Рассказ солоухина моченые яблоки читать

Владимир Алексеевич СОЛОУХИН

Моченые яблоки

Рассказ

Как ни стремился я приехать засветло к тому месту на шоссе, от которого нужно поворачивать направо, ночь застала меня в пути.

Во время долгой езды по шоссе (сначала по бетонке, а потом булыжнику) я утешал себя, успокаивал, что не может быть… не такое уж ненастье… проеду. И вообще, когда едешь по широкой бетонке, кажется — в мире не бывает непроезжих дорог. Правда, иногда вдруг заденешь краешком глаза, увидишь, как от бетонки в лес узкой полоской тянется водянистое месиво, глубокие, заплывшие глинистой жижей колеи. На мгновение сожмется сердце, как перед несчастьем, но летящая навстречу бетонка мигом развеет дурное предчувствие. И мелькнувшая лесная дорога словно приснилась, словно померещилась от слезинки в глазу.

Два пучка света, выбрасываемые вперед моим «газиком», то совсем упирались в дорогу, когда попадалась выбоина, то прыскали к облакам. Они представлялись мне умными живыми щупальцами, которые автомобиль — тоже живое существо — выпускает, чтобы ощупывать, изучать дорогу.

Вот щупальца замешкались, поползли вправо, совсем соскользнули с каменной полосы, обшарили мокрую траву, канаву, чахлый кустик, жирные пласты пашни и недоуменно замерли на водной глади.

Сама по себе она не очень пугала меня. Бывает, лучше глубокая и широкая лужа с твердым, укатанным дном, чем безобидное на вид место, где колеса с каждым поворотом все глубже вязнут в плотную, засасывающую трясину. А вообще-то самое страшное — глубокая колея. Пока «газик» (или «лазик», как мы его зовем) стоит на своих четырех колесах, все еще есть надежда выкарабкаться из самой непролазной грязи. Но бывает, садится он на грунт своим низом, животом («дифером», говорят шоферы), — тогда дело плохо. Колеса теперь могут вертеться, сколько им вздумается, как у паровоза, приподнятого над рельсами.

Лужи, полные воды, я приноровился проскакивать с разгона и, преодолев их больше десяти, почувствовал даже некоторый задор, этакую неосторожную удаль. Между лужами мотор рычал надсадно, стонал. Каждое колесо, чтобы продвинуться хоть на один оборот, сначала крутилось вхолостую, пробуксовывало в липкой грязи.

В одном месте лужа показалась мне слишком глубокой, а вправо вроде бы уходил следок объезда. Я и свернул на этот следок. Метра три машина протащилась с разгона, а потом задрожала, засвиристела на одном месте. Я включил задний ход и прибавил газу. «Газик» дернулся назад, но опять задрожал на месте. При этом слышно было, как он резко осел вниз. Судорожно я двинул вперед рычаг демультиплакатора. Это приспособление резко увеличивает силу автомобиля, и на него теперь была последняя надежда. Мотор заревел еще надсаднее, но «газик» даже не дернулся хотя бы на сантиметрик, только еще глубже и прочнее осел. Каждый раз, когда я переключал ход то с заднего на передней, то с переднего на задний, пытаясь раскачать машину, автомобиль вздрагивал на одном месте, не в состоянии дернуться и продвинуться ни вперед, ни назад.

Я выключил мотор, фары и встал на крыло, чтобы осмотреться.

Влажная беззвучная темнота окружила меня. С крыла машины капало. Два раза звучно шлепнулась отлипшая грязь.

Первым делом я стал прислушиваться, не работает ли поблизости трактор. Теперешнюю нашу ночь нельзя представить без того, чтобы не тарахтел вдали тракторный мотор. Обычно во время вечерних прогулок, во время любимого тихого сидения на пустынном холме даже досадно немного на то, что нельзя остаться вовсе в полном ночном безмолвии: либо трактор в отдалении, либо радиовещание из соседнего села. Сейчас рокотание трактора показалось бы мне слаще самой светлой музыки.

Но тихо было вокруг. Поздняя осень. Ночная осенняя пора. Темные ветреные ночи, поздние мглистые утра, серенькие, моросящие деньки. Мокнущая солома на полях, полупрозрачные леса. А главное — очень уж темно по ночам, сыро и ветрено. Пожалуй, в такую осеннюю ночь теплая изба и теплая постель покажутся уютнее, чем даже в зимнюю морозную пору.

С фонариком я оглядел машину со всех сторон. Сидела она прочно, всем животом и передней и задней осями. До дороги, с которой я так легковерно свернул, карабкаться метра четыре, не меньше. Значит, нужно лопатой выбирать всю землю из-под автомобиля, чтобы он опять встал на колеса; затем нужно вырыть отлогий путь к твердой (уж стала твердой казаться расхлябанная колея!) дороге; затем нужно под колеса накидать либо веток, либо дров, либо камней — что окажется поблизости. Затем хорошо, если бы кто-нибудь подтолкнул сзади…

Плохо ездить в дороге одному! В компании все переходит в шутку. Посмеялись бы над бедой и взялись бы дружно за дело. Вдвоем и то уж легче. И словом перекинешься, и работу сделаешь в два раза быстрее. Кроме того, двое могут сделать то, что одному совсем не под силу. Очень плохо в дороге одному!..

Пришлось зажечь подфарники, чтобы светило на те места, где выбирать землю лопатой. Сначала я старался не зачерпнуть воды или грязи в туфли, но оступился раз, оступился другой — и стало все равно. Брюки я закатал выше колен. Впрочем, они все время сползали, раскатывались. Я и на них перестал обращать внимание.

Выбирать землю из-под брюха автомобиля было неудобно: лопата соскальзывала, лязгала по металлу. Земля утрамбовалась весом машины, лопата в нее никак не лезла, хоть плачь!

Остановившись отдышаться, снова стал слушать ночь и услышал впереди по дороге сочное, мокрое чмоканье. Кому-то еще не сидится дома в такую пору. Но ему что, если он пешком, — на дифер не сядет. Я дернул за рычажок фар и ударил вдаль таким ярким светом, что идущий по дороге человек от неожиданности заслонился рукой и даже отвернулся. Я погасил свет и стал поджидать прохожего.

Прохожий был в брезентовом плаще и кепке. На ногах резиновые сапоги. В руках можжевеловая палка. Он не собирался останавливаться около меня, но мне пропустить его показалось невозможным. Единственная живая душа в этой ночи, в этом моем одиночестве! Как же так не поговорить с человеком, не отвести душу! А ему неужели не интересно, почему я здесь торчу, кто я, откуда? Может быть, мне нужна помощь? Именно насчет помощи-то… Неужели можно пройти, не осведомясь?

Владимир Алексеевич СОЛОУХИН

Моченые яблоки

Рассказ

Как ни стремился я приехать засветло к тому месту на шоссе, от которого нужно поворачивать направо, ночь застала меня в пути.

Во время долгой езды по шоссе (сначала по бетонке, а потом булыжнику) я утешал себя, успокаивал, что не может быть… не такое уж ненастье… проеду. И вообще, когда едешь по широкой бетонке, кажется — в мире не бывает непроезжих дорог. Правда, иногда вдруг заденешь краешком глаза, увидишь, как от бетонки в лес узкой полоской тянется водянистое месиво, глубокие, заплывшие глинистой жижей колеи. На мгновение сожмется сердце, как перед несчастьем, но летящая навстречу бетонка мигом развеет дурное предчувствие. И мелькнувшая лесная дорога словно приснилась, словно померещилась от слезинки в глазу.

Два пучка света, выбрасываемые вперед моим «газиком», то совсем упирались в дорогу, когда попадалась выбоина, то прыскали к облакам. Они представлялись мне умными живыми щупальцами, которые автомобиль — тоже живое существо — выпускает, чтобы ощупывать, изучать дорогу.

Вот щупальца замешкались, поползли вправо, совсем соскользнули с каменной полосы, обшарили мокрую траву, канаву, чахлый кустик, жирные пласты пашни и недоуменно замерли на водной глади.

Сама по себе она не очень пугала меня. Бывает, лучше глубокая и широкая лужа с твердым, укатанным дном, чем безобидное на вид место, где колеса с каждым поворотом все глубже вязнут в плотную, засасывающую трясину. А вообще-то самое страшное — глубокая колея. Пока «газик» (или «лазик», как мы его зовем) стоит на своих четырех колесах, все еще есть надежда выкарабкаться из самой непролазной грязи. Но бывает, садится он на грунт своим низом, животом («дифером», говорят шоферы), — тогда дело плохо. Колеса теперь могут вертеться, сколько им вздумается, как у паровоза, приподнятого над рельсами.

Лужи, полные воды, я приноровился проскакивать с разгона и, преодолев их больше десяти, почувствовал даже некоторый задор, этакую неосторожную удаль. Между лужами мотор рычал надсадно, стонал. Каждое колесо, чтобы продвинуться хоть на один оборот, сначала крутилось вхолостую, пробуксовывало в липкой грязи.

В одном месте лужа показалась мне слишком глубокой, а вправо вроде бы уходил следок объезда. Я и свернул на этот следок. Метра три машина протащилась с разгона, а потом задрожала, засвиристела на одном месте. Я включил задний ход и прибавил газу. «Газик» дернулся назад, но опять задрожал на месте. При этом слышно было, как он резко осел вниз. Судорожно я двинул вперед рычаг демультиплакатора. Это приспособление резко увеличивает силу автомобиля, и на него теперь была последняя надежда. Мотор заревел еще надсаднее, но «газик» даже не дернулся хотя бы на сантиметрик, только еще глубже и прочнее осел. Каждый раз, когда я переключал ход то с заднего на передней, то с переднего на задний, пытаясь раскачать машину, автомобиль вздрагивал на одном месте, не в состоянии дернуться и продвинуться ни вперед, ни назад.

Я выключил мотор, фары и встал на крыло, чтобы осмотреться.

Влажная беззвучная темнота окружила меня. С крыла машины капало. Два раза звучно шлепнулась отлипшая грязь.

Первым делом я стал прислушиваться, не работает ли поблизости трактор. Теперешнюю нашу ночь нельзя представить без того, чтобы не тарахтел вдали тракторный мотор. Обычно во время вечерних прогулок, во время любимого тихого сидения на пустынном холме даже досадно немного на то, что нельзя остаться вовсе в полном ночном безмолвии: либо трактор в отдалении, либо радиовещание из соседнего села. Сейчас рокотание трактора показалось бы мне слаще самой светлой музыки.

Но тихо было вокруг. Поздняя осень. Ночная осенняя пора. Темные ветреные ночи, поздние мглистые утра, серенькие, моросящие деньки. Мокнущая солома на полях, полупрозрачные леса. А главное — очень уж темно по ночам, сыро и ветрено. Пожалуй, в такую осеннюю ночь теплая изба и теплая постель покажутся уютнее, чем даже в зимнюю морозную пору.

С фонариком я оглядел машину со всех сторон. Сидела она прочно, всем животом и передней и задней осями. До дороги, с которой я так легковерно свернул, карабкаться метра четыре, не меньше. Значит, нужно лопатой выбирать всю землю из-под автомобиля, чтобы он опять встал на колеса; затем нужно вырыть отлогий путь к твердой (уж стала твердой казаться расхлябанная колея!) дороге; затем нужно под колеса накидать либо веток, либо дров, либо камней — что окажется поблизости. Затем хорошо, если бы кто-нибудь подтолкнул сзади…

Плохо ездить в дороге одному! В компании все переходит в шутку. Посмеялись бы над бедой и взялись бы дружно за дело. Вдвоем и то уж легче. И словом перекинешься, и работу сделаешь в два раза быстрее. Кроме того, двое могут сделать то, что одному совсем не под силу. Очень плохо в дороге одному!..

Пришлось зажечь подфарники, чтобы светило на те места, где выбирать землю лопатой. Сначала я старался не зачерпнуть воды или грязи в туфли, но оступился раз, оступился другой — и стало все равно. Брюки я закатал выше колен. Впрочем, они все время сползали, раскатывались. Я и на них перестал обращать внимание.

Выбирать землю из-под брюха автомобиля было неудобно: лопата соскальзывала, лязгала по металлу. Земля утрамбовалась весом машины, лопата в нее никак не лезла, хоть плачь!

Остановившись отдышаться, снова стал слушать ночь и услышал впереди по дороге сочное, мокрое чмоканье. Кому-то еще не сидится дома в такую пору. Но ему что, если он пешком, — на дифер не сядет. Я дернул за рычажок фар и ударил вдаль таким ярким светом, что идущий по дороге человек от неожиданности заслонился рукой и даже отвернулся. Я погасил свет и стал поджидать прохожего.

Прохожий был в брезентовом плаще и кепке. На ногах резиновые сапоги. В руках можжевеловая палка. Он не собирался останавливаться около меня, но мне пропустить его показалось невозможным. Единственная живая душа в этой ночи, в этом моем одиночестве! Как же так не поговорить с человеком, не отвести душу! А ему неужели не интересно, почему я здесь торчу, кто я, откуда? Может быть, мне нужна помощь? Именно насчет помощи-то… Неужели можно пройти, не осведомясь?

Но нет, я со своей бедой не вызывал никакого интереса, никакой хотя бы праздной любознательности прохожего с можжевеловой палкой. Мало ли застревает машин на наших дорогах!

— Завяз вот, — сказал я, вроде бы и не обращаясь к прохожему, но все же в тот самый момент, когда он поравнялся с моей машиной.

— Что делать, грязь.

— Как что делать? Дороги.

— Так и будешь сидеть, пока дорогу к тебе не подведут?

Прохожему было лет сорок, не больше. Да еще нужно прикинуть лет пять на то, что не брит. Задав свой шутливый вопрос, он остановился и повернулся ко мне лицом.

— Куда бы за трактором сходить?

— Здесь поблизости некуда. В бригадах сейчас ни одного трактора. Да и какой трактор киселя хлебать поедет!.. Мне вот, правда, торопиться некуда. Хошь, помогу?

— То есть как?..

— Ну как? Где подкопаем, где подложим. Не может быть, чтобы не вытащили. Она сама-то исправна?

— Сама как часы. Я буду очень рад, если вы…

— Ты не думай, что я без корысти. Трояк за работу.

Не то чтобы жалко было трех рублей — отдашь и десять. Но очень уж откровенная корысть неприятно резанула меня. Я ответил так, как никогда не ожидал от себя в такую минуту:

— Не надо. Я как-нибудь один. Подожду.

— Ну, валяй!

И, усмехнувшись еще раз, теперь уж на прощание, он зашлепал по грязи своими резиновыми сапогами.

Хм, «подожду»! А чего, спрашивается, ждать? Дурак я, дурак! Зачем отказался от подмоги? Может, и правда вытащили бы?

Некоторое время я с остервенением (от злости на себя) рыл землю. Но было ясно, что, как только я попытаюсь тронуть машину, она увязнет опять, и все мое выкапывание пойдет насмарку.

Между тем лесок, который я недавно проехал (какой там лесок осиновые кустики!), до сих пор сливавшийся с чернотой ночи, так что его нельзя было и заподозрить, начал смутно проступать, потому что сзади него пожелтело и засветилось. Вокруг леска образовалось слабенькое сияньице. Потом пошли в небо, вроде как прожекторы, вздрагивающие, трепетные пучки света.

Вот чего нужно было ждать: чтобы засветился осиновый лесок! Через пятнадцать минут грузовик поравнялся с местом моего одинокого сидения.

Наверно, и сам остановился бы грузовик, но для верности я вышел на дорогу и посемафорил рукой, прося ли, требуя ли остановиться.

— На кой тебя сюда понесло? — заругался шофер вместо приветствия. Ехал бы по дороге.

— Думал, как лучше объехать лужу.

— Петух думал — в горшок попал… Дернуть, что ли?

— Ну а как же? Конечно, дернуть. Век буду благодарить.

— Ладно.

Шофер захлопнул дверцу и поехал вперед, чтобы встать поудобнее для выдергивания.

Когда шофер подошел зацепить трос, я при свете подфарников разглядел его. Здоровенный рыжеволосый детина. Стандартная стеганка коротка ему. Наверно, неудобно лазить в карманы — приходится высоко задирать локти. Впрочем, стеганка расстегнута, клетчатая рубаха тоже, голенища резиновых сапог загнуты. От этого ноги кажутся еще длинней. А сам он весь как восклицательный знак: чем выше, тем шире и здоровее.

Силой и уверенностью повеяло от рыжего богатыря. Не было бы ничего чудного, если бы он потянул за трос да сам же и вытащил мою машину на твердое место.

Разглядел я и его грузовичок. Это была вконец обветшалая, побывавшая, должно быть, не в одном капитальном ремонте, чуть ли не довоенного выпуска, полуторка. Ладно, что борта кузова перекосились и выкрошились, ладно, что вся она похожа на консервную банку, которую мальчишки гоняют вместо футбольного мяча, — очень уж гладка и ненадежна была резина. Вот что смутило меня в первую очередь. Такие колеса без единой зазубринки шоферы зовут лысыми. Казалось, камеры видны сквозь стесавшиеся, утончившиеся покрышки.

Я сел за руль, чтобы помочь грузовику мотором. В ярком свете фар мне видно было, как лысые колеса, словно в масле, крутятся в осклизлой земле, бросая в мои фары, в мое ветровое стекло мелкую, как дождь, и такую же частую грязь.

Покрутившись на одном месте с невероятной, почти пропеллерной быстротой, лысые колеса замерли. Хлопнула дверца грузовика. Сейчас детина подойдет, отвяжет трос и уедет, оставив меня ждать какой-нибудь новой оказии. И точно, детина подошел, присел на корточки и стал глядеть под мою машину.

— Засосало по выхлопную трубу. На моем драндулете не вытащишь.

И замолчал. Снова высматривает что-то там, под машиной. В эту минуту молчания каждый из нас думал по-своему. Я думал о парне, что он сейчас бросит меня и уедет, что он решил уезжать, но сразу как-то неудобно. Молчит, набирается духу.

— Да, не вытащишь, — обобщил парень свое разглядывание под брюхом машины. — Засосало. Давай сначала подкопаем, накидаем под колеса камней и веток, а тогда уж и дернем.

В грузовике нашлась еще одна лопата. В две лопаты с двух сторон дружно мы начали копать землю. Я заметил, что лопата парня не ищет, где помягче, а лезет под дифер в самые жесткие, в самые трудные места.

Кряк, кряк! Дзень, дзень! Кхы, кхы! Шлеп! Чмок! Чмок!

— А, гадость! У нас узнаешь, как не даваться!

Шлеп, шлеп!

— Глубже бери, все равно осядет.

Чмок, чмок!

— И когда это будут у нас дороги?

Кряк, кряк!

— Сам-то откуда?

— Колхоз «Власть Советов».

— А зовут как?

— Серегой… Глина, черт ее дери! Из-под каждого колеса надо полкубометра выбрать.

Шмяк, шмяк!

— У нас — не у тетки Пелагеи: за столом не фукнешь.

Чмок! Трах! Серега распрямился, держа в руках обломок черенка лопаты.

— Перестарался маленечко.

— Ладно, мою возьмешь.

— Чепуха! Завтра насажу — будет лучше новой! Перекурим? А то разогрелся я. Видишь, лопата не выдержала. Надо немного охолодать. Я, когда разгорячусь, про силу забываю, хоть в работе, хоть с бабой…

— Женаты?

— Третий год. Девочка народилась. Настя.

— Какое хорошее имя.

— Неуж плохое? По матери. Да вот незадача у меня.

— По работе?

— Не то чтобы по работе, но и не в дому. Видишь ли, я, конечно, могу открыться. Все от своей же глупости. Председатель наш да еще там два бригадира после работы подрались. Что у них там произошло, не знаю. Завхозу поломали два ребра. Отвезли завхоза в больницу. Ну а я возьми и повесь на магазине бюллетень.

— Какой бюллетень?

— О состоянии здоровья.

— Непонятно… Что же было в том бюллетене?

— Конечно, мне бы не сочинить. Но я нашел старую газету и списал оттуда. Немножко добавил от себя. Пишу: «Бюллетень о состоянии здоровья завхоза Никитина. Пульс такой-то, дыхание такое-то, поломаны два ребра. Сердечная деятельность…» — и так далее. Кнопками приколол к магазину. Оказывается, шум. Приехали из района, не знают, как расценить. Стенная печать? Не подходит. Стали расценивать как листовку. Понимаешь, чем тут запахло?..

— На вид-то вы вроде смирный.

— Нет, я озорник. От этого я не отказываюсь. Но все же какой я враг? Какой я, к примеру, политический преступник? Не враг же я? Неужели могут за врага счесть?

— Я думаю, обойдется. Там люди неглупые. Очень даже неглупые. Разберутся, что к чему. Главное тут — чувство юмора.

— Ну да! Я — чтобы посмеяться, а они — всерьез. Однако давай работать. Хорошо, что у меня запасная лопата есть.

Шмяк, шмяк! Чмок, чмок! Кхы, кхы!

— Ты, пожалуй, бросай лопату да иди на поиски. Камни, бревна, доски все неси сюда.

Шлеп, шлеп! Кряк, кряк!

— Эх, сударушка, земля-матушка, сколько же тебя перекопано!

Кха, кха! Трах!

— Тьфу! Так-перетак, что за черенки пошли! Эдак-переэдак, нельзя дотронуться — он уже перелетает!

— Кто насаживал?

— Сам же и насаживал.

— Ты уж ставил бы себе дубовые черенки.

Я отдал Сереге последнюю из наших трех лопат, а сам с фонариком пошел на поиски. Недалеко от дороги среди перепаханного поля островком обнаружилась куча прошлогоднего льна, который выдергать-то выдергали, но почему-то не увезли с поля. Я набрал охапку слепившихся, шибающих гнилью, тяжелых от прели снопиков.

— Хорош! Вали по целой охапке под каждое колесо. Да не так, а поперек.

Серега стал поправлять снопики, брошенные мною как попало, укладывать их рядочком один к одному поперек колеи. Работа наша ладилась. И чем больше и лучше спорилась, тем больше я смущался предстоящим разговором с Сергеем об оплате.

— Под мои колеса тоже по охапке положь. А я еще подкопаю для гарантии.

Сколько времени он потерял из-за меня! Даже неудобно теперь давать ему трешницу. Пожалуй, надо добавить рублик… Одно дело — просто дернуть и вытащить, другое дело — потерять целый вечер.

— Все-таки надо бы и камней. Помнится, недалеко отсюда лежала кучка булыжника. Еще до войны собирались мостить. С тех пор осталось. Пойдем сходим.

Мы пошли за булыжником.

Конечно, теперь он работает не ради этой самой трешки. Тут и самолюбие, и… ну, может быть, не самодисциплина, а нечто врожденное, перешедшее от деда и прадеда, ну… порядочность, что ли. А главное, пожалуй, все-таки азарт. Во всяком деле он должен быть, а иначе не сделаешь никакого, самого пустякового дела. И порядочность тоже врожденная… Почти инстинкт.

Давно бы он плюнул не только на одну — и на три трешки. Не похож ведь на сквалыгу, на жадину, готового радоваться каждому лишнему полтиннику.

— Вот и булыжник. Давай знаешь что… давай в мою стеганку. Ты понесешь за рукава, а я — за полы. Как носилки. В руках-то мы много ли?.. По три камня, больше не унесем.

Грязный, мокрый булыжник мы стали укладывать на исподнюю сторону стеганки.

— Хватит! Не донести.

— Клади, пока рукава не затрещат.

— Как черенки у лопат?

— Не говори… Раз-два — взяли!

Теперь мне надо держать марку. Если он идет хоть бы что, нельзя мне останавливаться через каждые пять шагов, просить отдыха. А он идет, да еще и разговаривает:

— А Маруся, моя жена то есть, спать ни за что не ляжет, пока я не приеду. Сидит и ждет. Приеду, тогда уж вместе.

— Значит, любит.

— Почему же меня не любить? — искренне удивился Серега. — Вали сначала все в одну кучу, будем раскладывать.

Говорят, что лучше всего сближает людей дорога. Но это неверно. Не дорога, а работа, делание одного и того же дела — вот что сближает людей по-настоящему и наверняка.

— Она что же, под стать тебе, рослая, Маруся?

— Что ты! Я ее на плечо посажу и унесу хоть на край света. Ну, правда, верткая, поворотливая то есть, и по хозяйству, и в поле, и так… Очень она переживает за мою дурацкую неприятность.

— Обойдется.

— А Настя уродилась три кило шестьсот. Наверно, значит, в меня… Под заднее колесо вон тот плоский камень подложи. Да заткни его покрепче. Не так. Вот как надо его заткнуть. Теперь давай пробовать. Экзамен нашему труду… Пожалуй, попробуем без твоего мотора. А то она опять вниз полезет. И давай так: ты садись за мою баранку, а я твою машину сзади подтолкну, так будет вернее.

Через три минуты обе машины — и его и моя — стояли на главной колее. Это тоже был не асфальт, и, может быть, скоро опять сидеть в грязи. Но пока мы выиграли у дороги наше маленькое сражение.

— Ну вот, а ты говорил! — Серега надел на себя стеганку, отряхнув ее от земли, убрал трос и поломанные лопаты в кузов. — А ты говорил: «Не вылезем!» Кто сильнее: человек или дорога?

Давясь словами и покраснев (хорошо, что в темноте), я промямлил, протягивая Сереге бумажку:

— Вот!.. Как договорились. Уговор дороже денег. (В последний момент и четырех рублей мне показалось мало, и я прибавил еще один мятый рубль.) Вот! Без вас мне бы никак…

— Ладно! Не возьму. Вместе работали. Убери. А здорово мы ее, а? Одной земли кубометр вынули. Да покрышечные работы, мощение камнем на участке в четыре метра… Слушай-ка, давай заедем ко мне? Марусю поглядишь, Настеньку… Яблочки моченые с прошлого года держатся. У меня ведь погреб.

Я ехал вслед за грузовиком и думал, как неожиданно может раскрыться всякий человек, какими неожиданными гранями может он вдруг сверкнуть, если жизнь повернет его так и эдак.

А может быть, и тот прохожий с можжевеловой палкой, рядившийся за три рубля, может, и он в конце концов позвал бы меня есть моченые яблоки?

1963

Действующие лица

Главный герой — рассказчик, ему нужно было добраться до точки назначения засветло, но он не успел этого сделать. Из-за ненастной погоды его машина забуксовала. Герой отличался трудолюбием и упорностью, поэтому он принялся за дело — стал вытаскивать машину из грязи.

В рассказе «Моченые яблоки» есть и другие герои. Один из них — прохожий. Он предложил свою помощь, но попросил за неё 3 рубля. Рассказчик был возмущен корыстным предложением и прогнал мужчину.

Другой герой появился позже. Рядом с машиной остановился грузовичок. Из него вышел мужчина и тоже предложил помочь. Новый знакомый имел несколько отличительных деталей внешности:

• рыжие волосы;
• огромный рост;
• широкие плечи.

Мужчину звали Сергей, он рассказал, что у него есть жена Маруся и дочь. Сергей помог рассказчику вытащить машину, но деньги за помощь взять отказался.

Вынужденная остановка

Если более детально останавливаться на сюжете рассказа, то следует сказать, что главный герой не успел добраться до места назначения. Он ехал на «газике» и свернул с шоссе на проселочную дорогу. Местами колея, заполненная глинистой жижей, скрывалась в лужах. Несколько раз путнику удавалось благополучно преодолеть водную преграду, но везение не бывает бесконечным. Неожиданно машина забуксовала. Герой попытался ее раскачать, но она только сильнее увязала.

Рассказчик оказался в плену непогоды. Окружающая обстановка:

• сырая и ветреная ночь;
• вокруг тишина;
• с одной стороны — пашня, с другой — лес.

Мужчина включил фары и внимательно осмотрел машину. Он понял, что нужно очистить колеса, и принялся за дело. Лопата скользила по глине, и дело двигалось медленно.

Мимо героя прошел прохожий с можжевеловым посохом. Он сообщил, что трактора не найти, но он может помочь за три рубля. Рассказчик, возмутившись такой корыстью, прогнал его. Злость придала ему силы, и он еще активнее начал очищать колеса от грязи.

Неожиданная помощь

Спустя время рядом с машиной остановился грузовичок. Из него появился большой рыжеволосый мужчина. Он предложил прицепить «газик» тросом к грузовику. Но идея не увенчалась успехом, и машина увязла еще быстрее. Тогда рассказчик испугался, что водитель уедет, но мужчина, наоборот, предложил набросать под колеса ветви и камни.

Вдвоем они принялись за дело. Новый знакомый представился Серегой и рассказал о своей семье. Поделился он и историей, которая с ним случилась на днях. Подрались два бригадира и завхоз, да так сильно, что у последнего оказалось сломано ребро. Его увезли в больницу. А Серега повесил бюллетень о состоянии здоровья завхоза на дверь магазина, сопроводив текст шуткой. Но юмор Сереги не оценили и приехали разбираться с ним из самого райцентра. Водитель оптимистично надеялся, что все обойдется.

Вместе им удалось сделать настил и вытащить грузовичок. Главный герой решил дать Сереге 5 рублей, но тот отказался. Они работали вместе, и он не считал, что за помощь можно брать деньги. Вместо этого Серега предложил поехать к нему домой и поесть моченых яблок.

Рассказы Солоухина очень поучительные. Они показывают, что люди могут открываться с разных сторон. Например, если рассмотреть еще одно произведения Солоухина, «Под одной крышей», то краткого содержания будет достаточно, чтобы понять, почему конфликты нужно решать мирным путем. А из истории «Моченые яблоки» видно, что в экстремальной ситуации один ищет корысть, а другой показывает доброту.

Рассказ Солоухина показывает, что помогать нужно не из-за желания получить деньги. Это внутреннее стремление, которое не позволяет оставлять людей в беде. Именно оно так ярко проявилось у Сереги.

Разные писатели посвящали свои работы описанию жизни сельских людей. Этот жанр получил название «деревенская проза». Краткое содержание «Моченых яблок» Солоухина позволяет лучше узнать детали сюжета. В небольшом произведении автор показал, как меняются характеры людей в экстремальных ситуациях. По его мнению, совместный труд сближает.

Действующие лица

Главный герой — рассказчик, ему нужно было добраться до точки назначения засветло, но он не успел этого сделать. Из-за ненастной погоды его машина забуксовала. Герой отличался трудолюбием и упорностью, поэтому он принялся за дело — стал вытаскивать машину из грязи.

В рассказе «Моченые яблоки» есть и другие герои. Один из них — прохожий. Он предложил свою помощь, но попросил за неё 3 рубля. Рассказчик был возмущен корыстным предложением и прогнал мужчину.

Другой герой появился позже. Рядом с машиной остановился грузовичок. Из него вышел мужчина и тоже предложил помочь. Новый знакомый имел несколько отличительных деталей внешности:

• рыжие волосы;
• огромный рост;
• широкие плечи.

Мужчину звали Сергей, он рассказал, что у него есть жена Маруся и дочь. Сергей помог рассказчику вытащить машину, но деньги за помощь взять отказался.

Вынужденная остановка

Если более детально останавливаться на сюжете рассказа, то следует сказать, что главный герой не успел добраться до места назначения. Он ехал на «газике» и свернул с шоссе на проселочную дорогу. Местами колея, заполненная глинистой жижей, скрывалась в лужах. Несколько раз путнику удавалось благополучно преодолеть водную преграду, но везение не бывает бесконечным. Неожиданно машина забуксовала. Герой попытался ее раскачать, но она только сильнее увязала.

Рассказчик оказался в плену непогоды. Окружающая обстановка:

• сырая и ветреная ночь;
• вокруг тишина;
• с одной стороны — пашня, с другой — лес.

Мужчина включил фары и внимательно осмотрел машину. Он понял, что нужно очистить колеса, и принялся за дело. Лопата скользила по глине, и дело двигалось медленно.

Мимо героя прошел прохожий с можжевеловым посохом. Он сообщил, что трактора не найти, но он может помочь за три рубля. Рассказчик, возмутившись такой корыстью, прогнал его. Злость придала ему силы, и он еще активнее начал очищать колеса от грязи.

Неожиданная помощь

Спустя время рядом с машиной остановился грузовичок. Из него появился большой рыжеволосый мужчина. Он предложил прицепить «газик» тросом к грузовику. Но идея не увенчалась успехом, и машина увязла еще быстрее. Тогда рассказчик испугался, что водитель уедет, но мужчина, наоборот, предложил набросать под колеса ветви и камни.

Вдвоем они принялись за дело. Новый знакомый представился Серегой и рассказал о своей семье. Поделился он и историей, которая с ним случилась на днях. Подрались два бригадира и завхоз, да так сильно, что у последнего оказалось сломано ребро. Его увезли в больницу. А Серега повесил бюллетень о состоянии здоровья завхоза на дверь магазина, сопроводив текст шуткой. Но юмор Сереги не оценили и приехали разбираться с ним из самого райцентра. Водитель оптимистично надеялся, что все обойдется.

Вместе им удалось сделать настил и вытащить грузовичок. Главный герой решил дать Сереге 5 рублей, но тот отказался. Они работали вместе, и он не считал, что за помощь можно брать деньги. Вместо этого Серега предложил поехать к нему домой и поесть моченых яблок.

Рассказы Солоухина очень поучительные. Они показывают, что люди могут открываться с разных сторон. Например, если рассмотреть еще одно произведения Солоухина, «Под одной крышей», то краткого содержания будет достаточно, чтобы понять, почему конфликты нужно решать мирным путем. А из истории «Моченые яблоки» видно, что в экстремальной ситуации один ищет корысть, а другой показывает доброту.

Рассказ Солоухина показывает, что помогать нужно не из-за желания получить деньги. Это внутреннее стремление, которое не позволяет оставлять людей в беде. Именно оно так ярко проявилось у Сереги.

Предыдущая

Краткое содержание«Горячее сердце» — краткое содержание пьесы А.Н. Островского

Следующая

Краткое содержание«Лев и собачка» — краткое содержание рассказа Л.Н. Толстого