Рассказ старик в станционном буфете

Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в Майори. Над Рижским заливом свистящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет прибой, налетая на крепкую ледяную закраину.

Старик зашел в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело заплатанной рыбачьей куртки.

Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к его ноге, и дрожала.

Рядом за столиком шумно пили пиво молодые люди с тугими, красными затылками. Снег таял у них на шляпах. Талая вода капала в стаканы с пивом и на бутерброды с копченой колбасой. Но молодые люди спорили о футбольном матче и не обращали на это внимания.

Когда один из молодых людей взял бутерброд и откусил сразу половину, собачка не выдержала. Она подошла к столику, стала на задние лапы и, заискивая, начала смотреть в рот молодому человеку.

— Пети! — тихо позвал старик. — Как же тебе не стыдно! Зачем ты беспокоишь людей, Пети?

Но Пети продолжала стоять, и только передние лапы у нее все время дрожали и опускались от усталости. Когда они касались мокрого живота, собачка спохватывалась и подымала их снова.

Но молодые люди не замечали ее. Они были увлечены разговором и то и дело подливали себе в стаканы холодное пиво.

Снег залеплял окна, и дрожь пробегала по спине при виде людей, пьющих в такую стужу совершенно ледяное пиво.

— Пети! — снова позвал старик. — А Пети! Ступай сюда!

Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая понять старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую сторону. Она как бы говорила: «Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не можешь купить мне такой бутерброд».

— Эх, Пети, Пети! — шепотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от огорчения.

Пети снова вильнула хвостом и вскользь, умоляюще посмотрела на старика. Она как бы просила его больше ее не звать и не стыдить, потому что у нее самой нехорошо на душе и она, если бы не крайность, никогда бы, конечно, не стала просить у чужих людей.

Наконец один из молодых людей, скуластый, в зеленой шляпе, заметил собаку.

— Просишь, стерва? — спросил он. — А где твой хозяин?

Пети радостно вильнула хвостом, взглянула на старика и даже чуть взвизгнула.

— Что же это вы, гражданин! — сказал молодой человек. — Раз собаку держите, так должны кормить. А то некультурно получается. Собака у вас милостыню выпрашивает. Нищенство у нас запрещено законом.

Молодые люди захохотали.

— Ну и отмочил, Валька! — крикнул один из них и бросил собачке кусок колбасы.

— Пети, не смей! — крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая, жилистая шея покраснели.

Собачка сжалась и, опустив хвост, подошла к старику, даже не взглянув на колбасу.

— Не смей брать у них ни крошки! — сказал старик.

Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной мелочи и начал пересчитывать ее на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам. Пальцы у него дрожали.

— Еще обижается!-сказал скуластый молодой человек. — Какой независимый, скажи пожалуйста!

— А, брось ты его! На что он тебе сдался? — примирительно сказал один из молодых людей, наливая всем пиво.

Старик ничего не ответил. Он подошел к стойке и положил горсть мелких денег на мокрый прилавок.

— Один бутерброд! — сказал он хрипло. Собачка стояла рядом с ним, поджав хвост. Продавщица подала старику на тарелке два бутерброда.

— Один! — сказал старик.

— Берите! — тихо сказала продавщица. — Я на вас не разорюсь…

— Палдиес! — сказал старик. — Спасибо!

Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Один шквал прошел, второй подходил, но был еще далеко на горизонте. Даже слабый солнечный свет упал на белые леса за рекой Лиелупа.

Старик сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в серый носовой платок и спрятал в карман.

Собачка судорожно ела, а старик, глядя на нее, говорил:

— Ах, Пети, Пети! Глупая собака!

Но собачка не слушала его. Она ела. Старик смотрел на нее и вытирал рукавом глаза — они у него слезились от ветра.

Вот, собственно, и вся маленькая история, случившаяся на станции Майори на Рижском взморье.

Зачем я ее рассказал?

Начав писать ее, я думал совсем о другом. Как это ни покажется странным, я размышлял о значении подробностей в прозе, вспомнил эту историю и решил, что если ее описать без одной главной подробности — без того, что собака всем своим видом извинялась перед хозяином, без этого жеста маленькой собаки, то история эта станет грубее, чем она была на самом деле.

А если выбросить и другие подробности — неумело заплатанную куртку, свидетельствующую о вдовстве или одиночестве, капли талой воды, падавшие со шляп молодых людей, ледяное пиво, мелкие деньги с прилипшим к ним сором из кармана, да, наконец, даже шквалы, налетавшие с моря белыми стенами, то рассказ от этого стал бы значительно суше и бескровнее.

В последние годы подробности начали исчезать из нашей беллетристики, особенно в вещах молодых писателей.

Без подробности вещь не живет. Любой рассказ превращается в ту сухую палку от копченого сига, о какой упоминал Чехов. Самого сига нет, а торчит одна тощая щепка.

Смысл подробности заключается в том, чтобы, по словам Пушкина, мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно, в глаза всем.

С другой стороны, есть писатели, страдающие утомительной и скучной наблюдательностью. Они заваливают свои сочинения грудами подробностей — без отбора, без понимания того, что подробность имеет право жить и необходимо нужна только в том случае, если она характерна, если она может сразу, как лучом света, вырвать из темноты любого человека или любое явление.

Например, чтобы дать представление о начавшемся крупном дожде, достаточно написать, что первые его капли громко щелкали по газете, валявшейся на земле под окном.

Или, чтобы дать страшное ощущение смерти грудного ребенка, достаточно сказать об этом так, как сказал Алексей Толстой в «Хождении по мукам»:

«Измученная Даша уснула, а когда проснулась, ее ребенок был мертв и легкие волосы у него на голове поднялись».

«- Покуда спала, к нему пришла смерть… — сказала Даша, плача, Телегину. — Пойми же — у него волосики встали дыбом… Один мучился… Я спала.

Никакими уговорами нельзя было отогнать от нее видение одинокой борьбы мальчика со смертью».

Эта подробность (легкие детские волосы, вставшие дыбом) стоит многих страниц самого точного описания смерти.

Обе эти подробности верно бьют в цель. Только такой и должна быть подробность — определяющей целое и, кроме того, обязательной.

В рукописи одного молодого писателя я наткнулся на такой диалог:

«- Здорово, тетя Паша! — сказал, входя, Алексей. (Перед этим автор говорит, что Алексей открыл дверь в комнату тети Паши рукой, как будто дверь можно открыть головой.)

— Здравствуй, Алеша, — приветливо воскликнула тетя Паша, оторвалась от шитья и посмотрела на Алексея. — Что долго не заходил?

— Да все некогда. Собрания всю неделю проводил.

— Говоришь, всю неделю?

— Точно, тетя Паша! Всю неделю. Володьки нету? — спросил Алексей, оглядывая пустую комнату.

— Нет. Он на производстве.

— Ну, тогда я пошел. До свиданьица, тетя Паша. Бывайте здоровы.

— До свиданья, Алеша, — ответила тетя Паша. — Будь здоров.

Алексей направился к двери, открыл ее и вышел. Тетя Паша посмотрела ему вслед и покачала головой:

— Бойковитый парень. Моторный».

Весь этот отрывок состоит, помимо небрежностей и разгильдяйской манеры писать, из совершенно не обязательных и пустых вещей (они подчеркнуты). Все это ненужные, не характерные, ничего не определяющие подробности.

В поисках и определении подробностей нужен строжайший выбор.

Подробность теснейшим образом связана с тем явлением, которое мы называем интуицией.

Интуицию я представляю себе как способность по отдельной частности, по подробности, по одному какому-либо свойству восстановить картину целого.

Интуиция помогает историческим писателям воссоздавать не только подлинную картину жизни прошедших эпох, но самый их воздух, самое состояние людей, их психику, что по сравнению с нашей была, конечно, несколько иной.

Интуиция помогла Пушкину, никогда не бывшему в Испании и в Англии, написать великолепные испанские стихи, написать «Каменного гостя», а в «Пире во время чумы» дать картину Англии, не худшую, чем это могли бы сделать Вальтер Скотт или Берне — уроженцы этой туманной страны.

Хорошая подробность вызывает и у читателя интуитивное и верное представление о целом — или о человеке и его состоянии, или о событии, или, наконец, об эпохе.

  • Полный текст
  • Драгоценная пыль
  • Надпись на валуне
  • Цветы из стружек
  • Первый рассказ
  • Молния
  • Бунт героев
  • История одной повести.
  • «Планета Марц»
  • Девонский известняк
  • Изучение географических карт
  • Зарубки на сердце
  • Алмазный язык
  • Родник в мелколесье
  • Язык и природа
  • Груды цветов и трав
  • Словари
  • Случай в магазине Альшванга
  • Как будто пустяки
  • Старик в станционном буфете
  • Белая ночь
  • Животворящее начало
  • Ночной дилижанс
  • Давно задуманная книга
  • Чехов
  • Александр Блок
  • Ги де Мопассан
  • Максим Горький
  • Виктор Гюго
  • Михаил Пришвин
  • Александр Грин
  • Эдуард Багрицкий
  • Искусство видеть мир
  • В кузове грузовой машины
  • Напутствие самому себе

К осени созре­вает уро­жай чело­ве­че­ских дум. Об этом хорошо ска­зал Бара­тын­ский: «И спеет жатва доро­гая, и в зер­нах дум ее сби­ра­ешь ты, судеб люд­ских достиг­нув полноты».

Пуш­кин, по его сло­вам, каж­дой осе­нью рас­цве­тал вновь. Каж­дую осень он моло­дел. Оче­видно, прав был Г те, когда утвер­ждал, что у гениев на про­тя­же­нии жизни бывает несколько воз­вра­тов юности.

В один из таких осен­них дней Пуш­кин напи­сал стихи, выра­жа­ю­щие необы­чайно наглядно слож­ный твор­че­ский про­цесс поэта:

И забы­ваю мир – и в слад­кой тишине
Я сладко усып­лен моим воображеньем.
И про­буж­да­ется поэ­зия во мне:
Душа стес­ня­ется лири­че­ским волненьем,
Тре­пе­щет, и зву­чит, и ищет, как во сне,
Излиться нако­нец сво­бод­ным проявленьем –
И тут ко мне идет незри­мый рой гостей,
Зна­комцы дав­ние, плоды мечты моей.
И мысли в голове вол­ну­ются в отваге,
И рифмы лег­кие навстречу им бегут.
И пальцы про­сятся к перу, перо – к бумаге.
Минута – и стихи сво­бодно потекут…

Это пора­зи­тель­ный ана­лиз твор­че­ства. Его можно было создать только в порыве высо­кого душев­ного подъема.

У Пуш­кина была еще одна осо­бен­ность. Те места в своих вещах, кото­рые ему не дава­лись, он про­сто про­пус­кал, нико­гда на них не задер­жи­вался и про­дол­жал писать дальше. Потом он воз­вра­щался к про­пу­щен­ным местам, но лишь тогда, когда у него бывал тот душев­ный подъем, кото­рый он назы­вал вдох­но­ве­нием. Он нико­гда не ста­рался вызвать его насильственно.

Я видел, как рабо­тал Гай­дар. Это было совсем не похоже на то, как обычно рабо­тают писатели.

Мы жили тогда в Мещер­ских лесах, в деревне. Гай­дар посе­лился в боль­шом доме, выхо­див­шем на сель­скую улицу, а я – в быв­шей баньке, в глу­бине сада.

В то время Гай­дар писал «Судьбу бара­бан­щика». Мы сго­во­ри­лись честно рабо­тать с утра до обеда и не соблаз­нять в это время друг друга рыб­ной ловлей.

Одна­жды я писал в баньке около откры­того окна. Не успел я напи­сать и чет­верти стра­ницы, как из боль­шого дома вышел Гай­дар и про­шел мимо моего окна с совер­шенно неза­ви­си­мым и рав­но­душ­ным видом.

Я при­тво­рился, что не заме­чаю его. Гай­дар похо­дил по саду, что-то ворча про себя, потом опять про­шел мимо окна, но теперь уже явно ста­ра­ясь задеть меня. Он насви­сты­вал и при­творно кашлял.

Я мол­чал. Тогда Гай­дар про­шел мимо в тре­тий раз и посмот­рел на меня с раз­дра­же­нием. Я все молчал.

Гай­дар не выдержал.

– Слу­шай, – ска­зал он, – не валяй дурака! Все равно ты пишешь так быстро, что тебе ничего не стоит ото­рваться. Поду­ма­ешь, какой Бобо­ры­кин! Если бы я так писал, то у меня уже было бы пол­ное собра­ние сочи­не­ний в ста восем­на­дцати томах.

Ему очень понра­ви­лась эта цифра. Он с удо­воль­ствием повторил:

– В ста восем­на­дцати томах! Ни томом меньше!

– Ну, – ска­зал я, – выкла­ды­вай: что тебе нужно?

– А мне нужно, чтобы ты послу­шал, какую я чуд­ную фразу придумал.

– Какую?

– Вот, слу­шай: «Постра­дал, ста­рик, постра­дал!» – гово­рили пас­са­жиры». Хорошо?

– Откуда я знаю! – отве­тил я. – Смотря по тому, где она стоит и к чему относится.

Гай­дар рассвирепел.

– «К чему отно­сится», «к чему отно­сится»! – пере­драз­нил он меня. – К тому, к чему надо, к тому и отно­сится! Ну, черт с тобой! Сиди, выпи­сы­вай свои сочи­не­ния. А я пойду запишу эту фразу.

Но он долго не выдер­жал. Через два­дцать минут он опять начал ходить у меня под окном.

– Ну, какую еще гени­аль­ную фразу ты при­ду­мал? – спро­сил я.

– Слу­шай, – ска­зал Гай­дар, – раньше я только смутно подо­зре­вал, что ты раз­маг­ни­чен­ный интел­ли­гент и насмеш­ник. А теперь я в этом убе­дился. И при­том – с горечью.

– Иди ты, зна­ешь, куда! – ска­зал я. – Честью прошу, не мешай!

– Поду­ма­ешь, какой Лажеч­ни­ков! – ска­зал Гай­дар, но все-таки ушел.

Через пять минут он воз­вра­тился и еще издали про­кри­чал мне новую фразу. Она, правда, была неожи­дан­ной и хоро­шей. Я похва­лил ее. Гай­дару только этого было и надо.

– Вот! – ска­зал он. – Теперь я к тебе больше не приду. Нико­гда! Как-нибудь напишу и без твоей помощи.

И вдруг он доба­вил на ужа­са­ю­щем фран­цуз­ском языке:

– О ревуар, месье лэкри­вен рюс советик!

Он очень увле­кался в то время фран­цуз­ским язы­ком и только что начал его изучать.

Гай­дар воз­вра­щался еще несколько раз в сад, но мне не мешал, а ходил по даль­ней дорожке и что-то бор­мо­тал про себя.

Так он рабо­тал – при­ду­мы­вал на ходу фразы, потом запи­сы­вал их, потом опять при­ду­мы­вал. Весь день он ходил из дома в сад. Я удив­лялся и был уве­рен, что повесть у Гай­дара едва-едва дви­жется. Но потом ока­за­лось, что он хит­рил и запи­сы­вал гораздо больше, чем по одной фразе.

Недели через две он окон­чил «Судьбу бара­бан­щика», при­шел ко мне в баньку весе­лый, доволь­ный и спросил:

– Хочешь, я про­чту тебе повесть?

Я, конечно, очень хотел послу­шать ее.

– Так вот, слу­шай! – ска­зал Гай­дар, оста­но­вился посреди ком­наты и засу­нул руки в карманы.

– Где же руко­пись? – спро­сил я.

– Только нику­дыш­ные дири­жеры, – наста­ви­тельно отве­тил Гай­дар, – кла­дут перед собой на пюпитр пар­ти­туру. Зачем мне руко­пись! Она отды­хает на столе. Ты будешь слу­шать или нет?

И он про­чел мне повесть наизусть, от пер­вой до послед­ней строчки.

– Ты где-нибудь чего-нибудь все-таки здо­рово напу­тал, – ска­зал я с сомнением.

– На пари! – крик­нул Гай­дар. – Не больше десяти оши­бок! Если ты про­иг­ра­ешь, то зав­тра же поедешь в Рязань и купишь мне на бара­холке ста­рин­ный баро­метр. Я его при­смот­рел. У той ста­рухи – пом­нишь? – кото­рая во время дождя наде­вает на голову аба­жур. Сей­час я при­несу рукопись.

Он при­нес руко­пись и вто­рой раз про­чел повесть. Я сле­дил по руко­писи. Только в несколь­ких местах он ошибся, да и то незна­чи­тельно. Из-за этого у нас несколько дней шла рас­пря, – выиг­рал ли Гай­дар пари или нет. Но это уже не имеет пря­мого отно­ше­ния к рассказу.

В общем я купил, к вели­кой радо­сти Гай­дара, баро­метр. Мы решили вести по этому мед­ному и гро­мозд­кому соору­же­нию свою рыбо­лов­ную жизнь, но сразу же попали в дурац­кое поло­же­ние и про­мокли до костей, когда баро­метр пред­ска­зал «вели­кую сушь», а на самом деле три дня лил дождь.

То было чудес­ное время непре­рыв­ных шуток, «розыг­ры­шей», спо­ров о лите­ра­туре и рыб­ной ловли по озе­рам и ста­ри­цам. Все это каким-то неуло­ви­мым обра­зом помо­гало нам писать.

Мне при­шлось быть при том, когда Федин начал писать свой роман «Необык­но­вен­ное лето».

Да про­стит меня Федин, что я реша­юсь писать об этом. Но мне кажется, что манера работы каж­дого писа­теля, осо­бенно такого мастера, как Федин, инте­ресна и полезна не только для писа­те­лей, но и для всех людей, любя­щих литературу.

Жили мы в Гаграх, в неболь­шом доме на самом берегу моря. Дом этот, похо­жий на доре­во­лю­ци­он­ные деше­вые «меб­ли­рашки», пред­став­лял из себя поря­доч­ную трущобу.

Во время бурь он трясся от ветра и уда­ров волн, скри­пел, тре­щал и, каза­лось, раз­ва­ли­вался на гла­зах. От сквоз­ня­ков двери с вырван­ными зам­ками сами по себе мед­ленно и зло­веще отво­ря­лись и, постояв непо­движно несколько секунд и поду­мав, вдруг захло­пы­ва­лись с таким зво­ном, что с потолка сыпа­лась штукатурка.

Все бро­дя­чие псы из Новых и Ста­рых Гагр ноче­вали под тер­ра­сой этого дома. Ино­гда, поль­зу­ясь вре­мен­ным отсут­ствием хозяев, они зале­зали в ком­наты, ложи­лись на кро­вати и мирно похрапывали.

Вхо­дить в свою ком­нату надо было с опас­кой, неза­ви­симо от харак­тера пса, захва­тив­шего вашу кро­вать. Пес совест­ли­вый и роб­кий вска­ки­вал и с отча­ян­ным виз­гом бро­сался вон. Если вы попа­да­лись ему под ноги, то он со страха мог вас укусить.

Если же пес попа­дался нахаль­ный и опыт­ный, то он, лежа на кро­вати и следя за вами нена­ви­дя­щим гла­зом, начи­нал так страшно рычать, что при­хо­ди­лось вызы­вать на под­могу соседей.

Окно из ком­наты Федина выхо­дило на тер­расу над морем. Во время штор­мов пле­те­ные кресла с тер­расы сва­ли­вали в кучу около этого окна, чтобы они не намо­кали от брызг. На этой куче кре­сел все­гда сидели собаки и смот­рели сверху на Федина, писав­шего за сто­лом. Псы под­вы­вали от жела­ния попасть в его осве­щен­ную и теп­лую комнату.

Сна­чала Федин жало­вался, что псы его про­сто бро­сают в дрожь. Сто­ило ему ото­рваться от руко­писи и, заду­мав­шись, посмот­реть на окно, как десятки горя­щих нена­ви­стью соба­чьих глаз впи­ва­лись в него. Он чув­ство­вал от этого даже неко­то­рую нелов­кость, как будто был вино­ват, что живет в тепле и зани­ма­ется явно бес­смыс­лен­ным делом, водя пером по бумаге.

Это, конечно, в какой-то мере мешало Федину рабо­тать, но он скоро при­вык и пере­стал счи­таться с собаками.

Боль­шин­ство писа­те­лей пишут по утрам, неко­то­рые пишут и днем и очень немно­гие – ночью.

Федин мог рабо­тать и зача­стую рабо­тал в любой час суток. Лишь изредка он отры­вался, чтобы передохнуть.

Он писал по ночам под немолч­ный гул моря. Этот при­выч­ный шум не только не мешал, но даже помо­гал ему. Мешала, наобо­рот, тишина.

Одна­жды позд­ней ночью Федин раз­бу­дил меня и взвол­но­ванно сказал:

– Ты зна­ешь, море мол­чит. Пой­дем послу­шаем на террасу.

Глу­бо­кая, каза­лось, миро­вая тишина оста­но­ви­лась над бере­гом. Мы затихли, чтобы уло­вить в тем­ноте хотя бы сла­бый плеск волны, но ничего не могли услы­шать, кроме звона в ушах. Это зве­нела наша кровь. В высо­кой, тоже какой-то все­мир­ной мгле тускло све­тили звезды. Мы, при­вык­шие к бес­пре­дель­ному мор­скому шуму, были даже подав­лены этой тиши­ной. Федин в ту ночь не работал.

Все это – рас­сказ о непри­выч­ной для него обста­новке, в какой ему при­шлось рабо­тать. Мне дума­ется, что эта про­стота и неустро­ен­ность жизни напом­нили ему моло­дость, когда мы могли писать на под­окон­нике, при свете коп­тилки, в ком­нате, где замер­зали чер­нила, – при любых условиях.

Невольно наблю­дая за Феди­ным, я узнал, что он садился писать только в том слу­чае, если оче­ред­ная глава была строго обду­мана, выве­рена, обо­га­щена раз­мыш­ле­ни­ями и вос­по­ми­на­ни­ями, если она скла­ды­ва­лась в созна­нии вплоть до отдель­ных фраз.

Федин, перед тем как писать, очень при­стально всмат­ри­вался в эту свою буду­щую вещь, всмат­ри­вался под раз­ными углами и писал только то, что ясно видел, и при­том в закон­чен­ной связи с целым.

Ясный, твер­дый ум и стро­гий глаз Федина не могли мириться с зыб­ко­стью замысла и вопло­ще­ния. Проза должна быть, по его мне­нию, отра­бо­тана до без­оши­боч­но­сти и зака­лена до алмаз­ной крепости.

Фло­бер про­вел всю жизнь в мучи­тель­ной погоне за совер­шен­ством слога. В своем стрем­ле­нии к кри­сталь­но­сти прозы он не мог оста­но­виться, правка руко­пи­сей стала для него в неко­то­рых слу­чаях не доро­гой к совер­шен­ство­ва­нию прозы, а само­це­лью. Он терял спо­соб­ность оценки, уста­вал, при­хо­дил в отча­я­ние и явно сушил и мерт­вил свои вещи, или, как гово­рил Гоголь, «рисо­вал, рисо­вал, да и зарисовывался».

Загружено с учебного портала http://megaresheba.ru/ все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку за 11 классов в РБ.

В станционном буфете

Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета. Над заливом свистящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет прибой, налетая на крепкую ледяную корку.

Старик зашел в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело заплатанной рыбачьей куртки.

Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к его ноге, и дрожала.

Рядом со столиком пили пиво молодые люди. Снег таял у них на шляпах, и талая вода капала в стаканы с пивом и на бутерброды с копченой колбасой. Но молодые люди спорили о футбольном матче и не обращали на это никакого внимания.

Когда один из молодых людей взял бутерброд и откусил сразу половину, собачка не выдержала. Она подошла к столику, стала на задние лапы и заискивающе начала смотреть в рот молодому человеку.

Пети! — тихо позвал старик. — Как тебе не стыдно! Зачем ты беспокоишь людей?

Но Пети продолжала стоять, и только передние лапы у нее дрожали и опускались от усталости. Когда они касались мокрого живота, собачка спохватывалась и подымала их снова.

Но молодые люди не замечали ее. Они были увлечены разговором и то и дело подливали себе в стаканы ледяное пиво.

Пети! — снова позвал старик. — Ступай сюда!

Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая

понять старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую сторону. Она как бы говорила: «Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не можешь купить мне такой бутерброд».

Эх, Пети! — шепотом сказал старик, и голос его дрогнул от огорчения.

Пети снова вильнула хвостом и умоляюще посмотрела на старика. Она как бы просила его больше ее не звать и не стыдить. У нее самой нехорошо на душе, и она, если бы не крайность, никогда бы не стала просить у чужих людей.

Наконец один из молодых людей заметил собаку.

— Попрошайничаешь? А где твой хозяин? Гражданин, раз собаку держите, так должны кормить. А то некультурно получается: собака у вас милостыню выпрашивает!

Молодые люди захохотали. Один из них бросил собачке кусок колбасы.

— Пети, не смей! — крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая жилистая шея покраснели.

Собачка сжалась и, опустив хвост, подошла к старику, даже не взглянув на колбасу. В это время старик начал судорожно рыться в карманах, достал немного мелочи и пересчитал ее на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам. Пальцы у него дрожали.

— Еще обижается! Какой гордый нашелся! — произнес один из компании молодых людей.

Загружено с учебного портала http://megaresheba.ru/ все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку за 11 классов в РБ.

Загружено с учебного портала http://megaresheba.ru/ все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку за 11 классов в РБ.

Старик не проронил ни слова. Подойдя к стойке, он хрипло произнес:

Один бутерброд.

Продавщица подала на тарелке два бутерброда.

Один! — сказал старик.

Женщина тихо ответила:

Берите. Я на вас не разорюсь.

Спасибо.

Старик взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Он сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в серый носовой платок и спрятал в карман.

Собачка судорожно ела, а старик, глядя на нее, говорил:

Пети, Пети! Глупая собака!

Но собачка не слушала его. Она только ела. Старик смотрел на нее и вытирал рукавом глаза. Вероятно, они слезились у него от ветра. (521 слово)

По К. Паустовскому

Загружено с учебного портала http://megaresheba.ru/ все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку за 11 классов в РБ.

Загружено с учебного портала http://megaresheba.ru/ все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку за 11 классов в РБ.

Вкузове грузовой машины

Виюле тысяча девятьсот сорок первого года я ехал на военной грузовой машине в Тирасполь.

Бурая пыль, раскаленная солнцем, взрывалась клубами под колесами машины. Солнце дымилось в обесцвеченном небе. Вода в алюминиевой фляге нагрелась и пахла резиной. За Днестром гремела канонада.

В кузове ехали несколько молодых лейтенантов. Иногда они начинали стучать кулаками по крыше и кричали: «Воздух!» Водитель останавливал машину, мы выскакивали, отбегали подальше от дороги и ложились. Тотчас со злорадным воем на дорогу пикировали черные немецкие самолеты.

Иногда они замечали нас и били из пулеметов. Но, к счастью, никто не пострадал. Самолеты исчезали, и оставался только жар во всем теле от раскаленной земли, гул в голове и отчаянная жажда.

После одного из таких налетов водитель неожиданно спросил меня:

Вы о чем думаете, когда лежите под пулями? Вспоминаете?

Вспоминаю, — ответил я.

И я вспоминаю, — сказал, немного помолчав, водитель. — Леса наши вспоминаю.

Я тоже вспоминаю свои леса, — ответил я.

Водитель натянул пилотку на лоб и дал газ. Больше мы не разговаривали.

Пожалуй, никогда я не вспоминал с такой остротой любимые места, как на войне. Я ловил себя на том, что нетерпеливо жду ночи, когда, лежа в кузове грузовой машины и укрывшись шинелью, можно будет вернуться мыслью к этим местам и пройти по ним медленно и спокойно, вдыхая сосновый воздух. Я говорил себе: «Сегодня я пойду на Черное озеро, а завтра, если буду жив, на берега Пры». И у меня замирало сердце от предчувствия этих воображаемых походов. В своих мечтах я всегда выходил из родного дома ранним утром и шел по пустынной деревенской улице мимо старых изб. Мне казалось, что не может быть в жизни большего счастья, чем опять увидеть эти места и пройти по ним, забыв обо всех заботах и невзгодах, слушая, как легко стучит в груди сердце. Так я думал, лежа в кузове грузовой машины.

Поздняя ночь. Со стороны станции ухают взрывы — там идет бомбежка. Над головой падает трассирующим снарядом голубоватая звезда. Я ловлю себя на мысли, что невольно слежу за ней и прислушиваюсь, когда же она взорвется? Но звезда не взрывается, а безмолвно гаснет над самой землей. Как далеко отсюда до знакомого березового перелеска, до торжественных лесов! Там теперь тоже ночь, но беззвучная, пылающая огнями созвездий, пахнущая не бензиновым чадом и пороховыми газами, а устоявшейся в лесных озерах глубокой водой и хвоей можжевельника. Сесть бы сейчас у костра, слушать тихий треск сучьев и думать о том, что жизнь необыкновенно хороша, если ее не бояться и принимать с открытой душой.

Так я бродил в воспоминаниях по лесам, потом по строгим набережным Невы или по голубым ото льна холмам суровой псковской земли. Я думал обо всех этих местах с такой болью, как будто потерял их навсегда, как будто больше никогда в жизни их не увижу. Очевидно, от этого чувства они приобрели в моем сознании необыкновенную прелесть.

Я спрашивал себя, почему я не замечал этого раньше, и тут же догадывался, что, конечно, я все это видел и чувствовал, но только в разлуке черты родного пейзажа возникли перед моим внутренним взором во всей своей захватывающей сердце красоте. (498 слов)

Загружено с учебного портала http://megaresheba.ru/ все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку за 11 классов в РБ.

Загружено с учебного портала http://megaresheba.ru/ все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку за 11 классов в РБ.

По К. Паустовскому

Загружено с учебного портала http://megaresheba.ru/ все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку за 11 классов в РБ.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

  • #
  • #
  • #
  • #
  • #
  • #
  • #
  • #
  • #
  • #
  • #

Wiki-учебник

Поиск по сайту

Реклама от партнёров:

Паустовский «Старик в станционном буфете»

Русскую литературу 20 века трудно представить без творчества выдающегося писателя К. Н. Паустовского. Каждое произведение Паустовского заставляет читателя задуматься об окружающем мире, о событиях, с которыми сталкиваются люди и о том, какую роль играет человек в мистерии жизни.

Литература для Паустовского выступает в роли инструмента, при помощи которого, он старается засеять в сердца людей зерна добра, справедливости и морали. Рассказы Константина Григорьевича несут в себе ту мудрость, которой зачастую нам не хватает.

В произведении «Старик в стационарном буфете» ярко отображены все реалии современной жизни. Может быть, кто то из читателей увидит себя в этом повествовании ведь часто мы не замечаем собственной жестокости и безразличию. 

Краткое изложение

Действие разворачивается в одном из маленьких городков Латвии. В маленький буфет, который находиться рядом с железнодорожным вокзалом, зашел старик с маленькой собачкой. Мужчина сел за свободный столик и начал ждать окончание ливня, чтобы продолжить свой путь с маленькой спутницей.

За соседним столом сидела компания молодых людей, которая увлеченно обсуждала футбол. Юноши не заметили, как к ним подбежала собачка и начала просить кусочек бутерброда, которые они кушали. Собака, несмотря на запреты своего хозяина, продолжала заискивающе прыгать вокруг стола молодых людей.

Один из сидящих посмотрел на животное, после чего оскорбил ее хозяина. Его друг все же протянул собачке кусок колбасы, но так же не удержался от язвительных оскорблений в сторону пожилого мужчины, назвав его нищим старцем, который даже не может прокормить домашнее животное.

Старик забрал свою собаку обратно и не принял угощения молодого человека. Он достал из кармана последние несколько монет и заказал у буфетчицы бутерброд. Женщина, наблюдавшая за этой ситуацией, пожалела мужчину, и дала ему бесплатно еще один бутерброд, подчеркнув, что не обеднеет, если угостит маленькую собачку.

Когда старик вышел на улицу, он накормил свою собачонку. Смотря на то, как она жадно кушает, он горестно начинает корить ее за поведение, не произнося ни одного оскорбительного слова в адрес своих обидчиков. На столь печальной ноте, рассказ заканчивается.

Смысл рассказа

Эта история говорит нам о том, какими жестокими иногда бывают люди. Вместо того чтобы помочь обездоленному мужчине они принялись его оскорблять. В то же время, старик, будучи бедным и несчастным, не растерял своих моральных ценностей.

Этот человек предпочитает голод и нищету, нежели низкопоклонство. Он не променял свою честь на пищу для своей любимицы, так как понимал, что этим предаст и себя и ее. Радует то, что в мире все же находятся люди, которые понимают истинный смысл вещей.

Доброта буфетчицы яркий пример тому: женщина осознавала, что старику нечем накормить свою собаку, не говоря уже о себе. Предложив два бутерброда, буфетчица словно возблагодарила этим мужчину за то, что он сумел выстоять перед соблазном и поступил по совести. 

Нужна помощь в учебе?

Предыдущая тема: Толстой «Севастополь в декабре месяце»: анализ переживаний автора
Следующая тема:   Стихи военного времени: Лермонтов «Сон», Симонов «Жди меня» и др.

Нравится

Нравится

Рассказ «Старик в станционном буфете» входит в повесть «Золотая роза» которую Константин Паустовский написал в середине 1950-х гг. Повесть эта о писательском труде, о рождении замысла книги. В повести представлены необычные биографии любимых писателей автора, а также есть несколько небольших историй (рассказов) среди которых и тот который Вы сейчас услышите в исполнении, уже забытого многими, актёра Германа Хованова.

Действие разворачивается в одном из городков Латвии. В маленький буфет, который находиться рядом с железнодорожным вокзалом, зашёл старик, чтобы переждать зимний шквал. Вместе с ним была и его маленькая собачка…
___________________

Герман Дмитриевич Хованов (24 мая [6 июня] 1912г., Российская империя — 12 июля 1984г., г. Ленинград) — советский актёр театра и кино. Закончил 41-ю Единую трудовую школу (б. Петришуле) в Ленинграде в 1930 году. В 1931 году Г.Хованов поступил в театральную студию при Ленинградском Большом драматическом театре, окончив студию в 1935 году, был принят в качестве актёра в штат театра, который с 1932 года стал называться «Ленинградский Большой драматический театр им. М.Горького». В 1938 году Хованов уезжает в Ростов-на-Дону и два года работает в Ростовском театре драмы им. М.Горького. В 1940 году Герман Дмитриевич возвращается в Ленинград и вступает в труппу Ленинградского Государственного театра им. Ленинского Комсомола, где работает вплоть до ухода на пенсию в 1979 году. В кино актёр исполнял, в основном, бытовые и героические роли.
___________________

Константин Георгиевич Паустовский (19 (31) мая 1892г., г. Москва — 14 июля 1968г., г. Москва) — русский советский писатель, сценарист и педагог, журналист, военный корреспондент. Книги К. Паустовского неоднократно переводились на многие языки мира. Во второй половине XX века его повести и рассказы вошли в российских школах в программу по русской литературе для средних классов как один из сюжетных и стилистических образцов пейзажной и лирической прозы. Четыре раза был номинирован на Нобелевскую премию по литературе (1965; 1966; 1967; 1968).

Иллюстрации:
Г.Хованов
К.Паустовский

Слайд 1Как мы открываем мир
вокруг себя?

Как мы открываем мир вокруг себя?


Слайд 2Константин Георгиевич Паустовский Новелла
«Старик в станционном буфете»

Константин Георгиевич Паустовский Новелла «Старик в станционном буфете»


Слайд 3Новелла
Признаки новеллы: краткость, парадоксальный сюжет, нейтральность изложения, неожиданная развязка. Поэтому на

малом пространстве новеллы, при том что роль писателя в тексте как бы неявная – он не может напрямую комментировать события, высказывать своё отношение к ним, – огромную роль приобретает деталь, которая несёт в себе смысловую, сюжетную нагрузку – действие через описание – и держит на себе сопереживание, словно открывая для читателя пространство повествования.

Новелла	Признаки новеллы: краткость, парадоксальный сюжет, нейтральность изложения, неожиданная развязка. Поэтому на малом пространстве новеллы, при том что


Слайд 4 «Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного

буфета в Майори».

«Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в Майори».


Слайд 5 «Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к

«Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к его ноге, и дрожала».


Слайд 7«– Эх, Пети, Пети! – шёпотом сказал старик, и голос его

чуть дрогнул от огорчения.
Пети снова вильнула хвостом и вскользь, умоляюще посмотрела на старика. Она как бы просила его больше её не звать и не стыдить, потому что у неё самой нехорошо на душе и она, если бы не крайность, никогда бы, конечно, не стала просить у чужих людей.
Наконец один из молодых людей, скуластый, в зелёной шляпе, заметил собаку.
– Просишь, стерва? – спросил он. – А где твой хозяин?»

«– Эх, Пети, Пети! – шёпотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от огорчения. Пети снова


Слайд 8«– Не смей брать у них ни крошки! – сказал старик.

Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной мелочи и начал пересчитывать её на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам. Пальцы у него дрожали».

«– Не смей брать у них ни крошки! – сказал старик. Он начал судорожно рыться в карманах,


Слайд 9 «Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было.

Один шквал прошёл, второй подходил, но был ещё далеко на горизонте. Даже слабый солнечный свет упал на белые леса за рекой Лиелупа.
Старик сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в серый носовой платок и спрятал в карман.
Собачка судорожно ела, а старик, глядя на неё, говорил:
– Ах, Пети, Пети! Глупая собака!
Но собачка не слушала его. Она ела. Старик смотрел на неё и вытирал рукавом глаза – они у него слезились от ветра».

«Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Один шквал прошёл, второй подходил, но


Слайд 11 «Зачем я её рассказал? Начав писать её, я думал совсем о

другом. Как это ни покажется странным, я размышлял о значении подробностей в прозе, вспомнил эту историю и решил, что если её описать без одной главной подробности – без того, что собака всем своим видом извинялась перед хозяином, без этого жеста маленькой собаки, то история эта станет грубее, чем она была на самом деле».

«Зачем я её рассказал? Начав писать её, я думал совсем о другом. Как это ни покажется странным,


Слайд 12 «Хорошая подробность вызывает и у читателя интуитивное и верное представление о

целом – или о человеке и его состоянии, или о событии, или, наконец, об эпохе».

«Хорошая подробность вызывает и у читателя интуитивное и верное представление о целом – или о человеке и


Слайд 13– Как проявлялось чувство сопереживания в новелле Паустовского «Старик в станционном

буфете»?
– Зачем нужны новеллы?
– Как нужно писать новеллы?

– Как проявлялось чувство сопереживания в новелле Паустовского «Старик в станционном буфете»?– Зачем нужны новеллы?– Как нужно


Слайд 14Новелла
Признаки новеллы: краткость, парадоксальный сюжет, нейтральность изложения, неожиданная развязка. Поэтому на

малом пространстве новеллы, при том что роль писателя в тексте как бы неявная – он не может напрямую комментировать события, высказывать своё отношение к ним, – огромную роль приобретает деталь, которая несёт в себе смысловую, сюжетную нагрузку – действие через описание – и держит на себе сопереживание, словно открывая для читателя пространство повествования.

Новелла	Признаки новеллы: краткость, парадоксальный сюжет, нейтральность изложения, неожиданная развязка. Поэтому на малом пространстве новеллы, при том что


Слайд 15Прочитать рассказ И.С.Тургенева «МУМУ» (стр. 73-93)
Домашнее задание

Прочитать рассказ И.С.Тургенева «МУМУ» (стр. 73-93)Домашнее задание


СТАРИК В СТАНЦИОННОМ БУФЕТЕ

Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в Майори. Над Рижским заливом свистящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет прибой, налетая на крепкую ледяную закраину.
Старик зашел в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело заплатанной рыбачьей куртки.
Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к его ноге, и дрожала.
Рядом за столиком шумно пили пиво молодые люди с тугими, красными затылками. Снег таял у них на шляпах. Талая вода капала в стаканы с пивом и на бутерброды с копченой колбасой. Но молодые люди спорили о футбольном матче и не обращали на это внимания.
Когда один из молодых людей взял бутерброд и откусил сразу половину, собачка не выдержала. Она подошла к столику, стала на задние лапы и, заискивая, начала смотреть в рот молодому человеку.
– Пети! – тихо позвал старик. – Как же тебе не стыдно! Зачем ты беспокоишь людей, Пети?
Но Пети продолжала стоять, и только передние лапы у нее все время дрожали и опускались от усталости. Когда они касались мокрого живота, собачка спохватывалась и подымала их снова.
Но молодые люди не замечали ее. Они были увлечены разговором и то и дело подливали себе в стаканы холодное пиво.
Снег залеплял окна, и дрожь пробегала по спине при виде людей, пьющих в такую стужу совершенно ледяное пиво.
– Пети! – снова позвал старик. – А Пети! Ступай сюда!
Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая понять старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую сторону. Она как бы говорила: «Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не можешь купить мне такой бутерброд».
– Эх, Пети, Пети! – шепотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от огорчения.
Пети снова вильнула хвостом и вскользь, умоляюще посмотрела на старика. Она как бы просила его больше ее не звать и не стыдить, потому что у нее самой нехорошо на душе и она, если бы не крайность, никогда бы, конечно, не стала просить у чужих людей.
Наконец один из молодых людей, скуластый, в зеленой шляпе, заметил собаку.
– Просишь, стерва? – спросил он. – А где твой хозяин?
Пети радостно вильнула хвостом, взглянула на старика и даже чуть взвизгнула.
– Что же это вы, гражданин! – сказал молодой человек. – Раз собаку держите, так должны кормить. А то некультурно получается. Собака у вас милостыню выпрашивает. Нищенство у нас запрещено законом.
Молодые люди захохотали.
– Ну и отмочил, Валька! – крикнул один из них и бросил собачке кусок колбасы.
– Пети, не смей! – крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая, жилистая шея покраснели.
Собачка сжалась и, опустив хвост, подошла к старику, даже не взглянув на колбасу.
– Не смей брать у них ни крошки! – сказал старик.
Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной мелочи и начал пересчитывать ее на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам. Пальцы у него дрожали.
– Еще обижается! – сказал скуластый молодой человек. – Какой независимый, скажи пожалуйста!
– А, брось ты его! На что он тебе сдался? – примирительно сказал один из молодых людей, наливая всем пиво.
Старик ничего не ответил. Он подошел к стойке и положил горсть мелких денег на мокрый прилавок.
– Один бутерброд! – сказал он хрипло. Собачка стояла рядом с ним, поджав хвост. Продавщица подала старику на тарелке два бутерброда.
– Один! – сказал старик.
– Берите! – тихо сказала продавщица. – Я на вас не разорюсь…
– П?лдиес! – сказал старик. – Спасибо!
Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Один шквал прошел, второй подходил, но был еще далеко на горизонте. Даже слабый солнечный свет упал на белые леса за рекой Лиелупа.
Старик сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в серый носовой платок и спрятал в карман.
Собачка судорожно ела, а старик, глядя на нее, говорил:
– Ах, Пети, Пети! Глупая собака!
Но собачка не слушала его. Она ела. Старик смотрел на нее и вытирал рукавом глаза – они у него слезились от ветра.

  • Рассказ старая черепаха читать
  • Рассказ старая лошадь в читательский дневник
  • Рассказ старая дева продолжение читать бесплатно
  • Рассказ старая дева глава 7
  • Рассказ станюковича рождественская ночь текст