Рассказы для детей о совести и долге

Оля и Лида пошли в лес. Они устали и сели на траву отдохнуть и пообедать.
Вынули из сумки хлеб, масло, яйца. Когда девочки поели, недалеко от них запел соловей. Очарованные прекрасной песней, Оля и Лида сидели, боясь пошевельнуться.
Соловей перестал петь. Лида собрала остатки своей еды и хлебные крошки и положила в сумку.
— Зачем ты берёшь с собой этот мусор? — сказала Оля. — Брось в кусты. Ведь мы в лесу. Никто не увидит.
— Стыдно… перед соловушкой,— тихо ответила Лида.
 

В.А.Сухомлинский. Стыдно перед соловушкой

Оля и Лида пошли в лес. Они устали и сели на траву отдохнуть и    пообедать. Вынули из сумки хлеб, масло, яйца. Когда девочки поели, недалеко от них запел соловей. Очарованные прекрасной песней, Оля и Лида сидели, боясь пошевельнуться. Соловей перестал петь. Лида собрала остатки своей еды и хлебные крошки и положила в сумку. — Зачем ты берёшь с собой этот мусор? — сказала Оля. — Брось в кусты. Ведь мы в лесу. Никто не увидит. — Стыдно… перед соловушкой, — тихо ответила Лида.

В. Осеева Плохо  рассказ

Собака яростно лаяла, припадая на передние лапы. Прямо перед ней, прижавшись к забору, сидел маленький взъерошенный котенок. Он широко раскрывал рот и жалобно мяукал. Неподалеку стояли два мальчика и ждали, что будет. В окно выглянула женщина и поспешно выбежала на крыльцо. Она отогнала собаку и сердито крикнула мальчикам:
— Как вам не стыдно!
— А что — стыдно? Мы ничего не делали! — удивились мальчики.
— Вот это и плохо! — гневно ответила женщина.

Большую чёрную собаку звали Жук. Два мальчика, Коля и Ваня, подобрали Жука на улице. У него была перебита нога. Коля и Ваня вместе ухаживали за ним, и, когда Жук выздоровел, каждому из мальчиков захотелось стать его хозяином. Но кто хозяин Жука, они не могли решить, поэтому спор их всегда кончался ссорой.
Однажды они шли лесом. Жук бежал впереди. Мальчики опять заспорили.
— Собака моя, — говорил Коля, — я первый увидел Жука и подобрал его.
— Нет, моя, — сердился Ваня, — я перевязал ей лапу и таскал для неё вкусные кусочки.
Никто не хотел уступить. Мальчики поссорились.
— Моя! Моя! — кричали оба.
Вдруг со двора лесника выскочили две огромные овчарки. Они бросились на Жука и повалили его на землю. Ваня быстро вскарабкался на дерево и крикнул товарищу:
— Спасайся!
Но Коля схватил палку и бросился на помощь Жуку. На шум прибежал лесник и отогнал своих овчарок.
— Чья собака? — сердито закричал он.
— Моя, — сказал Коля.
Ваня молчал.

Юра вошел в автобус и сел на детское место. Вслед за Юрой вошел военный. Юра вскочил:
— Садитесь, пожалуйста!
— Сиди, сиди! Я вот здесь сяду.
Военный сел сзади Юры. По ступенькам поднялась старушка.
Юра хотел предложить ей место, но другой мальчик опередил его.
«Некрасиво получилось», — подумал Юра и стал зорко смотреть на дверь.
С передней площадки вошла девочка. Она прижимала к себе туго свернутое байковое одеяльце, из которого торчал кружевной чепчик.
Юра вскочил:
— Садитесь, пожалуйста!
Девочка кивнула головой, села и, раскрыв одеяло, вытащила большую куклу.
Пассажиры засмеялись, а Юра покраснел.
— Я думал, она женщина с ребенком, — пробормотал он.
Военный одобрительно похлопал его по плечу:
— Ничего, ничего! Девочке тоже надо уступать место! Да еще девочке с куклой!

Танька ничему не удивляется. Она всегда говорит: «Вот уж не удивительно!» — даже если бывает и удивительно. Я вчера на глазах у всех перепрыгнул через такую лужу… Никто не мог перепрыгнуть, а я перепрыгнул! Все удивлялись, кроме Тани:
— Подумаешь! Ну и что же? Вот уж не удивительно!
Я всё старался её удивить. Но никак не мог удивить. Сколько я ни старался.
Я из рогатки попал в воробышка.
Научился ходить на руках, свистеть с одним пальцем во рту.
Она всё это видела. Но не удивлялась.
Я изо всех сил старался. Что я только ни делал! Залезал на деревья, ходил без шапки зимой…
Она всё не удивлялась.
А однажды я просто вышел с книжкой во двор. Сел на лавочку. И стал читать.
Я даже не видел Таньку. А она говорит:
— Удивительно! Вот не подумала бы! Он читает!

Два мальчика стояли на улице под часами и разговаривали.
— Я не решил примера, потому что он был со скобками, — оправдывался Юра.
— А я потому, что там были очень большие числа, — сказал Олег.
— Мы можем решить его вместе, у нас еще есть время!
Часы на улице показывали половину второго.
— У нас целых полчаса, — сказал Юра. — За это время летчик может перевезти пассажиров из одного города в другой.
— А мой дядя, капитан, во время кораблекрушения в двадцать минут успел погрузить в лодки весь экипаж.
— Что — за двадцать!.. — деловито сказал Юра. — Иногда пять — десять минут много значат. Надо только учитывать каждую минуту.
— А вот случай! Во время одного состязания…
Много интересных случаев вспомнили мальчики.
— А я знаю… — Олег вдруг остановился и взглянул на часы. — Ровно два!
Юра ахнул.
— Бежим! — сказал Юра, — Мы опоздали в школу!
— А как же пример? — испуганно спросил Олег.
Юра на бегу только махнул рукой.

День был солнечный. Лед блестел. Народу на катке было мало. Маленькая девочка, смешно растопырив руки, ездила от скамейки к скамейке. Два школьника подвязывали коньки и смотрели на Витю.
Витя выделывал разные фокусы — то ехал на одной ноге, то кружился волчком.
— Молодец! — крикнул ему один из мальчиков.
Витя стрелой пронесся по кругу, лихо завернул и наскочил на девочку. Девочка упала. Витя испугался.
— Я нечаянно… — сказал он, отряхивая с ее шубки снег. — Ушиблась?
Девочка улыбнулась:
— Коленку…
Сзади раздался смех.
«Надо мной смеются!» — подумал Витя и с досадой отвернулся от девочки.
— Эка невидаль — коленка! Вот плакса! — крикнул он, проезжая мимо школьников.
— Иди к нам! — позвали они.
Витя подошел к ним. Взявшись за руки, все трое весело заскользили по льду. А девочка сидела на скамейке, терла ушибленную коленку и плакала.

Костя сделал скворечник и позвал Вову:
– Посмотри, какой птичий домик я сделал. Вова присел на корточки.
– Ой какой! Совсем настоящий! С крылечком! Знаешь что, Костя, – робко сказал он, – сделай и мне такой. А я тебе за это планёр сделаю.
– Ладно, – согласился Костя. – Только давай ни за то и ни за это, а просто так: ты мне сделаешь планёр, а я тебе скворечник

Катя подошла к своему столу и ахнула: ящик был выдвинут, новые краски разбросаны, кисточки перепачканы, на столе растеклись лужицы бурой воды.
— Алешка! — закричала Катя. — Алешка!.. — и, закрыв лицо руками, громко заплакала.
Алеша просунул в дверь круглую голову. Щеки и нос у него были перепачканы красками.
— Ничего я тебе не сделал! — быстро сказал он.
Катя бросилась на него с кулаками, но братишка исчез за дверью и через раскрытое окно прыгнул в сад.
— Я тебе отомщу! — кричала со слезами Катя.
Алеша, как обезьянка, вскарабкался на дерево и, свесившись с нижней ветки, показал сестре нос.
— Заплакала!.. Из-за каких-то красок заплакала!
— Ты у меня тоже заплачешь! — кричала Катя. — Еще как заплачешь!
— Это я-то заплачу? — Алеша засмеялся и стал быстро карабкаться вверх. — А ты сначала поймай меня!
Вдруг он оступился и повис, ухватившись за тонкую ветку. Ветка хрустнула и обломилась. Алеша упал.
Катя бегом бросилась в сад. Она сразу забыла свои испорченные краски и ссору с братом.
— Алеша! — кричала она. — Алеша!
Братишка сидел на земле и, загораживая руками голову, испуганно смотрел на нее.
— Встань! Встань!
Но Алеша втянул голову в плечи и зажмурился.
— Не можешь? — кричала Катя, ощупывая Алешины коленки. — Держись за меня. — Она обняла братишку за плечи и осторожно поставила на ноги. — Больно тебе?
Алеша мотнул головой и вдруг заплакал.
— Что, не можешь стоять? — спросила Катя.
Алеша еще громче заплакал и крепко прижался к сестре.
— Я никогда больше не буду трогать твои краски… никогда… никогда… не буду!

По улице шли мальчик и девочка. А впереди них шла старушка. Было очень скользко. Старушка поскользнулась и упала.
— Подержи мои книжки! — крикнул мальчик, передавая девочке свой портфель, и бросился на помощь старушке.
Когда он вернулся, девочка спросила его:
— Это твоя бабушка?
— Нет, — отвечал мальчик.
— Мама? — удивилась подружка.
— Нет!
— Ну, тетя? Или знакомая?
— Да нет же, нет! — отвечал мальчик. — Это просто старушка.

Витя потерял завтрак. На большой перемене все ребята завтракали, а Витя стоял в сторонке.
— Почему ты не ешь? — спросил его Коля.
— Завтрак потерял…
— Плохо, — сказал Коля, откусывая большой кусок белого хлеба. — До обеда далеко еще!
— А ты где его потерял? — спросил Миша.
— Не знаю… — тихо сказал Витя и отвернулся.
— Ты, наверно, в кармане нес, а надо в сумку класть, — сказал Миша.
А Володя ничего не спросил. Он подошел к Вите, разломил пополам кусок хлеба с маслом и протянул товарищу:
— Бери, ешь!

У Кати было два зеленых карандаша. У Лены ни одного. Вот и просит Лена Катю:
— Дай мне зеленый карандаш!
А Катя и говорит:
— Спрошу у мамы.
Приходят на другой день обе девочки в школу. Спрашивает Лена:
— Позволила мама?
А Катя вздохнула и говорит:
— Мама-то позволила, а брата я не спросила.
— Ну что ж, спроси еще брата, — говорит Лена.
Приходит Катя на другой день.
— Ну что, позволил брат? — спрашивает Лена.
— Брат-то позволил, да я боюсь, сломаешь ты карандаш.
— Я осторожненько, — говорит Лена.
— Смотри, — говорит Катя, — не чини, не нажимай крепко и в рот не бери. Да не рисуй много.
— Мне, — говорит Лена, — только листочки на деревьях нарисовать надо да травку зеленую.
— Это много, — говорит Катя, а сама брови хмурит. И лицо недовольное сделала.
Посмотрела на нее Лена и отошла. Не взяла карандаш. Удивилась Катя, побежала за ней.
— Ну что ж ты? Бери!
— Не надо, — отвечает Лена.
На уроке учитель спрашивает:
— Отчего у тебя, Леночка, листья на деревьях синие?
— Карандаша зеленого нет.
— А почему же ты у своей подружки не взяла?
Молчит Лена. А Катя покраснела и говорит:
— Я ей давала, а она не берет.
Посмотрел учитель на обеих:
— Надо так давать, чтобы можно было взять.

В. Осеева

Чего нельзя, того нельзя

 рассказ

Один раз мама сказала папе:
— Не повышай голос!
И папа сразу заговорил шепотом.
С тех пор Таня никогда не повышает голос. Хочется ей иногда покричать, покапризничать, но она изо всех сил сдерживается. Еще бы! Уж если этого нельзя папе, то как же можно Тане?
Нет уж! Чего нельзя, того нельзя!

Хороший ветерок подул. Ровный. В такой ветер только змей пускать. Высоко летает бумажный змей. Туго нитку натягивает. Весело мочальный хвост развевает.
Задумал Боря свой змей сделать. Бумага у него была. И дранки он выстрогал. Недоставало мочала на хвост да ниток, на которых змей пускают.
Нитки были у Сёмы. Целый моток. Ему бы лист бумаги да мочала на хвост достать — тоже бы свой змей запустил.
Мочало у Пети было. Он его давно для змея припас. Ниток только ему не хватало да бумажного листа с дранками.
У всех все есть, а у каждого чего-нибудь да не хватает.
Сидят мальчики на пригорке и горюют. Боря свой лист с дранками к груди прижал, Сёма свои нитки в кулак зажал, Петя своё мочало за пазухой прячет.
Хороший ветерок дует. Ровный. Другие ребята змей в небо запустили. Высоко летает бумажный змей. Туго нитку натягивает. Весело мочальный хвост развевает.
Боря, Сёма и Петя тоже бы такой змей могли запустить. Даже лучше. Только чему-то они еще не научились, вот в чём беда.

У Кати было два глаза, два уха, две руки, две ноги, а язык один и нос тоже один.
− Скажи, бабушка, − просит Катя, − почему это у меня всего по два, а язык один и нос один?
− А потому, милая внучка, − отвечает бабушка, − чтобы ты больше видела, больше слышала, больше делала, больше ходила и меньше болтала и нос свой курносый куда не надо не совала.
Вот, оказывается, почему языков и носов бывает только по одному. Ясно?

Володя стоял у окна и смотрел на улицу, где грелась на солнышке большая собака Полкан.
К Полкану подбежал маленький Мопс и стал на него кидаться и лаять; хватал его зубами за огромные лапы, за морду и, казалось, очень надоедал большой и угрюмой собаке.
— Погоди-ка, вот она тебе задаст! — сказал Володя.— Проучит она тебя.
Но Мопс не переставал играть, а Полкан смотрел на него очень благосклонно.
— Видишь ли,— сказал Володе отец,— Полкан добрее тебя. Когда с тобою начнут играть твои маленькие братья и сестры, то непременно дело кончится тем, что ты их приколотишь. Полкан же знает, что большому и сильному стыдно обижать маленьких и слабых.

Спросил мальчик отца:
— Скажи мне, папа, отчего это иной колос так и гнётся к земле, а другой торчмя торчит?
— Который колос полон,— отвечает отец,— тот к земле гнётся, а который пустой, тот и торчит кверху.

Валя была трусиха. Она боялась мышей, лягушек, быков, пауков, гусениц. Её так и звали — «трусиха».
Один раз ребята играли на улице, на большой куче песка. Мальчики строили крепость, а Валя и её младший братишка Андрюша варили обед для кукол. Валю в войну играть не принимали — ведь она была трусиха, а Андрюша для войны не годился, потому что умел ходить только на четвереньках.
Вдруг со стороны колхозного сарая послышались крики:
— Лохмач с цепи сорвался!.. К нам бежит!..
Все обернулись.
— Лохмач! Лохмач!.. Берегитесь, ребята!..
Ребята бросились врассыпную. Валя вбежала в сад и захлопнула за собой калитку.
На куче песка остался только маленький Андрюша: на четвереньках ведь не уйдёшь далеко. Он лежал в песочной крепости и ревел от страха, а грозный враг шёл на приступ.
Валя взвизгнула, выбежала из калитки, схватила в одну руку совок, а в другую — кукольную сковородку и, заслоняя собой Андрюшу, стала у ворот крепости.
Огромный злющий пёс несся через лужайку прямо на неё. Вот уже совсем близко его оскаленная, клыкастая пасть. Валя бросила в него сковородку, потом совок и крикнула изо всех сил:
— Пошёл вон!
— Фьють! Фьють, Лохмач! Сюда! — Это сторож бежал через улицу наперерез Лохмачу.
Услышав знакомый голос, Лохмач остановился и вильнул хвостом. Сторож взял его за ошейник и увёл. На улице стало тихо. Ребята медленно выползали из своих убежищ: один спускался с забора, другой вылезал из канавы… Все подошли к песочной крепости. Андрюша сидел и уже улыбался, вытирая глаза грязными кулачонками.
Зато Валя плакала навзрыд.
— Ты что? — спросили ребята. — Лохмач тебя укусил?
— Нет, — отвечала она, — он не укусил… Просто я очень испугалась…

Оля и Лида гуляли во дворе. Увидела Оля, как Петя помогает своей маме развешивать белье, и говорит подруге:
— И я сегодня маме помогала.
— И я тоже, — ответила Лида. — А что ты делала?
— Со стола убирала, посуду всю вымыла, тарелки, ложки, вилки вытерла и в буфет убрала.
— А я ботинки почистила.
— Мамины? — спросила Оля.
— Нет, свои.
— Разве это помощь маме? — засмеялась Оля. — Ты же их себе чистила!
— Ну и что же? Зато у мамы сегодня будет меньше работы,— сказала Лида.

Переехала Нюра на новую квартиру в другой район города. Жаль ей было расставаться со старой школой, особенно с подружкой Валей. В новой школе Нюра никого не знала. Поэтому на уроках она ни к кому не обращалась и к ней никто. Всё присматривалась Нюра к учительнице, к школьникам, к классу.
Как-то на большой перемене подошла к ней одноклассница Галя и спрашивает:
— Ты ещё ни с кем не дружишь?
— Нет,— отвечает Нюра.
— И я ни с кем не дружу,— вздохнула Галя.— Плохие у нас в классе девочки: Ленка — задавала, Вера — хитруля, Надя — врунья, а Ирка — задира.
Почти всех девочек перебрала Галя — все оказались плохими. Только про себя ничего не сказала.
— Просто не знаю, с кем ты можешь подружиться у нас?!
— Не волнуйся,— ответила Нюра.— С кем я подружусь, я еще не знаю. Зато знаю, с кем мне не надо дружить.
 

I

Школа, где училась Аня Мамедова, стояла на самом краю города, расположенного у подножия высоких гор.
Аня Мамедова была маленькая, очень маленькая даже для своих восьми лет — казахская девочка, с чёрными глазами, чёрными косичками, в которых красная ленточка казалась особенно яркой.
Ане трудно было учиться, труднее, чем другим детям, так как она плохо говорила по-русски.
Но ей хотелось говорить по-русски хорошо и учиться лучше других, поэтому никто раньше её не приходил на уроки.
Едва только часы, висевшие на стене в учительской, били восемь, как на пороге школы раздавался звонкий голосок:
— Здравствуй, Марья Ивановна! Вот и я пришёл!
Так говорила Аня учительнице.
И какова бы ни была на дворе погода: шёл ли дождь, который часто спускался в долину с гор по каменистой дороге, выпадал ли на короткое время рыхлый снег по колено, стояла ли такая жара, что даже птицы раскрывали клювы, голос девочки всегда звенел на пороге школы в своё время:
— Здравствуй, Марья Ивановна! Вот и он — я, Аня Мамедова.
 

II

Но однажды утром в долину по той же дороге, по которой приходили с гор дожди, спустилась на город огромная туча, вся в чёрных клочьях, страшных завитках, и налетел ураган. Как на цепях, заскрипел и закачался над улицей воздух. Сначала испугались птицы и улетели в гнёзда. Потом забились под дома собаки. Согнулись до земли молодые деревья, и посыпались с них зелёные, ещё пахучие листья.
Такой жестокий был ветер.
Марья Ивановна поспешила запереть все двери в школе и закрыть окна на крючки.
Она с тревогой смотрела на своё любимое дерево, росшее неподалёку у крыльца. Это был горный дуб, уже старый, с крупными листьями, крепко сидевшими на своих длинных черенках. Он один не сгибался под бурей. Но и он весь звенел и ронял на землю сучья, а шум его листвы проникал даже сквозь стены в школу, где сейчас, кроме учительницы, не было никого.
Учеников Марья Ивановна в тот день не ждала. Улица была пустынна. Лишь какой-то дерзкий мальчик пытался перебежать через неё. Но ветер сбил его с ног и унёс неизвестно куда его шапку.
Вдруг Марья Ивановна услышала под окном чей-то голос. Она поспешила выйти на крыльцо.
Ветер тотчас же обнял её за плечи и с силой повернул к стене. Но когда она обернулась, то увидела у крыльца маленькую девочку. Она держала в руках огромный камень.
— Вот и я пришёл! — сказала девочка.
Это была Аня Мамедова.
Лицо её было бледно, ветер рвал её чёрные косички с яркими ленточками, но маленькая фигурка стояла прямо и почти не качалась под бурей.
— Зачем ты принесла этот тяжёлый камень? Брось его скорей! — крикнула учительница.
— Я нарочно взяла его, чтобы ветер меня не унес. Я боялась опоздать в школу, а ветер не пускал, и я долго несла этот камень. И вот я пришла — Аня Мамедова. Дай скорей руку, — сказала девочка, напрягаясь изо всех сил, чтобы не выпустить своей ноши.
Тогда учительница, борясь с ветром, подбежала к Ане Мамедовой и крепко обняла её.
И так, обнявшись, они вдвоём вошли в школу, а камень бережно положили на крыльцо.
Ураган ещё шумел.
Но дуб, мимо которого они проходили, заслонил их от ветра, широко раскачивая над ними свои могучие ветви. Ему тоже понравилась эта девочка, которая принесла с собой тяжёлый камень, чтобы, не сгибаясь, крепко стоять под бурей.
Он и сам был такой.

Мы ходили ухаживать за телятами. И Нина Петровна, телятница, нам сказала:
— Вы их не пугайте, пожалуйста. Не сердите, не обижайте!
Мы говорим:
— Что вы, Нина Петровна, разве мы обидим!
— А это,— говорит,— можно сделать нечаянно. Сам не заметишь, как обидел… Вот,— говорит,— бывает корова злая, бодливая. Или такая, что всего пугается. Или нервная очень, беспокойная. Замечали, небось?
— Замечали.
— Пастух обижается на таких коров. А обижаться не надо, эти коровы — несчастные.
— Даже самая бодливая — несчастная?
— Даже самая бодливая.
— Так она же бодается!
— А почему? Растили бы её нежно, ласково, так и выросла бы она ласковой… Ей бы и в голову не пришло бодаться!

«Причина» — какое удобное слово!
Оно выручает лентяя любого.
Оно объясняет,
Оно покрывает,
Оно от стыда и позора спасает.
Не сделал,
Забыл,
Тяжело,
Далеко…
Причину найдешь —
И дыши глубоко!
С совестью мир,
Не запятнана честь…
Чего-то там нет,
Но причина-то есть!

Ребята, ребята,
Вы завтра — мужчины.
Не надо причин!
Не ищите причины!

Мой папа — геолог. Он ищет нефть в пустыне. Однажды от него пришло письмо из экспедиции. Папа написал, что в том месте, где он сейчас работает, очень много черепах, и он поймал для меня одну, маленькую.

«ОНА НЕ БОЛЬШЕ ТВОЕЙ ЛАДОНИ, — писал папа большими печатными буквами, чтобы я мог прочитать письмо. — У НЕЁ ЕЩЁ ПАНЦИРЬ НЕ ОЧЕНЬ ТВЁРДЫЙ. Я ПОСАДИЛ ЕЁ В ЯЩИК ИЗ-ПОД ПОСЫЛКИ И КОРМЛЮ ОГУРЦОМ И ХЛЕБОМ. СИМПАТИЧНАЯ ОЧЕНЬ ЧЕРЕПАШКА. ОНА ТЕБЕ ПОНРАВИТСЯ».

Ещё бы она мне не понравилась! Я всем во дворе рассказал, какую мне папа поймал черепашку и как он её кормит огурцом и хлебом. Я прозвал её Чапа.

В каждом письме папа теперь специально для меня писал про черепашку:

«ОНА ДОВОЛЬНО ПРОВОРНАЯ. БЕГАЕТ ПО ЯЩИКУ, ТЫЧЕТСЯ В СТЕНКИ. Я ЕЙ НАСЫПАЛ В ЯЩИК ПЕСКУ, ЧТОБЫ ОНА ЧУВСТВОВАЛА СЕБЯ В ПРИВЫЧНОЙ ОБСТАНОВКЕ».

Да! Надо и мне подумать об уголке для Чапы. Песок-то у нас есть во дворе, а вот ящик?..

Мама сказала:

— Могу тебе дать коробку из-под ботинок.

— Нет, в коробке ей тесно будет.

Я вышел во двор и встретил Анюту. И она придумала, где ящик достать: возле ларька, где апельсины продают.

Мы выбрали ящик с наклейкой — аист, а в клюве у него апельсин. Поставили ящик в мою комнату, под окном. Мама разрешила взять пластмассовую мисочку, мы её закопали в песок по самый край, налили воды, и получилось как будто озеро.

В ожидании Чапы я поселил в ящике пластмассового крокодила, зайца и пожарную машинку.

Папа писал:
«РОТ У НЕЁ — КАК КЛЮВИК, А ПАНЦИРЬ — СВЕТЛО-КОРИЧНЕВЫЙ В ТЁМНЫХ РАЗВОДАХ, ЧТОБЫ НЕЗАМЕТНО БЫЛО СРЕДИ ПЕСКА. НАЗЫВАЕТСЯ «ЗАЩИТНАЯ ОКРАСКА».

Скорее бы, скорее бы увидеть Чапу, посмотреть, как она берёт хлеб своим клювиком!

«ЧТО-ТО ЗАГРУСТИЛА ЧЕРЕПАШКА, — написал папа в последнем письме. — СВОЙ ЛЮБИМЫЙ ОГУРЕЦ И ТОТ НЕ ЕСТ. НА ЗАДНИЕ НОЖКИ ПРИВСТАНЕТ, ПЕРЕДНИМИ О СТЕНКУ ЯЩИКА ОБОПРЁТСЯ, ШЕЙКУ ВЫТЯНЕТ И ПОДОЛГУ ТАК СТОИТ».

Я подумал: а ведь и правда загрустишь. Если бы, например, меня в ящик посадили, даже в самый просторный, — я бы ещё как загрустил! Главное, я бы знал, что все ребята во дворе бегают, а я — в ящике. Нет, я её, конечно, буду выпускать, пускай по квартире ползает. Но всё равно для неё и вся наша квартира будет вроде большого ящика. Она ведь к пустыне привыкла.

Однажды мама сказала:

— Угадай, что завтра случится хорошее?

— Черепашка приедет! — догадался я.

— Бессовестный ты всё-таки, Андрюшка! Папа! Папа завтра приезжает.

— Ну да, папа, — согласился я, — и привезёт черепашку.

Утром мама сказала:

— Творог и молоко на столе. Ешь, а я буду пирожки печь.

И она стала печь пирожки с капустой.

Наконец раздался долгожданный звонок. Папин звонок! Мы с мамой наперегонки побежали открывать дверь. Папа был такой загорелый — просто чёрный, только зубы сверкали. Он обнял маму, потом подхватил меня на руки и подкинул.

— Ого, как вырос!

— Папа, открой скорее чемодан! — потребовал я. — Она же задохнётся!

— Кто? — спросил папа.

— Как кто? Черепашка!

Папа сказал смущённо:

— Ты уж прости меня. Я её отпустил.

— Как?..

— Понимаешь, — сказал папа, — я её перед самым отъездом вынул из ящика — пусть, думаю, в последний раз прикоснётся к родной земле. Положил её на песок, а она как припустит! Бежит от меня, только ямки в песке от её ног остаются. Я бы мог её, конечно, догнать… Но пожалел. Я подумал: Андрей меня поймёт. Не рассердится.

А я и не рассердился. Наоборот, обрадовался. Я бы точно так же поступил на папином месте!

На киностудии снимали новый фильм. В фильме должна была быть такая сцена. В избу, где спит уставший с дороги человек, залезает медведь. Человек в испуге просыпается. Еще больше пугается, увидев человека, медведь. Он убегает в окно. Вот и все. Пустяковая сцена, на две минуты.

Работникам студии потребовался медведь. Чтобы долго не искать, решили взять мишку из цирка. В городе как раз шла программа, в которой выступал дрессировщик медведей.

Наутро дрессировщик привез на студию самого крупного медведя.

— Вы его не бойтесь, — сказал дрессировщик. — Мой Топтыгин совсем ручной.

В подтверждение его слов медведь добродушно облизал всем руки, охотно съел предложенное ему пирожное, а, обнаружив в одном из залов студии велосипед, ловко прокатился на нем.

— Действительно, артист! — обрадовался режиссер. — Нам именно такой и нужен. Мы его даже без репетиции снимем!

В павильоне студии была построена часть избы — с окном и дверью и с лавкой у стены. В дверь мишка должен был войти, в окно — выскочить.

Настал день съемок. Приготовили аппараты. Артист лег на лавку, притворился спящим. Режиссер дал команду. Включили яркий свет. В приоткрытую дверь избы дрессировщик впустил медведя. И тут произошло неожиданное.
Попав на яркий свет, мишка встал на задние лапы и начал танцевать. Затем он несколько раз перекувырнулся через голову и, довольный, уселся посреди избы.

— Нет! Нет! Отставить! Так не пойдет! — закричал режиссер. — Почему он танцует и кувыркается? Это же дикий медведь!

Смущенный дрессировщик виновато увел медведя за декорации. Все начали сначала. Опять команда. Опять артист растянулся на лавке. Опять включили яркий свет.

Мишка, просунувшись боком в полуоткрытую дверь избы, увидел яркие лучи прожекторов, тут же поднял задние лапы и прошелся «на руках».

— Стоп! Отставить! — закричал раздосадованный режиссер. — Неужели нельзя ему как-нибудь объяснить, что все это не нужно?

Но объяснить мишке было трудно.

Так прошел весь день. И следующий. И еще один. И все равно, как только начиналась очередная съемка и мишка попадал под свет прожекторов, он начинал старательно выполнять знакомые ему цирковые номера.

Наконец режиссер не выдержал.

— Ваш медведь нам не подходит, — сказал он дрессировщику. — Он, видите ли, артист, а нам нужен простой, необразованный медведь…

Так и пришлось дрессировщику увести своего «забракованного» Топтыгина.

Зато сам мишка, по-видимому, остался очень доволен тем, что так хорошо выполнил свою программу. Уходя из студии, он вежливо со всеми раскланялся: мол, будьте здоровы, друзья, до следующего представления! 

Семейное чтение. Рассказы о совестливости

Родители хотят, чтобы ребенок был честным, правдивым, совестливым. Воспитать совестливость непросто. Детям, прежде всего, нужен наглядный жизненный пример, а также литературный. Таким примером могут послужить рассказы Л. Пантелеева «Честное слово», А.П. Гайдара «Совесть», М.Е. Салтыкова-Щедрина «Пропала совесть».

«Пропала совесть»

Интересен сюжет сказки Салтыкова-Щедрина «Пропала совесть». Он заставляет задуматься над тем, как же глубоко автор проанализировал тему, как многогранно рассмотрел множество жизненных ситуаций. Сделав героиней сказки нравственную черту человека, автор очень хотел бы, чтобы она была в душе каждого человека. По его мнению, она есть в каждом ребенке. Как сохранить совестливость в течение своей жизни – вот над чем можно задуматься, читая сказочную историю, очень похожую на реальную.

В сказке описывается ситуация пропажи совести – ее «путешествие». Поднял совесть один пьющий человек, затем она попала к хозяину питейного дома, жена которого подкинула совесть квартальному надзирателю. Потом она оказалась у финансиста. Долго гуляла по свету совесть, но никто не хотел, чтобы она осталась у него навсегда. Устала она и сказала мещанину, чтобы нашел ей ребеночка. У детей душа чистая, незапятнанная. Совесть очень надеялась, что она вырастет и будет жить, радуясь, наберется сил, станет смелой. И исчезнет  на свете все нехорошее. Вот такую мечту о том, чтобы совесть не умирала никогда и находила место в сердце каждого человека, воплотил писатель в этой сказке.

«Совесть»

Известно, что родителям сложно говорить с детьми о совестливости. Порой эти разговоры заканчиваются родительским осуждением. Но часто эта тема остается вне обсуждений. Поэтому полезно прочитать и родителю и ребенку этот рассказ и по мере ситуации корректно обсудить, спросив о поведении главной героини.

В рассказе «Совесть» писатель А.П. Гайдар говорит о девочке, которая осознала недостойное поведение. Школьница Нина не приготовила урок и решила не ходить в школу. Она не хотела, чтобы кто-нибудь ее видел. В роще девочка увидела малыша, которого напугала собака. Нине было стыдно перед малышом поднимать книги и завтрак, и  она, решив проводить мальчика, оставила  все в роще. Когда она вернулась, завтрака не было, но расстроилась Нина не из-за этого. Кругом было так хорошо, а ей было плохо, потому что растревоженная совесть мучила ее.

«Честное слово»

Порой классические рассказы советских писателей удивляют наше поколение. Но ведь известно, что нравственность – не экономика. Она должна существовать во все времена на должном уровне. Конечно, кризисы и с ней бывают, как и с экономикой. Но именно такие рассказы давних лет заставляют задуматься о поведении человека.

Рассказ Леонида Пантелеева «Честное слово» был написан еще в 1941 году. Однажды мужчина в саду вечером увидел маленького мальчика, который плакал. Он решил узнать причину. Старшие ребята предложили ему поучаствовать в их игре в войну. Они поставили его часовым, чтобы он охранял пороховой склад. Взяли с него честное слово и ушли. Ребят до сих пор нет.

Мужчина не сразу почувствовал всю серьезность обстановки, но  не хотел его оставлять, решил ему помочь. Он предложил ему сбегать домой поесть. Но мальчик видел, что дяденька не военный, чтобы снять его с караула. Когда мужчина нашел военного, мальчик вытянулся и, услышав, что тот майор, послушно оставил пост. Мужчина крепко пожал руку мальчику и, расставшись с ним, долго не мог забыть о нем. Он был уверен, что мальчик с такой силой воли и таким крепким словом, не испугается и более страшных вещей, что это будет настоящий человек. Ему было приятно познакомиться с таким юным человеком.

Источники:

• А.П. Гайдар «Совесть»
• М.Е. Салтыков-Щедрин «Пропала совесть»
• Леонид Пантелеев «Честное слово»

СОВЕСТЬ

Случилось это в давнишние, давнишние, незапамятные времена, когда и летописей-то еще не писалось! Случалось и тогда людям делать глупости, но никто их глупостей не записывал. Оттого, может быть, мы и считаем наших предков мудрыми.

В те незапамятные времена и родилась на свет Совесть. Родилась она тихою ночью, когда все думает. Думает речка, блестя на лунном свете, думает тростник, замерши, думает трава, думает небо. Оттого так и тихо.

Днем-то все шумит и живет, а ночью все молчит и думает. Каждая куколка думает, с какими бы пестрыми разводами ей выпустить бабочку. Растения ночью выдумывают цветы, соловей — песни, а звезды — будущее.

В такую ночь, когда все думало, и родилась Совесть. С глазами большими, как у ночных птиц. Лунный свет окрасил ее лицо бледным цветом. А звезды зажгли огонь в глубине ее очей.

И пошла Совесть по земле.

Жилось ей наполовину хорошо, наполовину плохо. Жила, как сова.

Днем никто с ней не хотел разговаривать. Днем не до того.

Там стройка, там канаву роют. Подойдет к кому — тот от нее и руками и ногами: — Не видишь, что кругом делается? Тут камни тащат, тут бревна волокут, тут лошади ездят. Тут надо смотреть, как бы самого не раздавили. Время ли с тобой разговаривать! Зато ночью она шла спокойно. Она заходила и в богатые фарфоровые дома, и в шалаши из тростника. Тихонько дотрагивалась до спящего. Тот просыпался, видел ее в темноте горящие глаза и спрашивал:

— Что тебе?

— А ты что сегодня делал? — тихонько спрашивала Совесть.

— Что я делал! Ничего, кажется, я такого не делал!

— А ты подумай. — Разве вот что…

Совесть уходила к другому, а проснувшийся человек так уж и не мог заснуть до утра и все думал о том, что он делал днем. И многое, чего ему не слышалось в шуме дня, слышалось в тишине задумавшейся ночи. И мало кто спал. Напала на всех бессонница.

Даже богатым ни доктора, ни опиум помочь не могли. Сам мудрый Ли-Хан-Дзу не знал средства от бессонницы. У Ли-Хан-Дзу было больше всех-денег, больше всех земли, больше всех домов. Потому люди и думали: — Раз у него всего больше всех, — значит, у него больше всех и ума!

И звали Ли-Хан-Дзу премудрым. Но и сам премудрый Ли-Хан-Дзу еще больше других страдал от той же болезни и не знал, что поделать.

Кругом все были ему должны, и все всю жизнь только и делали, что ему долг отрабатывали. Так мудро Ли-Хан-Дзу устроил.

Как мудрый человек, он всегда знал, что надо делать. Когда кто-нибудь из должников крал у него что и попадался, Ли-Хан-Дзу колотил его, — и колотил, по своей мудрости, так примерно, чтоб и другим неповадно было.

И днем это выходило очень мудро: потому что другие действительно боялись.

А по ночам Ли-Хан-Дзу приходили иные мысли: — А почему он ворует? Потому что есть нечего. А почему есть нечего? Потому что заработать некогда: он весь день только и делает, что мне долг отрабатывает. Так что мудрый Ли-Хан-Дзу даже смеялся.

— Вот хорошо! Выходит, меня же обворовали, я же и не прав!

Смеялся, — а заснуть все-таки не мог. И до того его бессонные ночи довели, что Ли-Хан-Дзу, — несмотря на всю свою мудрость, однажды взял, да и объявил: — Верну я им все их деньги, все их земли, все их дома! Тут уж родные мудрого Ли-Хан-Дзу вой подняли: — Это с ним от бессонницы. От бессонных ночей на мудрого человека безумье напало! И доктора сказали то же. Пошел шум: — Все «она» виновата! Если уж на мудрейшего из людей безумье напало, что же с нами будет? И испугались все: и богатые, и бедные. Все жалуются:

— И меня «она» бессонницами мучает!

— И меня!

— И меня!

Бедные испугались еще больше, чем богатые:

— У нас всего меньше всех, значит, и ума меньше. Что же с нашими умишками будет?

А богатые сказали:

— Видите, как «она» бедных людей пугает, надо нам хоть за бедных вступиться!

И все стали думать, как бы от Совести отделаться. Но с кем ни советовались, ничего выдумать не могли.

Жил тогда в Нанкине А-Пу-О, такой мудрый и такой ученый, что равного ему по мудрости и учености не было во всем Китае. Решили люди:

— Надо у него совета спросить. Кроме него, никто помочь не может!

Снарядили посольство, принесли дары и до земли много раз поклонились.

— Помоги от бессонницы!

Выслушал А-Пу-О про народное горе, подумал, улыбнулся и сказал:

— Можно помочь! Можно и так сделать, что «она» даже и приходить не будет иметь права!

Все так и насторожились. А-Пу-О опять улыбнулся и сказал:

— Давайте сочинять законы. Где ж темному человеку знать, что он должен делать, чего не должен? Вот и давайте — напишем на святках, что человек должен делать и чего нет. Мандарины будут учить законы наизусть, а прочие пусть к ним приходят спрашивать: можно или нельзя. Пусть тогда «она» придет: «Что ты сегодня делал?» — «А то делал, что полагается, что в свитках написано». И будут все спать спокойно. Конечно, прочие будут мандаринам платить: не даром же мандарины будут себе мозги законами набивать!

Обрадовались тут все.

Мандарины — потому что все-таки легче в книжных значках ковыряться, чем, например, в земле.

А прочие — что лучше уж мандарину заплатить да днем с ним минутку поговорить, чем по ночам с «ней» разговаривать.

И принялись писать все, что человек должен делать и чего он не должен. И написали.

А мудрого А-Пу-О сделали верховнейшим из мандаринов. И зажили люди отлично. Даже с лица поправляться стали.

Нужно человеку что сделать, он сейчас к мандарину, выкладывает перед ним приношение:

— Здравствуй, премудрый! Разворачивай-ка свитки, — что в таком случае делать надлежит?

Зайдет спор, оба к мандарину идут, оба приношения выкладывают:

— Разворачивай свитки. Кто по ним выходит прав? Только уж самые последние бедняки, у которых даже мандарину за совет заплатить было нечем, бессонницей страдали.

А прочие, как только к ним приходила ночью Совесть, говорили:

— Что ты к нам лезешь! Я по законам поступал! Как в свитках написано! Я не сам! Переворачивались на другой бок и засыпали.

Даже мудрец Ли-Хан-Дзу, который больше всех от бессонницы страдал, теперь только посмеивался, если к нему ночью Совесть приходила:

— Здравствуй, красавица! Что скажешь?

— Что ж, ты имущество возвращать хотел? — спрашивала Совесть, глядя на него глазами, в которых мерцали звезды.

— А имею я право? — похохатывал Ли-Хан-Дзу. — А что в свитках сказано? «Имущество каждого принадлежит ему и его потомству». Как же я буду чужое имущество расточать, если мое потомство на раздачу не согласно? Выходит, или я вор, у них краду, или сумасшедший, потому что у себя ворую. А в законе сказано: «Вора и сумасшедшего сажать на цепь». А потому и меня оставь спать спокойно, да и тебе советую лучше спать, а не шататься!

Поворачивался к ней, спокойно и сладко засыпал. И всюду, куда ни приходила Совесть, она слышала одно и то же:

— Почем мы знаем! Как мандарины говорят, так мы и делаем. У них поди и спрашивай! Мы — по закону.

Пошла Совесть по мандаринам:

— Почему меня никто слушать не хочет?

Мандарины смеются:

— А законы на что? Разве можно, чтобы люди тебя слушались и так поступали! А не поймет кто тебя, а перепутает, а переврет? А тут для всех тушью на желтой бумаге написано! Великая штука! Недаром А-Пу-О за то, что это выдумал, верховнейшим мандарином числится.

Пошла тогда Совесть к самому премудрому А-Пу-О. Дотронулась до него слегка и стала. Проснулся А-Пу-О, вскочил:

— Как ты смеешь ночью без спроса в чужой дом являться? Что в законе написано? «Кто явится ночью тайком в чужой дом, того считать за вора и сажать его в тюрьму».

— Да я не воровать у тебя пришла! — отвечала Совесть. — Я Совесть!

— А по закону ты развратная женщина. Ясно сказано: «Если женщина ночью является к постороннему мужчине, — считать ее развратной женщиной и сажать ее в тюрьму!» Ты развратница, значит, если не воровка?

— Какая я развратница! — воскликнула Совесть. — Что ты?!

— Ах, ты, значит, не развратница и не воровка, а просто не хочешь исполнять законов? В таком случае и на это закон есть: «Кто не хочет исполнять законов, — считать того беззаконником и сажать в тюрьму». Гей, люди! Заколотить-ка эту женщину в колодки, да посадить за решетку на веки вечные, как развратницу, подозреваемую в воровстве и уличенную в явном неповиновении законам.

Наколотили Совести на руки колодки и заперли. С тех пор она уж, конечно, ни к кому больше не является и никого не беспокоит. Так что даже совсем про нее забыли.

Разве иногда какой грубиян, недовольный мандаринами, крикнет:

— Совести у вас нету!

Так ему сейчас бумагу покажут, что Совесть под замком сидит.

— Значит, есть, если мы ее под замком держим!

И грубиян смолкнет: видит, что действительно правы! И живут люди с тех пор спокойно, спокойно.