Почти 18 тысяч получили ранения. Через три года после окончания боевых действий началась вторая чеченская война.
«В начале мая нас перебросили в горы к северо-западу от Гудермеса, на южную оконечность Барагунского хребта. Отсюда мы держим под прицелом железнодорожный мост через Сунжу, который охраняется омоновцами. Перед тем как омоновцев вырежут, они успеют вызвать огонь на себя Каждую ночь у них «война». Омоновцы с вечера до утра палят вокруг без передыху изо всех видов оружия. Через несколько дней их сменяет наша 7-я рота. Ночные «войны» сразу прекращаются: пехота расползается по «секретам» и спокойно отстреливает духов.
У нас же «наверху» совсем тишина, никакой войны. Несмотря на это, круглосуточно выставляются наблюдатели, ставятся растяжки. Обычная профилактика. Еще севернее по хребту расположился 1-й батальон. Танкистов, как обычно, раскидали по всем блокпостам.
Кругом — ни души. Красота и природа. Погода стоит чудесная: то жара, то ливень, а то возьмет и снег ночью выпадет. Утром все тает, а днем — опять Африка. А далеко на юге видны высокие горы, где снег не тает никогда. Когда-нибудь мы доберемся и до них… Кругом растет чебрец, и мы постоянно завариваем его с чаем. Под боком — Сунжа. Если бросить в нее гранату, то рыбы набирается полный вещмешок»
Чеченец молится в Грозном. Фото Михаила Евстафьева. (wikipedia.org)
«Увидел подорванную машину, она лежала на своей оторванной башне, в днище дыра около 3 кв. м почти от борта до борта. Вокруг лежали бойцы, им оказывали помощь. Сильно ребят поломало, у одного были выбиты глаза (уже наложили повязку) и к ноге в качестве шины примотан автомат, его сильно трясло, место вокруг представляло из себя смесь грязи, масла, крови, патронов и какого-то мусора… Только встали в окоп, как сдетонировал боекомплект у БМП. Взрыв был такой силы, что одна из дверей врезала по бочкам танку ротного (пустые были), башню вместе с верхним листом корпуса покорежило и отбросило на несколько метров, борта слегка разошлись. Да и нам с наводчиком досталось — весь день тошнило. Люки были приоткрыты (на торсионах болтались), встали на стопор. Потом загорелся МТ-ЛБ минометчиков с минами, его столкнули БТСом с высоты, в том месте был довольно крутой спуск метров 200, он докатился до самого низа, погорел, подымил и потух. Примерно к середине дня туман начал рассеиваться, прилетела пара вертолетов Ми-24, прошла над нами, и, как только оказались над позициями духов — по ним открыли довольно сильный огонь из стрелкового и гранатометов (вертолеты шли на небольшой высоте)»
Воспоминания Хусейна Исханова (во время войны был личным адъютантом Аслана Масхадова), беседовал журналист Дмитрий Пашинский:
«У нас даже патронов не хватало. Возле автоматчика бегали два-три человека с голыми руками и ждали, когда он подстрелит кого-нибудь. Благо вскоре оружия завезли навалом — хочешь добудь в бою, хочешь — купи. АК-74 стоил $100−300, 120-й гранатомет — $700. Можно было купить хоть танк ($3−5 тысяч). Солдаты его чуть испортят, стрельнут — типа в бою потеряли. Им — деньги в карман, нам — танковый батальон из трех танков. Со временем оружие менялось на бутылку водки или банку консервов. Я с этим добром мог через всю Чечню проехать. Подъезжаешь к блокпосту. Там солдатики — чумазые, голодные. Зима, а они в резиновых сапогах.
Первая чеченская война. (ridus.ru)
Российские войска начали штурмовать Грозный с окраин. Мы пытались их удержать, но на нас шли и шли — пехотой, танками, вертолетами, авиацией. Они заняли возвышенности и город лежал как на ладони — бомби не хочу! Масхадов приказал стянуть все войска к центру и занять оборону у президентского дворца, где развернулись самые ожесточенные бои»
Воспоминания танкиста 131 Майкопской бригады Дениса Шачнева о штурме Грозного:
«После суточных перестрелок боевики стали принимать попытки прорваться в здание ж. д. вокзала, а сдерживать их натиск было все трудней и трудней, патронов уже практический не оставалось, раненых и убитых становилась с каждым разом все больше и больше, силы и надежды на помощь были на исходе. Мы держались изо всех сил, и надеялись, что вот-вот подойдет подкрепление с боеприпасами, но долгожданной помощи мы так и не дождались. В тот раз я получил многочисленные осколочные ранения: бедра, обоих рук, грудной клетки, правой кисти, в правом ухе разорвалась барабанная перепонка. Я надел свой танковый шлем, и сразу голове стало спокойней, полегче, выстрелы пулеметов и автоматов, а также из гранатомётов, которые били по осыпающим стенам вокзала, не так четко доносились до мозгов через шлем. Страшно было, что будешь как обуза, пока на ногах, можешь воевать»
Воспоминания ветерана Евгения Горнушкина об обстрелах боевиками:
«Нельзя было спокойно даже в туалет выйти. Начинали стрелять в 23−00 до часа ночи. Мы уже к этому времени не спали и сидели в окопах, снаряжая магазины, а при появлении боевиков открывали огонь. Установки были окопаны, обтянуты сеткой рабицей в два ряда, чтобы выстрелы от гранатомета не долетели до машины. Отбиваться приходилось обычными автоматами либо минометами и АГС. Потом, чтобы враги не смогли выходить на наши позиции, мы стали минировать берега реки, по которым они каждый раз пробирались, установили осветительные ракеты. Также нас регулярно обстреливали снайперы, но мы им успешно отвечали»
С.Сивков. «Взятие Бамута. Из воспоминаний о чеченской войне 1994−1996 годов»:
«Для меня бой на Лысой горе был самым тяжелым из всех, что я видел в ту войну. Спали мы недолго и поднялись в четыре часа утра, а уже в пять часов все колонны построились — и наши, и соседние. В центре 324-й полк наступал на Лысую гору, а справа от нас 133-я и 166-я бригада штурмовали Анжелику (я не знаю, какие имена у этих гор на географической карте, но все называли их именно так). С левого фланга на Лысую гору должен был наступать спецназ внутренних войск МВД, однако утром его еще не было, и где он находился, мы не знали. Первыми в атаку пошли вертолеты. Летели они красиво: одно звено быстро сменяло другое, уничтожая на своем пути все, что можно. Одновременно подключились танки, САУ, РСЗО «Град» — одним словом, заработала вся огневая мощь. Под весь этот шум наша группа проехала вправо от Бамута к блок-посту МВД. Выйдя из-за него на поле (шириной около полутора километров), мы спешились, построились и двинулись вперед. Впереди пошли БМП: они полностью простреляли небольшую еловую рощицу, стоявшую перед нами. Дойдя до леса, мы перегруппировались, а затем вытянулись в одну цепь. Здесь нам и сообщили, что спецназ прикроет нас с левого фланга, а мы пойдем справа, вдоль поля. Приказ был простой: «Ни звука, ни писка, ни крика». В лесу первыми шли разведчики и сапер, а мы потихоньку двигались вслед за ними и, как обычно, смотрели во все стороны (замыкание колонны — назад, а середина — вправо и влево). Все рассказы о том, что «федералы» шли на штурм Бамута в несколько эшелонов, что вперед посылали необстрелянных солдат срочной службы — полная чушь. Людей у нас было мало, и все шагали в одной цепи: офицеры и сержанты, прапорщики и солдаты, контрактники и срочники. Вместе курили, вместе и умирали: когда мы выходили на бой, то даже по внешнему виду нас трудно было отличить друг от друга.
Идти было тяжело, перед подъемом пришлось задержаться для отдыха минут на пять, не больше. Очень скоро разведка доложила, что в середине горы вроде бы все спокойно, а вот наверху стоят какие-то укрепления. Комбат приказал, чтобы в укрепления пока не лезли, а дожидались остальных. Мы продолжили подъем по склону, который был буквально «распахан» огнем наших танков (укрепления чеченцев, однако, остались целы). Склон высотой пятнадцать-двадцать метров был почти отвесный. Пот лился градом, стояла страшная жара, а воды у нас было очень мало — никому не хотелось тащить в гору дополнительный груз. В этот момент кто-то спросил время, и я хорошо запомнил ответ: «Половина одиннадцатого». Преодолев склон, мы очутились на своеобразном балконе, и здесь просто свалились в траву от усталости. Почти в это же самое время у наших соседей справа началась стрельба.
Вторая чеченская война. (fototelegraf.ru)
К чеченским АГС вскоре подключился миномет. По нашим боевым порядкам он успел выпустить четыре мины. Правда, одна из них уткнулась в землю и не взорвалась, но другая попала точно. На моих глазах двух солдат буквально разнесло на куски, взрывной волной меня швырнуло на несколько метров и ударило головой о дерево. Минут двадцать я приходил в себя от контузии (в это время огонь артиллерии наводил сам командир роты.). Дальнейшее я помню хуже. Когда сели аккумуляторы, пришлось работать на другой, большой радиостанции, а меня одним из раненых послали к комату. Выбегая на склон, мы едва не угодили под пули снайпера. Нас он видел не очень хорошо и промахнулся. Мы спрятались за какой-то кусок дерева, передохнули и побежали вновь. Внизу как раз отправляли раненых. Дойдя до той ямы, где сидел комбат, я доложил обстановку. Сказал и о том, что не смогли достать тех чеченцев, которые переправлялись через речку. Он приказал мне взять гранатомет «Шмель» (здоровенную трубу весом 12 кг), а у меня одних автоматов было четыре штуки (свой собственный, раненого и двух погибших). Тащить гранатомет после всего случившегося не очень-то хотелось, и я рискнул обратиться: «Товарищ майор, когда я уходил на войну, мама просила меня не нарываться на неприятности! Тяжело мне будет бежать по пустому склону». Комбат ответил просто: «Слушай, сынок, если ты его сейчас не возьмешь, то считай, что первую неприятность ты уже нашел!» Пришлось взять. Обратный путь оказался нелегким. Как раз в поле зрения снайпера я споткнулся о какой-то корень и упал, притворившись мертвым. Однако снайпер принялся стрелять по ногам, оторвал пулей каблук, и тогда я решил не испытывать больше судьбу: рванулся так, как только мог — это и спасло.
Помощи все не было, лишь артиллерия поддерживала нас постоянным огнем. К вечеру (часов в пять или в шесть — точно не помню) мы полностью выдохлись. В это время с криками: «Ура, спецназ, вперед!» появились долгожданные «спецы». Но сами они ничего не смогли сделать, а помочь им было невозможно. После недолгой перестрелки спецназ откатился вниз, и мы опять остались одни. Чечено-ингушская граница проходила недалеко, в нескольких километрах от Бамута. Днем она была незаметна, и никто об этом даже не думал. А когда стемнело и в домах на западе зажглись электрические огоньки, граница вдруг стала ощутимой. Мирная жизнь, близкая и невозможная для нас, протекала рядом — там, где люди не боялись включать свет в темноте. Умирать все равно страшно: не один раз вспоминал я там и маму родную, и всех богов. Отступать нельзя, наступать невозможно — мы могли лишь висеть на склоне и ждать. С сигаретами было нормально, а воды у нас к тому времени не осталось. Мертвые лежали неподалеку от меня, и я чувствовал запах разлагающихся тел, смешанный с пороховой гарью. Кто-то уже ничего не соображал от жажды, и все с трудом удерживались от желания добежать до речки. Утром комбат просил продержаться еще два часа и пообещал, что воду за это время должны подвезти, если же не подвезут, то он лично поведет нас к реке».
Читать часть 1-http://ivanetsoleg.livejournal.com/209407.html
Из воспоминаний:»Командир БМП №639 младший сержант Трифонов служил в печально знаменитом 81-ом мотострелковом полку в 90-ой танковой дивизии Приволжского военного округа.
Их полк прибыл под чеченскую столицу в середине декабря. Когда часть подошла к городу, на связь вышли чеченцы. Они говорили, чтобы русские убирались. Утром 30 декабря командиров машин вызвал к себе ротный и сказал: «Завтра будем выдвигаться в Грозный». Начали подготовку и решили проверить вооружение. Технику выгнали в поле и отстрелялись из нее по близлежащим лесопосадкам. У машины Максима заклинило пушку. Техника в полку была в принципе не старой, ее пригнали из Германии, но часть машин была неисправной и ремонт их проходил буквально на ходу: перед самой погрузкой прямо к эшелону подъехали грузовики с запасными частями – специалисты на месте меняли неисправные узлы. На машине Максима два раза снимали топливный обогреватель. Тут еще эта неисправность – пушка.
Выдали боекомплект по 500 снарядов на каждую машину. Дополнительные боекомплекты разместили на крыше десантного отделения за башней. Технику выстроили в колонну и экипажам приказали ночевать в машинах. Ночь была спокойной, без стрельбы, но никто не спал. А Максиму и вовсе не до сна было — целую ночь он с двумя офицерами приводил в порядок пушку. Провозились долго, но к утру починили… В часы перед вхождением в Грозный страха не было: Новый год на носу — праздник ведь и настроение было соответствующим. Что ожидает их в чеченской столице, тогда еще никто не знал…
Полк Максима Трифонова утром 31 декабря вошел в город в составе первого эшелона. Сейчас говорят, что командование не ставило никаких задач перед полком. Дескать, просто так взяли и погнали в город. Но Максим уточняет, что первому батальону в третьей роте, которой принадлежала его машина, приказали с ходу взять аэропорт Северный и выйти к железнодорожному вокзалу. А затем уйти к президентскому дворцу.
Колонна отправилась в путь. На каждую роту выделили по три Т-80 батальона 6-го танкового полка их дивизии. В пустом аэропорту боевиков не было. Батальон пошел через кварталы частного сектора чеченской столицы. БМП рассчитана на 10 человек, но в машинах было только по 5 – непосредственно экипаж и два стрелка. К своей боевой машине Максим относился двойственно. С одной стороны, она ему нравилась за хорошую маневренность, с другой стороны, аббревиатуру БМП солдаты расшифровывали не иначе как «братская могила пехоты». Действительно, у машины легкая противопульная броня, не выдерживающая даже пуль крупнокалиберного пулемета, очередь из которого могла прошить корпус БМП насквозь и превратить машину в пылающий факел. К тому же у мощной и скорострельной 30-мм пушки была ненадежная система управления огнем, с которой также случались трудности.
Колонна двигалась через город, все было спокойно и ничто не предвещало беды. По улицам шли местные жители. Максим запомнил женщину с большой сумкой, в которой, наверное, были продукты для встречи Нового года. С их колонной шла техника 131-й майкопской бригады. Скорость передвижения была средней, километров 35. Когда подъехали к многоэтажным зданиям, из них начали стрелять боевики. Один из танков стал дымить. Экипаж быстро покинул подбитую машину. По российским войскам стреляли из гранатометов и автоматического оружия. Это ввергло в смятение двигающихся. Часть машин стала разворачиваться, в колонну 81-го полка начала вклиниваться техника майкопской бригады.
В наушниках звучал голос ротного: «Развернуться и на повышенной скорости пройти опасный участок». Метрах в двухстах от вокзала на повороте по колонне снова ударили гранатометчики, их поддерживали пулеметы и снайперы. Чеченцам удалось сжечь две БМП. Их экипажам удалось спастись. Чтобы прикрыть опасный участок, здесь оставили еще три БМП, одна из которых была Максима, связную машину, пару танков и зенитную установку «Тунгуска». Экипажи, оставив БМП, заняли находящееся рядом пустующее здание поликлиники.
Чеченцы не прекращали обстрела. Снова загорелась еще одна БМП. Наши воевали своеобразно. Находясь в здании поликлиники, засекали огневую точку чеченцев. Затем экипаж возвращался в машину и не заводя двигателя разворачивал башню и посылал порцию снарядов туда, откуда боевики вели огонь. Два танка тоже то и дело били по дудаевцам. У танкистов тоже была своя тактика: один танк стоял, другой непрерывно маневрировал. Потом они менялись, постоянно прикрывая друг друга. «Тунгуска» в бое не участвовала, боевикам удалось ее повредить. Непрекращающаяся стрельба продолжалась много часов. Временами было очень жарко, командиры просили подкрепление и им отвечали: «Держитесь, мы здесь тоже в дерьме».
3 января начали выставлять блокпосты вдоль улицы Лермонтова во взаимодействии с бойцами спецназа МВД. Посты позволяли хотя бы проскочить по улице Лермонтова, иначе всё расстреливалось на ходу.
Полк выжил. Выжил вопреки тем, кто пытался его уничтожить в Грозном. Восстал из пепла…
Еще почти весь январь 81-й полк участвовал в боях за Грозный. И об этом опять-таки мало кто знает. Именно танкисты 81-го обеспечивали поддержку морской пехоте, штурмующей дворец Дудаева. Именно пехота полка захватывала завод «Красный молот», который дудаевцы из мирного советского предприятия превратили в полномасштабное оружейное производство. Инженерно-саперные подразделения части разминировали мост через Сунжу, по которому потом втягивались в город свежие силы. Подразделения 81-го принимали участие в штурме Дома печати, бывшего одним из опорных пунктов сопротивления сепаратистов.
Потери полка были страшные, количество погибших огласке не предавалось и достоверно неведомо и поныне. Согласно рапорту начальника штаба полка Бурлакова — погибло 56 человек (из них 8 офицеров), ранено 146 (из них 31 офицер, 6 прапорщиков), без вести пропало 28 человек (из них 2 офицера), больными 87 человек (из них 8 офицеров и 3 прапорщика). Однако согласно другому авторитетному, хотя и далеко не полному списку потерь, 81-й полк потерял тогда не менее 87 человек убитыми. Есть и свидетельства, что сразу после новогодних боев на самарский аэродром «Курумоч» доставили около 150 единиц «груза 200». По словам командира роты связи, из 200 человек 1-го батальона 81-го полка уцелело 18! А из 200 боевых машин в строю осталось 17 – остальные сгорели на улицах Грозного. (Начштаба полка признал потери 103 единиц боевой техники.) По официальным же данным, на 10 января полк потерял 63 военнослужащих убитыми, 75 пропавшими без вести, 135 — ранеными;
— 81-й полк — 23 танка, 32 — БМП-2, 4 — БТР, 2 тягача — 2, 1 «Тунгуска» 1 МТЛБ
Причем потери несли не только от чеченцев, но и от своей артиллерии..
Из воспоминаний танкиста:»..по радиосвязи на меня вышел чеченец, представился Масхадовым, затем Ковалев с предложением о сдаче в плен с техникой. Они точно дали штатно-должностную характеристику моей роты. Взамен предлагали офицерам «Мерседесы», остальным денежное вознаграждение. Получили достойный ответ — «…» русские не сдаются!Все наши фамилии знали, не знали только номера танков. Послал я его крепко, подальше…Они сказали: «Ты ёлку видел, как входил?».Говорю — ‘Видел’.Они — «Вот в 5 утра твои яйца на ней висеть будут».После этого у них нервы сдали, и мы перешли на взаимные оскорбления. Пришлось сменить свой позывной на «Палыч»,для работы во внутренней сети…»
Возвращаюсь к свидетельству журналиста Воронова:»Места новогодних боев отмечены остовами сгоревших бронемашин, вокруг которых валяются тела российских солдат, хотя время уже шло к православному Рождеству. Птицы выклевали глаза, собаки объели многие трупы до костей… На эту группу подбитых бронемашин я наткнулся в начале января 1995 года, когда пробирался к мосту через Сунжу, за которым были здания Совмина и Рескома. Ужасающее зрелище: прошитые кумулятивными гранатами борта, рваные траки, рыжие, даже ржавые от огня башни. На кормовом люке одной БМП отчетливо виден бортовой номер – 684, а из верхнего люка скрюченным манекеном свешиваются обугленные останки того, что совсем недавно было живым человеком, расколотый череп… Господи, каким же адским было это пламя, поглотившее человеческую жизнь! В задней части машины виден сгоревший боезапас: ворох прокаленных пулеметных лент, лопнувшие патроны, обугленные гильзы, почерневшие пули с вытекшим свинцом… Возле этой подбитой БМП – еще одна, через открытый кормовой люк вижу толстый слой серого пепла, а в нем что-то небольшое и обугленное.
Пригляделся – словно младенец свернулся калачиком. Тоже человек! Невдалеке, возле каких-то гаражей, тела троих совсем молоденьких ребят в замасленных армейских ватниках, и у всех руки за спиной, будто связаны. А на стенах гаражей – следы пуль. Наверняка это были солдаты, успевшие выскочить из подбитых машин, а их – к стенке… Кто знал, что судьба позже вновь столкнет меня с жертвами той драмы – экипажем подбитой бронемашины: живыми, мертвыми и пропавшими без вести. «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой», – пелось в советской песне 1930-х годов. А это был не танк – боевая машина пехоты: БМП-2 бортовой номер 684 из второго мотострелкового батальона 81-го мотострелкового полка. Экипаж – четыре человека: майор Артур Валентинович Белов – начальник штаба батальона, его заместитель капитан Виктор Вячеславович Мычко, механик-водитель рядовой Дмитрий Геннадьевич Казаков и связист старший сержант Андрей Анатольевич Михайлов…. Эту БМП подбили днем 31 декабря 1994 года, а о тех, кто в ней находился, узнать довелось уже позже, когда после первой публикации снимков меня нашли родители солдата из Тольятти. Надежда и Анатолий Михайловы разыскивали своего пропавшего без вести сына Андрея: 31 декабря 1994-го он был именно в этой машине… Что я мог сказать тогда родителям солдата, какую надежду им дать? Мы снова и снова созванивались, я пытался точно описать все, что видел своими глазами, а уже позже, при встрече, передал и снимки. От родителей Андрея и узнал, что в машине было четыре человека, выжил лишь один – капитан Мычко.
С капитаном я совершенно случайно столкнулся летом 1995-го в Самаре в окружном военном госпитале. Разговорился с раненым, стал показывать снимки, а он буквально впился в один из них: «Это моя машина! А это – майор Белов, больше некому…» С тех пор прошло 15 лет, но мне достоверно известна судьба лишь двоих, Белова и Мычко. Майор Артур Белов и есть тот обугленный человек на броне. Воевал в Афганистане, награжден орденом. Не столь давно прочел слова командира 2-го батальона Ивана Шиловского о нем: майор Белов прекрасно стрелял из любого оружия, аккуратист – даже в Моздоке накануне похода на Грозный всегда ходил с белым подворотничком и со стрелками на брюках, сделанными монеткой, там же отпустил аккуратную бородку, из-за чего нарвался на замечание командира 90-й танковой дивизии генерал-майора Николая Сурядного, хотя устав и дозволяет носить бородку во время боевых действий. Комдив не поленился по спутниковому телефону позвонить в Самару, чтобы отдать приказ: лишить майора Белова тринадцатой зарплаты… Как погиб Артур Белов, доподлинно неизвестно. Похоже, когда машину подбили, майор пытался выскочить через верхний люк и был убит. Да так и остался на броне. По крайней мере, так утверждает Виктор Мычко: «Никакой боевой задачи нам никто не поставил, только приказ по рации: войти в город. Казаков сидел за рычагами, Михайлов в кормовой части, рядом с радиостанцией – обеспечивал связь. Ну, и я с Беловым. В двенадцатом часу дня… Мы так толком ничего и не поняли, не успели даже сделать ни одного выстрела – ни из пушки, ни из пулемета, ни из автоматов. Это был кромешный ад. Мы не видели ничего и никого, борт машины сотрясался от попаданий. Стреляло все и отовсюду, у нас уже не было иных мыслей, кроме одной – выбраться. Рацию вывело из строя первыми же попаданиями. Нас просто расстреливали, словно полигонную мишень. Мы даже и не пытались отстреливаться: куда стрелять, если противника не видишь, а сам как на ладони? Все было как в кошмарном сне, когда кажется, что длится вечность, а прошли считанные минуты. Мы подбиты, машина горит. Белов рванулся в верхний люк, и на меня тут же хлынула кровь – его срезало пулей, и он завис на башне. Рванулся из машины сам…»
Однако некоторые сослуживцы – но не очевидцы! – позже стали утверждать, что майор сгорел заживо: вел огонь из пулемета, пока не получил ранение, пытался вылезти из люка, но боевики облили его бензином и подожгли, а сама БМП, мол, вообще не горела и боезапас ее не взорвался….обследовать БМП № 684 дознаватели смогли не ранее февраля 1995 года, когда с улиц Грозного начали эвакуировать подбитую технику. Артура Белова опознали сначала по часам на руке и поясному ремню (он был какой-то особенный, купленный еще в Германии), затем по зубам и пластине в позвоночнике. Орден Мужества посмертно, как утверждал Шиловский, выбили у чинуш лишь с третьей попытки.
Капитану Виктору Мычко осколок пробил грудь, повредив легкое, еще были ранения в руку и ногу: «Высунулся по пояс – и вдруг боль, свалился обратно, больше ничего не помню, очнулся уже в бункере». Затем были операция в том же подвале, освобождение, госпитали и масса проблем…
Солдат Дмитрия Казакова и Андрея Михайлова среди спасшихся не оказалось, не было их имен и среди опознанных погибших, долгое время они оба числились пропавшими без вести. Ныне официально признаны погибшими. Однако в 1995-м родители Андрея Михайлова в разговоре со мной сказали: да, мы получили гроб с телом, похоронили его, но это был не наш сын…
В Тольятти не только Михайловы получили похоронку и цинковый гроб, в январе 1995 года вестники смерти постучали ко многим. Потом пошли гробы. И одна семья, оплакав и захоронив погибшего сына, в том же мае 1995-го получила второй гроб! Ошибочка вышла, сказали в военкомате, первый раз мы не того прислали, но на этот раз точно – ваш. А кого же похоронили сначала? Как было верить после этого? Родители Андрея Михайлова в 1995 году несколько раз ездили в Чечню, надеясь на чудо: вдруг в плену? Обшаривали подвалы Грозного. Были и в Ростове-на-Дону – в печально знаменитой 124-й медико-криминалистической лаборатории Минобороны. Рассказали, как там их встретили хамоватые, пьяные «хранители тел». Несколько раз осматривала мать Андрея сложенные в вагонах останки погибших, но сына не нашла. И была поражена тем, что за полгода никто даже не попытался опознать эти несколько сотен убитых: «Все прекрасно сохранились, черты лица четкие, всех можно опознать. Почему Министерство обороны не может сделать снимки, разослав их по округам, сверив с фотографиями из личных дел? Почему мы, матери, должны сами, за свой счет приезжать за тысячи и тысячи километров, чтобы найти, опознать и забрать своих детей – опять же на свои гроши? Государство забрало их в армию, оно бросило их на войну, а потом там и забыло – живых и мертвых… Почему армия не может по-человечески хотя бы отдать последний долг павшим мальчишкам?»
На фото генерал армии А. В. Квашнин(с 1999г.-Герой РФ)
В ФИЛЬМЕ «НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ 81-ГО ПОЛКА» командир полка Александр Ярославцев утверждал, что ему ставил задачу лично Квашнин , » рисовал и стирал стрелочки». Находим мы этому подтверждение и в книге Рохлина :
«Рохлин: А кто будет командовать «Северной» ( группировкой ) ?
Квашнин: Я …»
Позже Квашнин с Шевцовым отойдут в тень, предоставив разбираться со всем Пуликовскому. Квашнина же вообще назовут «представителем Генштаба», никаких письменных приказов, отданных им, найдено не было и никакой ответственности за эти события он не понёс. Впрочем, как и все остальные участники этой истории.
ИЗ ПИСЬМА ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Ю. И. СКУРАТОВА ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ СЕЛЕЗНЕВУ Г. Н. № 1-ГП-7-97 ОТ 15. 01.1997 г.:
«В соответствии с постановлением Государственной думы от 25 декабря 1996 г. № 971-11 ГД «О рассмотрении обстоятельств и причин массовой гибели военнослужащих Российской Федерации на территории Чеченской Республики в период с 9 декабря 1994 года по 1 сентября 1996 года и мерах по укреплению обороны страны и безопасности государства» сообщаю:… проводится проверка обстоятельств гибели личного состава 131-й отдельной мотострелковой бригады (войсковая часть 09332), штурмовавшей г. Грозный 31 декабря 1994 года — 1 января 1995 года, в ходе чего погибли 25 офицеров и прапорщиков, 60 солдат и сержантов, а без вести пропали 72 военнослужащих бригады.
Из пояснений участников этих событий, документов, изъятых в ходе проверки, следует, что в конце декабря 1994 года в г. Моздоке высшим командованием МО РФ поставлена общая задача по освобождению города Грозного.
Конкретную задачу по вводу войск в город, маршрутам движения и взаимодействию ставил генерал-полковник Квашнин А. В. (в то время — представитель Генерального штаба Вооруженных Сил РФ).
131-й бригаде была поставлена задача к 27 декабря 1994 года сосредоточиться в двух километрах восточнее Садовой, чтобы обеспечить проход в город Грозный другим войскам. В последующем бригада заняла рубеж по речке Нефтянка и находилась на нем до 11 часов 31 декабря, после чего по радио командовавший в тот период группировкой «Север» генерал-лейтенант Пуликовский К. Б. отдал приказ на вход в г. Грозный. Письменных боевых и графических документов в бригаду не поступало. После прохода по улице Маяковского штабом корпуса бригаде было приказано взять железнодорожный вокзал, что первоначально не планировалось.
Захватив вокзал, бригада попала в плотное огненное кольцо незаконных вооруженных формирований и понесла значительные потери в живой силе и технике.
Как усматривается из материалов проверки, вопросы тщательной подготовки операции должен был решать Пуликовский, однако этого в полной мере сделано не было, что явилось одной из причин гибели большого количества личного состава 131-й бригады.
В действиях Пуликовского усматриваются признаки состава преступления, предусмотренного ст. 260-1 у п. «в» УК РСФСР, а именно — халатное отношение должностного лица к службе, повлекшее тяжкие последствия.
Однако уголовное дело возбуждено быть не может, так как Государственной думой 19 апреля 1995 года объявлена амнистия в связи с 50-летием Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг., и допущенное Пуликовским правонарушение попало под ее действие».
«План операции, разработанный Грачевым и Квашниным, стал фактически планом гибели войск, — говорил генерал Рохлин. — Сегодня я могу с полной уверенностью утверждать, что он не был обоснован никакими оперативно-тактическими расчетами. Такой план имеет вполне определенное название — авантюра. А учитывая, что в результате его осуществления погибли сотни людей, — преступная авантюра…».
На фото Герои России из 81-го полка – Игорь Станкевич и старший прапорщик запаса Григорий Кириченко (справа)
Источники:
http://memoriesnorth.narod.ru/mywar/ivech.html
http://www.sovsekretno.ru/articles/id/2360
http://www.bratishka.ru/archiv/2008/2/2008_2_3.php
http://10otb.ru/6div_history/81polk_81gvmsp1957.html
http://svpressa.ru/society/article/19145/
http://www.perunica.ru/chechnia/4575-derzhites-my-sami-v-derme.html
http://otvaga2004.ru/voyny/wars-ussr/wars-caucas/31-12-94-v-derme/attachment/otvaga2004_chechnya1/
http://newsland.com/news/detail/id/458521/
http://samaralit.ru/?p=7567
http://nazadvgsvg.ru/viewtopic.php?id=1227&p=92
Продолжение следует
Посвящается гвардейцам танкистам 3 танкового батальона, 6 танкового полка, 90 танковой дивизии.
С отвагой, мужеством и честью выполнившим свой долг. Многие ценой собственной жизни…
«Новогодняя карусель»
Вечером заступил дежурным по полку. Ходили разговоры, что 81 гв. МСП отправляют в
ЧЕЧНЮ. Наш гвардейский 6 ЛТП (в шутку так называли наш полк) занимался по плану и распорядку дня.
После сдачи наряда я с командиром 9ТР «Бадраем» и своим ЗКВ ст.л-том Гудковым Г.В., зашли в кафе поужинать. Разговоры шли в основном об отправке в Чечню. «Бадрай» сказал, возможно отправят наш танковый батальон, на усиление гвардейского 81 МСП.
Парадокс, но год назад танковый батальон 81 гв. МСП расформировали. 4 танка Т-80БВ (Об.219РВ) принял к себе в роту. Техника была хорошей, 1988 года выпуска, пробег составлял 200-350 км. Закончив ужин, разошлись по домам.
В голове прокручивал мысли о штате моей роты, который не позволял даже элементарно обслуживать технику и вооружение (КР, ЗКВ, 3 МВ, 3 КТ, остальные — вакант). На следующий день при подходе к месту построения полка (если так его можно назвать — развал нашей Армии шел по всей России планомерно…) я обратил внимание, что наш 3 ТБ по численности больше чем полк (ночью привезли с учебки из Тоцка личный состав). Еще больше удивился, когда ЗКВ роты доложил мне о готовности 8 ТР для снятия с хранения техники и вооружения. Командир полка п-к Быков В.В. на утреннем разводе уточнил задачу по подготовке ВВТ (вооружения военной техники), к боевому применению…
Первой из батальона уходила моя рота. Дали из 1 ТБ 3-х командиров взводов. Старшину роты со 2 ТБ. Мы с ЗКВ проверили каждый танк на готовность к боевому применению. После чего с ним по очереди выгнали 10 танков из полевого парка боевых машин и поставили в колонну для загрузки боеприпасов. Поскольку командиры взводов имели слабые навыки в загрузке боекомплекта, данное мероприятие растянулось…
Отправляя в Чечню, денег не дали (задержка зарплаты 3 месяца). Сходил домой на 1 час собраться в командировку, попрощавшись с семьей, пошел в парк боевых машин. Хочется отметить заботу и помощь при отправке моей роты, управления и штаба 6 танкового полка. Капитан О.Богданов снабдил нас на всякий случай селедкой, позаимствованной из столовой полка. Первоначально конечной задачи мало кто знал. Начальник штаба полка п/п-к Семенов В.И. сказал, что мы будем стоять вокруг г. Грозного в третьем кольце блокирования. В 19.00 13.12.94г. начали выдвижение на станцию погрузки Кр. Кряжок.
По пути следования вышел из строя танк N187 (поломка механизма распределения на БКП). В п. Лопатино на трассе Д-Умет-Кряж ждала нас машина сопровождения ГАИ. Доехали быстро, шли со скоростью 70км/ч, за исключением 2х танков (тащили на буксире поломанный танк). С утра 14 декабря началась погрузка на платформы. Такого бардака во время погрузки давно не встречал. Помогало грузить технику все управление штаба ПУрВО, насмеялся до хрипоты. Каждый начальник стремился погрузить технику в первую очередь ту, за погрузку которой он был назначен. Я попросил начальника, который помогал грузить мою роту, чтобы он не мешал нам. Погрузились быстро, установили танки на шпоры, застопорили башни. Поставил задачу ЗКВ роты лично проверить каждый танк на правильность застопорения башни, тросов, крепящих ствол танковой пушки, постановки танка на тормоз, выключения АКБ, внешнего источника.
Один командир ТВ отказался ехать в Чечню. Хорошо, сказал я ему, доложил командиру 6 ТП полковнику Быкову, он сказал, что его заменят. Позже он подошел ко мне и заявил, что передумал и согласен ехать. Я предупредил его, что если есть сомнения в себе, то необходимо принять правильное твердое решении сейчас, дальше будет поздно. Мне как командиру роты данный случай не понравился (не было у меня уверенности в способности данного командира взвода выполнить боевую задачу).
Затем в течение 6-ти часов ждали, когда прицепят плацкартные вагоны. На роту, в количестве 32 человек, выделили 4!!! плацкарты. В них погрузили 20 пулеметов ПКТ, НСВТ, стрелковое оружие, ящики со стрелковыми боеприпасами (23000 патронов, 100 гранат Ф-1, 10 АКСУ-74, ящик с пистолетами, сигнальными ракетами, дымами). Измучены были до предела, поэтому когда поступила команда от командира 1 МСБ (кому мы были приданы) п/п-ка Перепелкина выделить личный состав для погрузки щитов от палатки командного пункта управления 90 ТД бойцов будить не стали, погрузили, во главе со мной, офицеры моей роты. 15 декабря утром эшелон тронулся восстанавливать Конституционный порядок в Чечню.
В Саратовской области на одной из станций пытались слить керосин с топливозаправщика КрАЗ-260 приданного моей роте (спутали с бензином). Я отправил командира танка 180 с водителем КрАЗа, если не ошибаюсь, ряд. Николай Абраш.., проинструктировав их, что если эшелон тронется, чтобы сидели в кабине до первой станции. Пять раз срывали стоп-кран поезда (ждали их). На следующей станции они пришли в вагон, сообщив, что на бочке был открыт сливной кран, около 4 тонн керосина вылилось.
16 или 17 декабря утром прибыли в Моздок. В течение 40 минут разгрузились, благо мешать было некому. Собрав колонну и проинструктировав личный состав, отдал приказ на совершение марша в район аэродрома. В ходе движения выяснилось, что на КрАЗе-260 не выключается пониженная передача — это «подарок» от РМО (рота материального обеспечения) 6 ТП.
Прибыв в указанный район, поставил технику в линию взводных колонн. Ночевали под брезентами. На следующий день старшина роты занялся оборудованием палаток для роты. Со вторым эшелоном пришел танк с 2 ТБ 6 ТП взамен вышедшего из строя во время марша на погрузку. Занялись подготовкой танков к боевому применению. Особых трудностей не было, в технике своей роты я был уверен. Готовность каждого танка проверял лично.
Солдаты жаловались, что командир роты — «зверь», не дает им покоя в отличие от других рот. Они не понимали, куда их судьба забросила, какие испытания их ждут…
Впоследствии водитель КрАЗа ряд. Абраш.., командир танка 185 приезжали ко мне домой, говорили — больше бы вы нас, товарищ капитан, «драли», больше бы живых осталось.
Умные мысли приходят в сравнении — ответил я им.
— Вы в то время считали меня слишком требовательным, жестоким, за то, что я требовал от вас тщательной грамотной подготовки техники и вооружения, которую я лично перепроверял, заставляя вас неоднократно переделывать то, что было сделано неправильно.
Позже выехали на заброшенный полигон для проверки боем танковых пушек. В ходе выдвижения попался участок, где испытали скоростные характеристики танков. Скорость головного танка по пересеченной местности составляла 80 км/ч. Во время проверки боем танковых пушек, командир 3 ТВ раздробил плечо откатом пушки. Полез через казенник к наводчику-оператору, тот не мог выстрелить с танковой пушки (выяснилось, что, НО на самом деле был МВ, в ходе комплектования обманул кадровиков).
Так я остался без командира взвода. Исполнять обязанности назначил старшину роты. Бывший командир танка Т-80, танк знал и эксплуатировал умело, имел хорошие командные навыки.
В ходе выдвижения отрабатывали элементы управления танковой ротой по связи. Результаты были слабые, в течение недели я ежедневно проводил тренировки, тем самым я добился твердого управления ротой на технике. Отработано было много элементов, в том числе и ведение залпового огня по моей команде. В последствии, при штурме г.Грозного, они сыграли положительную роль.
Больше всего меня удручала слабая подготовка личного состава, но в пехоте она была еще хуже, БМП были укомплектованы только экипажами, а как же воевать в городе без пехоты?
Вопросов было много: в том числе и об отсутствии пластин ВВ в коробках КДЗ (коробки динамической защиты). Были и такие начальники, которые мне отвечали, зачем тебе пластины в КДЗ, на танке и так брони 45 тонн (преступная халатность или русский авось). Пластины ВВ привезли глубокой ночью, перед совершением марша на Грозный, но мы их так и не получили.
Моей роте была поставлена задача сопровождать колесную технику тыла 81 МСП. В ходе выдвижения особых трудностей не было, за исключением того, что командир ВМО 3 ТБ заблудившись, повел колонну автомобильной техники на г. Владикавказ. Пришлось мне догонять их и разворачивать колонну.
Доставила хлопот дозаправка танков. На танковый батальон (31 танк) — было 2 бензовоза-заправщика, технически неисправных (на заправку одного танка уходило до 50 мин). К нам, во время заправки, подошел подполковник запаса (выходил из Грозного), рассказал, что в 15 км от нас сгорел с боекомплектом танк Т-80. Если я не ошибаюсь танк ‘Ленинградский’. Причина, по его словам — возгорание произошло из-за снятого керамического фильтра с системы отопления танка.
Стемнело, начался сильный туман, ориентироваться было трудно, но все-таки доехали до перевала Колодезный. Во время движения запомнилось то, что водители топливозаправщиков с 81 МСП, которые нас заправляли, были напуганы происходящим и боялись оторваться от танков, вклинивались между танками, абсолютно не думая, что их могут раздавить. Пехота в темноте начала стрелять, по кому неизвестно, хорошо, что друг друга не постреляли. Наверное, нервы сдали: постоянное напряжение, ждали нападения.
Утром командир 81 МСП повел колонну, в том числе и нас в район аэропорта Северный. На перевале я проинструктировал командиров танков и механиков водителей как правильно двигаться. После перевала на наши частоты по радио вклинивались чеченцы, пытаясь сбить с маршрута. Экипаж БМП-КШ с 81 МСП попался на эту хитрость.
Прибыв на место, занялись обслуживанием техники и вооружения после марша. Спали, если это можно так назвать, в танках. Начались тренировки штурмовых групп, отрядов, методом ТСЗ (тактико-строевые занятия без техники). Такого маразма я еще не встречал, вспоминать не хочется…
С большим трудом, через командира 1 ТВ моей роты, мне удалось найти офицера со 131 ОМСБр, который знал Грозный. Встретившись с ним, я детально по выданной карте уточнил у него весь маршрут движения в городе. Где, какие дороги, варианты обхода, чего нет на карте. Большое ему спасибо. Благодаря ему, мы не ‘бродили’ по городу в поисках нужных улиц и дорог.
Вечером 30 декабря командиров рот, батальонов повезли в штаб группировки для уточнения задач.
Палатка, макет местности с аэрофотоснимками, спящие, дремлющие за столом генералы, офицеры. Мне показалось, что они сами не верят в то, что говорят нам.
Моей роте поставлена задача наступать, овладеть аэропортом ‘Северный’, где по данным разведки закопаны 14 танков противника. Мои возражения по поводу наступления (необходимо хотя бы 3-х кратное превосходство) слушать не стали, но задачу уточнили — вскрыть оборону противника и уйти, но куда и каким образом не сказали. Сомнения по поводу русского «авось» начали подтверждаться.
Прибыв в район, сходил к месту переправы через арык, обследовал, насколько было возможно, местность, пообщался с разведчиками. Информации о противнике не было, все в общем, а конкретно нечего. Головотяп в чине полковника из вышестоящего штаба, довел до нас оперативную обстановку в городе: мосты, коммуникации выведены из строя, листовки разбросаны по городу.
Особенно меня рассмешил порядок сдачи боевиков в плен. Они должны были с поднятыми руками, в которых находится автомат, выходить на наши позиции и массово сдаваться. Я уточнил у него, магазин пристегнут или отстегнут? Этот вопрос поверг его в ступор, доведу позже — ответил он.
В печати о боевых действиях Майкопской бригады проскальзывает выражение — жилые дома не занимать и не разрушать. Таких ограничений у нас не было. При постановке задач командир 90 дивизии четко поставил задачу. На каждый выстрел противника отвечать десятью.
Ночью, после отдачи боевого приказа командиром 81 МСП, нам выдали аванс медалей за отличие в воинской службе на всю роту (12 — 1 степени, 20 — 2 степени). Внутренний голос мне подсказал не брать их, я ответил, что, выполнив задачу дня, командование вручит их. Впоследствии, разыскивая эти медали, выяснилось, что их отдали минометной батарее.
В 5.00 31.12.94 г., взял таблицу позывных сети полка у начальника связи. Построил личный состав роты, поставил боевую задачу — отдал боевой приказ. Начали выдвижение к городу. Проходов через арык [канал Алхачуртский] заранее подготовлено не было, преодолевали его по деревянному мосту шириной 3 метра. На момент подхода к нему, с него уже свалилась БМП, зацепившись гусеницами за край моста (возможно из 131 ОМСБр). Я вышел из танка и руководил проходом танков своей роты через мост с целью предотвратить сваливание танков. Перестроившись в боевой порядок, продолжили выполнение поставленной задачи. Противника на подступах к аэропорту обнаружено не было, перестроившись во взводные колонны, начали выдвижение к мосту через «Нефтянку». Подъехав к мосту, остановились, была информация — возможно мост заминирован, что подтверждали и местные жители.
Запомнились злые чеченцы, подходившие к нашей колонне: ‘Зря входите в город, поворачивайте обратно…’
Доложил обстановку по радио командиру полка.
— Жди машины разминирования!
Прошло 40 минут, их нет. Принял решение преодолеть его на максимально высоких скоростях, первый танк преодолел мост удачно, затем остальные танки роты и БПМ 1 МСР. Перестроились в боевой порядок 1 ШО и начали выдвижение. Впереди слева и справа 2 танка, сзади на удалении 50-100 метров мой танк по центру. За мною ‘Тунгуска’, затем еще 2 танка слева и справа, еще одна ‘Тунгуска’, далее за ними БПМ-2 1 МСБ.
Слева на обочине горела САУ ‘Гвоздика’, вероятно 131 ОМСБр или Волгоградцев. Случайно я попал на их частоту, оказалось, что у нее неисправность двигателя, они решили ее подорвать.
При подходе к перекрестку ул. Богдана Хмельницкого пехота спешилась, перестроилась в боевой порядок штурмовых групп. Шли глупо вдоль дороги, еще глупее выглядели мы на технике, загромоздив дорогу на всю ширину (результаты тренировок под руководством высокопоставленных начальников) являясь прекрасными целями для стрельбы с гранатометов, СПГ. Необходимо было менять построение боевого порядка в ходе выдвижения, что я и сделал.
За перекрестком с 9-ти этажного здания, начался массированный обстрел 1 ШО с гранатометов и стрелкового оружия, появились первые раненые в 1 ШГ. Определив местонахождения чеченцев, произвели одновременно 3 залпа с 5-ти танков по выявленным огневым точкам противника в многоэтажном здании. 3 верхних этажа были снесены, огневые точки замолчали. Врезалась в память дальность до дома 1400 метров (по дальномеру). Сыграли положительную роль занятия, проведенные с экипажами танков перед штурмом по правилам, режимам стрельбы из танков. Особенности стрельбы на дальностях менее 500 м. В пылу боя некоторые наводчики-операторы забывали выключать «вычислитель» при стрельбе на коротких дистанциях из танковой пушки, неправильно выбирали прицельную марку при стрельбе из ПКТ. После первых выстрелов, очередей, приходилось корректировать их по радио.
Справа за перекрёстком стоял и горел танк Т-72, 131 ОМСБР (возможно Волгоградский), наводчик стрелял, пока башню взрывом не сорвало. Один убитый лежал у танка, думаю механик. Обгоревший командир танка (возможно фамилия Балет или Иванов, позывной точно не помню, может быть «Каток») дворами частного сектора вышел к нашей колонне, я его подобрал. Он был в шоковом состоянии и пытался влезть ко мне в люк. Рядом с моим танком находились БТРы приданных огнеметчиков, посадил его в БТР, долго не открывали люки, пришлось БТР заблокировать танками, опустив танковую пушку на наклонный лист смотровых приборов. Выяснилось, что у них нет топлива — всего 20л., я сказал, чтобы выезжали в хвост колонны.
С правого фланга (частный сектор) начался обстрел колонны с переносных СПГ-9, ‘чеченцы’ 12 человек вели огонь со двора дома, огнем с танковой пушки были уничтожены. Больше всего запомнилось, как местные жители выходили из города через боевые порядки 1 ШО. Они нас не боялись, не видели в нас врага.
На перекрестке стоял дед-чеченец с небольшой коляской и наблюдал за нами в течение 30-ти минут, затем достал из коляски гранатометы ‘муха’ и стал стрелять по бронетехнике.
Там, где горела 72-ка, справа по улице начали стрелять в нас из гранатометов, огневые точки чеченцев были подавлены. Разведрота полка, встретив сильное сопротивление превосходящих сил противника и потеряв одну единицу бронетехники возле школы, ввязалась в бой и начала отходить (вышли на линию огня 1 ШО), мы в это время подавляли огонь гранатометчиков с 9-ти этажного здания. Разведрота обозначили себя флажками (молодец командир разведроты ), прекратив огонь, пропустили их через свои боевые порядки. В это время по ул.Маяковского в нашем направлении мчались на высокой скорости машины. Одна была с изотермическим фургоном и начала въезжать в наши боевые порядки. По моей команде «Тунгуска» ее уничтожила. И вовремя, взрыв был большой мощности, она была начинена взрывчаткой, и от УАЗика остался только передний бампер.
Я доложил обстановку на данный момент командиру полка и попросил поработать артиллерии полка в наших интересах…
В это время в колонну бронетехники 1 ШО начала вклиниваться бронетехника 2 МСБ, такое столпотворение в течение 30 минут творилось, если бы ‘чеченцы’ сообразили, то можно было бы весь полк ещё там сжечь. После артналета мы выдвинулись вперед, тем самым выполнив задачу дня. Если бы мы не ‘рыпались’ дальше, всё было бы очень хорошо! Так как в тот момент все боевики, что передвигались в частном секторе, были хорошо видны и их уничтожали, стирали с лица земли в прямом смысле этого слова.
Я с танками роты оказался впереди, пехота наша отошла назад. Командир полка даёт команду — ‘вперёд!’
Я уточнил — куда вперёд, задача дня выполнена, пехоты для прикрытия танков нет…
Он говорит — ‘Каток’, это приказ Пуликовского, пойми правильно, идти вам на вокзал…
Предчувствие недоброй авантюры меня не обмануло. В приборы наблюдения я видел наглухо «обкуренных» боевиков, которые медленно передвигались вдоль домов, но в противоборство не вступали. Еще тогда я понял, что они нас пропускают на «новогоднюю карусель». Я понимал, если пойдет что не так, выбраться с вокзала будет тяжело. Но мне и в голову не приходила мысль, что на маршруте ввода после прохода штурмовых групп, не будет наших постов.
Поставив задачу 2-м танкам прикрывать нас, на трех танках я выдвинулся к 9-ти этажному дому для подавления огневых точек на 1-м этаже и в подвале. При движении наш штурмовой отряд начала обгонять бронетехника, как выяснилось 131 ОМСБр, по-походному на броне у них народ сидел.
Во время движения к проспекту Орджоникидзе возросла интенсивность и плотность огня противотанковых средств противника. После третьего попадания по навесному оборудованию моего танка я понял, что по танкам, и моему в частности, ведется плотный огонь. Подал команду своим экипажам, чтобы следовали за моим танком. Ушел вправо в частный сектор, затем по нему вышли к площади Орджоникидзе, тем самым не дали противнику вести прицельный огонь на заранее подготовленных огневых точках. Маневр был удачным, не ждали чеченцы, что пойдем параллельно, по частному сектору.
При выходе на проспект Орджоникидзе уничтожили в частном секторе 3 огневые точки чеченцев гранатометчиков с СПГ-9, расстреливавших технику 81 МСП подходящую к площади Орджоникидзе. Выход на высокой скорости в тыл был для них последней неожиданностью на этой непонятной войне. Сказались преимущества Т-80, шум работы двигателя в условиях боя спереди не слышен, исход скоротечного боя был в нашу пользу.
Далее выдвинулись на проспект Орджоникидзе. Во время движения (ехали на второй передаче, притормаживая) подавляли выявленные огневые точки. Плотность огня противотанковых средств противника была средняя. Все их машины, что перевозили, группы боевиков, расстреливали по пути. Боевики, конечно, не ожидали такого стремительного развития событий, бросали машины посреди дороги, убегали в дома. Естественно откуда вёлся огонь, те огневые точки подавлялись. Наши жители на верхних этажах красные флаги вытаскивали.
Ст.л-нт Гудков (танк N 189) по радиосвязи доложил, что внутри танка идет дым. Подъехав к его танку сзади, я убедился, что танк не подбит. Выяснилось, что сгорела электропроводка двигателя механизма заряжания в башне танка. Если мне не изменяет память, это было в районе здания МВД. Рядом с перекрестком горела БМП-2.
Проехав перекресток ул. Рабочая — проспект Оржоникидзе, примерно в 11-20 вышли на привокзальную площадь. Запомнилось — по проспекту Орджоникидзе от площади до вокзала 1600 метров.
Там уже находилась техника 131 ОМСБР и 1 МСБ 81 МСП. Блокировав ул.Табачную до моста через р. Сунжа, уточнил задачу у начальника штаба 81 МСП. Получив приказ на занятие обороны в районе строящегося здания вокзала, организовал занятие обороны и взаимодействие. Место для обороны было неудобным во всех отношениях. Незнание истинной обстановки о противнике еще более усугубляло сложившуюся ситуацию.
К вокзалу вышли танки NN 180, 185, 186, 187, 189. [сам я находился в танке N 180], а также 2 «Тунгуски». Перед штурмом во время подготовки я дал распоряжение стереть третьи цифры строевых номеров на танках для исключения возможности определения чеченцами командирских танков. Впоследствии это сыграло положительную роль.
На каждый танк на башню были закреплены в снаряженном состоянии по два ящика гранат Ф-1, в трубы ОПВТ (оборудование для подводного вождения), ЗИПы (запасной инструмент и принадлежности), навесное оборудование были уложены в цинках стрелковые боеприпасы. Дополнительно гранатометы «Муха», для удобства стрельбы, были расположены в местах возле люков командира и наводчика, что бы не высовываться полностью при стрельбе из люков. Экипажи были проинструктированы — прежде чем выйти из танка в случае необходимости применять гранаты и гранатометы…
Остальные танки моей роты остались у нефтяного института, за исключением экипажа N188 который первоначально должен идти со мной. Утром 31 декабря механик водитель танка N188 доложил по радио, что они «разулись», у них слетела гусеница. Чтобы «восьмидесятка» «разулась» — нужно очень постараться… В последствии, после возвращения из Чечни в пункт постоянной дислокации, выяснилось что экипаж открутил 3 или больше гребней траков…
ЗКВ 7тр организовал работы по устранению неисправности. Во второй половине дня механик-водитель танка 188 вышел на связь по радио, доложив, что находится в районе нефтяного института и не знает, как выйти к железнодорожному вокзалу. К этому времени проспект Орджоникидзе был блокирован, и вряд ли они смогли бы к нам пробиться, скорее наоборот — стать легкой добычей чеченских гранатометчиков. «Спасибо…» тем, кто снабдил ими дудаевцев, да в таком количестве, что стреляли из них даже по отдельным военнослужащим. Позже мне пришла в голову мысль: нас послали в Грозный не побеждать, а погибать, и весь штурм — сплошной обман, а жизнь солдат, прапорщиков, офицеров и некоторых генералов — «разменная монета» в чей то игре.
Позже по радиосвязи на меня вышел снова механик-водитель танка 188: «Товарищ капитан (в пылу боя забыл мой позывной), по нашему танку ведется гранатометный огонь, а командир с наводчиком не могут выстрелить с пушки, я уже замучался маневрировать!».
Механик был хорошо подготовленный — чем и спас свой экипаж. Пришлось временно устранится от управления ротой. По радиосвязи стал руководить командиром и наводчиком-оператором танка N188, для правильного включения СУО (система управления огнем), устранения возникших задержек и неисправностей. В результате радостный возглас механика: «выстрелили!!!». Поставил задачу ему, найти командира батальона и действовать согласно полученным указаниям.
Первоначально передний край обороны моей роты проходил по частному сектору одноэтажных зданий (дома отдыха железнодорожников). Левый фланг: проспект Орджоникидзе — «Вулканизация». Правый фланг ул. Комсомольская — правое крыло строящегося вокзала. В глубину: по периметру здания.
Минут через 40 начался бой.
Противник открыл плотный огонь из гранатометов, стрелкового оружия, а также из пушек. Площадь перед вокзалом напоминала разворошенное осиное гнездо. Первоначально было трудно ориентироваться в этом хаосе. Огонь вели осторожно, чтобы не зацепить своих. Поставил задачу командирам танков на выявление огневых точек противника. Через 30 минут у меня уже была скудная обстановка по противнику и соседям справа. Но для ведения обороны этих данных было мало, пехоты для прикрытия танков я не нашел…
Поставил задачу комндиру 3тв и ст.л-нту Гудкову наращивать разведку огневых средств противника. Наблюдая в ТКН (прибор наблюдения и целеуказания) и триплексы, я заметил на привокзальной площади движение 3-х танков Т-80 1 танкового взвода моей роты под командованием командира 1 взвода . В это время по радиосвязи на меня вышел начальник штаба 81 МСП. Мне необходимо было прибыть к его БТРу (НШ был у «Вулканизации», здание вокзала строящегося заканчивается и там далее здание вулканизации). Привокзальная площадь была полностью в дыму, я не мог определить, где он находится. Я вылез из люка, чтобы осмотреться.
Тут командир 1ТВ по радио доложил, что по моему танку ведется огонь, он мне говорит — «быстрее садись, по тебе стреляют с гранатометов и стрелкового оружия, трассера ложатся под крышку люка!». Тем самым спас меня. Сам я не мог видеть, откуда по мне велся огонь.
После отражения атаки боевиков поставил задачу командиру 1 ТВ следовать на площадь Орджоникидзе, к подразделению которому он придан. Он не хотел уходить туда, потому, что управления и взаимодействия с командиром МСР там не было…, но выполнил приказ.
В этой суматохе (возможно) ушел с ними и танк N186. Дальнейшая судьба экипажа этого танка печальна. Танк подорвался на мощном фугасе: башню нашли во дворе жилого сектора (перелетела через 2 пятиэтажных дома), часть передней брони с направляющими колесами нашли в воронке после взрыва.
По распоряжению начальника штаба 81МСП выдвинулись в квартал, который находился левее «Вулканизации», дом «Слава … железнодорожникам» обошли, прочесали, подавили все огневые точки противника в данном квартале, а также на верхних этажах здания ДГБ. На параллельной улице вели бой танки 7 ТР и один или 2 танка 9 ТР (могу ошибаться в номерах танков, но танки были нашего батальона).
Повернули вправо на улицу Рабочая, затем на проспект Орджоникидзе, чтобы спускаться к вокзалу. В этом месте, на перекрёстке образовался затор. Через триплекс я увидел подбитый танк Т-72 и БМП-2, а на мой танк упали троллейбусные провода. Они зацепились за пулемёт НСВТ, и не давали двигаться. При попытке движения командирскую башенку сорвало со стопора. Дальше двигаться было невозможно. Меня начало закручивать с командирской башенкой…
Встав на перекрестке, мы превратились в легкую добычу для чеченских гранатометчиков. Но и здесь удача бала на нашей стороне, пулемет НСВТ (зенитный пулемет) в результате падения проводов повернуло в сторону дома «Слава … железнодорожникам» на уровень 3-4 этажа, откуда чеченцы вели огонь, прижало механизм спуска и 100 патронов калибра 12,7 мм, длинной очередью выстрелили в этом направлении.
Я дал команду командиру 3 танкового взвода на прикрытие выхода моего командира танка из башни. По моей команде остальные танки открыли залповый огонь со всех видов оружия по выявленным огневым точкам. Со второй попытки мой командир танка при помощи лома их снял. Возле частного сектора ближе к ул. Комсомольская горел танк бригады и БМП нашего полка. В частном секторе (дома отдыха железнодорожников) ул. Рабочая чеченцы разворачивали противотанковую пушку, огнем из танков NN187,189 были уничтожены.
Стрельба по перекрестку велась со всех сторон. Подавляя огневые точки чеченцев, мы вели разведку боем. Я уже имел представление, какие силы и средства противника находятся на нашем направлении.
При подходе к улице Табачного в направлении здания вулканизации стояла посередине дороги «Тунгуска». Увидев нас, экипаж попросил ее уничтожить выстрелом с танковой пушки, так как, после попаданий из гранатометов она имела повреждения и была неисправной. Я отказался. Согласись выполнить их просьбу — потом припишут ее на наш счет.
Мы снова заняли оборону по периметру строящегося вокзала, танки расположил по углам и впереди стройки, под частичным прикрытием забора из ЖБИ. Интенсивность огня со стороны противника возрастала. В течение 2-3 часов, боевики предпринимали активные боевые действия, уничтожали технику и живую силу… Мы ответным залповым огнем из танковых пушек уничтожали противника.
Тактика залпового огня появилась не сразу. Я заметил, что после выстрела, чеченцы сразу выпускали по танку от 2 до 5 выстрелов с противотанкового оружия, щедро поливая огнем со стрелкового оружия, не оставляя шансов на спасение экипажам. При залповом огне они не могли одновременно стрелять по всем танкам роты, а во время сосредоточения чеченцами огня по одному танку, мы совместно с другими экипажами определяли местонахождения их огневых точек и беглым огнем из танковых пушек, ПКТ (спаренный пулемет с танковой пушкой), НСВТ их уничтожали. Для большего ввода противника в заблуждение, чередовали виды огня.
Справа от нас оборонялась Майкопская бригада. Потихоньку начал я организовывать с ними взаимодействие.
Командира 131 ОМСБр п-ка Савина, я знал. В свое время проходил службу в 42АК СКВО. Во время боев на вокзале его ранило осколками мины. В это время я находился на трансмиссии танка — лежал за башней, снаряжая пулеметные ленты. По моему — он был с замполитом бригады, они хотели, вероятно, в здание вокзала забежать, осколками посекло ему ноги. Ему выдернул осколок, а зря выдернули, он артерию перекрывал видимо, достали, кровь как хлестанёт, его вовнутрь утащили в вокзал.
БМП полностью израсходовавшие боекомплект, майкопцы ставили в две колонны перед зданием старого вокзала. Некоторые умники впоследствии обвиняли командира бригады в том, что он выстроил технику как на парад…
Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Таким образом, он защитил широкие окна первого этажа от прямого обстрела боевиками бесполезной техникой. Танкисты бригады воевали грамотно, мужественно, хладнокровно. Частично заняв оборону по периметру вокзала — частично короткими контратаками на защищенных участках.
Один или два танка выезжали на максимальной скорости от дома «Павлова» на ул. Комсомольская — делали по несколько выстрелов по противнику и задним ходом отходили в исходное место. Насколько было возможно, мы прикрывали их маневры огнем из танковых пушек.
Заметив это, чеченцы сосредоточили огонь на левый фланг роты. В течение часа, без поддержки пехоты, мы с трудом сдерживали натиск противника. Перегруппировались уступом влево (ближе к вулканизации). Один танк по моей команде откатился назад с задачей не дать возможности чеченцам вплотную подойти к танкам с бортов и сзади. Экипаж N185 командир танка , наводчик-оператор , механик-водитель Котляр справились с этой задачей успешно. При этом получили два попадания с гранатомета: одно в левую часть башни, срезало кумулятивной струей установку «Туча» (для постановки дымовой завесы), коробки АТ и датчик ветра «уши», второе в правый борт в районе ведущего колеса, не причинив существенного вреда. Экипаж N187 получил 3 попадания из гранатометов: правый борт, башня, навесное оборудование ОПВТ, повредив передние внутренние топливные баки, воздушные баллоны. Экипаж N189 2 попадания: в правый борт в районе натяжного механизма гусеницы и наружные топливные баки слева, вдоль полки спереди. Экипаж N180 2 попадания в левую сторону переднего наклонного листа и заднюю часть башни через воздухозаборник системы ОПВТ.
После докладов командиров танков о техническом состоянии танков выяснилось — вся техника исправна и боеготова.
Стало темнеть и прибавилась еще одна головная боль. При стрельбе из ПКТ, НСВТ трассирующие пули демаскировали танки. По радиосвязи дал команду экипажам трассирующие патроны не заряжать, имевшиеся в лентах заменить на Б-32.
Необходимо было пополнить боекомплект пушек, пулеметов. Используя относительное затишье со стороны чеченцев, сменили огневые позиции. Теперь передняя линия обороны проходила: дом «Чмирева» — перекресток проспекта Орджоникидзе — ул.Табачного. На время перегрузки боекомплекта из отделения управления, назначил дежурные огневые средства. Во время перегрузки боекомплекта чеченцы, разгадав наш замысел (с помощью приборов ночного видения) решили захватить танки, самоуверенность их и погубила. По радиосвязи начали докладывать командиры дежурных танков, что в направлении левого фланга, поликлиника — 5-этажный жилой дом, в глубину частный сектор, выдвигаются чеченцы до 20-ти человек с СПГ-9.
Первым заметил их экипаж N189, приборы ночного видения у них почти все были исправны. Подав команду на уничтожение чеченцев, ускорили, насколько это было возможно при обстреле, перегрузку боеприпасов. Попав под кинжальный огонь 2-х танков, оставшиеся боевики рассредоточились во дворе домов. Поступили доклады от командиров танков о завершении перегрузки. В ТКН я видел в частном секторе, вдоль ул.Рабочая, передвижение чеченцев, пытавшихся развернуть две противотанковые пушки. Достать выстрелами с танковых пушек из-за особенностей рельефа местности и расположения танков нам не удалось, но все-таки в секторе 26-34 по азимутальному указателю мы не давали им подобраться к нам.
Примерно в три часа ночи противник, воспользовавшись отсутствием нашей пехоты и темнотой, сумели скрытно подойти к нашим танкам. От экипажей танков N187 и N189 поступили доклады о том, что чеченцы залезли на башни и расстреливают из стрелкового оружия приборы наблюдения. Эти две машины стояли ближе всех к поликлинике, чеченцы прорвались с этого направления и сзади залезли на танки. Предлагали сдачу в плен. Экипажи запустили двигатели, включили СУО, начали крутить башни, ведя огонь с ПКТ. Мне стало ясно — им нужны наши танки.
В это время по радиосвязи на меня вышел чеченец, представился Масхадовым, затем Ковалев с предложением о сдаче в плен с техникой. Они точно дали штатно-должностную характеристику моей роты. Взамен предлагали офицерам «Мерседесы», остальным денежное вознаграждение. Получили достойный ответ — «…» Русские не сдаются!
Все наши фамилии знали, не знали только номера танков. Послал я его крепко, подальше…
Они сказали: «Ты ёлку видел, как входил?».
Говорю — ‘Видел’.
Они — «Вот в 5 утра твои яйца на ней висеть будут».
После этого у них нервы сдали, и мы перешли на взаимные оскорбления. Пришлось сменить свой позывной на «Палыч»,для работы во внутренней сети.
Положение становилось критичным. Запросил «Сокола» (начальник штаба 90 ТД п-к Никулин) — прошу огня артиллерии по отметке 129,9 (на себя). На этой же частоте работали боевики, требовали от меня («Катка») сдачи в плен. Чеченцы поняли, что вызываю огонь артиллерии на танки. Начали забивать эфир, переход на запасные частоты тоже глушили быстро. Все-таки удача была с нами, и я смог передать координаты. Личному составу роты по радиосвязи сказал: «нохчи» обрушат на нас огонь артиллерии…», — распределил, кто будет командовать ротой в случае гибели командира роты, командиров взводов, танков.
В этот момент с ул. Рабочая чеченцы открыли огонь с противотанковых пушек. Проехав через деревянный сарай на своем танке, вышли на ул. Комсомольская и уничтожили артиллерийский расчет. Чеченцы не ожидали такого маневра-выхода в левый фланг. По радиосвязи вышел ст.л-нт Гудков сообщив, что по моему танку ведется перекрестный огонь с гранатометов. Подав команду механику мл. сержанту Аверьянову на отход задним ходом. Отстреливаясь, начали отходить через дома частного сектора. Проезжая через сарай, танк провалился в какой то погреб и сверху на танк обрушилась крыша, это нас и спасло. Они с гранатомётов сверху лупили, а над нами шифер, перекрытия, вся эта дребедень, их выстрелы срабатывали в этом хламе не причиняя танку существенного вреда, но сам танк выйти не мог… Пушка упёрлась в постройку, танк застрял, буксует, гусеницы скребут. Остальные танки роты вели огонь, прикрывая мой танк.
Запросил «Сокола» — когда же заработает артиллерия? Разбираясь с начальством уже в ППД, я узнал, что артиллерия в это время отмечала новый год. Начальник артиллерии дивизии поехал к ним, подготовил данные, после чего они открыли огонь.
Скорректировал первые залпы. Сбоку и сзади где-то разорвались 2 снаряда, счастье, что на танки роты не попали, землю рядом с танком разрыли, танк затрясся, весь подбой в башне отлетел, все плафоны дежурного освещения полопались.
Я запросил механика: Саня, живой?
— Да.
— Первая передача, правый рычаг зажимай — вперед!
Воронка от артснаряда с правого борта помогла выехать нам с сарая. Артудар уничтожил много боевиков, остальные разбежались. Мы восстановили оборону.
В частном секторе я познакомился с капитаном Чмир., из 131 ОМСБр. Во дворе частного сектора стояло их БМП с попаданием гранатомета в правый борт в районе двигателя. С его слов я понял, что двигатель поврежден. Он показал мне убитого украинского наемника отряда «УНА-УНСО» заваленного обломками стены, с оторванной головой.Его приняли за «своего», форма одежды и экипировка соответствовала нашим военнослужащим. Воспользовавшись этим, он убивал наших солдат, но недолго. Организовав с капитаном Чмиревым взаимодействие, совместно отражали атаки чеченцев.
Командир танка 185 доложил по радиосвязи, что по его танку ведется гранатометный огонь, экипаж не может определить, с какого направления их обстреливают. После очередного попадания с гранатомета он доложил, что механизм заряжания в автоматическом режиме не работает. Лоток с зарядом и снарядом во время заряжания танковой пушки упал в окно выдачи. Я объяснил ему, как исправить неисправность механизма заряжания и дальнейшей работы с ‘дублером заряжания’. Надо отдать должное командиру танка , наводчику оператору — в сложнейших условиях под непрекращающимся обстрелом, срывая в кровь до костей кисти рук, устранили быстро неисправность и открыли огонь с танковой пушки по противнику.
Чтобы определить с каких домов по их танку ведется огонь, я сменил позицию. Стрельба велась с 3 и 4 этажей дома «Слава … железнодорожникам». Выстрелы ложились недолетом перед правым бортом танка. Подав целеуказания экипажам 3 танкового взвода на подавление огневых точек чеченцев, стал руководить по радиосвязи механиком водителем танка N185 ряд. Котляр. От разрывов, ярких вспышек в темноте, он плохо ориентировался. По моей команде с третьей попытки задним ходом протаранил железобетонный забор и въехал на половину корпуса танка в строящееся здание вокзала.
Утром в течение 40 минут было относительное затишье, перегруппировались. Начальник штаба 81 МСП по радиосвязи вышел на меня, просил помочь вывезти раненых из района квартала домов с транспарантом, сам он тоже имел тяжелые ранения. Запросил ст.л-нта Гудкова доложить подробную обстановку на данном направлении, так как его танк N189 был ближе всего к этому месту. Попытка экипажа N189 пройти во двор домов не дала желаемого результата. После 2-х попаданий из гранатометов (в правый борт и переднею часть башни повредив блок ГТН-36) отошел на исходную позицию.
В полуразрушенном доме частного сектора мы с ним обсудили обстановку. Без прикрытия пехоты нам было не обойтись. Я попросил капитана Чмирева помочь пехотой. С третьей попытки, на трех танках и «Тунгуске», завязав отвлекающий бой на правом фланге (в направлении перекрестка ул. Рабочая — проспект Орджоникидзе), нам удалось к ним пробиться и вывезти НШ и раненых к вокзалу.
«Сокол» вышел по связи на меня и сообщил, что к нам на вокзал идет помощь. Примерно в промежутке с 9.00 до 10.00 пришла помощь: 3-5 танков Т-72 и несколько БМП. Открыв ураганный огонь по нашим танкам и всему, что движется. Я приказал экипажам поднять пушки вверх и обозначить себя дымами. Стремительно ворвавшись на вокзальную площадь, обстреляв всех и вся, [эти танки] так же стремительно куда-то исчезли, оставив один Т-72 напротив моего танка.
Этот танк первоначально подъехал вплотную к торцу «дома Павлова» выстрелил в стену дома, плиты и кирпич посыпались на него. Отъехав от него задним ходом, заглох. Экипаж покинул машину после неудачных попыток запуска двигателя. Мы перегрузили с нее боеприпасы к танковой пушке на наши танки, но не все, что успели, пока чеченцы не опомнились. Забрали пулемет ПКТ на танк N189. Танк завели, топливо зависало, отогнали ближе к забору из ЖБИ. Впоследствии, когда окончательно подбили мой танк, я пересел в него. Но и его подбили, сначала в трансмиссию, потом в борт, левый, правый, там боеприпасов было мало, это и спасло нас от детонации оставшегося боекомплекта в немеханизированной укладке. Эвакуацию экипажа прикрывал танк N189. Мы опять начали биться. Там эти уроды привязали солдата нашего пленного к БТРу, пополам разорвали на наших глазах.
Вторая колонна подкрепления пробивалась на вокзал со стороны улицы Комсомольская. Мы заметили их, когда чеченцы подбили их БМП на перекрестке с улицей Рабочей. В ТКН я видел, как механик пытаясь покинуть машину, сгорел на «ребристом» листе БМП. Из за угла пятиэтажки по ул.Комсомольской появилась тройка чеченцев: снайпер, гранатометчик, пулеметчик. Огнем из ПКТ танков NN180, 187 были уничтожены. Врезалась в память убойная сила пуль Б-32, угол дома срезался, крошился под длинными очередями. Остальная уцелевшая техника стала прорываться по разным направлениям.
31.12.94г., два танка 2-го танкового взвода 7 ТР, N174 (командира 2/7тр) и N176, вышли на привокзальную площадь и вели активные боевые действия в районе перекрестка проспекта Орджоникидзе — ул. Поповича. С его танками к вокзалу пришли дополнительно БТР огнеметчиков и две БМП. В Танк командира взвода N174 был подбит и взорвался, погиб наводчик рядовой Аитов находившийся рядом с танком, в результате детонации боекомплекта. Выстрел с РПГ по башне танка, был произведен с 4 или 5 этажа дома. Также был выведен из строя и танк N176.Наводчик получил осколочные ранения в ноги. Оставшись без техники, танкисты 2взвода 7тр,под руководством командира взвода, обороняли поликлинику в составе мотострелков 81 МСП.
31.12.94г.,прослушивая переговоры танкистов нашего батальона, услышал Юру Галкина, командир 3-го танкового взвода 7 танковой роты. Он просил помощи: танк подбит, сам ранен, самостоятельно не выбраться. Помогли, только чеченцы, пленив его в беспомощном состоянии. По ул. Рабочая горела 72-ка, мы хотели вытащить механика и командира, но не успели, только подъехали, поперёк для прикрытия от обстрела танк N189 поставили, танк взорвался, башню оторвало…
Возвратившись на исходные позиции, восстановили оборону. С 5-ти этажного дома по ул. Комсомольская со стороны ул. Рабочая начали беспокоить нас гранатометчики. Огнем танков NN180, 185, 187, 189 огневые точки были уничтожены. Разбили огнем автобус «Цирк», стоявший в стыке между двумя пятиэтажками. Потом зашли во двор и уничтожили группу боевиков. Во втором подъезде этого дома находилась огневая позиция противника, там был захвачен в плен чеченец. В здание вошли, там пулемётчик, гранатомётчик, снайпер, гранату кинули, всех убило, только гранатомётчик остался. Допросив его, уточнили расположения огневых групп противника, перепроверили.
Решил с капитаном Ч., организовать дальнейшее взаимодействие, но, к сожалению, они отошли, не успев нас предупредить. Оставаться без прикрытия пехоты в частном секторе под перекрестным огнем с пятиэтажек — означало стать легкой добычей национального вида оружия чеченцев — гранатометов.
Запросил по радиосвязи «Сокола», начали разбираться с ним, где же наша пехота?! Я ему доложил, что не могу их найти. Он говорит — «вот тут и тут». Я говорю — … тут, я всё объездил вдоль и поперёк. Березуцкого я так там и не встретил.
Во время поисков нашей пехоты командир 1мср/1мсб 81 мсп вышел единственный раз на связь, указал, где находится. Как я понял, они в гаражи БМП загнали и там где-то за пятиэтажкой стояли возле поликлиники, получается, намного левее нашего фланга. По-сути, главный удар наносился на вокзал, они прикрывали левый фланг от просачивания чеченцев. Пехоты я так и не дождался, не хотелось им видимо идти к вокзалу.
Принял решение занять оборону по периметру строящегося здания вокзала и в стыке со зданием вокзала (левый фланг Майкопской бригады), поочередно прикрывая отход назначенными экипажами роты.
Во время отхода противник усилил огонь, применяя артиллерийский и минометный обстрел. Привокзальная площадь превратилась в огневой котел. В этих сложных условиях танк N187 потерял ориентацию и начал выдвижение по ул. Табачного, вдоль вокзала в направлении р. Сунжа. Остановив их по радиосвязи, сориентировав — они заняли свое место в обороне.
Командиры танков доложили о занятие обороны и наличие боеприпасов. 125мм артвыстрелов к танковой пушке осталось по пять на каждый танк, патронов к стрелковому оружию было достаточно. Расход артвыстелов взял под личный контроль.
К моей роте присоединились танкисты 2/7тр, сам он был ранен. В поисках нашей пехоты встретил офицера 81 МСП, л-нт или ст.л-нт Ку.,с солдатами. В мое подчинение переходить он отказывался, мотивируя тем, что меня не знает, но терять пехоту, с таким трудом найденную, я не собирался. Вышел по радиосвязи на начальника штаба дивизии, доложил сложившеюся ситуацию. Подал Ку., свой шлемофон, в наушниках прозвучал приказ «Сокола» — переходишь в подчинение «Катка». Радости нашей не было предела — есть пехота, которая нас будет прикрывать, остальное сделаем сами. Дали им стрелковые боеприпасы, гранаты в неограниченном количестве, трофейное оружие. Указал им позицию для обороны, задачу, организовал взаимодействие. К ним присоединились солдаты Майкопской бригады. Вместе мы держали оборону строящегося здания вокзала.
Сзади моего танка оборонялась ‘Тунгуска’. Обменялись частотами, организовали связь, взаимодействие. Фамилию капитана не помню, позывной ‘Тори’.
В поисках своих с 81 МСП встретился в здании вокзала с командиром ОБС 90тд.. Он был ранен и контужен, на спине висела Р-159. Во время доклада «Соколу» я услышал: он просил помощи, докладывал, что коробочки все сожжены. По радиосвязи я уточнил «Соколу», что четыре катка от моего танка остались целыми, дав понять, что четыре танка пока еще есть. Чеченцы постоянно вклинивались в наши частоты — прослушивая нас. «Сокол» обещал помощь.
Здание вокзала было на тот момент уже сильно разрушено. Чеченцы в очередной раз предприняли попытку штурма. На этот раз с применением танков. «Гудок» (позывной старшего лейтенанта Гудкова) доложил, что в створе дома «Павлова» и пятиэтажки по улице Комсомольская видит 2 танка Т-72. Стали наблюдать за ними. Внешне определить их принадлежность было трудно. Один танк раскачивался на месте (выключается передача, перегазовками достигается эффект раскачивания за счет движения масла в бустерах коробок передач). Любимая забава чеченских подобий танкистов. Заметив, что пушка этих танков становится на стопор — момент заряжания, подал команду экипажам танков NN185, 189 на их уничтожение. Чеченские танки, зарядив пушки, после снятия со стопора, без прицеливания спешно выстрелили в направлении строящегося вокзала и начали отходить задним ходом. Им вдогонку полетели кумулятивные снаряды наших танков. Поражение этих танков подтвердить не могу, но больше с этого направления, они не появлялись.
Были чеченские танки 72-ки, но в этой «прохоровке», очень трудно было сразу определить их принадлежность, определяли только тогда, когда уже по нам открывали огонь. То, что подбили, не подбили, гарантий не даю, но мы их обстреливали в том случае, когда уже понимали, что это «нохчи». Некоторые 72-ки определяли по своеобразным отличиям (отсутствие коробок АТ, труб ОПВТ, нумерации на башне, раскачивания перегазовками танка на месте со снятым тормозом), неприсущих нашим танкам, танкистам. Танкистов-чеченцев, хорошо подготовленных, не было и не могло быть…
Чеченцы, наглухо обкуренные и обколотые, не прекращали ожесточенные атаки, пытаясь любой ценой выбить обороняющихся с вокзала. Порой положение становилось запредельно критичным. Прослушивая переговоры полковника Савина, мне все больше становилось ясно, что помощи не будет. Ответы «Сокола» тоже были неопределенны. Случайно вышел по связи на командира нашего танкового батальона . Помочь он не мог, так как остатки резервной 7 танковой роты тоже были заблокированы.
Атаки чеченцев начались со всех сторон, в том числе и со стороны депо. В промежутке двух вокзалов Майкопцы на перрон загоняли БМП для прикрытия с тыла. Когда БМП подбивали, сталкивали танком и загоняли следующую. С пятиэтажки напротив, по улице Комсомольской продолжали обстрел чеченские гранатометчики. Я запросил «Тори» и попросил поддержать нас огнем. Выстрелив в торец дома на уровне 4 этажа, проломил стену, оставив пробоину в диаметре метра 3-4, навсегда успокоив гранатометчиков противника. «Тори» сообщил мне по связи, что боекомплект закончился. Я предложил ему использовать ракеты. Первый выстрел пошел выше дома, опустив переднюю часть корпуса при помощи ходовой части, успешно произвел второй выстрел.
Экипаж 185 доложил, что сняли снайпера на строительном кране. Трофейная СВД по праву досталась наводчику-оператору.
После очередного попадания с гранатомета по танку N187, лопнули внутренние топливные баки, бак стеллаж. Разбило воздушные баллоны, они спасли ступни механика водителя, поглотив на последнем этапе энергию кумулятивной струи. Керосин растекся по днищу танка, начала замыкать электропроводка. По радиосвязи я объяснил механику, какие выкрутить пробки под днищем танка для слива керосина.
После очередной атаки чеченцев я обратил внимание на то, что на левом фланге Майкопской бригады появились бреши. Прослушав по радиостанции переговоры командира 131-й бригады с вышестоящим командованием, я понял, что они собираются отходить. Я стал запрашивать «Сокола», для доклада сложившейся обстановки, но безуспешно, мои попытки связаться со своим командованием тоже не дали результата.
Во время смены огневой позиции «Тунгуской», чеченцам удалось ее подбить. Экипаж покинул горящую машину. Теперь ее оставшиеся ракеты были направлены в корму моего танка. Задним ходом моего танка, мы развернули ее корпус в направлении «дома Павлова», чтобы исключить попадание ракет в мой танк во время пожара.
По моему танку чеченцы открыли огонь из пушек. Отказал стабилизатор, МЗ, отлетел приемник Р-173П, повредив улавливатель поддонов. Необходимо было срочно поменять огневую позицию. Но после очередного попадания в танк он заглох.
Запустив танк при помощи «соплей» (провода внешнего запуска), поставил пиллерс на место, вылез с отделения управления, объяснив механику Сашке Аверьянову как управлять танком при данной неисправности (повреждения ПУС, АПУ). Прикрывал нас в данный момент экипаж танка N189. Заняв место командира, вошел в связь с механиком, но отъехать не успели. Очередной выстрел с ПТС попал в верхние коробки динамической защиты напротив смотровых приборов ТНПО механика. Танк заглох, в боевом отделении пошел дым, появилось пламя. Выждав, когда чеченские пулеметчики обработают открытые люки, покинули боевое отделение.
Открыв люк механика с командиром танка , увидели, что помочь Саше Аверьянову мы не сможем. Кумулятивная струя, разворотив пустые КДЗ, прошла через шахты ТНПО, попав в голову механику.
Если бы в КДЗ было изделие 4С20, все было бы иначе. Почему танки пошли в город с пустыми КДЗ? Ответ прост — русский авось и боязнь командования возразить высшему руководству, а также предательство, которое было сплошь и рядом. Старший механик-водитель роты сержант Александр Аверьянов — светлая память о нем. Классный специалист, механик от Бога, неоднократно спасавший танк, экипаж от огня ПТС противника.
Стало темнеть, привокзальная площадь была похожа на «Прохоровку», боеприпасы к танковым пушкам закончились. После многократных попаданий ПТС противника по танкам многие узлы, системы и агрегаты отказали. По сути — это уже были полуживые тягачи. Связь с командованием отсутствовала, все мои попытки с кем-то связаться были тщетны…
Правый фланг оголился, оборонять его было уже некому, остатки соседей начали отход. Положение становилось критическим, нужно было срочно принимать решение. Я поставил задачу собирать раненных, убитых, не только наших, но и с Майкопской бригады. Внутри здания строящегося вокзала стояло 2 БМП с 131 ОМСБр. Не знаю, откуда их они пригнали. Зампотех роты старший лейтенант Гудков обратил внимание на то, что на них стояли АГС зачехленные. А это мощное оружие.
Нашли старшего этих машин, им оказался лейтенант или старший лейтенант. Организовал с ним взаимодействие, на выход-прорыв с вокзала. Планировали — первым пойдет танк, затем два БМП и замыкает танк. Маршрут выхода планировали вдоль железнодорожных путей в обход улиц, проспектов города.
Много раненных посадили на БМП. Но пока мы проверяли свой личный состав, они почему-то на моих глазах уехали, там, в одном из БМП, был НШ 81 МСП. Выяснилось это позже, но могу и ошибаться.
На броне сверху сидело очень много военнослужащих, столько, что БПМ медленно набирали обороты, с выхлопного эжектора валил черный дым. Они ушли, мы остались. Обложив их трехэтажным матом, организовал оставшимися тремя танками (тягачами), солдатами и офицерами оборону здания вулканизации, в стыке левого крыла строящегося вокзала. Чеченцы атаковали яростно, долго противостоять им мы не смогли бы.
Очередные попытки радиосвязи с командованием оказались безрезультатны. Во время обороны здания вулканизации был убит чеченским снайпером старший механик-водитель 3 танкового взвода младший сержант Сактаганов. Геройский парень, своим мужеством, храбростью поднимал боевой дух своим сослуживцам. Механик танка N189 под снайперским огнем чеченцев вынес тяжелораненого Сактаганова с зоны обстрела. Помочь мы ему уже не смогли. Ранение было в голову, по всему телу шли конвульсии. Я вколол ему два шприц-тюбика промедола, чтобы облегчить его страдания.
С моей роты погибли на тот момент 2 механика-водителя мл.сержант Аверьянов (танк N180), младший сержант Сактаганов (танк N189). Принял решение: отправить в прорыв два танка под командованием командира 3 танкового взвода. Детально проработали маршрут выхода на площадь Орджоникидзе. В этом районе находился командир нашего батальона. Экипажи танков NN187,185 пошли в прорыв. Механиком на N187 танке пошел механик с 7-й танковой роты, если не ошибаюсь — Кулак…
Вся надежда была на командира батальона. Отправлял два танка на прорыв, экипажам поставил задачу разыскать КБ, чтобы он прислал два боевых танка с исправным вооружением и две БМП, для эвакуации раненных и убитых. Уже потом узнал от ИО командира 3/тр — когда он прорвался на пл.Оржоникидзе, нашел комбата, который послал на вокзал экипаж старшего лейтенанта Аношина и две БМП, но мы их ждали в течение 1- 2-х часов, так они и не доехали. Его танк, спускаясь к вокзалу,предположительно был захвачен чеченцами на ул.Рабочая.Поломка привода управления РСА.(танк вышел на режим «малого газа»,скорость не более 10км/ч). Подробностей захвата нет. Механик погиб — расстрелян, наводчик погиб — расстрелян на ул.Рабочая, лейтенант Аношин — расстрелян (подробнее в ЩДС). Чеченцы закрасив строевые номера пытались 02.01.95г., перегнать на показ иностранным журналистам. Танк заглох на ул.Субботников.
Командир танкового батальона пытался оказать помощь 8-й танковой роте. На прорыв была отправлена группа под командованием ст.л-та Аношина в составе 1 танка и 2-х БМП. По информации НШ ТБ номер танка ст. л-та Аношина — N171. На проспекте Орджоникидзе танк остановился из-за поломки, Аношин (предположительно) был взят в плен и впоследствии расстрелян, а танк захвачен боевиками. Судьба двух БМП неизвестна.
http://www.memoriesnorth.narod.ru/rec5.html
Во время прорыва танк N185 получил 4 попадания с ПТС противника. Пробило пушку в районе ресивера. О плотности огня чеченцев можно судить по скорости танка во время прорыва. Она составляла 60-70 км/ч, и это на участке 1400 метров. Экипаж протаранив завал из подбитой техники и проскочил на площадь Орджоникидзе. При выходе из города, попал в расположение «Волгоградцев». Попадание в МТО вывело из строя двигатель, танк задымил, заглох. Во время выхода экипажа из танка КТ ранило пулеметной очередью в обе ноги. Механик с наводчиком эвакуировали его в БМП с ранеными. С ним я встретился в госпитале Толстой-Юрта. Ряд. Котляр С.А., НО 185 продолжали воевать во взводе лейтенанта Григоращенко. Дайлида нашел их штаб, начальника штаба, сообщил о нашем расположении и положении. Обещали помочь… Ночью в городе нашли две восьмидесятки из 9тр. У одной были пробиты внутренние топливные баки, керосин залил отделение управления и боевое отделение. Вторая заводилась, но не ехала. Зацепили тросами 72-кой и притащили в расположение «Волгоградцев». Затянули во двор, окопали. Вели из неё огонь по девятиэтажке, подавляя огневые точки противника. В эту же ночь танк подбили чеченцы. Далее продолжали воевать в составе разведчиков. Ночью ходили на «охоту» с капитаном из разведбата, уничтожили минометный расчет и чеченского снайпера. После они пересели в Т-72, продолжали воевать. 8 января в 10.00 утра, рядовой Котляр погиб во время минометного обстрела боевиков. НО танка 185 переправили в 81 МСП. Это ли не пример мужества, стойкости, самоотверженности танкистов!
По крыше здания вулканизации чеченцы открыли минометно-гранатометный обстрел. Очередной выстрел с гранатомета попал в правый борт танка N189 в районе пятого опорного катка. Пробив борт, разворотил наружный топливный бак. Под прикрытием танка N189 (за рычагами сидел старший лейтенант Гудков), пешком начали прорыв в сторону железнодорожных путей. Самым опасным простреливаемым местом был участок напротив пятиэтажного дома и поликлиники. Вместе с нами прорывались остатки экипажей 7 танковой роты, а также небольшая группа с 131 ОМСБр. Благодарен НО 179, который в буквальном смысле заставил меня надеть бронежилет, впоследствии спасший мне жизнь. Мы с МВ танка 189 прикрывали отход группы. Наш отход прикрывать было некому, эти 100 метров с ним пробежали под сплошным обстрелом. Уже оставалось где-то 25 метров, до выхода из зоны огня, когда обстрел стал настолько плотным, что пришлось упасть на землю-матушку (имитируя, что злые чеченцы попали в нас и убили). Как только пули перестали свистеть над нами, ползком на карачках, сдирая в кровь ногти и пальцы рук, преодолели оставшиеся метры. Присоединившись к основной группе, выставил охранение. Пересчитали всех, потерь не было, только ранения. Отправив вперед охранение, начали прорываться вдоль железнодорожных путей.
Через 500 или более метров в сторону запада, во дворе построек обнаружили две или три 80-ки (по-моему «Ленинградских») и 3 или 6 БМП-2. Убедившись в том, что они принадлежат нашим подразделениям, вышли к ним. Старшим представился офицер без знаков различия. Объяснили ему кто мы. Он представился полковником с СКВО. На столе была разложена карта Грозного, он выбирал маршрут выхода. Я попросил у него две БМП для того чтобы мы на них вышли на площадь Орджоникидзе к своим подразделениям. На что он мне ответил, что 2 или 3 часа назад гв.81МСП получил приказ на выход с города, а ему поручено вывести остатки батальона. Какого батальона, я так и не понял…
И чего-то этого полковника потянуло самым коротким путём выходить по «старым промыслам», но я-то почти за 2-е суток, обстановку-то знал. Они начали карту крутить-вертеть, обстановку знали плохо. Говорю ему — нас там всех сожгут. Предложил маршрут выхода по железнодорожным путям, предложение мое отклонил. Они решили выходить через Старопромысловское шоссе. Всех бойцов, что со мной были, рассадил по БМП (механики 174,179 — мл.с-нт Халиулин Д.Ш., выходили в основной группе 131 ОМСБр, где был танк Т-72 [прим. создателей сайта: 517]).
Начали движение, спереди шли танки, система управления огнем на них была неисправна, соответственно стрелять они не могли. Сидя в десанте БМП в ходе выдвижения я понял, что мы сбились с маршрута. Наводчик открыл огонь с пушки, мы соответственно через бойницы со стрелкового оружия. Получили выстрел с РПГ в правый борт в районе башни. БМП заглохло, в десанте появилось пламя, дым. Я начал открывать кормовую дверь, не смог, правая рука не работала. Бронежилет спас мне жизнь, отделался переломом ребер. Верхние люки открыть было невозможно, так как на них находились ящики с боеприпасами. После приложенных усилий смогли приоткрыть их наполовину. Механик смог запустить двигатель и начал уводить БМП подальше от места, где нас подбили. Пламя вплотную подбиралось к нам. Открыв кормовую дверь, приготовились к десантированию. Не успели, получили второй выстрел в правый борт. Загорелся топливный бак. Покинув горящую машину, отошли в частный сектор. Нас начали преследовать чеченцы, завязалась перестрелка. Но все-таки сумели от них оторваться. Наша группа выходила в разных БМП, все они были подбиты.Но танкисты все остались живыми.
Вышли в район старого аэропорта. Дорога была забита выходящей и входящей в город техникой. В этом хаосе были случаи стрельбы по своей технике и личному составу. Нам чудом удалось укрыться от пулеметной очереди танка Т-72 (входил в город). Укрывшись в канаве, возле бетонного забора. За ним находились 2 или 3 БМП, экипажи спешились и обсуждали план выдвижения в город. Первоначально хотелось рвануть к ним, но пришлось затаиться. Вели они себя нервно, могли не разобравшись, замочить. Запомнился эпизод, Т-72 с дополнительными топливными бочками. Трансмиссия танка горит (с поврежденных бочек льется топливо, воспламеняясь). В темноте пламя ослепило и напугало экипаж, танк ведет огонь во все стороны по кругу. При подходе к мосту через Нефтянку встретил командира минометной батареи гв. 81 МСП. Поначалу он не узнал меня… Затем дал нам автомобиль «Урал» чтобы доехать до расположения полка. Прибыв в район расположения, доложил командованию о ходе боевых действий 8 танковой роты. На следующий день встретил своего зампотеха Гудкова, КВ 1/9тр, ЗНШ 1мсб/81мсп (все они были ранены), нас на ГАЗ-66 отправили в МОСН Толстой-Юрта. Там познакомились с ранеными «Альфовцами». В ходе беседы я понял, что и они попали в «переплет», по вине командования.
 |
| N178 на месте подбития на ул. Субботников у старой школы N22, но уже чуть-чуть сдвинут на правую сторону дороги с помощью МТЛБ боевиков |
 |
||
Теги: про войну в чечне, штурм грозного глазами танкиста, штурм грозного глазами солдата, рассказ про войну в чечне
Сегодня либеральные политики и общественные деятели стремятся идеализировать постперестроечные 1990 е годы, как «время безграничной свободы и творчества». Нынче многое забыто из того, что происходило тогда.
Тем, кому сегодня по двадцать лет, не помнят ни «шоковой терапии» Егора Гайдара, ни бандитских перестрелок на улицах, ни колоссального унижения нашей страны. И мало что знают об одном из самых страшных событий того «демократического периода» — Первой чеченской войне.
Мы хотим напомнить нашим читателям о самом трагическом событии той войны — штурме Грозного в январе 1995 года. Рассказать о том, какой увидел эту войну, за которой впоследствии закрепятся эпитеты «странная» и «проданная», офицер разведки ВДВ.
Война до войны
Чеченская война началась для многих из нас задолго до 12 декабря. Наши группы работали в Чечне ещё с осени. Собирали разведданные, создавали агентурные «кусты», делали и другие вещи, о которых говорить ещё не пришло время. Во всяком случае, все маршруты предстоящего движения войск были нами досконально изучены. Мы знали каждый бугорок, каждый кустик. Знали поименно всех полевых командиров, зоны ответственности подчинённых им групп, их вооружение, численность.
Понятно, что работать на территории, которую контролировали дудаевцы, было крайне непросто. Хотя бы потому, что наши ребята преимущественно славяне, и в Чечне их было за версту видать. А на оппозицию, как тогда называли противников Дудаева, положиться было можно далеко не всегда — в её рядах было немало дудаевских шпионов.
Забегая вперёд, скажу, что нам было невыносимо обидно, что вся информация, собранная нами «потом и кровью», оказалась совершенно невостребованной. А ведь она могла бы сохранить тысячи мальчишеских жизней, бесцельно загубленных.
Вначале работали только отдельные группы, а в конце ноября весь полк перебросили в Моздок. Чистое поле, зимняя грязь, взбитая, как миксером, сотнями гусениц, смог от тысяч движков, и всё новые и новые самолёты садятся, выгружают технику и людей. Полная неразбериха, неустроенность. Но это как обычно. Не понравилось другое — слишком уж велик был хаос. Бросалась сразу в глаза неподготовленность, неукомплектованность ряда частей, отсутствие эффективного управления.
Началась работа. Мы действовали, по преимуществу, в интересах северной и западной группировок. В самые первые дни кампании одна наша группа обнаружила чеченские «Грады» в боевой готовности, по направлению движения наших войск. Сообщили. Наверху усомнились и выслали ещё группу, на «вертушках», доразведать. Первое сообщение подтвердили, запросили добро на ликвидацию этих «Градов» НУРСами. Командование отвечает: «Подождите, вопрос решается».
Вертолёты не могли долго находиться под огнём — развернулись и ушли. Потом насчитали в одном из них двенадцать пробоин. Ну, а «духи» дали залп по колонне наших десантников. Были большие потери, в том числе среди офицеров штаба ВДВ. Только после этого поступил приказ уничтожить «Грады». Как будто боевики стали бы дожидаться, когда их накроют. Отстрелялись и тут же ушли.
«Подождите, вопрос решается» — это приходилось слышать в Чечне постоянно. Только мы затем ждать то перестали, чего же ребят задаром гробить. Действовали на свой страх и риск.
Новогодний штурм Грозного, если, конечно, всё произошедшее можно назвать «штурмом», оказался для нас полной неожиданностью. Как и для всех частей. У меня есть основания предполагать, что приказ об операции был «спущен» с самого верха — вопреки очевидной неготовности войск.
Наше подразделение было разбито на два отряда. Тот, в котором находился я, должен был присоединиться к северной, «рохлинской» группировке. Третьего января мы были в Толстом-юрте, на базе корпуса.
Что в действительности происходило в городе, мало кто знал, слухи передавались самые противоречивые. Было точно известно, что штаб корпуса расположился на Консервном заводе, и нам надлежало туда выдвигаться. Нам выделили в качестве проводника офицера корпусного штаба. В город мы входили уже ближе ко второй половине дня. В Толстом-юрте нас уверяли, что маршрут нашего движения абсолютно безопасен, контролируется войсками, и можно двигаться походной колонной.
Вошли мы, действительно, довольно спокойно, но эта часть города не контролировалась никем. А уж нашими — это точно. Улицы абсолютно вымершие, особых разрушений нет, но стёкла большей частью побиты. Над городом чёрные столбы дыма и огни подожжённых нефтяных скважин. И отсветы этих огней на осколках оконных стекол, уцелевших в рамах. Зрелище зловещее, чувство такое, что город за нами следит из этих разбитых окон. Время от времени на дороге попадаются трупы, пока только чеченские. Натыкаемся на несколько изуродованных, догорающих легковушек и тела убитых боевиков.
Тут наш проводник начал впервые выказывать некоторую неуверенность. Пытаемся выйти на связь с войсками, уже находящимися в городе. Ничего не получается — на всех обговоренных частотах молчание. Проводник вроде определился, и мы двинулись дальше. Из центра города доносятся непрерывные звуки стрельбы, они то приближаются, то вновь удаляются. Время от времени начинает работать наша тяжёлая артиллерия — «гостинцы» пролетают над нами и рвутся где то впереди. На одном из перекрёстков натыкаемся на сгоревшую БМП и свежие лужи крови около неё. Ещё через квартал проводник заявляет, что окончательно заблудился, и предлагает вернуться на исходную. Пока разворачиваемся, по одному из наших БТРов бьют из гранатомета. Откуда то с верхних этажей. Отвечаем, естественно, шквалом огня. Бойцы осматривают окрестные здания, никого не находят.
Тут мы узнаём, что БТР повреждён, а двое наших ребят тяжело ранены. Вновь пытаемся выйти на связь, и опять безрезультатно. Принимаем решение вернуться в Толстой-юрт, переночевать, найти более толкового проводника и с рассветом вновь двинуться в город.
Проводника, разумеется, не нашли, даже первый куда то пропал. И мы пошли в город по протоптанной тропке. По дороге нас обгоняют пять БМПэшек, идут очень уверенно. Спрашиваем их: куда, мол, ломитесь? А они нам: «Только вперёд, давайте, спецы, жмите за нами!» Да, нет, ребята, шибко вы шустрые. Куда нам за вами? И точно, под вечер мы наткнулись на них. Стоят все пять БМП — рядком, прокопчённые. У каждой в борту по дырке.
Тут нагоняют машины с медикаментами. Они тоже на Консервный, и дорогу знают. Пошли вместе. Но торопиться не стали. Бойцы спешились, идут по тротуарам, на соседние окна смотрят. Около завода нас атаковали. Пробивались с боем. Дошли, правда, без потерь.
Слоёный пирог
Здесь, на Консервном заводе, нам примерно стала ясна ситуация в городе. На Новый год наши части вошли (именно — вошли) в Грозный, заняли ряд объектов. На некоторых закрепились, с других были выбиты и уничтожены. Уже примерно было известно о судьбе несчастной Майкопской бригады. Город напоминал слоеный пирог — «слой» наш, «слой» их. Причем достаточно условно, потому что «слои» находились в непрестанном движении.
Чувствовалось, что противник серьезно подготовился: оборудованные позиции, установленные фугасы, пристрелянные участки улиц, «привязанные» миномёты. Иногда ощущалась работа серьёзных профессионалов. Так, например, наши саперы обнаружили и обезвредили целый «букет» управляемых фугасов, инициируемых с помощью обычной телефонной сети — набирается нужный номер и происходит подрыв. В те времена такое было ещё в диковину.
И, в целом, боевики ощущали себя значительно увереннее, чем наши войска. У них была лучше связь, действия более слаженные, и моральный перевес был также на их стороне.
У нас, на «севере», ситуация была наиболее благоприятная. Генерал Лев Рохлин осуществил разведку Петропавловского шоссе, по которому корпус должен был входить в город, обнаружил, что его уже ждут. И что идти по этому шоссе равносильно самоубийству. Он сымитировал движение по шоссе силами одного батальона, а корпус провёл «огородами», застав врасплох и уничтожив значительную «духовскую» группировку. Корпус закрепился на Консервном заводе, а его авангард пробился к Больничному городку, расположенному в непосредственной близости от «президентского дворца».
Достижения корпуса этим исчерпывались, поскольку и Консервный завод, и Больничный городок были, фактически, блокированы боевиками, которые контролировали коммуникации, связывающие корпус с Толстым-юртом. Это мы пробились, потому как шли аккуратно, «по взрослому». Большая же часть армейских машин, двигающихся по Петропавловке или же по улице Лермонтова, уничтожалась. И закрепившиеся части тоже несли очень большие потери от огня снайперов и минометных обстрелов. Тем не менее командование никак не могло прийти в себя, реально взвесить обстановку и начать действовать трезво.
Нет, всё: «Вперёд, на президентский дворец!» Как будто это какой то необыкновенно важный стратегический объект. Уже разведбат таким образом положили, такую же судьбу и нам уготовили. Но наши отцы-командиры упёрлись: «Не пойдём мы штурмовать этот дворец, наши люди — не пушечное мясо, а спецы высокого класса, и уложить их в нелепых атаках мы не позволим».
Нам поставили другую задачу. Освободить совместно с СОБРом от дудаевцев Петропавловское шоссе. Для работы мы выбрали ночное время: темнота, как известно, — друг спецназовца. Технически это выглядело примерно так: целый день за кварталом, который предстояло зачищать, наблюдали, отслеживая каждую мельчайшую деталь. Ночью начинали действовать.
Первыми выдвигались сапёры: снимали, если есть, чеченские растяжки и устанавливали свои, перекрывая возможные пути отступления дудаевцев и пути подхода подкреплений. Потом группа незаметно просачивалась в здание, чаще всего через какое нибудь «нештатное» отверстие, вроде пролома в стене. На некоторое время затихали, пытаясь определить по звукам местонахождение в доме чеченцев, потом потихонечку начинали двигаться, уничтожая «духов» с помощью бесшумного и холодного оружия.
Прекрасно показали себя винтовка «Винторез», автомат «Вал» и пистолет ПСС — весь бесшумный комплекс. «Духи», как правило, не понимали, что происходит — падали люди, пропадала связь. Чаще всего бесшумным оружием дело и ограничивалось. Ну а если чего, то шли в ход и гранаты, и всё остальное, по полной программе.
За две ночи мы очистили Петропавловку, потом и улицу Лермонтова. Блокада была прорвана, корпус получил возможность отвезти раненых, подвести боеприпасы, продовольствие, подкрепления. И собрать силы, чтобы вновь двинуться вперёд. Кроме того, наши действия имели серьёзный психологический эффект. Так было, например, когда мы чистили вместе с морпехами кварталы перед Совмином. Еще днём мы приметили один подвал, где чечены кучкуются и пьянствуют.
Мы не стали врываться в подвал с ковбойской стрельбой. Просто расставили заряды пластида, рванули и засыпали их. Так они подняли такой вой в радиоэфире: мол, погибаем! После чего дудаевцы из всех остальных домов удрали сами. Нам и чистить их не пришлось.
Перелом
Несмотря на страшные потери, на неразбериху и отчаянное сопротивление, наши войска всё же довольно быстро оправились и взяли ситуацию под контроль. Рождество оказалось переломным моментом освобождения Грозного. После улицы Лермонтова мы штурмовали многоэтажку института нефти и газа, что у Больничного городка. Оттуда и из других близлежащих домов чеченские снайперы «доставали» «рохлинских» пехотинцев. В иные дни потери от огня снайперов достигали до тридцати человек.
Ещё в Моздоке мы проигрывали сценарии различных ситуаций, и у нас была неплохая «заготовка» — снайперская группа. То есть, своих штатных снайперов мы свели в одну группу, чтобы массированным их применением на небольшом участке подавлять снайперов противника.
Как ни странно, но снайперская война оказалась для многих командиров полной неожиданностью, к которой они не были готовы. Причём главную проблему создавали даже не столько сами снайперы, сколько неудачные попытки борьбы с ними. Когда, например, один «деятель» отправил пехотную роту «поймать вот того снайпера», и шесть бойцов этой роты подорвались на растяжках в развалинах. Или когда вызывали огонь «Градов» и «Ураганов», чтобы «накрыть этого гада». Да и вообще, само количество «духовских» снайперов, думаю, было преувеличено. В ситуации, подобной грозненской, прицельный выстрел с хорошей позиции почти всегда результативен.
Опыт всех предшествующих войн показывает, что со снайпером бороться лучше всего может другой снайпер. Так же и у многоэтажки. Группа наших снайперов поработала два дня и две ночи, и дудаевцы притихли. А затем мы многоэтажку у них отбили. А восьмого числа наши понесли большие потери — несколько человек накрыли миномётным огнём. И по всей вероятности, свои.
На следующий день я сам чудом остался в живых. Мы выдвигались на новый рубеж. Двигались небольшими группками — человека по три. Перебежим через открытое пространство, соберёмся в какой нибудь подворотне или в глухом дворе — и снова вперёд. Следом за мной шёл радист. Слышу, вскрикнул. Вернулся к нему, он сидит среди битого кирпича и охает — ногу вывихнул. Пока снимал с него ботинок, вправлял вывих — впереди взрыв.
Пока дошли — видим, воронка… Ребята были увешаны взрывчаткой и «Шмелями», и всё это сдетонировало от разрыва мины. Если бы радист не споткнулся, то мы бы оказались вместе с ребятами.
В Чечне в первую кампанию наш полк потерял семнадцать человек — потери для спецназа огромные. И вдвойне обидно, что в основном от огня своих же. Каждый раз, планируя операцию, мы были перед дилеммой: предупреждать все остальные войска, находящиеся в этом районе, что мы будем работать, или не предупреждать. Предупредишь — обязательно информация будет у «духов», и они или «свалят», или подготовятся к встрече. Не предупредишь — могут обстрелять свои же. А иной раз обстреляют, даже если предупредишь, как это случилось на улице Лермонтова.
Оповестили всех, что будем работать и чтобы к нам не совались ни при каких обстоятельствах. В одном доме тихо не получилось — пошли в ход гранаты. Тут, откуда ни возьмись, танк выстрелил по дому. Один наш боец погиб, один ранен, один контужен.
Наёмники
Честно говоря, ожидать чего то другого было трудно. Всё было как нельзя хуже — взаимодействие, связь, подготовка бойцов, да и зачастую — командиров. Как будто не было Афгана и множества других горячих точек. «Духи» были вооружены и экипированы ничуть не хуже, чем мы, а иногда даже лучше. В этой связи я не могу не вспомнить один эпизод.
Во время уличных боёв в городе, недалеко от подвала, где мы разместились, я наткнулся на довольно подозрительного типа. Он буквально скатился на меня с забора. Мы отскочили друг от друга и подняли автоматы. Он был одет в армейский камуфляж, бушлат, черную «менатеповскую» шапочку (банк «Менатеп» отправил нам гуманитарную помощь — новогодние подарки, в т. ч. и эти шапочки), армейский же бронежилет с карманами для магазинов. И лицо славянское. Я был без знаков различия, разумеется, без шеврона, в маске. Немая сцена. А потом дурацкий диалог: «Ты за кого?» — «А ты?» — «Я за наших» — «И я за наших» — «За каких, наших?» — «За своих».
Источник: http://fishki.net/1494221-groznyj-boj-v-gorode.html?mode=recent
Солдатам и офицерам
276-го Екатеринбургского
мотострелкового полка посвящается
276-й мотострелковый полк в составе двух мотострелковых батальонов, одного танкового батальона, дивизиона САУ, минометной батареи, разведроты, ремроты, РМО, роты связи, комендантского взвода и других подразделений – всего около 1200 человек – 23 декабря 1994 года погрузился в Екатеринбурге на эшелоны и двинулся на Чечню. Через 2 дня был уже в Моздоке, еще через 2 дня вступил в боевые действия. Первый серьезный бой принял за Садовую (на подступах к Грозному), где сгорела танковая рота и несколько БМП.
В новогоднюю ночь 1995 года полк участвовал в штурме Грозного. Батальоны входили по Лермонтовской и Первомайской. 10 февраля, измотанный непрерывными боями, полк передал позиции и блокпосты «вэвэшникам» и вышел из Грозного «на отдых»: людей бросили замерзать на Терском хребте.
Я – студент истфака МГУ. Вырос в военной семье: отец, дед, прадеды – офицеры. Отслужив срочную и желая доказать свою независимость, поступил в гражданский вуз, однако скоро понял, что карьера ученого меня не прельщает. Захотелось послужить еще годик, чтобы решить окончательно, продолжить мне семейную династию или не стоит. Так осенью 1994 года, уже на IV курсе, взял академотпуск и завербовался на контрактную службу в Российскую армию.
До января 1995 года служил на Урале, в своей родной части. А 10 февраля 1995-го по собственной просьбе был командирован в Чечню.
Пятая война
Прилетели мы в Моздок. Мы – это 23 добровольца-контрактника из Екатеринбурга. Я – старший команды. Направлен на замещение вакантной должности замкомвзвода в одной из рот 276 мсп. Команда состоит в основном из ребят лет 30–40, но одному, самому старшему, – 47. Почти все – с боевым опытом. Главным образом, конечно, «афганцы». Но есть и другие: «абхазцы», «карабахцы», «ошцы». У некоторых это не вторая, а третья, четвертая или даже пятая война.
Мне же – всего 23, я молод и беззаботен, и это мое боевое крещение.
С нами прилетели «спецы» из Асбеста, а также группа офицеров, как и мы, присланных для пополнения 276-го полка. Офицеры скучковались в сторонке. В основном это были «пиджаки»: лейтенанты-срочники, призванные на 2 года после гражданских вузов для замещения должностей командиров взводов, которые до них занимали кадровые офицеры. Можно понять, что именно взводные составили подавляющую долю в потерях среди офицерского состава в боях за Грозный. Бедолаги переминались с ноги на ногу и у всех было одинаковое выражение в глазах: «Как это я дошел до жизни такой?..»
Пока они озирались, «спецы» куда-то дружно убыли организованной толпой, а контрактники принялись разгружать «гуманитарку», которой был набит до отказа наш Ан-12. Мы передавали по цепочке ящики и складывали их штабелями у трапа. Последним выгрузили готового в стельку немолодого капитана-доктора. Отставник, «афганец», взыграла у него в душе обида за державу, записался добровольцем – воевать Чечню. Доктора бережно уложили на штабель «гуманитарки» и оставили отдыхать.
Через минуту подкатил замызганный «уазик», из него высыпала могучая кучка полковников и подполковников весьма бравого вида. Нас построили, и один из них задвинул речь, из которой мы узнали, что прибыли в Моздок (а мы думали – в Сан-Франциско!), в Северную Осетию, и сегодня же первой «вертушкой» нас доставят в Грозный. Также нам сообщили, что Чечня – это зона вооруженного конфликта, где запросто могут убить, и что еще не поздно передумать. Те из контрактников, кто не уверен, что сделал правильный выбор, пусть лучше прямо сейчас выйдут из строя, и они будут немедленно, этим же «бортом», доставлены обратно в Екатеринбург, где смогут подать рапорта об увольнении, и т. д. и т. п.
Естественно, строй даже не шелохнулся. Не для того мы столько дней через все бюрократические преграды сюда прорывались, чтобы спектакль устраивать. Да и грех нам, волкам стреляным, псам войны, за спинами 18-летних срочников дома отсиживаться. Чечню надо как следует наказать, чтобы другим неповадно было. И нам не терпится этим заняться.
Из строя вдруг бухнула разнузданная реплика: «На х… надо! Нам и здесь за…сь!».
Бравый полковник ничуть не рассердился, а отечески нам заулыбался. Он рассказал, что 276-му здорово досталось (потери свыше четверти личного состава), но что это замечательный – лучший в группировке! – полк, разведрота которого брала дудаевский дворец…
Надо ли говорить, что ни в этот день, ни на следующий мы в свою часть так и не попали.
Первые трупы
… И снилось мне, что опять летим это мы на Ан-12, иллюминаторы все разбиты и по салону разносится холодная мокрая дрянь со снегом, набивается в глаза, в уши, за шиворот.
Выбивая зубами марш, я проснулся и вспомнил, что лежу на расстеленной на бетонном полу плащ-палатке в гигантском, продуваемом всеми ветрами ангаре без окон и дверей. Крыша ангара похожа на шахматное поле, сквозь белые клетки которого прямо на рожу мне сыплется та самая мокрая дрянь со снегом. Горло болит, голова болит, нос не дышит, глаза слезятся… Простудился чудо-богатырь.
Кряхтя и превозмогая немочь, лезу в вещмешок. Сожрал сразу две таблетки – аспирина и бисептола, – отхлебнул из фляги ледяной водки и, откинувшись на спину, замер, тяжело дыша… Отдохнув немного, «причастился» еще раз, закурил и принялся обозревать вверенные мне войска.
Братва в муках пробуждалась, ворча и громыхая под сводами стылого ангара сердитым матом. Быстро развели костер и сварили в большом ведре суп из сухпая.
Позавтракав, я отправился на поиски диспетчера: узнать, как там у них насчет обещанного «борта» на Грозный. Диспетчер отыскался без труда, однако выяснилось, что «борта» пока не предвидится. Может быть, вечером, а может, и завтра… «Куда вы, собственно, так торопитесь, молодой человек?»
Я отправился «домой» в ангар. Подходя, увидел, что мои бойцы разгружают огромный вертолет с «грузом-200».
Не знаю, кто придумал красивую сказку о «цинковых гробах». Убитые были завернуты в шинели, плащ-палатки, одеяла и просто куски брезента. Многие изуродованы ужасно, а некоторые – как будто уснули. Это были первые увиденные мною трупы, и меня слегка затрясло.
Мои контрактники укладывали тела в КамАЗ и спорили, полетят они на этом вертолете или на другом, который стоял на соседнем пятачке и из которого вылезали какие-то русские бабушки и дедушки – беженцы. Последним вылез худющий солдатик в грязной шинели и с рукой на перевязи. Он глядел вокруг безумными глазами и, кажется, не верил своему спасению.
Раз сегодня мы никуда не летим, отправляемся в гости к вертолетчикам, пригласившим нас «на четыреста капель». Этой ночью один из экипажей сбили над перевалом, и еще неизвестно, кто выжил. По этому случаю летуны были ужасно злы и желали нам поскорее добраться до чеченцев, чтобы вырезать их всех до единого и поголовно: и мирных и немирных. Главное – мы договорились, что завтра утром они организуют нам «борт».
Нас не дождались
«Борт» оказался таким крохотным, что мы все едва смогли в нем поместиться. И все-таки мы залезли в него, и через полчаса я уже представлял пополнение командиру полка полковнику Сергею Б.
«Взвод! Смирно! Равнение на середину!» – безупречным строевым шагом (учили!) подлетаю к полковнику и докладываю. Полковник – плотный сорокалетний человек с усталым лицом и в простом танкаче без знаков различия. «Не кричи, пожалуйста…» – поморщился, протягивая руку. Поздоровались. «Разрешите дать команду «Вольно»?» – растерянно пробормотал я. «Да», – махнул рукой командир. Строй сам собой распался, люди обступили его полукругом, и комполка стал говорить: хорошо, мол, что приехали, молодцы, сейчас вас накормят и распределят по ротам. Грозный уже практически взят, позавчера полк был выведен из города, и сейчас КПП – в Северном, а батальоны – в горах к северо-западу от аэропорта, на Терском хребте.
Что ж, не успели. Грозный уже взят, и сделали это те самые 18-летние оболтусы, которым мы приехали помогать. Теперь, по словам полковника, нас ждали Аргун, Гудермес, и Шали, и горы на юге Чечни.
Со взятием Грозного закончилась война открытая, позиционная и началась война подлая, хитрая, партизанская и диверсионная. Если в Грозном брали русским упрямством и отвагой, то в «зеленках» и в горах потребовалась хитрость плюс еще раз хитрость. Позже многие солдаты, пережившие новогодний штурм Грозного, признавали, что, несмотря на ужасные потери, воевать там было проще.
Первый бой
Спустившись 18 февраля в долину между хребтом и северными окрестностями города, мы рассыпались блокпостами по всем этим «зеленкам», представлявшим собой лабиринты арыков, лесополос, виноградников, садов, личных дачных участков со множеством одно- и двухэтажных строений. Если на перевале мы утопали в снегу, то, спустившись в долину, попали в лето.
Группировка духов вырвалась из кольца внутренних войск в Грозном, и часть из них растворилась в этом районе: отдохнуть, отожраться-отоспаться и разбежаться по домам, чтобы затем вновь сформироваться во множество мелких мобильных банд. «Е… ть конкретно, все, что шевелится!» – таков был инструктаж, который наш ротный дал перед выступлением.
Наша 8-я рота тремя блокпостами повзводно оседлала на перекрестках одну из дорог, ведущих в аэропорт Северный. Интервал между взводами – 1,5–2 километра. С трех сторон вплотную – сплошная стена «зеленки». На моем блоке с одной стороны – виноградники, с другой – дачные садовые участки. Эту «зеленку» мы немедленно, до наступления темноты, бросились минировать ручными гранатами и «сигналками» на растяжках. Нарыли окопов, щель на случай минометного обстрела, закопали БМП в капониры, расставили пулеметы на близлежащих крышах. В общем, приготовились к ночи.
Мы поселились в маленьком домике у чеченца по имени Рамзай. Парень он вполне приличный. Каждый день уезжал в деревню: видимо, рассказать братьям-моджахедам о результатах их ночных дел. В деревне у него второй дом и скотина.
Он нам привозит свежие лепешки, молоко, чай, сахар, соль, воду и прочее. За это мы его терпим, хотя стараемся при нем ни о чем серьезном не разговаривать; Он также соблюдает «субординацию», стараясь не мозолить лишний раз глаза и не нарываться на неприятности.
По местным понятиям Рамзай бедный: два дома, три лошади, две коровы, маленькая отара овец. Семьи у него нет. Где-то есть брат, но где он сейчас – неизвестно: где-нибудь воюет, наверное, против русских.
Однажды приехал особист из полка и отвез Рамзая в «фильтр». Там его всю ночь били омоновцы, а наутро за ним поехал наш ротный. Забрал: сказал, что это «хороший чечен». Наш доктор его потом лечил…
Снайпер
Первой же ночью нам нанесли визит. С вечера и всю ночь нас периодически слегка обстреливали из виноградников. Бойцы вяло огрызались. Тем временем с противоположной стороны – со стороны дачных участков – к нам, не торопясь, без лишнего шума и дурацкой пальбы, обходя или снимая наши растяжки, незаметно продвигалась группа. Исследуя на следующий день оставшиеся на земле следы, капли крови, клочки одежды, я определил, что группа эта состояла из 8–10 нехилых мужиков. Следы были главным образом 44–46-го размеров; один из моджахедов был араб: из кармана у него на траву высыпалась медная мелочь – монеты ОАЭ.
Около 4 утра кто-то из них все же наступил на растяжку. Сработала «сигналка», вызвав на себя море огня. Духи отбивались, но тут с ближайшей крыши ударил наш ПК, и «воины ислама» откатились, унося раненых.
Вскоре, однако, мы обнаружили, что кое-кто и остался. В окошке чердака двухэтажного особнячка наблюдатель засек в ночной бинокль зеленый огонек ночного прицела. На всю нашу бестолковую пальбу наугад моджахед не обратил ни малейшего внимания и разлегся на чердаке в какой-нибудь сотне метров от нас.
Недолго думая, я схватил «Муху» и долбанул прямо по фазенде. Но, «сыграв» на натянутой перед домом сетке-рабице, заряд ушел вверх и, перелетев пару кварталов, где-то там разорвался. Дух перебрался с чердака на второй этаж и там затих. Зеленый огонек, видный мне в ночной бинокль, выдавал его с головой, словно фонарик такси. Чеченец сидел тихо и, видимо, ждал, когда все угомонятся, чтобы потом спокойно выбрать жертву и подстрелить ее.
Один из бойцов перекинул автомат за спину и, зажав в каждой руке по гранате, вылез из окопа и, петляя, как заяц, побежал к дому. Чеченец пальнул, но промазал. Тут я обнаружил, что в руке у меня также граната, уже без кольца, и я бегу вслед за солдатом. Не давая духу высунуться, по дому лупит ПК, и мы бежим без проблем. В голове проносятся обрывки мыслей о бренности жизни… Швырнув гранаты в окна, ворвались в дом и прочесали его весь, поливая во все комнаты из автоматов и подствольников. Особнячок был совершенно пуст. В одной из комнат валялись еще теплые кроссовки 46-го размера (снайпер передвигался по дому босиком, чтобы не шуметь). Чеченец сбежал, не обуваясь и не дожидаясь, когда двое русских недоумков превратят его в лапшу.
Начало светать. Стало ясно, что на сегодня боевые действия закончены. Оплетя весь дом растяжками, мы отправились завтракать.
Возвращались мы под шутки товарищей: мол, где же уши с убитого чеченца?
Уральская пехота
Командира 8-й роты, своего тезку, я знал еще до войны – выпускник Ташкентского ВОКУ, не дурак насчет выпить и подраться. Он отличался веселым нравом, разумной строгостью и справедливостью. Солдаты расшибались в лепешку, выполняя его команды: не страха ради, а исключительно из желания заслужить его похвалу и одобрение. В таких случаях, когда ротный был доволен кем-то, он изрекал: «Конкретно!» (то есть хорошо). Если же нет – то: «Ни о чем!» (то есть никуда не годится). Эти его «конкретно» и «ни о чем» постоянно носились в воздухе…
Дело свое он знал плотно и считался лучшим ротным в полку (сегодня он уже комбат). Я был немало обрадован, попав под его начало и застав его живым и в полном здравии. Он ничуть не изменился, только килограммов на 10 «постройнел».
Алексей поставил меня на 2-й взвод, который в Грозном потерял взводного (так что я одновременно стал «замком» и и.о. взводного). Кроме того, взвод потерял две БМП из трех и половину личного состава. Всего же рота потеряла около 30 солдат из 60 (четверо убиты, остальные – раненые и пропавшие), двоих офицеров (командира взвода и замполита) и двоих прапорщиков (старшину и техника). Замполита и прапорщиков прислали новых, взводного же заменил я. Кроме того, мне сразу пришлось сесть за штурвал единственной взводной бээмпэшки, так как взамен раненого механика на нее посадили молодого заторможенного солдатика.
Всего в роте осталось 6 машин из 10. Постепенно мы получили от ремроты еще две восстановленные бээмпэшки, а в мае – еще одну. Новой техники полк так и не увидел…
Из нашей команды добровольцев в 8-ю роту попали трое: я (Испанец), Юра (Клоп) и Дима (Терминатор).
Клоп – снайпер. Воевал в Афгане, участвовал в ошском конфликте. Свой позывной он получил за то, что ростом он чуть-чуть выше своей СВД. Вскоре он проявил себя в 3-м взводе как замечательный снайпер и разведчик, который благодаря своей мелкоте умел так хорошо маскироваться в любой обстановке, что найти его можно было, только наступив на него.
У Димы – Терминатора это уже четвертая война. Он – «наводчик ПК», он же – «номер расчета». ПК в его лапах выглядит игрушкой. Запасной цинк с лентой он обычно таскает с собой на горбу.
Юра погиб в Шали в июне, попав под гранатометный выстрел. Взрывной волной его выбросило из окна четвертого этажа. Дима остался мстить: они были друзья с детства и соседи по подъезду. Я же уехал в отпуск, а затем уволился из армии… И сегодня каждый день спрашиваю себя: правильно ли поступил?
Официальная беседа при вступлении в должность заняла минут пять: столько понадобилось, чтобы вписать нас в ШДК. Потом мы вспоминали общих знакомых: кто-то уволился, отказавшись воевать, кто-то здесь – воюет. Кто-то уже убит, ранен, в плену, пропал без вести…
Временами бойцы брались за гитару, в котелке на углях мирно грелся то кофе с коньяком, то чай с водкой. Для насквозь промокших и простуженных это вполне уместные напитки. Палатки, спальники, матрацы и прочее хозяйство повыбрасывали еще в Моздоке, грузя машины боеприпасами и избавляясь от всего лишнего.
… Солдат-срочник, по имени Раф, запел, глядя в огонь и притоптывая в такт дырявым кирзачом:
А не спеши ты нас хоронить,
Есть у нас еще здесь дела…
Солдаты наперебой рассказывали нам, только что прибывшим из России, о боях в Грозном. Им, кажется, не верилось, что Грозный уже взят, а они все еще живы.
… О том, как в один из домов, в подвале которого сидел пулеметный расчет – двое бойцов из 3-го взвода, угодила мина. Взводный полез их вытаскивать. Наткнулся в темноте на тело, потрогал: еще теплый, но дыхания не слышно. Хотел нащупать пульс на горле и обнаружил, что головы-то и нету. Нашел второго – первым делом проверил: голова на месте ли? Оказалось, на месте, и даже пульс прощупывается. Решил его вытаскивать. Вколол промедол и взялся за ноги… Ступни остались у него в руках – сами по себе.
Лицо взводного – лейтенанта Сергея Д., – когда он мне это рассказывает, совершенно спокойно. Он говорит обстоятельно и неторопливо, будто пересказывает содержание фильма. Видимо, рассудок человеческий отказывается всерьез воспринимать реальность происходящего. Эта реальность еще достанет его – спустя месяцы, когда он вернется домой.
… О том, как в том же, 3-м взводе подбили бээмпэшку. Из всего экипажа уцелел один только наводчик – младший сержант Н. Оглохший и одуревший от боя, он не стал покидать горящей машины. Удрал, лишь расстреляв весь боекомплект. Через минуту БМП рванула так, что слетела к чертям собачьим башня: то ли топливные баки «сыграли», то ли по ней долбанули вторично…
… О том, как брали Минутку и как духи во время штурма вывешивали на окнах пленных русских солдат…
… О том, как, посетив городской Зоологический музей, наша доблестная мотопехота украсила башни своих танков и БМП чучелами рысей, волков, шакалов и прочей живности и как за все это безобразное великолепие оскаленных звериных морд чеченцы присвоили полку звание «Бешеные псы» и «Зубы дракона» (известно из радиоперехватов).
Азарт подавляет страх
Практически каждую ночь, особенно под утро, мы отбивались. На рассвете, выставив наблюдателей, часа по четыре отсыпались. Затем я брал вещмешок с гранатами, колышками и струной для растяжек, одного бойца с собой и уходил в «зеленку» – развешивать гирлянды растяжек. Да не абы как, а со многими хитростями («прыгающая граната», растяжка с затяжной петлей, «картошка», то есть без растяжки, и т. п.). Попутно мы осматривали духовские следы и пытались разгадать их замыслы. Вся эта ночная возня все время казалась мне довольно бестолковой. Я так и не смог понять, зачем они к нам еженощно лезли: что, на нашей роте свет клином сошелся, что ли? Размышляя так, я определял, куда выставлять «секреты» (и выставлять ли), и отправлялся на блок 1-го взвода к ротному – получать ЦУ.
На минирование и на ночную работу я обычно брал с собой одного и того же бойца – того самого, который в первую ночь кинулся взрывать снайпера.
Вообще-то он был у меня наводчик на БМП, командир отделения; однако как наводчика его мог заменить практически каждый, а как сержант он еще не требовался: бойцов у меня было чуть более десятка. Иногда я брал с собой еще и другого солдата, спокойного, неразговорчивого малого двухметрового роста и медвежьего сложения. Он безропотно таскал вьюк «Шмелей» на горбу, когда мы отправлялись немного «пошуметь» в дачных домиках.
Пригодился опыт, полученный когда-то в саперной учебке, развернутой на базе выведенного из Афгана саперного полка. За четыре месяца в Чечне я развесил несколько сотен этих «игрушек». Свой первый блокпост в Алханчурской долине я оплел несколькими поясами растяжек. Каждый день я восполнял образовавшиеся за ночь бреши и добавлял новые растяжки. Мы проторчали здесь больше месяца, так что вскоре незаминированными остались только сами дороги да несколько проходов в «зеленке», оставленные для своих разведгрупп и «секретов».
Выносить «секреты» в «зеленку» стало нашей обычной практикой; держа с ними радиосвязь, блокпосты и ротный были в курсе происходящего в радиусе километра. Как правило, заметив группу и доложив о ней, «секрет» из 1–2 человек получает команду не стрелять и продолжать наблюдение.
«Секрет» в условиях такой сложной местности – полезнейшая вещь. Когда сидишь на своем блоке в глухой обороне, чувствуешь себя дурак дураком: наживкой, которую хочет проглотить хищник. В «секрете» роли меняются: он – дурак, а ты – охотник. Азарт подавляет страх.
Меня иногда спрашивают: как могло случиться, что вчерашний студент, человек самой мирной в мире специальности школьный учитель, – превратился в убийцу? Я же не знаю, что ответить, так как никогда не чувствовал себя убийцей, даже убивая. Ты хочешь выжить сам и помочь в этом своим товарищам, и ты лазаешь, как ирокез, по «зеленкам», ставишь кругом растяжки, ходишь в засады и «секреты», водишь БМП, долбишь из «Шмелей» и «Мух», проявляя качества не «ботаника», но бойца.
Известный ученый, профессор истории, мировая величина и один из отцов-основателей всей современной западной историографии, Марк Блок (он же активный боец и один из лидеров французского Сопротивления в годы гитлеровской оккупации) как-то сказал: «Есть профессиональные военные, которые никогда не станут настоящими воинами, и есть сугубо штатские люди – воины по призванию…» Нет ничего удивительного в том, что вчерашние «пиджаки» под влиянием «обиды за державу» превращаются в бойцов, а школьники становятся хорошими солдатами.
Конечно, я не профессионал. Все, что я делал, основывалось на голом энтузиазме и необходимости выжить. Чтобы научиться чему-то новому, обязательно желание учиться (в том числе и у своих подчиненных). Профессионалами не рождаются. Чтобы ходить в засады, нужна отчаянная наглость и вера в правоту своего дела, которое позволяет с охотой идти на смертельный риск, если это сулит возможности убивать врага. Чтобы вообще воевать, помимо каких-то внутренних человеческих качеств нужна лошадиная выносливость: за нее я благодарен многолетнему увлечению классической борьбой (школа СКА МВО). Также я благодарен Альберту Макашову, который в бытность мою срочником был у нас командующим и жестко следил за тем, чтобы солдаты прежде учились стрелять, а лишь после того – подметать улицы (хотя подметать тоже довелось изрядно).
Переоборудование позиции
20 февраля ночь прошла на удивление спокойно. Под утро бойцы засекли ночным биноклем телодвижения в «зеленке» – примерно в 200 метрах. Стрелять не стали – надоело. Лежим на крыше, наблюдаем. Один гость сидит в кустах, до растяжек не дошел, да, наверное, и не собирается. Примерно там же мною оставлен проход через минное поле. Возникла идея: оглушить чеченца неприцельным огнем из подствольников и под прикрытием этого огня попытаться взять бандита живьем.
Конечно, хороший чеченец – это мертвый чеченец. Но у пацанов загорелось обменять его на кого-нибудь из своих.
Трое бойцов начали забрасывать духа ВОГами, а я с напарником помчался по проходу. Через четыре залпа, как было условлено, огонь прекратился. Подобравшись вплотную, увидели окопчик и какие-то куски мяса с обрывками одежды. Это была отличная позиция – аккурат напротив нашего капонира для БМП. Залегли, ждем. Начало светать. Если тут еще кто-то и был, то, видимо, все удрали. С рассветом обнаружили в траве у бруствера неиспользованный РПГ-18 («Муху» старого образца).
Вернувшись с трофейным гранатометом, решили переставить БМП так, чтобы не торчали на виду, как учебные мишени. Одну упрятали под навес и забросали всяким мусором и хламом. Другую (приданную из 3-го взвода) загнали задом в какой-то сарай. При необходимости они могли быстро выкатиться на огневые рубежи – в капониры.
Пулеметы с крыш решили тоже снять. Один пулеметный расчет «закопали» под старым, заброшенным гусеничным трактором. Другой пулеметный расчет обосновался в старом бетонном колодце, пробив себе во все стороны бойницы, соорудив помост, чтобы стоять, и бросив сверху сорванную с петель воротину, чтобы не капало.
За недостатком струны для растяжек закрыли участок в «зеленке» колючей проволокой, расстеленной прямо по траве наподобие МЗП, навешав на нее гранат без колец и прикопав их в землю.
Редеют ряды газовщиков…
Много суеты у нас было из-за корректировщиков. КП полка один раз даже слегка обстреляли из минометов. Слегка – потому что один из «секретов» вовремя обнаружил корректировщика, который работал с крыши дачного домика, используя трассеры и ПБС. Одного «Шмеля» было достаточно, чтобы минометный обстрел прекратился. После этого ротный наш (да и другие тоже) регулярно отправлял группы на «свободную охоту» за корректировщиками.
В районе нашей роты работало пятеро корректировщиков. Утром они собирались в условном месте и уезжали на какой-то машине (судя по следам – БРДМ или ГАЗ-66 с бэтээровским протектором). При этом днем по нашей весьма безлюдной дороге все время разъезжали на ГАЗ-66 пятеро рослых, но безоружных чеченцев, делавших вид, что ремонтируют газопровод, и предъявлявших документы МЧС.
Однажды, после неудачной ночной попытки накрыть одного из корректировщиков, мы тормознули их днем, положили мордами в грязь, связали и решили уже кончить, как вдруг объявился замполит роты, который запретил их расстреливать и распорядился доставить их на КП полка.
Зашвырнув духов в десантное отделение БМП, я отвез их на КП. Полковник Б. распорядился отвезти их в фильтрационный лагерь: пусть там разбираются. В «фильтре» омоновцы заявили, что у них все переполнено и дел и так по горло: везите в ФСК.
В ФСК с меня сняли письменное объяснение и несказанно удивились: мол, если это корректировщики, чего же вы их сразу сами не расстреляли? Круг замкнулся.
Тут, откуда ни возьмись, нарисовался некий офицер, который убедил полковника безопасности, что знает этих людей как газовщиков, работающих по линии МЧС. Полковник пожал плечами и распорядился отпустить их на все четыре стороны. Чеченцам вернули их ГАЗ-66, и они укатили. К своему удивлению, потом я прочитал в «Солдате удачи» об этом эпизоде в изложении упомянутого офицера – автора Андрея Майами. Он весьма лестно назвал нас, простых пехотинцев, «спецназовцами», а корректировщиков – «газовщиками». (см. об этом: Оппозиция. «Третья сторона» в чеченском конфликте – глазами человека, готовившего ее к бою).
В свое оправдание хочу сказать, что после описанного ночного полета «Шмеля» дневных газовщиков стало четверо. Вскоре по наводке местного жителя мы сожгли еще двоих. Дневных газовщиков осталось двое, причем они пересели на ЗИЛ-131. Они беспрепятственно ездили мимо блокпостов, предъявляя безупречные документы, останавливались, где им вздумается, для «ремонта» трубы и внимательно разглядывали наши позиции. К смерти эти ребята, кажется, относились философски. Впрочем, работать вблизи блокпостов 8-й роты они перестали.
Рейд спецназа
Нас оповестили, что в ночь на 23 февраля могут быть сюрпризы: ровно 50 лет назад в этот день началась сталинская депортация чеченского населения. К нам на блок приехала группа ростовских «спецов»: у них возникла идея выставить засаду между блоками 8-й роты и Садовой, предположив, что дневные мирные жители этой деревни и есть ночные моджахеды, делающие свои вылазки по ночам, а по утрам возвращающиеся к своим женам.
С вечера зарядил затяжной дождь, среди ночи перешедший в густой снег, ограничивший видимость до нуля. «Спецы» внимательно изучили составленную мной схему расположения растяжек и мин, затем разбились на две партии. Одна партия ушла в «зеленку», а вторая выставила на виду свой БПР, врубила магнитофон на полную громкость и вовсю принялась «праздновать» 23 февраля, имитируя всеобщий бардак и пьянку.
Не знаю, что они там делали в «зеленке», но посреди ночи у них там стали рваться растяжки, потом вдруг рванула «монка», а через полчаса группа вернулась и сообщила, что кого-то там где-то завалила. На радостях они разместились в одном из домиков, развесили свое тряпье вокруг печки и давай сушиться.
В это время под прикрытием снегопада к блокпосту подобралось несколько духов. Наш часовой-пехотинец, карауливший домик, где отдыхали «спецы», заметил их чуть ли не в 20 метрах от себя. Дико заорав, он швырнул в темноту РГД и принялся поливать снежную круговерть с крыльца из своего РПК. Кто-то из моих бойцов запустил осветительную ракету. Духи моментально отступили и растворились в снегопаде – только кусты затрещали. Решили, видимо, не принимать бой, так как ожидаемого эффекта внезапности не получилось: со всех постов пехота прочесывала окружающую «зеленку» из пулеметов и подствольников. Вскоре все угомонилось.
Вертолет
В таком духе события повторялись каждую ночь. Нас обстреливали издалека или, пытаясь подобраться вплотную, натыкались на «секреты» и растяжки. Но ничего серьезного не происходило: мы ни разу не подверглись ни минометному, ни гранатометному обстрелу. Меня беспокоило, что я не понимал тактику противника. В принципе, чтобы уничтожить какой-либо блокпост, достаточно подобраться к нему хотя бы на 200–300 метров и затем стереть его с лица земли с помощью «Шмелей» или РПГ-7. Однако, кроме одного случая с тем отморозком с «Мухой», которого мы накрыли из подствольников, подобное не происходило. Пытаясь все же предотвратить такую возможность в будущем, я продолжал минировать «зеленку» на наиболее опасных направлениях, выставлял «секреты» и ходил в них сам. Случалось, что на охране собственно блокпоста оставалось меньше половины взвода, а остальные разбредались по окрестностям.
Понимая тщетность этих попыток, я ждал, когда настанет момент и нас все же накроют. Этого так и не случилось. Может, мы принимали правильные меры, а возможно, моджахеды нам попались слабоватые, необученные и бестолковые.
Так бы мы и состязались в бестолковости, если бы в марте нас не перебросили на Аргун.
27 февраля в первый и последний раз мы видели духовский вертолет. Он пролетел над нашими позициями, вещая в громкоговоритель и призывая: местное население – сопротивляться российским войскам, а солдат – расстреливать офицеров и сдаваться в плен, где их накормят и развезут по домам.
В него немного постреляли (больше для очистки совести) и конечно же не попали.
Был бы у меня РПГ-7, может быть, я бы его и достал, но, во-первых, РПГ-7 не было в роте вовсе, а во-вторых, я как раз выскочил голышом из бани с одним только автоматом в руках, а пулеметчики среагировать не успели.
На другой день подстрелили Палыча – нашего капитана-доктора. Как обычно, сработала «сигналка», часовые открыли огонь, завязалась короткая перестрелка, духи быстро отступили, и все стихло. Сначала показалось, что никто не ранен, и только минут через пятнадцать случайно обнаружили капитана, лежащего на крыльце ничком в луже крови.
Сообщили по рации ротному и помчались в Северный через «блок» 1-го взвода, где ротный сам сел за штурвал и погнал как сумасшедший.
Самое обидное, что доктору вообще незачем было высовываться из укрытия. Любопытство подвело…
Других потерь у нас не было. Только один чудак получил в ягодицу осколок от РГД-5, наступив на собственную растяжку. Осколок ему с шутками-прибаутками выдернули плоскогубцами и залили образовавшуюся дыру водкой. После чего сделали попытку наложить жгут выше места ранения, но тот не дался.
Потери у наших противников были, я думаю, посущественней. Лично я уверен в одном убитом и, как минимум, в двоих раненых. Первого я сжег «Шмелем», второго накрыл подствольником, третьего же подстрелил в «секрете»: заметив в «зеленке» чей-то ночник, выпустил по нему наудачу весь магазин РПК (45+1 в стволе), после чего пустился наутек под вопли моджахеда, огласившие округу.
Кроме того, регулярно кто-нибудь подрывался на растяжках, хотя для человека опытного четырех секунд вполне достаточно, чтобы залечь на безопасном расстоянии от взрыва. Я сам трижды нарывался на собственные растяжки. Однако не всем так везет: многие растяжки были мгновенного действия (запал разбирается и огнепровод-замедлитель заменяется порохом из патрона).
Иногда на мины забредала какая-нибудь одинокая корова – тогда у нас было свежее мясо.
Смерть
15 марта нам объявили: все, ребята, довольно отдыхать – идем на Аргун, Гудермес и Шали. Пора за работу!
Из России прибыла большая бригада из Чебаркуля, которой мы должны передать свои позиции.
Потери они стали нести с первого дня. Оставив менявшей нас роте чебаркульцев схему минных полей и 40-литровый бидон коньяка, мы выкатились на дорогу и выстроились в колонну, ожидая команды выдвигаться к Северному. Не успели мы отъехать от своего блокпоста, как один из чебаркульцев поймал под сердце нож, вылетевший из «зеленки»: он слонялся вдоль лесополосы не то по нужде, не то просто из любопытства. Хрипя и шатаясь, он вышел на дорогу и упал навзничь. Чебаркульцы столпились вокруг раненого в растерянности, не зная, что делать. Расталкивая их, к нему продрались двое моих: санинструктор Карась и наводчик с моей машины Эдик. Карась быстро залепил ему отверстие герметизирующей прокладкой от индивидуального пакета и вколол тюбик промедола. Эдик делал искусственное дыхание.
Откуда-то появился «Урал» нашего замкомбата. Забросив тело в кузов, рванули в госпиталь. В «Урал» я запрыгивал уже на ходу.
Грузовик летел как сумасшедший, подпрыгивая на ухабах. Раненый подпрыгивал, как мячик. Голова его моталась на коленях у моего наводчика. Он умирал. Пульс у него все время пропадал, и тогда Эдик принимался лупить его ладонями по щекам и орать: «Дыши, сволочь!» Удивительно: пульс появлялся вновь…
Подъезжаем к Северному. На дороге – затор. Пристегнув рожок с трассерами, начинаю мочить длинными очередями в воздух – поверх машин, которые спешно уступают нам дорогу… Когда мы привезли парня в госпиталь, он еще хрипел. Вскоре кто-то в белом окровавленном халате вышел и, вытирая руки о себя, сказал, что парень кончился…
Эта смерть совершенно незнакомого мне человека поразила. Меня переполняли жалость и негодование. Как в январе, когда я впервые увидел по телевизору изувеченные трупы русских солдат на улицах Грозного и радостных моджахедов, пляшущих свой дикий танец войны. Тогда-то я и побежал подавать рапорт на Чечню…
Это был второй русский солдат, которого убили прямо у меня на глазах. Злоба душила меня. Ладно, добро, господа чеченцы! Мы не будем знать жалости. Мы будем убивать вас, пока вы все не сдохнете.
Мы превратились в опасных зверей. Мы не воевали – мы мстили и пытались выжить, чтобы мстить. Меня не интересует, насколько справедлива эта война по отношению к чеченцам. «Моя страна всегда права, потому что это моя страна». Сепаратизм должен жестко подавляться, без этого не может существовать никакая держава, тем более такая «лоскутная», как наша.
У меня нет ненависти к чеченцам сегодня. Но если завтра судьба опять столкнет меня с ними, я буду убивать их без жалости.
Аргун
Прогрохотав гусеницами по центру того, что раньше называлось «город Грозный», полк двинулся на восток к Аргуну. День и ночь, не умолкая ни на час, работала артиллерия. Над нашими головами проносились вертолеты и клюворылые «Грачи». Где-то впереди, слева и справа грохотали разрывы, и по ночам все кругом озарялось красным.
Артиллерия работала по площадям: по городу, по селам, просто по горам и по «зеленке». Мы еще не начинали штурма, а западная половина Аргуна уже была снесена до основания, до самых фундаментов.
На подступах встретили жиденькую линию обороны. Остановились, окопались. Впереди, не скрываясь, в полный рост ходят группами моджахеды. Никто по ним не стреляет. Ждем команды, готовимся к штурму. Город – вот он, на горизонте. Хоть расстреливай его из танков и БМП. Наводчики в азарте башнями вертят, не терпится им. Я себе на спину два «Шмеля» цепляю: в городе, думаю, пригодятся.
Одна группа духов с белым флажком направляется в нашу сторону. Не доходя метров двести, останавливаются, руками машут: мол, ходи к нам, говорить будем.
Комбат берет двух бойцов и отправляется на переговоры. За ним увязался замполит 8-й роты. Не утерпев, я увязался за замполитом: уж очень любопытно послушать, о чем отцы-командиры совещаться будут.
«Отцы» недолго говорили. Чеченцы поинтересовались, не собираемся ли мы их штурмовать. Комбат подтвердил, что именно этим мы сейчас и займемся, вот только команду получим. Чеченцы говорят: ребята, погодите воевать денек-другой, хотим, мол, спасти город от полного разрушения, и уже отправлены посыльные к Дудаеву, чтобы разрешил сдать город.
Здесь наш замполит возьми и брякни: «Ваш Дудаев – пидор!» Ему очень спокойно ответили, мол, ваш – тоже. Тут нам возразить было нечего, и мы решили пару дней пожить без стрельбы.
Видимо, комполка понравилось это решение, потому что команды к штурму мы так и не получили, а через два дня Аргун действительно сдался без боя. По сей день я с уважением вспоминаю того старого чеченца, мудрость и выдержка которого сэкономили обеим сторонам немало крови. Приятно иметь дело с достойным противником.
Двести с лишним ополченцев сложили оружие и разбрелись по окрестным селам. Однако основные их силы отошли к Гудермесу и там закрепились.
Побатальонно и поротно полк придвинулся к Гудермесу, охватив его с запада, севера и юга.
Шутки кончились
Война набирает обороты. Полковая разведка нарвалась на засаду. Духи сожгли БТР: техник-водитель погиб, трое разведчиков тяжело ранены. Ночью КП полка было обстреляно из АГС. Наша рота стояла неподалеку: мы это дело наблюдали. Запросили разрешения прогуляться вперед и посмотреть, кто там такой меткий, но добро не получили. Обстрел прекратился сам собой.
Все начало апреля усиленно готовимся к штурму. Понимаем, что Гудермес нам легко не уступят: шутки кончились. Против нас – около 800 духов, которым даже Дудаев не указ, самые отмороженные. Эти будут драться.
Весь наш полк, если считать только «чистую» пехоту без штабов, тылов и прочего, – не более 500 человек. Духи превосходят нас числом, мы их – огневой силой. Однако они – у себя дома, и у них еще масса других преимуществ.
Нас разбили на небольшие бронегруппы (танк или «Шилка» плюс 2–3 БМП), каждая из которых получила задачу закрепиться на своем участке городских окраин. Помня Грозный, никто уже не собирается брать город, пуская технику походными колоннами по главным улицам.
4 апреля мы взяли-таки Гудермес, потеряв всего несколько человек ранеными, погиб один. Овладев окраинами, 1-й батальон выбил духов из центра, а к вечеру прибыли вэвэшники, дочистившие город полностью. В центре, в здании педучилища, разместилась комендатура. Прибытие вэвэшников развязало нам руки, и 6-го полк двинулся дальше на восток.
Пока мы возились с Гудермесом, обогнав нас, вперед ускакал батальон какой-то десантуры. Под Исти-Су они встретили сопротивление и, по сообщениям, уже потеряли 7 человек.
Медленно и неуклюже, но страшно и неотвратимо полк катился на восток – к дагестанской границе, по ту сторону которой готовился стоять насмерть полк погранвойск. Духи оказывались меж двух катков на узкой полосе земли, и эта полоса «суверенной Ичкерии» неумолимо сужалась.
Волки и волчата
К вечеру 7 апреля наши 3-й и танковый батальоны подошли к Исти-Су. Остановились, окопались, выставили посты. Всю ночь танкисты равняли село с землей. Утром солнышко осветило остатки того, что на карте все еще было обозначено как «село Исти-Су». Весь день простояли без движения. Работала разведка.
Привезли пополнение – контрактников. Волки. В основном бывшие милиционеры, уволенные из органов по различным статьям. Серьезные мужики, способные серьезно воевать.
Хочу, однако, сказать доброе слово о наших срочниках. Эти 18-летние волчата достойны уважения: голодные, грязные, смертельно уставшие, вынесшие на себе всю тяжесть грозненских боев, злые, как дьяволы, не ведающие жалости и страха… Для 30–40-летнего контрактника война – хобби, любимое дело, призвание, убежище, наконец. Для 18-летнего подростка – это трагедия и незаживающая душевная травма.
Ему приходится во много раз труднее, чем взрослому мужику. Но никто не может сказать, что срочник как солдат хуже, чем контрактник. В декабре–январе контрактников в Чечне не было вовсе, а полк воевал что надо.
9 апреля вновь двинулись вперед. Додавив броней случайно уцелевшие постройки и прохрустев гусеницами по кирпичному крошеву на месте Исти-Су, батальоны рванули вперед прямо по превосходному асфальтированному шоссе.
Видимо, разведка доложила, что до самой Новогрозненской все чисто. В наушниках каждые несколько минут раздавалось: «Калибр ноль-восемь (то есть «Внимание всем!»). Я – «Геолог-57» (позывной комбата). Всем увеличить скорость!»
Пушки – елочкой: из головной машины – влево, у следующей – вправо, и так по всей колонне. Машины двигаются рывками и змейкой, на хорошей скорости: чтобы не подбили. Я лбом к триплексу прилип, штурвал к груди прижимаю, все внимание – на дорогу, чтобы под откос не улететь. БМП – махина здоровая: 13 тонн. На асфальте ведет себя капризно, гусеницы скользят, как по льду…
Вдруг в шлемофоне раздается: «Калибр ноль-восемь! К бою! Цель на десять часов! Калибр ноль-восемь, я – «Геолог-57». Всем – огонь!»
Что такое? Поднимаюсь по-походному и азартно кручу башкой: что за цель такая на десять часов? Слева и впереди, примерно в километре от головной машины, по проселку прочь от шоссе пылит грузовик с алюминиевой будкой и синей кабиной: не то ЗИЛ-130, не то ГАЗ-53. Колхозники какие-нибудь…
Притормаживаю, пехота сыпется с брони. Над головой проплыл орудийный ствол. Я люк поскорей задраил, чтоб не оглохнуть от выстрела.
По всей колонне залаяли пушки. Грузовик исчез в поднятой взрывами пыли, и вдруг из этой пыли до самого неба поднялся огненно-рыжий сноп огня. Через секунду донесся грохот мощного взрыва. БМП качнуло взрывной волной. Интересно, какие овощи везли эти колхозники?
Граница
Остановились перед Новогрозненской. За ней – граница, к которой мы прижали духов. 3-й батальон запер дорогу. С юга их обложили роты 1-го батальона. С севера – десантники. С востока – погранцы. Деваться им больше некуда. Ждем команды к «последнему и решительному». В воздухе «пахнет» победой и окончанием войны. По радио узнаем, что взяты Шали, Бамут и Ведено.
Наша рота расположилась в районе какого-то кладбища. Это очень удобно: здесь духи не станут крыть нас из минометов. Заночевали в каком-то культовом строении. Стоим перед Новогрозненской день за днем и наблюдаем, как духи тараканами расползаются у нас из-под носа. Днем вместе с беженцами уходят духи-чеченцы. Они едут без оружия, и с документами у них полный порядок. По ночам расползаются группы вооруженных людей. Это иностранцы-наемники: арабы, хохлы, прибалты и прочие. Их принадлежность ни для кого не секрет, достаточно часок-другой посидеть на рации, гоняя по всем частотам, чтобы составить какое-то представление о противнике. Какой только речи не услышишь!
Мы должны были бы завершить наступление, окончательно уничтожив эту группировку в Новогрозненской. Но… «не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки?». Когда батальонная разведка поймала духа, он понес всякую ерунду про генералов… Только вернувшись домой, я узнал из теленовостей, что «язык» был вовсе не псих: в Новогрозненской была ставка Масхадова. Вероятно, поэтому наши генералы придумали затеять перемирие, чтобы нас остановить: а то, чего доброго, война закончится… Какие могут быть «перемирия» с бандитами и моджахедами? Что за бред?
На свой страх и риск группами по 3–4 человека делаем ночные вылазки к станице и, пытаясь предотвратить расползание духов, жжем и обстреливаем все, что выезжает и выползает за околицу.
В нашей роте сложилась постоянная ночная диверсионная группа: я, Клоп (прапорщик-техник) и радист-срочник Терминатор, он же «личный телохранитель» командира роты. Аналогичные группы работают и в других ротах. Задачи нарезает комбат.
Передышка
Ночь пролежал под дождем на голой земле, причем напрасно. Все бы ничего, но сегодня стал подкашливать, и из-за этого от ночной работы меня отстранили: «Отдыхай, поправляйся». Возразить нечего: кашлять в засаде – это никуда не годится. С сожалением отдаю ребятам свой ночной бинокль и ухожу на горячие источники – «выздоравливать». Источники находятся в глубоком ушелье, в километре к западу от наших позиций.
Пользуясь затишьем, целыми днями ковыряюсь в своей БМП: устранил все утечки воздуха, отрегулировал ручник, рулевые тяги, тормозные ленты. Сняв броню, почистил радиаторы. Подтянул гусянки, заменил масла, наладил как следует внутреннюю связь, обслужил аккумуляторы, выгреб всю грязь с пола, оторвал «лишние куски» от фальшбортов. Загнав машину в ручей, вымыл ее всю изнутри и снаружи. Хорошо, есть где отмыться и самому.
Изобрели новое блюдо: печенные в углях черепахи. Ничем не хуже американских окорочков.
В начале мая нас перебросили в горы к северо-западу от Гудермеса, на южную оконечность Барагунского хребта. Отсюда мы держим под прицелом железнодорожный мост через Сунжу, который охраняется омоновцами. Перед тем как омоновцев вырежут, они успеют вызвать огонь на себя.
Каждую ночь у них «война». Кто-то, как обычно, лазит по «зеленкам» вокруг и срывает растяжки. Омоновцы с вечера до утра палят вокруг без передыху изо всех видов оружия. Через несколько дней их сменяет наша 7-я рота. Ночные «войны» сразу прекращаются: пехота расползается по «секретам» и спокойно отстреливает духов. Через пару дней никто вокруг уже не лазит, и 7-я рота спит спокойно.
У нас же «наверху» совсем тишина, никакой войны. Несмотря на это, круглосуточно выставляются наблюдатели, ставятся растяжки. Обычная профилактика. Еще севернее по хребту расположился 1-й батальон. Танкистов, как обычно, раскидали по всем блокпостам.
Кругом – ни души. Красота и природа. Погода стоит чудесная: то жара, то ливень, а то возьмет и снег ночью выпадет. Утром все тает, а днем – опять Африка. А далеко на юге видны высокие горы, где снег не тает никогда. Когда-нибудь мы доберемся и до них…
Кругом растет чебрец, и мы постоянно завариваем его с чаем. Под боком – Сунжа. Если бросить в нее гранату, то рыбы набирается полный вещмешок.
А еще тут все кишит змеями, и наше меню обогатилось новым блюдом: змея, нарезанная кусочками и поджаренная на сковородке.
И среди всех этих «красот и чудес» мне все чаще снится грязная и скучная, но такая недоступная Россия. Наверное, сказывается усталость. Многие мои товарищи ранены или убиты, а у меня пока ни царапины. Долго ли может продолжаться это везение?
Мышеловка
Готовимся идти на юг, в район Шали, Автуры, Курчалой, Майртун, где активизировались ополченцы, не подпуская к своим селам ни одного вэвэшника.
На днях истекает срок «моратория» (еще одно гениальное изобретение российских политиков), после чего бешеных псов опять спустят с поводка.
Нас пополняют контрактниками и молодежью. Теперь в нашей роте около 70 человек. Также дали две восстановленные боевые машины. Учим новобранцев стрелять, бегаем по горкам в «брониках», объясняем, как надо минировать, вести наблюдение, пользоваться ночными приборами, радиосвязью.
Молодые солдатики, как говорится, «только что с поезда», не то что стрелять – даже портянки толком мотать не умеют, а проносив полчаса бронежилет, падают от усталости.
Я свой «броник» еще в феврале набил тройным комплектом титановых пластин и очень этим доволен, так как на собственной шкуре убедился в его полезности, когда, получив однажды удар в живот, который сбил меня с ног, обнаружил пулю 7,62 от АКМ, застрявшую между пластинами.
Конечно, спор между сторонниками и противниками бронежилета нескончаем. Обычный аргумент последних – что он тяжелый и лишает бойца подвижности. Должен, однако, заметить, что вес бронежилета я давно перестал замечать и могу таскать его сутками, даже спать в нем. Привычка!
Хуже всего – новые контрактники. Это не те профессионалы и энтузиасты, которые вербовались в начале войны. Пошла пьянь, рвань, бомжи и просто безработные. Одного из них сразу увезли в госпиталь с оторванной рукой: поиграл с «Мухой». Другого вскоре уволили за беспробудное пьянство. Третий спикировал в пропасть на «Урале» из взвода обеспечения. Четвертый свалился с башни танка под гусеницы проезжающей мимо БМП… Оставшиеся в живых начали что-то соображать и после некоторых репрессий и мордобоя более или менее протрезвели.
Так что контрактник контрактнику рознь. По мне – так лучше получить пополнение из молодых и необстрелянных салаг, которые чему-то могут научиться, чем этот сброд, который годится только на пушечное мясо.
Хорошо, что в мой взвод попали неплохие ребята, которые готовы к тому, чтобы учиться и в конечном счете выжить.
Прощай, оружие! До скорой встречи?
Несем потери. Десятки раненых и убитых. Подорвался на мине зампотех батальона – «дядя Женя», пожилой и жизнерадостный подполковник, общий любимец…
Мы не вылезаем из боев. Разворошили здесь какое-то осиное гнездо и теперь воюем не только по ночам, но и днем. Через Шали и Автуры нас пропустили без боя, после чего «мышеловка» захлопнулась. Каждый день пространство перед нами обрабатывают вертолеты: они нам здорово помогают. Курчалой наполовину разрушен. Приступаем к Аллерою и Майртуну. На днях наполовину уничтожена 7-я рота…
Нет ни сил, ни желания детально описывать эту кашу. Слава богу, мой срок истек две недели назад, я с нетерпением жду замену.
И вот, наконец, 31 мая я получил двухмесячный отпуск (месяц за 1995 год, 24 дня за Чечню и 4 дня на дорогу) и могу отправляться домой. Контракт истекает. Предел мечтаний – наесться до отвала хорошей еды, потом сутки спать, потом залезть в душ, а потом – еще сутки спать.
Душа разрывается пополам. Радость от осознания того простого факта, что ты все-таки выжил, омрачается чувством вины перед товарищами. Ведь ты бросаешь их здесь, ты – предатель и дезертир, хотя никто никогда тебе этого не скажет… Какая-то часть меня навсегда останется здесь – в Чечне.
Можно сделать рыцарский жест и отказаться от отпуска, оставшись мстить за убитых товарищей, как это сделал Дима-Терминатор.
Но я не рыцарь без страха и упрека и не Рэмбо. Мне еще нужно закончить свое образование, и тогда – кто знает? – может быть, если к тому времени государство пересмотрит свое отношение к армии, я вернусь на военную службу – уже лейтенантом. И тогда, я полагаю, мне еще предстоят встречи с чеченцами (они ведь не остановятся не достигнутом).
Ну а пока – прощай, оружие!
