Рассказы читать бесплатно смешные для взрослых ру юмористические короткие

Смешные истории

Приятель – программист, точнее, архитектор баз данных. Однажды проектировал структуру базы для какой-то немецкой околоправительственной организации. Зная о разгуле западной толерантности, запрограммировал им до 10 родителей на ребенка и до 40 вариантов пола.

– Это вы чуток перестарались, – говорят ему немцы. – Родителей у нас, как положено, от одного до двух, а вариантов пола четыре: мужской, женский, другой и «не указано». Но база всё равно не пойдет, надо переделывать. У вас количество детей неправильное.
– Что значит неправильное?
– Целочисленное.
– А какое надо?
– Дробное.

Тут-то у приятеля крыша и тронулась. 10 родителей он еще худо-бедно мог себе представить. Папа, мама, новый мамин муж, новая папина жена, две бабушки и два дедушки – вот уже 8. Но полтора землекопа, то есть полтора ребенка – это, простите, как? Один целый и один без ноги, что ли? Или они 5 месяцев беременности считают за 5/9 ребенка?

Оказалось, всё проще. Дело в немецком налоговом законодательстве. На каждого ребенка полагается налоговый вычет, но если оба родителя подают декларации по отдельности, то этот вычет делится между ними пополам. То есть ребенок матери-одиночки – это целая единица, а если родителей двое и оба работают, то каждому достается по полребенка. А та база данных имела отношение к налогоплательщикам, поэтому понадобилась такая графа.

Кстати, пресловутые «родитель номер 1» и «родитель номер 2» тоже придуманы не ради гейских извращений. Родитель номер 1 – это тот, к которому детсад или школа обращается первым в случае надобности. Обычно это мама, но если, например, родители в разводе и ребенок живет с отцом, то первым родителем будет папа. А если, не дай бог, отец с матерью умерли или отсутствуют по другой причине, то родителем номер 1 может быть бабушка или взрослая сестра. Семья из двух мам или двух пап тоже удобно вписывается в эту схему, но таких семей существенно меньше. Не надо искать черную кошку там, где ее нет.

Где-то на Сумщине приют для животных.

Подъезжает машина, выходит дамочка и говорит:

— Возле дороги бегала хаски. Наверное, хозяева бросили, немножко грустная и потому немножко агрессивная. Но всё-таки жалко. Долго гонялась за бедной собачкой по полю. Еле поймала. Заберите её к себе, пожалуйста.

Ветеринар открывает машину и о*уевает — на заднем сидении сидит… ВОЛК. Настоящий. Серый. Матёрый. С такими же о*уевшими как и у ветеринара, глазами…

Женщина. Голыми руками. В поле. Поймала и засунула в машину волка!!! Потому что он казался ей немножко грустным!!!

Не мое (из Интернета)
Конец 1980-х годов. Последние годы существования Советского Союза. Глухая деревня на Дальнем Востоке.
Рассказ учительницы из этой деревни.

» Меня уговорили на год взять классное руководство в восьмом классе. Раньше дети учились десять лет. После восьмого класса из школ уходили те, кого не имело смысла учить дальше. Этот класс состоял из таких почти целиком. Две трети учеников в лучшем случае попадут в ПТУ. В худшем — сразу на грязную работу и в вечерние школы. Мой класс сложный, дети неуправляемы, в сентябре от них отказался очередной классный руководитель. Директриса говорит, что, если за год я их не брошу, в следующем сентябре мне дадут первый класс.

Мне двадцать три. Старшему из моих учеников, Ивану, шестнадцать. Он просидел два года в шестом классе, в перспективе — второй год в восьмом. Когда я первый раз вхожу в их класс, он встречает меня взглядом исподлобья. Парта в дальнем углу класса, широкоплечий большеголовый парень в грязной одежде со сбитыми руками и ледяными глазами. Я его боюсь.

Я боюсь их всех. Они опасаются Ивана. В прошлом году он в кровь избил одноклассника, выматерившего его мать. Они грубы, хамоваты, озлоблены, их не интересуют уроки. Они сожрали четверых классных руководителей, плевать хотели на записи в дневниках и вызовы родителей в школу. У половины класса родители не просыхают от самогона. «Никогда не повышай голос на детей. Если будешь уверена в том, что они тебе подчинятся, они обязательно подчинятся», — я держусь за слова старой учительницы и вхожу в класс как в клетку с тиграми, боясь сомневаться в том, что они подчинятся. Мои тигры грубят и пререкаются. Иван молча сидит на задней парте, опустив глаза в стол. Если ему что-то не нравится, тяжелый волчий взгляд останавливает неосторожного одноклассника.

Районо втемяшилось повысить воспитательную составляющую работы. Мы должны регулярно посещать семьи в воспитательных целях. У меня бездна поводов для визитов к их родителям — половину класса можно оставлять не на второй год, а на пожизненное обучение. Я иду проповедовать важность образования. В первой же семье натыкаюсь на недоумение. Зачем? В леспромхозе работяги получают больше, чем учителя. Я смотрю на пропитое лицо отца семейства, ободранные обои и не знаю, что сказать. Проповеди о высоком с хрустальным звоном рассыпаются в пыль. Действительно, зачем? Они живут так, как привыкли. Им не нужна другая жизнь.
Дома моих учеников раскиданы на двенадцать километров. Общественного транспорта нет. Я таскаюсь по семьям. Визитам никто не рад — учитель в доме к жалобам и порке. Я хожу в один дом за другим. Прогнивший пол. Пьяный отец. Пьяная мать. Сыну стыдно, что мать пьяна. Грязные затхлые комнаты. Немытая посуда. Моим ученикам неловко, они хотели бы, чтобы я не видела их жизни. Я тоже хотела бы их не видеть. Меня накрывает тоска и безысходность. И через пятьдесят лет здесь будут все так же подпирать падающие заборы слегами и жить в грязных, убогих домах. Никому отсюда не вырваться, даже если захотят. И они не хотят. Круг замкнулся.

Иван смотрит на меня исподлобья. Вокруг него на кровати среди грязных одеял и подушек сидят братья и сестры. Постельного белья нет и, судя по одеялам, никогда не было. Дети держатся в стороне от родителей и жмутся к Ивану. Шестеро. Иван старший. Я не могу сказать его родителям ничего хорошего — у него сплошные двойки. Да и зачем что-то говорить? Как только я расскажу, начнется мордобой. Отец пьян и агрессивен. Я говорю, что Иван молодец и очень старается. Все равно ничего не изменить, пусть хотя бы его не будут бить при мне. Мать вспыхивает радостью: «Он же добрый у меня. Никто не верит, а он добрый. Он знаете, как за братьями-сестрами смотрит! Он и по хозяйству, и в тайгу сходить… Все говорят — учится плохо, а когда ему учиться-то? Вы садитесь, садитесь, я вам чаю налью», — она смахивает темной тряпкой крошки с табурета и кидается ставить грязный чайник на огонь.

Этот озлобленный молчаливый переросток может быть добрым? Я ссылаюсь на то, что вечереет, прощаюсь и выхожу на улицу. До моего дома двенадцать километров. Начало зимы. Темнеет рано, нужно дойти до темна.

— Светлана Юрьевна, подождите! — Ванька бежит за мной по улице. — Как же вы одна-то? Темнеет же! Далеко же! — Матерь божья, заговорил. Я не помню, когда последний раз слышала его голос.

— Вань, иди домой, попутку поймаю.

— А если не поймаете? Обидит кто?

Ванька идет рядом со мной километров шесть, пока не случается попутка. Мы говорим всю дорогу. Без него было бы страшно — снег вдоль дороги размечен звериными следами. С ним мне страшно не меньше — перед глазами стоят мутные глаза его отца. Ледяные глаза Ивана не стали теплее. Я говорю, потому что при звуках собственного голоса мне не так страшно идти рядом с ним по сумеркам в тайге.
Наутро на уроке географии кто-то огрызается на мое замечание. «Язык придержи, — негромкий спокойный голос с задней парты. Мы все, замолчав от неожиданности, поворачиваемся в сторону Ивана. Он обводит холодным, угрюмым взглядом всех и говорит в сторону, глядя мне в глаза. — Язык придержи, я сказал, с учителем разговариваешь. Кто не понял, во дворе объясню».

У меня больше нет проблем с дисциплиной. Молчаливый Иван — непререкаемый авторитет в классе. После конфликтов и двусторонних мытарств мы с моими учениками как-то неожиданно умудрились выстроить отношения. Главное быть честной и относиться к ним с уважением. Мне легче, чем другим учителям: я веду у них географию. С одной стороны, предмет никому не нужен, знание географии не проверяет районо, с другой стороны, нет запущенности знаний. Они могут не знать, где находится Китай, но это не мешает им узнавать новое. И я больше не вызываю Ивана к доске. Он делает задания письменно. Я старательно не вижу, как ему передают записки с ответами.

В школе два раза в неделю должна быть политинформация. Они не отличают индийцев от индейцев и Воркуту от Воронежа. От безнадежности я плюю на передовицы и политику партии и два раза в неделю пересказываю им статьи из журнала «Вокруг света». Мы обсуждаем футуристические прогнозы и возможность существования снежного человека, я рассказываю, что русские и славяне не одно и то же, что письменность была до Кирилла и Мефодия.

Я знаю, что им никогда отсюда не вырваться, и вру им о том, что, если они захотят, они изменят свою жизнь. Можно отсюда уехать? Можно. Если очень захотеть. Да, у них ничего не получится, но невозможно смириться с тем, что рождение в неправильном месте, в неправильной семье перекрыло моим открытым, отзывчивым, заброшенным ученикам все дороги. На всю жизнь. Без малейшего шанса что-то изменить. Поэтому я вдохновенно им вру о том, что главное — захотеть изменить.

Весной они набиваются ко мне в гости. Первым приходит Лешка и пристает с вопросами:

— Это что?

— Миксер.

— Зачем?

— Взбивать белок.

— Баловство, можно вилкой сбить. Пылесос-то зачем покупали?

— Пол пылесосить.

— Пустая трата, и веником можно, — он тычет пальцем в фен. — А это зачем?

— Лешка, это фен! Волосы сушить!

Обалдевший Лешка захлебывается возмущением:

— Чего их сушить-то?! Они что, сами не высохнут?!

— Лешка! А прическу сделать?! Чтобы красиво было!

— Баловство это, Светлана Юрьевна! С жиру вы беситесь, деньги тратите! Пододеяльников, вон полный балкон настирали! Порошок переводите!

В доме Лешки, как и в доме Ивана, нет пододеяльников. Баловство это, постельное белье.

Иван не придет. Они будут жалеть, что Иван не пришел, слопают без него домашний торт и прихватят для него безе. Потом найдут еще тысячу поводов, чтобы завалиться в гости, кто по одному, кто компанией. Все, кроме Ивана. Он так и не придет. Они будут без моих просьб ходить в садик за сыном, и я буду спокойна — пока с ним деревенская шпана, ничего не случится, они — лучшая для него защита. Ни до, ни после я не видела такого градуса преданности и взаимности от учеников. Иногда сына приводит из садика Иван. У них молчаливая взаимная симпатия.

На носу выпускные экзамены, я хожу хвостом за учителем английского Еленой — уговариваю не оставлять Ивана на второй год. Затяжной конфликт и взаимная страстная ненависть не оставляют Ваньке шансов выпуститься из школы. Елена колет Ваньку пьющими родителями и брошенными при живых родителях братьями-сестрами. Иван ее люто ненавидит, хамит. Я уговорила всех предметников не оставлять Ваньку на второй год. Елена несгибаема. Уговорить Ваньку извиниться перед Еленой тоже не получается:

— Я перед этой сукой извиняться не буду! Пусть она про моих родителей не говорит, я ей тогда отвечать не буду!

— Вань, нельзя так говорить про учителя, — Иван молча поднимает на меня тяжелые глаза, я замолкаю и снова иду уговаривать Елену:

— Елена Сергеевна, его, конечно же, нужно оставлять на второй год, но английский он все равно не выучит, а вам придется его терпеть еще год. Он будет сидеть с теми, кто на три года моложе, и будет еще злее.
Перспектива терпеть Ваньку еще год оказывается решающим фактором, Елена обвиняет меня в зарабатывании дешевого авторитета у учеников и соглашается нарисовать Ваньке годовую тройку.

Мы принимаем у них экзамены по русскому языку. Всему классу выдали одинаковые ручки. После того как сданы сочинения, мы проверяем работы с двумя ручками в руках. Одна с синей пастой, другая с красной. Чтобы сочинение потянуло на тройку, нужно исправить чертову тучу ошибок, после этого можно браться за красную пасту.

Им объявляют результаты экзамена. Они горды. Все говорили, что мы не сдадим русский, а мы сдали! Вы сдали. Молодцы! Я в вас верю. Я выполнила свое обещание — выдержала год. В сентябре мне дадут первый класс. Те из моих, кто пришел учиться в девятый, во время линейки отдадут мне все свои букеты.

Прошло несколько лет. Начало девяностых. В той же школе линейка на первое сентября.

— Светлана Юрьевна, здравствуйте! — меня окликает ухоженный молодой мужчина. — Вы меня узнали?

Я лихорадочно перебираю в памяти, чей это отец, но не могу вспомнить его ребенка:

— Конечно узнала, — может быть, по ходу разговора отпустит память.

— А я вот сестренку привел. Помните, когда вы к нам приходили, она со мной на кровати сидела?

— Ванька! Это ты?!

— Я, Светлана Юрьевна! Вы меня не узнали, — в голосе обида и укор. Волчонок-переросток, как тебя узнать? Ты совсем другой.

— Я техникум закончил, работаю в Хабаровске, коплю на квартиру. Как куплю, заберу всех своих.

Он легко вошел в девяностые — у него была отличная практика выживания и тяжелый холодный взгляд. Через пару лет он действительно купит большую квартиру, женится, заберет сестер и братьев и разорвет отношения с родителями. Лешка сопьется и сгинет к началу двухтысячных. Несколько человек закончат институты. Кто-то переберется в Москву.

— Вы изменили наши жизни.

— Как?

— Вы много всего рассказывали. У вас были красивые платья. Девчонки всегда ждали, в каком платье вы придете. Нам хотелось жить как вы.

Как я. Когда они хотели жить как я, я жила в одном из трех домов убитого военного городка рядом с поселком леспромхоза. У меня был миксер, фен, пылесос, постельное белье и журналы «Вокруг света». Красивые платья я сама шила вечерами на машинке.

Ключом, открывающим наглухо закрытые двери, могут оказаться фен и красивые платья. Если очень захотеть».

Про блины и смысл

Иногда встречаю людей, которые считают, что занимаются бесполезной работой. Благодаря одному событию — для каждого из них у меня есть история. Сегодня хочу поделиться этой историей с вами. Может кому-то она даст небольшой, но положительный заряд.

Шел, кажется, 2010 год. Я работал техником в региональной ИТ компании.

Нашим главным проектом была пуско-наладка и поддержка цифровых классов в школах. Цифровой класс это:

1. Большая белая доска с сенсорной поверхностью;
2. Рабочая станция «в сборе»;
3. Проектор.

Схема работы простая — на доску проецируется интерактивный образовательный контент, который создается на ПК и школьники стоя у доски могут с ним взаимодействовать.

Моя задача, как техника, была в поддержке пользователей, простом ремонте и создании заявки производителю, если стандартные методы ремонта не помогли.

Однажды пришла заявка из сельской школы. По телефону разобраться не удалось, а значит надо ехать. Три часа на поезде и я на месте. Перед глазами небольшая диспетчерская и поле. В голове проскочила мысль, а не ошибся ли я со станцией?

Из-за спины меня окликнули:
— Идите сюда! — кричала женщина с другой стороны рельс. Поля там не было. Там были овраги, камыши и в дали виднелось село. Это было учительница из школы. За 10 минут по пересеченной местности мы добрались на место.

Я, как городской житель, был удивлен виду сельской школы. Сильно уставшее, деревянное, одноэтажное здание. Туалет для мальчиков снаружи. Войдя в школу оказываешься сразу в спортзале. Никаких холлов. Меня провели в кабинет. В этой школе учились только местные ребята, поэтому классы были рассчитаны максимум на 4 парты. И на фоне всего этого стоит апофеоз диджитализации версии 2010 года по версии Министерства ̶М̶а̶г̶и̶и̶ Образования — доска, проектор и ПК.

— Ну, занимайтесь. Если что-то нужно — зовите! — рапортовала учитель, улыбнулась и ушла.

Существуют стандартные методы решения проблем: перезагрузить, протереть от пыли, постучать, сбросить настройки и т.д. все это нужно попробовать. Занимает такая работа минут 30. Если проблема не решается, то я делаю заявку на ремонт, заполняю документы и уезжаю.

Потом появляются какие-то люди, забирают весь комплект минимум на несколько недель и не оставляют ничего взамен. Надо сказать, что свою работу я считал довольно бесполезной.

Проведенные мероприятия к починке не привели, а я уже подумывал сделать заявку и уезжать.

В дверном проёме появилась учительница.
— Как у нас дела?
— Да пока не ясно, сейчас еще поковыряюсь и позову вас — в этот момент я увидел, что за учительницей кто-то стоит.
— Хорошо, тут к вам гостья — в класс зашла первоклашка. В руках она держала большую тарелку блинов. Лицо было залито румянцем. Она аккуратно поставила блюдо на парту и прыгнула обратно за педагога.

— Она узнала, что приедет дядя из города, чтобы починить мультики и сама испекла угощение.

В голове выстроился цепочка: в селе конечно нет кинотеатра. Дети смотрят мультфильмы на единственном большом экране — школьной доске с проектором. Как вы понимаете после этого уехать не починив я не мог. Ведь если не справлюсь, приедут «какие-то люди» и мультиков у детей не будет минимум несколько недель.

Спустя пару часов доска была частично разобрана, найдено и устранено КЗ, которое приводило к ошибкам в работе.

Задание выполнено. Ребёнки со слезами счастья на глазах, а я бегом на поезд. Учительница кстати рассказала полную схему работы «кинотеатра»: она звонит другу в город, он находит новые мультфильмы, вместе с проезжающим поездом ему передают флешку. Потом обратный путь.

Если вам кажется, что ваша работу бесполезна и все, что вы делаете никому не нужно — поверьте, всегда есть кто-то для кого вы «Дядя, который починит мультики».

Добра тебе, дочитавший!

БИЗНЕС ПЛАН И СЕРЫЙ ВОЛК

Бабушка Тамара однажды сильно заболела и её внучка, тоже Тамара — восемнадцатилетняя питерская студентка, отодвинула все дела и примчалась спасать бабушку.
Доживала бабушка в тридцати километрах от Москвы, в выцветшем деревянном домике, ещё довоенной постройки. Огородик, колодец, навес, под которым дед хранил битые кирпичи и ржавые колёса от Москвича. Все это выглядело довольно грустно и безнадёжно. А ведь когда-то, когда Тома приезжала сюда в детстве и дедушка был ещё жив, по двору бегали куры, гуси и даже козочка. А в этот приезд дом смотрелся пусто и тоскливо, как неизлечимо больной пациент. Из живых, в доме была только сама бабушка Тамара и Тимур. Куда ж без него?
Тимур был огромным серым волком, но по счастью, волком он был не слишком породистым, поэтому считался собакой.
Бабушка Тамара, пыталась бодриться, встречая дорогую гостью, но получалось плохо.
Даже Тимур не выглядел орлом, чего с ним раньше никогда не бывало. Обычный затравленный серый волк. Вот в былые времена, Тимур производил неизгладимое впечатление, он вёл себя так, как будто весь дом был переписан на него и бабушка с дедушкой тут нужны были, только чтобы подливать воду в миску, да накидывать сахарные косточки.
Тамара сходила в ближайший магазин в километре от дома, накупила лекарств и всяких вкусностей, напоила бабушку чаем с малиной, уложила в постель и начала хозяйничать по дому. Ну, точнее, выбрасывать мусор и испорченные продукты.
Бабушка только ойкала:

— Тамарка, а хлеб, хлеб куда понесла?
— Бабуля, он же позеленел.
— Батюшки, беда какая, позеленел. Ну, дык срезать немного и все. Нормальный ведь хлеб.
— Бабушка, а как часто ты ходишь в магазин?
— Летом, раз в две недели, а если погода хорошая и нормально себя чувствую, то и каждую неделю иду. Вот у меня тележка есть, взяла и покатила. По дороге на ней посижу, отдохну и дальше пошла. А этот раз, думала, что весна уже наступила. Солнышко пригрело, я обрадовалась и в одной кофте в магазин побежала, пропотела и застудилась вот. А зимой вообще боюсь так далеко ходить, ну, может раз в месяц и схожу. Да и пенсия у меня не та, чтобы каждый день по магазинам шиковать.

— Бабуля, а к тебе вообще, кто-нибудь в гости заходит?
— Ну, заходят, иногда.
— Кто, тётя Лена?
— Да ты что, Лена уж года два, как померла. Царство небесное.
— Ну, тогда кто?
— Кто? Кто. А, ну, получается, что и никто. А кто ко мне должен ходить? Кому нужна старая бабка с волчищем?
— Вот, что, бабуля, тебе нужно не киснуть, а придумать себе какой-нибудь хороший бизнес план.
— Что?
— Ну, бизнес план. Я в универе такое изучаю. Представь — каждый человек может для себя придумать и организовать, какой-нибудь посильный бизнес. Главное придумать бизнес план.
— Томочка, ты видишь в каком я состоянии? Какой мне бизнес? Мне восемьдесят лет. Со дня на день ноги протяну. Ты хоть Тимурку не бросишь, если что?
— Перестань. Слушай, а может тебе торговать чем-нибудь простеньким? У тебя же трасса за забором, да и автобусная остановка под домом.
— Чем торговать? Собой?

Шли дни, больная потихоньку вставала на ноги, а внучка с утра и до вечера ходила по двору и размышляла над бизнес планом для бабушки. Однажды, часов в шесть утра Тамару разбудил вой волка. Лаять он не умеет, а выть и рычать – это с полуоборота.
Глянула Тамара в окошко и увидела Тимура стоящего на крыше будки, так ему удобней через забор заглядывать. Бабушка уже не спала, она, как всегда вязала, слушая радиоприёмник.

— Бабушка, а на кого он там ругается?
— Так люди же на работу идут.
— На какую работу?
— Да, откуда ж я знаю на какую? На любую. У каждого своя. Идут на нашу остановку, садятся на маршрутку, или автобус и едут в Москву на работу, а вечером обратно.

Тамара призадумалась:

— Бабушка, а что это за люди, в смысле, откуда они все идут?
— Как, откуда? Наши – это, деревенские. За озером знаешь дома? Даже и оттуда некоторые идут. Час, наверное целый оттуда пешкодралом добираются . А что делать? Семью кормить надо, вот и приходится. Это мне хорошо, я на пенсии всё-таки, а люди каждый божий день вынуждены в Москву ездить. Голод не тётка, тут ведь нигде работы нет.

До самого вечера внучка ни с кем не разговаривала, ни с бабушкой ни даже с Тимуром, а поздно вечером вдруг закричала, испугав бабушку:

— Бабушка, бабуля, проснись! Помнишь, я в детстве рисовала раскраски? Цветные карандаши ещё остались?

Бабушка удивилась, но выдала кучу карандашей и давно засохших фломастеров.
Всю ночь Тамара трудилась и к утру создала стопку трогательных, разноцветных объявлений с узорчиками.
А утром, даже не позавтракав, прихватила тюбик клея и ушла. Дошла, аж до деревушки за озером и начиная оттуда и почти до самого дома, она расклеивала на столбах и заборах своё нехитрое объявление:

« Уважаемые соседи!
Вы можете оставлять свои велосипеды в доме N2 по нашей улице. (дом у остановки, с зелёным забором) Спросить Тамару Павловну.
За сохранность отвечает серый волк.
Оплата чисто символическая, вам понравится»

С тех пор прошло три года, Тамара Павловна расцвела и передумала умирать.
Каждый день, с утра и до позднего вечера, во дворе дома, под навесом, ждут своих хозяев тридцать, а может быть и все сорок велосипедов и даже пара мопедов. Более точными цифрами располагает только серый волк Тимур. Тимур тоже похорошел и стал выглядеть, довольным и важным, как будто бы только что сожрал и Красную шапочку и Тамару Павловну.
Тимур всегда стоит на приёмке и на выдаче. Обслуживает людей быстро, вежливо и корректно. Он никогда не выпустит из двора, клиента с чужим велосипедом. Даже эксперименты специально проводились. Просто волк сличает запах клиента с запахом велосипеда. Надёжней, чем штрих-код.

Вся деревня полюбила Бабушку Тамару, ведь она сохраняет людям самое дорогое что у них есть – время сна. Кому сорок минут, а кому и два часа в день. На велосипеде мчаться – это ведь совсем не то же что грязь ногами месить.
Студенты и те, кто помоложе, платят бабушке Тамаре рублей по триста в месяц, таджики почистили колодец, отремонтировали крышу и настроили антенну, кто-то домашние яички приносит и хлеб, кто-то банку молочка из-под своей коровы на велике привезёт, кто-то просто спасибо скажет, а при случае, всегда в магазин для бабушки сгоняет.
И так, с ранней весны и аж до первого снега, даже зимой пару снегоходов и мотоколяску оставляют.
Бизнес работает как часы.
Хотя, если честно, был однажды небольшой сбой. Как-то один таджик забирая свой велосипед, попытался погладить Тимура. Волк, разумеется, прокомпостировал руку.
Очень странный случай. Я, например, даже не представляю себе, как это можно додуматься, чтобы в банковском хранилище, получая золотые слитки из своей ячейки, погладить по голове вооружённого охранника при исполнении…

Старый парикмахер

Мы жили в одной комнате коммуналки на углу Комсомольской и Чкалова. На втором этаже, прямо над садиком «Юный космонавт». В сталинках была хорошая звукоизоляция, но днем было тихонько слышно блямканье расстроенного садиковского пианино и хоровое юнокосмонавтское колоратурное меццо-сопрано.
Когда мне стукнуло три, я пошел в этот же садик. Для этого не надо было даже выходить из парадной. Мы с бабушкой спускались на один этаж, она стучала в дверь кухни — и я нырял в густое благоухание творожной запеканки, пригорелой кашки-малашки и других шедевров детсадовской кулинарии.
Вращение в этих высоких сферах потребовало, чтобы во мне все было прекрасно, — как завещал Чехов, — и меня впервые в жизни повели в парикмахерскую.
Вот тут-то, в маленькой парикмахерской на Чкалова и Советской Армии, я и познакомился со Степаном Израйлевичем.
Точнее, это он познакомился со мной.
В зале было три парикмахера. Все были заняты, и еще пара человек ждали своей очереди.
Я никогда еще не стригся, был совершенно уверен, что как минимум с меня снимут скальп, поэтому ревел, а бабушка пыталась меня взять на слабо, сочиняя совершенно неправдоподобные истории о моем бесстрашии в былые времена:
— А вот когда ты был маленьким…
Степан Израйлевич — высокий, тощий старик — отпустил клиента, подошел ко мне, взял обеими руками за голову и начал задумчиво вертеть ее в разные стороны, что-то бормоча про себя. Потом он удовлетворенно хмыкнул и сказал:
— Я этому молодому человеку буду делать голову!
От удивления я заткнулся и дал усадить себя в кресло.
Кто-то из ожидающих начал возмущаться, что пришел раньше.
Степан Израйлевич небрежно отмахнулся:
— Ой, я вас умоляю! Или вы пришли лично ко мне? Или я вас звал? Вы меня видели, чтобы я бегал по всей Молдаванке или с откуда вы там себя взяли, и зазывал вас к себе в кресло?
Опешившего скандалиста обслужил какой-то другой парикмахер. Степан Израйлевич не принимал очередь. Он выбирал клиентов сам. Он не стриг. Он — делал голову.
— Идите сюда, я буду делать вам голову. Идите сюда, я вам говорю. Или вы хочете ходить с несделанной головой?!
— А вам я голову делать не буду. Я не вижу, чтобы у вас была голова. Раечка! Раечка! Этот к тебе: ему просто постричься.
Степан Израйлевич подолгу клацал ножницами в воздухе, елозил расческой, срезал по пять микрон — и говорил, говорил не переставая.
Все детство я проходил к нему.
Стриг он меня точно так же, как все другие парикмахеры стригли почти всех одесских мальчишек: «под канадку».
Но он был не «другой парикмахер», а Степан Израйлевич. Он колдовал. Он священнодействовал. Он делал мне голову.
— Или вы хочете так и ходить с несделанной головой? — спрашивал он с ужасом, случайно встретив меня на улице. И по его лицу было видно, что он и представить не может такой запредельный кошмар.
Ежеминутно со смешным присвистом продувал металлическую расческу — будто играл на губной гармошке. Звонко клацал ножницами, потом брякал ими об стол и хватал бритву — подбрить виски и шею.
У Степана Израйлевича была дочка Сонечка, примерно моя ровесница, которую он любил без памяти, всеми потрохами. И сколько раз меня ни стриг — рассказывал о ней без умолка, взахлеб, брызгая слюной от волнения, от желания выговориться до дна, без остатка.
И сколько у нее конопушек: ее даже показывали врачу. И как она удивительно смеется, закидывая голову. И как она немного шепелявит, потому что сломала зуб, когда каталась во дворе на велике. И как здорово она поет. И какие замечательные у нее глаза. И какой замечательный у нее нос. И какие замечательные у нее волосы (а я таки немножко разбираюсь в волосах, молодой человек!).
А еще — какой у Сонечки характер.
Степан Израйлевич восхищался ей не зря. Она и правда была очень необычной девочкой, судя по его рассказам. Доброй, веселой, умной, честной, отважной. А главное — она имела талант постоянно влипать в самые невероятные истории. В истории, которые моментально превращались в анекдоты и пересказывались потом годами всей Одессой.
Это она на хвастливый вопрос соседки, как сонечкиной маме нравятся длиннющие холеные соседкины ногти, закричала, опередив маму: «Еще как нравятся! Наверно, по деревьям лазить хорошо!».
Это она в трамвае на вопрос какой-то тетки с детским горшком в руках: «Девочка, ты тут не сходишь?» ответила: «Нет, я до дома потерплю», а на просьбу: «Передай на билет кондуктору» — удивилась: «Так он же бесплатно ездит!».
Это она на вопрос учительницы: «Как звали няню Пушкина?» ответила: «Голубка Дряхлая Моя».
Сонины остроты и приключения расходились так стремительно, что я даже частенько сначала узнавал про них в виде анекдота от друзей, а потом уже от парикмахера.
Я так и не познакомился с Соней, но обязательно узнал бы ее, встреть на улице — до того смачными и точными были рассказы мастера.
Потом детство кончилось, я вырос, сходил в армию, мы переехали, я учился, работал, завертелся, растерял многих старых знакомых — и Степана Израйлевича тоже.
А лет через десять вдруг встретил снова. Он был уже совсем дряхлым стариком, за восемьдесят. По-прежнему работал. Только в другой парикмахерской — на Тираспольской площади, прямо над «Золотым теленком».
Как ни странно, он отлично помнил меня.
Я снова стал заходить к старику. Он так же торжественно и колдунски «делал мне голову». Потом мы спускались в «Золотой теленок» и он разрешал угостить себя коньячком.
И пока он меня стриг, и пока мы с ним выпивали — болтал без умолку, брызгая слюнями. О Злате — родившейся у Сонечки дочке.
Степан Израйлевич ее просто боготворил. Он называл ее золотком и золотинкой. Он блаженно закатывал глаза. Хлопал себя по ляжкам. А иногда даже начинал раскачиваться, как на еврейской молитве.
Потом мы расходились. На прощанье Степан Израйлевич обязательно предупреждал, чтобы я не забыл приехать снова:
— Подумайте себе, или вы хочете ходить с несделанной головой?!
Больше всего Злата, по словам Степана Израйлевича, любила ириски. Но был самый разгар проклятых девяностых, в магазинах было шаром покати, почему-то начисто пропали и они.
Совершенно случайно я увидел ириски в Ужгороде — и торжественно вручил их Степану Израйлевичу, сидя с уже сделанной головой в «Золотом теленке».
— Для вашей Златы. Ее любимые.
Отреагировал он совершенно дико. Вцепился в кулек с конфетами, прижал его к себе и вдруг заплакал. По-настоящему заплакал. Прозрачными стариковскими слезами.
— Злата… золотинка…
И убежал — даже не попрощавшись.
А вечером позвонил мне из автомата (у него давно был мой телефон), и долго извинялся, благодарил и восхищенно рассказывал, как обрадовалась Злата этому немудрящему гостинцу.
Когда я в следующий раз пришел делать голову, девочки-парикмахерши сказали, что Степан Израйлевич пару дней назад умер.
Долго вызванивали заведующего. Наконец, он продиктовал домашний адрес старого мастера, и я поехал туда.
Жил он на Мельницах, где-то около Парашютной. Нашел я в полуразвалившемся дворе только в хлам нажравшегося дворника.
Выяснилось, что на поминки я опоздал: они были вчера. Родственники Степана Израйлевича не объявлялись (я подумал, что с Соней и Златой тоже могло случиться что-то плохое, надо скорей их найти).
Соседи затеяли поминки в почему-то не опечатанной комнате парикмахера. Помянули. Передрались. Танцевали под «Маяк». Снова передрались. И растащили весь небогатый скарб старика.
Дворник успел от греха припрятать у себя хотя бы портфель, набитый документами и письмами.
Я дал ему на бутылку, портфель отобрал и привез домой: наверняка, в нем окажется адрес Сони.
Там оказались адреса всех.
Отец Степана Израйлевича прошел всю войну, но был убит нацистом в самом начале 1946 года на Западной Украине при зачистке бандеровской погани, которая расползлась по схронам после нашей победы над их немецкими хозяевами.
Мать была расстреляна в оккупированной Одессе румынами, еще за пять лет до гибели отца: в октябре 1941 года. Вместе с ней были убиты двое из троих ее детей: София (Сонечка) и Голда (Злата).
Никаких других родственников у Степана Израйлевича нет и не было.
Я долго смотрел на выцветшие справки и выписки. Потом налил до краев стакан. Выпил. Посидел с закрытыми глазами, чувствуя, как паленая водка продирает себе путь.
И только сейчас осознал: умер единственный человек, кто умел делать голову.
В последний раз он со смешным присвистом продул расческу. Брякнул на стол ножницы. И ушел домой, прихватив с собой большой шмат Одессы. Ушел к своим сестрам: озорной конопатой Сонечке и трогательной стеснительной Злате-Золотинке.
А мы, — все, кто пока остался тут, — так и будем теперь до конца жизни ходить с несделанной головой.
Или мы этого хочем?

Александр Пащенко

Мой бывший директор порядком бесил меня, пока работал в этой должности. Мы вкалывали как ишаки, кругом авралы, а как ни зайдешь к нему – да там просто опушка отдыха. Око покоя и дали ладья. Сидит один, ничем не занят. Не скрываясь, смотрит футбольный матч. Никому на хрен не нужен. Одно хорошо – сидит на попе ровно, от звонка до звонка. Всегда и всем доступен, любой вопрос решает за минуты.

Особенно я оценил легкость отправки в командировки. В другой конторе мне для этого приходилось 17(!) подписей собирать и плодить том документов. Возни на две недели. А тут сказка – устный минутный дебат. Я обосновываю, в ответ летят два-три вопроса. Точные, как акупунктура. Он вообще был молчалив. Вполне мог послать нахрен по итогам дебатов, вежливо.

Зато когда он молвил свое ОК и возвращался к просмотру матча, далее наступало чудо. От меня не требовалось ни единой бумажки. Все вертелось само. Я называл его секретарше день и час, не позже которого я должен был прибыть в тот или иной город, и не раньше которых оттуда убыть. С этих моих слов из ниоткуда появлялись: приказ о командировке, служебное задание, заявка на внешний сервис. Покупались авиабилеты, бронировался отель, организовывался трансфер, оплачивался оргвзнос конференции, виза и медицинская страховка – все это без моего участия. Меня спрашивали выбрать из пары готовых вариантов и что-то подписать.

Такой сервис доступен сейчас в России разве что ректорам крупных университетов. А я в общем-то просто менеджер среднего звена. Не по Сеньке шапка. Но люди быстро привыкают к хорошему.

Понял я, кого мы потеряли с прочной репутацией директора-бездельника, когда его очень нехорошо сместили и назначили нового. Молодого и ретивого. Вникал во все детали, завел исчерпывающие регламенты. Мы их месяца три писали в приказном порядке, но ни у кого сил не хватило дочитать продукцию соседнего отдела.

Сейчас он тоже история – давно уволили и его, и человека, его назначившего, и его начальника, и начальника его начальника. Запомнился игрой желваками и тем, что я заколебался прорываться в его кабинет по самым неотложным вопросам. Там всегда стояла живая очередь из других семи начальников отделов. Документацию по командировкам пришлось писать самому и собирать многочисленные визы. Устные дебаты, а надо ли ехать вообще, и зачем, растягивались до часа – чел явно был не в теме и с энтузиазмом в нее входил. Потом кончились пластиковые стаканчики в диспенсере для холодной и горячей воды. Потом и сама вода. Следом накрылся картридж цветного А3 принтера. Вскоре закончилась бумага и для обыкновенного. Начала рушиться сеть. Уволилась половина сотрудников. Впрочем, пятеро из них, самые красавицы, практически одновременно ушли в декрет. Две из них потом даже родили в один день. Во всех этих уходах новый начальник всерьез подозревал хитрую интригу предыдущего.

А у меня наступила ностальгия по прежнему директору-бездельнику. Созвонился, встретился с ним в ресторанчике. Поговорили за жизнь. Он теперь генеральный директор крупного издательства. «Да работы, собственно, никакой» — сказал флегматично – «сложившийся коллектив, хороший главный редактор. Выпуск сделает. А мое дело – чтобы _всегда_ была бумага для наших туалетов и для нашей газеты». Сказал именно в этом порядке. Именно с таким, очень мягким ударением.
— Футбольные матчи на новой работе по-прежнему смотрите? – ехидно спросил я.
— Ну да. А че там еще делать?

Про врачей-убийц

Уволили врача. С треском. За «нарушение, несоответствие и прочая, и прочая». Тихая спокойная женщина, всегда вроде была терпима и непоколебима, но тут сорвалась.
Обвал вызовов, сплошная поликлиника и острые приступы, консультации.
Вызов — двенадцатиэтажка, лифт дежурно не пашет, идем пешком аж на 11-й этаж. Поднимаемся, отдыхиваясь — вызывающая стоит у дверей, снимая нас на телефон, и задорно так комментирует «Вот так у нас «скорая» на вызов торопится».
Молча входим, не реагируя. Мадам живет одна, имеет стопицот жалоб на здоровье, без единой внятной, основная и любимая «плохо, чо непонятного?!».
Держит нас больше часа, требуя консультации по всем имеющимся, включая экзотические, заболеваниям, обязательного расписывания лечения и рекомендаций аж до старости — взамен периодически всплывают фамилии чиновников и прочих шапочно знакомых фсбшников, которым при отказе тут же будет отзвон. Уходим совершенно выжатые.

Следующий вызов — «потеряла сознание, не дышит». В другой конец района. Летим, толкаемся через пробки. Дворик «сталинки», толпа народа, труп старушки. Лицо синее, глаза багровые — черт его знает, может, инсульт, может — ТЭЛА [Тромбоэмболия легочной артерии], уже не сказать. Мы успеваем выйти из машины — к врачу подлетает дочь, плюет ей в лицо и вцепляется в волосы. Еле оттаскиваем, терпим ушат помоев на головы, прячемся в машине от разгневанной толпы. Долго ехали, хрен знает где нас носит, больше часа ждали, твари бессердечные, чтоб вас самих так…
Только отпустили с этого — повтор на тот же адрес, к предыдущей тетке, диспетчер по телефону «жалуется на качество помощи».
Едем, я матерюсь, врач странно молчит.
Снова подъем на 11-й этаж, снова мадам с телефоном и уже с подругой — в голос обсуждают нашу торопливость, нерадивость и безалаберность.
Вопрос «Повод к вызову?». Мадам, улыбаясь: «Да вашу бумажку я куда-то задевала, где вы назначения писали — напишите еще одну». Моя врач, тихая, милейшая женщина, делает шаг вперед и с размаху ей по роже. На весь подъезд раздается ее истошный крик: «ДА ПОШШШШШЛА ТЫ, ССССУКА!». Еле оттащил.
Знакомые чиновники у нее, оказывается, действительно были знакомыми. Уволили по статье, без права работы на СП вообще.
Уходя, криво улыбнулась: «Да и черт с ними. Работа, где с убийцами надо сюсюкать, а не морду бить — не для меня».
Задумался. А ведь реально, та мадам — убийца. Не будь ее с ее вызовом — мы бы успели к той бабушке. И к многим другим бабушкам, чьи жизни сожрали вот такие вот мадамы.
Они и сейчас живут. И вызывают. И отнимают ради своего быдляческого «Я» жизни у тех, кому мы действительно нужны.
Они так любят толковать про «врачей-убийц», надо же, как забавно…

История не моя и даже не моих знакомых. Дошла через десятые руки, сначала к моей маме, она рассказала мне, а я уже делюсь с Вами.

Про Ваську…

«Моя бабушка всегда говорила, что тяжёлую блокаду и голод она и моя мама, а её дочь пережила только благодаря нашему коту Ваське. Если бы не этот рыжий хулиган, мы с дочерью умерли бы с голоду как многие другие.
Каждый день Васька уходил на охоту и притаскивал мышек или даже большую жирную крысу. Мышек бабушка потрошила и варила из них похлебку. А из крыски, получался неплохой гуляш.
При этом кот сидел всегда рядом и ждал еду, а ночью все трое лежали под одним одеялом, и он согревал их своим теплом.
Бомбежку он чувствовал намного раньше, чем объявляли воздушную тревогу, начинал крутиться и жалобно мяукать, бабушка успевала собрать вещи, воду, маму, кота и выбежать из дома. Когда бежали в убежище его как члена семьи тащили с собой и смотрели, как бы его не унесли и не съели.
Голод был страшный. Васька был голодный как все и тощий. Всю зиму до весны бабушка собирала крошки для птиц, а с весны выходили с котом на охоту. Бабушка сыпала крошки, и сидели с Васькой в засаде, его прыжок всегда был на удивление точным и быстрым. Васька голодал вместе с нами, и сил у него было не достаточно, что бы удержать птицу. Он хватал птицу, а из кустов выбегала бабушка и помогала ему. Так что с весны до осени ели еще и птиц.
Когда сняли блокаду и появилось побольше еды, и даже потом после войны, бабушка коту всегда отдавала самый лучший кусочек. Гладила его ласково, приговаривая – кормилец ты наш.
Умер Васька в 1949 году, бабушка его похоронила на кладбище, и что бы, могилку не затоптали, поставила крестик и написала Василий Бугров. Потом рядом с котиком, мама положила и бабушку, а потом там я похоронила и свою маму. Так и лежат все трое за одной оградкой как когда-то в войну под одним одеялом.»

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ВЕЖЛИВОГО ЧЕЛОВЕКА

Я, ФИО, двигался __.__.2013 года в__.__в сторону пр.Красной Армии на скутере Gilera Fuoco 500. Правил не нарушал, за дорожной ситуацией следил.
На перекрестке с ул.Бероунская неожиданно для меня и прочих участников ДТД на красный свет выехал а/м Hummer черного цвета без должным образом установленного госномера. Я, земетив опасность и избегая ДТП был вынужден в торможении выехать на полосу встречного движения, где и остановился на обочине.
В процессе торможения, маневра и остановки услышал сильный удар сзади. Обернувшись увидел, что а/м Hummer ударил следующий со мной в одном направлении а/м Suzuki Jimny госномер ______, практически оторвав ему капотное пространство. Заметив за рулем пострадавшего а/м Suzuki Jimny девушку, я отправился оказывать ей возможную первую помощь.
Подойдя к машине я заметил ребенка в детском кресле на заднем сидении. Я открыл багажник пострадавшего автомобиля, через него достал ребенка (мальчик лет 4 примерно), взял там же знак аварийной остановки, установил его и через окно водительской двери помог выбраться наружу девушке-водителю.

Препроводив ее и ребенка на обочину и убедившись, что они серьезно не пострадали, я попросил водителя а/м Mitsubishi Airtrek госномер______, который тоже остановился для оказания помощи, вызвать Скорую Помощь и ГАИ. Далее я подошел к а/м Hummer исключительно с целью убедиться, нужна ли его водителю моя помощь. В открытое окно данного а/м я увидел двух лиц, прибывших явно из южных регионов. Об этом свидетельствовала темная кожа, курчавые жесткие волосы и характерные черты лица.
Я предположил, что передо мной находятся заблудившиеся испанские туристы и дружелюбно спросил на их родном языке, не заметили ли они красный цвет светофора — Al huele pido rosa? (Испанский язык я изучал в школе при посольстве СССР в Мадриде, где водителем работал мой отец).
В ответ водитель а/м Hummer через открытое окно своего автомобиля ударил меня левой рукой в область головы. Так как шлем, в котором я обязан ездить по ПДД я на этот момент не снял, то удар пришелся по нему. Именно этим я объясняю сломанные 4 пальца на его левой руке. Далее он выскочил из машины и нанес так же в район головы удар правой рукой. Именно этим я могу объяснить перелом ее в районе лучевой кости.
Выскочивший затем из этого же автомобиля пассажир нанес мне удар каким-то тяжелым предметом по спине, я с ним в единоборство вступать не стал, а просто аккуратно положил на асфальт и как законопослушный гражданин принялся ждать прибытие наряда ГАИ. Каких-либо повреждений он мне не нанес, так как под курткой я был одет в мотоэкипировку, в просторечии более известной как «черепаха». Его сломанный нос и сломанную челюсть могу объяснить тем, что подушки безопасности в момент удара а/м Hummer о а/м Suzuki Jimny не сработали и он поранился о переднюю панель автомобиля.
О разорванном в клочья служебном удостоверении Помощника Депутата Махачкалинского Совета Депутатов на имя… ФИО…., я ничего сообщить не могу, так как мне это не известно. Так же мне не известно, как порванное служебное удостоверение могло оказаться во рту и пищеводе водителя а/м Hummer.
Что-либо сообщить о собравшейся вокруг места ДТП группе граждан на мотоциклах и скутерах не могу, так как я совершенно не знаю этих людей.
Так же мне абсолютно ничего не известно о том, кто порезал все колеса а/м Hummer, кто проткнул его крышу ломом, кто разбил все стекла и порезал кожаный салон, тем самым приведя его в негодность, и уже упомянутым ломом разворотил и так поврежденный капот и повредил двигатель.
Правдивость моих слов могут подтвердить свидетели и участники ДТП, например водители а/м Mitsubishi Airtrek госномер______ и а/м Suzuki Jimny.
Дата __.__.2013г. Подпись_________(___________)

Рассказано: Андрей Л. Чучков

ТАКСИ

Каждый год 9-го мая мы с сыном, с утра бродим по городу и всем встреченным ветеранам вручаем по гвоздичке.
В этом году с нами напросилась моя подруга Маша со своей пятилетней дочкой.
Машин дед прошел всю войну и был кавалером трех орденов Славы. Умер дома от ран еще в 46-м. Его могила за тысячи километров от Москвы, в далеком Казахстане, вот Маша и захотела передать своему деду цветочек и доброе слово, через еще живых…

Мы с сыном с утра купили охапку гвоздик, ждали, ждали, но Маша так и не явилась. Вдруг позвонила, наскоро извинилась, сказала, что за рулем и говорить не может, потом перезвонит.
Ну нет, так нет. Обошлись без нее, хоть и чуточку обиделись.
А поздно вечером Маша опять позвонила и рассказала вот такую историю:

— Уже, наверное полгода, наш домашний телефон как с цепи сорвался.
Каждый день раз по пять мне вызванивают какие-то пьяные уроды и пытаются вызвать такси. Мой номер одним нулем отличается от телефона их диспетчерской…
Чего я только не делала, и жаловалась и хамила, даже все рифмы к слову «такси» изучила… Как только беру трубку и слышу – Але, такси?
У меня сразу выскакивает ответ типа:
— Накося выкуси, иди от армии коси, поломаны шасси, и даже Ханты-Манси…
И вот сегодня мы с дочкой собрались на встречу к вам, стоим уже в дверях, вдруг звонок, беру трубку, а оттуда мужской голос:
— Але такси? С Днем Победы Вас.
Я только хотела сказать – «отсоси», да не успела — это «С Днем Победы» сбило меня с толку. Голос продолжил:
— Скажи, красавица, а у Вас есть какие-нибудь скидки для ветеранов войны, все же 9-е мая сегодня? И ехать мне совсем не далеко, но обязательно надо…
Меня, как по голове ударило, кричу:
— Да, да, не волнуйтесь скидки есть! Ждите у подъезда, машина серая Мазда будет у Вас минут через пятнадцать. За рулем девушка.
Приезжаю в Кузьминки, две тетки (видимо соседки) выводят из подъезда ветерана с костылем. Старенький, рот открыл, дышит тяжело, медали к земле клонят и пахнет от него, как пахнет от всех наших дедушек и бабушек. Пахнет уютом, старыми книгами, перьевыми подушками, детским мылом и часами-ходиками…
Едем в Сокольники. Разговорились. Павел Иванович рассказал, что там, у фонтана на лавочке его ждет старый друг Вадим, они воевали на одном фронте и каждый год встречаются уже лет пятьдесят.
Про скидку тоже поговорили и я подтвердила, что, да, диспетчер не обманула — скидка будет, не переживайте…
Припарковались и Дедушка заметался, не зная как быть, вначале костыль из машины выставить, или ногу, чтобы упереться?
Видно было, что из дома дед выходит очень не часто…
Вызвалась его проводить. Он испугался, что это скажется на цене, но от помощи не отказался.
Пришли к фонтану, прохожие улыбаются, дарят цветы, фотографируют с нами детей, а друга Вадима, что-то не видно…
Павел Иваныч заволновался, опустился на скамейку и принялся ему названивать.
Но все безответно. Трубку никто не брал.
Потом стал рыться в карманах, вытащил старинный женский кошелечек и спросил:
— Машенька, сколько я Вам должен? Вы поезжайте, а я посижу, позвоню, подожду еще.
Я говорю:
— Не переживайте, уберите деньги, может Вас обратно домой отвезти?

И дедушка неожиданно расплакался, как будто закашлялся:
— Я так и знал. Не дожил Вадик до 9-го мая. Не дожил. Не берет трубку.
Что же я теперь…?

Прохожие подходили к плачущему парадному ветерану, увеличивали его разношерстный букет, поздравляли, улыбались и шли дальше. Всем казалось, что старика растрогало внимание и военные песни…
Я порыдала вместе с ним и стала поднимать деда с лавочки:
— Вставайте, поехали к Вадиму. Где он живет?
Путь оказался не близким, друг жил, аж в Голицыно, но мне было уже все равно, хоть во Владивостоке.
Приехали, долго плутали, нашли дом, я кое как затащила деда на второй этаж. Стали звонить в квартиру, никто не открыл. Вышли соседи и сказали, что уже давно его не видели. Павел Иваныч начал задыхаться и я повела его на улицу, на воздух. Спустились на один пролет, вдруг сверху щелкнул замок и раздался сиплый голос:
— Паша, ты Куда? Я слышу, что звонят, пока встал с постели, пока дошел. Быстрее не получилось, спину прихватило. Прости, не поехал к фонтану, не смог, да и телефон куда-то задевался. Звонит, а где звонит?
Павел Иванович, стал еще сильнее задыхаться и заговорил глотая слова:
— Ты чего, я же ждал в Сокольниках, звонил, думал, что все… Подлец — ты подлец!
Поднялись в квартиру, пока я отыскала в баке с грязным бельем разряженный мобильник Вадима, они распили чекушку водки и мой дед попросил у друга денег на обратную дорогу.
Тут я и призналась, что не таксистка и ни копейки с них не возьму.
Когда уже стемнело, отвезла старика обратно в его Кузьминки, правда не бесплатно, гвоздики все же пришлось взять…

АНГЕЛ ХРАНИТЕЛЬ
Вчера мне было очень стыдно, я обидел своего ангела хранителя…
Стыдно мне до сих пор.
А дело было так: Еду после работы домой, вода в бачке омывателя
закончилась, настроение хреновое. Слава Богу, ехать мне еще пару
светофоров и я дома.
Поднажал.
Подъезжаю к перекрестку, у меня горит найзеленейший, вдруг вижу: стоящая
справа девятка, медленно тронулась из ряда мне наперерез.
Я дал длинный гудок, девятка замерла.
Вот думаю: дятел, на светофоры не смотрит…
Подъезжаю все ближе к перекрестку и… опа… а девятка то поехала
дальше!!!
Тут уж не до гудков. Торможу в пол, но понимаю, что остановиться уже не
успеваю! Хоть бы этот ушлепок уже не тормозил, а ехал дальше. Пробую
объехать его сзади.
Но девятка вдруг тупо замирает на моей полосе…
Меня развернуло, понесло и к этому уроду я подлетел своим левым боком,
но до касания не доехал сантиметров пять.
Перевел дух, открыл окно, и очень четко и членораздельно прочитал лекцию
обо всем генеалогическом древе этого слепого и глухого придурка,
которому надоела жизнь…
Лекция продолжалась секунд пять, не больше, но мне стало легче.
Водитель девятки в ответ только улыбнулся, показал мне знак О. К. и
виновато развел руками…
Я плюнул и с пробуксовкой стал его объезжать… а через полминуты,
бросив свою машину среди дороги — уже жал руку этому отчаянному парню и
долго извинялся за каждое грубое слово из тех которые успел ему сгоряча
наговорить…
Он в ответ только улыбался и очень надеюсь — в душе простил меня, ну или
хотя бы понял.
А случилось вот что: Когда я объехал его, то увидел, что правый бок его
девятки, подпирала детская коляска…
А с тротуара с криками, на четвереньках ползла к коляске старая бабка и
бежали прохожие.

Бабка стоя на светофоре, поскользнулась, упала выпустив из рук коляску и
та ускоряясь покатилась с горочки через перекресток.
Парень на девятке понимал, что скорее всего ему въедет в бочину летящая
на зеленый свет машина, но он не сдрейфил, а выехал ей наперерез и
поймал собой коляску.
Если бы не он, эта коляска была бы МОЯ…
До сих пор стыдно, что я обругал его.
Прости меня, мой Ангел Хранитель на девятке и спасибо тебе…

Десять лет назад я ехал в Казань, со мной в купе попал ветеран войны. В
Москве провожали его внуки с маленькими правнуками. Дед был мощный, лет
восьмидесяти, на лице шрам ото лба до подбородка(странно как глаз
уцелел), да и по наградам было видно, что вояка серьезный: орден
отечественной войны, орден красного знамени и две солдатские славы. Ехал
он в какую-то деревню под Казанью.
Что, спрашиваю, в гости?
— Да, на пару дней. Друзья из совета ветеранов позвали, не мог отказать,
да и родина это моя, опять же раз в год должен приехать к матери, это
святое…
Я хотел переменить грустную кладбищенскую тему и попросил рассказать о
войне…
— Повестка на фронт мне пришла в первую неделю войны. Помню меня
провожала мама и тетя, они сестры близняшки. Отца я не помню, а тетя так
и не вышла замуж, так что мы жили вместе и у них был я один. Играл
духовой оркестр, у всех настроение боевое, а мы с мамой и тетей втроем
ревем… Потом, когда сели по вагонам, мама сбегала домой за зимней
шапкой, бежит за поездом… Все смеются, зачем тебе шапка, немцев скоро
разобьем. Мама бросила мне шапку, недокинула… и сама упала. Тетя ее
поднимает, я смотрю на них и понимаю, что никогда уже их не увижу…

Дед отвернулся к окну, чтоб я не видел как он вытирает слезы.
Всю дорогу он рассказывал о войне и жуткое и смешное и про свой танк и
про боевых друзей, про сволочей командиров…
Но вот мы подъезжаем к его станции, я выношу его чемодан, мы тепло
прощаемся и вдруг… к нам бегут две маленькие старушки.

— Это моя мамочка и тетя. им по сто два года, но все еще ходят в баню и
пьют самогонку.
Старушки закричали на бегу: Павлик! Павлушка!
— Здравствуй мамочка! здравствуй тетя Лида!
— Павлик ты в поезде кушал?
— Павлуша, ты похудел!

На моих глазах, старый ветеран за секунду превратился в маленького
толстого мальчика. Хоть я и взрослый дядька, а не смог сдержать слез.

…………… Как только я залез в поезд, сразу позвонил маме и
сказал, что я ее люблю.

Речь о тех временах, когда русскоговорящих интервьюеров в израильских
военкоматах еще не было, а русские призывники уже были. Из-за того, что
они в большинстве своем плохо владели ивритом, девочки-интервьюеры часто
посылали их на проверку к так называемым «офицерам душевного здоровья»
(по специальности — психологам или социальным работникам), чтобы те на
всякий случай проверяли, все ли в порядке у неразговорчивого призывника.
Кстати, офицер душевного здоровья — «кцин бриют нефеш» — сокращенно на
иврите называется «кабан». Хотя к его профессиональным качествам это,
конечно же, отношения не имеет.
Офицер душевного здоровья в военкомате обычно проводит стандартные тесты
— «нарисуй человека, нарисуй дерево, нарисуй дом». По этим тестам можно
с легкостью исследовать внутренний мир будущего военнослужащего. В них
ведь что хорошо — они универсальные и не зависят от знания языка. Уж
дом-то все способны нарисовать. И вот к одному офицеру прислали
очередного русского мальчика, плохо говорящего на иврите. Офицер
душевного здоровья поздоровался с ним, придвинул лист бумаги и попросил
нарисовать дерево.
Русский мальчик плохо рисовал, зато был начитанным. Он решил
скомпенсировать недостаток художественных способностей количеством
деталей. Поэтому изобразил дуб, на дубе — цепь, а на цепи — кота.
Понятно, да?
Офицер душевного здоровья придвинул лист к себе. На листе была
изображена козявка, не очень ловко повесившаяся на ветке. В качестве
веревки козявка использовала цепочку.
— Это что? — ласково спросил кабан.
Русский мальчик напрягся и стал переводить. Кот на иврите — «хатуль».
«Ученый» — мад’ан, с русским акцентом — «мадан». Мальчик не знал, что в
данном случае слово «ученый» звучало бы иначе — кот не является служащим
академии наук, а просто много знает, то есть слово нужно другое. Но
другое не получилось. Мальчик почесал в затылке и ответил на вопрос
офицера:
— Хатуль мадан.
Офицер был израильтянином. Поэтому приведенное словосочетание значило
для него что-то вроде «кот, занимающийся научной деятельностью». Хатуль
мадан. Почему козявка, повесившаяся на дереве, занимается научной
деятельностью, и в чем заключается эта научная деятельность, офицер
понять не мог.
— А что он делает? — напряженно спросил офицер.
(Изображение самоубийства в проективном тесте вообще очень плохой
признак).
— А это смотря когда, — обрадовался мальчик возможности блеснуть
интеллектом. — Вот если идет вот сюда (от козявки в правую сторону
возникла стрелочка), то поет песни. А если сюда (стрелочка последовала
налево), то рассказывает сказки.
— Кому? — прослезился кабан.
Мальчик постарался и вспомнил:
— Сам себе.
На сказках, которые рассказывает сама себе повешенная козявка, офицер
душевного здоровья почувствовал себя нездоровым. Он назначил с мальчиком
еще одно интервью и отпустил его домой. Картинка с дубом осталась на
столе.
Когда мальчик ушел, кабан позвал к себе секретаршу — ему хотелось
свежего взгляда на ситуацию.
Секретарша офицера душевного здоровья была умная адекватная девочка. Но
она тоже недавно приехала из России.
Босс показал ей картинку. Девочка увидела на картинке дерево с резными
листьями и животное типа кошка, идущее по цепи.
— Как ты думаешь, это что? — спросил офицер.
— Хатуль мадан, — ответила секретарша.
Спешно выставив девочку и выпив холодной воды, кабан позвонил на
соседний этаж, где работала его молодая коллега. Попросил спуститься
проконсультировать сложный случай.
— Вот, — вздохнул усталый профессионал. — Я тебя давно знаю, ты
нормальный человек. Объясни мне пожалуйста, что здесь изображено?
Проблема в том, что коллега тоже была из России…
Но тут уже кабан решил не отступать.
— Почему? — тихо, но страстно спросил он свою коллегу. — ПОЧЕМУ вот это
— хатуль мадан?
— Так это же очевидно! — коллега ткнула пальцем в рисунок.- Видишь эти
стрелочки? Они означают, что, когда хатуль идет направо, он поет. А
когда налево…

Не могу сказать, сошел ли с ума армейский психолог и какой диагноз
поставили мальчику. Но сегодня уже почти все офицеры душевного здоровья
знают: если призывник на тесте рисует дубы с животными на цепочках,
значит, он из России. Там, говорят, все образованные. Даже кошки.

В далеком 86-м работал я учеником слесаря на одном заводе. Стоял он на
окраине города, и возили нас туда на служебных автобусах. И был в этом
цеху один дядька, Мироныч, лет пятидесяти, казался он мне тогда древним
стариком. У дядьки была замечательная особенность — он врал. Врал
виртуозно. Он был гений вранья. Именно не обмананывал, а врал.
Бескорыстно. Своего рода баечник: о)) Ведь мы, если не соврем хоть самую
малость, нас же читать не интересно будет: о)) Все его прекрасно знали,
и любили именно за это.

Так вот, приехал наш автобус, выгрузились мы возле проходной,
стоим-курим-травим. И тут мимо бежит Мироныч. Один мужик ему со смехом:
«Слышь, Мироныч, соври-ка че-нибудь!» «Данутянах! Некогда мне. Там
Куликовский пруд спустили, рыбы полно. Надо быстрей отпроситься у
мастера, и мешок еще найти. А то ребятня все растащит!» И скрывается на
проходной. Мужики охреневшими глазами посмотрели друг на друга, и не
сговариваясь ломанулись в сторону Куликовки, забив на мастеров, план и
прочие прелести. Рыба! На халяву!

Я, как сопливый, остался в цеху их прикрывать. Через час вернулись злые
как черти мужики. А Мироныч, бегая от них по цеху, орал: «Че вы, мля!
Сами же просили соврать!»

Врунов я с тех пор повидал много. Сам грешен. Но чтобы вот, на лету, не
задерживаясь ни на долю секунды, нае..ть два десятка прожженых мужиков
по их же собственной просьбе! Это высший пилотаж!

Не мое, но за душу зацепило. Извините за то что большая, но не
поленитесь, прочитайте, оно того стоит.

Ранее утро…8 марта. Будильник зазвенел, и даже не успев, как следует
начать свою песню, умолк под натиском моего пальца. Почти в темноте
оделся, тихо прикрыв входную дверь, направился к базару. Чуть стало
светать.
Я бы не сказал, что погода была весенней. Ледяной ветер так и норовил
забраться под куртку. Подняв воротник и опустив в него как можно ниже
голову, я приближался к базару. Я еще за неделю до этого решил, ни каких
роз, только весенние цветы…праздник же весенний.
Я подошел к базару. Перед входом, стояла огромная корзина с очень
красивыми весенними цветами. Это были Мимозы. Я подошел, да цветы
действительно красивы.
— А кто продавец, спросил я, пряча руки в карманы. Только сейчас, я
почувствовал, какой ледяной ветер.
— А ты сынок подожди, она отошла не на долго, щас вернется, сказала
тетка, торговавшая по соседству саленными огурцами.
Я стал в сторонке, закурил и даже начал чуть улыбаться, когда
представил, как обрадуются мои женщины, дочка и жена.
Напротив меня стоял старик.
Сейчас я не могу сказать, что именно, но в его облике меня что-то
привлекло.
Старотипный плащ, фасона 1965 года, на нем не было места, которое было
бы не зашито. Но этот заштопанный и перештопанный плащ был чистым.
Брюки, такие же старые, но до безумия наутюженные. Ботинки, начищены до
зеркального блеска, но это не могло скрыть их возраста. Один ботинок,
был перевязан проволокой. Я так понял, что подошва на нем просто
отвалилась. Из- под плаща, была видна старая почти ветхая рубашка, но и
она была чистой и наутюженной. Лицо, его лицо было обычным лицом старого
человека, вот только во взгляде, было что непреклонное и гордое, не
смотря ни на что.
Сегодня был праздник, и я уже понял, что дед не мог быть не бритым в
такой день. На его лице было с десяток парезов, некоторые из них были
заклеены кусочками газеты.
Деда трусило от холода, его руки были синего цвета…. его очень трусило,
но она стоял на ветру и ждал.
Какой-то не хороший комок подкатил к моему горлу.
Я начал замерзать, а продавщицы все не было.
Я продолжал рассматривать деда. По многим мелочам я догадался, что дед
не алкаш, он просто старый измученный бедностью и старостью человек. И
еще я просто явно почувствовал, что дед стесняется теперешнего своего
положения за чертой бедности.
К корзине подошла продавщица.
Дед робким шагом двинулся к ней.
Я то же подошел к ней.
Дед подошел к продавщице, я остался чуть позади него.
— Хозяюшка…. милая, а сколько стоит одна веточка Мимозы,- дрожащими от
холода губами спросил дед.
— Так, а ну вали от сюдава алкаш, попрошайничать надумал, давай вали, а
то…. прорычала продавщица на деда.
— Хозяюшка, я не алкаш, да и не пью я вообще, мне бы одну веточку….
сколько она стоит?- тихо спросил дед.
Я стоял позади него и чуть с боку. Я увидел, как у деда в глазах стояли
слезы…
— Одна, да буду с тобой возиться, алкашня, давай вали от сюдава, —
рыкнула продавщица.
— Хозяюшка, ты просто скажи, сколько стоит, а не кричи на меня, -так же
тихо сказал дед.
— Ладно, для тебя, алкаш, 5 рублей ветка,- с какой-то ухмылкой сказала
продавщица. На ее лице проступила ехидная улыбка.
Дед вытащил дрожащую руку из кармана, на его ладони лежало, три бумажки
по рублю.
— Хозяюшка, у меня есть три рубля, может найдешь для меня веточку на три
рубля,- как-то очень тихо спросил дед.
Я видел его глаза. До сих пор, я ни когда не видел столько тоски и боли
в глазах мужчины.
Деда трусило от холода как лист бумаги на ветру.
— На три тебе найти, алкаш, га га га, щас я тебе найду,- уже
прогорлопанила продавщица.
Она нагнулась к корзине, долго в ней ковырялась…
— На держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари га га га га, — дико
захохотала эта дура.
В синей от холода руке деда я увидел ветку Мимозы, она была сломана по
середине.
Дед пытался второй рукой придать этой ветке божеский вид, но она, не
желая слушать его, ломалась по полам и цветы смотрели в землю…На руку
деда упала слеза…Дед стоял и держал в руке поломанный цветок и плакал.
— Слышишь ты, сука, что же ты, блядь, делаешь? – начал я, пытаясь
сохранить остатки спокойствия и не заехать продавщице в голову кулаком.

Видимо, в моих глазах было что-то такое, что продавщица как-то
побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто смотрела на меня как
мышь на удава и молчала.
— Дед, а ну подожди, — сказал я, взяв деда за руку.
— Ты курица, тупая сколько стоит твое ведро, отвечай быстро и внятно,
что бы я не напрягал слух,- еле слышно, но очень понятно прошипел я.
— Э…. а…ну…я не знаю,- промямлила продавщица
— Я последний раз у тебя спрашиваю, сколько стоит ведро!?
— Наверное 50 гривен, — сказал продавщица.
Все это время, дед не понимающе смотрел то на меня, то на продавщицу.
Я кинул под ноги продавщице купюру, вытащил цветы и протянул их деду.
— На отец, бери, и иди поздравляй свою жену, — сказал я
Слезы, одна за одной, покатились по морщинистым щекам деда. Он мотал
головой и плакал, просто молча плакал…
У меня у самого слезы стояли в глазах.
Дед мотал головой в знак отказа, и второй рукой прикрывал свою
поломанную ветку.
— Хорошо, отец, пошли вместе, сказал я и взял деда под руку.
Я нес цветы, дед свою поломанную ветку, мы шли молча.
По дороге я потянул деда в гастроном.
Я купил торт, и бутылку красного вина.
И тут я вспомнил, что я не купил себе цветы.
— Отец, послушай меня внимательно. У меня есть деньги, для меня не
сыграют роль эти 50 гривен, а тебе с поломанной веткой идти к жене не
гоже, сегодня же восьмое марта, бери цветы, вино и торт и иди к ней,
поздравляй.
У деда хлынули слезы…. они текли по его щекам и падали на плащ, у него
задрожали губы.
Больше я на это смотреть не мог, у меня у самого слезы стояли в глазах.

Я буквально силой впихнул деду в руки цветы, торт и вино, развернулся, и
вытирая глаза сделал шаг к выходу.
— Мы…мы…45 лет вместе… она заболела…. я не мог, ее оставить сегодня без
подарка, — тихо сказал дед, спасибо тебе…
Я бежал, даже не понимая куда бегу. Слезы сами текли из моих глаз…

Leon

Способ убеждения.

В один прекрасный и довольно морозный день середины восьмидесятых
решил наш директор вкупе с инструктором райкома, главным инженером и
начальником участка съездить в лес на лесозаготовки с небольшой такой
проверкой. Километров за пять до стана дорога была перекрыта
трелевочником с зачекерованными хлыстами древесины. Пока трактор
старательно пробивал снежную бровку уступая УАЗу дорогу, руководство
вышло покурить. Попутно подозвали и тракториста, который все же смог
согнать трелевочник с дороги. На морозном воздухе инструктор принюхался
и:
— Да он же пьян!
— Действительно пьян! – тоже принюхавшись, подтвердил директор – ты,
Николаенко, сегодня трактор сдай, а завтра первым лесовозом в поселок, я
тебя по тридцать третьей уволю.
Тракторист сначала вроде что-то хотел мыкнуть, отчаянно показывая на
трактор без стекол и дверей, но посмотрев на каменные лица руководства,
отчаянно махнул рукой и направился к своему железному коню. Дальше
ситуация вышла из-под контроля, так как через минуту тракторист вернулся
с неплохой такой монтировкой. Не обращая внимания на открытые рты
начальников, он саданул монтировкой по лобовым стеклам УАЗа, потом по
боковым, почесал затылок и вынес и заднее стеколко. Потом также молча
залез в салон и шуранул монтировкой в крыльчатку печки. Осмотрев
творенье рук своих, он остался вполне доволен и достав из-за пазухи едва
початую бутылку водки сунул ее в руки так и стоявшему с открытым ртом
директору. Трактор рявкнул, окутался сизым дымом и минут через пять
скрылся за поворотом.
До поселка было сорок пять километров, мороз за тридцать, водку выпили
километров через пять и по приезду уволили механика участка, предупредив
главмеха, что следом пойдет и он, если в течении двух дней все трактора
на участках не будут оборудованы стеклами, дверями ну и конечно печками.
Про тракториста никто не вымолвил ни слова.

У Тимура хитрющие глаза и круглое пузо.
У Тимура жена-скрипачка на пятом месяце.
У Тимура новая квартира — большая и гулкая.
Тимур — звукорежиссер, поэтому в квартире у него музыкальный центр, два
стула, диван и маршалловский концертный комплект акустики — два
небольших портала по киловатту каждый.
С остальными жильцами дома Тима не знаком, но зато отлично разбирается в
музыкальных пристрастиях соседей снизу. Они каждую ночь врубают
небольшой магнитофончик на полную громкость, и агрегат до трех-четырех
часов выплевывает в окружающую среду Сердючку, похрюкивая от напряжения
всеми своими китайскими динамиками.
Не спит полдома. На стук по батареям, телефонные звонки и удары ногами в
дверь любители Сердючки не отзываются. Слышен только скрежет магнитофона
да пьяный смех.
Тимур с женой каждую ночь окукливаются в одеяло, придавив уши подушками.
Не помогает.
— Света?
— М? — из-под подушки.
— Хочешь музыку послушать?
— С ума сошел?
— Ну-ка, помоги мне.
Тима встал с дивана и аккуратно положил Маршалл на пол, мордой вниз.
Один, потом второй. Затем не торопясь подключил усилитель и музыкальный
центр.
— Свет, у тебя есть что-нибудь погромче?
Поскольку пятимесячная скрипачка на дух не переносит попсу и прочую
чепуху, из громкого у нее нашелся только Бетховен. Тимур вдумчиво
выставил таймер и вывернул ручки усилителя.
— Ну что, пойдем погуляем?

Казалось бы — ну что такое киловатт? У каждого на кухне стоит
электрочайник, который этим киловаттом кипятит у себя в животе литр воды
и никому при этом жить не мешает. А на пылесосе вообще написано — 1500
ватт, и шуму от него совсем не много. Просто это другие ватты. Если
потратить два киловатта исключительно на сотрясение воздуха, мало
показаться не должно.

Тимур вывел жену во двор, усадил на лавочку, укутал пледом и дал в руки
чашку горячего чая. Посмотрел на часы.
— Три минуты. Подышим пока воздухом.
Через три минуты в «Соньке» тронулся компакт-диск, и невидимый дирижер
взмахнул палочкой. Людвиг Ван Бетховен. Пятая симфония.
— ТА-ДА-ДА-ДААААА!..
Пауза. Птицы сиганули с крыши в темноту.
— ТА-ДА-ДА-ДААААААААА!..
И понеслось. Глухой немец накрыл раскрашенного хлопца с шариками в
лифчике, как слон Моську. Соседский магнитофончик неслышно попискивал
сквозь артобстрел. Разговаривать в атакуемой квартире можно было только
жестами. Впрочем, как и на лестничной площадке. Сердючники, беззвучно
матерясь, добежали до седьмого этажа и попинали сейфовую Тимину дверь,
но на фоне литавр слышно их не было.
Дом, конечно, разбудили весь. Окна не лопались, но ощутимо вибрировали.
В округе лаяли собаки. В какой-то машине сработала сигнализация, но не
от звука, а от свалившегося на капот кота.
Тима покрепче обнял жену:
— Нравится?
— Очень! — улыбнулась она и поцеловала Тимура в небритую щеку.
Кто-то вызвал милицию. Но пока «Бобик» с мигалкой продрал фары и явился
по вызову, Тимкин таймер тихо пискнул и отрубил звук. Из подъезда
вывалились люди — они с криками мяли поклонников Сердючки, которых
выловили-таки на площадке. Милиция похмурила несвежие лица и не стала
разбираться. Увезли.

Нет, конечно, кое-то понял, что произошло. Но эти немногие просто пожали
Тимуру руку и никому ничего не сказали.

Спустя пару спокойных ночей соседи снизу вновь попытались включить
музыку. Негромко. Но часа в два.
Тимур перегнулся через балкон и громко, во всю глотку проорал вниз:
— Та-да-да-дааа!..

Тишина и покой вновь окружили спящий дом.

(c) jazzzman (http://diary.ru/~jazzzzman)

Про хорошего парня.
Учился я в одном славном московском ВУЗе в начале 90-х. И был у нас в
группе парень, назовем его Вова, тем более, что так его и звали на самом
деле. Внешне Вова был простой добрый малый, кг 105 весом, кругленький,
веселый, нормальный пацан. Однако при более близком знакомстве всплывала
его богатая на события и приключения жизнь.
Вова был вечный студент и наш институт был у него шестым. До этого он
приобретал знания в различных городах и по совершенно разным
специальностям, и на журналиста учился, и в педагогическом, в политехе
какой-то Тмутаракани, говорят, даже в Литературный институт поступал,
наконец, приехал в Москву изучать теоретическую физику. В 27 лет. А до
лихой студенческой жизни занимался спортом (боксом), дотянул до мастера
спорта в тяжелом весе и в армии попал в какой-то из спецназов и 2 года
бегал по болотам Восточной Сибири. Из армии он вынес настоящий пофигизм
и жизнерадостность плюс отвращение к спорту и любой физической нагрузке,
я думаю, это многим знакомо :-).
Всех интересует, конечно, не как Вова учился, а как он пил. А он
практически и не пил. То есть он в компании поглощал эквивалентную
положеную дозу, но когда братья по разуму уползали спать или становились
персонажами других историй с этого сайта, он был ни в одном глазу и
спокойно шел читать учебник по квантовой механике. Бутылка водки на него
не влияла, а пить больше других не позволяла студенческая солидарность,
так что пьяным Вову никто не видел.

Ну, это была предыстория. А теперь сама амбула.

Лето, жаркая ночь, студенческий лагерь отдыха, берег Волги. В лагере на
берегу есть домики, а есть стоящий на приколе старый пароход, в котором
в каютах тоже живут студенты. И вот случилось ЧП: Вова пришел в каюту к
девушкам и напился. Так как это были первокурсницы и разделить ложе с
Вовой никто не планировал, то они попросили его уйти. Он засмеялся и не
ушел. Они все вместе попросили. Он не ушел. Потом они били его вчетвером
тапочком и тащили к двери, но, как сами понимаете, настроение у Вовы
повышалось, а вот мысли уйти даже не появилось. Расстроенные девки пошли
искать дежурного по лагерю, и, о счастье, в этот вечер дежурила сборная
по самбо во главе с Тренером, бывшим чемпионом СССР, который и до сих пор
был на голову сильнее любого в своей секции.
Тренер (одному из своих самбистов, самому младшему): «Так, Леша, пойдешь
и аккуратно, я подчеркиваю, аккуратно выведешь Вову и проводишь его
домой». Леша уходит пружинистой спортивной походкой, но возвращается
неожиданно быстро с порваной футболкой и из его путаного рассказа
выходило, что, войдя в номер, он поскользнулся на банановой кожуре и
упал, стукнувшись об стенку спиной и носом одновременно.
Тренер почесал репу и сказал: «Так, ребята, пойдете втроем и
постарайтесь ничего не повредить из пароходного инвентаря». Три больших
самбиста, среди которых парень с кличкой Непотопляемый Шкаф, ушли в
сторону каюты.
Процессия из Тренера, девушек и примкнувших любопытных к этому моменту
достигла места действия и дальнейшее я видел своими глазами.
Трое вошли в номер и закрыли дверь. С минуту из номера доносились их
убеждающие голоса и смех Вовы, потом звук перемещающихся стульев, стола,
пыхнетье, сопенье и громовые удары о стены и дверь. Все ждали развязки и
она наступила. Как Вова умудрялся передавать им столько кинетической
энергии — непонятно, но из двери они вылетали. На их лицах светилось
счастье: Живой!
Повисла тишина. Все посмотрели на Тренера. «Слабаки» — сказал Тренер и
вошел внутрь. Судя по звуку, проломили дверцу шкафа и как бегемоты
передавили все стулья. Дверь каюты несколько раз открывалась и тут же с
грохотом захлопывалась. Наконец, шум стал стихать. Прошло 10 минут. Из
дверей вышел Тренер и сказал: «Ну, что вы пристали к человеку? Хороший
парень, пусть сидит…»

Мне надысь историю рассказали.

Тут от одного предприятия отправили в командировку пожилого
и молодого. Ну прибыли они в третью столицу, поселились в отеле,
то да се, поужинали, поддали водочки с пивком, посмотрели ТВ
и пожилой отправился на боковую, а молодой решил кино досмотреть.
Сидит, смотрит, попивает прохладный напиток, да и скучно ему стало.
А тут и девчонки позвонили в номер. Поболтали они и заказал молодой
roomservice в количестве двух экземпляров — неудобно же одному,
товарищ хоть и пожилой, а вдруг обидится. Через 15 минут прибывают
две девицы, молодой значит выбрал себе какую по вкусу, а другой
сказал, чтобы та тихонько и с полным уважением — не будя старшего —
сделала ему легкий ночной минет, как бы приснилось чтобы ему.
А сам значит с подругой отправился в ванную, видать фантазии
у него были. И вот через некоторое время выглядывает он ради
короткой передышки и вообще так сказать общей разведки ситуации
в комнате, прислушивается и вдруг слышит как в темноте раздается
сдавленно-хриплый голос пожилого:
— Василий! Да ты что, ох..ел что-ли!

Не знаю, анекдот это или история, вычитал я это в ru.sex.text

Лесбийский чат на далеком американском сервере. Входит Вика.
Вика: Hi all! I’m Vikky 17/f bi. Anybody wanna sex?
Hикто не отвечает. Все заняты своими делами.
Входит Анна.
Анна: Privet. Kto nibud’ govorit po russki?
Вика: anna privet. ti otkuda?
Анна: Iz moskvi, a ti?
Вика: ya tozhe. u tebja russkij shrift est’?
Анна: da
Вика: ЧПФ ФБЛ РТПЮЙФБФШ HПЦЕЫШ?
Анна: eto chto?
Вика: а вот так можешь прочитать?
Анна: mogu
Вика: тогда переключайся на русский так проще
Анна: Вот так?
Вика: умница. тебе сколько лет?
Анна: 15, а тебе?
Вика: тебе в куклы надо играть, что ты тут делаешь?
Анна: А тебе сколько, старушка?
Вика: скоро 18
Анна: И в 15 лет ты в чат не ходила?
Вика: нет конечно
Анна: Потому что компьютера не было?
Вика: очень смешно. ты в RL мужскую пипиську когда-нибудь видела?
Анна: Hе знаю что такое RL, но откуда у тебя, Вика, мужская пиписька?
Вика: как откуда? мужики приносят. жаль только она у них не отстегивается.
приходится еще их самих в нагрузку терпеть.
Анна: Так ты и с мужиками трахаешься?
Вика: конечно, люблю разнообразие
Анна: Hу так сегодня про мужиков забудь! Потому что ты в моей комнате,
освещенной свечами, на столике бутылка французского вина. Если не любишь
вино, поставь себе, что хочешь. Я сижу с сигаретой в большом мягком кресле,
а ты на пушистом ковре у моих ног.
Вика: меня посадят за растление малолетних
Анна: Hе дрейфь. Я уже глажу твои волосы. Разве тебе не приятно?
Вика: уговорила. Я подползаю к тебе поближе, глажу твои ноги слушай, ты в
брюках или в юбке?
Анна: В юбке. Ты тоже в юбке и в блузке, которую я начинаю медленно
расстегивать.
Вика: я приподнимаюсь, забираю у тебя сигарету, изящно протягиваю ногу и
выключаю свет.
Анна: Что ты выключаешь? У нас же свечи горят.
Вика: извини. я приподнимаюсь, забираю у тебя сигарету, изящно протягиваю
ногу и задуваю свечу.
Анна: Чем ты ее задуваешь?
Вика: что значит чем? ртом конечно. ты что?
Анна: А зачем тогда ногой дрыгаешь?
Вика: @%$&^$&^$# да я просто скопировала текст и заменила выключаю на
задуваю. Что ты придираешься?
Анна: Hе ругайся, а то я возьму тебя за волосы и опять посажу на пол.
Вика: а я буду целовать твои ноги. сначала ступни, потом голени, потом
коленки, и стану подниматься выше выше выше
Анна: Вика, а как ты такие большие буквы делаешь?
Вика: да просто таг хэдинга ставлю и все
Анна: Это как?
Вика: ты что сюда пришла компьютерной грамоте учиться?
Анна: Hу расскажи, пожалуйста-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а
Вика: пишешь свой текст и все. будет самый крупный шрифт. H2 — помельче.
и так до H6. других не бывает
Анна: Спасибо! Все поняла.
Вика: умница! тогда я продолжу и поцелую тебя вот так
Тут под викиным текстом появляется картинка, на которой очень откровенно
показано как одна девочка целует другую прямо между ножек.
Анна: Так ты и картинки вставлять умеешь?
Вика: анечка тебе уроки делать не пора? что ты людям голову морочишь?
Анна: Hу не сердись. Мне правда надо. Ты умеешь все это делать, домашние
странички всякие?
Вика: да я уже семь сайтов оформила, это моя халтура
Анна: Классно! Вика, а ты нам не поможешь сделать сайт, только не очень
дорого?
Вика: кому это вам? школьному кружку «умелые губки»?
Анна: Да нет, фирме. А то начальник достал, требует «представительство в
вебе», а денег не дает.
Вика: анечка, сколько тебе лет?
Анна: Hу не 15. Все же хотят быть моложе.
Вика: только не все перебарщивают с омоложением
Анна: Да ладно тебе. Ты сколько берешь за сайт?
Вика: ну это от объема зависит, от сложности
Анна: Hам не сложный нужно, но не дороже 500 баксов. Можешь сделать?
Вика: без скриптов и анимации можно и за 500
Анна: Заметано. Можешь завтра днем в офис на Маяковке подъехать? Обсудим
детали.
Вика: в 4 могу
Анна: Пиши адрес: ……………….
Вика: это твой начальник?
Анна: Это я сам.
Вика: пятнадцатилетняя анечка?
Анна: Да забудь это. О деле говорим. Придешь завтра?
Вика: обязательно. до завтра анечка. целую
Анна: Погоди. Hадо же тебе пропуск выписать. Скажи полностью фамилию, имя,
отчество.
Вика: Егоров Виктор Александрович.

Когда начинали снимать первую часть фильма «Кошмар на улице Вязов», Фредди должен был выглядеть совсем не так, каким мы его знаем. По сценарию, он носил черный плащ. Но в последний момент костюмер обнаружил, что самый главный элемент одежды злодея забыли привезти.

Все в растерянности смотрят друг на друга, не знают, что и делать. И тут режиссеру на глаза попадается оператор, на котором – отвратительный свитер в красно-зеленую полоску. Режиссер подзывает оператора, осматривает его с головы до ног, удовлетворено кивает и говорит:

— Ну-ка, парни, держите его! Нам нужен этот свитер!

Оператор не сопротивлялся. Оказывается, свитер связала его девушка и подарила на День рождения. Парень тоже был не восторге от расцветки, фасона и вязки, но читать дальше →