воланд и причем тут Данте
15 мая 2021 года Россия будет отмечать 130-летие со дня рождения Михаила Афанасьевича Булгакова. Наш обозреватель Денис КОРСАКОВ по этому поводу вспоминает его самый знаменитый роман «Мастер и Маргарита».
14. Обряд дома Месгрейвов
Сюжет: К Шерлоку Холмсу обращается товарищ по колледжу Реджинальд Месгрейв, потомок древнего рода, по поводу странных событий, происходящих в его замке Харлстон. Несколько дней назад Месгрейв спустился в библиотеку за книгой и застал своего дворецкого Брайтона за изучением фамильного документа Месгрейвов под названием «Обряд дома Месгрейвов». Рассердившись, Реджинальд увольняет дворецкого, но тот просит отсрочку. На третий день после происшествия Брайтон исчезает, а служанка Речел, с которой у них когда-то были любовные отношения, ведет себя как умалишенная. На следующий день пропадает и она. Месгрейв обращается в полицию, им удается найти, что след служанки обрывается у озера, а из озера достают мешок с обломками ржавого металла.
ФТМ
Полицейские зашли в тупик, и Месгрейву ничего не остается, как обратиться к Шерлоку Холмсу. Изучив фамильный документ Месгрейвов, Холмс догадывается, что дворецкому удалось разгадать тайну, зашифрованную в документе, и идет по его следу. Расследование приводит сыщика в подвал дома, где под каменной плитой находят старинный сундук и рядом мертвого дворецкого Брайтона. Куски металла из озера оказываются короной Карла 1, а тайна о том, упала плита сама или ей кто-то помог, остается нераскрытой.
Интересный факт: В ходе расследования Холмсу приходится решать геометрическую задачу (определить длину тени от дерева известной высоты в отсутствие самого дерева), чтобы добраться до тайника.
15. Берилловая диадема
Сюжет: К Шерлоку Холмсу обращается банкир Холдер. В залог он получил драгоценную вещь, национальное достояние – берилловую диадему. Побоявшись оставлять такое сокровище в банке, Холдер приносит диадему домой и запирает в бюро. О диадеме банкир рассказывает своему сыну Артуру и племяннице Мэри.
Ночью Холдер услышал шаги и обнаружил Артура у бюро, в руках у него диадема, но одного зубца с драгоценными камнями не хватает. Сын банкира отрицает, что причастен к краже, но и не дает никаких объяснений. Холдер вызывает полицию, Артура арестовывают, но пропавший зубец не находят.
Холмс приступает к расследованию. Он беседует с Мэри, которая отрицает виновность Артура, осматривает местность в образе нищего и при помощи своего дедуктивного метода понимает, что диадему пыталась выкрасть Мэри для своего возлюбленного Джорджа Бэрнвелла, опасного мошенника и негодяя. Артур увидел, как Мэри передала диадему Бэрнвеллу, и вступил с ним в борьбу, в результате которой Артуру удалось отобрать большую часть драгоценности.
Интересный факт: Сoronet (на языке оригинала) – не просто диадема, это «малая» корона. Часть парадного облачения британской знати.
10 лучших книг Джейн Остин: писательница, которую отказывались печатать, прославилась только после смерти
Талантливая писательница 19 столетия, одна из основоположниц реализма в английской литературе, не понятая и недооцененная современниками. Только в начале 20 века гениальность Джейн Остин, наконец, разглядели и приняли ведущие литераторы Британии и США. Ее произведениями зачитывались и зачитываются миллионы девушек по всему миру.
16. Рейгетские сквайры
Сюжет: После тяжелого расследования Ватсон привозит Шерлока Холмса на отдых в имение своего пациента полковника Хейтера близ города Рейгет. Полковник рассказывает гостям о недавнем происшествии: в соседнем доме, принадлежащем сквайру Эктону, произошла кража со взломом, но никаких ценных вещей воры не взяли. На следующий день дворецкий Хейтера сообщает новость о попытке кражи и убийстве кучера в доме Каннингемов.
Эксмо
К Холмсу обращается за помощью инспектор Форрестер и, изложив показания отца и сына Каннингемов, показывает клочок бумаги, который был найден в руке убитого. Сыщика заинтересовывает это дело, и он приступает к новому расследованию. Холмс изучает место преступления, сопоставляет факты из показаний Каннингемов и, применив обманный трюк, находит в их доме вторую часть записки. Каннингемы, поняв, что их тайна раскрыта, пытаются убить Холмса, но инспектор и Ватсон слышат крики Холмса и успевают предотвратить очередное преступление.
Интересный факт: С появлением немого кино рассказ был экранизирован дважды – французской киностудией Eclair в 1912 году и киностудией Stoll в 1922 году.
17. Загадка Торского моста
Прометей
Сюжет: Действие рассказа развивается вокруг происшествия около Торского моста, расположенного в имении финансового магната Нейла Гибсона по прозвищу Золотой король. Жену магната нашли у моста, она была застрелена из револьвера, но оружие найдено не было. В убийстве обвиняют молодую гувернантку Гибсонов, мисс Данбэр, в которую влюблен мистер Гибсон. В руке убитой была найдена записка от мисс Данбэр, а в ее шкафу – револьвер. Но гувернантка отрицает свою вину. Мистер Гибсон переживает за мисс Данбэр и обращается к Шерлоку Холмсу.
После общения с мисс Данбэр сыщик выясняет, что мисс Гибсон ненавидела гувернантку и дико ревновала к ней своего мужа. Во время осмотра места преступления Холмс обнаруживает в парапете моста след от удара чем-то тяжелым, сопоставляет факты, и его осеняет догадка. Холмс проводит эксперимент с револьвером Ватсона, который подтверждает предположения сыщика: произошло самоубийство, но жертва решила подставить возлюбленную мужа.
Интересный факт: Thor (англ.) – имя бога Тора на английском, так что название рассказа можно перевести как «Загадка моста Тора».
18. Дьяволова нога
Сюжет: Шерлок Холмс и его друг доктор Ватсон отдыхают на побережье Корнуэлла. В деревушке, где остановились друзья, проживет мистер Мортимер Тридженнис. Он обращается за помощью к сыщику. Накануне вечером Мортимер был в гостях у своих родных, они играли в карты, а наутро их обнаружила экономка, сидящими за тем же столом с искаженными лицами: два брата сошли с ума, а сестра умерла. По словам экономки в комнате стоял жуткий запах. Холмс берется за расследование. Он изучает комнату, где играли родственники, и отмечает тот факт, что несмотря на теплую погоду, они разжигали камин.
Наутро выясняется, что сам Мортимер Тридженнис умирает таким же образом, как и его сестра. Чуть не лишившись жизни, Холмс узнает, что все родственники были отравлены одним ядовитым порошком, сделанным из африканского растения «Дьяволова нога», но разными людьми: братьев и сестру отравил Мортимер в погоне за наследством, а Мортимера – дальний родственник, исследователь Африки Леон Стерндейл. Он признается Холмсу, что был влюблен в сестру Мортимера, а по картине произошедшего сразу понял, кто виноват в ее смерти, и решил отомстить.
Интересный факт: В реальности растения «Дьяволова нога» не существует.
19. Человек с рассеченной губой
Сюжет: По просьбе подруги жены доктор Ватсон отправляется в опиумный притон, чтобы найти там ее мужа. Неожиданно для себя в одном из посетителей притона Ватсон узнает своего друга Шерлока Холмса. Сыщик рассказывает, что расследует исчезновение мистера Невилла Сент-Клера. За неделю до этого жена Сент-Клера приезжала в Ли за посылкой и, случайно проходя мимо дома, в котором располагался притон, увидела в окне второго этажа своего мужа, он жестами звал на помощь и резко исчез из окна. Миссис Сент-Клер и полицейские ворвались в комнату и обнаружили там известного в том районе нищего со шрамом на губе по имени Хью-Бун, а также коробку с детскими кубиками, которые мистер Невилл обещал купить свои детям. Одежда мистера Сент-Клера была выброшена в окно. Полицейские арестовали Хью-Буна и хозяина притона, несмотря на их клятвы о том, что они понятия не имеют ни о каком мистере Сент-Клере.
Холмс приходит к выводу, что Сент-Клер мертв, но его жена показывает записку от мужа, в которой тот сообщает, что с ним все хорошо. Сыщик всю ночь обдумывает все обстоятельства этого дела, а утром едет в полицейский участок и разоблачает «нищего», которым оказывается сам мистер Сент-Клер.
Интересный факт: Конан Дойл ошибочно упоминает в рассказе присутствие телефонов в полицейских участках Лондона в 1889 году. На самом деле они появились там только в 1906 году.
20. Москательщик на покое
ФТМ
Сюжет: На этот раз Шерлок Холмс распутывает дело пожилого торговца красками (москательщика) мистера Джозии Эмберли. Он рассказывает Холмсу о том, что его жена сбежала с любовником, молодым врачом Эрнестом, и прихватила большую часть сбережений Эмберли. Осмотреть дом Эмберли Холмс отправляет доктора Ватсона. Вернувшись, Ватсон сообщает, что бывший москательщик затеял в доме ремонт и там невыносимо пахнет красками, а также, что за доктором постоянно следил какой-то человек в дымчатых очках.
Холмс обманным путем выманивает Эмберли из дома, отправив его с Ватсоном в дальнюю поездку, проникает в дом и обнаруживает комнату с выведенной в нее газовой трубой, а также надпись на стене «Нас уби…». Холмс вызывает полицейского инспектора для ареста ревнивого Эмберли, вскоре тела его жены и доктора Эрнеста находят в старом колодце.
Интересный факт: В этом рассказе единственный раз появляется «ненавистный соперник и конкурент» Холмса мистер Баркер (человек в дымчатых очках), вместе с которым сыщик и раскрывает дело.
Все книги Бориса Акунина про Эраста Фандорина за 20 лет: От «Азазель» до «Не прощаюсь»
Борис Акунин подарил литературному детективному миру удивительного героя – Эраста Фандорина. Произведения принесли автору известность и любовь читателей всего мира. Это самый масштабный цикл писателя к данному моменту и каждая книга, каждое новое расследование не похоже на предыдущее.
Рассказы о Шерлоке Холмсе
- Описание
- Обсуждения
- Цитаты 11
- Рецензии
- Коллекции 3
В сборник вошли
знаменитые рассказы о Шерлоке Холмсе, гениальном сыщике.
Шерлок Холмс,
обычный человек, часто лежащий без дела на диване, перечитывая любимые книги, лучший
детектив Англии. Он имеет странные привычки, рассеян, но невероятно внимателен.
По образованию биохимик, играет на скрипке, курит трубку, табак для которой
хранит в носке туфли, бывает стреляет дома из пистолета в стену, а про кокаин
читатель узнает из рассказов.
Шерлок Холмс, обладатель невероятного ума и силы,
удивит вас не раз, не дав вам опомниться от сложности и загадочности преступления
и быстроты его раскрытия. (с) Leylek для Librebook.ru
Я не считаю себя глупее других, но всегда, когда я имею дело с Шерлоком Холмсом, меня угнетает тяжелое сознание собственной тупости.
Теоретизировать, не имея данных, опасно. Незаметно для себя человек начинает подтасовывать факты, чтобы подогнать их к своей теории, вместо того чтобы обосновывать теорию фактами.
Его невежество было не менее поразительным, чем его эрудиция.
Опасно отнимать у тигрицы тигренка, а у женщины ее заблуждение.
Револьвер да зубная щетка — вот и все, что нам понадобится.
добавить цитату
Все цитаты из книги Приключения Шерлока Холмса
Иллюстрации
Произведение Приключения Шерлока Холмса полностью
Видеоанонс
Включить видео youtube.com
Взято c youtube.com.
Пожаловаться, не открывается
Связанные произведения
Герои
Статьи
Купить онлайн
340 руб
244 руб
189 руб
199 руб
164 руб
Все предложения…
- Похожее
-
Рекомендации
-
Ваши комменты
- Еще от автора
Неудавшаяся карьера врача
Выдающийся писатель не раз повторял, что любовь к литературе и истории Англии привила ему мама. Она постоянно пересказывала маленькому Артуру исторические романы. Воспоминания об этих моментах и побудили автора заняться писательской деятельностью. Но сначала он ступил на путь медицины.
Артур Конан Дойл. (wikipedia.org)
Закончив медицинский факультет Эдинбургского университета в 1881 году, Дойл получил диплом бакалавра. Недолго думая, он начал практиковаться. Однако ожидания от профессии не оправдались. У молодого специалиста практически не было пациентов, а перспектива нищеты приводила его в ужас.
От безысходности Дойл предпринял попытку обратиться к потусторонним силам, но после первого же сеанса дал себе слово никогда больше этим не заниматься. Как врач он понимал, что это может разрушить его психику.
Другим выходом из душевного тупика стала женитьба, но и она не принесла ему счастья. Тогда-то он и решил попробовать себя на литературном поприще.
Первый образ, который пришёл в голову Дойла, — его преподаватель в университете. Этот врач мог одним взглядом не только поставить пациенту верный диагноз, но и определить его род деятельности, национальность и прочие детали. Всё это он делал, основываясь на своей наблюдательности. И Конан Дойл предположил, что если такой человек науки, как его преподаватель, станет детективом, он точно не допустит случайностей.
Ненавистный герой Артура Конан Дойла
В 1887 году вышла первая повесть о деяниях великого сыщика — «Этюд в багровых тонах». Сочинение, к удивлению автора, получило довольно хорошие отзывы от критиков. Ещё через 3 года на страницах столичного журнала «Стрэнд Мэгэзин» появился «Скандал в Богемии». Это рассказ, с которого и началось промышленное производство отчётов доктора Ватсона о бесконечных приключениях Шерлока Холмса. Для людей это было что-то новое, и они скупали журнал, который, в свою очередь, начал процветать. С тех пор жизнь Конан Дойла резко изменилась.
Издатели журнала немедленно подписали контракт с начинающим автором, а также выдали внушительный аванс. Простившись с врачебной практикой, Дойл переехал в Лондон и полностью отдался сочинению историй про хитроумного сыщика. Восторгу читателей не было предела. За короткое время тираж журнала увеличился в 5 раз, а в редакцию постоянно приходили письма, адресованные Шерлоку Холмсу.
Теперь воодушевлённый автор хотел написать нечто более серьёзное. Однако все последующие произведения, в которых не было Шерлока, читатели встречали относительно холодно. Тогда Конан Дойл решил избавиться от сыщика, которого боготворили больше, чем его самого.
Артур Конан Дойл. (wikipedia.org)
Посетив знаменитый Рейхенбахский водопад, писателю пришла мысль, как он расстанется с надоевшим ему героем. В рассказе «Последнее дело Холмса» великий детектив исчезает в водопаде. Впрочем, едва вышел тираж, издатели, заваленные письмами и телеграммами, бросились к автору с просьбами о возвращении Шерлока. Между тем Дойл решил отправиться на англо-бурскую войну.
После возвращения в Англию писателю присвоили рыцарское звание за патриотизм и отвагу. Ему даже казалось, что с Холмсом окончательно покончено и наступила новая жизнь, но ни бытовые, ни исторические его романы всё ещё не пользовались спросом. Вскоре начались финансовые трудности. Впрочем, просьбы о воскрешении героя всё ещё поступали. Издатели предлагали Дойлу 100 ф. ст. за 4 страницы, когда обычный чиновник на тот момент получал в год всего около 500 ф. Писателю пришлось сдаться.
Дойл с семьёй. (wikipedia.org)
Несмотря на это, Конан Дойл продолжал писать в других жанрах, но в любом другом сочинении людям не хватало Шерлока. Началась Первая мировая война, и автор расценил её как ещё один шанс уйти от ненавистного героя. Он опять изъявил желание пойти добровольцем на фронт, но теперь его просьбу правительство Великобритании отклонило. Ведь автор считался достоянием страны и народа. Тогда в рассказе «Его прощальный поклон» Дойл предпринял последнюю попытку избавиться от сыщика, но ничего не вышло.
От невозможности что-либо изменить писатель снова обратился к мистике. Автор отрёкся от христианства и перешёл в спиритическую религию. Он начал писать книги по истории спиритизма и выступать с докладами, пропагандируя свою новую веру. Вскоре почти все друзья и знакомые отвернулись от него. Повлияло ли это на писателя или нет, но в 1927 году вышел последний сборник рассказов, посвящённый приключениям героя, — «Архив Шерлока Холмса».
Шерлок Холмс
Sherlock Holmes
Цикл книг; 1887-1924
Автор: Артур Конан Дойл
Эта история об одном из величайших сыщиков нашего времени, записанная его другом и напарником.
Житель неказистого дома на Бейкер-Стрит одно за другим раскрывает сложнейшие дела, с лёгкостью перевоплощается в бандитов, книготорговцев, трубочистов…
Да, несколько раз Шерлок стоит на краю гибели. Но разве может смерть победить Великого Сыщика? Никогда! Особенно если впереди — вечность. Вечная жизнь в сердцах миллионов и миллионов читателей, которые никогда не забудут ни Рейхенбахского водопада, ни туповатого инспектора Лейстрейда, ни верного Ватсона, ни дома на Бейкер-Стрит…
Этюд в багровых тонах (A Study in Scarlet; 1887)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: роман
Другие названия: Красным по белому; Красным по белому (Этюд в багровых тонах); Красное по белому; Мормоны в Лондоне; Поздняя месть; Кровавый этюд; Месть (Из воспоминаний доктора Уатсона); Надпись кровью; Багровый след
Знакомство и первое совместное дело еще пока молодого, но многообещающего сыщика Шерлока Холмса и его компаньона доктора Ватсона. И душещипательная история любви и мести завершившаяся несколькими убийствами в Лондоне, которая поставила в тупик местную полицию.
Знак четырёх (The Sign of The Four; 1890)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: роман
Действие разворачивается в 1888 году. Лондон. Молодая, напуганная гувернантка Мери Морстен обращается за помощью к Шерлоку Холмсу с двумя загадками. Первая касалась исчезновения ее отца 10 лет назад, через несколько лет после которого она стала получать по почте редкие жемчужины от неизвестного покровителя. Наконец, таинственный благодетель просит девушку о встрече. Однако встреча Мэри с незнакомцем поднимает лишь новые вопросы у Холмса, а у Мэри вызывает еще больший страх и подозрения. Но непредвиденные трудности не только не смущают гениального сыщика, но еще больше разжигают его спортивный азарт. Необходимо распутать запутанный клубок преступления, где сплелись воедино спрятанное сокровище, жадность, месть и внезапная смерть.
Приключения Шерлока Холмса (The Adventures of Sherlock Holmes; 1892)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: сборник рассказов
Первый сборник рассказов о Шерлоке Холмсе представляет собой повествование военного врача, доктора Уотсона (или Ватсона) о великом сыщике. Включает рассказы 1891-1892 годов. Именно этот сборник включает в себя рассказы, ставшие безумно популярными в начале 20 века и сохраняющие популярность до сих пор.
В произведение входит:
Скандал в Богемии / A Scandal in Bohemia [= Приключение «Скандал в Богемии»; Скандальная история в княжестве О…; The King’s Sweetheart; Woman’s Wit] (1891)
Король Богемии попал в неприятную ситуацию — оперная певица Ирен Адлер угрожают послать их совместную фотографию будущей жене короля. Это грозит обернуться небывалым по своему масштабу скандалом. Шерлок Холмс берётся за это расследование, которое откроет для него новые горизонты женского ума.
Союз рыжих / The Red-Headed League [= Лига красноголовых; Приключения рыжего; Клуб рыжих; Союз рыжеволосых; Рыжая лига] (1891)
Джабез Уилсон устроился на работу в Союз рыжих по объявлению о наличии вакансии для рыжего. Работа мистера Уилсона заключалась в переписывании «Британской энциклопедии» и занимала 4 часа в день. За это платили очень большие деньги. Отработав 8 недель, мистер Уилсон, придя на работу, увидел объявление, что Союз рыжих распущен. Всё произошедшее показалось ему очень странным, и он обратился с просьбой разобраться в этом деле к Холмсу.
Установление личности / A Case of Identity [= Ловкий обман; Идентификация личности; Доказательство тождества; Приключение с установлением личности] (1891)
К Шерлоку Холмсу за помощью обратилась мисс Мэри Сазерленд. Ее жених, мистер Госмер Эйнджел, бесследно исчез прямо в день венчания. Известно, что ее отчим не одобряет этой свадьбы, но в тот день его не было не то что в Лондоне, а даже в Англии…
Тайна Боскомской долины / The Boscombe Valley Mystery [= Таинственное убийство в Боскомбской долине; Тайна Боскомбской долины; Тайна долины Боскомб] (1891)
Самый крупный землевладелец в Боскомской долине — Джон Тэнер, составивший свой капитал в Австралии. Одну из своих ферм он сдал в аренду Чарльзу Мак-Карти, также бывшему австралийцу.
На прошлой неделе Чарльза Мак-Карти нашли с размозженным черепом. Незадолго до этого свидетели видели, как на том самом месте, где произошло убийство, покойный ссорился со своим сыном Джеймсом, который даже замахивался на него. Ничего удивительного, что Джеймс Мак-Карти был взят под стражу…
Пять апельсиновых зёрнышек / The Five Orange Pips [= Приключение пяти апельсиновых зёрнышек; Пять апельсиновых зёрен; Пять зёрнышек апельсина] (1891)
Полковник Элиас Опеншоу долгое время был крупным плантатором на Юге США, но после Гражданской войны вернулся на родину, в Англию. Человек смелый и решительный, он пришел в ужас, получив конверт, в котором не было ничего, кроме пяти зернышек апельсина и букв «К.К.К.» Полтора года спустя точно такое же письмо получил его брат Джозеф. Спустя пять дней он погиб, упав в меловой карьер и разбив голову.
А еще через два с половиной года такое письмо получил сын Джозефа Опеншоу, Джон…
Человек с рассечённой губой / The Man with the Twisted Lip [= Рваная губа; Человек с вывернутой губой; Человек со вздёрнутой губой; Человек со шрамом; The Strange Tale of a Beggar] (1891)
Однажды, гуляя по городу, миссис Сент-Клер вдруг увидела в окне одного дома своего мужа, который как будто звал её на помощь. Войти в дом удалось только с помощью полиции, однако в комнате не было никого кроме калеки-нищего. Но там остались вещи и одежда мистера Сент-Клера, были обнаружены следы крови, а окно выходило на реку, куда можно выбросить труп, так что нищий по имени Хью Бун был арестован по обвинению в убийстве. Но виновен ли он в действительности?
Голубой карбункул / The Adventure of the Blue Carbuncle [= Приключения голубого карбункула; История голубого алмаза; The Christmas Goose that Swallowed a Diamond] (1892)
В руках такого опытного детектива, как Шерлок Холмс, заговорит даже шляпа, в фигуральном смысле разумеется. Но еще более интересную историю готов поведать гусь, в зобу которого спрятан голубой карбункул.
Пёстрая лента / The Adventure of the Speckled Band [= Дело о пятнистом банте; Приключение с пёстрой лентой] (1892)
К Шерлоку Холмсу обращается некая Элен Стоунер, падчерица доктора Ройлотта, человека вспыльчивого и жестокого. Но страхи и подозрения ее призрачны и основаны скорее на предчувствиях, чем на фактах, так что в полицию обратиться она не может. Два года назад при таинственных обстоятельствах накануне своей свадьбы умерла ее сестра-близнец, теперь же к свадьбе готовится сама Элен, и ей из-за неожиданно начавшегося ремонта приходится переселиться в спальню сестры…
Палец инженера / The Adventure of the Engineer’s Thumb [= Большой палец инженера; Приключение с большим пальцем инженера] (1892)
После свадьбы доктор Ватсон поселился отдельно от Холмса, однако они продолжали тесно общаться. Однажды к доктору пришел пациент с отрубленным большим пальцем на руке. Понимая, что за этим, очевидно, кроется какое-то преступление, Ватсон отвез его к своему другу. А началась эта история с того, что к этому пациенту, инженеру-гидравлику по профессии, обратился клиент с просьбой осмотреть гидравлический пресс в одном отдаленном доме…
Знатный холостяк / The Adventure of the Noble Bachelor [= Аристократический холостяк; Приключение знатного холостяка; Холостяк из высшего общества; Именитый холостяк; Аристократ-холостяк; Высокопоставленный жених; Исчезнувшая невеста; The Adventures of a Nobleman; The Story of the Missing Bride] (1892)
Мистер Холдер, глава второй по значению банкирской фирмы в Лондоне, выдал одному крайне высокопоставленному лицу крупную сумму под залог на пару дней. Залогом послужила бесценная берилловая диадема — достояние нации. Опасаясь оставлять такую ценность в банке, Холдер забрал ее к себе домой. Но в первую же ночь один из зубцов диадемы пропал…
Берилловая диадема / The Adventure of the Beryl Coronet [= Диадема с бериллами; Изумрудная диадема] (1892)
Мистер Холдер, глава второй по значению банкирской фирмы в Лондоне, выдал одному крайне высокопоставленному лицу крупную сумму под залог на пару дней. Залогом послужила бесценная берилловая диадема — достояние нации. Опасаясь оставлять такую ценность в банке, Холдер забрал ее к себе домой. Но в первую же ночь один из зубцов диадемы пропал…
«Медные буки» / The Adventure of the Copper Beeches [= Красные буки; Приключение в «Лесных Буках»; Приключения гувернантки; Усадьба в Гемпшайре; Усадьба Медные Буки; Усадьба «Под буками»] (1892)
Молодая девушка по имени Виолетта Хантер работает гувернанткой. Однажды ей предлагают работу с очень хорошей оплатой. И всё бы хорошо, но ей необходимо выполнять странные просьбы хозяев. Девушка на всякий случай обращается к Шерлоку Холмсу и, как выясняется, не зря…
Долина страха (The Valley of Fear; 1915)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: роман
Другие названия: Долина Страха; Долина ужаса; Круг в треугольнике; Треугольник в круге; Ужасная долина
Шерлок Холмс получает зашифрованное письмо об опасности, угрожающей некоему мистеру Дугласу из Бирлстоуна. Однако события опережают его — вскоре становится известно, что Дуглас убит в собственном доме. Всё указывает на то, что причины трагедии надо искать в прошлом; возможно даже, они связаны с каким-то тайным обществом…
Собака Баскервилей (The Hound of the Baskervilles; 1902)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: роман
Другие названия: Бэскервильская собака; Баскервильская собака; Тайна болота (Собака Бэскервилей); Новые приключения Шерлока Холмса или Таинственная собака; Легенда о собаке Баскервилей; Чудовище собака-мстительница; Собака-мстительница; Тайны Гримпенского болота
Странная смерть сэра Чарльза Баскервиля, владельца большого состояния, пугает его соседей и друзей, ведь всем известно, что по семейному преданию его род преследует страшное проклятие — из глубин болот появляется демон в образе ужасной собаки, чтобы отомстить Баскервилям за древнее преступление беспутного предка. Возле его тела обнаружены нечеловеческие следы. Неужели проклятие нашло ещё одну жертву?
Знаменитый сыщик Шерлок Холмс и его неизменный спутник доктор Ватсон должны ответить на этот вопрос. Вот только в силах ли они справиться со сверхъестественными силами, или же под их маской скрывается злая и беспощадная человеческая воля?
Записки о Шерлоке Холмсе (The Memoirs of Sherlock Holmes; 1893)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: сборник рассказов
Другие названия: Воспоминания о Шерлоке Холмсе
Шерлок Холмс снова берётся за дело. Одно за другим Великий сыщик раскрывает труднейшие дела…
И понимает, что за их организацией кто-то стоит. Кто-то, обладающий огромной властью и влиянием в преступном мире. Кто-то, желающий смерти Шерлоку. Кто-то, с кем Сыщику предстоит встретиться в далёкой Швейцарии, у Рейхенбахского водопада…
Именно там решится судьба Холмса…
В произведение входит:
Серебряный / Silver Blaze [= Внезапное исчезновение «Сильвер-Блэза»; Звёздный; Исчезновение Сильвера Блэза; Серебристая звезда; Серебряная звезда; Серебряная молния; «Серебряный блеск»; Серебряное Пламя; Сильвер Блэз; Скаковая лошадь; The Adventure of Silver Blaze] (1892)
Вся Англия обсуждает трагедию, случившуюся в конюшнях Кингс-Пайленда: буквально накануне скачек за кубок Уэссекса пропал главный фаворит соревнований — жеребец по кличке Серебряный — и был убит его тренер Джон Стрэкер. Холмс вместе с Ватсоном выезжает на место преступления…
Жёлтое лицо / The Yellow Face [= Жёлтая маска; Жестокое лицо; Ошибка Холмса; Приключение с жёлтым лицом; The Adventure of the Yellow Face] (1893)
Торговец хмелем обратился за помощью к Холмсу. Его жена ночью отправилась по срочному делу. Она была мертвенно-бледна, дышала учащённо, и муж понятия не имел, что на свете могло понадобиться его жене в три часа ночи на шоссейной дороге?
Приключение клерка / The Stockbroker’s Clerk [= Банковский клерк; Биржевой маклер; Клерк Пикрофт; Клерк банкирской конторы; Конторщик маклера; Неудачная мистификация; Приключение с клерком биржевого маклера; Приключения биржевого маклера; Случай с клерком; Странная должность; The Adventure of the Stock] (1893)
Молодой клерк услышал о вакантной должности в большом банкирском доме «Мейсон и Уильямсы». Это один из самых богатых и солидных банков. Он получает приглашение на работу и должен в ближайший понедельник приступить к исполнению своих новых обязанностей. Но к нему является незнакомец с более выгодным предложением от малоизвестной Франко-Мидланской компании скобяных изделий. Клерк обращается к Холмсу с просьбой распутать этот клубок.
«Глория Скотт» / «Gloria Scott» [= Первое приключение Холмса; Роковая драма; Роковая тайна; Роковое письмо; Свидетель бунта на арестанском корабле; «Слава Шотландии»; The Adventure of the «Gloria Scott»] (1893)
Шерлок Холмс рассказывает доктору Ватсону о своём первом деле. Беда постигла сокурсника Холмса Виктора Тревора. Его отец тревожится по поводу человека по имени Хадсон и он кончает жизнь самоубийством. Что же связывает богатого человека с жалким матросом?
Обряд дома Месгрейвов / The Musgrave Ritual [= Катехизис дома Месгревов; Месгрэвский обряд; Мусгревский обряд; Мусгревское дело; Обряд Масгрейвов; Обряд рода Масгрейвов; Ритуал Масгрейвов; Ритуал Мусгревов; Ритуал рода Месгрейвов; Семейный ритуал; The Adventure of Musgrave Ritual] (1893)
Вот уже несколько веков каждый мужчина из рода Месгрейвов, достигнув совершеннолетия, выполняет определенный ритуал, заключающийся в ответах на ряд вопросов. Смысл ритуала утерян, но сам он исполняется неукоснительно.
Как связаны старинный ритуал, исчезновение дворецкого, изучавшего записи о ритуале, и болезнь горничной, когда-то влюбленной в дворецкого?..
Рейгетские сквайры / The Reigate Squires [= Аристократы-убийцы; Райгетские помещики; Райгитская загадка; Райгейтские сквайры; Рейгетская тайна; Рейгетские помещики; Рейгетский сквайр; Рейгэтские помещики; Убийство в поместье судьи; Убийство кучером хозяина; The Reigate Puzzle] (1893)
Холмс после напряженной работы явно нуждался в перемене обстановки, отдыхе за городом. Ватсон забирает друга в местечко возле городка Рейгет в графстве Суррей, в дом с холостяцкими порядками и полной свободой. Однако, события разворачиваются так, что об отдыхе пора забыть — загадочное ограбление в доме по соседству, а затем и убийство служат причиной этому.
Горбун / The Crooked Man [= Горбун; Изувеченный человек; Изуродованный человек; Калека; Убогий; Увечный; Увечный человек; The Adventure of the Crooked Man] (1893)
Полковника Барклея нашли мёртвым после сильной размолвки с женой, лежащим на полу с размозженным затылком. Его жена без чувств лежала на софе в той же комнате. Но как объяснить тот ужас, который смерть запечатлела на лице полковника? И что за животное оставило странные следы на полу и портьерах комнаты?..
Постоянный пациент / The Resident Patient [= Врач и его пациент; Доктор и его пациент; Домашний пациент; Пациент доктора Тревелэна; Пациент доктора Тревилиана; Пациент на полном пансионе; Постоянный больной; The Adventure of the Resident Patient] (1893)
Для доктора Тревельяна предложение мистера Блессингтона о деловом сотрудничестве стало настоящей удачей. Отдавая Блессингтону часть своего заработка и постоянно наблюдая его, доктор получил возможность вести прием на одной из лучших улиц Лондона.
Но в последние дни события, творящиеся вокруг дома, повергли Блессингтона в панику…
Случай с переводчиком / The Greek Interpreter [= Грек-переводчик; Грек-толмач; Греческий переводчик; Переводчик-грек; Происшествие с переводчиком; Брат, замученный за приданое жены; The Adventure of the Greek Interpreter] (1893)
Шерлок Холмс знакомит Ватсона со своим братом Майкрофтом, обладающим еще более впечатляющими способностями к логическим рассуждениям, однако совершенно не приспособленным к деятельности сыщика. Майкрофт представляет им нового клиента — переводчика-грека. Тот рассказывает, что несколько дней назад его пригласили переводить разговор двух англичан с его соотечественником. Но оказалось, что последний на самом деле является пленником в их доме…
Морской договор / The Naval Treaty [= Военно-морской договор; Морская драма; Морской трактат; The Adventure of the Naval Treaty] (1893)
Ватсон получает письмо от своего школьного знакомого Перси Фелпса, ныне служащего в Министерстве иностранных дел. Из кабинета Фелпса был похищен секретный договор Англии и Италии, касающийся некоторых военно-морских вопросов. Полиция не в силах найти похитителя, и последняя надежда Фелпса связана с помощью Шерлока Холмса.
Последнее дело Холмса / The Final Problem [= Исчезновение Шерлока Холмса; Последнее дело; Последнее дело Шерлока Холмса; Последнее приключение Шерлока Холмса; Последняя задача; Последняя проблема; Профессор Мориарти; Смертельный враг; Финальная проблема; The Adventure of the Final Problem] (1893)
Шерлок Холмс уезжает из Англии. Его путь лежит к Рейхенбахскому водопаду. Даже верный Ватсон не знает, что там ожидает его друга …
И вот доктор Мориарти и Холмс сходятся в бою у водопада…
Перед нами конец приключений Великого Сыщика?!
Прочтите — и узнаете…
Возвращение Шерлока Холмса (The Return of Sherlock Holmes; 1905)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: сборник рассказов
Конан Дойл считал несерьёзными свои рассказы о Шерлоке Холмсе, поэтому решил его «убить» — распространённый приём писателей. После публикации рассказа «Последнее дело Холмса» обрушился гневный поток писем. Существует неподтверждённая легенда о письме королевы Конан Дойлу, что смерть Шерлока Холмса — лишь хитрый ход сыщика. И писателю пришлось «оживить» персонажа…
В произведение входит:
Пустой дом / The Adventure of the Empty House [= Приключение в пустом доме; Приключения в пустом доме; Два выстрела; В пустом доме; Приключение в нежилом доме; Происшествие в пустом доме; Драма в пустом доме; Капитан Моран] (1903)
В тот роковой вечер Рональд Адер вернулся из клуба в десять часов. Ни одного звука не доносилось из комнаты до двадцати минут двенадцатого, пока мать Адера, леди Мэйнус, и ее дочь не вернулись домой. Они подняли тревогу, и дверь в комнату сына взломали. Несчастный юноша лежал на полу, голова его была изуродована револьверной пулей. Это загадочное происшествие и должен распутать Шерлок Холмс.
Подрядчик из Норвуда / The Adventure of the Norwood Builder [= Норвудский подрядчик; Приключение норвудского подрядчика; Приключение норвудского строителя] (1903)
Прошло несколько месяцев после поединка у Рейхенбахского водопада. Холмс скучает. К счастью для него, совсем недолго.
Уважаемый джентльмен обвиняется в убийстве подрядчика. Кажется, никто не в силах помочь… Никто, кроме Великого сыщика.
И снова Холмсу придётся помогать непутёвому инспектору Лейстрейду, оставшись в тени.
Пляшущие человечки / The Adventure of the Dancing Men [= Танцующие человечки; Пляшущие фигурки; Танцующие фигурки; Приключение с пляшущими человечками; Таинственные знаки] (1903)
Разве могут какие-то глупые картинки испугать человека? Да, если это шифр, понятный только двоим людям…
Шерлок Холмс снова берётся за дело. Он легко разгадывает секрет «пляшущих человечков»…
Жаль, что заказчику это сослужит не лучшую службу…
Одинокая велосипедистка / The Adventure of the Solitary Cyclist [= Преступление под сенью дуба; Приключение одинокой велосипедистки; Дело об одинокой велосипедистке] (1903)
Мистер Каррутерс, недавно приехавший из Южной Африки, владеет крупным поместьем, но не держит лошадей. Поэтому мисс Вайолет Смит, гувернантка, обучающая музыке его дочь, ездит от дома до железнодорожной станции и обратно на велосипеде. И каждый раз ее сопровождает неизвестный мужчина на велосипеде, держащийся в отдалении. Желая выяснить, кто это и в чем причина его появлений, мисс Смит обращается к Холмсу.
Случай в интернате / The Adventure of the Priory School [= Случай в школе; Происшествие в школе «Прайери»; Интернат для мальчиков] (1904)
Однажды ночью юный лорд Солтайр, единственный сын герцога Холдернесса, одного из самых известных людей Англии, бесследно исчез из своей комнаты в престижном интернате. В отчаянии директор интерната обращается за помощью к Шерлоку Холмсу.
Чёрный Питер / The Adventure of Black Peter [= Приключение с Чёрным Питером; Приключения Чёрного Питера; Приключение Чёрного Питера; Чёрный капитан; Чёрный Пётр; Убийство чёрного капитана; Приключение черномазого Петра; Случай с Чёрным Питером] (1904)
Выйдя в отставку, капитан Питер Кери, прозванный Черным Питером за густую чёрную бороду и бешеный характер, выстроил в своей усадьбе «каюту» — небольшой флигель, изнутри выглядящий точь-в-точь, как капитанская каюта на корабле Чёрного Питера. Там он проводил каждую ночь… и там его нашли пришпиленным к стене китобойным гарпуном.
Конец Чарльза Огастеса Милвертона / The Adventure of Charles Augustus Milverton [= Конец карьеры Чарльза Огастеса Милвертона; Убийство Чарлза Огастэса Милвертона; Женщина с револьвером; Случай с Чарльзом Огастесом Милвертоном; Чарльз Огастес Милвертон; Воздаяние Чарльзу Огастесу Мильвертону] (1904)
Милвертон — король всех шантажистов. Завладев чьей-то тайной, он с улыбающейся физиономией и каменным сердцем выжимает жертву досуха. Он готов уплатить очень высокие суммы за письма, компрометирующие людей богатых или с положением, и получает этот товар от лакеев, горничных и от других мерзавцев. Он разорил несколько знатных фамилий. Он будет несколько лет держать про запас карту, чтобы пойти ею в тот момент, когда ставки в игре будут самые высокие. Худший человек в Лондоне не боится своих жертв, которые не смеют парировать его удары. Леди Ева Брэкуэл получает Холмсу пикантное дело, и Шерлок вынужден бороться с королем шантажа.
Шесть Наполеонов / The Adventure of the Six Napoleons [= Шесть бюстов Наполеона; Приключения шести Наполеонов; Приключение шести Наполеонов; Приключение с шестью бюстами Наполеона; Знаменитая жемчужина; Безумный или преступник] (1904)
Случай загадочный, но вряд ли интересный для Холмса — какой-то маньяк разбивает бюсты Наполеона I. Однако если учесть, что бюсты эти принадлежат не ему и попадают в его руки после кражи со взломом, то дело становится куда интереснее…
Три студента / The Adventure of the Three Students [= Кто из трёх?; Приключение с тремя студентами] (1904)
Перед экзаменом по греческому возникла щекотливая ситуация. Кандидату на стипендию необходимо выполнить перевод отрывка незнакомого текста. Однако экзаменационный материал не остался в тайне до экзамена, что даёт некоему студенту преимущество перед остальными. Холмса просят разобраться с нечестным студентом.
Пенсне в золотой оправе / The Adventure of the Golden Pince-Nez [= Золотое пенсне; Дело о золотом пенсне; Приключение с золотым пенсне] (1904)
В загородном доме Йоксли-Олд-плейс живет ученый, профессор Корэм, очень больной человек. Он то лежит в постели, то ковыляет по дому с палочкой, а то садовник возит его в коляске по парку. Год назад он нанял секретаря, мистера Уиллоуби Смита, выпускника университета, вежливого, спокойного, прилежного молодого человека. Секретарь умирает в кабинете профессора при обстоятельствах, которые, бесспорно, указывают на убийство.
Пропавший регбист / The Adventure of the Missing Three-Quarter [= Пропавший трёхчетвертной; Исчезновение чемпиона; Приключение с пропавшим регбистом; Исчезновение регбиста; Исчезнувший форвард] (1904)
К Холмсу с просьбой накануне матча с Оксфордским университетом обратился капитан команды регбистов Кембриджского университета по поводу пропажи трехчертвертного Годфри Стонтона, лучшего игрока. Он исчез из гостиницы «Бентли» после получения записки от бородатого человека. Но Годфри — спортсмен до мозга костей, и он не мог бы из-за пустяков бросить тренировки и подвести команду и капитана.
Убийство в Эбби-Грэйндж / The Adventure of the Abbey Grange [= Происшествие в Эбби-Грейндж; Убийство в Эбби-Грейнж; Красный шнур; Красный шнурок; Эбби-Грейндж; Человек-зверь; Приключение в Аббей Грендж; Приключение в аббатстве Грендж] (1904)
Сэр Юстес Брэкенстолл мертв — ему проломили голову его собственной кочергой. А его супруга, леди Брэкенстолл, привязана к креслу шнуром от звонка, но может описать налетчиков — троих крепких мужчин, похожих, по мнению полиции, на банду Рэндолов. Казалось бы, очевидное дело, и Холмс напрасно спешил в Эбби-Грэйндж…
Второе пятно / The Adventure of the Second Stain [= Приключение со вторым пятном; Кровавое пятно; Приключение второго пятна] (1904)
Письмо, полученное от иностранного монарха, имеет такую высокую важность, что министр по европейским делам опасался хранить его в своем рабочем сейфе и каждый вечер увозил домой. Но в один ужасный вечер письма, хранившегося в шкатулке для особо ценных бумаг, не оказалось на месте.
В Лондоне есть только три человека — руководителя иностранных резидентур — способных провести такую операцию. Но один из них был убит в вечер исчезновения письма…
Его прощальный поклон (His Last Bow: Some Reminiscences of Sherlock Holmes; 1917)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: сборник рассказов
Другие названия: His Last Bow: A Reminiscence of Sherlock Holmes
Годы идут, и Шерлок Холмс, конечно, не молодеет. Он постепенно отходит от дел, и Ватсон теперь больше вспоминает об их прежних расследованиях, чем рассказывает о новых. Впрочем, временами и текущие события заставляют героев тряхнуть стариной…
В произведение входит:
Предисловие к сборнику «Его прощальный поклон» / Preface (1917) [подп. «Джон Х. Уотсон»]
В Сиреневой Сторожке / The Adventure of Wisteria Lodge [= Приют Глициний; Происшествие в Вистерия-Лодж; Случай в поместье Вистерия-Лодж; Убийство в Окзотте; Тигр из Сан-Педро / A Reminiscence of Mr Sherlock Holmes] (1908)
Добропорядочный английский джентльмен, мистер Скотт-Эклс, приглашённый в гости к своему новому другу Алоисио Гарсии в усадьбу «Сиреневая Сторожка», проснувшись утром, обнаруживает, что в доме кроме него никого нет. Некоторое время спустя тело Гарсии обнаруживают на некотором отдалении от дома. Поражённый происшедшим, мистер Скотт-Эклс обращается к Шерлоку Холмсу.
Картонная коробка / The Adventure of the Cardboard Box [= Страшная посылка; The Cardboard Box] (1893)
Мисс Сьюзен Кушинг, ведущая уединённый образ жизни, получила небольшой пакет, завёрнутый в бумагу — картонную коробку с крупной солью. Высыпав соль, мисс Кушинг в ужасе обнаружила два непарных человеческих уха, мужское и женское. Они отрезаны совсем недавно. Инспектор Лестрейд приглашает расследовать это дело Холмса. Начав с изучения бечёвки, упаковки и адреса на коробке, Холмс приступает к расследованию.
Алое кольцо / The Adventure of the Red Circle [= «Красный круг»; «Союз Крови»; Приключение «Красного Круга»] (1911)
Постоялец, бородатый брюнет среднего роста, готов платить за комнату вдвое больше назначенной платы, но миссис Уоррен не испытывает радости от нового жильца, который ходит и ходит по своей комнате — ночью, утром, днём. Её подробный рассказ вызвал интерес у Шерлока Холмса, который готов начать расследование, ибо живёт в комнате явно не тот человек, который её снимал.
Чертежи Брюса-Партингтона / The Adventure of the Bruce-Partington Plans [= Приключение с планами Брюса-Партингтона; Подлодка Брюса Партингтона] (1908)
Свершилось невероятное — Майкрофт Холмс, брат Шерлока, самолично приехал к нему домой. Явно дело предстоит незаурядное, затрагивающее государственные интересы. И действительно — на путях лондонского метрополитена обнаружен труп молодого клерка с секретными чертежами новейшей подводной лодки в кармане. Но самое страшное не это, а то, что самые важные из этих чертежей пропали без следа. Сможет ли Шерлок Холмс распутать это загадочное дело?
Шерлок Холмс при смерти / The Adventure of the Dying Detective [= Сыщик при смерти; Умирающий детектив; Приключение умирающего сыщика; Умирающий сыщик; Приключение детектива на смертном одре] (1913)
На Холмса было страшно смотреть — любого поразил бы вид его худого, изможденного лица с болезненным румянцем. Тонкие руки сыщика судорожно двигались по одеялу, голос великого Холмса был хриплым и ломающимся. Что за недуг поразил Холмса, находящегося при смерти?
Исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс / The Disappearance of Lady Frances Carfax [= Леди Френсис Карфэкс исчезла; The Disappearance of Lady Carfax] (1911)
Леди Фрэнсис Карфэкс, человек строгих привычек, неизменно писавшая своей старой гувернантке мисс Добни письма, вот уже пять недель не присылает ни строчки. Последнее письмо было послано из Лозанны. Родные, разумеется, готовы на любые расходы, если Шерлок Холмс поможет им выяснить, что произошло.
Дьяволова нога / The Adventure of the Devil’s Foot [= «Нога дьявола»; Приключение с ногой дьявола] (1910)
Корнуэльское дело для Холмса началось с жуткого рассказа священника о том, что утром в одном семействе были обнаружены мертвая сестра и братья, которые кричали, пели, хохотали… разум покинул их. У всех на лицах застыл невыразимый страх, гримаса ужаса. Холмс решил помочь жителям разобраться в этом деле.
Его прощальный поклон / His Last Bow [= Его прощальный поклон (Шерлок Холмс на военной службе); Пчеловод; Последний привет; Новое дело Шерлока Холмса; Его последний удар / His Last Bow: The War Service of Sherlock Holmes] (1917)
Большая европейская война уже вот-вот готова разразиться, и лучший немецкий шпион в Англии, господин фон Борк, готовится к отъезду на родину со всеми собранными документами. Он ждет лишь сведения о новейшей системе военно-морских шифров Великобритании, которые должен доставить ему американец Олтемонт. И невдомек немцу, что Шерлок Холмс уже вышел на его след…
Архив Шерлока Холмса (The Case-Book of Sherlock Holmes; 1927)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: сборник рассказов
Конечно, Шерлок Холмс расследовал куда больше дел, чем было описано в общедоступной печати. Но по разным причинам многие расследования опубликовать было невозможно. Но проходят годы, и кое-какие старые дела все же становятся доступны широкой публике…
В произведение входит:
Предисловие / Preface [= Mr Sherlock Holmes to His Readers] (1927)
Влиятельный клиент / The Adventure of the Illustrious Client [= Знатный клиент; Сиятельный клиент; Важный клиент; Знаменитый клиент; Приключение с именитым клиентом; Приключение с высокородным клиентом] (1924)
Обычно Шерлок Холмс не соглашался взяться за дело, если клиент отказывался назвать свое имя. Но в данном случае Холмс нарушил свое правило.
Клиент, занимающий крайне высокое положение в обществе и пожелавший остаться неназванным, просит Холмса приложить все усилия, чтобы расстроить свадьбу мисс Виолетты де Мервиль и барона Адальберта Грюнера. Всей Европе известно, что душа барона настолько же черна, насколько хороша его внешность, но сердце влюбленной девушки отрицает очевидное. Только Холмс может найти способ открыть ей глаза…
Человек с побелевшим лицом / The Adventure of the Blanched Soldier [= Человек с белым лицом; Побелевший воин; Солдат с бледным лицом; Побелевший солдат; Человек с пятнистым лицом; Бледный солдат; Приключение с побелевшим солдатом; Приключение человека с выбеленным лицом; Приключение с побелевшим воином; Воин с бледным лицом] (1926)
Во время англо-бурской войны Джемс Додд и Годфри Эмсворт служили в одном полку и крайне сдружились. Но после того, как раненный Годфри был отправлен в тыл, Додд получил от него только два письма за полгода. После войны Додд решил разыскать своего друга, однако полковник Эмсворт, отец Годфри, встретил его крайне неприветливо. А ночью Додд, оставшийся до утра в поместье Эмсвортов, увидел за окном Годфри, но странно изменившегося — с совершенно белым лицом…
Камень Мазарини / The Adventure of the Mazarin Stone [= Бриллиант Мазарини; Приключения камня Мазарини; Приключение с камнем Мазарини] (1921)
Желтый бриллиант короны, известный как камень Мазарини, похищен. Его поиски поручены Холмсу, и Холмс уже поставил ловушку для похитителя. Имена похитителей известны, неизвестно главное — где камень…
Происшествие на вилле «Три конька» / The Adventure of the Three Gables [= Коттедж «Три конька»; Вилла «Три конька»; Три фронтона; Приключение в доме с тремя фронтонами; Происшествие на вилле «Три фронтона»; Приключение в доме с тремя башенками; Приключение «Трёх Мансард»] (1926)
Адвокат, действующий от имени неназванного клиента, предложил миссис Мейберли круглую сумму за её виллу, сумму куда большую той, что заплатила сама миссис Мейберли. А если она согласится продать и обстановку, то сумма ещё увеличится. Но в контракте есть любопытное добавление — после того, как миссис Мейберли поставит под ним подпись, она ничего не сможет вынести из своего бывшего дома…
Вампир в Суссексе / The Adventure of the Sussex Vampire [= Приключение суссекского вампира] (1924)
Холмс берётся за необычайно странное дело. Муж обвиняет свою жену в том, что … она вампир! Он видел, как та пила кровь его детей…
Но здесь всё не так, как кажется с первого взгляда. Только Шерлок способен раскрыть это дело…
Три Гарридеба / The Adventure of the Three Garridebs [= Приключение трёх Гарридебов] (1924)
К мистеру Натану Гарридебу, проживающему в Лондоне, приходит адвокат из Америки по имени Джон Гарридеб. Эта встреча не случайна, так как Джон Гарридеб исполняет волю покойного американского миллионера, которого звали Александр Гарридеб. Если адвокат найдет еще двух однофамильцев, то каждый из них получит по пять миллионов долларов. Один — Натан Гарридеб — уже найден, осталось найти третьего. Натан Гарридеб, желающий получить эти деньги, обращается за помощью к Холмсу…
Загадка Торского моста / The Problem of the Thor Bridge [= Загадка моста; Тайна Торского моста; Загадка моста Тора; Загадочное происшествие у моста Тор; Загадка моста Тор; Проблема моста Тора] (1922)
Мистер Дж. Нейл Гибсон, крупный американский золотопромышленник, пять лет назад поселился в Хэмпшире с женой и двумя детьми. Несколько дней назад его жену нашли убитой около Торского моста. В её руке был зажат клочок бумаги — записка о встрече от гувернантки, воспитывавшей детей. А в платяном шкафу гувернантки — молодой привлекательной девушки — нашли револьвер того же калибра, что и пуля, убившая миссис Гибсон, с одной стреляной гильзой. Казалось бы, дело ясное, но Гибсон не верит, что гувернантка виновна и обращается к Холмсу…
Человек на четвереньках / The Adventure of the Creeping Man [= Крадущийся; Приключение с человеком на четвереньках; Встать на четвереньки; Омолаживание; Человек крадущийся] (1923)
Овчарка по имени Рой долгие годы жила в семье профессора Прескотта. Но недавно Рой стал бросаться на хозяина, причём в строго определенные дни. В чём причина этого? И в чём причина необычных и даже пугающих изменений, происходящих с профессором? Желая найти ответ, ассистент профессора обращается за помощью к Шерлоку Холмсу.
Львиная грива / The Adventure of the Lion’s Mane [= Тайна львиной гривы; Приключение с львиной гривой] (1926)
Фицрой Макферсон умер на глазах у Шерлока Холмса, успев лишь произнести перед смертью: «Львиная грива». Осмотр трупа привел к предположению, что его убили, захлестав до смерти узкой плеткой. Но что в таком случае означают слова умирающего?..
Дело необычной квартирантки / The Veiled Lodger [= Жилица под вуалью; Приключение женщины с закутанным лицом; Дама под вуалью; Случай с дамой под вуалью; История жилички под вуалью; Дело квартирантки; Женщина под вуалью; Приключение таинственной постоялицы; Квартирантка под вуалью] (1927)
Миссис Рондер, женщина, прячущая ужасно изуродованное лицо под плотной вуалью, желает поговорить с Шерлоком Холмсом о старой истории, произошедшей в Аббас Парва…
Загадка поместья Шоскомб / The Adventure of the Shoscombe Old Place [= Приключение в усадьбе Шоском; Происшествие в старом Шоскоме; Ставка светского льва; Старинное поместье Шоскомб; Поместье Шоскомбов; Приключения в старом Шоскомском поместье; Загадка поместья «Старый Шоскомб»; Приключение в поместье «Шоском-олд-плейс»] (1927)
Джон Мейсон, главный тренер Шоскомбского поместья, предполагает, что его хозяин, сэр Роберт Норбертон, помешался. Именно об этом свидетельствует поведение сэра Роберта, и объяснение найти несложно — он все поставил на карту, стремясь выиграть дерби с помощью своего лучшего жеребца, Принца. Поступки сэра Роберта вызывают опасение у Мейсона, который обращается к Холмсу с просьбой о помощи.
Москательщик на покое / The Adventure of the Retired Colourman [= Отошедший от дел; Приключение со старым москательщиком; Приключение старого фабриканта красок; На заслуженном отдыхе] (1926)
Мистер Джозия Эмберли был младшим компаньоном фирмы, изготовлявшей товары для художников. Уйдя на покой, он женился на женщине моложе себя, но спустя два года его жена исчезла — вместе с другом семьи и шкатулкой со сбережениями. Может ли мистер Холмс отыскать беглянку и деньги?..
Благотворительная ярмарка (The Field Bazaar; 1896)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: рассказ
Другие названия: Благотворительный базар; Записки о Шерлоке Холмсе. Благотворительный базар; The Memoirs of Sherlock Holmes: The Field Bazaar
Рассказ написан для журнала Эдинбургского университета «Студент» для сбора средств на постройку и снаряжение павильона при новом крикетном поле.
В единственном прижизненном издании рассказ назывался «Записки о Шерлоке Холмсе. Благотворительный базар». В современных публикациях, как правило, первую часть заглавия опускают.
Благодаря своему дедуктивному методу, Холмс догадывается о содержании только что полученного Ватсоном письма.
Как Ватсон учился делать «фокусы» (How Watson Learned the Trick; 1924)
Автор: Артур Конан Дойл
Страна: Великобритания
Тип: рассказ
Другие названия: Как Уотсон учился делать фокусы; Как Ватсон учился хитрости; Как Ватсон учился «фокусам»
Ватсон пробует применить метод дедукции Холмса, чтобы показать, что этому легко научиться.
Приключения Шерлока Холмса
Рассказы
Скандальная история в Богемии
I
Я только что женился и поэтому за последнее время редко виделся с моим другом Шерлоком Холмсом.
Мое собственное счастье и домашние интересы всецело завладели мной, как это обыкновенно бывает с человеком, который обзаводится собственной семьей, тогда как Шерлок Холмс по своей цыганской натуре не питал ни малейшей склонности к семейной жизни. Он продолжал жить в нашей старой квартире на Бейкер-стрит, был по-прежнему завален старыми фолиантами, и по-прежнему приступы полнейшей апатии сменялись в нем вспышками энергии. Он все еще продолжал изучать преступления и, благодаря своим выдающимся способностям и необыкновенной наблюдательности, ему удавалось разгадывать такие преступления, которые полиция давным-давно уже причислила к разряду безнадежных. Время от времени до меня доносились смутные слухи о его деятельности: я слышал о его командировке в Одессу для раскрытия одного политического убийства, о его поездке в Тримонали, и, наконец, о миссии, принятой им по поручению голландского двора, и выполненной им с таким тактом и успехом.
А затем о деятельности моего старого друга и сожителя я знал не более остальных подписчиков газет, читавших подробности о его похождениях.
Однажды вечером — это было 20 марта 1888 года — я проходил по Бейкер-стрит. Я возвращался с консилиума, так как, надо сказать, снова занялся докторской практикой. Когда я подошел к столь знакомой мне двери, мною овладело страстное желание навестить Холмса, чтобы узнать, какому делу он в настоящее время посвящает свой необыкновенный талант. Его комнаты были ярко освещены, и я увидал тень его высокой худощавой фигуры. Опустив на грудь голову, и заложив за спину руки, он быстро шагал взад и вперед по своей комнате. Я слишком хорошо знал все его привычки, чтоб сразу не понять, что он снова что-то замышляет. Я позвонил и вошел в комнату, в которой некогда жил вместе с ним.
Нельзя сказать, чтобы он меня встретил очень приветливо. Он вообще нежностью никогда не отличался; и все-таки я чувствовал, что он очень рад моему приходу. Он пяти слов не выговорил, радушно улыбаясь, усадил меня в кресло, протянул мне ящик с сигарами и указал мне на стоявший в углу шкафчик с ликерами. Затем он стал спиною к камину и начал меня разглядывать своим испытующим, пронизывающим взглядом.
— Брак принес тебе пользу, Ватсон, — заметил он. — Я думаю, в тебе прибавилось семь с половиной фунтов весу, с тех пор, как я виделся с тобою в последний раз.
— Семь фунтов.
— Неужели? А ты снова практикуешь, как я вижу. Ты мне раньше ничего не говорил о своем желании снова заняться практикой.
— Откуда ты это знаешь?
— Вижу. Я знаю также, что ты недавно был в непогоду на улице, и что у тебя, должно быть, очень неумелая, небрежная горничная.
— Мой дорогой Холмс, перестань. Несколько столетий тому назад тебя, наверное, сожгли за колдовство. Действительно, я в четверг попал под дождь и вернулся домой весь мокрый и в грязи, но откуда ты это узнал, не могу понять, так как, вернувшись домой, я тотчас же переоделся. А прислуга моя, Мари, действительно из рук вон плоха, и жена моя уже отказала ей. Но скажи мне на милость, откуда ты все это знаешь?
Он ухмыльнулся и начал потирать свои узкие нервные руки.
— Это очень просто! — ответил он. — Я вижу, что на коже твоего левого сапога находится несколько царапин, которые могли произойти только оттого, что с сапог счищали грязь без всякой осторожности. Отсюда я вывел мои оба заключения о непогоде и о твоей скверной прислуге. Ну, а что касается твоей практики, я должен был бы быть дураком, если бы сразу не принял за практикующего врача человека, от которого пахнет йодоформом, на указательном пальце правой руки которого черное пятно от ляписа, и в боковом кармане которого оттопыривается, очевидно, стетоскоп.
Я расхохотался, слушая, с какой неопровержимой логикой он развивал свои умозаключения.
— Когда я слушаю твои логические выводы, мне это прямо кажется смешным, — заметил я, — и все-таки каждое новое доказательство твоей проницательности меня всегда поражает. А ведь я вижу всегда тоже, что и ты. Почему же мне никогда не удается ничего разгадать?
— Очень просто, — ответил он, закуривая папироску и усаживаясь в кресло. — Ты видишь, но ты не понимаешь — вот в чем различие. Например, скажи мне, пожалуйста, ты часто видел ступени, ведущие из передней в эту комнату?
— Да, очень часто.
— А как часто?
— Вероятно, несколько сот раз.
— В таком случае, ты, конечно, можешь мне сказать, сколько всех ступеней?
— Сколько? Не имею ни малейшего понятия.
— Видишь ли, и в данном случае ты видел, но не наблюдал. Вот это-то я и хочу сказать. Я знаю отлично, что эта лестница имеет семнадцать ступеней, и знаю, потому что не только видел, но и наблюдал. A propos[7], так как я знаю, что ты интересуешься моими уголовными приключениями, ты был даже так любезен, что напечатал два или три рассказа о них, так я думаю, что тебе это будет крайне интересно.
Он показал мне на лист толстой розовой почтовой бумаги, лежавший на письменном столе.
— Это письмо пришло с последней почтой. Прочитай его, пожалуйста.
Письмо без подписи, на котором не было обозначено ни числа, ни адреса отправителя, гласило следующее:
«К Вам сегодня вечером в три четверти восьмого явится господин, которому необходимо переговорить с Вами по очень важному делу. Услуги, оказанные Вами недавно одному из царствующих европейских домов, доказывают, что Вам можно доверять самые откровенные и важные тайны. Поэтому прошу вас быть дома в указанное время и не сердиться, если Ваш гость будет в маске».
— Тут кроется какая-то тайна, — заметил я. — Ты что-нибудь понимаешь?
— А ты что можешь заключить из самого письма?
Я тщательно исследовал почерк и самую бумагу.
— По-видимому, автор этого письма довольно богатый человек, — заметил я, стараясь как можно вернее копировать метод моего друга. — Эта почтовая бумага, наверное, недешево стоит.
— Совершенно верно, — проговорил Холмс. — Но это ни в каком случае не английская бумага. Подержи ее против света.
Я это исполнил и увидал, что на левой ее стороне были водяные инициалы «Е. К.», а на правой был отпечатан какой-то иностранный герб.
— Ну, что ты из этого заключаешь? — спросил Холмс.
— Налево инициалы фабриканта.
— Хорошо, а направо?
— Вероятно, фабричная марка. А чья именно — не знаю.
— Благодаря моим геральдическим познаниям могу с уверенностью сказать, что это герб княжества О… — ответил Холмс.
— В таком случае, фабрикант, наверное, придворный поставщик, — заметил я.
— Да, это так. Во всяком случае, автор этого письма — немец. Разве тебе не бросилось в глаза странное построение первой фразы? Ни француз, ни русский не написал бы так. Только немец способен обращаются так неделикатно с глаголами. Ха-ха, мой милый, что ты на это скажешь? — глаза его блестели, и он с торжеством смотрел на меня. — Теперь нам остается узнать, что нужно этому немцу, который пишет письма на столь странной бумаге, и является ко мне под маской. Если я не ошибаюсь, вот и он. Надеюсь, он нам раскроет тайну.
Раздался топот копыт, и к дому Холмса подкатил экипаж. Затем послышался звонок. Холмс засвистал.
— Эге, да это, кажется, пара лошадей, — проговорил он и выглянул в окно. — Совершенно верно, изящный экипаж, запряженный парой чудных коней ценой не менее полтораста гиней каждый. Ну, Ватсон, во всяком случае, можно много денег заработать.
Афоризмы Артура Конан Дойла
Большой жизненный опыт и таинственность всегда пробуждают у женщины интерес и, в конце концом, любовь.
В искусстве раскрытия преступлений первостепенное значение имеет способность выделить из огромного количества фактов существенные и отбросить случайные.
В необычности почти всегда ключ к разгадке тайны.
В собаках как бы отражается дух, который царит в семье. У злобный людей — злые собаки, опасен хозяин — опасен и пес. Даже смена их настроений может отражать смену настроений у людей.
Во всем надо искать логику. Где ее недостает, надо подозревать обман.
Возьмите себе за правило: никогда не оглядывайтесь назад, всегда смотрите только вперед, где вас ждет великий подвиг.
Вся моя жизнь — сплошное усилие избегнуть тоскливого однообразия будней.
Вы смотрите, но вы не замечаете, а это большая разница.
Где нет пищи воображению, там нет и страха.
Гений — это бесконечная выносливость.
Героем можно быть везде.
Глупец глупцу всегда внушает восхищение.
Голова предназначена не только для украшения, ею иногда надо думать.
Дружба между мужчиной и женщиной не делает чести мужчине и лишает чести женщину.
Если вы исключите невозможное, то, что останется, и будет правдой, сколь бы невероятным оно не казалось.
Если опасность можно предвидеть, то ее не нужно страшиться.
Жажда власти над душой человека бывает не менее сильной, чем стремление к физическому обладанию.
Жан-Поль как-то очень тонко и глубоко заметил, что истинное величие человека заключается в понимании собственной ничтожности. Это подразумевает, что умение сравнивать и оценивать само по себе является доказательством внутреннего благородства.
Женские глаза говорят лучше слов.
Женщин вообще трудно понять. За самым обычным поведением женщины может крыться очень многое, а ее замешательство иногда зависит от шпильки или щипцов для завивки волос.
Жизнь несравненно причудливее, чем все, что способно создать человеческое воображение.
Заставлять мозг работать, когда для этой работы нет достаточного материала, — все равно, что перегревать мотор. Он разлетится вдребезги.
Знаемое меньше терзает нас ужасом, чем недомолвки и домыслы.
Истинный мыслитель, увидев один-единственный факт во всей полноте, может вынести из него не только всю цепь событий, приведшим к нему, но также и все последствия, истекающие из него.
Какими ничтожными кажемся мы с нашими жалкими амбициями и желаниями по сравнению с силами, управляющими мирозданием!
Любовь — это вещь эмоциональная, и, будучи таковой, она противоположна чистому и холодному разуму.
Месть не принесет удовлетворения, если твой враг не знает, кто сразил его.
Мы не вольны в нашей любви, но управлять своими поступками в нашей власти.
Не важно, сколько вы сделали. Главное — суметь убедить людей, что вы сделали много.
Незаметно для себя человек подгонять факты к своей теории, вместо того, чтобы строить теорию на фактах.
— Я теперь лучше уйду?
— Я тебя отсюда ни в коем случае не выпущу, доктор. Ты мне нужен. Да и кроме того, дело само по себе, по-видимому, очень интересное. Я не понимаю, зачем ты хочешь уйти.
— Но твой клиент…
— О нем не беспокойся. Быть может, нам обоим пригодится твоя помощь. Он идет. Садись в кресло и наблюдай внимательно за всем.
На лестнице послышались тяжелые, размеренные шаги, а затем раздался громкий стук в дверь.
— Войдите! — проговорил Холмс.
В комнату вошел господин более шести футов ростом, сложением настоящий Геркулес. Одет он был очень богато, но ни один англичанин не сказал бы, что он одет изящно и со вкусом. Отвороты его рукавов и воротник пальто были барашковые, и сверху пальто на плечи его был наброшен плащ на ярко-красной подкладке, захваченный у шеи аграфом из драгоценного камня. Он был в высоких сапогах, отделанных богатым мехом, и они дополняли впечатление экзотической роскоши, производимой всей личностью этого человека. В руках у него была шляпа с широкими полями; он, видимо, при входе только что надел черную полумаску, покрывавшую верхнюю часть его лица. Толстая, немного выдававшаяся вперед нижняя губа и длинный, прямой подбородок указывали на решительность, или, вернее, упрямство.
— Вы получили мое письмо? — спросил он звучным, резким голосом. — Я уведомил вас о моем посещении. — Он не знал, к кому обратиться, и поэтому взор его переходил от меня к Холмсу.
— Пожалуйста, садитесь — проговорил Холмс. — Это мой друг и коллега, доктор Ватсон, который иногда из любезности помогает мне в розыске. С кем я имею честь?
— Называйте меня графом фон Крамм, — проговорил незнакомец, произношение которого выдавало немца. — Я полагаю, что ваш друг, — вполне честный и благородный человек, которому можно доверить тайну высшей важности? В противном случае, я предпочел бы вести дело с вами наедине.
Я тотчас же поднялся, чтобы выйти из комнаты, но Холмс схватил меня за руку и усадил на место.
— Нет, — объявил он с твердостью, — этот господин отсюда не уйдет. Он может и должен слышать то, что вы намерены мне объявить.
Граф пожал плечами.
— В таком случае, я потребую от вас обоих, чтобы вы обязались хранить молчание в течение двух лет. Через два года все это происшествие не будет иметь никакого значения. Я нисколько не преувеличиваю, если заявлю вам, что в настоящее время дело, по которому я пришел к вам, может иметь историческое значение.
— Я обязуюсь молчать, — проговорил Холмс.
— И я тоже.
— Вы простите, что я пришел к вам в маске, — продолжал наш странный посетитель, — но таково желание высокопоставленного лица, по поручению которого я взял на себя ведение всего дела. Вместе с тем я должен вам объявить, что я назвался вымышленным именем.
— Я это знал, — ответил сухо Холмс.
— Обстоятельства требуют величайшей осторожности. Нужно во что бы то ни стало избавить одну царствующую династию от скандала, который мог бы ее серьезно скомпрометировать. Признаюсь откровенно, что речь идет династии, царствующей в княжестве О…
Холмс откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
— Я это тоже знал, — пробормотал он.
По-видимому, пораженный этими словами, незнакомец с удивлением взглянул на довольно небрежно сидевшего перед ним самого знаменитого и искусного сыщика Европы. Холмс медленно открыл глаза и бросил нетерпеливый взгляд на своего клиента.
— Если вашему высочеству будет угодно рассказать мне все в подробностях, — заметил он, — я попробую дать надлежащий совет.
Незнакомец вскочил с кресла и начал шагать взад и вперед по комнате. Затем он с жестом отчаяния сорвал маску со своего лица и бросил ее на пол.
— Вы правы, — воскликнул он, — я — князь! К чему это скрывать?
— Не понимаю, к чему? — пробормотал Холмс. — Прежде чем ваше высочество еще слово сказали, мне было известно, с кем я имею счастье вести дело.
Наш странный посетитель снова сел и провел рукой по своему высокому белому лбу.
— Но вы поймете, вы должны понять, что я не привык лично вести подобные дела! И все-таки я в этом щекотливом деле не мог довериться третьему лицу, так как я этим самым всецело отдавал бы себя в его руки. Я приехал инкогнито в Лондон в надежде получить от вас надлежащий совет.
— В таком случае, я слушаю, ваше высочество, — проговорил Холмс, снова закрывая глаза.
— Вот в чем дело. Пять лет тому назад я познакомился во время моего продолжительного пребывания в Варшаве с известной авантюристкой Ирэн Адлер. Вам это имя, вероятно, не совсем незнакомо?
— Будь так любезен, доктор, взгляни в моем списке, — проговорил Холмс, не открывая глаз.
Несколько лет тому назад он начал систематически записывать все то, что казалось ему важным, так что почти нельзя было найти человека, о котором у него не было бы каких-нибудь сведений. На этот раз я нашел касающиеся ее сведения между биографиями еврейского раввина и одного контр-адмирала, автора труда о морских рыбах.
— Ну, посмотрим-ка, — проговорил Холмс. — Хм! Родилась в Нью-Джерси в 1858 году. Альт, хм… Ла Скала, хм… Примадонна Варшавской императорской оперы, да! Бросила сцену. Ага! Живет в Лондоне… Совершенно верно! Ваше высочество завязали знакомство с этой молодой особой и написали ей несколько компрометирующих вас писем, обратное получение которых в настоящее время было крайне бы желательно. Так ли это?
— Совершенно верно. Но каким образом вы?..
— Тайного брака нет?
— Нет.
— Никаких письменных обещаний жениться на ней не существует?
— Нет.
— В таком случае, я не понимаю, ваше высочество. Если бы эта молодая особа воспользовалась для своих целей письмами вашего высочества, каким образом она могла бы доказать, что они исходят от вашего высочества?
— Но почерк!
— Подделан.
— Моя почтовая бумага.
— Украдена.
— Моя печать.
— Подделана.
— Моя фотографическая карточка.
— Куплена.
— Но ведь мы на ней вместе сняты!
— О-о, это очень плохо! Подобной неосторожности ваше высочество не должны были допустить. Ваше высочество себя серьезно скомпрометировали.
— Я тогда был еще очень молод и не занимал престола. Мне теперь только тридцать лет.
— Нужно во что бы то ни стало добыть карточку.
— До сих пор все мои попытки были напрасны.
— Предлагали вы ей деньги?
— Она не идет ни на какие уступки.
— В таком случае, эти письма нужно украсть.
— Я уже пробовал это сделать, целых пять раз, и все напрасно. Два раза я велел обыскать всю ее квартиру. Один раз в дороге весь ее багаж был перерыт, и два раза ее саму обыскали.
— И писем не нашли?
— Ни одного.
Холмс расхохотался.
— История эта становится очень забавной.
— Я ее забавной ничуть не нахожу! — заметил с упреком князь.
— Отлично. Что она намерена сделать с этой фотографией?
— Она хочет причинить мне неприятности.
— Каким образом?
— Я намереваюсь скоро вступить в брак.
— Я об этом слышал.
— С принцессой Клотильдой, второй дочерью ***ского короля. Вам, конечно, известны строгие принципы этой династии. Сама принцесса — воплощенная чистота. Если бы на меня упало хоть малейшее подозрение, она тотчас же отказала бы мне.
— А Ирэн Адлер?
— Она грозит послать им карточку. Она так и сделает, я знаю. Она способна на это. Вы ее не знаете. У нее железная воля. Она готова на все, чтобы помешать моему браку, решительно на все!
— Вы уверены, что карточка еще у нее?
— Уверен.
— Откуда вам это известно?
— Она дала клятву отослать ее туда в тот день, когда будет объявлено о моей свадьбе. А это последует в будущий понедельник.
— О, в таком случае, у нас целых три дня! — проговорил Холмс, видимо, очень обрадованный. — Ваше высочество остаетесь в Лондоне?
— Конечно. Вы найдете меня в гостинице Лангхам под именем графа фон Крамма.
— Я извещу вас о результатах моего предприятия.
— Пожалуйста! Вы можете себе представить, как я волнуюсь!
— Теперь остается только покончить с вопросом о гонораре.
— Я вам даю карт-бланш. Я готов отдать за эту фотографию один из моих замков!
— А текущие расходы?
Князь вынул толстый бумажник и положил его на стол.
— Здесь триста фунтов золотом и семьсот кредитными билетами, — проговорил он.
Холмс нацарапал расписку на листке своей записной книжки и передал ее князю.
— Адрес дамы?
— Бриони-Лодж, Серпентин-Авеню, Сент-Джонс-Вуд.
Холмс записал адрес.
— Еще один вопрос. У нее кабинетная карточка?
— Да.
— Отлично. Покойной ночи, ваше высочество. Я надеюсь вполне, что скоро пришлю вам благоприятные известия…
— Покойной ночи, Ватсон, — обратился он ко мне, когда княжеский экипаж отъехал от нашего дома. — Я буду очень рад, если ты зайдешь ко мне завтра в три часа дня. Мне будет очень приятно поболтать с тобой об этом деле.
II
Ровно в три часа я явился к Холмсу, но его еще не было дома. Хозяйка передала мне, что не было еще восьми часов утра, когда он вышел из дому. Я сел у камина с твердым намерением дождаться его во что бы то ни стало. Поручение, принятое на себя Холмсом достать фотографическую карточку меня крайне интересовало, и хотя вся эта история не имела того мрачного, ужасного характера, как описанные мною раньше преступления, тем не менее, она приобретала выдающийся интерес ввиду самой личности клиента. Вместе с тем, мне было крайне любопытно снова проследить ясную, разительную логику моего друга и мастерское умение распутывать самые запутанные обстоятельства. Я уже так привык к его постоянным удачам, что мне и в голову не приходила возможность неудачи.
Около четырех часов в комнату вошел какой-то, по-видимому, пьяный конюх с не чесаными волосами и бородой, раскрасневшееся от вина лицо которого и засаленная одежда производили неприятное впечатление. Хотя я знал удивительное искусство Холмса переодеваться, тем не менее, я не сразу догадался, кто стоит передо мною. Он кивнул мне головой и исчез в спальне; и явился пять минут спустя таким же элегантно одетым и безупречным джентльменом, как всегда. Заложив руки в карманы, он уселся перед камином и начал хохотать от всей души.
— Это великолепно! — воскликнул он и продолжал снова хохотать, пока, наконец, у него не захватило дыхание.
— Что случилось?
— Нет, право, это слишком смешно. Ты ни за что не отгадаешь, чем я сегодня занимался, и чего я сегодня добился.
— Не имею понятия. Ты, наверное, знакомился с домом и привычками мисс Ирэн.
— Совершенно верно, и мне пришлось увидеть много интересного. Я тебе все расскажу по порядку. Итак, я вышел сегодня утром из дома переодетый грумом. Знаешь, между этими конюхами существует замечательная дружба. Они готовы друг другу во всем помочь. Я скоро нашел занимаемый ею дом. Двухэтажная вилла, в которой она живет — настоящая игрушка. Позади ее расположен сад, а фасадом своим она выходит прямо на улицу. На улицу же выходят окна большой, роскошно обставленной гостиной. Окна эти очень высоки, почти во всю вышину комнаты, и снабжены теми глупыми английскими оконными запорами, которые может отворить любой ребенок. Я начал бродить по улице и не ошибся в расчетах: в переулочке, примыкавшем к саду, находилась конюшня. Я помог конюху вычистить лошадей и заработал благодаря этому на кружку пива и получил самые точные сведения об Ирэн Адлер.
— Ну, и что же?
— О, оказывается, она вскружила головы всем мужчинам этого квартала. Она самая восхитительная женщина в мире. Все конюхи и кучера Серпентин-Авеню утверждают это в один голос. Она живет очень уединенно, поет в концертах, выезжает ежедневно в пять часов и возвращается в семь часов к обеду. Очень редко выезжает из дому в другое время. Ее часто навещает молодой человек необыкновенной красоты. Он бывает у нее по нескольку раз в день. И зовут его мистер Годфри Нортон. Ты видишь, как выгодно иметь знакомых кучеров! Они отвозили его домой, по крайней мере, раз двадцать, и поэтому дали мне о нем самые подробные сведения. Когда я узнал от них все, что мне было нужно, я начал тихо прогуливаться близ виллы и составлять план кампании.
Очевидно, этот мистер Нортон играл не последнюю роль во всем этом деле. Он, как я узнал, юрист. Какие отношения существовали между ним и Ирэн Адлер? Ради чего посещал он ее так часто? Кем была она для него — клиенткой, другом или возлюбленной? В первом случае, она, конечно, отдала бы ему на хранение карточку. В последнем — пожалуй, что нет. От решения этого вопроса зависело, где я должен продолжать свои розыски: на вилле Адлер или на квартире этого господина. Это было очень важное обстоятельство, и оно запутывало все дело. Я боюсь, что эти подробности тебе не интересны, но они необходимы для уразумения истинного положения вещей.
— Я слушаю тебя очень внимательно, — ответил я.
— Я еще не пришел к окончательному решению, как перед виллой остановился кеб, и из него выскочил чрезвычайно красивый господин с орлиным носом и большой бородой. Очевидно, тот самый, которого мне описали. Он, по-видимому, очень торопился, приказал кучеру ждать и прошел мимо отворившей ему дверь девушки, с видом человека, чувствующего себя дома.
В вилле он пробыл около получаса; время от времени показывался у окна, и я видел, как, жестикулируя и возбужденно разговаривая, он ходил взад и вперед по комнате. Ее не было и следа. Вдруг он выскочил из виллы в сильнейшем возбуждении. Прежде чем сесть на извозчика, посмотрел на часы. «Поезжайте во весь дух! — проговорил он. — Сначала к Гроссу и Ганкею, в Риджент-стрит, а затем в церковь святой Моники. Вы получите полгинеи, если привезете меня туда в двадцать минут!»
Они помчались, и я только что раздумывал, следовать ли мне за ними, как вдруг увидал, что по переулку едет нарядное маленькое ландо. Едва только кучер успел подъехать к подъезду и застегнуть пуговицы своей ливреи, как Адлер выскочила из подъезда и сама распахнула дверцы экипажа. «В церковь святой Моники, Джон! — крикнула она. — Получишь полсоверена, если будешь там через двадцать минут!» Я только мельком увидал ее, но этого было вполне достаточно, чтобы понять, что ради такой женщины мужчина способен на всякую глупость.
Такого удобного случая я не должен был упускать, Ватсон. К счастью, вблизи я нашел извозчика, и, прежде чем он успел оглянуться, я уже сидел в его экипаже. «Получите полсоверена, если довезете в церковь святой Моники в двадцать минут!» Было без двадцати пяти минут двенадцать, и я отлично понимал, что должно было произойти.
Мой извозчик ехал очень скоро, но те все-таки меня опередили. Я расплатился и поспешно вошел в церковь. Кроме преследуемых мною и одного, по-видимому, весьма смущенного священника, в церкви никого не было. Священник, видимо, убеждал их в чем-то, и все они стояли перед алтарем. Я вошел в боковой придел с видом совершенно случайно зашедшего в церковь. К моему величайшему удивлению, все трое вдруг обратили внимание на меня, и Годфри Нортон быстро подошел ко мне.
«Слава Богу! — воскликнул он. — Вы можете оказать нам очень большую услугу. Идемте! Скорее, скорее!»
«Куда идти?» — спросил я.
«Идемте, идемте, остается еще три минуты!»
Меня потащили к алтарю, и, прежде чем я успел понять происходившее, я стал давать ответы, которые мне подсказывали, и удостоверять вещи, о которых я не имел ни малейшего понятия. Короче сказать, я явился свидетелем торжественного брака Ирэн Адлер с Годфри Нортоном.
Через несколько минут все было кончено; справа меня благодарил господин, слева — дама, а спереди священник выражал мне свое удовольствие. Я никогда не был в таком глупом положении, и вот теперь-то, вспомнив о нем, я невольно и расхохотался. Очевидно, священник отказывался венчать без свидетелей. Если бы я там случайно не очутился, жениху пришлось бы брать свидетеля с улицы. Невеста подарила мне соверен, который я повешу на память к моей часовой цепочке.
— Это совершенно неожиданный оборот дела, — проговорил я.
— Да, моим планам грозила полная неудача. Молодая парочка собиралась, по-видимому, куда-то уезжать, и потому я должен был, со своей стороны, принять быстрые и энергические меры. Но на церковной паперти они расстались: он направился в Темпл, она — к себе. «В пять часов поеду я, по обыкновению, в парк», — крикнула она ему. Они отправились в разные стороны, а я решил заняться делом.
— Каким же?
— Съесть холодного ростбифа и выпить стакан пива, — ответил он, позвонив в колокольчик. — До сих пор у меня не было времени думать о еде. А вечером я буду еще более занят. Впрочем, я хотел бы просить о твоей помощи, доктор.
— С удовольствием.
— Я тебе все расскажу, когда хозяйка принесет ростбиф.
— Прости, — проговорил он затем, с аппетитом набросившись на поданное блюдо. — Я должен тебе все объяснить за едой, так как у меня очень мало свободного времени. Через два часа мы должны быть на театре военных действий, так как мадемуазель или, вернее, мадам Ирэн вернется в семь часов со своей прогулки. Я уже составил план наших действий. Но вот что: ты должен дать мне слово ни во что не вмешиваться. Понял?
— Значит, я должен сохранить нейтралитет?
— Да. Должно быть, дело дойдет до столкновения. Ты на это не обращай внимания. Когда я, что самое главное, попаду в дом, все успокоится. Через четыре или пять минут откроется окно гостиной. И ты должен стать подле этого открытого окна.
— Хорошо.
— Ты увидишь меня с улицы, и не должен меня выпускать из виду.
— Хорошо.
— Как только я подниму руку, ты бросишь в комнату предмет, который я тебе дам, и одновременно с этим крикнешь: «Пожар!» Ты все запомнил?
— Конечно.
— В этом ничего опасного нет, — проговорил он и вынул из кармана длинный сигарообразный сверток. — Это обыкновенная самовоспламеняющаяся ракета. Этим ограничится вся твоя задача. Крикнув «Пожар!», ты спокойно пойдешь вниз по улице, и минут через десять минут я тебя, вероятно, догоню. Надеюсь, ты меня понял?
— Я должен сохранять нейтралитет, подойти к окну, наблюдать за тобой, бросить это по твоему знаку в комнату, крикнуть: «Пожар!» и ждать тебя на углу улицы.
— Совершенно верно.
— Ты можешь вполне положиться на меня.
— Отлично! Но теперь уже мне пора приготовиться к моей роли.
Он направился в спальню и вернулся через несколько минут в образе любезного, скромного методистского проповедника. Широкая черная шляпа, широкие брюки, белый парик, умильная улыбка и благосклонный, любезный взор как нельзя лучше характеризовали методистского священника. Но Холмс изменил не только свой наряд. Его черты, его манеры, все его существо изменилось до неузнаваемости.
Без десяти семь мы были в Серпентин-Авеню. Уже смеркалось, и только что начали зажигать фонари; мы начали ходить перед виллой в ожидании ее хозяйки. Вилла была совершенно такой, какой я себе ее представлял по рассказам Холмса, но окружающую местность я себе воображал гораздо более пустынной. На одном углу болтала группа веселых курящих зевак, невдалеке стоял точильщик со своим колесом, и два солдата любезничали с няней. Несколько хорошо одетых молодых людей медленно прохаживались взад и вперед с сигарой во рту.
— Видишь ли, — заметил Холмс, — эта свадьба чрезвычайно упрощает дело. Теперь фотография является обоюдоострым оружием. Я не думаю, чтоб ей было очень желательно показать карточку мистеру Нортону, точно так же, как нашему клиенту не очень приятно, если бы она попала в руки принцессы. Вопрос в том, где найти карточку.
— Да, где?
— Маловероятно, чтобы она ее всегда носила при себе. Кабинетная карточка слишком велика, чтобы ее можно было легко скрыть в дамском платье. Поэтому, очевидно, что она ее с собой не носит.
— Где же она?
— Может быть, у ее банкира или нотариуса, но это предположение маловероятно. К чему ей передавать другому такую важную вещь? На себя-то она может положиться, но ведь она не знает, в силах ли воспротивиться ее деловой человек политическому или косвенному влиянию. Кроме того, она намерена воспользоваться карточкой в ближайшие дни. Поэтому она должна у нее быть всегда под рукой. Поэтому она, наверное, хранится у нее на квартире.
— Но ведь у нее делали два раза обыск.
— Они не умели искать.
— А что ты намерен делать?
— Я совсем не буду искать.
— Как так?
— Она сама мне ее покажет.
— Ну, не думаю.
— Посмотрим. Тс, экипаж подъезжает. Теперь следуй в точности моим предписаниям.
Маленькое, элегантное ландо, фонари которого были зажжены, подъехало к вилле; едва оно успело остановиться, как к нему подбежал один из прогуливающихся людей для того, чтобы открыть дверцу экипажа и получить за это на чай. Другой бросился с тем же намерением и оттолкнул его в сторону. Между ними произошло спор; вмешались оба солдата и приняли сторону первого, тогда как точильщик заступился за второго. Дело дошло до форменной потасовки, и в одно мгновение вышедшая из экипажа дама стала центром возбужденных, дерущихся людей, пускавших в ход и палки, и кулаки. Холмс бросился в середину свалки защищать даму. Но он еще не успел добраться до нее, как вскрикнул и упал с окровавленным лицом. Тотчас же все дерущиеся разбежались в разные стороны, и только тогда несколько человек, более прилично одетых, бывших дотоле безучастными зрителями этой сцены, бросились на помощь даме и раненому. Ирэн Адлер вбежала в подъезд; на пороге она остановилась, видимо, не зная, что делать, и великолепная ее фигура резко выделялась на ярко освещенном заднем фоне.
— Он тяжело ранен? — спросила она.
— Он умер! — воскликнуло несколько человек.
— Нет, он еще жив, — проговорил кто-то. — Но он умрет прежде, чем вы его успеют довезти в больницу.
— Славный, отважный человек! — проговорила какая-то женщина. — Не вмешайся он, эти негодяи стащили бы с дамы и цепочку, и часы. Он еще двигается.
— Здесь его нельзя оставить. Позвольте его снести в ваш дом, сударыня?
— Конечно, внесите его в гостиную. Там удобная софа. Пожалуйста, сюда!
Медленно и торжественно внесли его в гостиную; мне все это было видно в окно. Я видел лежащего на софе Холмса, так как комната была освещена, а шторы не задернуты. Не явились ли у него в эту минуту укоры совести? Что касается до меня, то я чувствовал себя сильно смущенным тем, что принимаю участие в махинациях против этой прелестной женщины, ухаживающей с такой нежностью и грацией за раненым. И все-таки он теперь уже не мог отступить, и поэтому я постарался отогнать от себя укоры совести и вынул из пальто ракету. Я успокаивал себя тем, что ведь ей не будет нанесено никакого вреда, и что мы только стремимся воспрепятствовать ей нанести вред другим.
Холмс приподнялся; он сделал движение, как будто задыхается. Горничная бросилась открыть окно. В ту же самую минуту он поднял руку; я бросил в комнату ракету и крикнул во все горло: «Пожар!» В одну минуту у виллы собралась целая толпа народу. Густое облако дыма выбивалось из открытого окна. Передо мною мелькали тени бегущих взад и вперед людей, и я услыхал голос Холмса, уверявшего, что опасности никакой нет.
Я выбрался из толпы и не прождал на углу и десять минут, как явился Холмс, и мы двинулись в путь с облегченным сердцем.
Несколько минут он быстро и молча шел рядом со мной.
— Ты это сделал очень искусно, доктор, — заметил он. — Теперь все в порядке.
— Ты, значит, достал фотографию?
— Нет, но зато знаю, где она находится.
— Каким образом ты это узнал?
— Она мне, как я тебе предсказывал, сама же и указала.
— Мне это совершенно непонятно.
— Ну, я из этого не буду делать тайны, — проговорил он со смехом. — Вся история проста до чрезвычайности. Ты, конечно, догадался, что на улице все было подстроено. Все участвующие лица были ангажированы на один вечер.
— Я так и думал.
— Когда разыгрался скандал, я держал на ладони своей руки кусок сыроватой красной материи. Перед тем, как упасть на землю, я прижал его к лицу, и поэтому получилось впечатление, что у меня лицо разбито в кровь. Это старый кунштюк.
— Я так и предполагал.
— Меня внесли в ее виллу, и как раз в ту гостиную, на которую я обратил раньше все свое внимание. Она примыкает к спальне, и от меня, следовательно, ничего не могло укрыться. Они меня положили на софу, я начал как бы задыхаться, горничная распахнула окно, и тогда начал действовать ты.
— Но каким образом я мог тебе оказать содействие?
— Если женщина думает, что горит ее дом, она, несомненно, инстинктивно схватится за предмет, который ей дороже всего. Это вполне естественно, и я этим пользовался не раз для своих целей. Замужняя женщина и мать хватает своего ребенка, незамужняя женщина хватается за свои драгоценности. Для нашей дамы самой драгоценной вещью является предмет, который я стремлюсь достать. Сцена пожара была проведена великолепно. Дым и крик могли бы потрясти и стальные нервы. Поэтому я узнал все. Фотография помещается в нише, в потайном шкафчике, вделанном в стену. При первой тревоге она бросилась туда, и я увидал, что она держала в руках карточку. Когда я крикнул, что опасности никакой нет, она положила карточку обратно, но затем увидала ракету и бросилась из комнаты. После этого я ее уже не видал. Я колебался, не овладеть ли карточкой, но в эту минуту вошел ее кучер, и тогда решил повременить, так как малейшая оплошность могла испортить все дело.
— А теперь что?
— Собственно говоря, остается сделать пустяки. Завтра утром я с князем сделаю ей визит. Если ты хочешь, можешь идти с нами. Нас попросят обождать в гостиной, и дело будет сделано. Может быть, его высочеству доставит особенное удовольствие взять эту карточку собственноручно.
— В котором часу вы сделаете визит?
— В восемь часов утра. Дама наша будет еще, конечно, спать, и мы будем хозяевами положения. Конечно, мы должны быть очень аккуратны, так как неизвестно, какие изменения произвел в ее жизни и привычках этот брак. Я тотчас же извещу князя.
Разговаривая, мы дошли до улицы Бейкер. Холмс стал искать в кармане ключ от входной двери; вдруг какой-то прохожий крикнул ему:
— Спокойной ночи, мистер Холмс!
Слова эти были, по-видимому, произнесены молодым человеком в широком пальто, быстро пробежавшим мимо нас.
— Я где-то слышал этот голос, — проговорил Холмс. — Кто бы это мог быть, черт возьми?
III
Я провел эту ночь у Холмса. На следующее утро мы только что принялись за завтрак, как вбежал князь.
— Вы добились своего? — воскликнул он, хватая Холмса за плечи и с волнением ожидая его ответа.
— Пока еще нет.
— Но вы имеете надежду?
— Конечно.
— В таком случае, едемте! Я сгораю от нетерпения.
— Я еще должен послать за извозчиком.
— Мой экипаж у вашего подъезда.
— Тем лучше.
Мы сели в экипаж и поехали.
— Ирэн Адлер вышла замуж, — заметил Холмс.
— Замуж? Когда же?
— Вчера.
— И за кого же?
— За английского адвоката, по имени Нортон.
— Правда? Но любить его она, во всяком случае, не может.
— И все-таки, в интересах вашего высочества было бы желать этого.
— Почему так?
— Потому что это обезопасит ваше величество от дальнейших неприятностей. Если она любит своего мужа, она не любит ваше высочество, а если она не любит ваше высочество, к чему же ей нарушать ваш покой?
— Совершенно верно. И все-таки… Ах, как бы я желал, чтобы она была мне равна по рождению! Какая бы она была княгиня!
Он задумался и молчал до самого дома Адлер.
Двери виллы была открыта настежь, и на пороге ее стояла пожилая женщина, смотревшая с сардонической улыбкой, как мы выходили из экипажа.
— Мистер Шерлок Холмс? — спросила она.
Мой друг бросил на нее удивленный взгляд.
— Да, я мистер Холмс.
— Барыня предупредила меня о вашем приезде. Она уехала сегодня с утренним пятичасовым поездом на континент.
— Что?! — Шерлок Холмс побледнел как полотно. — Вы хотите этим сказать, что она покинула Англию?
— Да. Навсегда.
— А бумаги? — спросил хриплым голосом князь. — Значит, все пропало!
— Мы должны удостовериться, — Холмс оттолкнул служанку и бросился в комнату.
Князь и я последовали за ним. Мебель в комнате стояла в беспорядке, открытые настежь шкафы указывали на поспешность отъезда. Холмс бросился к тайнику, открыл его и вытащил фотографическую карточку и письмо. На карточке была изображена Ирэн Адлер в вечернем туалете, а письмо было адресовано мистеру Шерлоку Холмсу.
Мой друг разорвал конверт, и мы все трое одновременно прочли это письмо. Оно было написано накануне, около двенадцати часов ночи и гласило следующее:
«Мой дорогой мистер Холмс, Вы, действительно, бесподобно провели вашу роль, и Вам вполне удалось овладеть моим доверием. До самой суматохи по поводу мнимого пожара я не имела ни малейшего подозрения. Но затем я поняла, что я себя выдала, и задумалась о будущем. Несколько месяцев тому назад меня уже предостерегали и указывали на Вас, как на единственного человека, к посредству которого прибегнет князь. Сначала мне было стыдно за недоверие к такому милому старому священнику. Но вы знаете, что я сама была актрисой, и поэтому сама не раз прибегала к переодеванию. Поэтому я послала своего кучера Джона наблюдать за Вами, а сама отправилась к себе наверх переодеться. Я успела последовать за Вами до вашего дома и убедилась, что мною интересуется знаменитый мистер Холмс. Я даже сделала неосторожность — пожелала Вам спокойной ночи, — и поспешила обратно к мужу.
Мы с мужем сочли за самое лучшее спастись от такого опасного врага бегством. Поэтому завтра Вы найдете гнездышко пустым. Пусть ваш клиент успокоится насчет карточки: я люблю и любима человеком, гораздо более благородным, чем князь. Я предоставляю князю полную свободу действий и, несмотря на его тяжелую вину, не буду стоять поперек его дороги. Я оставляю фотографическую карточку, обладание которой может быть желательно князю, и остаюсь навсегда преданная Вам
— Какая женщина, нет, какая женщина! — воскликнул князь. — Не говорил ли я вам, как она быстро и решительно действует? Какая бы из нее вышла великолепная княгиня! Как жалко, что она не стоит на одной ступени со мной!
— Судя по всему, что мне о ней известно, она смотрит на это с совершенно другой точки зрения, — ответил на это холодно Холмс.
— Скажите мне, чем я могу вас вознаградить? Это кольцо…
Он снял со своего пальца кольцо с изумрудом и протянул его Холмсу.
— Ваше высочество обладает тем, что имеет для меня гораздо бо́льшую ценность.
— Что же это?
— Фотографическая карточка.
Князь взглянул на него с удивлением.
— Карточка Ирэн?! В таком случае, возьмите ее, пожалуйста.
— Очень благодарен, ваше высочество. Честь имею кланяться.
Он сделал поклон и удалился, сделав вид, что не замечает протянутой ему князем руки.
Таким образом, был счастливо избегнут угрожающий князю К. скандал, и самые остроумные планы Шерлока Холмса были разрушены благодаря хитрости женщины. Холмс всегда насмехался над хитроумием женщин; с того времени я не слышал от него больше ни одного насмешливого слова на этот счет.
Лига красноволосых
Однажды, прошлою осенью, я зашел к своему другу мистеру Шерлоку Холмсу и застал его в оживленном разговоре с каким-то очень толстым цветущим пожилым господином с ярко-рыжими волосами. Я извинился за свое вторжение и хотел уйти, но Холмс решительно втащил меня в комнату и запер дверь.
— Вы пришли как нельзя больше вовремя, милый Ватсон, — ласково проговорил он.
— Я боялся помешать вам, видя, что вы заняты.
— Да, занят. И даже очень.
— Ну, так я могу подождать в другой комнате.
— Незачем… Этот господин был партнером и помощником в самых моих удачных делах, мистер Вилсон, и я не сомневаюсь, что он может быть очень полезен и для вас.
Толстый господин приподнялся с кресла, кивнул головой в знак приветствия и вопросительно взглянул на меня своими проницательными, заплывшими жиром глазками.
— Присядьте на канапе, — проговорил Холмс, опускаясь в свое кресло и перебирая кончиками пальцев, что он всегда делал во время рассуждений. — Я знаю, милый Ватсон, что вы разделяете мою любовь ко всему странному и выходящему из пределов обыденной серенькой жизни. Вы обнаружили ваше пристрастие тем энтузиазмом, который побудил вас записывать и, простите за выражение, несколько разукрашивать многие из моих маленьких приключений.
— Действительно, ваши дела всегда чрезвычайно интересовали меня, — заметил я.
— Помните, недавно, прежде чем мы занялись очень простой проблемой, представившейся нам в лице мисс Мэри Сазерленд, я говорил, что в жизни встречаются такие странные положения и необыкновенно сложные случайности, какие не может выдумать никакое воображение?
— И я осмелился высказать свои сомнения насчет этого предположения.
— Да, вы высказали ваши сомнения, но, тем не менее, вам придется согласиться с моей точкой зрения; иначе я буду громоздить перед вами факт за фактом до тех пор, пока ваш разум не сломится под тяжестью их, и вам придется признать правоту моего взгляда. Вот мистер Джейбз Вилсон был так добр, что навестил меня сегодня утром и начал рассказ, который обещает быть одним из самых странных, слышанных мною за последнее время. Вы слышали мое замечание, что большинство самых странных и необыкновенных явлений очень часто связано не с важными, а, скорее, с более мелкими преступлениями, а иногда даже и с теми случаями, в которых является сомнение в наличности преступления. То, что я слышал в данном случае, не дозволяет мне сказать, есть ли тут преступление или нет, но события, рассказанные мне, принадлежат к числу самых странных. Может быть, мистер Вилсон, вы будете так добры, что повторите ваш рассказ. Прошу вас не только для того, чтобы дать моему другу доктору Ватсону возможность выслушать все сначала, но и для того, чтобы услышать из ваших уст малейшие подробности этой необыкновенной истории. Обыкновенно при малейшем указании на ход событий я начинаю вспоминать о множестве подобных случаев. Но здесь я должен признаться, что имею, по моему мнению, дело с фактами, единственными в своем роде.
Толстый клиент выпятил грудь с несколько гордым видом и вытащил из внутреннего кармана пальто грязную смятую газету. Пока он просматривал объявления, вытянув шею и разглаживая рукой лежавшую у него на коленях газету, я смотрел на него, стараясь, по примеру моего товарища, вывести какие-либо заключения из одежды и вида этого человека.
Наблюдения мои не были особенно успешны. Посетитель оказался самым обыкновенным британским торговцем, толстым, напыщенным и неповоротливым. На нем были несколько мешковатые серые брюки, не очень чистый черный сюртук, расстегнутый на груди, и темный жилет, на котором виднелась тяжелая бронзовая цепочка с привешенным к ней, в виде украшения, четырехугольным кусочком какого-то металла. Рядом с ним на стуле лежали поношенный цилиндр и выцветшее коричневое пальто со смятым бархатным воротником. Вообще, несмотря на все мои старания, я не мог найти в этом человеке ничего замечательного, за исключением разве огненных волос и выражения сильного горя и неудовольствия на его лице.
Шерлок Холмс зорко взглянул на меня и, улыбаясь, покачал головой на мой вопросительный взгляд.
— Из моих наблюдений я не могу вывести ничего, кроме очевидных фактов, что он был несколько времени чернорабочим, нюхает табак, принадлежит к масонам, побывал в Китае и очень много писал в последнее время, — сказал он.
Мистер Джейбз Вилсон привскочил на стуле и устремил глаза на моего приятеля, не снимая пальца с газеты.
— Скажите, ради бога, как вы узнали все это, мистер Холмс? — спросил он. — Как вы, например, узнали, что я был чернорабочим? А ведь это сущая правда, я был корабельным плотником.
— Узнал по вашим рукам, сэр. Ваша правая рука значительно больше левой. Вы много работали ею, и потому мускулы на ней развиты гораздо больше, чем на левой.
— Ну, а почему же вы узнали, что я нюхаю табак и принадлежу к франкмасонам?
— Не стоит даже затруднять вас объяснениями по этому поводу, тем более, что вы несколько даже нарушаете строгие правила вашего ордена, нося булавку с изображением циркуля и наугольника[8].
— Ах, да, я и забыл об этом. Ну, а насчет того, что я много писал за это время?
— Отчего же у вас правый рукав так блестит на протяжении пяти дюймов, а на левом видно вытертое пятно, как раз в том месте, где вы опираетесь локтем об стол?
— А Китай?
— На правой руке, выше кисти, у вас имеется изображение рыбы. Такая татуировка делается только в Китае. Одно время я немного занимался изучением татуировок и даже писал об этом. Нежная розовая раскраска чешуи рыбы свойственна только Китаю. К тому же на цепочке у вас висит китайская монета, что еще более упрощает дело.
Мистер Джейбз Вилсон громко расхохотался.
— Ну, вот уж не ожидал! — проговорил он. — Сначала-то я подумал, что вы действительно определили что-то необычайно умное, а теперь вижу, что ничего тут особенного нет.
— Я начинаю думать, что напрасно объясняю все мои выводы, Ватсон, — заметил Холмс. — Вы знаете: «Omne ignotum pro magnifico est»[9], и моя бедная репутация, как бы незначительна она ни была, может пострадать от излишней откровенности с моей стороны. Вы все еще не нашли объявления, мистер Вилсон?
— Вот оно, — ответил Вилсон, тыкая в столбец газеты своим толстым красным пальцем. — Нашел. Все дело и началось с этого. Прочтите сами, сэр.
Я взял от него газету и прочел следующее:
«Для Лиги рыжих. В силу завещания покойного Иезекии Хопкинса из Лебанона в Пенсильвании (Северо-Американские Штаты) открывается новая вакансия члена Лиги, который может получать четыре фунта стерлингов в неделю за необременительные услуги. Кандидатами могут явиться все здоровые духом и телом люди с рыжими волосами, старше двадцати одного года. Обращаться лично в понедельник, в одиннадцать часов к Дункану Россу, в конторе Лиги, Попс-корт, 7, Флит-стрит».
— Что бы это могло означать? — заметил я, дважды прочитав это необыкновенное объявление.
Холмс усмехнулся и заворочался в кресле, как бывало с ним в минуты удовольствия.
— Это несколько выходит из обычной колеи, не правда ли? — сказал он. — Ну, а теперь, мистер Вилсон, расскажите-ка нам про себя, про ваших родных и про влияние, которое это объявление имело на вашу судьбу. А вы, доктор, взгляните, пожалуйста, что это за газета и от какого числа.
— Это «Монинг кроникл» от 27 апреля 1890 года, ровно два месяца тому назад.
— Очень хорошо. Ну-с, господин Вилсон.
— Ну, вот, дело было так, как я уже рассказывал вам, мистер Шерлок Холмс, — сказал Джейбз Вилсон, утирая лоб. — У меня небольшая ссудная касса на Кобург-сквер, вблизи Сити. Дело у меня всегда шло неважно, а в последние годы я еле добывал себе пропитание. Прежде я держал двух помощников, а теперь у меня только один, да и тому мне было бы трудно платить, если бы он не согласился на половинную плату ради изучения дела.
— Как зовут этого любезного юношу? — спросил Шерлок Холмс.
— Его зовут Винсент Спаулдинг, и он уже далеко не юноша. Трудно определить его возраст. Лучшего помощника трудно найти, мистер Холмс; и я отлично знаю, что он мог бы иметь лучшее место и получать вдвое больше жалованья, чем у меня. Но если он доволен, то не мне же наводить его на иные мысли, не так ли?
— В самом деле, зачем? Это везение, что вам удалось достать хорошего работника за дешевую плату. В наше время это не часто случается. Мне кажется, ваш помощник так же замечателен в своем роде, как и это объявление.
— О, у него есть и недостатки, — заметил мистер Вилсон. — Он страшно увлекается фотографией. Щелкает камерой вместо того, чтобы развивать свой ум, и бросается, словно кролик, в свою нору, в погреб, чтоб проявлять снимки. Это его главный недостаток, но вообще он хороший работник, пороков у него нет.
— Он еще у вас?
— Да, сэр. У меня в доме только он да четырнадцатилетняя девочка, которая стряпает мне простые кушанья и прибирает квартиру. Я — вдовец, детей у меня никогда не было. Мы втроем ведем очень тихую жизнь, сэр, поддерживаем кое-как дом и платим долги. Это объявление нарушило наш покой. Ровно неделю тому назад Спаулдинг сошел вниз с этой газетой в руках и сказал:
— Как бы я хотел быть рыжим, мистер Вилсон.
— Это почему? — говорю я.
— А потому что вот открылась вакансия в Лиге рыжих. Ведь это целое богатство для того, кто получит ее; как кажется, вакансий больше, чем людей, и душеприказчики не знают, что делать с деньгами. Вот если бы у меня изменился цвет волос, поместился бы я в это самое гнездышко.
— Почему? В чем дело? — спросил его я.
— Видите, мистер Холмс, я страшный домосед, а так как дело само приходит ко мне, а не мне приходится бегать за ним, то я иногда по неделям не выхожу за порог дома. Таким образом, я немного знаю о том, что делается на свете, и всегда рад всякой новости.
— Вы никогда не слыхали об этой Лиге? — проговорил Винсент, широко раскрыв глаза.
— Никогда.
— Ну, удивляюсь, потому что вы-то могли бы быть кандидатом на одну из вакансий.
— А что даст мне это?
— О, сотни две в год, а работа легкая, и для нее не придется бросать других занятий.
Вы можете себе представить, как я насторожил уши при этих словах: дело шло не слишком хорошо за последние годы, и лишние сотни две в год были бы очень кстати.
— Расскажите мне все подробно, — говорю я.
— Вот, посмотрите сами, — говорит он, указывая мне объявление, — в Лиге рыжих есть вакансия, а вот и адрес конторы, где вы можете узнать все подробности. Насколько я понимаю, Лига была основана американским миллионером Иезекией Хопкинсом, должно быть, каким-то чудаком. У него самого были рыжие волосы, и потому он питал особую симпатию ко всем рыжим, так что после его смерти оказалось, что он оставил все свое громадное состояние в руках душеприказчиков, завещав им употреблять проценты на обеспечение людей с волосами одного с ним цвета. Изо всего, что мне удалось слышать, я заключаю, что плата отличная, а работа очень легкая.
— Но ведь явятся миллионы рыжих. — говорю я.
— Вовсе не так много, как вы думаете, — отвечает он. — Видите, ведь приняты могут быть только лондонцы и взрослые люди. Этот американец в молодости уехал из Англии и хотел сделать добро родному городу. Потом я слышал, что волосы должны быть не просто светло — или темно-рыжего цвета, а непременно яркого, огненного. Ну, вот если бы вы обратились туда, мистер Вилсон, то вы, наверно, подошли бы подо все условия. Но, может быть, вы не найдете нужным тревожить себя из-за нескольких сот фунтов.
Вы сами можете видеть, господа, что волосы мои славного, роскошного оттенка, и потому поймете, почему мне показалось, что в этом отношении я могу потягаться с кем угодно. По-видимому, Винсент Спаулдинг хорошо знал это дело и мог оказаться полезным для меня. Поэтому я велел ему закрыть ставни и идти со мной. Он очень охотно согласился бросить работу, мы закрыли лавочку и отправились по адресу, указанному в объявлении.
Никогда в жизни не увижу я больше ничего подобного, мистер Холмс. С севера, юга, запада и востока шли в Сити рыжие всех оттенков. Улица была набита рыжими, а Попс-корт имел вид целого моря апельсинов. Я думаю, что и во всей Англии не найдется столько рыжих, сколько их собралось здесь по одному объявлению. Тут были все оттенки рыжего цвета — оттенки соломы, лимона, апельсина, кирпича, желчи, глины, шерсти ирландского сеттера, — но, как говорил Спаулдинг, мало было волос такого яркого огненного цвета, как мои. Когда я увидел массу собравшихся, то в отчаянии хотел было отказаться от попытки, но Спаулдинг и слышать не хотел об этом. Не могу себе представить, как он это сделал, но он растолкал толпу, протиснулся со мной и втолкнул меня прямо к лестнице, которая вела в контору. На лестнице виднелся двойной поток людей: одни шли наверх и лица их сияли надеждой, другие спускались вниз с огорченным видом. Мы кое-как протиснулись и очутились в конторе.
— Занимательное было похождение, — заметил Холмс, когда его клиент остановился и сильно нюхнул табаку, чтобы освежить память. — Пожалуйста, продолжайте ваш интересный рассказ.
— В конторе стояло только два деревянных стула да стол, за которым сидел маленький человек с волосами еще более яркого рыжего цвета, чем мои. Каждому кандидату, входившему в комнату, он говорил несколько слов и во всех находил какой-нибудь недостаток, который делал его непригодным для нужного дела. Получить вакансию оказывалось вовсе нелегко. Однако, когда наступила наша очередь, человек отнесся ко мне любезнее, чем ко всем остальным, и запер за нами дверь, чтобы поговорить наедине.
— Это мистер Джейбз Вилсон, — сказал мой помощник, — и он желал бы поступить на вакансию, открывшуюся в Лиге.
— Он замечательно подходит под все условия, — ответил человечек. — Не помню, чтобы мне когда-либо случалось встречать что-либо прекраснее. — Он отступил на шаг назад, надвинул шляпу на ухо и стал так пристально смотреть на мои волосы, что я положительно сконфузился. Затем он внезапно кинулся ко мне, сильно потряс мою руку и горячо поздравил меня с успехом.
— Всякие дальнейшие колебания были бы несправедливостью, — сказал он. — Но вы, наверно, извините меня за то, что я должен принять необходимые предосторожности.
С этими словами он схватил меня обеими руками за волосы и так дернул их, что я закричал от боли.
— У вас слезы на глазах, — сказал он, отпуская меня, — значит, все как следует. Нам приходится соблюдать осторожность, так как два раза нас обманывали париком и раз краской. Я мог бы рассказать вам целые истории про различные мошеннические проделки, которые заставили бы вас почувствовать отвращение к человеческой природе.
Он подошел к окну и крикнул изо всех сил, что вакансия замещена. Снизу донесся стон разочарования, и собравшиеся там люди разошлись по разным направлениям, так что остались только двое рыжих — я и управляющий конторы.
— Мое имя — Дункан Росс, — сказал он, — и я сам один из тех, кто получает пенсию из фонда, основанного нашим благородным благодетелем. Вы женаты, мистер Вилсон? Есть у вас семья?
Я ответил, что у меня нет семьи.
Лицо его сразу вытянулось.
— Вот как! Дело-то очень серьезное, — проговорил он. — С сожалением слышу от вас. Фонд был основан, само собой разумеется, столько же для распространения людей с рыжими волосами, сколько для поддержания их. Какое несчастие, что вы холостяк.
У меня также вытянулось лицо, мистер Холмс, так как я подумал, что вакансии мне не получить. Однако после нескольких минут размышления мой собеседник сказал, что все можно устроить.
— Будь на вашем месте кто-нибудь другой, это препятствие могло бы оказаться роковым, — проговорил он, — но для человека с такими волосами можно сделать снисхождение. Когда вы можете вступить в исполнение ваших новых обязанностей?
— Видите ли, может быть неудобно, так как у меня уже есть дело. — сказал я.
— О, об этом не думайте, мистер Вилсон, — говорит Винсент Спаулдинг. — Я могу заменить вас.
— А в какие часы? — спросил я.
— От десяти до двух.
В кассе ссуд дела, в основном, по вечерам, мистер Холмс, особенно по четвергам и пятницам накануне получки, так что по утрам я был очень не прочь заработать лишнее. К тому же я знал, что помощник у меня хороший и приглядит за делом, если нужно.
— Мне это очень удобно, — сказал я. — А какая плата?
— Четыре фунта в неделю.
— А работа?
— Только номинальная.
— Что это значит — номинальная?
— Ну, видите, вам нужно только быть в конторе или в этом доме в продолжение условленного времени. Если уйдете в эти часы, то навсегда потеряете свое положение. В завещании это выражено очень ясно. Вы не выполните условий, если уйдете из конторы в эти часы.
— Раз это только четыре часа в день, то я вполне могу не выходить отсюда, — ответил я.
— Не принимается во внимание никаких причин неисполнения условия, — продолжал мистер Дункан Росс, — нельзя отговариваться ни болезнью, ни делом, ни чем бы то ни было. Вы должны или сидеть здесь, или отказаться совсем.
— А что же я должен делать?
— Списывать «Британскую энциклопедию». Вон там, в шкафу лежит первый том. Вы должны приносить свои собственные чернила, перья, промокательную бумагу, мы же даем стол и стул. Вы можете начать завтра?
— Конечно. — ответил я.
— В таком случае прощайте, мистер Джейбз Вилсон, и позвольте мне еще раз поздравить вас с приобретенным вами важным положением.
Он с поклоном проводил меня из комнаты, и я пошел домой с моим помощником. От радости я положительно не знал, что делать, что говорить.
Весь день обдумывал я это дело и к вечеру пришел опять в уныние, потому что вполне уверил себя в том, что это или мистификация, или мошенничество, цель которого я не мог себе представить. Невероятным казалось, чтобы кто-нибудь мог оставить подобного рода завещание, или чтобы стали давать такие деньги только за переписку «Британской энциклопедии». Винсент Спаулдинг употреблял все усилия, чтобы развеселить меня, но к тому времени, как я лег в постель, я убедил себя бросить это дело. На следующее утро я, однако, решил посмотреть, что из этого выйдет, купил бутылочку чернил, взял гусиное перо, семь небольших листов бумаги и отправился в контору Лиги.
К великому моему изумлению и восторгу, все оказалось в надлежащем виде. Для меня был изготовлен стол, а мистер Дункан Росс был уже на месте, чтобы наблюдать, как я примусь за дело. Он указал мне, что надо начать с буквы «А», и ушел из комнаты, но заходил время от времени, чтобы узнать, как у меня идет дело. В два часа он простился со мной, наговорил комплиментов по поводу того, что я столько написал, и запер за мной дверь конторы.
Так продолжалось изо дня в день, мистер Холмс, а в субботу пришел управляющий и выложил мне четыре золотых соверена за неделю. Так было и в следующие две недели. Каждое утро в десять часов я приходил в контору, а в два уходил оттуда. Мало-помалу мистер Дункан Росс стал заходить только раз в утро, а потом перестал и вовсе бывать в конторе. Но, само собой разумеется, я не смел выйти ни на одно мгновение из комнаты, так как не был уверен, что он не зайдет ко мне, а дельце-то было слишком хорошее для того, чтобы рисковать.
Так прошло два месяца, и я переписал великое множество сведений об «Аббатах», «Архитектуре», «Аттике» и т. п. и надеялся, что при прилежании смогу скоро перейти к «Б». Я извел порядочно денег на бумагу, а исписанными мною листами заполнил почти целую полку. И вдруг это дело сразу кончилось.
— Кончилось?
— Да, сэр. И не позже как сегодня утром. Как всегда, я пошел сегодня на работу к десяти часам; но дверь конторы была заперта на замок, а посредине красовался прибитый гвоздиками небольшой четырехугольный кусок картона. Вот он, можете сами прочесть то, что написано тут.
Он подал кусок картона, величиной с лист из записной книжки. Вот что было написано там: «Лига рыжих распалась 9 октября 1890 г.».
Шерлок Холмс и я взглянули на это краткое объявление, а затем на печальное лицо человека, передавшего его нам, и комическая сторона приключения заставила нас забыть все остальное. Мы разразились громким смехом.
— Не вижу, что тут такого смешного! — крикнул наш клиент, вспыхивая до корней своих огненных волос. — Если вы не можете придумать ничего лучшего, как смеяться надо мной, я могу пойти куда-нибудь в другое место.
— Нет-нет! — крикнул Холмс, толкая его обратно на стул, с которого он приподнялся. — Ни за что на свете не согласился бы я упустить ваше дело. Оно представляет собой совсем особый интерес. Но, извините, пожалуйста, в нем есть нечто смешное! Скажите, что же вы сделали, увидев на двери это объявление?
— Я был поражен, сэр, и не знал, что делать. Потом я обошел все соседние конторы, но, как оказалось, никто ничего не знал о том, что я спрашивал. Наконец я пошел к хозяину дома, счетоводу, живущему в нижнем этаже, и спросил его, не может ли он сказать мне, что сталось с Лигой рыжих. Он ответил, что не слыхал о подобном обществе. Тогда я спросил его, кто такой мистер Дункан Росс. Он ответил, что в первый раз слышит это имя.
— Ну, как же, — говорю я, — ведь это джентльмен из четвертого номера.
— Как, рыжий?
— Да.
— О, — говорит он, — так ведь это Вильям Моррис. Он адвокат и нанял у меня комнату на время, пока будет готово его помещение. Он переехал вчера.
— Где я могу найти его?
— О, в его новой квартире.
Он сказал мне адрес. Да, вот он: Кинг Эдуард-стрит, 17, близ собора святого Павла.
Я отправился по адресу, мистер Холмс, но там оказалась фабрика протезов, и никто и не слыхал ни о мистере Вильяме Моррисе, ни о мистере Дункане Россе.
— Ну, что же вы сделали? — спросил Холмс.
— Я пошел домой на Кобург-сквер и посоветовался с моим помощником. И он не мог ничем помочь мне. Сказал только, что если подожду, то получу объяснение по почте. Но этого недостаточно для меня, мистер Холмс. Мне не хотелось потерять без борьбы такое место, и так как я слышал, будто вы так добры, что даете советы бедным людям, нуждающимся в них, то и пришел прямо к вам.
— И поступили очень умно, — сказал Холмс. — Ваше дело чрезвычайно замечательно, и я рад заняться им. На основании того, что вы сказали мне, я думаю, что оно важнее, чем может показаться с первого взгляда.
— Еще бы не важно! — сказал мистер Джейбз Вилсон. — Ведь я потерял четыре фунта в неделю.
— Что касается вас лично, то, мне кажется, вам нечего жаловаться на эту необыкновенную Лигу, — заметил Холмс. — Напротив, насколько я понимаю, вы стали богаче на тридцать фунтов, не говоря уже о тех подробных сведениях, которые вы приобрели о всех предметах, начищающихся с буквы «А». Вы ничего не потеряли от приобретения этих знаний.
— Нет, сэр. Но мне хотелось бы узнать, кто были эти люди, и почему они сыграли со мной такую шутку. Дорогая это была для них шутка, так как обошлась в тридцать два фунта.
— Мы постараемся выяснить для вас эти вопросы. А сначала позвольте предложить вам два вопроса, мистер Вилсон. Как долго служил у вас помощник, который первый указал вам на объявление?
— До того времени он служил около месяца.
— Как он попал к вам?
— По объявлению.
— По этому объявлению явился только он один?
— Нет, желающих была целая дюжина.
— Почему же вы выбрали его?
— Потому что он ловок и соглашался на меньшее жалованье.
— На половинное, в сущности?
— Да.
— Какого он вида, этот Винсент Спаулдинг?
— Маленького роста, коренастый, очень живой; ни усов, ни бороды, хотя ему около тридцати лет. На лбу белый шрам.
Холмс приподнялся с кресла в сильном возбуждении.
— Я так и думал, — проговорил он. — Вы не замечали, что в ушах у него дырочки для серег?
— Да, сэр. Он рассказывал мне, что какая-то цыганка сделала это, когда он был еще мальчиком.
— Гм! — сказал Холмс в глубоком раздумье, снова опускаясь в кресло. — Он еще у вас?
— О да, сэр, я только что расстался с ним.
— А как шло дело во время ваших отлучек?
— Не могу пожаловаться, сэр. По утрам вообще не бывает много работы.
— Довольно, мистер Вилсон. Денька через два, а может быть, и раньше я буду иметь счастье сообщить вам мое мнение насчет вашего дела. Сегодня суббота; надеюсь, что к понедельнику я приду к какому-либо заключению.
— Ну-с, Ватсон, — заметил Холмс, когда ушел наш посетитель, — что вы думаете насчет этого?
— Ничего не думаю, — откровенно ответил я. — Это очень таинственное дело.
— Общее правило, что чем страннее случай, тем менее таинственным оказывается он на самом деле. Труднее всего распутать самые обыкновенные преступления, точно так же, как труднее всего установить личность обычного человеческого лица. Однако надо поторопиться с этим делом.
— Что же вы намерены делать? — спросил я.
— Во-первых, покурю, — ответил он. — Эта проблема стоит целых трех трубок, и прошу вас не говорить со мной в течение пятидесяти минут.
Он свернулся в кресле, подняв худые колени к ястребиному носу, и закрыл глаза. Его черная глиняная трубка казалась клювом какой-то странной птицы. Я думал, что он заснул, и сам начал было клевать носом, как вдруг он вскочил с кресла с жестом человека, принявшего решение, и положил трубку на каменную доску.
— Сарасате[10] играет сегодня в Сент-Джеймс-холле, — заметил он. — Как думаете, Ватсон, могли бы вы оставить ваших пациентов на несколько часов?
— Сегодня мне нечего делать. Практика не отнимает у меня много времени.
— Ну, так надевайте шляпу, и отправимся. Сначала я пройдусь по Сити, и дорогой мы можем где-нибудь поесть. Замечу, что в программе много немецкой музыки, которая мне больше по вкусу, чем итальянская или французская. Она невольно заставляет человека погружаться в себя, а это необходимо мне в данную минуту. Ну-с, отправляемся!
Мы проехали по подземной дороге до Олдерсгейта и после недолгой ходьбы очутились на Саксен-Кобург-сквер — месте действия странной истории, которую мы слышали утром. Это — маленькое, тесное местечко, с жалкими потугами на приличия. Четыре ряда грязных двухэтажных кирпичных домов выходят на маленькое, обнесенное решеткой пространство, где виднеется поросшая сорной травой лужайка и несколько групп увядших лавровых кустов, ведущих тяжелую борьбу с неподходящей для них атмосферой, насквозь пропитанной запахом табака. Три позолоченных шара и темная вывеска с именем «Джейбз Вилсон», написанным белыми буквами, красовавшаяся на угловом доме, указали нам место занятий нашего рыжего клиента.
Шерлок Холмс остановился перед домом и стал внимательно осматривать его, наклонив голову набок. Глаза его сверкали между прищуренными веками. Он медленно прошелся взад и вперед по улице, все время пристально смотря на дома. Наконец он вернулся к дому закладчика[11], сильно стукнул раза два-три палкой по тротуару, подошел к двери и постучался. Дверь сейчас же отпер молодцеватый парень с чисто выбритым веселым лицом и попросил его войти.
— Благодарю вас, — сказал Холмс, — я хотел только спросить, как пройти отсюда к Стрэнду.
— Третья улица направо, четвертая налево, — быстро ответил помощник закладчика и запер дверь.
— Ловкий малый, — заметил Холмс, когда мы отошли от дома. — По моему мнению, он четвертый по счету ловкий человек в Лондоне, а по смелости, пожалуй, и третий. Мне он несколько знаком.
— Очевидно, помощник мистера Вилсона играет большую роль в тайне Лиги рыжих. Я уверен, что вы зашли спросить дорогу только для того, чтобы повидать его.
— Не его самого.
— А что же?
— Колени его брюк.
— Ну, и что же вы увидали?
— То, что ожидал.
— Зачем вы стучали палкой по тротуару?
— Милый мой доктор, теперь надо заниматься наблюдениями, а не разговорами. Мы — шпионы в неприятельской стране. В настоящее время мы получили некоторое понятие о Саксен-Кобург-сквер. Остается заняться исследованием ее окрестностей.
Когда мы повернули с площади, то нам представилось зрелище настолько противоположное ей, насколько задняя часть картины противоположна самой картине. Перед нами была одна из главных артерий Сити, ведущая с севера на запад города. По мостовой непрерывно двигались длинные ряды всяких экипажей и фур, а тротуары чернели от роя пешеходов, торопливо шедших в обе стороны. Трудно было представить себе, глядя на ряды прекрасных магазинов и величавых банков, что с другой стороны они примыкают к поблекшей неподвижной площади, которую мы только что покинули.
— Дайте-ка посмотреть, — сказал Холмс, останавливаясь на углу и окидывая взглядом всю улицу. — Мне хочется хорошенько запомнить расположение домов. Знать хорошенько Лондон — мой конек. Вот дом Мортимера, табачная лавочка, где продают газеты, кобургское отделение «Городского и пригородного банка», вегетарианский ресторан и депо экипажной фабрики Макфарлейна. Таким образом доходим до конца. А теперь, доктор, мы сделали свое дело и можем развлечься. Съедим по сандвичу, выпьем по чашке кофе, а потом отправимся в страну скрипки, где все — прелесть, нежность, гармония, где нет рыжих клиентов, надоедающих своими загадками.
Мой друг был страстный любитель музыки; он не только очень хорошо играл, но и принадлежал к числу композиторов. Все время концерта он просидел в полном блаженстве, по временам тихо двигая своими длинными худыми пальцами в такт музыке, а нежная улыбка на лице и мечтательный взгляд глаз нисколько не напоминали выражение лица и глаз Холмса-ищейки, беспощадного, умного, ловкого агента по уголовным делам. Двойственность его натуры постоянно проявлялась в его странном характере, и мне часто казалось, что его чрезвычайная логичность и проницательность представляют собой реакцию против охватывавшего его иногда поэтического и задумчивого настроения. Размах его натуры заставлял его переходить от полной бездеятельности ко все пожирающей энергии; я отлично знал, что он бывает всего более в ударе после нескольких дней, проведенных в кресле, среди импровизаций и старинных книг. После таких дней страсть к поискам внезапно охватывала его, и блестящая способность анализа доходила до такой высоты, что люди, не знакомые с его методом, с удивлением смотрели на него как на человека, знания которого превосходят знания простых смертных. Видя его так увлеченным музыкой, я чувствовал, что плохо придется тем, которых он собирается преследовать.
— Вам, наверно, хочется домой, доктор, — заметил Холмс при выходе с концерта.
— Да, хотелось бы.
— А мне нужно будет позаняться несколько часов. Дело Кобург-сквер серьезно.
— Неужели серьезное?
— Задумано большое преступление. Но у меня есть основания предполагать, что нам удастся предотвратить его. Жаль только, что сегодня суббота: это осложняет дело. Сегодня вечером мне нужна ваша помощь.
— В какое время?
— Часов в десять.
— В десять часов я буду у вас.
— Отлично. И знаете что, доктор? Дело-то может выйти несколько опасное, и потому запаситесь вашим револьвером.
Он махнул рукой в знак приветствия, повернулся и мгновенно исчез среди толпы.
Надеюсь, я не тупее моих ближних, но чувство моей глупости угнетает меня всегда, когда я имею дело с Шерлоком Холмсом. Вот и теперь: я слышал то же, что слышал он, видел, что он видел, а между тем из его слов очевидно, что он ясно понимает не только то, что уже случилось, но и то, что будет впереди, тогда как для меня все кажется смутным и нелепым. Пока я ехал домой в Кенсингтон, я обдумывал все, начиная от необыкновенной истории рыжего переписчика «Энциклопедии» до посещения Кобург-сквер и многозначительных слов Холмса при прощании. Что это за ночная экспедиция, и почему я должен быть вооружен? Куда мы пойдем, и что будем делать? Холмс намекнул мне, что безбородый помощник закладчика — опасный человек, человек, который может вести опасную игру. Я пробовал найти разгадку этих слов, но оказался в отчаянии и решился не думать до вечера, когда все объяснится.
Было четверть десятого, когда я вышел из дома и прошел парком и Оксфорд-стрит до Бейкер-стрит. У подъезда стояло два кабриолета. В коридоре я услышал доносившийся сверху шум голосов. Войдя в комнату Холмса, я застал его в оживленном разговоре с двумя людьми, в одном из которых я узнал Питера Джонса, полицейского агента; другой был длинный худой человек с печальным лицом. На нем была сияющая шляпа и удручающе респектабельный фрак.
— Ага! Вот мы и все в сборе, — сказал Холмс, застегивая свою матросскую куртку и беря со стены охотничий хлыст.
— Ватсон, вы, я думаю, знаете мистера Джонса? Позвольте мне представить вас мистеру Мерривезеру, который примет участие в нашем ночном похождении.
— Как видите, мы опять охотимся вместе, доктор, — сказал Джонс свойственным ему многозначительным тоном. — Наш друг удивительно умеет устраивать охоту. Ему нужна только старая опытная собака, чтобы загнать зверя.
— Только бы наша охота не кончилась какими-нибудь пустяками, — угрюмо заметил Мерривезер.
— Можете положиться на мистера Холмса, сэр, — свысока сказал полицейский агент. — У него, если мне позволено будет сказать, свои методы, по-моему, несколько слишком теоретичные и фантастические, но вообще он обладает всеми данными для сыщика. Можно по справедливости сказать, что в одном-двух делах он, в отличие от официальной полиции, оказывался прав.
— Ну, уж если вы говорите это, мистер Джонс, так значит правда! — почтительно проговорил незнакомец. — Но, признаюсь, мне недостает роббера. Это первый субботний вечер за двадцать семь лет, что я сегодня без роббера.
— Я думаю, вы убедитесь, что сегодня ваша ставка будет гораздо выше всех ваших ставок за всю жизнь, а игра предстоит азартная, — заметил Шерлок Холмс. — Для вас, мистер Мерривезер, ставка будет тысяч тридцать фунтов, а для вас, Джонс, она будет заключаться в человеке, которого вам так хочется поймать.
— Джон Клэй — убийца, вор, укрыватель краденого, подделыватель векселей, — стал перечислять полицейский агент. — Он — молодой человек, мистер Мерривезер, но он стоит во главе людей своей профессии, и я охотнее надену мои браслеты на него, чем на всякого другого преступника в Лондоне. Молодой Джон Клэй — замечательный человек. Его дедушка был герцог королевской крови, а сам он учился и в Итоне, и в Оксфорде. Он так же изворотлив, как его пальцы, и хотя мы на каждом шагу встречаем его следы, но никогда не можем найти его самого. На одной неделе он отколет какую-нибудь штуку в Шотландии, а на следующей неделе собирает в Корнуолле деньги для постройки сиротского дома. Я годами слежу за ним и никогда еще не видел его в глаза.
— Надеюсь, что буду иметь удовольствие представить вас ему сегодня вечером. Мне также приходилось раза два иметь дело с мистером Джоном Клэем, и я вполне согласен с вашим мнением, что он самый выдающийся человек своей профессии. Однако уже одиннадцатый час, и нам пора отправляться. Вы двое садитесь в первый кеб, а Ватсон и я поедем во втором.
Шерлок Холмс мало разговаривал во время нашей продолжительной поездки и, откинувшись в угол, напевал сквозь зубы услышанные им в этот день мотивы. Мы проехали через бесчисленное множество освещенных газом улиц и, наконец, очутились на Фаррингтон-стрит.
— Теперь мы близко к развязке, — заметил мой друг. — Мерривезер — директор одного из банков и лично заинтересован в этом деле. Я счел нужным взять с собой и Джонса. Он недурной малый, хотя полный дурак в своем деле. У него есть одна добродетель: храбр, как бульдог, а если уж поймает кого, то вцепится, словно рак клешнями. Вот мы и пришли, и здесь ждут нас.
Мы снова очутились на той оживленной улице, где были уже сегодня утром. Мы отпустили кебы и, вслед за мистером Мерривезером, дошли по узкому проходу до боковой двери, которую он открыл для нас. Мы вошли в маленький коридор, заканчивавшийся массивной железной решеткой. Решетка отворилась, и по ступеням витой каменной лестницы мы спустились к другой такой же решетке. Мистер Мерривезер остановился, зажег фонарь, потом повел нас вниз по темному коридору, пропитанному запахом сырой земли, к третьей двери и отпер ее. Мы очутились в громадном подвале или погребе, уставленном плетеными корзинами и массивными ящиками и сундуками.
— Ну, сверху-то вы неуязвимы, — заметил Холмс, поднимая фонарь и оглядывая все вокруг.
— Да и снизу также, — ответил мистер Мерривезер, ударяя палкой по плитам пола. — Но что же это! Что за глухой звук? — внезапно проговорил он, с удивлением взглянув на нас.
— Прошу вас быть поспокойнее, — сурово сказал Холмс. — Вы и так уже подвергли опасности успех нашей экспедиции. Будьте так добры, присядьте на один из сундуков и не вмешивайтесь ни во что.
Важный мистер Мерривезер с весьма обиженным выражением лица уселся на плетеной корзине, а Холмс стал на колени и при свете фонаря принялся рассматривать в увеличительное стекло трещины между плитами. Через несколько секунд он вскочил на ноги и положил в карман стекло.
— У нас целый час времени, — заметил он, — так как они не могут приняться за дело раньше, чем наш простодушный закладчик не заснет спокойно на своей кровати. Тогда они не станут терять ни минуты, потому что чем скорее они покончат со своим делом, тем больше им будет времени на то, чтоб убраться вон. Вы, вероятно, уже догадались, доктор, что в настоящее время мы находимся в подвале отделения одного из главных лондонских банков, находящегося в Сити. Мистер Мерривезер — председатель директоров этого банка, он объяснит вам причину, по которой этот погреб представляет в данную минуту особый интерес в глазах самых смелых преступников Лондона.
— Дело касается нашего французского золота, — шепнул мне директор. — Мы получали уже несколько предупреждений насчет покушений на него…
— Ваше французское золото?
— Да. Несколько месяцев тому назад нам оказалось необходимо усилить наши денежные средства, и потому мы сделали во французском банке заем в тридцать тысяч наполеондоров. Между тем, нам не пришлось пустить в дело этих денег, и они остались не распакованными в этом погребе. В корзине, на которой я сижу, лежит две тысячи наполеондоров, упакованных между листами свинцовой бумаги. Обыкновенно мы не держим такого количества слитков в отделениях, а потому директора беспокоятся на этот счет.
— И имеют основательный повод к этому, — заметил Холмс. — Ну, а теперь пора приступить к составлению наших планов. Я думаю, что через час наступит разрешение вопроса. А пока, мистер Мерривезер, придется прикрыть фонарь.
— И сидеть в темноте?
— Боюсь, что так. Я захватил с собой карты, думал, что нас четверо, и вы можете не пропустить вашего роббера, но теперь вижу, что приготовления врага зашли так далеко, что мы не должны рисковать, дав ему заметить свет. Это люди смелые, и хотя мы нападем на них врасплох, все-таки следует остерегаться их. Я стану за этой корзиной, а вы спрячьтесь вон за теми. Когда я вдруг наведу на них свет фонаря, немедленно окружайте их. Если они станут стрелять, Ватсон, то, пожалуйста, не стесняйтесь убить их.
Я взвел курок моего револьвера и положил его сверху деревянного ящика, за которым притаился. Холмс закрыл фонарь, и мы очутились в такой темноте, какой мне никогда еще не приходилось испытывать. Только по запаху горячего металла можно было чувствовать, что свет не вовсе потух и может засиять в любое мгновение. Нервы мои были страшно напряжены, и я испытывал какое-то особенное чувство подавленности среди этого внезапного мрака и в холодном сыром воздухе подвала.
— У них только один выход, — шепнул Холмс. — Через дом в Саксен-Кобург-сквер. Надеюсь, вы исполнили мою просьбу, Джонс.
— У входной двери дежурят инспектор с двумя полицейскими.
— Ну, так все щели заткнуты. А теперь будем молчать и ждать.
Как долго тянулось время! Впоследствии оказалось, что мы ждали только час с четвертью, но тогда мне казалось, что ночь уже приходит к концу и скоро должна заняться заря. Все члены у меня окоченели, потому что я боялся изменить мою позу, а нервы дошли до высшей точки напряжения и слух так обострился, что я не только слышал, как дышали мои товарищи, но мог даже различить глубокое, тяжелое дыхание Джонса от тихого, со вздохами дыхания директора банка. С моего места, за корзиной, мне были видны плиты пола. Внезапно я заметил на них луч света.
Сначала словно мелькнула бледная искра. Потом она стала длиннее и превратилась в желтую полосу. Затем в образовавшемся вдруг отверстии бесшумно показалась белая, почти женская рука, которая стала ощупывать плиты вокруг того места, куда падал слабый свет. Минуты две рука эта торчала из-под пола и затем исчезла так же внезапно, как появилась, и кругом воцарилась прежняя тьма. Только между щелями плит продолжал мерцать слабый свет.
Однако рука исчезла только на одно мгновение. Одна из больших белых плит вдруг перевернулась с резким шумом и образовала громадную четырехугольную дыру, через которую прорвался яркий свет от фонаря. Из щели выглянуло чисто выбритое мальчишеское лицо. Человек этот внимательно огляделся, поднялся на руках и стал на колени у края отверстия. Через мгновение он был уже на полу и помогал подниматься товарищу с бледным лицом и массой ярко-рыжих волос, такому же маленькому и ловкому, как он сам.
— Путь свободен, — прошептал он. — У тебя долото и мешки?.. О, черт возьми! Прыгай назад, Арчи! Прыгай скорее, а я уж отвечу!
Шерлок Холмс выскочил из своей западни и схватил его за шиворот. Сообщник пойманного бросился назад в отверстие, и я услышал, как треснуло сукно его одежды, когда Джонс схватил его за фалды сюртука. Луч света осветил револьвер в руке преступника, но Холмс ударил его хлыстом по руке, и револьвер с шумом упал на каменный пол.
— Все напрасно, Джон Клэй, — любезно проговорил Холмс, — вам не повезло.
— Вижу, что не повезло, — с величайшим хладнокровием ответил молодой человек. — Кажется, мой товарищ спасся, хотя у вас в руках остались фалды его сюртука.
— У дверей его ждут трое людей. — сказал Холмс.
— О, вот как! Оказывается, вы все отлично устроили. Остается только поздравить вас.
— Со своей стороны, позвольте и мне поздравит вас, — ответил Холмс. — Ваша идея насчет рыжих очень оригинальна и блестяща.
— Сейчас увидите своего приятеля. — сказал Джонс. — Он лучше меня умеет спускаться в дыры. Погодите только, пока я надену наручники.
— Пожалуйста, не трогайте меня вашими грязными руками, — заметил наш пленник, когда наручники зазвенели на его руках. — Вы, может быть, не знаете, что в моих жилах течет королевская кровь. Потрудитесь называть меня «сэр» и прибавлять «пожалуйста», когда будете разговаривать со мной.
— Отлично, — насмешливо ответил Джонс, пристально смотря на него. — Итак, сэр, неугодно ли вам подняться наверх; там мы можем найти кеб для того, чтобы отвезти ваше высочество в полицейский участок.
— Вот так-то лучше, — спокойно заметил Джон Клэй. Он вежливо, с достоинством поклонился нам и спокойно вышел с Джонсом.
— Не знаю, как и чем может банк достаточно отблагодарить вас, мистер Холмс, — сказал мистер Мерривезер, когда мы вслед за ними вышли из погреба. — Нет сомнения, что вам удалось открыть и предотвратить одну из самых смелых попыток обокрасть банк.
— У меня были свои маленькие счеты с мистером Джоном Клэем, — сказал Холмс. — Были у меня небольшие затраты, которые, надеюсь, банк возместит мне, но, во всяком случае, я щедро вознагражден тем, что испытал единственное в своем роде приключение и услышал замечательный рассказ о Лиге рыжих.
— Видите, Ватсон, — говорил Холмс мне, когда рано утром мы сидели с ним на Бейкер-стрит за стаканом виски с содовой, — с самого начала было ясно видно, что целью этого несколько фантастического объявления насчет Лиги могло быть только желание удалить на несколько дней из дома этого, не слишком-то умного закладчика. Это была странная манера, но, право, трудно было бы выдумать что-либо лучше. Изобретательному Клэю, наверно, пришло на ум воспользоваться цветом волос своего сообщника. Четыре фунта в неделю была достаточная приманка, чтобы привлечь Вилсона, а что значит эта сумма для тех, кто играет на тысячи? Они поместили объявление; один мошенник основал временную контору, другой посоветовал Вилсону обратиться по объявлению, и таким образом им удалось удалять его ежедневно на несколько часов. Как только я услышал, что помощник согласился служить на половинном жалованье, мне стало ясно, что у этого человека должен быть какой-нибудь очень важный повод, чтобы желать получить это место.
— Но как вы могли угадать этот повод?
— Будь в доме женщина, я заподозрил бы простую любовную интригу. Но здесь не могло быть и речи об этом. Дела у Вилсона незначительные, и в доме у него нет ничего такого, что могло бы вызвать подобные тщательные приготовления и значительные расходы. Значит, надо искать вне дома. Что же это могло быть? Я подумал о страсти помощника к фотографии, о том, что он часто исчезает в погребе. Погреб! Вот нить к запутанной загадке. Тогда я навел справки о таинственном незнакомце и узнал, что имею дело с одним из самых хладнокровных и дерзких преступников Лондона. Он делает что-то в погребе ежедневно, в продолжение нескольких часов, и это длится целые месяцы. Еще раз, что бы это могло быть? Я только и мог думать, что он роет подкоп под какое-нибудь здание.
Вот до каких выводов дошел я, когда мы пришли на место действия. Я удивил вас тем, что стал стучать палкой по мостовой. Мне хотелось убедиться, где идет подкоп — впереди дома или сзади. Оказалось, что впереди его не было. Тогда я позвонил, и, как я надеялся, приказчик Вилсона отпер дверь. Между нами бывали и прежде стычки, но мы никогда не видали в глаза друг друга. Я почти не взглянул ему в лицо. Мне нужно было видеть его брюки. Вероятно, вы и сами заметили, как они были изношены, смяты и грязны на коленях. Они так и говорили о целых часах, проведенных за рытьем земли. Оставалось только узнать, зачем они это делают. Я зашел за угол, увидел, что здание «Городского и пригородного банка» выходит к дому нашего приятеля, и убедился, что нашел разгадку тайны. Когда вы поехали домой после концерта, я зашел в полицию и к директору банка. Результат этого вы видели.
— А почему вы подумали, что они произведут покушение сегодня ночью? — спросил я.
— Если они закрыли свою контору Лиги, то, очевидно, уже не нуждались в отсутствии мистера Джейбза Вилсона, другими словами, им удалось провести свой тоннель. Но им было необходимо воспользоваться им как можно скорее, так как его могли открыть или банк мог взять деньги из подвала. Суббота — самый удобный для этого день, потому что впереди были два дня, во время которых они могли уехать далеко от Лондона. Поэтому-то я и ожидал покушения именно в эту ночь.
— Ваше рассуждение великолепно! — вскрикнул я в непритворном восторге. — Такая длинная цепь, и вместе с тем каждое звено ее прочно.
— Это было развлечением для меня, — проговорил он, зевая. — Увы! Я чувствую, как скука начинает одолевать меня. Вся моя жизнь — усилие избавиться от пошлости земного существования. Подобного рода маленькие проблемы помогают осуществлению этих усилий.
— И вместе с тем вы — благодетель человеческого рода, — сказал я.
Он пожал плечами.
— Может быть, и в самом деле приношу кое-какую пользу, — заметил он. — «L’Hommec’estrien — l’oeuvrec’esttout»[12], как Густав Флобер писал к Жорж Санд.
Хитрая выдумка
— Дорогой мой, — сказал мне один раз Шерлок Холмс, когда мы сидели у камина в его квартире на Бейкер-стрит, — жизнь несравненно разнообразнее всего того, что может придумать человеческий ум. Нам бы и в голову не пришло то, что сплошь и рядом встречается в действительности. Если бы мы с вами могли вылететь из этого окна, полететь над этим громадным городом, тихонько приподнять крыши с домов и взглянуть внутрь на все происходящее там, мы увидели бы такие удивительные вещи, такие странные совпадения обстоятельств, такие планы, такие неожиданные результаты событий, что все романы с их условностью, с их заранее известными заключениями оказались бы скучными и банальными.
— Ну, я не согласен с этим, — ответил я. — Случаи, попадающие в газеты, достаточно вульгарны. Реализм полицейских отчетов доходит до крайних пределов, а между тем, нельзя же их назвать интересными и изящными.
— Для того, чтобы произвести впечатление в реалистическом духе, необходимо известное уменье, нужен тщательный выбор, — заметил Холмс. — Вот этого-то и нет в судебных отчетах, может быть потому, что там обращается больше внимания на формальную сторону дела, а не на детали, которые составляют его главную сущность в глазах наблюдателя. Поверьте, нет ничего неестественнее всего обыденного.
Я улыбнулся и покачал головой.
— Я понимаю вас, — сказал я. — Конечно, вам, как неофициальному советчику, к которому прибегают за помощью в загадочных делах обитатели трех континентов, приходится иметь дело с действительно редкими, странными приключениями. Но вот возьмем на пробу, — прибавил я, поднимая с пола утреннюю газету. — Вот первая попавшаяся статья: «Жестокое обращение мужа с женой». Тут целых полстолбца, но я наперед знаю содержание отчета. Конечно, другая женщина, пьянство, побои, сострадательная сестра или хозяйка. Самому бездарному писателю не выдумать ничего банальнее.
— Но вы выбрали как раз неудачный пример, — сказал Холмс, взяв газету и пробежав ее глазами. — Это дело о разводе супругов Дандес, и мне как раз пришлось выяснить некоторые подробности его. Супруг — член общества трезвости, никакой другой женщины не было, а вот он имел привычку после еды швырять в жену своими вставными зубами. Согласитесь, что подобного рода штука придет в голову не всякому писателю. Возьмите-ка табачку, доктор, и сознайтесь, что мне удалось побить вас вашим же оружием.
Он протянул мне золотую табакерку с большим аметистом на крышке. Эта роскошная вещица представляла такой контраст с обстановкой квартиры Холмса и его скромным образом, что я не мог не выразить своего удивления.
— Ах, я и забыл, что не виделся с вами несколько недель, — проговорил он. — Это я получил в благодарность за участие в деле Ирэны Адлер.
— А кольцо? — спросил я, смотря на великолепный брильянт, сверкавший у него на пальце.
— От голландской королевской фамилии. Это дело такое щекотливое, что я не могу рассказывать его даже вам, так мило описавшему некоторые из моих приключений.
— А есть у вас теперь дела? — спросил я.
— Есть дел десять-двенадцать, но ни одного особенно интересного. Понимаете — важные, но нисколько не интересные. Я давно уже пришел к заключению, что именно в маловажных делах открывается более обширное поле для наблюдений и для того анализа причин и следствий, который и составляет прелесть исследования. Чем крупнее преступление, тем оно проще, тем мотив его очевиднее. В настоящее время среди моих дел нет ни одного интересного, за исключением разве запутанной истории, о которой мне писали из Марселя. Может быть, сейчас будет что-нибудь получше; если не ошибаюсь, вот одна из моих будущих клиенток.
Он встал со стула, подошел к окну и, раздвинув занавеси, стал смотреть на скучную однообразную лондонскую улицу. Я заглянул через его плечо и увидел на противоположной стороне высокую женщину с тяжелым меховым боа на шее и в шляпе с большим красным пером и с широкими полями фасона «Герцогиня Девонширская», кокетливо надетой на бок. Из-под этого сооружения она смущенно и тревожно поглядывала на наши окна, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону и нервно теребя пуговицы перчатки. Внезапно, словно пловец, бросающийся в воду, она поспешно перешла улицу, и мы услышали сильный звонок.
— Эти симптомы знакомы мне, — сказал Холмс, бросая папиросу в огонь. — Эти колебания, войти или нет, всегда указывают на то, что дело идет о каком-нибудь «affaire du coeur»[13]. Ей нужен совет, а, между тем, она думает, что данный вопрос слишком деликатного свойства, чтобы обсуждать его с кем бы то ни было. Но и тут бывает различие. Если женщина серьезно оскорблена мужчиной, то обычным симптомом является оборванный колокольчик. В настоящую минуту можно предположить любовную историю, но барышня не так разгневана, как поражена или огорчена. Но вот и она сама является, чтоб разрешить наши сомнения.
Раздался стук в дверь, и мальчик, прислуживавший Холмсу, доложил о мисс Мэри Сазерленд. Вслед за ним выплыла и сама барышня, словно большое грузовое судно за крошечным катером. Шерлок Холмс приветствовал ее со свойственной ему спокойной вежливостью, запер дверь, предложил ей сесть в кресло и оглядел ее своим особым пристальным и в то же время как бы небрежным взглядом.
— Разве вам не трудно так много писать на машинке при вашей близорукости? — спросил он.
— Сначала было трудно, но теперь я умею находить буквы и работать не глядя, — ответила она.
Внезапно, как будто только что поняв значение слов Холмса, она вздрогнула, и выражение страха и изумления показалось на ее широком добродушном лице.
— Вы уже слышали обо мне, мистер Холмс! — вскрикнула она. — Иначе как бы вы могли узнать это?
— Не обращайте на это внимания, — смеясь, проговорил Холмс, — ведь в мои обязанности входит знать то, что не замечают другие. Иначе, зачем бы вы пришли посоветоваться со мною?
— Я пришла к вам, сэр, потому что слышала о вас от миссис Этередж. Вы так скоро нашли ее мужа, когда и полиция, и все остальные считали его мертвым. О, мистер Холмс, если бы вы могли сделать то же для меня! Я не богата, но все же имею сто фунтов дохода в год и, кроме того, зарабатываю перепиской на пишущей машинке. Я охотно отдала бы все, лишь бы узнать, что сталось с мистером Госмером Энджелом.
— Отчего вы так спешили ко мне? — спросил Шерлок Холмс, сложив вместе концы пальцев и смотря в потолок.
На растерянном лице мисс Мэри Сазерленд вновь появилось испуганное выражение.
— Да, я просто вылетела из дому, — проговорила она. — Я рассердилась на мистера Виндибэнка — это мой отец — за то, что он так легко относится к этому делу. Он не хотел идти ни в полицию, ни к вам. Ну, наконец, так как он ничего не хотел делать и доказывал мне, что ничего дурного не случилось, я и взбесилась, оделась и пошла прямо к вам.
— Отец, говорите вы? Наверно, отчим, так как у вас разные фамилии, — заметил мистер Холмс.
— Да, отчим, но я называю его отцом, хотя это смешно, так как он только на пять лет и два месяца старше меня.
— А жива ваша матушка?
— О, да! Она жива и здорова. Я не очень-то была довольна, мистер Холмс, когда она вышла замуж так скоро после смерти отца и за человека почти на пятнадцать лет моложе ее. Отец вел торговлю свинцом на Тоттенхэм-Корт-роуд и оставил после смерти прибыльное дело, которое мать продолжала с помощью нашего старшего приказчика, мистера Харди. Но мистер Виндибэнк заставил мать продать это дело. Он слишком горд для этого, так как состоит агентом по продажам. Они выручили за продажу четыре тысячи семьсот фунтов стерлингов. Будь жив отец, наверно, он продал бы дороже.
Я думал, что этот бессвязный рассказ должен надоесть Шерлоку Холмсу. Наоборот, он слушал его с напряженным вниманием.
— А ваш доход получается с этого вырученного капитала? — спросил он.
— О, нет, сэр! Я получаю его с наследства, оставленного мне дядей Нэдом из Окленда. Он оставил мне две тысячи пятьсот фунтов в 4,5-процентных новозеландских облигациях с тем, что я получаю только проценты.
— Все, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно, — сказал Холмс. — Получая такой доход, и к тому же зарабатывая дополнительно, вы, конечно, можете и путешествовать, и позволять себе все что угодно. Я думаю, что одинокая дама может отлично прожить и на шестьдесят фунтов в год.
— Я могла бы прожить и на меньшее, мистер Холмс. Но, понимаете, пока я живу дома, я не желаю быть в тягость родным, и потому они пользуются моим доходом. Понятно, это только на время. Мистер Виндибэнк получает каждую четверть года проценты за меня и передает их матери, а мне хватает и того, что я зарабатываю перепиской на машинке. Я получаю по два пенса за лист и могу переписывать в день от пятнадцати до двадцати листов.
— Вы очень ясно обрисовали мне свое положение, — сказал Холмс. — Это — мой друг, доктор Ватсон. Вы можете говорить при нем так же откровенно, как наедине со мной. Пожалуйста, расскажите нам про ваши отношения с мистером Госмером Энджелом.
Румянец вспыхнул на лице мисс Сазерленд. Она нервно стала обдергивать бахрому своей кофточки.
— Я встретила его в первый раз на балу служащих газового завода, — сказала она. — Когда был жив отец, они всегда присылали ему билеты, и тут также вспомнили о нас и прислали билеты. Мистер Виндибэнк не хотел, чтобы мы ехали на бал. Он вообще не любит, чтобы мы выезжали. Он бесился, если я собиралась даже на какой-нибудь школьный праздник. Но на этот раз я решила ехать во что бы то ни стало. Какое право имел он удерживать меня? Он говорил, что нам не следует знаться с такими людьми, тогда как там должны были быть все друзья отца.
Потом он сказал, что мне нечего надеть, а у меня в шкафу было ненадеванное красное плюшевое платье. Наконец, когда он увидел, что ничего не может сделать, то уехал по делам фирмы во Францию, а мы с матерью в сопровождении нашего приказчика мистера Харди отправились на бал, где я и встретила мистера Госмера Энджела.
— Я полагаю, что мистер Виндибэнк был очень недоволен, когда он вернулся из Франции и узнал, что вы все-таки были на балу? — спросил Холмс.
— О, нет, он очень хорошо отнесся к этому. Я помню, он засмеялся, пожал плечами и сказал, что напрасно запрещать что-либо женщине, так как она непременно настоит на своем.
— Понимаю. Итак, на этом балу вы встретились с одним джентльменом, фамилия которого была Энджел.
— Да, сэр. Я познакомилась с ним в тот вечер; на следующий день он зашел к нам, чтобы узнать, благополучно ли мы возвратились домой, а потом мы, то есть я хочу сказать, я, мистер Холмс, встречала его два раза на прогулке. Но потом вернулся отец, и мистер Госмер Энджел уже не мог приходить к нам.
— Не мог?
— Ну, знаете, отец не любил подобного рода вещей. Он бы хотел, чтобы у нас и совсем не бывало гостей. Он говорит, что женщина должна быть счастлива в своем семейном кругу. Но я всегда говорила матери, что женщина, прежде всего, должна составить себе этот круг, а у меня его еще не было.
— Ну, а что же мистер Госмер Энджел? Он так и не пробовал повидаться с вами?
— Отец должен был через неделю опять уехать во Францию, и Госмер написал мне, что для нас безопаснее и лучше не видаться до его отъезда, а переписываться все время. Он писал ежедневно, и я получала письма по утрам так, что отец не знал о нашей переписке.
— Вы уже дали ему слово?
— О, да, мистер Холмс. Я дала ему слово после первой нашей прогулки. Госмер, то есть мистер Энджел… был кассиром в одной конторе на Леденхолл-стрит…
— В какой конторе?
— Вот в том-то и дело, мистер Холмс, что я не знаю, в какой.
— Но где же он жил?
— Он ночевал в конторе.
— И вы не знаете его адреса?
— Нет, знаю только, что он жил на Леденхолл-стрит…
— Куда же вы адресовали ему письма?
— В почтовое отделение на Леденхолл-стрит, до востребования. Он говорил, что если я буду посылать ему письма в контору, то товарищи станут поддразнивать его, что он получает дамские записочки. Я предлагала ему, что буду писать на машинке, как он писал мне, но он отказался и сказал, что если он будет получать такие письма, ему все будет казаться, будто между нами машинка. Даже по этим мелочам вы можете видеть, как он любил меня, мистер Холмс.
— Это очень важно, — заметил Холмс. — Для меня уже давно стало аксиомой, что мелочи гораздо важнее более значительных фактов. Не можете ли вы припомнить еще каких-либо мелочей насчет мистера Госмера Энджела?
— Это был очень застенчивый человек, мистер Холмс. Он предпочитал гулять со мной по вечерам, говоря, что не любит обращать внимание на себя. Очень скромный и приличный молодой человек. Голос у него был очень слабый. Он говорил мне, что в детстве был болен жабой, и с тех пор у него часто болело горло. Он всегда был хорошо одет, чисто и скромно, а глаза у него были слабые, так же, как и у меня, и он носил темные очки для защиты от света.
— Хорошо. Ну, а что же произошло, когда ваш отчим, мистер Виндибэнк, вновь уехал во Францию?
— Мистер Госмер Энджел опять пришел к нам и предложил мне обвенчаться с ним до возвращения отца. Он говорил страшно серьезно и заставил меня поклясться на Библии, что я навсегда останусь верна ему. Мать сказала, что он совершенно прав, и что это показывает силу его страсти. Мать была с самого начала очень хорошо расположена к нему и любила его даже больше, чем я. Потом они стали говорить о том, чтоб нам венчаться на этой же неделе. Я предложила было подождать приезда отца, но они оба сказали, что на это не стоит обращать внимания, можно сказать ему после. Мать бралась уладить все. Мне это было не по душе, мистер Холмс. Конечно, смешно было спрашивать позволения у человека только на несколько лет старше меня, но я не хотела ничего делать потихоньку, и потому написала отцу в Бордо, где есть отделение того общества, где он служит, но получила это письмо обратно как раз утром в день моей свадьбы.
— Так он не получил письма?
— Да, сэр, потому что выехал в Англию как раз перед тем, как оно пришло в Бордо.
— А! Какая несчастная случайность. Итак, ваша свадьба была назначена на пятницу в церкви Спасителя?
— Да, сэр, мы должны были самым скромным образом венчаться в церкви Спасителя, а потом завтракать в отеле «Сент-Панкрас». Госмер приехал за нами в кебе, и так как я была с матерью, он посадил нас туда, а сам сел в карету, случайно стоявшую на улице. Мы приехали к церкви первые, а когда подъехала карета, мы ожидали, что он выйдет; но он не выходил так долго, что кучер слез с козел и заглянул в карету — там никого не оказалось. Кучер говорил, что понять не может, куда он девался, так как собственными глазами видел, как он вошел в карету. Это было в последнюю пятницу, мистер Холмс, и с тех пор я не слышала о нем и не видала его.
— По-моему, с вами сыграли постыдную штуку, — сказал Холмс.
— О, нет, сэр. Он слишком хорош и добр, чтобы бросить меня так. Ведь все утро он говорил мне, чтоб я оставалась ему верной; во всяком случае, если бы даже случилось что-нибудь совершенно непредвиденное, и нам пришлось бы расстаться, я никогда не должна забывать, что я дала ему слово и он, рано или поздно, явится требовать исполнения этого слова. Конечно, это был странный разговор для дня свадьбы, но после того, что случилось, я понимаю его смысл.
— Да, смысл этого разговора вполне понятен. Так вы лично приписываете все какой-нибудь катастрофе?
— Да, сэр. Я думаю, что он предвидел опасность, иначе он не говорил бы так. Ну, а потом и случилось то, что он предвидел.
— Вы не имеете ни малейшего понятия о том, что это могло быть?
— Ни малейшего.
— Еще один вопрос. Как отнеслась ваша мать к этому случаю?
— Она рассердилась и сказала, чтобы я никогда не упоминала о нем.
— А ваш отец? Вы рассказали ему все?
— Да, и он, кажется, тоже думал, что произошло что-то неожиданное, и я услышу еще о Госмере. Зачем ему было, говорил он, довезти меня до дверей церкви и бросить там? Если бы он занял у меня денег или женился бы и перевел на себя мои деньги, ну, тогда другое дело. Но Госмер был человек, не нуждающийся в средствах, и не взял бы ни шиллинга из моих денег. Однако, что же могло случиться? Отчего он не написал мне? О, я с ума схожу от этих мыслей и не сплю целыми ночами.
Она вынула из муфты платок и, приложив его к лицу, тяжело зарыдала.
— Я займусь вашим делом и не сомневаюсь, что мы добьемся успешных результатов, — проговорил Холмс, вставая с места. — Предоставьте его мне и не слишком много думайте об этом. А главное — постарайтесь, чтобы мистер Госмер Энджел так же исчез из вашей памяти, как он уже исчез из вашей жизни.
— Так вы думаете, что я не увижу его?
— Боюсь, что так.
— Но что же случилось с ним?
— Предоставьте мне разрешение этого вопроса. Мне бы хотелось иметь подробное описание мистера Энджела. Нет ли у вас также его писем, которые вы могли бы дать мне.
— В прошлую субботу я поместила объявление в «Кроникл», — ответила мисс Мэри Сазерленд. — И вот вырезка и четыре письма ко мне.
— Благодарю вас. Как ваш адрес?
— 31, Лайон-плейс, Кэмбервелл.
— Насколько я знаю, адрес мистера Энджела неизвестен вам. Где контора вашего отца?
— Он служит у «Вестхауза и Мэрбэнка», оптовых торговцев кларетом, на Фенчерч-стрит.
— Благодарю вас. Вы очень ясно объяснили ваше дело. Оставьте ваши бумаги здесь и помните мой совет: хорошенько забудьте весь этот случай, и пусть он не имеет никакого влияния на вашу жизнь.
— Вы очень добры, мистер Холмс. Но я не могу этого сделать. Я останусь верной Госмеру и буду ждать, когда он вернется.
Несмотря на смешную шляпу и невыразительное лицо нашей посетительницы, в ее наивной вере было что-то благородное, так что мы невольно почувствовали уважение к ней. Она положила на стол маленькую связку бумаг и ушла, дав обещание, что придет, если ее вызовут.
Шерлок Холмс несколько времени сидел молча, сложив вместе кончики пальцев, вытянув ноги и устремив глаза в потолок, потом он взял старую глиняную трубку, служащую ему советницей, и откинулся на кресле. Густые голубоватые облака дыма окутали его лицо, на котором появилось выражение бесконечной усталости.
— Преинтересная особа для изучения, эта барышня, — проговорил он. — Она интереснее ее дела, которое, между прочим, принадлежит к числу довольно обыкновенных. Подобного рода случай вы найдете в моей записной книжке, в 1877 году в Андовере; нечто похожее произошло в прошлом году в Гааге. Тут есть несколько новых подробностей, но интереснее всего сама барышня.
— Вы, кажется, нашли в ней много такого, что осталось совершенно неизвестным мне, — заметил я.
— Вернее, просто незамеченным, Ватсон. Вы не знали, на что смотреть, и потому проглядели многое. Я никак не могу научить вас понимать, какое огромное значение имеют рукава, как много могут объяснить ногти и какие важные заключения можно вывести из шнуровки сапога. Ну-с, опишите, что вы вывели из осмотра этой женщины?
— На ней была серая соломенная шляпа с большими полями и пером кирпично-красного цвета. Кофточка черная, вышитая черным бисером, с черной стеклярусной бахромой. Платье темно-коричневого цвета, отделанное на вороте и рукавах красным плюшем. Перчатки сероватого цвета, порванные на правом указательном пальце. Ботинок я не разглядел. Серьги маленькие, круглые, золотые. Вообще, вид девицы из зажиточного круга, вульгарной и небрежной в привычках.
Шерлок Холмс тихо захлопал в ладоши и засмеялся.
— Честное слово, Ватсон, вы делаете удивительные успехи. Правда, вы упустили из виду все важное, но зато усвоили себе метод, и умеете хорошо различать цвета. Никогда не доверяйте общим впечатлениям, мой милый, но обращайте все свое внимание на детали. У женщины я, прежде всего, смотрю на рукава. У мужчины, пожалуй, лучше исследовать колени его брюк. Как вы заметили, рукава платья у этой женщины обшиты плюшем — материей, на которой ясно сохраняются следы. Двойная полоса, немного выше кисти, в том месте, где пишущий на машинке надавливает на стол, прекрасно обрисована. Ручная швейная машинка оставляет такой же след, но на левой руке и подальше от большого пальца, тогда как здесь полоса проходит по самой широкой части. Потом я взглянул на ее лицо и заметил по обеим сторонам носа следы пенсне. Я и решился высказать предположение о ее близорукости и о переписке на машинке, что, кажется, удивило ее.
— Да и меня также.
— Но ведь это было совершенно ясно. Потом меня очень удивило и заинтересовало, что на ней были, очевидно, разные ботинки; у одного носок был с украшениями, а у другого — гладкий. Один был застегнут только на две нижние пуговицы из пяти, а другой только на первую, третью и пятую. Ну, вот видите ли, если молодая девушка, вообще прилично одетая, выходит из дома в разных, наполовину застегнутых башмаках, то нетрудно вывести заключение, что она очень торопилась.
— Что же дальше? — спросил я, как всегда, сильно заинтересованный остроумными умозаключениями моего друга.
— Между прочим, я заметил, что перед выходом она, уже одетая, написала записку. Вы заметили, что на одной перчатке был разорван палец, но, очевидно, не обратили внимания на то, что перчатка и палец выпачканы фиолетовыми чернилами. Она очень спешила и слишком глубоко обмакнула перо. Вероятно, это случилось сегодня утром, иначе пятно не было бы так заметно. Все это занимательно, но уж очень элементарно, а я должен заняться делом, Ватсон. Не прочтете ли вы мне описание господина Госмера Энджела.
Я поднес к свету маленькую вырезку. Там говорилось:
«Утром четырнадцатого числа исчез господин Госмер Энджел. Ростом около пяти футов семи дюймов; крепкого сложения, с бледным лицом, темными волосами, несколько поредевшими на макушке, с густыми мерными бакенбардами и усами. Носит темные очки, несколько шепелявит. В последний раз, когда его видели, был одет в черный сюртук, подбитый шелком, мерный жилет, серые брюки и коричневые гамаши поверх сапог. На нем была золотая цепочка. Известно, что служил в какой-то конторе на Леденхолл-стрит. Всякий, кто доставит и т. д.».
— Довольно, — проговорил Холмс. — Что же касается писем, то они самые обыкновенные, — сказал он, пробежав их глазами. — Из них ничего не узнаешь о мистере Энджеле, кроме того, что один раз он приводил слова Бальзака. Однако тут есть одно обстоятельство, которое, наверно, поразит вас.
— Это то, что письма написаны на машинке, — заметил я.
— Не только письма, но и подпись. Посмотрите, как аккуратно внизу написано «Госмер Энджел». Видите, проставлено число, но больше ничего, кроме адреса «Леденхолл-стрит» — это довольно-таки неопределенно. Эта подпись имеет важное, можно даже сказать, решающее значение.
— Какое?
— Дорогой мой, да неужели же вы не видите, как это влияет на дело?
— Должен признаться, не вижу. Разве только в том отношении, что он может отречься от своей подписи в случае, если к нему будет предъявлен иск о нарушении обещания.
— Нет, дело не в этом. Ну, я напишу сейчас два письма: одно — торговому дому в Сити, другое — отчиму барышни, господину Виндибэнку, чтоб попросить его прийти сюда завтра в шесть часов вечера. Лучше иметь дело с мужской родней. А теперь, доктор, мы ничего не можем сделать до тех пор, пока не получим ответов на эти письма, и потому постараемся забыть об этой загадке.
Я так привык полагаться на удивительное уменье и поразительную энергию моего друга, что понял: он имеет основание говорить так уверенно о занимавшей его тайне. Должно быть, он уже разгадал ее. Только раз видел я, что он потерпел неудачу — в деле с карточкой Ирэны Адлер, но зато когда я вспоминал о делах, при которых мне приходилось участвовать, то чувствовал, что загадка, которую не может разрешить Холмс, действительно не разрешима.
Я оставил его курящим свою старую трубку, с уверенностью, что, придя к нему завтра вечером, узнаю, что в его руках находятся уже все данные для разыскания пропавшего жениха мисс Мэри Сазерленд.
В то время у меня на руках был тяжелый больной, и я провел у его постели весь день. Было уже почти шесть часов, когда я наконец освободился, вскочил в кеб и велел ехать на Бейкер-стрит. Я боялся, что, пожалуй, опоздаю к развязке этой таинственной истории. Однако Шерлок Холмс был один в своей комнате и дремал в кресле, свернувшись всем своим длинным худым телом. Перед ним стояла целая батарея бутылей и пробирок. В комнате стоял едкий запах хлора. Ясно было, что Холмс весь день провел в занятиях своей любимой химией.
— Ну, что, узнали? — спросил я.
— Да. Это был сернокислый барий.
— Да нет же, нет; я спрашиваю вас, разгадали ли вы тайну?
— Ах, вот что! А я думал, что вы спрашиваете меня насчет соли, над которой я производил опыт. Что касается того дела, то ведь еще вчера я сказал вам, что тут нет никакой тайны, есть только несколько интересных подробностей. Одно только жаль: кажется, нет закона, по которому можно было бы заставить отвечать этого негодяя.
— Кто же он, и почему он бросил мисс Сазерленд?
Я только что успел предложить этот вопрос, а Холмс не успел еще открыть рта, чтобы ответить на него, как чьи-то тяжелые шаги послышались в коридоре и раздался стук в дверь.
— Это — отчим барышни, мистер Джеймс Виндибэнк, — сказал Холмс. — Он написал мне, что будет и шесть часов. Войдите!
Вошел человек среднего роста, крепкого сложения, лет тридцати, с гладко выбритым бледным лицом, с мягкими вкрадчивыми манерами и удивительно проницательными серыми глазами. Он окинул нас вопросительным взглядом, поставил на столик свой блестящий цилиндр, слегка поклонился и сел на ближайшее кресло.
— Добрый вечер, мистер Виндибэнк, — сказал Холмс. — Я думаю, что полученное мною письмо, написанное на машинке, с извещением, что вы будете у меня в шесть часов, прислано вами.
— Да, сэр. Я, кажется, немного опоздал, но, видите ли, я человек не вполне свободный. Очень сожалею, что мисс Сазерленд обратилась к вам с подобного рода делом, так как думаю, что не следует перемывать грязное белье на виду у всех. Она пошла к вам совершенно против моей воли, но, как вы, вероятно, заметили, это девица раздражительная, легко поддающаяся впечатлению, и ее не легко удержать, раз она решила что-либо сделать. Конечно, вы не имеете отношения к полиции, но все же, знаете, неприятно, чтобы пошли слухи о подобного рода семейном несчастии. Кроме того, это только напрасный расход, так как вы, конечно, не можете найти этого Госмера Энджела.
— Напротив, — спокойно сказал Холмс, — я вполне уверен, что мне удастся найти мистера Госмера Энджела.
Мистер Виндибэнк сильно вздрогнул и уронил перчатки.
— Рад это слышать, — проговорил он.
— Любопытно, что письмо на машинке имеет такие же особенности, как и человеческий почерк, — продолжал Холмс. — Если машинки не новы, то не найдется и двух, которые писали бы одинаково. Некоторые буквы стираются больше других; другие стираются лишь с одной стороны. Вот обратите внимание на ваше письмо, мистер Виндибэнк: буква «е» всегда выходит неясно, есть недостаток и в букве «ч». Есть еще четырнадцать других характеристических особенностей, но эти больше бросаются в глаза.
— Мы все наши корреспонденции пишем в конторе на машинке, и потому, без сомнения, она несколько попортилась, — ответил наш посетитель, пристально смотря на Холмса своими блестящими глазками.
— А теперь я вам покажу действительно интересную штучку, мистер Виндибэнк, — продолжал Холмс. — В скором времени я намереваюсь написать маленькую статейку о пишущей машинке и ее роли в преступлениях. Я внимательно занялся этим вопросом. Вот четыре письма, полученные от пропавшего жениха. Все они написаны на машине. Во всех них неясно отпечатаны буквы «е» и «ч», и если вы возьмете увеличительное стекло, то найдете и те четырнадцать особенностей, о которых я говорил.
Мистер Виндибэнк вскочил с места и схватил шляпу.
— Мне некогда терять время на такие пустяки, мистер Холмс, — сказал он. — Если вы можете изловить его, поймайте и дайте мне знать, когда это случится.
— Конечно, — проговорил Холмс, подходя к двери и запирая ее на ключ. — Вот я и даю вам знать, что он пойман.
— Когда? Где? — вскрикнул мистер Виндибэнк.
Он страшно побледнел и оглядывался, словно крыса, попавшаяся в западню.
— О, право, не стоит так волноваться, — любезно сказал Холмс. — Вам никак не вывернуться, мистер Виндибэнк. Дело совершенно ясное, и вы сделали мне плохой комплимент, сказав, что я не смогу решить такого простого вопроса. Сядьте-ка лучше, да поговорим хорошенько.
Виндибэнк упал на стул. Он был смертельно бледен, и на лбу у него выступали капли пота.
— За это… нельзя привлечь к суду, — пробормотал он.
— Очень боюсь, что вы правы в этом отношении. Но, говоря между нами, Виндибэнк, мне никогда в жизни не случалось иметь дела с подобного рода жестокой, эгоистичной и бессердечной проделкой. Ну, теперь я расскажу вам, как все произошло, а вы возражайте, если я ошибусь.
Виндибэнк сидел на стуле, опустив голову на грудь, с видом совершенно пришибленного человека. Холмс протянул ноги к камину и, откинувшись в кресло и засунув руки в карманы, заговорил, казалось, скорее сам с собою, чем с нами.
— Человек женился из-за денег на женщине гораздо старше его, — сказал он, — и мог распоряжаться также и деньгами ее дочери, пока она жила с ними. Для людей их круга это была значительная сумма, и потеря ее отразилась бы на их бюджете. Следовало сделать что-нибудь, чтобы удержать эти деньги. Дочь была милая добрая девушка и с ее приятною внешностью и небольшим приданым могла найти жениха в недалеком будущем. Но с ее замужеством родные теряли сто фунтов в год. Что же делает отчим для избежания такого случая? Сначала он держит ее постоянно дома и запрещает ей бывать в обществе молодых людей. Но скоро он увидел, что это не может продолжаться. Девушка стала упрямиться, настаивать на своих правах и, наконец, решительно заявила о своем намерении отправиться на бал. Что же делает ее мудрый отчим? У него является идея, делающая более чести его уму, чем сердцу. С согласия своей жены и с ее помощью он переодевается, прикрывает свои проницательные глаза темными очками, приклеивает усы и густые баки, меняет свой звонкий голос на вкрадчивый шепот и, вполне рассчитывая на близорукость девушки, является в виде мистера Госмера Энджела, устраняя таким образом всех других ухаживателей.
— Сначала это было сделано в шутку, — пробормотал наш посетитель. — Мы никак не думали, что она увлечется так сильно.
Очень возможно. Как бы то ни было, барышня увлеклась очень сильно, и так как была уверена, что ее отчим уехал во Францию, то мысль об обмане не могла прийти ей в голову. Ухаживание молодого человека льстило ее самолюбию, а нескрываемое восхищение матери еще более усиливало ее чувство к жениху. Затем мистер Госмер Энджел стал ходить в дом: ясно, что это требовалось для произведения пущего эффекта. Молодые люди виделись несколько раз и дали друг другу слово: надо же было предохранить девушку от увлечения кем-нибудь другим. Однако нельзя же было вечно поддерживать обман. Постоянные поездки во Францию становились все более затруднительными. Оставалось привести дело к концу и таким драматическим способом, чтобы произвести сильное впечатление на молодую девушку и заставить ее на некоторое время отказывать новым женихам. Вот причина требования клятв в верности, произнесенных над Библией, и намеков на возможность каких-то случайностей, высказанных в самый день свадьбы. Джеймс Виндибэнк хотел связать мисс Сазерленд с Госмером Энджелом настолько, чтобы она лет десять не знала, что случилось с ее женихом, и не обращала внимания ни на кого другого. Он довел ее до дверей церкви, и так как не мог войти туда за ней, то преспокойно исчез, употребив в дело старый прием: вошел в одну дверцу кареты и вышел в другую. Вот каков был ход событий, мистер Виндибэнк!
Пока Холмс говорил, наш посетитель успел несколько оправиться. Теперь он поднялся со стула с холодной усмешкой на бледном лице.
— Все это может быть, а может и не быть, мистер Холмс, — сказал он. — Но если вы такой проницательный, всезнающий господин, то должны бы были знать, что вы, а не я, нарушаете закон. Я не подлежу суду, а вот вас так можно судить за то, что вы совершаете насилие, запирая дверь и не выпуская меня отсюда.
— Закон, действительно, бессилен против вас, — сказал Холмс, отпирая дверь и распахивая ее, — но редко кто заслуживал наказания больше вас. Если бы у барышни был брат или друг, он отхлестал бы вас. Черт возьми! — прибавил он, увидев усмешку на лице Виндибэнка. — Хоть это и не входит в мои обязанности, но я доставлю себе удовольствие…
Он быстро подошел к стене, на которой висел хлыст, но прежде, чем успел взять его, на лестнице послышался отчаянный топот ног, стук захлопнувшейся входной двери, а из окна мы увидели мистера Виндибэнка, изо всех сил бежавшего по улице.
— Что за негодяй! — смеясь, проговорил Холмс. Он снова опустился в свое кресло. — От преступления к преступлению этот малый непременно дойдет до виселицы. Дело-то вышло довольно интересное.
— Я все-таки еще не вполне уяснил себе ход ваших рассуждений, — заметил я.
— Ну, ведь с самого начала можно было предположить, что Госмер Энджел имеет основание вести себя так странно. Ясно было также, что это дело могло быть выгодно только отчиму. Имело значение и то обстоятельство, что Госмер и Виндибэнк никогда не встречались, и один бывал всегда, когда другого не было дома. Темные очки, странный голос, густые баки, — все указывало на переодевание. Все мои подозрения подтвердились, когда я увидел подпись, писаную на машинке. Очевидно, что почерк отчима был так хорошо знаком барышне, что она сейчас же узнала бы его. Вы видите, все эти отдельные факты, имеете с другими, менее важными, подтверждали мои подозрения.
— А как вы проверили эти факты?
— Ну, это было уже нетрудно. Я знал торговый дом, в котором он служит. Я взял объявление, выбросил оттуда все, что могло быть употреблено для того, чтоб изменить свой наружный вид — баки, очки, голос, — и послал в контору торгового дома с просьбой уведомить меня, есть ли у них агент по продаже вина, к которому подошли бы эти приметы. Я заметил особенности машинки, на которой были написаны письма Госмера, и написал Виндибэнку в контору, прося его прийти сюда. Как я и ожидал, он ответил также на машинке и с теми же самыми недостатками. С той же почтой я получил письмо от фирмы «Вестхауз и Мэрбэнк» на Фенчерч-стрит, в котором меня уведомляли, что все присланные мной приметы вполне подходят к одному из их служащих, Джеймсу Виндибэнку. Voila tout[14].
— А мисс Сазерленд?
— Она не поверит, если я расскажу ей все. Помните старую персидскую поговорку: «Горе укравшему детеныша у тигрицы, горе отнявшему иллюзию у женщины». Хафиз[15] был так же умен, как Гораций, и так же хорошо знал людей.
Преступление в Боскомской долине
В один из дней во время завтрака горничная принесла мне телеграмму от Шерлока Холмса:
«Приглашен расследование преступления в Боскомской долине на западе Англии. Не сможете ли вы присоединиться ко мне на пару дней? Природа и воздух великолепны. Выезжаем с Паддингтона 11.15».
— Что же ты ему ответишь, дорогой? Поедешь? — поинтересовалась жена, взглянув на меня.
— Даже и не знаю, что делать. У меня в эти дни очень много пациентов.
— Анструзер подменит тебя. В последнее время ты очень переутомился, и перемена обстановки пошла бы на пользу. Тем более, что тебе всегда интересно работать с мистером Шерлоком Холмсом.
— Было бы неблагодарностью с моей стороны не откликаться на его просьбы, — ответил я. — Но если ехать, то надо срочно собираться, в моем распоряжении только полчаса.
Годы службы в лагерях в Афганистане сделали меня не только закаленным, но и легким на подъем. Я неприхотлив, как правило, обхожусь немногими вещами, и потому, собрав в несколько минут саквояж, я помчался на Паддингтонский вокзал.
В ожидании поезда Шерлок Холмс ходил по платформе. На нем был серый дорожный плащ и небольшая суконная кепка, которые делали его еще более худым и высоким.
— Это очень хорошо, что вы согласились поехать со мной, Ватсон, — сказал он. — Чувствуешь себя гораздо спокойнее, если с тобой человек, на которого можно полностью положиться. Особенно, когда местная полиция пассивна или оказывает давление на ход расследования. Займите, пожалуйста, два угловых места, а я тем временем схожу за билетами.
Холмс возвратился с целой кипой газет, которые заполонили все купе. Просматривая их, он делал какие-то записи. Когда мы доехали до Рединга, он быстро смял все газеты и опустил их в багажную сетку.
— Ватсон, вам что-нибудь известно об этом деле? — спросил Холмс.
— Нет, чрезмерная загрузка по работе не позволяла мне в последние дни заглядывать в газеты.
— Лондонская печать не давала подробной информации. А вот из просмотренных только что последних газет я получил некоторые подробности. И они говорят о том, что это один из тех несложных, на первый взгляд, случаев, которые на деле оказываются чрезвычайно запутанными.
— Простите, Холмс, это звучит несколько странно.
— И, тем не менее, это абсолютная правда. Довольно часто именно в необычности — ключ к разгадке тайны. И потому, чем обыденнее и проще казалось бы преступление, тем сложнее найти эту необычность и труднее докопаться до истины. Ну, а теперь по существу. В нашем случае очень серьезные обвинения предъявлены сыну убитого.
— Вы считаете, что это убийство?
— Есть такие предположения. Я не могу с этим согласиться, пока подробно не изучу дело. Ну, а пока кратко обрисую вам ситуацию, какой я ее представляю. Боскомская долина — это сельская местность вблизи Росса, в Хирвордшире. Самый крупный землевладелец здесь — мистер Джон Тэнер. Несколько лет назад он вернулся на родину из Австралии, где заработал солидный капитал. Одну из своих ферм, Хезарлей, он сдал в аренду мистеру Чарльзу Маккарти, тоже прибывшему из Австралии. Они были давнишние знакомые и, возвратившись домой, поселились поблизости. Тэнер был более состоятельным, чем Маккарти, но разница в положении не мешала им поддерживать дружеские отношения и нередко вместе проводить время. У Маккарти был восемнадцатилетний сын, а у Тэнера — дочь такого же возраста. Оба были вдовцами. Обе семьи жили уединенно и каких-то знакомств со здешними жителями практически не поддерживали При этом оба Маккарти не были абсолютными затворниками, интересовались спортом и нередко посещали местные скачки. А в хозяйстве им помогали слуга и горничная. У Тэнеров было более крупное хозяйство, и потому они держали с полдюжины слуг. Вот, пожалуй, и все, что я смог разузнать об этих семействах. Ну а теперь непосредственно о самом происшествии.
Художник
Из первого издания «Этюда в багровых тонах». Рисунок Чарльза Дойла. 1888
Художник Сидни Эдвард Пэджет (1860–1908) был одним из первых и наиболее популярных иллюстраторов Конан Дойла. В качестве модели для Шерлока Холмса он выбрал своего брата Уолтера — худощавого, высокого, красивого мужчину. До этого Холмса изображали и другие художники, в их числе Дэвид Генри Фристон. Знаменитый сыщик у него выглядел далеко не интеллектуалом, скорее растолстевшим буржуа. Иллюстрировал первые произведения Конан Дойла и его отец — Чарльз Олтемонт (Алтамонт) Дойл (1832–1893). Отец писателя, привлекательный внешне и духовно, был художником и архитектором. Он писал акварели, выполнил иллюстрации к произведениям Л. Кэрролла и Д. Дефо, создал витражи в кафедральном соборе в Глазго. Но из-за своей непрактичности, приступам эпилепсии и страсти к спиртным напиткам стал неудачником, работал простым клерком. Сын Артур всегда считал отца незаурядным живописцем и мечтал собрать рассеянные повсюду его картины и устроить выставку. Отчасти ему это удалось в 1924 году. Выставка вызвала хвалебные отзывы многих искусствоведов.
Шерлок Холмс. Рисунок Сидни Пэджета
Читателям, особенно женщинам, пришелся по душе образ неотразимого скуластого мужчины, созданный Сидни Пэджетом.
В прошлый понедельник третьего июня в три часа дня Маккарти направился из своего дома в Хезарлей к Боскомскому омуту. Местные жители так называют небольшое озерцо, которое образовалось от разлившегося ручья, протекающего по Боскомской долине. Утром во время поездки в Росс он поторапливал слугу, ссылаясь на предстоящую у него в три часа важную встречу. Именно с этого свидания он и не вернулся.
На пути от фермы Хезарлей до Боскомского омута, а это примерно с четверть мили, его видели два человека. Старуха, имя которой ни в одной из газет не упомянуто, и Уильям Краудер, лесник мистера Тэнера. По утверждению обоих свидетелей, мистер Маккарти был один. Правда, лесник добавил, что некоторое время спустя в том же направлении проследовал сын мистера Маккарти, у которого на плече висело ружье. Он не придал бы этому никакого значения, если бы вечером не услышал о случившейся трагедии.
Немногим позже обоих Маккарти видел еще один свидетель — дочь привратника имения Тэнера, девочка лет четырнадцати, Пэшенс Морван. Она собирала в лесу цветы и видела у озера мистера Маккарти и его сына, которые очень серьезно ссорились. Девочка слышала, как старший Маккарти кричал на сына, а тот в ответ пытался поднять руку на своего отца. Эта неприятная сцена так напугала ее, что она в страхе убежала оттуда. Примчавшись домой, она рассказала матери, что отец и сын Маккарти затеяли в лесу ссору, которая может дойти до драки.
Не успела она закончить рассказ, как к ним вбежал молодой Маккарти. С ужасом на лице он сообщил, что обнаружил в лесу мертвым своего отца, и попросил помощи у привратника. Молодой человек был в сильнейшем возбуждении, без ружья и шляпы. На правой руке и на рукаве у него были свежие пятна крови. Вдвоем они поспешили к убитому. Тело мистера Маккарти было распростерто в траве у кромки воды, череп покойного размозжен каким-то тяжелым предметом. Это вполне мог быть приклад ружья, которое валялось рядом с убитым. Это было ружье сына мистера Маккарти. Все улики настолько очевидно указывали на молодого человека, что того сразу же арестовали. Уже во вторник следствие вынесло предварительное заключение: «преднамеренное убийство». А на следующий день Джеймс Маккарти предстал перед мировым судьей Росса, и тот направил дело на рассмотрение суда присяжных. Вот основные факты, которыми располагает сегодня следствие.
— Более мерзкого дела невозможно даже представить, — заметил я. — И все имеющиеся доказательства полностью изобличают преступника.
— На первый взгляд это так, но косвенные доказательства обманчивы, — задумчиво проговорил Холмс. — Вроде бы они совершенно точно указывают — истина здесь, но в то же время уводят в противоположную от истины сторону. Да, обстоятельства сложились явно не в пользу молодого человека, я даже допускаю вероятность того, что он и есть преступник. Но, дорогой Ватсон, немало людей, которые не верят в его виновность. Одна из них мисс Тэнер, дочь соседа-землевладельца. Именно она пригласила Лестрейда для того, чтобы он разобрался в этом преступлении. Вы, надеюсь, помните его по «Этюду в багровых тонах»? Но Лестрейд посчитал это дело слишком сложным и передал его мне. И вот мы, два джентльмена средних лет, вместо того чтобы спокойно завтракать в уютной домашней обстановке, мчимся на запад со скоростью пятьдесят миль в час.
— Боюсь, что улики слишком убедительны, — сказал я, — вряд ли вы сумеете что-то здесь исправить.
— Очевидные факты нередко бывают обманчивы, — ответил Холмс с усмешкой. — Кроме того, в ходе расследования мы вполне можем отыскать какие-то другие столь же очевидные факты, которые будут в пользу обвиняемого, и которые были совершенно не очевидны для мистера Лестрейда. Вы достаточно хорошо меня знаете и, надеюсь, не станете обвинять в хвастовстве. Я или соглашаюсь с имеющимися предположениями, или опровергаю их. Причем я это сделаю такими методами, которые Лестрейд не только не способен применять, но даже понимать. Могу подтвердить это таким вот примером: мне совершенно ясно, что зеркало в вашей спальне расположено с левой стороны от окна. Не уверен, что для мистера Лестрейда этот факт будет столь же очевиден.
— Но позвольте, Холмс, как вы…
— Милый мой друг, я знаю вас уже многие годы, вашу военную аккуратность, вашу неизменную привычку тщательно бриться каждое утро, несмотря ни на что. Однако, сегодня ваша левая щека выбрита значительно хуже правой, слева выше уха видна щетина. Отчего это? Потому что, несмотря на солнечную ясную погоду, левая часть вашего лица была освещена хуже, чем правая. А если бы вы брились перед зеркалом при ровном освещении, вас, повторяю, очень аккуратного человека, вряд ли удовлетворили бы подобные результаты.
Это только один элементарный пример наблюдательности и умения делать выводы из таких наблюдений. В этом и состоит мое «metier»[16], которое, я надеюсь, поможет нам в предстоящем расследовании. Есть пара незначительных деталей, зафиксированных следствием. Но на них необходимо обратить внимание.
— И что же это за детали?
— Выяснилось, что молодого Маккарти арестовали не сразу, а только после возвращения его на ферму Хезарлей. При этом, когда полицейский инспектор сообщил ему об аресте, он принял это безропотно, обреченно признав, что заслуживает подобной меры. Его слова фактически рассеяли у следствия последние сомнения в виновности Джеймса.
— Выходит, что он признался? — воскликнул я.
— Не только не признался, а тут же заявил о полной своей непричастности к убийству.
— При имеющихся у следствия уликах это заявление молодого Маккарти не вызывает доверия.
— Напротив, — сказал Холмс, — это единственный лучик надежды в сгустившихся тучах. Молодой человек может быть невиновен, но он не глуп и должен осознавать, что обстоятельства не на его стороне. Если бы он высказал негодование, возмущение при аресте, у меня это вызвало бы подозрение, потому что подобное поведение, при данных обстоятельствах, не может быть искренним. И это изобличило бы его. Но беспомощность и обреченность в момент ареста может говорить либо о его полной невиновности, либо о редкостной выдержке и самообладании. Ну, а его слова о том, что он заслуживает наказания, вполне объяснимы. Он только что стоял над телом убитого отца, с которым в день смерти обошелся совсем не как сын, нагрубил и даже, по утверждению свидетельницы, — а эти показания очень важны, — пытался применить к нему физическое воздействие. И эта фраза, на мой взгляд, скорее говорит о раскаянии и сожалении о своей несдержанности при общении с отцом, и она является доказательством его совестливости и не испорченности, но никак не вины.
— Немало было вздернуто на виселице и с меньшими уликами, — заметил я.
— Вы правы, Ватсон. И среди них было немало невиновных.
— А молодой человек что приводит в свое оправдание?
— Практически ничего утешительного для его защиты, не считая одной-двух деталей. Почитайте, они есть в газетах.
Холмс достал местную газету и указал несколько абзацев с показаниями молодого Маккарти. Я присел на свое место и углубился в чтение. В газетной статье рассказывалось:
«Следствие вызвало мистера Джеймса Маккарти, сына покойного, который показал:
— Меня не было дома три дня, я уезжал в Бристоль и вернулся утром в прошлый понедельник, третьего числа. Отца к моему приезду не было дома, и горничная сообщила, что он поехал с конюхом Джоном Коббом в Росс. Прошло совсем немного времени, я услышал, как во двор въехала его двуколка. Выглянув из окна, я увидел, что он быстро куда-то уходит со двора. Я решил осмотреть пустырь, где мы держим кроликов. Взяв ружье, я направился на противоположный берег Боскомского омута на пустырь. По пути мне действительно встретился лесничий Уильям Краудер, о чем он сообщил в своих показаниях. Однако он ошибается, утверждая, что я шел за отцом. Я не знал, что отец идет этим же путем впереди меня. Примерно в ста шагах от омута я вдруг услышал крик «Коу!», которым мы с отцом окликали обычно друг друга. Я сразу побежал на крик и увидел его у омута. Мое появление, как мне показалось, было для него полной неожиданностью, и он довольно резко спросил, что я здесь делаю. Слово за слово, дальше разговор пошел на повышенных тонах, и чуть было не закончился дракой. Отец всегда был очень вспыльчивым. И потому, опасаясь, что он не сможет сдержаться, я предпочел прекратить ссору и направился к ферме Хезарлей. Но, не пройдя и двух сотен ярдов, я услышал душераздирающий крик и бросился назад. Отец лежал навзничь, там, где мы расстались: голова была вся в крови, жизнь покидала его. Откинув ружье, я кинулся к отцу, приподнял ему голову, но он тут же скончался. Как в тумане, я несколько минут стоял на коленях возле убитого, потом пошел за помощью к сторожу мистера Тэнера. Его дом был ближе других. Признаюсь, что я никого не видел возле отца и даже не представляю, кто мог его убить. Он не заводил здесь никаких знакомств, потому что всегда был необщительным и неприветливым человеком. Но и о его недругах мне ничего неизвестно. Это все, что я могу вам сообщить.
Следователь. Ваш отец успел что-то сказать перед смертью?
Свидетель. Да. Он прошептал несколько непонятных слов, одно из них что-то вроде «крысы».
Следователь. И что это, по-вашему, может значить?
Свидетель. Не представляю. Может, просто он бредил.
Следователь. А что стало причиной вашего последнего конфликта с отцом?
Свидетель. Мне не хотелось бы говорить об этом.
Следователь. Сожалею, но я вынужден настаивать на ответе.
Свидетель. Повторяю, я не могу ответить на этот вопрос. Уверяю, что наша ссора с отцом не имела никакого отношения к той трагедии, которая последовала за ней.
Следователь. Это решать суду. Думаю, нет необходимости подробно пересказывать вам все последствия отказа отвечать на вопросы, когда вы предстанете перед судом.
Свидетель. И все-таки я не буду отвечать.
Следователь. Если я правильно понял крик «Коу!», вы с отцом так окликали друг друга?
Свидетель. Да.
Следователь. А как вы объясните то, что отец не только не видел вас, но даже и не знал о вашем возвращении из Бристоля, и, тем не менее, подал условный знак, предназначенный именно для вас?
Свидетель (очень смущенно). Не знаю.
Присяжный заседатель. Не заметили вы что-нибудь необычное, когда прибежали на крик отца и нашли его смертельно раненным?
Свидетель (неуверенно). Ничего особенного.
Следователь. Вы что-то недоговариваете.
Свидетель. Меня напугал крик отца. Когда я выбежал из леса, то думал только о нем, ни на что другое я просто не обратил внимания. Правда, я смутно вспоминаю — что-то лежало недалеко от тела отца. Это была какая-то серая одежда, может быть, плащ. Когда я пришел в себя и поднялся с колен, эта вещь куда-то исчезла.
Следователь. То есть вещь исчезла еще до того, как вы отправились за помощью?
Свидетель. Да.
Следователь. Вы и сейчас не предполагаете, что это было?
Свидетель. Нет, у меня просто какое-то смутное представление, что там что-то лежало.
Следователь. Как далеко от убитого?
Свидетель. В десятке шагов.
Следователь. А на каком расстоянии от опушки леса?
Свидетель. Примерно на таком же.
Следователь. Выходит, вещь, которая находилась в десяти шагах от вас, исчезла, а как это произошло, вы даже не заметили?
Свидетель. Да, но я как в тумане стоял на коленях перед телом отца, причем спиной к этой вещи.
На этом предварительный допрос свидетеля был окончен».
— Обратите внимание, Холмс, в конце допроса следователь был просто безжалостен к молодому Маккарти, — сказал я. — Он указал, и для того были веские основания, на целый ряд противоречий и неточностей в показаниях подозреваемого. Отец будто бы позвал сына, хотя и не мог знать о его присутствии в лесу; умирая, произносит какие-то странные слова; далее, сын категорически отказался раскрыть причину конфликта с отцом; рассказывает о какой-то вещи недалеко от тела отца, которая якобы вдруг исчезла. Все это, как обратил внимание следователь, явно не в пользу молодого человека.
Холмс устроился поудобнее на диване и снисходительно улыбнулся:
— Вы столь же предвзяты, как и следователь: отметаете все детали из показаний молодого человека, что в его пользу. Неужели вы не видите собственную непоследовательность: то считаете, что он слишком много фантазирует, то полностью отказываете ему в этих фантазиях. Да, отказываете — если думаете, что он не смог бы привести какую-то убедительную причину ссоры, которая помогла бы ему склонить на свою сторону присяжных. И одновременно приписываете слишком большое воображение, предполагая абсолютным вымыслом упоминание якобы умирающим о крысе и исчезновении непонятной одежды. Нет, сэр, по-моему, рассказ молодого человека абсолютно правдивый. Посмотрим, к чему приведет нас этот вывод. А теперь я хочу на время забыть об этом деле и почитать Петрарку, пока мы не прибудем на место происшествия. Наш второй завтрак в Суиндоне. Мы должны быть там минут через двадцать.
* * *
Около четырех часов дня мы пересекли живописную Страудскую долину, широкий сверкающий Северн и очутились, наконец, в очень симпатичном небольшом городке Россе. На платформе нас ожидал аккуратный, собранный, похожий на хорька человечек с хитрыми глазками. Хотя своим коричневым плащом и сапогами он больше напоминал сельского жителя, я легко узнал в нем Лестрейда из Скотланд-Ярда. Вместе мы доехали до гостиницы «Хирфорд Армз», где для нас с Холмсом были оставлены комнаты.
— Я хорошо знаю вашу деятельную натуру, — сказал Лестрейд за чашкой чая. — Вы только тогда успокоитесь, когда окажетесь на месте преступления, поэтому я заказал экипаж.
— Это очень мило с вашей стороны, — ответил Холмс. — Но дальнейшие мои действия будут зависеть от показаний барометра.
Это чрезвычайно удивило Лестрейда.
— Я вас не совсем понимаю, — сказал он.
— Что показывает барометр? Двадцать девять, насколько я вижу, безветренно, на небе ни облачка. Можно и покурить. А какой здесь удобный диван, не в пример другим деревенским гостиницам! Поэтому сегодня вечером мне не понадобится никакой экипаж.
— Вы, конечно, уже сделали вполне определенные выводы, прочитав газетные отчеты, — снисходительно улыбнулся Лестрейд. — Дело это абсолютно ясное, и чем глубже вникаешь в него, тем оно становится очевиднее. Но невозможно было отказать в просьбе женщине, да еще такой, как Алиса Тэнер. Она много слышала о вас и пожелала, чтобы именно вы взялись за расследование, несмотря на мои настойчивые попытки убедить ее, что это ничего не изменит. А вот подъехал ее экипаж!
Он едва произнес эти слова, как в комнату впорхнула обаятельная молодая женщина. Это была редкая красавица. Ее лицо заливал нежный румянец, голубые глаза сверкали, ярко очерченные губы были слегка приоткрыты. Видно было, что она настолько взвинчена, что даже утратила необходимую сдержанность.
— О, мистер Шерлок Холмс! — воскликнула она, с безошибочной женской интуицией обратившись именно к моему другу. — Я очень рада, что вы откликнулись на мою просьбу. Я уверена в невиновности Джеймса. Я это знаю, и мне хочется, чтобы и вы в это поверили. Мы с ним дружим с раннего детства, и поэтому я лучше других знаю все его недостатки и достоинства. Он удивительно добр и не обидит и мухи. Все, даже те, кто лишь немного с ним знаком, считают обвинение совершенно безосновательным.
— Я рассчитываю, что нам удастся снять с него эти обвинения, мисс Тэнер, — сказал Шерлок Холмс. — Поверьте, я постараюсь сделать все для этого.
— Так вы уже читали отчеты, и у вас сложилось какое-то мнение? У вас есть факты, подтверждающие его невиновность?
— Я допускаю это.
— Вы слышали?! — воскликнула она, гордо поднимая голову, и с вызовом посмотрела на Лестрейда. — Теперь у меня появилась надежда, что он будет признан невиновным.
— Боюсь, что мой коллега несколько поспешил, делая подобное заявление, — скептически произнес Лестрейд.
— А я уверена, что мистер Холмс прав! Джеймс не способен на преступление. Мне известна причина его ссоры с отцом. Он отказался назвать ее, чтобы оградить меня от неприятностей.
— И каким образом? — спросил Холмс.
— Ситуация не позволяет мне что-либо скрывать. Дело в том, что у Джеймса были серьезные разногласия с отцом, который очень хотел, чтобы мы поженились. Да, мы с Джеймсом всегда любили друг друга, но как брат и сестра. Он еще очень молод, не знает жизни и… Ну, словом, он пока не готов был к тому, чтобы жениться на мне. Поэтому у него постоянно возникали конфликты с отцом, я уверена, что последняя ссора произошла по этой же причине.
— А ваш отец хотел этого союза? — спросил Холмс.
— Он был категорически против. Этого не хотел никто, кроме отца Джеймса.
Яркий румянец еще больше залил ее лицо, когда Холмс внимательно и испытующе взглянул на девушку.
— Благодарю вас, мисс Тэнер, за эти сведения, — сказал он. — Я хотел бы завтра увидеться с вашим отцом.
— Боюсь, этого не позволит доктор.
— Какой доктор?
— Доктор Уиллоуз. Последние годы бедный папа и так очень часто и серьезно болел, а это несчастье окончательно сломило его. Он совсем слег, как говорит доктор, у него сильное нервное потрясение. Это неудивительно, ведь мистер Маккарти был самым давним его приятелем, еще со времен работы на золотых приисках Австралии.
— О, это очень интересно! Как я понимаю, именно там мистер Тэнер и заработал свой капитал?
— Да, конечно.
— Благодарю вас, мисс Тэнер. Ваша информация очень важна для расследования.
— Мистер Холмс, я вас очень прошу, дайте мне знать, пожалуйста, если у вас появятся какие-нибудь новости. А если вы навестите Джеймса в тюрьме, то передайте ему, что я убеждена в его невиновности.
— Непременно передам, мисс Тэнер.
Мисс Тэнер поднялась.
— Мне необходимо поскорее быть дома. Папа болен, и без меня ему очень тяжело. Прощайте, да поможет вам Бог!
Она столь же поспешно вышла из комнаты, как и вошла, и за окном послышались звуки отъезжающего экипажа.
— Мне было неловко за вас, Холмс, — с упреком сказал Лестрейд после минутного молчания. — Зачем обнадеживать девушку, не имея для этого достаточно веских оснований? Я не страдаю излишней сентиментальностью, но должен сказать, что вы поступили жестоко в отношении мисс Тэнер.
Холмс оставил без ответа слова Лестрейда.
— Кажется, я нашел путь к спасению Джеймса, — сказал он. — У вас имеется разрешение на его посещение в тюрьме?
— Да, но только для нас двоих.
— Ну что же, я отказываюсь от своих первоначальных планов остаться в гостинице, и мы отправляемся в Хирфорд, чтобы уже сегодня увидеться с заключенным. Вы согласны?
— Вполне.
— В таком случае едем. Ватсон, боюсь, что вам придется посидеть пару часов одному.
Проводив их до станции, я прогулялся по улицам города, а вернувшись в гостиницу, взял в руки бульварный роман и прилег на кушетку. Однако сюжет был абсолютно серым и безыскусным по сравнению со страшной трагедией, разыгравшейся перед нами. Только она одна занимала все мои мысли. Поэтому я бросил книжку и стал размышлять над сегодняшними событиями. Если исходить из того, что показания несчастного молодого человека были абсолютно правдивы, то совершенно непонятно, кто же стоит за тем ужасным дьявольским преступлением, которое произошло в то короткое время, на которое он оставил отца? Это что-то невероятное, кошмарное. Может быть, мне удастся разобраться в этом как врачу, если я подробно познакомлюсь с характером повреждений? Я позвонил администратору гостиницы и попросил принести мне последние номера местной газеты с материалами следствия.
Мое внимание привлекло заключение хирурга, в котором говорилось, что задняя часть теменной кости и левая половина затылка размозжены мощным ударом, нанесенным тупым предметом. Я определил это место на своей собственной голове. Было очевидно, такой удар можно нанести только сзади. В таком случае, это в некоторой степени снимало подозрения с обвиняемого, так как свидетель утверждает, что отец и сын ссорились, стоя лицом к лицу. Правда, это не дает полного алиби подозреваемому потому, что мистер Маккарти мог повернуться к сыну спиной и получить удар сзади. И все-таки об этом факте нужно будет сообщить Холмсу. И еще очень непонятно упоминание о какой-то крысе. Это не должно быть бредом, человек, получивший внезапный удар, не бредит. Скорее, он пытался объяснить или что-то сказать об убийце. Но что именно? Как я не бился, так и не смог отыскать этому хоть какое-то объяснение. И потом, что произошло с той одеждой, которую заметил молодой Маккарти, и которая затем исчезла. Если это правда, может быть, убийца ее обронил, когда убегал. При этом у него хватило решительности вернуться и взять эту вещь за спиной у сына, который буквально в десяти шагах от него стоял на коленях перед убитым. Какое сплетение таинственного и необъяснимого в этом происшествии! Я не очень доверял Лестрейду, а вот в дальновидность Холмса я верил, и пока он находил новые детали, подтверждающие невиновность молодого Маккарти, мои надежды на благоприятный исход этого дела росли.
Холмс вернулся очень поздно. Он приехал один, потому как Лестрейд остановился в городе.
— Барометр все еще не падает? — поинтересовался он, присаживаясь. — Лишь бы не было дождя до того времени, как мы доберемся к месту происшествия! Дело очень интересное, и для его раскрытия необходимо использовать весь интеллектуальный потенциал. По правде сказать, мне не очень хотелось сегодня работать — слишком утомила дорога. Знаете, мне удалось повидаться с молодым Маккарти.
— И что же вы получили от этой встречи?
— Ничего.
— Абсолютно ничего нового?
— Если не считать незначительной поправки к моим предположениям. Я был склонен думать, что он знает имя преступника, но по какой-то причине скрывает его. Однако теперь я уверен, что и для него это такая же загадка, как и для всех других. Я не сказал бы, что молодой Маккарти очень умен, но человек он неиспорченный, вызывающий симпатию.
— Но он совершенно лишен вкуса, — сказал я с улыбкой, — если отказывается жениться на столь обаятельной молодой девушке, как мисс Тэнер.
— Здесь не так все просто. За этим кроется не очень приятная история! Он давно и страстно любит ее. Но пару лет назад, будучи подростком, когда мисс Тэнер училась в пансионе, он по глупости попался в сети одной уже немолодой бристольской буфетчицы и зарегистрировал с ней брак. Об этом никто не знал, но можете себе представить, как его расстраивали постоянные упреки за то, что он отказывается жениться на девушке, которую на самом деле любит больше всех на свете! Это и есть главная причина, по которой он противился требованию отца сделать предложение мисс Тэнер. А кроме того, он не имел средств к существованию. Отец, как все утверждают, человек крутого нрава, просто выгнал бы его из дому, если бы до него дошла история женитьбы его сына на буфетчице. Последние три дня юноша провел в Бристоле у своей жены, а отец не знал, где он был. Запомните этот факт, он очень важен для объяснения дальнейших эпизодов этого дела. Однако, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Когда буфетчица узнала, что ее мужа обвиняют в тяжком преступлении и ему грозит виселица, сразу же решила порвать с Джеймсом. Она отправила ему письмо, что отказывается от него, потому что замужем за другим мужчиной, живущим в Бермуд-Док-Ярде. Я уверен, это письмо значительно облегчило переживания молодого Маккарти.
— Но если Джеймс невиновен, тогда кто совершил убийство?
— Этот вопрос по-прежнему остается открытым. Я хочу, чтобы вы обратили внимание на следующие два обстоятельства. Во-первых, покойный должен был встретиться с кем-то у омута, но, по моему мнению, только не со своим сыном, потому что Маккарти находился в отъезде, и отец не знал о его возвращении. Во-вторых, отец крикнул «Коу!», а ведь он не мог знать о возвращении сына. Это главные факты, на которых я основываюсь при расследовании. А теперь давайте оставим все эти проблемы до завтра, а лучше поговорим о чем-нибудь более возвышенном, пусть это будет творчество Джорджа Мередита.
Предсказания Холмса сбылись, дождя не было; утро выдалось солнечное. В девять часов за нами приехал Лестрейд, и мы отправились в экипаже на ферму Хезарлей и к Боскомскому омуту.
— Грустные вести, — сказал Лестрейд, — говорят, что мистер Тэнер настолько плох, что может умереть в любую минуту.
— Он, вероятно, очень стар? — спросил Холмс.
— Ему нет еще и шестидесяти, но он потерял здоровье в колониях и многие годы серьезно болел, а эта трагедия еще больше подкосила его. Он был старым другом Маккарти и щедрым благодетелем. Как говорят, он даже отказывался брать арендную плату за ферму Хезарлей, которую сдавал Маккарти.
— Очень интересно! — воскликнул Холмс.
— Он во всем поддерживал его. Многие подчеркивают, что мистер Тэнер был очень добр к покойному.
— Это удивительно! А вам не показалось несколько необычным то, что этот Маккарти, человек очень небогатый и к тому же многим обязанный мистеру Тэнеру, слишком уж настойчиво добивался женитьбы своего сына на дочери соседа, наследнице внушительного состояния? Причем считая это почти решенным вопросом, будто достаточно сыну сделать предложение — и брак будет заключен! По-моему, это очень странно, особенно если еще учесть то, что Тэнер не хотел даже слушать о подобном браке. Как вы помните, об этом нам рассказывала его дочь. Какие логические выводы, Лестрейд, вы могли бы сделать из того, что я сказал, методом дедукции?
— И о дедукции, и о логике мы, конечно же, слышали, — сказал Лестрейд, подмигивая мне. — Но, знаете ли, Холмс, в этом сложном деле даже факты и так чрезмерно запутаны, а вы еще предлагаете какие-то теории и фантазии.
— Да, это верно, — иронически заметил Холмс. — Вам, действительно, тяжело оперировать фактами.
— И все-таки, что бы вы ни говорили, я установил один неоспоримый факт, на который вы упорно не хотите обратить внимания, Холмс, — язвительно возразил Лестрейд.
— И что же это за факт?
— То, что Маккарти-старший убит Маккарти-младшим, и что все ваши логические выводы, отметающие этот очевидный факт, изменчивы как молодая луна.
— Ну, от луны, по крайней мере, больше света, чем от вашего тумана, — ответил Холмс. — Если я не ошибаюсь, мы подъезжаем к ферме Хезарлей.
— Да, это она.
Перед нами широко раскинулся добротный, крытый черепицей двухэтажный дом, фасад которого был покрыт пятнами лишайника. Шторы на окнах были опущены, трубы не дымились, что дополнительно придавало ему мрачный, унылый вид, словно на нем лежал отпечаток пережитой трагедии.
На наш звонок вышла горничная, и по просьбе Холмса показала нам ботинки хозяина, в которых он был, когда его убили, и обувь сына, хотя и не ту, в которой он был в тот день. Холмс тщательно измерил подметки, и мы направились по узкой извилистой тропинке к Боскомскому омуту.
Когда мы стали подходить к месту преступления, Шерлок Холмс весь преобразился. Люди, знающие бесстрастного логика и аналитика с Бейкер-стрит, ни за что не узнали бы его сейчас. С каждым шагом выражение его лица становилось все более сосредоточенным и напряженным. Брови сошлись на переносице, из-под них стальным блеском сверкали глаза. Опущенная вниз голова, ссутуленные плечи, плотно сжатые губы, вздутые на мускулистой шее от напряжения вены: все выдавало в нем человека, охваченного охотничьим азартом. В такие минуты он был настолько сконцентрирован на деле, которым он занимался, что его лучше было не трогать: он или совсем не реагировал на вопросы, или раздраженно перебивал любого, кто отвлекал его от размышлений.
А сейчас он молча спешил к Боскомскому омуту. Как и вся долина, это было безлюдное болотистое место. На едва заметной тропинке и на растущей рядом низкорослой траве было видно множество следов. Холмс то ускорял, то замедлял шаги, а временами останавливался как вкопанный, вглядываясь в эти следы. Периодически он начинал кружить на одном месте или делал по лужайке несколько шагов назад. Мы с Лестрейдом не отставали от него ни на шаг. Сыщик — с подчеркнуто равнодушным и даже пренебрежительным видом, тогда как я наблюдал за моим другом с неослабеваемым интересом, потому что знал, что, как всегда, все его действия глубоко осмысленны.
Боскомский омут — небольшой водоем, шириной ярдов пятьдесят, окруженный зарослями камыша. Он расположен на границе фермы Хезарлей и парка мистера Тэнера. Красные шпили, венчающие крышу дома землевладельца, хорошо видны над деревьями, подступающими вплотную к дальнему берегу. Со стороны фермы лес очень густой; и от заросшего камышом берега его отделяет узкая полоска влажной травы шириной шагов двадцать. Лестрейд точно указал место, где нашли тело. Земля здесь была такая сырая, что можно было отчетливо увидеть, где лежал убитый. По выражению лица Холмса я понял, что примятая трава и следы на ней рассказали ему о многом. После тщательного изучения этого участка он обратился к нашему спутнику.
— А что вы делали в пруду? — спросил он.
— Поработал немного граблями. Надеялся найти какие-то улики. Но как вам удалось…
— Право же, у меня нет времени для разъяснений. Но если коротко — при ходьбе вы выворачиваете левую ногу, и эти следы видны на всем пути. Вас даже слепой крот выследит. А в камышах следы прерываются. О, насколько бы упростилась задача, если бы я оказался здесь раньше, чем здесь прошло это стадо буйволов. Они уничтожили почти все следы вокруг убитого на шесть-семь футов. Но я вижу, что один человек прошел здесь трижды.
Чтобы еще более внимательно рассмотреть этот участок, он достал лупу и склонился к самой земле.
— Это следы молодого Маккарти, — рассуждал Холмс, ни к кому не обращаясь. — Он дважды прошел здесь и один раз быстро пробежал, потому следы каблуков почти отсутствуют, а вот носки видны отчетливо. Это подтверждает правдивость его показаний. Он бежал к отцу, когда увидел его лежащим на земле. А вот следы отца — он ходил взад и вперед. А тут что? След от приклада: сын опирался на ружье, когда стоял и слушал отца. А это что такое? Короткие шажки, кто-то крался на цыпочках в каких-то необычных ботинках с квадратными носами. Вот этот человек пришел, ушел и снова вернулся, чтобы забрать свое пальто. И откуда же он пришел сюда?
Холмс направился по следу, то теряя, то вновь находя его, пока мы не оказались у кромки леса под большой старой березой. Холмс вновь обнаружил квадратные следы под этим деревом и припал к земле, заметно довольный увиденным. Он долго изучал их, сдвигая опавшие листья и сухие сучья, осмотрел через лупу почву и кору дерева на высоте человеческого роста, затем собрал с земли в конверт какой-то сор. Его заинтересовал лежащий на мху камень с неровными краями, он поднял и внимательно осмотрел его.
— А этот камень заслуживает внимания, — промолвил Холмс задумчиво, когда мы направились по тропинке в сторону дороги. — Я зайду в сторожку к Морану, мне необходимо кое-что уточнить и оставить небольшую записку. Мы еще успеем в гостиницу к завтраку. Ступайте к экипажу, я скоро присоединюсь к вам.
Через десять минут мы уже ехали в экипаже к Россу. Холмс по-прежнему не выпускал из рук камень, который он обнаружил в лесу.
— Вас может заинтересовать это, — сказал он, протягивая Лестрейду камень. — По-моему, именно им убили Маккарти.
— Но я не вижу тут никаких следов, — возразил Лестрейд.
— Да, их нет.
— Но на чем же тогда основаны ваши выводы?
— Вы не обратили внимание, что под ним росла трава? Значит, он появился здесь совсем недавно. Откуда он мог здесь взяться?.. Это вещественное доказательство. Никаких других орудий убийства нет.
— А кто, по-вашему, убийца?
— Это высокий человек, хромающий на правую ногу, который носит обувь на толстой подошве и серое пальто, курит индийские сигары с мундштуком и носит с собой тупой перочинный нож. И еще — он левша. Я мог бы назвать и другие приметы, но и этого вполне достаточно, чтобы помочь нам в поисках убийцы.
Лестрейда это только развеселило.
— Я по-прежнему не испытываю доверия к вашим умозаключениям, — сказал он, усмехаясь. — Ваши теории, может быть, и хороши, но, к сожалению, приговор будут выносить твердолобые британские присяжные.
— Nous verrons[17], — ответил спокойно Холмс. — У нас с вами разные подходы. Днем мне еще необходимо завершить некоторые дела, но с вечерним поездом я надеюсь вернуться в Лондон.
— Вы оставите это дело незаконченным?
— Почему? Я его закончил.
— А тайна?
— Она раскрыта.
— Но кто преступник?
— Человек, которого я только что описал.
— И кто же он?
— Это можно легко определить, территория здесь малонаселенная.
— Холмс, я человек действия, — заявил Лестрейд, — и меня поднимут на смех в Скотланд-Ярде, если я займусь поисками некоего джентльмена, о котором известно только то, что он хромой левша.
— Как вам угодно, — спокойно ответил Холмс. — Я вам дал шанс раскрыть преступление, но вы не хотите этим воспользоваться. Вот мы и прибыли. Перед отъездом в Лондон я вам напишу. Прощайте.
Мы оставили Лестрейда в его апартаментах и направились в отель, где нас ждал завтрак.
Холмс вновь замкнулся в себе, погруженный в какие-то размышления. По его мрачному виду было понятно, что он опять попал в затруднительное положение.
— Выслушайте меня, Ватсон, — сказал он, когда убрали со стола, — присядьте в это кресло, я расскажу обо всех имеющихся у меня деталях дела. Мне нужен ваш совет, так как я пока не знаю, что предпринять дальше.
— Я слушаю вас, Холмс.
— Я напомню вам две детали из рассказа молодого Маккарти, которые меня заставили усомниться в его виновности, а вас восстановили против него. Во-первых, то, что отец окликнул «Koy!», не видя его. Во-вторых, он пробормотал несколько слов, из которых сын уловил лишь одно «крыса». Начнем наше расследование с этих двух деталей. Предположим, что все, о чем рассказал юноша, абсолютная правда.
— А что такое «коу»?
— Старший Маккарти считал, что сын в Бристоле. И потому адресовалось это не ему, а Джеймс совершенно случайно услышал этот оклик. Очевидно, криком «Коу!» он звал того, с кем было назначено свидание. Но «коу» — австралийское слово, оно распространено только между австралийцами. А это говорит о том, что Маккарти должен был встретиться у Боскомского омута именно с австралийцем.
— А причем тут крыса?
Достав из кармана какой-то сложенный лист бумаги, Шерлок Холмс расправил его на столе.
— Взгляните, Ватсон. Это карта штата Виктория в Австралии, — сказал он. — Прошлой ночью я телеграфировал в Бристоль и попросил прислать мне ее. — Он прикрыл ладонью часть карты и попросил: — Прочтите-ка.
— Рэт[18], — прочитал я.
— А так? — Он убрал руку.
— Балларэт!
— Абсолютно верно. Умирающий, по моему предположению, произнес именно это слово, но сын уловил только последний слог. Он пытался сообщить, что убийца из Балларэта.
— Удивительно! — воскликнул я.
— Как видите, мы смогли еще более сузить круг поиска. А вот третья деталь в показаниях сына о серой одежде преступника требует дополнительной проверки. Если подтвердятся мои предположения, мы непременно выйдем на некоего австралийца в сером пальто из Балларэта.
— Гениально!
— Одновременно он к тому же местный житель, потому что вблизи места преступления находятся только фермы и усадьбы и вряд ли сюда забредет какой-то посторонний.
— Согласен с вами, Холмс.
— А теперь о нашей сегодняшней работе на месте преступления. Исследуя почву, я обнаружил некоторые улики, которые имеют прямое отношение к преступнику. Однако вы слышали, как отреагировал на мои выводы этот недалекий Лестрейд.
— Но что это за улики?
— Ватсон, вы же знаете, что я не оставляю без внимания никакие мелочи.
— Понятно, что рост убийцы вы могли приблизительно определить исходя из длины шага, а о его обуви можно было догадаться по следам.
— Да, у него была необычная обувь.
— Но вот почему вы решили, что он хромой?
— Это просто. Следы правого ботинка менее отчетливы, чем левого. Значит, он мягче ступал на правую ногу, потому что прихрамывал.
— Но с чего вы заключили, что он левша?
— Вы сами удивились тому, как была описана рана хирургом. Удар был, по-видимому, нанесен неожиданно для убитого сзади с левой стороны. И это мог сделать конечно же только левша! Во время ссоры отца с сыном убийца стоял за деревом и курил. Я нашел пепел и поскольку неплохо разбираюсь в сортах табака, то легко установил, что он курил с мундштуком индийскую сигару. Я в недавнем прошлом интересовался этим вопросом и даже написал небольшую монографию об особенностях пепла полутора сотен различных сортов трубочного, сигарного и папиросного табака. Обнаружив пепел, я стал искать и саму сигару, которая оказалась недалеко. Это была индийская сигара, изготовленная в Роттердаме.
— А мундштук?
— Видно было, что он не брал ее непосредственно в рот. Следовательно, использовал мундштук. Причем кончик сигары был обрезан не очень ровно, из чего я и решил, что он пользовался тупым ножом.
— Вы расставили для преступника такие надежные сети, Холмс, из которых он уже не сможет вырваться, — сказал я. — А главное, что вы спасли жизнь ни в чем не повинному юноше, просто вытащили его из петли. И имя убийцы, к которому ведут все следы…
— Мистер Джон Тэнер, — доложил портье. Он открыл дверь и впустил в нашу гостиную посетителя.
У вошедшего была странная, я бы сказал, малопривлекательная внешность. Медленная, прихрамывающая походка и ссутуленные плечи выдавали в нем довольно старого человека. У него было резко очерченное, волевое лицо и огромные руки, что говорило о том, что он обладает решительным характером и необыкновенной физической силой. Густая борода, седеющие волосы и широкие, нависшие над глазами брови усиливали и без того его мрачный и властный вид. По пепельно-серому лицу и синеватому оттенку губ я сразу понял, что он страдает какой-то тяжелой, неизлечимой болезнью.
— Присядьте, пожалуйста, — спокойно предложил Холмс. — Вы пришли, получив мою записку?
— Да. Вы написали, что хотите видеть меня во избежание скандала.
— Это так. Если я выступлю в суде по известному вам делу, будут серьезные последствия.
— Ну, а для чего вам понадобился я?
Старик взглянул на моего приятеля. По отчаянию, которое читалось в его взгляде, было видно, что ему хорошо известен ответ на свой вопрос свой вопрос.
— Совершенно верно, — промолвил Холмс, отвечая скорее на этот взгляд, чем на слова. — Это так. Я все знаю о Маккарти.
— Помоги мне, Господи! — воскликнул старик, закрыв лицо руками. — Я никогда не допустил бы гибели молодого человека! Поверьте, я не стал бы скрывать правду, если бы дело дошло до суда присяжных…
— Я верю в это, — сухо сказал Холмс.
— Я уже давно бы во всем признался, если бы не боялся навредить своей дорогой девочке. Это разбило бы ее сердце, она просто не смогла бы пережить моего ареста.
— Но можно и не доводить дело до ареста, — ответил Холмс.
— Что для этого необходимо сделать? Ведь я скоро умру, — сказал Тэнер, — я многие годы болен диабетом, по мнению моего доктора, мне осталось жить месяц. И все-таки, мне хотелось бы умереть не в тюрьме, а под крышей собственного дома.
Холмс подошел к письменному столу, взял перо и бумагу:
— Я лицо неофициальное и действую в интересах вашей дочери, которая пригласила меня. Но с другой стороны, как вы сами понимаете, молодой Маккарти должен быть освобожден. Поэтому рассказывайте всю правду, — предложил он, — а я коротко запишу. Вы это подпишете, а мой друг Ватсон засвидетельствует. Ваше признание я обещаю представить суду только в крайнем случае, если под угрозу будет поставлена жизнь молодого Маккарти. Если же удастся доказать его невиновность, я не стану прибегать к этому признанию.
— Согласен, — ответил старик. — Нет уверенности, что я доживу до суда, так что это практически не имеет для меня никакого значения. В первую очередь, я хочу избавить Алису от потрясения. А теперь слушайте. История эта долгая, но я постараюсь изложить вам ее очень коротко.
Вы не представляете, кем был покойный Маккарти, законченный негодяй, поверьте мне. Последние двадцать лет я был полностью в его власти, он сделал мою жизнь просто невыносимой. Вначале я расскажу о том, как я попал в его тиски. Произошло это в начале шестидесятых годов, в Австралии на золотых приисках. На участке, который я застолбил, не оказалось никакого золота, и я вынужден был бродяжничать. А так как я был молодой, горячий и безрассудный и меня окружали скверные друзья, то довольно быстро я стал, как говорится, рыцарем с большой дороги. Наша банда из шести человек вела дикую, разбойную жизнь, совершая налеты на фермы, грабя почтовые фургоны на дорогах и прииски. Меня прозвали Черным Джеком из Балларэта. В колонии и сегодня помнят нас как банду Балларэта.
Однажды мы узнали, что из Балларэта в Мельбурн под охраной из шести человек отправлено золото. Мы устроили засаду, это была настоящая бойня. Мы убили четверых, но и нас осталось только трое, когда мы добрались до добычи. На козлах сидел кучер — это был Маккарти. Я приставил револьвер к его голове, но и сегодня не могу понять, почему пощадил его. Ведь я прекрасно видел, с какой ненавистью он смотрит на меня своими маленькими злыми глазками, стараясь запомнить каждую черточку моего лица. Я должен был прикончить его! Мы захватили золото, благодаря которому стали богатыми людьми. Когда мы перебрались в Англию, я навсегда порвал со своими бывшими приятелями и начал жить как вполне обеспеченный и добропорядочный человек. Я купил это имение и стал работать, чтобы дело, которое я вел, и мои деньги принесли людям хотя бы небольшую пользу и помогли в какой-то мере искупить мои преступления. Я женился. К сожалению, жена моя умерла молодой, но оставила мне милую дочку — маленькую Алису. С первой минуты ее жизни я всегда чувствовал, что одно ее существование как ничто другое направляло меня по праведному пути. Жизнь моя получила совершенно новый смысл, и я все сделал, чтобы навсегда вычеркнуть из памяти прошлое. И мы были счастливы, пока не появился Маккарти.
Однажды я поехал в город по финансовым делам и на Риджент-стрит встретил Маккарти. Он выглядел бродягой.
«Наконец-то мы встретились, Джек, — сказал он вкрадчиво, взяв меня за руку. — Я предлагаю мирно уладить наши дела. Я не один; у меня маленький сынишка, и надеюсь, ты возьмешь на себя заботу о нас. Ну, а если нет, то ты знаешь, что Англия та страна, где чтут законы. А полиция всегда готова встать на защиту этих законов».
Так они и поселились здесь, и я вынужден был смириться с тем, что они за мои деньги живут на лучшем участке моей же земли. Они не давали мне ни минуты покоя, превратив жизнь в постоянную пытку. Всюду, куда бы я ни шел, везде натыкался на его мерзкую ухмыляющуюся рожу. Но еще тяжелее стало, когда Алиса подросла. Он заметил, что свое темное прошлое я даже больше скрываю от нее, чем от полиции. Он все получал по первому же требованию: землю, постройки, деньги. Но ему всего было мало, и тогда он потребовал невозможного — Алису.
Видите ли, сын его подрос, моя дочь тоже стала вполне взрослой, а так как все знали о моей болезни, то он решил, что его сын может стать владельцем всего моего состояния. Но вот этого я уже никак не мог допустить. Никогда его проклятый род не должен соединиться с моим, — считал я. Не скажу, что мне не нравился его сын, но одного того, что в его жилах текла кровь его мерзкого отца, было достаточно. Мое упорство совершенно вывело Маккарти из себя, и он стал мне угрожать. Мы договорились встретиться с ним на полпути между нашими домами у омута и все обсудить.
Когда я пришел туда, то увидел, что он очень эмоционально обсуждает что-то со своим сыном. Я решил переждать, пока он останется один, и закурил сигару. Но когда вслушался в их разговор, то пришел в ярость. Этот мерзавец принуждал сына к женитьбе на моей дочери, даже не пытаясь узнать ее мнение, как будто речь шла о какой-то уличной девке. У меня помутился разум, когда осознал — все, что мне дорого, навсегда оказалось во власти этого негодяя. Но эти оковы можно разрубить. Сам я безнадежно больной человек и хотя в здравом рассудке и у меня еще есть силы — мои дни сочтены. Но мое имя и судьба моей дочери! То и другое будет всегда под угрозой, пока я не вырву язык у этой подлой твари. И я убил его, мистер Холмс. И не жалею об этом. Да, это тяжкий грех. Но если ты обречен навечно жить в страданиях и муках, разве это не искупает вины? Я готов был все стерпеть, но смириться с мыслью, что и мою дочь ждет столь же невыносимая судьба, я просто не мог. Я убил этого мерзавца без малейших колебаний. Когда на его крик прибежал сын, мне уже удалось скрыться в лесу. Правда, увидев, что обронил пальто, я осторожно вернулся и подобрал его. Я сказал абсолютную правду, джентльмены, все было именно так.
— Мне сложно вас судить, — промолвил Холмс, когда старик поставил подпись под своими показаниями. — Не дай Бог никому попасть в подобный кошмар.
— Благодарю за понимание. Но что вы намерены теперь предпринять? — спросил Тэнер.
— Учитывая ваше здоровье, ничего. Совсем скоро вы предстанете перед судом Всевышнего, и этот суд праведнее земного. Я обещаю вам, что этими признаниями воспользуюсь только в крайнем случае, если молодой Маккарти будет осужден. Если же нам удастся добиться его оправдания, никто на этой земле не узнает о вашей тайне даже после вашей смерти.
— Спасибо, сэр, и прощайте, — торжественно сказал старик. — И пусть, когда наступит ваш смертный час, вам принесет успокоение воспоминание о том, насколько вы были добры к моей мятежной душе.
Сгорбившись и тяжко припадая на правую ногу, он медленно вышел из комнаты.
— Да поможет нам Бог! — проговорил Холмс после затянувшейся паузы. — Почему судьба бывает столь жестока к несчастным, беспомощным созданиям? На основании многочисленных доказательств, представленных Холмсом, суд присяжных оправдал Джеймса Маккарти. Во многом благодаря этому старый Тэнер прожил еще более полгода после нашей встречи. Сегодня его уже нет в живых. И, несомненно, Джеймс и Алиса будут счастливы вместе, не зная о темном прошлом своих отцов и позабыв те мрачные трагические события, которые омрачали их прошлое.
Пять апельсинных зернышек
Когда я просматриваю свои заметки о Шерлоке Холмсе за период от 1882 до 1890 года, я нахожу столько странных и интересных случаев, что положительно затрудняюсь, который из них выбрать, чтобы рассказать читателям. Некоторые из них уже известны из газет, а другие не дали возможности моему другу проявить тех особенных свойств его таланта, которые я отмечаю в моих заметках. Были и такие случаи, в которых его искусный анализ не приводил к окончательным результатам, так что рассказ об этих событиях является чем-то вроде рассказа без конца; случалось ему открывать только часть истины и то, скорее, по догадкам и предположениям, чем по дорогим ему логическим выводам. Между записанными мною рассказами встречается один настолько замечательный по деталям и по результатам, что мне хочется передать его, несмотря на то, что в нем есть некоторые обстоятельства, невыясненные до сих пор, и которым, вероятно, суждено навеки остаться невыясненными.
В 1887 году у Холмса было много более или менее интересных дел, отмеченных в моих записках. Между прочим, я нахожу отчеты о деле «Парадол Чэмбер», общества нищих-любителей, имевших роскошный клуб в подвале одного мебельного магазина, о расследовании фактов, связанных с пропажей судна «Софи Андерсон», о странных приключениях Патерсонов на острове Уффа и, наконец, дело об отравлении Кэмбервелла. Не мешает припомнить, что в этом деле Шерлоку Холмсу удалось доказать, что часы покойного были заведены за два часа до смерти и что, следовательно, он лег спать в это время — заключение, имевшее громадное значение для разъяснения дела. Но ни одно из дел не представляет таких странных особенностей, как то, которое я собираюсь рассказать.
Стоял конец сентября, и экваториальный шторм отличался особой свирепостью. Весь день ветер ревел беспрерывно, а дождь стучал в окна так, что даже здесь, в самом сердце громадного, сотворенного руками человека Лондона люди невольно, хотя на мгновение, отрывались от обычной рутины жизни и признавали величие сил природы, которые грозят человечеству, словно дикие звери, заключенные в клетку. С наступлением вечера буря еще усилилась, ветер завывал в камине и стонал, как дитя. Шерлок Холмс угрюмо сидел у камина, перелистывая свои записки. Я же совершенно углубился в чтение романа Кларка Рассела из морской жизни. Завывание бури как бы смешивалось с текстом, а шум дождя переходил в шум воли. Моя жена гостила у тетки, и я поселился на несколько дней в старой квартире на Бейкер-стрит.
— Что это? Как будто звонят? — сказал я, взглянув на Холмса. — Кто может прийти в такую погоду? Кто-нибудь из ваших приятелей?
— Вы мой единственный приятель, — ответил он. — Гостей я не люблю.
— Ну, так, может быть, клиент?
— Если так, то по очень серьезному делу. Кому иначе охота выходить из дома так поздно и в такую погоду? Вернее всего, это какая-нибудь приятельница хозяйки.
Шерлок Холмс, однако, ошибся, так как в коридоре послышались шаги и кто-то постучался в дверь. Он переставил лампу так, чтоб свет падал на кресло, предназначенное для посетителя.
— Войдите! — сказал Холмс.
Вошел молодой человек лет двадцати двух, хорошо одетый, изящный и, видимо, из порядочного круга. Мокрый зонтик, с которого лились потоки воды, и длинный, блестевший от сырости дождевой плащ давали ясное представление о том, что делалось на улице. Вошедший беспокойно огляделся вокруг. Я заметил, что лицо его было бледно, а в глазах выражалась душевная тревога.
— Прошу извинения, — сказал он, надевая золотое пенсне. — Надеюсь, что не помешал вам. Боюсь, что принес следы бури и дождя в вашу уютную комнату.
— Дайте ваш плащ и зонтик, — сказал Холмс. — Их можно повесить на вешалку, и они скоро высохнут. Вы пришли из юго-западной части Лондона?
— Да, из Хоршэма.
— Это ясно видно по глине, приставшей к вашим сапогам.
— Я пришел за советом.
— Готов дать его.
— И за помощью…
— Это не так легко.
— Я слышал о вас, мистер Холмс, от майора Прендергаста. Он рассказал мне, как вы спасли его от скандала в Тэнкервиллском клубе.
— А! Да! Его несправедливо обвинили в шулерстве.
— Он сказал, что вы все можете сделать.
— Ну, уж это слишком много.
— Что вас нельзя провести.
— Меня провели четыре раза: три раза мужчины и один раз женщина.
— Но что это значит в сравнении с вашими многочисленными успехами?
— В общем, действительно, многое удается мне.
— Может быть, вам удастся помочь и мне.
— Пожалуйста, пододвиньте кресло к камину и расскажите ваше дело.
— Дело совсем необычайное.
— У меня не бывает других. Я представляю собой высшую апелляционную инстанцию.
— А между тем, сэр, я сомневаюсь, чтобы вам приходилось слышать что-либо более таинственное и необъяснимое, чем то, что произошло в нашей семье.
— Вы заинтересовали меня, — сказал Холмс. — Пожалуйста, расскажите нам сначала главные факты, а потом я попрошу вас указать подробности, которые вообще имеют большую важность в моих глазах.
Молодой человек пододвинул кресло к камину и протянул ноги к огню.
— Меня зовут Джон Опеншоу, — начал он, — но, насколько я понимаю, личные мои дела не имеют никакого отношения к ужасным событиям. Это наследственное дело. Для того, чтобы вы могли составить себе ясное понятие об этом, я начну по порядку.
У моего деда было два сына: мой дядя Элиас и мой отец Джозеф. У отца была небольшая фабрика в Ковентри, которую он расширил, когда появились велосипеды. Он изобрел новые шины Опеншоу, и дела его пошли настолько удачно, что ему удалось выгодно продать свое предприятие и обеспечить себе хорошую ренту.
Дядя Элиас эмигрировал в Америку еще в молодости и сделался плантатором во Флориде. Говорили, что дела его шли очень хорошо. Во время войны он сражался в армии Джексона, потом под начальством Худа и получил чин полковника. Когда Ли сложил оружие, дядя вернулся к себе на плантации и прожил там три или четыре года. Между 1869 и 1870 годами он вернулся в Европу и купил маленькое поместье в Сассексе, вблизи Хоршэма. Он составил себе очень большое состояние в Штатах, покинул же Америку вследствие отвращения к неграм и недовольства республиканским правительством, освободившим их от рабства. Дядя был странный человек, суровый, вспыльчивый, не стеснявшийся в выражениях, когда сердился, и очень нелюдимый. Сомневаюсь, чтоб он хоть раз побывал в городе за все время, что прожил в Хоршэме. Он прогуливался только в саду и в полях вблизи дома и очень часто по целым неделям не выходил из комнаты. Он пил и курил очень много, но не любил общества и не приглашал к себе ни друзей, ни своего родного брата.
Мне было около двенадцати лет, когда дядя в первый раз увидел меня. Это было спустя лет восемь или девять после того, как он переселился в Англию, в 1878 году. Я сразу понравился дяде, он попросил отца отпустить меня жить с ним и был по-своему очень добр ко мне. В трезвом состоянии он любил играть со мной в карты и шахматы, приказывал прислуге слушаться меня, как его самого. Я вел за него переговоры с торговцами и в шестнадцать лет стал полным хозяином в доме. У меня были все ключи, я мог делать, что мне угодно, и расхаживать всюду, с одним только условием — не нарушать уединения дяди. Впрочем, было и исключение: даже мне, не говоря уже о других, не позволялось входить в одну постоянно запертую комнату на чердаке. С любопытством, свойственным мальчику, я несколько раз заглядывал туда сквозь замочную скважину, но не видел ничего, кроме старых чемоданов и узлов.
Однажды — это было в марте 1883 года — полковник, садясь за завтрак, увидел лежащее на столе письмо. Это было необычное для него явление, так как счета он всегда оплачивал наличными деньгами, а друзей, от которых он мог бы получать письма, у него не было. «Из Индии! — сказал он, — из Пондишерри! Что бы это могло быть?» Он поспешно вскрыл конверт, и оттуда на тарелку выпало пять сухих апельсинных зернышек. Я рассмеялся, но смех замер у меня на губах, когда я взглянул на дядю. Нижняя губа у него отвисла, лицо было смертельно бледно. Широко раскрытыми глазами он смотрел на конверт, который держал в дрожащей руке.
— К. К. К! — крикнул он и прибавил: — Боже мой, Боже мой, вот оно, наказание за мои грехи!
— Да что же это такое, дядя? — спросил я.
— Смерть, — ответил он и ушел к себе в комнату, оставив меня в полном ужасе. Я взял конверт и увидел, что внутри его красными чернилами была написана три раза буква «К». Кроме пяти апельсинных зернышек там ничего не было. Что за причина безумного ужаса дяди? Я вышел из-за стола и пошел наверх.
На лестнице я встретил дядю. В одной руке у него был заржавленный старый ключ — должно быть, от чердака, в другой — маленькая шкатулка, вроде кассы.
— Пусть их делают, что хотят, я еще поборюсь с ними, — с ругательством проговорил он. — Скажи Мэри, чтобы она затопила камин у меня в комнате, и пошли в Хоршэм за адвокатом Фордхэмом.
Я исполнил его приказания, и, когда приехал адвокат, меня позвали в комнату дяди. Огонь ярко пылал в камине, где виднелась масса пепла, как бы от сожженной бумаги. Вблизи стояла пустая медная шкатулка. Я заглянул в нее и невольно вздрогнул, увидев на крышке такие же три буквы «К», какие я видел на конверте.
— Я хочу, чтобы ты был свидетелем при составлении моего завещания, Джон, — сказал дядя. — Я оставляю мое имение, со всеми его выгодами и невыгодами, моему брату, твоему отцу, от которого оно, без сомнения, перейдет к тебе. Если можешь мирно наслаждаться им — отлично! Если же окажется, что это невозможно — прими совет, мой мальчик, и отдай его своему смертному врагу. Очень жалею, что приходится оставлять тебе такое наследство, но не могу сказать, какой оборот примут дела. Подпиши, пожалуйста, бумагу там, где тебе укажет мистер Фордхэм.
Я подписал завещание, и мистер Фордхэм взял его с собой. Этот странный случай, понятно, произвел глубокое впечатление на меня; я постоянно думал о нем, но не мог прийти к какому-либо заключению и не мог избавиться от смутного чувства страха. Однако, по мере того, как шло время, и жизнь наша продолжала идти своим чередом, я начал мало-помалу успокаиваться. Но в дяде я заметил большую перемену. Он пил больше прежнего и стал еще нелюдимее. Большую часть времени он проводил, запершись у себя в комнате, но по временам бегал, словно бешеный, по дому и саду с револьвером в руке и кричал, что он никого не боится, и не позволит ни человеку, ни дьяволу зарезать его, как овцу в овчарне. Когда эти приступы бешенства проходили, он с тревогой бежал к двери своей комнаты и запирался там, как человек, который не может совладать с охватившим его ужасом. В такие минуты я видел, как на лице его выступал пот, хотя на дворе бывало холодно.
Ну, не стану больше злоупотреблять вашим терпением, мистер Холмс, и скажу вам только, что в одну прекрасную ночь он выбежал из дома в припадке пьяного бешенства и не возвратился больше домой. Мы нашли его вниз лицом в маленьком, поросшем тиной пруде в конце сада. Знаков насилия на теле не оказалось, пруд всего в два фута глубины, и присяжные, приняв во внимание известные странности покойного, признали факт самоубийства. Я знал, как он боялся даже мысли о смерти, и потому никак не мог допустить этого предположения. Мой отец вступил во владение поместьем и получил еще четырнадцать тысяч фунтов наличными деньгами…
— Извините, — прервал Холмс. — Ваш рассказ один из самых интересных, какие мне когда-либо доводилось слышать. Скажите мне, пожалуйста, когда ваш дядя получил письмо и когда он умер?
— Письмо было получено 10 марта 1883 года. Умер он через семь недель после этого, в ночь на второе мая.
— Благодарю вас. Продолжайте, пожалуйста.
— Когда отец вступил во владение хоршэмским поместьем, он, по моей просьбе, тщательно обыскал комнату на чердаке, которая была всегда заперта при жизни дяди. Мы нашли там медную шкатулку, но внутри ее ничего не было. На внутренней стороне крышки была приклеена бумажка с тремя буквами «К» и с надписью: «Письма, счета, квитанции и реестр».
Вероятно, это и были бумаги, уничтоженные полковником Опеншоу. Но вообще в комнате не оказалось ничего особенно важного, за исключением записных книжек и разбросанных бумаг, касавшихся жизни дяди в Америке. Некоторые из этих бумаг относились ко времени войны и доказывали, что дядя хорошо исполнял свой долг и пользовался репутацией храброго воина. Другие относились к преобразованию южных штатов и касались, по большей части, политических вопросов, так как дядя, очевидно, принимал большое участие в оппозиции против политиков, приехавших с севера.
Ну, так вот, отец мой поселился в Хоршэме в начале 1884 года, и до января 1885 года у нас все шло как нельзя лучше. На четвертый день после Нового года мы сидели за завтраком, когда отец внезапно вскрикнул от удивления. В одной руке у него был вскрытый конверт, а на ладони другой лежали пять сухих апельсинных зернышек. Он всегда смеялся над тем, что я рассказывал о письме, полученном полковником, называя это чепухой. Теперь он казался очень смущенным и испуганным.
— Что бы это могло значить, Джон? — пробормотал он.
Сердце у меня упало.
— Это «К. К. К.» — ответил я.
Отец взглянул внутрь конверта.
— Верно! — вскрикнул он. — Вот эти буквы. А что написано наверху?
— «Положите бумаги на солнечные часы», — прочитал я из-за плеча отца.
— Какие бумаги? Какие солнечные часы? — спросил он.
— Солнечные часы в саду. Других нет, — ответил я. — А бумаги, должно быть, те, которые сжег дядя.
— Фу! — сказал отец, собравшись с духом. — Мы живем в цивилизованной стране и не можем допускать подобного рода чепухи. Откуда прислано это письмо?
— Из Данди, — ответил я, взглянув на штемпель.
— Какая-нибудь глупая шутка, — сказал отец. — Что мне за дело до каких-то бумаг и солнечных часов? Не стоит обращать внимания на такую чепуху.
— На вашем месте я заявил бы полиции, — заметил я.
— Чтобы там посмеялись надо мной? Ни за что.
— Так позвольте мне сделать это.
— Нет, я запрещаю тебе. Я не хочу подымать шума из-за таких пустяков.
Спорить дальше было напрасно, так как отец был очень упрямый человек, но сердце у меня ныло от предчувствия чего-то недоброго.
На третий день после получения письма отец отправился навестить своего старинного друга, майора Фрибоди, командующего одним из фортов на Портсдаун-Хилл. Я был рад, что он уехал, так как мне казалось, что там он подвергается меньшей опасности, чем дома. Оказалось, однако, что я ошибся. На второй день после его отъезда я получил телеграмму от майора, в которой он умолял меня приехать немедленно. Отец мой упал в одну из ям, которых очень много в той местности, и лежал без памяти с разбитым черепом. Я поспешил к нему, но он умер, не приходя в сознание. По-видимому, он возвращался в Фордхэм в сумерки. Так как он ехал по незнакомой ему местности, и яма не была огорожена, то суд признал, что смерть последовала от несчастного случая. Я тщательно исследовал все факты, но не мог найти ничего, что указывало бы на убийство. На теле отца не найдено никаких знаков насилия, вещи его были все в целости; на дороге не было никаких следов, не было замечено и появления посторонних личностей. И все же — как вы сами можете понять, — я был почти уверен, что отец попал в коварно расставленные сети.
При таких печальных условиях я вступил во владение моим поместьем. Отчего же я не отказался от него — спросите вы. Да потому, что был уверен, что обрушивающиеся на нас несчастия являются следствием какого-то поступка дяди, и что опасность угрожает нам, где бы мы ни жили.
Мой бедный отец умер в январе 1885 года, и с тех пор прошло два года восемь месяцев. В продолжение этого времени я счастливо жил в Хоршэме и начал надеяться, что проклятие снято с нашей семьи, исчезло с последним поколением. Однако я напрасно успокоился. Вчера утром меня постиг такой же удар, как и отца.
Молодой человек вынул из кармана жилета скомканный конверт и высыпал из него на стол пять сухих апельсинных зернышек.
— Вот конверт, — продолжал он. — Почтовый штемпель — «Лондон — восточное отделение». Внутри написано тоже, что в письме отца: «К. К. К.» и «Положите бумаги на солнечные часы».
— Что же вы сделали? — спросил Холмс.
— Ничего.
— Ничего?
— Сказать правду, — проговорил молодой человек, закрывая лицо тонкими белыми руками, — я почувствовал себя вполне беспомощным. Я очутился в положении кролика, к которому приближается змея. Мне кажется, что я во власти какого-то злого рока, и ничто не может спасти меня от него.
— Вот еще! — крикнул Шерлок Холмс. — Надо действовать, а не то вы пропали. Только энергичный образ действия может спасти вас. Теперь не время отчаиваться.
— Я заявил полиции.
— Ну?
— Меня выслушали, улыбаясь. Я уверен, что инспектор решил, будто письма не что иное, как шутка, а смерть моих родственников — случайность, как признал суд, не имеющая никакого отношения к этим письмам.
Холмс погрозил кому-то кулаком в воздухе.
— Невероятная глупость! — крикнул он.
— Впрочем, мне дали полицейского, который может остаться у меня дома.
— Он пришел теперь с вами?
— Нет. Ему приказано оставаться дома.
Холмс повторил свой угрожающий жест.
— Почему вы не пришли ко мне сразу?
— Я не знал. Только сегодня я рассказал майору Прендергасту о моем отчаянном положении, и он посоветовал мне обратиться к вам.
— С тех пор, как вы получили письмо, прошло уже два дня. Следовало начать действовать раньше. У вас нет никаких указаний, кроме этих писем, ничего, что могло бы помочь нам?
— Есть одна вещица, — сказал Джон Опеншоу.
Он порылся в кармане сюртука и, вынув оттуда кусочек полинялой синей бумаги, положил его на стол.
— Я помню, — продолжал он, — когда дядя сжег бумаги, я заметил, что не обгоревшие края бумаг, лежавших среди пепла, были такого же цвета. Этот лист я нашел на полу комнаты дяди и думаю, что он случайно выпал и не попал в камин. Я думаю, что это страница из дневника. Почерк несомненно дядин.
Холмс подвинул лампу, и мы оба наклонились над листом, очевидно, вырванным из записной книжки.
Наверху была надпись: «Март, 1869», а внизу стояли следующие загадочные слова:
«4-го. Хадсон прибыл. Прежние убеждения.
7-го. Зернышки посланы Маккали, Парамору и Джону Свэйну из Сент-Августина.
9-го. Маккали устранился.
10-го. Джон Свэйн устранился.
12-го. Навестили Парамора. Все благополучно».
— Благодарю вас, — сказал Холмс, складывая бумагу и возвращая ее нашему посетителю. — А теперь вам нельзя терять ни одной секунды. Нам некогда даже поговорить о том, что вы рассказали мне. Отправляйтесь сейчас же домой и действуйте.
— Что я должен делать?
— Сделайте только одно немедленно. Положите бумагу, которую вы только что показали нам, в описанную вами медную шкатулку. Положите туда же записку, где скажете, что все остальные бумаги сожжены вашим дядей, и это единственная, оставшаяся целой. Надо написать так, чтобы слова внушили доверие. Сделав это, поставьте сейчас же шкатулку на солнечные часы. Вы понимаете?
— Да.
— В настоящую минуту не помышляйте о мести. Я думаю, что суд поможет нам в этом отношении, а теперь нам надо плести сеть, тогда как их сеть сплетена уже давно. Прежде всего, надо удалить угрожающую вам опасность, а потом уже открыть тайну и наказать виновных.
— Благодарю вас, — сказал молодой человек, вставая и накидывая на себя плащ. — Вы влили в меня новую жизнь и возбудили надежду. Я поступлю по вашему совету.
— Не теряйте ни минуты. И, главное, будьте осторожны, так как я не сомневаюсь, что вам грозит большая опасность. Как вы едете обратно?
— По железной дороге с вокзала Ватерлоо.
— Еще нет девяти часов. На улицах много народа, так что, надеюсь, вы в безопасности. Но все-таки будьте как можно осторожнее.
— Со мной револьвер.
— Это хорошо; завтра я займусь вашим делом.
— Так, значит, вы приедете в Хоршэм?
— Нет. Тайна вашего дела кроется в Лондоне. Я буду искать ее здесь.
— Так я зайду к вам денька через два и расскажу про шкатулку и бумаги. Я последую всем вашим советам.
Он пожал нам руки и вышел из комнаты. На улице ветер завывал по-прежнему, и дождь хлестал в окна. Дикий, страшный рассказ словно был занесен к нам разъяренной стихией, которая снова поглотила его.
Шерлок Холмс несколько времени сидел молча, опустив голову на грудь и устремив взгляд на пламя и камине. Затем он зажег трубку и, опершись локтями на колени, стал следить за голубыми кольцами табачного дыма, поднимавшимися к потолку.
— Мне кажется, Ватсон, — сказал он, — что это самое фантастическое дело изо всех, за которые нам приходилось браться.
— За исключением разве «Знака четырех».
— Пожалуй! Но, по-моему, этому Джону Опеншоу угрожает бо́льшая опасность.
— А составили вы уже себе какое-нибудь мнение относительно угрожающей опасности?
— Да тут и вопроса быть не может.
— В чем же состоит эта опасность? Кто этот «К. К. К.»? Почему он преследует эту несчастную семью?
Шерлок Холмс закрыл глаза, облокотился на спинку стула и сложил вместе кончики пальцев.
— Идеальный мыслитель, — сказал он, — на основании одного факта выводит не только всю цепь предшествовавших ему событий, но и последующие результаты. Как Кювье мог вполне правильно описать животное по одной его кости, так и мыслитель, вполне уяснив себе одно звено в цепи явлений, должен уметь выяснить все то, что предшествовало им, и что следует за ними. Но для достижения полного успеха мыслителю необходимо воспользоваться всеми представляющимися ему фактами; для этого, согласитесь, надо знать все, а это даже в наши дни энциклопедического образования встречается очень редко. Однако человек может знать все то, что полезно для его дела, и я всегда стремился достичь этого. Насколько я помню, вы в начале нашей дружбы определили очень точно сумму моих знаний.
— Да, — ответил я, смеясь. — Свидетельство вышло довольно странное. Философия, астрономия и политика — ноль. Ботаника — посредственно, геология — отлично во всем, что касается грязи на расстоянии пятидесяти миль от Лондона; химия — много знаний, но без всякой системы; анатомия — отсутствие систематических знаний; поразительное знание сенсационной литературы и криминальной хроники; скрипач, боксер, фехтовальщик, юрист и самоотравитель кокаином и табаком. Вот, кажется, главнейшие результаты моего анализа.
Холмс рассмеялся.
— Ну, и теперь, как тогда, я скажу, что человеку следует держать на своем умственном чердаке всю нужную ему мебель, а остальное можно спрятать в кладовую — библиотеку, откуда он может достать, что понадобится. Для выслушанного нами сейчас дела придется пустить в ход все ресурсы. Пожалуйста, передайте мне американский энциклопедический словарь на букву «К», который стоит на полке. Благодарю вас. Теперь посмотрим, не удастся ли нам вывести какое-нибудь заключение. Во-первых, у нас есть много оснований предполагать, что полковник Опеншоу имел серьезный повод уехать из Америки. Люди его возраста не любят менять своих привычек и не так охотно переселяются из чудного климата Флориды в английский провинциальный городок. Его стремление к уединению заставляет предполагать, что он боялся кого-то или чего-то. Приняв эту гипотезу, мы можем утверждать, что эта боязнь и была причиной его отъезда из Америки. Узнать, чего именно он боялся, мы можем путем исследования ужасных писем, полученных им и его наследниками. Обратили вы внимание на штемпеля писем?
— Первое было из Пондишерри, второе — из Данди, а третье — из Лондона.
— Из восточной окраины Лондона. Какое вы выводите заключение из этого?
— Все приморские места. Написаны эти письма на борту судна.
— Превосходно. Вот у нас есть уже ключ. По всем вероятиям, автор письма находился на борту судна. Теперь обсудим другие обстоятельства. Между получением письма с угрозой из Пондишерри и смертью адресата прошло семь недель; после письма, присланного из Данди, до смерти получившего его — три или четыре дня. Что это может означать?
— Разница расстояний.
— Но ведь и письмо шло дольше.
— Тогда отказываюсь понять.
— Можно предположить, что судно, на котором находились авторы или автор писем, парусное. Они отсылали свое странное предостережение прежде, чем отправлялись сами для выполнения своей миссии. Видите, как быстро последовало исполнение угрозы, содержавшейся в письме из Данди. Если бы они ехали из Пондишерри на пароходе, то приехали бы почти одновременно с письмом. Однако прошло семь недель. Мне кажется, эти семь недель указывают на то, что письмо было привезено пароходом, а автор письма прибыл на парусном судне.
— Очень возможно.
— Не только возможно, но вероятно. Теперь вы можете судить, почему я так торопил молодого Опеншоу и уговаривал его быть как можно осторожнее. Удар всегда разражался по истечении того времени, которое было нужно для переезда. На этот раз письмо получено из Лондона, и потому нельзя рассчитывать на отсрочку.
— Боже милостивый! — вскричал я. — Что может значить это беспощадное преследование?
— Бумаги, находившиеся у Опеншоу, очевидно, имеют громадное значение для того или тех, кто прибыл на парусном судне. Мне кажется очевидным, что их несколько человек. Один человек не мог подстроить двух смертей так, чтобы обмануть следователя. Их несколько, и это люди предприимчивые и смелые. Они во что бы то ни стало решили завладеть нужными бумагами, кому бы они ни принадлежали. Таким образом, вы видите, что «К. К. К.» — вовсе не инициалы какой-нибудь отдельной личности, а эмблема целого общества.
— Какого общества?
— Вам никогда не приходилось слышать, — сказал Шерлок Холмс, наклоняясь ко мне и понижая голос, — о Ку-Клукс-Клане?
— Никогда.
Холмс стал перелистывать лежавшую у него на коленях книгу.
— Вот, — проговорил он, — «Ку-Клукс-Клан». Название, данное вследствие некоторого сходства со звуком, слышимым при разряжении ружья. Это ужасное тайное общество было основано после гражданской войны бывшими военными-конфедератами в южных штатах и имело отдельные комитеты в различных местностях страны — в Теннесси, Луизиане, обеих Каролинах, Джорджии и Флориде. Общество преследовало политические цели, терроризируя сторонников освобождения негров, убивая и изгоняя своих противников. Члены общества предупреждали намеченных ими жертв, посылали им фантастические, но уже ставшие известными предупреждения в виде дубовых листьев, дынных семечек или апельсинных зернышек. Человек, получивший это предостережение, должен был или открыто отказаться от своих воззрений, или бежать из страны. Если он решался сопротивляться, то его постигала неминуемая смерть, наступавшая обыкновенно странным и непредвиденным образом. Организовано общество было превосходно, так что едва ли найдется хоть один случай, когда жертве удалось спастись, а полиции найти убийц. Общество процветало в продолжении нескольких лет, несмотря на все усилия правительства Соединенных Штатов и лучших классов населения юга к искоренению его. Наконец это движение внезапно прекратилось в 1869 году, хотя эпизодически давало о себе знать и после этого времени…
— Заметьте, — сказал Холмс, откладывая книгу, — внезапное прекращение действий общества совпадает как раз с отъездом из Америки Опеншоу. Он увез бумаги, и потому нет ничего удивительного в том, что он и его семья находятся во власти неумолимых врагов. Вы понимаете, что в этих бумагах могут быть упомянуты некоторые из высокопоставленных людей, и, может быть, многие не уснут спокойно, пока не получат этих документов.
— Так, значит, виденная нами страничка…
— Именно такая, какой следовало ожидать. Если я не ошибаюсь, там было написано: «Зернышки посланы А, В и С», то есть им послано предостережение от общества. Потом сказано, что «А» и «В» «устранились», то есть уехали, а «С» «навестили»; по всем вероятиям, дело кончилось для него плохо. Ну, я думаю, доктор, нам удастся пролить свет на это темное дело, а молодой Опеншоу может спастись, только исполнив мой совет. Теперь же нам нечего больше делать, а потому передайте мне скрипку и постараемся хоть на полчаса забыть об отвратительной погоде и еще более отвратительных действиях наших ближних.
К утру погода прояснилась, и лучи солнца прорывались сквозь туман, окутывавший громадный город. Шерлок Холмс сидел за завтраком, когда я спустился вниз.
— Извините, что не дождался вас, — сказал он. — Полагаю, что мне придется много поработать по делу Опеншоу.
— Что вы думаете предпринять? — спросил я.
— Все будет зависеть от того, что мне удастся узнать. Может быть, придется ехать в Хоршэм.
— Вы не сразу поедете туда?
— Нет, сначала попробую узнать что-нибудь в Сити. Позвоните, пожалуйста, чтобы горничная принесла кофе.
В ожидании кофе я взял со стола газету и стал просматривать ее. Вдруг взгляд мой упал на одну из заметок, и кровь застыла у меня в жилах.
— Холмс! Вы опоздали! — крикнул я.
— А! — сказал он, ставя чашку на стол. — Я опасался этого. Как было дело?
Он говорил спокойно, но я видел, что он глубоко взволнован.
— Мне бросилась в глаза фамилия Опеншоу и название заметки: «Трагический случай у моста Ватерлоо». Вот что пишут: «Вчера вечером, между девятью и десятью часами, констебль Кук, стоявший на посту у моста Ватерлоо, услышал крик о помощи и всплеск тела, упавшего в воду. Ночь была чрезвычайно темная и бурная, так что, несмотря на старания некоторых из прохожих, все попытки спасти утопавшего оказались напрасными. С помощью речной полиции удалось, однако, вытащить тело из воды. Утопленник оказался, судя по найденному у него в кармане конверту, Джоном Опеншоу, жившим в Хоршэме. Предполагают, что, торопясь к последнему поезду, отходящему от станции Ватерлоо, молодой человек и темноте сбился с пути и попал на одну из речных пристаней. На теле не оказалось знаков насилия, так что нет никакого сомнения в том, что покойный стал жертвой несчастного случая. Властям следовало бы обратить внимание на состояние речных пристаней».
Несколько времени мы сидели молча. Я никогда не видел Холмса так сильно потрясенным.
— Это задевает мое самолюбие, Ватсон, — наконец проговорил он. — Конечно, это мелкое, низменное чувство, но все же я чувствую себя оскорбленным. Теперь это становится моим личным делом и, если Бог даст мне здоровья, я поймаю эту шайку. Он пришел ко мне за помощью, а я послал его на смерть…
Холмс вскочил с места и в сильном волнении стал расхаживать по комнате. Он нервно сжимал свои длинные тонкие руки.
— Хитрые черти! — крикнул он. — Как это им удалось завести его туда? Набережная не по дороге на станцию. На мосту, даже в такую ночь, конечно, было слишком много людей для исполнения их замысла. Ну, Ватсон, посмотрим еще, на чьей стороне будет победа. Я ухожу.
— В полицию?
— Нет. Я сам себе полиция. Я сотку сначала паутину, а потом полицейские могут ловить мух, если желают. Не раньше.
Весь день я был занят и только поздно вечером вернулся на Бейкер-стрит. Шерлока Холмса еще не было дома. Около десяти часов он, бледный и усталый, вошел в комнату, подошел к буфету и, отломив кусок хлеба, жадно съел его, запив водой.
— Вы голодны? — спросил я.
— До смерти. Я совсем забыл, что ничего не ел с утра…
— Ничего?
— Ни крошки. Времени не было.
— А как дело? Удачно?
— Да.
— Вы нашли ключ?
— Я держу их всех в руках. Молодой Опеншоу не долго останется неотомщенным. Знаете что, Ватсон, мы пошлем им предостережение их же дьявольским способом.
Он вынул из буфета апельсин, разделил его на части, вынул зернышки, отобрал из них пять штук и положил в конверт. Внутри конверта он написал: «III. X. за Дж. О.»; потом запечатал конверт и надписал: «Капитану Джеймсу Калхуну, судно «Одинокая звезда», Саванна, Джорджия».
— Это будет ожидать его в порту, — смеясь, проговорил он. — Пожалуй, придется ему провести бессонную ночь. Убедиться, что его ждет та же судьба, что и Опеншоу.
— А кто такой этот капитан Калхун?
— Предводитель шайки. Сначала разделаюсь с ним, а потом доберусь и до других.
— Как вам удалось открыть шайку?
Шерлок Холмс вынул из кармана большой лист бумаги, весь испещренный числами и именами.
— Я целый день просматривал отчеты «Ллойда» и старые газеты, следя за всеми судами, которые приходили в Пондишерри и уходили оттуда в январе и феврале 1883 года. Упомянуто было тридцать шесть судов. Одно из них — «Одинокая звезда» — сразу привлекло мое внимание: помечено оно было вышедшим из Лондона, а такое прозвище дается одному из американских штатов.
— Кажется, Техасу.
— Не знаю наверно, но только я решил, что судно американское.
— Ну, и что же?
— Я стал просматривать сведения о движении судов в Данди, и когда увидел, что судно «Одинокая звезда» было там в 1885 году, мое подозрение обратилось в уверенность. Тогда я осведомился насчет судов, находящихся в настоящее время в Лондоне.
— Ну?
— «Одинокая звезда» прибыла сюда на прошлой неделе. Я спустился к Альберт-доку и узнал, что сегодня утром судно вышло назад в Саванну. Я телеграфировал в Грейвсенд и узнал, что оно прошло там; так как ветер попутный, то, наверно, они находятся теперь вблизи острова Уайт.
— Что же вы теперь будете делать?
— О, он у меня в руках! Он и два штурмана — единственные американцы на судне. Остальные — финны и немцы. Знаю, что всех троих не было на судне в прошлую ночь. Это сказал мне портовый грузчик. К тому времени, как их парусное судно доплывет до Саванны, почтовый пароход доставит это письмо, а телеграф сообщит полиции Саванны, что троих джентльменов требуют сюда по обвинению в убийстве!
Но лучшие человеческие планы могут расстроиться, и убийцам Джона Опеншоу не пришлось получить апельсинных зернышек, которые должны были доказать им, что они будут иметь дело с человеком таким же хитрым и энергичным, как они сами. В тот год экваториальные штормы отличались особой продолжительностью и силой. Долго мы ожидали известий об «Одинокой звезде», но так и не дождались их. Наконец до нас дошли слухи, что где-то далеко в Атлантическом океане на волнах был виден обломок кормы судна с буквами «О. З.» — и это все, что мы знаем о судьбе «Одинокой звезды».
Человек с уродливой губой
Айза Уитни, брат покойного Элиаса Уитни, директора колледжа Святого Георгия, был страстным курильщиком опиума. Курить он начал еще в колледже, когда прочитал описание грез и впечатлений Де Куинси под влиянием опиума[19] и решился испытать их собственным опытом. Как и многие другие, он убедился, что приобрести какую-либо привычку гораздо легче, чем бросить ее, и в продолжение многих лет был рабом своей страсти, предметом ужаса и сожаления для всех своих друзей и родных. Я так и вижу перед собой его желтое одутловатое лицо с опущенными веками, с сузившимися зрачками. Он казался развалиной некогда красивого человека.
Однажды вечером — дело было в июне 1889 года — в моей квартире внезапно раздался звонок, как раз в то время, когда начинаешь уже зевать и посматривать на часы. Я приподнялся на стуле; жена опустила работу на колени, и выражение неудовольствия показалось на лице ее.
— Верно, пришли звать к больному! — сказала она. — Тебе придется выйти из дома.
В ответ я только простонал, потому что недавно вернулся домой после целого дня утомительной работы.
До нас донесся стук отпираемой входной двери, перешептывание и чьи-то быстрые шаги. Дверь в нашу комнату поспешно отворилась. Вошла дама в темной одежде, под черной вуалью.
— Извините меня, что пришла так поздно, — начала она, потом, внезапно теряя всякое самообладание, быстро бросилась к моей жене, обняла ее и зарыдала у нее на плече.
— Ах, у меня такое горе! — проговорила она. — Помогите мне!
— Как, это ты, Кейт Уитни! — сказала моя жена, поднимая вуаль гостьи. — Как ты испугала меня, Кейт! Я не узнала тебя.
— Я не знала, что сделать, и потому пришла к тебе, — ответила Кейт.
Это обычное явление: все, у кого есть горе, приходят к моей жене, словно птицы, слетающиеся на огонь маяка.
— И очень хорошо сделала. Ну, присядь же, выпей вина с водой и расскажи нам все как следует. Может быть, ты хочешь, чтобы я отослала Джеймса спать?
— О, нет, нет. Мне нужен также совет доктора и его помощь. Дело идет об Айзе. Вот уже два дня, что его нет дома. Я так боюсь за него!
Не в первый раз она говорила нам о своих тревогах насчет мужа, — мне как доктору, жене как старинной подруге по школе. И теперь, насколько было можно, мы старались успокоить и утешить ее. Знает она, где может быть ее муж? Можем ли мы вернуть его ей?
Оказалось, что это вполне возможно. Кейт знала, что в последнее время он курил опиум в одной из отдаленнейших трущоб Сити. Обыкновенно его отсутствие продолжалось только один день, и к вечеру он возвращался домой усталым и разбитым. Но теперь прошло уже двое суток, и он, без сомнения, лежит в «Золотом слитке», на Апер-Суондем-лейн, среди подонков столицы, упиваясь ядом или высыпаясь после курения. Но что может она сделать, она — молодая, застенчивая женщина? Как пробраться туда и вырвать из притона мужа, окруженного разными негодяями?
Оставался только один исход: мне следовало идти с ней. А впрочем, зачем идти ей? Я лечил Айзу Уитни и мог иметь на него влияние как доктор. Без нее я лучше сумею управиться с ним. Я дал ей слово, что пришлю ее мужа домой в кебе через два часа, если найду его по данному ею адресу. Через десять минут я покинул удобное кресло и уютную комнату и ехал по делу, казавшемуся мне довольно странным, однако не настолько, насколько это оказалось в действительности.
Сначала все шло благополучно. Апер-Суондем-лейн — грязный переулок, идущий вдоль высокой набережной северного берега реки на восток, к Лондонскому мосту. Я нашел разыскиваемый мной притон между какой-то грязной лавчонкой и кабаком. Спускаться в нее пришлось по крутой лестнице. Я велел кучеру подождать меня и спустился по ступенькам, вытоптанным посредине ногами курильщиков опиума. При свете мигающей масляной лампочки, висевшей над дверью, я нащупал ручку двери и вошел в длинную низкую комнату, насквозь пропитанную густым дымом и уставленную деревянными койками наподобие эмигрантского судна.
Во мраке еле можно было рассмотреть людей, лежавших в самых фантастических позах, с приподнятыми коленями, закинутыми головами, торчащими вверх подбородками. Там и сям взгляд темных потухших глаз устремлялся на нового посетителя. В темноте видно было, как вспыхивали маленькие красные огоньки, то разгораясь, то потухая, смотря по тому, увеличивалось или уменьшалось количество яда в металлических трубках. Большинство курильщиков молчало, но некоторые бормотали что-то про себя, а иные разговаривали между собой странным, тихим, монотонным голосом, то порывисто, то внезапно умолкая, причем каждый бормотал свое, не обращая внимания на слова соседа. В дальнем углу комнаты стояла маленькая жаровня с горящими угольями. Перед ней на деревянном стуле с тремя ножками сидел высокий худощавый старик и, подперев руками голову, смотрел в огонь.
Когда я вошел, смуглый малаец подскочил ко мне с трубкой и опиумом и указал мне свободную койку.
— Благодарю, я не останусь здесь, — сказал я. — Тут у вас мой друг, мистер Айза Уитни. Мне нужно поговорить с ним.
Справа от меня послышались восклицания, я всмотрелся во мраке и увидел Уитни, бледного, угрюмого, с нечесаными волосами.
— Боже мой! Это Ватсон, — сказал он. В настоящую минуту он испытывал реакцию, и нервы у него были страшно разбиты. — Который теперь час, Ватсон?
— Скоро одиннадцать.
— А число?
— Пятница, 19 июня.
— Боже мой! Я думал, сегодня среда. Да и наверно среда. Зачем вы пугаете меня?
Он закрыл лицо руками и зарыдал беспомощно.
— Говорю вам, сегодня пятница. Ваша жена ждет вас целых два дня. Как вам не стыдно!
— Да мне и стыдно. Но только вы все перепутали, Ватсон. Я тут несколько часов, три-четыре трубки… уж, право, не помню сколько. Но я пойду домой с вами. Я не хочу пугать Кейт… мою бедную маленькую Кейт. Дайте мне руку. У вас есть кеб?
— Да, ждет меня.
— Ну, так я поеду с вами. Но надо заплатить. Узнайте, сколько я должен, Ватсон. Я совсем размяк. Ничего не могу делать.
Я пошел по узкому проходу среди двойного ряда спящих, задерживая дыхание, чтобы не вдыхать одуряющих ядовитых паров, и стал отыскивать хозяина. Проходя мимо высокого человека, сидевшего у жаровни, я почувствовал, что меня дернули за платье и кто-то шепнул мне: «Пройдите мимо и потом обернитесь».
Я отчетливо расслышал эти слова и оглянулся. Сказать их мог только старик, но он сидел по-прежнему, сгорбленный, весь в морщинах. Трубка с опиумом повисла у него между колен, как бы вывалившись из его обессилевших рук. Я сделал два шага вперед, снова обернулся и еле удержался, чтобы не вскрикнуть от изумления. Старик повернулся ко мне так, что только я один мог видеть его. Стан его выпрямился, морщины исчезли, потухшие глаза засверкали — перед огнем сидел никто иной, как Шерлок Холмс и посмеивался над моим удивлением. Он сделал мне украдкой знак, чтобы я подошел к нему, и лицо его опять приняло старческий вид.
— Холмс, — шепнул я, — что вы делаете в этой трущобе?
— Говорите как можно тише, — ответил он. — Слух у меня отличный. Освободитесь, пожалуйста, от вашего пьянчуги. Мне очень бы хотелось поговорить с вами.
— У меня есть кеб.
— Так пошлите домой вашего друга в этом кебе. С ним ничего не случится. Пошлите с кучером записку вашей жене, что вы со мной. Подождите меня на улице, я выйду через пять минут.
Трудно отказать Шерлоку Холмсу в чем бы то ни было: требования его всегда выражены так определено и решительно. К тому же я чувствовал, что, усадив Уитни в кеб, я выполню свою миссию, а ничего я так не люблю, как принимать участие в странных приключениях моего друга, составлявших обыкновенное его времяпрепровождение. В несколько минут я написал записку, заплатил за Уитни, посадил его в кеб, который сразу скрылся в темноте. Вскоре из притона появилась дряхлая фигура старика, и я пошел с Шерлоком Холмсом. Несколько времени он шел сгорбившись, неверными шагами, но потом, быстро оглядевшись вокруг, вдруг выпрямился и разразился веселым смехом.
— Вероятно, вы думаете, Ватсон, что, вдобавок к впрыскиваниям кокаина и к другим моим слабостям, осуждаемым вами с медицинской точки зрения, я стал еще курить опиум?
— Действительно, я был удивлен, увидя вас в этом притоне.
— Не больше меня, когда я увидел вас.
— Я пришел искать друга.
— А я врага.
— Врага?
— Да, одного из моих естественных врагов, или, вернее сказать, мою естественную задачу. Короче сказать, Ватсон, я занят чрезвычайно интересным делом и надеялся узнать кое-что из бессвязной болтовни этих пьяниц, что я делал и прежде. Если бы меня узнали в этой трущобе, я мог бы поплатиться жизнью, так как я не раз пользовался этим способом, и негодяй малаец поклялся отомстить мне. В задней стене этого здания есть потайная дверь вблизи пристани Святого Павла, которая могла бы порассказать многое о тех странных предметах, которые «выходят» через нее в безлунные ночи.
— Что вы говорите! Неужели трупы?
— Да, трупы, Ватсон. Мы с вами стали бы богачами, если бы получали по тысяче фунтов за каждого несчастного, погибающего в этой трущобе. Это самый ужасный притон на всем берегу реки. Боюсь, что Невилл Сент-Клер не выйдет отсюда никогда.
Он приложил ко рту два пальца и свистнул. В ответ послышался такой же резкий свист, а затем шум колес и топот лошадиных копыт.
— Ну, что же, Ватсон, — сказал Холмс, когда к нам подъехал экипаж с двумя фонарями, отбрасывавшими яркие полосы света. — Поедете вы со мной?
— Если могу быть полезен вам.
— О, верный товарищ всегда может пригодиться. А летописец тем более. В моей комнате в «Кедрах» две постели.
— В «Кедрах»?
— Да, это дом мистера Сент-Клера. Я живу там в настоящее время.
— Где же это?
— Близ Ли, в Кенте. Нам придется ехать семь миль.
— Ничего не понимаю.
— Конечно. Я объясню вам сейчас все. Садитесь! Ну, Джон, нам вас не нужно. Вот вам полкроны. Ждите меня завтра около одиннадцати. Отпустите вожжи! Вот так.
Он хлестнул лошадь, и мы понеслись по бесконечным темным пустынным улицам, постепенно расширявшимся, пока не очутились на широком мосту с перилами, под которым медленно текла мутная река. За мостом лежали такие же улицы с каменными и кирпичными домами. Царившая в них тишина нарушалась только тяжелыми, размеренными шагами полицейских да песнями и криками запоздавших гуляк. По небу медленно позли черные тучи, по временам несколько звезд слабо мерцали между ними. Холмс правил молча, опустив голову на грудь. Он казался погруженным в глубокое раздумье. Я сидел рядом с ним, думая о том, какое дело так занимает его, и в то же время не желая нарушать течение его мыслей. Мы проехали несколько миль и приближались к пригородным особнякам, когда он вдруг встряхнулся, пожал плечами и зажег трубку с видом человека, убедившегося, что он поступает как следует.
— Вы одарены замечательным умением молчать, Ватсон, — сказал он, — и прямо незаменимы в этом отношении. Даю вам слово, для меня очень важно иметь вблизи человека, с которым можно поговорить, а то в голове у меня бродят не очень приятные мысли. Я придумывал, что бы сказать этой милой молодой женщине, когда она встретит меня сегодня вечером.
— Вы забываете, что я ничего не знаю.
— У меня как раз хватит времени рассказать вам все, пока мы доедем до Ли… Дело кажется до смешного простым, а между тем, не знаю, как за него взяться. Нитей очень много, но я не могу ухватиться ни за одну из них. Ну, расскажу вам подробно все дело, Ватсон. Может, вам удастся набрести на огонек в окружающем меня мраке.
— Рассказывайте.
— Несколько лет тому назад — а именно в мае 1884 года — в Ли появился джентльмен, очевидно с большими средствами — Невилл Сент-Клер. Он нанял большую виллу, развел красивый сад и вообще зажил отлично. Постепенно он приобрел много друзей и в 1887 году женился на дочери местного пивовара, от которой имеет теперь двух детей. Определенных занятий у него нет, но он принимает участие в нескольких предприятиях и каждый день ездит в город, возвращаясь с поездом в 5:14 из Кэннон-стрит. Мистеру Сент-Клеру теперь 37 лет. Он ведет скромный образ жизни, хороший муж, любящий отец, очень популярен среди знающих его. Могу еще прибавить, что долгов у него всего на 88 фунтов 10 шиллингов, а в банке на текущем счету — 220 фунтов стерлингов. Поэтому нет никакого основания предполагать каких-либо денежных затруднений.
В прошлый понедельник мистер Невилл Сент-Клер отправился в город раньше обыкновенного. Перед отъездом он сказал, что у него два важных дела в городе, и обещал привезти кубики своему маленькому сыну. Случайно в тот же день жена его получила телеграмму, что на ее имя в Абердинской судоходной компании получена небольшая, очень ценная посылка, которую она ожидала уже давно. Если вы хорошо знакомы с Лондоном, то, наверное, знаете, что контора этой судоходной компании находится на Фресно-стрит, которая выходит к Апер-Суондем-лейн, где вы нашли меня сегодня. Мисс Сент-Клер отправилась после завтрака в Сити, сделала несколько покупок, зашла в контору судоходной компании, получила посылку и в 4 часа 35 минут шла к станции железной дороги по Суондем-лейн. Вы следите за моим рассказом?
— Да, пока все вполне ясно.
— Если помните, в понедельник было очень жарко. Миссис Сент-Клер шла медленно, оглядываясь, нет ли вблизи кеба, так как местность не нравилась ей. Внезапно она услышала крик и вся похолодела, увидев мужа, смотревшего на нее из окна второго этажа какого-то дома и, как ей показалось, манившего ее рукой к себе. Окно было открыто, и она ясно разглядела лицо мужа, показавшееся ей чрезвычайно взволнованным. Он отчаянно жестикулировал, затем исчез так внезапно, как будто его насильно оттащили от окна. Одно обстоятельство не ускользнуло от ее зоркого женского глаза: хотя на муже был темный сюртук, в котором он уехал из дома, но не видно было ни крахмального воротничка, ни галстука.
Уверенная в том, что с мужем случилось что-то неладное, миссис Сент-Клер бросилась вниз по лестнице — так как дом этот был не что иное, как притон, в котором вы видели меня сегодня, — и, пробежав через комнату, выходящую на улицу, хотела подняться в первый этаж. Но внизу лестницы ее встретил негодяй малаец, о котором я говорил вам, и с помощью слуги-датчанина вытолкал ее на улицу. Охваченная безумным ужасом, она бросилась бежать по аллее и, к величайшему счастью, на Фресно-стрит встретила несколько констеблей, совершавших обход под начальством инспектора. Последний, с двумя полицейскими, пошел с миссис Сент-Клер, и, несмотря на упорное сопротивление хозяина, все они вошли в комнату, из окна которой она видела мужа. Но там не оказалось и следа его. Во всем этаже нашли только какого-то калеку ужасного вида, который, как кажется, живет тут. И он, и малаец клялись, что в передней комнате никого не было в этот день. Они говорили так уверенно, что инспектор стал сомневаться, не ошиблась ли миссис Сент-Клер, как вдруг она с криком бросилась к небольшому деревянному ящику, стоявшему на столе, и сорвала с него крышку. Оттуда выпали кубики, — игрушка, которую ее муж обещал привезти сыну из города.
Это открытие и смущение, выказанное при этом калекой, убедили инспектора в серьезности дела. Комнаты были тщательно обысканы, и результатом явилось предположение об ужасном преступлении.
Передняя комната, обставленная как гостиная, вела в маленькую спальню, выходившую на задворки одной из верфей. Между верфью и окном спальни есть узкий канал, сухой во время отлива, но наполняющийся водой в прилив, по крайней мере на четыре с половиною фута. Окно в спальне широкое и открывается снизу. При осмотре на подоконнике оказались следы крови; капли крови виднелись также и на деревянном полу комнаты. За занавеской, в передней комнате, была свалена одежда мистера Невилла Сент-Клера: сапоги, носки, шляпа, часы, — все за исключением сюртука. На одежде не было заметно никаких следов преступления. Что же касается самого мистера Невилла, то остается предполагать, что он мог исчезнуть только через окно, причем кровавые пятна на подоконнике указывают на то, что вряд ли он мог спастись вплавь, так как в то время должен был быть сильный прилив.
Теперь обратимся к негодяям, на которых может пасть подозрение. Малаец известен как человек самой плохой репутации, но из рассказа миссис Сент-Клер мы знаем, что он был внизу лестницы через несколько секунд после появления ее мужа у окна, так что он является разве только соучастником преступления. Он говорит, что ничего не знает ни о преступлении, ни о Хью Буне и не может объяснить появления одежды Сент-Клера в квартире своего жильца.
Вот все, что известно о малайце. Что же касается до страшного калеки, Хью Буна, то он живет над притоном и, несомненно, последний видел Сент-Клера. Его отвратительное лицо известно всем бывающим в Сити. Он профессиональный нищий, хотя торгует восковыми спичками, чтоб избежать преследований полиции. Как вы знаете, на улице Треднидл-стрит в стене есть ниша. Бун ежедневно сидит там, поджав ноги, и предлагает прохожим свой небольшой запас спичек. Его жалкий вид вызывает сострадание добрых людей, и монеты так и сыплются в засаленную шапку, лежащую около него на мостовой. Я часто наблюдал за этим малым, когда еще не думал, что придется иметь дело с ним, и всегда удивлялся, сколько денег набирал он в короткое время. Его наружность невольно бросается в глаза. Целая шапка ярко-рыжих волос, бледное лицо, обезображенное ужасным шрамом, захватывающим верхнюю губу, подбородок как у бульдога и проницательные темные глаза, составляющие странный контраст с цветом волос, — все это выделяет его из общего уровня нищих, равно как и его остроумные ответы на шутки прохожих. Таков человек, который живет в известном нам притоне и последним видел Сент-Клера.
— Но что же мог сделать калека с человеком в полном расцвете сил? — заметил я.
— Он калека только в том отношении, что хром на одну ногу; в общем же это, кажется, сильный, хорошо развитой человек. Вы, Ватсон, как врач, конечно, знаете, как часто слабость одного члена вознаграждается необычайной силой других.
— Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.
— При виде крови миссис Сент-Клер лишилась чувств, и полиция отправила ее домой в кебе, так как ее присутствие не могло помочь розыскам. Инспектор Бартон тщательно обыскал все помещение, но ничего не выяснил. Сделали ошибку, что не сразу арестовали Буна и дали ему возможность переговорить с малайцем. Однако скоро спохватились и исправили эту ошибку. Буна арестовали и обыскали, но не нашли никаких улик против него. Правда, на правом рукаве рубашки у него оказались следы крови, но он показал палец, на котором виднелся порез, и объяснил, что, по всем вероятиям, следы крови на подоконнике являются следствием этого пореза, так как он подходил к окну, когда у него шла кровь из пореза. Он упорно утверждал, что никогда не видел мистера Сент-Клера, и клялся, что совершенно не знает, каким образом платье этого джентльмена попало в его комнату. Что же касается до слов миссис Сент-Клер о появлении у окна ее мужа, то это или почудилось ей, или она просто помешалась. Его увели, причем он громко протестовал против насилия, а инспектор остался ожидать отлива в надежде открыть что-либо.
Ожидания его увенчались успехом, хотя он нашел не то, что ожидал.
В канале нашли не самого Невилла Сент-Клера, а его сюртук. И как вы думаете, что было в кармане сюртука?
— Представить себе не могу.
— Да, трудно угадать. Карманы были набиты пенсами и полу пенсами — 421 пенс и 271 полу пенс. Неудивительно, что прилив не унес сюртука. Человеческое тело — дело иное. Между верфью и домом сильное течение. Понятно, что тяжелый сюртук остался на дне, а тело унесено течением в реку.
— Но ведь другие вещи остались в комнате. Неужели же на теле был только сюртук?
— Нет, сэр, но этому можно найти объяснение. Предположим, что Бун выбросил из окна Невилла Сент-Клера так, что никто не видел этого. Что же дальше? Наверно, ему пришла в голову мысль, что надо отделаться от улик в виде платья. Он схватывает сюртук и уже готов выбросить его в окно, как вдруг вспоминает, что сюртук не опустится на дно, а всплывет наверх. Времени у него мало, так как он слышит суматоху на лестнице, слышит, как жена Сент-Клера требует, чтобы ее пустили к мужу, а может быть, и малаец, сообщник его, успел предупредить его о приближении полиции. Нельзя терять ни одного мгновения. Он бросается в укромный уголок, где спрятаны его сбережения, и набивает карманы сюртука попавшимися ему под руку монетами. Затем он выбрасывает сюртук и хочет сделать то же с остальными вещами, но слышит шум шагов на лестнице и еле успевает захлопнуть окно до появления полиции.
— Это правдоподобно.
— Примем эту гипотезу за неимением лучшей. Бун, как я уже говорил вам, был арестован и приведен в полицейское управление, но против него нельзя ничего было сказать. В продолжение нескольких лет он известен как профессиональный нищий, но ведет жизнь очень скромную. Так обстоит дело в настоящее время. Вопросы о том, что делал Невилл Сент-Клер в этой трущобе, что случилось с ним там, где он теперь, и какую роль играет в его исчезновении Кью Бун — остаются по-прежнему неразрешенными…
Пока Шерлок Холмс рассказывал мне подробности этого странного приключения, мы проехали мимо последних домов предместья громадного города и выехали на дорогу, тянувшуюся между двумя рядами заборов. Как раз в ту минуту, когда он окончил свой рассказ, мы увидели огоньки в домах двух деревень, лежавших по сторонам дороги.
— Мы въезжаем в Ли, — сказал Холмс. — За нашу короткую поездку мы проехали по трем английским графствам: начав с Миддлсекса, мы проехали частью по Суррей и заканчиваем в Кенте. Вот «Кедры». Там, под лампой, сидит женщина, которая, наверно, тревожно прислушивается к шуму копыт наших лошадей.
— Но отчего вы не ведете дела, сидя у себя на Бейкер-стрит? — спросил я.
— Потому что много справок приходится наводить здесь. Миссис Сент-Клер чрезвычайно любезно предоставила в мое распоряжение две комнаты, и можете быть уверены, что она радушно встретит моего друга и помощника. Очень неприятно мне встретиться с ней, не имея вестей о ее муже, Ватсон. Вот мы приехали. Тпру! Стой.
Мы остановились перед большой виллой, окруженной лугами. Конюх подбежал, чтобы взять лошадь, а мы с Холмсом пошли по усыпанной песком дорожке к дому. При нашем приближении дверь открылась, и на пороге показалась маленькая блондинка в светлом легком платье с отделкой из розового шифона на рукавах и вороте. Фигура ее ясно выделялась в потоке света, падавшего из дома, и вся она, одной рукой держась за дверь, другую приподняв от нетерпения, с наклоненным туловищем, с жадно устремленными вперед глазами и раскрытыми губами, казалась олицетворенным вопросом.
— Ну, что? Как? — спросила она.
Увидав, что нас двое, она радостно вскрикнула, но восклицание это перешло в стон, когда она заметила, что мой товарищ покачал головой и пожал плечами.
— Нет хороших вестей?
— Нет.
— А дурных?
— Тоже нет.
— И то слава Богу. Но входите же. Ведь вы, наверно, устали.
— Вот мой друг доктор Ватсон. Он был чрезвычайно полезен мне во многих важных делах, и, по счастливой случайности, мне удалось привезти его сюда и уговорить помочь мне в наших поисках.
— Очень рада вас видеть, — сказала она, горячо пожимая мне руку. — Надеюсь, вы извините, если найдете какие-нибудь беспорядки в доме, и примете во внимание неожиданно постигший нас удар.
— Сударыня, я отставной солдат, — ответил я, — да к тому же вам нечего извиняться. Я буду очень счастлив, если могу помочь вам и моему другу.
— Мистер Шерлок Холмс, — сказала она, вводя нас в ярко освещенную столовую, где на столе был приготовлен холодный ужин, — я хочу предложить вам несколько откровенных вопросов, на которые прошу вас дать такие же прямые и откровенные ответы.
— Извольте, сударыня.
— Не щадите моих чувств. Со мной не бывает ни истерик, ни обмороков. Я хочу выслушать ваше откровенное мнение.
— Насчет чего?
— Скажите, думаете ли вы в глубине души, что Невилл жив?
Шерлок Холмс, казалось, смутился.
— Говорите откровенно! — повторила миссис Сент-Клер, стоя перед Шерлоком Холмсом, сидевшим на стуле, и пристально смотря ему в глаза.
— Откровенно говоря, сударыня, я не думаю, чтобы он был жив.
— Вы думаете, что он умер?
— Да.
— Убит?
— Я не говорю этого. Может быть.
— Когда же он умер?
— В понедельник.
— Тогда, может быть, вы объясните мне, мистер Шерлок Холмс, каким образом я могла получить от него сегодня это письмо?
Шерлок Холмс вскочил со стула, словно от электрического удара.
— Что такое?! — закричал он.
— Да, сегодня.
Она, улыбаясь, показала ему клочок бумаги.
— Можно посмотреть?
— Пожалуйста.
Холмс поспешно схватил записку, положил ее на стол, разгладил и стал пристально рассматривать ее при свете лампы. Я встал с места и заглянул ему через плечо. Конверт был очень грубым, с грейвсендским штемпелем и помечен сегодняшним, вернее, вчерашним днем, так как было уже позже полуночи.
— Грубый почерк! — пробормотал Холмс. — Наверно, это не почерк вашего мужа, сударыня?
— Не его — на конверте, но письмо написано им.
— Я замечаю, что тому, кто подписывал конверт, пришлось справляться об адресе.
— Почему вы так думаете?
— Как видите, имя и фамилия написаны черными чернилами, которые высохли сами собой. Остальной адрес — какого-то серого цвета. Очевидно, тут прикладывали промокательную бумагу. Если бы весь адрес был написан сразу и промокательная бумага была приложена к нему, то часть его не была бы так черна. Кто-то написал сначала имя и фамилию и только через несколько времени прибавил адрес, которого не знал раньше. Конечно, это пустяк, но пустяки имеют важное значение. Дайте мне взглянуть на письмо. Ага! Здесь было вложено что-то.
— Да, кольцо. Его кольцо с печатью.
— Вы уверены, что это почерк вашего мужа?
— Да, один из его почерков.
— Как, один из его почерков?
— Он пишет так, когда торопится. В другое время его почерк совсем иной.
— «Не беспокойтесь, дорогая. Все кончится благополучно. Очевидно, тут вышло какое-то большое недоразумение, для выяснения которого придется потратить немало времени. Имейте терпение. Невилл», — написано карандашом на листке, вырванном из книги формата in octavo[20]. Гм! Отправлено сегодня в Грейвсенде человеком с грязным большим пальцем. Ага! Лицо, которое заклеивало конверт, если не ошибаюсь, жует табак. Вы не сомневаетесь, сударыня, что это почерк вашего мужа?
— Нисколько. Эти слова написаны Невиллом.
— А письмо послано сегодня из Грейвсенда! Ну, миссис Сент-Клер, тучи начинают расходиться, хотя не могу сказать, что опасность уже вполне прошла.
— Но ведь он жив, мистер Холмс?
— Если только это не ловкая подделка, чтобы направить нас на ложный след. Кольцо еще ничего не досказывает. Его могли отнять.
— Нет-нет, письмо написано им.
— Хорошо. Но ведь оно могло бы быть написано в понедельник, а послано сегодня.
— Это возможно.
— Ну, а за этот промежуток многое могло случиться.
— О, не разочаровывайте меня, мистер Холмс. Я знаю, что с ним ничего не случилось. При той симпатии, которая существует между нами, я бы почувствовала, если бы с ним произошло что-либо дурное. В тот самый день, когда я видела его в последний раз, он порезал себе палец в спальне. Я была в это время в столовой и бросилась наверх, так как была уверена, что с ним случилось что-то. Неужели вы думаете, что я не чувствовала бы его смерти, когда даже такой пустяк влияет на меня!
— Я видел на своем веку слишком много для того, чтобы не знать, насколько женская впечатлительность может быть иногда ценнее логического размышления. И это письмо, конечно, служит важным подтверждением вашего мнения. Но если ваш муж и в состоянии писать письма, то отчего он не с вами?
— Не знаю и не могу придумать.
— В понедельник, при отъезде, он не говорил ничего особенного?
— Нет.
— Вы очень удивились, увидя его на Суондем-лейн?
— Очень.
— Окно было открыто?
— Да.
— Так что он мог крикнуть вам?
— Да, мог.
— А между тем, насколько я помню, у него вырвалось только какое-то бессвязное восклицание?
— Да.
— Вы подумали, что он зовет на помощь?
— Да. Он взмахнул руками.
— Но, может быть, это был возглас удивления. Он мог всплеснуть руками от изумления, неожиданно увидев вас.
— Это возможно.
— Вам показалось, что его оттащили от окна?
— Он исчез так внезапно…
— Может быть, он просто отскочил от окна. Вы не видели, чтобы в комнате был еще кто-нибудь?
— Нет, но ведь отвратительный нищий признался, что был там, а малаец стоял внизу лестницы.
— Совершенно верно. Насколько вы могли разглядеть, ваш муж был одет как всегда?
— Да, но без воротничка и галстука. Я ясно видела, что шея у него была обнажена.
— Говорил он когда-нибудь с вами о Соундем-лейн?
— Никогда.
— Не было ли признаков, указывавших на то, что он курил опиум?
— Не было.
— Благодарю вас, миссис Сент-Клер. Это главные вопросы, требовавшие выяснения. Теперь мы поужинаем и затем удалимся в свои комнаты, так как завтра нам, быть может, предстоит много работы.
Нам была отведена большая комната с двумя кроватями. Я тотчас же разделся, чтобы заснуть, так как устал от вечерних приключений. Что же касается Шерлока Холмса, то когда у него бывало какое-нибудь загадочное дело, он мог не спать целыми сутками и даже неделями, обдумывая загадку, сопоставляя факты, обсуждая их со всех сторон и взвешивая данные. Я сейчас же понял, что и теперь он намеревается просидеть всю ночь. Он снял сюртук и жилет, надел синий халат и принялся ходить по комнате, собирая подушки с постели, диванов и кресел. С помощью этих подушек он устроил себе нечто вроде восточного дивана, сел на него, поджав ноги, и поставил перед собой пачку табаку и коробочку спичек.
При слабом свете лампы я видел его сидящим со старой глиняной трубкой во рту, с глазами, рассеянно устремленными в потолок, окруженным облаками голубого дыма, безмолвным, неподвижным. Свет лампы падал на его резко обозначенные черты. Таким я оставил его, засыпая, и таким же нашел, когда проснулся от вырвавшегося у него восклицания. Лучи летнего солнца заливали комнату. Холмс сидел по-прежнему, с дымящейся трубкой во рту. В комнате стоял густой табачный дым, но от кучи табака, виденной мною вечером, ничего не осталось.
— Проснулись, Ватсон? — спросил он.
— Да.
— Хотите прокатиться?
— С удовольствием.
— Ну, так одевайтесь. В доме еще все спят, но я знаю, где живет конюх, и нам скоро подадут экипаж.
Он усмехался, глаза его блестели. Это был совсем иной человек, чем тот мрачный мыслитель, с которым я расстался вечером.
Одеваясь, я взглянул на часы и нисколько не удивился, что в доме все спали: было только двадцать пять минут четвертого. Я только что оделся, как Холмс пришел сказать, что лошадь уже запрягают.
— Хочу испытать одну из своих теорий, — сказал он, надевая сапоги. — Знаете ли вы, Ватсон, что пред вами в настоящее время один из величайших дураков в Европе. Стоило бы задать мне хорошую встряску. Но теперь, кажется, ключ к загадке найден.
— А где он? — улыбаясь, спросил я.
— В ванне, — ответил он. — О, я вовсе не шучу, — прибавил он, заметив мой недоверчивый взгляд. — Я только что был там, нашел ключ и положил в кожаный саквояж. Поедем, мой милый, и посмотрим, подойдет ли он к замку.
Мы тихонько спустились с лестницы и вышли во двор, залитый солнечным светом. Тут нас ожидал экипаж с лошадью, которую держал под уздцы полуодетый конюх. Мы вскочили в экипаж и быстро поехали в Лондон.
Несколько телег, нагруженных овощами, тянулись по дороге к столице, но в особняках царило полное безмолвие: все обитатели покоились в глубоком сне.
— В некоторых отношениях замечательный случай, — проговорил Холмс, пуская лошадь в галоп. — Сознаюсь, что я был слеп, как крот, но лучше научиться уму-разуму хотя бы поздно, чем никогда.
Когда мы въехали в город со стороны Суррея, там все еще спало; лишь изредка заспанные лица людей, привыкших вставать рано, виднелись в окнах. Мы проехали по Веллингтон-стрит и, круто повернув направо, очутились на Боу-стрит. Шерлока Холмса хорошо знали в полицейском управлении, и два констебля, стоявшие у подъезда, отдали ему честь. Один из них взял под уздцы лошадь, другой повел нас внутрь.
— Кто дежурный? — спросил Холмс.
— Инспектор Брэд-стрит, сэр.
Из устланного каменными плитами коридора навстречу нам вышел высокий полный полицейский в форменной фуражке и тужурке.
— Мне нужно сказать вам несколько слов, Брэд-стрит.
— Пожалуйста, мистер Холмс. Войдите в мою комнату.
Мы вошли в небольшую комнату. На столе лежала громадная книга для записей, а на стене висел телефон. Инспектор сел за стол.
— Чем могу служить, мистер Холмс?
— Я хочу узнать о нищем Буне, который замешан в деле исчезновения мистера Невилла Сент-Клера, из Ли.
— Да. Его привезли сюда для снятия допроса.
— Слышал. Он здесь и теперь?
— В камере.
— Спокойный малый?
— О, да, совершенно. Но грязен поразительно.
— Грязен?
— Да. Еле-еле заставили его вымыть руки, а лицо у него черно, как у трубочиста. Ну, когда окончится следствие, мы уже посадим его в ванну. Если бы вы его видели, то наверно согласились бы со мной, что ему нужна ванна.
— Мне бы очень хотелось повидать его.
— В самом деле? Так ведь это очень легко устроить. Пойдемте со мной. Саквояж можете оставить здесь.
— Нет, я возьму его с собой.
— Отлично. Пожалуйте сюда.
Он провел нас по коридору, открыл запертую дверь и спустился по винтовой лестнице. Мы очутились в коридоре с выкрашенными белой краской стенами и рядом дверей по обе стороны.
— Третья дверь направо, — сказал инспектор. — Вот здесь!
Он отодвинул дощечку в верхней части двери и заглянул в отверстие.
— Он спит, — сказал он. — Вы можете хорошо рассмотреть его теперь.
Мы оба приложились к окошку. Арестант лежал лицом к нам. Он крепко спал и дышал медленно и тяжело. Это был человек среднего роста, одетый, как и подобало, в грубую одежду; сквозь прорехи его изодранного сюртука проглядывала цветная рубашка. Он был действительно ужасно грязен и к тому же отталкивающе безобразен. Широкий шрам шел от глаза до подбородка, захватывал верхнюю часть губы так, что обнажал три зуба; масса ярко-рыжих волос обрамляла лоб и спускалась на глаза.
— Красавец, не правда ли? — сказал инспектор.
— Несомненно, ему следует умыться, — заметил Холмс. — Я предполагал это, и потому позволил себе принести все необходимое для мытья.
Говоря это, он раскрыл свой саквояж и, к великому моему удивлению, вынул оттуда большую губку.
— Хи-хи! И комик же вы! — со смехом проговорил инспектор.
— Если вы будете так добры, откроете тихонько дверь, то мы скоро придадим ему гораздо более приличный вид.
— Пожалуй! — сказал инспектор. — Во всяком случае, он не делает чести тюрьме на Боу-стрит.
Он повернул ключ, и мы тихо вошли в камеру. Арестант шевельнулся, но сейчас же погрузился в глубокий сон. Холмс подошел к рукомойнику, намочил губку и два раза сильно провел ею по лицу арестанта.
— Позвольте вам представить мистера Невилла Сент-Клера из Ли в графстве Кент! — крикнул он.
Никогда в жизни не приходилось мне видеть ничего подобного. Безобразная маска спала под губкой с лица арестанта, как древесная кора. Пропал грубый темный цвет кожи! Пропал ужасный шрам и изуродованная губа, придававшая такое отталкивающее выражение этому лицу. Лохматые рыжие волосы исчезли от одного взмаха руки Холмса — и перед нами, на постели, очутился изящный человек с бледным печальным лицом, черными волосами, нежной кожей. Он протирал глаза и в недоумении оглядывался вокруг, еще не очнувшись от сна. Внезапно он понял все и с криком отчаяния зарылся головой в подушку.
— Боже мой! — вскрикнул инспектор. — Ведь это действительно тот, кого разыскивают. Я знаю это по фотографической карточке.
Арестант поднял голову с видом человека, решившегося отдаться на волю судьбы.
— Ну, хорошо, — проговорил он. — В чем же меня обвиняют?
— В убийстве мистера Невилла Сент… Ну, нельзя же вас судить за это, — с усмешкой проговорил инспектор, — в крайнем случае, вас можно только обвинить в покушении на самоубийство. Двадцать семь лет служу в полиции, но не помню подобного рода дела.
— Если я — Невилл Сент-Клер, то, очевидно, не может быть и разговора о преступлении, и я незаконно посажен в тюрьму.
— Преступления нет, но совершена большая ошибка, — сказал Холмс. — Вам следовало бы довериться жене.
— Дело не в жене, а в детях, — простонал арестант. — Я не хотел, чтобы им было стыдно за отца. Боже мой, Боже мой! Какой позор! Что делать мне?..
Шерлок Холмс присел к нему на кровать и ласково погладил его по плечу.
— Если вы предоставите суду разъяснить ваше дело, то, конечно, оно не может избежать огласки, — проговорил он. — Но если вам удастся убедить полицию, что вас нельзя привлечь к ответственности, то не думаю, чтобы газеты заговорили о вашем деле. Инспектор Брэд-стрит может записать ваши показания и передать их надлежащим властям. Таким образом, дело не дойдет до суда.
— Да благословит вас Бог! — страстно вскрикнул арестант. — Я охотнее перенес бы заточение, даже смертную казнь, лишь бы не опозорить детей раскрытием моей тайны. Вы первые услышите мою историю. Мой отец был школьным учителем в Честерфилде. Я получил превосходное образование, в молодости много путешествовал, пристрастился к сцене, сделался актером и, наконец, сотрудником одной из лондонских вечерних газет. Однажды моему издателю вздумалось напечатать ряд статей о нищенстве в столице, и я предложил ему свои услуги. С этого и начались все мои приключения. Чтобы хорошенько ознакомиться с делом и писать статьи, я оделся нищим-любителем. Будучи актером, я, конечно, изучал грим и славился своим искусством в этом отношении. Теперь это уменье пригодилось мне. Я загримировал себе лицо, придав как можно более жалкий вид, сделал большой шрам и с помощью пластыря телесного цвета изуродовал губу, приподняв ее с одной стороны. Затем, надев на голову рыжий парик и облекшись в подходящую одежду, я стал на самом оживленном месте Сити и принялся продавать спички, в действительности же просил милостыню. Когда я вернулся домой вечером, после семичасовой «работы», то, к великому своему удивлению, увидел, что набрал двадцать шесть шиллингов и четыре пенса.
Скотланд-Ярд
Лондонский полицейский конца XIX в.
Лондонская полиция была основана в 1829 году, и ее штаб-квартира получила название Скотланд-Ярд (Скотленд-Ярд), то есть — Шотландский двор. Полиция Лондона не имела никакого отношения ни к Шотландии, ни к королевскому двору. Считается, что название пошло от первоначального расположения штаб-квартиры, окна которой выходили во двор резиденции, принадлежавшей в Средние века шотландской королевской семье.
Скотланд-Ярд появился после принятия парламентского акта, инициатором которого был министр внутренних дел Роберт Пил. С тех пор лондонских полицейских стали называть «бобби» — сокращение от имени Роберт. Со временем полиция доказала свою эффективность в наведении порядка на улицах английской столицы. Уровень преступности с ее помощью был значительно снижен. Зародилась криминалистика. Нужен был супергерой, благородный рыцарь, способный вырвать криминальное сердце из груди города. И он появился… Шерлок Холмс.
Лондонский полицейский 1850-х годов
Чтобы сгладить враждебное отношение лондонцев к своей полиции, руководство Скотланд-Ярда придумало для констеблей и сержантов полиции форму, которая имитировала костюм джентльмена: синий однобортный фрак с восемью позолоченными пуговицами и синие (летом белые) брюки. Голову полицейского венчал цилиндр, в руке он держал короткую дубинку.
В 1864 году вместо фрака был введен однобортный мундир с армейским воротником-стойкой и с теми же восемью пуговицами. На воротнике желтой и белой краской наносили номер дивизиона и личный номер владельца мундира. Скрывать номер от глаз прохожих не разрешалось. Позже место цилиндра занял высокий шлем военного образца. Снимать его, стоя на посту, было строго запрещено. В таком виде полицейская форма просуществовала до конца викторианской эпохи.
Я написал статьи и забыл обо всем до тех пор, пока мне не предъявили векселя, по которому я поручился уплатить за приятеля 25 фунтов. Я положительно не знал, откуда добыть деньги. Внезапная идея вдруг осенила меня. Я попросил редактора отпустить меня на две недели и провел это время, выпрашивал милостыню в Сити. Через десять дней я уплатил мой долг.
Вы можете себе представить, как трудно было работать за два фунта в неделю, когда можно достать столько же в день! Надо было лишь раскрасить лицо, положить на землю шапку и сидеть смирно. Долго длилась борьба между гордостью и стремлением к легкой наживе. Наконец последнее одержало верх, и я стал сидеть изо дня в день на своем излюбленном местечке, вызывая сожаление моим ужасным видом и набивая карманы медяками. Только один человек знал мою тайну — это хозяин притона, в котором я жил и откуда выходил по утрам в виде жалкого нищего, а по вечерам — хорошо одетым джентльменом. Я хорошо платил хозяину-малайцу за комнату и потому знал, что он сохранит мою тайну.
Скоро у меня оказалось много денег. Конечно, не всякий нищий в Лондоне может зарабатывать по семисот фунтов в год и даже более. Я обладал особыми преимуществом и умел остроумно отвечать на всякое, мимоходом сделанное замечание, так что стал своего рода известностью в Сити… Целый день в мою шапку сыпались пенсы, и я считал очень плохим тот день, в который не набирал двух фунтов.
Я богател, стал честолюбивым, нанял себе дом за городом и, наконец, женился. Никто не знал, чем я занимался. Жена знала только, что у меня есть какие-то дела в Сити, но не подозревала, какие.
В прошлый понедельник я переодевался в своей комнате и, взглянув в окно, к величайшему удивлению и ужасу увидел жену, стоявшую на улице и пристально смотревшую на меня. Я вскрикнул от изумления, закрыл лицо руками и выбежал к моему поверенному-малайцу. Я умолял его не пускать никого ко мне. Снизу до меня доносился голос жены, но я знал, что ее не допустят ко мне. Я быстро сбросил сюртук, надел свое нищенское рубище, разрисовал себе лицо и натянул парик. Даже глаз жены не мог бы признать меня в этом виде. Но вдруг я вспомнил, что при обыске комнаты платье может выдать меня. Я раскрыл окно, причем нечаянно задел палец, и ранка от пореза, сделанного утром, раскрылась. Потом я схватил сюртук с карманами, полными медяками, которые я переложил из мешка, и выбросил его из окна. Он исчез в Темзе. Я хотел швырнуть туда же и остальную одежду, но в эту минуту в комнату вбежали констебли, и через несколько мгновений — должен признаться, к немалому моему облегчению, — я был арестован не как Невилл Сент-Клер, а как его убийца.
Больше мне нечего прибавить. Я решился скрывать как можно дольше мое настоящее имя и положение и потому не хотел мыться. Зная, что жена будет страшно тревожиться обо мне, я украдкой от полицейских снял с пальца кольцо и передал его малайцу вместе с наскоро написанной запиской, в которой я писал ей, что мне не угрожает никакая опасность.
— Она только вчера получила эту записку, — сказал Холмс.
— Боже мой! Какую неделю провела она!
— За малайцем следила полиция, — заметил инспектор Брэд-стрит, — и потому вполне понятно, что он не мог переслать письма. Вероятно, он передал его кому-нибудь из своих посетителей-матросов, а тот забыл о письме и отправил его только через несколько дней.
— Совершенно верно, — сказал Шерлок Холмс, одобрительно покачивая головой. — Но неужели вас никогда не судили за собирание милостыни? — прибавил он, обращаясь к Сент-Клеру.
— Много раз, но что значил для меня штраф.
— Теперь вам придется прекратить это ремесло, — сказал Брэд-стрит. — Если вы желаете, чтобы полиция замяла это дело, то Хью Буи должен перестать существовать на свете.
— Я уже дал себе торжественную клятву.
— В таком случае, я думаю, все будет забыто. Но если возвратитесь к прежнему ремеслу, дело выйдет наружу. Очень благодарен вам за выяснение этого случая, мистер Холмс. Хотел бы я знать, как вы достигаете подобного рода результатов?
— В данном случае я достиг разъяснения тайны, посидев на пяти подушках и выкурив пачку табаку… Я думаю, Ватсон, что если мы сейчас поедем на Бейкер-стрит, то поспеем как раз к завтраку.
История голубого алмаза
На второй день Рождества я зашел поздравить моего друга Шерлока Холмса. Он лежал в ярко-красном халате на софе, курил трубку, весь закрытый целой кучей утренних газет. Рядом с софой стоял деревянный стул, на спинке которого была повешена грязная, оборванная шляпа. Увеличительное стекло и щипчики на стуле указывали на то, что Шерлок Холмс рассматривал шляпу.
— Ты занят? — сказал я. — Я, может быть, тебе помешаю?
— Вовсе нет, напротив, мне очень приятно поговорить со своим добрым знакомым о результатах моего исследования. Это совершенно обыденный предмет, — при этом он указал на старую шляпу, — но дальнейшие обстоятельства, связанные с ним, небезынтересны, даже, некоторым образом, поучительны.
Я сел к камину и начал себе греть руки, так как на дворе было очень холодно и окна были покрыты толстой ледяной корой.
— Наверное, с этой вещью связана какая-нибудь преступная история, и она является для тебя исходной точкой для раскрытия преступления и наказания преступников?
— Нет, нет, о преступлении тут нет и речи, — ответил со смехом Холмс. — Мы имеем дело с незначительным происшествием, скрывающим за собой, вероятно, что-нибудь очень интересное. Ты знаешь комиссионера Петерсона?
— Да.
— Этот трофей принадлежит ему.
— Это его шляпа?
— Нет, он ее нашел. Собственник ее неизвестен. Я теперь попрошу тебя видеть в этой вещи не старую выцветшую шляпу, а пробный камень для нашей дальновидности. Слушай, каким образом все это произошло. В первый день Рождества, около четырех часов утра Петерсон, — ты знаешь, он очень приличный человек, — возвращался из гостей домой, причем шел по улице Тоттенгам. Впереди него шел, как он рассмотрел при свете газовых фонарей, пошатываясь, высокий человек, несший на плече белого гуся. На углу улицы Гудж он вступил в ссору с двумя уличными мальчишками. Один из них сбил с него шляпу, после чего он поднял свою палку для защиты и при этом разбил магазинное окно. Петерсон поспешил к нему на помощь, но он, вероятно испугавшись бежавшего к нему комиссионера, форма которого похожа на полицейскую форму, бросил гуся и пустился бежать. Мальчишки последовали его примеру, так что на поле сражения остался один Петерсон, причем ему в добычу достался рождественский гусь и помятая старая шляпа.
— Которую он, конечно, вернул собственнику?
— Мой дорогой, вот в этом-то и загадка. Правда, к левой ноге гуся была прикреплена карточка, на которой было написано «Для м-ра Генри Бейкера», и на подкладке шляпы стояли инициалы Г. Б., но так как в Лондоне несколько тысяч Бейкеров, и несколько сотен Генри Бейкеров, то нелегко найти собственника этих вещей.
— Что же сделал Петерсон?
— Он передал мне шляпу и гуся, так как он знает, что я интересуюсь самыми незначительными загадочными случаями. Гуся я сохранил до сегодняшнего утра, но заметил, что, несмотря на холод, он скоро начнет портиться. Поэтому я отдал его Петерсону, а шляпу оставил у себя.
— Собственник ее не заявлял о себе?
— Нет.
— Каким путем можешь ты вывести заключение о его личности?
— Вот моя лупа, посмотри-ка сам, что тебе скажет шляпа о личности человека, обладавшего ею.
Я взял в руки старую измятую шляпу и начал ее рассматривать. Это была обыкновенная черная круглая шляпа на красной шелковой подкладке, теперь уже выцветшей. Фамилии фабриканта на ней не было, и, как совершенно верно заметил Холмс, на ней нацарапаны были инициалы «Г. Б.». На борту было отверстие для резинового шнура, самый шнурок отсутствовал. Шляпа была покрыта пылью и запачкана в нескольких местах. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что пятна старались скрыть, и что они были замазаны чернилами.
— Я ничего не замечаю, — сказал я, возвращая шляпу моему другу.
— Напротив, Ватсон, ты замечаешь, но не можешь вывести заключение.
— В таком случае, скажи, пожалуйста, что ты можешь заключить по этой шляпе?
Он взял ее в руки и стал рассматривать.
— Можно установить вполне определенно два факта и предположить с большей или меньшей вероятностью два другие факта. Сразу видно, что обладатель этой шляпы очень умный человек, и что он в течение трех последних лет находился в благоприятных материальных обстоятельствах, хотя за последнее время они ухудшились. Раньше он обращал большое внимание на свою наружность, теперь же с некоторого времени он морально расстроен и ввиду этого предается пьянству, а может быть также ввиду того, что жена его больше к нему любви не чувствует.
— Но, дорогой Холмс…
— Тем не менее, он еще сохранил долю уважения к самому себе. Он ведет сидячий образ жизни, редко выходит на улицу, не привык к движению. Он средних лет, у него волосы с проседью, он недавно их стриг и мажет их помадой. Вот факты, которые можно вывести вполне определенно.
— Ты, конечно, шутишь, Холмс?
— Нисколько. Неужели ты не можешь понять, каким путем я дошел до этих предположений?
— Я, без сомнения, очень глуп, так как я положительно ничего не понимаю. Например, из чего ты заключил, что обладатель этой шляпы очень умный человек?
Вместо ответа Холмс одел шляпу, которая покрыла чуть ли не всю его голову.
— У кого такая большая голова, тот, несомненно, умен.
— Ну, а его материальные обстоятельства?
— Этой шляпе три года — это видно по фасону. Шляпа эта первого сорта, взгляни только на шелковую ленту и подкладку. Если этот человек три года тому назад был в состоянии покупать такую дорогую шляпу, и с того времени не приобретал себе новой, значит, материальные обстоятельства его пошатнулись.
— Ну, ладно, это достаточно ясно. Но из чего ты заключил, что он раньше обращал внимание на свою наружность, а теперь опустился?
Холмс засмеялся.
— Он приделал к шляпе резиновый шнурок, так как шляпы продают без шнурка, но затем, когда он оборвался, он не дал себе труда пришить новый. С другой стороны, он старался замазать пятна чернилами, что указывает на то, что он не потерял к себе всякое уважение.
— Против этого ничего нельзя возразить.
— Остальные пункты, а именно то, что он средних лет, что волосы у него с проседью, что он их недавно стриг, что он мажет их помадой, можно установить при рассмотрении подкладки. В лупу видно массу остриженных волосков, пахнущих помадой. Пыль, покрывающая шляпу, не уличная, а комнатная пыль, что доказывает, что шляпа большей частью висит дома, а следы пота указывают с достоверностью на то, что этот человек не привык много ходить.
— Но его жена? Ты ведь говорил, что она его больше не любит.
— Шляпу эту уже давно не чистили, значит, о нем не заботятся.
— Но он, может быть, холостяк.
— Нет, он нес гуся домой, значит, дома была жена и…
Холмс хотел продолжать, как вдруг дверь распахнулась, и вбежал весь раскрасневшийся Петерсон, видимо, сильно взволнованный.
— Гусь, мистер Холмс, гусь! — пролепетал он.
— Ну? Что с ним? Он ожил и вылетел в окно? — Холмс повернулся на софе, чтобы лучше рассмотреть его лицо.
— Посмотрите, вот что нашла моя жена в его в зобу!
При этом он протянул ладонь, на которой лежал чудный, блестящий голубой камень такой чистой воды, что он сиял как бы электрическим светом. Холмс вскочил.
— Вы нашли целое сокровище, Петерсон! Я полагаю, вы знаете, что вы нашли?
— Брильянт! Драгоценный камень!
— Не драгоценный, а самый драгоценный камень…
— Неужели это голубой алмаз графини Моркар? — воскликнул я.
— Конечно, это он! Я отлично знаю, как он выглядит, так как каждый день о нем пишут в «Таймс». Ценность его колоссальна. Тысяча фунтов стерлингов вознаграждения, предназначенных возвратившему этот брильянт его владелице, не представляет и двадцатой части его ценности.
— Тысяча фунтов! Всемогущий Боже!
Петерсон опустился на стул и уставился на нас.
— Если я не ошибаюсь, кража эта была совершена в «Космополитен отеле», — заметил я.
— Совершенно верно, двадцать второго декабря, пять дней тому назад. Да вот подробности.
Он отыскал номер газеты и громко прочел:
«КРАЖА В «КОСМОПОЛИТЕН ОТЕЛЕ»
Жестянщик Джон Горнер, 26 лет, обвиняется в том, что 22 украл из шкатулки графини Моркар драгоценный камень, известный под названием «Голубой алмаз». Джеймс Ридер, главный лакей гостиницы, заявил, что он вместе с Горнером 22-го числа был в туалетном кабинете графини, где нужно было поправить каминную решетку. Через некоторое время его вызвали по делу, а когда же он вернулся в кабинет, то Горнера там уже не было, письменный стол оказался взломанным, и находившийся в нем ящичек, в котором находились драгоценности графини, оказался пустым. Ридер тотчас же поднял тревогу, и Горнера арестовали в тот же вечер, но у него не нашли камня. Полицейский инспектор Брэд-стрит, арестовавший Горнера, заявил, что он отчаянно защищался и уверял в своей невинности. Так как Горнер уже раз был осужден за кражу, то следователь направил его дело в суд, где оно будет разбираться присяжными заседателями. Горнер, выказывавший сильное волнение во время следствия, при объявлении резолюции следователя упал в обморок, так что его вынесли из залы».
— Теперь наша задача состоит в том, чтоб найти нить, ведущую от взломанной шкатулки к гусиному зобу. Поэтому мы должны теперь определить роль, которую играл Генри Бейкер в этой таинственной истории. Попробуем самое простое средство и дадим объявление в газеты. Например, такое: «Найдены на углу Гудж-стрит гусь и черная мягкая шляпа. Мистер Генри Бейкер может получить эти вещи сегодня вечером в половине седьмого в доме номер 221 по улице Бейкер». Это коротко и ясно.
— Но попадется ли ему на глаза это объявление?
— Он, наверное, внимательно будет читать газеты, так как это для него немаловажная потеря. Сбегайте-ка, Петерсон, в газетную контору и сдайте это объявление во все вечерние газеты. Затем на обратном пути купите гуся. Мы должны его отдать вместо того гуся, который жарится теперь у вас на кухне.
Когда Петерсон ушел, Холмс взял камень и поднес его к огню.
— Прелестная вещь! Хотя этому камню всего двадцать лет, за ним есть очень печальные истории, два убийства, одно самоубийство и несколько краж. Я его спрячу и напишу графине, что алмаз у нас.
— Считаешь Горнера невинным?
— Не могу этого сказать. Всего вероятнее, что Генри Бейкер, который не знал ценности гуся, тут совершенно не причем. Я это установлю только тогда, когда мы получим ответ на наше объявление.
Я распрощался с ним, и мы условились, что зайду к шести часам вечера после обхода моих пациентов. Я немного запоздал, и была половина седьмого, когда я подходил к дому Холмса. У дома стоял какой-то высокого роста человек в шотландской шапке. Когда отворили входную дверь, мы оба одновременно вошли в комнату Холмса.
— Вы, вероятно, мистер Генри Бейкер? — проговорил Шерлок с необычайной любезностью. — Садитесь, пожалуйста, к камину, мистер Бейкер. Сегодня холодный день, и мне кажется, что вы жару переносите легче холода… А, Ватсон, ты как раз пришел вовремя… Это ваша шляпа, мистер Бейкер?
— Да, несомненно, это моя шляпа.
Бейкер был высокого роста, широкоплечий мужчина. Легкая краснота носа и щек и дрожание рук доказывали справедливость предположения относительно его пристрастия к вину. Его сальный черный сюртук был застегнут доверху, и воротник его был приподнят. Манжет на нем не было, и не было видно следов рубашки. Он говорил медленно, видимо, обдумывая слова, и производил впечатление образованного, но впавшего в бедность человека.
— Мы несколько дней держали у себя вещи, — проговорил Холмс. — Так как думали, что вы заявите о себе.
Посетитель смущенно рассмеялся.
— Я был уверен, что мальчишки стащили и гуся, и шляпу, и не хотел… и признаться откровенно, не мог рисковать деньгами на объявление.
— Я вас понимаю. Что касается гуся, то мы его съели.
— Съели? — при этом он в волнении приподнялся.
— Да, ведь он скоро испортился бы. Но я думаю, что вот этот гусь, такой же свежий и жирный, вполне вас удовлетворит.
— О да, конечно! — ответил со вздохом облегчения мистер Бейкер.
— Конечно, мы сохранили перья, ноги, голову вашего гуся, и если вы желаете…
Бейкер расхохотался.
— Что я буду с ними делать? Нет, с вашего позволения я обращу все свое внимание на этот превосходный экземпляр.
Холмс бросил на меня взгляд и при этом едва заметно пожал плечами.
— Вот ваша шляпа и гусь. Не можете ли вы мне сказать, где вы достали этого гуся? Мне никогда не приходилось видеть такой чудной птицы.
— Видите ли, — ответил Бейкер, поднявшись и взяв под мышку гуся. — Я обычный клиент трактира «Альфа», у музея. В этом году наш славный хозяин Виндигер ввел такое нововведение, что при уплате нескольких пенсов в неделю каждый из постоянных гостей получает к Рождеству гуся. Я аккуратно производил свои взносы, а остальное вы сами знаете. Я очень рад, что нашел свою шляпу, ибо шотландская шапка моим годам совсем не подходит.
С комической важностью нахлобучил он свою шляпу, сделал нам торжественный поклон и удалился.
— Ясно, что он тут не причем, — проговорил Холмс, притворив за ним дверь. — Ты голоден, Ватсон?
— Не очень.
— В таком случае, я тебе предлагаю отложить ужин. А теперь направимся по свежим следам.
— Ладно.
Вечер был очень холодный. Через четверть часа мы были в трактирчике «Альфа». Холмс заказал две кружки пива и обратился к краснощекому хозяину.
— Если ваше пиво так же вкусно, как и ваши гуси, то оно должно быть превосходно.
— Мои гуси? — хозяин был, видимо, удивлен.
— Да. Полчаса тому назад я говорил с мистером Генри Бейкером, который принадлежит к вашему «гусиному клубу».
— Ах, да, теперь я понимаю. Но это были не мои гуси.
— А чьи же?
— Я купил две дюжины у Брекенриджа, в Ковент-Гарден.
— А, вот как! За ваше здоровье, хозяин, и за процветание вашего дома! До свидания.
— А теперь к Брекенриджу, — проговорил он, выходя на улицу и застегивая пальто.
Когда мы подошли к магазину Брекенриджа, то застали хозяина, как раз закрывавшего ставни с помощью приказчика.
— Добрый вечер! Холодная погодка, — проговорил Холмс.
Торговец кивнул головой и бросил вопросительный взгляд на моего спутника.
— Как я вижу, вы продали всех ваших гусей? — продолжал Холмс, указывая на пустые мраморные столы.
— Можете получить завтра утром пятьсот штук.
— Мне нужно сейчас.
— Зайдите в лавку напротив, там еще найдете несколько штук.
— Совершенно верно. Но мне вас рекомендовали.
— Кто же?
— Хозяин «Альфа».
— Ах, да! Я ему продал две дюжины.
— Это были чудные гуси! Где вы их купили?
К моему удивлению, вопрос этот привел в ярость торговца.
— К чему вы клоните?! — крикнул он, уставившись руками в бока. — Говорите прямо, без обиняков.
— Да я прямо и говорю. Я бы хотел знать, кто вам продал гусей, поставленных вами в «Альфа».
— Ну, а я вам это не скажу. Вот и все!
— Я не понимаю, почему вы кипятитесь из-за такого пустяка?
— Кипячусь? Вы бы сами кипятились на моем месте! Я заплатил деньги за товар, и кончено дело. А то: «где гуси?», «кому вы продали гусей?», «что вы хотите за гусей?» Можно подумать, что других гусей не существует!
— Я не имею ничего общего с теми людьми, которые расспрашивали вас о гусях! — заметил как бы мимоходом Холмс. — Видите ли, если вы не хотите отвечать, то мое пари не состоится. Я знаток в живности и держал пари на пять шиллингов, что гусь доставлен из деревни.
— Но, в таком случае, вы проиграли пять шиллингов, — ответил торговец. — Гусь был городской!
— Ах, не может быть.
— А вам я говорю, что это так.
— А я этому не верю! Я слишком большой знаток.
— Хотите держать пари?
— Ведь я знаю, что вы проиграете, так как я прав. Все равно, я ставлю соверен, только чтоб проучить вас.
Торговец злобно ухмыльнулся.
— Принеси мне книги, Билл, — крикнул он.
Мальчишка принес маленькую тетрадку и толстую книгу, переплет которой был весь в жирных пятнах.
— Вот смотрите, упрямец, в этой тетради имена моих поставщиков. Вот, прочтите это имя.
— «Мистрис Окшотт, 117-тая улица, Брикстон, 249», — прочел Холмс.
— Так. А теперь откройте 249-ю страницу. Вы видите?
«Мистрис Окшотт, поставщица яиц и живности».
— Какая последняя поставка?
— «Двадцать четвертого декабря. Двадцать четыре гуся по семь с половиной шиллингов».
— Так. А что написано под этим?
— «Продано мистеру Виндигеру, хозяину «Альфа», по двенадцать шиллингов».
— Ну, что вы теперь скажете?
Холмс выглядел совершенно смущенным. Он вынул соверен, бросил его на стол и вышел с недовольным видом. Отойдя некоторое расстояние от магазина, он от души расхохотался.
— Ну, Ватсон, теперь загадка должна скоро разрешиться. Вопрос в том, пойдем ли мы сейчас к мистрис Окшотт или отложим это до завтрашнего дня. Из слов этого грубияна ясно видно, что кроме меня, гусями интересовались и другие. И я бы…
Вдруг громкий крик донеся из только что оставленного нами магазина. Мы вернулись и увидали у магазина какого-то маленького человека, ругавшегося с хозяином, потрясавшим кулаками.
— Убирайтесь вы к черту с вашими гусями! Если ты еще раз вернешься, я натравлю на тебя собак. Пускай придет сама мистрис Окшотт, я ей дам ответ. А тебя это не касается!
— Ведь один гусь был мой, — пищал человек.
— Обратись к мистрис Окшотт!
— Она послала меня к вам.
— Обращайся к кому хочешь, мне до этого дела нет! Вон отсюда!
Он сделал угрожающее движение, и человечек удалился.
— Вероятно, нам не придется быть у этой торговки, — шепнул Холмс. — Пойдем-ка. Может быть, этот человек будет нам полезен.
Он быстро догнал человека и хлопнул его по плечу. Тот быстро обернулся, и я увидал при свете фонаря, что краска сошла с его лица.
— Кто вы такой? Что вам нужно? — спросил он нетвердым голосом.
— Извините, — ответил вежливо Холмс, — но я случайно был свидетелем вашего разговора с торговцем и, пожалуй, могу вам оказать пользу.
— Вы? Кто вы такой? Как вы можете знать об этом?
— Меня зовут Шерлок Холмс. Моя специальность — знать то, чего не знают другие.
— Но об этом вы ничего не можете знать.
— Прошу извинения, но я знаю все. Вы бы хотели найти пару гусей, проданных мистрис Окшотт с улицы Брикстон торговцу Брекенриджу, а этим последним хозяину трактира «Альфа» Виндигеру, а Виндигером — нескольким клиентам, к числу которых принадлежит мистер Генри Бейкер.
— О, мистер, вы не можете представить, какое значение имеет для меня все это! — воскликнул маленький человек.
Холмс позвал проезжавшего извозчика.
— В таком случае, самое лучше будет, если мы это обсудим в уютной комнате, а не на улице, — сказал он. — Но прежде всего скажите мне, пожалуйста, с кем я имею удовольствие говорить?
Человек замялся.
— Меня зовут Джон Робинсон, — ответил он затем, бросив взгляд в сторону.
— Нет, нет, ваше настоящее имя, — проговорил вежливо Холмс.
Краска залила бледное лицо незнакомца.
— Хорошо, мое настоящее имя Джеймс Ридер.
— Ага, главный лакей в гостинице «Космополитен». Садитесь, пожалуйста, я вам дам все необходимые справки.
Маленький человек остановился, бросая на нас полу испуганные, полу недоумевающие взгляды. Затем он сел на извозчика, и через полчаса мы очутились в квартире моего друга.
В дороге мы не обменялись ни одним словом; только порывистое дыхание моего спутника и нервное подергивание его рук выдавали его волнение.
— Вот и приехали! — проговорил весело Холмс, входя в комнату. — В камине горит огонь. Вы замерзли, мистер Ридер. Садитесь, пожалуйста, к камину. Позвольте мне только надеть туфли. Вот так! Значит, вы хотели бы знать, какая участь постигла гусей?
— Вот именно.
— Или, вернее, одного гуся? Ведь вы интересуетесь одним гусем — белым, с черными полосами.
Ридер задрожал от волнения.
— Ах! — воскликнул он. — Можете вы мне сказать, куда он попал?
— Он попал сюда.
— Сюда?
— Да, это был чудный гусь. То есть, вернее, гусыня. Я нисколько не удивляюсь, что вы так интересуетесь. После того, как ее зарезали, она снесла голубое яйцо. Чудное яичко, вот оно.
Наш гость приподнялся и схватился правой рукой за край камина. Холмс открыл свою шкатулку и вынул голубой алмаз, сверкавший чудным огнем.
— Игра кончена, Ридер, — проговорил спокойно Холмс. — Помоги ему сесть, Ватсон. У него недостаточно нервов, чтоб быть мазуриком. Дай ему глоток коньяку. Вот так! У меня все козыри в руках, так что вам скрывать нечего. Вы слышали об этом голубом алмазе графини Моркар, Ридер?
— Да, горничная графини рассказывала мне о нем, — ответил он хриплым голосом.
— Ага, искушение стать сразу богатым человеком было слишком велико, и вы несколько не постеснялись в выборе средств. Вы знали, что этот Горнер уже раз попался в подобной проделке, и что поэтому подозрение падает на него. Что же вы сделали? Вы устроили с вашей сообщницей — горничной графини — так, что для исправления каминной решетки был позван Горнер. После его ухода вы взломали шкатулку, подняли шум и указали на Горнера, которого арестовали. Затем…
Ридер бросился перед моим другом на колени.
— Ради самого Создателя, сжальтесь! — воскликнул он. — Подумайте о моем отце, о моей матери. Ведь они умрут с горя. Я еще никогда не совершал преступления! И клянусь вам, я всегда буду честным! Клянусь вам всем, что для меня свято! О, только ради Создателя, не предавайте меня суду!
— Садитесь, — ответил строго Холмс. — Расскажите мне, как было дальше дело. Каким образом в гусе оказался камень, и как этот гусь попал на рынок? Говорите нам одну только правду, в этом все ваше спасение.
Ридер повел языком по своим засохшим губам.
— Я вам расскажу, как все произошло, — начал он. — Когда Горнера арестовали, я решил, что надо немедленно спрятать камень, так как полиции может прийти мысль обыскать меня и мою комнату. Поэтому я отправился к своей сестре. Она замужем за Окшоттом, и торгует живностью. Я был в страшном волнении. По дороге каждого встречного я принимал за полицейского, и холодный пот выступал на моем лбу. Сестра спросила меня, что случилось, и почему я так бледен. Я ей сказал, что у нас в гостинице случилась кража. Затем я вышел на двор и начал за трубкой размышлять о том, что мне теперь делать.
У меня был раньше друг по имени Моцли, свихнувшийся с пути и только что теперь вышедший из тюрьмы. Он мне не раз рассказывал об уловках воров, прячущих украденные вещи. Я знал, что он меня не выдаст, так как я кое-что знал о нем, и поэтому я решил довериться ему. Он, наверное, укажет мне средство превратить камень в деньги. Но каким образом попасть к нему? На улице меня могли каждую минуту арестовать, обыскать, и тогда я пропал. Я прислонился к стене, передо мной плескались гуси; вдруг мне пришла в голову блестящая мысль. Сестра обещала мне подарить к Рождеству самого жирного гуся. Я решил взять его теперь и скрыть камень в его зобу. Я поймал одного гуся, раскрыл ему клюв и протолкнул ему в горло драгоценный камень. Но он начал так гоготать, что моя сестра вышла и спросила, что случилось. Только что я ей собирался ответить, как гусь вырвался из моих рук и смешался с другими.
«Что ты делаешь, Джеймс?» — спросила она.
«Ведь ты же обещала подарить мне на Рождество гуся. Вот я и смотрел, какой из них жирнее».
«Для тебя мы уже отложили гусыню, вон ту большую, белую. У нас их двадцать шесть штук — одна для тебя, другая для нас, и двадцать четыре для продажи».
«Благодарю тебя, Маджи, — сказал я. — Но я предпочитаю взять ту, которая только что была у меня в руках».
«Как хочешь. Какую же ты выбрал?»
«Вот ту белую, с черными полосами».
«Отлично, возьми ее».
Я взял гуся и отправился к Моцли. Я рассказал ему свою выдумку, и он чуть не лопнул от хохота. Когда же мы разрезали гуся, камня в нем не оказалось. Очевидно, произошла страшная ошибка. Я тотчас же бросился к сестре, но на птичьем дворе гусей больше не оказалось. Они были проданы Брекенриджу, в Ковент-Гарден. Я сейчас же бросился к нему, но он уже продал всю партию и ни за что не хотел мне сказать, кому именно. Вы его сегодня сами слышали. Сестра говорит, что я схожу с ума. Иногда мне это самому кажется. Теперь я обесчещен на всю жизнь! Господи, спаси меня!
Он закрыл лицо руками и разразился рыданиями.
Наступило молчание, прерываемое только тяжелым дыханием несчастного и стуком пальцев Шерлока Холмса по столу. Наконец Холмс встал и открыл дверь.
— Уходите! — проговорил он.
— Что? О, Господь вас за это вознаградит!
— Ни слова! Ступайте!
Ридер не заставил себя просить дважды, и через несколько секунд донесся звук захлопываемой двери.
— В сущности, Ватсон, — проговорил Холмс, принимаясь за трубку, — я вовсе не обязан помогать полиции. Может быть, я должен был бы донести на Ридера, но я думаю, что молчанием спасаю от гибели человеческую душу. Он больше преступления не совершит. Горнер, конечно же, завтра же будет освобожден.
Пестрая лента
Просматривая записанные мною многочисленные приключения, которые я наблюдал в продолжение тех восьми лет, что следил за похождениями моего друга Шерлока Холмса, я нахожу между ними много трагических, несколько комических и большинство странных, но ни одного банального. Это происходит оттого, что он занимался своим делом из любви к искусству, а не из-за денег, и потому отказывался от всяких розысков, не имевших в себе чего-либо особенного или даже фантастического. Изо всех записанных мною случаев едва ли не самым интересным является история с Ройлоттами из Сток Морана. Происшествие это случилось в первые годы моего знакомства с Шерлоком Холмсом, когда я был еще холост, и мы жили вместе на Бейкер-стрит. Я описал бы этот случай и раньше, если бы не дал одной даме обещания хранить его в тайне. Только ее преждевременная смерть несколько месяцев тому назад освободила меня от этого обязательства. Пожалуй, и хорошо, что можно, наконец, разъяснить эту историю, так как слухи, ходящие о смерти доктора Гримсби Ройлотта, представляют дело еще ужаснее, чем оно было на самом деле.
Проснувшись в одно прекрасное апрельское утро 1883 года, я увидел Шерлока Холмса, стоявшего совершенно одетым у моей постели. Я невольно удивился, так как было четверть восьмого, а Холмс вообще вставал поздно; я взглянул на него с изумлением и даже с неудовольствием, так как не любил, чтобы нарушали мои привычки.
— Очень жалею, что приходится будить вас, Ватсон, — сказал Холмс, — но так уже суждено сегодня всем нам. Разбудили миссис Хадсон, она меня, а я вас.
— Что же случилось? Пожар, что ли?
— Нет, клиент. Явилась какая-то барышня, чрезвычайно взволнованная, и непременно желает видеть меня. Она — в гостиной. Знаете, если молодые барышни в такой ранний час бродят по столице и будят спящих, то, вероятно, хотят сообщить что-нибудь особенно важное. Если дело окажется интересное, вы, наверно, захотите принять в нем участие. Поэтому-то я и решил разбудить вас.
— Благодарю вас, мой друг. Мне было бы жаль пропустить интересный случай.
Ничто в жизни не доставляло мне такого удовольствия, как возможность наблюдать за Шерлоком и восхищаться его быстрыми выводами, всегда основанными на логике. Я быстро оделся, и через несколько минут мы входили в гостиную. Сидевшая у окна дама, в черном платье и под густой вуалью, встала, увидев нас.
— Доброго утра, сударыня, — весело сказал Холмс. — Я — Шерлок Холмс. Это мой друг и компаньон доктор Ватсон. Вы можете все рассказывать при нем так же свободно, как и при мне… Ага, я рад, что миссис Хадсон догадалась затопить камин. Пожалуйста, сядьте поближе к огню, я велю подать вам чашку горячего кофе. Вы дрожите.
— Я дрожу не от холода, — тихо проговорила дама, садясь к камину.
— От чего же?
— От страха, от ужаса, мистер Холмс.
При этих словах она подняла вуаль, и мы увидели взволнованное бледное лицо с беспокойными испуганными глазами, похожими на глаза животного, которого преследуют охотники. По лицу и фигуре ей было лет тридцать, но в волосах пробивалась седина, а вся она казалась усталой и изможденной. Холмс окинул ее своим проницательным взглядом.
— Не бойтесь, — проговорил он, наклоняясь и ласково потрепав ее по руке. — Мы поправим все дело, я уверен в этом. Вы приехали с утренним поездом.
— Разве вы знаете меня?
— Нет, но я вижу у вас обратный билет в левой перчатке. Вы рано выехали, и вам пришлось ехать до станции в тарантасе по тяжелой дороге.
Барышня вздрогнула и с изумлением взглянула на моего приятеля.
— Тут нет ничего таинственного, — улыбаясь, проговорил он. — На левом рукаве вашей кофточки, по крайней мере, семь пятен от грязи. Пятна совсем свежие. Так забрызгаться можно только сидя в тарантасе, и то по левую сторону кучера.
— Вы правы, — сказала барышня. — Я выехала из дома раньше шести часов, в Летерхеде была в двадцать минут седьмого и отправилась с первым поездом в Ватерлоо. Сэр, я не могу больше вынести этого, я с ума сойду. Мне не к кому обратиться… Есть один человек, который любит меня, но он, бедный, немногое может сделать для меня. Я слышала о вас от миссис Фаринтош, которой вы помогли в тяжком горе. Она дала мне ваш адрес. О, сэр! Не можете ли вы помочь мне или, по крайней мере, пролить хоть немного света в окружающий меня густой мрак? В настоящее время я ничем не могу вознаградить вас, но через месяц-полтора я выйду замуж, тогда я могу располагать своим состоянием, и вы увидите, что я не окажусь неблагодарной.
Холмс подошел к письменному столу, открыл его и вынул оттуда маленькую записную книжку.
— Фаринтош, — проговорил он. — Ах, да, помню этот случай; дело шло о диадеме из опалов. Кажется, это было раньше нашего знакомства, Ватсон. Что же касается вознаграждения, то сама моя деятельность служит мне вознаграждением; но вы можете возместить расходы, когда это будет удобно вам. А теперь прошу вас рассказать все, что может служить для выяснения дела.
— Увы, — ответила наша посетительница. — Весь ужас моего положения состоит именно в том, что мои страхи так неопределенны, а подозрения основаны на таких мелочах, которые кажутся ничтожными всем другим. Даже тот, от кого я могу ожидать помощи и совета, смотрит на то, что я рассказываю ему, как на фантазию нервной женщины. Он не говорит ничего, но я читаю это в его успокоительных ответах и во взгляде, которым он смотрит на меня во время моего рассказа. Но я слышала, мистер Холмс, что вы умеете заглянуть в глубину души всякого злого человека. Вы можете посоветовать, что делать мне среди окружающих меня опасностей.
— Я весь внимание, сударыня.
— Меня зовут Элен Стоунер. Я живу с отчимом, последним представителем одной из старейших саксонских фамилий в Англии — Ройлоттов из Сток Морана, на западной границе графства Суррей.
Холмс кивнул головой.
— Я слышал эту фамилию, — сказал он.
— В былое время Ройлотты были одними из богатейших людей Англии, имения их простирались до Беркшира на север и Хэмпшира на запад. Но в прошлом столетии четыре поколения вели расточительный, распутный образ жизни, а во время регентства фамилия окончательно разорилась благодаря страсти к игре одного из ее членов. Остались только несколько акров земли да старинный двухсотлетний дом, заложенный и перезаложенный. Последний владелец влачил там жалкую жизнь нищего аристократа. Его единственный сын, мой отчим, видя необходимость примениться к новым условиям, занял денег у одного из своих родственников, выдержал экзамен на доктора и уехал в Калькутту. Благодаря своему искусству и силе характера он составил себе там большую практику. В припадке гнева, вызванного какой-то кражей в доме, он избил до смерти своего слугу-туземца и едва избежал смертной казни за убийство. Ему долго пришлось сидеть в тюрьме. В Англию он возвратился угрюмым разочарованным человеком.
В Индии доктор Ройлотт женился на моей матери, миссис Стоунер, молодой вдове генерал-майора бенгальской артиллерии; сестра моя Джулия и я были близнецами. Нам было лишь по два года, когда мать вышла замуж во второй раз. У нее было значительное состояние, около тысячи фунтов дохода. Весь этот доход она отказала доктору Ройлотту с условием, что он будет получать его полностью, пока мы живем с ним; в случае же замужества которой-либо из нас он должен выдавать нам ежегодно известную сумму. Мать умерла вскоре после нашего возвращения в Англию: она погибла восемь лет тому назад при крушении поезда вблизи Кру. Доктор Ройлотт отказался от намерения составить себе практику в Лондоне и уехал с нами в свое родовое поместье — Сток Моран. Денег, оставленных матерью, хватало на все наши нужды, и, казалось, мы могли жить счастливо.
Но как раз в это время страшная перемена произошла в отчиме. Вместо того чтобы завести знакомство с соседями, которые в первое время были очень довольны возвращением последнего из Ройлоттов в его родовое имение, он заперся у себя в доме и редко выходил оттуда, а если и выезжал, то сейчас же затеивал крупную ссору с кем ни попадя. Вспыльчивость, доходившая почти до мании, была в характере всех Ройлоттов; в отчиме же, я думаю, она еще усилилась вследствие долговременного пребывания в тропическом климате. Произошло множество безобразных столкновений, два из которых закончились разбирательством в суде. Наконец он навел такой ужас на деревенских жителей, что все разбегались при его появлении, так как он — человек страшной силы и необузданной вспыльчивости.
На прошлой неделе он сбросил местного кузнеца с моста в реку, и мне едва удалось замять дело, отдав деньги, какие были у меня. Единственные его друзья — бродячие цыгане. Им он позволяет раскидывать шатры на своей земле, и иногда живет у них в шатрах и даже уходит с ними на несколько недель. Он очень любит индийских животных, которых присылают ему из Индии. В настоящее время у него есть павиан и пантера, которые бегают повсюду, наводя на поселян страх, какой наводит на них их хозяин.
Из моих слов вы можете заключить, что нам с Джулией жилось невесело. Прислуга не хотела жить у нас, и долгое время мы принуждены были делать все сами. Сестре было только тридцать лет, когда она умерла, но волосы у нее начинали седеть, как теперь у меня.
— Так ваша сестра умерла?
— Она умерла два года тому назад. Вот о ее смерти я и хочу поговорить с вами. Вы понимаете, что при том образе жизни, который мы вели, нам не приходилось встречаться с людьми наших лет и нашего положения. Но у нас есть тетка, незамужняя сестра моей матери, мисс Гонория Уэстфайл, и мы иногда гостили у нее. Она живет вблизи Харроу. Джулия была у нее два года тому назад на Рождество, познакомилась там с одним отставным морским офицером и обручилась с ним. Когда она вернулась, то сказала об этом отчиму; он не был против ее замужества; но за две недели до свадьбы случилось ужасное происшествие, лишившее меня моей единственной подруги.
Шерлок Холмс сидел в кресле, откинувшись назад и опустив глаза. Теперь он полу открыл их и взглянул на посетительницу.
— Пожалуйста, расскажите все подробности.
— Мне легко это сделать, так как все, что произошло в это ужасное время, запечатлелось в моей памяти. Дом, как я уже говорила вам, очень стар, и для житья годен только один флигель. Спальни находятся в нижнем этаже, остальные комнаты — в центре здания. Первая — спальня доктора Ройлотта, вторая — моей сестры, третья — моя. Между этими комнатами нет сообщения, но все они выходят в один коридор. Ясно ли я выражаюсь?
— Вполне.
— Окна всех трех комнат выходят на лужайку. В эту роковую ночь доктор Ройлотт рано ушел к себе, хотя мы знали, что он еще не ложился, так как до сестры доносился запах крепких индийских сигар, которые он обыкновенно курил. Она пришла ко мне и просидела несколько времени, болтая о предстоящей свадьбе. В одиннадцать часов она встала и пошла к двери, но вдруг остановилась и спросила меня:
— Элен, ты никогда ночью не слышишь свиста?
— Никогда, — ответила я.
— Не может быть, чтобы ты свистела во сне, не правда ли?
— Конечно, нет. Почему ты спрашиваешь это?
— Потому что вот уже несколько дней около трех часов утра я слышу тихий свист. Я сплю очень чутко и просыпаюсь от этого свиста. Не знаю, откуда он доносится — из соседней комнаты или с лужайки. Я хотела спросить тебя, не слышала ли и ты его?
— Нет. Должно быть, это свистят противные цыгане.
— Очень вероятно. Но удивляюсь, как это ты не слышала.
— Я сплю крепче тебя.
— Ну, во всяком случае, это пустяки, — с улыбкой проговорила она, заперла мою дверь, и вскоре я услышала, как щелкнул ключ в замке ее комнаты.
— Вы всегда запираетесь на ночь? — спросил Холмс.
— Всегда.
— Почему?
— Я, кажется, уже говорила вам, что доктор держит павиана и пантеру. Мы чувствовали себя в безопасности только тогда, когда запирались на ключ.
— Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.
— В эту ночь я не могла заснуть. Смутное предчувствие несчастия охватило мою душу. Сестра и я были близнецы, а вы знаете, какие тонкие нити связывают таких близких друг другу существ. Ночь была бурная. Ветер завывал в саду, а дождь хлестал в окна. Вдруг среди шума бури раздался отчаянный женский крик, полный ужаса. Я узнала голос сестры, вскочила с постели, закуталась в шаль и выбежала в коридор.
Когда я открыла дверь, я услышала тихий свист, про который говорила мне сестра, и затем звук как будто от падения какого-то металлического предмета. Я побежала по коридору. Дверь комнаты моей сестры была не заперта и медленно колыхалась на петлях. Я с ужасом смотрела на нее, не зная, что будет. При свете лампы я увидела на пороге сестру, с бледным от ужаса лицом, с протянутыми руками; она качалась, как пьяная. Я бросилась к ней и охватила ее руками, но в это мгновение у нее подкосились колени, и она упала на пол, корчась как бы от невыносимой боли. Сначала я подумала, что она не узнала меня, но когда я нагнулась над ней, она вскрикнула голосом, которого я никогда не забуду: «О, боже мой, Элен! Это была лента! Пестрая лента!» Она хотела еще что-то сказать, указывая но направлению к комнате доктора, но с ней сделались конвульсии, и она не могла проговорить ни слова. Я бросилась по коридору, стала звать отчима. Он уже поспешно выходил в халате из своей комнаты. Когда отчим подошел к сестре, она была уже в бессознательном состоянии. Он дал ей бренди, послал за доктором, но все было напрасно: она умерла, не приходя в сознание. Так скончалась моя дорогая сестра.
— Одно мгновение, — сказал Холмс, — вы уверены в том, что слышали свист и металлический звук? Можете поклясться в этом?
— То же самое спросил меня и следователь при допросе. У меня осталось сильное впечатление, что я слышала эти звуки, но, может быть, я и ошиблась, так как в то время была страшная буря.
— Ваша сестра была одета?
— Нет, на ней была ночная рубашка. В правой руке у нее была обуглившаяся спичка, а в левой коробочка спичек.
— Это показывает, что она зажгла огонь, когда услышала шум. Это очень важно. Ну, а что сказал следователь?
— Он внимательно исследовал это дело, так как характер и образ жизни доктора Ройлотта были хорошо известны во всем графстве, но не мог открыть причины смерти сестры. Я показала, что дверь была заперта изнутри, а окна закрыты старинными ставнями с болтами. Тщательно исследовали стены и пол, они оказались вполне прочными. Печная труба широка, но в ней есть решетка. Очевидно, сестра была совершенно одна, когда ее постигла смерть. К тому же на теле не оказалось никаких признаков насилия.
— А как насчет яда?
— Доктора осматривали ее, но ничего не нашли.
— От чего же, по-вашему, умерла несчастная?
— Я уверена, что она умерла от страха и нервного потрясения, но не могу представить себе, что так напугало ее.
— Были в то время цыгане вблизи дома?
— Да, они почти всегда бывают в окрестностях.
— А как вы думаете, что могли означать слова о «ленте», «пестрой ленте»?
— Иногда мне это кажется просто бредом, иногда я думаю, что это лично относится к шайке людей, может быть, тех же цыган. Не знаю только, чем объяснить странное прилагательное «пестрая», если это относилось к цыганам; разве тем, что их женщины носят пестрые платки на голове.
Холмс покачал головой с видом человека, далеко не согласного с заключением мисс Стоунер.
— Это дело очень темное, — проговорил он. — Продолжайте, пожалуйста.
— С тех пор прошло два года, и жизнь моя стала еще однообразнее и скучнее. Месяц тому назад один добрый друг, которого я знаю уже несколько лет, сделал мне предложение. Это Перси Армитаж, второй сын мистера Армитажа из Крейн Уотер, вблизи Рединга. Отчим ничего не имеет против моего замужества, и мы должны обвенчаться весной. Два дня тому назад в западном флигеле нашего дома началась перестройка; в моей спальне просверлили стену так, что мне пришлось перейти в ту комнату, где умерла сестра, и спать на ее кровати. Представьте же себе мой ужас, когда вчера ночью, в то время как я лежала на постели, размышляя об ужасной участи сестры, я вдруг услышала тот тихий свист, который был предвестником ее смерти. Я вскочила с кровати, зажгла лампу, но в комнате ничего не было. Я была слишком потрясена для того, чтобы лечь спать. Я оделась и, как только рассвело, тихонько сошла вниз, наняла себе тарантас в гостинице «Корона», которая находится напротив нас, и отправилась в Летерхед, откуда приехала сюда с единственной целью: повидать вас и посоветоваться с вами.
— И умно поступили, — сказал мой друг. — Но все ли вы рассказали мне?
— Да, все.
— Мисс Стоунер, вы рассказали не все. Вы щадите своего отчима.
— Что вы хотите сказать?
Вместо ответа он отвернул черные кружева, пришитые к рукаву платья мисс Стоунер. На белой руке виднелись пять синих пятен — следы пяти пальцев.
— С вами обращаются очень жестоко, — сказал Холмс.
Мисс Стоунер сильно покраснела и спустила кружева.
— Он жестокий человек, — сказала она, — и, может быть, сам не сознает своей силы.
Наступило долгое молчание. Холмс, опустив голову на руки, пристально смотрел в огонь.
— Это очень темное дело, — наконец проговорил он. — Мне нужно знать множество подробностей, прежде чем решить, что предпринять. А между тем, нельзя терять ни одной минуты. Если бы мы поехали сегодня в Сток Моран, можно ли нам осмотреть эти комнаты без ведома вашего отчима?
— Он говорил, что сегодня поедет в город по какому-то важному делу. По всей вероятности, его не будет дома целый день. Экономка у нас старая и глупая. Я легко могу удалить ее.
— Превосходно. Вы ничего не имеете против поездки, Ватсон?
— Ровно ничего.
— Так мы приедем оба. А вы что намерены делать?
— Я хочу воспользоваться тем, что приехала в город, и исполнить несколько дел. Но я возвращусь домой с двенадцатичасовым поездом, чтобы встретить вас.
— Ждите нас вскоре после полудня. У меня самого есть дела. Не останетесь ли вы позавтракать?
— Нет, мне надо идти. У меня на душе стало легче после того, как я все рассказала вам. Буду ожидать вас после полудня.
Она опустила свою густую черную вуаль и вышла из комнаты.
— Что вы думаете обо всем этом, Ватсон? — спросил Шерлок Холмс, откидываясь на спинку стула.
— По-моему, это темное, страшное дело.
— Да, достаточно темное и страшное.
— Но если мисс Стоунер не ошибается, говоря, что пол и стены крепкие, а через дверь, окно и печную трубу невозможно проникнуть в комнату, то, несомненно, ее сестра была одна, когда с ней случилось что-то таинственное, бывшее причиной ее смерти.
— Что же означают эти ночные свистки и странные слова умирающей?
— Представить себе не могу.
— Если сопоставить все: свист по ночам, присутствие табора цыган, пользовавшихся особым расположением старого доктора, тот факт, что доктор был заинтересован в том, чтоб его падчерица не выходила замуж, ее последние слова о «шайке» и, наконец, рассказ мисс Элен Стоунер о слышанном ею металлическом звуке (быть может, то был шум от болта, которым запирались ставни), — то есть большое основание предполагать, что тут именно надо искать разгадку тайны.
— Но что же сделали цыгане?
— Не могу себе представить.
— Многое можно возразить против этой теории.
— Я знаю. Поэтому-то мы и едем сегодня в Сток Моран. Я хочу узнать, насколько верны эти предположения. Что это, черт возьми?
Дверь нашей комнаты внезапно распахнулась, и на пороге показался человек огромного роста. Костюм его представлял собой какую-то странную смесь: черный цилиндр, длинный сюртук, высокие гамаши и хлыст в руках. Он был так высок ростом, что задел шляпой притолку, и так широк в плечах, что занял всю дверь. Его толстое лицо было все изборождено морщинам, загорело от горячего солнца Индии. Он смотрел то на одного, то на другого из нас своими впалыми, налитыми желчью глазами. Эти глаза и тонкий нос придавали ему вид старой хищной птицы.
— Который из вас Холмс? — спросил неожиданный посетитель.
— Я, сэр. Вы имеете преимущество предо мной, так как я не знаю вашей фамилии, — спокойно ответил мой приятель.
— Я — доктор Гримсби Ройлотт из Сток Морана.
— Ага! Садитесь, пожалуйста, доктор, — любезно сказал Холмс.
— И не подумаю. Здесь была моя падчерица. Я проследил ее. Что говорила она вам?
— Погода немного холодна для теперешнего времени года, — заметил Холмс.
— Что говорила она вам?! — бешено крикнул старик.
— Но я слышал, что крокусы уже начинают расцветать, — невозмутимо продолжал Холмс.
— А! Вы хотите отделаться от меня, да? — сказал посетитель, делая шаг вперед и размахивая хлыстом. — Я знаю вас, негодяй! Слышал много! Вы — Холмс-проныра.
Мой приятель улыбнулся.
— Холмс-смутьян.
Улыбка так и расплылась по лицу Холмса.
— Холмс-сыщик.
Холмс громко расхохотался.
— Ваш разговор замечательно интересен. — проговорил он. — Пожалуйста, заприте дверь, когда будете уходить, а то очень сквозит.
— Уйду, когда скажу то, для чего пришел. Не смейте вмешиваться в мои дела. Я знаю, что мисс Стоунер была здесь… Я следил за ней! Со мной шутки плохи! Так и знайте.
Он сделал шаг вперед, схватил кочергу и согнул ее своими громадными загорелыми руками.
— Смотрите, не попадайтесь мне, — проговорил он, бросив согнутую кочергу, и вышел из комнаты.
— Очень любезный и милый господин, — со смехом сказал Холмс. — Я не сравнюсь с ним в объеме, но если бы он остался, я бы показал, что немногим уступаю ему в силе.
Он поднял согнутую кочергу и сразу выпрямил ее.
— Представьте себе, какая дерзость! Смешивает меня с полицией! Впрочем, этот случай только прибавит нам рвения. Надеюсь, что маленькая мисс не пострадает от своей неосторожности. Теперь, Ватсон, мы позавтракаем, а потом я пойду навести несколько справок.
Шерлок Холмс вернулся домой около часа после полудня. В руке у него был лист синей бумаги, весь исписанный заметками и цифрами.
— Я видел завещание покойной жены его, — сказал он. — Чтоб определить его значение, мне пришлось справляться о нынешних ценах бумаг, в которых помещено имущество покойной. Общий доход во время смерти покойной доходил почти до 1100 фунтов стерлингов, теперь же, вследствие падения цен на сельскохозяйственные припасы, упал до 750 фунтов стерлингов. При выходе замуж каждая дочь имеет право на 250 фунтов стерлингов дохода. Очевидно, что если бы обе они вышли замуж, то нашему милому знакомому остались бы крохи; ему пришлось бы плохо даже и в том случае, если бы хоть одна из дочерей вышла замуж. Я не напрасно потерял утро, так как убедился, что у него самые серьезные мотивы препятствовать браку падчериц. Медлить нельзя, Ватсон, тем более, что старик узнал, что мы заинтересованы в этом деле. Если вы готовы, пошлем за кебом и поедем на вокзал. Возьмите, пожалуйста, револьвер — это превосходный аргумент для человека, который может завязывать узлы из кочерги. Револьвер и патроны — я думаю, больше нам ничего не нужно.
Поезд в Летерхед отходил, как раз когда мы приехали на вокзал. Приехав на место, мы наняли в гостинице экипаж и проехали четыре-пять миль по живописной местности. День был чудный, солнце ярко сияло, на небе виднелось лишь несколько прозрачных облачков. На деревьях и кустарниках показывались первые зеленые почки, в воздухе стоял приятный запах влажной земли. Это пробуждение весны составляло странный контраст с ужасным делом, по которому мы ехали. Холмс сидел, сложив руки и надвинув шляпу, очевидно, в глубоком раздумье. Вдруг он поднял голову, хлопнул меня по плечу и указал на луга.
— Посмотрите! — сказал он.
Густой парк шел по склону холма. Из-за ветвей деревьев виднелись очертания очень старого дома.
— Сток Моран? — спросил Холмс.
— Да, сэр, это дом доктора Гримсби Ройлотта, — ответил кучер.
— Кажется, теперь там, куда мы едем, идет какая-то постройка, — продолжал Холмс.
— Там деревня, — сказал кучер, указывая на видневшиеся налево крыши домов. — А если вам нужно в дом, то вам ближе пройти туда этой дорогой, а потом по тропинке через поле. Вот там, где идет барышня.
— Это, должно быть, мисс Стоунер, — сказал Холмс, прикрывая глаза рукой. — Да, нам лучше пойти так.
Мы вышли из тарантаса, расплатившись с кучером, который поехал обратно в Летерхед.
— Пусть этот малый думает, что мы архитекторы или приехали по какому-нибудь другому делу, — сказал Холмс. — Не станем болтать лишнего… Здравствуйте, мисс Стоунер! Как видите, мы сдержали слово.
Наша клиентка бросилась к нам навстречу с сияющим от радости лицом.
— Я с нетерпением ожидала вас, — сказала она, горячо пожимая нам руки. — Все устроилось чудесно. Доктор Ройлотт уехал в город и, по всем вероятиям, не вернется домой до вечера.
— Мы имели удовольствие познакомиться с доктором, — сказал Холмс и в коротких словах рассказал о посещении доктора Ройлотта.
Мисс Стоунер побледнела, как смерть.
— Боже мой! Значит, он следил за мной.
— Очевидно.
— Он так хитер, что не знаешь, как и скрыться от него. Что он скажет, когда вернется!
— Пусть остережется: могут найтись люди и похитрее его. На ночь вы должны запереться у себя в комнате. Если он будет угрожать вам, мы отправим вас к тетке, в Харроу. А теперь нам нужно воспользоваться удобным временем, и потому проведите нас, пожалуйста, в комнаты.
Дом был выстроен из серого, поросшего мхом камня, с флигелями по обеим сторонам, напоминавшими клешни краба. В одном из флигелей окна были разбиты и заколочены досками, крыша местами обрушилась. Средняя часть дома была в несколько лучшем состоянии. Правый флигель казался сравнительно новее, на окнах висели шторы, из труб шел голубой дым. Все показывало, что тут жили люди. У стены виднелись леса, но рабочих не было и следа. Холмс медленно расхаживал по нерасчищенной лужайке и внимательно разглядывал окна.
— Вероятно, это окно комнаты, в которой вы спали прежде, — сказал он, — среднее — спальни вашей сестры, а следующее — доктора Ройлотта?
— Совершению верно. Теперь я сплю в средней комнате.
— Ну, да, из-за ремонта. Между прочим, эта стена, кажется, не особенно нуждается в ремонте.
— Вовсе не нуждается. Я думаю, это просто предлог, чтобы заставить меня переселиться в другую комнату.
— А! Это имеет большое значение. В этом флигеле есть коридор, в который выходят все три комнаты. Есть там окна?
— Да, но очень маленькие и слишком узкие для того, чтобы пролезть в них.
— Так как вы обе запирались на ночь, то с этой стороны невозможно было пробраться в ваши комнаты. Будьте так добры, войдите в вашу комнату и закройте ставни.
Мисс Стоунер исполнила его желание. Холмс употребил все усилия, чтобы открыть ставни снаружи, но безуспешно. Не было даже щели, в которую можно было бы просунуть ножик и приподнять засов. Он осмотрел в увеличительное стекло все петли: они оказались вполне целыми.
— Гм! — проговорил он, в недоумении почесывая подбородок, — гипотеза-то моя не оправдывается. Невозможно пролезть в окно, когда ставни закрыты. Ну, посмотрим, не увидим ли что-нибудь внутри дома.
Маленькая боковая дверь вела в окрашенный белым коридор, в который выходили все три спальни. Холмс отказался осматривать третью комнату, и мы прямо вошли во вторую, где спала теперь мисс Стоунер, и где умерла ее сестра. Это была маленькая комнатка с низким потолком и камином, такая, какие встречаются в старинных деревенских домах. В одном углу стоял комод, в другом — узкая кровать, покрытая белым одеялом, налево у окна — туалетный столик. Два стула и вильтонский ковер посреди комнаты довершали ее скромную обстановку. Карнизы стен были из темного дерева, такого старого и выцветшего, что, вероятно, они существовали тут с самого основания. Холмс поставил стул в угол и сел, внимательно оглядывая все вокруг.
— Куда ведет этот звонок? — проговорил он, указывая на толстый шур, висевший над самой постелью, так что конец его лежал на подушке.
— В комнату экономки.
— Он новее всех остальных вещей в этой комнате.
— Да, этот звонок провели только два года тому назад.
— Вероятно, ваша сестра просила об этом?
— Нет, она никогда не употребляла его. Мы привыкли все делать сами.
— Вот как? Зачем же было проводить этот звонок?.. Позвольте мне осмотреть пол.
Он бросился на пол и стал быстро ползать взад и вперед, внимательно рассматривая через увеличительное стекло трещины между досками. Он исследовал также плинтуса, затем подошел к кровати и тщательно оглядел ее и стену. Наконец он сильно дернул шнур.
— Не звонит, — проговорил он.
— Как не звонит?
— Он даже не соединен со шнуром. Это крайне интересно. Видите, он прикреплен наверху к крючочку над отверстием вентилятора.
— Как глупо! Я и не заметила этого.
— Очень странно! — бормотал Холмс, дергая шнурок. — В этой комнате вообще есть странности. Например, что за дурак тот, кто ставил вентилятор! Зачем было проводить его из одной комнаты в другую, когда можно было устроить так, чтобы он выходил наружу?
— Вентилятор также устроен не так давно, — сказала мисс Стоунер.
— В то же время, что и звонок, — заметил Холмс.
— Да, в то время было вообще несколько переделок.
— Удивительно интересно! Звонки, которые не звонят, вентиляторы, которые не вентилируют. С вашего позволения, мисс Стоунер, мы перейдем теперь в следующую комнату.
Спальня доктора Гримсби Ройлотта была больше комнаты его падчерицы, но так же просто убрана. Походная кровать, маленькая деревянная этажерка с книгами преимущественно технического содержания, кресло у кровати, простой деревянный стол у стены, круглый стул и большой железный шкаф — вот и все, что бросилось нам в глаза. Холмс обошел комнату, внимательно, с величайшим интересом осматривая все вещи.
— Что здесь? — спросил он, постучав по шкафу.
— Деловые бумаги отчима.
— Так вы видели, что находится там?
— Только раз, несколько лет тому назад. Я помню, что там было много бумаг.
— А кошки там нет?
— Нет. Что за странная идея!
— Посмотрите!
Он снял со шкафа стоявшее на нем блюдечко с молоком.
— Нет, мы не держим кошки. Но у нас есть пантера и павиан.
— Ах, да! Конечно, пантера не что иное, как большая кошка, но сомневаюсь, чтобы она удовольствовалась блюдечком молока. Мне очень хочется выяснить одно обстоятельство.
Он присел на корточки перед деревянным стулом и внимательно осмотрел его сиденье.
— Благодарю вас. Этого достаточно, — сказал он, поднимаясь и пряча лупу в карман. — Ага! Вот нечто весьма интересное!
Предмет, привлекший его внимание, была свернутая в петлю плетка, лежавшая на постели.
— Что скажете, Ватсон?
— Плетка самая обыкновенная. Не понимаю только, зачем из нее сделана петля.
— Не совсем обыкновенная. Ах! Сколько зла на свете, и хуже всего, когда умный человек совершает преступление. С меня достаточно того, что я видел, мисс Стоунер. С вашего дозволения, мы выйдем теперь на лужайку.
Мне никогда не приходилось видеть Холмса таким угрюмым и мрачным. Мы несколько раз молча прошли по дорожке. Ни мисс Стоунер, ни я не решались прервать молчание, пока сам Холмс не нарушил его.
— Мисс Стоунер, — сказал он, — необходимо, чтобы вы безусловно поступили так, как я посоветую вам.
— Я исполню все беспрекословно.
— Дело слишком серьезное для того, чтобы колебаться. От вашего согласия зависит, может быть, сама ваша жизнь.
— Я отдаю себя в ваши руки.
— Во-первых, мы оба, мой друг и я, должны провести ночь в вашей комнате.
Мисс Стоунер и я с удивлением взглянули на него.
— Так должно быть. Я объясню вам все. Что там через дорогу? Кажется, деревенская гостиница?
— Да. Это «Корона».
— Оттуда видны ваши окна?
— Конечно.
— Когда ваш отчим вернется, скажите, что у вас болит голова, и уйдите в свою комнату. Когда услышите, что он пошел спать, откройте ставни, поставьте на окно лампу — это будет сигналом для нас, — заберите все, что вам нужно, и уходите в вашу бывшую спальню. Без сомнения, вы можете устроиться там на одну ночь, несмотря на ремонт.
— О, да, вполне!
— Остальное предоставьте нам.
— Что же вы сделаете?
— Проведем ночь в комнате и разузнаем причину напугавшего вас шума.
— Мне кажется, вы уже составили себе мнение об этом деле, мистер Холмс, — сказала мисс Стоунер, беря его за руку.
— Может быть.
— Так, ради Бога, скажите, отчего умерла моя сестра?
— Я хотел бы сначала собрать более ясные улики.
— По крайней мере, скажите, верно ли мое предположение, что она умерла от страха?
— Нет, не думаю. Предполагаю, была другая причина. А теперь, мисс Стоунер, мы должны покинуть вас, потому что если доктор Ройлотт вернется и увидит нас здесь, наша поездка окажется совершенно бесполезной. Прощайте! Мужайтесь: если вы исполните то, что я сказал вам, можете быть спокойны, что мы скоро отклоним угрожающую вам опасность.
Шерлок Холмс и я без труда нашли себе две комнаты в «Короне». Они были в нижнем этаже. Из окна видны были ворота и обитаемый флигель Сток Морана. В сумерки мимо нас проехал доктор Гримсби Ройлотт. Его громадная фигура виднелась рядом с мальчиком, который правил лошадью. Мальчик несколько времени возился, открывая ворота, и мы слышали, как доктор кричал хриплым голосом, и видели, как он бешено грозил кулаками. Экипаж въехал в ворота, и через несколько минут мы увидели свет от лампы, зажженной в одной из гостиных.
— Знаете, Ватсон, — сказал Холмс, — уж, право, не знаю, брать ли вас сегодня ночью. Дело-то опасное.
— Могу я быть полезен вам?
— Ваше присутствие было бы незаменимо.
— Ну, так я пойду с вами.
— Очень мило с вашей стороны.
— Вы говорите об опасности. Наверно, вы заметили в этих комнатах то, на что я не обратил внимания.
— Нет, вы видели то же, что я, только я сделал больше выводов.
— Я не видел ничего особенного, за исключением шнура от звонка, и не могу себе представить, для чего устроен этот звонок.
— Вы видели и вентилятор?
— Да, но не вижу в этом ничего особенного. Отверстие такое маленькое, что едва ли даже мышь могла пролезть в него.
— Я знал, что есть вентилятор, прежде чем мы приехали в Сток Моран.
— О, милый Холмс!
— Да, знал. Помните, мисс Стоунер сказала, что ее сестра чувствовала запах сигары доктора Ройлотта. Это, конечно, сразу навело меня на мысль, что между комнатами должно быть какое-нибудь сообщение. Отверстие это маленькое, иначе его заметил бы следователь. Я решил, что это должен быть вентилятор.
— Но что же в этом дурного?
— Ну, по крайней мере, странное совпадение. Устраивается вентилятор, вешается шнур, и спящая в кровати девушка умирает.
— Не вижу никакой связи.
— Вы ничего не заметили особенного в кровати?
— Нет.
— Она привинчена к полу. Случалось вам видеть такую кровать?
— Нет.
— Девушка не могла отодвинуть кровать. Та должна быть всегда в одинаковом положении относительно вентилятора и веревки… Приходится так назвать этот шнур, потому что он вовсе не предназначался для звонка.
— Холмс! — вскрикнул я, — я смутно догадываюсь, на что вы намекаете. Мы поспели как раз вовремя для того, чтобы предотвратить какое-то ужасное, тонко задуманное преступление.
— Да, ужасное и тонко задуманное. Если врач идет на злодеяние, то нет преступника хуже его. У него сильные нервы и знание. Палмер и Причард[21] стояли во главе своей профессии. Этот человек перещеголял их, но я думаю, нам удастся перехитрить его. Много Ужаса придется нам видеть сегодня ночью. Ради бога, покурим спокойно и подумаем о более веселых вещах.
Около девяти часов свет, мелькавший среди деревьев, погас, и в доме стало совершенно темно. Часы тянулись медленно, как вдруг, как раз когда пробило одиннадцать часов, прямо перед нами вспыхнул яркий свет.
— Это сигнал из среднего окна, — сказал Холмс, вскакивая на ноги.
Выходя из гостиницы, он сказал хозяину, что мы идем к знакомому и, может быть, останемся ночевать у него. Через минуту мы уже шли по темной дороге, холодный ветер дул нам прямо в лицо, и только желтый свет указывал нам путь в царившей вокруг мгле.
Попасть в парк было нетрудно, так как стена, окружавшая его, местами обрушилась. Пробираясь между деревьями, мы дошли до лужайки, перешли через нее и только что собрались влезть в окно, как из-за группы лавровых кустов выскочило какое-то существо, похожее на отвратительного уродливого ребенка, бросилось на лужайку, словно в конвульсиях, и затем быстро исчезло во тьме.
— Боже мой! — прошептал я. — Вы видели?
Холмс на одно мгновение испугался так же, как и я, и в волнении сильно сжал мне руку, но затем тихо рассмеялся и на ухо сказал мне.
— Миленький дом. Это — павиан.
Я совсем забыл о любимцах доктора Ройлотта. Может, и пантера очутится скоро у нас на плечах. Сознаюсь, что я почувствовал облегчение, когда, сняв по примеру Холмса сапоги, пробрался вслед за ним в комнату. Мой приятель бесшумно закрыл ставни, перенес лампу на стол и окинул взглядом всю комнату. Потом он прокрался ко мне и, приложив руку ко рту, прошептал еле слышно:
— Малейший шум разрушит все наши планы.
Я утвердительно кивнул головой.
— Придется сидеть без огня. Он может увидеть свет в вентилятор.
Я снова кивнул головой.
— Смотрите, не засните: дело идет, быть может, о нашей жизни. Приготовьте револьвер на всякий случай. Я сяду на кровать, а вы на стул.
Я вынул револьвер и положил его на стол.
Холмс принес с собой длинную тонкую трость и положил ее возле себя на кровать вместе с коробочкой спичек и огарком свечи. Потом он потушил лампу, и мы остались во тьме.
Никогда не забуду этой страшной ночи! Я не слышал ни одного звука, ни даже дыхания, а между тем знал, что Холмс находится в нескольких шагах от меня и испытывает такое же нервное возбуждение, как и я. Ни малейший луч света не проникал через запертые ставни, мы сидели в полнейшей тьме. Снаружи доносился по временам крик ночной птицы; раз около нашего окна послышался какой-то вой, напоминавший мяуканье кошки: очевидно, пантера разгуливала на свободе. Издалека доносился протяжный бой церковных часов, отбивавших четверти. Как тянулось время между этими ударами! Пробило двенадцать, затем час, два, три, а мы все продолжали сидеть безмолвно, ожидая, что будет дальше.
Внезапно у вентилятора появился свет. Он сейчас же исчез, но в комнате распространился сильный запах горящего масла и раскаленного металла. В соседней комнате кто-то зажег огонь. До моего слуха донесся тихий шум, и потом все опять замолкло, только запах стал еще сильнее. С полчаса я сидел, прислушиваясь. Вдруг раздался какой-то звук, тихий, равномерный, напоминавший струю пара, выходящую из котла. В то же мгновение Холмс вскочил с кровати, зажег спичку и начал неистово колотить тростью по шнуру.
— Вы видите ее, Ватсон!? — кричал он. — Видите!?
Но я ничего не видел. В ту минуту, как Холмс зажег свет, я услышал тихий свист, но глаза мои привыкли к темноте, и потому неожиданный свет ослепил меня, и я не мог понять, почему Холмс так ожесточенно колотит по шнуру. Однако я успел рассмотреть, что лицо его было смертельно бледно и выражало ужас и отвращение.
Он перестал колотить по шнуру и смотрел на вентилятор, когда внезапно в безмолвии ночи раздался ужасный крик. Он становился все громче и громче. Страдание, страх и гнев, — все чувства смешались в этом крике. Говорят, что его слышали в деревне и даже в отдаленном доме священника. Мы похолодели от ужаса и молча смотрели друг на друга, пока не замерли последние крики и прежняя тишина водворилась в комнате.
— Что это значит? — задыхаясь, проговорил я.
— Значит, что все кончено, — ответил Холмс… — И, может быть, это к лучшему. Возьмите револьвер, и пойдем в комнату доктора Ройлотта.
Лицо его было серьезно. Он зажег лампу и пошел по коридору. Он дважды постучался в дверь.
Ответа не было. Тогда он повернул ручку двери и вошел, — я за ним, с револьвером в руках.
Страшное зрелище представилось нашим глазам. На столе стоял потайной фонарь с полуоткрытой дверцей. Свет от него падал на железный шкаф, раскрытый настежь. У стола на деревянном стуле сидел доктор Гримсби Ройлотт в длинном сером халате, из-под которого выглядывали босые ноги в красных турецких туфлях без задников. На коленях у него лежала плетка, которую мы видели утром. Он сидел, подняв вверх голову и устремив страшный, неподвижный взгляд в потолок. На лбу у него была странная желтая лента с коричневыми пятнами, плотно охватывавшая голову. Он не шевельнулся, когда мы вошли в комнату.
— Лента, пестрая лента! — прошептал Холмс.
Я подошел ближе. Внезапно странный головной убор доктора зашевелился, и из волос поднялась голова змеи.
— Это болотная гадюка, самая ядовитая змея в Индии! — сказал Холмс. — Он умер через десять секунд после укушения. Возмездие постигло жестокого человека. Кто роет другому яму, сам в нее попадет. Посадим эту тварь в ее логовище, а потом отправим мисс Стоунер в безопасное место и дадим знать полиции.
Он быстро взял арапник с колен мертвеца, накинул петлю на шею змеи и, вытянув руку, бросил ее в железный шкаф и запер его.
Таковы истинные обстоятельства смерти доктора Гримсби Ройлотта из Сток Морана. Не буду подробно рассказывать о том, как мы сообщили эту новость испуганной девушке. Мы отправили ее с утренним поездом в Харроу к тетке. Официальное следствие установило, что доктор умер от неосторожного обращения со своей опасной любимицей. Когда мы ехали назад из Сток Морана, Шерлок Холмс рассказал мне остальное.
— Я пришел было к совершенно ложному выводу, милый Ватсон, — сказал он. — Видите, как опасно строить гипотезы, когда нет основательных данных. Присутствие цыган вблизи дома и слово «лента», сказанное несчастной молодой девушкой и понятое мной иначе, навели меня на ложный след. Очевидно, она успела разглядеть что-то, показавшееся ей лентой, когда зажгла спичку. В свое оправдание могу сказать только, что отказался от своего первоначального предположения, как только увидел, что обитателю средней комнаты опасность не может угрожать ни со стороны окна, ни со стороны двери. Вентилятор и шнур от звонка сразу привлекли мое внимание. Открытие, что звонок не звонит, а кровать привинчена к полу, возбудило во мне подозрение, что шнур служит мостом для чего-то, что переходит в отверстие и попадает на кровать. Мысль о змее сразу пришла мне в голову, в особенности, когда я вспомнил, что доктор привез с собой из Индии всяких животных и гадов. Идея употребить в дело яд, недоступный химическому исследованию, могла прийти в голову именно такому умному, бессердечному человеку, долго жившему на Востоке. Быстрота действия подобного рода яда имела также свое преимущество. Только очень проницательный следователь мог бы заметить две маленькие черные точки в том месте, где ужалила змея. Потом я вспомнил свист. Это он звал назад змею до рассвета, чтобы ее не увидали.
Вероятно, он приучил ее возвращаться к нему, давая ей молоко. Змею он направлял к вентилятору, когда находил это удобным, и был уверен, что она спустится по шнуру на кровать. Может быть, целая неделя прошла бы прежде, чем змея ужалила молодую девушку, но рано или поздно она должна была стать жертвой ужасного замысла. Я пришел ко всем этим выводам раньше, чем вошел в комнату доктора Ройлотта. Осмотрев его стул, я убедился, что он часто становился на него, очевидно, с целью достать до вентилятора. Шкаф, блюдечко с молоком и петля на плетке окончательно рассеяли все мои сомнения. Металлический звук, который слышала мисс Стоунер, очевидно, происходил оттого, что ее отчим захлопывал шкаф. Вы знаете, что я предпринял дальше, когда убедился в верности моих выводов. Я, как, без сомнения, и вы, услышал шипение змеи, зажег спичку и напал на нее.
— И прогнали ее назад в вентилятор.
— А она бросилась на своего хозяина. Некоторые из моих ударов попали в цель, пробудили ее злобу, и она кинулась на первого встречного. Таким образом, я косвенно виновен в смерти доктора Ройлотта, но не скажу, чтобы моя совесть сильно страдала от этого.
Палец инженера
Изо всех дел, которыми занимался мой друг Шерлок Холмс в период нашего знакомства, только два были начаты им по моей инициативе: дело о пальце мистера Хадерли и о сумасшествии полковника Уорбертона. Последнее представляло более обширное поле для наблюдательности, но первое так странно само по себе, и так драматично по подробностям, что следует упомянуть о нем, хотя оно и не дало моему другу возможности показать свои дедуктивные способности в полном блеске. История эта много раз рассказывалась в газетах, но, как и все подобные случаи, она произвела мало впечатления на столбцах периодических изданий. Зато она сильно заинтересовала тех, перед глазами которых проходили все факты, и тайна раскрывалась постепенно, шаг за шагом. В свое время этот случай произвел на меня глубокое впечатление, которое не ослабело и теперь, спустя два года.
Дело происходило в 1889 году, вскоре после моей свадьбы. Я вернулся к частной практике и покинул квартиру на Бейкер-стрит, где жил прежде с Холмсом, но продолжал навещать его. Иногда мне удавалось даже уговорить его зайти к нам. Практика моя расширялась, и так как я жил вблизи вокзала Паддингтон, то у меня были пациенты между тамошними служащими. Один из них, которого я вылечил от тяжкой хронической болезни, постоянно восхвалял меня и посылал ко мне всех знакомых больных.
Однажды утром, около семи часов, горничная постучала ко мне в дверь и сказала, что в приемной меня дожидаются двое людей из Паддингтона. Я быстро оделся, так как знал по опыту, что случаи на железной дороге редко бывают пустячными, и пошел вниз. Проводник, мой старый приятель, вышел из приемной и притворил за собой дверь.
— Я доставил его сюда, — шепнул он, указывая пальцем на дверь. — Все обстоит благополучно.
— Кого вы доставили ко мне? — спросил я, удивленный таинственностью моего посетителя.
— Пациента, — все так же шепотом отвечал он. — Я подумал, что приведу его сам, чтобы он не утек, и доставил его в надлежащем виде. Я должен идти, доктор, у меня так же, как и у вас, есть свои обязанности.
И он ушел так поспешно, что я не успел поблагодарить его.
Я вошел в кабинет и увидел господина, сидевшего у стола. На нем была темная одежда, мягкая кепка валялась на моих книгах, одна рука была обвязана платком, на котором виднелись пятна крови. На вид ему было не более двадцати пяти лет. Его мужественное лицо было смертельно бледно. Казалось, он испытывал сильнейшее волнение и употреблял всю свою силу воли, чтобы сдержать его.
— Очень сожалею, доктор, что пришлось разбудить вас так рано, — оказал он. — Но сегодня ночью со мной случилось несчастье. Я приехал с утренним поездом и на вокзале Паддингтон попросил указать мне врача. Какой-то добрый малый привел меня сюда. Я дал горничной свою визитную карточку, но вижу, что она оставила ее на столе.
Я взял карточку и взглянул на нее. «Виктор Хадерли, инженер-механик, 16А, Виктория-стрит (третий этаж)» — вот имя и местожительство моего раннего посетителя.
— Сожалею, что заставил вас ждать, — проговорил я, садясь на стул. — Вы ехали всю ночь, а это уже само по себе довольно скучно.
— О, едва ли можно сказать, что я скучно провел эту ночь, — со смехом сказал инженер-механик.
Он смеялся очень громко и резко, откинувшись на спинку и весь трясясь. Как врач, я восстал против этого смеха.
— Перестаньте! — крикнул я. — Придите в себя, — прибавил я, наливая воды из графина.
Все мои увещания были напрасны. С ним сделался один из тех истерических припадков, которые случаются с сильными натурами, когда приходит кризис. Но вскоре он пришел в себя и проговорил, краснея и задыхаясь:
— Я веду себя глупо!
— Ничего. Выпейте-ка лучше вот это.
Я добавил немного бренди в стакан с водой, он выпил, и румянец вернулся на его бледные щеки.
— Так-то лучше! — сказал он. — А теперь, доктор, вы, может быть, взглянете на мой палец или, вернее сказать, на то место, где был мой палец.
Он развязал платок и протянул мне руку. Даже мои привычные нервы не выдержали этого зрелища. На руке было четыре пальца, а вместо большого виднелась страшная окровавленная масса. Палец был отрублен или вырван из сочленения.
— Боже мой! — вскрикнул я. — Это ужасно. Должно быть, кровь шла очень сильно.
— Да, очень сильно. Когда это случилось, я потерял сознание и, должно быть, долго был без чувств. Очнувшись, я увидел, что кровь все еще продолжает идти; поэтому я забинтовал руку с помощью платка и прутика.
— Превосходно. Вам следовало бы быть хирургом.
— Это имеет некоторое отношение к гидравлике, а я специалист по этому делу.
— Рана нанесена каким-то очень тяжелым орудием, — сказал я, осмотрев руку.
— Чем-то вроде ножа мясника.
— Вероятно, случайность?
— Нисколько.
— Неужели покушение на убийство?
— Совершенно верно.
— Вы пугаете меня.
Я омыл рану, дезинфицировал ее, потом закрыл ватой и забинтовал. Он сидел, откинувшись в кресле, и не сморгнул, только по временам кусал губы.
— Как вы себя теперь чувствуете? — спросил я.
— Превосходно! После бренди и перевязки я чувствую себя совсем другим человеком. Я очень ослаб, но ведь в эту ночь мне пришлось много пережить.
— Может быть, вам лучше ничего не рассказывать. Это вас расстраивает.
— О, нет, теперь ничего! Придется же рассказывать полиции. Но, между нами, не будь у меня такого важного доказательства, как эта рана, я сам бы удивился, если бы поверили моему рассказу. Очень уж необыкновенное происшествие, а данных, чтобы доказать его, у меня слишком мало. А если мне и поверят, то у меня так мало улик, что еще большой вопрос, будут ли виновные наказаны.
— А! — сказал я. — Если это дело загадочное, то вам следует обратиться к моему другу Шерлоку Холмсу, прежде чем заявить полиции.
— О, я много слышал о нем, — ответил мой клиент, — и был бы очень рад, если бы он взялся за это дело, хотя, конечно, заявлю полиции. Можете вы дать мне карточку к нему?
— Я сделаю больше: сам свезу вас к нему.
— Вы несказанно обяжете меня.
— Мы пошлем за кебом, отправимся вместе и поспеем как раз к завтраку. Хватит ли у вас сил, чтоб ехать?
— Да. Я успокоюсь только тогда, когда расскажу всю историю.
— Итак, я посылаю за кебом и через минуту вернусь к вам.
Я вбежал наверх, в коротких словах объяснил все жене и через пять минут уже ехал с моим новым знакомым на Бейкер-стрит.
Как я и думал, Шерлок Холмс лежал в гостиной, просматривая объявления в «Таймсе». Он был в халате и курил утреннюю трубку, которую набивал остатками выкуренного накануне табака, тщательно высушенного и собранного на каминной доске. Он принял нас, как всегда, спокойно и приветливо и велел подать еще ветчины и яиц. Покончив с завтраком, он усадил нашего нового знакомца на диван и предложил ему стакан бренди с водой.
— Очевидно, вы испытали нечто совсем необычайное, мистер Хадерли, — сказал он. — Пожалуйста, прилягте и будьте как дома. Расскажите нам, что можете, и не говорите, когда устанете, а поддержите свои силы этим подкрепляющим средством.
— Благодарю вас, — ответил мой пациент, — я чувствую себя гораздо лучше после того, как доктор сделал мне перевязку, а ваш завтрак докончил дело. Я отниму у вас как можно меньше вашего драгоценного времени, и потому сразу начну рассказ о моем необыкновенном приключении.
Холмс сел в кресло, и лицо его приняло то усталое, равнодушное выражение, которым он прикрывался обыкновенно, когда бывал заинтересован чем-либо. Я сел напротив него, и мы вместе выслушали странную историю, которую рассказал нам инженер-механик.
— Надо сказать, что я сирота, холостяк и живу один в меблированных комнатах в Лондоне. По профессии я инженер-механик, специальность моя — гидравлика; имел большую практику в продолжении семи лет, когда я был в обучении у Беннера и Мэтисона, владельцев большой фирмы в Гринвиче. Два года тому назад, окончив образование и получив наследство от отца, поселился на Виктория-стрит и решился работать самостоятельно.
Полагаю, что всякое дело вначале идет плохо. Мне же особенно не повезло. В продолжение двух лет меня приглашали три раза на консультации да раз была небольшая работа. Заработок мой за все это время равнялся двадцати семи фунтам десяти шиллингам. Каждый день я сидел в моей маленькой берлоге от девяти часов утра до четырех пополудни и, наконец, потерял всякую надежду.
Но вчера, когда я уже собирался уходить из конторы, клерк доложил мне, что пришел какой-то господин по делу. Он передал мне карточку, на которой стояло: «Полковник Лисандр Старк». Вслед за клерком вошел и сам полковник, человек выше среднего роста, необычайной худобы. Мне никогда не приходилось видеть такого худого человека. На лице его выделялись нос и подбородок, а кожа так и натянулась на выдавшихся скулах. Однако худоба эта казалась обычным состоянием, а не следствием болезни. У него были блестящие глаза, твердая походка, уверенные манеры. Он был одет просто, но опрятно. На вид ему казалось около сорока лет.
— Мистер Хадерли? — спросил он с немецким акцентом. — Мне рекомендовали вас, мистер Хадерли, как человека, не только являющегося специалистом в своей профессии, но и умеющего хранить тайну.
Я поклонился, польщенный этими словами, как и всякий молодой человек, которого бы так хвалили.
— Могу узнать, кто дал мне такую хорошую аттестацию? — спросил я.
— Ну, может быть, лучше не говорить этого вам теперь. Из того же источника я знаю, что вы сирота, не женаты и живете в Лондоне один.
— Все это совершенно верно, — ответил я. — Но извините, я не понимаю, какое отношение это может иметь к моим профессиональным качествам. Ведь вы желаете говорить со мной по делу?
— Несомненно. Но вы сами увидите, что это имеет отношение к тому, о чем я буду говорить. У меня к вам профессиональное дело, но при этом требуется полная тайна, понимаете, абсолютная тайна, а этого скорее можно ожидать от одинокого человека.
— Если я дам вам обещание сохранить вашу тайну, то можете быть уверены, что сдержу слово, — сказал я.
Он пристально взглянул на меня. Никогда не случалось мне видеть более вопросительного и подозрительного взгляда.
— Так вы даете обещание? — наконец проговорил он.
— Да, даю.
— Полное молчание до визита к нам, во время его и после? Ни слова о деле, ни устно, ни письменно?
— Я уже дал вам слово.
— Отлично.
Он вдруг вскочил с места, пролетел, как молния, через комнату и распахнул дверь. Коридор был совершенно пуст.
— Все в порядке, — сказал он, возвращаясь на место. — Клерки очень часто интересуются делами своих начальников. Теперь мы можем беседовать спокойно.
Конец ознакомительного фрагмента.