Дни горели белым огнем. Земля была горячая, деревья тоже были горячие.
Сухая трава шуршала под ногами. Только вечерами наступала прохлада. И тогда на берег стремительной реки Катуни выходил древний старик, садился всегда на одно место — у коряги — и смотрел на солнце. Солнце садилось за горы. Вечером оно было огромное, красное. Старик сидел неподвижно. Руки лежали на коленях — коричневые, сухие, в ужасных морщинах. Лицо тоже морщинистое, глаза влажные, тусклые. Шея тонкая, голова маленькая, седая. Под синей ситцевой рубахой торчат острые лопатки.
Однажды старик, когда он сидел так, услышал сзади себя голос:
— Здравствуйте, дедушка!
Старик кивнул головой.
С ним рядом села девушка с плоским чемоданчиком в руках.
— Отдыхаете?
Старик опять кивнул головой. Сказал;
— Отдыхаю.
На девушку не посмотрел.
— Можно, я вас буду писать? — спросила девушка.
— Как это? — не понял старик.
— Рисовать вас.
Старик некоторое время молчал, смотрел на солнце, моргал красноватыми веками без ресниц.
— Я ж некрасивый теперь, — сказал он.
— Почему? — Девушка несколько растерялась. — Нет, вы красивый, дедушка.
— Вдобавок хворый.
Девушка долго смотрела на старика. Потом погладила мягкой ладошкой его сухую, коричневую руку и сказала:
— Вы очень красивый, дедушка. Правда.
Старик слабо усмехнулся:
— Рисуй, раз такое дело.
Девушка раскрыла свой чемодан.
Старик покашлял в ладонь:
— Городская, наверно? — спросил он.
— Городская.
— Платют, видно, за это?
— Когда как, вообще-то. Хорошо сделаю, заплатят.
— Надо стараться.
— Я стараюсь.
Замолчали.
Старик все смотрел на солнце.
Девушка рисовала, всматриваясь в лицо старика сбоку.
— Вы здешний, дедушка?
— Здешный.
— И родились здесь?
— Здесь, здесь.
— Вам сколько сейчас?
— Годков-то? Восемьдесят.
— Ого!
— Много, — согласился старик и опять слабо усмехнулся. — А тебе?
— Двадцать пять.
Опять помолчали.
— Солнце-то какое! — негромко воскликнул старик.
— Какое? — не поняла девушка.
— Большое.
— А-а… Да. Вообще красиво здесь.
— А вода вона, вишь, какая… У того берега-то…
— Да, да.
— Ровно крови подбавили.
— Да. — Девушка посмотрела на тот берег. — Да.
Солнце коснулось вершин Алтая и стало медленно погружаться в далекий синий мир. И чем глубже оно уходило, тем отчетливее рисовались горы. Они как будто придвинулись. А в долине — между рекой и горами — тихо угасал красноватый сумрак. И надвигалась от гор задумчивая мягкая тень. Потом солнце совсем скрылось за острым хребтом Бубурхана, и тотчас оттуда вылетел в зеленоватое небо стремительный веер ярко-рыжих лучей. Он держался недолго — тоже тихо угас. А в небе в той стороне пошла полыхать заря.
— Ушло солнышко, — вздохнул старик.
Девушка сложила листы в ящик.
Некоторое время сидели просто так — слушали, как лопочут у берега маленькие торопливые волны.
В долине большими клочьями пополз туман.
В лесочке, неподалеку, робко вскрикнула какая-то ночная птица. Ей громко откликнулись с берега, с той стороны.
— Хорошо, — сказал негромко старик.
А девушка думала о том, как она вернется скоро в далекий милый город, привезет много рисунков. Будет портрет и этого старика. А ее друг, талантливый, настоящий художник, непременно будет сердиться: «Опять морщины!.. А для чего? Всем известно, что в Сибири суровый климат и люди там много работают. А что дальше? Что?..»
Девушка знала, что она не бог весть как даровита. Но ведь думает она о том, какую трудную жизнь прожил этот старик. Вон у него какие руки… Опять морщины! «Надо работать, работать, работать…»
— Вы завтра придете сюда, дедушка? — спросила она старика.
— Приду, — откликнулся тот.
Девушка поднялась и пошла в деревню.
Старик посидел еще немного и тоже пошел.
Он пришел домой, сел в своем уголочке, возле печки, и тихо сидел — ждал, когда придет с работы сын и сядут ужинать.
Сын приходил всегда усталый, всем недовольный. Невестка тоже всегда чем-то была недовольна. Внуки выросли и уехали в город. Без них в доме было тоскливо. Садились ужинать.
Старику крошили в молоко хлеб, он хлебал, сидя с краешку стола. Осторожно звякал ложкой о тарелку — старался не шуметь. Молчали.
Потом укладывались спать.
Старик лез на печку, а сын с невесткой уходили в горницу. Молчали. А о чем говорить? Все слова давно сказаны.
На другой вечер старик и девушка опять сидели на берегу, у коряги. Девушка торопливо рисовала, а старик смотрел на солнце и рассказывал:
— Жили мы всегда справно, грех жаловаться. Я плотничал, работы всегда хватало. И сыны у меня все плотники. Побило их на войне много — четырех. Два осталось. Ну вот с одним-то я теперь и живу, со Степаном. А Ванька в городе живет, в Бийске. Прорабом на новостройке. Пишет; ничего, справно живут. Приезжали сюда, гостили. Внуков у меня много, любют меня. По городам все теперь…
Девушка рисовала руки старика, торопилась, нервничала, часто стирала.
— Трудно было жить? — невпопад спрашивала она.
— Чего ж трудно? — удивлялся старик. — Я ж тебе рассказываю: хорошо жили.
— Сыновей жалко?
— А как же? — опять удивлялся старик. — Четырех таких положить — шутка нешто?
Девушка не понимала: то ли ей жаль старика, то ли она больше удивлена его странным спокойствием и умиротворенностью.
А солнце опять садилось за горы. Опять тихо горела заря.
— Ненастье завтра будет, — сказал старик.
Девушка посмотрела на ясное небо:
— Почему?
— Ломает меня всего.
— А небо совсем чистое.
Старик промолчал.
— Вы придете завтра, дедушка?
— Не знаю, — не сразу откликнулся старик. — Ломает чего-то всего.
— Дедушка, как у вас называется вот такой камень? — Девушка вынула из кармана жакета белый, с золотистым отливом камешек.
— Какой? — спросил старик, продолжая смотреть на горы.
Девушка протянула ему камень. Старик, не поворачиваясь, подставил ладонь.
— Такой? — спросил он, мельком глянув на камешек, и повертел его в сухих, скрюченных пальцах. — Кремешок это. Это в войну, когда серянок не было, огонь из него добывали.
Девушку поразила странная догадка: ей показалось, что старик слепой. Она не нашлась сразу, о чем говорить, молчала, смотрела сбоку на старика. А он смотрел туда, где село солнце. Спокойно, задумчиво смотрел.
— На… камешек-то, — сказал он и протянул девушке камень. — Они еще не такие бывают. Бывают: весь белый, аж просвечивает, а снутри какие-то пятнушки. А бывают: яичко и яичко — не отличишь. Бывают: на сорочье яичко похож — с крапинками по бокам, а бывают, как у скворцов, — синенькие, тоже с рябинкой с такой.
Девушка все смотрела на старика. Не решалась спросить: правда ли, что он слепой.
— Вы где живете, дедушка?
— А тут не шибко далеко. Это Ивана Колокольникова дом, — старик показал дом на берегу, — дальше — Бедаревы, потом — Волокитины, потом — Зиновьевы, а там уж, в переулочке, — наш. Заходи, если чего надо. Внуки-то были, дак у нас шибко весело было.
— Спасибо.
— Я пошел. Ломает меня.
Старик поднялся и пошел тропинкой в гору.
Девушка смотрела вслед ему до тех пор, пока он не свернул в переулок. Ни разу старик не споткнулся, ни разу не замешкался. Шел медленно и смотрел под ноги. «Нет, не слепой, — поняла девушка. — Просто слабое зрение».
На другой день старик не пришел на берег. Девушка сидела одна, думала о старике, что-то было в его жизни, такой простой, такой обычной, что-то непростое, что-то большое, значительное. «Солнце — оно тоже просто встает и просто заходит, — думала девушка. — А разве это просто!» И она пристально посмотрела на свои рисунки. Ей было грустно.
Не пришел старик и на третий день и на четвертый.
Девушка пошла искать его дом.
Нашла.
В ограде большого пятистенного дома под железной крышей, в углу, под навесом, рослый мужик лет пятидесяти обстругивал на верстаке сосновую доску.
— Здравствуйте, — сказала девушка.
Мужик выпрямился, посмотрел на девушку, провел большим пальцем по вспотевшему лбу, кивнул:
— Здорово.
— Скажите, пожалуйста, здесь живет дедушка…
Мужик внимательно и как-то странно посмотрел на девушку. Та замолчала.
— Жил, — сказал мужик. — Вот домовину ему делаю.
Девушка приоткрыла рот:
— Он умер, да?
— Помер. — Мужик опять склонился к доске, шаркнул пару раз рубанком, потом посмотрел на девушку. — А тебе чего надо было?
— Так… я рисовала его,
— А-а. — Мужик резко зашаркал рубанком.
— Скажите, он слепой был? — спросила девушка после долгого молчания.
— Слепой.
— И давно?
— Лет десять уж. А что?
— Так…
Девушка пошла из ограды,
На улице прислонилась к плетню и заплакала. Ей было жалко дедушку. И жалко было, что она никак не сумела рассказать о нем. Но она чувствовала сейчас какой-то более глубокий смысл и тайну человеческой жизни и подвига и, сама об этом не догадываясь, становилась намного взрослей.
Василий Шукшин Солнце, старик и девушка
Дни горели белым огнем. Земля была горячая, деревья тоже были горячие.
Сухая трава шуршала под ногами. Только вечерами наступала прохлада. И тогда на берег стремительной реки Катуни выходил древний старик, садился всегда на одно место – у коряги – и смотрел на солнце. Солнце садилось за горы. Вечером оно было огромное, красное. Старик сидел неподвижно. Руки лежали на коленях – коричневые, сухие, в ужасных морщинах. Лицо тоже морщинистое, глаза влажные, тусклые. Шея тонкая, голова маленькая, седая. Под синей ситцевой рубахой торчат острые лопатки.
Однажды старик, когда он сидел так, услышал сзади себя голос:
– Здравствуйте, дедушка!
Старик кивнул головой.
С ним рядом села девушка с плоским чемоданчиком в руках.
– Отдыхаете?
Старик опять кивнул головой. Сказал;
– Отдыхаю.
На девушку не посмотрел.
– Можно, я вас буду писать? – спросила девушка.
– Как это? – не понял старик.
– Рисовать вас.
Старик некоторое время молчал, смотрел на солнце, моргал красноватыми веками без ресниц.
– Я ж некрасивый теперь,– сказал он.
– Почему? – Девушка несколько растерялась.– Нет, вы красивый, дедушка.
– Вдобавок хворый.
Девушка долго смотрела на старика. Потом погладила мягкой ладошкой его сухую, коричневую руку и сказала:
– Вы очень красивый, дедушка. Правда.
Старик слабо усмехнулся:
– Рисуй, раз такое дело.
Девушка раскрыла свой чемодан.
Старик покашлял в ладонь:
– Городская, наверно? – спросил он.
– Городская.
– Платют, видно, за это?
– Когда как, вообще-то, Хорошо сделаю, заплатят.
– Надо стараться.
– Я стараюсь.
Замолчали.
Старик все смотрел на солнце.
Девушка рисовала, всматриваясь в лицо старика сбоку.
– Вы здешний, дедушка?
– Здешный.
– И родились здесь?
– Здесь, здесь.
– Вам сколько сейчас?
– Годков-то? Восемьдесят.
– Ого!
– Много,– согласился старик и опять слабо усмехнулся.– А тебе?
– Двадцать пять.
Опять помолчали.
– Солнце-то какое! – негромко воскликнул старик.
– Какое? – не поняла девушка.
– Большое.
– А-а… Да. Вообще красиво здесь.
– А вода вона, вишь, какая… У того берега-то…
– Да, да.
– Ровно крови подбавили.
– Да.– Девушка посмотрела на тот берег.– Да.
Солнце коснулось вершин Алтая и стало медленно погружаться в далекий синий мир. И чем глубже оно уходило, тем отчетливее рисовались горы. Они как будто придвинулись. А в долине – между рекой и горами – тихо угасал красноватый сумрак. И надвигалась от гор задумчивая мягкая тень. Потом солнце совсем скрылось за острым хребтом Бубурхана, и тотчас оттуда вылетел в зеленоватое небо стремительный веер ярко-рыжих лучей. Он держался недолго – тоже тихо угас. А в небе в той стороне пошла полыхать заря.
– Ушло солнышко,– вздохнул старик.
Девушка сложила листы в ящик.
Некоторое время сидели просто так – слушали, как лопочут у берега маленькие торопливые волны.
В долине большими клочьями пополз туман.
В лесочке, неподалеку, робко вскрикнула какая-то ночная птица. Ей громко откликнулись с берега, с той стороны.
– Хорошо,– сказал негромко старик.
А девушка думала о том, как она вернется скоро в далекий милый город, привезет много рисунков. Будет портрет и этого старика. А ее друг, талантливый, настоящий художник, непременно будет сердиться: «Опять морщины!.. А для чего? Всем известно, что в Сибири суровый климат и люди там много работают. А что дальше? Что?..»
Девушка знала, что она не бог весть как даровита. Но ведь думает она о том, какую трудную жизнь прожил этот старик. Вон у него какие руки… Опять морщины! «Надо работать, работать, работать…»
– Вы завтра придете сюда, дедушка? – спросила она старика.
– Приду,– откликнулся тот.
Девушка поднялась и пошла в деревню.
Старик посидел еще немного и тоже пошел.
Он пришел домой, сел в своем уголочке, возле печки, и тихо сидел – ждал, когда придет с работы сын и сядут ужинать.
Сын приходил всегда усталый, всем недовольный. Невестка тоже всегда чем-то была недовольна. Внуки выросли и уехали в город. Без них в доме было тоскливо. Садились ужинать.
Старику крошили в молоко хлеб, он хлебал, сидя с краешку стола. Осторожно звякал ложкой о тарелку – старался не шуметь. Молчали.
Потом укладывались спать.
Старик лез на печку, а сын с невесткой уходили в горницу. Молчали. А о чем говорить? Все слова давно сказаны,
На другой вечер старик и девушка опять сидели на берегу, у коряги. Девушка торопливо рисовала, а старик смотрел на солнце и рассказывал:
– Жили мы всегда справно, грех жаловаться. Я плотничал, работы всегда хватало. И сыны у меня все плотники. Побило их на войне много – четырех. Два осталось. Ну вот с одним-то я теперь и живу, со Степаном. А Ванька в городе живет, в Бийске. Прорабом на новостройке. Пишет; ничего, справно живут. Приезжали сюда, гостили. Внуков у меня много, Любют меня. По городам все теперь…
Девушка рисовала руки старика, торопилась, нервничала, часто стирала.
– Трудно было жить? – невпопад спрашивала она.
– Чего ж трудно? – удивлялся старик.– Я ж тебе рассказываю: хорошо жили.
– Сыновей жалко?
– А как же? – опять удивлялся старик.– Четырех таких положить – шутка нешто?
Девушка не понимала: то ли ей жаль старика, то ли она больше удивлена его странным спокойствием и умиротворенностью.
А солнце опять садилось за горы. Опять тихо горела заря.
– Ненастье завтра будет,– сказал старик.
Девушка посмотрела на ясное небо:
– Почему?
– Ломает меня всего.
– А небо совсем чистое.
Старик промолчал.
– Вы придете завтра, дедушка?
– Не знаю,– не сразу откликнулся старик.– Ломает чего-то всего,
– Дедушка, как у вас называется вот такой камень? – Девушка вынула из кармана жакета белый, с золотистым отливом камешек.
– Какой? – спросил старик, продолжая смотреть на горы.
Девушка протянула ему камень. Старик, не поворачиваясь, подставил ладонь.
– Такой? – спросил он, мельком глянув на камешек, и повертел его в сухих, скрюченных пальцах.– Кремешок это. Это в войну, когда серянок не было, огонь из него добывали.
Девушку поразила странная догадка: ей показалось, что старик слепой. Она не нашлась сразу, о чем говорить, молчала, смотрела сбоку на старика. А он смотрел туда, где село солнце. Спокойно, задумчиво смотрел.
– На… камешек-то,-сказал он и протянул девушке камень. – Они еще не такие бывают. Бывают: весь белый, аж просвечивает, а снутри какие-то пятнушки. А бывают: яичко и яичко – не отличишь. Бывают: на сорочье яичко похож – с крапинками по бокам, а бывают, как у скворцов,– синенькие, тоже с рябинкой с такой.
Девушка все смотрела на старика. Не решалась спросить: правда ли, что он слепой.
– Вы где живете, дедушка?
– А тут не шибко далеко. Это Ивана Колокольникова дом,– старик показал дом на берегу,– дальше – Бедаревы, потом – Волокитины, потом – Зиновьевы, а там уж, в переулочке,– наш. Заходи, если чего надо. Внуки-то были, дак у нас шибко весело было.
– Спасибо.
– Я пошел. Ломает меня.
Старик поднялся и пошел тропинкой в гору.
Девушка смотрела вслед ему до тех пор, пока он не свернул в переулок. Ни разу старик не споткнулся, ни разу не замешкался. Шел медленно и смотрел под ноги. «Нет, не слепой,– поняла девушка.– Просто слабое зрение».
На другой день старик не пришел на берег. Девушка сидела одна, думала о старике, Что-то было в его жизни, такой простой, такой обычной, что-то непростое, что-то большое, значительное. «Солнце – оно тоже просто встает и просто заходит,-думала девушка.-А разве это просто!» И она пристально посмотрела на свои рисунки. Ей было грустно.
Не пришел старик и на третий день и на четвертый.
Девушка пошла искать его дом.
Нашла.
В ограде большого пятистенного дома под железной крышей, в углу, под навесом, рослый мужик лет пятидесяти обстругивал на верстаке сосновую доску.
– Здравствуйте,– сказала девушка.
Мужик выпрямился, посмотрел на девушку, провел большим пальцем по вспотевшему лбу, кивнул:
– Здорово.
– Скажите, пожалуйста, здесь живет дедушка…
Мужик внимательно и как-то странно посмотрел на девушку. Та замолчала.
– Жил,– сказал мужик.– Вот домовину ему делаю.
Девушка приоткрыла рот:
– Он умер, да?
– Помер.– Мужик опять склонился к доске, шаркнул пару раз рубанком, потом посмотрел на девушку.– А тебе чего надо было?
– Так… я рисовала его,
– А-а.– Мужик резко зашаркал рубанком.
– Скажите, он слепой был? – спросила девушка после долгого молчания.
– Слепой.
– И давно?
– Лет десять уж. А что?
– Так…
Девушка пошла из ограды,
На улице прислонилась к плетню и заплакала. Ей было жалко дедушку. И жалко было, что она никак не сумела рассказать о нем. Но она чувствовала сейчас какой-то более глубокий смысл и тайну человеческой жизни и подвига и, сама об этом не догадываясь, становилась намного взрослей.
***
Оглавление
Василий Шукшин
СОЛНЦЕ, СТАРИК И ДЕВУШКА
Дни горели белым огнем. Земля была горячая, деревья тоже были горячие.
Сухая трава шуршала под ногами. Только вечерами наступала прохлада. И тогда на берег стремительной реки Катуни выходил древний старик, садился всегда на одно место — у коряги — и смотрел на солнце. Солнце садилось за горы. Вечером оно было огромное, красное. Старик сидел неподвижно. Руки лежали на коленях — коричневые, сухие, в ужасных морщинах. Лицо тоже морщинистое, глаза влажные, тусклые. Шея тонкая, голова маленькая, седая. Под синей ситцевой рубахой торчат острые лопатки.
Однажды старик, когда он сидел так, услышал сзади себя голос:
— Здравствуйте, дедушка!
Старик кивнул головой.
С ним рядом села девушка с плоским чемоданчиком в руках.
— Отдыхаете?
Старик опять кивнул головой. Сказал:
— Отдыхаю.
На девушку не посмотрел.
— Можно, я вас буду писать? — спросила девушка.
— Как это? — не понял старик.
— Рисовать вас.
Старик некоторое время молчал, смотрел на солнце, моргал красноватыми веками без ресниц.
— Я ж некрасивый теперь, — сказал он.
— Почему? — Девушка несколько растерялась. — Нет, вы красивый, дедушка.
— Вдобавок хворый.
Девушка долго смотрела на старика. Потом погладила мягкой ладошкой его сухую, коричневую руку и сказала:
— Вы очень красивый, дедушка. Правда.
Старик слабо усмехнулся:
— Рисуй, раз такое дело.
Девушка раскрыла свой чемодан.
Старик покашлял в ладонь:
— Городская, наверно? — спросил он.
— Городская.
— Платют, видно, за это?
— Когда как, вообще-то, Хорошо сделаю, заплатят.
— Надо стараться.
— Я стараюсь.
Замолчали.
Старик все смотрел на солнце.
Девушка рисовала, всматриваясь в лицо старика сбоку.
— Вы здешний, дедушка?
— Здешный.
— И родились здесь?
— Здесь, здесь.
— Вам сколько сейчас?
— Годков-то? Восемьдесят.
— Ого!
— Много, — согласился старик и опять слабо усмехнулся. — А тебе?
— Двадцать пять.
Опять помолчали.
— Солнце-то какое! — негромко воскликнул старик.
— Какое? — не поняла девушка.
— Большое.
— А-а… Да. Вообще красиво здесь.
— А вода вона, вишь, какая… У того берега-то…
— Да, да.
— Ровно крови подбавили.
— Да. — Девушка посмотрела на тот берег. — Да.
Солнце коснулось вершин Алтая и стало медленно погружаться в далекий синий мир. И чем глубже оно уходило, тем отчетливее рисовались горы. Они как будто придвинулись. А в долине — между рекой и горами — тихо угасал красноватый сумрак. И надвигалась от гор задумчивая мягкая тень. Потом солнце совсем скрылось за острым хребтом Бубурхана, и тотчас оттуда вылетел в зеленоватое небо стремительный веер ярко-рыжих лучей. Он держался недолго — тоже тихо угас. А в небе в той стороне пошла полыхать заря.
— Ушло солнышко, — вздохнул старик.
Девушка сложила листы в ящик.
Некоторое время сидели просто так — слушали, как лопочут у берега маленькие торопливые волны.
В долине большими клочьями пополз туман.
В лесочке, неподалеку, робко вскрикнула какая-то ночная птица. Ей громко откликнулись с берега, с той стороны.
— Хорошо, — сказал негромко старик.
А девушка думала о том, как она вернется скоро в далекий милый город, привезет много рисунков. Будет портрет и этого старика. А ее друг, талантливый, настоящий художник, непременно будет сердиться: «Опять морщины!.. А для чего? Всем известно, что в Сибири суровый климат и люди там много работают. А что дальше? Что?..»
Девушка знала, что она не бог весть как даровита. Но ведь думает она о том, какую трудную жизнь прожил этот старик. Вон у него какие руки… Опять морщины! «Надо работать, работать, работать…»
— Вы завтра придете сюда, дедушка? — спросила она старика.
— Приду, — откликнулся тот.
Девушка поднялась и пошла в деревню.
Старик посидел еще немного и тоже пошел.
Он пришел домой, сел в своем уголочке, возле печки, и тихо сидел — ждал, когда придет с работы сын и сядут ужинать.
Сын приходил всегда усталый, всем недовольный. Невестка тоже всегда чем-то была недовольна. Внуки выросли и уехали в город. Без них в доме было тоскливо. Садились ужинать.
Старику крошили в молоко хлеб, он хлебал, сидя с краешку стола. Осторожно звякал ложкой о тарелку — старался не шуметь. Молчали.
Потом укладывались спать.
Старик лез на печку, а сын с невесткой уходили в горницу. Молчали. А о чем говорить? Все слова давно сказаны.
На другой вечер старик и девушка опять сидели на берегу, у коряги. Девушка торопливо рисовала, а старик смотрел на солнце и рассказывал:
Дни горели белым огнем. Земля была горячая, деревья тоже были горячие.
Сухая трава шуршала под ногами. Только вечерами наступала прохлада. И тогда на берег стремительной реки Катуни выходил древний старик, садился всегда на одно место — у коряги — и смотрел на солнце. Солнце садилось за горы. Вечером оно было огромное, красное. Старик сидел неподвижно. Руки лежали на коленях — коричневые, сухие, в ужасных морщинах. Лицо тоже морщинистое, глаза влажные, тусклые. Шея тонкая, голова маленькая, седая. Под синей ситцевой рубахой торчат острые лопатки.
Однажды старик, когда он сидел так, услышал сзади себя голос:
— Здравствуйте, дедушка!
Старик кивнул головой.
С ним рядом села девушка с плоским чемоданчиком в руках.
— Отдыхаете?
Старик опять кивнул головой. Сказал:
— Отдыхаю.
На девушку не посмотрел.
— Можно, я вас буду писать? — спросила девушка.
— Как это? — не понял старик.
— Рисовать вас.
Старик некоторое время молчал, смотрел на солнце, моргал красноватыми веками без ресниц.
— Я ж некрасивый теперь, — сказал он.
— Почему? — Девушка несколько растерялась. — Нет, вы красивый, дедушка.
— Вдобавок хворый.
Девушка долго смотрела на старика. Потом погладила мягкой ладошкой его сухую, коричневую руку и сказала:
— Вы очень красивый, дедушка. Правда.
Старик слабо усмехнулся:
— Рисуй, раз такое дело.
Девушка раскрыла свой чемодан.
Старик покашлял в ладонь:
— Городская, наверно? — спросил он.
— Городская.
— Платют, видно, за это?
— Когда как, вообще-то, Хорошо сделаю, заплатят.
— Надо стараться.
— Я стараюсь.
Замолчали.
Старик все смотрел на солнце.
Девушка рисовала, всматриваясь в лицо старика сбоку.
— Вы здешний, дедушка?
— Здешный.
— И родились здесь?
— Здесь, здесь.
— Вам сколько сейчас?
— Годков-то? Восемьдесят.
— Ого!
— Много, — согласился старик и опять слабо усмехнулся. — А тебе?
— Двадцать пять.
Опять помолчали.
— Солнце-то какое! — негромко воскликнул старик.
— Какое? — не поняла девушка.
— Большое.
— А-а… Да. Вообще красиво здесь.
— А вода вона, вишь, какая… У того берега-то…
— Да, да.
— Ровно крови подбавили.
— Да. — Девушка посмотрела на тот берег. — Да.
Солнце коснулось вершин Алтая и стало медленно погружаться в далекий синий мир. И чем глубже оно уходило, тем отчетливее рисовались горы. Они как будто придвинулись. А в долине — между рекой и горами — тихо угасал красноватый сумрак. И надвигалась от гор задумчивая мягкая тень. Потом солнце совсем скрылось за острым хребтом Бубурхана, и тотчас оттуда вылетел в зеленоватое небо стремительный веер ярко-рыжих лучей. Он держался недолго — тоже тихо угас. А в небе в той стороне пошла полыхать заря.
— Ушло солнышко, — вздохнул старик.
Девушка сложила листы в ящик.
Некоторое время сидели просто так — слушали, как лопочут у берега маленькие торопливые волны.
В долине большими клочьями пополз туман.
В лесочке, неподалеку, робко вскрикнула какая-то ночная птица. Ей громко откликнулись с берега, с той стороны.
— Хорошо, — сказал негромко старик.
А девушка думала о том, как она вернется скоро в далекий милый город, привезет много рисунков. Будет портрет и этого старика. А ее друг, талантливый, настоящий художник, непременно будет сердиться: «Опять морщины!.. А для чего? Всем известно, что в Сибири суровый климат и люди там много работают. А что дальше? Что?..»
Девушка знала, что она не бог весть как даровита. Но ведь думает она о том, какую трудную жизнь прожил этот старик. Вон у него какие руки… Опять морщины! «Надо работать, работать, работать…»
— Вы завтра придете сюда, дедушка? — спросила она старика.
— Приду, — откликнулся тот.
Девушка поднялась и пошла в деревню.
Старик посидел еще немного и тоже пошел.
Он пришел домой, сел в своем уголочке, возле печки, и тихо сидел — ждал, когда придет с работы сын и сядут ужинать.
Сын приходил всегда усталый, всем недовольный. Невестка тоже всегда чем-то была недовольна. Внуки выросли и уехали в город. Без них в доме было тоскливо. Садились ужинать.
Старику крошили в молоко хлеб, он хлебал, сидя с краешку стола. Осторожно звякал ложкой о тарелку — старался не шуметь. Молчали.
Потом укладывались спать.
Старик лез на печку, а сын с невесткой уходили в горницу. Молчали. А о чем говорить? Все слова давно сказаны.
На другой вечер старик и девушка опять сидели на берегу, у коряги. Девушка торопливо рисовала, а старик смотрел на солнце и рассказывал:
— Жили мы всегда справно, грех жаловаться. Я плотничал, работы всегда хватало. И сыны у меня все плотники. Побило их на войне много — четырех. Два осталось. Ну вот с одним-то я теперь и живу, со Степаном. А Ванька в городе живет, в Бийске. Прорабом на новостройке. Пишет; ничего, справно живут. Приезжали сюда, гостили. Внуков у меня много, любют меня. По городам все теперь…
Девушка рисовала руки старика, торопилась, нервничала, часто стирала.
— Трудно было жить? — невпопад спрашивала она.
— Чего ж трудно? — удивлялся старик. — Я ж тебе рассказываю: хорошо жили.
— Сыновей жалко?
— А как же? — опять удивлялся старик. — Четырех таких положить — шутка нешто?
Девушка не понимала: то ли ей жаль старика, то ли она больше удивлена его странным спокойствием и умиротворенностью.
А солнце опять садилось за горы. Опять тихо горела заря.
— Ненастье завтра будет, — сказал старик.
Девушка посмотрела на ясное небо:
— Почему?
— Ломает меня всего.
— А небо совсем чистое.
Старик промолчал.
— Вы придете завтра, дедушка?
— Не знаю, — не сразу откликнулся старик. — Ломает чего-то всего.
— Дедушка, как у вас называется вот такой камень? — Девушка вынула из кармана жакета белый, с золотистым отливом камешек.
— Какой? — спросил старик, продолжая смотреть на горы.
Девушка протянула ему камень. Старик, не поворачиваясь, подставил ладонь.
— Такой? — спросил он, мельком глянув на камешек, и повертел его в сухих, скрюченных пальцах. — Кремешок это. Это в войну, когда серянок не было, огонь из него добывали.
Дни горели белым огнем. Земля была горячая, деревья тоже были горячие.
Сухая трава шуршала под ногами. Только вечерами наступала прохлада. И тогда на берег стремительной реки Катуни выходил древний старик, садился всегда на одно место — у коряги — и смотрел на солнце. Солнце садилось за горы. Вечером оно было огромное, красное. Старик сидел неподвижно. Руки лежали на коленях — коричневые, сухие, в ужасных морщинах. Лицо тоже морщинистое, глаза влажные, тусклые. Шея тонкая, голова маленькая, седая. Под синей ситцевой рубахой торчат острые лопатки.
Однажды старик, когда он сидел так, услышал сзади себя голос:
— Здравствуйте, дедушка!
Старик кивнул головой.
С ним рядом села девушка с плоским чемоданчиком в руках.
— Отдыхаете?
Старик опять кивнул головой. Сказал:
— Отдыхаю.
На девушку не посмотрел.
— Можно, я вас буду писать? — спросила девушка.
— Как это? — не понял старик.
— Рисовать вас.
Старик некоторое время молчал, смотрел на солнце, моргал красноватыми веками без ресниц.
— Я ж некрасивый теперь, — сказал он.
— Почему? — Девушка несколько растерялась. — Нет, вы красивый, дедушка.
— Вдобавок хворый.
Девушка долго смотрела на старика. Потом погладила мягкой ладошкой его сухую, коричневую руку и сказала:
— Вы очень красивый, дедушка. Правда.
Старик слабо усмехнулся:
— Рисуй, раз такое дело.
Девушка раскрыла свой чемодан.
Старик покашлял в ладонь:
— Городская, наверно? — спросил он.
— Городская.
— Платют, видно, за это?
— Когда как, вообще-то, Хорошо сделаю, заплатят.
— Надо стараться.
— Я стараюсь.
Замолчали.
Старик все смотрел на солнце.
Девушка рисовала, всматриваясь в лицо старика сбоку.
— Вы здешний, дедушка?
— Здешный.
— И родились здесь?
— Здесь, здесь.
— Вам сколько сейчас?
— Годков-то? Восемьдесят.
— Ого!
— Много, — согласился старик и опять слабо усмехнулся. — А тебе?
— Двадцать пять.
Опять помолчали.
— Солнце-то какое! — негромко воскликнул старик.
— Какое? — не поняла девушка.
— Большое.
— А-а… Да. Вообще красиво здесь.
— А вода вона, вишь, какая… У того берега-то…
— Да, да.
— Ровно крови подбавили.
— Да. — Девушка посмотрела на тот берег. — Да.
Солнце коснулось вершин Алтая и стало медленно погружаться в далекий синий мир. И чем глубже оно уходило, тем отчетливее рисовались горы. Они как будто придвинулись. А в долине — между рекой и горами — тихо угасал красноватый сумрак. И надвигалась от гор задумчивая мягкая тень. Потом солнце совсем скрылось за острым хребтом Бубурхана, и тотчас оттуда вылетел в зеленоватое небо стремительный веер ярко-рыжих лучей. Он держался недолго — тоже тихо угас. А в небе в той стороне пошла полыхать заря.
— Ушло солнышко, — вздохнул старик.
Девушка сложила листы в ящик.
Некоторое время сидели просто так — слушали, как лопочут у берега маленькие торопливые волны.
В долине большими клочьями пополз туман.
В лесочке, неподалеку, робко вскрикнула какая-то ночная птица. Ей громко откликнулись с берега, с той стороны.
— Хорошо, — сказал негромко старик.
А девушка думала о том, как она вернется скоро в далекий милый город, привезет много рисунков. Будет портрет и этого старика. А ее друг, талантливый, настоящий художник, непременно будет сердиться: «Опять морщины!.. А для чего? Всем известно, что в Сибири суровый климат и люди там много работают. А что дальше? Что?..»
Девушка знала, что она не бог весть как даровита. Но ведь думает она о том, какую трудную жизнь прожил этот старик. Вон у него какие руки… Опять морщины! «Надо работать, работать, работать…»
— Вы завтра придете сюда, дедушка? — спросила она старика.
— Приду, — откликнулся тот.
Девушка поднялась и пошла в деревню.
Старик посидел еще немного и тоже пошел.
Он пришел домой, сел в своем уголочке, возле печки, и тихо сидел — ждал, когда придет с работы сын и сядут ужинать.
Сын приходил всегда усталый, всем недовольный. Невестка тоже всегда чем-то была недовольна. Внуки выросли и уехали в город. Без них в доме было тоскливо. Садились ужинать.
Старику крошили в молоко хлеб, он хлебал, сидя с краешку стола. Осторожно звякал ложкой о тарелку — старался не шуметь. Молчали.
Потом укладывались спать.
Старик лез на печку, а сын с невесткой уходили в горницу. Молчали. А о чем говорить? Все слова давно сказаны.
На другой вечер старик и девушка опять сидели на берегу, у коряги. Девушка торопливо рисовала, а старик смотрел на солнце и рассказывал:
— Жили мы всегда справно, грех жаловаться. Я плотничал, работы всегда хватало. И сыны у меня все плотники. Побило их на войне много — четырех. Два осталось. Ну вот с одним-то я теперь и живу, со Степаном. А Ванька в городе живет, в Бийске. Прорабом на новостройке. Пишет; ничего, справно живут. Приезжали сюда, гостили. Внуков у меня много, любют меня. По городам все теперь…
Девушка рисовала руки старика, торопилась, нервничала, часто стирала.
— Трудно было жить? — невпопад спрашивала она.
— Чего ж трудно? — удивлялся старик. — Я ж тебе рассказываю: хорошо жили.
— Сыновей жалко?
— А как же? — опять удивлялся старик. — Четырех таких положить — шутка нешто?
Девушка не понимала: то ли ей жаль старика, то ли она больше удивлена его странным спокойствием и умиротворенностью.
А солнце опять садилось за горы. Опять тихо горела заря.
— Ненастье завтра будет, — сказал старик.
Девушка посмотрела на ясное небо:
— Почему?
— Ломает меня всего.
— А небо совсем чистое.
Старик промолчал.
— Вы придете завтра, дедушка?
— Не знаю, — не сразу откликнулся старик. — Ломает чего-то всего.
— Дедушка, как у вас называется вот такой камень? — Девушка вынула из кармана жакета белый, с золотистым отливом камешек.
— Какой? — спросил старик, продолжая смотреть на горы.
Девушка протянула ему камень. Старик, не поворачиваясь, подставил ладонь.
— Такой? — спросил он, мельком глянув на камешек, и повертел его в сухих, скрюченных пальцах. — Кремешок это. Это в войну, когда серянок не было, огонь из него добывали.
Дни горели белым огнем. Земля была горячая, деревья тоже были горячие.
Сухая трава шуршала под ногами. Только вечерами наступала прохлада. И тогда на берег стремительной реки Катуни выходил древний старик, садился всегда на одно место – у коряги – и смотрел на солнце. Солнце садилось за горы. Вечером оно было огромное, красное. Старик сидел неподвижно. Руки лежали на коленях – коричневые, сухие, в ужасных морщинах. Лицо тоже морщинистое, глаза влажные, тусклые. Шея тонкая, голова маленькая, седая. Под синей ситцевой рубахой торчат острые лопатки.
Однажды старик, когда он сидел так, услышал сзади себя голос:
– Здравствуйте, дедушка!
Старик кивнул головой.
С ним рядом села девушка с плоским чемоданчиком в руках.
– Отдыхаете?
Старик опять кивнул головой. Сказал;
– Отдыхаю.
На девушку не посмотрел.
– Можно, я вас буду писать? – спросила девушка.
– Как это? – не понял старик.
– Рисовать вас.
Старик некоторое время молчал, смотрел на солнце, моргал красноватыми веками без ресниц.
– Я ж некрасивый теперь,– сказал он.
– Почему? – Девушка несколько растерялась.– Нет, вы красивый, дедушка.
– Вдобавок хворый.
Девушка долго смотрела на старика. Потом погладила мягкой ладошкой его сухую, коричневую руку и сказала:
– Вы очень красивый, дедушка. Правда.
Старик слабо усмехнулся:
– Рисуй, раз такое дело.
Девушка раскрыла свой чемодан.
Старик покашлял в ладонь:
– Городская, наверно? – спросил он.
– Городская.
– Платют, видно, за это?
– Когда как, вообще-то, Хорошо сделаю, заплатят.
– Надо стараться.
– Я стараюсь.
Замолчали.
Старик все смотрел на солнце.
Девушка рисовала, всматриваясь в лицо старика сбоку.
– Вы здешний, дедушка?
– Здешный.
– И родились здесь?
– Здесь, здесь.
– Вам сколько сейчас?
– Годков-то? Восемьдесят.
– Ого!
– Много,– согласился старик и опять слабо усмехнулся.– А тебе?
– Двадцать пять.
Опять помолчали.
– Солнце-то какое! – негромко воскликнул старик.
– Какое? – не поняла девушка.
– Большое.
– А-а… Да. Вообще красиво здесь.
– А вода вона, вишь, какая… У того берега-то…
– Да, да.
– Ровно крови подбавили.
– Да.– Девушка посмотрела на тот берег.– Да.
Солнце коснулось вершин Алтая и стало медленно погружаться в далекий синий мир. И чем глубже оно уходило, тем отчетливее рисовались горы. Они как будто придвинулись. А в долине – между рекой и горами – тихо угасал красноватый сумрак. И надвигалась от гор задумчивая мягкая тень. Потом солнце совсем скрылось за острым хребтом Бубурхана, и тотчас оттуда вылетел в зеленоватое небо стремительный веер ярко-рыжих лучей. Он держался недолго – тоже тихо угас. А в небе в той стороне пошла полыхать заря.
– Ушло солнышко,– вздохнул старик.
Девушка сложила листы в ящик.
Некоторое время сидели просто так – слушали, как лопочут у берега маленькие торопливые волны.
В долине большими клочьями пополз туман.
В лесочке, неподалеку, робко вскрикнула какая-то ночная птица. Ей громко откликнулись с берега, с той стороны.
– Хорошо,– сказал негромко старик.
А девушка думала о том, как она вернется скоро в далекий милый город, привезет много рисунков. Будет портрет и этого старика. А ее друг, талантливый, настоящий художник, непременно будет сердиться: «Опять морщины!.. А для чего? Всем известно, что в Сибири суровый климат и люди там много работают. А что дальше? Что?..»
Девушка знала, что она не бог весть как даровита. Но ведь думает она о том, какую трудную жизнь прожил этот старик. Вон у него какие руки… Опять морщины! «Надо работать, работать, работать…»
– Вы завтра придете сюда, дедушка? – спросила она старика.
– Приду,– откликнулся тот.
Девушка поднялась и пошла в деревню.
Старик посидел еще немного и тоже пошел.
Он пришел домой, сел в своем уголочке, возле печки, и тихо сидел – ждал, когда придет с работы сын и сядут ужинать.
Сын приходил всегда усталый, всем недовольный. Невестка тоже всегда чем-то была недовольна. Внуки выросли и уехали в город. Без них в доме было тоскливо. Садились ужинать.
Старику крошили в молоко хлеб, он хлебал, сидя с краешку стола. Осторожно звякал ложкой о тарелку – старался не шуметь. Молчали.
Потом укладывались спать.
Старик лез на печку, а сын с невесткой уходили в горницу. Молчали. А о чем говорить? Все слова давно сказаны,
На другой вечер старик и девушка опять сидели на берегу, у коряги. Девушка торопливо рисовала, а старик смотрел на солнце и рассказывал:
– Жили мы всегда справно, грех жаловаться. Я плотничал, работы всегда хватало. И сыны у меня все плотники. Побило их на войне много – четырех. Два осталось. Ну вот с одним-то я теперь и живу, со Степаном. А Ванька в городе живет, в Бийске. Прорабом на новостройке. Пишет; ничего, справно живут. Приезжали сюда, гостили. Внуков у меня много, Любют меня. По городам все теперь…
Девушка рисовала руки старика, торопилась, нервничала, часто стирала.
– Трудно было жить? – невпопад спрашивала она.
– Чего ж трудно? – удивлялся старик.– Я ж тебе рассказываю: хорошо жили.
– Сыновей жалко?
– А как же? – опять удивлялся старик.– Четырех таких положить – шутка нешто?
Девушка не понимала: то ли ей жаль старика, то ли она больше удивлена его странным спокойствием и умиротворенностью.
А солнце опять садилось за горы. Опять тихо горела заря.
– Ненастье завтра будет,– сказал старик.
Девушка посмотрела на ясное небо:
– Почему?
– Ломает меня всего.
– А небо совсем чистое.
Старик промолчал.
– Вы придете завтра, дедушка?
– Не знаю,– не сразу откликнулся старик.– Ломает чего-то всего,
– Дедушка, как у вас называется вот такой камень? – Девушка вынула из кармана жакета белый, с золотистым отливом камешек.
– Какой? – спросил старик, продолжая смотреть на горы.
Девушка протянула ему камень. Старик, не поворачиваясь, подставил ладонь.
– Такой? – спросил он, мельком глянув на камешек, и повертел его в сухих, скрюченных пальцах.– Кремешок это. Это в войну, когда серянок не было, огонь из него добывали.
Девушку поразила странная догадка: ей показалось, что старик слепой. Она не нашлась сразу, о чем говорить, молчала, смотрела сбоку на старика. А он смотрел туда, где село солнце. Спокойно, задумчиво смотрел.
– На… камешек-то,-сказал он и протянул девушке камень. – Они еще не такие бывают. Бывают: весь белый, аж просвечивает, а снутри какие-то пятнушки. А бывают: яичко и яичко – не отличишь. Бывают: на сорочье яичко похож – с крапинками по бокам, а бывают, как у скворцов,– синенькие, тоже с рябинкой с такой.
Девушка все смотрела на старика. Не решалась спросить: правда ли, что он слепой.
– Вы где живете, дедушка?
– А тут не шибко далеко. Это Ивана Колокольникова дом,– старик показал дом на берегу,– дальше – Бедаревы, потом – Волокитины, потом – Зиновьевы, а там уж, в переулочке,– наш. Заходи, если чего надо. Внуки-то были, дак у нас шибко весело было.
– Спасибо.
– Я пошел. Ломает меня.
Старик поднялся и пошел тропинкой в гору.
Девушка смотрела вслед ему до тех пор, пока он не свернул в переулок. Ни разу старик не споткнулся, ни разу не замешкался. Шел медленно и смотрел под ноги. «Нет, не слепой,– поняла девушка.– Просто слабое зрение».
На другой день старик не пришел на берег. Девушка сидела одна, думала о старике, Что-то было в его жизни, такой простой, такой обычной, что-то непростое, что-то большое, значительное. «Солнце – оно тоже просто встает и просто заходит,-думала девушка.-А разве это просто!» И она пристально посмотрела на свои рисунки. Ей было грустно.
Не пришел старик и на третий день и на четвертый.
Девушка пошла искать его дом.
Нашла.
В ограде большого пятистенного дома под железной крышей, в углу, под навесом, рослый мужик лет пятидесяти обстругивал на верстаке сосновую доску.
– Здравствуйте,– сказала девушка.
Мужик выпрямился, посмотрел на девушку, провел большим пальцем по вспотевшему лбу, кивнул:
– Здорово.
– Скажите, пожалуйста, здесь живет дедушка…
Мужик внимательно и как-то странно посмотрел на девушку. Та замолчала.
– Жил,– сказал мужик.– Вот домовину ему делаю.
Девушка приоткрыла рот:
– Он умер, да?
– Помер.– Мужик опять склонился к доске, шаркнул пару раз рубанком, потом посмотрел на девушку.– А тебе чего надо было?
– Так… я рисовала его,
– А-а.– Мужик резко зашаркал рубанком.
– Скажите, он слепой был? – спросила девушка после долгого молчания.
– Слепой.
– И давно?
– Лет десять уж. А что?
– Так…
Девушка пошла из ограды,
На улице прислонилась к плетню и заплакала. Ей было жалко дедушку. И жалко было, что она никак не сумела рассказать о нем. Но она чувствовала сейчас какой-то более глубокий смысл и тайну человеческой жизни и подвига и, сама об этом не догадываясь, становилась намного взрослей.
Этот рассказ озвучен Юрием Шатохиным в видео:
Ссылка на видео: https://youtu.be/HA2zFb-lgiU
Просмотрено: 1 589
Публикация:
4 251
Очень милая курносая и сероглазая ведьмочка, практикантка Выбегаллы и, видимо, симпатия Саши Привалова.
Комментарии: 7Публикации: 738Регистрация: 13-09-2019
Пронзительно, кратко и глубоко! Как горький мёд, густой и душистый, до слёз. Шукшин, что тут добавить. Низкий поклон ему! И спасибо сотрудникам сайта, всем-всем, за счастье, которое дарите нам.
Ответить
Захотелось плакать… Так душевно… Позвонила маме.Пусть близкие живут долго-долго! И пусть им хватает нашего тепла.
Саша, спасибо!
Ответить
Я тоже маме и папе позвонила! Спасибо чтецу за выбор рассказа и мастерское прочтение!
Ответить
Замечательный и очень грустный рассказ. О том, что не только девушка — художник, но и дедушка тоже имеет душу художника. И о том, как же мы не замечаем тех, кто нам ближе всего. И говорить-то с ними не о чем, всё давно сказано. А уйдёт человек и разговаривать поздно и не с кем (
Ответить
Трогательный рассказ. Спасибо Александру за прекрасное исполнение
Ответить
Трепетный рассказ. И интонации очень точные. Спасибо.
Ответить
Рассказ о важном- теплоте солнца и красоте души, жизни и смерти, умении чувствовать и сострадать. Произведения Шукшина не самые простые для прочтения вслух, а тут все получилось у чтеца. Музыкальное сопровождение приятное.
Ответить
Великолепный рассказ, хотя для меня не самый любимый у Шукшина. Воспользовалься советом выше и снизил скорость — мне показалось, что так слушается приятнее. Творчество Шукшина весьма специфично и требует от чтеца определённого отхода от «стандартного» чтения. Мне кажется, в данном случае этого не произошло и исполнение не стало «шукшинским». Невольно подумалось, что так хорошо бы звучал Хемингуэй. В любом случае, большое спасибо исполнителю 
Ответить
Люблю рассказы Шукшина, да еще в исполнении Дунина! Спасибо клубу за такой подарок!
Ответить
Очень трогательный и тонкий рассказ… о таком важном, таком значимом… озвучка просто великолепна!
Ответить
Первый рассказ, озвученный Александром, где мне не понравилось исполнение. Уж чересчур трепетно и проникновенно, даже умилительно он здесь читает. Герои как картонные. Это, конечно, только моё восприятие. Верю, что всем, написавшим восторженные отзывы, и правда понравилось.
Ответить
Рассказ замечательный.
Чтецу спасибо, только, на мой неискушенный взгляд, очень быстро льётся речь. Поставила на -10%, понравилось больше.
Но вот музыкальное оформление, опять же с моей точки зрения, не к месту. Совсем. Не вяжется она с Алтаем, по крайней мере с тем, который лично я видела. Скорее, Китай напоминает (опять же, личное восприятие). Алтай — он другой.
Ответить
Прекрасная зарисовка. Очень трогательная, простая и красивая история.
Хорошее музыкальное оформление. Показалось, что читать надо было бы чуть-чуть медленнее.
Ответить
Спасибо, Исполнение понравилось, что называется, пробрало. В этом весь Шукшин. Как актера не люблю. Но пишет хорошо
Ответить
Грустный рассказ, философский. Несмотря на выпавшие ему невзгоды, потерю сыновей, утрату зрения, старик прожил свою жизнь достойно, не обозлившись на окружающий мир. А как проживет свою жизнь девушка? Прочитано отлично.
Ответить
А мне понравилось. И рассказ (без лишних прикрас), и чтение. И девушка.
Ответить
Трогательный, грустный рассказ. Озвучен очень душевно. Спасибо!
Ответить
Шукшин душевный человек…
Ответить
Рассказ замечательный как и все у Шукшина, но не роман прошу админов обратить внимание на оформление, постоянная ошибка.
Ответить
Почему же ошибка?.. Против того, что это ПРОЗА, Вы же не будете возражать?.. Здесь нет отдельного подраздела «рассказ».
Ответить
Ввести надо, или оставить «проза» без уточнений
Ответить
Мне тоже кажется, что ввести подраздел «рассказ» следует…
Ответить
Этот рассказ Шукшина слышу впервые. Прочитан старательно, но по современному, текст 1970-х, интонации 2000-х.
Ответить
Прекрасное чтение! И музыка так прекрасно подобрана — такая она светлая! спасибо
Ответить
Сильный рассказ! Спасибо!
Ответить
– Их же ж… их вдвоем с братом, – бормотал Захарыч. – Забыл я тебе сказать… Но ничего… ничего, паря. Ах, гады!..
– И брата?
– И брата… Фролом звали. Вместе их… Но брат – тот… Ладно. Не буду тебе про брата.
Чуть занималось светлое утро. Слабый ветерок шевелил занавески на окнах.
По поселку ударили третьи петухи.
Солнце, старик и девушка
Дни горели белым огнем. Земля была горячая, деревья тоже были горячие. Сухая трава шуршала под ногами.
Только вечерами наступала прохлада.
И тогда на берег стремительной реки Катуни выходил древний старик, садился всегда на одно место – у коряги – и смотрел на солнце.
Солнце садилось за горы. Вечером оно было огромное, красное.
Старик сидел неподвижно. Руки лежали на коленях – коричневые, сухие, в ужасных морщинах. Лицо тоже морщинистое, глаза влажные, тусклые. Шея тонкая, голова маленькая, седая. Под синей ситцевой рубахой торчат острые лопатки.
Однажды старик, когда он сидел так, услышал сзади себя голос:
– Здравствуйте, дедушка!
Старик кивнул головой.
С ним рядом села девушка с плоским чемоданчиком в руках.
– Отдыхаете?
Старик опять кивнул головой. Сказал:
– Отдыхаю.
На девушку не посмотрел.
– Можно я вас буду писать? – спросила девушка.
– Как это? – не понял старик.
– Рисовать вас.
Старик некоторое время молчал, смотрел на солнце, моргал красноватыми веками без ресниц.
– Я ж некрасивый теперь, – сказал он.
– Почему? – Девушка несколько растерялась. – Нет, вы красивый, дедушка.
– Вдобавок хворый.
Девушка долго смотрела на старика. Потом погладила мягкой ладошкой его сухую коричневую руку и сказала:
– Вы очень красивый, дедушка. Правда.
Старик слабо усмехнулся.
– Рисуй, раз такое дело.
Девушка раскрыла свой чемодан.
Старик покашлял в ладонь.
– Городская, наверно? – спросил он.
– Городская.
– Платют, видно, за это?
– Когда как, вообще-то. Хорошо сделаю, заплатят.
– Надо стараться.
– Я стараюсь.
Замолчали.
Старик все смотрел на солнце.
Девушка рисовала, всматриваясь в лицо старика сбоку.
– Вы здешний, дедушка?
– Здешный.
– И родились здесь?
– Здесь, здесь.
– Вам сколько сейчас?
– Годков-то? Восемьдесят.
– Ого!
– Много, – согласился старик и опять слабо усмехнулся. – А тебе?
– Двадцать пять.
Опять помолчали.
– Солнце-то какое! – негромко воскликнул старик.
– Какое? – не поняла девушка.
– Большое.
– А-а… Да. Вообще красиво здесь.
– А вода вона, вишь, какая… У того берега-то…
– Да, да.
– Ровно крови подбавили.
– Да. – Девушка посмотрела на тот берег. – Да.
Солнце коснулось вершин Алтая и стало медленно погружаться в далекий синий мир. И чем глубже оно уходило, тем отчетливее рисовались горы. Они как будто придвинулись. А в долине – между рекой и горами – тихо угасал красноватый сумрак. И надвигалась от гор задумчивая мягкая тень. Потом солнце совсем скрылось за острым хребтом Бубурхана, и тотчас оттуда вылетел в зеленоватое небо стремительный веер ярко-рыжих лучей. Он держался недолго – тоже тихо угас. А в небе в той стороне пошла полыхать заря.
– Ушло солнышко, – вздохнул старик.
Девушка сложила листы в ящик.
Некоторое время сидели просто так – слушали, как лопочут у берега маленькие торопливые волны.
В долине большими клочьями пополз туман.
В лесочке, неподалеку, робко вскрикнула какая-то ночная птица. Ей громко откликнулись с берега, с той стороны.
– Хорошо, – сказал негромко старик.
А девушка думала о том, как она вернется скоро в далекий милый город, привезет много рисунков. Будет портрет и этого старика. А ее друг, талантливый, настоящий художник, непременно будет сердиться: «Опять морщины!.. А для чего? Всем известно, что в Сибири суровый климат и люди там много работают. А что дальше? Что?..»
Девушка знала, что она не бог весть как даровита. Но ведь думает она о том, какую трудную жизнь прожил этот старик. Вон у него какие руки… Опять морщины!
«Надо работать, работать, работать…»
– Вы завтра придете сюда, дедушка? – спросила она старика.
– Приду, – откликнулся тот.
Девушка поднялась и пошла в деревню.
Старик посидел еще немного и тоже пошел.
Он пришел домой, сел в своем уголочке, возле печки, и тихо сидел – ждал, когда придет с работы сын и сядут ужинать.
Сын приходил всегда усталый, всем недовольный. Невестка тоже всегда чем-то была недовольна. Внуки выросли и уехали в город. Без них в доме было тоскливо.
Садились ужинать.
Старику крошили в молоко хлеб, он хлебал, сидя с краешку стола. Осторожно звякал ложкой о тарелку – старался не шуметь. Молчали.
Потом укладывались спать.
Старик лез на печку, а сын с невесткой уходили в горницу. Молчали. А о чем говорить? Все слова давно сказаны.
На другой вечер старик и девушка опять сидели на берегу, у коряги. Девушка торопливо рисовала, а старик смотрел на солнце и рассказывал:
– Жили мы всегда справно, грех жаловаться. Я плотничал, работы всегда хватало. И сыны у меня все плотники. Побило их на войне много – четырех. Два осталось. Ну вот с одним-то я теперь и живу, со Степаном. А Ванька в городе живет, в Бийске. Прорабом на новостройке. Пишет: ничего, справно живут. Приезжали сюда, гостили. Внуков у меня много. Любют меня. По городам все теперь…
Девушка рисовала руки старика, торопилась, нервничала, часто стирала.
– Трудно было жить? – невпопад спрашивала она.
– Чего ж трудно? – удивлялся старик. – Я ж тебе рассказываю: хорошо жили.
– Сыновей жалко?
– А как же? – опять удивлялся старик. – Четырех таких положить – шутка нешто?
Девушка не понимала: то ли ей жаль старика, то ли она больше удивлена его странным спокойствием и умиротворенностью.
А солнце опять садилось за горы. Опять тихо горела заря.
– Ненастье завтра будет, – сказал старик.
Девушка посмотрела на ясное небо.
– Почему?
– Ломает меня всего.
– А небо совсем чистое.
Старик промолчал.
– Вы придете завтра, дедушка?
– Не знаю, – не сразу откликнулся старик. – Ломает чего-то всего.
– Дедушка, как у вас называется вот такой камень? – Девушка вынула из кармана жакета белый, с золотистым отливом камешек.
– Какой? – спросил старик, продолжая смотреть на горы.
Девушка протянула ему камень. Старик, не поворачиваясь, подставил ладонь.
– Такой? – спросил он, мельком глянув на камешек, и повертел его в сухих скрюченных пальцах. – Кремешок это. Это в войну, когда серянок не было, огонь из него добывали.
Девушку поразила странная догадка: ей показалось, что старик слепой. Она не нашлась сразу, о чем говорить, молчала, смотрела сбоку на старика. А он смотрел туда, где село солнце. Спокойно, задумчиво смотрел.
– На… камешек-то, – сказал он и протянул девушке камень. – Они еще не такие бывают. Бывают: весь белый, аж просвечивает, а снутри какие-то пятнушки. А бывают: яичко и яичко – не отличишь. Бывают: на сорочье яичко похож – с крапинками по бокам, а бывают, как у скворцов, – синенькие, тоже с рябинкой с такой.
Девушка все смотрела на старика. Не решалась спросить: правда ли, что он слепой.
– Вы где живете, дедушка?
– А тут, не шибко далеко. Это Ивана Колокольникова дом, – старик показал дом на берегу, – дальше – Бедаревы, потом Волокитины, потом Зиновьевы, а там уж, в переулочке, – наш. Заходи, если чего надо. Внуки-то были, дак у нас шибко весело было.
– Спасибо.
– Я пошел. Ломает меня.
Старик поднялся и пошел тропинкой в гору.
Девушка смотрела вслед ему до тех пор, пока он не свернул в переулок. Ни разу старик не споткнулся, ни разу не замешкался. Шел медленно и смотрел под ноги.
Василий Макарович Шукшин
Солнце, старик и девушка
Дни горели белым огнем. Земля была горячая, деревья тоже были горячие. Сухая трава шуршала под ногами.
Только вечерами наступала прохлада.
И тогда на берег стремительной реки Катуни выходил древний старик, садился всегда на одно место – у коряги – и смотрел на солнце.
Солнце садилось за горы. Вечером оно было огромное, красное.
Старик сидел неподвижно. Руки лежали на коленях – коричневые, сухие, в ужасных морщинах. Лицо тоже морщинистое, глаза влажные, тусклые. Шея тонкая, голова маленькая, седая. Под синей ситцевой рубахой торчат острые лопатки.
Однажды старик, когда он сидел так, услышал сзади себя голос:
– Здравствуйте, дедушка!
Старик кивнул головой.
С ним рядом села девушка с плоским чемоданчиком в руках.
– Отдыхаете?
Старик опять кивнул головой. Сказал:
– Отдыхаю.
На девушку не посмотрел.
– Можно я вас буду писать? – спросила девушка.
– Как это? – не понял старик.
– Рисовать вас.
Старик некоторое время молчал, смотрел на солнце, моргал красноватыми веками без ресниц.
– Я ж некрасивый теперь, – сказал он.
– Почему? – Девушка несколько растерялась. – Нет, вы красивый, дедушка.
– Вдобавок хворый.
Девушка долго смотрела на старика. Потом погладила мягкой ладошкой его сухую коричневую руку и сказала:
– Вы очень красивый, дедушка. Правда.
Старик слабо усмехнулся.
– Рисуй, раз такое дело.
Девушка раскрыла свой чемодан.
Старик покашлял в ладонь.
– Городская, наверно? – спросил он.
– Городская.
– Платют, видно, за это?
– Когда как, вообще-то. Хорошо сделаю, заплатят.
– Надо стараться.
– Я стараюсь.
Замолчали.
Старик все смотрел на солнце.
Девушка рисовала, всматриваясь в лицо старика сбоку.
– Вы здешний, дедушка?
– Здешный.
– И родились здесь?
– Здесь, здесь.
– Вам сколько сейчас?
– Годков-то? Восемьдесят.
– Ого!
– Много, – согласился старик и опять слабо усмехнулся. – А тебе?
– Двадцать пять.
Опять помолчали.
– Солнце-то какое! – негромко воскликнул старик.
– Какое? – не поняла девушка.
– Большое.
– А-а… Да. Вообще красиво здесь.
– А вода вона, вишь, какая… У того берега-то…
– Да, да.
– Ровно крови подбавили.
– Да. – Девушка посмотрела на тот берег. – Да.
Солнце коснулось вершин Алтая и стало медленно погружаться в далекий синий мир. И чем глубже оно уходило, тем отчетливее рисовались горы. Они как будто придвинулись. А в долине – между рекой и горами – тихо угасал красноватый сумрак. И надвигалась от гор задумчивая мягкая тень. Потом солнце совсем скрылось за острым хребтом Бубурхана, и тотчас оттуда вылетел в зеленоватое небо стремительный веер ярко-рыжих лучей. Он держался недолго – тоже тихо угас. А в небе в той стороне пошла полыхать заря.
– Ушло солнышко, – вздохнул старик.
Девушка сложила листы в ящик.
Некоторое время сидели просто так – слушали, как лопочут у берега маленькие торопливые волны.
В долине большими клочьями пополз туман.
В лесочке, неподалеку, робко вскрикнула какая-то ночная птица. Ей громко откликнулись с берега, с той стороны.
– Хорошо, – сказал негромко старик.
А девушка думала о том, как она вернется скоро в далекий милый город, привезет много рисунков. Будет портрет и этого старика. А ее друг, талантливый, настоящий художник, непременно будет сердиться: «Опять морщины!.. А для чего? Всем известно, что в Сибири суровый климат и люди там много работают. А что дальше? Что?..»
Девушка знала, что она не б
…
конец ознакомительного фрагмента