Рассказы циника о чем спектакль

Да, спектакль похож на своих героев. Он знает подход к каждому зрителю — подбирает нужные и живые слова, трогает за самое сокровенное — чувства, внутренние переживания, прожитые мгновения. Многие зрители в какой-то момент съёжутся в кресле, вспомнив пикантную подробность из собственной жизни. Спектакль обольщает сладострастным пением, гипнотизирует чувственными танцами и отточенной пластикой, он играет светом и пространством, он шутит самыми простыми вещами, но не превращается в пошлость, спектакль выдает себя за респектабельного джентльмена, рассказывающего очередную байку в мужском клубе. Он увлекает тебя и делает это так мастерски, с таким выверенным цинизмом, что в какой-то момент понимаешь — представление закончено, пора расставаться, а хочется еще минутки, мгновения… второй встречи.

И все же начать надо с трех ложек дегтя. Первая из них проистекает из материала. В основе спектакля — разные по объему, силе и содержанию рассказы Аркадия Аверченко. А значит, и зрителю надо быть готовым к тому, что действие — разнокалиберные бусины, надетые на нить повествования. Режиссером профессионально решены все подводки и переходы, но когда начинаешь сравнивать истории между собой — сразу находятся «любимчики» и проходные.

Вторая ложка может оказаться порядочным половником. Спектакль небольшой — чистое время действия 1 час 40 минут. Но он почему-то разделен на два действия с антрактом суммарной продолжительностью в два часа. И это как раз тот случай, когда деление вредит действию. Во-первых, ничего принципиально нового ни в декорациях, ни в общем антураже спектакля во второй части не происходит. Во-вторых, первый блок показывает пестроту режиссерских решений, позволяет актерам раскрыться. Герои уже показывают характеры, и траектория дальнейших событий в принципе понятна. Как и ожидаем переход с юморного на серьезный тон в данной трагикомедии. В-третьих, части оказываются непропорциональны между собой по хронометражу (час против 35 минут). В итоге второй блок на фоне первого выглядит более слабым, хотя совершенно таким не является. По сути, иди этот спектакль цельным блоком (о чем зритель, конечно, должен быть предупрежден и морально настроен) — выглядел бы сильнее.

Наконец, третья. Как модно сейчас в современном театре — нужно рушить четвертую стену, выпускать актеров в зал,и «Рассказы циника» это делают, благо формат позволяет. Но здесь решение кажется спорным. Перед самым антрактом героини исполняют отличный музыкальный номер (а музыкальное решение в данном спектакле достойно отдельных похвал), но из зала. И не просто откуда-то из одного места, а с балконов и из проходов партера. Вначале вертишь головой, пытаясь понять, кто поет и откуда доносится пение, потом устаешь вертеть, переключая внимание от одной исполнительницы к другой, а затем просто сидишь, как под перекрестным огнем пения, не зная, откуда прилетит очередная «шальная пуля»-строчка…

Дальше будут комплименты, потому как спектакль их явно заслуживает.

Начнем с того, что за время репетиций он успел удачно сменить название. Абстрактно-философское «Круги на воде» уступило место «Рассказам циника». Акцент сместился, как и ожидания идущих в театр. Да, в центре внимания — циничные, жизненные, трогательные, по сути, трагичные, но не грубые истории человека, который стал циником.

Если «Круги на воде» — это о решении бросить камень и наблюдать о последствиях своих действий, то «Рассказы циника» — возможность переосмыслить причины своих и чужих поступков, в том числе и рассказать о том, как и зачем бросал камни в воду.

Два героя — Рукавов (в исполнении заслуженного артиста РФ Александра Кулькина)и Заклятьин (Андрей Савченков) — идут по череде баек, или воспоминаний. Где-то у них под ногами правда, а где-то — искусный обман, чтоб спасти свою жизнь. Где-то надо переступить через честь и через общество, а в некоторых моментах — через себя. Герои сложные. Траектория Рукавова: приятель-наставник — лжец, не желающий прощаться с жизнью — жертва измены — причина измены — … — одинокий человек.

Заклятьин тоже совершает внутреннюю одиссею: от нерешительного слабака-рогоносца через какой-то стокгольмский синдром (а он точно пропитывается симпатией к причине своих бед — Рукавову) к обретению новой любви и счастья.

Почему люди изменяют? Почему верность и брак оказываются фикцией, этапом жизни? Потому что рок! Потому что если вы верны сейчас — это значит, не приехал ваш «Сазонов из Ново-черкасска» или вы не стали им для кого-то. «Сазонов из Новочеркасска» — здесь метафора «черного лебедя», непредугадываемого поворота судьбы, который сметет всё и вся. Помутнение, страсть, желание, обман — все это наполняет жизнь человека против его воли. События, взгляды, слова кирпичик за кирпичиком выстраиваются в башни лжи и изменно фундаментом их оказываются случайные встречи. Чувства, эмоции — они лишь игрушки в руках фатума, стечения обстоятельств. Эту мысль декларирует Рукавов, а счастлив ли он от нее? Ответ прозвучит в финале.

Мужской дуэт играет сильно. Актеры попали в образы героев, и видно, что им нравится переживать эту историю.

Но мужчину делает женщина. Она — причина страсти, она — полноценная соучастница измены. Кто-то даже нарочно расставляет силки. Та же жена Заклятьина Надя (Ксения Ланская) прекрасно чувствует себя на охоте в парке, а героиня Олеси Македонской — дама в саду — наоборот, до уровня пощечины всем «игрокам» обескураживает профессионального ловеласа. И Соня Рукавова (Мария Максимова), и Леночка (Ольга Иванова) изменяют своим мужьям, и вместе с ними же ищут выход из «затруднительных положений».

В спектакле много добротного юмора. Не злого, почти не едкого. Здесь смешны и ситуации, и монологи, и то, с каким мастерством они отыгрываются. Надо отдать должное режиссеру — с актерами он проработал характеры, оттого все выглядит очень живо и искрометно.

Удачных решений масса. Например, сцена с Утякиным (в исполнении заслуженного артиста РФ Михаила Кривоносова) и его супругой Леночкой. Привлечение на сцену «мужского хора» доводит, в общем-то, банальные истории с найденным окурком или туфлями до такого гротеска, что зал не может сдержать хохот.

Вообще традиционная «массовка» в этом спектакле — это куда больше и значительней, чем просто «живые декорации». Измена — это ведь вовсе не дело трех человек, в ней всегда присутствует четвертый участник: общество. Что скажут люди? Как правильно поступить, чтобы не опозориться? Как смотреть в глаза другим? Неслучайно решение проблемы со своей женой и ее любовником Рукавов объявит перед кругом «зрителей», под их аплодисменты.

Наличие массовых сцен требует от режиссера четкого ощущения пространства. И здесь оно решено весьма удачно. Одно из самых сильных впечатлений, которые оставляют «Рассказы циника», — эстетика пространства. Свет, полупрозрачный занавес, вращающаяся сцена-танцплощадка-ресторан. Легкий шаг — и из квартиры Рукавова зритель попадает в летний парк, другой шаг — и уже на концерт шансоньетной певички (Ирина Ходус).

Героиня последней, кстати, — еще одна обманка: только ты уже готовишься услаждаться очередным приятным романсом, на тебя выливают поток отрезвляюще холодной воды, впускают в душу (а как раз в этот момент ты точно был не настроен туда заглядывать), показывают зеркало, от отражения в котором, собственно, надо и сморщиться.

Трагикомическое содержание спектакля раскрывается с приходом к герою в дом матери (Татьяна Сычева) одной из соблазненных Рукавовым. Вот он момент истины, вот где судьба героя может пойти по другому пути. но рок есть рок, и фатум снова смеется над всеми.

Та же судьба сводит в парке иностранку (Юлия Филиппова) и случайного молодого человека (Никита Калганов). Оказывается, что у судьбы и у страсти свое мнение насчет необходимости общего языка — не нужен он. Чтобы сойти с ума друг от друга, не надо ничего знать друг о друге, не нужно даже понимать, что говорит твой визави. Надо просто отдаться чувству, отдаться фатуму, который вас и свел.

Украшение спектакля — музыкальные номера и «оркестрик» (да-да, его именуют именно так, уменьшительно-ласкательно, но по созданию настроения, раскрытию кульминации, да и просто вовлеченности в происходящее — это отдельный и важный актер). В его составе Виктор Норейко, Вадим Чекусов, Кузьма Томашевский и Сергей Низовой. Романсы исполняются блистательно, инструментальные партии позволяют зрителям переживать эмоциональные переходы. «Оркестрик» — это и атрибут парков и ресторанов. Впрочем, музыканты не просто выведены на сцену — они подыгрывают актерам, украшая легкими «игрушками» действие.

И все-таки «Рассказы циника» — это трагикомедия. За искрящейся оболочкой скрывается печальная история. Рукавов одинок, и когда в его жизни возникает возможность привязаться к кому-то, он бросается, как мотылек на свет, готовый откинуть прошлое, но это оказывается миражом, игрой судьбы.

В своих поучениях Заклятьину он доходит почти до какой-то мефистофельщины (но не сваливается в нее — за что спасибо и режиссеру, и мастерской игре Александра Кулькина). Он в чем-то соблазняет Заклятьина, рисует ему другую жизнь, и — главное — дает ее. Вот только для Закля-тьина жизнь и счастье означает быть в любви, быть в семье, и он снова ныряет в этот омут.

А Рукавов? Его такой возможности лишают. Пожалуй, в этом трагизм в общем-то неплохого человека, обычного бедного циника.

Аркадий Аверченко писал свои рассказы век назад. Вот только темы, поднятые в них, вечны. Неважно, в костюмы какой эпохи будут одеты актеры, неважно, какие напитки и в каких заведениях им будут подавать. Всегда мужчина будет искать женщину, а женщина мужчину. Всегда судьба будет сводить и разводить их. Всегда будут совершаться циничные поступки, всегда будут находиться им оправдания. Всегда люди будут рассказывать истории, смеяться над ними и жалеть в них других или себя.

Фото: соцсети театра.

Актер брянского драмтеатра Юрий Киселев: «После каждого спектакля понимаю, что живу не зря»

В марте артист Брянского драматического театра имени Алексея Толстого Юрий Киселев удостоился высокой государственной награды. Ему указом президента присудили медаль ордена «За заслуги перед Отечеством II степени». Корреспондент «Брянских известий» побывала в гостях у Юрия Викторовича и узнала, легко ли получить признание актеру из глубинки.

Будний день. В театре шумно и многолюдно. Актеры репетируют премьерный спектакль «Рассказы циника». Он состоит из отдельных рассказов Аркадия Аверченко, объединенных в одну историю. Наш герой задействован в одной из семейных сцен. Но его выход позже. Потому поднимаемся в гримерку на второй этаж.

Юрий Киселев.

– Каким был ваш путь в профессию? Как родилась идея стать актером?

– Никогда не мечтал о сцене. После окончания школы хотел поступать на факультет журналистики, иностранных языков или в военное училище… Но моя девушка позвала учиться вместе в культпросветучилище. Не смог ей отказать и подал документы на режиссерское отделение. Год спустя уехал в Орел и поступил в институт культуры. Тогда набирал курс режиссер орловского театра драмы с прицелом на открытие своего театра. Позже я проработал у своего педагога почти четыре года. А в 1998-м вернулся в родной Брянск. С тех пор служу в Брянском драматическом театре имени Алексея Толстого.

– Что, на ваш взгляд, самое важное в работе актера?

– Самое важное и ценное для актера – это его партнеры. Это те люди, которых чувствуешь на сцене. И которые чувствуют тебя. Ты подхватываешь их, они тебя… Происходит то, что незаметно зрителям. У меня, конечно же, такие есть в театре! Если бы не было, наверное, и не был бы здесь (смеется). Признаюсь, последнее время меня мучает вопрос, а важна ли моя профессия? Нужно ли то, чем я занимаюсь?! Но когда выхожу после спектакля и вижу людей, которые улыбаются, плачут, сопереживают… Понимаю, что живу не зря.

– На вашем счету – 13 киноролей. Расскажите, как попали в кино?

– Первой картиной, в которой я снялся, стал фильм Ларисы Садиловой «Ничего личного». Съемки проходили в Брянске. Мне позвонили и предложили поучаствовать в эпизодической роли. Я не хотел. Но под натиском знакомого сдался: отправил свою фотографию. И так получилось, что по одному моему снимку Лариса Игоревна дописала сценарий и придумала несколько дополнительных сцен с моим участием. Получилась маленькая роль! Благодарен судьбе за эту встречу и знакомство.

– В 2019 году вы снялись в фильме «Однажды в Трубчевске…», который включили в конкурсную программу Каннского фестиваля. Чем запомнились эти съемки?

– Большинство актеров в этом фильме были непрофессиональными. Снимались местные жители. Когда включалась камера, люди начинали волноваться, теряться, но при этом очень старались. А профессиональных актеров в картине было всего четыре. Поэтому работать было сложнее, но интересней. Пришлось подстраиваться и помогать «коллегам» выйти на сюжет сцены. Все происходит здесь и сейчас. И ты находишься в тонусе. Не думаешь о том, как тебе сыграть. А ждешь, как все повернется.

– Анонсировалось, что вы поедете во Францию на презентацию картины. Почему не сложилось?

– Работу актеров и прочие расходы, в том числе поездки на различные фестивали, оплачивает продюсер. Невозможно было отправить в Канны всю труппу! Сами же организаторы фестиваля приглашают, как правило, трех-четырех человек. Я ничуть не расстроился! Я же не могу поехать на Каннский фестиваль вот так (смеется)! Нужно создать образ, думать, что надеть. Это очень недешево! Вот если бы у меня был свой спонсор, и он предложил поехать во Францию – я б, не раздумывая, махнул.

– Отличается ли работа в кино от театральной?

– Это совершенно разные профессии. И каждой нужно учиться. С опытом я понимаю отличия. В кино ты должен, как мы говорим, попадать в объектив. Снятые сцены обрезаются, монтируются. И получается сцена, которую видит кинорежиссер, а не та, которую сыграли на площадке. В кино большую роль играет монтаж и подборка кадров. А прелесть театра в том, что каждый спектакль – другой. Например, сегодня у меня одно настроение, у партнера – другое. Происходят нюансы, которые меняют все. И если чего-то не сделал в одном спектакле, можно исправить ошибку в следующий раз.

– Ваша самая яркая работа в кино и в театре? Почему важна и почему запомнилась?

– Мне сложно судить. Да и не я должен говорить об этом. Яркая роль для одних одно, для других – другое. Бывает, режиссер смотрит спектакль. Ты играешь в нем главную роль. Играешь масштабно, как тебе кажется. С отдачей. Но режиссер лишь скажет: «Да, хорошая работа». И на этом все. А в другой раз выходишь в небольшом эпизоде. И режиссер восторженно кричит: «Именно этот артист мне нужен!»

– Насколько актеру важен зритель? Меняется ли публика со временем?

– Есть зрительный зал. Есть сцена. Они не могут существовать отдельно. Изначально спектакль делается для зрителей, чтобы продать билеты, чтобы постановку увидели… Спектакли с половиной зала и полным – это разные спектакли. Правда, в пандемию коронавируса, после затяжной самоизоляции, мы были рады выступать и при 25-процентной заполняемости зала. Очень важно чувствовать отдачу, сопереживание. Иначе пропадает энергия. С годами зритель меняется. Одни перестают ходить, другие, наоборот, приобщаются к театру. Да и спектакли, которые были 10–15 лет назад и сейчас – совершенно разные.

– Напоследок расскажите о присвоении вам медали ордена «За заслуги перед Отечеством».

– Понятия не имею, за что меня наградили (смеется). Видимо, такой результат даю… Церемонии награждения еще не было. А о подписании указа президентом узнал от директора нашего театра. Тот поздравил меня в мессенджере. Сначала решил, что это розыгрыш. Поднялся к нему в кабинет. Руководитель надел пиджак и торжественно меня поздравил. Было приятно и неожиданно. Теперь в нашем театре два кавалера медали ордена (смеется). Я и Светлана Ивановна Сыряная! Мы с ней идем в отдельной колонне.

Беседовала Анна ЛЁВКИНА.

Материал опубликован в газете «Брянские известия» №013 (175) от 09.04.2021 года.

Источник

Что посмотреть в Брянском драмтеатре на этой неделе?

Редакция сайта «Городской» представляет традиционный обзор репертуара Брянского театра драмы имени А.К. Толстого. На этой неделе состоится шесть представлений. Все они достойны внимания.

«Женитьба» (24 ноября, 12+)

Гоголевской «Женитьбе» уже без малого два столетия. Незамысловатый сюжет о том, как четверо изрядно потрепанных жизнью женихов сватаются к купеческой дочке Агафье Тихоновне, режиссёр-постановщик – заслуженный артист России В. Варецкий, превратил в фантасмагорическую картину, перемешав гротеск с лирическими грёзами, социальную сатиру со сновидениями.

У каждого гоголевского персонажа в «Женитьбе» своя простая человеческая история: понятная, безысходная, грустная. Объединенные волею великого автора в «совершенно невероятное событие», они становятся четким срезом русской действительности. А мы всё продолжаем, вслед за Агафьей Тихоновной, пытаться «. приставить губы Никанора Ивановича к носу Ивана Кузьмича. ». Счастье-то было так близко.

«Рассказы циника» (26 ноября, 16+)

Спектакль создан по юмористическим рассказам Аркадия Аверченко (в начале прошлого века за ним закрепилась репутация «короля смеха»; что и сегодня актуально). Девять с половиной «историй любви» объединены единым сюжетом — это истории взаимоотношений мужчины и женщины:
с ревностью до «смертоубийства», супружескими изменами от помутнения и сладостного обмана, непреодолимыми страстями и желаниями и, даже, со своеобразной философией любви, за которой, по убеждению главного героя Рукавова.

«Эти свободные бабочки» (27 ноября, 12+)

В жизни каждого молодого человека наступает момент выбора своего пути. Дональд – герой этой истории – с рождения лишен способности видеть. Его страстное желание – вдохнуть настоящую самостоятельную жизнь, почувствовать себя полноценным и свободным от чрезмерной материнской любви. И все его мечты вот-вот могут исполниться – в его мире появилась сумасбродная, яркая, противоречивая девушка, так же как и он мечтающая о свободе. «Эти свободные бабочки» – спектакль о любви – о молодых, для молодых. И, конечно же, для их родителей. От того, как отпустят в большой мир любящие люди, зависит, насколько они смогут в нем найти себя, свою любовь.

«Бесконечный блюз, или Говори со мной словно дождь» (27 ноября, 16+)

Герои Т. Уильямса – молодые люди, которые сталкиваются с мировоззрением старшего поколения, с неприветливым окружающим миром. Готовы они к этому? «Безнадёжный блюз», возникающий от соприкосновения одиночеств, уже в раннем творчестве драматурга отчетливо звучит. Одиночество может настигнуть вас везде: в блюзовом баре, в семье, рядом с любимым. Как его сломать, побороть, преодолеть? Наверное, нужна работа души, нужно почувствовать, что параллельно жить нельзя – нужно пересекаться. Нужно уметь слушать дождь вместе с любимым, а не себя под аккомпанемент падающих капель.

«Бременские музыканты» (28 ноября, 0+)

«Звериные истории» (28 ноября, 16+)

«Звериные истории» о человеческих страхах, иллюзиях, пороках, сомнениях, непонимании, беспокойстве, благоразумии и соблазнах. В спектакле по пьесе американского драматурга Дона Нигро – человеческие взаимоотношения рассматриваются, словно под микроскопом, через призму обитателей животного мира.

Источник

Брянский драматический театр приглашает на премьеру «Рассказы циника»

23 апреля в 18.00 на сцене Брянского театра драмы им. А.К. Толстого состоится премьера трагикомедии по произведениям Аркадия Аверченко –«Рассказы циника».

16+
Репетиция спектакля. Фото Светланы Логиновой

Источник

Рассказы циника спектакль о чем

Искусство и публика (Вместо предисловия) *

Вы — писатели, актеры и живописцы! Вы все (да и я тоже) пишете, играете и рисуете для того многоголового таинственного зверя, который именуется публикой.

Что же это за таинственный такой зверь? Приходило ли кому-нибудь в голову математически вычислить средний культурный и эстетический уровень этого «зверя».

Ведь те, с которыми мы в жизни встречаемся, в чьем обществе вращаемся, кто устно по знакомству разбирает наши произведения — эти люди, в сущности, не публика. Они, благодаря именно близости к нам, уже искушены, уже немного отравлены сладким пониманием тонкого яда, именуемого «искусством».

А кто же те, остальные? Та Марья Кондратьевна, которая аплодирует вам, Шаляпин, тот Игнатий Захарыч, который рассматривает ваши, Борис Григорьев, репродукции в журнале «Жар-Птица», тот Семен Семеныч, который читает мои рассказы.

Таинственные близкие незнакомцы — кто вы?

Недавно я, сидя на одном симфоническом концерте, услышал сзади себя диалог двух соседей по креслу (о, диалог всего в шесть слов).

— Простите, я приезжий.

Этот шестисловный диалог дал мне повод вспомнить другой диалог, слышанный мною лет двенадцать тому назад; не откроет ли он немного ту завесу, за которой таинственно прячется «многоголовый зверь»?

Двенадцать лет тому назад я сидел в зале Дворянского собрания на красном бархатном диване и слушал концерт симфонического оркестра, которым дирижировал восьмилетний Вилли Ферреро[13].

Я не стенограф, но память у меня хорошая… Поэтому постараюсь стенографически передать тот разговор, который велся сзади меня зрителями, тоже сидевшими на красных бархатных диванах.

— Слушайте, — спросил один господин своего знакомого, прослушав гениально проведенный гениальным дирижером «Танец Анитры». — Чем вы это объясняете?

— Да вот то, что он так замечательно дирижирует.

— То есть, что вы этим хотите сказать?

— Я говорю, этот Ферреро — карлик. Ему, может быть, лет сорок. Его лет тридцать учили-учили, а теперь вот — выпустили.

— Да не может этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликов лица сморщенные, старообразные, а у Вилли типичное личико восьмилетнего шалуна, с нежным овалом и пухлыми детскими губками.

— Тогда, значит, гипнотизм.

— Знаете, который усыпляет. Загипнотизировали мальчишку и выпустили. Все ученые заявили, что под гипнозом человек может делать только то, что он умеет делать и в нормальной жизни. Так, например, девушку можно под гипнозом заставить поцеловать находящегося вблизи мужчину, но никак нельзя заставить говорить ее по-английски, если она не знала раньше английского языка.

— Тогда все это очень странно.

— В том-то и дело. Я поэтому и спрашиваю: чем вы объясняете это?

— Да вот, знаете, как маленьких акробатов… Рассказывают, что их выламывают и даже варят в молоке, чтобы у них кости сделались мягче.

— Ну, что вы! Где же это видано, чтобы дирижера в молоке варили?

— Я не говорю в буквальном смысле — в молоке. Может быть, просто истязали. Схватят его за волосы и ну теребить: «дирижируй, паршивец!» Плачет мальчик, а дирижирует. Голодом морят тоже иногда.

— Ну, что вы! При чем тут истязания. Вон даже клоуны, которые выводят дрессированных петухов и крыс, — и те действуют лаской.

— Ну, что там ваша ласка! Если и добиваются лаской, так пустяков, — петух, потянув клювом веревку, стреляет из пистолета, а крыса расхаживает в костюме начальника станции. Вот вам и вся ласка. А здесь — маленький мальчуган дирижирует симфоническим оркестром! Этого лаской не добьешься.

— Значит, по-вашему, его родители истязали? Странная гипотеза! — Он обиженно пожал плечами.

— Значит, по-вашему, выходит так: берем мы обыкновенного миловидного мальчика, начинаем истязать, колотить его по чем попало — и мальчишка через год-два уже дирижирует симфоническим оркестром так, что все приходят в восторг?! Просто же вы смотрите на вещи.

— Виноват! Вы вот все меня спрашиваете: объясни, да объясни. А как вы сами объясняете?

— Тут если и может быть объяснение, то гораздо сложней. Последние завоевания оптической техники.

— Вы думаете — посредством зеркал?

— Знаете, зеркало под известным углом… Фокусники достигают того, что…

— Нет-с, это пустяки. А видел я летом в «Аквариуме» механического живописца. Маленький человек, который собственноручно портреты с публики писал. Представьте себе, я узнал, как это делается: он соединен электрическим проводом с настоящим живописцем, который сидит за кулисами и рисует на другой бумаге. И что же вы думаете? Устроено так, что маленький живописец гениально точно повторяет все его движения и рисует очень похоже.

— Позвольте! Механического человека можно двигать электричеством, но ведь Ферреро живой мальчик! Его даже профессора осматривали!

— Гм! Пожалуй. Ну, в таком случае — я прямо отказываюсь понимать, в чем же тут дело?!

Я не мог больше слушать этого разговора.

— Эй, вы, господа! Все, что вы говорили, может быть, очень мило, но почему вам не предположить что-либо более простое, чем электрические провода и система зеркал…

— Именно, что мальчик — просто гениален!

— Ну, извините, — возразил старик — автор теории об истязании. — Вот именно, что это было бы слишком простое объяснение!

Подумайте только: на красном диване позади меня сидели люди, для которых мы пишем стихи, рассказы, рисуем картины, Шаляпин для них поет, а Павлова для них танцует.

Не лучше ли всем нам, танцующим, поющим и пишущим, с Шаля

пиным и Павловой во главе, заняться оптовой торговлей бычачьими шкурами? Я знаю немного бухгалтерию — возьму на себя ведение конторских книг.

А Вилли Ферреро будет у нас мальчишкой на посылках, — относить счета заказчикам… А?

Здравствуй, племя младое, незнакомое.

Смешно сказать: в течение двух дней я встретил этого человека три раза; и он мне был совершенно чужд и ненужен! А существуют люди, которых любишь и с которыми хотел бы встретиться, — и не видишь их годами…

Первая встреча с этим человеком произошла у крупного ювелира, где я выбирал булавку для подарка, а «этот человек» (до сих пор не знаю, как его зовут) бессмысленно переминался с ноги на ногу у прилавка, тоскливо вздыхая и то распахивая, то запахивая роскошную шубу с бобровым воротником.

— Вам, собственно, что хотелось бы? — спрашивал терпеливый приказчик.

— Да вот этих купить… ну, каких-нибудь драгоценных камней.

— Эти беленькие — бриллианты? — Да.

— Значит, бриллиантов. Потом еще голубых я взял бы… красных… А желтеньких нет?

— Тогда не стоит. Бриллианты — самые дорогие? Они как — поштучно?

— Вот вы мне полфунтика заверните.

— Видите ли, так, собственно, нельзя. Бриллианты продаются на караты…

— Это скучно, я этого не понимаю. Тогда лучше поштучно.

— Вам в изделии показать?

— Да в изделии можно носить, а так, отдельные камни — они у вас просто лежать будут.

— Тогда лучше изделие.

— Желаете, колье покажу?

— Хорошо… Оно дорогое?

— Это ничего себе, это хорошо. Вот это оно? А почему же на нем одни белые камни? Хотелось бы чего-нибудь и зелененького…

— Вот вам другое, с изумрудом.

— Оно симпатичное, только куда я его надену?

— Виноват, это не мужская вещь, а дамская. Если жене подарить…

Незнакомец хитро прищурил один глаз:

— Экой вы чудак! А если я не женат?

— Гм! — промычал приказчик, усилием воли сгоняя с лица выражение отчаяния. — Вы, значит, хотели бы что-нибудь выбрать для себя лично?

— Ну да же! А вы что думали?

— Тогда возьмите кольцо.

— А оно сколько стоит?

— Смотря какое. Вот поглядите здесь: какое понравится.

— Вот это — почем? Голубенькое.

— Две тысячи пятьсот.

— Гадость. Мне тысяч на полтораста, на двести.

— Тогда бриллиантовое возьмите. Вот это — редкая вода: семнадцать с половиной тысяч.

— Нет. Да ведь вы можете три взять!

— И верно ведь. Заверните. Вы думаете, что они достаточно шикарны?

— Вы меня извините, но я в этом ничего не понимаю. Вот насчет бумаг я хорошо намастачился.

— Какая биржа! Я говорю о газетной бумаге, писчей, оберточной — все, что угодно! Получите за кольца. Вы их пришлите ко мне с мальчишкой — не хочется таскаться с этой ерундой. Или лучше я их на пальцы надену. Экие здоровые каменища. Не выпадут?

— А то выпадут — и пропало кольцо. Куда оно тогда? Вместо камня, дырка. Будто окно с выбитым стеклом. Прощайте.

В тот же день вечером я увидел его в мебельном магазине…

— Послушайте, — горячился он. — Поймите: если бы вы сказали мне: хочу иметь самую лучшую бумагу — я ответил бы: вот эта лучшая. А вы мне не говорите прямо, что хорошо, что нет. Вы говорите, что эта гостиная розового дерева, а эта — Людовика, ну? Какая же лучшая?

— Какая вам понравится…

— Розового дерева. Тридцать семь тысяч двести.

— Ну, вот эту и заверните. Затем — какие еще есть комнаты у вас?

— Кабинет, спальня, столовая, передняя…

— Ну, это всего шесть. А у меня десять комнат! Чем же их заставлять прикажете?

— А кто у вас еще будет помещаться в квартире?

— Гм. Можно тогда библиотеку.

— Можно тогда какую-нибудь комнату в русском стиле. Потом, ну… сделайте второй кабинет. Один для работы, другой… так себе.

Оба глядели друг на друга бессмысленными от натуги глазами и мучительно думали.

— Это девять. А в десятую что я поставлю?

— А десятую… сдайте кому-нибудь. Ну, на что вам одному десять? Довольно и девяти. Сдайте — вам же веселее будет.

— Это идея. Мне бы хотелось, чтобы эта комната была стильная.

— В каком стиле, м-сье?

— В хорошем. Ну, вы там сами подберите. Охо-хо… Теперь подсчитайте — сколько выйдет?

А на другой день я, к своему и его удивлению (он уже начал привыкать к моему лицу), встретил его на картинной выставке.

Он поместился сзади меня, поглядел из-за моего плеча на картину, перед которой я стоял, и спросил:

— Картина? Ничего себе. Воздуху маловато.

— Да! Дышать нечем. А я уже, было, хотел купить ее. Вижу, вы долго смотрите — значит, думаю, хорошая. Я уже три купил.

— Да вот те, около которых стоят. Я себе так и думаю: те картины, около которых стоят, — значит, хорошие картины.

Я принял серьезный деловой вид.

— А сколько людей должно стоять перед картиной, чтобы вы ее купили?

— Не меньше десятка, — так же серьезно ответил он. — Не меньше. Три, пять, шесть — уже не то.

— А вы — сообразительный человек.

— Да, я только ничего не понимаю во многом. А природный ум у меня есть. Вы знаете, как ловко я купил себе автомобиль? Я ведь в них ничего не понимаю… Ну, вот, прихожу в автомобильный магазин, расхаживаю себе, гуляю. Вижу, какой-то господин выбрал для себя машину… осмотрел он ее, похвалил, сторговался, а когда уже платил деньги, я и говорю: «Уступите ее мне, пятьсот отступного»… Удивился, но уступил. Хороший такой господин.

— У вас, очевидно, большие средства?

— Ах, и не говорите. Намучился я с ними… Вы уже уходите? Пойдем, я вас подвезу на своей машине… Прогуляться хотите? Ну, пойдем пешком…

Взяв меня под руку, он зашагал подле, заискивающе глядя мне в глаза и согнувшись в своей великолепной шубе…

— Скажите, лошадь иметь — шикарно?

— Надо бы купить. Знаете что? Я в лошадях ничего не понимаю. Вы купите лошадь, с этой самой… с повозкой! А потом продайте мне с надбавкой. Заработаете — и мне спокойнее.

— Нет, я этими делами не занимаюсь.

— Жалко. На кого это вы так посмотрели?

— Дама одна прошла. Красивая.

— Да, очень. Эффектная!

— Слушайте, а что если ее взять на содержание?

— Почему непременно ее.

— Я в этом, видите ли, ничего не понимаю, а вы говорите — красивая. Возьму ее на содержание, а?

— Позвольте! А вдруг это порядочная женщина?

— Ну, извинюсь. Большая беда. Сколько ей предложить, как вы думаете?

— Предложу три тысячи в месяц, черт с ним…

Он догнал даму, пошел с ней рядом… Заговорил… На лице ее последовательно выразились: возмущение, удивление, смущение, недоверчивость, колебание и, наконец, — радость, розовым светом залившая ее красивое лицо.

Покупатель бумаги нашел самое нужное в своей пустой жизни…

«Теперь ты научишься и бриллианты покупать с. толком, и обстановку выбирать в настоящем стиле, и лошадь у тебя будет не одна, а двадцать одна, и картины появятся такие, перед которыми будут останавливаться не десятки, а сотни, и во всем поймешь ты смысл и толк… и когда поймешь ты все это, как следует, — не будет у тебя ни картин, ни лошадей, ни бриллиантов, ибо есть справедливость на земле, ибо сказано: из земли взят, в землю и вернешься».

Искусство и публика (Вместо предисловия) *

Вы — писатели, актеры и живописцы! Вы все (да и я тоже) пишете, играете и рисуете для того многоголового таинственного зверя, который именуется публикой.

Что же это за таинственный такой зверь? Приходило ли кому-нибудь в голову математически вычислить средний культурный и эстетический уровень этого «зверя».

Ведь те, с которыми мы в жизни встречаемся, в чьем обществе вращаемся, кто устно по знакомству разбирает наши произведения — эти люди, в сущности, не публика. Они, благодаря именно близости к нам, уже искушены, уже немного отравлены сладким пониманием тонкого яда, именуемого «искусством».

А кто же те, остальные? Та Марья Кондратьевна, которая аплодирует вам, Шаляпин, тот Игнатий Захарыч, который рассматривает ваши, Борис Григорьев, репродукции в журнале «Жар-Птица», тот Семен Семеныч, который читает мои рассказы.

Таинственные близкие незнакомцы — кто вы?

Недавно я, сидя на одном симфоническом концерте, услышал сзади себя диалог двух соседей по креслу (о, диалог всего в шесть слов).

— Простите, я приезжий.

Этот шестисловный диалог дал мне повод вспомнить другой диалог, слышанный мною лет двенадцать тому назад; не откроет ли он немного ту завесу, за которой таинственно прячется «многоголовый зверь»?

Двенадцать лет тому назад я сидел в зале Дворянского собрания на красном бархатном диване и слушал концерт симфонического оркестра, которым дирижировал восьмилетний Вилли Ферреро[13].

Я не стенограф, но память у меня хорошая… Поэтому постараюсь стенографически передать тот разговор, который велся сзади меня зрителями, тоже сидевшими на красных бархатных диванах.

— Слушайте, — спросил один господин своего знакомого, прослушав гениально проведенный гениальным дирижером «Танец Анитры». — Чем вы это объясняете?

— Да вот то, что он так замечательно дирижирует.

— То есть, что вы этим хотите сказать?

— Я говорю, этот Ферреро — карлик. Ему, может быть, лет сорок. Его лет тридцать учили-учили, а теперь вот — выпустили.

— Да не может этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликов лица сморщенные, старообразные, а у Вилли типичное личико восьмилетнего шалуна, с нежным овалом и пухлыми детскими губками.

— Тогда, значит, гипнотизм.

— Знаете, который усыпляет. Загипнотизировали мальчишку и выпустили. Все ученые заявили, что под гипнозом человек может делать только то, что он умеет делать и в нормальной жизни. Так, например, девушку можно под гипнозом заставить поцеловать находящегося вблизи мужчину, но никак нельзя заставить говорить ее по-английски, если она не знала раньше английского языка.

— Тогда все это очень странно.

— В том-то и дело. Я поэтому и спрашиваю: чем вы объясняете это?

— Да вот, знаете, как маленьких акробатов… Рассказывают, что их выламывают и даже варят в молоке, чтобы у них кости сделались мягче.

— Ну, что вы! Где же это видано, чтобы дирижера в молоке варили?

— Я не говорю в буквальном смысле — в молоке. Может быть, просто истязали. Схватят его за волосы и ну теребить: «дирижируй, паршивец!» Плачет мальчик, а дирижирует. Голодом морят тоже иногда.

— Ну, что вы! При чем тут истязания. Вон даже клоуны, которые выводят дрессированных петухов и крыс, — и те действуют лаской.

— Ну, что там ваша ласка! Если и добиваются лаской, так пустяков, — петух, потянув клювом веревку, стреляет из пистолета, а крыса расхаживает в костюме начальника станции. Вот вам и вся ласка. А здесь — маленький мальчуган дирижирует симфоническим оркестром! Этого лаской не добьешься.

— Значит, по-вашему, его родители истязали? Странная гипотеза! — Он обиженно пожал плечами.

— Значит, по-вашему, выходит так: берем мы обыкновенного миловидного мальчика, начинаем истязать, колотить его по чем попало — и мальчишка через год-два уже дирижирует симфоническим оркестром так, что все приходят в восторг?! Просто же вы смотрите на вещи.

— Виноват! Вы вот все меня спрашиваете: объясни, да объясни. А как вы сами объясняете?

— Тут если и может быть объяснение, то гораздо сложней. Последние завоевания оптической техники.

— Вы думаете — посредством зеркал?

— Знаете, зеркало под известным углом… Фокусники достигают того, что…

— Нет-с, это пустяки. А видел я летом в «Аквариуме» механического живописца. Маленький человек, который собственноручно портреты с публики писал. Представьте себе, я узнал, как это делается: он соединен электрическим проводом с настоящим живописцем, который сидит за кулисами и рисует на другой бумаге. И что же вы думаете? Устроено так, что маленький живописец гениально точно повторяет все его движения и рисует очень похоже.

— Позвольте! Механического человека можно двигать электричеством, но ведь Ферреро живой мальчик! Его даже профессора осматривали!

— Гм! Пожалуй. Ну, в таком случае — я прямо отказываюсь понимать, в чем же тут дело?!

Я не мог больше слушать этого разговора.

— Эй, вы, господа! Все, что вы говорили, может быть, очень мило, но почему вам не предположить что-либо более простое, чем электрические провода и система зеркал…

— Именно, что мальчик — просто гениален!

— Ну, извините, — возразил старик — автор теории об истязании. — Вот именно, что это было бы слишком простое объяснение!

Подумайте только: на красном диване позади меня сидели люди, для которых мы пишем стихи, рассказы, рисуем картины, Шаляпин для них поет, а Павлова для них танцует.

Не лучше ли всем нам, танцующим, поющим и пишущим, с Шаля

пиным и Павловой во главе, заняться оптовой торговлей бычачьими шкурами? Я знаю немного бухгалтерию — возьму на себя ведение конторских книг.

А Вилли Ферреро будет у нас мальчишкой на посылках, — относить счета заказчикам… А?

Источник