Рассказ старухи изергиль о своей жизни

(474 слова) В рассказе М. Горького «Старуха Изергиль» центральным персонажем является пожилая женщина. Старость она встретила не в окружении детей и внуков, а с посторонними людьми — сборщиками винограда. Старуха Изергиль, глядя на цветущих девушек и юношей, упивается их красотой, молодостью и энергией. А молодежь с интересом слушает легенды старухи.  

По воспоминаниям, Изергиль всегда была окружена людьми. За нее бились, сражались, ее завоевывали. Ее жизнь наполняли безрассудные приключения. Несмотря на кипучие страсти, Изергиль никогда не ставила чьи-то интересы выше своих собственных. Рыбака с Прута юная Изергиль полюбила в пятнадцать лет. Ей нравился гибкий, красивый парень. Мать девушки отнеслась резко отрицательно к столь ранним отношениям. Но Изергиль это не остановило. Каждый вечер она тайком убегала из дома на свидание с рыбаком. Вскоре рыбак ей наскучил и Изергиль увлеклась гуцулом. Парень привлек ее смелым нравом и яркой внешностью. Но роман с обладателем рыжих усов и кудрей тоже продлился недолго. Последний раз Изергиль увидела своих возлюбленных в момент казни. Перед казнью рыбак с Прута плакал, а гуцул вел себя достойно, и как всегда курил трубку.

Богатый турок — следующий избранник Изергиль. Он был не молод, но очень богат. Турок поселил Изергиль в гареме, где ей было скучно. Образ жизни в гареме ограничивал ее свободу. Через неделю Изергиль сбежала оттуда. Даже любовь к солидному, набожному любовнику не остановила ее. 

Изергиль соблазнила молоденького сына турка, и увлекла его кочевым образом жизни. Мальчик был слишком сильно влюблен в Изергиль, чтобы послушать голос разума. Тоска по дому и изматывающие любовные отношения свели мальчонку в могилу. Он умер на руках у Изергиль. Девушка не долго тосковала. Вскоре она влюбилась в мадьяра. Аркадэк, в отличие от предыдущих претендентов на сердце Изергиль, был избалован женским вниманием. Он подло обошелся с Изергиль. Тогда она впервые почувствовала, что стала стара для любовных приключений. Она прилагала гигантские усилия, чтобы вызвать интерес у мадьяра. Но все же глубокая привязанность не сложилась. Эти отношения были мимолетными, но уже вопреки желанию Изергиль. Когда Аркадэк попал в плен, Изергиль с риском для жизни его освободила. Она прибегла к слезам и актерской игре, чтобы разжалобить сторожа пленников. Эта ночь, полная риска и неизвестности, очень вымотала молодую женщину. Она надеялась получить в награду любовь, но чуда не произошло. Мадьяр испытывал к ней лишь благодарность. У Изергиль взыграла гордость, и она по своей инициативе разорвала отношения. 

Автор, беседуя со старухой Изергиль, невозмутимо выслушивал все ее откровения. Мудрость и доброта автора не позволили ему осуждать противоречивые поступки Изергиль. Поэтому старуха не ограничилась пересказом легенд о Ларре и Данко, а сообщила столько личных секретов автору.

Главная героиня рассказа “Старуха Изергиль” страстно любит жизнь. Чувства до сих пор не угасли в душе старухи, и даже преклонный возраст не смог притупить их. У нее свой путь и свой смысл жизни, как и у каждого героя в рассказе Максима Горького “Старуха Изергиль”. Ее выбор можно принять или не принять, но осуждать не стоит, ведь сами мы еще не прожили и половины ее жизни.  

Автор: Дионисия Вяземская

Жизнь старухи Изергиль сочинение

Женщина, которую автор называет старухой Изергиль, живет теперь на берегу моря в Бессарабии. Там и происходит ее встреча с рассказчиком. Изергиль знает, главное в человеке — его внутренний огонь, горячее сердце, горячая душа, искры в глазах. Только такие люди, по ее мнению, красивы. Глядя на старуху, на ее морщинистую кожу, потрескавшиеся губы, потухшие глаза, главный герой не верит, что и сама она когда-то была такой. И тогда, наравне с другими, Изергиль рассказывает ему историю своей жизни, и кажется она герою не менее чудесной и невероятной, чем другие сказки.

История старухи Изергиль, сейчас, возможно, покажется чересчур откровенной. Но так уж она жила, не умея притворяться, идя за своим сердцем. Изергиль была действительно бесстрашна, в пятнадцать лет пошла она на казнь своего возлюбленного рыжего гуцула, а потом вместе с друзьями отомстила за его смерть. Ее невозможно было удержать на месте, словно быстрый поток горной реки, она постоянно оказывалась в новых местах, с новыми людьми. Некоторых она не может даже вспомнить, а другие оставили больший след в ее жизни. Гарем султана, сын султана, монах, богатый пан, осыпавший ее золотом — все они прошли словно тени.

Очень часто в рассказе звучит слово «сбежала». Действительно, Изергиль не могла долго оставаться на месте и, скорее всего, не любила долгих и натянутых объяснений. Где-то находиться больше не нужно — бежать. Искать то, что снова зажжет огонь внутри. След в душе оставил польский шляхтич Аркадэк. С ним Изергиль познакомилась уже в сорокалетнем возрасте, что в то время было уже почти глубокой старостью. Но ради этой своей любви она пошла на настоящий подвиг. Кажется невероятным, что хрупкая женщина в одиночку убила часового и освободила из плена отряд поляков. А после этого гордо отказалась от любви шляхтича, предложенной в благодарность. Изергиль рассказывает, что все же вышла замуж, муж покинул ее совсем недавно и остаток жизни она решила прожить здесь в горах, рассказывая свои истории молодым.

Старуха Изергиль много говорит о красоте. По ее мнению, только красивые люди могут быть храбрыми, а внутренняя робость, лень, серость обязательно отразятся на внешности. Жизнь, по ее мнению, нужно проживать, горя изнутри, не лукавя, не лицемеря, не притворяясь. Тогда в глазах будет огонь, а изо рта будет литься прекрасная песня.

С точки зрения современной морали, кто-то мог бы осудить Изергиль, но ее жизнь не была жизнью легкомысленной или пустой девушки. У нее есть смелость жить так, как чувствуется. Любить всем сердцем и уходить, когда больше не любишь.

Вариант 2

В целом жизнь старухи Изергиль не была уж столь тихой и размеренной. Она была полна страсти, взаимной любви, бурной и весьма насыщенной. Совершались отчаянные и безумные поступки во имя любви, где любовь для нее значила смыслом всей ее жизни.

Любить всем сердцем, не смотря ни на что, даже дом и семья небыли в этом плане помехой. Она могла бросить все и стремглав бежать за любимым, пусть то был другой город или даже чужая страна.

Именно эта неопределенная жизнь и стала для нее губительной, которая привела ее в столь преклонные годы к полному одиночеству. Лишь спустя годы она поняла, что спокойная и умиротворенная жизнь, создание любящей семьи позволяет достичь и познать счастье, а не скитаться за призраком. Теперь ей остается только мечтать о ней.

В соответствии со своим стилем рассказ в рассказе Горький пытался донести смысл жизни, судьбу которую мы создаем сами. Именно рассказы старухи Изергиль о своей жизни, помогают понять то, что человек сам кузнец своего счастья, и только мы ответственны за свои действия и поступки которые влияют на нашу дальнейшую судьбу.

Она повествует нам о своих мужчинах, которых было в ее жизни немало. Изергиль вспоминает о них с особой теплотой и любовью, как они были смелы, благородны и решительны.

Но тем, ни менее она жила одним днем, жила для себя, наслаждаясь своей молодостью и красотой. Она презирала лентяев и трусов, и не хотела видеть подле себя. В людях она хотела видеть лишь отвагу и стремление к подвигам, а нет то им и не место на земле.

Еще одна отличительная черта старухи Изергиль это ее гордость, которая также сыграла с ней плохую шутку, став одной из причин ее одиночества. Порой каждому человеку необходимо в той или иной степени осаждать свои чувства ради всеобщего блага. В нашей жизни всегда приходиться уступать кому-то, жертвовать чем-то ради счастья, ради семьи, ради любви – смысла жизни.

Рассказы Максима Горького необычайно просты и красочны, поражают своими легендами, развивающие любовь к родине, помогающие и призывающие к подвигам и великим свершениям.

Жизнь старухи Изергиль

Несколько интересных сочинений

• Сочинение про рябину

  Растет в наших лесах стройная красавица рябина. Она привлекает внимание в любое время года. Осенью рябинушка превращается в настоящую красавицу!

• Сочинение Примеры драгоценных книг из жизни

  Книги, играют не маловажную роль в развитии любой личности, даже сейчас в эпоху информационных технологий они являются основным источником знаний. Читая книги, мы познаем новые миры, и неизведанные глубины человеческой души

• Анализ произведения Собачье сердце повести Булгакова 9, 11 класс

  Булгаков Михаил Афанасьевич является одним из самых знаменитых русских писателей, который смог подарить миру бессмертные произведения, известные всеми миру. Его творчество популярно и сегодня.

• Главные герои произведения Вождь краснокожих О Генри

  В произведении О. Генри «Вождь краснокожих» рассказывается о забавной истории, случившейся в штате Алабама. Её участниками становятся два авантюриста, мальчик Джонни и его отец Эбенезер Дорсет.

• Анализ сказки Гаршина Лягушка-путешественница

  Писатель Гаршин В. М. назвал свою сказку Лягушка-путешественница потому, что его героиня сама решилась на перелёт с утками в тёплые страны. Автор добродушен к героине произведения.

— Слышал ли ты, чтоб где-нибудь еще так пели? — спросила Изергиль, поднимая голову и улыбаясь беззубым ртом.

— Не слыхал. Никогда не слыхал…

— И не услышишь. Мы любим петь. Только красавцы могут хорошо петь, — красавцы, которые любят жить. Мы любим жить. Смотри-ка, разве не устали за день те, которые поют там? С восхода по закат работали, взошла луна, и уже — поют! Те, которые не умеют жить, легли бы спать. Те, которым жизнь мила, вот — поют.

— Но здоровье…— начал было я.

— Здоровья всегда хватит на жизнь. Здоровье! Разве ты, имея деньги, не тратил бы их? Здоровье — то же золото. Знаешь ты, что я делала, когда была молодой? Я ткала ковры с восхода по закат, не вставая почти. Я, как солнечный луч, живая была и вот должна была сидеть неподвижно, точно камень. И сидела до того, что, бывало, все кости у меня трещат. А как придет ночь, я бежала к тому, кого любила, целоваться с ним. И так я бегала три месяца, пока была любовь; все ночи этого времени бывала у него. И вот до какой поры дожила — хватило крови! А сколько любила! Сколько поцелуев взяла и дала!..

Я посмотрел ей в лицо. Ее черные глаза были все-таки тусклы, их не оживило воспоминание. Луна освещала ее сухие, потрескавшиеся губы, заостренный подбородок с седыми волосами на нем и сморщенный нос, загнутый, словно клюв совы. На месте щек были черные ямы, и в одной из них лежала прядь пепельно-седых волос, выбившихся из-под красной тряпки, которою была обмотана ее голова. Кожа на лице, шее и руках вся изрезана морщинами, и при каждом движении старой Изергиль можно было ждать, что сухая эта кожа разорвется вся, развалится кусками и предо мной встанет голый скелет с тусклыми черными глазами.

Она снова начала рассказывать своим хрустящим голосом:

— Я жила с матерью под Фальми, на самом берегу Бырлата; и мне было пятнадцать лет, когда он явился к нашему хутору. Был он такой высокий, гибкий, черноусый, веселый. Сидит в лодке и так звонко кричит он нам в окна: «Эй, нет ли у вас вина… и поесть мне?» Я посмотрела в окно сквозь ветви ясеней и вижу: река вся голубая от луны, а он, в белой рубахе и в широком кушаке с распущенными на боку концами, стоит одной ногой в лодке, а другой на берегу. И покачивается, и что-то поет. Увидал меня, говорит: «Вот какая красавица живет тут!.. А я и не знал про это!» Точно он уж знал всех красавиц до меня! Я дала ему вина и вареной свинины… А через четыре дня дала уже и всю себя… Мы всё катались с ним в лодке по ночам. Он приедет и посвистит тихо, как суслик, а я выпрыгну, как рыба, в окно на реку. И едем… Он был рыбаком с Прута, и потом, когда мать узнала про все и побила меня, уговаривал все меня уйти с ним в Добруджу и дальше, в дунайские гирла. Но мне уж не нравился он тогда — только поет да целуется, ничего больше! Скучно это было уже. В то время гуцулы шайкой ходили по тем местам, и у них были любезные тут… Так вот тем — весело было. Иная ждет, ждет своего карпатского молодца, думает, что он уже в тюрьме или убит где-нибудь в драке, — и вдруг он один, а то с двумя-тремя товарищами, как с неба, упадет к ней. Подарки подносил богатые — легко же ведь доставалось все им! И пирует у нее, и хвалится ею перед своими товарищами. А ей любо это. Я и попросила одну подругу, у которой был гуцул, показать мне их… Как ее звали? Забыла как… Все стала забывать теперь. Много времени прошло с той поры, все забудешь! Она меня познакомила с молодцом. Был хорош… Рыжий был, весь рыжий — и усы и кудри! Огненная голова. И был он такой печальный, иногда ласковый, а иногда, как зверь, ревел и дрался. Раз ударил меня в лицо… А я, как кошка, вскочила ему на грудь, да и впилась зубами в щеку… С той поры у него на щеке стала ямка, и он любил, когда я целовала ее…

— А рыбак куда девался? — спросил я.

— Рыбак? А он… тут… Он пристал к ним, к гуцулам. Сначала все уговаривал меня и грозил бросить в воду, а потом — ничего, пристал к ним и другую завел… Их обоих и повесили вместе — и рыбака и этого гуцула. Я ходила смотреть, как их вешали. В Добрудже это было. Рыбак шел на казнь бледный и плакал, а гуцул трубку курил. Идет себе и курит, руки в карманах, один ус на плече лежит, а другой на грудь свесился. Увидал меня, вынул трубку и кричит: «Прощай!..» Я целый год жалела его. Эх!.. Это уж тогда с ними было, как они хотели уйти в Карпаты к себе. На прощанье пошли к одному румыну в гости, там их и поймали. Двоих только, а нескольких убили, а остальные ушли… Все-таки румыну заплатили после… Хутор сожгли и мельницу, и хлеб весь. Нищим стал.

— Это ты сделала? — наудачу спросил я.

— Много было друзей у гуцулов, не одна я… Кто был их лучшим другом, тот и справил им поминки…

Песня на берегу моря уже умолкла, и старухе вторил теперь только шум морских волн, — задумчивый, мятежный шум был славной второй рассказу о мятежной жизни. Все мягче становилась ночь, и все больше разрождалось в ней голубого сияния луны, а неопределенные звуки хлопотливой жизни ее невидимых обитателей становились тише, заглушаемые возраставшим шорохом волн… ибо усиливался ветер.

— А то еще турка любила я. В гареме у него была, в Скутари. Целую неделю жила, — ничего… Но скучно стало…— всё женщины, женщины… Восемь было их у него… Целый день едят, спят и болтают глупые речи… Или ругаются, квохчут, как курицы… Он был уж немолодой, этот турок. Седой почти и такой важный, богатый. Говорил — как владыка… Глаза были черные… Прямые глаза… Смотрят прямо в душу. Очень он любил молиться. Я его в Букурешти увидала… Ходит по рынку, как царь, и смотрит так важно, важно. Я ему улыбнулась. В тот же вечер меня схватили на улице и привезли к нему. Он сандал и пальму продавал, а в Букурешти приехал купить что-то. «Едешь ко мне?» — говорит. «О да, поеду!» — «Хорошо!» И я поехала. Богатый он был, этот турок. И сын у него уже был — черненький мальчик, гибкий такой… Ему лет шестнадцать было. С ним я и убежала от турка… Убежала в Болгарию, в Лом-Паланку… Там меня одна болгарка ножом ударила в грудь за жениха или за мужа своего — уже не помню.

Хворала я долго в монастыре одном. Женский монастырь. Ухаживала за мной одна девушка, полька… и к ней из монастыря другого, — около Арцер-Паланки, помню, — ходил брат, тоже монашек… Такой… как червяк, все извивался предо мной… И когда я выздоровела, то ушла с ним… в Польшу его.

— Погоди!.. А где маленький турок?

— Мальчик? Он умер, мальчик. От тоски по дому или от любви… но стал сохнуть он, так, как неокрепшее деревцо, которому слишком много перепало солнца… так и сох все… помню, лежит, весь уже прозрачный и голубоватый, как льдинка, а все еще в нем горит любовь… И все просит наклониться и поцеловать его… Я любила его и, помню, много целовала… Потом уж он совсем стал плох — не двигался почти. Лежит и так жалобно, как нищий милостыни, просит меня лечь с ним рядом и греть его. Я ложилась. Ляжешь с ним… он сразу загорится весь. Однажды я проснулась, а он уж холодный… мертвый… Я плакала над ним. Кто скажет? Может, ведь это я и убила его. Вдвое старше его я была тогда уж. И была такая сильная, сочная… а он — что же?.. Мальчик!..

Она вздохнула и — первый раз я видел это у нее — перекрестилась трижды, шепча что-то сухими губами.

— Ну, отправилась ты в Польшу…— подсказал я ей.

— Да… с тем, маленьким полячком. Он был смешной и подлый. Когда ему нужна была женщина, он ластился ко мне котом и с его языка горячий мед тек, а когда он меня не хотел, то щелкал меня словами, как кнутом. Раз как-то шли мы по берегу реки, и вот он сказал мне гордое, обидное слово. О! О!.. Я рассердилась! Я закипела, как смола! Я взяла его на руки и, как ребенка, — он был маленький, — подняла вверх, сдавив ему бока так, что он посинел весь. И вот я размахнулась и бросила его с берега в реку. Он кричал. Смешно так кричал. Я смотрела на него сверху, а он барахтался там, в воде. Я ушла тогда. И больше не встречалась с ним. Я была счастлива на это: никогда не встречалась после с теми, которых когда-то любила. Это нехорошие встречи, все равно как бы с покойниками.

Старуха замолчала, вздыхая. Я представлял себе воскрешаемых ею людей. Вот огненно-рыжий, усатый гуцул идет умирать, спокойно покуривая трубку. У него, наверное, были холодные, голубые глаза, которые на все смотрели сосредоточенно и твердо. Вот рядом с ним черноусый рыбак с Прута; плачет, не желая умирать, и на его лице, бледном от предсмертной тоски, потускнели веселые глаза, и усы, смоченные слезами, печально обвисли по углам искривленного рта. Вот он, старый, важный турок, наверное, фаталист и деспот, и рядом с ним его сын, бледный и хрупкий цветок Востока, отравленный поцелуями. А вот тщеславный поляк, галантный и жестокий, красноречивый и холодный… И все они — только бледные тени, а та, которую они целовали, сидит рядом со мной живая, но иссушенная временем, без тела, без крови, с сердцем без желаний, с глазами без огня, — тоже почти тень.

Она продолжала:

— В Польше Стало трудно мне. Там живут холодные и лживые люди. Я не знала их змеиного языка. Все шипят… Что шипят? Это бог дал им такой змеиный язык за то, что они лживы. Шла я тогда, не зная куда, и видела, как они собирались бунтовать с вами, русскими. Дошла до города Бохнии. Жид один купил меня; не для себя купил, а чтобы торговать мною. Я согласилась на это. Чтобы жить — надо уметь что-нибудь делать. Я ничего не умела и за это платила собой. Но я подумала тогда, что ведь, если я достану немного денег, чтобы воротиться к себе на Бырлат, я порву цепи, как бы они крепки ни были. И жила я там. Ходили ко мне богатые паны и пировали у меня. Это им дорого стоило. Дрались из-за меня они, разорялись. Один добивался меня долго и раз вот что сделал; пришел, а слуга за ним идет с мешком. Вот пан взял в руки тот мешок и опрокинул его над моей головой. Золотые монеты стукали меня по голове, и мне весело было слушать их звон, когда они падали на пол. Но я все-таки выгнала пана. У него было такое толстое, сырое лицо, и живот — как большая подушка. Он смотрел, как сытая свинья. Да, выгнала я его, хотя он и говорил, что продал все земли свои, и дома, и коней, чтобы осыпать меня золотом. Я тогда любила одного достойного пана с изрубленным лицом. Все лицо было у него изрублено крест-накрест саблями турок, с которыми он незадолго перед тем воевал за греков. Вот человек!.. Что ему греки, если он поляк? А он пошел, бился с ними против их врагов. Изрубили его, у него вытек один глаз от ударов, и два пальца на левой руке были тоже отрублены… Что ему греки, если он поляк? А вот что: он любил подвиги. А когда человек любит подвиги, он всегда умеет их сделать и найдет, где это можно. В жизни, знаешь ли ты, всегда есть место подвигам. И те, которые не находят их для себя, — те просто лентяи или трусы, или не понимают жизни, потому что, кабы люди понимали жизнь, каждый захотел бы оставить после себя свою тень в ней. И тогда жизнь не пожирала бы людей бесследно… О, этот, рубленый, был хороший человек! Он готов был идти на край света, чтобы делать что-нибудь. Наверное, ваши убили его во время бунта. А зачем вы ходили бить мадьяр? Ну-ну, молчи!..

И, приказывая мне молчать, старая Изергиль вдруг замолчала сама, задумалась.

— Знала также я и мадьяра одного. Он однажды ушел от меня, — зимой это было, — и только весной, когда стаял снег, нашли его в поле с простреленной головой. Вот как! Видишь — не меньше чумы губит любовь людей; коли посчитать — не меньше… Что я говорила? О Польше… Да, там я сыграла свою последнюю игру. Встретила одного шляхтича… Вот был красив! Как черт. Я же стара уж была, эх, стара! Было ли мне четыре десятка лет? Пожалуй, что и было… А он был еще и горд, и избалован нами, женщинами. Дорого он мне стал… да. Он хотел сразу так себе взять меня, но я не далась. Я не была никогда рабой, ничьей. А с жидом я уже кончила, много денег дала ему… И уже в Кракове жила. Тогда у меня все было: и лошади, и золото, и слуги… Он ходил ко мне, гордый демон, и все хотел, чтоб я сама кинулась ему в руки. Мы поспорили с ним… Я даже, — помню, — дурнела от этого. Долго это тянулось… Я взяла свое: он на коленях упрашивал меня… Но только взял, как уж и бросил. Тогда поняла я, что стала стара… Ох, это было мне не сладко! Вот уж не сладко!.. Я ведь любила его, этого черта… а он, встречаясь со мной, смеялся… подлый он был! И другим он смеялся надо мной, а я это знала. Ну, уж горько было мне, скажу! Но он был тут, близко, и я все-таки любовалась им. А как вот ушел он биться с вами, русскими, тошно стало мне. Ломала я себя, но не могла сломать… И решила поехать за ним. Он около Варшавы был, в лесу.

Но когда я приехала, то узнала, что уж побили их ваши… и что он в плену, недалеко в деревне.

«Значит, — подумала я, — не увижу уже его больше!» А видеть хотелось. Ну, стала стараться увидать… Нищей оделась, хромой, и пошла, завязав лицо, в ту деревню, где был он. Везде казаки и солдаты… дорого мне стоило быть там! Узнала я, где поляки сидят, и вижу, что трудно попасть туда. А нужно мне это было. И вот ночью подползла я к тому месту, где они были. Ползу по огороду между гряд и вижу: часовой стоит на моей дороге… А уж слышно мне — поют поляки и говорят громко. Поют песню одну… к матери бога… И тот там же поет… Аркадэк мой. Мне горько стало, как подумала я, что раньше за мной ползали… а вот оно, пришло время — и я за человеком поползла змеей по земле и, может, на смерть свою ползу. А этот часовой уже слушает, выгнулся вперед. Ну, что же мне? Встала я с земли и пошла на него. Ни ножа у меня нет, ничего, кроме рук да языка. Жалею, что не взяла ножа. Шепчу: «Погоди!..» А он, солдат этот, уже приставил к горлу мне штык. Я говорю ему шепотом: «Не коли, погоди, послушай, коли у тебя душа есть! Не могу тебе ничего дать, а прошу тебя…» Он опустил ружье и также шепотом говорит мне: «Пошла прочь, баба! пошла! Чего тебе?» Я сказала ему, что сын у меня тут заперт… «Ты понимаешь, солдат, — сын! Ты ведь тоже чей-нибудь сын, да? Так вот посмотри на меня — у меня есть такой же, как ты, и вон он где! Дай мне посмотреть на него, может, он умрет скоро… и, может, тебя завтра убьют… будет плакать твоя мать о тебе? И ведь тяжко будет тебе умереть, не взглянув на нее, твою мать? И моему сыну тяжко же. Пожалей же себя и его, и меня — мать!..»

Ох, как долго говорила я ему! Шел дождь и мочил нас. Ветер выл и ревел, и толкал меня то в спину, то в грудь. Я стояла и качалась перед этим каменным солдатом… А он все говорил: «Нет!» И каждый раз, как я слышала его холодное слово, еще жарче во мне вспыхивало желание видеть того, Аркадэка… Я говорила и мерила глазами солдата — он был маленький, сухой и все кашлял. И вот я упала на землю перед ним и, охватив его колени, все упрашивая его горячими словами, свалила солдата на землю. Он упал в грязь. Тогда я быстро повернула его лицом к земле и придавила его голову в лужу, чтоб он не кричал. Он не кричал, а только все барахтался, стараясь сбросить меня с своей спины. Я же обеими руками втискивала его голову глубже в грязь. Он и задохнулся… Тогда я бросилась к амбару, где пели поляки. «Аркадэк!..» — шептала я в щели стен. Они догадливые, эти поляки, — и, услыхав меня, не перестали петь! Вот его глаза против моих. «Можешь ты выйти отсюда?» — «Да, через пол!» — сказал он. «Ну, иди же». И вот четверо их вылезло из-под этого амбара: трое и Аркадэк мой. «Где часовые?» — спросил Аркадэк. «Вон лежит!..» И они пошли тихо-тихо, согнувшись к земле. Дождь шел, ветер выл громко. Мы ушли из деревни и долго молча шли лесом. Быстро так шли. Аркадэк держал меня за руку, и его рука была горяча и дрожала. О!.. Мне так хорошо было с ним, пока он молчал. Последние это были минуты — хорошие минуты моей жадной жизни. Но вот мы вышли на луг и остановились. Они благодарили меня все четверо. Ох, как они долго и много говорили мне что-то! Я все слушала и смотрела на своего пана. Что же он сделает мне? И вот он обнял меня и сказал так важно… Не помню, что он сказал, но так выходило, что теперь он в благодарность за то, что я увела его, будет любить меня… И стал он на колени предо мной, улыбаясь, и сказал мне: «Моя королева!» Вот какая лживая собака была это!.. Ну, тогда я дала ему пинка ногой и ударила бы его в лицо, да он отшатнулся и вскочил. Грозный и бледный стоит он предо мной… Стоят и те трое, хмурые все. И все молчат. Я посмотрела на них… Мне тогда стало — помню — только скучно очень, и такая лень напала на меня… Я сказала им: «Идите!» Они, псы, спросили меня: «Ты воротишься туда, указать наш путь?» Вот какие подлые! Ну, все-таки ушли они. Тогда и я пошла… А на другой день взяли меня ваши, но скоро отпустили. Тогда увидела я, что пора мне завести гнездо, будет жить кукушкой! Уж тяжела стала я, и ослабели крылья, и перья потускнели… Пора, пора! Тогда я уехала в Галицию, а оттуда в Добруджу. И вот уже около трех десятков лет живу здесь. Был у меня муж, молдаванин; умер с год тому времени. И живу я вот! Одна живу… Нет, не одна, а вон с теми.

Старуха махнула рукой к морю. Там все было тихо. Иногда рождался какой-то краткий, обманчивый звук и умирал тотчас же.

— Любят они меня. Много я рассказываю им разного. Им это надо. Еще молодые все… И мне хорошо с ними. Смотрю и думаю: «Вот и я, было время, такая же была… Только тогда, в мое время, больше было в человеке силы и огня, и оттого жилось веселее и лучше… Да!..»

Она замолчала. Мне грустно было рядом с ней. Она же дремала, качая головой, и тихо шептала что-то… может быть, молилась.

С моря поднималась туча — черная, тяжелая, суровых очертаний, похожая на горный хребет. Она ползла в степь. С ее вершины срывались клочья облаков, неслись вперед ее и гасили звезды одну за другой. Море шумело. Недалеко от нас, в лозах винограда, целовались, шептали и вздыхали. Глубоко в степи выла собака… Воздух раздражал нервы странным запахом, щекотавшим ноздри. От облаков падали на землю густые стаи теней и ползли по ней, ползли, исчезали, являлись снова… На месте луны осталось только мутное опаловое пятно, иногда его совсем закрывал сизый клочок облака. И в степной дали, теперь уже черной и страшной, как бы притаившейся, скрывшей в себе что-то, вспыхивали маленькие голубые огоньки. То там, то тут они на миг являлись и гасли, точно несколько людей, рассыпавшихся по степи далеко друг от друга, искали в ней что-то, зажигая спички, которые ветер тотчас же гасил. Это были очень странные голубые языки огня, намекавшие на что-то сказочное.

— Видишь ты искры? — спросила меня Изергиль.

— Вон те, голубые? — указывая ей на степь, сказал я.

— Голубые? Да, это они… Значит, летают все-таки! Ну-ну… Я уж вот не вижу их больше. Не могу я теперь многого видеть.

— Откуда эти искры? — спросил я старуху.

Я слышал кое-что раньше о происхождении этих искр, но мне хотелось послушать, как расскажет о том же старая Изергиль.

— Эти искры от горящего сердца Данко. Было на свете сердце, которое однажды вспыхнуло огнем… И вот от него эти искры. Я расскажу тебе про это… Тоже старая сказка… Старое, все старое! Видишь ты, сколько в старине всего?.. А теперь вот нет ничего такого — ни дел, ни людей, ни сказок таких, как в старину… Почему?.. Ну-ка, скажи! Не скажешь… Что ты знаешь? Что все вы знаете, молодые? Эхе-хе!.. Смотрели бы в старину зорко — там все отгадки найдутся… А вот вы не смотрите и не умеете жить оттого… Я не вижу разве жизнь? Ох, все вижу, хоть и плохи мои глаза! И вижу я, что не живут люди, а всё примеряются, примеряются и кладут на это всю жизнь. И когда обворуют сами себя, истратив время, то начнут плакаться на судьбу. Что же тут — судьба? Каждый сам себе судьба! Всяких людей я нынче вижу, а вот сильных нет! Где ж они?.. И красавцев становится все меньше.

Старуха задумалась о том, куда девались из жизни сильные и красивые люди, и, думая, осматривала темную степь, как бы ища в ней ответа.

Я ждал ее рассказа и молчал, боясь, что, если спрошу ее о чем-либо, она опять отвлечется в сторону.

И вот она начала рассказ.

---

Часть 2. В жизни всегда есть место подвигам. Рассказ «Старуха Изергиль» Максима Горького.

Известно, что в период конца ХIХ–начала ХХ веков начинающий писатель Максим Горький увлекался популярными в то время идеями мировой философии, прежде всего А. Шопенгауэра и Ф. Ницше. Но в художественных произведениях он воплотил эти идеи в соответствии со своим пониманием и жизненными наблюдениями — в модифицированном виде. Поэтому ранние произведения Горького, в том числе и рассказ «Старуха Изергиль», отражают идеи Шопенгауэра и Ницше, но явно демонстрируют и собственные, независимые взгляды писателя.

Как и у Ницше, центром философской системы Горького становится Гордый Человек (сверхчеловек). Горький отдает предпочтение людям, свободным от законов общества. Его любимые герои — нищие, бродяги, цыгане, воры…Он их идеализирует или, если говорить мягче, ставит с точки зрения моральных качеств выше обычных, законопослушных, людей.

В связи с этим психологическая характеристика образа старухи Изергиль несколько сложна. Если трактовать идею Ницше о сверхчеловеке совсем просто, то это выглядит так: «Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, — канат над пропастью».Получается схема: животное — человек — сверхчеловек. В рассказе Горького старуха Изергиль занимает позицию каната (моста). Она не достигает вершин и силы сверхчеловеческой личности, но указывает направление, по которому, как считают Ницше и Горький, должна осуществляться моральная эволюция человечества.

Внешность

Старуха Изергиль живёт в Бессарабии, под городом Аккерманом, на берегу Чёрного моря. В настоящее время это территория Украины.

Ей примерно 70 лет, возможно, чуть больше, но выглядит она очень старой, похожей на саму смерть. Её тело было согнуто пополам, а чёрные в молодости глаза стали тусклыми и слезились. Она улыбалась беззубым ртом и при рассказе указывала вдаль дрожащей рукой с кривыми пальцами.

Сухие губы её потрескались, подбородок заострился, волосы полностью поседели, а щёки провалились в результате отсутствия зубов. Голова её была обмотана красной тряпкой.

Кожа не только на лице, но и на шее, на руках была в глубоких морщинах. Иссушённая временем и солнцем, старуха Изергиль всё-таки была живой, но в глазах её не было огня, а в сердце — желаний. Голос её звучал певуче, но был скрипучим и как будто хрустел.

Характер

Изергиль олицетворяет собой романтическую личность. Она решительна, смела, никогда не была ничьей рабой, если не считать добровольного рабства у еврея. Она горда и не прощает обидных слов в свой адрес. У неё огромная сила воли, тяга к свободе и жажда жизни.

В молодости она была живой, энергичной и работящей. Впоследствии все её занятия состояли в любовных приключениях.

Но нет у неё глубокой привязанности к людям и ответственности за тех, кто её любил. Она плачет иногда и горюет о погибших, но это чувство скоротечно — вихрь жизни снова подхватывает её и несёт дальше, к новым приключениям.

История жизни Изергиль

Изергиль знает много сказок и легенд, да и её собственная жизнь полна событий и приключений, в основном любовных. Она с удовольствием рассказывает легенды и свои истории молодым, считая, что для них это интересно и поучительно. Так, она знакомит своего собеседника (повествователя) с двумя легендами: о гордом Ларре, сыне орла и женщины, и человеколюбивом Данко, отдавшем свою жизнь во имя счастья людей. И рассказывает о своей жизни.

В молодости она ткала ковры — «с утра до ночи». А ночью бежала к тому, кого любила. И так бегала три месяца — пока была любовь.

В то время она с матерью жила в Румынии, на хуторе близ города Бырлада на берегу одноимённой реки. Ей было 15 лет. Своего возлюбленного она описывает высоким, гибким, черноусым, веселым парнем. Он был рыбаком. Мать, узнав обо всём, побила её, но Изергиль не убежала с ним, как он просил. Девушка бросила его, так как парень уже разонравился ей — «только поет да целуется, ничего больше!» Позже он погиб.

Потом она любила рыжего гуцула, имя которого забыла. Потом был немолодой уже и богатый турок, в гареме которого Изергиль жила «целую неделю», а потом заскучала. У него было 8 жён, которые только и делали, что ели, спали и болтали глупости. Она сбежала от турка с его 16-летним сыном в Болгарию. Юноша тоже впоследствии умер от тоски по дому или от любви. Она его тоже любила и плакала над ним, понимая, что, возможно, убила этого мальчика своей безудержной любовью, ведь она была вдвое старше его.

Там, в Болгарии, её ударила ножом в грудь из ревности какая-то женщина. Изергиль долго болела, за ней в женском монастыре ухаживала одна монашка, полька. С её братом, тоже монахом, Изергиль сбежала в Польшу. Но он, по её словам, оказался подлым человеком, и в порыве обиды за его «гордое, обидное слово» она сбросила его с берега в реку. Он барахтался и кричал, но Изергиль ушла и больше никогда с ним не встречалась. Она отмечала, что «никогда не встречалась после с теми, которых когда-то любила. Это нехорошие встречи, все равно как бы с покойниками».

В Польше героине не нравилось всё: холодные и лживые люди, их «змеиный» язык — все шипят. «Это бог дал им такой змеиный язык за то, что они лживы», — говорила она.

Она ушла оттуда, её купил один еврей, чтобы торговать ею, и Изергиль заработала много денег, у неё были уже лошади, золото и слуги.

Потом она любила одного изрубленного саблей поляка, воевавшего за греков с турками. А затем полюбила очень красивого молодого поляка Аркадэка, а ей было уже 40 лет. Он долго добивался её, но, добившись, тут же бросил, а она не могла его забыть. Он попал в плен во время польского освободительного восстания, и Изергиль, одевшись нищей, пошла его выручать. Она убила часового, утопив его в грязной луже, и Аркадэк с друзьями вышел на свободу. Но и теперь не дождалась она от него любви. Так Изергиль осталась одна и решила, что пора уже ей заводить семью. Она вышла замуж за молдаванина и прожила с ним 30 лет, а теперь осталась одна — муж умер.

Сейчас она находит утешение в том, что рассказывает свои истории молодым. Старуха считает, что сейчас люди не умеют жить, а только примеряются к жизни. «Всяких людей я нынче вижу, а вот сильных нет! Где ж они?.. И красавцев становится все меньше».

Как знакома эта песня всем! Каждое поколение людей рассказывает о том, что раньше и трава была зеленее, и небо голубее…

Но если по существу: чем всё-таки была примечательна жизнь старухи Изергиль? Что полезного сделала она в жизни? Чему можно поучиться у неё молодому поколению?

На эти вопросы пусть каждый ответит себе сам.

Вывод

Используя поэтическую символику романтизма, Горький начинает повествование романтическим пейзажем: огромное море и бескрайняя степь. Но этот пейзаж наполнен и реалистическими приметами: живыми запахами и красками, звуками пения и музыки, силуэтами людей.

В рассказе М. Горького «Старуха Изергиль» чётко выделяется концепция трёх вариантов жизни: жизни для себя и вне людей в легенде о Ларре; жизни для себя, но с людьми в истории Изергиль; жизни для людей и с людьми в притче о Данко. Образ старухи Изергиль воплотил в себе черты героев легенд Ларры и Данко. Но всё-таки её сущность ближе к образу Ларры. Ларра из-за собственной гордыни и ради своей прихоти убивает невинную девушку; Изергиль ради любимого, а скорее, ради своей к нему любви убивает невинного человека (часового), а Данко убивает себя ради других…

Характеристика образа старухи Изергиль может пригодиться при написании сочинений и для подготовки урокам литературы.

Названия глав — условные.

Глава 1. Легенда о Ларре

Рассказчик встретил старуху Изергиль, когда собирал виноград в Бессарабии. Однажды вечером, отдыхая на морском берегу, он беседовал с ней. Вдруг старуха указала на тень от низко плывущего облака, назвала его Ларрой и рассказала «одну из славных сказок, сложенных в степях».

Много тысяч лет назад в «стране большой реки» жило племя охотников и земледельцев. Однажды одну из девушек этого племени унёс огромный орёл. Девушку долго искали, не нашли и забыли о ней, а через двадцать лет она вернулась со взрослым сыном, которого родила от орла. Сам орёл, почувствовав приближение старости, покончил с жизнью — упал с огромной высоты на острые скалы.

Сын орла был красивым парнем с холодными, гордыми глазами. Он никого не уважал, а со старейшинами держался как с равными себе. Старейшины не захотели принимать парня в своё племя, но это только насмешило его.

Он подошёл к красивой девушке и обнял её, но та оттолкнула его, потому что была дочерью одного из старейшин и боялась гнева своего отца. Тогда сын орла убил девушку. Его связали и начали придумывать «казнь, достойную преступления».

Один мудрец спросил, зачем он убил девушку, и сын орла ответил, что хотел её, а она его оттолкнула. После долгого разговора старейшины поняли, что парень «считает себя первым на земле и, кроме себя, не видит ничего». Он не хотел никого любить и желал брать то, чего ему хотелось.

За всё, что человек берёт, он платит собой: своим умом и силой, иногда — жизнью.

Старейшины поняли, что сын орла обрекает себя на страшное одиночество, решили, что это станет для него самой суровой карой, и отпустили его.

Сына орла назвали Ларрой — отверженным. С тех пор он жил «вольный, как птица», приходил в племя и похищал скот и женщин. В него стреляли, но убить не могли, потому что тело Ларры было закрыто «невидимым покровом высшей кары».

Так жил Ларра много десятилетий. Однажды он приблизился к людям и не стал защищаться. Люди поняли, что Ларра хочет умереть, и отступили, не желая облегчить его участь. Он ударил себя в грудь ножом, но нож сломался, он попытался разбить голову о землю, но земля отстранилась от него, и люди поняли, что Ларра не может умереть. С тех пор он скитается по степи в виде бесплотной тени, наказанный за свою великую гордость.

Глава 2. Воспоминания старухи Изергиль

Старуха Изергиль задремала, а рассказчик сидел на берегу, слушая шум волн и далёкие песни сборщиков винограда.

Внезапно проснувшись, старуха Изергиль начала вспоминать тех, кого любила в своей долгой жизни.

Она жила с матерью в Румынии на берегу реки, ткала ковры. В пятнадцать лет она влюбилась в молодого рыбака. Он уговаривал Изергиль уйти с ним, но к тому времени рыбак ей уже надоел — «только поёт да целуется, ничего больше».

Бросив рыбака, Изергиль влюбилась в гуцула — весёлого, рыжего карпатского молодца из разбойничьей шайки. Рыбак не смог забыть Изергиль и тоже пристал к гуцулам. Так их и повесили вместе — и рыбака, и гуцула, а Изергиль ходила смотреть на казнь.

Затем Изергиль встретила важного и богатого турка, целую неделю прожила в его гареме, потом соскучилась и сбежала с его сыном, темноволосым, гибким мальчиком много младше её, в Болгарию. Там её ранила ножом в грудь некая болгарка, то ли за жениха, то ли за мужа — Изергиль уже не помнит.

Выходили Изергиль в женском монастыре. У монашки-польки, которая за ней ухаживала, в соседнем монастыре был брат. С ним Изергиль и сбежала в Польшу, а молоденький турок умер от избытка плотской любви и тоски по дому.

Поляк был «смешной и подлый», мог словами, как кнутом ударить. Однажды сильно обидел он Изергиль. Она взяла его на руки, бросила в реку и ушла.

Никогда не встречалась после с теми, которых когда-то любила. Это нехорошие встречи, всё равно как бы с покойниками.

Люди в Польше оказались «холодные и лживые», Изергиль было трудно жить среди них. В городе Бохнии её купил один жид, «не для себя купил, а чтобы торговать». Изергиль согласилась, желая заработать денег и вернуться домой. К ней ходили пировать «богатые паны», золотом её осыпали.

Многих любила Изергиль, а больше всего красавца-шляхтича Аркадэка. Он был молод, а Изергиль уже прожила четыре десятка лет. Тогда Изергиль рассталась с жидом и жила в Кракове, была богата — большой дом, слуги. Аркадэк долго добивался её, а добившись — бросил. Потом он пошёл биться с русскими и попал в плен.

Изергиль, прикинувшись нищей, убила часового и сумела вызволить любимого Аркадека из русского плена. Он обещал любить её, но Изергиль с ним не осталась — не хотела, чтобы её любили из благодарности.

После этого Изергиль уехала в Бессарабию и осталась там. Её муж-молдаванин умер, и теперь старуха живёт среди молодых сборщиков винограда, рассказывает им свои сказки.

С моря наплывала грозовая туча, и в степи начали появляться голубые искры. Увидев их, Изергиль поведала рассказчику легенду о Данко.

Глава 3. Легенда о Данко

В старину, между степью и непроходимым лесом жило племя сильных и смелых людей. Однажды из степи явились более сильные племена и прогнали этих людей вглубь леса, где воздух был отравлен ядовитыми испарениями болот.

Люди стали болеть и умирать. Из леса надо было уходить, но позади были сильные враги, а впереди дорогу преграждали болота и деревья-великаны, создававшие вокруг людей «кольцо крепкой тьмы».

Люди не могли вернуться в степь и биться насмерть, потому что у них были заветы, которые не должны были исчезнуть.

Ничто — ни работа, ни женщины не изнуряют тела и души людей так, как изнуряют тоскливые думы.

Тяжкие думы породили страх в сердцах людей. Всё громче звучали трусливые слова о том, что надо вернуться в степь и стать рабами сильнейших.

И тут молодой красавец Данко вызвался вывести племя из леса. Люди поверили и пошли за ним. Труден был их путь, люди гибли в болотах и каждый шаг давался им с трудом. Вскоре измученные соплеменники начали роптать на Данко.

Однажды началась гроза, на лес опустился непроглядный мрак, и племя пало духом. Сознаваться в собственном бессилии людям было стыдно, и они стали упрекать Данко в неумении управлять ими.

Усталые и злые люди стали судить Данко, он же отвечал, что соплеменники сами не сумели сохранить силы на долгий путь и просто шли как стадо овец. Тогда люди захотели убить Данко, и в их лицах уже не было ни доброты, ни благородства. От жалости к соплеменникам сердце Данко вспыхнуло огнём желания помочь им, и лучи этого могучего огня засверкали в его глазах.

Увидев, как горят глаза Данко, люди решили, что он рассвирепел, насторожились и стали окружать его, чтобы схватить и убить. Данко понял их намерение и стало ему горько, а сердце разгорелось ещё ярче. Он «разорвал руками себе грудь», вырвал пылающее сердце, высоко поднял его над головой и повёл очарованных людей вперёд, освещая им путь.

Наконец, лес расступился и племя увидело широкую степь, а Данко радостно рассмеялся и умер. Его сердце ещё пылало рядом с телом. Какой-то осторожный человек увидел это и, чего-то испугавшись, «наступил на гордое сердце ногой». Оно рассыпалось в искры и угасло.

Иногда в степи перед грозой появляются голубые искры. Это остатки горящего сердца Данко.

Окончив рассказ, старуха Изергиль задремала, а рассказчик смотрел на её иссохшее тело и гадал, сколько ещё «красивых и сильных легенд» она знает. Прикрыв старуху лохмотьями, рассказчик прилёг рядом и долго смотрел на покрытое тучами небо, а рядом «глухо и печально» шумело море.

Старуха Изергиль живет на берегу Черного моря под городом Аккерман в Бессарабии (сейчас Украина):

«Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу.»

О внешности старухи Изергиль известно следующее:

«Время согнуло ее пополам, черные когда-то глаза были тусклы и слезились.» 

«…куда старуха указывала своей дрожащей рукой с кривыми пальцами…» 

«…улыбаясь беззубым ртом.» 

«Ее черные глаза были все-таки тусклы… Луна освещала ее сухие, потрескавшиеся губы, заостренный подбородок с седыми волосами на нем и сморщенный нос, загнутый, словно клюв совы. На месте щек были черные ямы, и в одной из них лежала прядь пепельно седых волос, выбившихся из под красной тряпки, которою была обмотана ее голова. Кожа на лице, шее и руках вся изрезана морщинами, и при каждом движении старой Изергиль можно было ждать, что сухая эта кожа разорвется вся, развалится кусками и предо мной встанет голый скелет с тусклыми черными глазами.» 

«…живая, но иссушенная временем, без тела, без крови, с сердцем без желаний, с глазами без огня, – тоже почти тень.»

У Старухи Изергиль сухой, скрипучий голос:

«Ее сухой голос звучал странно, он хрустел, точно старуха говорила костями.» 

«Ее скрипучий голос звучал так, как будто это роптали все забытые века…» 

«Она снова начала рассказывать своим хрустящим голосом…» 

«Она говорила певуче, и голос ее, скрипучий и глухой…»

Старуха Изергиль знает много сказок и легенд:

«…Расскажи мне, как это было! – попросил я старуху, чувствуя впереди одну из славных сказок, сложенных в степях. И она рассказала мне эту сказку.»

Изергиль любит рассказывать свои поучительные легенды молодым людям. Те с удовольствием слушают старую рассказчицу:

«Любят они меня. Много я рассказываю им разного. Им это надо. Еще молодые все… И мне хорошо с ними.»

Изергиль прожила жадную жизнь. Она любит жить и петь:

«…хорошие минуты моей жадной жизни.»

«…Мы любим петь. Только красавцы могут хорошо петь, – красавцы, которые любят жить. Мы любим жить.»

За свою долгую жизнь Изергиль много любила, у нее было много романов:

«А сколько любила! Сколько поцелуев взяла и дала!..»

Старуха Изергиль — свободолюбивая личность. Она рвет цепи, которыми ее сковывает жизнь:

«…я порву цепи, как бы они крепки ни были…»

Изергиль никогда не была ничьей рабой:

«Он хотел сразу так себе взять меня, но я не далась. Я не была никогда рабой, ничьей.»

У Изергиль есть свои понятия о гордости и достоинстве. Она, например, прощает мужчинам побои, но не прощает обидные слова. Так, Изергиль прощает побои гуцулу и продолжает встречаться с ним:

«Раз ударил меня в лицо… А я, как кошка, вскочила ему на грудь да и впилась зубами в щеку… С той поры у него на щеке стала ямка, и он любил, когда я целовала ее…»

При этом гордая Изергиль не прощает обидных слов. Так, она не простила поляку обидное слово и тут же рассталась с ним:

«…он сказал мне гордое, обидное слово. О! О!.. Я рассердилась! Я закипела, как смола! Я взяла его на руки и, как ребенка, – он был маленький, – подняла вверх, сдавив ему бока так, что он посинел весь. И вот я размахнулась и бросила его с берега в реку. <…> Я ушла тогда. И больше не встречалась с ним.» (о поляке)

Изергиль никогда не встречается со своими бывшими возлюбленными. Она разрывает отношения раз и навсегда:

«Я была счастлива на это: никогда не встречалась после с теми, которых когда-то любила. Это нехорошие встречи, всё равно как бы с покойниками.»

Изергиль никогда не ползала за мужчинами, кроме одного — шляхтича Аркадэка:

«Мне горько стало, как подумала я, что раньше за мной ползали… а вот оно, пришло время – и я за человеком поползла змеей по земле и, может, на смерть свою ползу.»

Изергиль родилась в городе Фальчи (сейчас город в Румынии) на берегу реки Бырлад:

«Я жила с матерью под Фальчи, на самом берегу Бырлада…» 

«…я достану немного денег, чтобы воротиться к себе на Бырлад…»

В молодости Изергиль много работала:

«Знаешь ты, что я делала, когда была молодой? Я ткала ковры с восхода по закат, не вставая почти.»

Молодая Изергиль была живой, как солнечный луч:

«Я, как солнечный луч, живая была.»

В молодости Изергиль была красавицей:

«Увидал меня, говорит: «Вот какая красавица живет тут!..»

«Только красавцы могут хорошо петь, – красавцы, которые любят жить. Мы любим жить.»

В 15 лет Изергиль встретила свою первую любовь — молдаванина-рыбака:

«…и мне было пятнадцать лет, когда он явился к нашему хутору. Был он такой высокий, гибкий, черноусый, веселый. <…> Он был рыбаком с Прута… <…> …только поет да целуется, ничего больше!»

Второй возлюбленный Изергиль был гуцулом (жителем Карпат):

«Я и попросила одну подругу, у которой был гуцул, показать мне их… <…> Она меня познакомила с молодцом. Был хорош… <…> Рыжий был, весь рыжий – и усы, и кудри! Огненная голова.»

Затем Изергиль влюбилась в старого богатого турка в Бухаресте и прожила в его гaреме целую неделю:

«А то еще турка любила я. В гaреме у него была, в Скутари. Целую неделю жила, – ничего… Но скyчно стало… – всё женщины, женщины… Восемь было их у него… <…> Он был уж немолодой, этот турок. <…> Богатый он был, этот турок.»

Из гарема Изергиль бежала в Болгарию с сыном турка. Этот 16-летний юноша вскоре умер. Самой Изергиль было 30 лет на этот момент:

«И сын у него уже был – черненький мальчик, гибкий такой… Ему лeт шeстнaдцать было. С ним я и убежала от турка… Убежала в Болгарию, в Лом Паланку… <…> Мальчик? Он умер, мальчик… <…> Вдвое старше его я была тогда уж.»

В Болгарии Изергиль встречалась с мужчиной, у которого была жена или невеста. Обиженная женщина однажды напала на Изергиль:

«Там меня одна болгарка ножом ударила в грудь за жениха или за мужа своего – уже не помню.»

После этого Изергиль залечивала раны в Польше в монастыре. Здесь она познакомилась с монахом-поляком, с которым ушла в Польшу:

«Хворала я долго в монастыре одном. Женский монастырь. Ухаживала за мной одна девушка, полька… и к ней из монастыря другого – около Арцер Паланки, помню, – ходил брат, тоже монашек… Такой… как червяк, всё извивался предо мной… И когда я выздоровела, то ушла с ним… в Польшу его. <…> Да… с тем, маленьким полячком. Он был смешной и подлый.»

Расставшись с монахом, Изергиль попала к одному еврею и работала на него:

«Дошла до города Бохнии. Ж*д один купил меня; не для себя купил, а чтобы торговать мною. Я согласилась на это. <…> И жила я там. Ходили ко мне богатые паны и пировали у меня.»

Здесь же в Польше за Изергиль ухаживали богатые паны и дрались между собой из-за нее. Один пан буквально обсыпал ее золотом, но гордая Изергиль прогнала его, потому что любила другого:

«Это им дорого стоило. Дрались из за меня они, разорялись. Один добивался меня долго… <…>Да, выгнала я его, хоть он и говорил, что продал все земли свои, и дома, и коней, чтобы осыпать меня золотом.»

В это время Изергиль любила одного хорошего, храброго поляка с изувеченным лицом, но тот вскоре погиб:

«Я тогда любила одного достойного пана с изрубленным лицом. Всё лицо было у него изрублено крест накрест саблями турок… <…> он любил подвиги… <…> О, этот, рубленый, был хороший человек! <…> Наверное, ваши убили его во время бунта.»

Также Изергиль встречалась с венгром, который был убит, судя по всему, другим ее поклонником:

«Знала также я и венгра одного. Он однажды ушел от меня, – зимой это было, – и только весной, когда стаял снег, нашли его в поле с простреленной головой. Вот как! Видишь – не меньше чумы губит любовь людей; коли посчитать – не меньше…»

Наконец Изергиль выкупила себя у своего хозяина и стала независима. Она жила в Кракове и была богата:

«А с ж*дом я уже кончила, много денег дала ему… И уже в Кракове жила. Тогда у меня всё было: и лошади, и золото, и слуги…»

Когда Изергиль было около 40 лет, она встретила свою последнюю любовь — красивого шляхтича Акадэка. Изергиль любила его, а он смеялся на ней:

«О Польше… Да, там я сыграла свою последнюю игру. Встретила одного шляхтича… Вот был красив! Как черт. Я же стара уж была, эх, стара! Было ли мне четыре десятка лет? Пожалуй, что и было… А он был еще и горд, и избалован нами, женщинами. Дорого он мне стал… да.» 

«И тот там же поет… Аркадэк мой.»

Чтобы спасти шляхтича Акадэка из плена, Изергиль совершила убийство. Освободив Аркадэка из плена, она рассталась с ним:

«…свалила солдата на землю. Он упал в грязь. Тогда я быстро повернула его лицом к земле и придавила его голову в лужу, чтоб он не кричал. <…> Он и задохнулся…»«Я посмотрела на них… Мне тогда стало – помню – только скучно очень, и такая лень напала на меня… Я сказала им: «Идите!»»

Затем Изергиль уехала в Галицию, затем в Добруджу а после поселилась под Аккерманом в Бессарабии, где живет уже 30 лет:

«Тогда увидела я, что пора мне завести гнездо, будет жить кукушкой! Уж тяжела стала я, и ослабели крылья, и перья потускнели… Пора, пора! Тогда я уехала в Галицию, а оттуда в Добруджу. И вот уже около трех десятков лет живу здесь.»

40-летняя Изергиль вышла замуж за молдаванина, с которым прожила 30 лет. Ее муж умер за год до событий, описанных в рассказе:

«И вот уже около трех десятков лет живу здесь. Был у меня муж, молдаванин; умер с год тому времени.»

Старая одинокая Изергиль доживает своей век, рассказывая сказки молодежи:

«И живу я вот! Одна живу…»

Критика об образе старухи Изергиль

«Сколь разнообразные впечатления пережила старуха Изергиль, сколько у нее было привязанностей, и она, выросшая на лоне природы, всегда выходила победительницей, свободно и без сожаления порывая эти привязанности, когда замечала, что они посягают на ее свободу пользоваться жизнью.
Многие ее любили и она многих любила, но особенной любовью она пылала к поляку Аркадэку. <…> 

Она угомонилась и уже третий десяток лет живет средь молдаван, под Аккерманом, в Бессарабии. Молдаванская молодежь напоминает ей ее молодость, и теперь, на пороге смерти, старуха Изергиль, окруженная молодой жизнью и чудной природой, молодо восклицает: «мы любим петь…». <…> 

Герои М. Горького… в союзе с могучей природой наслаждаются веселой свободой, подобно старухе Изергиль… до глубокой старости бодро проводящей жизнь с молодыми молдаванами под Аккеррманом, в Бессарабии, на морском берегу…»

(«Корифеи новейшей русской литературы. В. М. Гаршин, В. Г. Короленко, А. П. Чехов, М. Горький» : критические очерки», Одесса, 1912 г.)