Рассказы барин в бане

А.Н.ТОЛСТОЙ

БАНЯ

Фроська тихо вошла в баню и в нерешительности остановилась.

Барин лежал на лавке на животе, и две девки — Наташка и Малашка тоже голые, стояли с боков, по очереди ожесточенно хлестали вениками по раскаленной багрово-розовой спине, блестевшей от пота. Барин блаженно жмурился, одобрительно крякал при особенно сильном ударе. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, сел, опустив широко раздвинутые ноги на пол.

— «Квасу!» — Хрипло крикнул он.

Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш квасу. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у дверей Фроську и поманил ее пальцем.

Медленно переступая босыми ногами по мокрому полу, стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей стало стыдно смотреть на голого барина, стыдно стоять голой перед ним. Она стыдилась того, что ее без тени смущения разглядывают, стоя рядом две девки, которые не смущаются своей наготы.

«Новенькая!» — Воскликнул барин. «Хорошая, ничего не скажешь!». «Как зовут?» — Скороговоркой бросил он, ощупывая ее живот, ноги, зад.

«Фроськой», — тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданности и боли: барин крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двинул рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую нежной и гладкой кожей. Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь.

Барин громко засмеялся и погрозил ей пальцем. Вторя ему, залились угодливым смехом Малашка и Наташка.

«Ну, ничего, привыкнешь, — хихикая сказала Наташка, — и не то еще будет», — и метнула озорными глазами на барина.

А он, довольно ухмыляясь, запустил себе между ног руку, почесывая все свои мужские пренадлежности, имеющие довольно внушительный вид.

«Ваша, девки, задача, — обратился он к Малашке и Наташке, — научить ее, — кивнул он на Фроську, — всей нашей премудрости». Он плотоядно улыбнулся, помахивая головкой набрякшего члена.

«А пока, — продолжил он, — пусть смотрит да ума набирается. А, ну, Малашка, стойку!» — Вдруг громко крикнул барин и с хрустом потянулся своим грузным телом. Малашка вышла на свободную от лавок середину помещения и согнувшись, уперлась руками в пол.

Он подошел к ней сзади, громко похлопывая по мокрому ее заду, отливавшему белизной упругой мокрой кожи и, заржав по жеребиному, начал совать свой, торчащий как кол, член под крутые ягодицы Малашки, быстро толкая его головку в скользкую мякоть женского полового органа. От охватившего вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким и прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Наконец, упругая головка его члена раздвинула влажный, но тугой зев ее влагалища, и живот барина плотно прижался к округлому заду девки. Он снова заржал, но уже победно и, ожесточенно двигая низом туловища, стал с наслаждением предаваться половому акту. Малашку, видно тоже здорово разобрало. Она сладострастно начала стонать при каждом погружении в ее лоно мужского члена и, помогая при этом барину, двигала своим толстым задом навстречу движениям его тела.

Наташка смотрела на эту картину, целиком захваченная происходящим. Большие глаза ее еще больше расширились, рот раскрылся, а трепетное тело непроизвольно подергивалось в такт движениям барина и Малашки. Она как бы воспринимала барина вместо подружки.

А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее, хотя ее очень смутило бестыдство голых тел барина и девки. Она знала, что это такое, но так близко и откровенно видела половое сношение мужчины и женщины впервые.

Когда барин прилип к заду Малашки, Фроська от смущения отвернулась, но любопытство пересилило, и она, искоса кинув взгляд и увидев, что на нее никто не смотрит, осмелев, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав на себе полноту мужской ласки, она воспринимала все сначала спокойно, но затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему ее телу, сердце забилось, как после бега, дыхание стало прерывистым. Для всех перестало существовать время и окружающее, все, кроме совершающегося полового акта, захватившего внимание и чувства.

Вдруг барин судорожно дернулся, глаза его закатились и он со стоном выпустил из груди воздух. «Все» — вздохнул он тяжело и раслабленной походкой подошел к лавке, затем тяжело опустился на нее.

Малашка выпрямилась, блаженно потянулась и села на другую лавку. «Наташка, водки!»- Приказал барин. Та, юркнув в предбанник, вынесла на подносе бутылку водки и миску с огурцами. Барин налил себе стакан, залпом выпил и захрустел огурцом. Затем он налил его снова и поманил пальцем Малашку. Та подошла и тоже привычно залпом осушила его. За ней ту же порцию приняла Наташка.

———————————————

Толстой А Н

Баня

А.Н.ТОЛСТОЙ

БАНЯ

Фроська тихо вошла в баню и в нерешительности остановилась.

Барин лежал на лавке на животе, и две девки — Наташка и Малашка тоже голые, стояли с боков, по очереди ожесточенно хлестали вениками по раскаленной багрово-розовой спине, блестевшей от пота. Барин блаженно жмурился, одобрительно крякал при особенно сильном ударе. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, сел, опустив широко раздвинутые ноги на пол.

— «Квасу!» — Хрипло крикнул он.

Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш квасу. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у дверей Фроську и поманил ее пальцем.

Медленно переступая босыми ногами по мокрому полу, стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей стало стыдно смотреть на голого барина, стыдно стоять голой перед ним. Она стыдилась того, что ее без тени смущения разглядывают, стоя рядом две девки, которые не смущаются своей наготы.

«Новенькая!» — Воскликнул барин. «Хорошая, ничего не скажешь!». «Как зовут?» — Скороговоркой бросил он, ощупывая ее живот, ноги, зад.

«Фроськой», — тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданности и боли: барин крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двинул рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую нежной и гладкой кожей. Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь.

Барин громко засмеялся и погрозил ей пальцем. Вторя ему, залились угодливым смехом Малашка и Наташка.

«Ну, ничего, привыкнешь, — хихикая сказала Наташка, — и не то еще будет», — и метнула озорными глазами на барина.

А он, довольно ухмыляясь, запустил себе между ног руку, почесывая все свои мужские пренадлежности, имеющие довольно внушительный вид.

«Ваша, девки, задача, — обратился он к Малашке и Наташке, — научить ее, — кивнул он на Фроську, — всей нашей премудрости». Он плотоядно улыбнулся, помахивая головкой набрякшего члена.

«А пока, — продолжил он, — пусть смотрит да ума набирается. А, ну, Малашка, стойку!» — Вдруг громко крикнул барин и с хрустом потянулся своим грузным телом. Малашка вышла на свободную от лавок середину помещения и согнувшись, уперлась руками в пол.

Он подошел к ней сзади, громко похлопывая по мокрому ее заду, отливавшему белизной упругой мокрой кожи и, заржав по жеребиному, начал совать свой, торчащий как кол, член под крутые ягодицы Малашки, быстро толкая его головку в скользкую мякоть женского полового органа. От охватившего вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким и прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Наконец, упругая головка его члена раздвинула влажный, но тугой зев ее влагалища, и живот барина плотно прижался к округлому заду девки. Он снова заржал, но уже победно и, ожесточенно двигая низом туловища, стал с наслаждением предаваться половому акту. Малашку, видно тоже здорово разобрало. Она сладострастно начала стонать при каждом погружении в ее лоно мужского члена и, помогая при этом барину, двигала своим толстым задом навстречу движениям его тела.

Наташка смотрела на эту картину, целиком захваченная происходящим. Большие глаза ее еще больше расширились, рот раскрылся, а трепетное тело непроизвольно подергивалось в такт движениям барина и Малашки. Она как бы воспринимала барина вместо подружки.

А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее, хотя ее очень смутило бестыдство голых тел барина и девки. Она знала, что это такое, но так близко и откровенно видела половое сношение мужчины и женщины впервые.

1234

Фроська и Малашка снова во все глаза наблюдали картину самого откровенного сношения между мужчиной и женщиной, обычно скрываемого от постороннего взгляда, а тут с такой откровенностью происходившего перед ними. Фроське тоже захотелось потрогать член барина и ощущить его в своем лоне.

А Малашка подошла к ним сбоку и, став на колени около их ног, стала в упор рассматривать, как мужской член ныряет во влагалище. Высоко поднятые и широко расставленные в коленях ноги Наташки, положенные барину на поясницу, давали возможность полностью видеть процесс совокупления, и Малашка пользовалась этим в свое удовольствие.

Охваченная непреодолимым желанием, к ней присоединилась и Фроська. Дрожа от возбуждения, она наблюдала, как смоченный скользкой жидкостью мужской член легко и свободно двигался взад и вперед в кольцах больших половых губ Наташки, которые как ртом словно бы всасывали его в себя и тут же выбрасывали обратно, а малые губы, раздвоенные венчиком, охватив верхнюю часть члена, оттягивались при его погружении и выпячивались вслед его обратному движению.

Мягкая кожица, обтягивающая член, при погружении во влагалище, складывалась гармошкой, мошонка, в которой обрисовывались крупные яйца, раскачивалась от движения мужского тела, мягко ударялась об ягодицы девки.

Фроська, завороженная невиданным зрелищем, не смогла преодолеть желания пощупать член барина. В момент, когда животы совокупляющихся раздвинулись, она взялась пальцами за член мужчины, ощутив его влажность, твердость и упругость. Вместе с тем ее поразила подвижность и мягкость покрова, под которым двигалась тугая мякоть.

В тот момент, когда животы плотно прижались друг к другу, пальцы Фроськи оказались втиснутыми в мокрую и горячую мякоть женского полового органа. Барин сердито зарычал и оттолкнул чрезвычайно любопытную девку, рукой непрошенно вторгшуюся в их действия в тот момент, когда его стало разбирать перед испусканием семени. Движения их стали быстрее, толчки сильнее, по телам обоих прошли судороги и они кончили одновременно.

Барин с трудом оторвался от разгоряченного тела Наташки и, продолжая тяжело дышать, сел на лавку. Наташка села рядом с барином, приникнув к его плечу разгоряченной головой. Малашка успела отскочить в сторону, а Фроська оказалась стоящей на коленях между ног барина. Она со страхом ждала наказания за свою дерзость, а тот не торопился с решением.

Раслабленный двумя только что совершенными актами полового сношения с горячими девками, он испытывал истому и был настроен благодушно.

«Ну-ка, сюда, – велел он, – теплой воды да мыла». Наташка подбежала с ушатом, теплой водой и куском душистого мыла.

«Помой, красавица, моего страдальца. Видишь он совсем взмок, трудясь.» – Тяжело осклабясь в улыбке сказал он Фроське и свободной рукой взявшись за член, шутя ткнул его головкой по носу растерявшейся девки. Все рассмеялись, а Фроська испуганно заморгала глазами. Барин сунул ей мыло вруки, а Малашка из ушата полила на мужской член. Фроська стала осторожно его мыть.

«Смелей, смелей», – подбадривал ее барин, широко раздвинув ноги. Фроська отложила мыло и двумя руками стала смывать мыльную пену под струей воды, поливаемой Милашкой. Член барина скользил и бился как живой, а головка его члена величиной с детский кулак розоватой кожицей ткнулась прямо в губы девки. Фроська отшатнулась, но барин снова притянул к себе голову Фроськи.

Затем он приказал ей: «поцелуй, да покрепче» – и прижал ее губы к упругой головке своего члена. Фроська чмокнулась губами, а барин повторил это движение несколько раз.

«А теперь соси!» – Подал он команду, снова придвинув лицо Фроськи к своему животу.

«Как соси?» – Растерянно и непонимающе залепетала она и с испугом посмотрела в лицо барина.

«Наташка, голову!» – Ткнул плечом барин девку, и та, наклонившись и оттолкнув Фроську, сунула в свой широко открытый рот головку члена барина и, сомкнув по окружности губы, сделала несколько сосательных движений челюстью и языком.

Фроська в нерешительности взялась рукой за член и тоже открытым ртом поглотила его головку и шейку, и стала сосать. Головка была мягкой и упругой, а ниже ее ощущалась языком и губами отвердевшее как кость тело, и чувствовалось, что оно живое и трепетное.

Странное дело, Фроська опять почувствовала возбуждение и быстрее задвигала языком по мужскому члену.

«Довольно» – сказал барин, не желая доводить дело до извержения семени. Он отстранил девку.

«Сейчас сделаем смотрины девке Фроське! – Сказал он и поднялся с лавки – Наташка! Показывай товар!».

Наташка взяла Фроську и поставила перед барином. Он стал лапать ее за груди, живот, бедра. А Наташка говорила: «вот сиськи, вот живот, а под ними писец живет!» – Показывая пальцем на называемые части тела.

Барин провел рукой по животу девки и запустил ей пальцы между ног.

«Да писец здесь ничего, поглядеть бы на него», – певуче подхватил он, продолжая перебирать пальцами женский половой орган.

Фроське, только что испытавшей половое возбуждение, прикосновение барина было приятным и щекотливым. Она невольно отдалась его ласкам и раздвинула ноги. Но барин отошел, показывая жестом на лавку. Наташка подвела Фроську к лавке, принудила ее лечь, говоря: «показать себя мы рады, нет у нас для Вас преграды».

Наташка и Малашка стали с одной и с другой стороны и, взяввшись одна за левую, другая за правую ноги, запели: «вот заветный зверь писец, кто поймает, молодец!» – Они разом подняли ее ее ноги и раздвинули их в стороны. Перед взором появилось открытое место, всегда скрываемое от чужих глаз, да еще мужских. Охнув, Фроська одной рукой прикрыла свой срам, а другой – глаза и задергала ногами, стараясь их вырвать, но девки держали крепко и ей пришлось оставить свои попытки. Видимо, все это было предусмотрено ритуалом, так как барин, отведя от низа живота сопротивляющуюся руку девушки, затянул: «ты не прячь свою красу, я ей друга принесу!». Наташка и Малашка потащили туловище Фроськи вдоль лавки, придвинув ее зад к краю у которого стоял барин. Тот опустился на колени и его член оказался на одном уровне с половым органом девушки.

«Эй, дружочек, молодец, сунь красавице конец», – запели девки, а барин неспеша раздвинул половые губы Фроськиного органа и стал водить головкой члена по всем его частям от низа до верха и обратно. А Фроське уже не было стыдно своей наготы, а возникло желание ощутить мужской член в своей утробе. Она задвигала низом своего живота и зада, ловя головку члена влагалищем, ставшим от охватившего Фроську нетерпения влажным.

Наконец сам барин не выдержал этой сладострастной пытки и утопил головку своего члена в устье влагалища, а затем с силой вогнал его в туго раздавшуюся девственную глубину. Острая мгновенная боль вдруг пронзила девушку, заставив ее невольно вскрикнуть, а затем необъяснимое блаженство разлилось по телу и она потеряла чувство восприятия времени.

Умильный не обманул — лес вдоль реки стоял крепкий, сосновый, пахнущий сухим мхом и покрякивающий на ветру стройными вековыми стволами. От границы поля до воды было около километра, так что особо опасаться за бор не стоило: деревня в семь дворов не способна разорить такие заросли ни на дрова, ни на хозяйственные постройки, даже если очень постарается. Лумпун оказался вполне приличной речушкой: метров пять шириной, с прозрачной водой и песчаным дном, над которым шастала рыбья мелочь. Андрею сразу захотелось на рыбалку — но он даже не представлял, имелись ли в шестнадцатом веке такие простые вещи, как леска или рыболовный крючок. Хотя — крючок всегда у кузнеца заказать можно, а вместо лески тонкую бечеву использовать. Грузило добыть можно точно — раз пищали есть, должен быть и свинец.

Старательно отворачиваясь от моховиков и маслят — что он тут с ними делать станет? — Матях прошел пару километров вдоль берега, потом повернул назад к деревне, остановился на краю желтого поля ржи.

— Мое поместье! — торжественно произнес он и прислушался к происходящему в душе.

Ничего. Как чувствовал себя двадцатилетним сержантом-срочником, так и чувствует. Хотелось домой. Обнять маму, подпоить и потискать Верку из квартиры напротив, погонять «Формулу-1» на компьютере, завалиться в ночной клуб. Дать в лоб какому-нибудь лоху, вообразившему себя крутым Рэмбо. В душе постоянно сохранялось такое чувство, что до приказа осталось всего полгода. Вот-вот служба закончится — и тук-тук, замелькают елочки за окнами скорого поезда.

Андрей тряхнул головой, двинулся вдоль поля до ближайшей межи и повернул к Порезу. Он и так часов пять погулял. Конец лета на дворе. Скоро стемнеет.

Правда, время сержант рассчитал все-таки плохо, и когда дошел до дома, то действительно начало смеркаться.

— Батюшка! — разглядела его с крыльца Лукерья. — Мы уже затревожились. Варька баню стопила, как велено, свечи жжет. Как тебя по отчеству величать, боярин?

В первый миг Андрей удивился, что женщина чуть не в полтора раза старше его собирается обращаться по имени-отчеству, собрался было отмахнутся — но вовремя спохватился. Все-таки не просто сосед он здесь, а боярин. Хозяин. И Лукерья, кстати, его рабыня, как это ни странно звучит. Боярин Умильный подарил.

Как раз по имени боярина он отчество и выбрал:

— Андрей Ильич! — В случае чего всегда можно сказать, что не вспомнил отца своего и в честь спасителя назвался.

— Так ступал бы париться, Андрей Ильич. Справы на тебе никакой, а вода остывает.

— Где?

— Так за домом, батюшка. Промеж яблонь. Не дай Бог, пожар, так на дом бы не перекинулось…

Оказалось, что баню с дороги не видать из-за дома, заслонявшего ее вместе со всем садом своей громадиной. Подсвеченная изнутри дверь выделялась четким прямоугольником, и сержант в очередной раз удивился, какими ослепительными кажутся в темноте свечи. В предбаннике он скинул поясной набор, разделся, прихватил свечу и прошлепал босыми ногами в парилку. Тут было не то чтобы жарко, но продолговатая печь со вмазанным посередине котлом давала достаточно тепла, чтобы всласть расслабиться и пропотеть. Но стоило ему вытянуться на полке, как громко хлопнула входная дверь. Матях приподнялся на локтях, кляня себя за то, что не взял оружия, и окидывая взглядом помещение. Два деревянных ковша, три бадьи, кадушка, корыто. Бадьей кое-как можно отмахаться, коли противник один и без копья или меча…

Но внутрь быстро просочились две обнаженные фигуры, причем обе были Андрею уже достаточно знакомы.

— Э-э… вы чего? — хрипло поинтересовался он, прикрывая руками срам. Между тем «срам», не видевший женского тела уже неведомо сколько месяцев, прятаться ни в какую не желал, напрягался изо всех сил, норовя выглянуть хоть краешком плоти.

— Это мы, — бодро сообщила Варя, словно это хоть что-то объясняло, и плеснула на печь возле трубы. Послышалось грозное шипение, помещение заволокло клубами кисло пахнущего пивом пара, и теперь в бане стало действительно жарко.

— Сейчас пропарим… — Лукерья зашелестела веником, придвинулась ближе, решительно уложила не знающего, как поступить, сержанта на полку, прошлась горячили листьями по самой коже. — Варя, ты посмотри, межа-то как вкопана. Мы тут осторожненько…

Андрей почувствовал, как ветки веника щекочут мошонку, касаются его мужского достоинства, уже готового взорваться от долгого воздержания и столь нечеловеческих издевательств.

— Андрей Ильич. — Варя приблизилась вплотную, скользнула по плечу розовыми сосками крупных, но хорошо удерживающих форму девичьих грудей, потянула его с полки. — Ты и меня веничком парни…

Она развернулась к Матяху спиной, наклонилась, едва не отпихнув еще прохладной розовой попкой, и сержант более выдержать не смог. Отдавшись извечным инстинктам, одним сильным ударом он ломанулся к зовущей плоти, и если бы промахнулся — то, наверное, все равно пронзил бы крестьянку насквозь. Варя взвыла, заскребла ногтями сырую стену — но молить о пощаде было поздно. Андрей не смог бы сейчас остановиться даже под страхом смерти, он бился вперед раз за разом, чувствуя, как все внизу живота словно каменеет, твердеет, становится бесчувственным — пока вдруг не взорвалось жарким блаженством, отнимающим все силы до последней капли.

Матях отступил, осел на полок, не имея больше возможности ни смущаться, ни наслаждаться, ни радоваться — и им тут же завладела Лукерья:

— Счас пару добавим… От хорошо… И веничком, веничком…

Истома сменялась теплом, тепло — удовольствием. А его тем временем пару раз слегка простегали березовыми ветками, окатили, перевернули, снова высекли и окатили. На этот раз он смог перевернуться сам.

— Межи совсем не видно… — тихо спела пышнотелая женщина и что-то быстро прошептала девушке на ухо. Та хихикнула, придвинулась ближе, горячей водой полила Андрею на голову, навалилась на грудь, заодно прижав к доскам правую руку:

— Ай, боярин, бороды еще совсем нет. Но мы волосы помоем, волосы почистим, волосы причешем…

Под ее прибаутками Матях почувствовал, как к его мужскому достоинству опять кто-то проявляет живой и вполне осязаемый интерес. И последнее быстро откликается взаимностью. Но грубо отталкивать занимающуюся волосами девушку он не мог. Тем более что никаких неприятных чувств пока не испытывал. Скорее наоборот. Андрей вообще быстро перестал понимать — его ласкают или насилуют?

Впрочем, один из главных органов тела, как нередко бывает, имел на этот счет собственное мнение, и вскоре волна наслаждения опять прокатилась снизу вверх, сметая глупые мысли. Варя плеснула на печь еще пива, они с хозяйкой начали поочередно охаживать вениками друг друга, обливаться. А когда спустя некоторое время снова вспомнили про помещика, Матях почти полностью пришел в себя.

— Ты смотри, как растет… — кивнула девушке Лукерья, с нахальной непосредственностью поглаживая мужское достоинство молодого человека.

— А чего ему вянуть… — Не дожидаясь, пока с ним сотворят чего-нибудь еще, Андрей спрыгнул с полки, обнял Варвару, посадил ее на свое место, не спеша огладил одну грудь, вторую, скользнул ладонью вниз, промеж ног. Стряпуха жалобно пискнула, но противиться не посмела. Сержант развел ей колени, так же неспешно вошел и начал короткими сильными ударами пробиваться к неизвестной, но желанной цели, одновременно гладя волосы, касаясь кончиками пальцев сосков, плеч, губ. Теперь настала очередь девушки стонать от бессилия и наслаждения, и ощущение бесконечной власти над ней позволило опять взорваться безмерной сладостью и утонуть в блаженной неге.

Немного придя в себя в третий раз, Матях торопливо ополоснулся и вышел из парилки прочь. Он понял, что такого «мытья» долго не выдержит. Здоровья не хватит. С трудом различая в темноте дорогу, он дошел до крыльца, поднялся, нырнул в сени, на ощупь повернул налево, нашел топчан и вытянулся на нем.

Свеча в дверях появилась, когда он почти задремал.

— Щучьи головы принести, Андрей Ильич? — узнал он Варин голос.

— Неси, — поднялся Матях, тряхнул головой, отгоняя сон. — И топчан мне постелить вели.

— Сделаю, Андрей Ильич, — послушно кивнула девушка, и в голове сержанта внезапно появилась веселая, задорная мысль: «А хорошо быть помещиком…»

* * *

Проснулся Матях еще до рассвета, измученный плотными, словно каменными, комьями слежавшегося сена, упирающимися в ребра. Вечером, укладываясь спать распаренным и размякшим, да еще после четырех рюмок, принятых под рыбье заливное, он никаких неудобств не заметил. Однако к утру кинутый поверх топчана старый тюфяк стал казаться чем-то вроде кровати Рахметова.

Андрей поднялся, пошарил по столу, надеясь найти крынку с квасом, вытребованную вчера у Лукерьи, но хозяйка успела навести порядок.

— Ночью, что ли, приходила? — удивился сержант. Сразу вспомнилась вчерашняя баня, и он передернул плечами: — Хорошо хоть, с «межой» своей больше не приставала.

Правда, настроение от воспоминания ничуть не ухудшилось. Скорее — наоборот.

Хорошо быть помещиком…

Найдя штаны и рубаху, он оделся, застегнул тяжелый пояс, вышел на крыльцо. Поежился от освежающей прохлады. Окружающий мир, все еще погруженный в мягкий серый полумрак, напоминал огромное сонное море. Светлый туман, из которого, подобно островам, выглядывали далекие рощи, отдельные возвышенности, крыши домов и пышные березовые кроны, медлительно смещался куда-то на восток, перекатываясь пологими комковатыми волнами.

«Покурить бы сейчас…» — неожиданно подумалось Матяху, и он, уже вслух, посетовал:

— А ведь Колумб уже лет пятьдесят, как Америку открыл. Лет сто всего потерпеть, и вся Европа никотином травиться начнет. А через двести — картошку станет сажать где ни попади. Триста лет тому вперед паровой двигатель будет изобретен. Потом — двигатель внутреннего сгорания. Может, мне бензиновый двигатель изобрести?

В принципе, схема обычного двигателя проста и известна любому школьнику: поршни крутятся в цилиндрах, искра поджигает. Электросхема элементарна: прерыватель, катушка зажигания, свеча. Вот только если медную проволоку еще можно, наверное, как-то сделать и катушку намотать, то как изготовить свечу? Фарфоровый изолятор, внутри которого электрод впаян… Это в домашней печи не слепишь. Дизель проще — там электрической схемы нет. Но зато стоит насос высокого давления, с очень высокой точностью обработки сопрягаемых деталей. Да еще топливо. Где его взять? Нужно привозить, подвергать крекингу, разделять. Короче, в лавке не купишь, автозаправок на каждом углу нет. Через двести лет будет проще — сперва появится сеть по продаже керосина, целые озера отходов — того самого бензина и солярки. А уже потом, на все готовое, придут машины. Так что если подумать о топливе, то проще паровоз сделать, он на дровах ездить может. Правда, на этакой штуковине по здешним проселкам и тропам не покатаешься. К паровозу понадобятся рельсы. Причем много. Тысячи тонн хорошей стали. На кузнях столько не выкуешь. Значит, прежде чем изобретать паровоз, нужно построить мощный прокатный стан. Можно, конечно, поставить паровой двигатель на корабль и возить товары по той же Волге куда-нибудь в Персию и обратно. Правда, отсюда к Каспийскому морю несложно и без всяких машин вниз по течению скатиться, а обратно… А обратно подняться не получится, потому как в низовьях Волги с лесами, а значит, и дровами — напряженка.

* * *

Андрей в сердцах сплюнул в траву и пошел обратно в избу, сунулся на кухню, надеясь раздобыть-таки квасу и промочить пересохшее горло.

— Ой! — испуганно вскрикнула стоящая у печи в одной рубашке — правда, почти до пят — простоволосая Лукерья и торопливо запахнулась в платок. — Чего не спите, батюшка Андрей Ильич?

— Поспишь тут, на комках этаких, — поморщился Матях. — Не видела, что стелила?

— Прости, батюшка, но нет другого. Сам посмотри, на чем почиваем, — кивнула женщина в сторону второй двери, уходящей из кухни. — Ждан вернется, свежего сена набьет, душистого.

— А помягче ничего нет? Ну, перина там или вроде подушки. Подушка-то мягкая, не сваливается.

— Помилуй, Андрей Ильич. — Поняв, что помещик застрял рядом с ней надолго, Лукерья накинула платок на голову, завязала, поправила разрез на рубашке, чтобы не раскрывался на груди, и наклонилась вперед, чем-то чиркая в дровах. — Нет у нас перьевика. Дому-то, почитай, двух лет не набралось. А кур всего полста будет. Сколько с одной возьмешь? На четыре подушки нащипала, а больше нет. Пока еще на перьевик али одеяло накопится…

Она замолкла на полуфразе и принялась что-то старательно раздувать. Поднесла к занявшемуся крохотному огоньку тонкую полоску березовой коры, дала ей разгореться, кинула в топку.

— Квасу дай, — попросил сержант.

— Здесь он, батюшка Андрей Ильич. — Лукерья на полминуты вышла во двор, тут же вернулась с крынкой. — Варвара ввечеру пироги с репой оставила, кушайте.

— Угу, — кивнул Матях, жадно прильнув к крынке. Потом взялся за пирог, пахнущий медом, но вкус имеющий не просто сладкий, а с некой горчинкой — странный, но приятный. — А скажи, Лукерья, что ты вчера за разговоры такие вела, все «межа» да «межа»?

— Дык, батюшка, — широко улыбнулась хозяйка, отправляя ухватом в топку один за другим четыре крупных чугуна. — Мы в нее по зиме часто играем, в межу-то. Соберемся с бабами, парня какого холостого заманим, на лавку привяжем, лицо платком закроем, да хер-то наружу и выпустим. Это межа, стало быть, лежит. Ну, и трогаем по очереди, кто как исхитрится. У кого «межевой столб», стало быть, поднимется, тот и выиграл. «Межу вкопал».[103]

Андрей представил себя на месте этого парня и почувствовал, как у него самого стала активно «устанавливаться межа».

— Ладно, — решил он не уточнять подробнее правила игры. — Пойду прогуляюсь.

На улице выглянувшее из-за горизонта солнце активно разгоняло остатки тумана, по дворам старательно голосили петухи. Из труб поднимались сизые и черные дымы. Похоже, не одна только Лукерья топила печь с утра пораньше. Сержант миновал сырую ложбинку, над которой стоял колодец с высоким «журавлем», стал подниматься на взгорок, приглядываясь к домам.

Жилища местных смердов более всего напоминали маленькие усадьбы, выстроенные по одному проекту. Собственно дом, примерно пять на шесть метров, крытый соломой и с парой окон, затянутых промасленной тканью или тонкой, тщательно выскобленной кожей. Шагах в десяти от него, под прямым углом к жилью, возвышался амбар — в ширину тоже метров пять, но в длину — не меньше пятнадцати. Дом и амбар соединялись воротами и калиткой — места только на них и хватало. Параллельно дому, шагах в десяти от амбара, находился сарай — то ли коровник, то ли свинарник. Между ним и домом стоял еще сарай, а потому внутреннее пространство двора надежно закрывалось от посторонних глаз. Дальше, огораживая сад и грядки, от двора к двору тянулся плетень. В огороде у каждого хозяина стояло еще по две-три постройки. Видимо, огнеопасные — бани, овины.

Скрипнула калитка одного из домов, показался Трифон, поклонился, скинув шапку:

— Не меня ищете, боярин?

— Может, и тебя, — пожал плечами сержант, подошел ближе, привалился плечом к столбу плетня — тот податливо откачнулся. — Скажи, староста, как бы мне перьевик получить? Ночевать, боюсь, придется здесь часто. Хочется все-таки на мягком спать, а не ломать ребра на комьях.

— Такого у нас в уговоре не было, — мотнул головой смерд. — Наша деревня ни тюфяков, ни подушек, ни перин поставлять не должна.

— Я же не говорю, что должна, — пожал плечами Матях. — Я говорю, что ночевать не на чем.

— Купить в Богородицком можно али в Хлынове, — кивнул староста. — Капустой торговать поедем, справиться можно, сколько просят за них сейчас. На оброчные деньги сразу купить можно, коли велите. А как со стряпухой быть? Мы подряжались девку на приезды редкие давать, а не постоянно кормить. Коли жить здесь станешь, боярин, толковать про это надобно. Не по уговору получается.

— Понял, — вздохнул Матях. — Потом потолкуем, ступай. Нет, постой. А Гриша ваш, баламут, где обитает?

— Дальше, — махнул рукой Трифон в сторону новостройки. — У россоха на Комарове.

Дом Тетерина заметно отличался от всех прочих. В первую очередь — жердяные стены сарая оказались тщательно проконопачены и замазаны глиной. Плетень понимался на высоту человеческого роста, и заглянуть через него на огород было трудновато. Ворота не просто сколочены из тонких жердей, а сбиты из плотно подогнанных досок и расписаны оранжево-синими сказочными птицами с орлиным телом и женским лицом. Похожие птицы, но только резные, украшали и столбы калитки. Андрей постучал, толкнул незапертую створку.

— Господи святы, батюшка боярин пожаловал. — При виде помещика смерд все-таки поднялся, скинул шапку и поклонился. Потом сел и снова взялся за корытце, что держал на коленях, наматывая на него тонкую суровую нить. Двое мальчишек лет по пяти торопливо шмыгнули в амбар и теперь опасливо выглядывали сверху, из щели под стрехой.

— Что делаешь?

— Поилку для кур, — поднял глаза на гостя Григорий. — Они ведь, дуры, вечно в воду с лапами лезут. Утром нальешь, к полудню два раза менять приходится. А я нитку-то натяну, им и не влезть. Только голову опустить можно. Утром налил, и до вечера можно не смотреть.

— Хитро… — Матях пересек двор, выглянул в огород. Неподалеку от дома, в копанке метров пяти диаметром, плавали гуси, довольно окатываясь водой. — Не загаживают?

— А за пару дней я ее вычерпываю всю, огород теплой водой полить, — усмехнулся Тетерин. — Новую потом из колодца сливаю. И репе хорошо, и птице, и я с прибытком.

— Молодец. — Андрей вернулся к хозяину. — Куры, гуси. Так у тебя, наверное, пера птичьего просто завал? А я на жестких досках сплю. Может, выручишь?

— Чего стараться-то? — пожал плечами мужик. — Оброк я, почитай, весь старосте свез. Юрьева дня дождусь, да и поеду новой доли искать. Сад мне попортили, овин спалили. Да и нет у меня пера, потрачено все.

— Овин спалили, дом и сараи остались. С собой не увезешь. И копанку не захватишь, и колодец. Сад порченый за пару лет опять разрастется, а с нового урожая еще лет десять ждать, — присел рядом с Гришей на скамейку Матях. — Тебе это надо? Опять же, люди хорошие куда дороже земли свежей будут. Кого ты там найдешь, Тетерин? На одном месте и камень мхом обрастает, а ты с себя сам весь мох ободрать норовишь.

— Хитрые речи ведешь, боярин, — отложил готовую поилку крепостной и взялся за другую. — К чему бы?

— Бока отлежал, — пожал плечами сержант. — Перьевик вместо тюфяка хочу и одеяло теплое. И не потом как-нибудь, а на днях.

— Так ведь нет же у меня.

— Ай, Гриша, — наклонился вперед Андрей, поставив локти на колени. — Навидался я людей разных. И таких, как ты, тоже встречал. Ты мужик хитрый, находчивый, хваткий. А я ведь с тебя не требую ничего. Просто с просьбой пришел. Жизнь, она ведь такая, Гриш… Сегодня я тебя о чем-то попрошу, завтра ты меня…

Матях усмехнулся и, понимая, что сказал вполне достаточно, поднялся:

— Ладно, пойду я. Дела…

Ответа он дожидаться не стал. А то ведь ляпнет человек что-нибудь второпях, а потом от своих слов отказываться неудобно будет. Тут лучше терпение проявить, пусть подумает.

На улице под присмотром двух десятилетних пострелят с длиннющими кнутами уходило в луга стадо, собранное из коров, коз и овец. В сторону Лумпуна катились две телеги, человек по пять в каждой. Судя по торчащим в сторону вилам, крестьяне собирались за сеном. У нового дома опять стучали топоры. Хозяин доделывал мелочи, на которые бросаться всем миром смысла не имело. Что касается Матяха, то он вроде бы никаких дел в деревне больше не имел.

Сержант вернулся в дом, доел пироги, запивая квасом, потом спустился во двор и вывел из загородки коня. Вспоминая, как правильно пользоваться упряжью, он накинул каурому оголовье, затянул ремешок, перекинул поводья на гриву. На спину сперва положил потник, потом седло. Со всей силы натянул под брюхом подпругу. Бердыш он повесил на переднюю луку, щит на заднюю, чересседельную сумку кинул на холку. Кажется, все.

— Куда ты, батюшка? — Из дома, с лукошком в руках, появилась Лукерья. — Я как раз яйца собрала. Сварить могу в дорогу.

— Спасибо, — покачал головой Матях. — Сыт. Илья Федотович сегодня к себе в усадьбу требовал. Пойду.

— Постой, я хоть сала принесу…

Сала Андрей дождался — надо хоть какой-то провиант с собой захватить! Кинул тяжелый сверток из серой новины[104] в сумку, кивнул на прощание перекрестившей его женщине и вывел скакуна со двора.

Садиться в седло сержант не собирался — пусть отбитая задница хоть немного отдохнет. И дорогу выбрал не прямую, а тот путь, каким его Умильный сюда привел. Чтобы не заблудиться с непривычки. По его прикидкам, за вчерашний день они отмахали не больше тридцати километров. Значит, к вечеру до усадьбы он в любом случае доберется, жокея из себя можно не изображать. Ходить его в погранвойсках научили, не запарится. Тем более что топать можно налегке — вся поклажа у каурки на спине.

До Комарово, по хорошей дороге, он дотопал меньше чем за час. Солнце, поднимаясь, начало припекать — но и дорога шла уже по направлению к зарослям. Тень и легкий ветерок приятно освежали. Андрей, перекинув поводья через плечо, шел, весело насвистывая, придерживаясь правой обочины и не особо глядя по сторонам. А потому ответный лихой свист заставил его вздрогнуть от неожиданности, остановиться и оглянуться. Позади, в десяти метрах, стоял парень лет двадцати, с еще только пробивающимися усиками, в стеганой жилетке на голое тело и шароварах, выпущенных поверх сапог; в ухе торчали сразу две серьги. Впрочем, самыми главными были колчан, висящий у него через плечо, и лук с наложенной на тетиву стрелой. Продолговатый граненый наконечник смотрел Андрею точно в грудь.

Послышалось покашливание, заставившее сержанта повернуться снова — впереди из-за толстой березы выдвинулся коренастый бородач в войлочной куртке с коротким рукавом и красноречиво положил ладонь на рукоять сабли. Бежать некуда, дорога закрыта.

— Ты, странник, лошадку-то отпусти. — Это появился третий незнакомец. В толстом бархатном кафтане, с кинжалом на поясе и саблей на боку, он также подошел сзади, остановился, похлопал каурого по крупу возле хвоста. — Зачем она тебе? Все одно пешим ходишь.

И незнакомец дружелюбно улыбнулся, отчего его казацкие усы над гладко выбритым подбородком расползлись на лишние три сантиметра. Матях протянул руку к бердышу — незнакомец отступил на шаг, покачал головой:

— Не надо, странник. Мы не душегубы, нам лишний грех ни к чему.

— Не шевелись! — громко предупредил парень с луком. — Пристрелю, Богом клянусь.

— Оставь лошадку, — не потребовал, а даже попросил усатый. — Сумочку с пояса сними да руки за спину заведи. Мы, странник, живота твоего не ищем. В хорошие руки продадим. Чай, не басурмане какие-нибудь. В одного Бога веруем.

И он широко перекрестился, словно это мгновенно превращало его в честного человека.

— Ты руку-то с бердыша убери. И в сторонку отойди тихонечко. — Усатый сунул руку за пазуху и вытащил оттуда кожаный ремешок. — Вот так, лепо…

И в этот момент Андрей, уже разжавший руку и приподнявший ее над бердышом, скрипнул зубами: да как же так?! Он, русский воин, сержант, боярский сын, защитник селений и крестьян мирных — вот так просто перед тремя уродами спасует? Да какой же он защитник, если себя не может защитить! Жизнь спасет — но зачем ему такая жизнь? Как он людям в глаза смотреть сможет, что скажет про себя? Что струсил, шкуру спасая? Что сам, как баран покорный, руки под веревки подвел?

Матях быстро цапнул бердыш, поддернул его вверх, скидывая с луки седла, и со всего размаха рубанул. Усатый успел отреагировать, откачнулся — но сержант ослабил хватку, позволив шершавому древку заскользить по ладони, и только когда косица ударила по пальцам, снова сжал кулак. Оружие, в долю секунды удлинившись почти на метр, самым кончиком стального полумесяца легко чиркнуло врага под подбородком, и Андрей сразу упал, откатился на пару шагов. Вовремя — басовито тренькнула тетива, послышался глухой стук, жалобное ржание. Сержант вскочил на ноги, увидел, как конь промчался мимо — из щита, пришпиливая его к крупу, торчало тонкое древко стрелы. Но жалеть каурку было некогда: впереди стоял бородач с уже обнаженной саблей, позади — Андрей лопатками чувствовал — лучник торопливо доставал новую стрелу.

— Х-ха! — Матях рубанул грабителя со всего размаха, из-за головы. Бородатый, естественно, увернулся — но при этом был вынужден остановиться, отклониться в сторону, и сержант проскочил мимо, развернулся. Парень у кустов сплюнул и опустил лук. На линии прицела, спиной к нему и заслоняя цель, стоял его же товарищ.

Андрей перевел дух и перехватил бердыш двумя руками — левой под косицу, правой — за середину древка. Вес оружия в руках придал уверенности и спокойствия. Он даже позволил себе на мгновение отвести взгляд от бородача и оценить состояние вежливого грабителя в кафтане. Тот лежал на дорогэ и мелко стучал по пыльной земле ногами. Вокруг головы расползалось кровавое пятно.

Бородач сделал выпад, пытаясь уколоть Матяха в лицо, рубанул сбоку, ткнул клинком с другого. Сержант вскинул бердыш вверх, в сторону, в обратную. Парировать оказалось нетрудно — огромное лезвие само по себе закрывало половину тела, оставалось только слегка менять его положение. Грабитель отступил, и сержант тут же провел несколько ударов, словно на тренировке в «учебке». Только там было: приклад, штык вперед, приклад, штык сверху вниз, а здесь — подток, лезвие острием вперед, подток, лезвием сверху вниз.

Бородатый, скалясь, отступал, уворачиваясь от стального полумесяца и подставляя клинок под удары древком. Отпрыгнул еще на шаг, закинул саблю за голову, кинулся вперед. Матях вскинул бердыш над головой — и тут же понял, что убит. Грабитель неожиданно резко присел, скользнув вместе с клинком под руки Андрея, и быстрым движением резанул его поперек живота.

Послышался скрежет. Оба на мгновение замерли. Сержант — вскинув оружие над головой и прислушиваясь к своим ощущениям. Бородач, стоя на одном колене, с саблей перед собой — ожидая, когда противник рухнет после смертельного удара. Вот тут Андрей и ударил его сверху вниз подтоком, вложив в него всю силу обеих рук. Стальное острие вошло грабителю в ухо, проламывая череп насквозь, и погрузилось глубоко в плечо.

Парень у кустов резко вскинул лук — Матях, рванув бердыш, кинулся в сторону. Стрела тихо прошелестела в стороне, и сержант бросился в атаку. Десять метров — парень выдернул из колчана стрелу. Пять — он наложил ее на тетиву. Три — лучник понял, что выстрелить не успеет, разжал пальцы, бросая бесполезное оружие, и резко махнул правой рукой. Андрей увидел выскальзывающий из рукава грузик кистеня, вскинул бердыш перед собой, но груз захлестнул за древко и перемахнул плечо, угодив куда-то под лопатку. Правая рука мгновенно повисла, перестав подчиняться — одной левой сержант рубить не смог и просто ткнул подтоком вперед. Попал в бедро немного выше колена. Парень взвыл, упал и тут же торопливо отполз на трех конечностях в кусты, поднялся там, морщась от боли, выдернул из-за голенища нож.

Андрей остановился — лезть однорукому в густые заросли не хотелось. Однако и оставлять бандита живым — тоже.

— Держи! Держи его! — услышал он далекие крики. По дороге со стороны Поляниц бежали какие-то мужики, и сержант понял, что пора сматываться. На этот раз конфликта совести и трусости в душе не возникло. Матях кинулся к своему каурому, остановившемуся метрах в пятидесяти, прыгнул в седло, перекинул бердыш через плечо, рванул щит, выворачивая наконечник стрелы из конского бока. Скакун жалобно заржал. Андрей, удерживая щит левой рукой, ударом ноги обломил наконечник, закинул деревянный диск за спину, оберегаясь от стрел, потянул правый повод, поворачивая коня мордой к кустарнику, и резко сжал бока пятками. Каурка всхрапнул и ринулся вперед, проламывая молодую ивовую поросль, вырвался на открытое жнивье и помчался во весь опор, унося всадника от уже совсем близкой погони.

Куда нужно скакать, Матях в общих чертах понимал: через Керзю на другой берег, там найти дорогу, а уж она сама к усадьбе выведет. Речка мелкая, в любом месте можно перейти. Тракт проезжий тоже рядом должен быть, километрах в трех-четырех через поле по прямой. А потому он не очень беспокоился и только погонял скакуна, торопясь донести боярину Умильному тревожную весть: какая-то банда опять двигается на его деревни и сейчас приближается к Комарово.

Менее чем через час сержант влетел в распахнутые ворота, решительно осадил коня перед крыльцом дома и неуклюже спрыгнул на землю.

— «Чехи»… — устало прошептал он и уселся на ступени. Скачка вымотала его так, что дышал Матях едва ли не тяжелее, чем взмокший скакун, изо рта которого капала кровавая пена.

— Беспамятного порезали! — с облегчением услышал Андрей тревожные крики. — Боярина посекли! Илья Федотович! Боярин! Татары!

— Помилуй, служивый, да что это с тобой? — наконец спустился из дома хозяин. — Кто посмел?

— Банда к Комарово идет… — коротко и четко выдохнул Матях. — «Чехов» десять видел… Час назад столкнулись…

— Откель?

— От Поляниц… Из леса…

— Да что же творится ныне! — в сердцах топнул ногой Умильный. — Ни дня спокойного не проходит. Коней всем седлать! Броню надеть, рогатины взять. Касьяна к боярину Андрею зовите… Ах, да… Ну так хоть Прасковью покличьте, пусть лечит служивого.

— Я с вами, — поднялся на ноги Матях и взмахнул правой рукой. Она продолжала болеть, но уже слушалась.

— Куда тебе, служивый? — покачал головой боярин. — Вон опять в крови весь.

— То не моя, то коня ранили.

— Помилуй, служивый, разве я не вижу? Вон у тебя и рубашка посечена на животе, и кровь сочится.

Сержант опустил глаза и только сейчас понял, почему остался жив: по его широкому поясу, по медным бляхам, пряжке, толстой темной коже шел глубокий рубец. Рубашка над рубцом и штаны ниже его были рассечены и пропитаны кровью.

— Вот черт, — удивился Андрей. — Я и не почувствовал даже.

— Господи помилуй, — торопливо перекрестился боярин. — Что же ты нечистого в доме христианском поминаешь…

— Все равно с вами поеду, — упрямо мотнул головой Матях. — Там и моя деревня на дороге. Мне теперича на роду написано Гриш всяких, Варвар и Лукерий шкурой своей прикрывать. Опять же, крестник у меня на дороге остался недобитый. Хромой он ныне, далеко не уйдет.

— Ладно, — неожиданно легко согласился Илья Федотович. — Коли так рвешься… — Он резко повысил голос: — Тит! Коня боярскому сыну переседлай! С нами поскачет! А ты, служивый, в терем поднимись. Я комнату в нем за тобой оставил. Пока сбираемся, Прасковья тебе раны перевяжет. Все одно брони на тебя нет, назад в седло поднимешься, и все. А племянницу мою туда подошлют. Иди приляг. Хоть дух переведешь.

Боярин Умильный развернулся и быстрым шагом поднялся обратно в дом. Оно и понятно — ему ведь тоже переодеться нужно.

В тереме все осталось как раньше. Да и чему тут было меняться? Кровать, стол, пара табуретов. Андрей потрогал постель, покачал головой: здешний тюфяк был все-таки куда как мягче, нежели тот, что в Порезе. Затем, расстегнув ремень, он осторожно отодрал рубашку от верхней раны. Кровь еще толком не свернулась, поэтому особой боли он не почувствовал. Похоже, разбойничий клинок лишь рассек кожу, ремень не дал ему погрузиться глубже.

— Подожди, хороший мой. — Дверь открылась, появилась Прасковья. Как всегда, в простеньком платке, длинном сарафане без украшений. Она поставила на стол деревянную миску, положила рядом кучку тряпок. По комнате сразу пополз кислый запах водки, перемешанной с уксусом. — Постой, дай я посмотрю, болезный.

— Ерунда там, не страшно, — остановил ее Андрей, когда она присела перед ним. — Лучше на спину посмотри. Больно, а самому не разглядеть.

— Так повернись, хороший… — Девушка поднялась, отошла и открыла ставни, вернулась. — Ой, пятно какое черное. Что это?

— Кистень долетел, зарраза. Ничего страшного не видно? Переломов нет?

— Пятно черное, вокруг синее… — Спину вдруг обожгло холодом, быстро сменившимся приятной прохладой. — Так легче, боярин?

— Да, хорошо…

— Я тогда пока тряпицу оставлю… — Прасковья обошла сержанта и опять опустилась перед ним на корточки. — Ой, как много. Подожди, помою…

Макая тряпочку в миску, девушка быстро отмыла кровь с живота, протерла рану, приложила к начавшему слегка кровоточить разрезу немного сухого мха. Потом потянула вниз штаны. Матях смущенно зажмурился — но, к его удивлению, «межевой столб» на близость дамских ручек реагировать не стал. Видимо, решил, что сейчас не до того.

Прасковья проложила мхом второй порез, обмотала тело большим куском новины, помогла натянуть порты, туго застегнуть пояс — чтобы тряпка не разматывалась.

— Сейчас, тряпицу на спине поменяю.

— Ермила! Прохор! — послышался со двора решительный голос боярина. — Что возитесь?! По коням!

— Пора! — подпрыгнул Андрей, торопливо накинул рубаху, метнулся к двери, но на полдороге спохватился и повернулся к девушке: — Я все хотел сказать тебе, Прасковья… Ты самая красивая девушка, какую я только встречал в этом мире.

— Ты хороший человек, боярин Андрей, — после малой заминки ответила боярская племянница.

— Я… — Под полом терема раздался топот копыт. — Вернусь, договорим. — И сержант помчался во двор.

Для отражения очередного набега боярин Умильный поднял в седла только пятнадцать человек. Коли его новый сын боярский не ошибся и татар всего десять-двадцать грабителей, то сил вполне хватит, чтобы вырезать всех любителей чужого добра до единого.

Всадники мчались по дороге стремительным галопом, удерживая поставленные на стремя рогатины, поблескивая начищенными шеломами и шишаками.

«А Беспамятный мой все-таки боярином был, — довольно думал Илья Федотович, вглядываясь вперед. — В сечу сам запросился, раной прикрываться не стал. Храбр. Видать, слава Богу, не прогадал я с ним, положиться можно».

У россоха отряд свернул с дороги в сторону Поляниц, на узкую, но хорошо утоптанную тропу, перешел на шаг. Впереди расстилалось широкое поле осоки, в котором растворялась тропа, и всадники направили коней прямо на него. Под копытами зачавкала вода, кони недовольно зафыркали, но продолжали двигаться вперед, выдергивая глубоко погружающиеся в илистое дно ноги.

— Илья Федотович, — указал вперед Родион. Он щурился от солнца, отчего узкие глаза и вовсе стали походить на темные щели. — Гляньте, дымов-то нет. Похоже, не тронуты ни Комарово, ни Порез.

— Может, не запалили еще?

— Так ведь до Комарово версты две всего отсель, не более. Крики бы услышали, звон железа.

— Ты, никак, решил, что служивого наши криксы в лесу покусали? Али сам он порезался?

— Нет, батюшка Илья Федотович, — покачал головой Родион. — То станичники могли оказаться. Они на деревню не пойдут, мужиков побоятся. На дорогах супротив странников одиноких промышляют, подводы разоряют, обозы малые…

— И то верно, — согласился боярин, поднимаясь на стременах. Сквозь березы, шелестящие ветвями на противоположном берегу реки, хоть и с трудом, но крайние дома в деревне различить было можно. И выглядели они вполне благополучно. Окончательно успокоил Умильного вид двух смердов — бабы и мужика, спокойно сметывающих на лугу стог.

Отряд перебрался через наволок,[105] раскидал копытами прозрачную воду Керзи.

— Ну, боярин Андрей, — обернулся Илья Федотович, — где тебя зарезать пытались?

— На дороге, киломе… Около версты в сторону Поляниц от Комарове.

— Туда и поскачем. — Боярин пустил коня широкой рысью.

Путь через свежескошенное поле занял минут пять. Еще меньше времени занял поиск места схватки — на дороге, раскатанные колесами в длинные бурые полосы, еще сохранились два кровавых пятна. Боярин спрыгнул, звякнув кольцами байданы, опустился на колено, разглядывая то, что темнело посередине дороги.

— Я вижу, одного ты точно отправил в преисподнюю, служивый. Столько не со всякого кабана натечет. Но тел нет, а следы колес легли на свежую лужу, разбрызгали как воду… — Он выпрямился. — Это не тати. Это купец. Опять новгородцы балуют, молодцы-ушкуйники. Где торгуют, там и воруют!

В этот миг Илья Федотович начисто забыл свои полные гордости рассказы про предков, промышлявших на Оби и Волге точно таким же образом.

— Далеко обоз уйти не мог. Небось только к Порезу докатился. За мной!

Кавалькада сверкающих доспехами ратников снова сорвалась с места и помчалась к ближним деревням, десятками копыт вколачивая пыль в утоптанную дорогу. Три версты — пять километров — отряд промчался в считанные минуты, и вскоре стало видно, что боярин не ошибся: за прошедшие со времени схватки три часа купеческий обоз только-только успел миновать Порез и теперь грохотал меж свекольных гряд по тракту, ведущему к Хлынову.

Холопы, удерживая рогатины, с веселым посвистом промчались по обочинам, обгоняя медлительные повозки, остановились впереди, перегородив торговым людям путь. Илья Федотович немного отстал — несолидно родовитому боярину носиться, как застоявшемуся жеребенку.

— Родион, Матвей, сзади приглядите, дабы не утек никто, — приказал он ближним воинам и поскакал вперед.

Двадцать одна телега, столько же возниц. Четыре черноволосые узкоглазые девки с мешками под глазами и спутанными волосами — невольницы. В пути — для баловства, а на месте, глядишь, и на продажу сгодятся. Коли отмыть, пропарить да хлебным вином ввечеру напоить. Еще трое оружных смердов шли позади обоза, столько же — спереди.

Хотя числом торговые гости и превышали боярский отряд почти вдвое, однако противиться остановке не пытались. Да и куда бездоспешным мужикам супротив готовой к бою кованой рати? Правда, и испуга путники не выказывали. Чай, не по Дикому Полю ехали, а по земле русской, законом и обычаем освященной. А снаряженные по государеву воинскому уложению всадники на станичников походили мало.

Ехавший верхом возле первой подводы упитанный купец, завидев приближающегося боярина, наклонился к возничему, торопливо подхватил у того из-за спины высокую горлатную шапку, темно-бордовую ферязь, расшитую жемчугами и самоцветами, накинул на плечи и приосанился:

— Здрав будь, боярин. Почто помеху мне чинишь, дорогу загораживаешь?

— Да вот татей ловлю, что на дороге озорничают, — натянул поводья Илья Федотович. — Не видал таких?

— Прости, боярин, Бог миловал, — степенно перекрестился купец и кивнул возничему: — Трогай!

Холопы, перегораживающие проезд, не шелохнулись, а Прохор даже красноречиво опустил рогатину, почти коснувшись ею лба купеческого коня.

— А вот сын боярский Андрей аккурат перед полуднем сразу на троих наткнулся, — спокойно продолжил Илья Федотович. — И прямо на сем тракте.

— От доеду до Хлынова, — вскинул украшенный жидкой бороденкой подбородок купец, — да пожалуюсь воеводе, что на проезжем тракте оружные помещики проезжих людей татями смущают. Он быстро про все в Разбойный приказ отпишет.

— А не учинить ли заодно спрос в Разбойном приказе, где проезжие люди товар добывают? — чуть наклонился в седле боярин. — Многие из них для осторожности лазутчиков уперед своего обоза пускают. Дабы станичников, коли затаятся где, заблаговременно заметить, пока товар дорогой далеко. А коли вместо станичников странник одинокий встретится — так и его приметить. Да и обхапать, пока не видит никто.

— Мой товар со странника перехожего не снять, — гордо заявил купец. — Шелка я везу китайские, атлас, лекарский камень, благовония индийские, сласти разные, самоцветы дорогие и редкостные, кость черепаховую…

Матях, поняв, что этот беспредметный разговор может длиться очень долго, спешился, двинулся вдоль обоза, поглядывая на мешковину, закрывающую груз. Ведь путь телеги проделали долгий. Погода сухая, теплая. Над дорогой постоянно пыль летит. Вон как все возы запылились. Если грабители и вправду были из охраны обоза, путники не станут бросать их тела просто так, как ненужный мусор, наверняка с собой взяли. Если брали — мешковину откидывали. Если откидывали, то… Он остановился, увидев покрывало, запыленное только наполовину. Угол тряпки был испещрен длинными узкими полосами, словно ее сперва смяли, а потом разгладили вновь. Андрей скинул из-за спины бердыш, ухватил его правой рукой под косицу, а левой, глядя вознице прямо в лицо, отдернул мешковину.

Обозник отвернулся.

Под покрывалом лежали тюки ткани. Но лежали не ровно, как им полагалось на досках, а наперекосяк, боком. Сержант дернул ближний рулон и обнаружил под ним пару грязных, успевших натоптать не одну версту сапог. Сапоги от груза ничуть не смялись, поскольку все еще оставались на ногах.

— Илья Федотович, — усмехнулся Андрей, — ты только посмотри, какой я товар нашел! Свежее мясо…

Купец и боярин разом пришпорили лошадей и почти одновременно спрыгнули на землю рядом с Матяхом.

— Тут уже явное душегубство, — довольно рассмеялся Умильный. — Прав ты, купец, в земскую избу нужно нам с тобой ехать. Ой нужно…

— Нет, — мотнул головой растерявшийся купец. — Не знаю я их… Не видел…

— Ермила, — подозвал самого широкоплечего холопа Илья Федотович. — А ну, выкидывай тюки на траву.

— Зачем кидать? Это же шелк, боярин! Он на вес золота! Чистое серебро! Серебро попортишь! — заметался торговый человек, но Ермила невозмутимо принялся выполнять приказ, и вскоре все увидели лежащих на дне повозки мертвецов: чернобородого, с изломанным и окровавленным лицом, и усатого, под гладко выбритым подбородком которого темнел короткий разрез.

— О-о, гость дорогой, да по тебе явно Разбойный приказ скучает! Мертвецы, обличающие деяния твои, имеются. А остальное ты кату на дыбе расскажешь, как в допросную избу отвезем. Прохор, Ефрем, вяжите станичника.

— Постойте! — вскинув руки, попятился купец. — То не мои люди! Шел обоз по дороге, мы их и увидели на земле, мертвых. Вот и подобрали. До храма ближайшего довезти, батюшке передать. Дабы отпел, земле предал по-христиански. А то грех. Люди все ж, а брошены, ако псы безродные.

— Сие поступок добрый, — согласно кивнул Илья Федотович и размашисто перекрестился. — С мертвыми на Руси не воюют. Пусть на земле освященной лежат. А торговый человек-то мирным и богобоязненным оказался… А, служивый?

— Третий был, — негромко сообщил Матях. — Лучник. Молодой, безусый. Я его в левую ногу ранил, чуть выше колена. Так что хромать он должен и перевязку иметь. Рана свежая, узнать легко.

— Слыхали? — кивнул холопам Умильный, и те, обнажив сабли, двинулись вдоль обоза.

— Я вижу, боярин, — облизнул мгновенно пересохшие губы купец, — благое дело ты делаешь, пути торные от татей-душегубов освобождаешь. Вот, прими за это от меня благодарность бескорыстную.

Торговый человек распахнул ферязь, отцепил с пояса тяжелый матерчатый мешочек с вышитой на нем змеей, протянул Андрею:

— Серебро доброе, новгородское.

— Служивый кровь свою пролил, коня в сече потерял, а ты от него серебром откупиться хочешь? — удивленно приподнял брови Илья Федотович.

Купец тяжело вздохнул и отстегнул еще один кошель:

— За хлопоты и расходы благодарность мою прими…

— Есть! Ага! — Ермила за шкирку содрал с повозки одного из возниц, немедленно дал ему в зубы, потом еще и еще. Секунду спустя запустил руку под мешковину и достал оттуда лук.

— Забери у него эти деньги, служивый, — спокойно попросил Илья Федотович. — На дыбе они ни к чему.

— Помилуй, боярин… — Куда только пропала гордая осанка торгового гостя? Он побледнел, губы тряслись. — То ребята молодые побаловали. Кровь горячая, ум короткий. Ущерба не принесли, виру за коня и обиду я заплатил…

— Виру ты заплатил за то, на чем тебя поймали, купец, — сухо парировал Умильный. — А воевода захочет узнать обо всем. Немало у нас последние годы смердов и путников одиноких безвестно сгинуло. Вот и расскажешь, кто из них на твоей черной совести оказался.

Ермила приволок разбойника и кинул его перед боярином на колени. Пленник выглядел жалким — уже не на двадцать, а от силы на пятнадцать лет. Вместо душегрейки на нем была сатиновая косоворотка, серьги пропали, но под широкими свободными шароварами легко различалась повязка на левой ноге.

— Он? — спросил Умильный.

— Он, — кивнул Матях.

— Будет чем воеводе перед государевыми дьяками хвастаться, — кивнул Илья Федотович, взял у Ермилы лук, словно составленный из двух маленьких, с локоть длиной, склеенных посередине. — Ты смотри, рукоять плоская, шелком клеен, резьба на дуге. Лук-то османский, дорогой. И зачем такой торговому гостю?

— Вот тебе крест, боярин, — опустился на колени купец, — нет на мне крови душ христианских. Издалеча иду, никогда здесь не бывал, никого не трогал.

— Откель?

— Далеко иду. От самого Самарканда.

— Вот как? — Боярин молча передал лук Андрею, заложил руки за спину. — Как же ты шел?

— От Самарканда по Яксарату[106] до моря, там торговым путем до Тобола, мимо Уфы,[107] на Анареченскую дорогу и сюда.

— Полона, что татары гнали, на Анареченской дороге не встречал?

— Нет, боярин.

— Лжешь! — неожиданно взъярился Илья Федотович и схватился за саблю.

— Ей-богу, не встречали никого, — перекрестился купец. — Любого из людей моих спроси.

— Правду молви, смерд. Меж смертью и животом выбираешь… — Кончиком сабли боярин приподнял подбородок торгового гостя, взглянул ему в глаза: — Истину знать хочу!

— Не встречали никого, боярин, — неожиданно подал голос паренек. — Помилуй дядьку мого Христа ради. Я баловал, мне и ответ держать. Хочешь, в закуп пойду, хочешь, виру назначай.

— Кому ты нужен в закупе, безногий, — поморщился Умильный. — Да и не судья я на государевых землях. То воеводе да людям, земством избранным, решать.[108]

— Воля твоя, боярин, — склонил голову парень. — Дядьку отпусти. Не знал он. Вперед послал, тракт лесной посмотреть. Мы с братьями одни путника пугнуть решили.

— То слова пустые. — Илья Федотович опустил клинок. — А вот где гулял твой дядька, то еще проверить надобно. Может, у Самарканда. А может статься, тут по чащобам обитает да товар с людей проезжих шибает. Давай, гость торговый, сказывай. Как шел, где. Что видел, с кем знался?

— Из Самарканда я девяноста дней назад отправился. Горной дорогой к озеру Айдаркул шел, оттуда по Яксарату к морю отвернул. Жарко там, и песок один. Мало кого встречал, товаром не торговал. Навару мало, коли рядом с прежним торгом дела вести. Сорок дней шли, потом на север повернули, к Тоболу.

— В степи встречал кого?

— А как же, боярин, видел. Кочевье рода Гиджаков встретил, почти у моря. Аманжолы встретились, земли Джансугуров пересекали, на пастухов наткнулись. Сказывали они, ногайских татар много в степи появилось, но мы не видели. У башкир встретили два ногайских рода, от Уфы неподалеку. Они, вестимо, с Волги. От гнева государева ушли, как заместо Ямчур-бея хан Дербыш в Астрахани сел. На ножах они с нынешним ханским родом.

— Что за татары?

— Кочевье хана Арима из рода Исанбетовых и бея Салиха Такташа.

— Где встретил? — По спине Умильного пополз холодок от предчувствия удачи.

— У Бакаевского леса. Там испокон веков кочевья Аблаевские были. Они по весне даже земли распахивали, чатей сто, а то и более. И кажинный год на зимовку в те места возвращались. Между реками Чермасан и Севада.

— Чермасан? — хмыкнул Илья Федотович. — Какая же это река? Воробей с берега на берег перескочит.

— Там они и стояли, — торопливо закивал купец. — Бей Салих ближе к лесу, а хан — на другом берегу, верстах в десяти выше.

— Хана видел?

— Нет, — мотнул головой торговый гость. — Токмо бабы, дети да старики. На товар и смотреть не стали.

— Когда ты их кочевья миновал?

— Так… — замялся купец. — Дней десять будет, не более.

— Дней десять… — Илья Федотович кинул саблю в ножны, прикусил губу. Потом повернул голову к Андрею: — Так что, простишь их, служивый, али к хлыновскому воеводе повезем?

И тон, и поведение Умильного говорили о том, что ему сейчас явно не до поездки в далекий город, что гложет его какая-то тревожная мысль, и Матях мотнул головой:

— Черт с ними, пусть проваливают.

— Это ты верно заметил, служивый. Душу диаволу они продали, в Царство Небесное им не войти, — согласился Илья Федотович. — Но Бог велел прощать. Коли ты прощаешь… Ефрем!

Боярин взмахнул рукой, дозволяя холопам освободить дорогу. Первый возничий тут же тряхнул вожжами, торопясь уехать, пока ратники не передумали. Купец и его племянник поднялись, все еще не веря в неожиданно благополучное разрешение своей судьбы. Парень захромал к своей телеге, торговый гость, воровато оглядываясь, принялся торопливо метать раскиданные по траве тюки дорогих тканей обратно в повозку.

— Эй, купец, — подошел ближе Андрей. — Скажи: про такого хана, как Кубачбек, ты слыхал?

— Знаю, — выпрямился тот. — Богатый ногаец. Возле Аралсора его кочевья. Степи там обильные, воды много. Реки полноводные в любой стороне: Волга, Ащиозек, Узень. Так что скот его от засухи никогда не дохнет. Правда, с Дербыш-Алеем он тоже не в ладу. Сказывали, дальше к Уралу откочевал, к низовьям.

— Стало быть, между Волгой и Уралом кочует? — уточнил Андрей, еще не очень представляя, как сможет распорядиться полученной информацией.

— Там, боярин, там. — Купец покосился на задумчиво покусывающего губу Умильного и заторопился: — Благодарствуйте за милость, бояре. Век Бога молить стану…

— Езжай, — оборвал поток благодарностей Илья Федотович.

Хозяин обоза не заставил повторять дважды — ловко запрыгнул в седло и дал шпоры коню.

Боярин Умильный тоже поднялся в седло, подобрал поводья:

— А кем тебе хан Кубачбек приходится, служивый?

Матях чуть не прикусил себе язык, в один миг разваливший всю его красивую легенду с потерей памяти. Хотя — боярин здешний отнюдь не профессор невропатологии, нестыковки в признаках болезни заметить не должен.

— Не знаю, — покачал головой сержант. — Всплыло в голове, когда про ногайцев говорить начали. Такое у меня чувство, что плохой это человек, враг.

— Это небось тебе его стрелы такое воспоминание вколотили, — сделал неожиданно правильный вывод Умильный. — Мы тебя аккурат в местах его кочевий подобрали. И с Дербышем он недружен, вполне мог на русский отряд напасть.

Последняя телега обоза откатилась уже метров на сто, купец и вовсе скрылся за взгорком. Холопы подъехали к своему боярину, и тот неожиданно начал отдавать быстрые и решительные приказы:

— Прохор, скачи в Дорошаты, бей от меня челом боярину. Скажи, знаю, куда татары полон угнали. Пусть верховыми ко мне в усадьбу завтра же приходит, в погоню пойдем. Ефрем, ты к Лебтону давай, кланяйся. Ермила — к соседям Хробыстину и Лыкову мчись. Матвей — тебе Лютов и Юшин. Больше, мыслю, никого оповестить не успею. Все, гоните!

— И где полон? — не утерпел от вопроса сержант.

— У реки Чермасан. — Боярин ласково пригладил бороду. — Вотяк, что на Анареченской дороге попался, признал, что Аримхан Исанбет в набеге участие принимал. Купец тоже его кочевье пустым увидел. Стало быть, он.

— Так ведь это почти десять дней назад было!

— Ну и что? Коли купец хорошей дорогой десять дней оттуда шел, то и татары с полоном и добычей не быстрее к юртам своим доберутся. Мыслю, только сейчас они туда и подходят. Теперь им отдых нужен. Только дней через пять с места стронутся. Степь большая, спрятаться легко. Бояться не станут. А мы, служивый, логово-то их ныне прознали. От нас верст два по девяносто будет. Аккурат за пять дней и дойдем. Давай в усадьбу вертаться. Бог даст, завтра к полудню тронемся.

В ворота усадьбы отряд кованой рати въехал незадолго до сумерек. Всадники принялись расседлывать коней, подводить их к поилке. В доме только Илья Федотович мог небрежно бросить поводья ярыге и уйти в дом. Матях тоже самолично расстегнул подпругу своего уставшего скакуна, скинул уздечку. Ласково поглаживая конягу по морде, довел ее до воды. Заметил ярыгу, подошел к нему:

— Слушай, Тит. Мы завтра опять в поход уходим. Ты мне каурого, на котором я утром вернулся, заседлай, ладно? Понравился он мне. От смерти, считай, унес.

— Как же я его тебе заседлаю, боярин? — удивился тот. — Его же днем забили.

— Как? Почему?! — растерялся Андрей.

— Дык… рана рваная на боку. Брюхо разодрано, на спине потертости. И загнал ты его совсем, боярин. Вот и забили…

— Где?

— За домом его разделали. Под навесом, что напротив черного хода. Ну, возле кухни.

Сержант кинулся туда, но все, что увидел, — это большущее корыто, в котором лежали окорока, порубленная хребтина, ребра, сваленные отдельно копыта.

— Вот ч-черт! — присел рядом Матях. В голове никак не укладывалось, что эта куча мяса еще недавно была большим и теплым, дышащим, живым существом. — Извини меня, каурка. Вот уж не знал, что так получится.

Из дома вышла стряпуха с бадьей, недоуменно уставилась на неожиданного гостя:

— Тебе чего, боярин Андрей?

— Ничего… — Матях поднялся, прошел в конюшню и поймал закладывающего в ясли сено ярыгу за плечо: — Ну-ка, Тит, научи меня лошадей нормально седлать. А то, похоже, эту премудрость я тоже забыл.

Глава 46

Барин спал до позднего вечера.

Андрей несколько раз подходил к нему и подносил воды.

Двор был убран. Останки Ивана, которые уже ничем не напоминали о своей принадлежности к человеку, Степан загрузил на телегу и отвез подальше за деревню, сбросил в речку.

Настя подошла к Андрею и обняла его, прижалась к груди.

– Что с нами будет? – зашептала она.

– Что-то да будет. Барин пить стал в последнее время много, вот и сходит с ума.

– Придумай же что-нибудь, – взмолилась Настя. – Я уже не выдерживаю этого бесконечного ужаса. Он ненормальный!

– Потерпи немного, все образуется.

– Степка о тебе много говорил.

– Что он говорил? – вздрогнул Андрей. – Что он может говорить? Ты его не слушай!

– Только хорошее, что ты так волнуешься? Он такой хороший парень, только и говорит о тебе. Он тоже на тебя надеется. Мы все на тебя надеемся. Как ты только решился вступиться за нас и пошел к этому проклятому столбу? Тебя же барские псы могли разорвать на кусочки!

Андрей взглянул на девушку и улыбнулся.

– Я знал, что они меня не тронут, – ответил Андрей. – Я с ними провожу много времени. С тех пор, как исчез наш конюх, я взял все на себя. Теперь и этот Иван где-то на небесах, а я один, и барин это понимает. Мужиков не осталось, и я бы не хотел, чтобы он еще кого-то сюда приводил. Это явная смерть.

– Мы здесь все под ней ходим, – вздохнула Настя. – Я устала жить в бесконечном страхе.

– У нас другого выхода нет. Пока такие времена, пока крепостное право в стране – у нас всех безвыходное положение.

Андрей вздрогнул, когда заскрипели ворота. Это вернулся Степан.

Он распряг лошадь и отвел ее на конюшню.

– А я все-таки не один мужик здесь остался, – заметил Андрей. – Вот еще один помощник есть.

– Что с него взять? Он еще совсем мальчишка, трясется от всего, – возразила Настя.

– Да и я не мужик пока, – улыбнулся Андрей.

– Ты все знаешь и умеешь.

Андрей снова улыбнулся и позвал к себе Степана.

– Степка, ты никого по дороге не встречал?

– Бабы шли.

– Ничего не спрашивали?

– Они от меня отворачивали глаза. Я это заметил. Они ненавидят меня тоже.

– И меня, – признался Андрей. – Крестьянам нас не понять. Они все считают нас барскими прихвостнями и холуями, но не знают, как нам здесь всем трудно.

– Я слышала, что у барина вообще нет родни, – сказала Настя.

– С чего это ты взяла?

Степка подошел поближе.

– Пойдемте за дом, – предложил он. – Не дай бог выйдет хозяин.

Они втроем ушли на задний двор и уселись на большое бревно.

– Я не знаю, кто из родни у барина есть, – сказал Андрей. – Но после смерти Елизаветы к нему так никто больше и не приезжал.

Степка смотрел на Андрея с надеждой. Андрей это заметил и улыбнулся. Он обнял паренька за плечи и наклонил его голову себе на плечо.

– Я вас в обиду не дам, – заверил он.

– А, как же остальные? – удивилась Настя.

– Моих сил на всех может не хватить, – признался Андрей.

– Я всегда буду только с тобой, – пообещал Степан.

Андрей взглянул в светлые глаза паренька и увидел в них преданность и честность.

– Может, барину баньку истопить? – спросил Степан. – Откиснет, расслабиться…

– Баньку, говоришь. – Андрей встал. – И с ним туда сходить, спину ему помыть, да?

– Я лучше с тобой туда пойду, – ответил Степан. – Я с барином боюсь.

– Да он тебя туда еще и не пригласит, – заметила Настя. – Нужен ты ему больно.

Андрей услышал, как в вольере запрыгали собаки, и насторожился.

– Всем по местам, – скомандовал он. – Должно быть, барин вышел во двор. – А насчет баньки надо подумать.

Настя и Степан принялись за работу по уборке двора.

Андрей увидел Неверова и заулыбался.

– Выспались, ваше благородие? – спросил он. – Может, вам баню истопить? Так мы разом.

– О, молодец! – спохватился барин. – Не голова, а сплошная находка. И девку мне туда, – добавил он. – Ты же не пойдешь со мной мыться, я это знаю.

– Почему? Вот возьму и пойду! – возразил Андрей.

– Что я с тобой там делать буду, твоими прелестями любоваться? У меня и свои есть. Нет, только девку. Я ее хоть отдеру по-человечески. А ты потом пойдешь в баню-то? После меня?

– Хорошо, пойду, – согласился Андрей. – Если вы разрешите.

– Разрешаю. Тебе я все разрешаю. Кого возьмешь с собой? У тебя большой выбор.

Андрей покраснел.

– Никого, – тихо ответил он.

– Нет, так не пойдет. Бери обоих.

– Кого – обоих? – удивился Андрей.

– Свою бабенку и этого пацана. Я же видел, как ты от его ласки глаза закатывал.

Андрей еще больше покраснел и покачал головой.

– Никто мне не нужен, – ответил он.

– Смотри, руки сотрешь.

– Не сотру.

– Так вот, раз я барин, то приказываю тебе после меня в баню идти со Степкой. Твоя бабенка в постели тебе пригодится. Я тебя к ней на всю ночь отпущу.

Андрей оглянулся по сторонам и заметил Степана, который проходил в другом конце двора.

– Эй, Степка, поди-ка, негодник, сюда, – крикнул Неверов.

Мальчишка подбежал и склонил голову.

– Я что хочу у тебя спросить, – начал Неверов. – Ты любишь Андрея?

Мальчишка растерялся, поднял на Андрея глаза и побледнел.

– Любишь или нет, я тебя, паршивца, спрашиваю?

– Люблю, ваше благородие.

– Так вот и люби так, как положено. Понял?

– Понял, ваше благородие.

– Если замечу, что что-то не так – пойдешь к столбу. Собачки тебе быстро ребрышки погрызут.

– Хорошо, барин.

– Ничего хорошего, – рассмеялся Неверов. – Сегодня точно пропадет твоя задница. Правда, Андрей?

Андрей переводил взгляд то на Степку, то на барина.

– Я не люблю повторять вопросы дважды, – напомнил барин.

– Я понял, барин, – отчеканил перепуганный мальчишка и взглянул на Андрея.

– Иди и топи баню, да пожарче, – приказал Неверов Степану. – Кажется, никогда не кончатся эти мои гулянки, – пожаловался он.

– Почему?

– Что после бани надо делать?

– Отдохнуть, – ответил Андрей.

– Правильно, – согласился Неверов. – Отдохнуть. Где мои девки? Быстро всех сюда!

Девушки выстроились перед барином и покорно опустили головы.

– Что прячете глаза, проказницы, – засмеялся Неверов. – Поднимите головы. Я сегодня желаю отдохнуть в баньке и после баньки тоже. Кто желает побаловаться с барином?

Настя с испугом взглянула на Андрея.

– Боитесь? В бане я не кусаюсь. Я вам не собака. Мне девка нужна для души. Ну, кто пойдет?

Девушки замешкались, покраснели.

– Ты можешь сразу уходить, – сказал Неверов Насте. – У тебя есть свой ухажер. Только смотри мне, если пожалуется – быстро порешу навсегда! А ты вот, по-моему, в самый раз. – Неверов ткнул пальцем в одну из девушек. – Посмотрю, на что ты способна. А сейчас все по работам. Готовьте стол и баню. Сегодня гуляем от души!

Глава 47

Андрей сидел на крыльце, опустив голову. Степан бегал по двору, готовил стол, а девушки стелили скатерть. Он взглянул на Настю и улыбнулся.

– Иди сюда, – позвал он ее. – Посиди со мной.

– Мне нельзя, – ответила девушка. – Все работают, а я буду сидеть…

Андрей снова опустил голову и призадумался.

– Степка, – позвал он мальчишку. – Накаркал про баню. Барин уже час оттуда не выходит.

Степан присел рядом.

– Ну, что уставился на меня? Кто только тебя за язык тянул, – сокрушался Андрей.

– Так ты же сам барину про то сказал! – удивился Степан. – Я не при делах.

– Мысли у тебя совсем не детские. Надо же было тебе о бане вспомнить!

– Я хотел, как лучше. Думал, барин отмоется от похмелья и придет в себя. Я не думал, что он с таким размахом все устроит.

Из бани донесся визг девушки, и молодые люди устремили туда свои взгляды.

– Пропала, – вздохнул Андрей. – Если что-то не так, Неверов прощать не умеет.

Двери бани распахнулись, и из них выскочила полуголая, вся в слезах, девушка. Она поспешила скрыться в пристройке, где они все жили.

Следом появился и барин, обернутый полотенцем.

– Ах ты, шалава! – возмущенно кричал он. – Ну, я тебе покажу, тварь такая!

Девушки поспешили покинуть двор, а молодые люди встали.

– Что произошло, Николай Степанович? – спросил Андрей.

– И кто таких девок только рожает! Ничего не умеет делать. – Барин взглянул на Степана. – Вот у него и то лучше получается. А эта стерва чуть мне не откусила конец! Ну, я до нее доберусь! Андрей, налей-ка мне вина, да иди, помойся сам. Времени мало, душа просит удовольствий. А ты смотри мне, – пригрозил он мальчишке. – Я сразу вычислю, как ты себя там будешь вести. – Неверов похлопал ладонью Степку по голове и направился в дом.

Молодые люди переглянулись.

– Может, ему не стоит сегодня пить, – шепотом произнес мальчишка.

– А вот иди к нему и выскажи свои соображения. Я за тебя вступаться больше не буду. Ты и так меня сегодня с идеей о бане подставил. Ну, я тебе устрою в парилке тоже!

Степан сжал губы, чтобы не рассмеяться, и первым направился в баню.

Андрей отнес барину вино в дом и поставил на стол налитый до краев стакан.

– Вот скажи мне, что с ней сделать? – спросил раскрасневшийся Неверов. – Собакам скормить?

– Не стоит, еще научится, – нерешительно ответил Андрей. – Николай Степанович, можно спросить?

– Тебе все можно.

– Вам приносит удовольствие, когда вы видите, как человек страдает, а потом умирает? Когда его собаки на части разрывают?

– Ты удивишься, мой мальчик, но это именно так. Я этим наслаждаюсь. На войне я видел, как от пушечных снарядов разлетались тела солдат…. Я к этому давно привыкший. Мне, может, этого даже сейчас и не хватает…

– Это же не нормально!

Неверов поднял на Андрея покрасневшие глаза и сказал:

– Если бы я тебя не любил, то давно тебе быть в животах моих собачек.

– Вы тогда и вправду хотели их на меня натравить?

– Вправду, – кивнул головой барин.

– А если бы…

– «Если бы» произойти не могло. – Неверов встал и подошел к окну, открыл его, чтобы проветрить комнату. – Я все рассчитал правильно. Мои псы тебя никогда не тронут. Они тебя любят. Поэтому я так и сделал – для устрашения всех остальных. Давай, вали отсюда, надоел ты мне. Тебя там пацан ждет и жопу мылит, а ты тут со мной отношения выясняешь. Никогда не было у меня сына, а я так мечтал об этом. Хочу, чтобы ты им стал. Согласен?

– Я не знаю, – растерялся Андрей.

– Иди отсюда с глаз моих, чтобы я тебя не видел, – махнул рукой барин. – Да не забудь, что я тебя жду за столом.

Андрей улыбнулся.

– Да не забудь этой соске вдуть по самые яйца! Пусть нас знает нас эта проститутка с хоботом.

Андрей хотел что-то сказать в ответ, но барин махнул рукой, чтобы Андрей оставил его.

Во дворе Андрей увидел Настю, которая со всеми остальными накрывала на стол. Она молча посмотрела на Андрея и отвернулась.

Андрей проводил девушку безразличным взглядом и направился в баню.

– Это ты? – крикнул Степка, брызгая на раскаленные камни водой, чтобы было больше пара.

– Нет, не я. – Андрей быстро разделся и вошел в парилку.

– Чего стоишь? – спросил он. – Бери веник и давай париться.

Степан взял в руку березовый веник и уставился на Андрея.

– Размякни немного, – сказал он. – Я сейчас тебя веником так обработаю, что долго будешь меня помнить.

– Я и так тебя помню, – ответил Андрей и вылил на себя таз с водой. – Я тебя не пойму, что ты за человек?

Степан понял, о чем хочет спросить Андрей, и ответил:

– Понять не сложно, я жить еще хочу. С нашим барином вряд ли кому можно выжить, поэтому я согласен на все.

– Тогда поворачивайся ко мне задом, – сказал Андрей. – Я сейчас буду выполнять все распоряжения барина, только ты не ори. Понял?

– Я давно все понял, – ответил Степка и повернулся задом, нагнулся.

Андрей поднял с пола ведро холодной воды и одним махом вылил на голое тело мальчишки. Тот так громко закричал, что Андрей растерялся и оглянулся на двери.

– Ты чего орешь, как резанный?

– А ты чего?

– Поворачивайся. Я сейчас тебя так отделаю, что про все на свете забудешь.

Андрей взял в руку веник и стал хлестать молодого человека.

– Давай, кричи, – приказал он. – Пусть все слышат, что у нас здесь происходит.

Степан стал кричать под ударами веника, да так разошелся, что Андрей еле его успокоил.

– Хватит орать, – сказал он. – Так не кричат, когда тебя кто-то трахает.

Степка обернулся и взглянул в глаза Андрею.

– Ты меня точно трогать не будешь? – спросил он.

– А ты что, хочешь? Смотри, еще немного – и я могу захотеть.

– Я не знаю, – засомневался Степан. – А если барин узнает, что мы его обманываем?

– Поворачивайся, – снова приказал Андрей. Он провел ладонью по спине мальчишки, похлопал его по ягодицам. – Степка, помнишь тот случай, когда ты при барине у меня брал в рот? Тебе понравилось?

– Понравилось, – ответил незамедлительно Степка. – Жить захочешь – все понравится.

Андрей развернул Степана к себе лицом и обнял за шею.

– Ты отличный парень, – прошептал Андрей. – С тобой мне тоже хорошо, но надо держать себя в руках. Будет спрашивать барин, ты уж расскажи о своих фантазиях ему дословно.

– Он не поверит, – возразил Степан.

– Так ты говори реальные вещи, а не что-то невероятное.

– Что говорить?

– Я тебя не узнаю! – занервничал Андрей. – Зачем мы с тобой здесь, не догадываешься?

– Догадываюсь, – ответил Степан и обнял Андрея.

– Вот об этом и расскажешь, если спросит.

Неожиданно во дворе раздался душераздирающий крик, и Степан опустил руки, взглянул испуганно на Андрея.

– Что это? – спросил он.

– Не знаю, опять барин что-то придумал.

– Опять эти собаки, – задрожал голос мальчишки. Он стал медленно опускаться на колени, обхватил Андрея за бедра.

– Что ты хочешь?

– Я жить хочу, понимаешь ты меня или нет? Я жить еще, хоть немного, но хочу!

Степан прикоснулся к возбужденному органу Андрея, но тот оттолкнул парня в сторону.

– Разве тебе было тогда плохо?

– Мне было очень даже хорошо, но сейчас этого делать не стоит, – запротестовал Андрей.

– А барин?

– Что тебе барин? Там, снаружи, опять происходит что-то невероятное. Оставь все это на потом, если тебе так понравилось. Одеваемся и выходим.

– Ты меня не сдашь барину?

Андрей взглянул в откровенные глаза мальчишки.

– Тебя – никогда. Я никогда и никого не сдавал. А ты мне мил, и тебя я тем более не брошу. Если что и затею – обязательно заберу с собой.

– Никому только не говори о том, что у нас с тобой происходит. Я тебя прошу.

Андрей прижал к себе молодого человека и поцеловал в щеку.

– Я ни кому не скажу. Верь мне. Только прошу тебя, сейчас не подведи. Барин обязательно поинтересуется, что у меня с тобой было в бане.

– Я что-нибудь придумаю.

– Вот и молодец! Только придумай что-то реальное.

Молодые люди вышли и чуть были не сбиты с ног собаками, которые носились по двору.

Степан от испуга прижался к стене, а Андрей, погладив пару подбежавших псов, взглянул в сторону стола, за которым сидел Неверов.

– С легким паром, – поприветствовал барин Андрея.

– Что собаки-то во дворе? – спросил молодой человек.

– Они резвятся, – спокойным голосом ответил барин.

Андрей взглянул на столб и ужаснулся.

К столбу были привязаны две девушки. Они были до того ополовинены собаками, что его едва не вывернуло.

Он с ненавистью взглянул на барина, который наливал очередную стопку водки.

– Как попарился с мальчишкой? – спросил Неверов.

– Отлично. Можете у него самого спросить. У него впечатлений очень много.

Неверов вскинул брови от удивления.

Андрей с нетерпением искал глазами Настю, и барин это заметил.

– Да цела твоя бабеха, цела, – засмеялся Неверов. – А эти, наконец, нашли покой на небесах.

Андрей скривился и еще раз взглянул на окровавленный столб, к которому подбегали собаки и продолжали рвать безжизненные тела.

– Ну-ка, иди сюда. – Неверов заметил Степку, который стоял у забора и дрожал от страха.

– Они меня сейчас сожрут, – пробормотал мальчишка.

– Не сожрут, если будешь вести себя правильно, – ответил Неверов. – Рассказывай, что у вас там происходило. Мне очень интересно.

Андрей с тревогой взглянул на Степана.

– Все было очень хорошо, – ответил Степан.

– Подробнее. Мне надо знать все.

Андрей так покраснел, что это сразу бросилось барину в глаза.

– Рассказывай, – приказал Неверов, наливая очередную рюмку водки.

Мальчишка немного помялся и начал рассказывать о том, чего не было вообще. Его фантазия так разыгралась, что Андрею пришлось вмешаться.

– Хватит болтать, – оборвал он молодого крестьянина и незаметно показал кулак.

Если бы барин был трезвым, он бы понял, что все рассказанное является лишь фантазией молодого человека. Но разгоряченный водкой Неверов схватил мальчишку за руку и потянул к себе.

– Смотри-ка, какие у меня под носом таланты ходят. В следующий раз в баню пойдешь со мной, – сказал он, и Степан растерянно взглянул на Андрея.

– Да, да, – согласился Андрей. – Барина тоже уважить надо.

Степан заморгал глазами и сник. Настроение у него упало, но он, как положено, поклонился барину и ушел.

– Главное, чтобы тебе нравилось, – сказал Неверов. – На ночь тебе – твоя бабенка. Я ее не трогаю.

Андрей взглянул на столб, под которым лежало окровавленное месиво, и вздрогнул, осознав, что теперь кроме него, Степана и Насти при барине никого больше не осталось. А значит, им и придется заниматься вывозом останков и уборкой двора после барского развлечения. Он взглянул на пьяного Неверова, сжал от злости кулаки и скрипнул зубами.

«Что же Арсений медлит? – неожиданно мелькнула мысль. – Он же обещал в ближайшее время что-то решить! В следующий раз жертвой станет Степка или Настя. Это точно. Нет, барина одного оставлять больше нельзя».

– Отдыхать пойдете, Николай Степанович? – обратился Андрей к Неверову.

Барин поднял на него пьяные глаза и усмехнулся.

– Я сегодня желаю еще пить, – пробормотал он и уронил голову на стол.

Глава 48

Андрей попытался поднять барина, но не смог и позвал Степана. Они вдвоем заволокли Неверова в дом и уложили на кровать.

– Выходи, – сказал Андрей. – Поговорить надо.

Молодые люди спустились с крыльца и прошли на задний двор. Здесь уже убиралась Настя. Она увидела Андрея, и ее глаза снова наполнились слезами.

– Ты всегда плачешь, – заметил Андрей.

– Как же мне не плакать, когда мое сердце чувствует беду? – ответила девушка.

– Успокойся.

– Что нам делать? Этот живодер теперь и до нас доберется. Он всех поубивал, а управы на него нет. Мы остались втроем…

Степка смотрел на Андрея, ожидая, что тот скажет, но Андрей молчал.

– Надо убрать все во дворе, – после продолжительного молчания произнес он. – Степка, запрягай мне коня.

– Ты нас хочешь оставить? – Настя вцепилась в Андрея. – Я тебя никуда не отпущу! Проснется барин – и мы пропали.

– Запрягай, я тебе сказал, коня, – потребовал Андрей и решительно встал. – Уберите все, чтобы никаких следов не осталось. Останки закопайте за домом. Позже их по-человечески похороним.

Степан подвел запряженного коня.

– Что нам делать? – спросил он.

– Ничего. Ждать меня.

Андрей вскочил в седло и выехал со двора.

За воротами он на миг остановился, оглянулся на растерянного мальчишку и заплаканную Настю.

– Я скоро буду, – махнул он рукой и, пришпорив коня, помчался по дороге.

Он спешил к Арсению Измайлову.

Молодой барин встретил Андрея у ворот. Он куда-то собирался, но заприметив приближающегося всадника, бросил все дела и подошел к парню.

– Что там у вас еще стряслось? – спросил он.

– Барин опять напился, – ответил Андрей, переводя дыхание.

– Да и черт с ним, пусть дальше пьет.

– Он двух крестьянок сегодня сгубил. Мы их ночью закопаем за двором.

– А барин?

– Барин пьяный, спит в доме. Из всех крестьян, кто был в имении, нас осталось только трое. Он не остановится и доберется до остальных. Я боюсь за Настю и за Степку. Он их не пожалеет. Что делать?

Арсений опустился на скамейку и призадумался.

– Да, – протянул Измайлов – младший. – От такого изверга надо избавляться, причем немедленно.

– Как? Подскажи мне и я сделаю все, что ты посоветуешь!

– Здесь советы не нужны, – ответил Арсений. – Ты как относишься к Неверову?

– В каком смысле?

– Ну, что он тебе когда-нибудь обещал или говорил… Родственники у него есть?

– Толком я и не знаю, – вздохнул Андрей.

– Это плохо.

– С чего бы барин стал мне о них рассказывать? Однажды говорил, что всю жизнь мечтал о сыне, а тут я подвернулся.

– Ну и….

– Вот тебе и «ну».

Арсений потер лоб и снова призадумался.

– Может, сжечь его имение вместе с собаками? – Предложил Арсений.

Андрей отшатнулся и перекрестился.

– Что ты говоришь! Как это – сжечь?

– Очень просто, взять и сжечь.

– А барин?

– Сжечь вместе с твоим барином. Пусть потом разбираются.

– Нет, такое дело не пойдет, – запротестовал Андрей. – Я не хочу брать грех на душу. Может, нам куда-нибудь в город уехать?

– К кому? Кому ты там нужен? Беглых крестьян отлавливают и возвращают хозяевам.

– Но наш конюх, Егор, уехал же куда-то, – напомнил Андрей.

– Нет, такое дело не пойдет, – задумчиво произнес Арсений, окинув молодого человека взглядом с ног до головы, и усмехнулся. – А ведь ты и сам как барин, – вдруг сказал он. – Одеваешься вот по-барски…

– Того требует хозяин. Ты лучше скажи, что делать?

– Когда он сгубил Марьяну, я готов был разорвать его на части. Хотел просто расстрелять, но у меня не получилось, побоялся. А что теперь делать, даже и не знаю.

Арсений поднялся, взял Андрея за плечи и посмотрел ему в глаза.

– Бог все видит, он его и накажет.

Андрей перекрестился.

– Мне пора, – спохватился молодой человек. – Не дай бог Неверов придет в себя и начнет пытать тех двоих, почему меня нет на месте. Надо спешить. У меня на сердце что-то снова неспокойно.

– Я вечером к вам заеду, – сказал Арсений. И почему-то спросил: – Ты давно не был у матери?

– Три дня прошло, а что случилось?

– В последний раз, когда ты был у себя дома, я случайно увидел твоего барина со старостой из Петрушино. Они ехали по дороге и остановились недалеко от твоей избы, – стал рассказывать молодой барин. – Мне что-то так нехорошо стало тогда. Неверов показывал ему в сторону твоей избы и много говорил. Староста только кланялся и оглядывался по сторонам. Мне он очень не понравился. Ты не думаешь, что они что-то затеяли?

– Что может затеять вечно пьяный барин? У него только водка на уме, – ответил Андрей, но на его лице промелькнула тревога. – Хорошо, я тебя буду ждать. Прощай.

Андрей развернул коня и помчался в имение, но на полпути остановился и решил заглянуть к матери.

Еще издалека он заметил черные клубы дыма, и его сердце тревожно заколотилось.

Молодой человек пришпорил коня и через несколько минут был уже у своей догорающей избы. Мать сидела на земле и обезумевшими глазами смотрела на пожар, который напрочь поглощал остатки строения.

– Мама, что случилось? – бросился Андрей к женщине.

Она невидящими от слез, глазами посмотрела на сына и молча указала дрожащей рукой на огонь.

– Кто посмел это сделать? – Андрей огляделся и заметил, что вокруг них нет никого из соседей-крестьян.

– Это бог меня наказал за тебя, – шептала она. – Связался с дьяволом, и люди от нас отвернулись. Никто не помог мне в нашем горе. Все попрятались по домам и не подходят. Говорят, что я проклята из-за тебя.

Андрей поднял мать с земли и отвел в сторону.

– Что теперь нам делать, сынок? Мы остались совсем без жилья.

– Успокойся. Я найду, кто это сделал, – у Андрея задрожал голос. – Неужели это по указанию барина? Не может такого быть. У меня с ним очень хорошие отношения.

– Ты о чем говоришь? – спросила мать.

– Да так, про себя рассуждаю.

– Ты лучше скажи, что нам теперь делать? У нас больше нет крыши над головой!

– Я поговорю с барином. Он обещал забрать тебя в имение. Он забыл, но я сегодня же ему напомню.

– Куда мне теперь?

– Давай я тебя отвезу в Петрушино, к твоей двоюродной сестре. Пока побудешь у нее. Я барину все объясню, он меня поймет.

Мать взглянула на сына заплаканными глазами.

Андрей усадил ее на лошадь, вскочил в седло сам и, пришпорив коня, помчался в соседнюю деревню.

В Петрушино он остановился у дома старосты.

– Эй, Никита Демьянов, – крикнул Андрей. – У матери сгорел дом, поэтому я привез ее к сестре, чтобы ты знал, если спросит барин.

– Барин не разрешал никаких перемещений между деревнями, – возразил староста. – Я должен буду ему доложить.

– Я без тебя ему доложу, можешь себя не утруждать. Приеду на днях и определюсь с матерью.

Староста надменно посмотрел на Андрея, и молодой человек заметил этот взгляд.

– Смотри мне, – пригрозил Андрей. – Не делай глупостей. Я в имение, но еще вернусь.

Еще издалека Андрей заметил, что у ворот имения столпился народ. Сердце его тревожно забилось, и он помчался, что было сил.

– Чего стоим? – спросил он столпившихся крестьян. – Делать вам нечего?

Крестьяне молчали и крестились. Они разом расступились перед Андреем и пропустили его к воротам.

– Степан! – Что было силы закричал Андрей. – Степан, где барин?

Мальчишка весь дрожал. Он упал перед Андреем на колени и стал молиться.

– Что с тобой? – поднял Андрей его с земли. – Ты мне можешь объяснить, что здесь происходит? Где Настя?

Степан поднял на Андрея заплаканные глаза и кивнул за дом.

– Почему здесь крестьяне? Что они тут делают?

– Это я их созвал, – дрожал голос мальчишки.

Андрей бросился на задний двор и увидел лежавшего на земле барина, а рядом с ним и Настю.

Он подбежал к Неверову и перевернул его на спину, заметив, что вся грудь у него в крови.

– Степка, что произошло? – закричал Андрей и бросился к безжизненному телу девушки.

– О, боги, – застонал Андрей, опускаясь на колени, – что же это такое происходит?! Степан, объясни мне, что здесь случилось!

– Барин пришел в себя, взял ружье, сказал, что пойдет по деревне и будет всех подряд стрелять.

– Это пьяный бред! – возразил Андрей.

– Так все оно и было. Потом он набросился на Настю и стал избивать ее прикладом от ружья.

– А потом?

– Он еле держался на ногах и повалился прямо на нее.

– А ты где был?

– Я хотел барина успокоить, а он направил на меня ружье и хотел выстрелить. Тогда Настя схватила со стола вот тот большой тесак и вонзила ему в грудь.

– Убила?

– Этого гада сразу не убить. Он успел выстрелить в нее, после чего упал и скончался.

– Никому ни слова, – прошептал Андрей и направился к воротам. – Приведите мне старосту с Петрушино, – приказал он крестьянам. – А ты, Степка, скачи к Измайловым, пусть Арсений немедленно едет сюда. Ты меня понял?

Мальчишка лихо вскочил на коня и умчался.

– Расходитесь по работам, – сказал Андрей, сдерживая волнение.

– Что с барином? – спросил кто-то.

– Потом, потом, расходитесь.

Арсений приехал незамедлительно. Чуть позже приехал и староста с Петрушино, Никита Демьянов.

Андрей все объяснил и ждал, что скажет Арсений.

– Бог все видит, – прошептал молодой барин. – Надо вызывать управу и сообщить друзьям Неверова. Может, они знают что-нибудь о его родне.