Рассказы белорусов о войне в афганистане

За сутки посетители оставили 283 записи в блогах и 3298 комментариев.
Зарегистрировался 41 новый макспаркер. Теперь нас 5034386.

https://sputnik.by/20220215/Videl-kak-puli-leteli-v-menya-vospominaniya-afgantsa-iz-spetsnaza-1046895701.html

Чуть не расстреляли своих: воспоминания спецназовца, прошедшего ужас Афгана

Чуть не расстреляли своих: воспоминания спецназовца, прошедшего ужас Афгана

Маме он сказал, что полетит служить в Германию, а сам поехал на войну в Афганистан. Попал в самое гиблое место – Асадабад. 15.02.2022, Sputnik Беларусь

2022-02-15T13:48+0300

2022-02-15T13:48+0300

2022-02-15T13:53+0300

беларусь.live

афганистан: 30 лет в ожидании мира

безопасность

афганская война (1979—1989)

афганец

воспоминания

новости беларуси

https://cdnn11.img.sputnik.by/img/07e5/02/0c/1046895411_0:65:1291:791_1920x0_80_0_0_aac7ce3c3baa604b27cf0f2b2b6febe1.jpg

На войне обостряются все чувства: опасности, страха, ненависти, самосохранения, и порой происходят вещи, которым трудно найти объяснение. О войне в Афганистане Валерий Белуга рассказывает корреспонденту Sputnik, говоря об ужасах войны без лишних эмоций.»Я видел пули, которые летели в меня. Очень странное ощущение. Может, это мозг так реагирует, когда ты между жизнью и смертью, не знаю…», — говорит афганец.»Мы возвращались с задания на базу. БМПшки неслись вдоль горы. Я с ребятами сидел сверху на башне, сверлил взглядами камни, постреливал по кустам. Там горка была. Первая машина проскочила, а нашу в том месте и подбили из гранатомета – засада. Вот тогда и заметил, как «мои» пули летят… Как в фильме «Матрица». Одна угодила в броню возле левой ноги, вторая – между голенями, третья – возле левой ноги. Чудом не зацепило», — вспоминает ветеран спецназа.Обошлось тогда без потерь: пока механик-водитель тушил огонь, а бойцы отстреливались, подскочила третья БМПшка, пальнула пару раз из пушки, потом зацепила подбитую машину тросом – выволокла.Спортсмен? Тебя ждет спецназ!Валерий Белуга родился и вырос в Бобруйске. До призыва в армию занимался борьбой, выполнил норматив мастера спорта СССР по самбо, успел окончить Могилевский химико-технологический техникум.Отобрали спортсмена в Марьину Горку, в 5-ю бригаду специального назначения. Случилось это 5 мая 1984 года.»Это потом мы узнали о специфике части, что она относилась к Главному разведуправлению Генштаба Вооруженных Сил Советского Союза, что камуфлировалась под ВДВ, что ее основная задача – высадиться на вражеской территории, выполнить боевые задачи и вернуться. Если повезет… Готовили нас серьезно: физуха, огневая подготовка, кого-то выучили на минера, кого-то на снайпера, меня – на радиста», — вспоминает солдат.Для него физподготовка была не в тягость: все-таки спортом до армии серьезно занимался, а вот некоторые пацаны просто «умирали» на кроссах. На спортгородке они вместе с Валерой Глазко буквально таскали земляка Сергея Новицкого – у того лишний вес был. Зато потом Серега так накачался, что просто атлет с плаката.»Он мне в Афгане жизнь однажды спас. Хорошо, оба к тому времени натренированные были, обстрелянные, — вспоминает ветеран. – Шли на задание, устроили небольшой привал. В какой-то момент я шестым чувством уловил: сейчас что-то произойдет. Только поднялись – буквально в упор по мне очередь. Там на горе сверху «духовский» пост был. Может, предчувствие спасло, может, движение краем глаза уловил или звук какой-то услышал, но за миг до выстрела я в скалу буквально вжался. Заорал во все горло. Тут Серега и жахнул душмана. Произошло это секунд за 20-30 (я дольше рассказываю об этом), но те мгновения мне показались вечностью. Повезло, что у того мужика гранаты с собой не было: иначе костей бы наших не нашли. Но это все потом…»Укомплектовали по полной. Даже лыжамиЗимой 1984 года в Марьину Горку стало прибывать усиление из частей, располагавшихся в Борисове, Изяславе, Печорах, Чучково и даже Уссурийске: механики-водители, саперы, кинологи с собачками. Пришли боевые машины пехоты.Перед отправкой сказал родителям, что служить будет в Германии. Чтобы не волновались. Сам, конечно, понимал, что командировка предстояла совсем в другом направлении.В январе 1985 года загрузили на платформы технику, сами устроились по плацкартным вагонам – двинулись в путь.»Ехали долго и весело. У кого-то по маршруту родственники или друзья жили: встречались, состав догоняли. Кто-то от ничегонеделания начинал отношения выяснять. Драки тоже были. Притирались, знакомились. Спиртное на станциях добывали, девчонок кадрили. Молодые были, кровь играла. Знали, куда едем, но никто еще толком не понимал, что такое настоящая война, — Валерий Федорович на мгновение замолкает. – Это пока по тебе не стрельнут или кого-то рядом не убьют…»Если хочешь пулю в зад…Прибыли сначала в город Чирчик. В течение месяца проходили горную подготовку. Бойцов учили безопасному передвижению, особенностям стрельбы в горах, основам самостраховки, ориентированию на местности. Налегали на физподготовку.Валерий был радистом-разведчиком: помимо основного снаряжения таскал на себе радиостанцию Р-159.Предлагает посчитать вместе: «19 килограммов радиостанция, дополнительные батареи – 2,5 кг, автомат – 4,5, пять снаряженных магазинов, пару гранат, несколько пачек с патронами, фляга с водой, нож… Килограммов тридцать набегает. Нет, бронежилет и каску не носили: лишний вес. Вот кроссовки, это да. Ты должен по горам передвигаться быстро и желательно бесшумно. Мы же охотниками были, а это другая специфика».18 марта 1985 года 334-й отдельный отряд специального назначения (по легенде он назывался 5-й отдельный мотострелковый батальон) пересек советско-афганскую границу. Прошли Хайратон, Пули-Хумри, Джабаль-Усарадж, Кабул, Джелалабад, прибыли в пункт назначения – город Асадабад. Место там, вспоминает афганец, выбрали шикарное: речка, канал, на острове срубили оливковые деревья, поставили палатки. Обосновались, начали по-армейски обживаться.Близость к Пакистану никого тогда не пугала, о множестве караванных маршрутов и особой активности душманов в том районе еще толком не знали.Через пару недель командир отряда майор Виктор Терентьев решил провести так называемый учебный выход. Это потом до каждого дошло, что в Афганистане учебных занятий не бывает. Тем более у спецназа. Тем более на «духовской» территории. Позже среди солдат гуляла пословица: «Если хочешь пулю в зад – поезжай в Асадабад!» А тогда они даже не представляли, где оказались. Так, в общих чертах.»Нестрашный» АфганистанУчастник Афганской войны вспоминает: «Когда начало смеркаться, паромом переправились через речку, пошли. Куда, зачем? Меня и прапорщика Михаила Грищенко, еще кого-то из ребят послали в дозор у входа в ущелье, чтобы отряд прошел. Бежим вперед, находим камни, укрываемся за ними, ждем. А отряд, как оказалось, быстро и тихо прошел мимо нас и исчез где-то. Радиостанцию мне не сказали брать с собой. Связи нет, куда идти неизвестно, что делать непонятно, задач никаких не поставлено. Решили к парому возвращаться. Вдруг слышим: кто-то на нас идет. Передернули предохранители. Чуть стрельбу не открыли. Хорошо, они отозвались. А это один из офицеров со взводом солдат отряд догонял. У них связь с командиром была, вот мы к ним и присоединились».Та вылазка завершилась успешно. Как пробежка с легким щекотанием нервов. Было и еще несколько учебных выходов, в числе один совместно с Джелалабадским отрядом. Соседи показали, как работать надо. Каких-то душманов в плен взяли. Склад захватили. Конфет, печенья в расположение притащили. Белуга тогда не ходил. Типа молодой еще. Старослужащие рассказывали, что все получилось легко и красиво. Азарт у ребят проснулся, эйфория, дескать, не такой уж он страшный, этот Афганистан.А потом случились Маравары…Гибель Мараварской ротыО трагедии, произошедшей 19 апреля 1985 года в Мараварском ущелье, написано много и подробно. Поэтому здесь – коротко, основные штрихи.Как описывают участники и свидетели тех событий, майор Терентьев решил прочесать брошенный кишлак Сангам, где боевики якобы оставляли пост из 8-10 человек. Перед выходом командир провел рекогносцировку (все, как предписывают учебники по тактике), но открыто, на виду у местных жителей.Для зачистки Сангама выдвинулись три роты. Без бронетехники, без артиллерийской и авиационной поддержки, без боевого опыта.В Сангаме спецназовцы никого не обнаружили, только еще горячий чайник. Терентьев отправил роту капитана Николая Цебрука в соседний кишлак Даридам, о котором практически ничего не было известно.Там и произошла страшная беда. Моджахеды, которых по разным оценкам было от 200 до 400 человек, отследили все перемещения роты, отсекли несколько групп, устроили засаду и настоящую бойню.Бой в прямом эфиреВалерий Белуга не был на том выходе: оставили в лагере как молодого.Его и еще одного бойца — Леонида Мурашко с радиостанцией поставили в дозор на подходе к ущелью, поэтому в боестолкновении не участвовали – прикоснулись к последствиям.»Ночью из ущелья на нас Володя Турчин вышел. Мы по нему чуть не лупанули в темноте, хорошо, что отозвался по-русски. Он был без автомата, но с зажатой в руке гранатой, у которой не было кольца. Пальцы мы ему еле-еле разжали. Говорить Володя практически не мог, весь дрожал», — рассказывает он.О подвигах и славеВалерий попал в команду, вытаскивавшую из Даридама трупы сослуживцев.Душманов уже отогнали: по ним поработали вертушки, артиллерия, соседи из Джелалабадского отряда. Нужно было своих доставать.»Многие тела были обезображены: вспороты животы, отрезаны гениталии… Они уже двое суток на 40-градусной жаре пролежали: вздулись. Трупный запах. Собирали ребят и то, что от них осталось на плащ-палатки. Опознавали по наколкам… Потом узнали, что лейтенант Николай Кузнецов подорвал себя и «духов» гранатой Ф-1. Также поступил и рядовой Вячеслав Сулин. Семеро бойцов (Володя Бойчук, Саня Вакулюк, Юра Гавраш, Вася Кухарчук, Слава Марченко, Вася Музыка и Наиль Мустафин) взорвали себя штурмовой гранатой, сделанной из мины ОЗМ-72. Только представь: они как-то договорились, наверное, посмотрели друг другу в глаза и…», — афганец замолкает.Говорит, что месяц консервы не мог есть: от одного запаха наизнанку выворачивало.Появились злость и желание отомститьВ том бою погиб 31 спецназовец: 2 офицера, 29 солдат и сержантов. За мужество, стойкость и самоотверженность спецназовцы были награждены орденами Красной Звезды. Вячеслав Сулин удостоен ордена Ленина, Николай Кузнецов — звания Героя Советского Союза. Все посмертно.После Мараварских событий командира и замполита отряда отстранили от занимаемых должностей и перевели в СССР с понижением.Писали потом, что личный состав отряда был деморализован. Ветеран войны с этим не согласен, утверждая, что такого не наблюдал:»Злость появилась, желание отомстить. Ни разу не видел, чтобы хоть кто-то пытался увильнуть от боевых выходов. Наоборот – все рвались за пацанов поквитаться».Легенда спецназаОтряд после этого возглавил капитан Григорий Быков, переведенный из Джелалабадского отряда. Офицер опытный, не первый день на войне. Афганец называет его исключительно по имени, отчеству:»Григорий Васильевич нрава был крутого. Ни с кем никогда не церемонился. За любую ошибку разносил перед строем. Мог и ударить. «Залетчиков» иногда отправлял впереди подразделения в одних трусах и со штык-ножом, без автомата: «Если погибнешь, то как герой, а выживешь — станешь человеком». Зато вышколил нас, настоящими спецназовцами сделал, охотниками. Авторитетный был мужик. На базе не отсиживался, сам на операции постоянно ходил».К окончанию службы в Афгане на счету командира было более 120 боевых выходов. За его голову душманы давали 3 миллиона афгани. Два ранения, контузия, орден Красного Знамени, три — Красной Звезды. Афганцы называли Быкова Гришей Кунарским, а отряд под его командованием – Асадабадские егеря.О преодолении страхаБыков воевал умело, с выдумкой, азартом, решения принимал мгновенно, но рассудка не терял. Под его командованием спецназовцы провели много успешных операций.»У нас это называлось работой. Научились действовать скрытно, осторожно. Никто никогда не должен был знать, куда идем и зачем: ни соседи, ни тем более афганцы. Устроили «духам» «веселую» жизнь: вылазки на их базы совершали, караваны уничтожали, пленных захватывали», — рассказывает спецназовец.По его мнению, на войне самое главное — научиться страх преодолевать.О везении на войнеЕму везло. Наверное, говорит, ангелы охраняли или на роду так написано.»Помню, во время одной операции связь Григорию Васильевичу обеспечивал. Вторая рота с «духами» сцепилась, а мы с командиром сверху пристроились, наблюдаем. В горах кто выше, тот и прав. Пока не вмешиваемся. Это же не Великая Отечественная, на которой нужно линию фронта держать. Надо будет, командир подключится, но пока необходимости не было: спецназ справлялся. Григорий Васильевич решил даже вздремнуть: залез в расщелину и прилег там.В какой-то миг я вдруг заметил вспышку на соседней горе, где до этого никого не было. Инстинктивно прыгаю в сторону и как раз на Быкова. Он дядька суровый, мог и врезать, но только спросил: «Ты чего?» «Стреляют» В этот момент куст, возле которого я сидел, как косой срезало. «А, это нормально», — сказал Григорий Васильевич. Вскоре стемнело. Как раз наше время, спецназовское», — вспоминает собеседник.Всего у него за год службы в Асадабаде более 40 боевых выходов, каждый из них – игра со смертью.Дембельский аккордЗапомнился ему последний выход. Уже дембель вот-вот, настроение соответствующее: скоро домой, в Союз, в родной Бобруйск. А тут отряд в Суруби отправился — там душманы десантный батальон повадились обстреливать. Быкову приказали рейд совершить.»В ДШБ ребята все как на подбор были: высокие, крепкие. Они утром на зарядку строем выбежали. Ну, просто красавцы-атлеты! А тут мы, несколько заядлых любителей физкультуры, на спортгородок вышли. Помню, посматривали десантники на нас сверху вниз, а один офицер даже что-то рявкнул, дескать, что вы тут, клоуны, под ногами болтаетесь. Они нас анашистами звали. В спецназе все поджарые, высушенные были. При росте 176 сантиметров я весил около 70 килограммов и считался одним из самых здоровых в отряде. В горах с лишним весом не побегаешь. Главное, чтобы ноги были сильными. Иначе не выживешь», — рассказывает спецназовец.Как стемнело, пошли тихонько спецназовцы работать. Местной десантуре Быков, естественно, не сказал, куда и зачем — дескать, прогуляемся в радиусе десяти километров, а сами удалились от базы километров за 25, не меньше.»Пришли с проводником к заброшенному кишлаку, там через речку вброд переправились, поднялись на гору. Обнаружили выдолбленную позицию ДШК, но ни пулемета, ни «духов» там не оказалось. А тут и светать начало: нужно отойти. При отходе минеры свои «сюрпризы» на тропе оставили. Вскоре и взрыв прогремел. Может, человек, а может, и животное. Душманы туда подтянулись. Мы одного быстро подстрелили, переводчик кричит ему, хочешь жить, ползи сюда. Обработали рану, вкололи промедол. А тут и бой разгорелся не на шутку», — вспоминает Валерий Федорович.Вызвали тогда спецназовцы вертушку, она склоны гор обработала, но моджахеды ДШК подтянули – в общем, как сказал солдат, «все по-взрослому».»Воевали целый день. ДШК забрали, «духов» настреляли, забрали с собой пленного, прихватили штук 7-8 автоматов и пошли обратно», — о войне Валерий Федорович рассказывает обыденно, как об обычной работе.А дальше, вспоминает ветеран, было как в кино: «В городок, где стоял ДШБ, мы вошли на рассвете. В открытую. Все живые. Тащим захваченные трофеи, пленного ведем. Десантники знали, что произошло: по рациям слушали. В общем, бросили они свою зарядку, начали нас обнимать, поздравлять, потащили в расположение, накрыли «поляну». Тут же земляки обнаружились. Хорошо тогда погудели».О дурном предчувствииЧерез день отряд опять пошел работать, Белуга на выход не попал – остался в Суруби. В тот день он сам слушал переговоры по Р-159. Все, вроде бы, складывалось неплохо: спецназ взял караван с оружием, накрыл сходку полевых командиров, нескольких захватили, взяли осла и две лошади — белую и рыжую.»Слышу, настроение у командиров приподнятое: шутят, что на таких лошадях парад можно принимать… А у меня что-то ёкнуло внутри. Там вдруг такая стрельба началась», — вспоминает собеседник.Нас и ДШБ подняли по тревоге, рванули на выручку.В тот день ему тоже выпало трупы сослуживцев забирать. Вытаскивали на осле и лошадях – белой и рыжей.Это счастье — путь домойУволился рядовым в конце апреля. Попрощался с ребятами, полетел сначала в Джелалабад, затем на перекладных в Кабул и Ташкент.»Мы же привыкли есть, спать, в туалет ходить с оружием, а тут все забрали – дембель. Плохо мне было, неуютно. Горы же вокруг, а они стреляют. Отметил также закономерность: чем ближе к Союзу, тем больше у офицеров, прапорщиков, да и солдат тоже, боевых наград. Чудно… А у меня ничего не было. Как будто и не воевал.До сих пор на встречах Саню Шангина подкалываем: «Где твой орден Красного Знамени?» Он отшучивается: «Кто-то из штабных носит».Они с Серегой Ашмаровым на одном из выходов фактически спасли отряд: донеслись по камням до позиции ДШК на секунду раньше, чем душманы. Иначе была бы большая беда. И по соседней горе прицельно влупили, откуда второй ДШК по нам начал стрелять.После боя Григорий Васильевич Быков построил отряд и объявил, что направляет представление пацанам на орден Красного Знамени. Командир словами не разбрасывался», — говорит афганец.О цене боевых наградОн считает, что 334-й отдельный отряд специального назначения обделили наградами. Возможно, потому что над частью висела черная тень Мараварской трагедии: уж очень много ребят погибло в одном бою. Это не нравилось большим начальникам. Да и потом, что ни выход, то раненые или убитые у Асадабадских егерей.После армии он поступил в Могилевский технологический институт. Вскоре в вуз пришла боевая награда студенту-афганцу В.Ф.Белуге – медаль «За отвагу».15 февраля, в день вывода советских войск из Афганистана, вместе с сослуживцами он обязательно придет на остров Мужества и Скорби. А потом мужики выпьют. Молча и не чокаясь.>>> Хотите еще больше актуальных и интересных новостей – подписывайтесь на Telegram-канал Sputnik БеларусьЧитайте также:

новости беларуси

2022

Новости

ru_BY

https://cdnn11.img.sputnik.by/img/07e5/02/0c/1046895411_0:0:1291:969_1920x0_80_0_0_f8ceafa7863fe6d302f492bac6cff8c5.jpg

беларусь.live, афганистан: 30 лет в ожидании мира, безопасность, афганская война (1979—1989), афганец, воспоминания, новости беларуси

Спортсмен? Тебя ждет спецназ!

Укомплектовали по полной. Даже лыжами

Если хочешь пулю в зад…

«Нестрашный» Афганистан

Гибель Мараварской роты

Бой в прямом эфире

О подвигах и славе

Появились злость и желание отомстить

Легенда спецназа

О преодолении страха

О везении на войне

Дембельский аккорд

О дурном предчувствии

Это счастье — путь домой

О цене боевых наград

Накануне годовщины вывода советских войск из Афганистана слуцкие ветераны Сергей Мирончик, Надежда Яркина и Николай Евсеенко рассказали «Кур’еру», как выполняли интернациональный долг, что увидели на войне и чем запомнился им Афганистан.

Ура! Мы живые

«Когда нас только призвали и везли в поезде, нам сказали, что после «учебки» все попадут в Афганистан. Нас было 150 человек белорусов.

В  Афганистане служил год и 9 месяцев (с 1983 по 1985-й) в 66-й мотострелковой бригаде, в десантно-штурмовом батальоне.

Почти каждую неделю мы выходили на боевые действия. Возвращались на день-два, получали сухпай и вертолётом обратно. На Панджшерской операции мы были месяц с лишним. Саму бригаду душманы обстреливали редко: только по советским праздникам.

Медаль «За отвагу» я получил в Чёрных горах. Мы разгромили много «духов» и нашли склады боеприпасов.

Медаль «За боевые заслуги» получил, когда мы ходили в логово душманов и меняли их убитых на наших убитых мотострелков. На обмен мы шли без оружия. Они нас и ногами, и руками толкали. Провоцировали так.

Самые хорошие воспоминания — как мы поднимались в бронежилетах на высоты, где лежит снег. Вспоминали своё детство: на бронежилетах, как на санках, съезжали с горок.

Самые плохие — когда теряли своих друзей. За мою службу из нашего батальона погибли четыре человека. С одним из них мы вместе учились в техникуме физической культуры. Его звали Стас Кунис. Он погиб 22 апреля 1985 года. Они как раз приехали из Марьиногорской бригады спецназа, ещё «необстрелянные» ребята. Командир неопытный был. Их «зажали» в ущелье. Они высотки не обеспечили прикрытием, и «духи» их накрыли. Раненых добили. Вся рота погибла.

Возвращались на Родину самолётом ТУ-134. Стюардесса объявила, что мы пересекли границу СССР, и все сразу поднялись и закричали: «Ура! Мы живые!»
У меня есть друг-сослуживец Костя из Витебска. 15 февраля обычно встречаемся. Сейчас мы самые близкие. Те, кто ещё ближе был, уже ушли на тот свет.

Первыми вспоминаем живых. Потом — своих командиров, которые спасли много жизней. Например, наш командир Евгений Дутов ушёл в отпуск, а когда началась Панджшерская операция и «зажали» мотострелковый батальон, он прилетел из отпуска прямо на поле боя.

А последними вспоминаем своих погибших. Стаса, который учился со мной, ребят из Украины, которые тоже погибли».

---

Под обстрелом прятаться некуда

«Это был сентябрь 1985 года. Мы ехали в командировку на 2–3 месяца, чтобы нейтрализовать вспышку холеры в Джелалабаде, но остались на два года. Госпиталь стоял на территории бригады. Не было линии фронта. Просто выходили подразделения в горы, где разведчики находили бандформирования.

Бывало, обстреливали. На этот случай инструкций не было: прятаться-то некуда. Когда стрельба шла, пытались хотя бы понять, с какой стороны стреляют. А прятаться? Мы жили в модулях из фанеры. Они сгорали за три минуты, в них прятаться было бесполезно.

На войне видно, кто чего стоит. Когда формировался наш госпиталь, набирали только добровольцев. Были такие, кто поехал, не подумав, и вели они себя как трусы.

У нас не было норм рабочего времени. Работаем — значит, работаем. Если привозили много раненых, все вставали и работали. Хотя наш госпиталь был инфекционный.

Никто в советское время не задумывался, какая это психологическая травма. Иногда даже офицеры не выдерживали, а уже про солдат говорить нечего. Когда на заставе 15 человек, и они в течение полутора лет каждый божий день вместе. И нет возможности побыть одному, нет личного пространства. Это очень тяжело.
Каждый год мы встречаемся, чтобы увидеться. Вспоминаем тех, кто погиб в Афганистане».

---

Домой летели с «грузом 200»

«Ночью наш полк в  Иваново подняли по боевой тревоге. Отобрали батальон. Командир сказал: «Вы едете выполнять интернациональный долг». Это был январь 1980 года, уже две недели, как наши войска вошли в Афганистан. На эшелонах отправились в Термез (город в Узбекистане — Прим. ред.). Через Амударью переправлялись по наплавному понтонному мосту. Тогда увидели первые смерти наших солдат. Течение очень сильное, и  мост трудно было держать на плаву. Кто-то срывался, кто-то тонул.

Первое, что я увидел в Афганистане, — это вол, который пахал землю. За ним шёл крестьянин. Это пора­зило. Мы всё делали на машинах, я сам тракторист. А тут на корове пашут.

Через двое суток мы приехали, палатки поставили. Рядом аул — 15–20 хижинок. В первую же ночь было –20 градусов. Для нас это привычно, а афганцы в халатах. Мы жалели их, делились обмундированием, хоть и запрещено было.

У них дома из глины слепленные и всё. Мы в таком домике были. Поразила нищета. Раздетые, нечем работать и не на чем. И зверство «духов», которые на нас нападали, тоже поражало…

Мы, связисты, в боевых действиях не участвовали. Но во время службы стычки случались.

В мае того же года мы отправились назад. С нами в одном самолёте летели «груз 200» и «груз 300» («груз 200» — погибшие солдаты в цинковых гробах, «груз 300» — раненые солдаты — Прим. ред.).

Когда пилот объявил, что мы перелетаем границу СССР, мы сидели тихо, потому что понимали, кто с нами летит. А полностью порадоваться смогли в Ташкенте. Хотя до дома ещё были тысячи километров, но мы уже были в Союзе.

Я в мае демобилизовался, а мой земляк из Слуцка Валерка остался в Афганистане. Говорит: «Придёшь к моим, скажешь, что я тут нормально». Я к ним зашёл.

Они знают, что сын на вой­не, в глаза смотрят. Врать я не врал, но и не говорил, что на самом деле там может случиться. Старался скрасить, чтобы не волновались. Моя мама пока меня ждала, зрение потеряла, так сильно волновалась. Но всё сложилось хорошо, вернулись оба, живы-здоровы».

Нестерпимый зной, пыльные смерчи пустыни и холод высоких равнодушных гор, ущелья, таящие смертельную опасность, и кишлаки, на первый взгляд сонные и благодушные, а в следующее мгновение изрыгающие огонь — на протяжении десятилетия для матерей солдат-срочников СССР не было слова страшнее, чем «Афганистан». Тридцать два года назад оттуда вывели советские войска, однако горькие воспоминания, боль старых ранений и горечь потерь живы до сих пор. Участников боевых действий в Афганистане становится все меньше — уж слишком тяжелы были и физические, и психологические условия пребывания там. Они выполнили почти невозможное: существенно отсрочили террористическую угрозу со стороны агрессивно настроенных исламистов, уберегли от нее среднеазиатские республики, на десятилетия притормозили развитие наркобизнеса. 

О своем двухлетнем пребывании в Афганистане корреспонденту «Р» рассказал Анатолий Наземнов, полковник в отставке, ныне старший преподаватель кафедры оперативного искусства и тактики факультета Генерального штаба Вооруженных Сил Военной академии.

Испытание водой

В Афганистан Анатолий Наземнов попросился сам. Сын военного, окончивший суворовское училище и единственный в СССР факультет военной разведки Киевского высшего общевойскового училища, он служил командиром разведвзвода мотострелкового полка в Чехословакии, однако хотел применить полученный опыт в реальных боевых действиях. 

— Родители, конечно, волновались, но понимали, что служба есть служба, — вспоминает Анатолий Спартакович. — А вот бабушка и дедушка очень переживали и молились буквально каждый день. Два раза я находился на волосок от гибели, но обошлось. Молитвы ли их помогли — не знаю. Но в окопах атеистов нет, поверьте!

В конце лета 1981 года молодой лейтенант прибыл в Термез, город в Узбекистане, где стоял полк по подготовке пополнения десанта. 

— Полк разворачивался на 4 месяца и мог принять до 10 тысяч человек. Там солдаты принимали присягу, а потом за три месяца должны были пройти акклиматизацию и обучиться разведывательному делу: неподготовленных в бой не бросали! Я был командиром взвода, но исполнял обязанности командира роты, — рассказывает Анатолий Наземнов. — Термез — самое жаркое место в СССР, температура в тени там поднималась до +42. Главное в таких условиях — соблюдать питьевой режим. После завтрака, в меню которого обязательно входили 2–3 стакана сладкого горячего чая, и до обеда пить нельзя ни в коем случае, разве только горло прополоскать. Иначе не сможешь остановиться, будешь беспрерывно пить и потеть, а значит — терять микроэлементы, питательные вещества. К обеду можно было потерять сознание или испытывать такую слабость и головные боли, что человек становился ни на что не способным: ходить не мог, не то что воевать. 

Первое время в Афганистан отправляли в основном солдат из среднеазиатских республик. Но в 1982 году их решили заменить славянами, видимо, опасаясь негативного воздействия душманов-единоверцев. И Анатолий Спартакович отправился в Беларусь за солдатами… 

— Я был одним из первых офицеров, который набирал разведчиков. Помню, поезд уходил из Пуховичей — в Минске мог возникнуть ажиотаж. Матери махали вслед поезду, не зная, куда отправляются их дети… — полковник в отставке осекается, обуреваемый тяжелыми воспоминаниями. — Не передать вам, что там творилось… Должен сказать, белорусы — это особенные люди. Помню, идут первые занятия по огневой подготовке. Даю команду: «К бою!» Все упали на землю — один стоит. Подхожу: «Почему не выполняешь команду?» «Там скорпион!» Ядовитого насекомого там, конечно, не было, а был муравей — гораздо крупнее, чем наш, с вертикальным брюшком, на тонких лапках. «К бою!!!» — повторил жестче. Он упал, а потом слышу — плачет. «Ты чего плачешь?» — «Мне мама сказала, что офицер должен любить и лелеять солдата…» Эти слова остались со мной на всю жизнь. И когда мне хотелось повысить голос на подчиненных, я вспоминал этого солдата, его маму и сдерживался. 

Дружба, верность, профессионализм в Афганистане становились не просто словами, от них зависела жизнь.

Первый опыт в горах

В начале сентября 1982 года более 80 офицеров, стоявших в Термезе, получили команду отправиться в Афганистан. В их числе были Анатолий Наземнов и его друг Виктор Кожемякин. Молодые офицеры попали в Шинданд, где стоял 650-й отдельный разведывательный Пражский батальон. 

— Разведывательный батальон выполнял задачи в интересах дивизии и всегда находился на острие событий. Чисто разведывательных задач было мало, в основном — участие в боевых действиях. Например, при операции по уничтожению бандформирования в ущелье мы должны были совершить самое сложное — захватить господствующие высоты. Структура батальона подразумевала, что первая и вторая разведроты имели по два взвода на БМП-2 и танковый взвод. Разведывательно-десантная рота состояла из двух десантно-штурмовых взводов на БТР и третьего — на БРДМ или БМП-2. Взвод насчитывал около 20 человек. Таким образом, сила была значительная. Но если шли в горы, из роты в 68 человек я мог набрать только 20: на месте обязательно оставались техник и старшина роты, на каждой машине — механик-водитель и наводчик-оператор. 

Уже через пять дней после прибытия Анатолия Наземнова второй десантно-штурмовой взвод разведывательно-десантной роты, которым он командовал, принял участие в масштабной воздушно-наземной общевойсковой операции «Западня», целью которой была ликвидация крупного бандформирования и его тылового обеспечения. 

— Зоной ответственности нашей дивизии был весь юго-запад Афганистана, от Кушки до Кандагара. Распорядок боевой деятельности при отсутствии крупных операций был такой: три недели боевых, неделя в пункте постоянной дислокации, когда можно было отдохнуть, вымыться, привести в порядок технику. В основном вели засадные действия: в темноте, пешком выдвигались в определенный район, обустраивали позиции, ставили минно-взрывное заграждение, наблюдателей, группу огневого обеспечения, группу захвата — и хоть зимой, хоть летом неподвижно и безмолвно ждали появления противника. Таких недельных выходов на засады у меня было штук 12, — подсчитывает Анатолий Наземнов. 

Кроме того, он принимал участие в восьми крупных операциях, включая Гератскую и Панджшерскую. Среди них были всякие — и удачные, и не очень…

Анатолий Наземнов (в центре сверху) командовал вторым десантно-штурмовым взводом разведывательно-десантной роты.

— В горах недалеко от Фараха подбили вертолет командующего военно-воздушными силами 40-й армии, машина совершила вынужденную посадку в ущелье. А там оказалась одна из крупнейших баз душманов. Нам было приказано забрать людей, живых или мертвых, или хотя бы уничтожить вертолет. Разведывательно-десантная рота получила задание занять один из горных хребтов, чтобы получить господствующее положение над ущельем, — описывает разведчик свой первый опыт в горах. — В гору мы полезли ночью, а когда рассвело, вокруг стали рваться снаряды, осколки ранили трех бойцов. Самое обидное то, что стреляли свои: командир взвода артиллерийского дивизиона, проснувшись поутру, обозрел окрестности в бинокль, заметил движение на горе и решил открыть огонь. Чтобы показать, что мы свои, пришлось зажечь оранжевый сигнальный дым. Конечно, все это привлекло внимание душманов… Их огонь разделил роту на три части. В нас стреляли со снайперских позиций, «накрыть» которые невозможно. Душманы приподнимали домкратом огромные валуны, выкапывали под ними углубление, туда прятался снайпер, и камень опускали. И мимо не пройдешь, и самого его не достанешь, да и выстрела почти не слышно… Один из моих бойцов два часа стоял, распластавшись по скале и не смея шевельнуться: его рюкзак пробило 40 пуль. Я и так, и так оглядываюсь — не видно, откуда стреляет. В очередной раз поворачиваю голову — и тут пуля срезает мне ресницы с правого глаза. Видимо, снайпер находился метрах в 60 от меня и целился именно в глаз — в переносицу он попал бы. От пневмоудара глаз сразу заплыл. Ничего не вижу, слезы градом, головная боль… 

Сидим наверху почти отвесного склона. Туда-то вскарабкались, а обратно — не видно даже, куда ногу поставить. Артиллеристы пытались нас прикрыть огневым валом, но горы — это не равнина, здесь сложно пристрелять орудие. Как начался огонь, мы рванули в разные стороны, в щели забились, а вокруг снаряды рвутся. К слову, снаряд можно услышать, он летит с тремя витками: шуух, шуух, шуух. А следующая секунда — это взрыв. Когда услышал звук, у тебя есть мгновение, чтобы закатиться в укрытие…

Спускались мы ночью, в кромешной темноте, когда нас не могли увидеть снайперы. Спуск с ранеными занял девять часов. Бойцы моего взвода нашли на скале какой-то карниз, по которому мы перешли на более пологую сторону ущелья. Когда утром посмотрели, волосы дыбом встали: 200-метровая отвесная скала, по ней — трещина, и вот по этому «карнизу» шириной сантиметров 60 мы в темноте сами перешли и раненых перенесли. 

Чужая опасная страна завораживала экзотической красотой.

Мины и болезни

По мнению Анатолия Наземнова, основные потери в Афганистане наши войска несли даже не от огня душманов, а от минно-взрывных заграждений:

— Заминирована была вся страна. Душманы ставили, наши войска ставили и не обозначали на картах. Я сам подорвался однажды: сидел внутри БТР-60, а в следующий момент оказался на «ресничке», бронекрышке на лобовом листе, — взрывной волной выдуло. Получил контузию, кровь шла из ушей, глаз. Нам повезло: под третьим колесом взорвался фугас, а не противотанковая мина, и взрыв направился в моторный отсек. Если бы он пошел в сторону десантного отделения, были бы потери… 

Опытный разведчик всегда ездил на первой машине, обращая внимание на все подозрительные или просто непонятные места:

— Полевая дорога — и вдруг в сухой колее кустик травы растет. А почему? Скорее всего, мину маскирует. Или едешь — на дороге влажное пятно. Откуда оно в пустыне, где стоит жара неимоверная? А это душманы выкопали ямку, поставили в нее фугас или противотанковую мину, накрыли целлофаном, присыпали землей и пролили водой, чтобы отбить запах для саперных собак. Мы двигались тогда по самым опасным местам Герата, будучи уверенными, что впереди идут саперы отряда обеспечения движения 101-го мотострелкового полка. Но по каким-то причинам они не пошли, а нас об этом командование дивизии не предупредило… Пришлось полагаться только на собственные опыт и интуицию.

Еще одна опасность, подстерегавшая наших солдат в Афганистане, — сложная эпидемиологическая обстановка: 

— Шинданд стоял в Долине смерчей. Зимой, когда поднимался сильный ветер, можно было увидеть до 100 торнадо сразу. Они вздымали и несли песок пустыни, в котором гнили останки павшего скота. Эта пыль витала в воздухе, скрипела на зубах. Два раза в год, зимой и весной, случались вспышки гепатита, который отправлял в госпиталь до половины личного состава дивизии. За своими разведчиками мы всегда присматривали: добывали лекарства, которых не всегда хватало, организовывали пары, в которых более крепкий заботился об ослабевшем. От паратифа, кишечной инфекции, однажды умерли сразу 80 человек.

Случались и провокации: однажды душманы расстреляли автобус с мирными жителями и представили дело так, будто это сделали бойцы разведывательного батальона. Жители кишлака были близки к самосуду, но опытным следователям удалось доказать, что разведчики ни при чем. В телах нашли пули калибра 7,62, а советские воины тогда пользовались калибром 5,45. Гильзы такого размера душманы рассыпали, но пули их выдали.

Зоной ответственности 5-й гвардейской мотострелковой дивизии был весь юго-запад Афганистана, от Кушки до Кандагара.

Героизм — дело обычное

Боевые друзья много лет спустя: Виктор Кожемякин, Анатолий Наземнов, Александр Письмеров.

— Давайте я вам расскажу, как мой друг Виктор Кожемякин спас 150 военнослужащих афганской армии! — предлагает Анатолий Спартакович. — С границы с Ираном они ехали на аэродром Герата, чтобы вернуться в Кабул. Колонну грузовиков сопровождали два БТР и взвод Кожемякина. На БМП-2 он ехал замыкающим. Банда душманов, человек 80, взяла 15 гранатометов, плюс у каждого был еще помощник с автоматом, и устроили засаду. Там, где дорога подходила к реке, они углубили промоину, сделали ячейки для огневых позиций и заложили фугасы. Первый БТР подорвался, зацепило несколько машин. Душманы вскакивали на них, били раненых солдат, забирали оружие. За считаные секунды они выпустили 15 выстрелов из гранатомета и в БМП Виктора, но тот двигался на высокой скорости, и никто в него не попал. Он ушел вправо по насыпи, прямо на БМП «спрыгнул» в обрыв высотой 2–3 метра и обошел душманов с фланга. Кожемякин стрелял в упор, со 100 метров, а они не могли ему ответить, опасаясь зацепить своих. Банда разбежалась, бросив оружие, человек тридцать, вынужденные спрыгнуть с 10-метровой высоты, поломали руки-ноги. Так Виктор практически в одиночку спас колонну, захватил 15 гранатометов и взял 30 пленных. 

За два года службы Анатолий Наземнов потерял только одного подчиненного:

— В бою погиб Володя Шахлович, заместитель командира разведывательного взвода. Большой умница был. Родом он из Пуховичей, единственный сын у матери — даже не знаю, как он попал в Афганистан. Каждый раз, когда прихожу на «Остров слез», приношу ему цветы. 

Анатолий Спартакович награжден орденом «За службу Родине» III степени, медалью «За отвагу». 

— В Афганистане все проявляли и героизм, и отвагу, — уверен он. — Иначе в тех условиях выжить было нельзя. Дружба, верность, профессионализм становились не просто словами, они подкреплялись действиями. Сейчас их называют героическими поступками, а тогда это была наша обычная служба. 

nevmer@sb.by

Фото из архива героя материала.

Афганская война… Она ушла в историю, но за неполных десять лет боевых действий унесла многие тысячи жизней воинов-интернационалистов. Эта война — горе тех, кто в ней участвовал, это наши ребята, которые были просто солдатами… Для остальных она далёкая, чужая, непонятная.

Не прошла эта война мимо нашей деревни Глушковичи: 12 совсем юных парней были призваны на службу в Афганистан. В 1981 году первыми ушли Леонид Зайчик, Михаил Романов и Владимир Ковалевич, которые служили в мотострелковых войсках в Кандагаре. Весной 1982 года призвались одноклассники, которые служили в окрестностях Кабула: Михаил Зеньковец, Николай Ковалевич и Михаил Кульбака. В 1985 году в ряды Советской Армии призваны Владимир Михалков, отслуживший в Афганистане полтора года танкистом. В одном из боёв Владимир получил ранение. После госпиталя охранял батальон. Александр Ковалевич  служил в мотострелковой группе «Карабаг» командиром отделения миномётчиков в провинции Герат. Позже был переведён в провинцию Меймене.  Фёдор Самара служил в мотострелковой группе «Герат» командиром расчёта зенитной установки, а затем заместителем противотанкового взвода. Александр Брилевич  нёс службу водителем по маршруту Хайратон — Баграм — Кабул.  Фёдор Швед  был сапёром в провинции Параван в районе Чарикар.

В 1987 году в ряды Вооружённых Сил СССР ушёл служить Леонтий Снегур, попал под Кабул в мотострелковую роту снайпером. Службу в Афганистане проходил и Николай Огневой. Анатолий Черномуров  служил в Египте. В 1987 году призвался в армию Василий Довбан, до мая 1989 года он нёс службу сначала в Туркменистане, а потом попал в мотострелковый полк миномётчиком в самые горячие точки: Гиршие, Кандагар, Герат.

Служба оказалась не из лёгких. Пришлось вчерашним школьникам, мальчишкам 18-19 лет учиться убивать, защищаться, выживать в немыслимых условиях: бури, безводье, жара днём, холод ночью (особенно в горах), перебои с питанием, змеи, фаланги, скорпионы, болезни. Там не было наших лесов, голубых рек и озёр — одни жёлтые пески пустыни, горы да бесконечная пыль.  Поначалу наши военные оказались без жилья, кроватей, спальных мешков. А драться надо было с вооружёнными всем необходимым противниками, профессия которых — воевать.

Не всем выпало прийти живыми дорогами Афганистана. Шли домой солдатские письма. Шли с войны, обожжённые, пропахшие потом, кровью, порохом. Но не было в них рассказов о войне. Не разрешалось об этом ни писать, ни говорить. Вроде бы ничего и нет. А любящие сыновья, конечно же, жалели своих родителей. Поэтому в письмах описывали обычную службу, как у всех, просили за них не переживать, не беспокоиться. Вера, сплочённость и молитва к Господу Богу помогли остаться живыми. 15 февраля 1989 года наши односельчане вместе с другими военнослужащими покинули Афганистан, который стал их частичкой судьбы, а для нас — местом трагедии и героизма советских воинов. Они, призванные в ряды Советской армии, с 1979 по 1989 годы с честью прошли испытания, выполнили свой интернациональный и профессиональный долг, и будут этим гордиться, пока живы.

Мои земляки вернулись домой все живыми.  Сейчас у каждого из них своя семья. У некоторых уже внуки. К сожалению, двоих из списка призванных, по стечению обстоятельств, уже нет в живых.

Нам это трудно понять и представить, что когда-то наши ребята уходили служить в такие горячие точки. Об этом мы лишь узнаём из рассказов очевидцев, из кинофильмов, книг. Мы смотрим фильм, а они вживую не только смотрели, но и принимали участие, видели смерть каждый день и каждый час, теряли товарищей, братьев. Войну хорошо слышать — да тяжело видеть.

Сотни белорусов не вернулись из Афганистана. А ведь дома их ждали… мать, отец, подруги. Мы склоняем головы перед светлой памятью земляков — воинов-интернационалистов — патриотов, преемников Великой Отечественной войны, верных высоким идеалам, сильных духом людей.

Человек на войне распознаётся быстро, ведь каждый живёт с обнажённой душой и нервами, и не просто скрыть свои чувства. На войне все в одинаковой опасности и сразу видно, кто есть кто. В мирное время можно годами носить маску. Война вскрывает всё. Не сделав никого ни лучше, ни хуже.

Людмила ДАНИЛЕЙКО.
аг. Глушковичи.

Белорусский блогер рассказал о малоизвестных фактах афганской войны

15 февраля 2015 года страны бывшего СССР будут отмечать 26-летие вывода советских войск из Афганистана. Дата условная, совсем не круглая. Война странная, почти забытая. В жилом колодце на улице Лобанка подростки лепят снеговика, а мы спрашиваем у них, что они знают про ДРА. «Сам дурак», — летит в ответ… История 55-летнего участника боев в Демократической Республике Афганистан Юрия Стасюка, который получил тяжелое ранение, пережил безденежье на родине, практически ослеп, а потом, вопреки всему, стал художником, — в этом материале.

* * *

Юрий сидит на кресле в светлой комнатке, увешанной картинами. На нем джинсовка, под ней тельняшка. На столе пачка дешевых сигарет. «Я закурю. Не люблю вспоминать свою жизнь», — говорит Стасюк. Он явно стесняется. Его друг-подполковник с протезом вместо руки стоит рядом и помогает: «Начни с того, зачем ты поехал в Афган».

* * *

— Я служил «срочку» в Украине, России, потом перебрался на Дальний Восток, попал в мотострелковые войска. Специально выбирал, где тяжелее. Там познакомился со своей будущей женой. Она из Минска, приехала, чтобы подзаработать.

В Афганистан я не рвался так уж сильно. Молодой был. Хотелось понюхать пороху. Наши офицеры отслужили, назад приезжают, рассказывают про войну. А я сижу в тылу и слушаю… Неловко! Написал, в общем, рапорт.

Потом женился и про войну забыл. Супруга ждала ребенка. Однажды ночью вызвали в штаб: «Сдавай должность, завтра убываешь». Из Хабаровска в Ташкент, оттуда в Кабул.

Это было летом 1986 года. С одной стороны, я вроде был и рад, а с другой — еще ведь с женой не нажился. Жалко было бросать. Отправил ее назад, в Беларусь, а там как раз Чернобыль начали расхлебывать… Кошки скребли на душе. Но я пошел воевать.

* * *

— Мы прилетели в Кабул. Два часа дня, а там все как будто из цемента. Земля цвета цемента, самолеты, аэродром… И жара, которая сжигает.

Из Кабула нас направили в Газни. Ночью, вертолетами. Командир полка произнес речь: «Идите по батальонам и ищите себе должности». Я стал командиром гранатометно-пулеметного взвода с АГС-17. И начал служить.

Первый мой выезд был где-то через неделю. Подняли в пять утра. Приехал мотоциклист, попросил помощи: в кишлаке Ромак, что в 17 километрах от нас, моджахеды-«духи» вешают коммунистов. Полк был на операции, оставалось только три БТРа и танк. Собрали всех — вновь прибывших, тех, кто после ранения. Выдвинулись. Пока ехали, попали под огонь.

И опоздали… Наших уже повесили, «духи» сбежали. Местные устроили танцы — носили нам на подносах халву. Отношения с жителями в целом были нормальные. Но были и дикие кишлаки. Они тебя накормят, а потом в спину выстрелят, когда выйдешь на улицу. Будешь гулять один, скрутят и продадут душманам. Всякое было.

* * *

Юрий Стасюк в очках, но нас практически не видит. Говорит, что перед ним расплываются силуэты, а деталей нет. Когда он надевает вторые очки, то становится чуть лучше. Можно писать… Или даже читать: «Афганская война — это военный конфликт на территории ДРА правительственных сил Афганистана и Ограниченного контингента советских войск, с одной стороны, и многочисленных вооруженных формирований афганских моджахедов („душманов“), пользующихся политической, финансовой, материальной и военной поддержкой ведущих государств НАТО и исламского мира, с другой стороны».

У Стасюка война была не такая, как в Википедии. Без идеологии, стратегии, тактики. Было так: они против нас.

— Как выжить под обстрелом, как не поймать пулю или осколок — этому никто меня не учил. Мой замкомвзвода, старший сержант Комаров, был во взводе авторитетом, и я у него как-то попросил совета. Сержант объяснил: при стрельбе, когда все начинается внезапно, главное для командира — не удариться в панику. Солдаты смотрят на тебя, и если ты струсил, то это конец.

Вскоре, когда передвигались на базу, нас серьезно обстреляли. Сначала фугасом взорвали переднюю машину, потом подорвали БТР. Все это мгновенно, раз — и волосы дыбом. Ротный дает команду: один пулемет сюда, второй — туда. Я дублирую. Четко, как автомат. Мне не страшно! О страхе ты начинаешь думать уже потом, когда бой позади.

* * *

— Нас перебросили из Газни в Кандагар. С нами шли четыре дивизии «зеленых» — так называемых союзников. Пока дошли, половина уже к «духам» убежала. Половину БТРов подорвали. Тянули их, ремонтировали по дороге. Настроение было ни к черту. Сразу говорили — 30 000 душманов против нас. А оказалось — 80 000, и пополнение из Пакистана идет.

У нас было много «заменщиков» — тех, кто на дембель должен был идти. Человеку вот-вот домой ехать, а комполка говорит: «Нет, давай в строй». Какой тут боевой дух?

Потерь серьезных во взводе не было. Грузина одного убило. Сержанту ногу оторвало. Меня контузило, потом тяжело ранило в грудь. Наш батальон бросали на помощь Кандагарской бригаде. Тыкались, мыкались, участвовали в локальных стычках. Такая была война. Но воевали мы честно.

* * *

Юрий Стасюк как будто извиняется, что многое уже не помнит. Детали расплылись. Долгое время в Афганистане он вел дневник. Жаль, не сумел его сохранить.

— Когда вернулся, отдал пацанам-беспризорникам. В то время за такой дневник можно было хорошие деньги получить. Продать журналистам, писателям. Но про деньги я тогда не думал.

Как приехал, сразу же написал картину гуашью. Скорее даже не картину, а плакат. Строй солдат идет по Красной площади: все с автоматами, в касках. Рядом Кремль. Сверху рука с орденом Красной Звезды. Солдаты идут, первый вступает в гроб, крышка открыта. И вот постепенно эта цепочка, уже с крыльями, улетает в небо.

Я тогда жил на Жудро. А рядом жила американка. Она за этот плакат давала большие деньги. Но я ей его не продал — из принципа.

— Что с плакатом стало?

— Порвал.

* * *

— После возвращения в Минск мне было сложно найти работу. Пошел на завод, вроде бы договорился. Тут смотрят военный билет, там номер ПП — полевой почты, — продолжает Юрий. — «Где служили?» — спрашивают. Как только отвечаю, что в Афганистане, сразу другой разговор. «Приходите, может, через две недели…» Нас тогда боялись. Газеты писали, что психика у афганцев сломанная. Было тяжело. Тут еще в магазинах ничего не стало. И ребенок на руках. А голова страшно болит после контузии, не отпускает…

Мне помогли устроиться в аэропорт — в службу авиационной безопасности. Голова почти прошла. И тут началась война в Приднестровье. Я сразу — туда. Война меня не отпускала.

* * *

Стасюк заваривает чай. Нехотя достает из шкафа свой китель с наградами. Он наконец честно отвечает на главный вопрос:

— Я пошел в Афганистан, потому что был фанатиком той системы, в которой жил. Мы тогда мыслили иначе, не так, как мыслит молодежь сейчас. Раз надо помочь сделать революцию — значит, поможем союзникам-братьям. Но практически сразу я понял, что никакой идеи в этом нет. Через две недели написал жене: «Мы здесь не нужны». То, что мы перекрывали каналы поставки наркотиков, — да. В этом был смысл. А остальное…

Хуже всего было дома. Когда мы вернулись из Афганистана, нас не спрашивали о том, что там было. Нас спрашивали, сколько магнитофонов и чеков мы привезли. Я лично отвозил в Казахстан своих сослуживцев в гробах, а вопросы были про магнитофоны.

Как-то мы пошли с другом выпить пива в кафе. Денег совсем не было, только на пиво хватало. Там молодежь, танцуют, балдеют. И песня играет афганская. Девки смеются, парни лялякают. Говорю бармену — да включи ты что-нибудь молодежное, зачем вам тут наш Афганистан? А он в ответ: «Иди к черту». Охрана выпроводила… Мирная страна нас не понимала.

Появилась какая-то дурацкая злость. Они, с гражданки, не видели, как собирают по кусочкам человека, как истекает кровью парень, у которого перебило артерию на бедре.

Они не знали, что у нас было негласное правило: если видишь на перегоне человека, надо стрелять. Я никогда не стрелял и приказов таких не давал. Помню случай. Едет на осле мужик, он метрах в пятистах. Мои бойцы готовы его убить. Я не разрешаю. Подходим, проверяем, как обычно — есть ли следы от ремня, порох на пальцах. Все чисто. Старику лет 65. Говорю ему — садись, езжай. Он поехал. Я отвернулся, и тут выстрел. Даже не сообразил, кто из моих. А он уже лежит. Всё, убили.

* * *

В комнате Стасюка повсюду краски — на столе, на диване, на тумбочке. Краски в крышечках от бутылок… И картины, в которых этот сполна получивший от войны человек спрятался от реальности.

— Я любил рисовать с детства. На промокашках, как все делают. В Афганистане как-то разрисовывал торговую лавку по просьбе местных. Но это было баловство. Потом, уже в 90-х, когда лежал в Минске в Институте экспертизы, психолог заметила, что я рисую. Дала совет — купи краски, это твое. Жена меня поддержала, помогла. Так все и получилось.

Вначале я рисовал Иисуса Христа, делал репродукции Рериха. Очень часто рисовал горы. Потом пошли моря и природа. Пейзажи. Опыта у меня не было, пришлось учиться самому. Тогда говорили, что афганцы могут поступать вне конкурса в любые вузы, но меня не взяли даже в театрально-художественное училище. Все изучал сам.

Делал небольшие рисунки, продавал через жену ее коллегам. Работал с директором одной рыболовно-охотничьей фирмы. Потом, спасибо фонду «Память Афгана», начали приглашать на вернисажи.

* * *

Государство предоставило Стасюку социальную квартиру, возможность бесплатно ездить на общественном транспорте, а раз в год отдыхать в санатории. У него есть скидка по квартплате, еще несколько символических льгот.

— В Беларуси афганцев не бросили. Но лично я ничего у государства, у фонда не прошу. Мне главное сейчас — продолжать писать. Главное, чтобы зрение не подвело совсем.

* * *

На этой неделе Юрий Стасюк собирается пойти в школу и выступить перед ребятами на «уроке мужества». Он этого немного боится:

— Я даже не знаю, что отвечу, если кто-то спросит: «А зачем вы там умирали?»… Наверное, расскажу, что просто была такая война, что на ней были герои и что не стоит про них забывать.

* * *

На Остров слез 15 февраля художник не пойдет. Уже давно не ходит.

— Там стало много молодых афганцев — и все с орденами, медалями… Откуда только берутся? Мы с другом, Олегом из Гродно, ходим к памятнику иногда, когда он приезжает в гости. Положим цветы. Потом в Чижовку, потом на Северное, где наши лежат. В конце поедем ко мне, откроем бутылку. А после, наверное, я возьму кисть и буду рисовать. Если бы не картины… Я мог бы, наверное, сойти с ума.

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. at@onliner.by