За Тридевять Земель
Хотя путь предстоял и не близкий, в дорогу взяли лишь самое необходимое: немного охотского провиянта (сахара, бобов, соли и кофе), жаровню?огнянку да оружие на случай нечаянных встреч. В остальном полагались на тойонов, обещавших по ходу пути снабжать россиян потребным продуктом.
Спугнув ненароком в чапаррале пернатый выводок и переправившись по шиверу на другой берег, путники двинулись вверх по реке, то и дело натыкаясь на сухие коряги и поваленные давней бурей деревья. Пройдя таким образом с полверсты и поворотив вправо, выбрались они к небольшому пресноводному бобровому озерцу, связанному проливом с одним из притоков Рио?дель?Сакраменто.
Погода была дивная. На небе ни облачка. В краю зеленых долин, уютных рощ и густых лесов, зажатых горами Прибрежного Каскадного хребта и Сьерра?Невады, неизменно дул ласковый южный ветер. Легкая дымка поднималась в этот ранний час над тихими озерными водами, такими прозрачными, что можно было в самой глубине их разглядеть каждый камешек, каждую рыбешку. На северо?востоке, за беспредельными долинами Сакраменто, поднимались горы, казавшиеся отсюда белыми от подножия до самых вершин. Царящая вокруг тишина нарушаема была лишь легким шелестом зеленых дубрав да нежным щебетом райских пичуг. Природа предстала перед путниками во всем своем великолепии, блистая первозданной красотой и силой! Невольно засмотревшись на это нерукотворное диво, россияне только и могли вымолвить:
– Лепота!..
На противоположной стороне, в том самом месте, где ручей, истекающий из озерца, терялся в густой поросли подступавшего к самой воде леса, на небольшой поляне увидели они несколько типи. Столбы дымов предвещали добрую погоду. Обогнув озеро, путники по узкой, поднимавшейся по невысокому склону тропе скоро добрались до селения индейцев?помо. Тойон Гем?ле?ле, как и его собрат Чу?чу?оан, сдержал слово: десять индейских воинов?кашайя, вооруженных атлатлями и обсидиановыми мачете?пальма, были готовы сопровождать бледнолицых. У одного из краснокожих, судя по всему, старшего, было даже старинное кремневое ружье.
Караван, ведомый бывалыми следопытами, пробирался лесными извилистыми тропами. На пути встречались то дубовые рощи, то роскошные лощины и луга, на которых мирно паслись стада непуганых буйволов, то низменные, покрытые тростником равнины, а то и вовсе топи непролазные, коими так же богата калифорнийская земля.
Место, выбранное для ночлега, оказалось настоящим заповедником древесных дикобразов. Посреди ночи у самого уха Ермея Ветки неожиданно раздалось громкое мычание. Промышленный поднялся на локте и прислушался. Скоро звук повторился, но уже тише. Следом, словно отзываясь, раздалось сразу несколько похожих на стоны голосов...
– Что это?
– Колючки проснулись,– пояснила дремавшая по соседству Чик?о,– колючие поросята...
Диковинные эти звери не похожи ни на одного из четвероногих обитателей Старого Света. Буроватого окраса, с толстым колючим хвостом и массивным метровым туловищем, унизанным тонкими иглами, от которых, случалось, гибли и довольно крупные звери. Индейцы ценят толстяка, или колючку, как они его называют, и за съедобное мясо, и особенно за иглы – для украшений.
Поутру проводник?винтун развязал узел самодельного каната и отшвартовал плот на середину небольшой реки.
Речушка, вдоль берегов которой шумел дремучий лес, часто петляла; одна излучина то и дело сменялась другой. Обычно шли на шестах, но иногда течение сужалось до таких пределов, что подступавшие к самой воде деревья и кустарники образовывали над головой настоящий зеленый свод, так что приходилось продвигаться «на руках», то и дело хватаясь за растопыренные во все стороны ветви...
Минуло несколько суток. Путники наши шли и плыли, плыли и опять шли... Наконец к вечеру очередного дня достигли они довольно значительного озера, упрятанного среди обрывистых, лесистых холмов. Прибрежная полоса была сплошь изрезана глубокими заливами и заливчиками. Взошла луна. Серебристые лучи ее скользили по матово?мерцающей озерной поверхности с призрачными тенями от неподвижных лесных великанов. Необъятны и таинственны просторы этого края. Проводник указал Лешеку и Ветке в сторону, где чернели громады скалистой Сьерры, пояснив, что до цели их путешествия осталось расстояние не более двух десятков полетов стрелы атлатля...
...Старик весь высох и превратился в мощи с едва теплящейся жизнью. Казалось, что дух вот?вот покинет свою бренную обитель. Лицо его цвета камней пустыни будто оцепенело и в неподвижности могло соперничать с суровым покоем окрестных вечных скал. Скальное жилище Гамбузино буквально висело над пропастью; в пустых, вырубленных самой природой окнах?пробоинах, напоминающих мертвые глазницы, обосновались совы. Как Гамбузино жил в этой каменной пещере в сообществе одного лишь верного своего стража – гремучника? Кто носил ему пищу? Как согревался он, когда еженощно отходил на покой в глубокую каменную нишу, которую вырубил для себя давным?давно, будучи молодым и сильным? Над ложем и будущей могилой старца зловеще нависали слоящиеся камни, готовые в любую минуту обрушиться и погрести под своими обломками тело, в котором пока еще сохранялась крупица жизни. Он не боялся смерти, так как свято верил в предсказание Ведуна древних людей ансази, жителей исчезнувшего города Лу?ка?чу?кай, что означает «место с зарослями белого тростника». Ведун не мог ошибаться, и вот его предсказание сбылось – Гамбузино держит в руках священную трубку с мундштуком из самородного золота, оканчивающуюся изображением головы мамонта, которого много?много лет назад приручили ансази. Теперь он должен выполнить то, что повелит ему посланный, и удалиться в Страну Теней, в Вечную Обитель Мертвых. Он устал жить и устал ждать, он счастлив, что не увидит завтрашнего дня...
Так говорил старик Гамбузино, со священным трепетом уставившись на святыню, переданную ему проводником?винтуном.
– Что за чертовщина! – негромко воскликнул Ермей Ветка.
– Обыкновенное колдовство,– пожал плечами Лешек.– Но надо действовать, старик приготовился умирать и, верно, в самом деле не доживет до утра. Это мне доподлинно известно: если индеец порешил, что умрет, то умрет непременно и в точно установленный им самим срок...
Узнав, что требуется от него, Гамбузино задумался. Некоторое время он стоял молча, едва заметно пошевеливая губами. Потом некое подобие улыбки скользнуло по его изможденному лицу. Он словно закончил разговаривать сам с собой, и только последняя фраза досталась слушателям:
– Странно... это никому не приносило добра... однако я должен выполнить волю пославшего...– При этом он снова взглянул на свой таинственный амулет.– Но сначала выслушайте мой рассказ...
Давным?давно это было... и быль та уж много лет как чапарралем заросла... Вскоре после того, как краснокожие узрели первых бледнолицых, поселился неподалеку от этих мест один черный балахон. Жил он скромно, много читал, проповедовал. Был у него в услужении молодой индеец?винтун, который, случалось, ходил от этого падре в гости к своим соплеменникам. Вот однажды – а дело то было после обедни – увидел черный балахон в закристии небольшую плетеную корзинку с блестящим песком. Поначалу не обратил он на это особенного внимания. Но как?то пришлось писать ему письмо к одному из своих в Мехико. Грамотку ту, дабы быстрее просохла, посыпал святой отец тем самым песком. А надо сказать, краснокожий служка его всегда и во всем старался угодить своему падре. Видя, что тот нашел такое диковинное употребление песку и посыпает им таинственные знаки, сказал про это другим индейцам. Тогда почти всякий, кто приходил беседовать с черным балахоном, не предвидя ничего дурного, стал приносить ему горстку песку... Так?то оно, стало быть, так, да только человек тот, к которому писано было письмо, видно, сразу смекнул, в чем здесь дело, и приписал в ответе: «Верно, ты очень богат, что посыпаешь письма свои золотом...» Тут и до падре того дошло, что это был за песок такой. Он было стал расспрашивать, откуда?де этот блестящий песок. Но узнать тайну было непросто: видно, чуяли краснокожие, что золото откроется бледнолицым на пагубу им самим, и потому долго не хотели исполнить желание черного балахона. Падре был этим весьма недоволен и непременно требовал, чтобы ему показали дорогу. Наконец индейцы уступили: «Падресито! – сказали они.– Мы тебя так любим, что, пожалуй, отведем на то место, где есть этот песок, но с тем только условием, чтобы ты позволил завязать себе глаза». Черный балахон согласился. Тогда индейцы на носилках понесли его в горы. Они пришли к пещере, из которой вытекал ручей. Там ему развязали глаза. Золото ослепило черного балахона: перед ним горели самородки, и сам он ходил по сверкающему песку. Поражен был иезуит, и предался он золотым мечтам, пока не услышал голос старшего из винтунов: «По любви нашей к тебе, падресито, мы сделали то, чего ты хотел; бери же отсюда столько, сколько ты сможешь забрать – хоть все! Но учти, в другой раз мы тебя сюда не принесем!» Здесь увидели индейцы, как изменился их падре: всегда добрый и ласковый, при виде золота он стал злобным и нетерпимым. Но напрасно он просил и приказывал: проводники, забрав золота для него столько, сколько могли унести, снова завязали ему глаза и отправились в обратный путь. Но черный балахон был хитрее, чем полагали краснокожие: в то время как индейцы несли своего падре, он ронял на дорогу зерна своих четок... Потом по следам этих четок пошли другие черные балахоны. Они начали ловить индейцев, как делают это теперь тамариндос, заковывать их в железа и отвозить на прииски.
«В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь…»; «Жили-были старик со старухой, и была у них Курочка Ряба…»; «Посадил дед репку…» Кто не знает этих сказок? Они знакомы всем с детства. Когда выбирала подарок сестре на рождение сына, очень не хотела вышивать метрику. Почему-то хотелось вышить сказку. Нашла несколько симпатичных дизайнов, но все они были для девочек. И тут неожиданно подсказали в интернете, что есть замечательный сэмплер с русскими народными сказками в журнале «Всё о рукоделии». Ничего подобного я ещё не видела. Все найденные мной сказочные сюжеты были нерусскими. А русские народные сказки в вышивке встретились мне впервые. Это было то, что нужно! Спустя полчаса я уже бежала покупать журнал. К счастью, нужный номер оказался в наличии. На следующий день я уже приступила к работе. Вышивка шла очень быстро: за вечер получалось вышить одного из героев сэмплера, а то и нескольких. На всю работу ушло около двух недель.
Первая сказка — «Гуси-лебеди»
С Иваном-Царевичем существует много сказок. Одна из них — «Иван-Царевич и Серый Волк». Как Иван-Царевич жар-птицу ловил, как Серый Волк помог Ивану получить в жёны Елену Прекрасную. Другая сказка про Ивана-Царевича — «Царевна Лягушка». Это была моя любимая сказка в детстве. Когда я ночевала у бабушки, всегда просила её рассказать мне на ночь эту сказку. Сказку про Царевну Лягушку я знала наизусть, но всё равно любила, когда мне её бабушка перед сном рассказывала. И какая же сказка обходится без Бабы-Яги и трёхголового Змея-Горыныча?
«Жили у бабуси два весёлых гуся. Один серый, другой белый, два весёлых гуся», — эту песенку знают все дети!
«Лиса и Журавль» — все помнят, почему не дружат Лиса и Журавль?
«Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, я от зайца ушёл, а от тебя, медведь, подавно уйду». Жаль, что от Лисы Колобок не смог уйти
«Снесла Курочка яичко, да не простое, а золотое». «Курочка Ряба», наверное, одна из первых сказок, которую узнает ребенок.
«Позвала кошка мышку. Тянут-потянут — и вытянули репку». «Репка» — тоже одна из первых детских сказок.
Я жуткий консерватор. Считаю, что дети должны в первую очередь знакомиться с русскими народными сказками, детскими песенками и стихами. Ведь все русские сказки — добрые, позитивные, всегда хорошо заканчиваются. А ещё учат детей тому, что такое хорошо и что такое плохо. Надеюсь, что племянник будет знакомиться со сказками, глядя на вышитых сказочных персонажей.
Дизайн: «За тридевять земель» из журнала «Всё о рукоделии», № 6 (09) ноябрь-декабрь 2012 г.
Автор — Татьяна Кузнецова
Екатерина Мекачима
За тридевять земель
Пролог
Он видел сны
Он видел, как высокие заснеженные скалы терялись среди облаков. Скалы были такими древними, что от них веяло холодом. Отвесную гряду украшали мраморные разводы мёртвого камня.
Он видел, как вокруг Небесных Скал бушевал океан, наполняя воздух неистовым рокотом стихии. Волны вздымались до небес; ветер, холодный и колючий, нещадно рвал облака.
Он чувствовал пронзающий душу ветер бесконечной печали.
Он видел, как за Небесными Скалами, далеко на Севере, где воды океана сковало ледяное дыхание Неяви, стоял Мёртвый Город. В том городе был Колодец, который вёл в Царствие Мора. Ледяной ветер Неяви дул из его чёрной зияющей дыры.
Он видел себя, прикованным цепями к серому камню колодца. Его тело истлело, и на запястьях торчали белые кости.
Он видел, как по велению Мора Чёрные Птицы извлекли из его истлевшего тела Иглу и оплели Её скорлупой своих Слов. Он видел, как посланницы Мора опустились с Иглой в царствие Неяви.
Он видел, как его Смерть забрал Мор.
Ледяной холод сковал его душу.
Но он услышал песнь — немногим слышнее тишины, но совсем настоящую. Внимая музыке, Кощей закрыл запавшие глаза. Он увидел Чёрный Океан и Чёрное Древо. Корни Древа оплели сундук, который хранил его Смерть. Подле Древа стоял грозный муж, сотканный из первозданной тьмы, и смотрел на него. От Его взора замирало даже мёртвое сердце. Мор. Бог Неяви своими безглазыми очами взирал на него.
— Твоё время пришло, Бессмертный, — рокот голоса Мора содрогнул Явь.
Часть 1
Холодные ветры
Глава 1
Велейные острова
— Ну, давай ещё поднажмём! — пробасил Ведовит, крепче обхватывая массивными руками сеть. Ратибор послушался и сильнее потянул на себя снасть, стараясь затащить её в лодку. Но то ли сеть запуталась в воде, то ли рыба попалась знатная — снасть тянула обоих рыбаков в море, наклоняя лодку.
— Да что же это такое! — воскликнул Ведовит, борясь с неведомой силой. Ратибор старался помочь старшему брату, но ничего не получалось.
— Может, к Мору её, сеть-то? — спросил Ратибор. — А то ещё лодку перевернём!
Ведовит сердито посмотрел на Ратибора.
— Ничего, не растаешь в воде, — заверил он брата. — С чем на рынок идти, без улова-то? Так что тяни!
Ратибор вздохнул и что было мочи потянул сеть в лодку. Сеть дёрнулась и повлекла обоих за собой. Рыбаки упёрлись о борт лодки, но резкий всплеск моря перевернул судёнышко, и сварогины оказались в воде.
Море заслонило свет холодной мглой, но Ратибор, совладав с собой, выплыл из-под перевернувшейся лодки. Жадно глотая воздух, рыбак старался освободиться от сети, которая оплела его ноги.
— Помоги! — раздался вопль пытающегося всплыть Ведовита.
Ратибор наконец освободил ноги от пут и подплыл к Ведовиту, который с кем-то отчаянно боролся. Ратибор обхватил брата и старался вытащить его. Ведовит кричал, и Ратибор чувствовал, как невероятная сила тянет его брата ко дну: юный сварогин догадался, что его старшего брата опутала не сеть. Снасть не могла подобным образом топить взрослого мужа. Нечто неведомое вцепилось в Ведовита. Страх сковал сердце Ратибора, и он ещё отчаяннее потянул брата в сторону берега.
— Помоги! — захлебываясь, кричал Ведовит. Ратибор боролся со стихией, пока не почувствовал, что и его ноги обхватило нечто. Ратибор отпустил брата и бил ногами, стараясь сбросить то, что пленило его самого. Ведовит, не справившись с топящими его силами, с криком и бульканьем скрылся под водой. Ратибор продолжал отчаянно бороться, пока не ощутил, что его отпустили. И тут сквозь фонтаны брызг молодой рыбак увидел, как огромный плавник взметнулся над морем ввысь, а следом за ним показалась будто человеческая, только в чешуе, голова. Ратибор, в панике позабыв о брате, что было духу поплыл к берегу. Юноше казалось, что морское чудище преследует его, всё ещё пытается схватить за ноги, шипит… Леденящий ужас сводил рыбака с ума, и Ратибор, сам не понимая как, выбрался на каменистый берег. Сварогин, падая, бежал прочь от моря, но мокрая одежда и страх мешали ему. Юноша оглянулся на бурлящую воду, которая теперь своими странными жилистыми руками топила лодку, и вновь побежал. Ратибору почудилось, что море ответило ему сиплым смехом.
Ратибор бежал в сторону полосы деревьев, которая отделяла Одуваемый берег от порта Северного Велейного острова. Юноша бежал, не разбирая дороги и не обращая внимания на ветви низкорослых кустарников. Ратибор даже не заметил того, как оказался в порту Осна, — сварогин всё ещё бежал, невзирая на людей, что пытались его остановить. Молодой рыбак не слышал и окликающих его витязей, которые следили за порядком в Осне. Ратибор бежал до тех пор, пока его не схватили гриди самого князя Велейных островов — Световита. Юноша пытался вырваться, бормотал что-то невразумительное, пока один из гридей не отвесил ему оплеуху. Тогда рыбак опомнился и безумными глазами посмотрел на схватившего его богатыря.
— От кого бежишь ты, юноша? — строго спросил гридь [Гриди — в Древней Руси княжеские дружинники. В Сваргорее — название дружинников на Велейных островах. — Здесь и далее прим. автора.] — крепкий рыжеволосый муж с суровым взглядом.
Ратибор медленно оглядел красные плащи и лёгкие парадные доспехи пленивших его воинов, и юноше сделалось ещё хуже.
— Отвечай! — пробасил другой гридь, с длинными белыми волосами и заплетённой в косу бородой.
— Я… я… — заикаясь, мямлил рыбак, которого всё ещё душил страх. — Там, в море… Моего брата… море… сеть…
— Медовухи перебрал? — возмутился рыжий.
Юноша отчаянно затряс головой. Ратибор, обезумев, сам вцепился в алый плащ княжеского воина и тихо проговорил:
— Я в-видел Морского Царя.
— Что? — хором спросили Ратибора мужи.
— Морской Ц-царь убил моего б-брата, — с трудом ответил рыбак. — Он и лодку з-забрал. Я еле спасся.
Гридь с трудом столкнул с себя мокрого рыбака, который, шатаясь, покорно встал рядом.
— Что ты думаешь, Лад? — спросил рыжий белокурого гридя. — Врёт он или…
— Думаю, надо отвести его к князю, Данко, — хмуро ответил Лад. — Как тебя звать? — Лад посмотрел на молодого человека.
— Ратибор. — Услышав предложение витязей, рыбак невольно шагнул назад. Гриди заметили это и предупреждающе покачали головами.
— Обманул нас Морским Царём, юный Ратибор? — спросил Данко.
— Нет! — воскликнул рыбак. — Я видел его, п-перед П-Перуном ответ д-держу, коли вру!
Гриди усмехнулись.
— А что же боишься великому князю Световиту рассказать о том, что видел слугу Полоза? — положив руку на меч, поинтересовался Лад. — Нынче князь Световит почтил ваш Северный остров своим присутствием: великий князь показывает свои владения царскому наместнику Кудеяру, который прибыл свататься к княжне.
Услышав имя Змия и то, что великий князь Велейных островов вместе с самим царским наместником сейчас на Северном острове, Ратибор от страха не мог ответить. Юноша молча смотрел на гридей, пока терпение у витязей не лопнуло. Гриди взяли опешившего рыбака под руки и повели в город. Ратибор покорно следовал за богатырями, не обращая внимания на косые взгляды людей, которые, наверное, полагали, что княжеские дружинники [Дружина — княжеское войско. В Сваргорее — название воинской силы в целом.] ведут вора или преступника.
Столица Северного Велейного острова — город Велебож — располагалась за портом Осна. Город окружала каменная стена, западная сторона которой была образована древней скалой, а северная — граничила с селом Вилатья. Просторные улицы Велебожа были выложены цветной плиткой, а терема и дома стояли на высоких арочных подклетах, которым так любили подражать зодчие других княжеств и городов. Княжеский Терем, где жил князь, когда приезжал из Престольного острова в свои северные владения, располагался в центре города рядом со Свагобором. За двором Терема, на естественном возвышении острова, которое мастера по камню превратили в небольшую площадь, стояла статуя мудрого Велеса, покровителя Велейных островов.
Гриди отвели Ратибора в нижние хозяйственные хоромы Княжеского Терема, где слуги князя дали рыбаку сухую одежду, в которой он должен предстать перед правителем Велейных островов. От того, что он скоро будет говорить с самим великим князем, Ратибор готов был упасть в обморок. Когда рыбака привели в порядок и доставили в приёмные палаты князя, где гости дожидались аудиенции правителя, Ратибор едва держался на ногах: встреча с морским чудищем теперь виделась ему не самым страшным событием в жизни.
Ратибор сел на лавку, которая располагалась подле высокого окна, и с замиранием сердца ждал, когда слуги пригласят его в Престольный зал. Приёмная великого князя, как и сам Княжеский Терем, была выполнена в традициях западных островов Сварогореи. Стены и потолочные балки украшала ажурная резьба, белые печи покрывал мелкий узор, изысканные подсвечники, что стояли подле портретов великих князей Велейных островов, держали хрустальные огнивицы с огнём-Сварожичем.
Двери в приёмную распахнулись, и Ратибор, вздрогнув, оторвался от разглядывания Терема. Вошли знакомые Данко и Лад, и рыбак с облегчением вздохнул. Гриди подошли к Ратибору и, окинув его хмурыми взглядами, сказали, что выслушать историю рыбака желает не только князь Световит, но и сам наместник Кудеяр. Ратибор побелел, и когда гриди приказали ему встать, чтобы идти в Престольную, юноша только сильнее вцепился в обитую бархатом лавку.
Передаем слово самой Вере Арсеньевне Котляревской — кандидату биологических наук, председателю Киевской секции Всесоюзного общества охраны природы.
Пальма попала в дом, где уже жили собака Бетти, попугаи, кошки. Понадобилось время, чтобы гостья окончательно поверила в то, что ей не угрожает опасность, перестала бояться закрытых дверей, громких голосов. Из многих человеческих слов самую большую радость вызывает слово «гулять». Если говорить о знании специальных команд, которым учат служебных собак, то Пальма или не знала их вовсе, или успела забыть. Команду «Апорт!» она долго не хотела выполнять: летящая палка вызывала у нее страх.
Юным киевлянам не терпелось поскорее увидеть собаку, за судьбой которой они внимательно следили. Первыми пришли к нам одноклассники дочери Оксаны. Потом вместе с Пальмой мы побывали в школах. Сама этого не зная, Пальма делала важную работу. Она стала помогать спасать других животных и птиц.
Я не открою вам секрета, если скажу, что Пальма не единственное животное, нуждающееся в нашей защите. Приходится слышать, увы, что в одном дворе мальчишки били кошку, а в другом разорили гнезда. Мне случалось самой останавливать школьников, которые кидали камнями в жаб, вылавливали из луж головастиков или отбирали у белки орешки.
А вот еще одно происшествие. Группа школьников ночами угоняла лошадей из расположенного рядом совхоза. Мальчишки мчались на них по лесам и лугам, а потом взмыленных лошадей бросали, когда пропадал интерес. Были случаи — коней загоняли. Ведь рабочая лошадь к бешеным скачкам непривычна, от такого кросса у нее может разорваться сердце.
Цена жестокости… Оказалось, что ее можно вычислить на счетах. Один из таких набегов принес совхозу семь тысяч рублей убытка. Но есть ущерб, который в цифрах не вычислишь. Жестокость обезображивает человеческую душу. Чтобы совершить жестокий поступок, не нужно ни большого ума, ни силы, ни знаний.
Ребята в своих письмах спрашивают: «Мы тоже хотим помочь Пальме. Что можно сделать?» Ответ на это у меня готов. Немало вы можете сделать для таких, как Пальма. После того как мы с овчаркой побывали в гостях в пионерской комнате при ЖЭК № 1101 в районе Борщаговки, там ребята организовали отряд «Верные друзья».
Что же в планах отряда? Сейчас он поставил задачу: собрать сведения о полезных существах, обитающих рядом с нами в городе. К ребятам из такого отряда смогут приходить за консультацией жители, прежде чем взять в дом животное: ведь в отряде знающие люди.
Кстати говоря, в дружбе человека и собаки много еще для науки неизвестного. Между тем появился в медицине термин — анимотерапия: общение с животными лечит, особенно нервные заболевания у детей.
Ученым также интересно знать, какие формы принимает взаимное влияние человека и собаки, какие есть возможности передачи информации от человека животному. Как собака может угадывать отношение к ней, если человек ни жестом, ни голосом не обнаруживает его.
Наша доброта, знания, наблюдательность откроют нам завесу неизвестного.
СО ВСЕГО СВЕТА
НАХОДЧИВАЯ ОВЧАРКА
Овчарка проводила хозяина до электрички. Когда поезд ушел, спрыгнула с платформы на рельсы и, перескакивая через разводящие стрелки, побежала домой. Вдруг — поезд. Он мчался навстречу с бокового пути. Животное метнулось было в сторону, но, видимо, тут же «сообразило»: не убежать! Собака припала к земле между рельсами и в следующее мгновение исчезла под поездом…
— Пропала овчарка, — жалели пассажиры, ставшие случайными свидетелями происшествия.
… Отстучали колеса. Мигнул красный огонек последнего вагона. Распластанная собака с вытянутой шеей безжизненно лежала между рельсами. Потом открыла глаза шевельнула ушами, подняла голову, огляделась и убедившись, что опасность миновала, стремительно вскочила и с лаем помчалась к дому…
Марийка Губко, 2-й класс
СТИХИ О ПАЛЬМЕ
Вот стоит она:
Поднятый хвост,
Голову чуть набок
Наклонила.
Это всем известный
Верный пес —
Пальма с 18-го «ила».
Поднялась метель.
Не видно звезд.
Самолеты все уж
Укатили.
Но стоит она
И поднят хвост —
Пальма с 18-го «ила».
В «Комсомольской
правде»
Есть рассказ,
Все там напечатано,
Как было.
Вот стоит она
И поднят хвост —
Пальма с 18-го «ила».
Я. Милецкий
РЕПОРТАЖ О ЧЕТВЕРОНОГОМ ЧЕМПИОНЕ
ТЕМНЫЕ ГЛАЗА
Помните ли вы кинофильм «Дело пестрых»? Может быть, помните. Я хочу рассказать об истории одного из снимавшихся в нем «актеров».
Он держался обособленно и ни с кем из участников фильма дружбы не заводил. Его побаивались. С ним пытались заигрывать, предлагали угощения и говорили ласковые слова, но он ни на кого не обращал ни малейшего внимания. Особенно добивался дружбы с ним актер, исполняющий роль Купцевича, скупщика краденого, заранее зная, что по ходу действия ему придется иметь с ним куда более тесный контакт, чем он того желал. Актер оказался человеком настойчивым, и партнеров несколько раз видели прогуливающимися вдвоем по двору.
Снимался наш герой весьма охотно, играл так естественно, что ему завидовали другие, но отличался от остальных артистов тем, что абсолютно не слушался ни режиссера, ни его помощников и подчинялся только приказам своего вожатого. И все же режиссер остался им очень доволен, и вскоре его пригласили сниматься и в другом фильме «Дело № 306».
Вы, вероятно, догадались, что речь идет о знаменитой ищейке Московского уголовного розыска Байкале и о его проводнике Михаиле Ивановиче Петухове.
… Во дворе дома, где за забором укрылись будки служебно-розыскных собак, группа людей в милицейской форме и в штатском знакомилась с новичками — немецкими овчарками. Невысокий худощавый человек переходил от одной к другой, внимательно осматривал каждую. Это был Петухов, старший лейтенант милиции, бывший пограничник.
Выбрать ищейку не так-то легко. Петухов отвергал одну собаку за другой: эта казалась вялой, та — резкой, а третью он и вовсе не удостаивал вниманием — глаза светлые. Петухов убежден, что лучше всего поддаются дрессировке овчарки с темными глазами. Но вот он подошел к небольшой собаке, высоко поднявшей морду с блестящими темными глазами. Петухов замахнулся на нее — проверка на трусость, — овчарка чуть отступила назад и оскалилась. «Хороша!» — заметил кто-то из работников уголовного розыска.
— Бери, не пожалеешь, — предложил Владимир Константинович Орлов. Он тоже пришел в уголовный розыск с пограничной заставы. — Байкалом зовут. Отличный пес. Сангвиник. Чемпионом будет. Помяни мое слово.
— Скажешь… Чемпионом… — усмехнулся Петухов. — Ну что же, попробуем…
Так служебно-розыскная собака Байкал была зачислена на службу в уголовный розыск.
ОТРАВЛЕННЫЙ СПИРТ
Дрессировка Байкала продолжалась всего сорок два дня, хотя обычно на это уходит несколько месяцев. Труднее всего пришлось с такой, казалось бы, простой командой, как «Голос!». Овчарка молчала и чуть грустно поглядывала на своего хозяина. Он повторял команду в угрожающем тоне. Байкал не реагировал. Петухов утешал себя: «Так привязался, что не хочет лаять на меня». Слабое, конечно, утешение! Из сорока двух дней две недели ушли на обучение одной только этой команде — «Голос!».
Молодой князь Митьков вошел в общую комнату,
где увидел уже привычную картину: его друг Глеб Иванович сидел за бюро и листал
старые газеты. По его просьбе их собрали по чуланам и чердакам.
—
Ну, что, князь? — обратился к нему Митьков. — И долго ты намерен вот так, в
затворниках, прожигать молодость свою?
—
А? — Глеб оторвался от пожелтевших листов. — А, это вы, любезный князь? Я так
увлекся, что не услышал, как вы подъехали.
—
И что вас так заинтересовало в газетах прошлого века?
—
Судебная тяжба некой графини N. Поучительная надо вам сказать история.
—
Да бросьте, — слабо махнул рукой Митьков, — если бы не ваше сегодняшнее
положение, вы бы про графиню N никогда и не услышали бы. А уж про ее тяжбы – и
подавно.
—
Ваша правда, Андрей Андреевич, — вздохнул
молодой Шаховский.
—
Время обедать, — Андрей Андреевич хлопнул в ладоши. В дверях появился слуга. — Что
там с обедом, любезный? Готов?
—
Так точно, — склонился в поклоне лакей. — Извольте пройти в столовую.
—
Что ж, Глеб Иванович, отдадим должное внимание чревоугодию. — Митьков погладил
себя по животу.
—
Извольте, — усмехнулся Шаховский, и друзья, весело смеясь, вышли из комнаты.
Обед протекал в ленивой, тягучей обстановке. В
воздухе висели необъяснимое напряжение и тревога. Причина крылась лишь в одном
– угрюмом настроении молодого князя. Шаховский Глеб Иванович не шутил, не
смеялся, не сочинял экспромтом эпиграммы на знакомых, и не реагировал на шутки
друга. Вся его бравада и гусарство сошло на «нет». И, глядя на его потерянный вид, у окружающих тоже портилось настроение, они
поддавались меланхолии. Даже бутылочка прекрасного розового вина не могла
разогнать задумчивость на лице друга.
—
Чем собираешься заниматься? — Митьков все же вернулся к неприятной теме. Если
не решать проблему – она так и останется, сама не пройдет, не растворится. Хоть
и не доставляло это никакого удовольствия, но возвращаться к разговору
приходилось.
—
Что? — Глеб Иванович не редко уходил полностью в свои невеселые думы, в такие
моменты он ни чего не видел, никого не слышал. Митьков только вздохнул, жалея
друга, и повторил вопрос, добавляя к нему существенное замечание:
—
Ты же не можешь всю жизнь прятаться у меня. Надо что-то делать, что-то
предпринимать. Искать выхода из сложившейся ситуации, пока она совсем не стала
тупиковой.
—
Вы правы, — грустно согласился Глеб Иванович.
—
Брось, Глеб. Тут нет никого. Оставим этикет. На «вы», имя-отчество. Пустое. А дело-то
серьезное. Я же вижу, что с каждым новым прожитым днем ты все больше бледнеешь
и худеешь. Совсем заел себя.
—
Я поступлю на службу, — неуверенно, как бы еще раздумывая, сказал Шаховский.
—
На какую? — удивился Митьков. — На военную или государственную?
—
Не знаю, — развел руками друг, — ничего не знаю. — Отчаянье преобладало над
всеми остальными чувствами.
—
Ты думаешь, это и есть выход?
—
А что ты мне предлагаешь? — перешел в наступление Глеб, и осекся. Андрей тут
вообще был не причем. Но Митьков этого и не заметил, или просто не захотел
подавать вида, проявляя благородство:
—
А что, если попробовать примириться с отцом?
—
Что? — возмутился Глеб и вскочил из-за стола, прошелся по комнате. — Уступить
ему? Никогда!
—
Может твой батюшка все осознал. Ты же сбежал из дома, и вот уже два месяца от
тебя ни слуху, ни духа.
—
Ты думаешь, что отец сильно расстроился? Ах, как ты наивен и смешен. Он точно
знает, что я прячусь у кого-то из своих друзей, что дальше Санкт-Петербурга я
сбежать не смогу, что рано или поздно я вернусь домой блудным сыном, и вот
тогда он великодушно простит меня. — Глеб в отчаянье хрустнул пальцами рук. — Только
не бывать этому. Такого удовольствия я ему не доставлю.
—
Тогда он лишит тебя наследства.
—
Пусть.
—
И ты готов отказаться от родового поместья? Капиталов? Положения в обществе? —
изумлению Митькова не было пределов.
—
Родовое поместье? — Шаховский обратил внимание лишь на первый возглас друга,
призадумался. — На краю великой империи. Где-то там, на задворках. Сибирь!
Глухомань! Провинция!
А
в мыслях мелькали дивные картины: заснеженная тайга, цветущие луга, река с
кристально чистой водой, охота и рыбалка. Чудесные края, благодатная земля.
Вздоха сожаления он не смог сдержать. Андрей все понял, потеребил усы:
—
Глеб, а может, ты, все-таки, поведаешь мне причину разногласия с отцом. Когда
знаешь суть проблемы – она и решается легко. Хочется помочь тебе.
—
Чем ты мне поможешь?
—
Но все же. Одна голова, как говорится, хорошо, а две – лучше.
—
Возможно, — ответил Глеб и вновь крепко задумался. Решал: открыться ли другу,
или оставить сор в избе, переживая в одиночку. Приняв-таки решения, он решился
на откровенный разговор. — Вот скажи-ка мне, любезный князь, что вы себе
рисуете в воображении, услышав слово «купчиха»?
—
Хм, — буркнул в усы Андрей, но развить свои мысли ему помешал лакей, осторожно
заглянувший в столовую. — Что тебе?
—
Кофе подавать?
—
Неси в кабинет, — распорядился Митьков и встал из-за стола: — Пройдем в
кабинет, милый друг, там за чашкой кофе и с трубочкой отменного табака мы и
продолжим нашу беседу, которая, по моим ощущениям, становится весьма забавной и
поучительной.
—
Забавного, как раз, тут мало, — проворчал Шаховский, но предложение хозяина
дома принял.
Прошли
в кабинет, где уютно расположились на мягком диване.
—
Ну, — поторопил Митькова сибирский князь. Теперь ему было невтерпеж продолжить
разговор.
—
Купчиха? Я вижу дородную, чуть полноватую женщину, чьи мысли заняты лишь
товаром и меню обедов.
—
Вот именно! — Глеб даже обрадовался. — Вы абсолютно правы, Андрей Андреевич. И
я вот от такой купчихи и сбежал.
—
То есть? — Митьков неторопливо набивал трубку.
—
Батенька мой решил оженить меня.
—
Женить?
—
Не спрашивая на то моего согласия. Решил – и все!
Андрей
рассмеялся в голос:
—
Извини, Глеб. Я понимаю, что тебе не до смеха, извини.
—
Да уж, — Глеб залпом выпил кофе, нарушая не писаные каноны потребления столь
благородного напитка, не смакуя каждый глоток, не наслаждаясь послевкусием.
—
Значит, ты сбежал от своей невесты? Да? И что, она такая страшная?
—
А кто ее знает? Я ее даже в глаза не видел. Да в нашем городке вообще никто не
видел дочку купца Болотова. Сидит у себя в тереме почти безвылазно.
—
И ты от женитьбы убежал на край света.
—
Как в сказке: за тридевять земель. — Грустно улыбнулся Шаховский. — Как жаль,
что жизнь наша совсем не похожа на сказку.
—
А ты не скажи, — не согласился с ним друг. — Жизнь – это уже сказка.
—
Тоже мне скажете: сказка! — возмутился Глеб.
—
И буду это утверждать, буду на том настаивать. Даже готов заключить любое пари.
Жизнь – это сказка. Вот только не все сказки заканчиваются хорошо, но это уже
из другой оперы.
И
снова их разговор прервала лакей, осторожно приоткрывший дверь, чему Шаховский
обрадовался. Идея поделиться с другом уже не казалась ему привлекательной.
—
Что тебе? — строго поинтересовался Митьков.
—
Вы просили напомнить о визите.
—
Ах, да. — Андрей достал из кармана жилетки золотой брегет. — Да, мой друг,
пора.
—
Экипаж готов. — Доложил лакей, прикрывая дверь.
—
Ты куда-то уезжаешь? — удивился Глеб. Обычно друг посвящал его в свои
ежедневные планы.
—
Не я, а мы.
—
Мы?
—
Все! — Митьков резво вскочил с дивана. — Хватит вести затворнический образ
жизни. Жизнь – одна, а молодость быстротечна. Собирайся.
—
Куда?
—
Нас приглашает госпожа Таран-Занина! — не без гордости заявил Андрей, произведя
на друга неизгладимое впечатление.
—
Кто?
—
Да-да.
—
Сама Таран-Занина? Содержательница самого модного ныне салона?
—
Да, мой друг, она.
—
Весь творческий бомонд.
—
Поэты, художники, музыканты. Люди творческие, неординарные, мыслящие, и потому
весьма интересные.
—
Но как?
—
О! Это большой секрет. — Развел руками Андрей. — А вы что, так и будете столбом
стоять, — Глеб Иванович? Или изволите собираться?
—
Конечно! – Глеб вскочил с дивана. – Не каждый день выпадает такая удача.
Салон госпожи Таран-Заниной был известен
далеко за пределами Санкт-Петербурга. О нем говорили, им восхищались, его
боялись. Здесь собирался цвет думающей интеллигенции, во всех ее направлениях и
проявлениях. Нигилисты, демократы, инакомыслящие и, наверняка, террористы
присутствовали. И хотя крамола откровенно открыто не звучало, а вслух
произносились лишь дозволенные речи, она чувствовалась. Витала в воздухе
невидимыми волнами, будоражила, завораживала. А на первый взгляд ничего
преступного в салоне не происходило: молодежь, разбившись группами по интересам,
весело проводило время в беседах и спорах. Кто-то играл в вист, кто-то
музытировал на пианино, исполняя романсы, кто-то декларировал стихи.
Обсуждались последние театральные новости и сплетки светской жизни.
Естественно, при этом возникали споры и разногласия, которые, впрочем, не
выходили за рамки дозволенного.
Молодые
князья, Митьков и Шаховский, впервые попали в салон. Все их восхищало и
интересовало. Взяв по бокалу шампанского, они ходили из комнаты в комнату,
прислушивались к разговорам и иногда принимали в них участие. В комнате, где
собрались любители и ценители романсов, они задержались. За пианино сидела сама
хозяйка салона и прекрасным голосом исполняла романс о несчастной любви. Глеб
Иванович, незаметно для окружающих, рассматривал собравшуюся публику. И тут …,
его словно молнией пронзило. В дальнем углу комнате, на диванчике, в полном
одиночестве сидела молодая особа. На первый взгляд ничего особенного в ней не
было. Типичная светская дама, одета по всем законам властвующей моды. Но вот
глаза! Глаза коньячного цвета – это омут чувств. Они менялись в ее глазах с
поразительной скоростью, догоняли, натыкались, противоречили друг другу. Это
было что-то потрясающе. Девушка была так поглощена сюжетной линией романса,
словно сама была его неотъемлемой частью. Сама жила этой жизнью, не замечая
вокруг никого и ничего. Шаховский просто не мог оторвать от нее восхищенного
взгляда, хотя понимал, что нарушает все правила хорошего тона и этикета.
Очнулся лишь тогда, когда Митьков одернул его за рукав:
—
Очнись, повеса! — в его глазах блестели озорные огоньки. — Может, сыграем в
вист?
—
Я, пожалуй, задержусь тут, — пересохшими губами ответил Глеб, и залпом осушил
бокал. Почувствовал, как лопаются пузырьки шампанского, и разливается по телу
доселе невиданная легкость, воздушность, теплота.
—
Будь осторожен, друг, — предостерег его Митьков. — Не забывай: твой батюшка
может и разыскивать тебя. Так, что громко не кричи, что ты – это ты.
—
Спасибо. — Шаховский начал возвращаться в реальность, и легкая тень грусть
легла на его чело.
—
А я пойду, сыграю по маленькой. — Андрей оставил ему свой бокал. — Смотри, не переусердствуй.
—
Хорошо. Спасибо.
После
второго выпитого бокала, Глеб окончательно вернулся «на землю». Почувствовал
уже порядком подзабытый прилив сил, легкость и непринужденность. «Состояние
бравого гусара» — так он сам характеризовал свое состояние. Это позволяло ему с
легкостью заводить романы, завоевывать девичьи сердца, одерживать победы в
любовных приключениях, которые вызывали у его друзей белую зависть. Он подошел
к ней:
—
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты. — Продекларировал
он и почтительно склонил голову.
Девушка
вспыхнула ярким румянцем, который залил ее личико, даже маленькие ушки стали
розовыми.
—
Разрешите представиться, Глеб, — фамилию он так и не осмелился произнести.
Девушка
медленно приходила в себя:
—
Просто Глеб?
—
Просто Глеб. Разрешите? — он осторожно присел с ней рядом. — Ну, еще князь.
Все.
—
Тогда я просто Полина.
—
Полина? Боже мой, как чудно. У вас прекрасное имя.
—
Спасибо родителям.
Шаховскому
хватило и этих мимолетных мгновений общения, что бы понять, что с этой девушкой
такие привычные ухаживания не принесут желанные плоды. Она не была простодушной
и наивной, на которую так безотказно действуют льстивые комплименты. И все же,
в ней было что-то такое, природное, не испорченное жизнью столицы, с ее
соблазнами, интригами, сплетнями. Она была открыта и чиста, как заснеженные
луга после метели. Он смотрел в ее глубокие глаза и понимал, что нельзя
обманывать такое чудное создание, дитя природы, само очарование. Он тяжело
вздохнул.
—
О чем вздыхаете, князь?
—
Вот смотрю я ваши глазки, и понимаю, что пропадаю. Тону, и мне никто не в силах
помочь.
Полина
вновь засмущалась, потупила взор, и через мгновение перевела разговор на иную
тему:
—
Вам нравятся романсы?
—
Мне очень нравятся романсы, и лишь потому, что они так восхищают вас.
Домой он вернулся в смятении чувств. Мир
как-то по-новому открылся для него. Краски стали ярче, запахи сочнее. Дуновение
ветерка и ласка солнца стали реально ощутимы. Он видел, как падает лист с
ветки, и восторгался этим. Он слышал шелест листвы и понимал их тайны. Он
слушал перестук дождинок и наслаждался этой музыкой природы. Он был как заново
рожденным.
Да
и Митьков впервые видел друга таким, и понял, что Шаховский влюбился. По-настоящему
вкусил любовь. Любовь с большой буквы, про которую писали, пишут, и будут
писать поэты и прозаики. Любовь, которая сжигает города, стирает целые страны и
народы. Память, о которой не знает забвения, и живет веками в памяти людей, в
стихах, легендах и мифах.
—
Я с трудом тебя узнаю, князь.
—
Я сам себя не узнаю, — в такт и тон ответил Глеб, и радость на мгновение
озарило его лицо. Андрей же не разделял эту радость, и постарался как можно
быстрее вернуть друга в реальность:
—
Что будешь делать ты отныне?
—
Женюсь!
Столь
категоричный и прямолинейный ответ ввел Митькова в полное замешательство.
—
Что? — надеялся, что ослышался.
—
Женюсь. — Глеб развел руками, счастливый до одури.
—
Поясните. Вы намерены уступить батюшке и жениться на купчихе?
—
Нет, — улыбаясь, ответил Шаховский, — я намерен сделать предложение Полине.
—
Ого! Вот это поворот сюжетной линии. Да вы знакомы-то, — махнул рукой, — почти
не знакомы. Что это, князь? Душевный порыв или умопомешательство?
—
А любовь, князь, это и есть сумасшествие. — Глеб вскочил в порыве и зашагал по
комнате. — Я влюблен. Безумно, бесконечно, безвозвратно. Полина – вот та
девушка, с кем я хочу прожить долгую и счастливую жизнь, до самой кончины. Я хочу народить с ней детишек, а потом и
внуков, и, если Господь смилостивится, то и правнуков.
—
А купчиха? — осторожно прервал феерию Андрей.
—
Пусть отец жениться на ней сам, раз мечтает о слияние капиталов.
—
Он лишит тебя наследства так же легко, как сейчас Господь лишил тебя разума.
—
И пусть. Я служить пойду. В конце концов, я же мужчина. Так неужели я не смогу
обеспечить любимую женщину?
—
А что она? Полина?
—
А что она? Я читаю ее мысли по глазам. Она влюблена в меня не меньше моего. — Глеб
успокоился, присел за стол и пригубил бокал вина. — Она тоже гонима. Отец — самодур решил выдать такое сокровище замуж.
—
Вот видишь, все против вас.
—
Привез ее в столицу, в первый и последний раз. А потом она станет жить в глухой
провинции, ублажать нелюбимого супруга и горько плакать, вспоминая наши
встречи.
Разговор, и не в первый раз, пришлось прервать
при появлении лакея, который сообщил о кофе в кабинете. Переместились туда.
—
И как ты все утрясешь, князь? Что придумаешь?
—
А ты обратил внимание на посетителей салона? А? Авангард! Свободные люди!
Прогрессирующие. Пообщавшись с ними, я понял главное: нельзя жить старыми
пережитками и предрассудками. Надо двигаться вперед, надо самим строить свою
жизнь. Надо открыто любить тех, кого мы тайно любим. Преступно скрывать свои
истинные чувства.
Митьков
задумался, надолго, на одну выкуренную трубку.
—
То есть ты хочешь сказать, что пойдешь супротив воли собственного отца?
—
Да.
—
И женишься на Полине?
—
Да.
—
Не получив на это родительское благословение?
—
Да.
—
Да-а-а, — протянул изумленно Андрей. — Ты все-таки нахватался крамолы и
вольнодумия.
—
Да какая это крамола? — пришла очередь удивляться Глебу. — Я ведь не иду против
императора, против своего Отечества. Я просто хочу человеческого счастья.
—
А Полина?
—
О! Я смогу ее убедить в правильности моего поступка. Она умная девушка. Но ты
мне должен помочь.
—
Я? — Митьков испугался. — Как?
—
Помнишь, ты мне как-то говорил, что твой кузен – священник.
—
Ну да, есть такой.
—
Ты не мог бы переговорить с ним, чтобы он нас обвенчал.
—
Вон чего! — испуг прошел окончательно.
—
Понимаешь, когда мы с Полиной уже будем обвенчаны, то наши родители уже ничего
не смогут сделать. Им придется смириться.
—
Подумать надо, — с большой долей неуверенности пробормотал Митьков.
—
Думай, но быстрее. Времени у нас почти не осталось. — Шаховский вскочил. — А
теперь извини, мне пора. У меня назначена встреча с Полиной в театре. Я очень
спешу. — И в доказательство сказанного он поспешно покинул кабинет.
В том, что Глеб сможет уговорить и Полину, и
даже кузена-священника, Митьков нисколько не сомневался. Дар убеждения у друга
был просто потрясающим.
Они стояли около входа в особняк, смотрели
друг другу в глаза, наблюдая, как в них плещется счастье и страх перед
предстоящим объяснением.
—
Я боюсь, Глеб, — тихо сказала Полина.
—
Не бойся, любимая, — нежно ответил князь. — Теперь ты моя жена. Перед Богом и
людьми. И только я один в ответе за то, что произошло. Я поведаю твоему
батюшке, что я вскружил тебе голову, и с силой затащил в церковь, где нас и
обвенчали. Пошли? — он кивну на дверь.
Они
вошли в особняк.
—
Дочь моя, где же вы пропадаете, голубушка? — в приемную вошел дородный мужчина.
И встретился взглядом с молодым князем.
—
Вы? — Шаховский почувствовал, как земля уходит из-под ног. В мужчине он сразу
же узнал, хотя и видел-то его лишь единожды, купца II гильдии Болотова!
—
А, князь Шаховский, Глеб Иванович! — купец тоже узнал князя. — А я вижу, что вы
уже познакомились. Вот и хорошо. Значит, и дату свадьбы можно назначать. А?
Дети мои?
Полина
взглянула на растерянного Глеба, и в их глазах одновременно счастье вспыхнуло
неугасаемым огнем.