Рассказ женечка другая жизнь часть 13

Глава 1

Сознание возвращалось тяжело. В голове вертелся устрашающий шепот: «Ничего, девочка, мы с тобой еще поиграем!». Я дышала с трудом, но все же заставила себя разлепить глаза. За окном была ночь, и я поняла только, что лежу на кровати, накрытая одеялом. Неужели опять сон? Да нет, точно нет, я же помню, что умерла. Совсем не на жертвенном алтаре, что уже несказанно радовало… так, стоп! Я живая! ЖИВАЯ!!! УРААААААА!

Я соскочила с кровати, запуталась в ночной рубашке и рухнула на пол. Но я никогда не носила длинных ночнушек! Провела ладонью по своему одеянию. Шелк. Настоящий. Странно. Поднялась на ноги и подошла к стене, пытаясь нащупать выключатель. Под рукой вместо обоев почему-то был камень. Не поняла.

Из-за туч выглянула луна, озарив помещение ярким серебряным светом. Я огляделась. Комната, хоть и женская, но явно не моя. Может, на меня все-таки напал волк в лесу, а кто-то меня нашел и привез к себе домой? Да ну, бред, меня бы сразу отвезли в больницу. Да и для деревенской комнатки слишком богато, это даже при свете луны видно. Кровать с балдахином, массивный стол, пушистый ковер.

На столе стоял пузырек из темного стекла, какая-то странная прозрачная сфера на подставке, почему-то не открывающаяся шкатулка с узором, старинный гребень, инкрустированный голубыми камушками, и небольшой кожаный футляр, внутри которого обнаружился продолговатый камень, светящийся холодным голубым светом.

В голубых отсветах моя кожа казалась очень бледной, но я списала это на специфический источник света и еще раз оглядела комнату в голубоватом освещении. Ни тебе ноутбука, ни телевизора. Я даже ни одной розетки не нашла! Зато здесь было очень много странных вещей, на вопрос о применении которых я затруднялась ответить. Я бы продолжила осмотр ящиков письменного стола, но мое внимание привлек шкаф с зеркальной дверцей, и замерла, уставившись на свое отражение.

Из зеркала на меня таращилась невысокая длинноволосая блондинка с синими глазами и мраморно-белой кожей. Она была невероятно красива и также невероятно на меня не похожа. Девушка была очень хрупкой, но это ничуть ее не портило, а наоборот делало легкой и воздушной. Наверное, именно такого эффекта добиваются современные модели, терзая свое тело изнурительными диетами.

Я всегда считала себя довольно симпатичной: стройная фигура, густые каштановые волосы, большие зеленые глаза и вздернутый нос никогда не вызывали во мне желания что-то подправить, но с той, что смотрела на меня из зеркала, я и рядом не стояла. Но я – это я, а отражение – это нежная ранимая нимфа, которую можно соплей перешибить.

Я даже поделала несколько движений, убеждаясь в том, что она — это я. Пораженная внезапной догадкой, я задрала шелковую сорочку чуть ли не до пояса и опустила глаза. В памяти сразу всплыл этот же ракурс, только из горизонтального положения. Я уже это все видела, только лежа на камне в окружении свечек. Осознание нахлынуло волной, принеся с собой панику. Ткань сорочки выскользнула из ослабевших пальцев. Звук упавшего на пол камня послужил спусковым крючком для моего крика, а потом и я сама грохнулась на пол и уплыла в темноту.

-Мааааааам, ма-ма, — вырвал меня из тьмы детский голос.

Отлично, у меня еще и ребенок есть! Притом, довольно взрослый, раз живет в отдельной комнате. Интересно, а сколько мне лет? На вид не больше двадцати, неужели так хорошо сохранилась? И вообще, где я? И кто я, в конце концов?!

Хотя бы язык понимаю, уже неплохо.

Я медленно открыла глаза, щурясь от яркого солнечного света, залившего комнату. Прилично так я в отключке провалялась.

-Мама! – облегченно выдохнул мальчишка лет пяти-шести, не по-детски внимательно вглядываясь в мое лицо, — как ты себя чувствуешь?

Мои надежды на то, что он сейчас крикнет что-то вроде «Мама, иди сюда, моя сестра очнулась!», канули в Лету. Эх, а я ведь так на это надеялась! «Тебе все равно скоро умирать, какая разница?» — ехидно вопросил внутренний голос. Тьфу на него за такие слова. Тех свыше, которые все уже за меня решили, придется сильно расстроить: смерть в столь юном возрасте не входила в мои планы, тем более, один раз я уже умерла, мне хватило.

-Веста, девочка моя, — запричитала влетевшая в комнату полноватая женщина в белом балахоне, не иначе, как по ошибке, используемом вместо ночной рубашки, — как же ты нас напугала! С чего это вдруг ты вздумала пить настойку лютика?

Я молча хлопала глазами и никак не могла понять, каким боком к происходящему относится маленький желтый цветочек, который я иногда использовала для изготовления лекарственных отваров, правда, в малых количествах, так как он ядовит и неумелое использование может привести к летальному исходу.

Неужели…? Да нет, ну кто в здравом уме и твердой памяти будет травиться, когда еще вся жизнь впереди?! Однако слова женщины убедили меня в том, что некоторые все же травятся. И наглядный тому пример — девушка, в чье тело я так удачно попала. В хорошем смысле «удачно» или в плохом, я еще пока не решила.

Тем временем полная женщина силком выставила из комнаты отчаянно упирающегося мальчишку и продолжила говорить Так, я выяснила, что я (ну, теперь я) очень сильно повздорила с мужем (вообще, логично: если есть ребенок, то и муж прилагается) и не придумала ничего лучше, чем свести счеты с жизнью.

Кажется, девушка была немного психически неуравновешенна. Ну кто так выражает протест? После смерти ведь уже жизнью не насладишься. Тем более, что супруг у нас… кто там у нас супруг? Наследный принц? Ни фига мы капризные! Ну, может, он старик или урод? Ах, недурен собой и относительно молод? Что это за формулировка такая? Молод относительно кого? А может, он извращенец какой? Так, кажется, женщина дошла до самого главного. Говорит, что у всех свои недостатки. Ну подумаешь, мой суженный — маг Смерти, и что с того?

Утро, лучи солнца освещают комнату. Женя не торопясь просыпается, еще не успел прозвонить будильник. Для нее сегодня очень важный день, в одиннадцать ее ожидает собеседования в фирму на должность секреторя. Она подошла к окну, потянулась, солнце освитило ее шикарную фигуру. Лучи нежно скользят по груди второго размера, лаская маленькие, аккуратные розовые соски, ее волосы едва касались плеч. Поворошив волосы, Женя поставила чайник и пошла собираться. Накрасившесь она одела нижнее белье, блузку, пиджак, юбку и чулки. Посмотрела на себя в зеркало, она шикарна, жгучая брюнетка, стрижка каре, очки с черной оправой, ее макияж подчеркивал невероятную красоту, ее накачиная попа в этой юбке была отпад. Жене было 23 года, она только закончила институт и это было первое ее собеседование на работу. Выпив чашку кофе, одела туфли на высокой шпильке, сумочка и впуть.
 

До фирмы она добралась очень быстро, таксист не сводил с нее глаз, улыбался, всячески стрелял взглядом, ей это безумно нравилось, но она не подавала вида. Найдя кабинет генерального директора, его звали Артур Александрович так она прочитала на табличке двери, немного собравшись с мыслями стучит в дверь.
 

– Да, да войдите. -Донесса голос из двери
 

Женя уверенно открыла дверь и переступила порог. За столом сидел очень крупный мужчина, лет шестидясити, проступала не большая, едва заметная седина, Это был Артур Александрович.
 

– Здрасвуйте. Вы значит Евгения? —
 

Очень медленно, не отводя глаз он говорил, не давая вставить не единого слова.
 

– Могу сказать сразу, глядя на ваш внешний вид вы нам подходите, осталось только согласовать ваши обязанности, присаживайтесь на диван.
 

Женя прошла по кабинету не торопливым шагом, села на диван, закинула ногу на ногу положив сумку с края, немного откинувшись назад. Артур Александрович подошел к шкафу достал бутылку вина и конфеты, поставил их на стол, подал бокалы и сел рядом. Она была удивлена таким собеседование и не знала как себя вести.
 

– Я сейчас все объясню. В ваши должностные обязанности будет входить. Ответы на звонки, поездки в командировки со мной и вообще всегда быть рядом, да и самое главное вы будете составлять мне компанию, то есть выпивать со мной.
 

Он выдержал паузу.
 

– И разумеется достойная зарплата. Так что вы согласны?
 

Женя отвела глаза и немного подумав ответил:
 

– Да, если только не много пить.
 

– Разумеется, Вы можете хоть весь вечер ходить с одним бокалом. Ну а сейчас первый ваш рабочий день хотелось бы начать сприятного.
 

Артур Александрович налил в бокалы вино и один из них протянул Евгении.
 

–За знакомства и удачную работы.
 

После чего они сделали по глотку и начали разговорить. Артур Александрович спрашивал где она училась, кто родители, рассказывал о фирме, просто болтали не о чем. Допив первый бокал, Женя очень захмелела и почувствовала возбуждения в низу живота. Артур Александрович налил еще бокал, но Женя не стала делать и глотка, она уже понимала, что что то не так. Ее желание секса было все сильней, она начала ёрзать по дивану, сильно сжимать ножки. Потом продвинулась к столу и запустила себе руку между ножек, стала медленно, нежно ласкать себя через трусики. Она уже не отдавала себе отчет и плохо понимала что происходит.
 

Артур Александрович встал, закрыл дверь.
 

– Что ты делаешь под столом? Покажи мне.
 

Потребовал он.
 

Женя отодвинулась от стала, сжала ножки.
 

– Облакачивайся на спинку, задери юбку, поставь ноги шире и продолжай!
 

Грубо сказал Артур Александрович.
 

Женя откинулась назад, поставила широко ноги и начала ласкать себя через трусики. Она нежно себя гладила иногда нажимая пальцами на киску, то и дело поднимаю бедра вверх на встречу пальцам. Артур Александрович подошел к ней, провел пальцами по щеке, по губам. Женя вытащила язык, стала ловить его пальцы, лизать их, постанывать, он вставил большой палец ей в рот и она стала жадно его сосать, вылизывать закрыв глаза. Артур Александрович наклонился и стянул с нее юбку и трусики, отошел сел на кресло.
 

– Продолжай.
 

Спокойно сказал он
 

Он смотрел на гладко выбритую киску, с окуратными половыми губами. Женя облизала свой палец и медленно опустила в низ.
 

Стала двигать между губ, затем задержалась на клиторе, быстрыми круговыми движениями начала его теребить, издался стон, облизала пальцы свободной руки и сразу вставила себе два пальца и начала быстро иметь себя ими как можно глубже, она уже вся хлюпала. Она стонала все сильней, извивалась на своих пальцах, облизывала губы. Артур Александрович жадно смотрел после чего встал, подошел к Жене, схватил ее за щеки так что б она открыла рот, как можно больше набрал слюны и харкнул. Женя все проглотила, вытащила язык и потребовала еще. Он не заставил ее ждать и харкнул как можно сильней, Женя стала играть его слюной языком не торопясь ее проглотить.
 

Артур Александрович снова сел в кресло.
 

– Встань раком и поимей себя в задницу!
 

Приказал он.
 

Женя покорно встала к нему спиной наклонилась вперед, выставив на показ все свои прелести, положила руки на попу и развела ягодицы в стороны.
 

– Харкни мне на задницу. Попросила она.
 

Артур Александрович харкнул точно на анус, и вновь вернулся в кресло. Женя шлепнула себя по заднице и медленно стала вставлять палец в попочку, она вся выгнулась с киски сочится сок, медленно имеет себя в попу, другой рукой ласкает киску, вставляет в нее пальцы, теребит клитор. Стоны захватили весь кабинет Артур Александрович жадно смотрел на нее, пил вино.
 

Допив бокал он медленно подошел к Жене, убрал ее руку от киске и резко вставил в нее три пальца, как можно глубже, как можно резче начал ими двигать. Женя не могла сдержаться ее затрясло, она издала рык и упала на диван, конвульсии ее еще долго не отпускали, такого оргазма она не получала не когда.
 

– Что это было?
 

Продолжая часто дышать спросила она
 

– Возбудитель который я добавил в вино. Вы подходите нам. Одевайтесь, конверт с авансом на столе, завтра за вами заедет водитель в районе 6 вечера.
 

Спокойно сказав Артур Александрович, ушел.
 

Женя не много полежала и начала собирать, конверт положила в сумку. Выбежала на улицу, там ее ждала уже шикарная машина, рядом стоял мужчина.
 

– Я Сергей, теперь я ваш водитель.
 

Представился он.
 

Женя задумалась, и не уверена села в машину, через двадцать минут она уже была дома, в голове было много мыслей и до конца она не понимала что произошло. Она нашла в сумке конверт в нем лежало тридцать тысяч ее очень порадовал такой аванс. Она приняла горячую ванну и уснула не думая не о чем.
 

Этот рассказ надолго выбил меня из колеи… Прочтите до конца, не пожалейте времени. Возможно, он крепко и навсегда утвердит вас в мысли, что жить надо здесь и сейчас…

У мамы в серванте жил хрусталь. Салатницы, фруктовницы, селедочницы. Все громоздкое, непрактичное. И ещё фарфор. Красивый, с переливчатым рисунком цветов и бабочек.

Набор из 12 тарелок, чайных пар и блюд под горячее.

Мама покупала его еще в советские времена, и ходила куда-то ночью с номером 28 на руке. Она называла это: «Урвала». Когда у нас бывали гости, я стелила на стол кипенно белую скатерть. Скатерть просила нарядного фарфора.

— Мам, можно?

— Не надо, это для гостей.

— Так у нас же гости!

— Да какие это гости! Соседи да баб Полина…

Я поняла: чтобы фарфор вышел из серванта, надо, чтобы английская королева бросила Лондон и заглянула в спальный район Капотни, в гости к маме.

Раньше так было принято: купить и ждать, когда начнется настоящая жизнь. А та, которая уже сегодня — не считается. Что это за жизнь такая? Сплошное преодоление. Мало денег, мало радости, много проблем. Настоящая жизнь начнется потом.

Прямо раз — и начнется. И в этот день мы будем есть суп из хрустальной супницы и пить чай из фарфоровых чашек. Но не сегодня.

Когда мама заболела, она почти не выходила из дома. Передвигалась на инвалидной коляске, ходила с костылями, держась за руку сопровождающего.

— Отвези меня на рынок, — попросила мама однажды.

Последние годы одежду маме покупала я, и всегда угадывала. Хотя и не очень любила шоппинг для нее: у нас были разные вкусы. И то, что не нравилось мне — наверняка нравилось маме. Поэтому это был такой антишоппинг — надо было выбрать то, что никогда не купила бы себе — и именно эти обновки приводили маму в восторг.

— Мне белье надо новое, я похудела.

У мамы хорошая, но сложная фигура, небольшие бедра и большая грудь, подобрать белье на глаз невозможно. В итоге мы поехали в магазин. Он был в ТЦ, при входе, на первом этаже. От машины, припаркованной у входа, до магазина мы шли минут сорок. Мама с трудом переставляла больные ноги. Пришли. Выбрали. Примерили.

— Тут очень дорого и нельзя торговаться, — сказала мама. — Пойдем еще куда-то.

— Купи тут, я же плачу, — говорю я. — Это единственный магазин твоей шаговой доступности.

Мама поняла, что я права, не стала спорить. Выбрала белье.

— Сколько стоит?

— Не важно, — говорю я.

— Важно. Я должна знать.

Мама фанат контроля. Ей важно, что это она приняла решение о покупке.

— Пять тысяч, — говорит продавец.

— Пять тысяч за трусы?????

— Это комплект из новой коллекции.

— Да какая разница под одеждой!!!! — мама возмущена.

Я изо всех сил подмигиваю продавцу, показываю пантомиму. Мол, соври.

— Ой, — говорит девочка-продавец, глядя на меня. — Я лишний ноль добавила. Пятьсот рублей стоит комплект.

— То-то же! Ему конечно триста рублей красная цена, но мы просто устали… Может, скинете пару сотен?

— Мам, это магазин, — вмешиваюсь я. — Тут фиксированные цены. Это не рынок.

Я плачу с карты, чтобы мама не видела купюр. Тут же сминаю чек, чтобы лишний ноль не попал ей на глаза. Забираем покупки. Идем до машины.

— Хороший комплект. Нарядный. Я специально сказала, что не нравится, чтоб интерес не показывать. А вдруг бы скинули нам пару сотен. Никогда не показывай продавцу, что вещь тебе понравилась.

Иначе, ты на крючке.

— Хорошо, — говорю я.

— И всегда торгуйся. А вдруг скинут?

— Хорошо.

Я всю жизнь получаю советы, которые неприменимы в моем мире. Я называю их пейджеры. Вроде как они есть, но в век мобильных уже не надо.

Читать также: «Нужно копить деньги и все делать качественно” — это незыблемые родительские истины… позавчерашнего дня.

Однажды маме позвонили в дверь. Она долго-долго шла к двери. Но за дверью стоял терпеливый и улыбчивый молодой парень. Он продавал набор ножей. Мама его впустила, не задумываясь. Неходячая пенсионерка впустила в квартиру широкоплечего молодого мужика с ножами. Без комментариев. Парень рассказывал маме про сталь, про то, как нож может разрезать носовой платок, подкинутый вверх, на лету.

— А я без мужика живу, в доме никогда нет наточенных ножей, — пожаловалась мама.

Проявила интерес. Хотя сама учила не проявлять. Это было маленькое шоу. В жизни моей мамы было мало шоу. То есть много, но только в телевизоре. А тут — наяву. Парень не продавал ножи. Он продавал шоу. И продал. Парень объявил цену. Обычно этот набор стоит пять тысяч, но сегодня всего 2,5. И еще в подарок кулинарная книга. «Ну надо же! Еще и кулинарная книга!» — подумала мама, ни разу в жизни не готовившая по рецепту: она чувствовала продукт и знала, что и за чем надо добавлять в суп. Мама поняла: ножи надо брать. И взяла.

Пенсия у мамы — 9 тысяч. Если бы она жила одна, то хватало бы на коммуналку и хлеб с молоком. Без лекарств, без одежды, без нижнего белья. И без ножей. Но так как коммуналку, лекарства ,продукты и одежду оплачивала я, то мамина пенсия позволяла ей чувствовать себя независимой. На следующий день я приехала в гости. Мама стала хвастаться ножами. Рассказала про платок, который прям на лету можно разрезать. Зачем резать платки налету и вообще зачем резать платки? Я не понимала этой маркетинговой уловки, но да Бог с ними. Я знала, что ей впарили какой-то китайский ширпотреб в нарядном чемоданчике. Но молчала. Мама любит принимать решения и не любит, когда их осуждают.

— Так что же ты спрятала ножи, не положила на кухню?

— С ума сошла? Это на подарок кому-то. Мало ли в больницу загремлю, врачу какому. Или в Собесе, может, кого надо будет за путевку отблагодарить…

Опять на потом. Опять все лучшее — не себе. Кому-то. Кому-то более достойному, кто уже сегодня живет по-настоящему, не ждет.

Мне тоже генетически передался этот нелепый навык: не жить, а ждать. Моей дочке недавно подарили дорогущую куклу. На коробке написано «Принцесса». Кукла и правда в шикарном платье, с короной и волшебной палочкой. Дочке — полтора годика. Остальных своих кукол она возит за волосы по полу, носит за ноги, а любимого пупса как-то чуть не разогрела в микроволновке. Я спрятала новую куклу.

Потом как-нибудь, когда доделаем ремонт, дочка подрастет, и наступит настоящая жизнь, я отдам ей Принцессу. Не сегодня.

Но вернемся к маме и ножам. Когда мама заснула, я открыла чемоданчик и взяла первый попавшийся нож. Он был красивый, с голубой нарядной ручкой. Я достала из холодильника кусок твердого сыра, и попыталась отрезать кусочек. Нож остался в сыре, ручка у меня в руке. Такая голубая, нарядная.

— Это даже не пластмасса, — подумала я.

Вымыла нож, починила его, положила обратно в чемодан, закрыла и убрала. Маме ничего, конечно, не сказала. Потом пролистала кулинарную книгу. В ней были перепутаны страницы. Начало рецепта от сладкого пирога — конец от печеночного паштета. Бессовестные люди, обманывающие пенсионеров, как вы живете с такой совестью?

В декабре, перед Новым годом маме резко стало лучше, она повеселела, стала смеяться. Я вдохновилась ее смехом. На праздник я подарила ей красивую белую блузку с небольшим деликатным вырезом, призванную подчеркнуть ее большую грудь, с резным воротничком и аккуратными пуговками. Мне нравилась эта блузка.

— Спасибо, — сказала мама и убрала ее в шкаф.

— Наденешь ее на новый год?

— Нет, зачем? Заляпаю еще. Я потом, когда поеду куда-нибудь…

Маме она очевидно не понравилась. Она любила яркие цвета, кричащие расцветки. А может наоборот, очень понравилась. Она рассказывала, как в молодости ей хотелось наряжаться. Но ни одежды, ни денег на неё не было. Была одна белая блузка и много шарфиков. Она меняла шарфики, повязывая их каждый раз по-разному, и благодаря этому прослыла модницей на заводе. К той новогодней блузке я
тоже подарила шарфики. Я думала, что подарила маме немного молодости. Но она убрала молодость на потом.

В принципе, все её поколение так поступило. Отложило молодость на старость. На потом. Опять потом. Все лучшее на потом. И даже когда очевидно, что лучшее уже в прошлом, все равно — потом.
Синдром отложенной жизни.

Мама умерла внезапно. В начале января. В этот день мы собирались к ней всей семьей. И не успели. Я была оглушена. Растеряна. Никак не могла взять себя в руки. То плакала навзрыд. То была спокойна как танк. Я как бы не успевала осознавать, что происходит вокруг. Я поехала в морг. За свидетельством о смерти. При нем работало ритуальное агентство. Я безучастно тыкала пальцем в какие-то картинки с гробами, атласными подушечками, венками и прочим. Агент что-то складывал на калькуляторе.

— Какой размер у усопшей? — спросил меня агент.

— Пятидесятый. Точнее сверху пятьдесят, из-за большой груди, а снизу …- зачем-то подробно стала отвечать я.

— Это не важно. Вот такой набор одежды у нас есть для нее, в последний путь. Можно даже 52 взять, чтобы свободно ей было. Тут платье, тапочки, белье…

Я поняла, что это мой последний шоппинг для мамы. И заплакала.

— Не нравится ? — агент не правильно трактовал мои слезы: ведь я сидела собранная и спокойная еще минуту назад, а тут истерика. — Но в принципе, она же сверху будет накрыта вот таким атласным покрывалом с вышитой молитвой…

— Пусть будет, я беру.

Я оплатила покупки, которые пригодятся маме в день похорон, и поехала в её опустевший дом. Надо было найти ее записную книжку, и обзвонить друзей, пригласить на похороны и поминки.

Я вошла в квартиру и долга молча сидела в ее комнате. Слушала тишину. Мне звонил муж. Он волновался. Но я не могла говорить. Прямо ком в горле. Я полезла в сумку за телефоном, написать ему сообщение, и вдруг совершенно без причин открылась дверь шкафа. Мистика. Я подошла к нему. Там хранилось мамино постельное белье, полотенца, скатерти. Сверху лежал большой пакет с надписью «На смерть». Я открыла его, заглянула внутрь.

Там лежал мой подарок. Белая блузка на новый год. Белые тапочки, похожие на чешки. И комплект белья. Тот самый, за пять тысяч. Я увидела, что на лифчике сохранилась цена. То есть мама все равно узнала, что он стоил так дорого. И отложила его на потом. На лучший день её настоящей жизни. И вот он, видимо, наступил. Её лучший день. И началась другая жизнь…

Дай Бог, она настоящая.

Сейчас я допишу этот пост, умоюсь от слёз и распечатаю дочке Принцессу. Пусть она таскает её за волосы, испачкает платье, потеряет корону. Зато она успеет. Пожить настоящей жизнью уже сегодня.

Настоящая жизнь — та, в которой много радости. Только радость не надо ждать. Её надо создавать самим. Никаких синдромов отложенной жизни у моих детей не будет.

Потому что каждый день их настоящей жизни будет лучшим.

Давайте вместе этому учиться — жить сегодня.

Ольга Савельева

Источник:  goodday.su

Предисловие

Хочешь, расскажу историю?

Да, конечно. А о чём она?

Голова превращается в камень…

Ты теряешь контроль над моим телом…

Твои ладони не могут ощутить, как оно изнывает…

Ты понимаешь, что я ухожу…

Там нет ничего, чтобы помешало видеть тебя…

Ты касаешься других…

Обнимаешь ни меня…

Твои поцелуи сводят с ума другую…

Я плачу…

Ты думаешь, что это дождь!

«Небо… Ясное, как мои глаза, которые смотрят на твои фото каждый день! Хмурое, как моя болезнь, из-за которой так трудно уснуть. Мокрое, как мои щёки от слёз, которые я проливаю из-за нехватки Тебя. И прекрасное, как моё тело, которое хочет оказаться сейчас рядом с тобой!..

Земля… Чистая, как моя душа, которая трепещет в ожидании твоих sms… И тёплая, как мои руки, которые выводят эти буквы…

Море… Тихое, как моё дыхание, которое остаётся всегда ровным. Нежное, как мои касания, которые ждут своего часа…

Такое тонкое, хрупкое, прямое тело… Стройные ноги, холодные руки. Мускулы – лёгкие, упругие, созданные, чтобы подчинять и обнимать. И улыбка – то холодная, то излучающая солнце. Она как-то по-особенному смотрит на живые существа, открывает их, не показывая свою любовь, ненависть. Она хочет разгадать эту загадку. Живет только страстью. Ничего резкого, грубого, но её «Нет!» так красноречиво. Это её окончательный отказ.

И вроде у неё есть всё, но ей хочется большего. Она живёт в своём мире. Смотрит прямо перед собой, выбирает точку и закрывает глаза…

Ещё недавно сказанные слова, лёгкое сплетение рук, нежно, мимолётно, но вполне реально, и я всегда удивляюсь, как на коже не остаётся её следов… Как будто её и не было вовсе…

«Я люблю её больше, я понимаю её лучше, они… они не знают, они не могут знать…»

Она…

Да-а… Прежде всего, Она – неисправимый романтик, неистовый и чувственный. Но у неё не получается говорить о любви словами счастья и безмятежности. Ведь Она всегда в поисках идеала, которого в принципе не существует. Что не мешает ей умножать мгновения счастья. Она ищет идеал, который находится где-то вне жизни. Таким образом, мы очень быстро занимаем место на скамейке разочарованных, принесённых в жертву… А, вообще, Она бы хотела всю жизнь прожить за час, за один неистовый миг и не испытывать разрушительного действия времени на любовь. Может быть, это одна из её фантазий – всё прожить быстро и сильно!

Всему свойственны перемены. А Она, прежде всего, человек, а не безжизненный манекен. Когда ты придерживаешься определённого стиля постоянно, то это, в конце концов, приедается. Она же обожает жить чужой жизнью, влезать в чужую шкуру. Но успех не вечен, он достаётся только чему-то новому и необычному. К тому же, люди взрослеют, меняются их взгляды, их вкусы, наконец. А Она живёт для людей, для того, чтобы они смогли осознать прелесть жизни и ужас времени. Люди, прежде всего, должны жить и любить.

Мрачноватость же в ней – это лишь крик души. Ей нравится меняться со временем, но Она страшится физического разрушения. И она не хочет искать причины этого. Однако Она никогда не станет меняться из-за чьей-то прихоти. Даже самых любимых и близких людей.

В целом, её имидж – это её дело. Она меняется только тогда, когда меняется время. Мир катится по наклонной, а Она – просто следует за ним.

Ей нужен человек, который бы проникся её идеалами.

Она абсолютно не жалеет себя. Она молода и берёт от жизни всё. Она берёт силы, силы для работы и будущего успеха. Силы для борьбы с искушением поспать подольше, отдохнуть. Музыка стала для неё наркотиком, перед которым меркло буквально всё.

«Может я достигла того, что я желала? Может это счастье?» Она часто задавала себе этот вопрос, но ответа никогда прежде не находила…

«У меня есть работа, есть человек, который, надеюсь, любит меня, и которого люблю я. Значит ли это, что мы счастливы? Но что это такое? Ощущение, чувство блаженства, или, может быть, это что-то осязаемое? Нет! Только не осязаемое! Значит, чувство. Но какое? Любовь? Возможно. Она больше всего подходит для этой роли. Ты любишь – ты счастлив?! Абсурд! Любовь – это, прежде всего, страдание! Как же тогда? Ну, хорошо. Допустим, ты кого-то любишь, то есть тебе нравится, когда ОН всё время рядом, ты не чувствуешь под собой земли из-за лёгкости, переполняющей тебя, ты готова всё сделать для того, чтобы ОН был доволен и счастлив. Что же получается? Замкнутый круг? Ты любишь, чтобы быть счастливой, чтобы ей стать. Но чтобы любить, нужно почувствовать счастье. Парадокс. А есть ли вообще любовь? Не просто ли это физическое влечение? Да, обыкновенное влечение, потребность. Это значит, что человеку не нужно ничего, кроме секса. Не нужно красоты отношений, не нужно страсти, переживаний, не нужно того восторга, который бросает тебя в дрожь от одного воспоминания о том, кого любишь, не нужно учащённого сердцебиения. Неужели? Чепуха! Жизнь не столь равнодушна, как кажется… Хорошо. Пусть не любовь. Так что же? Может, достижение цели? Ты идёшь к успеху жестокой, трудной дорогой. Ты измотан, ты устал, ты ни жив, ни мёртв, но ты добился того, чего хотел. Ты счастлив? На мгновение минуты – да. Но к успеху быстро привыкаешь, к тому самому успеху, который внезапно и не так давно вскружил тебе голову. Всё! Счастье кончилось!..

Глава 3. Борьба

В ней опять просыпается властное, независимое, сильное существо, а ласковая, хрупкая, без подделки нежная девушка – исчезает. Ей страшно, Она пытается сопротивляться. Она не хочет покидать свой мгновенный мирок.

– Знаешь, я пришёл… я хотел извиниться, я был не прав и очень сожалею.

«– Ты лжёшь, убийца! Хоть раз скажи правду! Ты абсолютно не чувствуешь себя ответственной! Тебе глубоко наплевать на моего бедного маленького мальчика! Всё своё детство К* был умным, нежным, жизнерадостным, очень способным мальчиком. Я очень любила его, ведь у меня был только ОН! У него было много друзей. И они тоже любили его, как заводного, весёлого, счастливого. И вот появилась ты!.. Ты! Ты – его конец! Он всего лишь однажды увидел тебя… И всё! Он бросил школу, порвал со всеми друзьями, ушёл из дома! Когда стражи порядка привели его домой после недельного отсутствия… это был не прежний К*… Он ужасно похудел, его глаза ввалились, под глазами лежали жёсткие тени, его замечательная улыбка сменилась на постоянную страждущую гримасу. Первые дни он говорил только о смерти… Это в 16-то лет!!! А потом… он замолчал. Замолчал навсегда. Он не ел, не пил, не спал. Он лишь сидел у себя в комнате на полу день и ночь и мял твою фотографию в своих нервных руках. Три раза он пытался покончить с собой, но когда его возвращали к жизни, всё начиналось сначала: или он плакал, или сидел на полу, раскачиваясь, пока хватало сил, а потом… падал…

Да!!! Он сошел с ума!!! Это ты виновата! Только ты! Я потеряла сына. Если бы не ты, он был бы нормальным человеком, он не убивал бы себя и не шёл бы на преступление.

Истинное призвание одно – отыскать ключ к себе настоящему…

Герман Гёссе

1

Женька тихонько открыла дверь своим ключом и вошла в темную прихожую. Было около шести утра. В коридоре свет включать нельзя, родители спят. Другое дело – ванная! Ей удалось в темноте бесшумно проскользнуть к двери, на которой была прикреплена пластмассовая картинка,с изображением упитанного ребенка, стоящего под душем. На противоположной стене имелась такая же выкрашенная белой масляной краской дверь, все стем же толстым малышом, но только сидящим на горшке. Женька знала, что если прижать выключатель всеми пальцами и равномерно надавить, он практически не издает звука.Ванная комната осветилась мягким светом и первое, что увидела Женька – это свое собственное отражение в зеркале, с полураспустившимися «локонами» (бабушкино словечко), и слегка размазанной под глазами тушью. Еще бы! Больше, чем она, никто из девчонок не танцевал. От приглашающих отбоя не было. Женька только что вернулась с выпускного бала. Окончен десятый класс: позади школа, позади экзамены, а, главное, совсем позади – завуч Татьяна Анатольевна, оставившая Женьку, у которой в аттестате была только одна четверка по русскому языку без серебряной медали.

– Понимаешь, Евгения, иногда твое поведение, некоторым образом,… – как-то начала Татьяна Анатольевна в конце года путаный и витиеватый монолог, который так и не смогла закончить. Но в этом и не было необходимости. Женька, как и все остальные в школе, и так знала, что поведение её, пусть и не безупречное, совершенно не причем. А причина в том, что городской отдел образования не одобрял чрезмерное количество медалистов на отдельно взятый класс и относился к этому вопросу крайне щепетильно. Это казалось подозрительным. Чрезмерным считалось (негласно, разумеется) количество более двух. А в Женькином классе уже и так было двое: безупречный во всех отношениях, к тому же лингвистический и математический вундеркинд – Боря Литвинов:то, что он окончит школу с золотой медалью, причем, абсолютно заслуженной, было ясно уже с первого класса. Ему был обеспечен самый радушный прием, как в МГИМО, так и в «Бауманке». А вторая серебряная медалистка – худая и нервная зубрила Наташка Демина, была родной дочерью завуча Татьяны Анатольевны. Как говорится, – Вопросы есть? – Вопросов – нет! – Все свободны.Конечно, можно было идти добиваться, скандалить, угрожать, писать жалобы, но Женьке было прекрасно известно, что родители её никогда на это не пойдут. Отец не станет этого делать по каким-то недосягаемым, одному ему известным принципам, а у матери всю жизнь невероятно благоговейное отношение к учителям, которое она неустанно, но безуспешно взращивала все десять лет в упрямой и строптивой Женьке. Слово учителя казалось Зинаиде Евгеньевне истиной в последней инстанции, классный руководитель, по её разумению, это – высший судия, а завуч и директор, соответственно, царь и бог.

– Я свободна! Ура! – тихонько захихикала Женька. У неё совершенно прошла обида на школу вообще и на завуча в частности. – А ну, их всех! – подумала она, внимательно разглядывая себя в зеркале. Она вспомнила, как почти все девчонки из её класса плакали и сегодня при расставании, и на последнем звонке, но только не она. Вот ещё! Надо шагать в будущее, а не оплакивать прошлое.Мать и отец тоже совершенно спокойно относились к факту окончания их дочерью средней школы. А некоторые родители одноклассников (бывших, тут же поправила она себя) волновались, ждали своих чад возле школы. А её вон спят себе преспокойно. Правда, им скоро на работу. Мать встает в пять утра, работает поваром в детском садике, в который поочередно ходили и сама Женька, и её младший брат Ярослав.Отец – наборщик в городской типографии, в их доме много самиздатовской литературы самого разного направления: от астрологии, хиромантии и сборника рецептов народной медицины до Козьмы Пруткова и Мандельштама с Ходасевичем.

Девушка боролась с сильным искушением принять душ, но боялась разбудить родителей. Нельзя, чтобы отец её видел сейчас. Как многие абсолютные трезвенники, он мгновенно услышал бы запах спиртного, а этого Валерий Михайлович совершенно не переносил. Встречая рассвет, выпускники распили две бутылки сухого вина, кислый вкус которого совершенно Женьке не понравился, зато очень понравилось ощущение, которое появилось после. Это можно было бы сравнить с расслабленной, снисходительной уверенностью в себе, в своих силах, в своем прекрасном будущем, в своей какой-то исключительности и даже превосходстве. Исчезло вечное недовольство собой, своей внешностью, манерами и походкой. Взгляд утратил свою настороженность и детскую наивность, в серых глазах появился стальной блеск, в поведении – грацияи некая манерность. Даже объект её постоянного недовольства и насмешек младшего брата – маленький курносый нос, казалось, утратил всю свою вздернутую незначительность и смотрел вверх горделиво, с восхитительным чувством собственного достоинства. На редкость приятные ощущения… Женя решила сейчас просто умыться и лечь спать, а когда отец уйдет на работу, залезть в ванную.Входящая в комнату вместе с молодым июньским солнцем, умытая и причесанная юная девушка являла собой всю прелесть семнадцати лет. Как часто в этом возрасте, чтобы выглядеть нежной и обворожительной, бывает достаточно просто смыть косметику! К сожалению, с годами, чтобы добиться похожего результата, часто требуется выполнять противоположные манипуляции.

Покосившись на спящего одиннадцатилетнего брата, Женька с наслаждением вытянулась в своей кровати. Засыпая, она, тем не менее, продолжала любоваться, висящим перед её глазами на дверце шкафа серебристым (под цвет глаз), только что бережно снятым «выпускным» платьем. Женька почувствовала тепло, когда подумала о бабуле, которая нашла и оплатила очень известную, и потому совершенно недоступную портниху, которая милостью Божьей, а также благодаря щедрой бабулиной премии, нашла в своем плотном графике небольшой зазор и сварганила для Женьки это маленькое серебристо-серое чудо. «Надо будет обязательно навестить бабГалю на днях, а то со школой, экзаменами, совсем её забросила» – успела подумать Женька. В следующую минуту она увидела себя, скачущей на вороном коне, у которого почему-то было лицо Витьки Белобородова, с параллельного класса, а он на выпускном, между прочим, совершенно по-хамски вел себя во время медленного танца, елозя по Женькиной спине (и даже ниже) руками и плотно прижимаясь всем телом. Топот копыт становился невыносимым, Женька неслась во весь опор, слева и справа она видела других лошадей: белых, серых в яблоках, рыжих. Она знала, что ей необходимо быть самой ловкой и самой смелой, ведь это её табун. Это она ведет его к какой-то очень важной и значительной цели, вот если бы не этот шум, почти грохот. Ах, да это вода, водопад так шумит. Табун мчится прямо к нему… Но Женьке нисколечко не страшно… Так надо… – Я справлюсь, – беззвучно произносят её губы, и она первая вместе с конем-оборотнем Витькой прыгает в воду. Тут же гул и бешеная скачка прекращаются, наступает долгожданный покой и блаженство. Вода принимает её, укутывает невидимым легчайшим одеялом, покачивая, успокаивая и ласково обнимая… Женька безмятежно и крепко спит уже без всяких сновидений.

2

– Все прошло достойно. Именно так сказала Галина Аркадьевна своей дочери Зинаиде и зятю Валерке, сидя в столовой птицефабрики за поминальным столом. Зина, не глядя на мать, угрюмо кивнула. Валерий, по обыкновению, ничего не ответил и вообще старался не смотреть в сторону тещи. С первого дня знакомства он испытывал жуткий дискомфорт в её присутствии. Как только он видел устремленный на него колючий взгляд маленьких бледно-голубых глаз, темно-каштановую, залитую лаком «Прелесть» вечную «халу»,возвышающуюся над ними, плотно сжатые губы и стекающие вниз, по краям рта, как логическое продолжение скорбной маски уныния, две глубоких борозды, ему становилось не по себе. Будучи образованным и неглупым от природы человеком, в её присутствии, Валерий Михайлович становился косноязычным и запуганным неучем. Имея рост 180 с лишком сантиметров, он был выше тещи на полголовы. Но когда она вставала, шумно выдыхая, расправляя свою щедрую грудь, он сам себе казался ничтожеством и пигмеем. Несмотря на то, что Галина Аркадьевна неизменно была с ним холодно вежлива и немногословна, Валерий знал, что теща его презирает и считает неудачником.

– Отмучился Николаша, – вздохнула Галина Аркадьевна.

– Царствие небесное, – с готовностью откликнулась верная подруга и наперсница Галины Аркадьевны – Надежда, разложившая огромные сиськи по обеим сторонам тарелки. Многие гости, бывшие сослуживцы, товарищи усопшего Николая Петровича уже разошлись, оставались, в основном, родственники и друзья семьи. Двенадцатилетняя Женечка явно скучала, приставала с расспросами, – А когда мы пойдем домой? – но услышав от потерявшей терпение матери шипящую отповедь,надулась итихозавидовала младшему брату Ярику, которого ввиду малолетства на похороны и поминки не взяли, аоставили под присмотром папиной сестры Раисы. Она была веселая, добрая и разрешала играть, во что хочешь.Можно было приглашать соседских девчонок, раскладывать с ними кукольные шатры, устраивать подушечные баталии и скакать по кроватям: у них дома такое невозможно было даже представить.

Со столов стали убирать. Зинаида и Надежда, как будто по сигналу одновременно поднялись и начали сортировать еду: дома тоже нужно будет посидеть узким кругом. Женька с облегчением вздохнула и, пользуясь тем, что мать с озабоченным видом хлопотала у стола и не обращала на неё внимания, вышла на улицу.

Николай Петрович был третьим мужем Галины Аркадьевны. Более двадцати лет он проработал на птицефабрике, занимая должность начальника отдела по материально-техническому и транспортному обеспечению, проще говоря, был завхозом, но одновременно другом и правой рукой директора. Про таких говорят: человек на своем месте. Знал все входы и выходы на своей родной «птичке», будучи сам заядлым рыбаком возил «нужных» людей на рыбалку, да такую, про которую директору в министерстве на совещании шептали, закатывая глаза, – Ездили в субботу с Петровичем твоим на пруды…мммм – это что-то! Николай был третий муж Галины Аркадьевны, которого она похоронила, как и предыдущих двух ровно через двенадцать лет после замужества. Такая уж у этой женщины была судьба, или как она сама прочитала в одной из Валеркиных полуподпольных самиздатовских книжек – такая карма. Первый раз она вышла замуж в 23 года за человека, которого безоглядно полюбила, если не с первого, то со второго взгляда точно. Жили они тогда на Украине в областном центре и работали оба на химзаводе. Человека звали Евгений, был он молод, хорош собой, остроумен и галантен. Любовь к нему Галину закружила, зачаровала, лишила сна и покоя, и упала она в неё, не имея ни сил, ни желания с этим наваждением бороться. Поженились в счастливый и победоносный 1945-й. От завода получили комнату в семейном общежитии. Через год родилась дочь Зинаида. Её Женя был душа компании, остряк и балагур. В доме всегда были гости, музыка, смех и задушевные разговоры. Галина любила его так, что подкашивались ноги, изнемогая от ревности и желания его спрятать, закрыть, оставить только для себя и использовать единолично при закрытых дверях и постараться растянуть надолго, как редкое и очень дорогое вино. Но Евгений отшучивался, вырывался, исчезал, ускользал, на ходу целуя её в нос и надутые губы. И однажды исчез навсегда. Когда дочке Зине было одиннадцать, он во время работы поднялся на эстакаду, где почувствовал резкий запах сероводорода. Потерял сознание и упал с семиметровой высоты. Месяц он лежал в больнице, не имея ни одного целого ребра, с множественными гематомами и ушибами, мучаясь от боли, от собственного бессилия и от невозможности не только безболезненно помочиться, но и нормально дышать. Галина поселилась в больнице. Дома появлялась набегами, для того только, чтобы наспех проверить, как там Зинка и приготовить для Женечки свежую порцию перетертых супчиков и паровых котлеток. Изгнать её из палаты не представлялось никакой возможности, и персонал больницы махнул рукой. Она кормила его с ложечки, умывала, обтирала, брила, разминала затекшие мышцы, выгуливала в больничномсквере, терпеливо сносила его раздражение и злобу. Не взирая на обстоятельства: казенную больничную обстановку, плачевное состояние здоровья мужа, его холодность и отчуждение, испытывая острое сострадание к нему,она все же была почти счастлива: он был с ней и был только её. Неотлучно: утром, днем вечероми ночью. Она старалась перехватить взгляд его чудесных, серых в темную крапинку глаз, и млела от избытка чувств к своему Женечке: тут и безоговорочная любовь, и какая-то материнская жалость, и дикая страсть, и накрывающий её ледяной волной страх за любимого. Нечастых посетителей Галина умело выпроваживала, ссылаясь на рекомендацию врачей не утомлять больного. Через месяц Женя почувствовал себя хуже. Он почти ничего не ел, лежал, отвернувшись к стене от Гали и от всего мира. И внешне очень изменился: он сильно отек, лицо стало одутловатым, на теле стали появляться гематомы непонятного происхождения. Врачи забили тревогу. Его куда-то везли, что-то вливали, что-то капали, постоянно брали анализы. Но ничего не помогло, через шесть недель с момента поступления в больницу Женя умер. Оказалось, что у него уже семь дней, как отказали почки. Врачи переживали, что нужно будет возиться с Галиной, но она была строгой и вменяемой. Только потемнела лицом и все говорила и делала очень медленно. Как будто не была уверена, что это нужно и правильно. Похоронив горячо любимого Евгения, она вместе с ним похоронила свою молодость, женственность и привлекательность. В тридцать пять лет она выглядела солидной матроной глубоко за сорок. Но зато и оцепенение её прошло. Она стала рассылатьписьма-жалобы в различные инстанции, добиваясь служебного расследования по факту производственной травмы, повлекшей смерть Никишичева Е. С. В них она подробно излагала, «…что несмотря на тот факт, что у супруга были поломаны ребра, скорую помощь ему не вызывали два с половиной часа. Этот факт объясняется тем, что в заводском медпункте выжидали время для испарения из легких Никишичева Е. С. паров сероводорода, которыми он и был отравлен. Кроме того, из лечебно-профилактического участка предприятия ему не вызвали скорую, а отвезли на транспорте завода. Первоначально Евгению был поставлен диагноз «закрытый разрыв лонного сочленения», а через шесть дней диагноз изменили на «ушиб мягких тканей лонного сочленения», что дало право заводу признать травму непроизводственной». Галина Аркадьевна вошла во вкус истрочила письма. В поисках истины сидела в многочасовых очередях к чиновникам, неудачи и проволочки её не останавливали, а наоборот воодушевляли. По вечерам на кухне, отправив Зинку спать, Галина с выражением, гневно зачитывала, слушавшей её с открытым ртом соседке Марусе очередную петицию: «Врачом лечебно-профилактического участка (ЛПУ) химзавода Воронковой Л. Т., а также заведующим отделением второй городской больницы Дмитриенко А. С., при оказании медицинской помощи и выдаче медицинских заключений было совершено преступление (должностной подлог). Мой супруг Никишечев Е. С., менее чем за месяц до несчастного случая, повлекшего смерть, проходил периодический медосмотр в ЛПУ химзавода и был признан годным к выполнению работы с особыми условиями труда. Если, как впоследствии указала в медицинских заключениях, главный врач ЛПУ – Воронкова Л. Т., причиной несчастного случая явилось состояние здоровьямоего супруга, в таком случае, почему она допустила больного человека к выполнению трудовых обязанностей? Если состояние здоровья Никишичева Е. С. не вызывало сомнений, в таком случае почему причиной несчастного случая главный врач ЛПУ указывает состояние его здоровья?» И так далее, и все в таком же духе. Как бы там ни было, но с приближением первой годовщины смерти драгоценного Женечки, многомесячные усилия Галины Аркадьевны в восстановлении справедливости начали приносить свои плоды. Была назначена пенсия по случаю потери кормильца, выдана единовременная довольно значительная материальная компенсация, и самое главное, – Галина Аркадьевна получила ордер на двухкомнатную квартиру, в очереди на которую они с мужем стояли более десяти лет.Последним заключительным аккордом, прозвучала врученная ей путевка в санаторий в городе Кисловодске, куда руководство завода её направило, чтобы подлечить надорванное в тяжких походах за справедливостью здоровье. При этом,Галине Аркадьевне недвусмысленно дали понять, что продолжать дальше трудовую деятельность на химзаводе ей будет довольно непросто. Да она и сама не хотела работать там, где все напоминало бы о муже. Поэтому с большим энтузиазмом устроившись в новой квартире, поручив надзор за самостоятельной Зинкой доброй соседке Марусе, она написала заявление с просьбой уволить её по собственномужеланиюиукатила на целый месяц в Кисловодск.

В этом же санатории им. А. М. Горького залечивал душевные раны после тяжелого разрыва с женой, Василий Иванович Огородничий – военный пенсионер, а ныне преподаватель начальной военной подготовки в одной из школ города Ставрополя. Коренастый, плотный, с довольно внушительным брюшком он, тем не менее, привлекГалину Аркадьевну своей какой-то неприкаянностью и беспомощностью. В 47 лет он оказался абсолютно не готов к ситуации, в которой оказался.До сих пор всё было хорошо, по крайней мере, он так считал. Он служил, ездил по гарнизонам, объектам и командировкам, часто подолгу не бывал дома, где его всегда ждала элегантная, умная, хозяйственная жена Марина и двое сыновей 17 и 10 лет.Василий Иванович дослужился до майора, в сорок пять лет, как и положено, вышел на пенсию и тут начались проблемы в семье. На гражданке он, разумеется, пребывал в кругу семьи и не собирался никуда уезжать. Оказалось, что его длительное присутствие очень раздражало супругу. Как она впоследствии ему призналась, она все время ждала подсознательно, что он скоро уедет, а он все не уезжал. А наоборот очень активно проявлял себя: громко сморкался, храпел исчитал величайшим преступлением спать после шести утра.Кроме того, Василий Иванович имел привычку развешивать на дверях свои влажные полотенца, а если в блюде не присутствовало мясо, не считал это полноценным обедом или ужином, нуи т.д.Жену начинала бить нервная дрожь, когда он прикасался к ней. Он стал на ночь устраиваться на кухне, на раскладушке. Супруги все чаще выясняли отношения, чего никогда раньше не было. Даже трудоустройство Василия Ивановича не спасло положения. Марина подала на развод, он съехал к приятелю.Директор школы, в которой работал Василий Иванович, посоветовал ему отдохнуть, подлечиться и обеспечил путевкой в этот санаторий.

– Нервы совсем расшатались, – жаловался он Галине Аркадьевне, – Просто не знаю, что делать! Они стали вместе проводить все свободное от процедур время.Василий Иванович говорил, она внимательно слушала. Однажды провожая Галину до её номера, он задержал её руку в своей. Она не отнимая руки, посмотрела на него с нежностью и сообщила, что её соседка уехала навестить дочь с маленькой внучкой.

Свадьбы никакой не было, Василий Иванович, окончив санаторно-профилактический курс, переехал к Галине Аркадьевне и через месяц они скромно расписались. Затем выяснилось, что Василий Иванович жить не может вдали от родных степей Ставрополья, своих любимых мальчиков, да и старенькая мама осталась одна в деревне.

– К тому же, Сашке поступать в этом году, ты же понимаешь, Галчонок, нужна будет моя поддержка, а младший совсем от рук отбился, того и гляди на второй год оставят, – Василий Иванович замолчал, и печальным голосом добавил, – А Маринке не до того, у неё есть кто-то…Галина Аркадьевна посмотрела мужу прямо в глаза, с нежностью, на которую только была способна и с огромным воодушевлением (как и все, что она делала) начала сложный процесс обмена, который увенчался положительным результатом только через два с половиной года.

Жили они мирно, спокойно, без особых страстей, но и без потрясений. Василий Иванович к Зине относился ровно, скорее, даже равнодушно. Она нормально восприняла тот факт, что этот мужчина будет жить теперь с ними, как и переезд в Ставрополь. Ей никогда не пришло бы в голову перечить матери. Вообще, она росла замкнутой и тихой девочкой и, хотя училась неважно, особых хлопот ни учителям, ни матери не доставляла. Такая усредненная девочка: среднего роста, средней невыразительной внешности, средних способностей. Её мать, Галину Аркадьевну, также, даже в юности было довольно сложно назвать красавицей, но в ней была стать, был характер, была лидирующая составляющая, была «изюминка», которая привлекла к ней такого записного красавца и Донжуана, как Евгений Никишичев. В Зинке ничего этого не было и в помине. Галину Аркадьевну это ужасно возмущало.

– Как ты будешь на свете жить, размазня!? – кричала она дочери. У тебя ни о чем своего мнения нет! Все кому не лень, тобой помыкают. Мышка серая! Зинка только сильнее втягивала голову в плечи и с тоской смотрела в окно. Василий Иванович, не переносящий шума, слабо заступался:

– Она научится, Галчонок, жизнь заставит.

Миновав двенадцатилетнюю годовщину брака, ГалинаАркадьевна готовилась к юбилею мужа. Ему должно было исполнится шестьдесят. Она закупала продукты, производила генеральную уборку. Планировалось много гостей.Соседка Надя, которая стала Галине Аркадьевне с самого начала её переезда в Ставрополь близкой подругой и кем-то вроде духовника,была ещё известна своим талантом доставать всеми правдами и неправдами остродефицитные вещи. Так, накануне юбилея Василия Ивановича,Надежде удалось раздобыть в какой-то страшной очереди чешский мужской костюм дивного темно-синего цвета с перламутровым отливом.Принимая активное участие в нешуточной потасовке за импортный текстиль, иимея весомый перевес в виде огромных двухпудовых грудей и хозяйственной торбы с мороженым хеком, сильно потрепанная, но довольная Надежда с победным криком, игнорируя несущиеся ей в могучую спину оскорбительные вопли и даже плевки менее удачливых охотников за дефицитом, покинула поле боя с заграничным трофеем. Изначально она планировала его для своего мужа, (готовились выдавать дочку замуж) но её Володька, слесарь автобазы, узнав, сколько костюм стоитошарашено присвистнул: «Полтораста целковых!!! Да тычё, мать, с дуба рухнула!? – и грозно добавил, – Продавай его на х..!»Галина Аркадьевнас удовольствием смотрела намужа, которыйстоял перед зеркалом в новом костюме, и почти не раздумывая, передала восхищенно цокающей языком Надьке деньги. На следующий день Василий Иванович пришел с работы весь в испарине, пожаловался супруге на одышку, тошноту и странную боль под лопаткой, которая отдавала и в руку, и даже в нижнюю челюсть. Он отказался от ужина и прилег в гостиной на диван. Галина Аркадьевна забеспокоилась и решила вызвать скорую. Вернувшись в комнату, она увидела, что Василий Иванович мертв. Она совершенно точно поняла, что это так, даже не приближаясь к нему. Он как-то мгновенно, неуловимо, но абсолютно однозначно превратился из облысевшего, полного, добродушного и живого человека в мертвое тело. Похоронили его в купленном у Надьки темно-синем костюме, который предназначался совсем для другого, более жизнерадостного мероприятия. Обширный инфаркт, уже второй, объяснили Галине Аркадьевне врачи. Сердце было настолько изношенным, что казалось, принадлежало человеку раза в два старше Василия Ивановича.

В 48 лет Галина Аркадьевна опять осталась вдовой. Зинаида уже год, как вышла замуж. Отношения с дочерью у Галины Аркадьевны были прохладные. В пятнадцать лет Зинка вдруг из тихой и покорной серой мышки превратилась в упрямую, целеустремленную и вполне себе миловидную девицу. Окончив кое-как восемь классов, наперекор матери, не пошла в девятый, а поступила в профессионально-техническое училище в соседнем городке, хотя таких ПТУ и в Ставрополе хватало. Жила в общежитии. К очередному удивлению Галины Аркадьевны училась там дочь хорошо и даже получала стипендию. Окончив училище по специальности «Повар, кондитер», получила распределение в столовую птицефабрики. Будучи свидетельницей на свадьбе у Надькиной дочки Ирины, познакомилась с Валеркой, свидетелем со стороны жениха. В армию Зинаида его провожала и верно ждала, находясь в статусе невесты. Через два года,когда из армии вернулся бравый сержант Валерий Шаповалов, молодые решили пожениться, но тут в пьяной драке убилиВалеркиного отца, запойного алкоголика, но от этого не легче. Несмотряна общесемейное нежелание даже хоронить дорогого папу, который всем им (матери, сестре, самому Валерке) изрядно потрепал нервы, пропивая все, что не успевали от него спрятать, и при каждом удобном случае колотя жену и детей, свадьбу решено было отложить. Через десять месяцев после смерти отца, когда Зинаида с Валерием опять с надеждой поглядывали в сторону городского ЗАГСа, от цирроза печени скоропостижно умерла абсолютная трезвенница, любимая мама Валеры. Всю жизнь, неустанно боровшаяся с пьянством мужа, Ульяна Дмитриевна, как говорили врачи, на нервной почве «съела» в этой безрезультатной и совершенно напрасной войне собственную печенку, заработав цирроз. Любимого сына перед смертью попросила о двух вещах: присматривать за Раисой, сестрой Валерия, у которой вполне определенно начинала просматриваться та же алкогольная проблема, которая в силу молодости и относительно крепкого здоровья имела пока форму некоторой удали, бесшабашности и нескучного времяпрепровождения. И второе, о чем попросила сына Ульяна Дмитриевна: чтобы на её поминках и духа спиртного не было. «Этой гадости, которая убила сначала все хорошее, что было в вашем отце, затем его самого, а теперь убивает меня», – повторяла мама Валерке. Так и сделали. Только насчет Райки, Валерию казалось, что мать ошибается. Ну не похожа аппетитная, как ванильная булочка, добрая хохотушка сестра с ямочками на щечках на их отца: тощего, злобного выродка, просыпавшегося и засыпавшего с одной-единственной мыслью: «Надо выпить!»

Свадьбу опять отложили. Галина Аркадьевна, в последние годы увлекающаясяэзотерикой твердила Зинке, что это неспроста, что это знак, предупреждение, которое нельзя игнорировать. Зинаида сравнила мать с темной шаманкой из Северной Африки, а её эзотерические изыскания назвала мракобесием. В тот день они сильно поссорились. Мать и дочь встретились только на свадьбе Зины и Валерия, почти через год. Да и то, пошла туда Галина Аркадьевна, по настоянию Василия Ивановича. Она так и не смогла принять зятя. Выбор дочери казался ей каким-то недоразумением, ошибкой, которую ещё не поздно исправить. Даже его абсолютная и постоянная трезвость казалась ей какой-то подозрительной и фальшивой показухой. На свадьбе она сидела, как на троне: надменная, холодная, замкнутая.

Но с приближением первой годовщины со дня смерти Василия Ивановича, оставшаяся одна в квартире Галина Аркадьевна окончательно загрустила. Больнее всего одиночество, как это обычно и бывает, заявляло о себе в выходные и праздники. Оно вваливалось бесцеремонно, прокручивая в голове Галины Аркадьевны один и тот же навязчивый и тоскливый мотив: ты никому не нужна, ты осталась совершенно одна, одна…Галина Аркадьевна родом была из глухого украинского села, где была только начальная школа.Семилетку окончила уже в городе, живя у тетки, многодетной, горластой, прокуренной большевички и её мужа-инвалида, потерявшего на войне обе ноги. Глядя на жизнь этих людей, в огромной, кричащей, дымящей, пьющей, дерущейся коммунальной квартире, где семья её тетки, состоящая из шести человек, ютилась в двух смежных комнатках, а по закопченной общей кухне сновали тысячной ордой рыжие тараканы, юная Галина поклялась, что никогда не будет жить так, как они. Сделает, что угодно, но у неё будет светлая, чистая квартира с занавесочками в цветочек и геранью на окнах, с белыми простынями и воскресными пирогами. Окончив семилетку, по совету тетки пошла на химзавод, так как там предоставляли жилье. Выйдя замуж за Василия Ивановича,нигде не работала, он не хотел, да в этом и не было необходимости, у мужа зарплата и пенсия, она получала за Евгения – денег хватало. После смерти второго супруга, видя её потерянность под влиянием утраты и желая помочь вдове хорошего человека и отличного работника, директор школы, в которой много лет проработал Василий Иванович, предложил ей должность школьного лаборанта.

– Работа не сложная, колбы, пробирки помыть, для занятий реактивы подготовить, цветы полить, – говорил он Галине Аркадьевне, – Но главное, вы в коллективе, вы не одна, а дети – такой народ чудесный, вот увидите! И Галина Аркадьевна устроилась в школу, и хоть в коллективе приняли её довольно настороженно и прохладно, работа ей определенно нравилась. Скучную и захламленную лаборантскую кабинета химии, она вскоре превратила в уютный и зеленый островок, с множеством растений, с зоной отдыха и новыми занавесками на окнах. Здесь также, как и у неё дома царил порядок и чистота.

Выйдя однажды с работы прохладным ноябрьским деньком, Галина Аркадьевна остро почувствовала, что не хочет идти домой, и приняла молниеносное решение навестить дочь. Зинаида и Валерий жили в получасе езды от Ставрополя, в Валеркином старомдоме, доставшемся им с сестрой от родителей.Тут же, в маленькой пристройке жила двадцатилетняя Раиса. Галина Аркадьевна приехала к вечеру,но, ни Валерия, ни Зинаиды дома не было. На стук, нетвердой походкой вышла Райка, у которой были гости, но она не смогла толком объяснить, где Зинаида и/или Валера. Взглянув на часы, Галина Аркадьевна подумала, что дочь может быть ещё на работе. Оставаться в доме с Райкой и её веселыми друзьями не было никакого желания. Она села в автобус и проехала три остановки до фабрики, чтобы встретить дочку на проходной. Простояв там больше часа и не дождавшись Зинаиды, Галина Аркадьевна смотрела на стеклянные двери, из которыхуже редко кто-то выходил и размышляла, что ей теперь делать. Уже темнело, надо было ехать опять к дому, где жила дочь с неприятным зятем или отправляться на автостанцию, чтобы успеть вернуться в Ставрополь. А если дочери все ещё нет дома? Где её искать и где ночевать ей в таком случае, ведь на автобус до своего города она тогда не успеет? Задумавшись, Галина Аркадьевна не сразу заметила крупного, средних лет мужчину, в отличной замшевой куртке, который направлялся прямо к ней.