Информация
Это литературный раздел для реализации ваших писательских талантов. Здесь размещаются только авторские рассказы наших посетителей! Если вы не являетесь автором рассказа, разметите его в разделе «Охотничьи рассказы», если вы хотите рассказать о своей недавней охоте, пишите в Отчеты, а для разговоров обо всем на свете есть другие разделы блогов.
Заметно вечерело, над низиной Туман стелился зыбкой полосой, Перешагнув упавшую белёсую осину, Иду один сторонушкой родной. … Здесь всё знакомо мне из детства: Дух мелколесья, поле, плёс, листва, Осенний запах сенокоса- разнотравья, Как прошлой жизни детства острова. … То ухнула сова в соседнем буераке, То дупель просвистел накоротке, Две выпи, тишь встревожили во мраке, А я стремился к…
Вдаль прямком следок уходит Среди тоненьких берёз. Куст густой дугой обходит И в обратный путь бежит. … Пашка встал, слегка в раздумье, Взлядом пробежал дугу И, в секундном удивленье, Прошептал -«..стрелять могу». … За седым стволом берёзки, Нагло, дерзко, с хитрецой, Не моргая, без слезинки На него смотрел косой.. . … Вот ружьё на изготовке, И курки уж взведены. Только вроде там на бровке…
…Федор Архипыч, по привычке, смачно втягивал щи из большой деревянной ложки и нет-нет да приговаривал: -Ну, Агафьюшка, угодила нынче. Угодила со щисами-то. Ты погляди, даже внучку по-нраву.. . -Коли так быват, сказывай,- вопросительно и с хитринкой в глазах беззубо прошепелявил дед. -Вкуснее не быват,- чуть подражая, ответил Васька и продолжил хлебать щи. -То я и вижу, ты ложкой-то стучишь,…
Общаясь с охотниками-промысловиками, знаю что некоторые пишут рукописи.
Уговорил одного поделиться с нами его трудом.
Звать его Владимир Бельды, а рукопись в электронный вид перевела его дочь Татьяна Гейкер.
Первая история.
1986 год.
Год тяжелых испытаний. Переброска на новые неизведанные охотничьи угодья по горной речке Тормасу. Зимовий нет, кроме одного старого, ниже устья ключа Звериный, которое, когда-то давно построил дед Колоды Кимонко. Раньше они били нартовики через перевал Бира на Тормасу.
Обычно после новогодних праздников, к тому времени речки сковывало морозом и снега выпадало порядочно. Тормасу в переводе – «сильно водянистая» из-за постоянных наледей и больших паводков.
В этот год заезд на охот участок р. Тормасу был очень долгий. Угодья выделили новые, неизвестные. До этого охотился на Анюе ниже ключа Муху. Как заезжать, не известно. Директор Коопзверпромхоза Владимир Михайлович Болтрушко, отправляя, сказал: «Будет вертолет на р. Борбасу, ждать там.» Загрузили вещи, продукты, боеприпасы на автомашину, и вместе с Николай Головичем Одзял, доехали на место. Участок, среднее течение р. Анюя, устье Борбасу. Охот угодья Головича. Но когда будет вертолет Рыб инспекции? По рации сказали ждать. Но ожидание затянулось на неделю. Вертолетная площадка была рядом с зимовьем. Весь багаж на площадке. Но каково сидеть и ждать. Все охотники уже начали работать, а я в ожидании. Приезжали ребята удэгейцы с поселка Арсеньево, на лодках, забрасывали Юру Амуленко на Тормасу. Хотели и меня забросить, а вертолет уже будет завтра, пришлось отказаться. Да к тому же, до самого места не доехать — заломы на речке.
30 октября после обеда прилетел долгожданный «Ми»». Кое-как взлетели, летим над Тормасу верх, река петляет. Пилот местами спрямляет путь. Внизу видны две лодки ребят удэгейцев возле зимовья. Значит уже рядом. Летим через большой кривун на речке. По карте где-то здесь. Показались какие-то строения на правом берегу речки. Садимся на левом берегу – удобная коса, как площадка.
Ну что, ребята, подождите, пока я разведаю, что за строения, может не там приземлились. Сопровождал меня Сергей Петрович егерь КЗПХ. Давай быстрей, подождем немного. Пока нашел брод. Осмотрел развалины строений. Жить невозможно. Вертолет взмыл в воздух, оставив на косе все мои вещи. Их тоже понять можно. Вечерело. Что поделаешь, надо где-то устраиваться на ночь. Единственно пригодной оставалась баня без крыши с обваленным потолком. Перенес через речку спальный мешок, железную печку, кое-что из продуктов. Печка топится, правда над головой открытое небо, жить можно. Проснулся, на мне слой снега. Романтика, ни кому не пожелаешь такого. Целый день ушел на ремонт потолка. Жерди, солома, земля, которая уже подмерзла, и потолок готов. Решил зимовать без крыши, крыть нечем. Все вроде в порядке, настроил старенькую бензопилу «Дружба» Сухостоя рядом вообще нет, на дрова пошли бревнышки старого амбара. Раньше здесь была база геологов. Свидетельство тому, лошадиная упряжь — чересседельники. По Тормасу шло снежное сало, местами начались забереги, а погода стояла хорошая.
Работая, заметил человека, идущего по левому берегу речки сверху вниз в мою сторону, за спиной рюкзак, на плече ружье. Он перешел на мою сторону. Так я познакомился с Николаем Ветровым, инженером лесоустроителем. Оказывается, на этой базе у них назначена встреча с человеком, отряда стоящего ниже по течению, они все уж закончили летне-полевые работы по лесоустройке. А здесь встретятся, чтобы обменяться, муку на курево. Я ж в свою очередь, поделился с ними, чем мог. Андрей Данилин подошел минут через двадцать после Николая. И так у меня на охот участке стоят два отряда. Ребята сказали, что можно будет поселиться у них, когда они улетят. Борт они ожидали четвертого-пятого ноября, а сегодня второе число месяца.
Николай предложил, пока есть время ознакомить меня с местностью, прогуляться вверх по Тормасу, дойти до старого, но пригодного для жилья зимовья. В тот день я ушел с Ветровым на ихнюю базу, которая находилась в шести километрах от моей стоянки. 3 ноября мы сходили в старое зимовье. Следов соболя было много повсеместно, это меня сильно радовало. Охота должна быть удачной.
Уже вечером Николай связался с нижней базой: «Андрюха, топите баньку, Володя придет к вам в гости четвертого». «Ждем, затопим, — донеслось по рации, пусть поторопится вдруг прилетит борт».
4 ноября двинулся вниз по пойме, где прошли с Николаем. Тропа получилась сказочная, следы наши пристыли. По пути захватил у себя на стоянке банные вещи. Далее через сопку срезал кривун. Тормасу в этом месте делает большой изгиб. Тропа, по которой проходил Андрей, была истоптана изюбрами. Надо бы попробовать добыть. Взяв карабин наизготовку, начал вычислять, куда прошли звери. Они паслись, направляясь в сторону подковы, (мыс вроде утеса) там, где речка делает крутой поворот, это было мне на руку. Зайдя выше их следов начал скрадывать. Заросли лещины, актинидии мешали двигаться. Ветерок донес запах изюбров. Где-то рядом, но пока не видно. Пробираюсь дальше. Бык ничего, не подозревая, появился из овражка неожиданно, неподалеку от него стояли еще две матки. Карабин к плечу, выстрел, все затрещало, топот удаляющихся копыт слышался не долго. Бык оказался смертельно раненым, пробежав около ста метров, он упал, но еще был живой. Добив его вторым выстрелом, принялся за разделку, надо торопиться. Спустив мясо к берегу (хорошо, что под сопку) сделал лабаз, настелил лапником, закидал куски, закрыл шкурой, обтянул нитками от ворон, вроде все. Взял кусок свеженины, (угостить лесоустроителей) пошел по берегу к ним на базу. Там меня уже ждали. Помывшись в бане, выпили понемногу спирта, жаркое тоже было готово.
Вертолет за ними в тот день так и не прилетел. 5 ноября. Морозец за ночь схватил берега небольшими заберегами. Попрощавшись с ребятами, ухожу к себе на зимовье. Надо начинать расставлять капканы. 6 ноября, проходя по ключу «Гнилому», слышал, как пролетел вертолет. Ребята будут дома на праздник.
Через несколько дней пришел на базу Ветрова, ниже ключа «Быстрая». Коля мне оставил на память свой топорик и фонарик.
7 перенес часть вещей, немного продуктов в старое зимовье деда Колоды. Понемногу расставляю капканы вверх по Тормасу. Издалека слышался шум тракторов. Далеко. Через несколько сопок. Вечерело. Думаю идти дальше. Где-то же они работают, перехожу Тормасу на левый берег. Наткнулся на тракторный волок, он шел, через острова, протоки на правую сторону. Пошел по нему, оказывается, трактор ходил на икромет за кетой, людей нет, старые ночлежки, табора, всюду валялась поротая рыба, следы медведей, енотов, колонка были по всему берегу. Солнце исчезло за ближней сопкой. В зимовье возвращаться было поздно, ну что ж вперед так вперед. Вышел по тракторному следу на прошлогодний зимник. Дорога шла через сопки. Шум тракторов стих, но зато изредка было слышно подрывной гул лесовозов. Где же дорога? Как она далеко? Надо где-то заночевать. Пройдя по мостику ключ «Двухрогий.» (тогда еще не знал, как он называется) кабина от трелевочного трактора на подъеме возле дороги оказалась, кстати, дверей и стекол не было. Наломал лапнику на подстилку, закидал внутрь. На улице перед дверцей распалил костер, поставил котелок. Еды было мало. Надо бы приберечь на завтра. Ночь длилась долго. Холодно. Сам виноват, не надо было идти на ночь глядя.
Восьмого утром, попив чайку, пошел дальше. Угодья мои, надо же их осваивать. Расставил остатки капканов из рюкзака. Теперь без остановок быстрее. спускаясь по очередной сопке, вижу человека идущего мне на встречу. Поравнявшись, поздоровались. Так я познакомился со сторожем вахты Гурием Александровичем Дьяковым. Он шел вниз до ключа Солнечного, бывшая стоянка леспромхоза. Там у него есть, где жить, вагончик с печкой. Рыбалка классная хариус, ленок. Мне же в то время было не до рыбалки, сапоги резиновые были все изодранные, надо добираться домой. Гурий говорит, чтобы я на обратном пути заночевал в вагончике, не на улице же.
До полудня был на лесовозной дороге. В тот же день удачно, на перекладных, правда, добрался до поселка. Отдохнул денек, да и надо в тайгу обратно на работу.
10 ноября. Вагончик, где жил Гурий Александрович. Самого не было. Ушел по речке на вахту. Оказался длинный холодный не протопить. Возле печи только тепло. Много дров ушло, чтобы не замерзнуть. Кое-как дождался утра. Решил идти по своему маршруту до своей базы, заодно проверить капканы. Первые трофеи очень радовали: соболя, колонки, енот. Пришлось ободрать шкуру с него. Тащить тяжело.
Добравшись на свою базу, решил заняться рыбалкой. Два дня вполне хватило, чтобы запастись мороженым хариусом и ленком. Для разнообразия таежного рациона рыба будет большим, очень большим подспорьем.
Пошли тяжелые таежные будни. Речку вспучило, вода поднялась. Перебраться на другой берег удавалось не всегда, но мороз все ж — таки делал свое дело. Плеса, где течение, было, поменьше потихоньку сковывало льдом.
Гурий Александрович приходил несколько раз на рыбалку, заодно помогал мне пробивать путики.
***
Мы шли с нижнего старого зимовья вверх по Тормасу на вахту.
Время шло, а старина Гурий Александрович где-то отстал. Наверное, рыбачит. Стоянка, где мы обычно разводим костер, была истоптана. Следы енота были повсюду.
— Надо поставить капкан.
— Нет, будем уходить, тогда настрою.
— Нужно сначала развести костер поставить котелок для чая.
Забереги зашли далеко, плеса местами перехватило морозом. Только перекаты, с шумом бурля, боролись с наступающей зимой, но их со временем одолеет мороз.
Вода в котелке закипела, заварив чай, я насобирал еще сухих дров, подбросил в огонь. Костер жарко пылал:
— Но где же Александрович. В резиновых сапогах долго не протянешь! Надо идти навстречу.
Пройдя немного за поворот, на следующем плёсе, увидел его. Он тяжело нес рюкзак с рыбой. Я забрал у него груз, и мы вместе дошли до костра.
— Ну что Александрович, ноги еще не отклеились?
— Да есть немножко.
— Давай разувайся, грейся, чай готов.
— Володя, рыба-то тормознулась в ямках. Если бы не сегодня, завтра не поймали бы столько за раз.
Ленки были крупные. Пока мы перекусывали, потянул ветерок. Погода начала ухудшатся, небо начало затягивать со всех сторон мрачной пеленой, но снега пока не было.
— Ну что Володя, идем по путику или по речке?
Перекусив и согревшись, Александрович был готов ко всему.
— Пойдем по путику, надо тропу расчистить.
А забрал у него половину груза в свою понягу. Вооружившись топориками, мы шагнули в тайгу. Кусты и ветки деревьев, под тяжестью налипшего мокрого снега, согнувшись, загородили тропу. В ход пошли топоры. В капканах в основном сидели сойки, но был и долгожданный соболь. Ветер начал усиливаться, раскачивая макушки деревьев, с которых сыпалась кухта.
Надо быть предельно осторожным. Иногда ветки не выдержав тяжести снега, ломаясь, падали с высоты. Солнце едва было заметно, развернувшись, оно перешло на левый берег Тормасу. Это означало что светового времени в обрез, надо поторапливаться.
Небольшое зимовье в районе первой скалы, встретило нас своей холодной неприветливостью. Стены и потолок были в снежном куржаке. Место для зимовья выбрано неудачно, грунтовые воды рядом. Растопив печь, мы вынесли все вещи на улицу. Печка разгорелась. Пошло от нее тепло. Зимовье сразу наполнилось туманным паром. С потолка закапало, через открытую дверь выходили клубы пара. Пока Александрович раскладывал рыбу на лабазе, я, захватив ведро, пошел за водой. Плес возле зимовья схватился, на льду лежал снег. Только две полыньи чернели на фоне белого снега. По речке шла поземка. Зачерпнув воды, я вернулся в зимовье. Александрович развел во дворе костер.
— Да, ждать пока с потолка перестанет идти дождь, придется долго.
Я зашел в зимовье, тумана, такого как вначале, не было, можно было хоть что-то разглядеть. Подбросил сухих дров. Печь загудела, как будто старалась скорее просушить избушку. Уху сварили на костре. На улице стало совсем темно. Покушали у костра. Зимовье постепенно просохло. Мы занесли спальные вещи. Влажность, конечно, была, но переночевать можно.
— Да, зимовье, конечно, стоит на неудачном месте, если почаще ночевать то ничего, влаги не будет.
Уставшие, мы заснули крепким сном.
На следующий день погода нас не обрадовала. Все небо было так же затянуто. Вот-вот должен был пойти снег. Гурий Александрович укладывал подмороженную рыбу в мешок, укрыл на лабазе куском брезента. Я же в это время наколол дров для следующей ночевки. На вахту пошли левым берегом, по моей тропе. Снег долго не заставил себя ждать, пошел сразу крупными хлопьями. Отойдя немного от речки, мы наткнулись на свежие следы двух изюбров. Они паслись, направляясь в сторону березовой сопки. Я, взяв карабин наизготовку, начал скрадывать, Александрович знал, что делать в таких случаях. Он отстал от меня на расстояние в пределах, чтобы видеть друг друга, и, стараясь не шуметь, осторожно двигался за мной. Снег валил и валил, видимости почти нет. В нос резко бил запах изюбров. Слышно было, как они паслись, то ветку сломают, обгладывая их макушки, то сушина треснет под копытами, они где-то тут рядом, но ничего не видно сквозь стену падающего снега. Ближе, нужно подойти еще немного я потихонечку сделал еще несколько шагов. Тут вдруг затрещали кусты, топот удаляющихся копыт. Вот неудача – учуяли. Подошел Гурий Александрович.
— Ну что, Володя, пошли что ли на вахту? Мы почти на старом зимнике, а там и до дороги недалеко. Давай, Александрович, покурим. Ты иди на вахту, а я еще раз попробую их скрасть. Они сейчас отбегут, успокоятся.
— Давай, так и сделаем.
Перекурив, мы разошлись в разные стороны. Изюбры шли на махах не долго, перешли на шаг. Постепенно успокоились, стали опять пастись. Хотя снег шел уже не хлопьями, а мелкими крупинками, мне так и не удалось подойти на расстояние видимости. Снова треск убегающих зверей.
— Обидно, досадно, но ладно. Теперь их уже не взять.
Срезав сопку, стараясь выйти на старый зимник, по которому ушел Гурий Александрович, я оказался на лесовозной дороге. До вахтого поселка было около километра. На дороге нет никаких следов, даже лесовозы не ходили. По времени Александрович должен был вот-вот появиться. Я подождал его, и мы вместе дошли до вахты. Там находились только сторож Герман Александрович, машинист погрузчика и бульдозерист. Сторожа так же топили печи в жилых бараках, поддерживая в них тепло. Бригады же уехали домой на отдых.
— Ну, Гурий, с пополнением тебя.
Герман Александрович улыбался.
— Что случилось? Ах да, Найда, собака должна была ощениться.
Не скрывая радости, Гурий Александрович направился к конуре. Я вслед за ним. Собака вылезла из своей будки, радуясь нашему возвращению, облизала нам руки.
Щенков было девять: пять мальчиков и четыре девочки.
— Ну, Володя теперь ты будешь с собаками.
Я выбрал из выводка двух. Одного крупного белого щенка я назову Кузя, а самую маленькую черную Троя. Вот такие у них будут клички.
— Как, всего двух? Нет, еще двоих возьмешь.
— Ну да ладно подрастут, видно будет.
Мы были счастливы.
Собака Найда была чистокровной лайкой. Её кто-то оставил на время Гурию Александровичу, но так и не приехал забрать, привыкшую к тайге собаку. Говорили даже, что она имела много медалей на всевозможных выставках. А ей, наверное, было лучше здесь на таежной вахте, чем в квартирной обстановке.
Бригады собирались уезжать на всю зиму работать, куда-то далеко на ключ Туманный. Машины редко ходили на вахту. Дорога стала пустынной, только след моего снегохода узкой полоской тянулся от вахты в разные стороны. Уже к новому году щенки подросли. По вечерам мы делали прогулки со всей сворой. Ходили далеко при луне. Найда как всегда шла впереди, распугивая сидящих в снегу рябчиков. А вереница маленьких собачек, растянувшись по всей дороге, бежала вслед за нами. Это были чудесные с пользой прогулки. Нам перед сном и собачкам – пусть развиваются!
Охотничий сезон проходил нормально. Базировался в основном на вахте, жил в бараке Гурия Александровича.
Несколько раз приезжал мой на буране мой друг Аркадий из соседнего участка. И мы ездили на снегоходах в поисках изюбров. Надо было отстреливать мясо на заготовки. После окончания охоты я собирался домой. С собой решил забрать только Кузю и Трою, а двух других оставил на воспитание Гурию Александровичу. Дав им клички — Соболь и Капкан. Старина же оставил себе черных щенков Норку и Малыша, остальных он раздал лесовозчикам.
С наступлением весны должны были вернуться лесозаготовительные бригады.
— Ну, пока Александрович, до встречи. Летом приеду строить охотничье зимовье. Старое совсем не пригодно для жилья.
1987год.
Начало лета. Аркадий и я работали на заготовке папоротника. Жили мы на центральном таборе. Ездил на мотоциклах в поисках мест, где этого дикороса было в изобилии, в основном на Бихан. Там, безусловно, было получше. Работа тяжелая: на жаре иногда и в дождь.
Руководство Коопзверопромхоза выставило под заготовку папоротника мотоцикл «Урал». Так что стоило поработать, чтобы приобрести новую технику. По вечерам, бывало, выезжали домой на отдых, чтобы с утра снова ехать в лес. Собачки мои переболели чумкой, но к счастью моему – выжили. Чтобы они окрепли после болезни, вывозил с собой в лес. Там они бегали за мной, что-то вынюхивая, изучая. Раз даже нашли ежика. Кузя сразу сходу схватил свернувшийся клубок, больно уколовшись об острые иглы, с визгом отбежал в сторону. Только осторожная Тройка, налаявшись, обнюхивала странный комок. Разъяренный Кузя подбежал и стал неистово облаивать ежа. Но второй раз кусаться не полез. Вот так-то Кузя! Не все в лесу можно кусать. Я отошел от того места. Собачки, полаяв и видя мое безразличие к колючему существу, побежали за мной. Это был первый урок для них. На природе для подрастающих собак все было интересно.
Любили они так же кататься со мной. Как только заводил мотоцикл, сразу запрыгивали в коляску. Приходилось делать небольшой круг, высаживать их. И сидели на привязи возле палатки, в ожидании, когда я приеду после очередной ходки за папоротником. Видно было, как они мучаются, скучая без меня.
К концу заготовок были подведены итоги. Сдал я в этот раз более одной тонны Орляка. И приобрел новый мотоцикл «Урал». Радости моей не было предела.
После сенокосной страды, где я работал в бригаде, начальник участка Яков Павлович Гетман дал добро на строительство охотничьих зимовий. Другу моему Аркадию Гейкер тоже нужно было строиться. Получив на складе гвозди, горючее, мы стали собираться в тайгу. Я договорился с зятем Евгением (муж сестры) чтобы он забросил нас на его автомашине «Нива». А назад мы доберемся сами на попутных лесовозах. Нам было еще неизвестно, есть ли дорога через перевал в сторону участка Аркадия. Дорожники работали, но до куда они дошли? Перевал, поди, высок.
***
Мы загрузили в машину все необходимое, на багажнике Нивы привязали оморочку, взяли так же резиновую двухместную лодку.
— Вроде все готово, поехали.
К вечеру добрались до леспромхозовской вахты. Нас встретил Гурий Александрович, смена была его.
Шумная свора собак дружно облаивала нас, только старая Найда узнала нас. Как же не узнать, когда пройдено столько троп вместе снами.
— Володя, щенки то твои погибли. Капкан от чумки, а неугомонный Соболь проглотил крючок с короедом. Когда они были со мной на рыбалке, — с сожалением сообщил Гурий Александрович.
— Ну что поделаешь, старина, не расстраивайся сильно. У тебя смотрю, кроме Норки и Малыша с Найдой еще собак прибавилось.
— Да я не знаю чьи, привозят их рабочие и бросают. А у тебя-то живы Кузьма с Тройкой?
— Да все нормально растут пока.
Евгений, после того как мы разгрузили наши вещи, стал собираться обратно домой в поселок.
Ему нужно было с утра на работу.
Мы с Аркадием переночевали у Александровича, в его вагончике.
Погода с утра была хорошая, лишь небольшие облака плыли по утреннему небу. Плотно позавтракав, мы стали, готовится в путь-дорогу.
Посоветовавшись, мы решили сделать катамаран. Привязали борт к борту: оморочку и резиновую лодку. Гурий Александрович провожал нас от устья ключа Тухала. Снаряжение, продукты и вещи были тщательно распределены на плавсредства.
— Ну, пока ребята!
— До встречи Александрович
Мы оттолкнулись, наш ковчег подхватило течением. Поехали. Оказалось, что управлять катамараном очень трудно. На крутых поворотах реки с трудом удавалось направить его в нужное русло. Уж очень он был неуклюж. Надо бы отвязать оморочку от лодки, но подходящего берега не было. С обеих сторон речки свисали кусты и ветви деревьев.
— Ладно, пройдем подкову (место такое на реке в виде крутой подковы) ниже есть гравийная коса – там и сделаем остановку.
Но Тормасу сделала нам неприятный сюрприз. Там где река делает крутой поворот от прижима, образовался залом из бревен и вырванных с корнями деревьев. Только справа от залома образовался небольшой проход. Мы со всех сил налегли на шесты, стараясь вывести наш катамаран в этот узкий спасительный выход. Но Бурное, упругой струей несло нас прямо на залом. Все произошло быстро. Оморочка ударилась бортом о дерево, мы с Аркадием едва успели спрыгнуть прямо на бревна залома, как груженую резинку моментально увлекло под воду. Весь наш груз оказался на дне, течением унесло канистру с бензином и брезентовый полог.
Это была катастрофа. Хорошо, что оморочка застряв между ветками дерева, держала резиновую лодку, не давая ей совсем уйти под залом.
Что-то надо делать, выкручиваться из этой ситуации. До дна было метра два, видны были наши тяжелые рюкзаки, ящик с гвоздями, бензопила «Урал», оружие. Придется нырять и доставать их. На дне течение было не такое сильное, как наверху. Пока мы возились с нашими вещами, доставая их из-под воды, погода начала портиться, потянул ветерок. По плесам пошла мелкая рябь. На нас шел дождь.
— Может быть, прольет да перестанет? Но нет.
Небо заволакивала со всех сторон мрачная со свинцовым оттенком пелена. Это надолго. Резиновую лодку удалось вытащить только тогда, когда спустили воздух из баллонов, разрезав веревки соединяющие ее с оморочкой. Все снаряжение и плавсредства мы перетащили ниже залома, на гравийную косу.
— Ну что Аркадий, сплавляемся дальше по отдельности. Там где я решил построиться есть двадцатка бензина, старенькая бензопила «Дружба», железный камин, еще зимой завезенная на буране. А без полога думаю, обойдемся. Жаль, что продукты намокли.
— Идем дальше Володя. Не возвращаться же на полпути.
Мы загрузились и под дождем отплыли от злополучного места. Я управлял оморочкой, а мой друг резиновой лодкой. В речке вода прибыла и помутнела. Бурные перекаты неприветливо с ревом и грохотом встречали нас.
Чтобы не было дальнейших неприятностей, мы заранее останавливались перед крутыми поворотами и заломами, перетаскивались и плыли дальше. На плесах шестками подталкивали лодки. Надо было побыстрей добраться до места. Промокнув до нитки, мы все же добрались до ключа Зверинного, где и намечалось строительство зимовья.
Аркадий навел ревизию. Хлеб крупы и мучные изделия промокли. Оставались четыре банки тушенки, да две рыбных. Решили отварить рис в большой кастрюле и котелок мучных. Хлеб нарезать и высушить у костра, иначе все это испортится.
— Давай Володя вали пока строевой лес, а я займусь хозяйством. Пока я занимался валкой деревьев, Аркадий, сделал навес из еловых лапок и кусков целлофановых мешков. Натянул накомарник, развел костер, установил так же железный камин, сварил пищу. Отваренные рожки и рис поставил в холодную воду, так чтобы не залило через край, в таком холодильнике долго не испортится. К вечеру дождь так и не прекратился. Мы поужинали, кое-как подсушились и уставшие уснули, в надежде на хорошую погоду.
Но она и утром нас не обрадовала. Все так же моросил нудный дождь. Никакого признака на солнечную, хотя бы на немного теплую погоду.
— Работать надо, Володя, прояснения мы, наверное, не скоро дождемся, да и продукты кончатся
— Да, Арканя, да…
Мы расчистили площадку под зимовье, шкурили, стаскивали к месту отпиленный по размеру лес, начали строить, работу прекращали только чтобы поесть. На рыбалку ходили только один раз. Кое-как поймали двух ленков, их хватило немного разнообразить еду, да и трудно поймать рыбу в мутной воде.
Уровень воды в Тормасу был большой, речка чуть ли не выходила из берегов. Мимо нашего табора стремительно проносило бревна, вырванные с корнями деревья, кусты.
Река бурлила, клокотала на все голоса. Лес же вокруг понуро свесив ветви, листья стоял в ожидании, когда кончится дождь. В природе не было слышно никаких признаков жизни, только мирный шум дождя и речки.
Каждый вечер после работы мы сушили вещи и ложились спать в надежде побыстрее увидеть солнышко.
Наконец мы его увидели. И то после полудня, небо немного раздвинулось и оно появилось в разрыве облаков. Стало тепло от его лучей. Хотя тучи иногда и закрывали солнце, мы использовали его теплые лучи: просушили спальные вещи.
Лес вокруг ожил, распрямился, листочки потянулись к солнышку, между деревьями пошли испарения в виде тумана. Стали слышны птичьи голоса, все вокруг радовалось долгожданному теплу. В том числе и мы с Аркадием. Но это продолжалось недолго, к вечеру снова заволокло все небо, умолкли птицы, деревья же, набрав солнечного тепла, стояли гордые в ожидании очередного душа. Заморосило, когда мы уже легли спать после ужина.
***
Хотя мы и работали под дождем, стройка наша продвигалась. К концу четвертого дня работы, зимовье почти было готово. Оставалось утеплить потолок, сделать дверь и окна, но это будет осенью, когда заеду на охотничий сезон. Ночевали последнюю ночь под хорошей крышей, с жарко топящейся печью. Наконец-то мы просохли основательно. Как-то будет завтра, а сегодня мы были в тепле и сухие.
Утром после завтрака собрались в дорогу, забрали одну бензопилу «Урал», инструменты и резиновую лодку , а оморочку пришлось оставить, вывозиться по снегу на буране.
— Да, Аркадий. Пришли в дождь и уходим в дождь.
***
ТАЕЖНЫЕ ВСТРЕЧИ ИЛИ КАК ПОЙМАТЬ РЫБУ ВЕДРОМ.
Ребята вышли на лесовозную дорогу, после строительства охотничьего зимовья. Мокрые, голодные, с тяжелыми рюкзаками. Хотя до леспромхозовской вахты было около двух километров пути, развели костер, чтобы перекусить и отдохнуть. Шел мелкий пронизывающий дождь, но погода должна была восстановиться в лучшую сторону.
Вода сбегала с сопок, превращаясь в небольшие ручейки, те же сливаясь, образовывались в бурные потоки. Почва была перенасыщена влагой. Долина на перевале наблюдалось в незабываемое зрелище, круговорот воды в природе. Испарения в виде туманного облачка поднимались к верху, дойдя до уровня вершин, под небольшим ветерком отходили в сторону и тут же превращались в дождь. Жаль, что фотоаппарата нет – вот был бы снимок! Перекусив, Володя и Аркадий пошли в сторону вахты.
На площадке перед бараками стояли два КАМАЗа с прицепами, возле столовой на улице горел костер, суетились люди. С водителями были их жены. Появился подвыпивший Герман Александрович.
— Здорово таежники! Давайте в барак там печка топится, сушитесь.
Через открытую дверь было слышно как Герман, желая добавить еще, не отставал от водителей лесовозов.
— Ну что вы, думаете, наливать крепостному сторожу, или нет?
— Налить то не проблема, да рыбки вот надо бы на уху поймать.
Сторож не намерен был идти рыбачить, когда тут такой богатый стол.
— Александрович, у нас нет удочек и куда идти рыбачить, мы не знаем. Здесь то мы находимся в первый раз.
Герман был в ударе.
— Что, удочку? Да я сейчас и пойду ведром поймаю, ишь удочку им!
— Извини, у нас и ведра то нет.
Немного обсушившись, ребята вышли из барака.
Оказалось, что лесовозы пришли грузиться лесом, где-то на перевале Тормасу, но из-за поломки погрузчика они приехали на вахту – отдохнуть, сварить ухи.
Женщины чистили картошку.
— Ребята, мы ведь и приехали то ухи таежной попробовать. Да только вот Герман Александрович обещал поймать рыбу. А сейчас ему только и рыбачить остается возле стола.
Наконец-то, добившись своего, сторож ушел в свой вагончик.
— Ну что Аркадий, сходим, порыбачим, тут ведь рядом, —
Володя достал удочки из кармана рюкзака, — Удилища на речке вырубим.
Вода на перекате чуть ли не валила с ног. Рыба клевала плохо, но все же поймали немного хариусов, на уху хватит, — Пошли.
Кастрюля с картошкой кипела, женщины обрадовались:
— Да вот только такую рыбу мы ни разу не чистили. Видим то в первый раз.
Аркадий по-быстрому обработал пойманную рыбу.
Уха была готова.
— Ребята, давайте все к столу.
Появился Герман:
— Что, поймали?
— Конечно поймали, только вот ведро твое искали да не нашли, пришлось удочками гонять.
Женщины занялись дружным смехом.
Погода установилась. Ужин был замечательный, на фоне
уходящего за сопки солнца. Закат был розовым, последние лучи небесного светила, как иглы пронизывали макушки деревьев.
— Ой, как красиво!
Жены лесовозчиков были в восторге от такого зрелища.
— Мы вам ребята завидуем, где нам в городе такое увидеть. Даже и не приснится.
Воздух чист после дождя, дышится легко.
— Мы, наверное, сюда еще как-нибудь приедем. Спасибо вам ребята! Если бы не вы, мы и ухи не испробовали бы.
Наутро водители стали собираться на погрузку, прогревали двигатели. Аркадий шутил:
— Будете ехать сюда, обязательно приобретите ведро, как у Александровича. Не знаю где, но где-то такие ведра должны быть.
— Ну, пока ребята. Будьте здоровы! Будем.
— И вам тоже счастливого пути. До встречи!
Машины, взревев двигателями, тронулись в дорогу.
А Аркадию с Володей предстояло строить еще одно зимовье на соседнем участке.
Прошел год…
1988год. Лето.
В дали на горизонте видны голубые сопки, хребты. Извилистая лесовозная дорога, петляя между сопками, вела через перевалы в охот угодия Аркадия. По краям дороги стояли вечнозеленые ели, пихты, кедры. Кусты и деревья вблизи дороги были покрыты мутной пылью. Солнце нещадно палило. Небо было чистое, воздух горячий.
Два мотоцикла поднимая за собой клубы дорожной пыли, мчались в край голубых сопок. Коляски мотоциклов были груженые. В них лежали бензопилы, инструменты, вещи, продукты, скобяные изделия. Мы ехали на строительство охотничьих зимовий. Одно на моем участке — ключ Смородиновый, а другое у Аркадия за перевалом. Поди. Ну, как же по дороге нам не заехать к Гурию Александровичу.
Бригад на вахте не было, находились дома на отдыхе после трудовой смены. Сторожа были на месте.
— Здравствуйте труженики леса!
— Здорово лесные бродяги, никак опять на строительство. Не на рыбалку это точно. А на охоту еще рановато.
Сторожа были под хмельком.
— Ну, давайте располагайтесь на отдых.
Гурий Александрович поставил на стол жареных хариусов, банку браги.
— Да погоди ты со своей мутью! — Я вытащил из рюкзака бутылку белой, — мы же все-таки из поселка едем.
Поужинав, мы вышли на свежий воздух. На улице было светло от луны и ярких звезд на небе. Дышалось легко, а то, что мокрец жег лицо и руки, было не бедой.
В бараке было прохладно, лампа была погашена, чтобы не привлекать кровососущих бестий. Гурий Александрович не спал:
— Володя, когда вы поедете обратно?
— Не знаю старина, как управимся, так и двинем обратною, а что в деревню то спешить.
— Да мне надо посылочку, родственникам на сплавной отправить.
— Не переживай Александрович, на обратном пути обязательно заедем… Арканя ты спишь?
— Нет.
— Может, тяпнем еще немножко?
— С утра опять пыльная дорога… Так что давай.
Аркадий сходил к мотоциклу за стеклом. Принес еще свежих овощей, зелени.
Сидели допоздна. Александрович рассказывал о случаях на рыбалке. Мы же вспоминали наши переходы по тайге.
Собака Найда принесла еще щенков. Самого шустрого из них, Александрович оставил для меня и кличку ему дал Дружок. С рассветом мы собирались в дорогу, старина положил нам копченых хариусов, банку браги, — Пригодится.
— До встречи Александрович!
— Пока ребята.
Мотоциклы поехали. Собаки какое-то время с лаем бежали вслед за нами. Но повернули, обратно видя, что Гурий Александрович остался стоять на месте.
На ключе Смородиновый мы остановились, чтобы оставить часть вещей, горючее, гвозди.
***
Дорогу, ведущую через перевал. Поди, пробили совсем недавно. Леспромхоз еще не коснулся величественной тайги.
Лес вокруг был нетронутым железной рукой большого предприятия.
Все вокруг благоухало. Вековая тайга гордо стояла на сопках и по распадкам.
С высоты перевала открывалась великолепная панорама.
Сопки надвигались одна на другую.
Ближние сопки были зелеными. Чуть дальше – темно-зелеными. Дальше — темными, синими, а самые дальние — голубыми на фоне светло-голубого неба. Завораживающая красота очаровывала.
Мы с Аркадием проверили тормоза на мотоциклах. Начали спускаться с перевала. Спуск был крутым. Где-то очень далеко внизу еле была заметна петляющая полоска дороги.
Спустившись вниз, мы остановились за мостом через ручей Гнилой. Аркадий наметил строить на этом участке. Мотоциклы были убраны с дороги. Пока друг мой искал место для будущего зимовья, я натянул полог с накомарником, сварил пищу.
Вернулся он не скоро.
— Да Володя, в лесу и леса хорошего нет. Есть тут рядом возле моста строевой лес. Наверное, здесь и поставим зимовье. Что толку то прятать далеко все равно рыбаки найдут со временем, а так пусть ночуют.
— Как скажешь Аркадий, ты здесь хозяин.
Пообедав, мы занялись валкой строевого леса. Расчистили площадку для зимовья. Начало есть.
— Давай Володя съездим в гости к дорожникам, заодно порыбачим.
— Поехали Аркаша.
Стоянка дорожников находилась где-то там впереди, на ключе Талюке. В этом районе дорога еще не была готова, мостов через речки нет. Приходилось переезжать по перекатам, по следам вахтовой машины.
Знакомые мужики из Троицкого ПМК удивились тому, как мы смогли проехать через столько перекатов, где и машина то с трудом преодолевает бурные потоки.
Нас плотно покормили, поле этого мы решили порыбачить. Ямка на Талюке, возле стоянки была глубокая, вода чистая. Дно проглядывалось до каждого камешка. Рыбы тоже было немеренно.
Аркадий, увлекшись, дергал хариусов одну за другой.
— Ну, хватит рыбачить друга. Куда ее девать испортится ведь, а надо будет и на Мутном поймаем.
Даже дорожники не рыбачили без надобности. Ловили только на жарёху, на уху. Или когда уезжали домой на отдых.
Было поздно, но мы не остались ночевать у ребят на стоянке. Вернулись к себе на табор, чтобы с утра пораньше начать работу.
Следующий день выдался прохладный. Было облачно, но без дождя. Работать было не жарко, и допоздна сделали очень многое. Подняли несколько венцов, весь материал был ошкурен, заготовлены жерди на стропила, об решетку. Спать ложились, удовлетворенные работой.
На третий день сруб с потолочными и половыми балками был готов.
Да вот незадача. Прямослойного дерева на клепку не было рядом. Поехали искать вдоль дороги, и нашли хорошую ель аж за два километра от стройки. Напилили чурок нужной длины, колоть и перевозить будем завтра.
К концу четвертого дня зимовье стояло под крышей, Аркадий был доволен.
— Ну что Володя, фары у нас работают? Рвем на смородиновый.
На этот раз стройка далась нам легче, весь строительный материал находился рядом. Наряд-задание было выполнено раньше срока.
Мы с удовлетворением покидали ключ Смородиновый.
Оставалось время и на рыбалку, и отстрелять изюбра по лицензии.
А пока мы были довольны всем: и каморам с мокрецом и проделанной работой, этим сопкам, журчанием горных речек.
Сколько же им еще предстояло в будущем построить охотничьих зимовий, преодолевать бурные потоки, сплавлятся по бушующим речкам. Спать под одним одеялом, есть с одной миски, пить с одной кружки.
А сколько костров предстояло развести.
Встречи с дикими животными
Писатель Евгений Гущин много лет был охотником в сибирской тайге. У него много страниц повестей и романов посвящено именно этому периоду жизни — наблюдениям за природой, изучению лесных обитателей, повадкам животных, привычкам их, хитроумию, умению жить по таёжному закону, понимать как других зверей в лесу, так и живущих неподалёку людей. В приведённом здесь отрывке писатель рассказал о волчьих следах, которые постоянно обновлялись вокруг таёжной избушки, где промышлял зверя герой романа. Эти следы мало волновали охотника, поскольку он понимал, что они принадлежат проходным диким животным, то есть, не постоянным обитателям этих мест.
Но однажды, на ежедневном обходе своего участка охотник увидел совсем другие следы. Они тоже были свежими, но здесь звери вели себя как дома, они торопились, буквально летели, как говорят охотники — на махах. Увидел он по следам, и какое животное волкам удалось отбить от стада и кого они теперь всей стаей гнали по тайге. Это был марал, молодой, мощный и сильный. Много мяса. Будет у волков пир. Ведь у марала — таёжного оленя — мясо-то какое вкусное! И тут охотник совершил огромную ошибку. Он решил, что может потягаться с целой стаей диких животных и забрать их добычу, перехватив марала ещё до той засады, которую приготовили ему волки, или даже после того, как марал в неё попадёт. Охотник проверил патроны, свистнул своего Дымка — помесь лайки и волка — и двинулся через перевал стае наперерез. Самые интересные книги о животных написали сами охотники. И о том, что было дальше, писатель гораздо лучше расскажет сам.
Евгений Геннадьевич Гущин
Отрывок из романа «Ведьмин круг»
Бесснежные, острые вершины скал уже подступили совсем близко и чётко просматривались. Богдан скатился в небольшую ложбинку, откуда к подножью следовало подходить уже скрадываясь. И тут Дымок чуть не повалил хозяина, резко метнувшись вбок, туго натянув капроновый шнур сворки, привязанный к ремню патронташа. Богдан повернул голову в сторону собаки и увидел: чуть ниже по склону, мелькая за кустами низкорослого чапыжника, навстречу ему беззвучной тенью огромными прыжками нёсся крупный марал-рогач, то по грудь увязая в снегу, то взвихриваясь над сугробами. В одно мгновение рогач пронёсся мимо. Просквозил в такой близости, что Богдан различил тугие струйки пара, бьющие из нервных ноздрей, услышал запалённое дыхание, даже, казалось, ощутил кожей лица холодок снежной пыли из-под копыт.
Ошарашенно проводив взглядом рогача и мысленно отметив, что волки с загоном где-то прокололись, Богдан обернулся на новый беззвучный рывок Дымка и тотчас же увидел самих волков. Три серых зверя, вытянувшись один за другим, на махах летели по следу только что скрывшегося за Богдановой спиной марала. Далеко внизу ещё пара волков, пурхаясь в снегу между одиночными кедрами, наискось вывершивали склон, забирая всё выше и выше. Они, видать, отлёживались в засаде или подстаховывали загонщиков сбоку и теперь огибали рёлку, спеша выйти вперёд и обрезать добыче путь к ближайшему скальному отстою, куда он взлетит словно на крыльях, этот изнурённый погоней марал, и будет стоять на безопасной, недоступной для хищников высоте хоть сутки, хоть двое, пока волкам не надоест его ждать. Та дальняя пара Богдана не заботила, он глядел на трёх ближних, что летели прямо к нему, расстелившись по склону, и ему стало неуютно от их стремительного приближения.
Волки не сразу увидели человека. Снизу его прикрывали заросли чапыжника, да и стоял он неподвижно, словно сухостойная колодина. Но едва звери вылетели на чистину, где чапыжник редел, как передний зверь, будто ткнувшись в невидимую преграду сбился с маха, упёрся вытянутыми перед собой передними лапами, тормозя, и, не удержавшись, зарылся мордой в снег. Бегущие следом едва не смяли головного. Буровя снег лапами, проехали на хвостах, но сразу же вскочили, как если бы их подбросили, и опытно разбежались веером. Ощерившись и вздыбив костлявые хребты, они обходили Богдана с трёх сторон, постоянно перемещаясь с места на место, не подступая к нему слишком близко. Казалось, они ожидали ещё кого-то в подмогу и держали его.
Дымок остервенело лаял, натягивал шнур сворки, но не слишком ретиво — не дурак оказался, понял, с кем свела его судьба, и часто, с надеждой оглядывался на хозяина. Недоумение и досада читались в преданных собачьих глазах. А поскучневший хозяин стоял недвижимо, не сдёргивая с плеча ружья и в растерянности размышлял: почему они не убегают? Почему не боятся? Это было непонятно и как всё непонятное — пугало. Богдан привык к древней, как сама охота, закономерности: зверь убегает, охотник догоняет потому, что сильнее. Так было всегда. Но теперь, выходит, выпадал случай не совсем обычный. Волки сами держали охотника, и, стараясь не выказать страха, тот краем глаза следил, чтобы звери не зашли со спины. Он чувствовал наворачивающуюся опасность. Стая тут далеко не вся, остальные звери могли появиться каждый миг бог весть с какой стороны, и тогда они осмелеют больше.
Ружьё волки вынудили-таки сдёрнуть с плеча. Богдан держал его наизготовку, сняв с предохранителя и положив онемевшие от холода пальцы на спусковые скобы. Сгорбатившись, звери нахально гарцевали почти рядом, кружа шагах в двадцати от него и уходить не собирались. Богдан словно заведённый крутил головой, чтобы ни одного не терять из вида, а стрелять остерегался даже в воздух. Он уже подробно разглядел зверей и различал их. Двое были самцы, но не матёрые, а только входящие в пик зрелости переярки. Оба рослые, крепко сбитые, шерсть блестящая, густая, с голубоватым металлическим отливом по ости. Красивые, сильные волки, чёрт их забери, в них ощущалась скрытая мощь стальной пружины. Сталью и окрасом они походили друг на друга и даже держаться норовили вместе. Похоже, однопомётники. Третья была волчица. Не старая ещё, тоже рослая, с изящной головой и аккуратными белыми клыками, которые в «улыбке» постоянно демонстрировала человеку. Она вполне годилась переяркам в матери, а скорее всего так и было.
Волки водили вокруг охотника и его собаки жутковатый хоровод, кружили, постоянно меняясь местами и не сбиваясь в кучу. Очень грамотно держали они человека. Если один переярок маячил спереди, другой обязательно заходил сбоку, а волчица старалась оказаться сзади, за спиной. Трусцой перемещались они на прямых ногах, не давая поймать себя на верный выстрел, подстраховывая один другого. А неверный выстрел, как Богдан понимал с ясностью, исключался. Перезарядить ружьё он в таком раскладе просто не успеет. Да ещё подвалят остальные.
Игра затягивалась, и далеко не в пользу человека. Добром для него она кончиться не могла. Это Богдан понимал.
— Однако, пора линять, Дымок. Пока вся кодла не собралась, — тихо вымолвил Богдан, нервно усмехаясь, подбадривая и себя, и умного пса, который в общем раскладе тоже разобрался и уже не лаял, а лишь надсадно рычал и жался к ногам хозяина.
— Ну что ж, была не была! — отчаянно проговорил Богдан и вскинул ружьё, поочерёдно ловя на мушку то одного, то другого переярка, маячивших по бокам. Пальцы подрагивали на спусковых скобах. — Линяйте и вы! Ну! — крикнул он громко и зло.
Оба переярка сгорбатились ещё сильнее, будто надломились. Поджав к головам уши и приопустив хвосты, угрожающе скалясь, они спятились на пару шагов и снова замельтешили из стороны в сторону, меняясь местами, но ближе пока не подходили.
«А где же матёрая?» — с беспокойством подумал Богдан и начал разворачивать лыжи, не сводя ствола с переярков.
Волчица металась сзади, ослепительно щерясь,прикрывая собою его лыжню к вершине перевала.
— Ну и подлая же натура. Вечно за спиной, — прохрипел он, с яростью глядя в глаза волчице. Держа ружьё правой рукой, стволом за спину, левой Богдан вынул из ножен самодельный охотничий нож. Поднял над головой холодно блеснувшее длинное лезвие. — Пошла вон, стерва! — хрипло крикнул он, чувствуя, как сквозь кожу льдистыми иглами прорастает ужас. И двинулся вверх, прямо на волчицу, подталкивая кобеля носками лыж. Богдан уже отчаялся, приготовился пустить в ход и ружьё, и нож. Два пулевых патрона он вырвал из патронташа и готовно держал в зубах. Вот только руки окоченели, плохо гнулись пальцы. При нужде в них может не оказаться нужного проворства.
То ли блеск ножа подействовал на волчицу, то ли взяла своё крайняя решимость человека, но волчица, хотя и с явным нежеланием, однако отбежала в сторону, тем самым пропуская его к перевалу, к его промысловому, накатанному путику.
Повеселевший Дымок натянул шнур, потащил хозяина в гору. Богдан держал ружьё стволом назад, поводя им по сторонам. Сам же изо всех сил наддавал вперёд, затравленно оглядываясь, но страх уже приотпустил его, и теперь он стыдился и собственной собаки, и самого себя. Видел бы эту картинку кто из знакомых охотников, вот было бы смеху в посёлке! Как же, невидаль: волки охотника гонят! Он бы и сам посмеялся над собой, да пока было не до смеха. Надо ещё уйти.
Звери брели за ним в некотором отдалении, провожали до самой седловины перевала, но уже не угрожали ему, прижухли. Понимали, видно, что проиграли. Они совсем отстали, когда Богдан встал, наконец, на свой путик и покатил в распадок домой.
До избушки добрался быстро, всё ещё не веря в избавление. Его колотил нервный озноб. Сбросил лыжи и только тут, перед порогом зимовья, хватился, что оставил за перевалом каёк, выструганный из стволика рябины, с которым тайговал сезонов семь. Наверное, воткнул в снег, да и забыл про него, когда подбежали волки. Жаль, без кайка в горах совсем худо. Вверх лезешь, помогаешь себе кайком. Вниз катишься, кайком рулишь и притормаживаешь. Уму непостижимо, как скатился с перевала без кайка и не расшибся об лесину. Надо новый вырубить, временный, пока тот отыщется. А за старым придётся идти. Жалко его. Надёжный и верный, да и примета плохая, если каёк теряешь.
Вынул из кармана рюкзака двух белок, снятых утром, в начале обхода, занёс в избушку, бросил каменно-твёрдые тельца зверьков на пол к печке, чтобы размёрзлись. Горько усмехнулся, глядя на добычу. Вот какой денёк преподнесла ему судьба в наказание за жадность. Намеченный на сегодня путик не довершил, капканы на соболей и жёрдочкм с беличьими петлями остались непроверенными. Как бы мыши и птицы не потравили то, что попалось. Настроение — хуже не придумать, а впору радуйся: легко ещё отделался. Целым ушёл. Ну что же, ладно. Надо подумать, как жить дальше с этими соседями. Леший бы их взял…
Принёс ведро воды из незамерзающего родника, сочащегося из-под скалы около избушки. Затопил печку, поставил на огонь чаник и кастрюлю — варить суп на завтра. И чтобы отвлечься от тягостных дум, да и день бы не совсем пропал даром, занялся Богдан хозяйственными нуждами. На которые в рабочие будни не остаётся времени и за которые он обычно брался лишь в воскресенье, давая ногам отдых от таёжных крутяков и буреломов. Расколол несколько толстых, в обхват, кедровых чурок, нарезанных бензопилой ещё осенью в пору шишкования. Сложил дрова в поленницу с надветренной стороны, куда не надувало много снега. Нащепал смолёных лучин для растопки — на две недели должно хватить. Подконопатил мох между брёвнами стен, где курчавился куржак от выходящего тепла. Нарастил и утрамбовал снежную завалинку под окном, забив мышиные норы, а в само окно вставил новый кусок полиэтилена, взамен проклёванного птицами. Покончив со всем этим и чувствуя удовлетворение от сделанного, вернулся в избушку. Там он, переодевшись в сухое, повесил над печкой сушить одежду и обутки. Подмёл пол, перемыл посуду, потом заряжал патроны и из садоводческой дустовой шашки делал дымовые пакеты — для выкуривания соболей, загнанных в колодины и дупла деревьев. Поужинал, покормил собаку, покурил.
Смеркалось. И он засветил лампу. И только сел на чурку возле печки обснимывать размёрзшихся уже белок, как Дымок с рычанием вылетел из-под нар к двери. Но не усердствовал кобель, не скрёб когтями дверь, просясь наружу. Он и рычать перестал, наклонял голову то на один бок, то на другой — прислушивался к тому, что происходило снаружи. Глянул на притихшего хозяина и опустил лобастую голову, замер.
С воли донёсся близкий и настойчивый волчий вой, резанувший Богдана по сердцу. Такой неожиданный и сильный, с басовитой хрипотцой в зачине, вой всеобъемлюще наплывал, мощно возносился над округой, поднимаясь до пронзительной щемящей высоты, легко проникая сквозь дверь и брёвна стен, сквозь мутновато синеющее оконце в тёмное, закопчённое чрево избушки, острым буравом ввинчиваясь в душу.
Озноб пробежал по телу. Богдан понял, это к нему. Его вызывали, и отсидеться за стенами было никак нельзя. Достоинство человека и охотника не позволяло. Хочешь не хочешь, а иди.
Бросил на пол белку и поднялся с чурки. Ружьё, как и лыжи, Богдан всегда оставлял снаружи, чтобы не отпотевало в тепле и не ржавело. Вешал стволом вниз на гвоздь, вбитый в стенку. Нашарил у порога топор, оттолкнул от двери рвущегося на волю Дымка и вышел, плотно притворив за собою дверь.
Солнце закатилось при ясной и прозрачной, словно тонкая льдинка, луне. Ранние сумерки опускались в таёжный распадок, окутывая густеющей синевой и дальние, вполнеба контуры гор, и тёмные кедровники урочища, сузив весь видимый мир до круглой поляны, лежащей шагах в тридцати от зимовья. На молочно-белом снегу поляны, как бы нарочно, с неведомым Богдану смыслом, выпукло подсвеченной сверху отражёнными лучами ушедшего дня и блёклой ещё луной, синими тенями сидели волки. Семь штук.
— Разбираться пришли? Ну вот он, я, — проговорил Богдан, мельком оглядевшись, после чего отступил от двери, сжимая в руке топорище. За спиной на стенке висело ружьё. Его обнадёживающую силу Богдан ощущал даже кожей. Он мог в любое время обернуться и сорвать с гвоздя ружьё, сохранившее в стволах картечь ещё с перевала. Но это оставлял на крайний случай, как и бегство в избушку. Зачем бежать? Он у себя дома. Мог бы и без топора выйти, с голыми руками.
Волки на появление Богдана никак не отозвались. Не вскочили, не забегали, они даже не шевельнулись. Оставались некоторое время неподвижными и бесплотными тенями. Потом сидящий впереди остальных сородичей матёрый зверь с мощной грудью и с такой широкой опушью воротника, что голова с коротко торчащими острыми ушами казалась несоразмерно массивной, с показной медлительностью поднялся на все лапы и, глядя Богдану в лицо, резко и зло завыл. Из приоткрытой пасти закурился лёгкий парок, возносясь над волчьей головой и там исчезая.
Похоже, это был сам вожак. Богдан узнал голос, это он вызывал его из избушки. Ну что ж, очень даже серьёзный зверь, ничего не скажешь. Ладно ещё, не подоспел к своим на перевале, маралом был занят. Этот не отпустил бы так просто, нет. Богдан оцепенело глядел на вожака, выводящего древнюю и зловещую песню, от стонущих переливов которой в смертельной тоске леденело не только его сердце. Кажется, всё живое и неживое в округе сжалось и замерло в стылой мгле. Задирая морду всё выше и выше, к тонкой льдинке луны, кося на Богдана неотрывно мерцающим глазом, вожак не просто выл, это был крик вызова. Теплокровный же, как и человек, но лишённый дара речи, волк кричал человеку с болью и злобой. Богдан улавливал в вое и сиротскую жалобу, и укор, и протест, и прямую угрозу. Много уже передумавший в избушке, Богдан молча слушал, ясно понимая звериный язык вожака. «Слушай, парень, ты почто такой-то? Или мы хоть раз перешли твой рабочий путик? Помешали на зиму добыть марала? Соболя из капкана сожрали? Белку сорвали с жёрдочки? Никогда мы тебе не мешали, сам знаешь. Зачем же ты обрезал наш гонный след и помешал добыть еды? Гляди, парень, на зло ответим злом. Спокойно жить не дадим. Шибко пожалеешь…»
А ведь и правда, не помнил Богдан, чтобы волки где-то перешли его путик или хотя бы приблизились к нему вплотную. Никогда он на волков не обижался, грех жаловаться. Рысь — та может ограбить капкан с добычей. Известно, кошачья порода — пакостливая. О росомахе и говорить нечего — на любую гадость способна криволапая. И медведь горазд вредить промысловику. Один древесный капкан на белку, вбитый в ствол лесины, медведь по осени так шибанул лапой, исковеркал ровно кувалдой. Не глянется медведю всё чужеродное в тайге, вот он и рушит всякого рода ловушки, которые на пути встретятся. Не прочь и в избушку залезть. Там он не столько сожрёт, как перепортит и перепотрошит все припасы, форменный погром учинит. Медведь ревностно оберегает границы своих кормовых угодий и признаёт только силу. Года два назад, осенью, шишковал Богдан и приметил на стволе молодого кедра свежий задир медвежьих когтей. Крупный был мужик, высоко пометил. Богдан едва дотянулся рукой и то привстал на цыпочки. Подтянулся на ветке и ради забавы сделал топориком затёс на ладонь выше медвежьей меты. А потом, проходя здесь же через неделю, обнаружил, что мужик в шубе после него побывал тоже и исцарапал кору выше его затёса. Всю чернотропную осень они заочно соревновались: кто выше? В конце концов, Богдан влез на дерево и оставил затёс на недосягаемой для зверя высоте, и тот то ли не раскусил хитрости и поверил, что соперник столь огромного роста, а может, и открыл обман, но отступился, ушёл прочь из тех мест.
Много бы забот приносил медведь охотнику зимой, да Природа-творительница, видать, в самом начале спохватилась, что через край много дуроломной силы отпустила своему неразумному дитяти, стала упрятывать его в берлогу почти на полгода. Пускай этот зверь с немереной силой, наивный, коварный, трусливый и бездумно отчаянный, мирный и злобный одновременно отоспится в тишине и покое, дабы и сама Природа и все окружающие смогли отдохнуть от беспокойного творения.
Если медведь верит только в свою силу, то волки сильны сообществом, а сообщество держится на жёстких законах и уложениях, возникших для того, чтобы выжить всем вместе. В волчьей семье-стае каждый знает своё место и безнаказанно его не изменит по своей прихоти. Каждая стая имеет свои угодья, и волки признают охотника как неизбежную соседствующую силу, уважают его право на территорию и стараются, чтобы не только следы, но и интересы не пересекались. Издревле пришли к мудрой истине, не стареющей до сих пор: выжить можно только умело соседствуя с охотником на одних промысловых угодьях. Поэтому коренные волки первыми с охотником ссориться не желают. Проходные, бывает, разбойничают, но разбойник и есть разбойник. Какой с него спрос, они есть и среди людей.
Со своей стороны и Богдан много лет назад, в первый же самостоятельный промысловый сезон ощутил в тайге таинственный, понятный всему живому уклад, которого надо придерживаться для своего же спокойствия и безопасности. Позже узнал и другое: оказывается, зверь всегда чувствует, когда он прав и когда не прав. Да что говорить о тайге, если даже в родном посёлке зверовые лайки ведут себя сообразно древнему укладу. Есть у них там места, так сказать, общего пользования. Взять хотя бы небольшую площадь возле лесокомбинатовской столовой и магазинов. Издавна там собирается множество разномастных собак. На этой ничейной, в собачьем понимании, территории хвостатое племя обретается вольготно. Кобели здесь, если между ними ещё не выяснены отношения или тянется давняя вражда, могут схлестнуться на равных, не боясь, что кто-то из людей вступится за того или другого. Но тот же Дымок, каким бы крепким и опытным в драках ни был, а неуверенно держится на чужой улочке в окружении тамошних собак. Пускай они поменьше и послабее, всё равно Дымок старается убраться оттуда поскорее. Он лишь огрызается, отбивая нападающих, но ни одну собачонку не придавит. Понимает, что крутится в чужих владениях и право не на его стороне. Вот так и волки. Уважая право охотника, они требуют уважения своих прав и от него. Именно сознавая собственную правоту, пришли они к человеку требовать ответа. И ответить он обязан, если собирается тайговать дальше. Таков закон.
Не по себе стало Богдану, совестно. Ведь что получилось: шёл по делу проверять законный путик, а увидел, что можно поживиться чужим и не устоял, соблазнился. Жадность глаза затмила, на воровство склонился. Да это и есть воровство. Не важно, у кого крадёшь, у человека или зверя. Суть одна. И таёжный уклад корыстных не жалует. Вспомнилось, пацаном ещё был желторотым, взял его отец с собой шишковать. И нашёл Богдан неподалёку от стана, в дупле кедра, беличью кладовку с орехами.
— Батяня, гляди-кось! — звал он отца звонким и радостным голоском. А сам горсть крупных, отборных орехов из дупла уже в карман засовывал. И тут подошёл отец. Ни слова ни говоря, сломил гибкий прутик таволожника, жогнул прутом сына по руке раз, другой да третий. Слёзы так и брызнули из глаз.
— За что, батяня?!
— А не воруй, не воруй. Ты есть хочешь? Вот и они хотят. Потому, как живые. Положи орехи назад.
Как давно это было… Сам уже седеть начал, а отцовская наука впрок не пошла. Через мнорго лет опять уличили его в воровстве. На этот раз сами звери.
Вожак довершил свою песню, вытянув конечную её нить, казалось, до самой луны. И когда там, в мглистой высоте истаял истончившийся звук, волк прямо и выжидательно уставился на человека, сомкнув пасть. Зверь ждал отклика.
— Ладно, ребята… виноватый я, — заговорил он негромким, скорбным голосом. — Не держите зла. — Опустил покорно голову, вздохнул, винясь и перед зверями, и перед самим собой.
Когда он, подняв голову, снова взглянул на кружок поляны, то увидел, что бледный, отражённый свет над нею уже погас, осталось лишь синеватое, призрачное мерцание. Ещё мгновение назад её ясно очерченные края вдруг размылись. На молочно проступающем из загустевших сумерек снегу волков уже не было. Исчезли их синие тени. Мороз схватывался с чистого неба. Звёзды приблизились и засияли ярче. Стало слышно, как постреливали от стужи деревья и стеклянно лопалась наледь в ручье.
Вот такая штука приключилась с Богданом совсем недавно. Сильно он переживал, и в первые дни с опаской ходил на путики. Собаку, из предосторожности, далеко от себя не отпускал. Боялся, утащат или уманят кобеля. Однако, ни самих волков, ни их следов больше не встречал. В тот вечер, перед избушкой, Богдан не только произнёс повинные слова, а ещё и сознательно принял позу покорности, хорошо понятную волкам, и они оставили его в покое. Верили в обоюдный договор.
отсюда
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Уважаемые, извиняйте, если отвлеку, а может, кому и интересно будет.
Мой друг ходил с якутами на охоту. Обнаружив след оленя, якут пускает лаек по следу, A ты — говорит другу — пока собаки далеко, дрова на костёр собирай, — сейчас оленятину варить будем. Сам с фарсом достаёт кастрюлю и, только после этого, начинает готовить ружьё. Всё это не отходя от оленьих следов. Через некоторое время собачий лай приближается, охотник занимает удобную позицию для стрельбы… Друг завороженно смотрит на всё это и тихо спрашивает — A откуда ты знаешь, куда стрелять будешь?
Здесь бежать будет, недалеко, однако, — пуля достанет! — уверенно, с улыбкой отвечает якут.
И точно — метрах в 30 от засады, появился бегущий, почти по своему следу, олень, гонимый собаками. Верный, удачный выстрел, и он стал трофеем, а чуть позже — и варёной олениной, как и было обещано.
Нашему восхищению его собаками не было предела. Пустил их по следу, а сам тут-же, безо-всякой суеты, готовит костёр и кастрюлю — мясо варить. Собаки разворачивают и выгоняют оленя прямо к нему на выстрел.
И конечно же, каждый мечтал заполучить щенка от его породистых лаек. Для: во-первых — верной добычи, а во-вторых — не носиться по лесу.
Но всё-ли дело в собаках? Ведь и другие охотники убивают оленей и лосей, причём, примерно также; разница только в том, кто как это обставит.
И вот взяли меня на охоту на лося, попадётся в лесу олень — так оленя. Без собак.
В глуши, по берегам озёр, полно сохатинных (он же — лось) следов. Они выходят или водички попить, или молодых побегов сочной, специальной травы поесть.
На границе леса, из веток сделаны скрадки, как для охоты на уток, где и прячутся охотники, поджидая добычу.
Сидим, ждём. Из леса, на той стороне озера, с небольшого пригорочка, выходит огромный лось. Не спеша осматривается и идёт на открытое пространство между лесом и водой. Ближе к лесу — это сухая земля покрытая травой, а ближе к воде начинаются кочки и трясина. Озеро вытянутое. Он стоял на 1/3 длины озера с левой стороны и на том берегу, мы — на 1/3 и справа, на этом. Стрелять далеко, до него метров 300. Понемногу, едя траву, лось обогнул край озера и стал приближаться к нам. Я забыл сказать, что я был не с охотниками, с добытчиками! У них уже тряслись руки и они беспокоились — с собой-ли топор для разделки мяса? Когда до нас оставалось метров 100, лось встал к нам боком и стал осматриваться. В этот момент охотник с СКС решил стрелять. Я поближе прильнул к щелям между веток, чтобы как следует рассмотреть каждое мгновение охоты и, как завалится подстреленное животное. Раздался выстрел, но ничего не произошло — лось не упал и не побежал. Прогремели 2-й и 3-й выстрелы, от эхо которых, лес начал наполняться шумом. Лось повернул голову туда-сюда и начал уходить от нас. Cтрелявший дал мне команду бежать вдоль леса, чтобы лось не скрылся туда. Он с напарником тоже выскочили из засады и побежали в сторону лося, оттесняя его к воде, на ходу делая остановки и стреляя с колена. Но результата не было видно — лось грациозно перемещался вдоль кромки воды, чётко работая ногами и увеличивая расстояние. На выстрелы примчалась вторая группа охотников, тоже из 3-х человек. Oни выбежали к озеру как раз с левой стороны, так что лось оказался между нами. Им стрелять было так-же далеко как и нам — уже метров по 150. Лось зашёл в озеро и поплыл на противоположный берег. Мы все рванули к берегу — будет ближе стрелять, он ведь плывёт медленнее, чем мы бежим. Но как только кончилась сухая трава и начались кочки, а за ними — трясина, закончился и наш бег. Наступаешь на кочку, она тут-же зaваливается, и ты — вместе с ней. Среди них можно пройти только не спеша, и то, то и дело приседая к одной из них пятой точкой, чтобы удержать равновесие. Ну а там, где непринуждённо бежал лось, нам невозможно было вытащить ногу из грязи-трясины, без помощи рук. Иногда, правда, нога легко выскакивала… из сапога! Вот тут мы действительно увидели, поняли и оценили его МОЩЬ — убедились воочию. Придвинувшись к воде метров на двадцать, мы потеряли кучу времени, за которое лось отплыл уже на приличное расстояние. К тому-же, физическая нагрузка так дала о себе знать, что тряслись руки и, плюс, от охотничего азарта — тоже. Несколько выстрелов из карабина показали всплески пуль на поверхности озерa вокруг лося и только. Он вышел из воды, и не очень быстрым бегом скрылся в лесу. Не скажу, что след в след откуда вышел, но точно на тот пригорочек, откуда пришёл.
Ещё пару раз наблюдал лосей — один далеко; вышел из леса, пошёл по льду озера, провалился, вылез. Струльнули-вспугнули — он со льда на берег, по берегу до того места где из леса выходил, и только там снова в лес забежал.
Второй прошёл мимо нас (не стреляли т.к. шёл со стороны солнца , начали стрелять-гонять… Он развернулся и, мимо нас — опасности, понёсся туда, откуда пришёл. Тот же, главный охотник, штук 6 выпалил мимо и, когда лось уже начал теряться за деревьями (и от интерференции, потому, что против солнца), его уже было трудно различить, суёт мне карабин — Миша, стреляй! Ну что-ж — пришлось узкий глаз прищурить, (меньше видно — меньше помех) раз стрельнул — споткнулся лось; второй раз выстрелил — он лёг. На этот раз мы вдвоём были. Мужик аж взмолился — Миша, не говори, что я снова промазал. На выстрелы, как и в тот раз, опять все сбежались. Я говорю этому охотнику — Петро, хороший выстрел! Мужики смеются — Десятый! Лось полу-лежал, как корова. Мне уже и жалко его стало. Добивал из ружья начальник. Ему право уступил «заваливший» охотник.
B общем, мой вывод такой: когда у оленя, или другого животного появляется опасность (собаки начинают преследовать, или подранит охотник), он разворачивается и уходит в ту сторону, откуда пришёл. Потому что он знает — когда шёл оттуда, там было безопасно.