Вышло это так просто и неторжественно, что я и не заметил. Можно сказать, вышло непредумышленно.
Теперь, когда это вышло на самом деле, кажется мне порой, что я не делался писателем, а будто всегда им был, только — писателем «без печати».
Помнится, нянька, бывало, говорила: — И с чего ты такая балаболка? Мелет-мелет невесть чего… как только язык у тебя не устает, балаболка!..
Живы во мне доныне картинки детства, обрывки, миги. Вспомнится вдруг игрушка, кубик с ободранной картинкой, складная азбучка с буквой, похожей на топорик или жука, солнечный луч на стенке, дрожащий зайчиком… Ветка живой березки, выросшей вдруг в кроватке у образка, зеленой такой, чудесной. Краска на дудочке из жести, расписанной ярко розами, запах и вкус ее, смешанный с вкусом крови от расцарапанной острым краем губки, черные тараканы на полу, собравшиеся залезть ко мне, запах кастрюльки с кашкой… Боженька в уголке с лампадкой, лепет непонимаемой молитвы, в которой светится «деворадуйся»…
Я говорил с игрушками — живыми, с чурбачками и стружками, которые пахли «лесом» — чем-то чудесно-страшным, в котором «волки».
Но и «волки» и «лес» — чудесные. Они у меня мои.
Я говорил с белыми звонкими досками — горы их были на дворе, с зубастыми, как страшные «звери», пилами, с блиставшими в треске топорами, которые грызли бревна. На дворе были плотники и доски. Живые, большие плотники, с лохматыми головами, и тоже живые доски. Все казалось живым, моим. Живая была метла, — бегала по двору за пылью, мерзла в снегу и даже плакала. И половая щетка была живая, похожая на кота на палке. Стояла в углу — «наказана». Я утешал ее, гладил ее волосики.
Все казалось живым, все мне рассказывало сказки, — о, какие чудесные!
Должно быть, за постоянную болтовню прозвали меня в первом классе гимназии «римский оратор», и кличка эта держалась долго. В балльниках то и дело отмечалось: «Оставлен на полчаса за постоянные разговоры на уроках».
Это был, так сказать, «дописьменный» век истории моего писательства. За ним вскоре пришел и «письменный».
В третьем, кажется, классе я увлекся романами Жюля Верна и написал — длинное и в стихах! — путешествие наших учителей на Луну, на воздушном шаре, сделанном из необъятных штанов нашего латиниста Бегемота. «Поэма» моя имела большой успех, читали ее даже и восьмиклассники, и она наконец попала в лапы к инспектору. Помню пустынный зал, иконостас у окон, в углу налево, шестая моя гимназия! — благословляющего детей Спасителя — и высокий, сухой Баталин, с рыжими бакенбардами, трясет над моей стриженой головой тонким костлявым пальцем с отточенным остро ногтем, и говорит сквозь зубы — ну прямо цедит! — ужасным, свистящим голосом, втягивая носом воздух, — как самый холодный англичанин:
— И ссто-с такое.., и сс… таких лет, и сс… так неуваззытельно отзываесса, сс… так пренебреззытельно о сстарссых… о наставниках, об учителях… нашего поосстенного Михаила Сергеевича, сына такого нашего великого историка позволяесс себе называть… Мартысской!.. По решению педагогического совета…
Гонорар за эту «поэму» я получил высокий — на шесть часов «на воскресенье», на первый раз.
Долго рассказывать о первых моих шагах. Расцвел я пышно на сочинениях. С пятого класса я до того развился, что к описанию храма Христа Спасителя как-то приплел… Надсона! Помнится, я хотел выразить чувство душевного подъема, которое охватывает тебя, когда стоишь под глубокими сводами, где парит Саваоф, «как в небе», и вспоминаются ободряющие слова нашего славного поэта и печальника Надсона:
Друг мой, брат мой… усталый, страдающий брат,
Кто б ты ни был — не падай душой:
Пусть неправда и зло полновластно царят
Над омытой слезами землей…
Баталин вызвал меня под кафедру и, потрясая тетрадкой, начал пилить со свистом:
— Ссто-с такое?! Напрасно сситаете книзки, не вклюсенные в усенисескую библиотеку! У нас есть Пускин, Лермонтов, Дерзавин… но никакого вашего Надсона… нет! Сто такой и кто такой… На-дсон. Вам дана тема о храме Христа Спасителя, по плану… а вы приводите ни к сселу «ни к городу какого-то «страдающего брата»… какие-то вздорные стихи! Было бы на четверку, но я вам ставлю три с минусом. И зачем только тут какой-то «философ»… с «в» на конце! — «филосов-в Смальс»! Слово «философ» не умеете написать, пишете через «в», а в философию пускаетесь? И во-вторых, был Смайс, а не Смальс, что значит — свиное сало! И никакого отношения он, как и ваш Надсон, — он говорил, ударяя на первый слог, — ко храму Христа Спасителя не имели! Три с минусом! Ступайте и задумайтесь.
Я взял тетрадку и попробовал отстоять свое:
— Но это, Николай Иваныч… тут лирическое отступление у меня, как у Гоголя, например.
Николай Иваныч потянул строго носом, отчего его рыжие усы поднялись и показались зубки, а зеленоватые и холодные глаза так уставились на меня, с таким выражением усмешки и даже холодного презрения, что во мне все похолодело. Все мы знали, что это — его улыбка: так улыбается лисица, перегрызая горлышко петушку.
— Ах, во-от вы ка-ак… Гоголь!., или, может быть, гоголь-моголь? — Вот как… — и опять страшно потянул носом. — Дайте сюда тетрадку…
Он перечеркнул три с минусом и нанес сокрушительный удар — колом! Я получил кол и — оскорбление. С тех пор я возненавидел и Надсона и философию. Этот кол испортил мне пересадку и средний балл, и меня не допустили к экзаменам: я остался на второй год. Но все это было к лучшему.
Я попал к другому словеснику, к незабвенному Федору Владимировичу Цветаеву. И получил у него свободу: пиши как хочешь!
И я записал ретиво, — «про природу». Писать классные сочинения на поэтические темы, например, — «Утро в лесу», «Русская зима», «Осень по Пушкину», «Рыбная ловля», «Гроза в лесу»… — было одно блаженство. Это было совсем не то, что любил задавать Баталин: не «Труд и любовь к ближнему, как основы нравственного совершенствования», не «Чем замечательно послание Ломоносова к Шувалову „О пользе стекла»» и не «Чем отличаются союзы от наречий». Плотный, медлительный, как будто полусонный, говоривший чуть-чуть на «о», посмеивающийся чуть глазом, благодушно, Федор Владимирович любил «слово»: так, мимоходом будто, с ленцою русской, возьмет и прочтет из Пушкина… Господи, да какой же Пушкин! Даже Данилка, прозванный Сатаной, и тот проникнется чувством.
Имел он песен дивный дар
И голос, шуму вод подобный, —
певуче читал Цветаев, и мне казалось, что — для себя.
Он ставил мне за «рассказы» пятерки с тремя иногда крестами, — такие жирные! — и как-то, тыча мне пальцем в голову, словно вбивал в мозги, торжественно изрек:
— Вот что, муж-чи-на… — а некоторые судари пишут «муш-чи-на», как, например, зрелый му-жи-чи-на Шкро- бов! — у тебя есть что-то… некая, как говорится, «шишка». Притчу о талантах… пом-ни!
С ним, единственным из наставников, поменялись мы на прощанье карточками. Хоронили его — я плакал. И до сего дня — он в сердце.
И вот — третий период, уже «печатный».
От «Утра в лесу» и «Осени по Пушкину» я перешел незаметно к «собственному».
Случилось это, когда я кончил гимназию. Лето перед восьмым классом я провел на глухой речушке, на рыбной ловле. Попал на омут, у старой мельницы. Жил там глухой старик, мельница не работала. Пушкинская «Русалка» вспоминалась. Так меня восхитило запустенье, обрывы, бездонный омут «с сомом», побитые грозою, расщепленные ветлы, глухой старик — из «Князя Серебряного» мельник!.. Как-то на ранней зорьке, ловя подлещиков, я тревожно почувствовал — что-то во мне забилось, заспешило, дышать мешало. Мелькнуло что-то неясное. И — прошло. Забыл. До глубокого сентября я ловил окуней, подлещиков. В ту осень была холера, и ученье было отложено. Что-то — не приходило. И вдруг, в самую подготовку на аттестат зрелости, среди упражнений с Гомером, Софоклом, Цезарем, Вергилием, Овидием Назоном… — что-то опять явилось! Не Овидий ли натолкнул меня? не его ли «Метаморфозы» — чудо!
Я увидел мой омут, мельницу, разрытую плотину, глинистые обрывы, рябины, осыпанные кистями ягод, деда… Помню, — я отшвырнул все книги, задохнулся… и написал — за вечер — большой рассказ. Писал я «с маху». Правил и переписывал, — и правил. Переписывал отчетливо и крупно. Перечитал… — и почувствовал дрожь и радость. Заглавие? Оно явилось само, само очертилось в воздухе, зелено-красное, как рябина — там. Дрожащей рукой я вывел: У мельницы.
Это было мартовским вечером 1894 года. Но и теперь еще помню я первые строчки первого моего рассказа:
«Шум воды становился все отчетливей и громче: очевидно, я подходил к запруде. Вокруг рос молодой, густой осинник, и его серые стволики стояли передо мною, закрывая шумевшую неподалеку речку. С треском я пробирался чащей, спотыкался на остренькие пеньки осинового сухостоя, получал неожиданные удары гибких веток…»
Рассказ был жуткий, с житейской драмой, от «я». Я сделал себя свидетелем развязки, так ярко, казалось, сделал, что поверил собственной выдумке. Но что же дальше? Литераторов я совсем не знал. В семье и среди знакомых было мало людей интеллигентных. Я не знал и «как это делается» — как и куда послать. Не с кем мне было посоветоваться: почему-то и стыдно было. Скажут еще: «Э, пустяками занимаешься!» Газет я еще не читал тогда, — «Московский листок» разве, но там было смешное только или про «Чуркина». Сказать по правде, я считал себя выше этого. «Нива» не пришла в голову. И вот вспомнилось мне, что где-то я видел вывесочку, узенькую совсем: «Русское обозрение», ежемесячный журнал. Буквы были — славянские? вспоминал-вспоминал… — и вспомнил, что на Тверской. Об этом журнале я ничего не знал. Восьмиклассник, почти студент, я не знал, что есть «Русская мысль», в Москве. С неделю я колебался: вспомню про «Русское обозрение» — так и похолодею и обожгусь. Прочитаю «У мельницы» — ободрюсь. И вот я пустился на Тверскую — искать «Русское обозрение». Не сказал никому ни слова.
Помню, прямо с уроков, с ранцем, в тяжелом ватном пальто, сильно повыгоревшем и пузырившемся к полам, — я его все донашивал, поджидая студенческого, чудесного! — приоткрыл огромную, под орех, дверь и сунул голову в щель, что-то проговорил кому-то. Там скучно крякнуло. Сердце во мне упало: крякнуло будто строго?.. Швейцар медленно шел ко мне.
Пожалуйте… желают вас сами видеть.
Чудесный был швейцар, с усами, бравый! Я сорвался с диванчика и, как был, — в грязных, тяжелых ботинках, с тяжелым ранцем, ремни которого волоклись со звоном, — все вдруг отяжелело! — вступил в святилище.
Огромный, очень высокий кабинет, огромные шкафы с книгами, огромный письменный стол, исполинская над ним пальма, груды бумаг и книг, а за столом, широкий, красивый, грузный и строгий — так показалось мне, — господин, профессор, с седеющими по плечам кудрями. Это был сам редактор, приват-доцент Московского университета Анатолий Александров. Он встретил меня мягко, но с усмешкой, хотя и ласково:
Ага, принесли рассказ?.. А в каком вы классе? Кончаете… Ну, что же… поглядим. Многонько написали… — взвесил он на руке тетрадку. — Ну, зайдите месяца через два…
Я зашел в самый разгар экзаменов. Оказалось, что надо «заглянуть месяца через два». Я не заглянул. Я уже стал студентом. Другое пришло и захватило — не писанье. О рассказе я позабыл, не верил. Пойти? Опять: «Месяца через два зайдите».
Уже в новом марте я получил неожиданно конверт — «Русское обозрение» — тем же полуцерковным шрифтом. Анатолий Александров просил меня «зайти переговорить». Уже юным студентом вошел я в чудесный кабинет. Редактор учтиво встал и через стол протянул мне руку, улыбаясь.
Поздравляю вас, ваш рассказ мне понравился. У вас довольно хороший диалог, живая русская речь. Вы чувствуете русскую природу. Пишите мне.
Я не сказал ни слова, ушел в тумане. И вскоре опять забыл. И совсем не думал, что стал писателем.
В первых числах июля 1895 года я получил по почте толстую книгу в зелено-голубой — ? — обложке — «Русское обозрение», июль. У меня тряслись руки, когда раскрывал ее. Долго не находил, — все прыгало. Вот оно: «У мельницы», — самое то, мое! Двадцать с чем-то страниц — и, кажется, ни одной поправки! ни пропуска! Радость? Не помню, нет… Как-то меня пришибло… поразило? Не верилось.
Счастлив я был — два дня. И — забыл. Новое приглашение редактора— «пожаловать». Я пошел, не зная, зачем я нужен.
Вы довольны? — спросил красивый профессор, предлагая кресло. — Ваш рассказ многим понравился. Будем рады дальнейшим опытам. А вот и ваш гонорар… Первый? Ну, очень рад.
Он вручил мне… во-семь-де-сят рублей! Это было великое богатство: за десять рублей в месяц я ходил на урок через всю Москву. Я растерянно сунул деньги за борт тужурки, не в силах промолвить ни слова.
Вы любите Тургенева? Чувствуется, у вас несомненное влияние «Записок охотника», но это пройдет. У вас и свое есть. Вы любите наш журнал?
Я что-то прошептал, смущенный. Я и не знал журнала: только «июль» и видел.
Вы, конечно, читали нашего основателя, славного Константина Леонтьева… что-нибудь читали?..
Нет, не пришлось еще, — проговорил я робко.
Редактор, помню, выпрямился и поглядел под пальму, — пожал плечами. Это его, кажется, смутило.
Теперь… — посмотрел он грустно и ласково на меня, — вы обязаны его знать. Он откроет вам многое. Это, во-первых, большой писатель, большой художник… — Он стал говорить-говорить… — не помню уже подробности — что-то о «красоте», о Греции… — Он великий мыслитель наш, русский необычайный! — восторженно заявил он мне. — Видите — этот стол?.. Это его стол! — И он благоговейно погладил стол, показавшийся мне чудесным. — О, какой светлый дар, какие песни пела его душа! — нежно сказал он в пальму. И вспомнилось мне недавнее:
Имел он песен дивный дар,
И голос, шуму вод подобный.
— И эта пальма — его!
Я посмотрел на пальму, и она показалась мне особенно чудесной.
— Искусство, — продолжал говорить редактор, — прежде всего — благо-говение! Искусство… ис-кус! Искусство — молитвенная песнь. Основа его — религия. Это всегда, у всех. У нас — Христово слово! «И Бог бе слово». И я рад, что вы начинаете в его доме… в его журнале. Как-нибудь заходите, я буду давать вам его творения. Не во всякой они библиотеке… Ну-с, молодой писатель, до сви-да-ния. Желаю вам…
Я пожал ему руку, и так мне хотелось целовать его, послушать о нем, неведомом, сидеть и глядеть на стол. Он сам проводил меня.
Я ушел опьяненный новым, чувствуя смутно, что за всем этим моим — случайным? — есть что-то великое и священное, незнаемое мною, необычайно важное, к чему я только лишь прикоснулся.
Шел я как оглушенный. Что-то меня томило. Прошел Тверскую, вошел в Александровский сад, присел. Я — писатель. Ведь я же выдумал весь рассказ!.. Я обманул редактора, и за это мне дали деньги!.. Что я могу рассказывать? Ничего. А искусство — благоговение, молитва… А во мне ничего-то нет. Деньги, во-семь-десят рублей… за это!.. Долго сидел я так, в раздумье. И не с кем поговорить… У Каменного моста зашел в часовню, о чем-то помолился. Так бывало перед экзаменом.
Дома я вынул деньги, пересчитал. Во-семьдесят рублей… Взглянул на свою фамилию под рассказом, — как будто и не моя! Было в ней что-то новое, совсем другое. И я — другой. Я впервые тогда почувствовал, что — другой. Писатель? Это я не чувствовал, не верил, боялся думать. Только одно я чувствовал: что-то я должен сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать… — готовиться. Я — другой, другой.
На чтение 7 мин Просмотров 6.5к. Опубликовано 12.08.2021
⭐⭐⭐⭐⭐ «Как я стал писателем» за 2 минуты и подробно за 4 минуты.
Сюжет рассказа «Как я стал писателем» Ивана Сергеевича Шмелева показывает хрупкость и нежность творческой искры, способной навсегда затухнуть от грубого слова.
Рассказчику повезло, так как на своем пути он встречал хороших и восприимчивых слушателей, помогающих ему раскрыть свой литературный талант творца.
Очень краткий пересказ рассказа «Как я стал писателем»
Со слов рассказчика, писателем он стал «непредумышленно». В детстве за длинный язык няня называла его «балаболкой». С малых лет ему запомнился ее молитвенный лепет, старые песни, игрушки и ветка живой березы в кроватке у образка.
Вся домашняя утварь казалась мальчику живой. В своих фантазиях он играл с предметами, придумывая невероятные истории и приключения.
В «дописьменный век своего писательства» автор включает гимнастические годы. Первый класс запомнился прозвищем «римский оратор», полученным возможно за болтовню на уроках.
В третьем классе воображение рассказчика всецело поглощено влиянием Жуль Верна, в приключенческих очарованиях которого рождается первое авторское произведение о путешествии учителей на луну. Учащимся рассказ понравился, а классному руководителю нет. Наставник увидел в строчках неуважение к обучающему персоналу, за что юный писатель был жестоко наказан плохой отметкой в результате оставлен на второй год.
Печальное событие оказалось удачным в литературной карьере юного дарования. Рассказчик попал в класс к добродушному учителю, всячески способствующему открытию и развитию его таланта. Наставник мотивировал полет писательской фантазии, за что ему рассказчик очень благодарен.
Третий этап начала писательства сам автор называет «собственным опытом». Перед выпуском из гимназии он проводит лето на рыбалке возле разваленной мельницы, где живет старый и глухой дед. Каникулы в деревне производят неизгладимое впечатление на рассказчика. Пытаясь открыть миру свои ощущения, во время экзаменов он пишет рассказ «У мельницы».
Дрожащей рукой он отдает первую свою рукопись в редакцию журнала «Русское обозрение». Солидный дядя с седеющими висками принимает тетрадь и просит зайти через два месяца. По истечении назначенного срока, автор опять получает обещание посмотреть в течение двух месяцев. Но период сдачи выпускных экзаменов захватывает внимание юноши, и он забывает о рукописи.
Неожиданно сочинитель получает от редактора «Русского обозрения» письмо, где ему сообщают, что «описание природы» было прекрасным и предлагают сотрудничество.
В июне рассказчик уже держит в руках экземпляр журнала с его рассказом и первый свой гонорар. С его слов, именно этот момент становится решающим, чтобы «приготовится стать писателем».
Главные герои и их характеристика:
- Рассказчик – в этой роли автор, Иван Сергеевич Шмелев, описывает самого себя, как мальчика, который чувствовал писательский дар с самого детства.
Второстепенные герои и их характеристика:
- Баталин Николай Иванович – представлен недалеким словесником с ограниченным мировоззрением и слишком надменным характером. Описывается нелюбящим детей педагогом и бездарным учителем.
- Цветаев Федор Владимирович – любимый преподаватель автора, который способствовал открытию его таланта. Чуткий и интересный педагог, отлично понимающий детские потребности, стимулирующий в учениках интерес к предметам.
- Александров Анатолий – редактор из журнала «Русское обозрение», поверивший в литературный дар юного студента.
Краткое содержание рассказа «Как я стал писателем» подробно
Рассказ А. С. Шмелева «Как я стал писателем» — это подлинные воспоминания автора о событиях, предшествующих началу его писательской карьеры.
Как говорит сам прозаик, «это началось непредумышленно». Ему показалось, что он не старался быть писателем, он им был, но «без писательской печати».
В раннем детстве из-за чрезмерной разговорчивости, няня назвала рассказчика «балаболкой». С раннего детства автор помнит образа с веткой березы, игрушки, непонятный лепет молитвы и старые песенки няни обрывками. Тогда ему, как ребенку, все вещи казались живыми. Мальчик подолгу разговаривал с различными предметами и игрушками. Играясь, он непроизвольно одушевлял и фантазировал сказки с участием неподвижных «друзей».
Поступив в гимназию, рассказчик получил второе прозвище от старших детей, заметивших его разговорчивую особенность – «римский оратор». Словоохотливого мальчишку часто наказывали за говорливость, поэтому ярлык «оратора» прикрепился к нему надолго.
С третьего класса гимназии мальчик увлекся творчеством Жуль Верна. Приключенческие романы француза буквально взорвали богатое фантазией воображение школьника, и на свет появился рассказ о лунном путешествии учителей. Неожиданно для самого автора, рукопись понравилась читателям гимназии. Лишь один человек был недоволен возникшим ажиотажем. Злой и черствый инспектор Баталин, классный руководитель рассказчика, наказал малолетнего автора «лунного» рассказа за неуважение к учителям.
Но литературный порыв трудно было удержать, и писательское эго рассказчика бурлило в школьных сочинениях. Работы юного автора с невероятно глубокими лирическими вступлениями жутко бесили привыкшего жить по правилам дотошного классного инспектора.
Однажды рассказчик предпринял попытку отстоять свое личное мнение перед ним, за что получил тройку с минусом. Затем кол и оскорбление. Оценки сыграли роковую роль – понизили средний балл, и мальчик стал второгодником.
Печальный эпизод оказался предвестником судьбоносной удачи. Маленький сочинитель попал в класс к Ф.В. Цветаеву – добродушному преподавателю, который дал юному дарованию полную свободу самовыражения. Наставник ловко подогревал литературный азарт мальчика классными сочинениями с лирическим уклоном.
Цветаев ставил рассказчику «жирные пятерки с тремя крестами», а даже сказал, что в нем есть как говориться «некая шишка», что нужно развивать талант. В памяти юного героя, Федор Владимирович остался тем первым человеком, который оказался восприимчивым слушателем и поклонником его раннего творчества.
С окончанием гимназии у рассказчика начинается «самостоятельное» время. Лето он проводит в деревне, где сутками напролет ловит рыбу недалеко от полуразрушенной мельницы. В затхлом строении живет глухой старик, рядом в речку спускаются «побитые ветрами и расщепленные грозою обрывы» да «бездонные омуты с сомом». Юноша описывает свои ощущения от этого места как «что-то проснулось, но ушло».
«Нечто» стремительно и властно завладевает разумом сочинителя при сдаче выпускных экзаменов. Швырнув в сторону учебники, он за вечер пишет рассказ о своей рыбалке «У мельницы».
Этот переломный момент произошел в марте 1894 года. Но рассказчик стесняется своего произведения – среди семьи писателя «мало интеллигентов», а посоветоваться, что дальше делать, не с кем.
Припоминая, что когда-то видел рекламу журнала «Русское обозрение» рассказчик идет в редакцию издания. Заметно робея, он заходит в кабинет и видит редактора Анатолия Александрова. Тот приветливо встречает юношу, берет у него рукопись и предлагает «зайти через месяца два».
Спустя отведенный срок, молодому автору опять вежливо советуют приходить «через два месяца». Как раз начинаются экзамены, и юный писатель забывает о рассказе.
Пришедшее вскоре письмо от Александрова с предложением «поговорить» было неожиданным сюрпризом. Явившись в редакцию, юноша узнает, что редактору понравилось «его описание природы» в рассказе. Александров предлагает студенту сотрудничество.
В июне рассказчик получает свежий экземпляр «Русского обозрения», где напечатан его рассказ. Александров выдает писателю «восемьдесят рублей» – первый гонорар, и называет искусство «благоговением и религиозной молитвенной песней».
Молодой юноша выходит из кабинета редактора в чувственном смятении и понимает, что он теперь другой человек.
Кратко об истории создания произведения
Рассказ «Как я стал писателем» — это автобиографический очерк И. С. Шмелева, написанный в 1895 году. В произведении автор делится с читателем подлинной историей становления и развития своего литературного талант до дебютной публикации.
Краткое содержание «Как я стал писателем»
4.5
Средняя оценка: 4.5
Всего получено оценок: 1644.
Обновлено 5 Декабря, 2022
О произведении
Рассказ «Как я стал писателем» Шмелева был написан в 1895 году. Это автобиографическое произведение, в котором Иван Сергеевич поделился тем, как происходило его становление как писателя, начиная с самых ранних лет вплоть до первого опубликованного рассказа.
Для подготовки к уроку литературы рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Как я стал писателем». Проверить полученные знания можно при помощи теста на нашем сайте.
Опыт работы учителем русского языка и литературы — 27 лет.
Место и время действия
События автобиографического рассказа происходят в 1870–1890-х годах в Российской империи.
Главные герои
- Рассказчик — сам писатель, Иван Сергеевич Шмелёв.
Другие персонажи
- Николай Иванович Баталин — инспектор, надменный, ограниченный преподаватель словесности.
- Фёдор Владимирович Цветаев — любимый педагог писателя, который помог раскрыться его таланту.
- Анатолий Александров — профессор, редактор журнала «Русское обозрение», поверивший в талант рассказчика.
Краткое содержание
Рассказчик делится воспоминаниями, как он стал писателем. По его мнению, все «вышло непредумышленно
», и, как ему казалось, он «не делался писателем, а будто всегда им был, только — писателем «без печати
»».
С раннего детства рассказчик был очень разговорчивым, за что получил от своей няньки прозвище — «балаболка». В его памяти ещё живы «картинки детства, обрывки, миги
» каких-то незначительных событий, обрывок песен, молитв.
Будучи ребёнком, рассказчик с удовольствием разговаривал с игрушками, досками, метлой: всё казалось мальчику живым, родным и понятным. Все предметы он одушевлял, придумывал истории с их участием.
Повзрослев, рассказчик поступил в гимназию, где за постоянную болтовню прозвали его в «первом классе гимназии «римский оратор
»». Это прозвище надолго закрепилось за ним, и очень часто он бывал наказан за разговоры на уроках.
В третьем классе рассказчик увлёкся романами Жюля Верна — произведения французского писателя будили и без того богатое воображение мальчика, и он написал сочинение о невероятных путешествиях учителей на Луну. Эта рукопись «имела большой успех, читали её даже и восьмиклассники
», однако сухой, чёрствый инспектор Николай Иванович Баталин был совершенно иного мнения. Он считал, что гимназисты должны с большим уважением и трепетом относиться к педагогам, и строго наказал юного сочинителя.
Рассказчик ничего не мог поделать со своими писательскими порывами, которые бурно изливались в школьных сочинениях. В своих работах он делал глубокие лирические отступления, которые невероятно раздражали Баталина, любившего, чтобы ученики выполняли задания по плану.
Однажды рассказчик попытался даже отстоять своё мнение перед инспектором, за что получил поначалу тройку с минусом, а затем и вовсе кол и в придачу оскорбление. Этот кол испортил мальчику средний балл, в результате чего он не был допущен к экзаменам и остался на второй год.
Это событие, печальное на первый взгляд, стало счастливым для юного героя. Он попал к «другому словеснику, к незабвенному Федору Владимировичу Цветаеву
», получив полную свободу для самовыражения. Мальчик с энтузиазмом взялся за дело, особенно сильно полюбив «классные сочинения на поэтические темы
».
Цветаев неизменно ставил «за «рассказы» пятёрки с тремя иногда крестами, — такие жирные
!», а однажды сказал, что в рассказчике есть «некая, как говорится, «шишка»»
, и он обязательно должен развивать свой талант. Фёдор Владимирович стал единственным преподавателем, который оставил глубокий след в душе рассказчика.
По окончании гимназии в творческой вехе рассказчика наступил третий период, уже печатный. Лето перед выпускным классом он провёл в глухой деревушке, где днями напролёт рыбачил. Неподалёку от заброшенной мельницы, где жил глухой старик, располагались «обрывы, бездонный омут «с сомом», побитые грозою, расщеплённые ветлы
». Живописное место настолько впечатлило юношу, что в его душе проснулось что-то неясное, но быстро прошло.
И только во время подготовки к выпускным экзаменам это «что-то» неожиданно завладело разумом рассказчика, и он, отшвырнув учебники, за один вечер написал небольшой рассказ под названием «У мельницы», взяв за основу сюжета свою летнюю рыбалку.
Это важное событие произошло «мартовским вечером 1894 года
». Рассказчик был вполне доволен результатом своих трудов. Но он совершенно не знал, что делать дальше — литераторов он не знал, в его «семье и среди знакомых было мало людей интеллигентных
». Ему почему-то стыдно было даже посоветоваться по поводу своей работы.
Вспомнив, что на Тверской ему когда-то попалась небольшая вывеска ежемесячного журнала «Русское обозрение», рассказчик отправился туда со своим рассказом. Оказавшись в святилище, он не на шутку оробел. В просторном кабинете, заваленном книгами, сидел «редактор, приват-доцент Московского университета Анатолий Александров
». Он приветливо встретил юношу, взял рассказ и попросил заглянуть месяца через два.
Спустя положенные два месяца рассказчика вновь попросили «заглянуть месяца через два
». Но к тому времени он оказался в вихре выпускных экзаменов и совсем позабыл о своём рассказе. Тем более неожиданным стало для него письмо из «Русского обозрения», в котором Александров попросил юношу «зайти переговорить
». Он сказал, что ему понравился его слог и описания русской природы, и попросил оторопевшего юношу писать для его издания.
Спустя некоторое время рассказчик по почте получил июльский номер журнала «Русское обозрение», в котором был напечатан его рассказ. Профессор Александров признался, что его произведение понравилось читателям, и выдал первый гонорар — «во-семь-де-сят рублей! Это было великое богатство
». Он увлечённо стал говорить о том, что искусство — это «прежде всего — благоговение! Искусство… ис-кус! Искусство — молитвенная песнь. Основа его — религия
».
Рассказчик вышел из редакции в полном смятении чувств. Присев на лавочку, он понял, что стал совершенно другим человеком.
И что в итоге?
Рассказчик — получает оплату за свой первый опубликованный рассказ, чувствует большие изменения в себе.
Александров — помогает рассказчику опубликоваться в журнале, выдаёт ему первый гонорар.
Заключение
В своём произведении автор показывает, насколько хрупким и нежным является талант, и как нужно бережно относиться к творческим искрам, чтобы грубым словом или делом не загасить их навсегда. Главному герою очень повезло, что он повстречал тонких, восприимчивых людей, которые помогли раскрыться его природным способностям.
После ознакомления с кратким пересказом «Как я стал писателем» рекомендуем прочесть произведение в полной версии.
Тест по рассказу
Проверьте запоминание краткого содержания тестом:
Доска почёта
Чтобы попасть сюда — пройдите тест.
-
Вопрос Мира
10/10
-
Арсен Арустамян
10/10
Рейтинг пересказа
4.5
Средняя оценка: 4.5
Всего получено оценок: 1644.
А какую оценку поставите вы?
Рассказ / Драматургия, Мистика, Приключения, Психология, Реализм, Чёрный юмор
Аннотация отсутствует
Теги: Мистика рассказ
Это было 5 лет назад. Я тогда был наивным и глупым мальчиком, который верил во всякий бред. Люди, которых я считал друзьями, были лицемерными тварями, которые готовы на всё, что бы спасти свои шкуры. А родной матери было на меня наплевать. Вне зависимости от моих косяков она наказывала по всей строгости. Одной из излюбленных её наказаний было выгонять меня из дома. Во время каждого такого наказания или когда мне становился совсем плохо я убегал за город в своё любое место. Там был небольшая речка. Из-за крутого обрыва туда никто не совался. Большой, роскошный дуб, росший, рядом скрывал своими ветками всё уродство человеческой натуры, оставляя маленький зазор на середину этой речки. Шёл декабрь месяц. Снег заметал всё вокруг, будто накрывая одеялом из снежинок. В один из прекрасных дней я на уроке математики получил двойку. После занятия я подошёл к учительнице спросить: почему мне поставили эту двойку. В ответ я получил лишь с диким отвращением сказанную крылатую фразу: «Что б жизнь малиной не казалось».
Во время остальных уроков у меня не выходила эта фраза из головы. После я пошёл домой, с матом бросил свой портфель в стену, продолжая думать насчёт этого. Спустя пару часов вернулась моя мама с работы. Она была очень уставшей. Поэтому без сильных раздумий сказала:
– Давай сюда дневник. Продолжая обдумывать, как истукан отдал ей свой дневник. С уставшим лицом она посмотрела на меня, вздохнув, спросила:
– Ты что не смог решить пару примеров? Закричав как маленький ребёнок? ей ответ:
– Я сделал всё правильно. Мать со спокойным голосом сказала:
– Не ори. И ты так и не ответил почему?
– Что б жизнь малиной не казалось, сказала она мне.
– Мне надоело твоё враньё. Поэтому поживёшь три дня на улице. После этих слов я побежал в своё место для размышлений. Мне было плевать на холод и свою никчёмную жизнь. Тогда в голове у меня была лишь одна мысль: Если я умру, то умру на своём любимом месте. Приятный холодок лишь согревал моё сердце. Чем ближе я подбирался к тому месту, тем сильнее мне хотелось спать. Оно и неудивительно. В домашних дырявых штанах и майке в -30 это нормально. Прибежав туда в полусонном состоянии, я увидел разбросанные бутылки, потухнувший костёр и кучу упаковок из-под чипсов. В предсмертном состоянии оперившись спиной на дуб, я посмотрел на речушку. В середине стояла маленькая и очень красивая девочка. Она была словной маленький ангел. Белые волосы, платьице и босые ноги. Я был уже готов умереть. Идя по воде, она постоянно говорила моё имя. Подойдя почти впритык ко мне, она взяла из кучи мусора, которая лежала вокруг меня зелёную бутылку вина. После чего протянула её двумя руками с искренней улыбкой.
– Выпей это, если хочешь исцелить свою душу.
– Хорошо. Каждый глоток этого напитка словно переворачивал мой взгляд на мир. Будто кто возвращает мне мои глаза.
– Исполни своё предназначение писатель. Повернувшись к ней, я задал самый логичный вопрос:
– А ты кто?
И в этот момент она ещё раз улыбнулась и растворилась в воздухе. После этого я уснул. Проснувшись меня, тяжело было узнать. Внешне я выглядел как обычно, а внутри себя чувствовал разбитым корытом, которое всё знает. Было уже темно, поэтому я решил вернуться домой. В коридоре за дверью стояла моя мама. Она была злой. Сквозь зубы она спросила меня: – Где я был три дня? – Смешно. Ты сама меня выгнала на три дня. А теперь удивляешься. – Не хами матери. После этих слов она замахнулось правой рукой, что бы дать пощёчину, но по воле случая я её с поймал и сказал:
– Ещё раз попробуешь поднять на меня руку, сломаю. После она замахнулась левой рукой, но попала в мой блок.
– Зря. Вывихнув её правую руку, сказал я.
Её жуткий крик от боли для меня ничего не значил. Будто так и должно быть. – Я же говорил.
– Скотина. Вызывай скорую.
– Сейчас только выпью и вправлю тебе руку.
– Я сейчас сама вызову, и натравлю на тебя ментовку маленький идиот. Взяв с кухни вишнёвку которая стояла под столом увидел как она дозвонилась в скорую.
– Алё скорая у меня рука ….
После этих слов я подошёл к ней впритык, взялся за её вывихнутую руку и мастерски вправил её.
– Ай. Забрав у неё телефон сказал:
– Извините за беспокойство. Просто у моей мамы небольшое растяжение, а она сильно разволновалась.
– Хорошо. Ответил добрый голос медсестры по телефону.
Взяв меня за плечи, мама начала смотреть мне в глаза, будто чудо увидела.
– Ты как это сделал? С диким страхом в глазах спросила.
– Мне почём знать.
После этого она начала ходить в коридоре из стороны, в сторону, думая, что со мной случилось.
– Это невозможно.
– Возможно. Только сначала сядь и выпей со мной.
– Точно надо выпить.
Усевшись на кухне, она поставила стаканы на стол, налила себе целый стакан вишнёвки и сразу же выпила его залпом.
– Кто ты такой?
– Сам не знаю.
– Ладно. Давай сделаем так. Ты пока поживёшь здесь, а потом мы решим, что с тобой делать.
– Хорошо.
На следующий день я снова побежал на своё место и увидел сидящей рядом с обугленными вчерашними дровами ту самую девочку.
– Я ждала тебя.
– Что за чертовщина тут происходит?
– Я изменила твою душу, что бы ты исполнил своё предназначение.
– Какое на хрен предназначение?
– Быть писателем фантастом. Хихикнув ответила девочка.
– Какой из меня писатель.
– Великий.
– Это был не вопрос.
– Я знаю. Ты напишешь три книги, которые изменят мир, после чего умрёшь.
– Как я напишу эти книги, если, я не умею их писать?
– Учитель, который тебя научит находиться в Магадане.
После этих слов она исчезла и больше никогда не появлялась. Сколько раз я бы не приходил. В школе меня начали считать чудиком. Оно и неудивительно. Видя всех насквозь я начал отвергать людей которые мне когда были дороги. Результат не заставил себя ждать. Спустя три месяца решил отправиться в Магадан в поисках учителя. Матери перед прощанием сказал два слова:
– Мне пора.
– Удачи. Денег на самолет у меня не было, поэтому пришлось ехать на поезде. Плацкарт под водочку и дурачка может закрыть глаза всё. Спустя неделю я уже был в Магадане. Тогда стояло хорошее солнышко. Сильное предчувствие говорило мне, что надо идти к порту. Подойдя к милиционеру на вокзале, я спросил, где тут порт, на что он мне ответил:
– Иди, прямо не сворачивая.
– Благодарю.
Придя в порт, я посмотрел на море у причала и увидел ту самую девочку. Находясь в начале порта, она показала рукой на другой конец порта. Шёл я туда не спеша. Гигантские корабли и приветливые люди окружали меня. Вдруг меня толкает в плечо какой то чумазый мальчишка со словами:
– С дороги. А за ним нарядный милиционер бежит крича:
– Стой. Стрелять буду.
Подойдя почти к средине этого порта, среди гигантских крейсеров стоял маленький рыбацкий кораблик с странным названием «Адмирал». На стареньком пластиковом лежаке лежал старик очень похожий на старика Хемингуэя в солнцезащитных очках и рыбацком костюме. Рядом с ним появилась эта загадочная девочка и начала показывать на него. Подойдя к нему впритык, он медленно повернул голову на неё и резко крикнул: – Брысь отсюда.
– А вы её видите?
– Ага. Присев он взял бутылку портвейна из-под лежака с отвращающим лицом посмотрел на меня, сказал:
– Проваливай по-хорошему. Отобрав у него эту бутылку, опрокинув голову выпил половину бутылки, после чего ответил:
– Что это за тварь с ангельским лицом?
– Дух воды.
– Серьёзно?
– Да. Зачем она ко мне тебя прислала?
– Что б вы меня научили писать книги.
В ответ странный морячок засмеялся и отобрал бутылку с портвешком. После он небрежно с горла отпил немного и начал говорить:
– Сдаёт мать. Ладно. Я сделаю из тебя настоящего писателя, только товар погрузим и отплывём.
– А разве это не рыбацкая лодка?
– В гробу у не пьющих моряков этот прекрасный корабль рыбацкая лодка.
– Ну, ну.
– После третьей ты со мной согласишься.
– Ладно юнга, пора загрузится товаром и отплывать.
Ящиков было немного, поэтому мы быстро закончили. Я решил немного постоять на палубе, но, к моему сожалению меня вырубило от этого пойла. Мне снился жуткий кошмар, который и по сей день страшно вспоминать. Правда пришлось проснуться из-за того, что учитель или сэнсэй как он меня попросил называть облил ведром ледяной воды.
– Поднимайся у нас много работы.
– Хорошо.
Из-за этого пойла у меня сильно раскалывалась голова. Будто по ней ударили кувалдой и она раскололась на миллион кусочков. Как мне тогда казалось, мы пошли в его каюту, что бы он как мне казалось начал учить, но вместо этого он мне дал гигантскую папку по строению этого ведра с гвоздями. Помимо основных чертежей там было очень много пометок и нецензурных комментариев.
– Что это за макулатура? Спросил я его с сильным удивлением.
– Это твой хлеб, на время которое ты проведёшь на этом корабле.
– Понял гражданин начальник.
– Сэнсэй!
Его каюта напоминала на кабинет начальника. Хороший деревянный стол, шикарнейшое кожаное кресло два одинаковых окошка. Феликс смотрящий на дверь вызывал сильнейший дискомфорт когда там стоишь. Выглянув на палубу я увидел, что идёт ливень, поэтому решил спрятаться в двигательном отсеке который находился в нескольких шагах оттудова. Войдя туда меня, чуть не оглушил рёв двигателя. Прижав со всей силы уши, я осмотрелся и увидел справа от себя наушники висящие на гвоздике. Надев их, я почувствовал резкое облегчение. Будто груз с души спал, но не тут то было. Спустя пару минут меня стошнило и сильно проглючило. В тот момент помимо рвоты и галлюцинаций у меня начала сильно раскалываться голова. Вдруг неожиданно окрасила красным пламенем сирена всю комнату. От жуткой боли я ненадолго потерял сознание. Но, к моему сожалению это было самое безобидное чувство. Когда я очнулся, голова ещё продолжала раскалываться и ко всему этому, впереди меня стояло двое военных. – Доложите о происшествии.
– Мы напоролись на рифы капитан первого ранга.
– Сколько нужно времени, что бы залатать пробоину?
– Пол часа не меньше.
– Бегом ремонтировать рядовой.
– Есть. После этих слов морячок побежал, а капитан пошёл в свою каюту. Слегка оклемавшись, я пошёл за капитаном. Каюта капитана от учительской отличалось наличием смотрящего на дверь и портретом Ленина на стене который весел между окнами.
– Что за чертовщина на этом корабле. Сначала вся команда призраков видела, потом в баланде глаза человеческие, хвосты крысиные и отрубленный палец с фамильным перстнем, а сейчас это. Закурив сигарету из подсигара лежавшего на столе пошёл со словами:
– Угораздило меня стать командиром этого проклятого судна. Надо проверить этих раздолбаев. Я молча пошёл за ним. Мы шли в носовой отсек этого странного корабля. Везде горел этот раздражающий аварийный свет. Ребята в тельняшках бегали с полными и пустыми вёдрами воды, пытаясь хоть как то спасти этот корабль.
– Ровнее ставь заглушку.
– Докладывай сержант.
– Долго не протянем. В порт на ремонт надо.
– В порт говоришь моряк? Злостно взяв за гудки этого морячка сказал капитан.
– Балка вся прогнила, не говоря уже о крышке люка которую мы приспособили, что бы закрыть пробоину.
– Сейчас война моряк. Если повернём назад, нас посчитают предателями и расстреляют без суда и следствия.
– И что нам теперь делать?
– Возьми сварочный аппарат в ремонтном отсеке, и заварите его.
– Приказ понял товарищ капитан первого ранга. В этот момент запыхавшийся черноволосый парниша прибежал.
– Товарищ капитан, товарищи капитан, там, там Костя кок меня чуть на суп не пустил.
Присмотревшись к нему, я так же как и капитан заметили, что он держит рукой своё вспоротое брюхо.
– Дьявольский карнавал. Сержант.
– Да.
– Бегом его в медпункт заштопывать, пока не помер.
– Понял.
После этих слов он пошёл в свою каюту, взял наган из стола и пошёл в пищеблок. Я за ним постоянно ходил хвостом, что бы разобраться, что здесь происходит. В пищеблоке было мрачно. Зловонный запах гнили можно было учуять у входа в эту преисподнюю. Кругом висели прогнившие людские части тел, а в центре этой отвращающей комнаты стоял кок. Он был в грязном фартуке и такой же шапочке. Кок готовил кошерный супчик из человеченки. Войдя туда, капитан зарядил свой наган и навёл на кока. – Ку-ку мразь. С сильной жаждой крови сказал капитан.
– Ооооо. Свежее мясо.
Бах. Прогремел роковой выстрел нагана для людоеда. Пуля попало прямо между глаз.
– 1. 0 в мою пользу тварь.
– Сейчас бы выпить. Сказал капитан.
После этих событий он вернулся в свою каюту. Сев за свою стул он закинул ноги на стол, размахивая наганом начал размышлять насчёт этого вслух. – Ко всему этому геморрою добавилась ещё и одержимость. Вдруг неожиданно забегает невзрачный морячок.
– Товарищ капитан первого ранга. Разрешите обратиться.
– Разрешаю.
– У нашего боцмана крыша полетела.
– Теперь и боцман?
– Так точно.
– Ну, что смотришь. Веди.
Мы шли в старый трюм, который был постоянно завален всяким ненужным хламом, но в данный момент проход был расчищенным. Войдя в трюм, мы увидели настоящий сундук с сокровищами, а рядом с ним боцмана, который постоянно осыпает себя золотом повторяет:
– Моё. Моё. Моё сокровище и больше никого.
– Ну вот видите. Что я вам говорил.
– Эй боцман. Сказал капитан.
После чего он свистнул. На что он даже не отреагировал.
– Ну, я пошёл. Сказал морячок.
– А ну постой. Какого хрена здесь делает сундук, который я просил оставить на том корабле.
– Ну понимаете, мы с боцманом решили его забрать, что б потом….
– На живится?
– Нет. Мы хотели продать его, а потом всем раздать выручку.
– Это был не вопрос.
– Вот я попал.
– Проехали. Лучше помоги мне отодрать боцмана от этой дряни. Сделав пару шагов от двери он их заметил. Схватив нож из сундука боцман начал размахивать им как маятник наговаривая:
– Не отдам. Никому не отдам. Убейте лучше.
После этих слов капитан схватил его за руку с ножом и ударил его прикладом в голову. Этот удар вырубил его.
– Отнеси его в мою каюту и запри.
– Хорошо. Подождав пару минут пока морячок унесёт боцмана, капитан собрал разбросанное сокровище в сундук и выбросил его за борт со словами:
– Прости нас морской царь за кражу моими людьми твои сокровища. Прекрасный закат забирал с собой все негативные эмоции с собой, словно костлявая старушка забирала в прекрасный путь. Спустя некоторое время к нему подбегает человек, шепчет что то на ухо и убегает. Капитан, продолжая смотреть на закат, махнул двумя приподнятыми пальцами правой руки, будто говоря, что б я подошёл. Не задумываясь, я подошёл к нему.
– Хороший закат не правда ли?
– Согласен. Закат прекрасен.
– Я признаю тебя как писателя.
– Стоп машина. Вы меня видите? В ответ он лишь засмеялся. Неожиданная слабость в теле выбросила меня за борт. Капитан в данный момент лишь приподнял свою фуражку, будто здоровается. Море всё сильнее и сильнее тянуло меня на дно. На данный момент я думал, что морской дьявол решил забрать мою грешную душу себе. Только на пару минут закрыл глаза, как вдруг оказываюсь на койке. Признаков похмелья не ощущал.
– Уже проснулись? Мне послышался скромный мужской голос. Повернув свою голову я увидел очень скромного черноволосого в очках, старом костюме и белых кроссовках врача. Руки он держал на коленях, сжимая кулаки. Смотря на свои руки, он своим скромным голосом спросил:
– Как вы себя чувствуете?
Присев и разглядев стоящий стол с кучей бумаг ответил: – Подозрительно хорошо.
– Вы просто пролежали три дня в коме.
– Обалдеть.
– И не говорите. Вы один из немногих кто после комы себя чувствует хорошо.
– И да. Вас хотел видеть капитан.
– Та паскудя которая позволила умереть в море?
– Нет. Владелец этого корабля. А то, что вы говорите это ложные воспоминания. Это нормально при коме.
– Ложные воспоминания значит. Ладно пойду к сэнсэю.
– Идите. Через пару часиков ко мне зайдете, я вам витаминок дам, что б вы в обмороки не падали.
– Хорошо. Только подойдя к двери, как вдруг вспомнил, что забыл спросить скромного доктора как его зовут. Обернувшись неожиданно засветил улыбкой, на миллион долларов:
– Тебя как звать собачка Павлова? Усмехнувшись в ответ, скромный доктор повернувшись на дверь ответил:
– Собачку Павлова зовут Гай Юлий Цезарь.
– Буду знать Император. Придя в каюту капитана, я увидел далеко не из приятных картин. Проще говоря, капитан спал на своём любимом кресле закинув ноги. Подойдя в середину каюты решил его разыграть.
– Торпеды по правому борту. Крикнул я со всего горла. От этой фразы капитан грохнулся с кресла, поправив свою шапку побежал и по дороге начал кричать:
– Лева руля.
– Стойте. Я пошутил сэнсэй.
– Тьфу ты.
После он мне дал подзатыльника и сел на свой трон. Сложив на столе руки замком, капитан положил на них свою голову начал говорить:
– Что тебе тот капитан сказал?
– Он сказал, что я прошёл испытание. Окудова вы это знаете?
– Неважно. Хоть одной проблемой меньше.
После этих слов он открывает левый верхний шкафчик стола и положил оттудова на стол старенький наган.
– Теперь он твой.
– Спасибо. Но вы так и не ответили на мой вопрос.
– Я был там.
В этот момент у меня начала сильно раскалывается голова, меняя капитана из сна на молодого учителя. Спустя пару минут меня опустило.
– Капитан первого ранга?
– Он самый. Взглянув на рукоять, я увидел необычную надпись: «От адмирала Елисеева за храбрость».
– С завтрашнего дня начну учить тебя.
– Хорошо.
– Ну вот и хорошо.
За всё мое плавание я больше никогда не видел его таким довольным. Вернувшись в медпункт, я постучал об открытую дверь, сказал:
– Где обещанные витамины, император уколов и таблеток.
– Ждут вас. Ложитесь и заголяйтесь.
– Хорошо. После этого я проклинал этот день из-за того, что витамин C слишком болезненный. Поставив укол доктор сказал:
– Получите и распишитесь гражданин механик.
– Спасибо за витаминку.
– Всегда пожалуйста. С сильной радостью, ответил доктор.
Меня это сильно насторожило. Поэтому недолго думая задал каверзный вопрос:
– Ты сколько выжрал?
– Немного. Пол литра спирта.
– Обалдеть дозка.
– Мы ведь вдвоём с капитаном остались после того случая.
– Какого случая.
– В котором всю команду призраки перебили.
– Дыра в корабле, рехнувшийся кок и жадный боцман.
– А откудова ты это знаешь?
– Это ж было во время русско-японской. Упс.
– Какой войны?
– Блин проболталась. Капитан меня убьёт.
– Не пугай кота пылесосом.
– Ладно. Когда вы выпили смертельную для обычного человека дозу мухоморов настойки нашего капитана, вы оказались на грани между жизнью и смертью, что и привело к появлению в вашем сознании настоящей картины прошлого.
– А дальше, что?
– Суп с котом. Не перебивай.
– Ладно. Недолго думая я взял из шкафа склянку с спиртом и начал потихоньку пить как воду.
– Спирт на место положи и спокойно сядь на койку.
– Тебе жалко, что ли?
– Этого нам на два месяца плавания.
– Облом. Так, что там с картиной?
– Наш капитан в мире высших сил не последний человек, поэтому из-за просьбы исполнить пророчество старой, очень раздражающей знакомой решил тебя проверить.
– Получается Хем поковырялся в моём сознании?
– Именно. Но как он это делает, я не знаю, но его настойка и пара фокусов должны дать этот эффект. Но сколько я не пыталась у меня ничего не выходило.
– Хорошо. С этим мы разобрались. Что за пророчество?
– А ты что, не знаешь?
– Как не странно меня весь мир держит за лоха. Только таблички с надписью «Дверь открыта» на своей пятой точке не хватает.
– Слушай. Два раза повторять не стану.
– Хорошо.
– Ну хорошо. Хрен знает сколько лет назад, высшие существа спокойно гуляли по миру. Но спустя некоторое время появился первый человек. Единственное, что он делал так это пил. Ну и вот. В один прекрасный день его ударила молния и он начал постоянно говорить: Что появится человек который принесёт в мир три книги в которых будут ответы на все вопросы. Ну и если верить духу воды, то ты и являешься тем кто перевернёт наш шарик верх тормашками. Ик. Надо меньше пить.
После этих слова она вырубилась прямо на свой стол. На данный момент мне сильно хотелось покурить и поразмыслить над этим, из-за всего этого геморроя фортуна решила вознаградить меня, а именно торчащей пачке сигарет из правого кармана халата доктора. Всё равно не заметишь, подумал я и взял одну сигарету и коробок спичек из того же кармана. На носу корабля был прекрасный вид на море. Слегка укачивающие волны моря вместе с прекрасным закатом в-который я влюбился ещё с того раза можно было любоваться вечность. На носу к моему счастью никого не было. Закурив сигаретку вместе с закатом, уходило моё плохое настроение. Спустя полчаса ко мне подошёл капитан со словами:
– Прекрасный закат, не правда ли?
Я тут же схватился за ближайший поручень железной хваткой, после чего ответил:
– Согласен.
– А ты чего так держишься?
– Дэжавю.
– Понятно. Завтра рано вставать, поэтому иди спать.
– Хорошо.
Я решил переночевать в каюте команды корабля. Хоть там давно никто не жил, но чистота там была великолепной. Уснул я быстро. Правда проснутся, пришлось из-за врубленной тревоги капитана. На данный момент меня это сильно насторожило. Недолго думая я взял наган, светя семенниками я пошёл к капитану узнать в чём дело. В это время капитан почитывал: «Преступление и наказание».
– Что случилось сэнсей?
– Для начала штаны надень. Потом я объясню, что надо будет делать.
– Хорошо. Спустя пару минут я вернулся обратно к капитану.
– Что делать?
– Суп из кота варить.
– А если серьёзно.
– Если серьёзно, то прикрывать меня, если пираты попытаются кинуть.
– В тех ящиках оружие, что ли?
– Почти. 5 тон героина.
– Скока?
– Ты слышал.
– Я хоть и мало эмоциональный человек, но это реально меня зацепило.
– Если играть то по крупному. Вот план. Они считают, что тебя на этом корабле нету, а значит, если они захотят нас перебить и забрать мой, корабль с товаром, то вступаешь в эту игру ты.
– Понял. А не прогорит.
– Нет. Их чуть больше чем нас.
– Сколько?
– Пятеро вооружённых до зубов овощей.
– Ясно. Ищи дураков в другом месте.
– Уже поздно, что то делать, поэтому спрячься в трюме с героином и ориентируйся по ситуации.
– Понял.
Вдруг начала работать рация, которая у капитана находилась под столом. Точнее усовершенствованная часть, которая позволяла ловить сигнал с основной. Из неё начал раздражатся не знакомый английский голос. Единственное, что мне из всего, что он говорил, удалось разобрать только слово капитан. Капитан же не спеша достал здоровую самодельную рацию из-под стола, ответил на том же языке и засунул обратно.
– Иди прячься, а я постараюсь договорится с этими ребятами.
Я встал справа от двери с заряженным наганом дожидаясь пиратов. Через пару минут послышались грубые мужские голоса, говорящие на английском. Судя по количеству голосов их двое. Войдя туда, он сразу же приступил к погрузке. Только он потянулся за ящиком, как я приставил к его виску свой наган с фразой:
– Саечка за испуг.
– WTF?
Выстрел разнёс его мозги по всему героину. Для его дружка была заготовлена более страшная учесть, чем у парнишки с ящиком. Зная, что доктор может сам о себе позаботится, я пошёл в каюту капитана. Там была очередной пират. Она рассматривала карту капитана и постоянно, что то повторял на английском. Я его убил выстрелом в спину. У меня не было времени, что бы думать о какой-то чести и гордости. Выйдя на палубу я увидел два изуродованных до неузнаваемости тела. Рядом с ними стоял окровавленный сэнсэй.
– Гореть вам в аду дьявольские отродья. С невероятным спокойствием сказал сэнсэй.
– Учитель.
– А мой ученик. Теперь ты видишь меня настоящего. Монстра, который может перегрызть любому глотку ради своей команды.
– Я такой же сэнсей. Как и вся ваша команда. Пустив скупую мужскую слезу капитан ответил:
– Я рад это слышать. Подойдя ко мне, он похлопал меня по плечу, сказав: – Спасибо. Они хоть и были ублюдками, но как и все войны моря заслуживают смерть настоящих воинов.
– Согласен. Пойду тогда у цезаря заберу покойничка.
– У Юльки, что ли?
– А разве наш доктор девушка?
– Ага. Лучшая в мире.
– Нежданчик. Ладно. Пошёл я.
– Хорошо.
Прейдя в медпункт я увидел лежащим, постоянно ругающимся на нерусском пирата.
– Забирайте его побыстрее, а то он мне стирольное помещение загадит.
– Ну ладно.
Вытянув его к складу, я его убил выстрелом в голову.
– Надо идти к капитану и не забыться жмурика с каюты капитана забрать. Подумал я. Дверь в его каюту была открыта нараспашку, но трупа, как ни бывало. Вытащив его на палубу, сэнсей схвати его за вторую ногу и потянул на их корабль. Их корабль как раз таки стоял впритык с нашим, что достаточно удобно. Там уже стояло подготовленные четыре канистры с бензином. Притянув последний труп мы подпалили этот корабль.
– Красиво горит.
– Согласен.
– И не говорите.
– Цезарь.
– А Юлька.
– Ты тут давно стоишь?
– Ага.
– Ладно ученик, иди за мной.
Мы шли в заваленный хвостовой отсек. Придя к сейфовой двери, сэнсей сказал мне:
– За это дверью кроется секрет твоего обучения. Открывать её или нет, решать тебе.
– Хорошо. Я открою эту дверь. За ней скрывалась библиотека. Это было даже не библиотека, а маленький кабинетик с одним старинным столом, невзрачным стулом посредине комнаты и окружающие стеллажи с книгами.
– Я пойду. Сказал капитан.
Это были его последние слова за всё наше двух месячное путешествие. Старинная печатная машинка на том столе меня сильно манила. Только я сел за этот стол мне вдруг захотелось написать обо всём случившемся на этом корабле историю. Слово за слово, предложение за предложением строилась эта история как песчаные дюны в сахаре. Когда я писал, меня будто возвращало туда, но только в роли зрителя. Меня это затягивало настолько, что я забывал о еде и воде, не говоря уже о сне. Спустя, первых четыре дня за писательской деятельностью меня вырубило прямо за столом. Проснулся уже в медпункте.
– Не бережёте вы себя. К потерям сознания от отравления перешли к голодным обморокам и переутомлениям.
– Мне надо продолжить писать. Дико уставшим голосом ответил я.
– Вы, что спятили? У вас сильное недоедание с переутомлением. Сейчас вам нужен крепкий сон и хорошая пища. Радует, что у нас припасов на 30 человек.
– Мне всё равно надо продолжить.
– Не надейтесь. Я вам вколола нервопаралитик, что бы не смогли шевелиться.
– Скотина.
– Ну, ну. Скоро уснёте и заодно проспитесь. Спустя пару минут я уснул. Проснувшись, у меня была сильна усталость. Обернувшись на лево, я заметил стоящую почти пустую капельницу с глюкозой. Как по часам вернулась Юля.
– О вы уже проснулись.
– Ага.
– Как себя чувствуете?
– Дикая усталость.
– Это неудивительно. Ты спал два дня подряд.
– Два дня значит. Хорошо. Буду поосторожнее, То как, то не хочется копыта откинуть слишком быстро.
– Пора капельницу доставать.
– Хорошо.
– Сегодня ничего не ешь, как бы ни хотелось.
– Ладно. Пойду попишу немного.
– Только не перетруждайся.
На столе в библиотеке лежала свежая стопка бумаги. – Спасибо сэнсей. Подумал я и продолжил работать.
За работой время пролетело не заметно, как вдруг мне захотелось спать. Из-за лени я решил переночевать там, но это оказалось для меня роковой ошибкой. Мне приснился день в котором было это пророчество. Всё бы ничего, но мне приснился целый день в деталях. Если верить сну то благодаря гипнозу, науке и хорошей выпивки получился обман века. Посмотрев на стол, я увидел тарелку с двумя бутербродами и бутылку воды. Подойдя ближе, я заметил записку под бутылкой. В ней было написано:
– Ты знаешь всё, что тебе надо. Поэтому поешь и закончи свою историю.
П. С. Постарайся не падать в обмороки;).
Хорошо подумал я и продолжил работу. После все дни были похожи друг на друга как отражения в зеркалах. Правда, только обмороков не стало. Так прошли два месяца. Я закончил историю своего плавания и байку про пророчество. Мы вернулись обратно в Магадан. Это был дождливый денёк. Попрощавшись с командой я думал отправится в Питер, что бы издаться. Но по иронии судьбы на палубе в дожде появилась ангельская девочка.
– Ты должен написать 3 книги, которые изменят мир. Приставив наган к своему виску перед смертью сказал: – Иди к чёрту.