30 долгих дней мужчина провел в больнице, половину из них — в реанимации
Поделиться
Александр (фамилию мужчина попросил не называть. — Прим.ред.) стал первым жителем Волгоградской области, который прошел через все круги «коронавирусного ада». Ровно месяц 40-летний мужчина провел в больнице № 4, 14 дней из 30 — на ИВЛ. Волгоградец решился на эксклюзивное интервью для V1.RU, чтобы донести до остальных главную мысль — никто не застрахован от коронавируса и это смертельно опасно.
В отличие от многих пациентов 4-й больницы, Александр приехал сюда самостоятельно. И застрял на месяц
Фото: Павел Мирошкин
Поделиться
В начале марта Александр с семьей вернулся в Волгоград с Кипра. На тот момент в государстве еще не было ни одного случая новой коронавирусной инфекции.
— Я был за границей, но 8 марта, когда я возвращался в Волгоград, меня никто принудительно не отправлял на карантин. 30 марта, то есть когда прошло уже три недели после моего возвращения, у меня поднялась температура, при этом никаких других симптомов не было. Согласно рекомендациям, я оставался дома, пытаясь устранить признаки ОРВИ противовирусными препаратами. Температура не поднималась выше 38,6, но на четвертый день, так и не почувствовав улучшений, я вызвал врача. Считаю, что заразился я в Волгограде, потому что в течение двух недель никуда из города не выезжал. Где и от кого я мог заразиться, не знаю. До сих пор среди моих знакомых, к счастью, случаев заболевания не было.
На пятый день болезни к Александру приехала врач. Прослушав легкие, медик не выявила опасных симптомов и рекомендовала сдать анализы.
— По анализу крови стало понятно, что у меня есть инфекция. Кроме того, повторный осмотр показал, что в легких появились хрипы. Мне выписали направление в больницу № 4, и 6 апреля супруга отвезла меня в приемное отделение. По приезде в больницу меня определили в группу подозрительных и отделили от остальных пациентов. Сразу же взяли тест на коронавирус, который показал отрицательный результат. С первого же дня началась терапия: начали капать антибиотики и давать противовирусные препараты. Самое важное — мне сделали компьютерную томограмму. Наличию КТ, к слову, я был очень рад, поскольку слышал, что не во всех больницах Волгограда есть необходимое оборудование. По результатам КТ с левой стороны у меня была пневмония под вопросом, с правой — небольшие очаги воспаления.
Состояние в первый день в больнице, вспоминает Александр, не вызывало у него опасений.
— У меня была температура и легкий кашель. Серьезных или угрожающих симптомов не было, но уже в ночь с 9 на 10-е я был в реанимации. То есть болезнь очень стремительно развивается, и мне повезло, что я вовремя обратился к врачам и находился в стационаре, когда ситуация стала стремительно развиваться. Подчеркну, что я не вхожу ни в какую группу риска: не курю, регулярно занимаюсь спортом, у меня нет хронических заболеваний, мне 40 лет и ни с кем из заболевших я не контактировал. Тем не менее, я — среднестатистический человек — попал в больницу, и всего за три дня болезнь перетекла в тяжелую форму. Когда мое состояние стало ухудшаться, мне сделали повторное КТ и перевели в реанимацию, где уже через день интубировали и вывели стому под ИВЛ. На аппарате я пролежал две недели.
Фото: Павел Мирошкин
Поделиться
Главное условие, с которым Александр согласился на интервью, — это его желание выразить благодарность медикам.
— Когда я попал в реанимацию и мои друзья узнали об этом, они подключили профессора одной из ведущих клиник Москвы и попросили его быть на связи с волгоградскими врачами. Всем нам понятно, что в столице уровень медицины в среднем выше, чем по регионам, друзьям хотелось быть уверенными в правильности лечения. Когда я находился в реанимации, мне передавали письма от родных, в одном из которых говорилось: «Успокойся, тебя лечат лучшие врачи». И это буквальная цитата профессора.
Уже после выписки Александр общался с московским врачом.
— Со слов профессора, все действия, которые предпринимались его волгоградскими коллегами, были абсолютно правильными и оперативными. В ряде случаев они были даже на шаг впереди. Я точно знаю, что по каждому тяжелому пациенту в больнице № 4 собирают консилиумы с участием главного врача, начмеда, главного реаниматолога. В моем случае они своевременно приняли решение о переводе меня на ИВЛ, что, в принципе, в конечном итоге и спасло мне жизнь. Кроме того, подчеркну, решение о начале терапии против COVID-19 было принято ими до того, как третий тест показал положительный результат, — на основе показателей КТ. На момент третьего анализа я уже находился на искусственной вентиляции и мазки брали из гортани. Два теста, которые брали из горла еще до реанимации, были отрицательными.
— У меня было низкое содержание кислорода в крови, поэтому первое, что сделали врачи больницы № 4, — начали давать кислород и поддерживать давление в легких. В общей сложности где-то три дня я провел в медикаментозном сне. Могу сказать, что реаниматологи сработали на пять с плюсом. Наличие аппарата ИВЛ в больнице еще не означает, что есть специалисты, которые умеют им грамотно воспользоваться. Насколько мне известно, по России статистика такова, что только 20% больных коронавирусом отключаются от ИВЛ живыми. Я в Волгограде оказался первым пациентом с таким диагнозом, который благополучно пролечился на ИВЛ.
По оценке профессора, с которым общался Александр, уровень обеспечения медикаментами волгоградской больницы оказалось не ниже, чем в специализированным московских клиниках.
— Принято считать, что в регионах больницы не обеспечены самым необходимым, но я был приятно удивлен. По словам профессора, который держал связь с моими врачами и имел возможность отслеживать историю назначений, в больнице № 4 в наличии оказались достаточно дорогие препараты, которыми больных лечат и в Москве. Естественно, я ничего не оплачивал.
Обстановка, уверен Александр, не значит ровным счетом ничего. Главное — это опытные и знающие свое дело врачи
Фото: предоставлено героем публикации
Поделиться
Отдельно Александр говорит о человеческом участии медиков и их маленьких подвигах.
— На протяжении всего времени, проведенного в больнице, врачи не давали мне паниковать или унывать, старались разрядить обстановку. Перед тем, как мне поставили стому, главный реаниматолог так сумел сообщить мне о предстоящей операции, что я даже улыбался. Шутил, что останется небольшой шрам, мол, будешь носить бабочку или галстук. Благодаря таким подбадриваниям, у меня был боевой настрой. Если бы в тот момент мне сказали правду, что у меня всего 20% шансов на выживание, наверное, морально бы я сломался. Здесь врачи абсолютно на своем месте. Медсестры и вовсе выхаживали меня, как маленького ребенка. В общем, остались только положительные впечатления. С тем, что больница находится в старом здании, сейчас ничего не сделаешь.
Первую ночь в реанимации, по воспоминаниям волгоградца, врач-реаниматолог не отходил от него ни на минуту.
— Врач ночевал вместе со мной и все время следил за показателями. Было заметно, как ему тяжело находиться в портивочумном костюме. Защитные очки почти сразу запотели, было жарко, тем не менее, он от меня не отходил. Только после того, как я вошел в стабильное состояние и врачи в этом убедились, они стали наблюдать за показателями через окно.
Две недели жизнь волгоградца зависела от аппаратов и врачебной чуткости
Фото: Алексей Волхонский
Поделиться
В реанимации запрещено пользоваться телефонами, поэтому сфотографировать окружающую обстановку мужчина не мог. Мы попросили Александра описать его состояние, начиная с момента поступления в больницу, и все, что происходило в реанимации.
— Еще до реанимации меня стало напрягать, что температура не сбивалась привычными и действенными препаратами. За неделю я привык к температуре 38,6, но понимал, что такую температуру нужно непременно сбивать. Сначала перестал действовать «Парацетамол». Если и удавалось сбить, то всего на пару делений — с 38,7 до 38,5. Потом перестала действовать литическая смесь, которая обычно работает в 100 % случаев. У меня она сработала всего пару раз. Скажу, что температура мучила больше, чем кашель. Как только она начинала подниматься, я ощущал себя абсолютно обессиленным. Некоторое облегчение наступило только в палате с кислородом, где меня поместили под специальное охлаждающее одеяло. Впрочем, долго находиться мне под ним не пришлось, поскольку нужно было срочно делать томограмму.
Как я уже сказал, на ИВЛ кислород подается через трахеостому. Для нее делается разрез на шее чуть ниже кадыка. Кроме того, под ключицей у меня стоял катетер, а прием пищи осуществлялся через зонд специальной смесью. Каким же вкусным мне показался больничный борщ после этого! Казалось, что ничего вкуснее я доселе не ел. При подключении к ИВЛ, к слову, привязывают к постели руки, чтобы пациент нарочно или случайно не вырвал трубку. Только когда врачи убеждены, что человек реагирует адекватно, руки отвязывают. Это не надолго.
От того, что в горле стоит трубка, пропадает голос. Говорить я не мог и общался с врачами через записки. Сначала делали это на клочках бумаги, потом супруга принесла блокнот. Он, кстати, сейчас у меня, сохраню на память.
Тяжело было находиться в лежачем состоянии. Как бы ни помогали медицинские сестры, все равно образуются пролежни. По рассказам врачей, пациентам с большим весом, чем у меня, приходится совсем тяжело. Еще будучи подключенным к аппарату, я пытался потихоньку вставать. Сначала садился на край кровати.
Уже после того, как мне стало лучше, врачи рассказали, что было со мной на самом деле. Я был настолько шокирован, что около часа лежал и смотрел в одну точку на потолке. Еще раз спасибо персоналу больниц № 4 за их колоссальную поддержку и, конечно, за все те усилия, которые приложили, чтобы вернуть меня к жизни.
Перед выпиской Александр наблюдал, как в больницу один за одним поступают новые пациенты
Фото: Павел Мирошкин
Поделиться
Сегодня Александр, возвращаясь к привычной жизни и налаживая обычный для здорового человека режим, не может равнодушно читать комментарии и отзывы людей, которые до сих пор не верят в смертельную опасность коронавируса.
— Что говорить, если и среди многих моих друзей, у некоторых из которых есть медицинское образование, до случая со мной было предвзятое отношение к ситуации. Только после того, как я оказался в реанимации, многие из них стали серьезнее смотреть на проблему. Подчеркну, что в моем случае ничего не предвещало опасности. Поэтому если у вас есть малейшая возможность снизить риск заражения, ее нужно использовать. Есть возможность не выходить? Не выходите, откройте окно и подышите свежим воздухом через него. Есть возможность не контактировать и решить задачи по телефону? Решайте их таким образом. Носите маски. Сейчас уже нет дефицита на них. Если вы наденете маску, это снизит шансы заражения вирусом, пусть это и не панацея. Отказ от маски из-за неудобства не стоит риска пройти через все, что пришлось пройти мне. Аргументы, что тяжело болеют старики или люди с хроническими заболеваниями, как видите, не работают. Я не старик, и никаких болезней у меня нет. Никто не застрахован, а я еле выкарабкался.
После реанимации из окна своей палаты я наблюдал за тем, как много скорых приезжает в больницу. Врачи говорят, что среди новых пациентов много медиков из районов. Честно говоря, от увиденного холодок пробегает по спине.
Не будьте детьми, о которых кто-то должен заботиться. Хорошо, что сейчас есть врачи, медикаменты и оборудование. Подумайте о том, что если все будут игнорировать рекомендации, через неделю или две врачей, лекарств и аппаратов начнет физически не хватать. Кто вам тогда поможет?
Подключение к аппарату искусственной вентиляции легких — крайняя мера во время терапии COVID-19. Она несет серьезную угрозу здоровью пациентов. Тем не менее у некоторых без него просто нет шансов на выживание. «Газета.Ru» рассказывает истории пациентов с коронавирусом, которым удалось пережить эту сложную и необычную процедуру.
«Я как будто находился под водой»
Переболевшие коронавирусной инфекцией люди из разных уголков планеты сообщают о необычных ощущениях, которые им удалось пережить во время подключения к аппарату искусственной вентиляции легких (ИВЛ). Так, 35-летний житель Москвы Денис Пономарев, лечившийся от COVID-19 и двух разновидностей пневмонии на протяжении двух месяцев, поделился своим опытом в интервью RT.
«Заболел я 5 марта. Почувствовал недомогание, немного поднялась температура, начался кашель, в целом ощутил упадок сил. Обратился в частную клинику, с которой у моего работодателя есть контракт. Меня направили делать анализы, а также рентгенограмму, которая показала правостороннюю пневмонию. На следующем приеме мне вызвали скорую и отвезли на госпитализацию», — рассказал Пономарев.
По словам мужчины, к ИВЛ его подключили только в третьем по счету стационаре. Туда москвича отправили на лечение спустя всего два дня после выхода из предыдущей больницы, так как у него появилась лихорадка. Там врачи установили, что силы легких пациента не хватит для того, чтобы эффективно продолжить лечение и назначили ИВЛ. Ощущения от него показались Пономареву очень необычными.
«Я как будто находился под водой. Изо рта торчала куча трубок. Самое странное — дыхание не зависит от того, что делал я, я чувствовал, что за меня дышит машина. Но ее наличие меня и обнадеживало — значит, есть шанс на помощь», — сказал он.
С врачами пациенту приходилось общаться при помощи жестов или письменных сообщений, которые отнимали много сил. Однако впоследствии получилось привыкнуть и к трубкам, и к тому, что большую часть времени нужно лежать на животе.
«Сразу после отключения у меня было несколько секунд на то, чтобы поймать свое дыхание, «нащупать» его рядом с машинным. Мне показалось, что прошла целая вечность. Когда я начал дышать сам, то почувствовал необыкновенный прилив сил и радость от того, что я выкарабкался», — вспоминает Пономарев.
После реанимации около недели мужчина провел в обычной палате, где постепенно восстанавливался. Начал вставать с кровати, подтягиваться на перекладине над койкой, садиться на специальный стул и ходить.
«Делал дыхательную гимнастику, легкую зарядку. Так постепенно я начал отвоевывать для себя нормальную жизнь и продолжаю это делать до сих пор», — заключил Пономарев.
«Не хватает воздуха. Я сдаюсь, сдаюсь»
Тяжелые воспоминания, связанные с подключением к аппарату ИВЛ, остались и у пациента больницы в Коммунарке Максима Орлова, который пролежал там 22 дня с двусторонней пневмонией, вызванной коронавирусом.
«Там прошел все круги ада, включая кому, ИВЛ, умерших соседей по палате и даже то, что моей семье успели сообщить: «Орлова не вытянут». Но я не умер, и теперь являюсь почетным – третьим пациентом Коммунарки, которого в этой больнице спасли после ИВЛ. Что такое находиться «там, за чертой», сказать не могу, но могу сообщить, что будет на пороге. Последней вашей мыслью будет: «Все равно, мне – все равно», – написал Орлов в Facebook.
По словам мужчины, в первое время после подключения к ИВЛ ощущается эйфория из-за усиленного поступления кислорода. Однако потом начинаются этапы отключения от аппарата, которые с каждым разом даются все сложнее.
«Первое изменение режима я не ощутил. Неприятными были процедуры санации, когда тебя от всего отключают, ты дышишь через дырку сам, но внутрь засовывают трубки и заливают воду, пациент зверски кашляет. Зато потом легче дышать.
Мое быстрое улучшение ободрило врачей, и они продолжили, но когда мы подошли к пограничному режиму, после которого человека отключают, я ощутил кирпич, который положили мне на грудь — стало очень тяжело дышать.
Какое-то время, день, я терпел, но потом сдался, стал просить изменить режим. На моих врачей было горько смотреть: блицкриг провалился — я не смог», — вспоминает мужчина.
По словам Орлова, ему помогло наблюдение за собственным организмом во время санаций — в определенный момент он понял, что может дышать без аппарата.
«И вот, в самый тяжелый период, после санации я попросил врача: «оставь так, без ИВЛ». Он сказал: «рискнем, через час проверю». Больше к ИВЛ меня не подключали. Несколько дней я привыкал дышать сам. Как же было здорово ворочаться на кровати, как хочешь: садиться, вставать, без оглядки на трубки!», — написал он.
В зарубежной прессе ранее также был опубликован опыт жительницы Нью-Джерси Дианы Агилар. У нее диагностировали коронавирус 18 марта, однако, как оказалось, вирус начал разрушать ее легкие еще за несколько недель до постановки диагноза. К моменту госпитализации и подключению к ИВЛ у женщины уже несколько дней держалась температура выше 40 градусов, она тяжело дышала и ощущала боль во всем теле. В полубредовом состоянии она запомнила только лица людей в белых халатах, которые казались ей ангелами.
«Я не могу дышать. Не хватает воздуха. Я сдаюсь, сдаюсь», — описала женщина свои последние мысли перед погружением в искусственную кому агентству Bloomberg. Следующие 10 дней она провела подключенной к аппарату ИВЛ. По словам врачей, только это помогло ей выжить.
«Шансов на спасение у таких больных вообще нет»
Первые аппараты вентиляции легких появились еще в 1928 году, однако вопрос их влияния на здоровье пациентов в долгосрочной перспективе по-прежнему изучен не до конца.
«Даже если пациенты переживут вентиляцию легких, некоторые из них останутся очень слабыми. Может дойти до того, что они не смогут заниматься совершенно обычными вещами — бриться, принимать ванну, готовить еду или вообще окажутся прикованными к постели», — сообщил Bloomberg руководитель отделения интенсивной терапии больницы в Кливленде Хасан Кхули.
Специалист в области болезней легких Калифорнийского университета в Ирвайне Ричард Ли, в свою очередь, отметил необходимость применения дополнительных медикаментов, чтобы пациенты могли пережить введение трубок в их организм.
«Нам приходится вводить пациентам обезболивающее и снотворное, чтобы они смогли перенести дыхательную трубку в своих легких. Чем дольше человек подключен к аппарату и находится на седативных средствах, тем серьезнее другие последствия
— снижение мышечного тонуса и силы, а также выше риск заразиться другой инфекцией в больнице», — заявил он агентству.
При этом риск смерти остается на уровне выше среднего еще как минимум год после отключения от аппарата ИВЛ, отмечают специалисты. В целом долгосрочные осложнения от аппарата варьируются в зависимости от количества времени, проведенного пациентом в подключенном состоянии, объясняла «Газете.Ru» врач-пульмонолог частной клиники Вера Литкова. По ее словам, люди с коронавирусом, как правило, находятся на ИВЛ от одной до двух недель, в то время как больным бактериальной пневмонией достаточно побыть на вентиляции сутки или двое.
«Осложнения бывают совершенно разные, все зависит от конкретного случая. Большую роль играет то, сколько времени пациент находится на вентиляции легких – это может быть как пять дней, так и целый месяц. Естественно и масштаб влияния на легкие от этого сильно различается. Также стоит учитывать изначальное состояние пациента, сопутствующие заболевания», — заявила врач.
Признал, что назвать методику ИВЛ абсолютно безвредной нельзя, и главный пульмонолог Минздрава Сергей Авдеев.
«У нас уже давно есть сведения о так называемых ИВЛ-ассоциированных повреждениях легких. ИВЛ безусловно имеет определенный повреждающий потенциал, поэтому в этой области даже существует понятие «протективная» вентиляция легких. Сегодня наши коллеги – врачи, реаниматологи – в первую очередь выбирают щадящие режимы, малые дыхательные объемы, пытаются не форсировать повышение давления в дыхательных путях», — пояснил пульмонолог «Газете.Ru».
По словам Авдеева, показания к подключению пациентов к ИВЛ четко прописаны в рекомендациях для медиков. Поэтому, если специалисты решаются на эту процедуру, это означает, что она может стать последним шансом на спасение.
«Сама по себе ИВЛ – это терапия, которая назначается тяжелым пациентам, собственные легкие которых просто не справляются с вирусом. Для поддержания газообмена необходимо замещение, протезирование функции легких. Это, по сути дела, шаг отчаяния. Но без этого, к сожалению, шансов на спасение у таких больных вообще нет», — подчеркнул пульмонолог.
— Мария, что с тобой произошло?
— Мне сделали довольно сложную операцию на брюшной полости в Израиле. Всё прошло достаточно успешно, но потом появилось осложнение – послеоперационная грыжа, Потребовалось ещё одно, на этот раз несложное, вмешательство. В Израиле с койки поднимают быстро, буквально через сутки. Когда я встала, меня пронзила резкая боль, врач дал обезболивающее, и на следующее утро меня выписали из больницы. А вечером я уже кричала от боли. Потом уже мне рассказали, что произошла врачебная ошибка – во время операции образовалась дырка в кишке. Начался сепсис. Подруга позвонила хирургу, он, видимо, сразу понял, что случилась, потому что встречал меня у входа в больницу с каталкой наготове. Я сразу попала на операционный стол. Последнее, что видела уходящим сознанием – сине-зелёное лицо медбрата, который пытался найти мою вену. Меня погрузили в медикаментозную кому, которая продолжалась две недели. За это время мне сделали 8 операций.
— Люди, прошедшие через такое испытание, рассказывают про необычные видения, в которых стирались грани между реальностью и галлюцинациями. Ты что-нибудь видела?
— Потом уже, когда всё было позади, я разговаривала с людьми, которые находились на ИВЛ. Одна знакомая спросила: «А ты тоже видела голубое небо, свет, слышала музыку?» Нет, меня протащило по самому дну. Помню жуткие видения, когда невозможно было понять, что происходило наяву, а что – грезилось!
После первого видения я выдернула трубки. Мне привиделось, что моего сына Мишу убили на войне. Трубки вставили обратно и привязали меня к койке. Во второй раз я усыпила внимание медиков, отвязалась, перекрестилась и, сказав, как православный христианин: «Господи, если на это есть твоя воля…», опять выдернула трубки. Последнее, что помню: подбегает мальчик в кипе и пытается разжать мне зубы, чтобы заставить дышать, а я их стискиваю. Говорю ему: «Зачем?», а он отвечает: «Если тебя Бог спас, значит, зачем-то это нужно…»
— Снова были чудовищные кошмары?
— Кошмары являлись часто, но иногда они становились просто непереносимыми. Я явственно слышала, как персонал, стоя надо мной, решал, что меня надо отключить от аппаратуры, поддерживающей жизнедеятельность. Вроде бы чужой язык, но ты почему-то всё понимаешь. В соседней палате, видимо, кто-то кричал от боли, а мне казалось, что это пытают моего сына, заставляя его подписать согласие на мою эвтаназию. Всё было так мучительно, что в какой-то момент я начала сдаваться, понимая: это конец. Но связь с миром, сегодня близкими людьми не прерывалась даже тогда. Теперь я знаю, как это важно. В самый тяжёлый день моя подруга написала на моей странице в Facebook: «Машка, не смей умирать!»
— Маша, а боль в бессознательном состоянии слышишь?
— Боль была чудовищная. Я даже не думала, что боль бывает такой разнообразной. Самое ужасное: ты не можешь ничего, ни пошевелиться, ни сказать, что тебе больно или холодно. О тебе заботятся, дают лекарства, моют, кормят, но они же не знают, что в этот момент ты не хочешь есть, а надо, чтобы укрыли ноги, потому что зябко.
— Помнишь, как стала дышать сама?
— Когда вывели из комы, я не могла дышать сама. Это было не сразу, а постепенно. Всего две недели в небытии, и тебя надо всему учить заново: поднимать руки, шевелить пальцами, дышать. Чувствуешь дикую слабость и постоянно засыпаешь.
— Когда восстановился голос?
— Примерно через месяц. Первое время приносили бумагу, и я пыталась что-то написать, но пальцы не слушались, получались каракули. Приходилось использовать язык мимики и жестов!
— Чего хотелось больше всего?
— Пить. Я была на искусственном питании, и мне только смачивали рот.
— Сколько времени заняло восстановление?
— Меня вернули из небытия 16 апреля 2015-го года. В тот год это совпало с Пасхой. Это мой второй день рождения. Значит, уже прошло пять лет. Но до конца мне не выздороветь никогда, я – инвалид. Психологически тоже. Сложно было найти волю ещё раз начать жить. Теперь точно знаю, что означает выражение лежать лицом к стенке. Оно дословно значит именно это. Ты лежишь лицом к стене, ни о чём не думаешь и ничего не хочешь. Периодически я ставила перед собой простые цели – встать, умыться, причесаться, но ничего не делала. Сейчас есть благотворительные фонды, которые разрабатывают программы выхода после тяжёлой болезни не только для больных, но и для их родственников. Но тогда ничего такого не было. Родные помнят тебя прежним: весёлым, активным, а ты уже другой. Начинаются срывы, причём с обеих сторон. К счастью, у меня любящий сын, который всегда был безгранично терпеливым и преданным. Он помог мне сделать первые шаги обратно.
Комментарий врача анестезиолога-реаниматолога Александра Назарова:
— Искусственная вентиляция лёгких (ИВЛ) – метод лечения, применяемый в ситуации, когда в силу тех или иных причин больной человек не в состоянии полноценно обеспечить снабжение своего организма кислородом. По сути, это метод полного или частичного замещения временно утраченной жизненно важной функции организма.
Расстройства сознания, которые описывает Мария, возникают у многих пациентов, находящихся в критическом состоянии. Однако виновницей этих расстройств ИВЛ как таковая не является. Дело в том, что особенности физиологии клеток головного мозга (нейронов) таковы, что они весьма чувствительны ко всякого рода патологическим воздействиям. В ситуации Марии с большой долей вероятности доминировали две причины: во-первых, воздействие на нейроны токсинов, выделяемых микроорганизмами.
Во-вторых, одним из звеньев развития критических состояний является тромбообразование в мельчайших сосудах органов человека, и в том числе в сосудах головного мозга. Следствием этого становится кислородное голодание, или, как говорят реаниматологи, гипоксия клеток головного мозга – клетки просто не получают достаточного кровоснабжения. Вопрос о роли в развитии нарушений психики препаратов, применяемых с целью медикаментозной седации, по сию пору является предметом оживлённой дискуссии среди реаниматологов. Единого мнения по данному вопросу пока нет.
— Почему человек испытывает в этом состоянии боль?
— Боль испытывают не все и не всегда. Опять же – здесь нет вины ИВЛ как таковой. В случае Марии боль была результатом переносимого ей острого перитонита – тяжёлой хирургической патологии. В ситуации, когда пациент не способен говорить и жаловаться на самочувствие, назначение обезболивающих препаратов не всегда простая задача, т.к. в медицине по сию пору не существует достоверных объективных критериев наличия боли у человека.
Все рутинно используемые реаниматологами симптомы – увеличение частоты сердечных сокращений, повышение артериального давления, изменение цвета и влажности кожных покровов – подвержены изменениям вследствие очень и очень многих причин. Профилактического же введения обезболивающих препаратов многие реаниматологи стараются избегать по причине того, что наркотические препараты, наиболее эффективные в этой ситуации, вызывают угнетение собственного дыхания больного.
— Слышит ли человек, что происходит рядом?
— Если человек находится в медикаментозной седации, он не слышит ничего. Но есть два исключения из правил: во-первых, в случае поверхностной седации человек может слышать и запоминать какие-то обрывки фраз и разговоров, во-вторых, в некоторых ситуациях реаниматологи вынуждены при проведении ИВЛ вводить мышечные релаксанты – препараты, выключающие дыхательную мускулатуру пациента. К сожалению, эти препараты выключают не только дыхательную, но и всю скелетную мускулатуру. А сознание эти препараты не выключают. И поэтому, когда введение препаратов для медикаментозной седации почему-либо прекратилось или скорость их введения значительно уменьшена, а мышечные релаксанты продолжают действовать, возникает ситуация «всё слышу, но не могу и пальцем пошевелить». Ситуация абсолютно не смертельная, но субъективно весьма тягостная и неприятная.
— Тяжёлые больные с COVID-19 тоже попадают на ИВЛ. Есть ли какие-то особенности?
— ИВЛ не является методом лечения коронавирусной инфекции. Это попытка продержать человека живым до того момента, когда его лёгкие восстановятся до той степени, которая позволит ему вновь дышать самостоятельно. Конечно, ИВЛ при коронавирусной пневмонии имеет свои особенности, но это интересно лишь врачам-реаниматологам. Из нюансов можно, пожалуй, отметить очень быстрое, порой молниеносное развитие дыхательной недостаточности, требующей ИВЛ, а также широкое применение положения пациентов лёжа на животе, которое серьёзно улучшает насыщение крови кислородом
При коронавирусе ИВЛ — не приговор: счастливая история пациентки, прошедшей реанимацию
66-летняя Уляна Функ провела три недели в лондонском госпитале на грани жизни и смерти — и выписана домой восстанавливаться после осложненного COVID-19.
Во время пандемии коронавируса жители разных стран интересуются, как протекает болезнь. СМИ сообщают о высокой смертности среди пациентов, которые были подключены к аппаратам искусственной вентиляции легких (ИВЛ). Несмотря на то, что такие меры необходимы для самых сложных больных, многие воспринимают новость о помещении человека на ИВЛ как приговор. 66-летняя болгарка Уляна Функ, живущая в Лондоне, опровергает такое убеждение — она поправилась и выписана домой после тяжелого лечения.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Портал Dariknews.bg рассказал историю семьи из болгарского города Казанлык, которая 13 лет живет в Великобритании и занимается швейным производством.
Ульяна, ее муж и 7-летний внук Макси 14 марта встретили взрослую дочь Татяну Абузову из поездки на родину. В тот же вечер у отца Тани уже в машине появился сильный, нетипично сухой кашель. «Я запретила мужу выходить сразу после начала эпидемии. Но он тайно, после того как отведет внука в школу, несколько раз подряд ездил на метро в нашу мастерскую на другой конец Лондона. Дорога туда и обратно занимает два часа – вероятнее всего, муж именно там подхватил вирус», — рассказала Уляна.
Ночью у ее мужа поднялась температура и началась лихорадка. По телефону срочной помощи 111 им ответили, что мужчина должен изолироваться дома.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
«Мы соблюдали все меры предосторожности, оставляли ему еду в комнате, потом все дезинфицировали – но нереально надежно изолировать члена семьи в квартире», — объяснила Уляна. Через несколько дней муж женщины пошел на поправку, но заболели дочь и сама Уляна, которая страдает диабетом II типа.
«Я словно утратила связь с реальностью: жестокая головная боль, боль в спине, шее и всём теле.
Я редко болею, почти никогда не температурю, но в этот раз было выше 38. Интересно, что я почти не кашляла», — рассказала Таня Абузова. Женщины заболели почти одновременно, из скорой по телефону им сказали, что вероятнее всего у них коронавирус.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Через два дня обильного питья и попыток снижения температуры парацетамолом Татьяна ночью 20 марта услышала шум из ванной и обнаружила свою мать у кровати, только что вернувшейся в сознание после обморока. «Она была белая как полотно, и я снова позвонила 111».
Скорая приехала лишь через 8 часов, после второго обморока Уляны и неоднократной рвоты. Клиника Royal Free Hospital находится в нескольких минутах от дома семьи, но они не могли из-за карантина поехать туда сами. После обеда приехали врачи, обследовали Уляну, обнаружив низкое кровяное давление и уровень кислорода, а также жидкость в легких.
«Мы забираем ее в больницу», — заключили они, сказав, что речь идет о 2-3 днях госпитализации, а может, и одной ночи.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
В больнице болгарку приняла команда врачей в полной экипировке. Уляне сразу поставили капельницы, ввели антибиотик и исследовали на Covid-19, поместив в отдельную палату. «Ко мне входили по 30 раз в сутки – постоянно измеряли кислород, давление, брали анализы крови, измеряли и температуру градусником с одноразовым наконечником, который сразу выбрасывали. Никогда не вдела такого уровня медицинского обслуживания: профессиональные, внимательные, улыбчивые.
Со мной постоянно разговаривали, объясняли, что и зачем будут делать, показывали процедуры», — вспоминает Уляна.
На следующий день женщине с помощью переводчика сообщили, что ее тест на коронавирус оказался положительным. Уляна провела неделю с кислородной маской, а затем ей стало хуже. В 6 утра того дня семья женщины получила звонок из госпиталя – им сообщили, что Уляну срочно перевели на искусственную вентиляцию легких и ввели в искусственную кому. Четыре дня женщина была интубирована.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
«Уляна, Уляна, что случилось?» — услышала пациентка, очнувшись. Она не могла ответить из-за трубки в горле. «Мне казалось, что я в Аду Данте», — вспоминает Функ.
По словам женщины, о ней заботились не менее 15 человек – врачей, стажеров, волонтеров. Все они были в защитных костюмах, а имена были написаны на шлемах. «Они писали целыми ночами, пополняли данные в режиме нон-стоп, не имели ни минуты отдыха В то же время они пытались привести меня в себя. Безумно приятной была семейная пара анестезиологов, которые снимали меня с ИВЛ», — вспоминает Уляна.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Уляна Функ с мужем и внуком
Dariknews.bg
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Через 3 недели, проведенные в лондонской клинике Royal Free Hospital, Уляна смогля вернуться домой. Её выписали, не проводя повторного теста на коронавирус или антитела. Вероятно, причина в том, что тесты в Великобритании не дают гарантированных результатов, или же к середине апреля, когда болгарку выписали, в стране уже не хватало тестов, необходимых для вновь заболевших – пандемия была уже в самом разгаре.
В те же дни стало известно, что не более 30% интубированных пациентов с коронавирусом выживают, а в США этот процент еще ниже. Уляна Функ оказалась в числе счастливцев.
Сегодня, через месяц после начала болезни в семье, Уляна и ее близкие убеждены, что ее жизнь спас обморок 20 марта – женщина попала в клинику на раннем этапе болезни, а больницы тогда еще не были переполнены, как сейчас. Прощаясь с персоналом клиники, Уляна расплакалась от волнения. «Многие в Болгарии жалуются на карантинные меры, но истина в том, что в нашей стране довольно мало случаев болезни благодаря своевременным действиям властей.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Люди думают, что им врут, и не принимают всерьез объявленные меры безопасности. В этот раз, пусть и случайно, вам никто не лжет», — иронично отметила Уляна Функ.
«Берегите себя, не выходите наружу, не собирайтесь группами, а если вам необходимо покинуть жилище – надевайте маски и перчатки», — советует соотечественникам Уляна Функ – болгарка, которая пережила в Великобритании бедствие Covid-19 и уцелела.
На эту тему: «Дышать оказалось и правда трудно»: актриса Ольга Редько лечит дома коронавирус и рассказывает о симптомах
Фото: Dariknews.bg; личная страница героини публикации
Президент постоянно подчеркивает, что благодарен и Минздраву, и врачам за их самоотверженный труд в не-простых условиях пандемии коронавируса. «Мы боремся за каждого, как я и обещал. Мы с вами ценим здоровье каждого больше, чем он сам ценит свое здоровье», — отмечал Александр Лукашенко. Статистика излечившихся от коронавируса растет изо дня в день — это не может не радовать.
Но за каждой такой цифрой — своя уникальная, трогательная, полная преодолений история. История сильного человека, боровшегося за жизнь. История крепкой семьи, поддержавшей своей безграничной любовью. И, без сомнения, история героев — врачей, которые трудятся, не щадя себя. Накануне Дня медицинского работника мы расскажем от тревожного начала до счастливого конца одну из таких историй. И еще раз поблагодарим: врачи, медсестры, санитарки, низкий вам поклон!
Ничто не предвещало беды
«Теперь у нас все хорошо», — эту фразу неоднократно повторит миловидная блондинка невысокого роста. Это Алла, жена Михаила Бут-Гусаима, одного из самых тяжелых пациентов МНПЦ хирургии, трансплантологии и гематологии. Она проводит нас в палату и осторожно накрывает мужа пледом, поправляя катетер на его шее. Во время разговора женщина несколько раз отведет взгляд, будто снова переживая месяц без сна и покоя. Ее кристально голубые глаза наполнятся слезами, которые она смущенно смахнет, ведь теперь у семьи все хорошо.
Алла и Михаил БУТ-ГУСАИМ вместе прошли сложный путь и мечтают вернуться домой.
49-летний Михаил присаживается на край больничной кровати и немного сиплым голосом делится своей историей. Точнее, той ее малой частью, о которой помнит, остальное мы постараемся воссоздать с помощью его жены и медиков.
— Я живу в Пинске, работаю директором местного предприятия «Амкодор-Пинск». Конечно, о коронавирусе мы все знали и принимали меры вроде масочного режима и постоянной дезинфекции. Но одно дело читать новости, а другое — ощутить на себе все ужасы болезни. 11 мая, в понедельник, я почувствовал себя нехорошо: поднялась температура, появилась заметная одышка. Сразу не придал этому значения, подумал: ерунда, напился холодной воды из колодца, вот и простудился. Но с каждым часом становилось все хуже.
— На следующий день мы вызвали терапевта, он прописал лекарства от ОРВИ, — помогает собрать пазл истории Алла. — Не действовало буквально ничего, в субботу муж уже не мог свободно дышать. В больницу ехать сопротивлялся, надеялся, что организм сам справится с болезнью.
Но не вышло: 17 мая Михаила доставили в реанимацию Пинской центральной больницы в крайне тяжелом состоянии. Мужчина признается: уже тогда он был в полусознании. Врачи сделали КТ, которое показало двустороннюю пневмонию, и получили положительный результат теста на коронавирус. Выход остался один — медикаментозная кома и подключение к аппарату ИВЛ. С тех пор для Михаила начался сон длиною в несколько недель, для его семьи — период страха за жизнь любимого сына, мужа и отца, а для врачей — время борьбы. Тогда еще никто не знал, кто выйдет из этой борьбы победителем.
Решение, изменившее судьбу
Владимир Рынкевич — заведующий отделением реанимации Пинской центральной больницы, куда впервые привезли Михаила Бут-Гусаима. Услышав фамилию своего бывшего пациента, медик перебивает меня на полуслове:
— Он поступил в тяжелом нестабильном состоянии, течение болезни было очень непредсказуемое. За ту неделю, что Михаил лежал в нашей реанимации, хуже ему не становилось, но мы думали, что так произойдет. Я постоянно созванивался с главным реаниматологом Брестской области и главным внештатным реаниматологом Минздрава, отправлял им параметры ИВЛ, докладывал о состоянии. Оно было «застывшим».
Заведующий отделением реанимации Пинской центральной больницы Владимир Рынкевич на реанимобиле транспортировал своего пациента в Минск.
Медики обеспечивали респираторный уход, препятствовали возникновению осложнений, но в то же время четко понимали: если состояние Михаила не улучшится, его последний шанс — аппарат экстракорпоральной мембранной оксигенации (ЭКМО). Такой есть только в Минске.
— Самое сложное в нашей работе — принять решение и взять за него ответственность. Днем 22 мая состоялся консилиум, на котором мы обсуждали вопросы возможной транспортировки пациента. Это был непростой выбор, но, сопоставив пользу и риски, мы поняли: польза все превышает — Михаила нужно везти на реанимобиле в столицу. В 4 утра 23 мая я надел противочумный комбинезон и выехал вместе с водителем и фельдшером в Минск.
На протяжении 3,5 часа Владимир не сводил с пациента глаз. Он следил за давлением, количеством кислорода в крови, корректировал аппарат ИВЛ, подбирая оптимальный режим.
— В пути проводилась инфузионная терапия, помогающая поддержать артериальное давление. Все время Михаил находился под наркозом — я постоянно вводил седативные препараты, чтобы он не проснулся и от шока не наделал беды. Все эти манипуляции проводились в костюме — было сложно, жарко, но я об этом не думал. Перед глазами — жизнь человека и ответственность перед его семьей.
Можно только догадываться, что пережила супруга Михаила в это непростое время. Алла была против, но мы считаем важным рассказать: стресс настолько сильно повлиял на ее организм, что в какой-то момент она, казалось, разучилась говорить. Внимательные врачи тут же отправили женщину на МРТ, чтобы, не дай бог, не пропустить возможный микроинсульт. Подозрения не подтвердились, но неожиданно компьютерная томография показала другую серьезную «болячку» — двустороннее воспаление легких. Результат ПЦР-исследования не заставил себя ждать — у Аллы подтвердили COVID-19. К счастью, восстанавливалась женщина недолго — своевременное обращение к медикам сыграло ей на руку.
В Минском научно-практическом центре хирургии, трансплантологии и гематологии возвращают к жизни самых тяжелых пациентов со всей страны.
«Он будет жить»
Ранним утром 23 мая в реанимацию № 2 МНПЦ хирургии, трансплантологии и гематологии поступил новый пациент. Врач анестезиолог-реаниматолог Елена Бучкина не скрывает своего первого впечатления:
— Михаила привезли в крайне тяжелом состоянии: без сознания, на ИВЛ, с жесткими параметрами вентиляции. Состояние легких было настолько плохим, что организм требовал высокой степени аппаратной поддержки. В медикаментозную кому пациента ввели еще в Пинске, с помощью нее он пережил самый критичный период своей жизни, поэтому ничего не помнит.
Врач анестезиолог-реаниматолог Елена Бучкина
Анамнез Михаила не вселял оптимизма: течение пневмонии, вызванной COVID-19, значительно осложняло сопутствующие заболевания — артериальная гипертензия, острое повреждение почек на фоне тяжелого воспаления и гиперстеническое телосложение пациента.
— Когда я увидела пациента, подумала, что нам будет очень сложно привести его к успеху. Я понимала, что нас ждет длительный путь и у Михаила не получится избежать всех осложнений. Абсолютно у всех медиков возникли серьезные опасения по поводу его перспектив. Главное, что мы проводили, помимо респираторной поддержки, — это антибактериальная терапия. Ставили всевозможные капельницы, назначали препараты, улучшающие работу всех систем организма: дыхательной, сердечно-сосудистой, почек и печени. Спустя три недели я поняла: точка, которая разделяет состояние пациента на до и после, пройдена. Он будет жить.
Из комы Михаила выводили постепенно. По словам врача, когда мужчина пришел в себя, он даже не понимал, что происходит и где он находится.
— От нас он впервые услышал всю историю своего заболевания. Я бы сказала, воспринял ее с удивлением и некоторым испугом. Человек, который практически месяц был в коме, не мог поверить, что это произошло с ним — он думал, что заснул на пару часов и проснулся. После отлучения от аппарата ИВЛ Михаил несколько дней дышал увлажненным кислородом через трахеостомическую трубку в горле, позже ее убрали. Еще несколько дней он учился садиться, крутил велосипед, занимался лечебной физкультурой. Когда мы поняли, что все хорошо, перевели его в обычную палату торакального отделения.
Лечащие врачи сделали все и даже немного больше, чтобы Михаил пошел на поправку.
Сегодня, фотографируясь со своим пациентом, Елена светится от счастья. Свои чувства она описывает эмоционально: глубокое удовлетворение.
— Мы все рады, что получилось подарить пациенту шанс на новую жизнь. Здорово, когда результат твоей работы успешен и усилия потрачены не зря.
Алла Бут-Гусаим тоже вспоминает, как звонила в отделение реанимации и каждый день ждала, что ей скажут: «Ваш муж идет на поправку».
— Врачи рассказывали все до мельчайших подробностей: как Миша пережил ночь, какие успехи делает, как борется его организм. Когда вывели из комы, настроение улучшилось у всех: Миша потихоньку начинал реагировать на разговоры и команды. Потом еще один праздничный день, когда его в первый раз посадили на кровати. Все это время я была в Пинске и отгоняла от себя дурные мысли. Думала только об одном: у нас все будет хорошо.
Надеялся на это и Владимир Рынкевич, который каждый день интересовался состоянием своего бывшего пациента.
— Я ликовал, когда Михаил начал поправляться. Только тогда выдохнул и все проанализировал. С профессиональной точки зрения подумал: не зря у меня высшая категория, — улыбается медик. — Эта болезнь новая, неведомая, приятно осознавать, что мы делаем успехи в плане ее лечения. Хотелось бы, чтобы и впредь все так же хорошо заканчивалось.
Медики чувствуют эмоциональный подъем, когда удается подарить пациенту шанс на вторую жизнь.
Впереди долгий путь
Алла трепетно держит Михаила за руку и в перерывах между вспышками камеры гладит его по плечу. Вживую она увидела мужа только неделю назад — спустя 25 дней разлуки.
— Мы оба нервничали, это было как первое свидание. Я боялась зайти в палату. Под дверью собиралась с мыслями минут пять, санитарка спрашивает: «Чего вы стоите?» А я просто не могла перейти через порог. Но сейчас у нас все хорошо — потихоньку выздоравливаем, набираемся сил. Вот, видите, мы уже сидим, делаем первые шаги.
Сейчас лечением Михаила занимается врач-хирург Вячеслав Ерохов. Он, как и свойственно мужчине, малоэмоционален и подходит к вопросу терапии с холодным рассудком:
— С пациентом еще нужно работать. Михаилу нельзя залеживаться, я постоянно напоминаю ему фразу «Движение — жизнь», стараюсь так его стимулировать. Сейчас пациент получает антибактериальную и противоязвенную терапию, ему обрабатывают кожу для профилактики пролежней, дают отхаркивающие препараты, делают анализы крови и рентген. Он уже прошел критическую стадию и не требует постоянного наблюдения врача, но и расслабляться еще очень рано. Михаил понял, что миновал реанимацию, и пока думает, что для него все закончилось. На самом деле нет. Впереди у него большая работа над собой, долгий путь реабилитации.
Врач-хирург Вячеслав Ерохов
Поклон за подаренный шанс
Михаил и Алла воркуют, сидя на краю кровати. Эта ситуация снова влюбила их друг в друга и заставила забыть прежние обиды. В следующем году они отметят бархатную свадьбу — 29-летие брака.
— У меня такая сильная, красивая, любимая жена — я стал ценить ее сильнее, — Михаил украдкой поглядывает на Аллу. — Но я бы больше никогда не увидел свою семью, если бы не чудо, сотворенное руками врачей. Помню, впервые после комы открыл глаза, а медики мне: «Михаил, просыпайтесь. Вы в больнице, все самое страшное позади». Олег Олегович Руммо недавно заходил, говорит: «Где тут Бут-Гусаим лежит? Поднимайтесь, не скромничайте». Медики так старались не только для меня, а для каждого пациента. Хочется, чтобы в первую очередь все они были здоровы и продолжали свое благое дело. После пережитого я всем советую как можно раньше обращаться к врачам, потому что самолечение приводит к страшным последствиям.
— Огромнейшее спасибо врачам реанимации пинской больницы, низкий поклон медикам МНПЦ. Дай Господь всем здоровья, чтобы их силы только утраивались. Я всю жизнь буду благодарить людей, которые спасли моего любимого Мишеньку, — расчувствовалась Алла. — Такое счастье, что уже все позади. Осталось немного, мы поедем домой, а там и стены лечат.
КОМПЕТЕНТНО
Олег РУММО, директор Минского научно-практического центра хирургии, трансплантологии и гематологии:
— Случай Михаила уникальный. Он мог находиться на ИВЛ только в положении лежа на животе — так удавалось сохранять газообмен в его легких. У пинского врача Владимира Рынкевича была очень сложная задача — транспортировать пациента более чем за 300 километров на реанимобиле. Было понятно, что, если пытаться его везти в положении на спине, он не выживет. Все это время у пациента была заинтубирована трахея, за него дышал аппарат, за функциями которого постоянно следил медик. То, что он совершил, — это уникальная вещь.
Я рад, что усилия моих коллег дали результат. Это сложный больной, которого везли сюда за последней надеждой. Нам понадобилось больше трех недель, чтобы стабилизировать и привести его в чувство. У него не работали почки, были нарушены функции сердца, медленно восстанавливалась функция легких. Несмотря на то что Михаил — молодой мужчина, у него обнаружилось много скрытых проблем, которые усугубил коронавирус. Мы сделали большое дело. Для семьи это чудо, а для врачей — хорошо проделанная работа.
Наша реанимация открылась для лечения пациентов с коронавирусом в мае, ежедневно в ней находится 10–12 человек — это самые тяжелые случаи со всей страны. За полтора месяца мы вылечили 5 пациентов, Михаил Бут-Гусаим — шестой. В основном у нас лежат пациенты молодого возраста, беременные женщины, люди, у которых когда-то была трансплантация органов и теперь возникла тяжелая коронавирусная инфекция, а также наши коллеги. Врачи находятся на передовой, нам важно по возможности их спасать. Как только мы видим, что жизни человека ничего не угрожает, переводим его в больницу, из которой он поступил.
Очень сложно что-то желать людям, представителем чьей «корпорации» ты являешься. Мы все прекрасно понимаем, что есть две страшные вещи — смерть и болезнь. Хотелось бы, чтобы никто из коллег не болел и чтобы их близкие как можно дольше были здоровы.
glushko@sb.by