Юрий Маркович Нагибин
Старая черепаха
Вася втянул воздух, округлив ноздри, и до самой глубины его проняло крепким, душным запахом зверя. Он поднял глаза. Над дверью висела небольшая вывеска, на ней пожухлыми от южного солнца красками было выведено: «Зоомагазин». За пыльным стеклом витрины мальчик с трудом разглядел пыльное чучело длинноногой клювастой птицы.
Как плохо мы знаем улицы, по которым ходим изо дня в день! Сколько раз ходил Вася на пляж этой самой улицей, знал там каждый дом, фонарь, каштан, витрину, каждую выщерблину тротуара и выбоину мостовой, и вдруг обнаружилось, что самого главного на этой улице он не приметил.
Но думать об этом не стоит, скорее туда, в этот чудесный, таинственный полумрак…
Мать с привычной покорностью последовала за сыном. Тесный, темный магазин был необитаем, но, словно покинутая берлога, хранил живой, теплый дух недавних жильцов. На прилавке лежала горка сухого рыбьего корма, под потолком висели пустые птичьи клетки, а посреди помещения стоял подсвеченный тусклой электрической лампочкой аквариум, устланный ракушками; длинные, извилистые водоросли, слегка подрагивая, обвивали осклизлый каменный грот. Все это подводное царство было отдано в безраздельное владение жалкому, похожему на кровеносный сосудик мотылю, который тихонько извивался, приклеившись к ребристой поверхности ракушки.
Вася долго стоял у аквариума, словно надеясь, что мертвое великолепие водяного царства вдруг оживет, затем понуро направился в темную глубь магазина. И тут раздался его ликующий вопль:
— Мама, смотри!
Мать сразу все поняла: такой же самозабвенный вскрик предшествовал появлению в доме аквариума с причудливыми рыбками, клеток с певчими птицами, коллекции бабочек, двухколесного велосипеда, ящика со столярными инструментами…
Она подошла к сыну. В углу магазина, на дне выстланного соломой ящика, шевелились две крошечные черепашки. Они были не больше Васиного кулака, удивительно новенькие и чистенькие. Черепашки бесстрашно карабкались по стенам ящика, оскальзывались, падали на дно и снова, проворно двигая светлыми лапками с твердыми коготками, лезли наверх.
— Мама! — проникновенно сказал Вася, он даже не добавил грубого слова «купи».
— Хватит нам возни с Машкой, — устало отозвалась мать.
— Мама, да ты посмотри, какие у них мордочки!
Вася никогда ни в чем не знал отказа, ему все давалось по щучьему велению. Это хорошо в сказке, но для Васи сказка слишком затянулась. Осенью он пойдет в школу. Каково придется ему, когда он откроет, что заклинание утратило всякую силу и жизнь надо брать трудом и терпением? Мать отрицательно покачала головой:
— Нет, три черепахи в доме — это слишком!
— Хорошо, — сказал Вася с вызывающей покорностью. — Если так, давай отдадим Машку, она все равно очень старая.
— Ты же знаешь, это пустые разговоры.
Мальчик обиженно отвернулся от матери и тихо произнес:
— Тебе просто жалко денег…
«Конечно, он маленький и не повинен ни в дурном, ни в хорошем, — думала мать, — надо только объяснить ему, что он не прав». Но вместо спокойных, мудрых слов поучения она сказала резко:
— Довольно! Сейчас же идем отсюда!
Для Васи это было странное утро. На пляже каждый камень представлялся ему маленькой золотистой черепашкой. Морские медузы и водоросли, касавшиеся его ног, когда он плавал у берега, также были черепашками, которые ластились к нему, Васе, и словно напрашивались на дружбу. В своей рассеянности мальчик даже не ощутил обычной радости купания, равнодушно вышел из воды по первому зову матери и медленно побрел за ней следом. По дороге мать купила его любимый розовый виноград и протянула тяжелую гроздь, но Вася оторвал одну только ягоду и ту позабыл съесть. У него не было никаких желаний и мыслей, кроме одной, неотвязной, как наваждение, и, когда они пришли домой, Вася твердо знал, что ему делать.
Днем старая черепаха всегда хоронилась в укромных местах: под платяным шкафом, под диваном, уползала в темный, захламленный чулан. Но сейчас Васе повезло: он сразу обнаружил Машку под своей кроватью.
— Машка! Машка! — позвал он ее, стоя на четвереньках, но темный круглый булыжник долго не подавал никаких признаков жизни.
Наконец в щели между щитками что-то зашевелилось, затем оттуда высунулся словно бы птичий клюв и вслед за ним вся голая, приплюснутая голова с подернутыми роговой пленкой глазами мертвой птицы. По сторонам булыжника отросли куцые лапы. И вот одна передняя лапа медленно, будто раздумывая, поднялась, слегка вывернулась и со слабым стуком опустилась на пол. За ней, столь же медленно, раздумчиво и неуклюже заработала вторая, и минуты через три Машка выползла из-под кровати.
Читать дальше
ЮРИЙ МАРКОВИЧ НАГИБИН
СТАРАЯ ЧЕРЕПАХА
Вася втянул воздух, округлив ноздри, и до самой глубины его проняло крепким, душным запахом зверя. Он поднял глаза. Над дверью висела небольшая вывеска, на ней пожухлыми от южного солнца красками было выведено: «Зоомагазин». За пыльным стеклом витрины мальчик с трудом разглядел пыльное чучело длинноногой клювастой птицы.
Как плохо мы знаем улицы, по которым ходим изо дня в день! Сколько раз ходил Вася на пляж этой самой улицей, знал там каждый дом, фонарь, каштан, витрину, каждую выщерблину тротуара и выбоину мостовой, и вдруг обнаружилось, что самого главного на этой улице он не приметил.
Но думать об этом не стоит, скорее туда, в этот чудесный, таинственный полумрак…
Мать с привычной покорностью последовала за сыном. Тесный, темный магазин был необитаем, но, словно покинутая берлога, хранил живой, теплый дух недавних жильцов. На прилавке лежала горка сухого рыбьего корма, под потолком висели пустые птичьи клетки, а посреди помещения стоял подсвеченный тусклой электрической лампочкой аквариум, устланный ракушками; длинные, извилистые водоросли, слегка подрагивая, обвивали осклизлый каменный грот. Все это подводное царство было отдано в безраздельное владение жалкому, похожему на кровеносный сосудик мотылю, который тихонько извивался, приклеившись к ребристой поверхности ракушки.
Вася долго стоял у аквариума, словно надеясь, что мертвое великолепие водяного царства вдруг оживет, затем понуро направился в темную глубь магазина. И тут раздался его ликующий вопль:
— Мама, смотри!
Мать сразу все поняла: такой же самозабвенный вскрик предшествовал появлению в доме аквариума с причудливыми рыбками, клеток с певчими птицами, коллекции бабочек, двухколесного велосипеда, ящика со столярными инструментами…
Она подошла к сыну. В углу магазина, на дне выстланного соломой ящика, шевелились две крошечные черепашки. Они были не больше Васиного кулака, удивительно новенькие и чистенькие. Черепашки бесстрашно карабкались по стенам ящика, оскальзывались, падали на дно и снова, проворно двигая светлыми лапками с твердыми коготками, лезли наверх.
— Мама! — проникновенно сказал Вася, он даже не добавил грубого слова «купи».
— Хватит нам возни с Машкой, — устало отозвалась мать.
— Мама, да ты посмотри, какие у них мордочки!
Вася никогда ни в чем не знал отказа, ему все давалось по щучьему велению. Это хорошо в сказке, по для Васи сказка слишком затянулась. Осенью он пойдет в школу. Каково придется ему, когда он откроет, что заклинание утратило всякую силу и жизнь надо брать трудом и терпением? Мать отрицательно покачала головой:
— Нет, три черепахи в доме — это слишком!
— Хорошо, — сказал Вася с вызывающей покорностью. — Если так, давай отдадим Машку, она все равно очень старая.
— Ты же знаешь, это пустые разговоры.
Мальчик обиженно отвернулся от матери и тихо произнес:
— Тебе просто жалко денег…
«Конечно, он маленький и не повинен ни в дурном, ни в хорошем, — думала мать, — надо только объяснить ему, что он не прав». Но вместо спокойных, мудрых слов поучения она сказала резко:
— Довольно! Сейчас же идем отсюда!
Для Васи это было странное утро. На пляже каждый камень представлялся ему маленькой золотистой черепашкой. Морские медузы и водоросли, касавшиеся его ног, когда он плавал у берега, также были черепашками, которые ластились к нему, Васе, и словно напрашивались на дружбу. В своей рассеянности мальчик даже не ощутил обычной радости купания, равнодушно вышел из воды по первому зову матери и медленно побрел за ней следом. По дороге мать купила его любимый розовый виноград и протянула тяжелую гроздь, но Вася оторвал одну только ягоду и ту позабыл съесть. У него не было никаких желаний и мыслей, кроме одной, неотвязной, как наваждение, и, когда они пришли домой, Вася твердо знал, что ему делать.
Днем старая черепаха всегда хоронилась в укромных местах: под платяным шкафом, под диваном, уползала в темный, захламленный чулан. Но сейчас Васе повезло: он сразу обнаружил Машку под своей кроватью.
— Машка! Машка! — позвал он ее, стоя на четвереньках, но темный круглый булыжник долго не подавал никаких признаков жизни.
Наконец в щели между щитками что-то зашевелилось, затем оттуда высунулся словно бы птичий клюв и вслед за ним вся голая, приплюснутая голова с подернутыми роговой пленкой глазами мертвой птицы. По сторонам булыжника отросли куцые лапы. И вот одна передняя лапа медленно, будто раздумывая, поднялась, слегка вывернулась и со слабым стуком опустилась на пол. За ней, столь же медленно, раздумчиво и неуклюже заработала вторая, и минуты через три Машка выползла из-под кровати.
Вася положил на пол кусочек абрикоса. Машка вытянула далеко вперед морщинистую, жилистую шею, обнажив тонкие, также изморщиненные перепонки, какими она прикреплялась к своему панцирю, по-птичьи клюнула дольку абрикоса и разом сглотнула. От второй дольки, предложенной Васей, Машка отвернулась и поползла прочь. В редкие минуты, когда Машке приходила охота двигаться, ее вытаращенные глаза не замечали препятствий, сонным и упрямым шагом, мерно переваливаясь, шла она все вперед и вперед, стремясь в какую-то, ей одной ведомую даль.
Не было на свете более ненужного существа, чем Машка, но и она на что-то годилась: на ней можно было сидеть и даже стоять. Вася потянулся к Машке и прижал ее рукой; под его ладонью она продолжала скрести пол своими раскоряченными лапами. Ее панцирь, состоящий из неровных квадратиков и ромбов, весь словно расшился от старости, на месте швов пролегли глубокие бороздки, и Вася почему-то раздумал на нее садиться. Он поднял Машку с пола и выглянул в окно. Мать лежала в гамаке, ее легкая голова даже не примяла подушки, книга, которую она читала, выпала из ее опущенной вниз руки. Мать спала. Вася спрятал Машку под рубаху и быстро вышел на улицу.
Над поредевшим, полусонным от жары базаром высоко и печально звучал детский голос:
— Черепаха! Продается черепаха!
Васе казалось, что он стоит так уже много-много часов; прямые, жестокие лучи солнца пекли его бедную неприкрытую голову, пот стекал со лба и туманил зрение, каменно-тяжелая Машка больно оттягивала руки. Во всем теле ощущал он томительную, ломящую слабость, его так и тянуло присесть на пыльную землю.
— Черепаха! Продается черепаха!
Вася произносил эти слова все глуше, он словно и боялся и хотел быть услышанным. Но люди, занятые своим делом, равнодушно проходили мимо него; они не видели ничего необычного в том, что для Васи было едва ли не самым трудным испытанием за всю его маленькую жизнь. Если бы вновь очутиться в родном, покинутом мире, где ему так хорошо жилось под верной маминой защитой!
Но едва только Вася допускал себя до этой мысли, как родной дом сразу утрачивал для него всю прелесть, становился немилым и скучным, ведь тогда пришлось бы навсегда отказаться от веселых золотистых черепашек.
— Ого, черепаха! Вот это-то мне и надо!
Вася так углубился в себя, что вздрогнул от неожиданности и чуть не выронил Машку из рук. Перед ним стоял рослый, плечистый человек, видимо портовый грузчик, и с каким-то детским восхищением глядел на старую черепаху.
— Продаешь, малец?
— Да…
— Сколько просишь?
— Девять… — смущенно сказал Вася, припомнив цену, какую в зоомагазине просили за двух черепашек.
— Девять? А меньше не возьмешь?
— Не могу… — прошептал Вася. Ему было очень стыдно.
— Ну, коли не можешь, плачу! У меня, понимаешь, сынишка завтра домой, на Тамбовщину, уезжает, так охота ему что-нибудь эдакое подарить…
Грузчик порылся в карманах и достал две зеленые и одну желтую бумажку.
— Нет у меня с собой девяти, понимаешь, — сказал он озабоченно, — ровно семь.
Вася был в отчаянии, он не знал, чем помочь этому большому и, видимо, доброму человеку. «Никогда-никогда больше не буду я торговать».
— Постой-ка, малец, — нашелся вдруг грузчик, — я тут близко живу, зайдем ко мне, я тебе вынесу деньги!..
И вот они вместе зашагали с базара. Вася был очень счастлив, все так хорошо вышло, он был горд своим первым жизненным свершением, к тому же ему нравилось шагать сейчас рядом с этим сильным и мужественным человеком, как равному с равным. Справа, в прозоре улицы, открылось полуденное море, и на его сверкающем фоне Вася увидел, как железные руки кранов трудятся над маленьким суденышком, стоявшим у причала. Огромные мягкие тюки один за другим спускались с неба на палубу, и мальчику казалось странным, что суденышко не тонет под всем этим грузом. Он хотел было спросить своего спутника, в какие края отплывает пароход, но не успел.
— Вот и пришли, малец. Обожди тут, я мигом!
Вася стоял перед белым одноэтажным домиком, окруженным густо разросшимися кустами акации. Ему показалось странным, что такой большой человек живет в таком маленьком домике, но он тотчас забыл об этом и стал внимательно вглядываться в окна, расположенные по фасаду. Ему очень хотелось увидеть мальчика, которому достанется Машка.
— Эх, жаль, сынишки нет дома, — сказал, появившись, грузчик, — а то познакомились бы. Он у меня самостоятельный, такой вот, как ты, малец. На, принимай монету! Да ты посчитай: денежки счет любят!
— Нет, зачем же… — пробормотал Вася и протянул покупателю Машку.
Тот взял ее в свои большие ладони и приложил к уху, словно часы.
— А она не пустая внутри-то?
Машка, как назло, не показывалась из своего каменного жилища, и Васе даже стало обидно, что она так равнодушно с ним расстается. А грузчик, примостив черепаху против глаз, заглядывал в щель между щитками.
— Нет, вроде что-то там трудится! Ну, бывай здоров, малец, спасибо тебе.
— Вот что, ее зовут Машкой… — вдруг быстро и взволнованно заговорил Вася. — Она очень фрукты любит и молоко тоже пьет; это только считается, что черепахи не пьют молока, а она пьет, правда, пьет…
— Ишь ты, — усмехнулся грузчик, — простая тварь, а туда же!
Он сунул Машку в широкий карман своей куртки и пошел к дому. А Вася растерянно глядел ему вслед. Он хотел еще очень много рассказать о Машке, о ее повадках, капризах и слабостях, о том, что она хорошая и добрая черепаха и что он, Вася, никогда не знал за ней ничего плохого. В носу у него странно пощипывало, но он нахмурил брови, задержал на миг дыхание, и пощипывание прекратилось. Тогда он крепко зажал в кулаке деньги и со всех ног бросился к зоомагазину.
Когда Вася принес домой двух маленьких черепашек и в радостном возбуждении поведал матери о всех своих приключениях, она почему-то огорчилась, но не знала ни что сказать, ни как поступить в этом случае. А раз так, лучше обождать и подумать, ведь дети — такие сложные и трудные люди…
— Да, да, — только и сказала она задумчиво и печально, — милые зверушки.
Вася не заметил, как прошла вторая половина дня. Малыши были на редкость забавные, смелые и любознательные. Они оползали всю комнату, двигаясь кругами навстречу друг другу, а столкнувшись, не сворачивали в сторону, а лезли друг на дружку, стукаясь панцирем о панцирь. Не в пример старой, угрюмой Машке они не стремились забиться в какой-нибудь потайной угол, а если и хоронились порой, то это выглядело как игра в прятки. И привередами они тоже не были: чем бы ни угощал их Вася — яблоками ли, картошкой, виноградом, молоком, котлетой, огурцом, — они все поглощали с охотой и, тараща бусинки глаз, казалось, просили еще и еще.
На ночь Вася уложил их в ящик с песком и поставил на виду, против изголовья своей кровати. Ложась спать, он сказал матери счастливым, усталым, полусонным голосом:
— Знаешь, мама, я так люблю этих черепашек!
— Выходит, старый-то друг не лучше новых двух, — заметила мать, накрывая сына одеялом.
Бывают слова, как будто простые и безобидные, которые, будучи сказаны ко времени, вновь и вновь возникают в памяти и не дают тебе жить. В конце концов, Машка даже и не друг ему, Васе, а просто старая, дряхлая черепаха, и ему вовсе не хочется думать о ней. И все-таки думается ему не о том, какой вот он молодец, что сумел раздобыть этих двух веселых малышей, с которыми так интересно будет завтра играть, а все о той же никудышной Машке. Думается тревожно, нехорошо…
Почему не сказал он тому человеку, что на ночь Машку надо прятать в темноту? А теперь, наверное, зеленый свет месяца бьет в ее старые глаза. И еще не сказал он, что к зиме ей надо устроить пещерку из ватного одеяла, иначе она проснется от своей зимней спячки, как это случилось в первый год ее жизни у них, и тогда она может умереть, потому что в пору спячки черепахи не принимают пищи. Он даже не объяснил толком, чем следует кормить Машку, ведь она такая разборчивая…
Конечно, он может завтра же пойти и все сказать, но захотят ли новые хозяева столько возиться со старой Машкой? Правда, тот человек, кажется, очень добрый, утешал себя Вася, наверное, и сын у него такой же добрый. Но успокоение не приходило. Тогда он натянул одеяло на голову, чтобы скорее уснуть, но перед ним вновь возникли голые, немигающие птичьи глаза Машки, в которых отражался беспощадный зеленый свет месяца.
Вася сбросил одеяло и сел на кровати. Он уже не испытывал ни жалости к Машке, ни раздражения против матери, отказавшейся держать в доме трех черепах. Все это вытеснялось в нем каким-то непонятным, болезненным чувством недовольства собой, обиды на себя. Это чувство было таким большим и незнакомым, что оно не помещалось в Васе, ему нужно было дать выход, и Вася попытался заплакать. Но ничего не получилось. Это горькое, едкое чувство высушило в нем все слезы.
Впервые Васе перестало казаться, что он самый лучший мальчик в мире, достойный иметь самую лучшую маму, самые лучшие игрушки, самые лучшие удовольствия. «Но что я такое сделал? — спрашивал он себя с тоской. — Продал старую, совершенно ненужную мне черепаху». — «Да, она тебе не нужна, — прозвучал ответ, — но ты ей нужен. Все, что есть хорошего на свете, было для тебя, а ты для кого был?» — «Я кормлю птиц и рыб, я меняю им воду». — «Да, пока тебе с ними весело, а не будет весело, ты сделаешь с ними то же, что и с Машкой». — «А почему же нельзя так делать?»
Вася не мог найти ответа, но ответ был в его растревоженном сердце, впервые познавшем простую, но неведомую прежде истину: не только мир существует для тебя, но и ты для мира. И с этим новым чувством возникло в нем то новое неотвратимое веление, название которого — долг — Вася узнает гораздо позднее. И это веление заставило Васю вскочить с кровати и быстро натянуть одежду.
Свет месяца лежал на полу двумя квадратами, перечеркнутыми каждый черным крестом. В тишине отчетливо тикали мамины крошечные ручные часики. Разбудить маму? Нет, сказало Васе его новое, мягкое, горячее сердце, мама устала, и ей так трудно бывает уснуть. Ты сам должен все сделать…
Вася нащупал ящик и достал черепашек, два гладких, тяжелых кругляша, как будто налитых ртутью. Но этого может оказаться мало, а он должен действовать наверняка. Сунув черепашек под рубашку, Вася отправил туда же коробку с новыми оловянными солдатиками, затем подумал, снял с гвоздя ружье и повесил его через плечо.
Выйдя из комнаты, мальчик тихонько притворил за собой дверь. Он и раньше подозревал, что ночью в мире творятся странные дела, и сейчас с каким-то замирающим торжеством сказал себе: «Так я и знал», увидев, что яблоневый садик подкрался почти к самому крыльцу, а флигелек, в котором жили хозяева, отвалился в черную, затененную глубь двора.
По двору носились щенки старой Найды, и каждый щенок катил перед собой черный клубок своей тени. Ласковые и приветливые днем, они не обратили ни малейшего внимания на Васю, занятые своим ночным делом. Только сама Найда, втянув ноздрями Васин запах, глухо заворчала и звякнула цепью. Чувство незнакомой враждебности мира тоскливо щемило сердце мальчика.
Трудным шагом приблизился Вася к деревьям, побеленным луной. Не было ни малейшего ветерка, но все листочки на деревьях шевелились, шорох и слабый скрип стояли над садом, будто деревья сговаривались о чем-то своем, ночном. И Васе вспомнилась его придумка, будто деревья по ночам ходят купаться в море. Он придумал это вполусерьез, удивленный тем, что за все их пребывание в здешнем крае ни разу не выпал дождь, а ведь деревья не могут жить без влаги. Но сейчас эта придумка неприятно охолодила ему спину.
Что-то пронеслось мимо его лица, задев щеку легким трепетанием крыльев. Летучая мышь? Нет, летучая мышь распарывает тьму с такой быстротой, что ее скорее угадываешь, чем видишь. А сейчас он успел заметить за частым биением крыльев толстенькое веретенообразное туловище.
«Мертвая голова!» — догадался Вася и тотчас же увидел ее: большая бабочка, сложив треугольником крылья, уселась на ствол яблоньки, освещенный, как днем. На ее широкой спинке отчетливо рисовался череп с черными пятнами глазниц и щелью рта. Неутомимый ночной летун был в его руках, отныне его коллекция пополнится новым, крупным экземпляром. Вася уже почувствовал, как забьется, щекоча ладонь, накрытая рукой гигантская бабочка. Но полный какого-то нового, бережного отношения ко всему живому, Вася подавил в себе чувство охотника и лишь погладил мизинцем вощеную спинку бражника. Словно доверяя ему, бражник не сорвался в полет, а сонно пошевелил усиками и переполз чуть выше. На своем коротком пути он задел спящего на том же стволе жука. Жук приподнял спинные роговицы, почесал одну о другую задние ножки и, не вступая в спор, — места на всех хватит, — чуть подвинулся, да только неумело: отдавил ножку своей соседке, какой-то длинной сухой козявке. И вот десятки мелких существ заворошились на стволе яблоньки и снова улеглись спать.
Вася с улыбкой наблюдал их сонную кутерьму, он даже не подозревал, что их так много здесь, на этом тонком стволике. Хоронятся, таятся днем, сколько силенок тратят, чтобы уберечься от него, Васи, а сейчас — нате-ка! — разлеглись во всей своей беззащитности. И он мысленно пожелал им спокойной ночи, как старший собрат по жизни.
Вася вышел на улицу спокойным и уверенным шагом сильного и доброго человека, но он еще далеко не стал хозяином ночи. Луна высоко стояла на небе. Залитая ее светом, холодно и странно светилась бледная ширь улицы. А на дальнем ее конце вздымалась глухая черная стена, рассеченная серебряной щелью. «Море!» — вспыхнула догадка. Днем плоское, как вода в блюдце, море стало сейчас на дыбы, грозно нависло над городом. Вася оглянулся на калитку.
«Не смей!» — сказал он себе и заставил себя думать о том, куда и зачем он идет, и думал до тех пор, пока тело его стало послушно не страху, а этой большой и важной мысли…
Возможно, что мать сквозь сон уловила какой-нибудь непривычный шум или почувствовала тревожную пустоту комнаты, в которой больше не было ее сына. Она встала, натянула платье, нащупала босой ногой туфли и подошла к Васиной постели. Одеяло лежало комком, простыня хранила маленькую вдавлину, след его тела. Мать заглянула в черепаший ящик — черепашек не было, и она сразу все поняла. Набросив на плечи плащ, она вышла из дому и быстро зашагала туда, где, по рассказу Васи, находился белый домик с палисадником. Вскоре она увидела впереди фигурку сына.
Вася шел по середине улицы, обсаженной густыми темными каштанами. Он казался таким крошечным на пустынной мостовой, под высокими деревьями, что у нее сжалось сердце, и, чтобы побороть это ненужное сейчас чувство, она стала смотреть на его длинную, будто бы взрослую тень, тень солдата с ружьем за спиной. Она шла и думала о том, что очень трудно вырастить человека, для этого надо глубоко и трудно жить, и какое счастье, если у ее мальчика будет сильное и верное сердце. Мать не окликнула Васю: она решила охранять его издали, чтобы не помешать первому доброму подвигу своего сына…
___
Юрий Маркович Нагибин
Старая черепаха
Вася втянул воздух, округлив ноздри, и до самой глубины его проняло крепким, душным запахом зверя. Он поднял глаза. Над дверью висела небольшая вывеска, на ней пожухлыми от южного солнца красками было выведено: «Зоомагазин». За пыльным стеклом витрины мальчик с трудом разглядел пыльное чучело длинноногой клювастой птицы.
Как плохо мы знаем улицы, по которым ходим изо дня в день! Сколько раз ходил Вася на пляж этой самой улицей, знал там каждый дом, фонарь, каштан, витрину, каждую выщерблину тротуара и выбоину мостовой, и вдруг обнаружилось, что самого главного на этой улице он не приметил.
Но думать об этом не стоит, скорее туда, в этот чудесный, таинственный полумрак…
Мать с привычной покорностью последовала за сыном. Тесный, темный магазин был необитаем, но, словно покинутая берлога, хранил живой, теплый дух недавних жильцов. На прилавке лежала горка сухого рыбьего корма, под потолком висели пустые птичьи клетки, а посреди помещения стоял подсвеченный тусклой электрической лампочкой аквариум, устланный ракушками; длинные, извилистые водоросли, слегка подрагивая, обвивали осклизлый каменный грот. Все это подводное царство было отдано в безраздельное владение жалкому, похожему на кровеносный сосудик мотылю, который тихонько извивался, приклеившись к ребристой поверхности ракушки.
Вася долго стоял у аквариума, словно надеясь, что мертвое великолепие водяного царства вдруг оживет, затем понуро направился в темную глубь магазина. И тут раздался его ликующий вопль:
— Мама, смотри!
Мать сразу все поняла: такой же самозабвенный вскрик предшествовал появлению в доме аквариума с причудливыми рыбками, клеток с певчими птицами, коллекции бабочек, двухколесного велосипеда, ящика со столярными инструментами…
Она подошла к сыну. В углу магазина, на дне выстланного соломой ящика, шевелились две крошечные черепашки. Они были не больше Васиного кулака, удивительно новенькие и чистенькие.
Черепашки бесстрашно карабкались по стенам ящика, оскальзывались, падали на дно и снова, проворно двигая светлыми лапками с твердыми коготками, лезли наверх.
— Мама! — проникновенно сказал Вася, он даже не добавил грубого слова «купи».
— Хватит нам возни с Машкой, — устало отозвалась мать.
— Мама, да ты посмотри, какие у них мордочки!
Вася никогда ни в чем не знал отказа, ему все давалось по щучьему велению. Это хорошо в сказке, но для Васи сказка слишком затянулась. Осенью он пойдет в школу. Каково придется ему, когда он откроет, что заклинание утратило всякую силу и жизнь надо брать трудом и терпением? Мать отрицательно покачала головой:
— Нет, три черепахи в доме — это слишком!
— Хорошо, — сказал Вася с вызывающей покорностью. — Если так, давай отдадим Машку, она все равно очень старая.
— Ты же знаешь, это пустые разговоры.
Мальчик обиженно отвернулся от матери и тихо произнес:
— Тебе просто жалко денег…
«Конечно, он маленький и не повинен ни в дурном, ни в хорошем, — думала мать, — надо только объяснить ему, что он не прав». Но вместо спокойных, мудрых слов поучения она сказала резко:
Рассказы
Зимний дуб
Выпавший за ночь снег замел узкую дорожку, ведущую от Уваровки к школе, и только по слабой, прерывистой тени на ослепительном снежном покрове угадывалось ее направление. Учительница осторожно ставила ногу в маленьком, отороченном мехом ботике, готовая отдернуть ее назад, если снег обманет.
До школы было всего с полкилометра, и учительница лишь накинула на плечи короткую шубку, а голову наскоро повязала легким шерстяным платком. А мороз был крепкий, к тому же еще налетал ветер и, срывая с наста молодой снежок, осыпал ее с ног до головы. Но двадцатичетырехлетней учительнице все это нравилось. Нравилось, что мороз покусывает нос и щеки, что ветер, задувая под шубку, студено охлестывает тело. Отворачиваясь от ветра, она видела позади себя частый след своих остроносых ботиков, похожий на след какого-то зверька, и это ей тоже нравилось.
Свежий, напоенный светом январский денек будил радостные мысли о жизни, о себе. Всего лишь два года, как пришла она сюда со студенческой скамьи, и уже приобрела славу умелого, опытного преподавателя русского языка. И в Уваровке, и в Кузьминках, и в Черном Яру, и в торфогородке, и на конезаводе — всюду ее знают, ценят и называют уважительно: Анна Васильевна.
Над зубчатой стенкой дальнего бора поднялось солнце, густо засинив длинные тени на снегу. Тени сближали самые далекие предметы: верхушка старой церковной колокольни протянулась до крыльца Уваровского сельсовета, сосны правобережного леса легли рядком по скосу левого берега, ветроуказатель школьной метеорологической станции крутился посреди поля, у самых ног Анны Васильевны.
Навстречу через поле шел человек. «А что, если он не захочет уступить дорогу?» — с веселым испугом подумала Анна Васильевна. На тропинке не разминешься, а шагни в сторону — мигом утонешь в снегу. Но про себя-то она знала, что нет в округе человека, который бы не уступил дорогу уваровской учительнице.
Они поравнялись. Это был Фролов, объездчик с конезавода.
— С добрым утром, Анна Васильевна! — Фролов приподнял кубанку над крепкой, коротко стриженной головой.
— Да будет вам! Сейчас же наденьте — такой морозище!..
Фролов, наверно, и сам хотел поскорей нахлобучить кубанку, но теперь нарочно помешкал, желая показать, что мороз ему нипочем. Он был розовый, гладкий, словно только что из бани; полушубок ладно облегал его стройную, легкую фигуру, в руке он держал тонкий, похожий на змейку хлыстик, которым постегивал себя по белому, подвернутому ниже колена валенку.
— Как Леша-то мой, не балует? — почтительно спросил Фролов.
— Конечно, балуется. Все нормальные дети балуются. Лишь бы это не переходило границы, — в сознании своего педагогического опыта ответила Анна Васильевна.
Фролов усмехнулся:
— Лешка у меня смирный, весь в отца!
Он посторонился и, провалившись по колени в снег, стал ростом с пятиклассника. Анна Васильевна кивнула ему сверху вниз и пошла своей дорогой.
Двухэтажное здание школы с широкими окнами, расписанными морозом, стояло близ шоссе, за невысокой оградой. Снег до самого шоссе был подрумянен отсветом его красных стен. Школу поставили на дороге, в стороне от Уваровки, потому что в ней учились ребятишки со всей округи: из окрестных деревень, из конезаводского поселка, из санатория нефтяников и далекого торфогородка. И сейчас по шоссе с двух сторон ручейками стекались к школьным воротам капоры и платочки, картузы и шапочки, ушанки и башлыки.
— Здравствуйте, Анна Васильевна! — звучало ежесекундно, то звонко и ясно, то глухо и чуть слышно из-под шарфов и платков, намотанных до самых глаз.
Первый урок у Анны Васильевны был в пятом «А». Еще не замер пронзительный звонок, возвестивший о начале занятий, как Анна Васильевна вошла в класс. Ребята дружно встали, поздоровались и уселись по своим местам. Тишина наступила не сразу. Хлопали крышки парт, поскрипывали скамейки, кто-то шумно вздыхал, видимо прощаясь с безмятежным настроением утра.
— Сегодня мы продолжим разбор частей речи…
Класс затих. Стало слышно, как по шоссе с мягким шелестом проносятся машины.
Анна Васильевна вспомнила, как волновалась она перед уроком в прошлом году и, словно школьница на экзамене, твердила про себя: «Существительным называется часть речи… существительным называется часть речи…» И еще вспомнила, как ее мучил смешной страх: а вдруг они все-таки не поймут?..
Анна Васильевна улыбнулась воспоминанию, поправила шпильку в тяжелом пучке и ровным, спокойным голосом, чувствуя свое спокойствие, как теплоту во всем теле, начала:
— Именем существительным называется часть речи, которая обозначает предмет. Предметом в грамматике называется все то, о чем можно спросить: кто это или что это? Например: «Кто это?» — «Ученик». Или: «Что это?» — «Книга».
— Можно?
В полуоткрытой двери стояла небольшая фигурка в разношенных валенках, на которых, стаивая, гасли морозные искринки. Круглое, разожженное морозом лицо горело, словно его натерли свеклой, а брови были седыми от инея.
— Ты опять опоздал, Савушкин? — Как большинство молодых учительниц, Анна Васильевна любила быть строгой, но сейчас ее вопрос прозвучал почти жалобно.
Приняв слова учительницы за разрешение войти в класс, Савушкин быстро прошмыгнул на свое место. Анна Васильевна видела, как мальчик сунул клеенчатую сумку в парту, о чем-то спросил соседа, не поворачивая головы, — наверно: «Что она объясняет?..»
Анну Васильевну огорчило опоздание Савушкина, как досадная нескладица, омрачившая хорошо начатый день. На то, что Савушкин опаздывает, ей жаловалась учительница географии, маленькая, сухонькая старушка, похожая на ночную бабочку. Она вообще часто жаловалась — то на шум в классе, то на рассеянность учеников. «Первые уроки так трудны!» — вздыхала старушка. «Да, для тех, кто не умеет держать учеников, не умеет сделать свой урок интересным», — самоуверенно подумала тогда Анна Васильевна и предложила ей поменяться часами. Теперь она чувствовала себя виноватой перед старушкой, достаточно проницательной, чтобы в любезном предложении Анны Васильевны усмотреть вызов и укор…
— Вам все понятно? — обратилась Анна Васильевна к классу.
— Понятно!.. Понятно!.. — хором ответили дети.
— Хорошо. Тогда назовите примеры.
На несколько секунд стало очень тихо, затем кто-то неуверенно произнес:
— Кошка…
— Правильно, — сказала Анна Васильевна, сразу вспомнив, что в прошлом году первой тоже была «кошка».
И тут прорвало:
— Окно!.. Стол!.. Дом!.. Дорога!..
— Правильно, — говорила Анна Васильевна, повторяя называемые ребятами примеры.
Класс радостно забурлил. Анну Васильевну удивляла та радость, с какой ребята называли знакомые им предметы, словно узнавая их в новой, непривычной значительности. Круг примеров все ширился, но первые минуты ребята держались наиболее близких, на ощупь осязаемых предметов: колесо, трактор, колодец, скворечник…
А с задней парты, где сидел толстый Васята, тоненько и настойчиво неслось:
— Гвоздик… гвоздик… гвоздик…
Но вот кто-то робко произнес:
— Город…
— Город — хорошо! — одобрила Анна Васильевна.
И тут полетело:
— Улица… Метро… Трамвай… Кинокартина…
— Довольно, — сказала Анна Васильевна. — Я вижу, вы поняли.
Голоса как-то неохотно смолкли, только толстый Васята все еще бубнил свой непризнанный «гвоздик». И вдруг, словно очнувшись от сна, Савушкин приподнялся над партой и звонко крикнул:
— Зимний дуб!
Ребята засмеялись.
— Тише! — Анна Васильевна стукнула ладонью по столу.
— Зимний дуб! — повторил Савушкин, не замечая ни смеха товарищей, ни окрика учительницы.
Он сказал не так, как другие ученики. Слова вырвались из его души, как признание, как счастливая тайна, которую не в силах удержать переполненное сердце. Не понимая странной его взволнованности, Анна Васильевна сказала, с трудом скрывая раздражение:
— Почему зимний? Просто дуб.
— Просто дуб — что! Зимний дуб — вот это существительное!
— Садись, Савушкин. Вот что значит опаздывать! «Дуб» — имя существительное, а что такое «зимний», мы еще не проходили. Во время большой перемены будь любезен зайти в учительскую.
— Вот тебе и «зимний дуб»! — хихикнул кто-то на задней парте.
Савушкин сел, улыбаясь каким-то своим мыслям и ничуть не тронутый грозными словами учительницы.
«Трудный мальчик», — подумала Анна Васильевна.
Урок продолжался…
— Садись, — сказала Анна Васильевна, когда Савушкин вошел в учительскую.
Мальчик с удовольствием опустился в мягкое кресло и несколько раз качнулся на пружинах.
— Будь добр, объясни, почему ты систематически опаздываешь?
— Просто не знаю, Анна Васильевна. — Он по-взрослому развел руками. — Я за целый час выхожу.
Как трудно доискаться истины в самом пустячном деле! Многие ребята жили гораздо дальше Савушкина, и все же никто из них не тратил больше часа на дорогу.
— Ты живешь в Кузьминках?
— Нет, при санатории.
— И тебе не стыдно говорить, что ты выходишь за час? От санатория до шоссе минут пятнадцать, и по шоссе не больше получаса.
— А я не по шоссе хожу. Я коротким путем, напрямки через лес, — сказал Савушкин, как будто сам немало удивленный этим обстоятельством.
— Напрямик, а не напрямки, — привычно поправила Анна Васильевна.
Ей стало смутно и грустно, как и всегда, когда она сталкивалась с детской ложью. Она молчала, надеясь, что Савушкин скажет: «Простите, Анна Васильевна, я с ребятами в снежки заигрался», или что-нибудь такое же простое и бесхитростное. Но он только смотрел на нее большими серыми глазами, и взгляд его словно говорил: «Вот мы всё и выяснили, чего же тебе еще от меня надо?»
— Печально, Савушкин, очень печально! Придется поговорить с твоими родителями.
— А у меня, Анна Васильевна, только мама, — улыбнулся Савушкин.
Анна Васильевна чуть покраснела. Она вспомнила мать Савушкина, «душевую нянечку», как называл ее сын. Она работала при санаторной водолечебнице. Худая усталая женщина с белыми и обмякшими от горячей воды, будто матерчатыми руками. Одна, без мужа, погибшего в Отечественную войну, она кормила и растила кроме Коли еще троих детей.
Верно, у Савушкиной и без того хватает хлопот. И все же она должна увидеться с ней. Пусть той поначалу будет даже неприятно, но затем она поймет, что не одинока в своей материнской заботе.
— Придется мне сходить к твоей матери.
— Приходите, Анна Васильевна. Вот мама обрадуется!
— К сожалению, мне ее нечем порадовать. Мама с утра работает?
— Нет, она во второй смене, с трех…
— Ну и прекрасно! Я кончаю в два. После уроков ты меня проводишь.
…Тропинка, по которой Савушкин повел Анну Васильевну, начиналась сразу на задах школы. Едва они ступили в лес и тяжко груженные снегом еловые лапы сомкнулись за их спиной, как сразу перенеслись в иной, очарованный мир покоя и беззвучия. Сороки и вороны, перелетая с дерева на дерево, колыхали ветви, сшибали шишки, порой, задев крылом, обламывали хрупкие, сухие прутики. Но ничто не рождало здесь звука.
Кругом белым-бело, деревья до самого малого, чуть приметного сучочка убраны снегом. Лишь в вышине чернеют обдутые ветром макушки рослых плакучих берез, и тонкие веточки кажутся нарисованными тушью на синей глади неба.
Тропинка бежала вдоль ручья, то вровень с ним, покорно следуя всем извивам русла, то, поднимаясь над ручьем, вилась по отвесной круче.
Иногда деревья расступались, открывая солнечные, веселые полянки, перечеркнутые заячьим следом, похожим на часовую цепочку. Попадались и крупные следы в виде трилистника, принадлежавшие какому-то большому зверю. Следы уходили в самую чащобу, в бурелом.
— Сохатый прошел! — словно о добром знакомом, сказал Савушкин, увидев, что Анна Васильевна заинтересовалась следами. — Только вы не бойтесь, — добавил он в ответ на взгляд, брошенный учительницей в глубь леса, — лось — он смирный.
— А ты его видел? — азартно спросила Анна Васильевна.
— Самого?.. Живого?.. — Савушкин вздохнул. — Нет, не привелось. Вот орешки его видел.
— Что?
— Катышки, — застенчиво пояснил Савушкин.
Проскользнув под аркой гнутой ветлы, дорожка вновь сбежала к ручью. Местами ручей был застелен толстым снеговым одеялом, местами закован в чистый ледяной панцирь, а порой среди льда и снега проглядывала темным, недобрым глазком живая вода.
— А почему он не весь замерз? — спросила Анна Васильевна.
— В нем теплые ключи бьют. Вон видите струйку?
Наклонившись над полыньей, Анна Васильевна разглядела тянущуюся со дна тоненькую нитку; не достигая поверхности воды, она лопалась мелкими пузырьками. Этот тонюсенький стебелек с пузырьками был похож на ландыш.
— Тут этих ключей страсть как много, — с увлечением говорил Савушкин. — Ручей-то и под снегом живой…
Он разметал снег, и показалась дегтярно-черная и все же прозрачная вода.
Анна Васильевна заметила, что, падая в воду, снег не таял, напротив — сразу огустевал и провисал в воде студенистыми зеленоватыми водорослями. Это ей так понравилось, что она стала носком ботика сбивать снег в воду, радуясь, когда из большого комка вылеплялась особенно замысловатая фигура. Она вошла во вкус и не сразу заметила, что Савушкин ушел вперед и дожидается ее, усевшись высоко в развилке сука, нависшего над ручьем. Анна Васильевна нагнала Савушкина. Здесь уже кончалось действие теплых ключей, ручей был покрыт пленочно-тонким льдом. По его мрамористой поверхности метались быстрые, легкие тени.
— Смотри, какой лед тонкий, даже течение видно!
— Что вы, Анна Васильевна! Это я сук раскачал, вот и бегает тень…
Анна Васильевна прикусила язык. Пожалуй, здесь, в лесу, ей лучше помалкивать.
Савушкин снова зашагал впереди учительницы, чуть пригнувшись и внимательно поглядывая вокруг себя.
А лес все вел и вел их своими сложными, путаными ходами. Казалось, конца-краю не будет этим деревьям, сугробам, этой тишине и просквоженному солнцем сумраку.
Нежданно вдалеке забрезжила дымчато-голубая щель. Редняк сменил чащу, стало просторно и свежо. И вот уже не щель, а широкий, залитый солнцем просвет возник впереди. Там что-то сверкало, искрилось, роилось ледяными звездами.
Тропинка обогнула куст боярышника, и лес сразу раздался в стороны: посреди поляны в белых сверкающих одеждах, огромный и величественный, как собор, стоял дуб. Казалось, деревья почтительно расступились, чтобы дать старшему собрату развернуться во всей силе. Его нижние ветви шатром раскинулись над поляной. Снег набился в глубокие морщины коры, и толстый, в три обхвата, ствол казался прошитым серебряными нитями. Листва, усохнув по осени, почти не облетела, дуб до самой вершины был покрыт листьями в снежных чехольчиках.
— Так вот он, зимний дуб!
Он весь блестел мириадами крошечных зеркал, и на какой-то миг Анне Васильевне показалось, что ее тысячекратно повторенное изображение глядит на нее с каждой ветки. И дышалось возле дуба как-то особенно легко, словно и в глубоком своем зимнем сне источал он вешний аромат цветения.
Анна Васильевна робко шагнула к дубу, и могучий, великодушный страж леса тихо качнул ей навстречу ветвью. Нисколько не ведая, что творится в душе учительницы, Савушкин возился у подножия дуба, запросто обращаясь со своим старым знакомцем.
— Анна Васильевна, поглядите!..
Он с усилием отвалил глыбу снега, облепленную понизу землей с остатками гниющих трав. Там, в ямке, лежал шарик, обернутый сопревшими паутинно-тонкими листьями. Сквозь листья торчали острые наконечники игл, и Анна Васильевна догадалась, что это еж.
— Вон как укутался! — Савушкин заботливо прикрыл ежа неприхотливым его одеялом.
Затем он раскопал снег у другого корня. Открылся крошечный гротик с бахромой сосулек на своде. В нем сидела коричневая лягушка, будто сделанная из картона; ее жестко растянутая по костяку кожа казалась отлакированной. Савушкин потрогал лягушку, та не шевельнулась.
— Притворяется, — засмеялся Савушкин, — будто мертвая! А дай солнышку поиграть, заскачет ой-ой как!
Он продолжал водить ее по своему мирку. Подножие дуба приютило еще многих постояльцев: жуков, ящериц, козявок. Одни хоронились под корнями, другие забились в трещины коры; отощавшие, словно пустые внутри, они в непробудном сне перемогали зиму. Сильное, переполненное жизнью дерево скопило вокруг себя столько живого тепла, что бедное зверье не могло бы сыскать себе лучшей квартиры. Анна Васильевна с радостным интересом всматривалась в эту неведомую ей, потайную жизнь леса, когда услышала встревоженный возглас Савушкина:
— Ой, мы уже не застанем маму!
Анна Васильевна вздрогнула и поспешно поднесла к глазам часы-браслет — четверть четвертого. У нее было такое чувство, словно она попала в западню. И, мысленно попросив у дуба прощения за свою маленькую человеческую хитрость, она сказала:
— Что ж, Савушкин, это только значит, что короткий путь еще не самый верный. Придется тебе ходить по шоссе.
Савушкин ничего не ответил, только потупил голову.
«Боже мой! — вслед за тем с болью подумала Анна Васильевна. — Можно ли яснее признать свое бессилие?» Ей вспомнился сегодняшний урок и все другие ее уроки: как бедно, сухо и холодно говорила она о слове, о языке, о том, без чего человек нем перед миром, бессилен в чувстве, о языке, который должен быть так же свеж, красив и богат, как щедра и красива жизнь.
И она-то считала себя умелой учительницей! Быть может, и одного шага не сделано ею на том пути, для которого мало целой человеческой жизни. Да и где он лежит, этот путь? Отыскать его не легко и не просто, как ключик от Кощеева ларца. Но в той не понятой ею радости, с какой выкликали ребята «трактор», «колодец», «скворечник», смутно проглянула для нее первая вешка.
— Ну, Савушкин, спасибо тебе за прогулку! Конечно, ты можешь ходить и этой дорожкой.
— Вам спасибо, Анна Васильевна!
Савушкин покраснел. Ему очень хотелось сказать учительнице, что он никогда больше не будет опаздывать, но побоялся соврать. Он поднял воротник курточки, нахлобучил поглубже ушанку:
— Я провожу вас…
— Не нужно, Савушкин, я одна дойду.
Он с сомнением поглядел на учительницу, затем поднял с земли палку и, обломив кривой ее конец, протянул Анне Васильевне:
— Если сохатый наскочит, огрейте его по спине, он и даст деру. А лучше просто замахнитесь — с него хватит! Не то еще обидится и вовсе из лесу уйдет.
— Хорошо, Савушкин, я не буду его бить.
Отойдя недалеко, Анна Васильевна в последний раз оглянулась на дуб, бело-розовый в закатных лучах, и увидела у его подножия небольшую темную фигурку: Савушкин не ушел, он издали охранял свою учительницу. И всей теплотой сердца Анна Васильевна вдруг поняла, что самым удивительным в этом лесу был не зимний дуб, а маленький человек в разношенных валенках, чиненой, небогатой одежке, сын погибшего за Родину солдата и «душевой нянечки», чудесный и загадочный гражданин будущего.
Она помахала ему рукой и тихо двинулась по извилистой тропинке.
Старая черепаха
Вася втянул воздух, округлив ноздри, и до самой глубины его проняло крепким, душным запахом зверя. Он поднял глаза. Над дверью висела небольшая вывеска, на ней пожухлыми от южного солнца красками было выведено: «Зоомагазин». За пыльным стеклом витрины мальчик с трудом разглядел пыльное чучело длинноногой клювастой птицы.
Как плохо мы знаем улицы, по которым ходим изо дня в день! Сколько раз ходил Вася на пляж этой самой улицей, знал там каждый дом, фонарь, каштан, витрину, каждую выщерблину тротуара и выбоину мостовой, и вдруг обнаружилось, что самого главного на этой улице он не приметил.
Но думать об этом не стоит, скорее туда, в этот чудесный, таинственный полумрак…
Мать с привычной покорностью последовала за сыном. Тесный, темный магазин был необитаем, но, словно покинутая берлога, хранил живой, теплый дух недавних жильцов. На прилавке лежала горка сухого рыбьего корма, под потолком висели пустые птичьи клетки, а посреди помещения стоял подсвеченный тусклой электрической лампочкой аквариум, устланный ракушками; длинные, извилистые водоросли, слегка подрагивая, обвивали осклизлый каменный грот. Все это подводное царство было отдано в безраздельное владение жалкому, похожему на кровеносный сосудик мотылю, который тихонько извивался, приклеившись к ребристой поверхности ракушки.
Вася долго стоял у аквариума, словно надеясь, что мертвое великолепие водяного царства вдруг оживет, затем понуро направился в темную глубь магазина. И тут раздался его ликующий вопль:
— Мама, смотри!
Мать сразу все поняла: такой же самозабвенный вскрик предшествовал появлению в доме аквариума с причудливыми рыбками, клеток с певчими птицами, коллекции бабочек, двухколесного велосипеда, ящика со столярными инструментами…
Она подошла к сыну. В углу магазина, на дне выстланного соломой ящика, шевелились две крошечные черепашки. Они были не больше Васиного кулака, удивительно новенькие и чистенькие. Черепашки бесстрашно карабкались по стенам ящика, оскальзывались, падали на дно и снова, проворно двигая светлыми лапками с твердыми коготками, лезли наверх.
— Мама! — проникновенно сказал Вася, он даже не добавил грубого слова «купи».
— Хватит нам возни с Машкой, — устало отозвалась мать.
— Мама, да ты посмотри, какие у них мордочки!
Вася никогда ни в чем не знал отказа, ему все давалось по щучьему велению. Это хорошо в сказке, по для Васи сказка слишком затянулась. Осенью он пойдет в школу. Каково придется ему, когда он откроет, что заклинание утратило всякую силу и жизнь надо брать трудом и терпением? Мать отрицательно покачала головой:
— Нет, три черепахи в доме — это слишком!
— Хорошо, — сказал Вася с вызывающей покорностью. — Если так, давай отдадим Машку, она все равно очень старая.
— Ты же знаешь, это пустые разговоры.
Мальчик обиженно отвернулся от матери и тихо произнес:
— Тебе просто жалко денег…
«Конечно, он маленький и не повинен ни в дурном, ни в хорошем, — думала мать, — надо только объяснить ему, что он не прав». Но вместо спокойных, мудрых слов поучения она сказала резко:
— Довольно! Сейчас же идем отсюда!
Для Васи это было странное утро. На пляже каждый камень представлялся ему маленькой золотистой черепашкой. Морские медузы и водоросли, касавшиеся его ног, когда он плавал у берега, также были черепашками, которые ластились к нему, Васе, и словно напрашивались на дружбу. В своей рассеянности мальчик даже не ощутил обычной радости купания, равнодушно вышел из воды по первому зову матери и медленно побрел за ней следом. По дороге мать купила его любимый розовый виноград и протянула тяжелую гроздь, но Вася оторвал одну только ягоду и ту позабыл съесть. У него не было никаких желаний и мыслей, кроме одной, неотвязной, как наваждение, и, когда они пришли домой, Вася твердо знал, что ему делать.
Днем старая черепаха всегда хоронилась в укромных местах: под платяным шкафом, под диваном, уползала в темный, захламленный чулан. Но сейчас Васе повезло: он сразу обнаружил Машку под своей кроватью.
— Машка! Машка! — позвал он ее, стоя на четвереньках, но темный круглый булыжник долго не подавал никаких признаков жизни.
Наконец в щели между щитками что-то зашевелилось, затем оттуда высунулся словно бы птичий клюв и вслед за ним вся голая, приплюснутая голова с подернутыми роговой пленкой глазами мертвой птицы. По сторонам булыжника отросли куцые лапы. И вот одна передняя лапа медленно, будто раздумывая, поднялась, слегка вывернулась и со слабым стуком опустилась на пол. За ней, столь же медленно, раздумчиво и неуклюже заработала вторая, и минуты через три Машка выползла из-под кровати.
Вася положил на пол кусочек абрикоса. Машка вытянула далеко вперед морщинистую, жилистую шею, обнажив тонкие, также изморщиненные перепонки, какими она прикреплялась к своему панцирю, по-птичьи клюнула дольку абрикоса и разом сглотнула. От второй дольки, предложенной Васей, Машка отвернулась и поползла прочь. В редкие минуты, когда Машке приходила охота двигаться, ее вытаращенные глаза не замечали препятствий, сонным и упрямым шагом, мерно переваливаясь, шла она все вперед и вперед, стремясь в какую-то, ей одной ведомую даль.
Не было на свете более ненужного существа, чем Машка, но и она на что-то годилась: на ней можно было сидеть и даже стоять. Вася потянулся к Машке и прижал ее рукой; под его ладонью она продолжала скрести пол своими раскоряченными лапами. Ее панцирь, состоящий из неровных квадратиков и ромбов, весь словно расшился от старости, на месте швов пролегли глубокие бороздки, и Вася почему-то раздумал на нее садиться. Он поднял Машку с пола и выглянул в окно. Мать лежала в гамаке, ее легкая голова даже не примяла подушки, книга, которую она читала, выпала из ее опущенной вниз руки. Мать спала. Вася спрятал Машку под рубаху и быстро вышел на улицу.
Над поредевшим, полусонным от жары базаром высоко и печально звучал детский голос:
— Черепаха! Продается черепаха!
Васе казалось, что он стоит так уже много-много часов; прямые, жестокие лучи солнца пекли его бедную неприкрытую голову, пот стекал со лба и туманил зрение, каменно-тяжелая Машка больно оттягивала руки. Во всем теле ощущал он томительную, ломящую слабость, его так и тянуло присесть на пыльную землю.
— Черепаха! Продается черепаха!
Вася произносил эти слова все глуше, он словно и боялся и хотел быть услышанным. Но люди, занятые своим делом, равнодушно проходили мимо него; они не видели ничего необычного в том, что для Васи было едва ли не самым трудным испытанием за всю его маленькую жизнь. Если бы вновь очутиться в родном, покинутом мире, где ему так хорошо жилось под верной маминой защитой!
Но едва только Вася допускал себя до этой мысли, как родной дом сразу утрачивал для него всю прелесть, становился немилым и скучным, ведь тогда пришлось бы навсегда отказаться от веселых золотистых черепашек.
— Ого, черепаха! Вот это-то мне и надо!
Вася так углубился в себя, что вздрогнул от неожиданности и чуть не выронил Машку из рук. Перед ним стоял рослый, плечистый человек, видимо портовый грузчик, и с каким-то детским восхищением глядел на старую черепаху.
— Продаешь, малец?
— Да…
— Сколько просишь?
— Девять… — смущенно сказал Вася, припомнив цену, какую в зоомагазине просили за двух черепашек.
— Девять? А меньше не возьмешь?
— Не могу… — прошептал Вася. Ему было очень стыдно.
— Ну, коли не можешь, плачу! У меня, понимаешь, сынишка завтра домой, на Тамбовщину, уезжает, так охота ему что-нибудь эдакое подарить…
Грузчик порылся в карманах и достал две зеленые и одну желтую бумажку.
— Нет у меня с собой девяти, понимаешь, — сказал он озабоченно, — ровно семь.
Вася был в отчаянии, он не знал, чем помочь этому большому и, видимо, доброму человеку. «Никогда-никогда больше не буду я торговать».
— Постой-ка, малец, — нашелся вдруг грузчик, — я тут близко живу, зайдем ко мне, я тебе вынесу деньги!..
И вот они вместе зашагали с базара. Вася был очень счастлив, все так хорошо вышло, он был горд своим первым жизненным свершением, к тому же ему нравилось шагать сейчас рядом с этим сильным и мужественным человеком, как равному с равным. Справа, в прозоре улицы, открылось полуденное море, и на его сверкающем фоне Вася увидел, как железные руки кранов трудятся над маленьким суденышком, стоявшим у причала. Огромные мягкие тюки один за другим спускались с неба на палубу, и мальчику казалось странным, что суденышко не тонет под всем этим грузом. Он хотел было спросить своего спутника, в какие края отплывает пароход, но не успел.
— Вот и пришли, малец. Обожди тут, я мигом!
Вася стоял перед белым одноэтажным домиком, окруженным густо разросшимися кустами акации. Ему показалось странным, что такой большой человек живет в таком маленьком домике, но он тотчас забыл об этом и стал внимательно вглядываться в окна, расположенные по фасаду. Ему очень хотелось увидеть мальчика, которому достанется Машка.
— Эх, жаль, сынишки нет дома, — сказал, появившись, грузчик, — а то познакомились бы. Он у меня самостоятельный, такой вот, как ты, малец. На, принимай монету! Да ты посчитай: денежки счет любят!
— Нет, зачем же… — пробормотал Вася и протянул покупателю Машку.
Тот взял ее в свои большие ладони и приложил к уху, словно часы.
— А она не пустая внутри-то?
Машка, как назло, не показывалась из своего каменного жилища, и Васе даже стало обидно, что она так равнодушно с ним расстается. А грузчик, примостив черепаху против глаз, заглядывал в щель между щитками.
— Нет, вроде что-то там трудится! Ну, бывай здоров, малец, спасибо тебе.
— Вот что, ее зовут Машкой… — вдруг быстро и взволнованно заговорил Вася. — Она очень фрукты любит и молоко тоже пьет; это только считается, что черепахи не пьют молока, а она пьет, правда, пьет…
— Ишь ты, — усмехнулся грузчик, — простая тварь, а туда же!
Он сунул Машку в широкий карман своей куртки и пошел к дому. А Вася растерянно глядел ему вслед. Он хотел еще очень много рассказать о Машке, о ее повадках, капризах и слабостях, о том, что она хорошая и добрая черепаха и что он, Вася, никогда не знал за ней ничего плохого. В носу у него странно пощипывало, но он нахмурил брови, задержал на миг дыхание, и пощипывание прекратилось. Тогда он крепко зажал в кулаке деньги и со всех ног бросился к зоомагазину.
Когда Вася принес домой двух маленьких черепашек и в радостном возбуждении поведал матери о всех своих приключениях, она почему-то огорчилась, но не знала ни что сказать, ни как поступить в этом случае. А раз так, лучше обождать и подумать, ведь дети — такие сложные и трудные люди…
— Да, да, — только и сказала она задумчиво и печально, — милые зверушки.
Вася не заметил, как прошла вторая половина дня. Малыши были на редкость забавные, смелые и любознательные. Они оползали всю комнату, двигаясь кругами навстречу друг другу, а столкнувшись, не сворачивали в сторону, а лезли друг на дружку, стукаясь панцирем о панцирь. Не в пример старой, угрюмой Машке они не стремились забиться в какой-нибудь потайной угол, а если и хоронились порой, то это выглядело как игра в прятки. И привередами они тоже не были: чем бы ни угощал их Вася — яблоками ли, картошкой, виноградом, молоком, котлетой, огурцом, — они все поглощали с охотой и, тараща бусинки глаз, казалось, просили еще и еще.
На ночь Вася уложил их в ящик с песком и поставил на виду, против изголовья своей кровати. Ложась спать, он сказал матери счастливым, усталым, полусонным голосом:
— Знаешь, мама, я так люблю этих черепашек!
— Выходит, старый-то друг не лучше новых двух, — заметила мать, накрывая сына одеялом.
Бывают слова, как будто простые и безобидные, которые, будучи сказаны ко времени, вновь и вновь возникают в памяти и не дают тебе жить. В конце концов, Машка даже и не друг ему, Васе, а просто старая, дряхлая черепаха, и ему вовсе не хочется думать о ней. И все-таки думается ему не о том, какой вот он молодец, что сумел раздобыть этих двух веселых малышей, с которыми так интересно будет завтра играть, а все о той же никудышной Машке. Думается тревожно, нехорошо…
Почему не сказал он тому человеку, что на ночь Машку надо прятать в темноту? А теперь, наверное, зеленый свет месяца бьет в ее старые глаза. И еще не сказал он, что к зиме ей надо устроить пещерку из ватного одеяла, иначе она проснется от своей зимней спячки, как это случилось в первый год ее жизни у них, и тогда она может умереть, потому что в пору спячки черепахи не принимают пищи. Он даже не объяснил толком, чем следует кормить Машку, ведь она такая разборчивая…
Конечно, он может завтра же пойти и все сказать, но захотят ли новые хозяева столько возиться со старой Машкой? Правда, тот человек, кажется, очень добрый, утешал себя Вася, наверное, и сын у него такой же добрый. Но успокоение не приходило. Тогда он натянул одеяло на голову, чтобы скорее уснуть, но перед ним вновь возникли голые, немигающие птичьи глаза Машки, в которых отражался беспощадный зеленый свет месяца.
Вася сбросил одеяло и сел на кровати. Он уже не испытывал ни жалости к Машке, ни раздражения против матери, отказавшейся держать в доме трех черепах. Все это вытеснялось в нем каким-то непонятным, болезненным чувством недовольства собой, обиды на себя. Это чувство было таким большим и незнакомым, что оно не помещалось в Васе, ему нужно было дать выход, и Вася попытался заплакать. Но ничего не получилось. Это горькое, едкое чувство высушило в нем все слезы.
Впервые Васе перестало казаться, что он самый лучший мальчик в мире, достойный иметь самую лучшую маму, самые лучшие игрушки, самые лучшие удовольствия. «Но что я такое сделал? — спрашивал он себя с тоской. — Продал старую, совершенно ненужную мне черепаху». — «Да, она тебе не нужна, — прозвучал ответ, — но ты ей нужен. Все, что есть хорошего на свете, было для тебя, а ты для кого был?» — «Я кормлю птиц и рыб, я меняю им воду». — «Да, пока тебе с ними весело, а не будет весело, ты сделаешь с ними то же, что и с Машкой». — «А почему же нельзя так делать?»
Вася не мог найти ответа, но ответ был в его растревоженном сердце, впервые познавшем простую, но неведомую прежде истину: не только мир существует для тебя, но и ты для мира. И с этим новым чувством возникло в нем то новое неотвратимое веление, название которого — долг — Вася узнает гораздо позднее. И это веление заставило Васю вскочить с кровати и быстро натянуть одежду.
Свет месяца лежал на полу двумя квадратами, перечеркнутыми каждый черным крестом. В тишине отчетливо тикали мамины крошечные ручные часики. Разбудить маму? Нет, сказало Васе его новое, мягкое, горячее сердце, мама устала, и ей так трудно бывает уснуть. Ты сам должен все сделать…
Вася нащупал ящик и достал черепашек, два гладких, тяжелых кругляша, как будто налитых ртутью. Но этого может оказаться мало, а он должен действовать наверняка. Сунув черепашек под рубашку, Вася отправил туда же коробку с новыми оловянными солдатиками, затем подумал, снял с гвоздя ружье и повесил его через плечо.
Выйдя из комнаты, мальчик тихонько притворил за собой дверь. Он и раньше подозревал, что ночью в мире творятся странные дела, и сейчас с каким-то замирающим торжеством сказал себе: «Так я и знал», увидев, что яблоневый садик подкрался почти к самому крыльцу, а флигелек, в котором жили хозяева, отвалился в черную, затененную глубь двора.
По двору носились щенки старой Найды, и каждый щенок катил перед собой черный клубок своей тени. Ласковые и приветливые днем, они не обратили ни малейшего внимания на Васю, занятые своим ночным делом. Только сама Найда, втянув ноздрями Васин запах, глухо заворчала и звякнула цепью. Чувство незнакомой враждебности мира тоскливо щемило сердце мальчика.
Трудным шагом приблизился Вася к деревьям, побеленным луной. Не было ни малейшего ветерка, но все листочки на деревьях шевелились, шорох и слабый скрип стояли над садом, будто деревья сговаривались о чем-то своем, ночном. И Васе вспомнилась его придумка, будто деревья по ночам ходят купаться в море. Он придумал это вполусерьез, удивленный тем, что за все их пребывание в здешнем крае ни разу не выпал дождь, а ведь деревья не могут жить без влаги. Но сейчас эта придумка неприятно охолодила ему спину.
Что-то пронеслось мимо его лица, задев щеку легким трепетанием крыльев. Летучая мышь? Нет, летучая мышь распарывает тьму с такой быстротой, что ее скорее угадываешь, чем видишь. А сейчас он успел заметить за частым биением крыльев толстенькое веретенообразное туловище.
«Мертвая голова!» — догадался Вася и тотчас же увидел ее: большая бабочка, сложив треугольником крылья, уселась на ствол яблоньки, освещенный, как днем. На ее широкой спинке отчетливо рисовался череп с черными пятнами глазниц и щелью рта. Неутомимый ночной летун был в его руках, отныне его коллекция пополнится новым, крупным экземпляром. Вася уже почувствовал, как забьется, щекоча ладонь, накрытая рукой гигантская бабочка. Но полный какого-то нового, бережного отношения ко всему живому, Вася подавил в себе чувство охотника и лишь погладил мизинцем вощеную спинку бражника. Словно доверяя ему, бражник не сорвался в полет, а сонно пошевелил усиками и переполз чуть выше. На своем коротком пути он задел спящего на том же стволе жука. Жук приподнял спинные роговицы, почесал одну о другую задние ножки и, не вступая в спор, — места на всех хватит, — чуть подвинулся, да только неумело: отдавил ножку своей соседке, какой-то длинной сухой козявке. И вот десятки мелких существ заворошились на стволе яблоньки и снова улеглись спать.
Вася с улыбкой наблюдал их сонную кутерьму, он даже не подозревал, что их так много здесь, на этом тонком стволике. Хоронятся, таятся днем, сколько силенок тратят, чтобы уберечься от него, Васи, а сейчас — нате-ка! — разлеглись во всей своей беззащитности. И он мысленно пожелал им спокойной ночи, как старший собрат по жизни.
Вася вышел на улицу спокойным и уверенным шагом сильного и доброго человека, но он еще далеко не стал хозяином ночи. Луна высоко стояла на небе. Залитая ее светом, холодно и странно светилась бледная ширь улицы. А на дальнем ее конце вздымалась глухая черная стена, рассеченная серебряной щелью. «Море!» — вспыхнула догадка. Днем плоское, как вода в блюдце, море стало сейчас на дыбы, грозно нависло над городом. Вася оглянулся на калитку.
«Не смей!» — сказал он себе и заставил себя думать о том, куда и зачем он идет, и думал до тех пор, пока тело его стало послушно не страху, а этой большой и важной мысли…
Возможно, что мать сквозь сон уловила какой-нибудь непривычный шум или почувствовала тревожную пустоту комнаты, в которой больше не было ее сына. Она встала, натянула платье, нащупала босой ногой туфли и подошла к Васиной постели. Одеяло лежало комком, простыня хранила маленькую вдавлину, след его тела. Мать заглянула в черепаший ящик — черепашек не было, и она сразу все поняла. Набросив на плечи плащ, она вышла из дому и быстро зашагала туда, где, по рассказу Васи, находился белый домик с палисадником. Вскоре она увидела впереди фигурку сына.
Вася шел по середине улицы, обсаженной густыми темными каштанами. Он казался таким крошечным на пустынной мостовой, под высокими деревьями, что у нее сжалось сердце, и, чтобы побороть это ненужное сейчас чувство, она стала смотреть на его длинную, будто бы взрослую тень, тень солдата с ружьем за спиной. Она шла и думала о том, что очень трудно вырастить человека, для этого надо глубоко и трудно жить, и какое счастье, если у ее мальчика будет сильное и верное сердце. Мать не окликнула Васю: она решила охранять его издали, чтобы не помешать первому доброму подвигу своего сына…
Мальчики
Подмосковный июльский сад. Раскаленное добела солнце валом валит свой жар на свежепокрашенную крышу дачи с затейливыми башенками по углам, на густую, темную зелень кустов и деревьев, на посмуглевшую от сухотья траву. Завороженные зноем, недвижимы старые клены и молодые дубки, лишь бузина порой вздрагивает всеми своими черными листочками, словно пытаясь стряхнуть сонную одурь. Верно, в плетении ее ветвей хлопочет над своим гнездом какая-то пичужка.
Над клумбой басовито гудит шмель, кузнечик вытачивает тонкий, сухой стрекот; словно уключина медленной плоскодонки, поскрипывает в железных петлях гамак на соседнем участке, и эти мерные, однообразные звуки лишь подчеркивают дремотную тишину дачного послеполудня.
Два мальчика, сидя на огромном поверженном пне, играют в самолет. От души играет только Саша. Он азартно, во весь мах делает быстрые вращательные движения левой рукой — винтом, а правой то и дело хватается за корни пня, изображающие — смотря по надобности — штурвал, приборы, трубки кислородного аппарата. Ведь самолет приближается к Северному полюсу, и у пилота немало забот. А Митя сидит верхом на толстом стволе и ничего не делает. Ему хотелось бы не спеша пережить все перипетии дальнего и дерзкого перелета, но Саша не дает ему времени, и следующие одно за другим события вызывают у Мити какое-то мучительное чувство. К тому еще знойная истома дня действует на него усыпляюще…
— Самолет обледенел! — слышится сурово-взволнованный Сашин голос.
Митя вздрагивает, дремота сразу оставляет его.
— Давай я сколю лед, — говорит он со вздохом.
— Что ты! — восклицает Саша. — Это же технически невозможно! Придется тебе прыгать.
— Куда еще прыгать?
— С парашютом на льдину. Вон, видишь там огромное ледяное поле?
— Ну вижу, — неохотно соглашается Митя. — Выходит, ты один откроешь Северный полюс?
— Сперва один, а потом приду за твоим телом на лыжах. В тебе будут слабые признаки жизни, я взвалю тебя на плечи, и мы еще раз вместе откроем полюс…
С Сашей невозможно спорить: он всегда знает, чего хочет, а Митя теряется в многообразии возможностей и желаний.
И вот Митя покорно слезает с пня.
— Мог бы и упасть… — недовольно говорит Саша и вдруг умолкает.
Внезапно, без видимой причины, мальчики ощутили острое чувство тревоги, разлившейся над безмятежным дачным миром. Почти ничего не изменилось вокруг них, лишь быстрее заскрипел, взвизгнул и стих гамак, какие-то световые пятна сместились на соседних дачах да глухо прихлынул и откатился гул человеческих голосов. И раньше чем мальчиков окликнули с дачи, они знали: случилась беда.
— Ребята! — послышался с террасы голос Митиной бабушки. — Сейчас же домой!
Из стада убежал бешеный бык — это все, что можно было понять в первые минуты из взволнованных пересудов взрослых. Но постепенно мальчики узнали все подробности несчастья.
В стаде ходил большой серый бык. Это был очень сильный, но смирный бык, пока ему не продели железное кольцо в нос. Такое кольцо положено носить каждому быку, но этот почему-то задурил. Когда стадо пригнали на приречную луговину, он стал задирать коров, потом погнался за годовалым бычком. Старший пастух пытался поймать его за веревку, привязанную к кольцу, тогда бык обратился против пастуха. Он сшиб его с ног и стал катать. Пастух притворился мертвым, а мальчик-подпасок, чтобы отвлечь быка, ожег его по ногам бичом. Бык бросился на подпаска, поднял его на рога и швырнул на землю…
Все это видели купавшиеся неподалеку дачники. Наскоро одевшись, они кинулись в поселок. Бык некоторое время постоял, словно в раздумье, затем протяжно заревел и трусцой побежал за ними следом. Теперь он уже в поселке, если только его не поймали.
— Ой, как жалко подпаска! — сказал Саша и так сжал кулаки, что побелели косточки суставов. — Помнишь ты его, Митя?
Еще бы Мите его не помнить! Подпасок заходил однажды к ним на дачу попить воды. Это был дочерна загорелый, крепкий паренек лет четырнадцати. Через плечо у него висел настоящий пастушеский бич, витой из толстых веревок, все утончавшийся и к концу переходивший в крученую волосяную нить. Он дал Мите подержать гладкое, отполированное ладонями кнутовище. Но когда Митя захотел щелкнуть, бич свернулся кольцом и упал у самых его ног. Подпасок снисходительно усмехнулся, взял бич и коротким, резким рывком извлек из него острый, звонкий щелк.
— А ну, попробуй-ка ты, — протянул он бич Саше, — у тебя должно получиться.
Трудно сказать, почему подпасок решил, что у Саши получится, но у Саши действительно получилось: бич затейливой, извилистой змейкой взлетел кверху, короткий рывок вниз и громкий, как выстрел, щелк. Что делать — Саше все удается, вещи с такой охотой открывают ему свои тайны, недоступные Мите!
Уходя, подпасок пожал Сашину руку, а Мите только подмигнул блестящим и круглым, как копейка, глазом. Он шел с небрежным перевальцем, длинный его бич волочился по траве…
Конечно, Мите было сейчас очень жаль подпаска, но это чувство не было таким цельным и определенным, как бы хотелось и какое, верно, испытывал Саша. Мешало какое-то едкое любопытство ко всему событию в целом. Мирное зеленое пастбище, солнце, тишина — ничто не предвещает близкой беды. И вдруг громадный зверь с ревом мчится по полю, разбрасывая во все стороны белые хлопья пены. Вот он опрокидывает навзничь и перекатывает по земле человека — старшего пастуха, — обдавая его своим жарким, горячечным дыханием…
Случись это с ним, Митей, хватило бы у него духу под рогами и копытами свирепого зверя притвориться мертвым?
Тут Митя останавливает бег своего воображения: для полноты картины ему необходимо более отчетливо представить себе облик этого большого серого быка. Он никогда ранее его не встречал. Стадо водили другой улицей; в вечернюю пору до их дачи часто доносилось протяжное мычание, глухой топот, тяжелое дыхание возвращающихся с пастбища коров. Видеть стадо Мите довелось лишь однажды, сквозь сетку начинающегося ливня. Вместе с бабушкой бежал он из лесу, опережая идущую со всех сторон грозу. Там, где находилось стадо, гроза уже началась, дождь мутной стенкой наступал от поймы на дачный поселок. Коровы терпеливо сносили ливень: одни лежали, другие стояли, понурив большие головы, и было в них что-то сиротливое. Если бы он высмотрел тогда среди них серого быка! Но разве можно было представить себе, что в этом кротком стаде родится злодеяние и одно из смутно темнеющих сквозь завесу ливня покорных животных станет источником такой беды.
— Слушай, Митя, какую я штуку придумал!
Звонкий Сашин голос пробудил Митю от его размышлений, словно от глубокого сна. Он был уверен, что никого рядом нет и он совсем-совсем один.
— Да слушай же ты, что я придумал: давай играть в бешеного быка!
Глаза Саши под длинными, загнутыми, как у девочки, ресницами блестели, он весь дышал свежей и бодрой силой. Ну конечно же, Саша прав! И как только сам он, Митя, не догадался: надо устроить охоту на бешеного быка, отомстить за подпаска!..
— Беги за ружьем, ты будешь охотником и убьешь быка! — распорядился Саша.
Пораженный таким невиданным великодушием, Митя преданно взглянул на друга и со всех ног кинулся за ружьем.
Когда он вернулся, Саша уже принял образ быка: на спину набросил источенную молью медвежью шкуру, к голове, над ушами, привязал два фруктовых ножа. Увидев Митю, Саша страшно заревел и тут же забодал диван, комод и затем качалку, опрокинув ее вверх полозьями. Он носился по комнате, как черный вихрь, и Митя невольно поддался очарованию этой стремительной, слепой, нерассуждающей силы. Наконец, опомнившись, он раз, другой и третий разрядил в бешеного быка свое деревянное ружьецо.
— Ты ранен! — кричал Митя. — Я застрелил тебя! Ты убит наповал!
Но бык не принимал эту условную смерть. Все больше свирепея, он обратился наконец против самого охотника. Отступая под его напором, Митя оказался вскоре зажатым в угол между стеной и комодом. Он видел перед собой два блестящих смертоносных рога, склоненную, изготовившуюся к удару голову быка, налитые кровью глаза, белые хлопья пены разлетались с тупой каменной морды…
«Так вот почему Саша сделал меня охотником!» — сказал себе Митя, «умирая», и тут вспомнил, что в пылу борьбы забыл притвориться мертвым.
— Всё, — заявил Саша, отнимая у Мити ружье. — А теперь пойдем узнавать про быка…
Оказалось, что подпасок жив и отделался лишь пустяковой трещиной в ребре. Но то была единственная отрадная новость. Совершив свои первые преступления, бык направился к полустанку. Разогнав своим появлением народ, бык подошел к будочке фотографа и стал тереться о нее боком. Легкая будочка опрокинулась вместе с упрятавшимся в нее фотографом. Бык глянул удивленно, затем подошел к холсту, на котором были намалеваны замок, пальмы и дирижабль в небе, и легонько ткнул его рогами, распоров полотно.
Неизвестно, что бы еще он натворил, но тут из летнего сада подоспел милиционер и открыл стрельбу из револьвера. Возможно, милиционер хотел только пугнуть быка, но тот снова пришел в неистовство. Разметав стоявшие близ полустанка лотки, он ринулся прямо на стрелка, едва успевшего укрыться в здании полустанка…
— Теперь-то быку недолго осталось гулять, — заключил кто-то из взрослых. — Из колхоза прибыли люди, они его враз окоротят.
— А что, они убьют его? — с зажегшимися глазами спросил Саша. — Облаву устроят?
— Как же, по всем воинским правилам…
Послышалось тарахтение мотоцикла, и к даче подкатил парень с охотничьим ружьем за спиной. Подбежав к крыльцу, где столпилось все взрослое население дачи, он велел покрепче запереть ворота и калитку и никому не выходить на улицу. На взволнованные расспросы парень ответил, что быка «будут брать» как раз на этой улице. Засада расположилась в сотне шагов отсюда, там, где улица, сужаясь, переходит в лесную просеку.
— Бык скоро пройдет мимо вас! — Парень сделал под козырек и побежал к мотоциклу.
Легко перекинув ногу через седло, он что-то крутнул, что-то нажал и умчался на своем оглушительно тарахтящем бензиновом коньке. И тотчас по всей даче оглушительно захлопали щеколды, задвижки, ставни, болты, крючки…
— Митя, — каким-то самозабвенным, глубоким голосом произнес Саша, — давай сами убьем быка!
— Из рогатки? — насмешливо отозвался Митя. Ему надоел условный мир, в который с таким упорством тянул его Саша.
— Из хозяйского дробовика, он заряжен…
— Нам же влетит, Саша!
— Пускай влетит!
Саша схватил Митю за руку и увлек за собой. Они оказались у небольшого чуланчика близ кухни, где хозяин дачи хранил свой охотничий инвентарь. Саша толкнул дверку, пошарил в темноте и вытащил старое охотничье ружье. У Мити гулко забилось сердце. Это была уже не игра: грозное, таящее смерть оружие. У него даже не шевельнулось сомнение, можно ли зарядом дроби уложить огромного, могучего зверя.
По шаткой, скрипучей лестнице мальчики поднялись на чердак. Изъеденные жуками-дровосеками наподобие сот, толстые столбы поддерживали двускатный навес, по углам висели серые лохматые тряпки паутины. Чердак глядел на улицу полукруглым окошком с ветхой рамой, заколоченной ржавыми гвоздями. Саша повыбрал из нижнего окошка кусочки треснувшего стекла, просунул ствол наружу и, став на одно колено, примерился к выстрелу.
Митя поймал себя на том, что задерживает дыхание, словно боясь спугнуть напряженную, затаившуюся тишину дачи. Он шумно вдохнул и выдохнул воздух. А улица по-прежнему была пустынна. Уж не избрал ли бык другую дорогу? И тут Митя еле сдержал крик: он увидел быка у самой дачи. Почему-то ему казалось, что бык пойдет серединой улицы, а тот шел по пешеходной дорожке, и хвост его колотил по планкам забора.
Бык был на редкость крупен и статен. Огромная буграстая грудь, провисшая между короткими и крепкими передними ногами, железный загривок, легкий, сухой, весь перетянутый сухожилиями круп, мощные задние ноги. Особенно великолепна была голова: большая, лобастая, умная.
— Стреляй же, стреляй! — горячо зашептал Митя.
Ствол ружья ерзал по подоконнику, словно Саша никак не мог взять быка на мушку.
— Стреляй же! Ну почему же ты не стреляешь?
Он испытывал азартное чувство робкой души, на миг приобщенной к чужому смелому делу.
Саша поднялся с колен. Лицо его было бледно, жалкая, коротенькая улыбочка дергала уголок губ:
— На, стреляй сам.
Митя схватил ружье и стал на Сашино место. По стволу до прорези мушки тянулась тонкая нить солнечного блика, и когда Митя водил стволом, нить упиралась то в твердое, с курчавым волосом междурожье, то в жирный бугор загривка. Став хозяином жизни и смерти быка, мальчик уже не ощущал прежнего нетерпеливого желания покончить с ним. Все оказалось не так-то просто…
Бык, видимо, много перенес за этот день, он вовсе не походил на героя. Ребра его торчали, как ободья на деревянной бочке, от хребта растекался по бокам черный пот, один рог был расщеплен и трухлявился на месте расщепа. Посреди лба у него была красная ссадина, кровь стекала по морде и ноздре, где продето было кольцо, длинная веревка путалась под ногами.
Он то и дело останавливался, нагибал шею, приводя в действие весь сложный аппарат своих мускулов, оглядывался по сторонам и назад. Похоже было, что он не прочь повернуть вспять, и только память о преследователях мешала ему исполнить свое намерение. И тогда он снова, как обреченный, опускал голову и медленно брел вперед…
— А вдруг он вовсе не бешеный? — Это неожиданно для себя сказал Митя и оглянулся на Сашу.
— Я сам об этом подумал, потому и не мог… Понимаешь, он просто ошалел от боли, когда ему продели кольцо! — Резко очерченный рот Саши толчками выбрасывал жар дыхания. — А потом… потом он боролся, он не хотел, чтобы его убивали…
Саша был бледен, и особенно большими казались его влажные черные глаза под страдальчески сломленными бровями.
— Если его убьют, — добавил он тихо, словно про себя, — как же тогда жить дальше…
Гримаса душевной боли сделала красивое лицо Саши по-взрослому выразительным. Митя с завистью глядел на своего друга. Он бы дорого дал, чтобы стать таким же прекрасно-печальным, как Саша! Он знал, что на его собственной плоской роже с приплюснутым носом и растянутой по скулам кожей никак не отражается то, что он чувствует; недаром окружающие всегда ошибаются, весело ему или грустно…
Подавленный, Митя отвернулся от Саши и стал смотреть на улицу.
Бык медленно и понуро, словно тяжелобольной, двигался вдоль забора. Вот он потянулся к траве, растущей у дороги, но тут же вскинул голову, скользнул глазом по тихой, пустынной окрестности, издал короткое одинокое и потерянное мычание и тут же смолк.
Мите представилось, что быку очень хочется заключить мир с людьми, но он не знает, как это сделать. Верно, он согласен и на кольцо, только бы вернуться к своим коровам, слушать тихую жвачку, и самому жевать, и отрыгивать, и снова жевать, размачивая в слюне суховатую, но вкусную июльскую траву. Или, зайдя по брюхо в реку, тянуть холодную воду, тянуть не спеша и небрежно, пусть капли стекают с морды — такого корыта все равно не осушишь, — и чувствовать, как омывают прохладные струи разгоряченные, тяжело опадающие при выдохе бока…
Митя провел рукой по глазам, прогнал короткую слепоту: бык стоял у самых ворот их дачи и, задирая голову, пытался заглянуть во двор. Его черные ноздри раздувались, он жадно втягивал воздух.
— Мы спасем его, Митя! — звонко сказал Саша, и в голосе его была прежняя, покоряющая уверенность. — Мы откроем ему ворота и впустим во двор, а там — пусть только попробуют его тронуть!
Саша еще что-то говорил, торопливо, взахлеб, но Митя уже не слышал его. С ним творилось что-то странное, необычное. Его шаткие, вечно вразброд, вечно в смуте чувства разом слились в нечто большое, сильное, цельное. Этот новый и цельный Митя не знал сейчас ни страха, ни колебаний, он ни в чем не уступал Саше.
Дача была заперта, им оставался один путь — через чердачное окно. Менее чем за минуту мальчики высадили старую раму, которая едва держалась на поржавевших гвоздях. Рядом с окошком приходилась водосточная труба. С узкого карниза Саша легко перебрался на трубу и, обвив ее ногами, заскользил вниз. Вслед за ним, обдирая грудь, ноги и ладони о сухую жесть, помчался Митя. Он упал на землю, подвернул ногу и, прихрамывая, побежал к воротам.
Видно, редко открывались эти дачные ворота. Земля под ними поросла густой травой, разбухшее от сырости бревно-засов плотно втеснилось в железную скобу, и мальчикам никак не удавалось вытолкнуть его. Наконец засов поддался, и, протащив по густой траве створку ворот, они открыли довольно широкую щель.
— Вася! Вася! — ласково позвал Саша.
Почему Саша решил, что быка зовут Васей, неизвестно, но в щели возникла огромная лобастая голова с расщепленным рогом, и бык, наддав лопаткой створку ворот, вошел во двор. Митя попятился. Голубой печальный глаз на мгновение поймал его фигурку в темный кружок зрачка и выбросил, словно сморгнув. Бык валкой трусцой устремился в угол двора. Там, под кустом бузины, стояла бочка с темной, пахучей, зацветшей водой. Верно, бык потому и остановился у их ворот, что учуял воду. Он погрузил морду в бочку и стал жадно пить. Огромные глотки шарами прокатывались по его горлу и звучно ухали в пустоту желудка. Мелкие листочки гнилой зелени облепили ему морду, а он все пил и пил.
— Видишь, — сказал Саша, — разве бешеный бык стал бы пить воду?..
Но Мите не хотелось говорить. Ликующее чувство победы наполняло сердце сильного Мити, отважного Мити, доброго Мити. Он был так занят собой, что даже не заметил, как во дворе появился рослый пожилой рыжебородый человек. Подойдя к быку, человек по-хозяйски положил ему на взгорбок большую ладонь и сказал:
— Что, вволю натешился?
Он потрепал быка по шее, и тот, не переставая пить, отозвался на ласку легким вздрогом кожи. Тогда человек сунул руку в бочку и, все так же поглаживая быка, вынул у него из носа злополучное кольцо. В воротах стояли еще несколько незнакомых людей; несомненно, это была облава.
— А его не застрелят? — с тревогой спросил Саша рыжебородого. — А то…
— Это кто же позволит колхозного быка стрелять? — отозвался тот, опутывая веревкой рога быка.
— Стрелял же милиционер!
— Так то для порядка! — усмехнулся рыжебородый.
Он кончил наматывать веревку и легонько потянул за собой быка. Тот поднял морду, окропив лопухи и травы темными каплями воды, и тяжело, но с приметной охотцей повернулся.
— Спасибо за помощь, ребятки, — сказал рыжебородый. — Сомневались мы, как его взять, — уж больно напуганный. Бывайте здоровеньки! — И, ведя за собой быка, он пошел со двора.
Мальчики остались одни. Саша посмотрел на помрачневшего Митю и громко расхохотался. Митя не понимал, отчего так весело его приятелю. Он чувствовал себя глубоко несчастным, обобранным: у него украли его лучший, его единственный подвиг.
— А все-таки мы не зря старались, правда, Митя? — сказал Саша, перестав смеяться.
Это была подачка, подачка тому маленькому в Мите, что заставляло его сейчас чувствовать себя бедняком. А Саша не нуждался в утешении. Его щедрая душа не могла смутиться тем, что подвиг не удался. Он-то знал, что на его век подвигов хватит.
Атаман
Еще вчера в саду были тюльпаны: нежные красные чашки с притемненным донцем — целая плантация, а сегодня на истоптанных грядках торчали лишь обломанные стебли, алели оборванные или осыпавшиеся лепестки.
— Я понимаю воров, — медленным голосом говорила полная флегматичная хозяйка в пенсне на горбинке красивого хищного носа, удивительно чуждого ее младенчески розовому лицу. — Странно лишь, почему они не сделали этого раньше — тюльпаны уже осыпаются. Но зачем губить их на корню? Это не люди, а какие-то дикие звери! — И она протерла свое пенсне.
Хозяйка ошибалась: тюльпаны были похищены все-таки людьми. Тем же утром, близ полудня, их привел на дачу районный милиционер в белой, влажной под мышками и на груди рубашке и тяжелых запыленных сапогах. Похитители щеголяли в ситцевых брюках и майках-безрукавках, некогда голубых, а ныне без цвета. У одного была черная, блестящая, словно нагуталиненная голова, другой являл совершенного альбиноса: сед, белокож, будто выварен в щелочи, с красными кроличьими глазками. И тому и другому было лет по восемь. Оба сжимали в кулаке букетик пожухших тюльпанов — видно, милиционер, к вящему их позору, не позволил выбросить цветы.
Милиционер снял фуражку и вытер девичьим носовым платком с каемкой потный незагорелый лоб.
— Извиняюсь, конечно! — сказал он набежавшей вмиг дачной ораве. — Кто тут будут хозяева?
Большая, розовая, в платье с рюшками, обмахиваясь томиком Марселя Прево в желтой обложке «Универсальной библиотеки», вперед выплыла хозяйка.
— Вот эти товарищи… — Милиционер кашлянул и смущенно поправился: — Извиняюсь, огольцы оборвали ваш цветник.
— Очень приятно… — рассеянно отозвалась хозяйка и улыбнулась милиционеру из бесконечной дали элегантного мира Прево.
— Интересно, что вы чувствуете на людях, которым причинили такой большой ущерб? — горько спросил милиционер похитителей.
— Ничего, — смиренно отозвался альбинос.
— А вам краснеть надо, стыдиться надо! — рассердился милиционер. — Люди работали, старались, сажали цветы, ухаживали за ними, а вы чужой труд себе присвоили, нетто это порядок?
— Нет… — прошептал альбинос.
И черноголовый решительно подтвердил:
— Нет!
— Ну вот, хорошо, хоть сами поняли, — с облегчением сказал милиционер. — А как было бы вам лучше сделать?
— Самим посадить. — Это сказал альбинос.
— То-то факт, самим!.. Для чего же вы крали цветы? Для продажи?
— Чтоб на окно поставить! — в голос сказали оба.
Милиционер даже растерялся:
— Это кто же надоумил вас так говорить? Ленька, что ли?
— Ага! — наивно подтвердил альбинос.
— Видали? — обратился ко всем дачникам милиционер. — Я их на шоссе взял. Носились за извозчиками и совали седокам букеты, а сейчас нахально врут, что воровали ради домашней красоты. Это все Ленька, настоящий рецидивист!
— А где тот чертов Ленька? — спросил кто-то из дачников.
— Лесом ушел. Его нешто поймаешь! За версту опасность чует. Настоящий рецидивист! — повторил он убежденно, даже с удовольствием, и раскрыл планшет. — Придется акт составить.
Похитители переглянулись, враз сморщили носы и тонко всхлипнули.
— Ну-ну! — сказал милиционер. — Без дураков. Это вас тоже Ленька научил?
Альбинос прервал скулеж.
— Ага! — Он отнюдь не был наивен, как поначалу казалось, просто ему хотелось свалить все на Леньку. — Дяденька, а я и в саду-то не был.
— Как не был?
— Побоялся. Я на дороге ждал.
— Видали! Настоящее ограбление по всем правилам: двое дело делают, третий на стреме. Это, конечно, Ленькина наука!.. Тебя как звать?
— Серенька.
— Сергей, значит, а фамилия?
— Костров.
— Отец где работает?
— Отца у нас нету: от живота помер.
— Вон что! А кто у тебя в семье есть?
— Мамка… — Он подумал и добавил как о чем-то не стоящем упоминания: — Сеструха еще.
— Старшая?
— Какой там — ползунок!
— А тебя как звать? — обратился милиционер к черноголовому.
— Петька… Петр Васильевич Кузин, — ответил тот, заглядывая в планшет милиционеру. — Отца нету, мать на станции работает.
— Постой, Петр Васильевич, не спеши. Отец-то где?
— Ушел, когда я еще маленький был.
— Понятно. Вишь, сам же себя большим считаешь, а ведешь кое-как. Братья, сестры есть?
— Брат Колька.
— Младший?
— Старший.
— Что же он тебя уму-разуму не научит?
— А когда?.. Он в депо учеником, домой редко приходит.
— Про Ленькину семью вы знаете?
— Чего знать-то?.. Он да мать.
— Отец где?
Они заговорили враз, перебивая друг друга:
— У него отец в Гражданскую погиб… На Гражданской войне убили… под этой… как ее?.. — И оба замолчали, не в силах вспомнить, где убили Ленькиного отца.
Не знаю, правда ли это или так подучил дружков говорить многоопытный Ленька, но милиционер поверил им, а может, сделал вид, что верит. Он учинил весь этот как будто строгий, придирчивый допрос, чтобы выгородить ребят, склонить потерпевших к милосердию.
— Безотцовщина! — вздохнул милиционер. — Экая беда, право! Придется матерей штрафовать.
Альбинос снова заныл, а чернявый уронил свою нагуталиненную голову.
— Зачем это? — сказала хозяйка, вновь нехотя вплывая в действительность. — Конечно, нехорошо так варварски уничтожать цветы. Лучше придите, попросите, мы никогда не откажем. Но штрафовать — это, право, лишнее!
Ребята поняли, что помилованы.
— Мы больше не будем! — вскричали они так бодро, что всем стало ясно: будут, за милую душу!..
— Не хочется их отпускать, — стал ломаться милиционер. — Хотя они что — мелюзга. Ленька — главная язва… — И кровожадно наказал помилованным: — Вы предупредите товарища: попадется — пощады не будет!..
Мог ли я думать, что через несколько дней сам приму участие в набеге на соседский сад под водительством неукротимого Леньки?..
Познакомился я с Ленькой случайно — на Уче. Я плыл на хозяйской плоскодонке, неловко орудуя единственным да к тому же обломанным кормовым веслом, когда из воды раздался голос:
— А ну, давай к Акуловской!..
Я успел испугаться, прежде чем обнаружил маленькую, в цыпках, руку, уцепившуюся за корму. Страх сразу прошел, и я разозлился:
— Отчаливай!.. Мне в другую…
— Я что сказал?! К Акуловской, зараза!.. Хуже будет! — в бешенстве закричал невидимый пловец.
Корма чуть опустилась, и над ее краем показалось искаженное яростью, бледное, крапчатое, облепленное мокрыми, со ржавчинкой волосами лицо моего сверстника. Что-то бессознательно тронулось во мне навстречу злобному мальчишке. И еще до того, как я догадался, что это Ленька, мне захотелось подчиняться ему и помогать.
— Ладно, залезай в лодку, — сказал я.
— Греби, сволочь! — И он плеснул в меня водой.
Теперь у меня не оставалось сомнений, что это Ленька. Он, видно, снова скрывается от преследователей и потому не хочет вылезать из воды. Я заработал веслом и быстро отбуксировал его в прибрежный орешник под Акуловой горой. Здесь его уже поджидали знакомые мне Серенька и Петр Васильевич. Они меня тоже узнали и что-то шепнули выбравшемуся на берег атаману. Он глянул через плечо и усмехнулся странно — без улыбки, но ничего не сказал. Приятели вручили ему одежду: латаные-перелатаные штаны, которые называют «ни к селу ни к городу», — на вершок ниже колен, сетку с взрослого мужчины и ботинки. Эти ботинки были до того изношены, что кожа их стала тоньше, мягче и податливее лепестков тюльпанов. Но Ленька с редким достоинством надел «ни к селу ни к городу», заправил в них необъятный подол сетки, обулся и подтянул веревочки, заменявшие шнурки. Он удивительно ловко поместился в своей убогой одежде и выглядел чуть ли не франтом. Это происходило оттого, что он замечательно двигался: мягко, упруго, изящно, и одежда послушно следовала каждому его движению. Его привыкшее ускользать от опасности, хорониться, спасаться тело обладало бесшумной, звериной грацией.
Я покачивался в своей плоскодонке, ребята меня не гнали, и, осмелев, я выбрался на берег и лег рядом с ними на узком песчаном окоеме под орешником. Немного позже я освоился настолько, что рискнул спросить у Леньки насчет его отца: правда ли, он погиб в Гражданскую войну?
— А тебе какое дело? — ответил Ленька высокомерно, и его тонкие синеватые губы повела гримаса отвращения.
— Просто интересно…
— Заткнись!
— Я же по-хорошему спрашиваю…
— Ладно, заткнись! — И он лениво отвернулся.
Поддавшись на кажущееся миролюбие слов и жеста, я рискнул повторить свой вопрос.
Ответ был подобен вспышке молнии: я оглянуться не успел, как Ленька сидел на моей спине и с силой тыкал меня лицом в песок. Крупные песчинки неприятно впивались в кожу, лезли мне в глаза, рот, но боли я не испытывал, лишь удивление, обиду, горечь. Я не пытался освободиться, хотя мог без труда сделать это, сразу почувствовав, что Ленька, ловкий и стремительный, все же слабее меня. Но он был прирожденным вожаком, атаманом, от которого сладко вытерпеть даже несправедливость. Он знал, чего хотел, не колеблясь, брал на себя ответственность, плевал на чужое мнение, не боялся риска, принимал жестокие законы охоты. Я же принадлежал к той подавляющей части человечества, что никогда не знает, чего хочет, ни в коем случае не берет на себя ответственность, вечно испытывает потребность в самооправдании, страшится риска, избегает охотничьих троп, — и я знал свое место.
— Заработал? — злорадно сказал Ленька, слезая с моей спины.
— Ага, плати деньги… — пробормотал я.
Он снова без улыбки, сухо, коротко усмехнулся.
— «Мы буржуев не боимся, пойдем на штыки!» — пропел Серенька-альбиносик, до глубины своей малой души обрадованный унижением беззащитного, как ему казалось, человека, и тонкой, белой, незагорелой альбиносьей ногой лягнул меня в живот.
Альбиносик не принадлежал к Ленькиной породе, был из одного со мной теста, и я не испытывал к нему ни малейшего почтения. Поэтому, сломив его отчаянное, но хилое сопротивление, я подверг его той же экзекуции, которую только что перенес от Леньки. А затем, уже не знаю зачем, угостил пинком Петра Васильевича. Оба преувеличенно, провоцируя Ленькино заступничество, разревелись.
Но Ленька и не думал вступаться, впервые он засмеялся: глухо, отрывисто, похоже на лай. Подобно многим выдающимся деятелям, он радовался унижению своих приближенных.
— А ты, парень, ничего — сойдешь с горчичной! — сказал он мне. — Как звать-то?..
В обратный путь я отправился, осененный высоким Ленькиным доверием, — он предложил мне принять участие в очередном налете на дачный сад…
Эта дача, обнесенная высоким глухим забором, стояла в полукилометре от нас, за булыжным Дмитровским шоссе, в рослом сосняке. Было в ней что-то загадочное и жутковатое. Она казалась необитаемой. Нам нередко доводилось проходить мимо нее во время наших грибных странствий, и ни разу за высоким, в моховой прозелени забором не прозвучала легкая музыка дачной жизни: детские и женские голоса, стук крокетных шаров, удары по волейбольному мячу, просвист и пощелк серсо[2]. Лишь порой, когда мы, обозленные зловещим этим молчанием, начинали колотить палками по забору, откуда-то издалека, словно из-под земли, раздавался тяжелый, медленный собачий лай — так может лаять лишь очень большая, старая, сильная собака, уверенная, что никто не посягнет на охраняемые ею владения. Но и это случалось крайне редко. Обычно нам отвечала такая тишина, что от нее звенело в ушах, и мы начинали сомневаться: звучал ли когда-нибудь тяжелый, медленный, похожий на стариковское откашливание лай, или то была слуховая галлюцинация?
И ни один дымок не всплывал над забором: как будто там не топили кухонной плиты, не палили самовара, не жгли сухой листвы и хвороста…
Но Ленька располагал другими сведениями. Он утверждал, что дача населена невероятными, небывалыми, уму непостижимыми буржуями и что буржуйскую эту семейку обслуживают по меньшей мере десять лбов. Буржуй на все лето нанимает извозчика на «дутиках», и тот живет на даче, чтобы всегда быть под рукой, вместе со своим здоровенным бородатым сыном, состоящим в дворниках; а еще есть кривоглазый сторож, «шеф-кухарь», нянька, присматривающая за буржуйским сыном, и какая-то загадочная «мириканка», обучающая этого гаденыша по-французски. И все это не считая разных «заживалок»…
Я выразил удивление: отчего при таком многолюдстве в саду постоянно царит тишина? Ленька объяснил, что взрослые буржуи редко наведываются на дачу, пащенок их либо пирожные жрет, либо по-французски учится, а остальные все дрыхнут круглые сутки напролет.
— И никогда не просыпаются?
— Днем, чтоб брюхо набить.
Сереньку-альбиносика беспокоила собака.
— Она вокруг вишенья и яблонь по проволоке бегает, — объяснил Ленька, — за цветами не приставлена.
— Нешто нам туда залезть — больно уж высоко! — сомневался Петр Васильевич.
— Я гнилую доску в заборе расшатал, — просто ответил наш предводитель.
Я, конечно, чувствовал, что Ленькиным сведениям не хватает достоверности, все-таки я лучше представлял себе «буржуйскую жизнь», но это меня скорее успокаивало. Я не верил в существование кучера, нанятого на весь сезон с экипажем на «дутиках», и в его бородача сына, равно и в кривого сторожа, «шеф-кухаря» и «мириканку». Старуха нянька, «заживалки» — куда ни шло, но остальное — чушь, плод растравленного Ленькиного воображения. И все же эти причудливые фигуры обрели плоть и кровь, когда ранним росным утром следующего дня мы оказались в их руках.
И я не знаю, почему мы засыпались. Вначале все шло по плану: полусгнившая заборная планка легко уступила Ленькиному нажиму, и в образовавшуюся щель проскользнул Ленька, за ним я, за мной Петр Васильевич. Правда, потом я вспомнил, что Петр Васильевич не совсем проскользнул, он как бы завяз в щели, одной ногой коснувшись вражеской земли, другой оставаясь снаружи. Альбиносик, по обыкновению, стоял на стреме, в стороне шоссе. Попав в сад, мы оказались возле грядок с тюльпанами, дальше виднелась огромная, как курган, клумба, за ней, в глубине сада, высилась притемненная высокими соснами двухэтажная деревянная дача с башенками, террасами и террасками. Особенно я не вглядывался, памятуя наказ: рта не разевать и живее сматываться. И потому, присев на корточки, я принялся обрывать тюльпаны. Мне уже случалось отрясти чужую яблоню, поживиться чужой малиной или смородиной, но никогда еще не приходилось мне рвать чужих цветов. Воспитанный матерью в нежном уважении к цветам, я не мог рвать их кое-как. Я делал это осторожно, чтобы не повредить корня, не помять лепестков. Привычно, бережно-неспешные движения усыпили во мне ощущение беззаконности поступка, опасности, страха перед возмездием. Я вел себя так, словно намеревался преподнести хозяйке дачи красивый букет к утреннему пробуждению. Было тихо, лишь вдалеке мирно побрякивал цепью пес — мы находились с подветренной стороны.
Я не слышал, как метнулся прочь Ленька, как кто-то подошел и стал за моей спиной, погасив своей тенью блеск росы на цветах и травах. Я видел эту тень, но не придал ей значения, исполненный рвения и тихого счастья новой дружбы. Сперва был оглушительный удар по уху, затем ноги мои отделились от земли, окружающий мир заплясал передо мной, а в спину колюче и страшно уперлась борода. Охваченный ни с чем не сравнимым ужасом, я извивался, рыдал, уверяя сперва терзавшего меня бородача, затем многих набежавших людей, что я хороший и честный мальчик, отродясь не залезавший в чужие сады, сын инженера и внук врача.
И этот гадкий, трусливый лепет подействовал: я очутился на земле, и большие грубые руки на моих плечах полегчали, ослабили хватку. И тогда я увидел их всех, как в страшном, но пронзительно-ясном сне, — толстого лысого человека в пижаме, рослую толстую женщину в бордовом стеганом халате, толстого сонного мальчишку, тощую-тощую, пепельноволосую, похожую на мокрого воробья «мириканку», старуху няньку с оплывшим лицом, «заживалок» и всех остальных. И еще я увидел Леньку: он стоял под кустом бузины, потупив ржавую голову и редко взблескивая глазами, у ног его валялись тюльпаны. С двух сторон к нему подступали кучер в плисовых штанах и кривой сторож. Почему Ленька не пытался спастись? Я понял это позже, сложив воедино короткие промельки видения в тьме охватившего меня страха. Сперва Ленька метнулся к забору, но кучеров сын отрезал его от щели, тогда он повернул к калитке, но путь ему заступили кучер и сторож. Он кинулся было в сторону дачи — оттуда уже валила целая толпа. И Ленька не то чтобы сник, сдался — другим противникам он задал бы работу в этом большом, заросшем саду, но э т и м не захотел дать наслаждения травли и победы. Он просто швырнул им себя, как кость.
Два здоровенных мужика кинулись на Леньку, заломили ему руки за спину и подтащили к хозяевам. С ненужной суетой, мешая друг другу, они стащили с него штаны, эти убогие «ни к селу ни к городу». Мне подумалось, что его будут сечь, я рванулся к нему, но бородач сжал, смял меня своими лапищами. Видать, та же догадка пронизала Леньку, он страшно завыл и штопором — к земле — стал вывинчиваться из цепких рук. Сторожу, державшему его за шиворот, больно закрутило пальцы, и он выпустил ворот Ленькиной рубахи; изловчившись, Ленька лягнул кучера в пах и едва не вырвался, но тут на него черной стаей бросились все «заживалки»…
Никто не думал сечь Леньку: за это пришлось бы отвечать. Они придумали куда более жестокую, унизительную, а для них безопасную кару. Кучер и кривой сторож набили Ленькины штаны молодой, светло-зеленой, донельзя стрекучей крапивой, натянули их на Леньку, застегнули и туго-натуго перепоясали старым матросским ремнем. А затем, дав легкий подзатыльник, отпустили на все четыре стороны. Я до сих пор помню, как они все смеялись, когда Ленька двинулся к калитке, с шутовской галантностью распахнутой перед ним кривым сторожем. Томно, в нос, похохатывала хозяйка; неумело, будто в непривычку, вторил ей муж; захлебывался, корчился сынок; истово гоготали кучер с бородатым отпрыском; высмеивал мелкие слезы из кривого глаза сторож; дружно, старательно повизгивали «заживалки»; даже нянька посмеивалась, мотая старой головой; чуть натужно ухмылялась кухарка. Лишь старенький воробышек — «мириканка» не принимала участия в общем хоре, худенькое лицо ее болезненно сморщилось. Но вскоре смех затих. А чего было смеяться? Легкой, свободной, небрежной походкой стройный мальчик уходил по усыпанной красным, крупнозернистым песком дорожке. Если б Ленька корчился, плакал, пытался освободиться от палящей начинки штанов, впивавшейся мириадами крошечных шипов в самую нежную, лишенную защитной огрубелости плоть, если б хоть поежился, хоть почесался разок!.. Но Ленька шел не спеша, будто в штанах у него не крапива, а лепестки тюльпанов; вот он поднял сахарный голыш и швырнул в сороку, сидевшую на островершке ели, вот наподдал носком ботинка старый теннисный мяч. И карателям стало вовсе не смешно, скорее досадно и вроде бы сумрачно. А бородач сорвал стебель крапивы и провел ладонью по листьям — видно, подумал, что это какой-то особый, нестрекучий сорт. Но его таки ожгло, и он выронил крапиву, облизал ладонь большим желто-обметанным языком, и взгляд его стал пасмурен и задумчив.
Отпустили и меня, прочтя какую-то вонючую мораль. Я нагнал Леньку уже за калиткой. Лицо у него было белое, а под глазами как углем намазано. Я сказал:
— Бежим, Ленька!
Он не отозвался. Он шел так же неторопливо, чуть волоча ноги, — наверное, думал, что за ним подглядывают.
Мы перешли булыжное шоссе и, оказавшись за насыпью, потеряли дачу из виду. Я сказал:
— Бежим?
Он опять промолчал. Мы миновали сосновую рощицу, спустились в балку, где протекал пересыхающий в засуху, а сейчас, после затяжных дождей, полный и быстрый ручей. Вода бурлила, завихряясь возле коряг и крупных скользких камней, намывала жирную пену на берег. Ленька снял штаны и стал вытряхивать крапиву. Жутко было глядеть на его воспаленную, багровую, в волдырях кожу.
Ленька вошел в ручей и некоторое время стоял недвижно, предоставляя воде обтекать его тело, потом осторожно растер живот и бедра. Почему-то мне показалось, что купание не принесло ему облегчения. Он вылез, еще раз встряхнул свои штаны, посмотрел их на свет и повыдергивал застрявшие шипы. Лишь после этого он оделся.
— Знаешь, а колючки у крапивы стеклянные, — сообщил я, словно это могло ему помочь.
Ни слова в ответ, я для него просто не существовал. И вдруг я увидел, что Ленька улыбается. Странной и опасной была его улыбка: краешки темных, спекшихся губ туго оттянуты книзу. Он глядел поверх моей головы, поверх леса, в какую-то ему одному ведомую даль: там пылали пожары, гремели выстрелы и, обливаясь кровью, шел в последний, смертный бой его отец.
Эхо
Синегория, берег, пустынный в послеполуденный час, девчонка, возникшая из моря… Этому без малого тридцать лет.
Я искал камешки на диком пляже. Накануне штормило, волны, шипя, переползали пляж до белых стен Приморского санатория. Сейчас море стихло, ушло в свои пределы, обнажив широкую, шоколадную, с синим отливом полосу песка, отделенную от берега валиком гальки. Этот песок, влажный и такой твердый, что на нем не отпечатывался след, был усеян сахарными голышами, зелено-голубыми камнями, гладкими, округлыми стекляшками, похожими на обсосанные леденцы, мертвыми крабами, гнилыми водорослями, издававшими едкий йодистый запах. Я знал, что большая волна выносит на берег ценные камешки, и терпеливо, шаг за шагом обследовал песчаную отмель и свежий намыв гальки.
— Эй, чего на моих трусиках расселся? — раздался тоненький голос.
Я поднял глаза. Надо мной стояла голая девчонка, худая, ребрастая, с тонкими руками и ногами. Длинные мокрые волосы облепили лицо, вода сверкала на ее бледном, почти не тронутом загаром теле, с пупырчатой проголубью от холода.
Девчонка нагнулась, вытащила из-под меня полосатые, желтые с синим трусики, встряхнула и кинула на камни, а сама шлепнулась плашмя на косячок золотого песка и стала подгребать его к бокам.
— Оделась бы хоть… — проворчал я.
— Зачем? Так загорать лучше, — ответила девчонка.
— А тебе не стыдно?
— Мама говорит, у маленьких это не считается. Она не велит мне в трусиках купаться: от этого простужаются. А ей некогда со мной возиться…
Среди темных шершавых камней что-то нежно блеснуло: крошечная чистая слезка. Я вынул из-за пазухи папиросную коробку и присоединил слезку к своей коллекции.
— Ну-ка, покажи!..
Девчонка убрала за уши мокрые волосы, открыв тоненькое, в темных крапинках лицо, зеленые, кошачьи глаза, вздернутый нос и огромный, до ушей, рот, и стала рассматривать камешки.
Конец ознакомительного фрагмента.
ХОТИТЕ — ВЕРЬТЕ, ХОТИТЕ НЕТ!
Этим летом приключилась со мной одна необыкновенная история. Вернее сказать — история самая обычная, но вот то, что я узнал… Словом, расскажу вам все по порядку.
Как-то вечером, гуляя по берегу моря, я забрел в одну маленькую уютную бухточку. Надобно заметить, что это происходило после недавнего шторма, поэтому песок был усеян всевозможными интересными штуковинами, которые выносят на берег бурные морские волны. Я медленно шел, разглядывая разноцветные водоросли, яркие камешки и морские звезды. Косолапые крабы настороженно наблюдали за мной, готовые в любое мгновение улепетнуть в воду. Вдруг, мое внимание привлек странный камень, величиной примерно с подушку. Казалось, он шевелится. Я подошел ближе. Это была большая морская черепаха. Шторм выбросил ее на берег и теперь она лежала на спине, беспомощно шевеля своими ластами. Черепаха посмотрела на меня и замерла.
— Будьте любезны, не окажете-ли вы мне одну услугу?
Я оглянулся по сторонам, но берег был пустынным. Кроме меня и черепахи, больше никого поблизости не было.
— Кто это говорит? — удивился я.
— Это говорю я — черепаха.
И действительно, она открывала и закрывала рот, словно и в самом деле разговаривала со мной, Присев возле черепахи, я недоверчиво сказал:
— Этого не может быть!
— Почему же? — полюбопытствовала она.
— Потому, что черепахи не умеют разговаривать.
— А откуда вы это знаете?
— Ну… я видел много черепах, но ни одна из них не разговаривала.
— А вы сами пробовали с ними говорить?
— Мне как-то и в голову не приходило такое… — признался я.
Моя необычная собеседница сокрушенно вздохнула.
— То-то и оно. Мы, черепахи, не болтливы и если нас ни о чем не спрашивают, то храним молчание. — она внимательна посмотрела на меня и добавила: — Может быть, вы все-таки поможете и перевернете меня, а то как-то неудобно, да и неприлично, беседовать, лежа на спине.
— Да, да, конечно.
Я извинился и, чувствуя себя немного неловко (ведь не каждый день встречаешься с говорящими черепахами), перевернул ее со спины на живот.
— Уф! — облегченно проворчала она. — Теперь совсем другое дело. Благодарю вас! Если бы не ваша помощь, то мне пришлось бы ждать пока наступит прилив.
— Ну что вы, не стоит благодарности,! А можно узнать: кто вы и откуда?
— Одну минуточку. — ответила черепаха. — Я вижу — вы очень вежливый и добрый, молодой человек. С большим удовольствием побеседую с вами, только сперва окунусь. Я долго пролежала на берегу и уже изрядно подсохла.
С этими словами она подползла к воде и нырнула. Долго не появлялась черепаха и я уже было подумал, что весь наш разговор мне просто померещился. Но вот, на поверхности появилась ее голова и панцирь. Повеселевшая черепаха, отфыркиваясь выбралась на песок и подползла ко мне.
— Разрешите представиться. Меня зовут тетушка Канди. Я приплыла сюда из Жемчужного моря, чтобы проведать своих племянников и немного у них погостить. Но сильный шторм подхватил меня и выбросил на берег. Дальше вы и сами все знаете.
Черепаха замолчала, ожидая моих вопросов.
— Скажите пожалуйста, может быть, еще кто-нибудь из морских жителей умеет разговаривать? — спросил я.
— У нас все умеют разговаривать! — гордо ответила она.
— Не расскажете-ли вы мне какую-нибудь интересную историю, из тех, которые, наверное, случаются в глубинах морей?
— Отчего же, можно и рассказать. Вот, например, взять хотя бы историю, которая приключилась с двумя сестрами-русалочками из Кораллового замка…
— Простите. — перебил я тетушку Канди. — Неужели русалочки есть на самом деле? Удивительно!
— Конечно есть. Что в этом удивительного?
— Я думал, что русалочки существуют только в сказках.
Показалось мне или нет, но черепаха как-будто хитро прищурилась.
— А как вы думаете, молодой человек, — откуда берутся сказки?
Я растерянно пожал плечами.
— Не знаю. Наверное их просто сочиняют.
Тетушка Канди усмехнулась и назидательно произнесла:
— Все сказки берутся из жизни! Просто потом их немного приукрашивают и чуть-чуть привирают. Но я вам расскажу самую правдивую историю.
КОРАЛЛОВЫЙ ЗАМОК
В глубине далекого Жемчужного моря, на самом его дне, стоит прекрасный Коралловый замок. Когда над морем светит яркое солнце, замок мягко переливается розовым светом. А с наступлением ночи, морские светлячки расцвечивают его своими веселыми огоньками, словно разноцветными звездочками. Стройные башенки поднимаются над просторными и светлыми залами. Белые мраморные лестницы соединяют верхние этажи с нижними.
Коралловый замок расположен на подводной песчаной поляне. С трех сторон его окружает лес пышных водорослей, в котором живут стайки шустрых разноцветных рыбок. А с четвертой — возвышаются скалы. Их склоны облюбовали крабы.
В этом замке жили две сестры-русалочки. Одну из них звали Глэдис, а другую — Айрис.
Они были весьма прехорошенькими веселыми хохотушками, кареглазая и темноволосая Айрис больше всего на свете любила танцы и всевозможные забавные игры. Ее хвостовой плавник украшали жемчужные заколки, а у самого основания плавника сверкало золотое колечко.
Глэдис, в отличие от старшей сестры, украшала свои пышные, цвета спелой пшеницы, волосы яркими цветами подводных растений. на нежном личике выделялись удивительно голубые добрые глаза. Русалочка очень любила петь. Она знала много древних и новых песен, а бывало и сама их сочиняла.
Сестры дружили со всеми жителями Жемчужного моря. Вместе с игривым дельфиненком по имени Дэльф, они часто устраивали веселые концерты, на которые собирались многочисленные приятели русалочек.
Айрис и Глэдис начинали кружиться в танце. К ним присоединялись все зрители. Тогда концерт превращался в настоящий праздник.
Раки-отшельники дудели в закрученные раковины, как заправские музыканты-трубачи. Крабы барабанили клешнями по панцирям, выбивая затейливую дробь, розовые осьминожки играли на своих щупальцах, как на струнах контрабасов. Словом, получался самый настоящий оркестр.
Рыбки-неонки мелькали яркими бликами, складываясь в причудливые узоры, которые тут же рассыпались и вновь соединялись, будто в калейдоскопе.
Весело и шумно было в Коралловом замке во время таких праздников. Но, с некоторых пор в Жемчужном море стало неуютно и даже тревожно.
Неподалеку от Кораллового замка поселился злой колдун Даркус. Поговаривали, что его изгнал из своих владений могучий владыка дальних морей. Даркус привел с собой слуг: зубастых злых акул и огромных черных осьминогов, которые выстроили для него дворец. Колдун поселился в нем и принялся творить свои темные дела. Он топил корабли и собирал у себя во дворце награбленные сокровища.
Жители Жемчужного моря избегали Даркуса и старались не попадаться ему на глаза. Только Айрис и Глэдис не боялись злобного колдуна, потому что он не имел над ними власти.
Даркус часто слышал, как поют сестры-русалочки и решил посмотреть на них поближе. Однажды, подкравшись к Коралловому замку, он затаился в подводном лесу.
В это время из замка появилась Глэдис, за ней Айрис. Звонко смеясь, они быстро поплыли в разные стороны. Следом выскочил Дэльф.
Он заметался, не зная за кем из сестер плыть. Айрис и Глэдис, дразнили его:
— Эй, Дэльф, догони меня!
— Нет, сначала меня!
— Дэльф, что-то ты сегодня какой-то неповоротливый, как старая камбала…
— Наверное плавать разучился…
Айрис немного приблизилась к дельфиненку и, дразня, показала ему язык.
— Ах, так! — воскликнул Дэльф. — Ну, теперь держись!
С этими словами он бросился в погоню. Айрис, притворно вскрикнув, словно от испуга, помчалась к скалам. Дэльф не отставал от нее. Вскоре они исчезли в лабиринте подводных пещер. Только их голоса доносились до оставшейся в одиночестве Глэдис. Она улыбнулась и, подплыв к древнему затонувшему кораблю, устроилась на его борту. Русалочка принялась заплетать свои пышные волосы в косу, тихонько напевая нежную мелодию. Тотчас вокруг начали собираться рыбешки.
Приплыла большая рыба-луна. Она подставила свой зеркальный бок, чтобы Глэдис могла полюбоваться прической. Откуда ни возьмись, появился краб Фабер, ловко пощелкивая клешнями, словно ножницами.
— Глэдис, хочешь я сделаю тебе новую прическу?
— Нет, нет. Как-нибудь в другой раз! — рассмеялась русалочка, глядя на пританцовывающего от нетерпения потешного Фабера.
— Лучше расскаки мне, что нового слышно в округе?
— Да почти ничего интересного…
— А чем занимается наш новый сосед?
Краб испуганно оглянулся по сторонам, а потом, приблизившись к Глэдис, тревожно зашептал:
— Ходят разные слухи об этом Даркусе. Говорят, он может заколдовать любого и превратить во что угодно!
— Он, конечно, колдун и может многое. — засомневалась русалочка. — Но насчет превращений — это, наверное, сказки.
— Какие же это сказки?! — заволновался Фабер. — Говорят, что рядом с троном Даркуса стоит каменный истукан.
— Ну и что?
— А то, что это не простой истукан.
— А какой же еще?
— Это заколдованный принц!
— Какой принц? — удивилась глйдис. — Что-то я ничего не слышала о заколдованных принцах. Может быть, тебе все это приснилось?
— Как же, приснилось! — обиделся краб. — Эту историю мне рассказала старая черепаха.
— Тетушка Канди?
— Она самая. Уж кто-кто, а тетушка Канди врать не будет!
— Что же она тебе рассказала?
Фабер устроился поудобней, почесал клешней макушку, припоминая подробности, и начал рассказывать:
— Где-то в далеком Северном море жил один король, у которого был сын — красивый и добрый юноша…
— А как его звали? — остановила краба Глэдис.
— Кого? — растерялся Фабер.
— Ну, этого юношу.
— Этого я не знаю. В то время Даркус был первым министром у короля Северного моря. Он тайно занимался колдовством и воровал сокровища. Узнав об этом, король рассердился и прогнал колдуна из своих владений. Но Даркус решил ему отомстить. Ночью, когда все спали, он тайно проник во дворец и похитил сына короля, а затем превратил его в каменного истукана.
Глэдис печально вздохнула.
— Бедный принц. Неужели ему нельзя как-нибудь помочь и расколдовать?
— Не знаю… — Фабер смущенно развел клешнями. — Нужно будет спросить у тетушки Канди.
Послышались голоса Айрис и Дэльфа.
— Ну ладно. Я плыву к сестре. — сказала Глэдис. — Ты же постарайся еще что-нибудь разузнать. Договорились?
— Хорошо.
Фабер помахал на прощанье клешней и уполз к подводным скалам, а русалочка поплыла в Коралловый замок. Как только они скрылись, раздвинулись водоросли и появился Даркус. Он посинел от злости и шипел, как яичница на сковороде.
— Ах ты мерзкий краб! Погоди еще: я до тебя доберусь!
Колдун посмотрел в сторону Кораллового замка и задумчиво пробормотал:
— А эта русалочка, Глэдис, очень красивая. Пожалуй я на ней женюсь. Давно уже пора привести хозяйку в мой дворец. Правда, она слишком добрая. Ну ничего, — это дело поправимое.
Даркус трижды хлопнул в ладони. Тотчас к нему подплыла зубастая акула. Колдун уселся на нее верхом, ударил по боку и умчался в свой дворец. Спрятавшиеся при его появлении рыбки, несмело выглянули из укрытий. Убедившись, что опасность миновала, они окружили большую медузу и затеяли шумный хоровод.
Айрис, Глэдис и Дэльф встретились в главном зале Кораллового замка.
— Глэдис, где ты была? — встревоженно спросила Айрис.
— На старом затонувшем корабле. Я разговаривала с Фабером. А что случилось?
— Кто-то похитил все жемчужины из раковин, которые находятся в подводных пещерах.
— Даже самые маленькие — и те украли! — возмутился Дэльф. — Такого у нас еще никогда не случалось.
— Кто бы мог зто сделать? — озабоченно спросила Айрис.
— Кажется я догадываюсь… — Глэдис нахмурила брови.
— Кто же?
— Я думаю, что жемчужины украл колдун Даркус!
— Как он посмел?! Разве они ему принадлежат?!
Дэльф кружился по залу, сердито выпуская воздушные пузырьки.
— У-у-у… ворюга! Явился неизвестно откуда, всех запугал. — дельфиненок внезапно остановился. Его глаза озорно блеснули. — Давайте проучим Даркуса?! — предложил он.
— А как?
— Очень просто: нужно узнать в чем заключается секрет его колдовской силы.
— Ну и что дальше?
— Может быть, мы сумеем лишить его этой силы? Если Даркус перестанет быть колдуном, то уже никто не будет его бояться.
— Хорошо придумано. — одобрила Глэдис. — Только как мы это сделаем?
Дэльф остановился, задумчиво наморщив лоб. У него был такой потешный вид, что сестры не удержались и дружно рассмеялись.
— Зря смеетесь!
— Ну, Дэльфик, не сердись. — успокоила его Айрис. — Лучше подскажи, как выведать секрет Даркуса.
— Есть один способ. Нужно тайком пробраться в его дворец, спрятаться там и проследить за колдуном.
— Нет, это не годится!
— Почему?
— Потому что подглядывать нечестно и некрасиво.
— Подумаешь! — фыркнул Дэльф. — Некрасиво! А жемчужины воровать красиво?
— Погодите, не спорьте! — прервала друзей Глэдис. — Все равно ничего не получится. Дворец колдуна охраняют злые акулы и черные осьминоги. Они сразу нас поймают.
— Как же быть?
— Пока не будем спешить. Нужно все хорошенько обдумать.
— Даваите попросим совет у тетушки Канди. — предложила Айрис. — Она многое знает, может быть, что-нибудь подскажет.
На том и порешили. Друзья выплыли из замка и отправились на поиски мудрой черепахи.
Как только они скрылись вдали, из-под мраморной лестницы показалась противная голова морской змеи. Она оглянулась по сторонам и, убедившись что рядом никого нет, выползла на середину зала. Это была Шэдоу — прислужница Даркуса. Змея злобно зашипела и, стараясь остаться никем не замеченной, поспешила во дворец своего хозяина.
ДВОРЕЦ КОЛДУНА
За лесом густых водорослей, в темной и глубокой впадине, окруженной со всех сторон острыми скалами, стоял мрачный дворец морского колдуна. В его окнах не было светлых огней. Стайки пестрых рыб не плавали вблизи опасных стен. Даже редкие лучи солнца не проникали в это зловещее место. Лишь кое-где синим и фиолетовым сиянием мерцали гнилушки, навевая тоску и тревогу.
Сам дворец был уродлив и корявый, словно какие-то древние развалины. По обе стороны от главного входа, на больших серых камнях расположились огромные черные осьминоги. Они неусыпно сторожили дворец, следя за тем, чтобы никто не потревожил покой их господина, длинные толстые щупальцы с грозными присосками беспокойно ворочались, свиваясь кольцами. Большущие серые акулы с красными злобными глазами постоянно кружились вокруг дворца, как стая голодных волков. А по ступеням ползали многочисленные морские змеи — прислужницы Даркуса.
Внезапно перед входом поднялся шум и переполох. Тотчас примчались акулы. Зашевелились осьминоги. Вытянув щупальцы, они закрыли доступ во дворец.
— Пропустите… пропустите немедленно! У меня срочное донесение для нашего господина!
Это была Шэдоу. Распихивая и расталкивая змей, она пыталась протиснуться сквозь тесное переплетение щупалец. Из глубины дворца раздался грозный голос:
— Кто посмел шуметь?
Мгновенно наступила тишина. Испуганные змеи быстро попрятались кто куда, а осьминоги свернули свои щупальца и спрятали их под себя. На ступенях осталась одна Шэдоу. Она несмелым голосом, заикаясь от страха, произнесла:
— Эт-т-то я, мой г-г-господин, — Шэдоу…
— Что тебе нужно?
— Я принесла важные новости из Кораллового замка!
— Почему же ты медлишь?! Входи, вернее вползай быстрее!
Шэдоу проворно юркнула внутрь и подползла к каменному трону, на котором сидел Даркус.
Злобный колдун, которого боялись жители Жемчужного моря, на вид был совсем не грозный. Скорее всего он походил на грязного, препротивнейшего старикашку. У него была совершенно лысая шишковатая голова с оттопыренными ушами. Над морщинистым ртом, в котором виднелось несколько кривых пожелтевших зубов, нависал огромный нос, напоминающий перезрелую сливу. Скрюченные пальцы жадно перебирали ожерелье из черного жемчуга, висевшее на костлявой шее. Из-под черного халата с красными кругами и треугольниками выглядывал облезлый рыбий хвост. Но в таком виде Даркуса никто не видел, кроме его прислужников, потому, что он умел превращаться в кого угодно. Когда колдун выбирался из своего дворца, то принимал облик грозного и могучего владыки. Только таким могли его видеть все остальные.
— Ну, что ты узнала? — спросил Даркус у змеи.
— Русалки обнаружили пропажу жемчужин из подводных пещер.
— Ну и что?
— Они очень рассердились, мой господин.
— Пусть себе сердятся. Я никого не боюсь! — колдун грозно посмотрел на Щэдоу и нахмурил брови. — Из-за этого пустяка ты нарушила мой покой?
— Это не пустяк, мой повелитель. — испуганно залепетала змея, отодвигаясь от трона. — Сестры хотят узнать секрет твоей магической силы, чтобы лишить тебя могущества!
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Даркус. — Этого не знает никто, даже ты! Так что можно не волноваться.
— Так-то оно так. — согласилась Шэдоу. — Только они решили попросить совет у старой консервной банки — черепахи Канди. Ух, как я ее ненавижу! Жаль, что не могу прокусить ее толстый панцирь. Еще и этот дельфин — везде свой нос сует. А вдруг, они и в самом деле что-нибудь разузнают?
Колдун озабоченно почесал нос, задумчиво бормоча:
— Да… это уже становится интересно. Пора мне начинать действовать.
Даркус замолчал, теребя черные жемчужины ожерелья. Змея неподвижно застыла у подножия трона, ожидая решения своего господина. Наконец он выпрямился. Злая улыбка появилась на его губах.
— Я женюсь на Глэдис и разрушу Коралловый замок. Тогда все жители моря станут моими рабами!
Колдун с довольным видом потер ладони и добавил обращаясь к змее:
— А ты следи за сестрами. Как только Глэдис останется одна, доложишь мне. Этим дельфином и старой черепахой я займусь позже.
— Слушаюсь, мой господин! Я все сделаю так, как ты приказываешь.
Шэдоу выползла из дворца и направилась в сторону Кораллового замка.
Даркус поднялся с трона и подплыл к огромному зеркалу, стоявшему между двух черных колонн, покрытых колдовскими символами. Внимательно глядя на свое отражение, он принялся шептать какое-то заклинание. Постепенно его внешний вид начал изменяться, разгладились шишки на голове. Уши немного уменьшились. нос подтянулся, скрюченные пальцы выпрямились, на облезлом хвосте появилась новая блестящая чешуя.
Через минуту колдун превратился в могучего владыку. На голове сверкала золотая корона, украшенная жемчужинами и рубинами. Вместо черного халата появилась королевская мантия. Теперь Даркус уже не был похож на старого и противного старикашку. Он полностью преобразился. Не изменились только его холодные злые глаза, да ожерелье из черного жемчуга.
Полюбовавшись на свое отражение, колдун остался весьма доволен. Он отправился в хранилище сокровищ, напевая одну из своих любимых песен:
Как хорошо в темноте, в тишине,
Подальше от солнца, укрывшись на дне,
Алмазы и золото вечно копить
И корабли в океане топить.
Пусть говорят, что я страшный злодей!
Равных мне — нет среди рыб и людей.
В уютной прохладе бездонных глубин
Я — самый грозный морской господин!
Слушая этот необыкновенный рассказ, я не переставал удивляться. Да и было от чего. Согласитесь, что в наше время трудно поверить в такую сказочную историю. Не утерпев, я обратился к старой черепахе:
— Извините, уважаемая тетушка Канди! Неужели все это правда?
Она обиженно поджала губы и недовольно проворчала:
— Если вы мне не верите, молодой человек, то можете не слушать!
— Что вы, что вы… — спохватился я. — Просто мне трудно поверить, потому что я всегда думал, что подобные истории могут происходить только в сказках…
Тетушка Канди хитро улыбнулась и сказала:
— Если вы никогда не видели русалочек и колдунов, то это вовсе не значит, что их нет на самом деле. Эх, если бы вы только знали — сколько необычных и сказочных историй происходит в морских глубинах!
— Неужели даже сейчас, в наше время, есть самые настоящие русалочки, водяные и колдуны?
— Конечно есть!
— В таком случае должны быть и драконы! А где, скажите на милость, эти громадины прячутся?
Я был очень доволен собой, так как мне показалось, что я поймал старую черепаху на том, что все ее рассказы — это выдумки. Но, к моему удивлению, тетушка Канди совсем не растерялась, а кажется, наоборот — оживилась и повеселела. Она мечтательно зажмурила глазки и произнесла:
— И драконы есть, и великаны, и гномы, и зльфы, и тролли, и…
— Простите, — перебил я. — Где же они? Ведь никто их ни разу не видел.
— Молодой человек, их невозможно увидеть.
— Значит их нет!
— А я вам говорю — есть!
— Почему же их невозможно увидеть?
— Потому что все они живут в волшебном стране — Дримландии, которая находится посреди Великого океана. Эта страна со всех сторон окружена стеной невидимости. Даже если корабли проплывают совсем рядом, то люди, которые находятся на них, все-равно не могут ничего увидеть.
Когда-то, давным-давно Дримландия была открыта для всех, и каждый мог там побывать, да и сами сказочные народы раньше жили по всей земле. Я же вам, молодой человек, уже говорила: все сказки берутся из жизни! Но потом все сказочные народы переселились в Дримландию, и волшебники окружили ее стеной невидимости.
— Но, почему?
Тетушка Канди задумчиво посмотрела на море.
Белые барашки волн с мягким шорохом накатывались на песчаный берег и лениво отползали назад, цепляясь за каждый камушек. Заходящее солнце вызолотило широкую дорожку на поверхности моря, щедро Украсив ее багрянцем последних лучей. Эта дорожка звала и манила. Казалось, встань на нее и можешь смело идти. Может быть, она ведет прямиком в Дримландию?
Старая черепаха печально вздохнула и снова обернулась ко мне.
— Вы спрашиваете — по какой причине была закрыта от людей волшебная страна?
— Да, было бы любопытно узнать.
— Ну что ж, я вам скажу. Люди перестали верить в чудеса. Они больше не сочиняют сказки. Волшебники очень рассердились и закрыли Дримландию.
— Как же так? — я даже расстроился. — Неужели она никогда не откроется для людей?!
Тетушка Канди внимательно посмотрела на меня, загадочно улыбнулась и сказала:
— Дримландия — это волшебная страна сказок. А в сказках, как известно, все возможно. Как знать, может быть, однажды все изменится и Дримландия снова станет открытой страной… Ну, а пока, молодой человек, я вам расскажу, что приключилось с сестрами-русалочками после того, как колдун Даркус послал морскую змею следить за ними.
Я уселся на большой, еще теплый, камень и с интересом ожидал продолжения сказочной истории. Старая черепаха была замечательной рассказчицей. Слушая ее, мне казалось, что я медленно погружаюсь в морские глубины и сам становлюсь участником невероятных событий, происходивших где-то в далеком Жемчужном море…
СОВЕТ СТАРОЙ ЧЕРЕПАХИ
Глэдис, Айрис и Дэльф плыли вдоль подводных скал, постепенно поднимаясь все выше и выше к поверхности моря. Они искали старую мудрую черепаху, которая, как известно, любила понежиться в теплых солнечных лучах, лежа где-нибудь на вершине одной из скал.
Любопытные крабы выползали из расщелин и приветственно махали клешнями, провожая сестер. Целая стайка шустрых рыбок увязалась за русалочками. Они кружились возле них, стараясь подплыть поближе, для того, чтобы Глэдис или Айрис погладили их. Когда какая-нибудь из рыбок получала свою долю ласки, то она тут же начинала смешно кувыркаться, резвясь как шаловливый щенок. Дэльф притворно корчил страшные рожицы и, делая вид, что хочет проглотить рыбок, бросался на них. Рыбки с веселым визгом удирали от него. Поднялся шум и гам.
Вдруг, из небольшой пещеры, мимо которой проплывала шумная компания, высунулась зубастая голова мурены Рафли. Она угрюмо посмотрела по сторонам и грубо проворчала:
— Плавают тут разные… Ну, чего галдите? Спать не даете!
Она скосила глаз на рыбок, которые спрятались за русалочек, испуганно глядя на большие зубы мурены. Рафли щелкнула челюстями.
— Что, боитесь? Правильно делаете! Ишь, расшумелись. вот сейчас проглочу парочку — другую, враз притихнете!
Айрис мирно улыбнулась, обращаясь к разбуженной мурене.
— Не сердись, Рафли, мы не хотели нарушать твой покой.
— Откуда нам было знать, соня, что ты дрыхнешь?! — добавил Дэльф.
Айрис мягко шлепнула его и снова обратилась к Рафли:
— Скажи пожалуйста: ты не видела тетушку Канди? Она нам очень нужна.
— Я за зтой старой калошей не слежу! Наверное где-нибудь наверху загорает. Я туда не плаваю, мне и тут хорошо!
Дэльф снова не удержался.
— Ничего-то ты не знаешь, ничего-то ты не видела! Может быть ты уже прислуживаешь колдуну Даркусу?
Рафли сверкнула глазами.
— Я никогда и никому не прислуживала, и не буду! А вот тебе, умник, хвост могу укоротить!
— Тише, тише… не ссорьтесь! — примирительно сказала Глэдис. — Все знают, Рафли, что ты никому не прислуживаешь. Просто Дзльф немножко погорячился. Извини его.
— Ладно, чего уж там… — проворчала мурена, успокаиваясь. — Ищите свою черепаху, только мне спать не мешайте.
С этими словами она снова скрылась в пещере. Глэдис повернулась к дельфиненку, укоризненно качая головой.
— Что это на тебя нашло? Как тебе не стыдно?
— А чего она…?! — принялся оправдываться Дэльф — «Проглочу… хвост откушу…» Я, между прочим, тоже могу укусить!
Глядя на его сердитую мордашку, сестры рассмеялись.
— Эх, ты, герой! Ну ладно, поплыли дальше, нужно найти тетушку Канди.
Русалочки устремились вверх, в окружении стайки рыб. Дэльф еще немного обиженно поворчал, а затем поспешил за ними.
Вынырнув на поверхность моря, друзья сразу увидели черепаху. Она греласъ в солнечных лучах, лежа на верхушке скалы, выступающей из воды. Подплыв к ней, Глэдис поздоровалась:
— Добрый день, тетушка Канди!
Старая черепаха, которая сладко спала, разомлев на солнышке, от неожиданности испуганно встрепенулась и шлепнулась в воду, подняв целый фонтан брызг. Тут же, вскарабкавшись на скалу, она завертела головой. Заметив русалочек, тетушка Канди успокоилась и облегченно вздохнула:
— Уф-ф-ф… как вы меня напугали! я уж думала, что на меня напало какое-то чудовище.
— У страха глаза велики! — вставил неугомонный Дэльф. — Со сна и не такое померещится!
Черепаха укоризненно посмотрела на него и ворчливо заметила:
— Вот доживешь до моих лет, тогда посмотрим каким ты будешь! Когда я была молодой, то тоже любила пошалить и порезвиться. А теперь мне больше по душе отдохнуть в тишине и покое.
Последние слова тетушка Канди произнесла уже засыпая. Ее глазки закрылись, и вскоре послышалось мирное посапывание. Русалочки растерянно переглянулись, а Дэльф возмущенно произнес:
— Что это за сонное царство?! Все сегодня спят — и Рафли, и тетушка Канди. Можно подумать что сейчас ночь, а не день!
Он громко шлепнул хвостом по воде. Черепаха открыла глаза и пробормотала:
— А… это опять вы. Может быть, поиграете где-нибудь в другом месте, а то я, извините, не могу спать, когда шумят.
Увидев, что старая черепаха снова закрывает глаза и вот-вот уснет, Глэдис поспешила к ней обратиться.
— Уважаемая тетушка Канди, мы, собственно говоря, искали вас. Нам нужен совет.
Черепаха сразу оживилась. Она подняла голову и с любопытством уставилась на русалочек.
— А какой совет вам нужен, позвольте узнать?
Русалочки начали рассказывать:
— Дело в том, что с тех пор, как по соседству с Коралловым замком поселился колдун Даркус, стали происходить разные неприятности.
— Из подводных пещер похитили все жемчужины…
— А наши друзья теперь боятся у нас гостить…
— Потому что кругом шныряют громадные злые акулы и большущие черные осьминоги.
— Этот злой колдун собрал у себя во дворце всех морских змей. — добавил с отвращением дельфиненок. — Они такие противные. А недавно я заметил одну из них неподалеку от Кораллового замка. Мне показалось, что она за нами шпионила!
Черепаха задумчиво пожевала губами, о чем-то размышляя. Затем она тяжело вздохнула.
— Да, раньше мы жили тихо и мирно. Но, теперь, когда объявился Даркус, не стало покоя в Жемчужном море. Так что же вы хотели от меня услышать?
— Мы хотим узнать в чем заключается секрет колдовское силы Даркуса. Если лишить его этой силы, то он не сможет никому угрожать.
— Это вы хорошо придумали! — одобрила тетушка Канди. — Только как же узнать секрет колдуна?
— Мы надеялись, что вы его знаете… — разочарованно протянула Айрис. — Значит никто нам не сможет помочь?
— Если я не знаю секрет Даркуса, то это еще не значит что я ничего не могу посоветовать! — с важным видом произнесла старая черепаха. — Я расскажу вам, кто наверняка знает об этом больше всех.
— Кто же это?
— Это старая русалка — бабушка Клэвис.
Сестры пожали плечами, недоуменно переглянувшись.
— Мы не знаем такую русалку. — сказала Глэдис.
— Конечно не знаете. — согласилась черепаха. — Потому что она живет очень далеко отсюда. Вы наверное слышали о волшебной стране — Дримландии?
— Конечно слышали! — обрадовались русалочки. — Эта страна находится посреди Великого океана. Говорят там столько чудес!
— Да уж, чудес там хватает. — мечтательно вздохнула тетушка Канди. — Но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз. А сейчас вам нужно знать вот что: в Дримландии, возле берега Лазурного залива живут русалочки. Кстати, он так и называется — берег Русалок. Там, на мелководье, живет бабушка Клэвис. У нее есть волшебная розовая жемчужина. С ее помощью бабушка Клэвис может узнать все, что угодно. Вам нужно отправиться к ней — она поможет.
— Вот здорово! — воскликнул Дэльф. — Значит мы отправляемся в Дримландию? Ура! Я уже давно мечтал там побывать. — дельфиненок радостно закружился на месте.
Глэдис и Айрис хохотали, глядя на своего друга. Даже старая черепаха, не выдержав, рассмеялась.
— Послушай, Дэльф! — остановила его Айрис. — Мы же не можем отправиться прямо сейчас.
— Почему?
— Эх, ты! А как же наши друзья? Если мы их не предупредим, то они будут волноваться и поднимут такой переполох, что Даркус может заинтересоваться — куда зто мы подевались?
— Правильно. — поддержала сестру Глэдис. — Вы с Дэльфом плывите и сообщите нашим друзьям, что мы некоторое время будем отсутствовать.
— А ты куда?
— Мне еще нужно повидаться с Фабером и попросить, чтобы он приглядывал за нашим замком, пока нас не будет.
-Хорошо, договорились. Жди нас дома, мы скоро вернемся.
Попрощавшись с тетушкой Канди, русалочки поплыли в разные стороны. Айрис и Дэльф отправились в долину Затонувшего города, а Глэдис — в Коралловый замок.
ХИТРОСТЬ ДАРКУСА
Приблизившись к главному входу, русалочка увидела Даркуса. Два огромных черных осьминога держали в щупальцах золотую кабину. Внутри нее, на больших мягких подушках возлежал колдун. Заметив Глэдис, он выбрался из кабины.
— Добрый день соседушка! Как поживаете?
Глэдис очень не понравился слащавый голос колдуна, но она была воспитанной русалочкой, поэтому, не подав вида, ответила:
— Спасибо, хорошо. А вы, как я вижу, на прогулку отправились?
— Нет. Мои слуги доложили, что вы тут скучаете в одиночестве. Вот я и решил вас навестить.
— Я не скучаю и у меня много друзей, так что вы зря себя утруждали! — не сдержавшись, резко ответила Глэдис. Но Даркус, казалось, не заметил грубости, или просто сделал вид, что не заметил.
— Ах, дорогая Глэдис, как бы я хотел быть вашим другом! Чем я могу заслужить эту честь?
— Для этого вовсе не обязательно было красть жемчужины из подводных пещер! — рассердилась русалочка.
Колдун рассмеялся и, приблизившись к ней вплотную, с жаром произнес:
— Это ерунда! Подумаешь — несколько десятков маленьких шариков! Если только вы захотите, к вашим услугам будут такие несметные сокровища, что и не снилось! Глэдис, будьте моей женой!
Русалочка растерялась от неожиданности и не знала, что сказать по поводу такого нахального предложения. Но Даркус, ободренный ее молчанием, решил, что русалочка согласна.
— О, милая Глэдис, мы разделим трон и будем править вместе. Я сделаю тебя могущественной владычицей морских глубин. Все будут трепетать перед тобой…
— Нет, нет! — воскликнула русалочка, отодвигаясь от него. — Никогда я не буду женой злобного колдуна!
Обманутый в своих ожиданиях, Даркус скрестил на груди руки, нахмурил брови и зловеще прорычал:
— Ах, так?! Не хочешь по-хорошему? Все равно будет так, как я решил!
— Я не боюсь тебя, Даркус! — смело воскликнула Глэдис. — У тебя нет власти над русалочками. Убирайся отсюда немедленно и не забудь прихватить с собой эти черные пузатые мешки со щупальцами.
Колдун от злости весь покрылся пятнами.
— Ну что ж, мы еще посмотрим — чья возьмет! — пробормотал он и, плюхнувшись на подушки, хлопнул в ладони. Черные осьминоги подхватили золотую кабину и поплыли прочь.
Возмущенная Глэдис никак не могла успокоиться.
— Ну и нахал! Хотел меня купить своими ворованными сокровищами! Негодяй…
В это время раздвинулись водоросли и на поляну выполз краб. Это был Фабер. Он покрутил глазками из стороны в сторону, а затем удивленно уставился на русалочку.
— Эй, Глэдис! Ты с кем тут ругаешься? — спросил он.
Оглянувшись, русалочка увидела Фабера.
— Где ты пропадаешь? Я тебя жду-жду…
— Так это ты меня так ругала?
— Ну что ты, Фабер, конечно нет! Тут ко мне один жених сватался.
— Кто же, если не секрет? — оживился краб. Его глазки заблестели от любопытства.
— Да кто ж еще, известное дело — наш сосед!
— Какой сосед?
— Даркус, пропади он пропадом!
От неожиданности Фабер присел и закрылся клешнями.
— Ой-е-ей… — только и смог выговорить он.
— Ты не волнуйся! — попыталась успокоить приятеля Глэдис. — Я его прогнала.
— Кого?! Даркуса?! — от испуга Фабер Даже охрип.
Он быстренько огляделся вокруг и тревожно зашептал:
— Ты представляешь, что теперь будет?
— А что?
— Теперь Даркус рассвирепеет не на шутку! Он и раньше-то не отличался хорошим характером, а нынче и вовсе житья от него не будет. Нужно срочно прятаться, заодно и всех предупредить, чтоб не попадались ему на глаза. Ой, беда-то какая… Спасайся кто может!
— Да что ты так боишься? — рассердилась русалочка. — Я же его прогнала!
— Тебе хорошо: колдун не имеет власти над русалочками. А что делать нам, простым жителям Жемчужного моря? Меня, например, Даркус может одним мизинцем раздавить, или еще чего хуже — превратит в гнилушку. Буду я тогда стоять во дворце и светиться по чем зря. Нет уж, я пожалуй побегу прятаться!
— Ну как хочешь… — отозвалась Глэдис. — А я надеялась, что ты присмотришь за Коралловым замком, пока мы с Айрис и Дэльфом будем отсутствовать.
— Куда это вы собрались? — остановился Фабер.
— Мы, хотим отправиться к берегам Дримландии, чтобы узнать секрет Даркуса.
Внезапно краб насторожился.
— Ты слышишь? По-моему, кто-то кричит… — сказал он.
— «По-мо-ги-те…» — донесся чей-то слабый голос.
— Кажется что где-то у подножия подводных скал. Нужно посмотреть, в чем там дело. — встревожилась русалочка.
— А может не стоит? — испугался Фабер. — Тут поблизости может быть Даркус. Вдруг это его хитрости?
— Как тебе не стыдно?! — возмущенно воскликнула Глэдис. — Зовут на помощь, а ты решил спрятаться!
Русалочка махнула рукой и быстро поплыла в сторону скал, оставив растерянного краба в одиночестве.
— Стыдно, не стыдно, а осторожность не помешает! — проворчал он. — Ладно, пойду и я, гляну, что там стряслось.
Фабер, тревожно посматривая во все стороны, заковылял следом за Глэдис. Пробравшись сквозь густые заросли водорослей, он увидел русалочку и какого-то неизвестного старика, который беспомощно лежал на дне, не в силах пошевелиться. Его хвостовой плавник был придавлен большим тяжелым камнем. Старик слабым голосом рассказывал Глэдис о том, что с ним приключилось:
— Я как раз проплывал мимо скал, когда сверху свалился этот камень. Я уже стар и не смог от него увернуться. Теперь вот попал в беду — видно придется погибать…
И старик печально опустил голову.
— Подождите дедушка, не горюйте, сейчас я попробуй вам помочь! — воскликнула русалочка.
Она ухватилась за край камня и попыталась его приподнять. Старик помогал ей изо всех сил. Наконец удалось сдвинуть камень с места. Хвост освободился и старик вытащил его. Вместе с Глэдис они отпустили камень, который упал, подняв мутное облако ила. Фабер, наблюдая за происходящим, озабоченно пробормотал:
— Кто этот старик? Откуда он взялся в наших краях? Вроде бы я с ним никогда раньше не встречался, но вот его глаза мне определенно знакомы. Ох, нехорошие глазки, не нравятся они мне…
В это время старик обратился к русалочке:
— Спасибо тебе, доченька! Ты спасла меня от верной гибели. Чем я могу тебя отблагодарить?
Глэдис смущенно улыбнулась.
— Ну что вы, дедушка! Не нужно беспокоиться. На моем месте каждый поступил бы так же.
— Нет, нет! Ты — необыкновенная русалочка. Ты очень добрая и красивая. Я хочу подарить тебе, в знак признательности, зто украшение.
Старик снял ожерелье из черных жемчужин, которое висело у него на шее и протянул Глэдис. Русалочка взяла его, с восхищением рассматривая круглые гладкие шарики, собранные на крепкую нитку. Жемчужины были совершенно черные. Темные сполохи медленно переливались по ним, завораживая и гипнотизируя.
— Одень ожерелье. Я думаю, что оно тебе понравится! — сказал старик, пытаясь скрыть злорадную улыбку, промелькнувшую на его губах.
— Но это очень дорогой подарок! Я не могу его принять.
— Не отказывайся. Хотя бы примерь.
— Ну, разве что примерю…
Русалочка медленно одела ожерелье. В последний момент Фабер, словно испугавшись чего-то, выскочил из-за камня, где он до сих пор прятался, с криком:
— Не одевай его, Глэдис! Не надо…
Но уже было поздно. Ожерелье висело на шее русалочки.
Багровая искра пробежала по жемчужинам. Сверкнула ослепительная фиолетовая вспышка. Фабер прикрыл глаза клешнями, а когда вновь открыл их, то не узнал веселую русалочку. Это была Глэдис, но вместо привычной нежной улыбки, ее губы плотно сжались в высокомерную презрительную усмешку. Обычно ласковые добрые глаза, сейчас смотрели холодно и заносчиво. Русалочка взглянула на краба и небрежно спросила:
— Это еще что за чудо кривоногое? Как тебя зовут?
От неожиданности краб остолбенел.
— Это же я, Фабер! — растерянно пролепетал он. — Неужели ты не узнаешь меня, Глэдис? Я — твой друг!
— Ха-ха-ха! — рассмеялась русалочка. — Ты мой друг?! Посмотри на себя, пучеглазый уродец! Как ты можешь быть моим другом?! Убирайся прочь с моих глаз, а не то я тебе все лапы поотрываю!
Бедный краб отпрыгнул в сторону и с испугом уставился на Глэдис, не понимая, что с ней произошло. В это время старик начал изменяться и через мгновение Фабер с ужасом увидел вместо него злобного колдуна.
— Ах, это же Даркус! — испуганно пискнул краб.
— Да, это я! — злорадно ухмыльнулся колдун. Он повернулся к русалочке и протянул ей руку.
— Мой дворец ждет вас, дорогая! Согласны ли вы стать моей женой?
— Ну конечно! — ответила Глэдис. — Ведь тогда я смогу править жителями Жемчужного моря, а все сокровища будут принадлежать мне.
Она ухватилась за руку Даркуса и, не оглядываясь, поплыла вместе с ним в сторону мрачного дворца. Напоследок колдун оглянулся и самодовольно произнес:
— Передай всем, что ровно через две недели состоится моя свадьба с Глэдис. Пусть к этому дню все жители моря приготовят подарки для своей владычицы. А до тех пор русалочка будет жить у меня во дворце!
— Глэдис! А как же твоя сестра Айрис, Дэльф и остальные друзья? — воскликнул краб.
— Если я захочу с ними увидеться, то сама сообщу об этом! — высокомерно ответила русалочка, даже не оглянувшись.
Несчастный Фабер, ничего не понимая, с изумлением смотрел ей вслед, пока Глэдис и Даркус не скрылись за лесом водорослей. После этого он сокрушенно вздохнул и с унылым видом побрел обратно к Коралловому замку.
Старая черапаха замолкла, словно заново переживая те события, о которых мне рассказывала. Да и я, честно говоря, немного опечалился. Мне было очень жаль, что такая хорошая русалочка стала злой и высокомерной.
Солнце уже закатилось за горизонт. Лишь его далекий отсвет еще держался на самом краю неба постепенно бледнеющей багровой полосой. Наступил тот короткий промежуток времени, когда вечер уже закончился, а ночь еще не сомкнула над миром мягкие темные крылья. Первые звездочки робко замигали на небосводе. Из-за дальних холмов несмело выглянул ранний месяц, бросив на воду серебристые блестки.
— Как жаль, что эта история закончилась так печально. — вздохнул я, нарушив молчание.
— А кто вам сказал, что на этом все закончилось? — удивилась тетушка Канди.
— Мне так показалось… — я слегка растерялся. — Вы замолчали, и я подумал, что русалочка Глэдис стала женой колдуна Даркуса.
— Нет, молодой человек. Она должна была стать его женой, но только через две недели.
— А почему именно через две недели?
Тетушка Канди усмехнулась.
— Сегодня уже поздно. Мои племянники будут волноваться из-за того, что меня долго нет. Да и вам, молодой человек, наверное уже пора возвращаться домой.
— Но мне хотелось бы узнать о том, что произошло дальше. — запротестовал было я.
Старая черепаха успокоила меня.
— Приходите завтра утром на это же место и тогда я расскажу вам продолжение этой истории. — сказала она. — Можете мне поверить, что самое интересное — еще впереди.
— Хорошо, я приду.
Попрощавшись с тетушкой Канди, я поспешил домой, так как и в самом деле стало очень темно. С трудом отыскав тропинку, я поднялся наверх и зашагал в сторону поселка, весело подмигивающего мне огоньками светящихся окон.
Вернувшись домой, я улегся в постель, с нетерпением желая скорейшего наступления утра. За окном пели свою песню неугомонные сверчки. Месяц, словно парус сказочной лодки, плыл в вышине, посеребрив верхушки спящих деревьев. Незаметно уснул и я.
Мне снились подводные пещеры и густые заросли разноцветных морских водорослей с яркими цветами. Русалочки, дельфины, пестрые рыбы и забавные крабы кружились в каком-то необычном таинственном хороводе. Внезапно из темной расщелины выплыл страшный колдун. Он раскрыл рот, усаженный острыми клыками и крикнул:
— Ку-ка-ре-ку…
Я встрепенулся и открыл глаза. Со всех сторон слышались крики петухов, будивших население дачного поселка. Через окошко в комнату проник первый лучик солнышка, который весело плясал на одеяле. Было раннее утро. Вскочив с постели, наскоро умывшись и прихватив с собой бутерброд, я поспешил на берег моря.
Старая черепаха уже ждала меня.
— Доброе утро! — поздоровался я. — Извините за опоздание.
— Ничего, ничего. — добродушно проворчала тетушка Канди. — дело молодое. Это мы, старики, просыпаемся ни свет — ни заря. Ну что ж, молодой человек, присаживайтесь и слушайте продолжение истории, которая, как я вижу, очень вас заинтересовала.
Я примостился на тот же камень, на котором сидел в прошлый вечер и приготовился слушать…
РАФЛИ ПРИХОДИТ НА ПОМОЩЬ
Когда Айрис и Дэльф вернулись в Коралловый замок, то увидели перед входом Фабера, который дожидался их, уныло опустив клешни.
— Эй, Фабер! — окликнул его Дэльф. — Почему ты такой грустный?
— Произошло несчастье… — ответил краб.
— Что случилось? — встревожилась Аирис. Она огляделась по сторонам. — А где Глэдис, почему ее до сих пор нет?
— Вот с ней-то и случилось… — вздохнул краб.
— Да говори же толком! — рассердился Дэльф. — Где Глэдис, и что тут стряслось?
Фабер печальными глазами посмотрел на друзей.
— Глэдис во дворце Даркуса. Она внезапно изменилась и стала совсем не такой, как была раньше…
— Постой. Что ты говоришь? — изумленно воскликнула Айрис. — Как Глэдис попала во дворец колдуна? Может быть, он похитил ее?
— Да как он посмел?! — возмутился дельфиненок.
— Тише, тише… успокоитесь. — Фабер поднял клешни, призывая к тишине. — Никто ее не похищал. Она сама, добровольно поплыла вместе с Даркусом.
— Зачем?
— Я не знаю. Глэдис стала какой-то злой. Она даже пригрозила, что оторвет мне лапы.
— Этого не может быть! — не поверила Айрис. — Тебе просто показалось. Наверное Глэдис пошутила…
— Ничего себе пошутила! Меня до сих пор в дрожь бросает от этой шуточки!
Айрис и Дэльф недоверчиво смотрели на Фабера.
— Нет, я не могу в это поверить! — дельфиненок сердито крутанулся на месте. — Глэдис на такое не способна.
— Да я же говорю вам, что с ней что-то произошло! Она изменилась прямо на глазах. Внезапно стала какой-то другой — злой и чужой.
Краб немного помолчал, а затем обиженно пролепетал:
— Она меня еще и пучеглазым уродцем назвала.
— Ну, Фабер. не переживай так сильно… — принялась успокаивать его Айрис. — Я думаю, что все обязательно прояснится. Ведь не могла же Глэдис в самом деле так тебя обидеть, да еще и ни за что.
— А может быть, она заболела? — предположил Дэльф, но тут же сам усомнился в своих словах. — Нет, не похоже…
— Что это мы тут гадаем?! Нужно плыть во дворец Даркуса и поговорить с Глэдис. Пусть она сама объяснит, в чем дело.
Русалочка повернулась и поплыла в сторону дворца колдуна. Дэльф, не раздумывая последовал за ней.
— Постойте! — растерянно воскликнул Фабер. — Не плывите туда! Там акулы и черные осьминоги.
— Подумаешь — осьминоги! — отозвался дельфиненок. — Они неповоротливые, как старые медузы.
— А как же я? — пролепетал краб. — Мне-то что делать?
Но Айрис и Дэльф были уже далеко и не расслышали его последних слов
Фабер печально вздохнул и поплелся к затонувшему кораблю. Там он забрался в глубокую щель под днищем корабля. Устроившись поудобней, он сложил перед собой крест-накрест клешни, высунул наружу глазки и принялся настороженно наблюдать за тем, что творится в окрестностях Кораллового замка.
А там и в самом деле что-то происходило.
На опушке подводного леса было заметно какое-то непонятное оживление. Водоросли шевелились и дергались, словно невиданное громадное существо запуталось в них и теперь пытается вырваться на свободу.
Из-за корней крайних растений выползла Шэдоу. Она взобралась на серый камень и, повернувшись к лесу, громко зашипела.
— Тиш-ш-ше, вы: Расш-ш-шумелись…
Возня мгновенно прекратилась.
— Слыш-ш-шали, что вам приказал господин Даркус?!
— Слыш-ш-шали… — прошелестело в ответ.
— Тогда идите — и захватите Коралловый замок. Отныне он будет принадлежать только нашему господину!
Шэдоу зыркнула по сторонам злобными глазками и добавила:
— Пош-ш-шевеливайтесь!
Тотчас заросли раздвинулись, и на поляну хлынули полчища морских змей, подводных пауков и прочей нечисти. Они шли, ползли и плыли, окружая замок со всех сторон. Последним из водорослей выбрался гигантский черный осьминог. Он вытаращил свои большущие глазищи, тупо разглядывая красивый замок.
— Чего таращиш-ш-шься?! — взвизгнула Шэдоу. — Быстро занимай замок и стереги его, как зеницу ока!
Глупый осьминог потоптался на месте, соображая чего от него хотят. Затем, с трудом протиснув свое пузатое тело внутрь замка, устроился там, а щупальца выставил в окна.
— Ой-е-ей… Ну и дела… — испуганно прошептал Фабер. — Нужно предупредить Айрис и Дэльфа. Но если я выползу отсюда, то меня сразу схватят и…
Краб в ужасе накрыл клешнями макушку.
— Даже страшно подумать, что со мной сделают слуги Даркуса! Нет, уж лучше я посижу здесь, пока все утихнет, а потом что-нибудь придумаю.
Фабер затаился, наблюдая за тем, что происходит вокруг.
Вся поляна была. усеяна ползающими слугами морского колдуна.
Приплыли две акулы и принялись кружить вокруг башенки замка, время от времени пощелкивая зубастыми пастями.
Маленькая стайка рыбок-неонок выпорхнула из-за древнего корабля. Они приплыли для того, чтобы порезвиться и повеселиться с сестрами-русалочками. Увидев возле замка змей и акул, неонки замерли от неожиданности.
Одна из акул, заметив ярких рыбок, устремилась к ним, широко разинув пасть. Неонки бросились врассыпную, сверкнув, словно искры фейерверка, и мгновенно исчезли. Разочарованная акула вернулась обратно.
Время шло. Фабер и не заметил, как задремал. Внезапно он проснулся от какого-то шума.
— Поймали! поймали! — злорадно вопила рыба-прилипала.
— Кого поймали? — спросила Шэдоу.
— Вторую русалочку и ее друга — Дэльфа!
— Но наш господин не имеет власти над русалочками… — удивилась змея.
— Эх, ты, веревка безмозглая! Господин-то наш над ними и впрямь не властен, а мы на что? Пауки сплели сеть и расставили вокруг Черного дворца. Эта глупая Айрис и дельфин прямиком в нее и влетели, когда хотели пробраться во дворец. Мы уж посмеялись вдоволь, глядя как они беспомощно трепыхаются в сети.
— А где сейчас дельфин и русалочка? — поинтересовалась змея.
— Известно где: в дальней комнате дворца. Их там закрыли.
Шэдоу оживилась. Ее глаза вспыхнули недобрым светом.
— Поползу пожалуй во дворец и укушу этого противного умника Дэльфа!
— Что ты! — испугалась рыба-прилипала. — Хозяин приказал не трогать их до свадьбы!
— Эх, жаль… — разочарованно вздохнула Шэдоу. — Я уже на Дэльфа давно зуб точу. Ну ничего, пусть только наш господин свадьбу справит…! Уж я зтому дельфину все припомню: все его шуточки и насмешки.
Змея от злости закрутилась в тугую спираль и зашипела. Через некоторое время она успокоилась и, отдав распоряжение — стеречь Коралловый замок, куда-то уползла.
Фабер растерялся и не знал, что ему делать. С одной стороны нужно было помочь друзьям, а с другой — ему было очень страшно.
— Что же делать? Что же делать? — бормотал краб. — Как мне выбраться отсюда незамеченным?
Внезапно песок под его лапами зашевелился, раздвинулся и появилась зубастая пасть. Фабер в ужасе забился в дальний конец щели. Он закрылся клешнями и приготовился кричать, когда неожиданно услышал знакомый хриплый голос:
— Ты, Фабер, так дрожишь, что весь корабль ходуном ходит!
— Рафли! — обрадовался краб, но тут же, опомнившись, подозрительно спросил у мурены:
— А ты откуда взялась и что тут делаешь?
— То же самое, что и ты! Наблюдаю за слугами Даркуса. Я когда узнала о том, что они поймали Айрис и Дэльфа, сразу решила им помочь…
— Ты же никогда и никому не помогала!
— Но это особый случай. — возразила Рафли. — Если Даркус станет повелителем Жемчужного моря, то всем будет плохо. К тому же сестры-русалочки мне всегда нравились. Они вежливые и никогда не грубят старшим, не то, что их дружок Дэльф. Но так и быть — придется и его выручать.
— А как ты собираешься зто делать? — полюбопытствовал краб.
— Сама-то я ничего не могу сделать, а вдвоем с тобой мы что-нибудь придумаем.
— Что же мы можем?
— А вот что: Айрис и Дэльф находятся в дальней комнате дворца колдуна. Изнутри к ним не пробраться, но снаружи есть одно окно, через которое они могли бы удрать. Но это окно заплетено паутиной, которую невозможно разорвать, да еще и акула его сторожит.
— Ну вот, придумали; — разочарованно вздохнул краб. — Если окно стерегут, а паутину невозможно разорвать, то чем же мы можем помочь Айрис и Дэльфу?
— Эх ты, ракушка ходячая! Паутину нельзя разорвать, зато можно перекусить. Ты своими клешнями запросто можешь это сделать!
— Да ты что, Рафли! — испугался Фабер. — Меня же акула в лепешку расплющит, а то и проглотит целиком!
— За акулу не беспокойся. Я ее отвлеку на какое-то время, вот тут-то твои клешни и пригодятся.
Хоть и страшно было Фаберу, а друзей нужно выручать.
— Ладно, попробуем. — решился он. — Только нужно как-то незаметно выбраться отсюда.
— Это совсем просто. — буркнула Рафли. — Я тут под днищем ход прорыла на другую сторону корабля. Ползи за мной и не отставай.
Выбравшись из-под днища Фабер и Рафли, никем не замеченные, направились в обход подводного леса и через некоторое время подкрались ко дворцу Даркуса с обратной стороны.
Все прислужники колдуна толпились у главного входа, а здесь, пазади дворца, было тихо и темно. Лишь одна большая акула медленно плавала у одинокого окошка, позевывая и лениво шевеля хвостом. Все окно было оплетено толстой и прочной паутиной морских пауков.
— Как же отвлечь акулу? — прошептал Фабер.
— Сейчас увидишь. — ответила мурена. — Как только она уплывет, сразу же принимайся за дело и не мешкай. Времени у нас будет мало.
— А с чего ты решила, что акула уплывет? — удивился краб.
— Увидишь… — коротко буркнула Рафли и медленно выплыла из-за камня, за которым она скрывалась вместе с крабом.
Акула тотчас заметила мурену и, грозно оскалившись, бросилась ей навстречу. Но Рафли сделала вид, что не заметила угрозу. Она лениво опустилась на дно, сытно причмокивая и показывая всем своим видом, что только что наелась до отвала.
Акула подплыла к мурене и злобно спросила:
— Что ты тут делаешь, Рафли?
— Отдыхаю… — томно ответила мурена.
— Нечего тут отлеживаться! Плыви дальше подобру-поздорову!
— Я бы рада, да не могу.
— Это еще почему?
— Потому, что я объелась и теперь у меня нет сил плыть дальше. Ты уж меня извини, я немного отдохну, а потом поплыву.
Рафли мечтательно прикрыла глаза и добавила:
— Ох, и наелась же я… Жаль, что все не могла съесть, теперь наверное пропадет.
Акулы, как известно, очень прожорливы и всегда голодны. Они день и ночь рыщут по морям в поискам еды. Конечно же и эта акула не была исключением. Она с завистью смотрела на сытую мурену, а затем, не выдержав, спросила:
— Где эта еда, о которой ты говоришь?
— Да тут, неподалеку от подводных пещер…
— А там много еды?
— Так много, что и за три дня не съесть!
Акула жадно проглотила слюну и сокрушенно вздохнула:
— Эх, жаль что я не могу туда поплыть…
— Почему? Ведь там столько всего вкусного!
— Мне нельзя, я охраняю окно.
— Давай я вместо тебя постерегу. — предложила Рафли. — Все равно я никуда не могу плыть, пока не отдохну.
Акула с подозрением покосилась на мурену. Было видно, что она сомневается. Но жадность победила, и акула согласилась.
— Хорошо. Я быстренько сплаваю туда и обратно. Только ты смотри — никого не подпускай к окошку.
— Не волнуйся!
Акула нетерпеливо взмахнула хвостом и помчалась к пещерам, предвкушая пиршество. Мурена позвала краба:
— Эй, Фабер, теперь твоя очередь!
Краб вылез из-за камня и восхищенно воскликнул:
— Ну и хитрющая же ты, Рафли!
— Ладно., чего уж там… — довольно проворчала мурена.
Фабер проворно вскарабкался по стене, обросшей ракушками, и принялся перекусывать упругие нити паутины. Через мгновенье окно было свободно и Айрис с Дэльфом выбрались наружу.
— Фабер, ты просто молодец! — воскликнула русалочка.
Краб покраснел от удовольствия и скромно потупился.
— Это все Рафли придумала. — сказал он. — Я без нее ничего не смог бы сделать.
— Спасибо тебе, Рафли! — улыбнулся Дэльф. — Извини меня за то, что я о тебе плохо думал…
— Ладно, ладно… — прервала его мурена. — Потом поговорим, а сейчас нужно удирать, пока акула не вернулась!
Айрис погладила Рафли и Фабера.
— Друзья, мы с Дэльфом отправляемся в дальний путь, чтобы узнать, как выручить Глэдис. А вы, до нашего возвращения, спрячьтесь где-нибудь и следите за Даркусом.
— Хорошо! — дружно согласились краб и мурена.
Айрис и Дэльф попрощались с ними и быстро поплыли, удаляясь от дворца колдуна. Вскоре они скрылись из виду.
Фабер с грустью помахал им вслед клешней и поспешил за Рафли, которая уже направилась в сторону скал, чтобы спрятаться там в одной из многочисленных расщелин.
Через минуту никого не осталось у окошка. Лишь нити паутины слегка колыхались вдоль стен мрачного дворца, да гнилушки слабо мерцали, освещая пустую комнату.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ДРИМЛАНДИЮ
Дэльф и Айрис плыли вдоль подводных скал, стараясь находиться в их тени. Несколько раз они видели встревоженных обитателей Затонувшего города, которые целыми семьями покидали родные края. Они устремлялись на поиски новых, пусть еще не обжитых, но зато спокойных мест. Многие из них с испугом поглядывали в сторону дворца Даркуса.
Айрис хотела окликнуть друзей и подбодрить их. Но она понимала, что этого делать нельзя, потому что кругом шныряют шпионы колдуна.
Неподалеку медленно проплыла большая акула, внимательно глядя по сторонам холодными злыми глазами. Русалочка с Дэльфом едва успели спрятаться за выступом скалы. Когда хищница скрылась, друзья выбрались из укрытия и, миновав Затонувший город, направились в сторону Великого океана.
Постепенно знакомые места все реже и реже попадались на их пути, а вскоре и вовсе исчезли. Айрис и Дэльф; с изумлением разглядывали невиданные красоты океанских глубин.
Огромные красные, оранжевые и пурпурные морские звезды лениво ползали по песчаному дну. Какие-то лохматые рыбы, больше похожие на водоросли, чем на рыб, шныряли вдоль глубокой и мрачной впадины. Русалочка и Дэльф подплыли к самому краю и заглянули вниз. Там было совершенно темно. Казалось, даже сама вода во впадине застыла без движения. Ничто не шевелилось в этом царстве тьмы и безмолвия.
Внезапно, в глубине вспыхнули два желтых глаза и, не мигая, уставились на друзей. Сначала показалось, что эти глаза совсем рядом, но потом Айрис поняла, что они находятся на дне впадины. Русалочка содрогнулась, представив себе каких размеров должно быть существо, которому принадлежали такие большие глаза.
Она ухватила любопытного дельфиненка за плавник и оттащила от края впадины.
— Кто это там, в глубине? — испуганно спросил Дэльф.
— Не знаю… — пробормотала Айрис. — Но, честно говоря, мне и не хочется это знать…
— Да и мне тоже. — согласился Дэльф.
Они быстро поплыли дальше.
Большие океанские крабы таращили на них глаза, угрожающе шевеля шипастыми клешнями. Разноцветные яркие рыбы сновали среди обросших фиолетовыми водорослями камней. Причудливые актинии раскрыли огненно-рыже, в золотистую крапинку короны, похожие на чудесные цветы.
Вдруг, откуда ни возьмись, появилась каракатица. Она выскочила из-за скалы и чуть не столкнулась с Дэльфом. От испуга каракатица выпустила густое чернильное облако и, собрав щупальца в один пучок, метнулась в сторону.
Дельфиненок бросился было за ней в погоню, но Айрис его остановила.
— Дэльф, как тебе не стыдно?! Напугал бедную каракатицу.
— Я только хотел с ней немного поиграть. — принялся оправдываться шалун.
— Ну вот, нашел время! — упрекнула его русалочка. — Разве ты забыл куда и зачем мы плывем?
Дэльфу стало стыдно и он сокрушенно вздохнул:
— Я больше не буду…
Внезапно их накрыла большая тень. Айрис взглянула наверх и удивленно воскликнула:
— Ой, Дэльф, посмотри!
Прямо над ними, по поверхности океана, проплывало какое-то громадное длинное существо. Оно сильно шумело, а иногда даже громко гудело.
— Кто это? — испугалась Айрис.
Дэльф рассмеялся.
— Не кто, а что. — ответил он. — Это корабль.
— Возле нашего замка тоже есть корабль, но ведь он не шумит и не гудит.
— Это потому, что он давным-давно затонул. А этот корабль плавает по морям и океанам. Им управляют люди.
— Люди… — задумчиво повторила русалочка. — Интересно, как они живут там, в верхнем мире? Нужно будет, как-нибудь потом, разузнать о них у тетушки Канди.
Айрис и Дэльф плыли дальше и дальше. Все вокруг было не таким, как в Жемчужном море. Попадались такие большие крабы, что их панцирь мог бы вполне сойти за небольшой домик. А водоросли были пышные и яркие, словно собрали в себе все цвета радуги.
Однажды друзьям повстречался огромный плоский скат. Узнав о том, что русалочка и дельфин направляются в Дримландию, он любезно предложил им свою помощь:
— Забирайтесь ко мне на спину. Я плыву к Большому вулкану. Там каждый год в это время собираются скаты со всех морей, чтобы поделиться новостями или подыскать себе друга. Я довезу вас до вулкана, а оттуда до Дримландии — полдня пути.
Айрис и Дэльф с благодарностью приняли предложение. Они удобно расположились на широкой спине необыкновенной рыбы.
Если бы в этот момент кто-нибудь мог видеть их, то это было бы удивительное зрелище.
Казалось, что русалочка и дельфин плывут на живом ковре-самолете, с любопытством рассматривая волшебный мир океанских глубин.
Сначала они пересекли широкую равнину, покрытую волнистыми песчаными барханами. Лишь редкие водоросли кое-где робко поднимались со дна и тянули свои ветви к поверхности моря, Мелкие пестрые рыбешки резвились, догоняя друг друга, мешая дремать старой ворчливой камбале, которая зарылась в песок по самые глаза. Морские коньки небольшой стайкой прошмыгнули мимо, спеша куда-то по своим делам.
За песчаной равниной раскинулись густые подводные джунгли, посреди которых виднелся затонувший белоснежный город. Стройные колонны держали на себе ажурные крыши, украшенные фигурками бронзовых драконов. Загадочные и прекрасные скульптуры, поросшие водорослями, словно стражи, охраняли покой древнего города.
Когда друзья миновали джунгли и очутились над уютной долиной, их глазам предстало великолепное зрелище.
Вся поверхность внизу была покрыта чудесными светящимися цветами, которые мягко покачивались в такт медленной мелодии. Среди этих цветов нежились скаты различных размеров и окраски. С противоположной стороны долины возвышался могучий вулкан с плоской вершиной, посреди которой, в углублении, ворочалась багровая лава. Вода над вершиной кипела и бурлила.
— Вот это и есть Большой вулкан. — сказал скат, опускаясь в долину. — А это местечко называется Долиной счастья.
— Как здесь красиво! — восхитилась Айрис. — Жаль, что мы не можем задержаться…
— Ничего, мы еще вернемся сюда вместе с Глэдис! — Дэльф озорно подмигнул Айрис. — Вот тогда и повеселимся вволю, а то и настоящий концерт можем устроить.
— А вы умеете петь песни? — поинтересовался скат.
— Еще бы! — воскликнул дельфиненок. — Айрис и Глэдис у нас, в Жемчужном море, самые лучшие мастерицы по части песен. Когда они начинают петь, то все соседи собираются, чтобы послушать.
— Это правда? — удивился скат.
Русалочка смущенно улыбнулась и погрозила пальчиком своему другу.
— Дэльф немножко преувеличивает, но петь мы умеем.
— Это хорошо! — одобрил скат. — Может быть и в самом деле вы когда-нибудь споете для нас. Мы, скаты, очень любим песни, хотя сами петь не умеем.
— Обязательно споем для вас, вот только сначала выручим Глэдис.
Айрис и Дэльф поблагодарили ската за помощь, попрощались с ним и отправились дальше.
Вскоре Долина счастья осталась позади. Внизу простиралось неровное, покрытое какими-то причудливыми буграми, дно океана. Густые водоросли покачивались в струях подводных течений.
— Ой, Дэльф, посмотри — что это там?
Русалочка протянула руку в направлении пещеры, появившейся у них на пути. Прямо перед входом висело что-то яркое и светящееся. Оно напоминало светлячка необыкновенной красоты. Айрис, словно зачарованная, медленно направилась к пещере.
— Ну вот, — недовольно проворчал Дэльф. — Меня отчитывала, а сама решила со светлячком поиграться.
Русалочка приблизилась уже почти к самому входу, и тут дельфиненок с ужасом увидел по краям пещеры острые хищные зубы. Не раздумывая, он бросился к Айрис и оттолкнул ее от входа. В то же мгновение края пещеры с лязгом сомкнулись и на друзей глянули два голодных глаза.
— Спасайся! — выдохнул Дэльф.
Вместе с Айрис они припустили наутек и остановились лишь тогда, когда зубастая пещера и чудесный светлячок скрылись из виду.
— Ну и ну! — русалочка испуганно оглянулась. — Что это было?
— Это лягва-рыболов. — Дэльф сердито нахмурился. — Как же я сразу не догадался?! Старшие братья рассказывали о нем, но я сам никогда раньше его не видел.
— Кого его?
— Да лягву-рыболова…
— А кто он? Я никогда о нем не слышала.
Дэльф с тревогой посмотрел назад, а затем рассказал все, что знал об этом чудище:
— Лягва-рыболов — это большая хищная рыбина. У нее есть еще одно название — рыба-черт. У лягвы между глаз растет тонкий и длинный усик, которыи свисает прямо перед зубастой пастью этой хищницы. На конце усика находится светящаяся приманка для того, чтобы привлекать любопытных обитателей моря. Лягва ложится на дно, открывает пасть и поджидает неосторожных рыбок. Это просто чудо, что нам удалось спастись!
— Ах, как хорошо у нас в Жемчужном море. — вздохнула Айрис. — Нет никаких чудовищ и опасностей. Нам бы еще избавиться от Даркуса
и его прислужников!
— Вот именно! — подхватил Дэльф. — Только для этого нужно не вздыхать, сидя на месте, а спешить в Дримландию!
— Ты прав. — согласилась русалочка.
Больше нигде не задерживаясь, друзья поплыли вперед. Вскоре перед ними появилось туманное сияние, словно полупрозрачная стена встала на пути.
— Это, наверное, стена невидимости, о которой говорила тетушка Канди… — предположила Айрис.
— Какая же это стена невидимости, если мы ее видим? — не согласился Дэльф.
— Но ведь мы находимся под водой, а в верхнем мире ее, наверное, не видно. К тому же эта стена только для людей. Она скрывает от них Дримландию.
— А вот мы сейчас проверим…
Дельфиненок направился к поверхности океана. Айрис последовала за ним.
Вынырнув и отфыркавшись, Дэльф завертелся на месте, оглядываясь вокруг.
— Ты была права! — воскликнул он. — Никакой стены здесь не видно. Но и Дримландии тоже нет.
— Давай поплывем вперед, а там будет видно. — предложила русалочка.
Она взмахнула плавником и… исчезла.
— Где ты, Айрис? — растерялся дельфиненок.
— Я здесь! Плыви вперед. — раздался веселый голосок из ниоткуда.
Дэльф рванулся на голос. Словно вспышка сверкнула перед глазами, и он увидел Айрис, которая смеялась, глядя на него. Но самое невероятное — это чудесный цветущий берег, который был совсем рядом.
— Ой, Дэльф, какой у тебя был смешной и растерянный вид! — всплеснула ладошками Айрис.
— Еще бы! Вот если бы рядом с тобой кто-нибудь внезапно исчез, — что бы ты делала?
— Ну ладно, ладно… не сердись. — примирительно произнесла русалочка. — Лучше посмотри вперед. Это же Дримландия!
Мягко накатываясь на берег, пенные волны ласкали цветные сверкающие камешки, разбросанные по песку. Чуть левее, окруженный пышными пальмами, стоял древний город. Высокие белостенные дома с башенками и куполами гордо возвышались над пристанью. Широкие мраморные ступени поднимались прямо из воды и вели к центральной площади города.
— Я кажется знаю, как называется этот город… — восторженно прошептала Айрис. — Это Южные Ворота!
— А кто здесь живет? — Дэльф с любопытством рассматривал красивые дома. — Что-то я никого на улицах не вижу.
— Сейчас в этом городе никто не живет, а раньше он был столицей Дримландии. В нем жили волшебники.
— Откуда ты знаешь? — дельфиненок удивленно оглянулся на русалочку.
— Тетушка Канди рассказывала.
— Что-то я не припомню такого.
— Если бы ты внимательно слушал, то и сам вспомнил бы об этом.
— Ну ладно, — недовольно проворчал Дэльф. — Куда же нам дальше плыть?
— Нужно повернуть вправо от города и плыть вдоль берега. Так мы попадем в Лазурный залив.
— А потом?
— Потом мы отыщем Берег русалок, найдем бабушку Клэвис, и она расскажет нам что случилось с Глэдис и как ей помочь.
Друзья поплыли вдоль берега. Вскоре им повстречались дельфины, резвившиеся в волнах прибоя. Узнав откуда и зачем прибыли Айрис и Дэльф, они вызвались проводить их прямо к старой русалке. С шутками и смехом, компания направилась к Лазурному заливу.
Старая черепаха замолкла и внимательно посмотрела мне в глаза.
— О чем это вы, молодой человек, задумались? — заботливо поинтересовалась она.
— Я думаю, что пока Айрис и Дэльф в Дримландии, не известно, что происходит в Жемчужном море. Конечно, Даркус хитростью и обманом заманил в ловушку русалочку Глэдис. Но ведь она была очень доброя и нежная. Мне кажется, что ее сердце не могло вот так, сразу, без сопротивления, покориться злой воле колдуна!
— Вы так думаете? — лукаво прищурилась тетушка Канди. — Что ж, вы угадали!
— Может быть, вы расскажете мне о том, что происходило во дворце Даркуса, пока отсутствовали Айрис и Дэльф? — взмолился я. — Мне так интересно узнать, чем занималась Глэдис. А еще хотелось бы узнать: куда подевались Фабер и Рафли. Не может быть, чтобы они просто спрятались и не пытались помочь русалочке.
— Конечно же, они не сидели, сложив руки. — тетушка Канди запнулась на мгновенье, а затем поправилась. — Я хотела сказать: не сидели, сложив клешни… хотя, это относится к Фаберу. А Рафли не сидела, сложив… м-да… зубы что-ли. Словом, они не бездействовали.
КАМЕННЫЙ ИСТУКАН
Во дворце колдуна царил полумрак. Мрачные залы были большими и неуютными. Холодные течения омывали угрюмые комнаты. Морские змеи охраняли все двери внутри дворца и внимательно следили за русалочкой, которая с безразличным высокомерием прогуливалась по залам. Ехидная рыба-прилипала неотступно следовала за ней, выполняя тайный приказ своего хозяина: наблюдать за русалочкой и обо всем докладывать Даркусу.
Прилипала услужливо распахнула двери в большой зал, где стоял трон колдуна.
— Прошу вас, моя прекрасная госпожа! В этом зале вы можете отдохнуть и полюбоваться на себя в зеркале.
Глэдис презрительно сморщилась. За то время, что она находилась во дворце Даркуса, рыба-прилипала ужасно надоела ей своей услужливостью. Русалочка подплыла к большому зеркалу, что находилось меж двух черных колонн. Она принялась рассматривать свое отражение.
— Красавица! Прелестница! — тут же засуетилась прилипала. — Не желаете ли, моя госпожа, отведать чего-нибудь вкусненького? Могу предложить вам свежих устриц. А может быть приказать наловить молоденьких крабиков или еще чего-нибудь?
Глэдис зло улыбнулась и, повернувшись к прилипале, с угрозой произнесла:
— Если ты сейчас же не оставишь меня в покое и не прекратишь надоедать своей болтовней, то я прикажу зашить тебе рот и выгнать за пределы Жемчужного моря!
Рыба-прилипала в ужасе выпучила глаза, что-то пискнула и мгновенно выскочила за дверь, оставив русалочку в одиночестве.
Глэдис неспеша направилась вдоль стен, разглядывая непонятные надписи и всевозможные чудные вещицы из дальних морей. Двигаясь по кругу, она вскоре приблизилась к трону Даркуса, рядом с которым стоял грубый серый истукан из камня. Русалочка положила на него руку и капризно пробормотала:
— Ну и урод!
Может померещилось ей, а может и нет, но истукан буд-то бы вздрогнул. Глэдис отдернула руку и внимательно оглядела его со всех сторон. Неожиданно она обнаружила, что хотя истукан и каменный, но глаза у него самые что ни на есть настоящие и живые. Они с болью и горечью смотрели на русалочку.
— Да ты не такой простой, как я думала… — Глэдис снова прикоснулась к истукану и почувствовала, как по нему пробекала легкая дрожь.
— Кто ты? — спросила она.
Казалось, каменные губы истукана откроются и он ответит. Но время шло, а он оставался безмолвным.
— Нет, наверное мне показалось…
Глэдис отвернулась и выплыла из зала. Тотчас из дальнего темного угла появилась Шэдоу. Она подползла к истукану и злобно зашипела:
— Чего свои гляделки вытаращил?! Говорила я хозяину: нельзя было тебе глаза оставлять! Надо было их тоже каменными сделать. А на эту русалочку и пялиться нечего. Ее сам хозяин — Даркус выбрал себе в жены! Через две недели свадьба. Вот когда мы заживем! Все Жемчужное море будет нашим! А потом и за остальные моря примемся.
Змея зыркнула вокруг, заслышав приближающиеся голоса, и проворно юркнула под трон колдуна.
Отворилась дверь и появился Даркус. Он подплыл к трону придерживая под руку Глэдис. Русалочка, надув губки, капризно сказала:
— Я хочу все знать про этого истукана!
— Но зачем это тебе, моя прелесть?
— Я не прелесть! — рассердилась Глэдис. — Во всяком случае не твоя!
— Пока — нет. — согласился колдун. — Но не забывай, что скоро наша свадьба!
— Подумаешь… — раздраженно дернула плечом русалочка. — Если ты не расскажешь мне историю каменного истукана, то я могу и передумать!
— Ну ладно, не сердись. — самодовольно ухмыльнулся Даркус. — Расскажу.
Он приблизился к истукану и с явным злорадством похлопал его по каменной голове. Затем колдун поудобней устроился на троне, почесал свой мясистые нос и начал говорить:
— Когда-то, когда я еще лишь начинал учиться колдовству, мне пришлось служить у короля Северного моря.
— Кем же ты служил? Небось королевским шутом?!
Глэдис рассмеялась, довольная своей шуткой. Но Даркус сердито сдвинул брови и прорычал:
— Как бы не так! Я был первым министром и управлял всем королевством. Все жители Северного моря подчинялись моим приказам.
— Даже король? — не удержалась Глэдис.
— Король был глупым. Я обманывал его и делал все, что хотел, а он верил мне. Но однажды он рассердился и выгнал меня из своего королевства.
— Интересно, по какой причине? наверное ты что-нибудь у него украл?
Даркус самодовольно расхохотался.
— Да, я украл у него почти все сокровища. Но когда он прогнал меня, я похитил его сына и превратил в каменного истукана. Теперь он вечно будет стоять возле моего трона и страдать, для этого я оставил ему живые глаза и сердце.
Глэдис хотела было рассмеяться вместе с колдуном, но внезапно почувствовала, как сердце сжалось у нее в груди от жалости к несчастному принцу.
Глаза каменного истукана были полны печали и тоски, казалось, слезы застыли в них жемчужинами.
Подчиняясь какому-то неясному желанию, русалочка протянула руку и погладила истукана. Заметив это движение, Даркус вскочил с трона, схватил Глэдис за руку и отшвырнул в сторону.
— Я запрещаю тебе прикасаться к нему! — прорычал он, угрожающе наклонившись над русалочкой. — До дня нашел свадьбы ты не имеешь права быть в этом зале!
Глэдис возмущенно воскликнула:
— Ты не можешь мне приказывать, потому что не имеешь власти над русалочками!
— Колдун зловеще улыбнулся.
— Да, я не имею власти над русалочками. Но ты — это особый случай. Ты уже принадлежишь мне, хотя и не догадываешься об этом.
Даркус дважды хлопнул в ладони. Тотчас в зал ввалились два черных осьминога. Они замерли с выпученными глазами, ожидая приказаний своего господина.
— Возьмите ее и держите подальше от каменного истукана. Если хоть на минуту оставите ее без присмотра, я из вас пиявок сделаю!!!
Осьминоги задрожали от испуга и, схватив сопротивляющуюся русалочку, утащили. Когда за ними закрылась дверь, Даркус снова уселся на трон и озабоченно пробормотал:
— Если Глэдис пожалеет истукана и поцелует, то тогда исчезнут колдовские чары, и принц Корвелл вновь станет прекрасным юношей. Хорошо, что об этом никто, кроме меня, не знает.
Шэдоу, которая невольно услышала тайну своего господина, от ужаса чуть не упала в обморок и теперь боялась даже пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия.
Даркус подозрительно огляделся по сторонам, а затем отправился куда-то по своим черным колдовским делам.
Когда зал опустел, из-под трона выползла трясущаяся от страха Шэдоу. Она метнулась к окну и выскользнула из дворца.
ФАБЕР И РАФЛИ
С тех пор, как Айрис и Дэльф отправились в Дримландию, Фабер и Рафли постоянно наблюдали за дворцом колдуна. Они хотели проникнуть внутрь и разузнать о Глэдис.
Вот и на этот раз, затаившись среди камней, поросших водорослями, краб и мурена обсуждали очередной план. Внезапно, их внимание привлек шорох песка.
Из-за камня появилась запыхавшаяся Шэдоу. Она остановилась передохнуть, что-то испуганно бормоча. Змея была так озабоченна, что даже не заметила того, что разговаривает вслух сама с собой.
— Ой-ё-ёй… — сокрушалась она. — Зачем только я пряталась под троном повелителя?! Зачем яуслышала тайну каменного истукана?! Если Глэдис его поцелует, то он оживет! Тогда хозяин расвирепеет. А когда он в ярости, то никого не щадит! Нужно пока где-нибудь спрятаться, на всякий случай.
Шэдоу испуганно оглянулась в сторону дворца и быстро уползла к подводным скалам.
— Рафли, ты слышала, что бормотала Шэдоу? — шепотом спросил Фабер.
— Еще бы! — отозвалась мурена.
— Значит каменного истукана можно расколдовать?!
— Если Шэдоу говорила правду, то для этого нужно чтобы Глэдис поцеловала его. Но я, честно говоря, не очень-то верю этой змее.
Фабер задумчиво пошевелил усами, а затем решительно ответил:
— Нет, я не думаю, что она говорила неправду. Во-первых Шэдоу не знала, что мы ее слышим и думала, что никого рядом нет. А во- вторых, она сама была очень напугана, потому что случайно узнала одну из тайн Даркуса, о которай не догадывается никто.
— Да, похоже на это… — согласилась Рафли.
— Значит Даркус даже не подозревает о том, что кто-то может знать, как расколдовать истукана.
— Ну и что?
— А то, что мы должны проникнуть во дворец колдуна и сделать так, чтобы Глэдис поцеловала его.
— Кого, колдуна?! — ужаснулась мурена.
— Какого колдуна? — Фабер даже присел от неожиданности.
— Ну, Даркуса…
— Зачем?
— Я не знаю… ты же сам сказал…
— Что я сказал? — краб удивленно вытаращился на Рафли.
— Ты сказал, что нужно сделать так, чтобы Глэдис поцеловала Даркуса!
— Не говорил я этого! Я хочу чтобы Глэдис поцеловала каменного истукана.
— А… — мурена облегченно вздохнула. — Это другое дело. А зачем?
— Чтобы расколдовать принца.
— Зачем?
— Что ты заладила: «зачем», да «зачем»?! — вскричал от негодования Фабер. Но тут же притих и подозрительно покосившись на мурену, спросил:
— Рафли, ты действительно такая глупая, или только притворяешься?
Мурена обиженно засопела.
— Ладно, ладно… — Фабер примирительно поднял над собой клешни. — Я просто пошутил. Не сердись.
— Ничего себе шуточки! — проворчала Рафли. — В другое время я бы за такие шутки задала тебе жару. Ну, да ладно…
— Вот и хорошо. — успокоился Фабер. — Если мы расколдуем принца, то, может быть, он поможет нам справиться с Даркусом.
— Это ты хорошо придумал. — одобрила Рафли. — Но как же нам пробраться во дворец?
— Я знаю!
Мурена недоверчиво взглянула на Фабера.
— Как же?
— Неподалеку отсюда начинается расщелина, заросшая водорослями, которая доходит до боковой стены дворца. Если действовать скрытно и осторожно, то по ней можно незаметно подкрасться к нижнему окну.
— А потом что?
Краб развел клешни в стороны.
— Подождем, когда поблизости никого не будет, и залезем в окно.
— А если нас схватят? Ты же не знаешь, кто может быть внутри, за этим окном.
— Не знаю. — согласился Фабер. — Но придется рискнуть. Другой возможности у нас нет. Или, может быть, ты хочешь пробраться через главный ход?
— Нет, нет, — запротестовала Рафли. — Лучше через окно.
Сказано — сделано, друзья залезли в расщелину. Стараясь не задевать водоросли и не шуметь они поползли к дворцу.
Рафли, плавно изгибаясь, уверенно двигалась вперед, ни к чему не прикасаясь. Бедняга Фабер неуклюже следовал за ней. Он постоянно цеплялся за все клешнями. Даже собственные лапы мешали ему. Он путался в них, наступал на свои усы и ужасно измучился, пока добрался до стены дворца.
— Ну, что ты там возишься? — прошептала мурена.
— Да вот, запутался в собственных лапах… — виновато ответил Фабер.
— Поотращивал… — буркнула мурена. — Нужно было хвост и плавники отращивать. Эх, ты, консервная банка с усами!
— Сама ты… — разозлился было Фабер. Но в этот момент вверху промелькнула грозная тень сторожевой акулы, и друзья притихли.
Прошло некоторое время. Вокруг было тихо и спокойно.
— Как бы так незаметно вьглянуть наверх, чтобы узнать, что там творится? — шепотом поинтересовалась Рафли.
— Сейчас попробуем…
Фабер выдвинул глазки над краем расщелины, как перископ подводной лодки, и принялся вращать ими во все стороны, осматривая окрестности.
Поблизости не было видно ни одного прислужника Даркуса. Почти все они толпились у главного входа. Но, чуть левее того места, где притаились друзья, дремал ленивый толстый осьминог. Ему приказали охранять боковую стену дворца.
Осьминог удобно расположился на мшистом бугорке, привольно раскинув свои безобразные щупальцы. Он безмятежно посапывал, выпуская пузыри воздуха, которые серебристой цепочкой устремлялись вверх. Прислужник морского колдуна даже не мог себе представить, что кто-нибудь осмелится приблизиться к дворцу его могущественного господина.
— Вокруг никого нет. — зашептал Фабер, вернув глаза на место и повернувшись к мурене. — Только один пузатый осьминог, да и тот спит. Сейчас самое время забраться через окно внутрь дворца.
— Только тихонько, чтоб не разбудить осьминога. — согласилась Рафли. — Держись за меня покрепче.
Фабер вцепился клешнями в спинной плавник мурены. Она взмахнула хвостом и, мелькнув серой тенью, исчезла в пустом проеме темного окна.
Друзья очутились в большой неосвещенной комнате, посреди которой стояла широкая кровать. Ее спинки были украшены белыми и розовыми жемчужинами. Прекрасная узорчатая накидка из пушистых водорослей покрывала кровать от края до края.
— Ага, теперь понятно куда подевались жемчужины из подводных пещер! — пробормотал Фабер.
— Нашел время о жемчужинах говорить. — недовольно буркнула мурена. — Лучше думай: что дальше делать будем?
— А что тут думать?! Подождем, пока появится Глэдис, и поговорим с ней.
— Ну да, конечно. У тебя все так просто получается, как в сказке. А вдруг Глэдис будет не одна, а в сопровождении прислужников колдуна. Даже если она приплывет одна, то еще не известно: будет ли она рада нашему появлению?
— Это еще почему? — удивился Фабер.
— Ты же сам говорил, что Глздис сильно изменилась. А что если она позовет осьминогов, или даже самого Даркуса?
Фабер растерянно развел клешнями.
— То-то и оно. — Рафли внимательно огляделась по сторонам. — Действовать нужно осторожно. Лучше всего спрятаться под кроватью. Оттуда мы все увидим и услышим.
— А если… — попытался возразить краб. Но в этот момент за дверью послышались громкие приближающиеся голоса. Не сговариваясь, друзья бросились под кровать и затаились там, с тревогой наблюдая за происходящим.
Отворилась дверь и появилась русалочка. Она явно была очень сердита. Повернувшись к осьминогам, сопровождавшим ее, Глэдис подбоченилась и гневно произнесла:
— Никогда больше не смейте прикасаться ко мне своими мерзкими голодными щупальцами!
Она захлопнула дверь и опустилась на кровать. Какое-то время в комнате царила тишина. Фабер и Рафли боялись даже шелохнуться. Но вот, послышался печальный голос русалочки:
— Что со мной случилось? Почему я оказалась во дворце Даркуса? Где Айрис, Дэльф, где все мои друзья?
Фабер рванулся было из-под кровати, чтобы утешить Глэдис. Но мурена успела ухватить его за клешню своими цепкими зубами. Она цыкнула на краба и сделала страшные глаза.
— Ты сто, хоцес стобы нас поймали? — прошептала Рафли, не разжимая зубы. — Давай немноско подосдем…
Фабер подумал о том, что и в самом деле их могут поймать. Это было бы весьма некстати.
— Хорошо. — согласился он. — Только отпусти меня, а то сжала своими зубами, словно клещами.
Друзья старались не шуметь, но все же русалочка насторожилась. Она заглянула под кровать. Тотчас ее лицо вновь стало холодным и надменным. Уперев руки в бока, Глэдис грозно спросила:
— Как вы посмели проникнуть в мою комнату?! Немедленно выбирайтесь! Сейчас я позову стражу.
Русалочка повернулась к двери.
— Глэдис! Не делай этого! — воскликнул краб, вылезая из-под кровати.
Русалочка окинула его высокомерным взглядом и презрительно скривила губы.
— Кто ты такой, чтобы указывать мне?
— Но ведь это же я — твой друг Фабер!
— У меня нет друзей…
— А как же я, Дэльф, Айрис? — умоляюще произнес Фабер.
— Айрис… — словно эхо, задумчиво повторила Глэдис. — Я помню… но это было так давно…
— Почему давно?! — возмутился краб. — Ну и короткая же у тебя память!
Глэдис вздрогнула, словно просыпаясь. Глаза ее грозно сверкнули.
— Ах ты водяной таракан! Не твое дело — какая у меня память!
Она взмахнула руками.
Рафли, которая внимательно следила за разговором, выглядывая из-под края покрывала, мгновенно подскочила к русалочке. Она принялась юлить перед Глэдис, не давая ей хлопнуть в ладони.
— О, прекрасная госпожа, не спеши звать стражу! Мы твои верные слуги и пробрались сюда тайком лишь с одной целью: помочь тебе наша владычица!
— Что ты мелешь, Рафли?! — возмутился Фабер. — Какие слуги, какая госпожа? Если Глэдис так зазналась, то пусть зовет своих осьминогов!
Краб принял гордую позу, скрестив на груди клешни. Продолжая кружить перед русалочкой, Рафли заговорщически подмигнула Фаберу и снова обратилась к Глэдис.
— Госпожа, не обращай внимания на его слова. Он очень расстроился, когда узнал, что за тобой во дворце следят. Из-за этого бедняга Фабер даже рассудок потерял!
Краб возмущенно фыркнул, но благоразумно промолчал.
— Это правда? — недоверчиво спросила его русалочка.
— Ну… да, конечно. — неохотно проворчал Фабер.
— Тогда — другое дело. — Глэдис вернулась на кровать и капризно заявила:
— Тут кругом одни прислужники Даркуса, а у меня своих слуг нет.
— Вот и хорошо! — засуетилась Рафли. — Теперь мы будем твоими верными слугами, госпожа. Мы сделаем все, что ты прикажешь!
— В таком случае вы должны мне помочь пробраться в тронный зал, когда там не будет Даркуса.
— А зачем это тебе, госпожа?
— Я хочу узнать: почему мне запрещено прикасаться к каменному истукану?
Рафли и Фабер многозначительно переглянулись. Краб с явным удовлетворением потер клешни и одобрительно хмыкнул.
— Не беспокойся, госпожа! Мы поможем тебе. — сказал он. — Отдыхай и ни о чем не тревожься. А мы пока придумаем, как нам все устроить.
— Хорошо. — ответила Глэдис и, зевнув, добавила: — Только не шумите, а то я и в самом деле что-то устала.
Русалочка опустилась на постель и тут же уснула. Фабер и Рафли заботливо накрыли ее покрывалом, а сами, забрались под кровать, чтобы посовещаться и решить, что им делать дальше.
— Послушайте, тетушка Канди, — прервал я рассказ старой черепахи. — Что-то я не совсем пойму: то Глэдис становится злой, то снова хорошей, но опять не на долго. В чем здесь дело?
Тетушка Канди лукаво улыбнулась.
— Что ж тут непонятного, молодой человек? Все очень просто. Глэдис была хорошей русалочкой с добрым и нежным сердцем. Колдовское ожерелье из черных жемчужин, что висело у нее на шее, не смогло полностью покорить Глэдис. Поэтому она и вела себя так странно.
— Но ведь это не могло продолжаться долго. Вы сами сказали, что за две недели это ожерелье должно было окончательно подчинить русалочку злой воле морского колдуна. А ведь время шло.
— Да, время шло. — согласилась черепаха. — До назначенной через две недели свадьбы, остался всего лишь один день…
Я схватился за голову.
— Какой ужас! Неужели бедняжка Глэдис стала женой отвратительного Даркуса?
Тетушка Канди зажмурила глазки, покачала головой и ворчливо заметила:
— Эх, молодежь! Всегда-то вы спешите. Во-первых: до свадьбы оставался все-таки целый день. А за день может многое случиться. Во-вторых: вы наверное забыли, что Айрис и Дэльф отправились к берегам Дримландии, чтобы узнать, что произошло с Глэдис и как ей помочь.
— Что же они узнали? — воскликнул я.
— Экий вы нетерпеливый? — усмехнулась старая черепаха. — Вы, молодой человек, не спешите. Я все расскажу по-порядку.
И тетушка Канди поведала о том, что узнали Айрис и Дэльф у старой русалки — бабушки Клэвис. Слушая черепаху, я забывал где нахожусь. Мне казалось, что я погружаюсь в морские глубины. Со всех сторон меня окружали разноцветные водоросли и чудесные подводные цветы необыкновенной красоты. Всевозможные пестрые рыбки весело кружились вокруг, а черные пузатые осьминоги пытались поймать меня своими толстыми щупальцами. Я удирал от хищных акул и катался верхом на дружелюбных резвых дельфинах. Словом, я так увлекся, что мне уже казалось, будто бы я сам стал участником этих чудесных и невероятных, сказочных событий, происходивших в глубинах морей, там, где еще не побывал ни один человек.
БАБУШКА КЛЭВИС
Веселая компания дельфинов провела Айрис и Дэльфа до самого Берега русалок, рассказывая им по дороге о Дримландии и сказочных народах, которые живут в этой волшебной стране.
Когда на мелководье отыскали бабушку Клэвис, Айрис и Дэльф простились с новыми друзьями и поспешили к старой русалке.
Узнав о том, кто они и откуда, добродушная пухленькая бабушка Клэвис тревожно всплеснула руками:
— Ох, беда-то какая! Слышала я об этом колдуне Даркусе всякие нехорошие вести. Но как же он смог подчинить своей черной воле Глэдис? Ведь всем известно, что колдуны не властны над нами, русалочками. Тут есть какая-то тайна…
Старая русалка на мгновенье задумалась, а затем взмахнула рукой, приглашая гостей следовать за ней.
— Плывите за мной! Сейчас мы попытаемся разузнать все при помощи волшебной розовой жемчужины. Вообще-то я стараюсь ее часто не тревожить, но тут случай особый…
Вскоре впереди появился огромный камень, обросший густыми бурыми водорослями. У самого его основания темнел вход в небольшую пещерку.
Бабушка Клэвис подплыла ко входу и, несмотря на свою полноту, проворно забралась внутрь. Айрис и Дэльф последовали за ней.
Пещерка оказалась хоть и маленькой, но довольно уютной, чистенькой и светлой. Посреди нее, на песчаном полу, стояла очень большая жемчужная раковина. Таких больших раковин Айрис и Дэльф никогда раньше не видели. Ее створки были приоткрыты. Между ними медленно колыхалась полупрозрачная мантия, скрывающая внутреннюю часть раковины.
Бабушка Клэвис бережно приподняла мантию, и друзья замерли от восхищения.
— Вот это — да! — только и смог сказать изумленный Дэльф.
Жемчужина была не просто большая. Она была огромная, величиной с арбуз и мягко светилась розовым светом.
Айрис и Дэльф, словно зачарованные, с восхищением смотрели на жемчужину и не могли оторвать взгляд. Бледные сполохи плавными волнами разливались по пещере, делая ее загадочной и таинственной.
Заметив с каким восхищением друзья разглядывают розовую красавицу, бабушка Клэвис гордо произнесла:
— О, эта волшебная жемчужина очень древняя. С тех пор, как существует Дримландия, за ней ухаживает русалочка, специально выбранная советом.
— А это правда, что с помощью этой жемчужины можно узнать все на свете? — поинтересовался любопытный Дэльф.
Бабушка Клэвис пожала плечами.
— Я не знаю наверняка. — ответила она. — Но до сих пор еще ни разу не было, чтобы жемчужина не показала то, о чем ее просят.
Старая русалка бережно подняла мантию и откинула ее на верхнюю створку раковины, полностью открыв волшебную жемчужину.
— Теперь смотрите внимательно и думайте только о том, что вы хотите узнать. — шепнула бабушка Клэвис, словно боялась спугнуть игру волшебных красок на стенах пещеры.
Айрис и Дэльф сосредоточились, глядя на жемчужину. Постепенно они перестали замечать все, что было вокруг них. Казалось, что розовая жемчужина начала расти и приближаться. В глубине ее появились какие-то неясные тени, которые становились все более отчетливыми. Наконец друзья узнали очертания Кораллового замка. Они увидели Даркуса, превращающегося в несчастного старика. Затем жемчужина показала, как он обманом и хитростью вынудил Глэдис одеть колдовское ожерелье. Вот Глэдис под руку с Даркусом плывут по мрачным коридорам зловещего дворца. На мгновенье мелькнули Фабер и Рафли, которые испуганно прижавшись друг к другу, прятались под какой-то кроватью.
Видение задрожало и исчезло. Айрис и Дэльф вздрогнули, словно очнувшись ото сна, и с тревожным ожиданием посмотрели на бабушку Клэвис.
Русалка, нахмурившись, о чем-то думала. Наконец она вздохнула.
— Теперь понятно, почему Даркус смог подчинить себе Глэдис…
— Почему? — дружно воскликнули русалочка и дельфин.
— Потому что она добровольно одела ожерелье из черных жемчужин. Если бы колдун силой одел его на шею Глэдис, то это ему не помогло бы.
Бабушка Клэвис огорченно махнула рукой и повторила:
— Но она сама одела его…
Дэльф нетерпеливо фыркнул.
— Подумаешь, тоже мне проблема! Всего-навсего нужно разорвать это проклятое ожерелье и колдовство исчезнет!
— Погоди… — остановила его старая русалка. — Не все так просто, как тебе кажется. Разорвать колдовское ожерелье не под силу даже могучим великанам, живущим у нас в Дримландии.
— Что же нам делать? — Айрис была в отчаяньи.
— Для того, чтобы одолеть колдовство, необходимо все о нем знать. Я вроде бы слышала кое-что об ожерелье из черных жемчужин. Нужно побеседовать с нашими самыми мудрыми русалками. Может быть, они тоже что-нибудь припомнят.
Бабушка Клэвис накрыла волшебную жемчужину мантией и, поманив Айрис иДэльфа за собой, направилась к выходу из пещеры.
Когда друзья поднялись на поверхность, старая русалка предложила им отдохнуть с дороги.
— А я пока созову всех русалок. Может быть, мы все вместе что-нибудь придумаем.
Она отправилась собирать подружек, а Дэльф и Айрис, покачиваясь на ласковых волнах, словно в гамаке, с интересом рассматривали берега чудесной страны.
На противоположном берегу виднелись густые заросли ярко цветущих кустарников. Сразу за ними поднимался лес высоких и гордых деревьев с серебристыми листьями.
Айрис и Дэльф никогда прежде не видели земных лесов, которые были вовсе не похожи на подводный лес возле Кораллового замка.
За серебристым лесом возвышались могучие горы с белоснежными вершинами, за которые цеплялись пушистые облака. С берега доносились голоса жителей Дримландии. Кто-то запел веселую песню о жарком солнце, о синем небе и прохладе чистого ручейка.
— Какая красивая песня… — задумчиво промолвила русалочка.
— Да, нужно признать, что и на земле тоже умеют петь. — поддержал ее Дэльф. — Интересно, как они тут живут?
В это время возвратилась запыхавшаяся бабушка Клэвис. Она была очень встревожена.
— Неважные наши дела! — воскликнула русалка, едва приблизившись к друзьям. — Я узнала о черном ожерелье.
— Что же вы узнали? — спросила Айрис.
— А вот что. Ожерелье из черных жемчужин сделал не Даркус. Ему такое могучее колдовство не под силу. Когда-то, давным-давно, когда еще Дримландия была совсем юной, объявился в нашем Великом океане злой колдун Спайк. Он был могущественный и коварный. Многих погубил Спайк своей хитростью и колдовством. Никто не мог противостоять ему. В глубоких и мрачных ущельях на дне океана, Спайк собирал черные жемчужины. Он забирался в такие заброшенные и зловещие места, куда даже акулы боятся заплывать. Когда собралось достаточное колличество жемчужин, Спайк соединил их нитью колдовских заклинаний. Эту нить невозможно разорвать никакими силами. Ожерелье обладает могучей колдовской магией.
Отчаявшиеся жители океана обратились за помощью к волшебникам Дримландии. После долгой и тяжелой битвы волшебники победили. Спайк сгинул без следа, а колдовское ожерелье куда-то исчезло. Собственно говоря, его никто не искал, да и зачем? И вот теперь ожерелье вновь появилось. Правда его новый хозяин не чета прежнему. Но ожерелье придает ему силы.
— Значит мы ничем не можем помочь Глэдис? — Айрис с мольбой смотрела на старую русалку.
Бабушка Клэвис на мгновенье смутилась, но, взглянув на притихших в ожидании друзей, решительно сказала:
— Есть одна возможность, правда очень маленькая…
— Ура-а-а!- обрадовался Дэльф. — Я так и знал, что есть способ победить Даркуса.
— Не спеши радоваться. — остановила его русалка. -Это очень опасно! Вам придется совершить то, что еще никому не удавалось…
Айрис и Дэльф настороженно притихли.
— Что же нам нужно делать? — несмело спросил дельфиненок.
— Необходимо достать голубую раковину. Лишь с ее помощью можно разрезать колдовскую нить, соединяющую черные хемчужины.
— Где же ее достать?
— Голубые раковины водятся только в Бездонном ущелье. Это единственное место в океане, где их можно найти.
— Что же тут опасного? — удивился Дэльф. — Подумаешь! только-то и всего, что нужно нырнуть в это ущелье и достать голубую раковину.
Бабушка Клэвис внимательно посмотрела на друзей и спросила:
— Вы что, ничего не знаете о Бездонном ущелье?
— Нет. — Айрис недоуменно пожала плечами, а Дэльф добавил:
— Мы даже ничего не слышали о нем. А что там особенного?
Старая русалка тревожно зашептала, словно боялась что ее кто-нибудь может услышать:
— Это ущелье народится в самом глубоком месте Великого океана. Говорят, если в Бездонное ущелье бросить камень, то он будет медленно погружаться тысячу лет, но так и не достигнет дна.
— А как же тогда достать голубую раковину? — возмутился Дэльф.
— Раковины растут на боковых стенах ущелья и достать их было бы несложно, если бы не Страж.
— Какой страж?
— Страж Бездонного ущелья — гигантский древний морской змей!
Русалочка и дельфиненок испуганно поежились. Они одновременно вспомнили желтые глаза, которые смотрели на них из мрачной впадины.
— Бабушка Клэвис, — обратилась к старой русалке Айрис. — Может быть, есть какой-нибудь другой способ уничтожить колдовское ожерелье?
— Нет.
Дельфиненок огорченно вздохнул.
— Ну что ж, значит придется нырять в Бездонное ущелье… — сказал он. — А где хоть оно находится?
— На самом краю океана, недалеко от вашего Жемчужного моря.
Айрис и Дэльф переглянулись.
— Значит мы уже видели Стража. — сказала русалочка.
— Когда? — удивилась бабушка Клэвис.
— Когда плыли в Дримландию, мы заметили глубокую темную впадину и решили в нее заглянуть…
— А оттуда на нас уставились огромные глазищи! — подхватил Дэльф. — Просто ужас! У меня до сих пор от страха плавники дрожат.
Старая русалка сочувственно покачала головой.
— Вот видите, я же вам говорила, что это очень опасно!
Айрис задумчиво ерошила волосы. Дэльф нетерпеливо пыхтел, поглядывая на подругу. Он уж и вовсе решился было что-то сказать, но в этот момент заговорила Айрис.
— Да… со Стражем нам не справиться. Но, быть может, мы сумеем незаметно проникнуть в ущелье и взять одну голубую раковину?
— Конечно одну, только одну. — обрадованно воскликнул Дэльф. — Зачем много? Нам для дела и одной хватит, даже самой маленькой. Не две, не три, а только одна маленькая такая, голубенькая раковинка…
Дэльф тараторил без остановки. Бабушка Клэвис и Айрис удивленно смотрели на него, ничего не понимая. Айрис подозрительно прищурилась и спросила:
— Дэльф, ты что, струсил?
— Кто? Я?!- возмутился дельфиненок, но тут же виновато опустил глаза.
— Не смущайся, я тоже боюсь. Но у нас нет другой возможности помочь Глэдис и лишить Даркуса колдовской силы.
Дэльф с благодарностью посмотрел на русалочку.
— Значит нужно отправляться…
Бабушка Клэвис всплеснула руками.
— Ох, чуть не забыла! Вам необходимо спешить, потому что через день ожерелье полностью овладеет сердцем Глэдис, и тогда вы уже не сможете ей помочь, даже если уничтожите само ожерелье.
— Но мы не не успеем! — отчаянно воскликнули друзья.
— Не волнуйтесь. — успокоила их старая русалка. — Мы попросим помочь кита Баррела. Он мигом домчит вас до Бездонного ущелья, а потом и до Кораллового замка.
На том и порешили. Бабушка Клэвис вызвала Баррела и все ему рассказала.
— Что ж тут говорить. — добродушно проворчал кит. — Все морские жители должны помогать друг-другу.
Он подмигнул Айрис и добавил:
— А особенно — хорошеньким русалочкам!
Айрис и Дэльф последний раз окинули взглядом берега Дримландии. Попрощавшись с доброй бабушкой Клэвис, они приготовились в путь. Русалочка крепко держалась за спинной плавник кита. Дельфиненок ухватился за него зубами.
— Ну, поехали! — прогудел Баррел, совсем как пароход, и начал набирать ход, вспенивая воду могучим хвостом.
Все быстрее и быстрее удалялась от друзей чудесная Дримландия. Снова перед глазами сверкнула вспышка, и волшебная страна исчезла за стеной невидимости.
ГЛЭДИС И КАМЕННЫЙ ИСТУКАН
Фабер и Рафли долго спорили, сидя под кроватью, о том, как сделать так, чтобы Глэдис могла незаметно пробраться в тронный зал.
Все это время русалочка спала. Она что-то говорила во сне, тревожно вздрагивая и поворачиваясь с боку на бок.
— Бедняжка! Ей сейчас так тяжело… — сочувственно вздохнула Рафли.
— Да… — согласился Фабер. — Одна надежда на Айрис и Дэльфа. Добрались ли они до Дримландии?
— Я думаю, что скоро все станет известно. А пока, будем вести себя так, словно мы и в самом деле слуги.
Глэдис открыла глаза и с недоумением осмотрелась. Видно колдовское ожерелье потеряло над ней власть во время сна. Но как только русалочка проснулась, оно тотчас снова подчинило ее своей злой воле. Нежные черты лица Глэдис начали грубеть, и через минуту она уже смотрела на краба и мурену надменным властным взглядом.
— Ну что, вы придумали, как мне попасть в тронный зал? — высокомерно спросила русалочка.
Рафли услужливо завиляла хвостом, выражая преданность и покорность.
— Да, моя госпожа! Мы долго думали и нашли один способ.
— Говори немедленно!
— Вы с Фабером привяжете мне к голове пучок светлых водорослей, чтобы они походили на твои волосы, госпожа…
— Уж не вздумала ли ты, что я тебе и прическу делать буду?!
— Прическу и я могу сделать. — буркнул Фабер.
— А дальше что? — недоверчиво спросила Глэдис.
— Потом вы накинете на меня вуаль, так, чтобы виднелись только волосы и хвостовой плавник. Я выплыву из комнаты и направлюсь в другую сторону дворца. Осьминоги потащатся за мной, а вы, тем временем, незаметно проберетесь в тронный зал.
— Ха-ха! Неужели ты думаешь, что мы так похожи и никто ничего не заметит?!
— Ну что вы, госпожа! Я и подумать такое не осмеливалась. Но ведь черные осьминоги такие глупые…
Глэдис в раздумьи побарабанила пальчиками по спине кровати, а затем согласно кивнула головой.
— Ладно. Нужно попробовать.
Она распустила край покрывала и принялась выдергивать из него длинные водоросли светло-желтого цвета. Затем русалочка собрала их в пучок и прикрепила к голове Рафли. Фабер суетливо забегал вокруг мурены подрезая клешнями неровные края парика до тех пор, пока тот не стал похож на прическу Глэдис. После этого взяли вуаль и окутали ею Рафли так, что остался виден только кончик хвоста и необыкновенный парик.
— Ну как, похоже? — с надеждой спросила Рафли.
Фабер с сомнением оглядел ее и ответил:
— Конечно, если эти сторожа за дверью совсем глупые, то, может быть, они и поверят… Но, делать нечего, будем надеяться на удачу.
Глэдис и Фабер расположились сбоку от двери и прижались к стене так, чтобы их не заметили из коридора. Русалочка толкнула дверь и, когда та открылась, Рафли проскользнула мимо черных осьминогов. Виляя хвостом, она поплыла в дальний конец коридора. Стража увязалась следом за ней.
— Как-то странно плывет русалка… — заметил один из осьминогов.
— А тебе-то что? — удивился второй. — Наше дело следить чтобы она не пробралась в тронный зал. Так приказал наш господин.
— И то — правда. — согласился первый.
Когда Рафли, а следом за ней грозные стражники, скрылись за поворотом в дальнем конце коридора, Глэдис и Фабер бесшумно выскользнули из комнаты. Оглядевшись по сторонам, они направились прямиком к тому залу, где находился каменный истукан.
Прикрыв дверь, чтобы никто не заметил русалочку из коридора, Фабер вскарабкался на трон Даркуса и устроился поудобнее, наблюдая за Глэдис.
Русалочка долго смотрела в глаза истукана, словно безмолвно беседуя с ним. Постепенно выражение ее лица изменилось, стало добрым и нежным. Глэдис протянула руку и прикоснулась к истукану. Его живые глаза печально смотрели на русалочку.
Поддавшись какому-то необъяснимому порыву, Глэдис спросила:
— Скажи мне, кто ты?
И тут она услышала голос. Вернее не услышала, а почувствовала. Потому что голос пришел откуда-то изнутри, словно из самого сердца.
— «Меня зовут Корвелл…»
Глэдис вздрогнула и отдернула руку от испуга.
— Да не бойся ты! — воскликнул Фабер. — Он не не кусается.
— Зато он разговаривает!
— Как? — от удивления краб выпучил глазки. — Я ничего не слышал.
— Я и сама не знаю… — растерялась Глэдис.
— Наверное тебе просто показалось.
Фабер успокоился и снова развалился на троне, исподтишка наблюдая за русалочкой. Глэдис вновь дотронулась до истукана.
— Корвелл, ты слышишь меня? — позвала она.
— «Да, Глэдис…» — немедленно пришел ответ.
— Откуда ты знаешь как меня зовут?
— «Я часто слышал твое имя, когда колдун в одиночестве придумывал способ подчинить тебя своей воле.»
— Даркус не властен надо мной!
— «Пока еще нет, но ожерелье, которое ты носишь на шее, скоро подчинит тебя его злой воле. Ведь это не простое ожерелье, а колдовское.»
— Если зто правда, то я просто сниму его и выброшу!
— «Тебе не удастся это…»
— Сейчас посмотрим! — воскликнула Глэдис, поднимая руки к шее.
Но как только она прикоснулась к черным жемчужинам, ожерелье начало сжиматься так, что русалочка не могла его снять. Тогда Глэдис изо всех сил потянула его, надеясь разорвать. На у нее опять ничего не получилось. Лишь черные жемчужины угрожающе загудели, наливаясь зловещим темно-красным огнем.
— Что же мне делать? — растерялась русалочка.
— «Я не знаю тайну ожерелья — ответил Корвелл. — Даркус никогда о ней не говорил.»
Фабер насторожился и беспокойно шевелил усами. Наконец он не выдержал.
— Эй, Глздис, в чем дело?
— Корвелл говорит, что это ожерелье колдовское.
— Тогда сними его.
— Я не могу.
— Разорви.
— У меня не хватает сил.
— Дай-ка я попробую…
Глэдис наклонилась к Фаберу. Краб поддел клешнями ожерелье и попытался перекусить нить, связывающую жемчужины. Он пыхтел, кряхтел, едва не вывернул себе обе клешни, но так и не смог ничего поделать.
— Я не могу перекусить нить. — признался Фабер.
— Как же быть? — спросила русалочка.
Она отчаянно дернула ожерелье, но оно лишь еще громче загудело. Из коридора послышался какой-то шум, крик. Раздался злобный голос Даркуса:
— Немедленно найти русалочку!
— А что делать с муреной, господин?
— Поймать и доставить ко мне!
— Но она кусается… — несмело возразил кто-то из прислужников колдуна. — У нее такие острые зубы…
— Что-о-о?! — взревел Даркус. — Если сию же минуту не доставите ее ко мне, я сам вас всех покусаю! Ясно?!
— Слушаемся, господин!
— То-то! Я буду в тронном зале.
Услышав последние слова колдуна, Глэдис закрыла лицо руками и обессиленно прошептала:
— Ну вот и все… я пропала…
Верный Фабер пританцовывая бегал вокруг русалочки, пытаясь что-то сказать.
— Что ты хочешь, Фабер? — печально спросила Глэдис.
— Поцелуй его!
— Кого?
— Истукана!
— Зачем?
— Вот упрямая! — рассердился Фабер. — Целуй немедленно! Потом узнаешь зачем.
Он подтолкнул русалочку к каменному истукану, а сам бросился к двери, которая начала открываться. Фабер с размаха всунул свою клешню под дверь и заклинил за.
— Быстрей целуй, пока не поздно!
Глэдис недоверчиво наклонилась к истукану. В этот момент створки дверей с грохотом разлетелись на куски под напором черных осьминогов. Фабер отлетел в дальний угол, но тут же вскочил и бросился вперед, угрожающе растопырив клешни.
Громадные осьминоги изумленно вытаращились на него и даже слегка попятились от неожиданности.
— Что тут происходит? — грозно прорычал Даркус. Он появился в проеме дверей и увидел русалочку, склонившуюся к истукану.
— Нет! Не смей! — закричал колдун. — Я запрещаю тебе прикасаться к нему!
Он бросился к русалочке, расшвыривая в стороны своих прислужников, но уже было поздно. Глэдис быстро наклонилась и звонко чмокнула истукана.
БЕЗДОННОЕ УЩЕЛЬЕ
Кит Баррел, не замедляя ход, с огромной скоростью мчался к Бездонному ущелью. Айрис и Дэльф с трудом удерживались за его спинной плавник. То расстояние, которое они преодолели за много дней, кит проплыл за несколько часов и даже не запыхался.
Когда невдалеке показалось темное пятно провала, Баррел остановился.
— Вот мы и добрались. — сказал он. — Теперь дело за вами.
— Да, уж… — вздохнул Дэльф.
— Я бы тоже опустился в Бездонное ущелье вместе с вами, — добавил Баррел. — Но я такой большой, что Страж меня сразу заметит.
— А ты не мог бы его победить? — с надеждой спросила Айрис.
Баррел виновато улыбнулся и проворчал:
— Хоть я и большой, но Страж Бездонного ущелья во много раз больше меня. К тому же я не умею, да и честно признаться, не люблю драться.
— Значит придется действовать незаметно и осторожно.
Айрис оглянулась на темнеющий провал и нахмурила брови, вспомнив огромные желтые глаза. Дэльф потерся о ее плечо и обратился к Баррелу:
— Ты подождешь нас здесь?
— Конечно. Я еще должен успеть доставить вас в Коралловый замок до восхода солнца.
— Тогда нечего задерживаться. Поплыли!
И Айрис вместе с Дэльфом направились к мрачному ущелью.
— Только будьте осторожны и не шумите! — напутствовал их кит.
Подплыв к самой кромке провала, Айрис осторожно заглянула вниз. Сплошная тьма заполняла ущелье от края до края. Нигде не было заметно ни малейшего движения. На мрачных обрывистых стенах лишь кое-где виднелись бледные огоньки морских светлячков.
— Ну что, поплыли? — шепотом спросил дельфиненок.
Айрис молча кивнула и скользнула вниз. Дэльф последовал за ней. Друзья медленно опускались вдоль стены Бездонного ущелья, настороженно оглядываясь по сторонам. Казалось, ничто не предвещало опасности. Было тихо. Слишком тихо.
Внезапно Дэльф с ужасом почувствовал, как что-то схватило его за хвост. От неожиданности он вскрикнул и рванулся в сторону. Раздался громкий треск. Сам того не заметив, Дэльф зацепился за большую коралловую ветку и сломал ее.
— Дэльфик, будь внимателен и больше не шуми. — попросила Айрис.
— Я же не хотел… — начал было оправдываться дельфиненок.
— Тс-с-с… — прошептала русалочка, прижав палец к губам.
Какое-то неуловимое движение прошло по воде, словно вздрогнуло все ущелье.
— Что это: — испуганно спросил Дэльф.
— Не знаю…
Русалочка оглянулась по сторонам. Все было спокойно и неподвижно. Лишь обломанная коралловая ветка, лениво переворачиваясь, медленно погружалась в бездонную пропасть, растворяясь в кромешной тьме.
— Давай побыстрее найдем голубую раковину и поплывем к Баррелу. Что-то мне здесь совсем не нравится. — признался Дэльф.
— Мне тоже как-то не по себе. — согласилась русалочка. — Все время кажется, что за нами наблюдают.
— Кто?
— Если бы я знала…
— А вдруг это… — дельфиненок испуганно прижался к стане и… исчез.
— Дэльф, ты где? — вскрикнула Айрис.
— Да здесь я, здесь. — ворчливо отозвался Дэльф. — Не кричи.
Русалочка приблизилась к стене и только тогда заметила вход в темную пещеру, из которой выглядывала растерянная мордашка Дэльфа.
— Тут какая-то пещера и она куда-то ведет.
— Ой, Дэльфик, давай не будем забираться в нее. Я боюсь.
— Я и не собирался. Просто случайно в нее попал.
Дэльф выплыл наружу и с любопытством осмотрелся.
— Ого, да тут не одна пещера, а целый пещерный город! — заметил он.
Вся стена ущелья была усеяна темными провалами пещер.
— Может быть, тут кто-нибудь живет? — предположила Айрис.
— Не похоже. — возразил Дэльф.
Друзья поплыли дальше, внимательно разглядывая стену. За одним из выступов, обросших густыми фиолетовыми водорослями, они заметили нежное голубоватое сияние. Это светилась плоская голубая раковина с зубчатым краем, похожим на мелкую пилочку.
— Наконец-то! — воскликнул Дэльф. — Нашли!
Айрис протянула руку и взяла раковину, которая оказалась гладкой и холодноватой.
В этот момент друзей накрыла тень. Айрис подняла голову и с ужасом увидела громадного морского змея, который стремительно опускался сверху. В широко разинутой пасти виднелись огромные острые клыки. Жуткие глаза пылали желтым огнем. Все тело морского змея было покрыто потемневшей от времени бронзовой чешуей.
— Страж! — ахнула Айрис.
Стискивая в руках голубую раковину, она прижалась к стене, с отчаяньем глядя на приближающееся чудовище.
Страж еще шире разинул свою жуткую пасть, намереваясь целиком проглотить русалочку.
Увидев это, Дэльф храбро бросился к змею и вцепился своими зубками в его бок. Конечно дельфиненок не мог прокусить броню морского змея, но Страж, не ожидавший нападения маленького дельфина, остановился от удивления, а затем ринулся к смельчаку, забыв о русалочке.
Дельфиненок бросился наутек. Он увернулся от страшных клыков, которые щелкнули за его хвостом, и влетел в одну из пещер, мимо которых друзья недавно проплывали. Страж последовал за Дэльфом.
Пещеры были соединены между собой извилистыми запутанными ходами. Дельфиненок мчался по ним, чувствуя за своим хвостом злобное щелканье зубов древнего змея.
Выскочив из одной пещеры, Дэльф тут же нырял в соседнюю и снова плыл по извилистым проходам, все больше и больше запутывая Стража.
Наконец, в очередной раз выплыв из пещеры, Дэльф не увидел ни одного свободного входа. Повсюду из стен ущелья торчало тело громадного змея. Из крайней пещеры свисал его хвост, а из последней появилась голова. Больше негде было спрятаться.
Страж ринулся к Дэльфу, который от страха зажмурил глаза. Но не тут-то было! В пылу погони громадный змей запутался в пещерных ходах и завязался узлами. Теперь он мог лишь дергаться и угрожающе щелкать клыками, но схватить дельфиненка и русалочку был не в силах.
Увидев это и сообразив, что произошло, Дэльф позвал русалочку:
— Эй, Айрис, плыви сюда! Я тебе кое-что покажу!
Из-за выступа появилось бледное испуганное личико русалочки.
Она несмело подплыла к Дэльфу, настороженно глядя на Стража, который судорожно дергался, пытаясь распутать свои собственные узлы.
— Ну что, червяк чешуйчатый?! — крикнул Дэльф, обращаясь к змею. — Попался?! Будешь теперь знать, как за маленькими ганяться!
Айрис погладила Дэльфа.
— Нам пора. — сказала она.
Дельфин и русалочка последний раз взглянули на ужасное создание мрачных глубин и поплыли наверх.
Вскоре они выбрались из Бездонного ущелья. Кит Баррел с нетерпением ожидал их. Увидев друзей, он облегченно воскликнул:
— Наконец-то. Я уже волноваться начал. Мне показалось, что я слышал какой-то шум там, внизу. Что это было?
— Это был Страж. — ответила Айрис.
Баррел вздрогнул. Он недоверчиво посмотрел на друзей.
— Как же вам удалось от него удрать?
— Мы расскажем тебе по дороге. А сейчас нужно торопиться. У нас осталось очень мало времени.
— Верно! — согласился Баррел. — Держитесь покрепче. Я вас мигом доставлю в Коралловый замок.
Айрис задумчиво нахмурила брови, о чем-то размышляя.
— Нет. — решила она. — Я боюсь, что мы можем опоздать. Пожалуй нужно плыть сразу во дворец Даркуса.
— Я тоже так думаю. — поддержал ее Дэльф.
Русалочка и дельфиненок ухватились за плавник Баррела. Кит быстро поплыл вперед.
Все чаще на пути попадались знакомые места. Наконец показался лес водорослей, который находился между Коралловым замком и дворцом колдуна. Промчавшись над ним, Баррел круто развернулся у дверей главного входа и остановился.
Акулы и осьминоги, увидев могучего кита, бросились наутек во все стороны. Перед входом во дворец не осталось ни одного прислужника Даркуса.
Айрис и Дэльф устремились к дверям.
— Быстрее! Скоро рассвет! — крикнула Айрис.
Промчавшись мимо ошеломленных слуг колдуна, друзья ворвались в тронный зал.
ПРИНЦ КОРВЕЛЛ
Когда Глэдис поцеловала каменного истукана, случилось невероятное. Истукан зашатался, затрещал и начал разваливаться. На его месте образовалось мутное облако. Когда оно рассеялось, Глэдис увидела красивого белокурого юношу, который с нежностью смотрел на нее.
— Ах, так! — взревел Даркус. — Ну что ж, ты пожалеешь об этом! Я хотел сделать тебя владычицей Жемчужного моря, но теперь ты будешь моей рабыней!
Юноша бросился к Глэдис и закрыл ее собой от колдуна.
— Я не позволю тебе прикоснуться к Глэдис! — крикнул он Даркусу.
Но колдун лишь расхохотался в ответ.
— Принц Корвелл, мне нет нужды прикасаться к русалочке. За меня все сделает ожерелье, которое она носит на шее.
Корвелл повернулся к Глэдис и попытался разорвать ожерелье из черных жемчужин. Фабер поспешил к нему на помощь, потирая ушибленную лапку.
— Напрасно стараетесь! — ухмыльнулся Даркус.
Он спокойно наблюдал за происходящим, скрестив на груди руки.
— Через несколько минут наступит рассвет, и тогда вы не узнаете свою русалочку. — пообещал колдун. — Смотрите, она уже меняется!
И в самом деле. За окнами дворца становилось светлее. Одновременно с этим начало изменяться лицо Глэдис. Ее глаза потускнели. Губы сжались в презрительной улыбке.
— Глэдис! Не меняйся! — воскликнул Корвелл, пытаясь заглянуть в ее глаза. — Умоляю тебя!
Фабер плакал, сидя на полу.
— Все кончено! — объявил Даркус.
— Нет, не все! — раздался звонкий голос.
Все обернулись к двери. Айрис держала в высоко поднятой руке голубую раковину. Рядом с ней был верный друг — Дэльф.
Увидев эту раковину, Даркус испуганно взвизгнул:
— Стража! Хватайте их!
Айрис и Дэльф бросились к Глэдис. Но черные осьминоги успели их схватить щупальцами. Айрис взмахнула рукой и бросила голубую раковину в сторону сестры.
— Корвелл! Разрежь этой раковиной нить, связывающую черные жемчужины! — крикнула она.
Одна из змей кинулась к раковине, стараясь схватить ее. Но Фабер поймал одной клешней змею и так стиснул, что та даже не могла пискнуть. Другой клешней он бережно подхватил необыкновенную раковину и передал ее принцу.
Даркус, злобно рыча, ринулся к Корвеллу, и тут откуда ни возьмись, появилась Рафли. Она вцепилась зубами в полу халата колдуна, не давая ему приблизиться к юноше.
Корвелл натянул черное ожерелье и взмахнул раковиной, рассекая колдовскую нить.
Раздался звук, словно лопнула натянутая струна. Гулкий звон разнесся по всему дворцу Даркуса. Вслед за этим наступила тишина. Все замерло без движения. Лишь черные жемчужины медленно катились по полу, уменьшаясь на глазах, словно таяли. Когда последняя из них полностью исчезла, начал таять дворец колдуна и все его прислужники. Они постепенно превращались в серые, полупрозрачные тени. Наконец полностью исчезли стены, змеи, осьминоги и акулы. Исчез и сам хозяин мрачного дворца. Еще несколько мгновений пылали злобным огнем его глаза, но вот и они померкли.
На том месте, где раньше стоял дворец колдуна, теперь раскинулась светлая ровная поляна. Она была покрыта яркими подводными цветами, между которыми резвились веселые неоночки. Со всех сторон собирались обитатели Жемчужного моря. Они радовались и смеялись, приветствуя сестер-русалочек, принца Корвелла, Дэльфа, Рафли и Фабера, а также почетного гостя — кита Баррела.
Тут же собрался большой оркестр, состоящий из самых лучших музыкантов Жемчужного моря. Айрис и Глэдис запели свою любимую песню, по которой соскучились их друзья:
В тишине лазурных вод
Кружат сказки хоровод,
Прячут тайны от людей
В глубине больших морей.
Звезды падают с небес,
Погружаясь в мир чудес.
Светлячки, как маяки,
Зажигают огоньки.
Словно белые снега,
Спят в пещерах жемчуга.
Там — янтарные мосты.
Там — волшебный мир мечты.
После этого были танцы, игры и праздничные угощения. Фабер повсюду ходил с важным видом и очень гордился тем, что принимал участие в борьбе с колдуном. Рафли из вежливости, некоторое время присутствовала на празднике, а затем незаметно улизнула в свою уютную пещеру. Она решила всласть выспаться после таких бурных событий.
Дэльф резвился и шалил вволю. Ах, как завидовали ему друзья — дельфины. Ведь теперь он по праву считался героем. Кит Баррел, погостив немного у Айрис и Глэдис, уплыл в Дримландию с радостным известием о победе над злобным колдуном Даркусом.
— Вот такая история приключилась в Жемчужном море. — закончила свой рассказ старая черепаха.
— И это все? — огорчился я.
— А что же вы еще хотели услышать?
Я немного растерялся от такого вопроса.
— Ну как же! — воскликнул я. — А что было потом?
— Потом? — тетушка Канди мечтательно прикрыла глазки. — Потом все было хорошо. Принц Корвелл и Глэдис полюбили друг друга. Они справили в Коралловом замке веселую свадьбу, на которую прибыли гости из соседних морей. Были русалочки из Лазурного залива, даже бабушка Клэвис приплыла, чтобы поздравить жениха и невесту. После свадьбы Корвелл и Глэдис отправились проведать родню в Северном море, Но…
Тетушка Канди улыбнулась и покачала головой.
— Я так увлеклась, молодой человек, что чуть не начала рассказывать вам следующую историю.
— Я с удовольствием послушаю ее! — заверил я черепаху.
— Нет, молодой человек, я и так уже изрядно задержалась. Меня ждут племянники. Сегодня вечером я отправляюсь вместе с ними в дальнее путешествие.
— Куда же, если не секрет?
— К берегам Дримландии…
Я огорченно вздохнул.
— Значит мы больше никогда уже с вами не увидимся?
— Почему же? Я каждый год бываю здесь, примерно в одно и то же время года. Приходите на берег и, если вам интересно, я расскажу еще какую-нибудь историю. А сейчас мне пора!
Мы распрощались, и старая черепаха направилась в море.
— Эгей! Тетушка Канди! — окликнул я ее. — А можно я расскажу кому-нибудь историю о сестрах-русалочках и каменном истукане?
— Отчего ж нельзя?! Можно! Только я думаю — вам не поверят, молодой человек. Лучше расскажите эту историю, как сказку.
С этими словами черепаха нырнула и скрылась под водой.
Я отправился на дачу. Мой отпуск заканчивался и через несколько дней пора было возвращаться в город. Но я твердо решил, что в следующем году обязательно приеду сюда, чтобы снова встретиться со старой черепахой — тетушкой Канди и послушать ее необыкновенные истории.
Ну вот. Я рассказал вам все, как было. Хотите — верьте, хотите — нет! Это уже ваше дело, а я свое сделал!
Старая черепаха
«Мама, смотри!»
В углу зоомагазина на дне выстланного
соломой ящика шевелились две крошечные
черепашки. Они были не больше Васиного
кулака, удивительно новенькие и
чистенькие. Они бесстрашно карабкались
по стенам ящика, проворно двигая светлыми
лапками с твердыми коготками. «Мама!»
Вася даже не добавил грубого слова
«купи». «Мама, да ты посмотри,
какие у них мордочки!»
Вася
никогда ни в чем не знал отказа, ему все
давалось по щучьему велению. Это хорошо
в сказке, но для Васи слишком затянулось.
Каково придется ему, когда он откроет,
что заклинание утратило всякую силу и
жизнь надо брать трудом и терпением?
Мать отрицательно покачала головой.
«Хватит нам возни с Машкой. Три черепахи
в доме —
это слишком!»
— «Хорошо!
— сказал Вася,
— давай отдадим
Машку, она все равно очень старая».
— «Надо объяснить
ему, что он неправ»,
— подумала мама, но
не нашла нужных мудрых слов и сказала
резко: «Довольно! Идем отсюда!»
Но у Васи уже не
было других желаний и мыслей, кроме
одной. На пляже каждый камень представлялся
ему золотистой черепашкой. Когда они
пришли домой, Вася твердо знал, что
ему делать. Он обнаружил Машку под
кроватью. Вася положил на пол кусочек
абрикоса. Машка вытянула вперед
морщинистую кожу и по-птичьи клюнула
лакомство. Ничего не говоря маме, Вася
спрятал Машку под рубаху и быстро вышел
на улицу. Скоро он продал ее
125
рослому плечистому
человеку за ту цену, какую в магазине
просили за двух черепашек. Человек жил
в белом одноэтажном домике, окруженном
акациями, и хотел подарить черепаху
своему сынишке.
Когда Вася принес
домой двух маленьких черепашек, мама
почему-то огорчилась. Вася угощал
черепашек яблоками, картошкой,
молоком, котлетой. Они все поглощали с
охотой. Они были на редкость забавные,
смелые и любознательные. Ложась
спать, Вася сказал усталым голосом:
«Знаешь,
мама, я так люблю этих черепашек!»
— «Выходит, старый
друг не лучше новых двух!»
— заметила мать.
Эти как будто
простые и безобидные слова вновь и вновь
возникали в его памяти. И он думал не об
этих двух веселых малышах, с которыми
так интересно будет играть, а все о той
же старой Машке. Думалось тревожно,
нехорошо. Вася сбросил одеяло и сел
на кровати. Впервые Васе перестало
казаться, что он самый лучший мальчик
на свете, достойный иметь самую лучшую
маму, самые лучшие игрушки, самые лучшие
удовольствия.
(Ю. Нагибин.)
Продолжите рассказ
Ю. Нагибина. Попробуйте представить
разговор Васи с самим собой.
Ответ
Авторское окончание рассказа
«Что
я такого сделал?
— спрашивал он себя
с тоской. —
Продал старую
ненужную черепаху». «Да, она тебе
не нужна, —
отвечал голос внутри него,
— но ты ей нужен. Все,
что есть хорошего на свете, было для
тебя, а ты для кого был?» Вася не мог
найти ответа, но ответ был в его
растревоженном сердце: не только мир
существует для тебя, но и ты для мира.
Вася достал
черепашек из ящика и сунул под рубашку.
Но этого может оказаться мало, а он решил
действовать наверняка. Он отправил под
рубашку еще и коробку с новыми оловянными
солдатиками.
126
Он вышел на улицу
спокойным и уверенным шагом сильного
и доброго человека.
Мама встала,
заглянула в черепаший ящик и сразу все
поняла. Она вышла из дома и быстро
зашагала туда, где, по рассказу сына,
находился белый домик человека, купившего
Машку. Вскоре она увидела впереди фигурку
сына. Мать не окликнула Васю, она решила
охранять его издали, чтобы не помешать
первому доброму подвигу своего сына.
Задание
40
Прочитайте начало
стихотворения Георгия Кружкова.
Ошибка
В пустыне, чахлой
и скупой,
На почве, зноем
раскаленной,
1. Узнали ли вы
цитату? Как называется стихотворение,
откуда взяты строчки, и кто его автор?
О чем это стихотворение?
2.
Удивило ли вас начало стихотворения?
Подходит ли название «Ошибка»
к таким первым двум строчкам? Какие
отношения складываются между заглавием
и началом?
Какой эффект
создается в начале стихотворения?
Прочитайте
следующие две строчки. Сделайте это не
отдельно, а вместе с первыми.
Лев, проходя на
водопой,
Съел по ошибке
почтальона.
3.
Что вы скажете теперь? Какие отношения
складываются между началом строфы и ее
окончанием? Подходит ли заглавие к этим
строчкам?
Окончание
стихотворения смотрите в ответе.
127
Ответ
1.
Первые две строки
— начало стихотворения
А. С. Пушкина, которое называется «Анчар»:
В пустыне, чахлой
и скупой,
На почве, зноем
раскаленной,
Анчар, как грозный
часовой,
Стоит один во всей
вселенной.
Вы, наверное,
помните, что стихотворение это серьезное,
философское…
2.
Конечно, его первые две строчки, которые
стоят после заглавия «Ошибка»,
сразу же настораживают читателя: он
понимает, что тут какой-то подвох! «Какая
может быть «ошибка» в стихотворении
«Анчар»? Если «Анчар», то при
чем тут ошибка?»
— примерно так
недоумевает читатель.
3.
А вторые две строчки хорошо подходят к
заглавию, но абсолютно не сочетаются с
первыми. Возникает комический эффект.
И заметьте, что читателю становится
смешно не только потому, что в пустыне
откуда-то взялся почтальон, но и потому,
что так неожиданно автор продолжил
знакомые всем и каждому строки.
Заканчивается стихотворение так:
И что же? Он теперь
грустит,
Грустит, несчастный,
и скучает:
Хотя он очень,
очень сыт,
Но писем он не
получает.
И последнее. Г.
Кружков перевел стихотворение английского
поэта Спайка Миллигана. В оригинале
никакого намека на «Анчар»,
конечно, нет. Юмор этого стихотворения
в переводе Г. Кружкова рассчитан только
на тех, кто хорошо помнит пушкинский
текст.
Задание
41
Предскажите
смысл предложения, если в нем есть слово
вдруг.
128
Ответ
В этом предложении
будет рассказано о чем-то неожиданном,
внезапном.
Задание
42
В романе И. Ильфа
и Е. Петрова «12стульев»
есть персонаж, который считается, с
позволения сказать, писателем. Это
Никифор Ляпис. Авторы дали ему такую
фамилию не случайно: в его текстах
на каждом шагу встречаются «ляпы»,
или «ляпсусы». Дело в том, что,
во-первых, Ляпис -человек невежественный; во-вторых, он
пишет о том, чего в жизни не видел и
о чем не имеет ни малейшего представления;
и в-третьих, он халтурщик.
Прочитайте отрывок
из романа, где описывается, как в редакции
газеты «Станок» над невежеством
Ляписа откровенно смеются. Он же изо
всех сил пытается защищаться.
-Почему в стихотворении «Скачка на
приз Буденного» жокей у вас затягивает
на лошади супонь и после этого садится
на облучок? Вы видели когда-нибудь
супонь?
-Видел.
-Ну, скажите, какая она!
-Оставьте меня в покое. Вы псих!
-А
облучок видели? На скачках были?
-Не
обязательно всюду быть! -кричал Ляпис. — Пушкин
писал турецкие стихи и никогда не был
в Турции.
О да, Эрзерум ведь
находится в Тульской губернии. Ляпис
не понял сарказма.
Поняли ли сарказм
журналистов вы? Что такое Эрзерум? Есть
ли это название у Пушкина? Известны ли
вам варианты произношения этого названия?
И, наконец, последний и самый главный
вопрос: в чем же заключается сарказм?
129
Ответ
Эрзерум
— это
название города, который находится в
Турции. На современных картах вы найдете
несколько иной вариант его написания
— Эрзурум.
Пушкин, несомненно, бывал в Турции,
его путевые заметки известны любому
образованному человеку
— это «Путешествие
в Арзрум».
(Обратите внимание на еще один вариант
написания названия.)
Ляпис принимает
за чистую монету утверждение: «Эрзерум
находится в Тульской губернии».
Горе-писатель не знает ни географии, ни
творчества Пушкина, поэтому он и не
понимает сарказма.
Задание
43
Прочитайте строфу
из стихотворения А. Фета. Читая,
представляйте себе созданные поэтом
образы в виде наглядных картин.
Над озером лебедь
в тростник протянул,
В воде опрокинулся
лес,
Зубцами вершин он
в заре потонул,
Меж двух изгибаясь
небес.
Какую картину вы
увидели? Объясните, почему лес опрокинулся
и потонул.
Откуда в стихотворении два неба? Как
лес может между ними изгибаться? Можете
ли вы коротко определить явление,
которое описывается, но не называется
в этой строфе?
Ответ
Если вы представили
себе эту картину, то вам уже не нужно
объяснять, почему лес опрокинулся, как
это он потонул
130
в заре,
откуда взялись два
(?) неба… Конечно,
здесь говорится об отражении в воде.
Но автор как бы «зашифровывает»
это понятие: использует не прямое, а
перифрастическое описание. Отгадать
«загадку» было бы труднее, если бы
в первой строке не было подсказки:
над озером.
Похожих
образов в русской поэзии много. Вот,
например, один
— в стихотворении
И. Бунина «На пруде». Попробуйте
сами найти сходство и различия двух
текстов в описании одного и того же
явления —
отражения в воде.
Ясным утром на
тихом пруде
Резво ласточки
реют кругом,
Опускаются к самой
воде,
Чуть касаются
влаги крылом.
На лету они звонко
поют,
А вокруг зеленеют
луга,
И стоит, словно
зеркало, пруд,
Отражая свои
берега.
И, как в зеркале,
меж тростников,
С берегов опрокинулся
лес,
И уходит узор
облаков
В глубину отраженных
небес.
Облака там
-нежней и белей,
Глубина
—бесконечна, светла…
И доносится мерно
с полей
Над водой тихий
звон из села.
Задание
44
Из «рассыпанных»
предложений составьте текст. Обратите
внимание на выделенные нами слова: они
помогут обнаружить связи между
предложениями.
Он ждал своего
часаи, двенадцать лет воспитывая
наследника, немало преуспел во влиянии
на Павла.
131
В
1769 году он берет на
службу и приближает
к себе двадцатичетырехлетнего
Дениса Фонвизина, уже
прославившегося
комедией «Бригадир».
Никита Панин не
утратил своего влияния после неудачи
с
манифестом и в течение
почти 20
лет, независимо от
формально занимаемых должностей, в
сущности, был тем, кого позже называли
министром иностранных дел.
Но на
самом деле Панин не
теряет времени и ищет верных
единомышленников.
Дожидаясь
своего, Панин маскируется:
при дворе он ленивый, сладострастный
и остроумный обжора, который, по словам
Екатерины
II, «когда-нибудь
умрет оттого, что поторопится».
Ответ
Никита
Папин не утратил своего влияния после
неудачи с манифестом и в течение почти
20 лет, независимо
от формально занимаемых должностей, в
сущности, был тем, кого позже называли
министром иностранных дел. Он ждал
своего часа и, двенадцать лет воспитывая
наследника, немало преуспел во влиянии
на Павла. Дожидаясь своего, Панин
маскируется: при дворе он ленивый,
сладострастный и остроумный обжора,
который, по словам Екатерины
II, «когда-нибудь
умрет оттого, что поторопится». Но на
самом деле Панин не теряет времени и
ищет верных единомышленников. В 1769
году он берет на службу и приближает к
себе двадцатичетырехлетнего Дениса
Фонвизина, уже прославившегося
комедией «Бригадир».
(Эйдельман
Н. Из потаенной истории России
XVIII—XIX
веков.
—
М.,
1993. — С.
216.)
132
Задание
45
Прочтите корейскую
сказку.
СТАРАЯ ЧЕРЕПАХА
(1)— Мама, смотри! — раздался ликующий Васин вопль. (2)Она подошла к сыну. (3)В углу зоомагазина, на дне выстланного соломой ящика, шевелились две крошечные черепашки. (4)Они были не больше Васиного кулака, удивительно новенькие и чистенькие. (5)Черепашки бесстрашно карабкались по стенкам ящика, проворно двигая светлыми лапками с твёрдыми коготками.
(6)— Мама! — проникновенно сказал Вася, он даже не добавил грубого слова «купи».
(7)— Хватит нам возни с Машкой, — устало отозвалась мать. (8)— Мама, да ты посмотри, какие у них мордочки! (9)Вася никогда ни в чём не знал отказа, ему всё давалось по щучьему веленью. (10)Это хорошо в сказке, но для Васи сказка слишком затянулась. (11)Осенью он пойдёт в школу. (12)Каково придётся ему, когда он откроет, что заклинание утратило всякую силу и жизнь надо брать трудом и терпением? (13)Мать отрицательно покачала головой.
(14)— Нет, три черепахи в доме — это слишком!
(15)— Хорошо,— сказал Вася с вызывающей покорностью. (16)— Если так, давай отдадим Машку, она всё равно очень старая. (17)Не было на свете более ненужного существа, чем Машка, но и она на что-то годилась: на ней можно было сидеть и даже стоять». (18)Днём старая черепаха всегда хоронилась в укромных местах, но сейчас Васе повезло: он сразу обнаружил Машку под своей кроватью. (19)Вася спрятал Машку под рубаху и быстро вышел на улицу.
(20)Над поредевшим, полусонным от жары базаром высоко и печально звучал детский голос:
— Черепаха! (21)Продаётся черепаха!
(22)Вася произносил эти слова всё глуше, он словно и боялся и хотел быть услышанным.
(23)— Ого, черепаха! (24)Вот это-то мне и надо! (25)Продаёшь, малец?
(26)Перед Васей стоял рослый, плечистый человек и с каким-то детским восхищением глядел на старую черепаху.
(27)— Сколько просишь?
(28)— Девять…— смущённо сказал Вася, припомнив цену, какую в зоомагазине просили за двух черепашек.
(29)Мужчина отдал деньги, сунул Машку в широкий карман своей куртки и пошёл к дому, а Вася растерянно глядел ему вслед. (30)В носу у него странно дощипывало, но он нахмурил брови, задержал на миг дыхание, и пощипывание прекратилось. (31)Тогда он крепко зажал в кулаке деньги и со всех ног бросился к зоомагазину.
(32) Когда Вася принёс домой двух маленьких черепашек и в радостном возбуждении поведал матери о всех своих приключениях, она почему-то огорчилась, но не знала, ни что сказать, ни как поступить в этом случае. (33)А раз так, лучше обождать и подумать, ведь дети такие сложные и трудные люди…
(34)Ложась спать, он сказал матери счастливым, усталым, полусонным голосом:
— Знаешь, мама, я так люблю этих черепашек!
(35)— Выходит, старый-то друг не лучше новых двух, — заметила мать, наклоняясь к сыну и накрывая его одеялом.
(36)Бывают слова, как будто простые и безобидные, которые, будучи сказаны ко времени, вновь и вновь возникают в памяти и не дают тебе жить.
(37)«Но что я такое сделал? — спрашивал он себя с тоской. (38)—Продал старую, совершенно ненужную мне черепаху». (39)—«Да, она тебе не нужна, — прозвучал ответ, — но ты ей нужен. (40)Всё, что есть хорошего на свете, было для тебя, а ты для кого был?» (41)— «Я кормлю птиц и рыб, я меняю им воду». (42)— «Да, пока тебе с ними весело, а не будет весело, ты сделаешь с ними то же, что и с Машкой». (43)— «А почему же нельзя так делать?»
(44)Вася не мог найти ответа, но ответ был в его растревоженном сердце, впервые познавшем простую, но неведомую прежде истину: не только мир существует для тебя, но и ты для мира. (45)И с этим новым чувством возникло в нём то новое неотвратимое веление, название которого — долг — Вася узнает гораздо позднее. (46)И это веление заставило Васю вскочить с кровати и быстро натянуть одежду.
(47)Возможно, что мать сквозь сон уловила какой-нибудь непривычный шум или почувствовала тревожную пустоту комнаты, в которой больше не было её сына. (48)Мать заглянула в черепаший ящик — черепашек не было, и она сразу всё поняла. (49)Набросив на плечи плащ, она вышла из дому и быстро зашагала туда, где, по рассказу Васи, находился белый домик с палисадником. (50)Вскоре она увидела впереди фигурку сына.
(51)Она шла и думала о том, что очень трудно вырастить человека, для этого надо глубоко и трудно жить, и какое счастье, если у её мальчика будет сильное и верное сердце. (52)Мать не окликнула Васю, она решила охранять его издали, чтобы не помешать первому доброму подвигу своего сына…
(По Ю. Нагибину*)
* Юрий Маркович Нагибин (1920—1994) —русский писатель-прозаик, журналист и сценарист.
Участник Великой Отечественной войны. В книгах Нагибина — картины войны и труда, воспоминания детства и зарубежные встречи, судьбы современников, людей русского искусства. Его произведения отмечены драматичностью конфликтов, лирическим мировосприятием, точностью деталей.
Старая черепаха
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Приключения 1990Честертон Гилберт Кийт, Нагибин Юрий Маркович, Руденко Борис Антонович, Аграновский Валерий Абрамович, Молчанов Андрей Алексеевич, Топоров Виктор Леонидович
ЭхоНагибин Юрий Маркович
Скачать книгу «Старая черепаха»
О книге
Подвергая себя ежедневным эмоциональным нагрузкам, современный человек время от времени должен отвлекаться от реального мира, чтобы восстановить свой душевный баланс. Среди наиболее действенных способов — чтение книг. Книги дарят прекрасную возможность отвлечься от личных и деловых проблем, погружая читателя в иные миры, жизни и даже время.
«Старая черепаха» Нагибин Юрий Маркович придётся по душе тем, кто любит отдыхать наедине с книгой, произведение относится к жанру природа и животные. В своей работе автор детально рассматривает серьезные вопросы взаимоотношений между людьми и то, как это влияет на нашу жизнь в целом. Детально проработанные персонажи, удивительный сюжет и тонкое описание чувств и эмоций — всё это непременно отвлечет Вас и завладеет Вашим вниманием.
Данная книга не только обогатит читателя эмоционально, но и расширит кругозор. глубокая тема книги захватывает и берет за душу, оставляя яркое послевкусие. Прочитавшие эту книгу говорят о том, что она весьма необычна и оставляет приятное впечатление. На сайте можно читать книгу онлайн или скачать в формате epub, fb2.
Популярные книги жанра «Природа и животные»
С этой книгой читают
Записки следователя Шейнин Лев Романович
Перед читателем возникают живые образы работников следственных органов, людей несгибаемого мужества и воли. Они сталкиваются в своей сложной работе с самыми…
Под одним солнцем. Наша старая добрая фантастика Крапивин Владислав Петрович, Биленкин Дмитрий Александрович, Подольный Роман Григорьевич, Савченко Владимир Иванович, Гуревич Георгий Иосифович, Альтов Генрих Саулович, Шалимов Александр Иванович, Колупаев Виктор Дмитриевич, Войскунский Евгений Львович, Лукодьянов Исай Борисович, Росоховатский Игорь Маркович, Днепров Анатолий, Зубков Борис Васильевич, Разговоров Никита Владимирович, Эйдельман Натан Яковлевич, Пухов Михаил Георгиевич, Громова Ариадна Григорьевна, Невинский Виктор
Расцвет русской фантастической прозы совпал с годами хрущевской «оттепели» и ею же был без сомнения вызван. Владимир Савченко, Анатолий Днепров, Ариадна Громова, Евгений…
Старая крепостьБеляев Владимир Павлович
Формирование характера рабочего-подростка, нового советского человека — тема широко известной трилогии лауреата Государственной премии СССР Владимира Беляева. Первая и…
Старая дама, или Чехарда с ожерельемАлександров Сергей Сергеевич
На время ремонта в квартире сын перевозит Юлию Александровну Баратову в квартиру покойной тетки, где сразу начинают происходить невероятные и даже загадочные…
Старая надежда Тихонов Сергей
Ещё вчера ты обычный парень, а сегодня враг государства, мятежник, за голову которого объявлена награда. Ещё вчера ты обычная девушка, а сегодня последняя надежда…
Старая Республика: РеванКарпишин Дрю
Давным-давно в далекой галактике… Реван: герой, предатель, завоеватель, злодей, спаситель. Джедай, который покинул Корускант, чтобы сокрушить мандалорцев, а вернулся…
Старый недругДмитрий Жидков
Не зная Ига, Русь крепнет, расширяя границы. Кажется, что наступили спокойные времена. Никто из соседей не решается оспаривать первенство молодого государства. Но судьба…