Рассказ штраф читать жунусова

Первый вагон

– Не трогай поручни, а то нахватаешь всякой заразы! – строго произнесла бабушка, отдергивая мои руки от поручней вагона.

Я послушно выполнил ее приказ. Бабушка старше – ей виднее. Мы сели на свободные места.

«Осторожно, двери закрываются», – зашипел знакомый голос перед тем, как поезд тронулся.

Двери с грохотом захлопнулись, и мы начали набирать скорость. Платформа скрылась из вида.

Опять в метро. Опять в туннеле.

– Бабуш, а почему Пашку каждый день забирают на машине из детского сада, а мы тащимся в подземелье?

– Что за вопросы? И, во-первых, мой сладенький, мы не тащимся, а передвигаемся общественным транспортом. У Пашки родители, видно, безработные – вот и забирают его каждый день на машине. А твои мама и папа пашут как лошади, поэтому им времени не хватает на то, чтобы забирать тебя на автомобиле из сада.

– Но на машине же лучше, удобнее, быстрее, – сказал я, пытаясь объяснить бабушке простые вещи.

– Машина для одиночек. Ты видел, чтобы родители Пашки гуляли по скверу или около сада? Да и Пашка сам редко гуляет. А все почему? Потому что на машине ездит в детский сад и из него тоже: нырк в свой передвижной панцирь и обратно в родительскую норку. Они с ним никуда и не выходят, света белого не видят. Не то что мы. Мы с тобой вон какие молодцы: гуляем, ездим на общественном транспорте, вокруг нас постоянно люди, ни от кого не прячемся. Мы молодцы, мы с народом.

Бабушка прижала меня к себе и поправила шапку, которая съехала набок.

Вот оно как! Значит, мы с народом… Ну хорошо, а Пашка – одиночка, стало быть. И родители его не с народом. Видимо, это нехорошо. Бабушка умная — бабушке виднее. Но все же на машине ездить здорово, в этом она меня не переубедит.

Хотя метро мне нравится, здесь интересно. Поезда шумят… Я люблю поезда. Заходишь в метро, и ветер тут же бьёт в лицо. Так приятно! Потом спускаешься на длинном эскалаторе в подземелье. Но только не в то, где живут тролли. Нет, в метро не бывает троллей. Я уж точно их не видел. Видимо, люди когда-то их победили, выгнали из туннелей и решили пустить по ним поезда. Мне кажется, во времена троллей в метро явно было грязнее и опаснее. Ненароком спустишься вниз и нарвешься на голодное чудище, и всё – тю-тю, остались одни косточки. А сейчас здесь хорошо, светло, народ повсюду – безопасно.

Я крепко держал в руках свой прозрачный портфель, в котором видны были краски, карандаши и альбом. Каждую среду мы с бабушкой ездим на занятия по рисованию. Мне нравится рисовать. Правда, у меня хорошо получается только карандашами и гуашью, а акварелью пока все расплывается. Но ничего, скоро, я уверен, овладею и этой водянистой проказницей. Она ещё не знает с кем связалась!

Через полгода уже в школу, я с нетерпением жду этого момента. Там будет здорово, я знаю. Там я всем и покажу, как хорошо умею рисовать.

Единственное, что мне не нравилось в метро зимой, — жара. Особенно, если сравнивать с улицей, где уже несколько дней щеки и нос замерзали за несколько секунд. Из-за холода приходилось тепло одеваться, а уж моя бабушка знала толк в укутывании. Я сидел в застегнутой куртке, замотанный шерстяным шарфом, и в шапке, которая постоянно слезала набок.

Напротив нас в вагоне сидел дедушка и внимательно оглядывал всех пассажиров. Он добродушно улыбался каждому человеку, встретившись с ним взглядом. Я заметил его ещё на прошлой станции. Сейчас решил разглядеть получше: старая куртка с заметными потертостями от времени была наполовину расстёгнута, из-под нее выглядывал бордовый

клетчатый шарф. Ботинки были поцарапанные, но чистые. Несмотря на пожилой возраст, у него была аккуратно подстрижена борода и опрятно причесаны волосы. В целом, если не обращать внимание на определенные мелочи, старик выглядел ухоженным и опрятным.

Мы встретились взглядами. Он улыбнулся – я смутился и опустил глаза, сделав вид, что разглядываю свой портфель. Через некоторое время я снова поднял глаза: дедушка все так же улыбался, глядя на меня. Родители всегда говорили, что нужно избегать незнакомых людей, особенно тех, кто пристально смотрит на тебя. А вдруг это тролль, который маскируется под человека и хочет пообедать моими ручками и ножками? Может, он снял одежду с другого ухоженного старичка, а сам съел его? А если он своей улыбкой заманивает маленьких детей, потом уводит их в свои тайные подземные ходы, где ещё прячутся выжившие тролли… Ух, аж не по себе стало. Мурашки побежали.

Поезд резко остановился, я встрепенулся. Двери вагона отворились, и зашли другие пассажиры.

– Радость моя, а ты уже придумал, что будешь рисовать папе на 23 февраля? – спросила бабушка, снова поправляя мою шапку, которая в очередной раз сползла набок.

Я отвлекся от своих мыслей о троллях. Точно! Мария Николаевна, наша учительница по рисованию, на прошлом занятии предупредила, что сегодня мы будем делать открытки ко Дню защитника Отечества.

– Я пока думаю, – ответил я, косо поглядывая на нашего попутчика, сидевшего напротив.

Старик внимательно наблюдал за мной, и улыбка не сходила с его лица. Может, я его смешу своим видом? Может, он не может скрыть своей улыбки из-за моей непослушной шапки? Я невольно сам поправил головной убор и снова уткнулся в свой портфель.

– Что ж ты так? Уже давно пора придумать, скоро праздник. Вы же сегодня будете делать открытки, верно?

– Да, сегодня.

На самом деле я уже все придумал и продумал до самых мелочей! Причем, не только к 23 февраля, но и к последующим праздникам. Папу я хотел изобразить рыцарем верхом на коне. А у каждого рыцаря должна быть принцесса. У папы есть своя красивая принцесса – моя мама. Поэтому маме к 8 Марта образ тоже уже был придуман. Ну и бабушку, конечно, я не оставил без внимания – её я видел королевой, мамой принцессы. Идея была, осталось только ее воплотить. Просто почему-то сейчас я не хотел рассказывать даже о папе в образе рыцаря. Меня смущал пожилой мужчина, сидевший напротив, и я никак не мог справиться с этим странным чувством.

— Очнулась? Вот и ладненько, — глухо произнес один. — Как-то неинтересно с бревном развлекаться.

Оля была ошеломлена, не понимала, что происходит, кто эти люди. Крупная дрожь сотрясала ее тело. Руки, связанные уже скотчем, болели. Она языком толкала тряпку, но не могла от нее избавиться. Глаза наполнились слезами. Они потекли к вискам, девушка сразу захлюпала носом, и дышать стало еще труднее.

— Начинай. Вдруг кто увидит, — произнес глухой голос.

Неизвестный с синими глазами деловито положил руки на колени девушки. Поняв, что он хочет сделать, Оля замычала, замотала головой, задергала ногами и руками, стараясь попасть по обидчику. Происходящее походило на кошмар. Насильник, пыхтя, преодолевая сопротивление, раздвинул девушке бедра, но Оля снова сжала ноги.

— Держи сучку! Какого хрена стоишь?

Тяжелое мужское тело навалилось ей на грудь, придавило к земле. Оля боролась изо всех сил, но задыхалась, поэтому была слабой. Она чувствовала, как второй рвет колготки, срывает с нее трусики. И вдруг он остановился, замер, прислушиваясь к лесным звукам. Оля задержала дыхание: небольшая пауза всколыхнула в душе надежду, что насильник одумается.

Но зря. Что-то твердое стало вонзаться ей в плоть. Оля дергалась, но насильник не отступал. Он резко схватил ее за бедра и прижал их к животу. Сложенная практически пополам, Оля не могла даже пошевелиться. В такой позе он наконец проник внутрь, и дикая боль пронзила ее тело. Оля изогнулась в немом крике, но жесткие ладони крепко сжимали ее ноги.

Сколько продолжалась эта пытка, Оля не знала. Ей казалось, что в нее вбивают бревно, с каждым ударом все глубже и яростнее. Иногда инструмент насильника выскакивал наружу, Оля с всхлипом вздыхала, а потом он снова вонзался с удвоенной силой. Тело вздрагивало от каждого толчка, вибрировало и тряслось. Насильник над девушкой сопел, обливался потом, полукружиями расплывавшимся по маске. Сильный запах горячего мужского тела, смешанный со знакомым парфюмом, бил в нос, и инстинкт самосохранения заставлял Олю отворачиваться, часто дышать, чтобы избежать приступа рвоты, от которого она могла захлебнуться.

Напавший с каким-то злобным наслаждением выполнил свою работу и наконец затрясся, застонал. Оля почувствовала, что давление внутри живота исчезло вместе с остатками острой боли. Мужчина еще секунду полежал, тяжело дыша и приходя в себя, потом откатился на бок и встал. Оля со стоном опустила затекшие ноги, надеясь, что экзекуция закончилась, а она осталась жива. Она оперлась на локти и стала отползать в сторону.

Но опять ошиблась. Насильник схватил ее за ногу и притянул к себе, расцарапав нежную кожу о еловые иголки, ковром устилавшие землю.

— Теперь ты, — приказал он напарнику, застегивая джинсы. Тот нерешительно засопел и сделал шаг в сторону. Тогда первый толкнул его к девушке.

— Не могу, — сдавленно произнес второй и подался назад. — Страшно.

— А на кулак нарваться не боишься? Давай!

— У меня и желания нет, — отказывался второй.

Оля слушала их перепалку с ужасом и молила Бога, чтобы кто-нибудь догадался, где она, и пошел ее искать.

— А так будет? — одним рывком насильник перевернул девушку на живот, поставил ее на колени. Он с силой провел по внутренней стороне ее бедер ладонями, потер пальцами больное место — Оля снова затряслась от ужаса и страха, потом похлопал по обнаженным ягодицам.

— Давай! По-собачьи. Можешь и вторую дырку расковырять. Разрешаю. Не бойся. Так она в глаза смотреть не будет.

Оля задергалась, замычала, но сильные руки прижали ее к земле, чуть не придушив от усердия. В полуобморочном состоянии она почувствовала, как что-то вяло прикасается к коже ее бедер, потом наливается и поднимается выше. Второй насильник скользнул в разорванную плоть легко, почти не причинив боли, но Оле уже было все равно: она потеряла сознание от недостатка воздуха.

Второй раз она очнулась от неприятного ощущения: ей казалось, будто сотни маленьких существ бегают по телу, оставляя жгучую боль. Она открыла глаза: летнее солнце уже поднялось над горизонтом и мгновенно ослепило. Дышать стало легче. Оля подняла по-прежнему связанные руки — кляп исчез.