ЮРКА ДУБРОВСКИЙ, ИЛИ СОЛОВЕЦКАЯ БАНЯ
В армии каждый тоскует о своем, один о театре, другой
по девушке. А Юрка Дубровский тосковал по бане.
Нельзя сказать, что мы ходили грязные. Раз в десять дней мы регулярно
мылись. Нас выстраивали с узлами постельного белья (по уставу матросы
стирают все с себя и постельное, солдаты — только с себя) и мы с песней
шагали в баню.
Баня тоже была монастырская. Сложена она была, как и стена соловецкого
Кремля, из валунов. Была она достаточно просторна, но когда на острове
организовали Школу связи, к бане пристроили второй этаж. Там было
холодно, и мылись на втором этаже только летом.
Баню мы любили. Веселье и гвалт стояли такие же, как и в полуэкипажной,
но шаек хватало всем. Была и парилка, только пар там был не от раскаленных
камней, а из трубы. Кочегарка была рядом, и паровой отвод заволакивал
парную горячим паром, стоило лишь повернуть кран.
Нам давали на баню два часа. За это время нужно было постирать и помыться.
Стирать белье никто не умел. Через две-три стирки наши простыни становились
похожими на портянки. Я тоже считал, что, чем горячее вода, тем чище
белье. Поэтому заваривал простыни в кипятке. Потом я их намыливал,
старательно тер в руках. Но они получались серые, как и у тех, кто
просто топтал их ногами в мыльной пене.
Я заинтересовался, почему же мои старания не дают эффекта. Коля Панин
объяснил, что белье сначала стирают в теплой воде, а уж потом в горячей.
Я решил, что надо осваивать это дело, и постепенно простыни побелели
снова.
Но дело не в стирке. Дубровский был москвич. Жил он в благоустроенной
квартире и привык каждый день принимать душ. Когда он нам рассказывал
об этом, мы ему просто не верили. Не может человек жить в такой роскоши,
сочиняет паря. Но это оказалось правдой. Из-за своей чистоплотности
Дубровский попал в удивительную, курьезную историю.
Когда наступило лето, он, как и другие, стал через подкоп под стеной
после занятий бегать в самоволку. Мы думали, что в поселке у него
завелась пассия, но оказалось, что все было куда сложнее — Дубровский
два-три раза в неделю бегал в баню. Пять раз в неделю в бане мылись
матросы, один день женщины и раз в неделю баня отдыхала.
Обычно Дубровский проникал в мыльную, когда чужой взвод вместе со
старшиной уже мылся, выходил раньше, и никто не замечал, что с ними
моется посторонний. Дубровский из самоволки приходил розовый, довольный,
и мы не сомневались, что он от девушки.
Но однажды матрос по ошибке прибежал в баню в четверг, в женский день.
Ошибку он обнаружил еще не доходя — навстречу ему с тазами под мышкой
и младенцами шли распаренные женщины.
Дубровский чертыхнулся, хотел повернуть обратно, но вспомнил о втором
этаже. Припекало весеннее солнце, но на улице еще было прохладно,
и, конечно же, там никто пока не мылся.
Дубровский решил, что глупо возвращаться, если ты уже у цели. На второй
этаж было два входа — с улицы по лесенке и из мыльной с первого этажа.
«Ну, какая дура сейчас полезет в холодную?» — подумал он
и решил, что ему никто не помешает там помыться.
«Прохладно, ну и что? Из крана-то горячая вода бежит. Помоюсь».
Улучив момент, когда у входа женщин не было, Дубровский прошмыгнул
по лестнице на второй этаж, помылся и тихо вернулся в часть. Он радовался
про себя, что так удачно все получилось. Не надо было прятаться от
старшины, слушать этот хай. Никто не брызгал на него грязной водой.
Великолепно!
Но это великолепие и сыграло с ним злую шутку. Парень стал каждый
четверг бегать в баню. Долго все проходило благополучно. Пять или
шесть четвергов Дубровский возвращался в часть с расплывающейся от
удовольствия физиономией.
Стояло уже настоящее лето, когда с ним произошла эта история.
Как-то он спокойно сидел в уголке второго этажа и намыливал голову.
В это время двум женщинам захотелось подняться из мыльной наверх.
Летом внизу от пара было душно.
Весело болтая, они поднялись с тазами в холодную пристройку, налили
воды и уселись мыться. Дубровский никак этого не ожидал. Он давно
привык считать второй этаж своей вотчиной.
Матросы в другие дни тут мылись, но по четвергам сюда никто пока не
заглядывал.
Бедняга отвернулся и сжался в комочек в своем уголке. Женщины, не
обращая на него внимания, плескались.
Дубровский сидел ни жив, ни мертв. Он даже боялся смыть щиплющее глаза
мыло. Он молил бога, чтобы женщины скорее ушли. Если его здесь накроют…
Он боялся и думать, что с ним будет.
Видимо, внизу здорово напарили в этот день, потому что на лестнице
послышались шаги и вошли еще три женщины. Дубровский от ужаса чуть
не потерял сознание. И было отчего. Вошедшие облюбовали именно его
уголок и направились к ближайшему от него крану.
«Конец», — обмирал наш герой и при этом старался спрятать
между ног свое мужское достоинство.
Увы, мыло мешало ему сделать это. Женщины налили воду и уселись прямо
напротив него. Они намылили мочалки, и одна из них стала другой тереть
спину. Третья в ожидании своей очереди взглянула на ту, которая в
неестественной позе сидела напротив, и… баню огласил жуткий вопль.
И женщина, и матрос одновременно вскочили и с ужасом уставились друг
на друга. Те, которые терли спину, шарахнулись от крика, увидели Дубровского
и тоже принялись орать. Прибежали и те, что вошли раньше.
Дубровский схватил таз, прикрыл, что возможно, и хотел бежать. Но
вовремя сообразил: на крик уже могли спешить и другие женщины, и,
что могло с ним случиться в предбаннике, предвидеть было невозможно.
После всеобщего шока наступила тишина. Вот-вот должен был разразиться
страшный скандал. Но герой был так жалок и так напуган, что вдруг
одна из женщин засмеялась. Неожиданная реакция захватила и других.
И вот уже все пятеро обнаженных наяд хохотали над бедным матросом.
Они просто корчились от смеха. Они забыли свой стыд и покатывались,
держась за животы.
Юрка, поняв, что крик не вызвал паники в нижнем этаже, кинулся в предбанник.
Там никого не было. Дубровский схватил штаны, но никак не мог попасть
ногой в нужную штанину. В этот момент дверь из мыльной приоткрылась,
показалась голова первой хохотуньи.
— Куда же ты в мыле? Иди, сполоснись, матросик. Мы отвернемся. Ох,
не могу. — И она снова захохотала.
Юрка стал приходить в себя. Он держал тельняшку и не знал, что делать
— то ли натягивать ее на намыленную голову, то ли принять приглашение.
Он решился на второе.
— Ну, не съедят же, в конце концов. Во, ситуация…
Дубровский осторожно заглянул в мыльную. Женщины собрались у входа
с первого этажа, видимо для того, чтобы не пустить других, если кому-то
еще придет в голову подняться.
Любитель помыться схватил таз, напустил воды, сунул туда голову, обмылся
и побежал к выходу. Он еще не успел одеться, когда хохотушка снова
выглянула:
— Не бойся, мы никому не скажем. Приходи еще, миленький…
И дверь захлопнулась. Последние слова были, конечно, шуткой, но черт
играет с младенцем, как хочет. В следующий четверг Дубровского неудержимо
потянуло в баню. Он и отговаривал себя, и думал о страшных карах,
если его накроют, но ничего не мог с собой поделать.
Он выбрался за территорию по тайному лазу и побрел к бане. Он удивлялся
собственной храбрости. В предбаннике его уже ждали. Пришел? Ну, герой!
Мы уж не верили. Раздевайся, мы посторожим. Все пятеро были в сборе.
Они встали у входа с первого этажа и у лестницы с улицы.
Юрка, не снимая трусов, скорее символически, чем всерьез, быстренько
помылся. Надо же было показать, что он не трус.
Приключение увлекло и женщин. Их забавляло помогать матросику в нарушении
режима. Это были молодые офицерские жены, помирающие дома со скуки.
Работать на острове было им негде, и они были рады неожиданному развлечению.
Все снова обошлось благополучно. Юрка отправился в баню и в следующий
женский день. И пошло-поехало. Юрка обнаглел. Он ждал четверга всю
неделю.
Женщины тоже перестали его стесняться. Они даже сообщили о герое некоторым
подругам, и на втором этаже стали собираться «члены тайного общества
любителей совместного мытья».
Юрка ходил героем. Нам свою тайну он не раскрывал, но ему завидовали,
считая, что он проводит счастливые часы в поселке.
И вдруг разразился гром. Дубровского вызвали к замполиту. Видно, у
кого-то из женщин тоже появились завистницы — сведения о матросе в
женской бане просочились к мужьям.
Замполит, капитан 2-го ранга, не мог поверить в реальность сведений,
которые до него дошли. Чего-чего только не случалось в Соловецкой
школе, но такого…
Он без обиняков спросил Юрку, правда ли, что тот ходит с женщинами
в баню? Юрка трухнул не на шутку. Он понимал, что тут пятнадцатью
сутками не отделаешься.
— Да они сами… — невнятно забормотал он.
— Как, значит, это правда? — Замполит подумал, что ослышался.
— Виноват, товарищ капитан второго ранга. Я только раз, нечаянно…
Замполит был сражен наповал. Какое он мог придумать наказание? Отдать
нахала под трибунал? Вроде бы не за что. Да и позора не оберешься
при разбирательстве дела. На губу, дать строгача? Так сам разболтает,
гад, за что сидит. Морду набить? Это было самое лучшее, но не поднималась
рука у дисциплинированного командира.
— Ну, знаешь… — У замполита не было слов даже для возмущения. Он
мучительно думал, как поступить.
— Выпороть бы тебя, подлеца…
— Так точно, товарищ капитан второго ранга, — совсем некстати козырнул
Дубровский. Эта уставная дурость разрядила обстановку. Замполит горько
усмехнулся.
— Вот что, герой! Давай так договоримся — я тебя не накажу, а ты мне
дашь слово, что об этом никто из твоих товарищей не узнает. Никто,
слышишь?
— Так точно, товарищ капитан второго ранга! Никто и никогда. Клянусь,
честное комсомольское!
Дубровский не знал, как благодарить судьбу.
— Ну, смотри, матрос! Но если еще раз в баню…
— Все понял, товарищ капитан второго ранга!
— Можешь идти.
Дубровский выскочил из кабинета. До конца учебы молчал Юрка о своих
похождениях, но в последние дни, на радостях, что мы покидаем опостылевший
остров, рассказал о них в кубрике. Мы приняли эту историю за ловкое
вранье, посмеялись и забыли.
Но через два года в части, где я тогда служил, я встретил офицера
с Соловков. Он узнал своего воспитанника, и между нами сложились доверительные
отношения.
Однажды я поведал ему о лихой фантазии Дубровского. Но он рассмеялся
и сказал:
— Да, это правда! Мы все тогда не знали, что нам с этим типом сделать.
Даже утопить его хотели, но замполит у нас умный был — успокоил.
Вот какие истории случаются в жизни — нарочно не придумаешь.
Среда, 26 марта, 2014 (9 лет назад) | 
Добавить в закладки |
113
|
Николай КРАСИЛЬНИКОВ
В детстве я не любил две вещи — парикмахерскую и особенно баню. Не потому, что нужно было стричься, а потом мыться… Нет, нет! Меня пугало другое: сопутствующие им неприятные переживания. Какие? Если интересно, послушайте.
До пяти лет мама купала меня дома. Нагревала на примусе в большой кастрюле воду. Затем нагретую воду переливала в оцинкованное корыто, разбавляла её холодной — ванна готова! Тут и начинала свирепствовать надо мной мочалка и буйная мыльная пена. Иногда было горячо, глаза щипало, но я стойко, пусть сквозь слёзы, терпел. Когда уж было совсем невмочь, визжал, и мама усмиряла свой пыл.
Настоящие испытания начались гораздо позже, когда меня повели стричься. Парикмахерская находилась не близко, на Кукче. Парикмахер дядя Хаим усадил меня на высоченное кресло, повязал вокруг шеи простынку и нацелил свои усы на маму:
— Как стричь баранчука, под коленку или оставить чубчик?
Мама почему-то сочувственно глянула на меня, потрепала за вихры и вздохнула:
— Под коленку.
Не успел я сообразить, что означает пароль под «коленку», как электрическая машинка зажужжала над моей головой, больно жаля, словно десятки ос. Реветь было стыдно, и я мужественно молчал. Наконец, машинка умолкла, и я увидел в зеркале размытую свою физиономию. Она показалась мне опухшей, а голова была совершенно лысая, как… коленка. Вот тут-то и дошёл до меня смысл этого слова…
Только выйдя из парикмахерской, я дал настоящую волю своим слезам. Но и эту незаслуженную обиду я вскоре забыл. Зато дома она напомнила о себе в образе соседского Гришки, когда я вышел за калитку с горбушкой намазанной яблочным джемом. Увидев меня, он прямо-таки расцвёл в щербатой улыбке.
— Лысая башка, дай немного пирожка! — пропел Гришка.
— А если не дам? — сказал я, спрятав горбушку за спину.
— Я отпущу тебе шелбан, — ехидненько пообещал Гришка. — Всем лысым полагаются шелбаны…
Он был выше меня на целый горшок и сильнее. Пришлось поделиться угощением: кому же охота получить шелбан? За это Гришка, уплетая горбушку с повидлом, дал мне умный совет:
— Колька, если кто тебя станет дразнить: «Лысая башка, дай немного пирожка!», то смело отвечай: «Сорок один, ем один!» Это помогает.
Совет дружка я применил в этот же день. В детстве мне казалось, что кушать за столом одному неинтересно и не очень хочется. Вот и на этот раз, прихватив из дома ватрушку, я выбежал на улицу. Только умостился на скамейке возле арыка, а тут, словно из-под земли, появился Латип. Подходит ко мне вразвалочку, словно гусь, и тоже, как Гришка, улыбается с издёвкой:
— Лысая башка, дай немного пирожка!
Сговорились они, что ли…
Но я вовремя вспомнил совет Гришки и громко отчеканил:
— Сорок один, ем один! — и с аппетитом надкусил ватрушку, чувствуя себя в полной неуязвимости.
Но не тут-то было!
Латип хитро сощурился и победоносно произнёс:
— Сорок восемь, половину просим!
Такого подвоха я не ожидал, и Гришка мне о нём не говорил… А может, забыл или нарочно не сказал.
Латип на целых два горшка выше Гришки и кулаки у него вон какие… Пришлось честно поделиться ватрушкой.
Пока не отросли волосы, я старался, как можно реже, показываться на улице. Было обидно от своих же дружков слышать дразнилку по поводу лысины и получать шелбаны, когда с собой не было никаких вкусностей.
С тех пор я не стригся под «коленку» и мне всегда оставляли чубчик.
Всё бы дальше было хорошо, если бы не одно ещё испытание. Какое? Если интересно, послушайте.
Было это ранней весной, и мама сказала:
— Сынок, сейчас поедем в баню! Убери кубики…
Это известие сначала меня обрадовало: предстояла интересная прогулка на трамвае в город, куда меня родители брали редко, а потом огорошило… Хотя я был и маленьким, но уже понимал, что мыться в женской бане среди голых тётенек, не приветствуется пацанами. Узнают — будут хихикать, тыкать пальцем, расспрашивать, как это недавно случилось с Латипом, когда его мама брала с собой в баню.
На Гришкин вопрос: «Ну-ка, расскажи, что там видел?», Латип долго пыхтел, краснел и, наконец, выдавил из себя: «Много-много лянга!»
Мальчишки, что были постарше, громко загыгыкали. Они понимали, о чём речь. Только Латип умолчал другое… Об этом я узнал от того же Гришки, а тот в свою очередь от взрослых. Оказывается, банщица обругала Латипову мать, сказала:
— Больше не пущу вас в баню. Парню уже надо жениться, а вы всё… Эх!..
С такими невесёлыми воспоминаниями я и приехал с мамой в Обуховскую баню. Почему в Обуховскую, на другой конец города, а не поближе?
Накануне вечером я слышал разговор мамы с отцом.
— Зачем тебе с ребёнком переться в такую даль? Могли бы помыться в бане на Чорсу, — сказал отец.
— Там кругом лейки, обмылки, волосы… Кислым молоком тянет… Негигиенично! — ответила мама.
— Ладно, как знаешь, — махнул рукой отец.
Из беседы родителей мне непонятным показалось слово «негигиенично». Что-то плохое чувствовалось в нём.
И вот мы с мамой сидим на стульях в длинном плохо освещённом предбанном коридоре. Ждём своей очереди. А очередь, ой-ой, длиннющая! Какие-то тётки, старушки, девчонки. С тазами, с банным бельём, с вениками, мочалками… Резкий, громкий звонок, приглашающий мыться, слишком уж медленно продвигает очередь. А я очень не люблю ждать! Ёрзаю на месте, верчусь по сторонам. На моём лице сплошное страдание: скоро ли мы приблизимся к заветной двери, из которой изредка выходят помывшиеся счастливые тётки? Мама чувствует моё томление, гладит по спине и успокаивает: «Потерпи немного, сынок!» Моё плохое настроение замечает и девчонка чуть старше меня: большеглазая, с крупными солнечными веснушками, со смешной рыжей косичкой, конец которой затянут в худосочную «гульку». Она сидит впереди, тоже с мамой, и исподтишка дразнит меня: высовывает язык, раздувает щёки, как мой хомячок, строит рожки…
Я пытаюсь не обращать на девчонку внимания, а она распыляется пуще, и я не выдерживаю, показываю ей кулак.
— Кому это ты? — спрашивает меня мама.
— А пусть не дразнится, — говорю я.
— Кто?
А девчонка — вот ехидина! — как ни в чём не бывало, уже весело щебечет о чём-то со своей мамой.
Наконец, мытарство с очередью заканчивается, и для меня начинается новое испытание. Возле шкафчика, где запирается одежда, я ни в какую не хочу снимать с себя трусики: стесняюсь показаться голым! Вот-вот из глаз брызнут слёзы… Мама минут пять уговаривает меня раздеться. Говорит какие-то успокаивающие слова, а я боюсь поднять даже глаза. Дурачок! Совсем не понимаю: кому я нужен, кроме своей мамы? Голые тётки и девчонки проплывают мимо, будто меня и нет. Перекидываются словечками, смеются… А мне кажется надо мной. Но вот возле шкафчиков никого не остаётся. Пожилая банщица подходит к нам, о чём-то шепчется с мамой и тоже склоняется надо мной, мило воркует:
— Ну, что ты, ребятёнок, боишься? Видишь, вокруг никого нет. Я отвернусь. Смело снимай трусики и ступай за мамой.
Слова банщицы придают мне уверенности, я следую её совету.
Прикрывая тазиком перед, я следую за мамой, и мы оказываемся в клубах пара, журчащей и плещущей воды, множества женских теней и приглушённых голосов… Мама выбирает свободное местечко на бетонной скамье. Ошпаривает его из шайки кипятком, усаживает меня с тазиком и начинает мыть. И странно: я начинаю чувствовать себя здесь лучше и уютнее, чем в домашнем корыте. И мыло — земляничное — не так больно щиплет глаза, и мочалка, кажется, мягче. А главное: никто на нас не обращает внимания…
Вот мама в тазик снова набрала чистой воды, окатила меня, потом принесла ещё, поставила рядом, улыбнулась:
— Поплещись, а я пока схожу в парилку!
— Только быстрее, — заканючил я, проводив её тоскливым взглядом.
Я не любил и дома пластмассовые лодочки, уточек и лебедей: мы не взяли их с собой, как это делают другие… Куда как лучше играть в тазу с водой. Хлоп ладошкой, хлоп — ещё! Только брызги в разные стороны. За игрой я даже не заметил, как ко мне подкралась та самая девчонка, что в коридоре строила мне рожицы. Косичка её была расплетена, и я не сразу узнал бы в ней ехидину, если бы не веснушки и большие глаза.
Она молча села рядом.
— Мальчик, как тебя звать? — спросила ехидина.
Мне не очень-то с ней хотелось говорить.
— Коля, — пролепетал я.
— А меня — Катя, — представилась девчонка.
Как будто так уж мне нужно было её имя!
— А сколько тебе лет?
Я растопырил на правой руке пальцы, а на левой загнул мизинчик.
— Пять с половиной, — поняла моя новая знакомая.
— Угадала, — сказал я.
— Фи-и, тютя-растютя, — с каким-то превосходством просвистела ехидина. — Я думала, что ты старше… А я уже заканчиваю первый класс!
Мне стало обидно.
— Не думай, что я маленький, — сказал я, оправдываясь. — Я уже умею читать. Сам прочитал сказку «Курочка Ряба».
— Ха-ха-ха, — захихикала ехидина, ткнула меня мыльным пальцем в нос и, шлёпая резиновыми тапочками по лужам, растаяла в парах.
Откуда-то сбоку послышался её захлёбывающийся голосок.
— Ты представляешь, мамуля, — делилась она новостью со своей мамой. — Этот Колька уже читает, а ходит в женскую баню. Ха-ха-ха!
Слёзы унижения душили меня, я готов был от такого позора ревмя-реветь, не говоря о том, чтобы я сделал с этой ехидиной, будь я старше и сильнее…
И тут возле меня выросла какая-то тень.
— Мальчик, тебя обидели? — спросила тень.
Я с трудом стал поднимать голову: тень была настолько высокой, что глаза мои еле-еле достали её «макушку». Это была незнакомая тётя. Тётя-великан, тётя-Гулливер, как из сказки. Я таких высоких раньше никогда и нигде не встречал. Она улыбалась. Такая тётя никого не даст в обиду.
— Нет, — помотал я мокрым чубчиком.
Но тут на счастье появилась мама.
— Что случилось? — спросила она обеспокоено.
— Мне показалось, что мальчик плачет, — сказала незнакомая тётя-великан, и удалилась в сторону.
Уже после бани мама мне с гордостью сказала, что тётя, которую я принял за великаншу, была знаменитая баскетболистка Рая Салимова.
Таким оказался мой первый, и последний поход в женскую баню.
Женская баня в деревне — это совершенно уникальный ритуал. Конечно же речь идёт об общественной бане, куда собирается весь коллектив прекрасной половины человечества данного населённого пункта. Обычно это, если так можно выразиться таинство совершается в пятницу, ну а в субботу соответственно воздействию пара и горячей воды подвергаются брутальные представители.
Так вот, очередная пятница в Соломенной началась по своему обычному распорядку. Женщины всех возрастов стали подтягиваться к бане с разных концов деревни с тазиками, вениками и прочими банными принадлежностями. Казалось бы, что в этот день у селянок произошло настоящее преображение на почве гигиены. У всех было прекрасное настроение, причём это касалось как прибывающих в баню женщин, так и убывающих из неё. И в самый разгар помывочной действо три крепких парня насильно притащили туда извивающиеся в их руках тело.
— Кого это неразлучная троица тащит? — тучная женщина в цветастом платке на голове спросила у своей попутчицы на пути в баню.
— Кажется дядю Ваню несут.
Собеседницей было сухопарая доярка Вера.
— И на кой чёрт они его в баню в наш то что день? Перепутали чего? — Ольга Павловна от недоумения даже остановилась перед порогом.
— Наверное не сюда, а в лесок. У мужиков в свои забавы, пойдёмте уже…
Худосочная явно торопилась попариться.
— Эх шельмецы, вечно у них какие-то проказы в голове. Ведь у жил лбы здоровые вымахали, — дородная селянка махнула в их сторону рукой.
В это время из двери бани на выход направлялась Машка Шаповалова. дородная девушка была ровесницей парней. В деревне её часто звали Шапой. Про таких говорят кровь с молоком.
— Серёжка, вы чего удумали?! — воскликнула бывшая одноклассница удерживающему дергающиеся ноги дяди Вани.
— Иди уже Машка домой. У нас дело есть важное, — Тужилин явно не был склонен к продолжительному разговору.
— Ты сегодня особенно общительный, — Машка удивлённо смотрела на происходящее.
А потом был занос брыкающегося тело дяди Вани в предбанник. Через несколько секунд начался визг внутри. Громкие женские возгласы продолжались около минуты, а потом вдруг наступила пауза и какие-то перешептывания со смешками. Выскочившие на улицу парни приперли дверь и пытались разобрать, что происходит внутри. По их расчёту дядя Ваня должен был огрести по полной, именно эту цель преследовала неразлучная троица. Однако последующая реакция была очень противоречивой…
Началась эта история за несколько дней до этого события.
На улице стояла прекрасная летняя погода, невдалеке слышалась игра гармониста и заливистый девичий смех.
— Дядя Ваня опять выдаёт на своём инструменте, — Пашка лениво потянулся разведя руки в стороны.
— Доиграется этот гармонист скоро, — в голосе Мишки чувствовалось недовольство.
— А чего тебе не нравится? — в разговор вступил Сергей.
— Слишком много важничает. Можно подумать, что все девки его.
Рыжеволосый и веснушчатый парень от досады почесал затылок.
— Тебе хочется, чтобы Ксюха к нему не бегала, тоже мне ревнивец нашёлся.
Весёлое подначивание завершилась лёгкой потасовкой Пашки и Мишки. Эти двое были братьями-погодками Семёнавами и их приятель. Серёжка Тужилин всегда держался вместе с ними. В деревне Соломенной эту троицу все жители считали неразлучной.
Когда братья успокоились, сидя на траве разговор продолжился.
— Помните, как дядя Ваня в прошлом месяце на свадьбе Краскиных устроил музобоз? — Сергей улыбнулся.
— Ещё бы. В тот раз жених огонь от Степана, а Нинка тоже получила по сопатке, когда разнимала их, — Пашка с большим энтузиазмом потирал ладони. — Слушайте, а я от Стёпки не ожидал. Подумаешь Нинка выбрала Кольку.
— Там наверное за девку мать всё и решила. Так у них и не было ничего особенного, пару раз рассвет встретили на берегу реки. Подумаешь любовь, — Мишка с безразличием вертел в руках травинку.
— Свадьба без драки, как похороны без покойника, — Сергей философски почесал лоб.
— Да, и деньги на ветер ещё, — Пашка дружелюбно толкнул брата в плечо.
— А по мне так гармонист в деревне человек больше вредный, чем полезной, — Мишка с недовольством слушал доносившийся звук баяна.
— И какие есть предложения по этому поводу? — Сергею надоело нытьё друга и он бросил пристальный взгляд в его сторону.
— Может устроим какую каверзу? — предложил за брата Павел.
— Это я уже понял… Вопрос в том, какую? — Тужилин вопросительно взглянул на другого Семёновна.
— Я тут подумал… — Михаил потёр подбородок тыльной стороной кисти. — Может в баню к бабам сунем этого музыканта, пусть его там помоют с усердием наши девки.
Сергей с Павлом заржали как жеребцы.
— Слушай, а ты голова, — брат откинулся на траву во весь рост.
— А по мне так…это извращение какое-то, — в голосе Тужилина почувствовалось ответственность.
Сергей был единственным в этой компании, кто мог не поддаваться порыву чувств. Этот парень отличался своими умственными способностями. Вот и сейчас Тужилин стал моделировать последствия, ведь девки ни за что на свете не простят парням такую выходку. Для многих из них предстать голыми перед чужим мужчиной равносильно бесчестью, что и говорить, патриархальные деревенские устои трудно осовременить простой толерантностью.
— Знаешь совестливый ты наш, большинством голосов решение принято, — Мишка весело улыбался в предвкушении шутливой забавы.
— И обжалованию не подлежит, — поддержал брат.
— С вами Семёнавами спорить себе дороже, но помните, что я предупреждал, — Тужилин недовольно покачивал головой в стороны.
— Это мы ещё посмотрим, — в один голос сказали братья.
— Нужно план мероприятий разработать, — Сергей пытался придать осмысленности предстоящей акции возмездия.
— Так есть уже план, — Мишка от нетерпения стал яростно начёсывать затылок.
— Делись, — брат внимательно смотрел на говорившего.
— Позовём дядю Ваню поближе к бане, скажем что решили провести добровольную акцию в честь дня чистоты и гигиены, — Семёнов младший озарился улыбкой.
— Предлагаешь нам веселить женщин после бани? — Пашка ещё не до конца понял ход мысли брата.
— Блин. Это мы дяде Ване скажем, а когда он своими ножками подойдёт к бане, мы его испеленаем, потом и внутрь сунем, — Мишка с победным взглядом смотрел на друзей.
— Про своими ножками здорово придумано, не нам же его тащить через всю деревню, — Сергей представил себе всю картину и улыбнулся.
— Не только тебе умные вещи генерировать, — Семёнов младший буквально поймал минуту славы.
— Всё-таки злобный ты хорёк Мишка, нам ведь дядя Ваня этого никогда не простит, — в голосе Тужилина чувствовалось сомнение в правильности предстоящих действий.
— Не дрейф. Нас трое, а он один. Ничего переживём, — Пашка горой стоял за брата.
— Вот попомните мои слова. Ксюха после этого вообще на нас всех проклятия нашлёт. У неё бабка такими вещами занимается, — Сергей решил предпринять ещё одну попытку, чтобы отговорить братьев Семёновых от опрометчивого поступка.
— С тобой или без тебя, а мы обязательно провернём это, — Мишка бросил взгляд на брата, чтобы тот оказал ему поддержку.
— Однозначно! — Пашка для убедительности кивнул два раза головой.
— Вот же черти. Ладно, я с вами, как и всегда, — Тужилин вплотную подсел к Мишке. — Давайте детали обсудим, время и всё такое…
После довольно тщательного обсуждения плана операции друзья решили разойтись по домам. Завтра пятница и всё нужно сделать в точности, как решили сейчас.
— Слушай Мишка, а ты и впрямь считаешь, что Ксюха с дядей Ваней это самое, — Сергей вопросительно смотрел на друга. — Мне кажется, что она всегда к тебе неровно дышала.
— Блин, я не потому. Просто, если гармонист перестанет девкам голову пудрить своими музыками, то у меня больше времени появится для… — парень говорил с большим смущением.
— Для прогулок вдоль реки, — продолжил фразу брата Пашка…
— В тебе гибнет настоящий политик, такие комбинации разрабатываешь, — Сергей на прощение пожимал руки братьям Семёновым.
Удивительно, но ребята так увлеклись своим планом, что даже не заметили важные перемены в деревне, а ведь было над чем задуматься.
Ещё вчера дядя Ваня собрал свой тревожный чемоданчик, как он называл вместительный рюкзак из брезента. Этот незатейливый предмет используемый в основном в туристической экипировке в советскую эпоху был заполнен не только одеждой. Дядя Ваня собирался погостить у родственников в соседнем районе. Они проживали также в деревне, а потому образ жизни ввели аналогичный.
Гармонист ещё на прошлой неделе съездил в райцентр, там он прошёлся по рынку и нескольким магазинам. Нужно всем гостинцев купить: бабам платки, мужикам домино, а деткам конфет. Мысли дяди Вани были традиционные для сельского человека собирающегося навестить родственников.
Как ни странно, но в Соломенной почти никто не обратил внимание на то, что дядя Ваня навострил лыжи куда-то. Но почти никто — это не тоже самое, что никто, а вот этой самой почти и стала Ксюха Мухина. Именно в сторону этой девушки неровно дышал Мишка. Конечно же девушка прекрасно знала, что Семёнов младший ревнует её не то к гармонии, не то к будёновским усам дяди Вани. Девушка была достаточно бойкая собой и когда она узнала, что гармонист указывает на недельку-другую из Соломенной, то сразу же и придумала один розыгрыш.
«Подобью-ка Вальку на забаву. Подруга издалека очень похожа на дядю Ваню. У неё даже походка какая-то мужская, а у меня ещё со школы дома есть грим и накладные усы с бородой, парики. Не зря же я последние три года ходила в клуб, там то в драмкружке мне достались эти несметные богатства по перевоплощению. Давно уже думала как каверзу какую-то сотворить и вот пожалуйста случай наконец-то подвернулся знатный,» — мысли девушки вызвали у неё широкую улыбку.
— Валюша, ты мне подруга или так себе? — Ксения игриво смотрела на бывшую одноклассницу.
— Что за подкат? Говори уже, чего нужно от меня? — Круглова явно почувствовала, что сейчас её будут против воли привлекать к чему-то не очень приличному.
— Не бойся, никого грабить и убивать не нужно. Просто повеселимся, — в голосе Мухиной чувствовалась особенная таинственность.
— Что-то подсказывает мне, что дело нечистое, — девушка нахмурила брови.
Подруга прекрасно знала характер Ксении, а потому уже понимала, что им предстоит совершить что-то не совсем правильное, такое что может кому-то очень даже не понравится.
— Хочу неразлучную троицу разыграть, — Мухина не стала долго томить Валентину.
— Это можно. Что за план? — Круглова и сама не прочь была подшутить над Пашкой к которому испытывала особую симпатию.
— Смотри, тебе нужно будет перевоплотиться в дядю Ваню, — Ксения для убедительности приставила к верхней губе пучок травы изображая густую волосяную растительность на лице гармониста.
— Мне усы отрастить что ли? — Валька никогда не отличалась особой сообразительностью.
— Что-то вроде того, только отращу тебе их я сама. Помнишь про мои лицедейские подвиги в школе? — девушка игриво подмигнула собеседнице.
— Кто ж не помнит, тогда вся деревня гудела несколько дней, — Круглова заливисто засмеялась.
Действительно пару лет назад Ксюха перевоплотилась на несколько часов в деревенского главу администрации Тимофеича. Тогда она очень ответственно подошла к искусству лицедейства. Почти месяц она тренировала походку и голос мужчины средних лет. Выбор на него попал исключительно из-за схожести антропометрических параметров. У девушки и сельского головы были почти одинаковый рост и вес. На эту мысль её натолкнуло как-то баба Маня, которая сослепу в сумерках обратилась к девушке:
— Тимофеич, поготь.
Этого и было достаточно, чтобы пытливый и склонной к авантюризму ум Мухиной сразу же сработал на розыгрыш. Тогда она натренировала до полной идентичности голос и походку Михаила Тимофеевича. После этого она подобрала схожую одежду у родителя, нанесла нужный грим, наклеила неизменные усы и кустистые брови пшеничного цвета. Осталось дождаться вечерних сумерек, чтобы особо зрячие и внимательные не увидели подвоха.
Два часа она бродила по центральной улице Соломенной неузнанной, с ней здоровались и обменивались незначительными фразами односельчане и только один участковый нечаянно выросший, как из-под земли перед переодетой девушкой смог установить факт подлога.
— Тимофеич ты же домой пошёл пять минут назад. Как здесь то оказался? — бдительный участковый очень внимательно смотрел прямо в глаза мнимого главы администрации.
— Так это мне вечерний моцион нужно каждый день делать…
Ксюха играла до самого конца.
— Это… с каких пор ты стал печься столь усердно о здоровье, — намётанный взгляд улавливал какие-то несоответствия, что выразилось и в интонации голоса.
Профессионал ещё не справился с должным анализом полученной информации, однако стал более внимательно осматривать собеседника и только после того, как сама девушка не выдержала комичности ситуации и прыснула, подлог был раскрыт.
— Ну шельма ты Мухина, даже меня смогла одурачить, — участковый широко улыбался…
Сейчас Ксения и Валентина вспомнили тот забавный случай. Круглова после того как просмеялась вспоминая лица озадаченных односельчан всё-таки согласилась стать соучастницей нового розыгрыша.
— Ладно Ксюха, дадим прикурить парням. Пусть знают наших.
Девушка представила лицо Пашки, когда он узнает правду и снова рассмеялась.
— Вот и чудненько подруга.
Первый шаг в многоходовой операции был совершён.
А потом был целый день перед банной пятницей, когда ряженый дядя Ваня на берегу реки и в деревне выдавал настоящий музыкальный концерт. Хорошо что Валька умела исполнять массу композиций на баяне. Кстати, инструмент и одежду девушки заимствовали у односельчанина, благо тот никогда не закрывал свою избу на замок, считая это излишеством.
— Откуда в Соломенной взяться ворам? Достаточно подпереть входную дверь поленом, чтобы не отворилась сквозняком и какая животина не забрела, или птица не залетела, — любил говорить соседям дядя Ваня, когда те указывали ему на беспечность.
Именно такое поведение и стало причиной непримиримости Мишки к гармонисту:
— Ксюха, как приклеенная с этим дядей Ваней. Ни на шаг не отходит от него. Пора преподать урок этому старпёру. Девчонке только восемнадцать исполнилось, а этому уже на пенсию скоро.
По логике Семёновна младшего всем мужчинам старше его лет на 15-20 уже пора было готовиться к внукам и завалинке.
Мухина все просчитала очень точно. Как и предполагала главная деревенская лицедейка: ревнивый парень не потерпят такого хамства и станет предпринимать активные действия.
— И что ты думаешь он сделает? — интересовалась подруга во время редких перерывов своего музицирования.
— Ясно что, какую-нибудь гадость, — Ксения игриво смотрела на девушку с баяном.
— Надеюсь не побьют меня или в реку не бросят… Я плавать не умею, — в глазах Вальки появился настоящий испуг.
— Не бойся, я же с тобой рядом буду всё время, — Мухина красочно представила себе лицо мнимого дяди Вани, если его будут раскачивать над крутым берегам реки для того, чтобы сбросить на глубину.
— Тебе смешно, а мне страшновато, — Круглова явно опасалась выходок братьев Семёновых.
— Говорю не дрейф, значит ничего страшного не произойдёт. Обещаю!
***
Ксюха не забывала регулярно осматривать окрестности в поисках неразлучной троицы. Новоявленный гармонист очень похоже пародировал местную достопримечательность, поэтому у Валентины имелись все основания считать себя в зоне риска. Одна надежда была лишь на то, что подруга вовремя успеет вмешаться.
Однако и парни оказались, как говорится не лыком шиты.
— Мишка, есть идея как Ксюху от дяди Вани отлепить на время? — брат прекрасно понимал, где в их плане имеется самое тонкое место.
— Конечно, — Семёнов-младший победно смотрел на брата и Сергея.
— Иии???… — Тужилин бросил недоверчивый взгляд на главного идеолога их мероприятия.
— Нужно её просто отвлечь, — Михаил от нетерпения переминался с ноги на ногу.
— Просто, — передразнил Сергей. — Это как так? Никто из нас не справится с этой задачей. Ксюха умная, она не поведётся ни на какие наши уговоры.
— Важно подговорить кого-нибудь из независимой публики, — парень загадочно улыбался.
— Да говори уже понятно, тоже мне госплан, — брат толкнул его в плечо.
— Нужно на слабо давить. Она девушка азартная, сразу поведётся, — Мишка дал очередную подсказку.
— А конкретней? — Сергей начал догадываться, но хотел уточнить детали.
— Можно крикнуть, что тонет кто-нибудь например… — Мишка почесал кончик носа, что бывало с ним только в минуты крайнего мыслительного напряжения. — Пацанчиков нужно подключить. Можно братьев Карповых. Один будет изображать тонущего, а другой вопить на всю Соломенную, что тот не умеет плавать. Думаю что пол кило шоколадных конфет хватит для подкупа детворы.
— Ну искуситель блин, — Пашка с восторгом смотрел на брата, который обычно не отличался особенной сообразительностью.
— Вот что значит любовь, — сказал Сергей с улыбкой.
— Пацаны, обещаю с того момента, когда гармониста наши бабы растерзают и выкинут с позором из бани буду вашим вечным должником, — Мишка с трудом выдал столь длинную тираду.
— Это само собой, — брат подмигнул Сергею.
Удивительно, но план Мишки сработал безукоризненно. Как только Ксения услышала, что жизнь ребёнка в опасности она тут же забыла о мнимом дяди Вани. Не прошло и секунды, как девушка стремглав бросилась с крутого берега в воду и быстро поплыла в сторону изображающего утопления мальчишки. Спасательная операция заняла всего то минут пять. Однако и этого времени было достаточно, чтобы три крепких парня схватили липового дядю Ваню вместе с его инструментом и насильно потащили к бане…
— Жаль, что план с доставкой своим ходом не стал приоритетным, — Сергей прекрасно понимал, что тащить к месту назначения дергающегося гармониста будет нелегко.
— Ладно, справимся. Ноги придерживай, лягается чёрт усатый шибко, — Пашка еле справлялся с напором Валентины норовящей въехать ему коленом в ухо.
— Блин, хорошо что кляп в рот засунули. Чуть палец не откусил гад, — Мишка держал жертву за руки и внимательно следил, чтобы ему не расквасили нос.
Когда наконец-то груз был доставлен по месту назначения и водворён куда следует, друзья счастливо улыбнулись друг другу. Дорога от реки до бани не стала для них лёгкой прогулкой, поэтому следовало сначала отдышаться. Совершив свою шутку неразлучная троица стала с нетерпением ждать хоть какой-нибудь реакции. Однако уже через пару минут стало ясно, что их план не сработал. Зайти в баню было нельзя, поэтому стали тихо обсуждать последующие действия.
— Правду говорят, что бабья душа потёмки, — Пашка задумчиво скрёб подбородок.
— Что-то мы не предусмотрели. Может они его это… — Мишка тревожно посмотрел на друзей.
— Что ты имеешь ввиду? — Сергей ковырял носком сандалии рыхлую землю.
— Не знаю я ничего, — Семёнов младший явно нервничал…
Приближался вечер и время закрытия бани. Ребята терпеливо ждали, когда последний посетитель выйдет на улицу, чтобы проверить всё изнутри. И вот показалась Валька Круглова. Раскрасневшаяся девка вышла на крыльцо и с широкой улыбкой посмотрела на обескураженных молодых людей.
— Куда дядя Ваня делся? — не выдержал Мишка.
— Съели его, — весело ответила та и заливисто засмеялась.
Парни перегоняя друг друга устремились внутрь здания. Каково же было их удивление, когда обшарив все снизу доверху они ничего и никого подозрительного не нашли.
— Вот же чёрт усатый… — подытожил поиски Сергей.
— Ага, — вторили ему братья.
Целую неделю парни совершившие шутку ходили в полном недоумении…
Но вот вернулся из поездки к родственникам и сам гармонист. Началось повторное расследование. Оказалось, что та девушка, что сказала съели его и была ряженным дядей Ваней. Как же вся деревня шутила потом над неразлучной троицей. Иногда парням начинало казаться, что они уже навсегда останутся посмешищем в Соломенной…
АНГЕЛЫ В БАНЕ
Собрался я как-то в баню. Пришел, купил билет, занял очередь, сел на свободное место, развернул газету, читаю. И попалась мне на глаза интересная статья, в которой автор статьи, ссылаясь на известного древнего философа, утверждал, что самым красивым и совершенным созданием на земле является обнаженное женское тело. Далее он говорил о том, что в сочетании с высокой духовностью женщина вообще выглядит ангелом в этом мире, а отсюда следует вывод о рыцарском к ней отношении.
Дочитать статью до конца я не успел, поскольку мое внимание привлек какой-то шум в зале ожидания. Внушительных размеров дама, вероятно, работник данного учреждения, озабоченно и возбужденно кого-то не то ругала, не то искала, а, скорее всего, и то и другое. Из ее отрывочных слов я понял следующее: в женском отделении бани произошла авария. Из какой-то трубы вдруг хлынула холодная вода, а кочегар, обязанный эту неисправность устранить, куда-то подевался.
– За пивом, подлец, пошел, – в сердцах заключила банщица, при этом растерянно посматривая по сторонам.
Вдруг у меня мелькнула интересная мысль: «А не проверить ли выводы газетной статьи по поводу совершенства женского тела на практике». Раньше у меня такой возможности не было. Сказано – сделано. Я решительно шагнул к женщине и, стараясь придать своему голосу уверенность бывалого мастера, произнес:
– Я – водопроводчик шестого разряда. Что там у вас произошло? – и для убедительности ловко сплюнул сквозь зубы.
Внешне мое лицо оставалось спокойным, а внутренне я покраснел, поскольку знания по водопроводной части у меня были довольно скудные. Они не простирались далее двух понятий: первое – вода течет по трубам, второе, чтобы набрать воды в емкость, необходимо отвернуть кран. «Но, в конце-то концов, – успокоил я себя, иду-то я туда не ради ремонта водопровода, а для проверки философской теории по поводу красоты женского тела». Знай наперед, чем закончится эта история, вряд ли занялся бы исследованием в области анатомии, но кто из нас не совершал ошибок в жизни, особенно в молодости.
Меж тем работница бани с сомнением смотрела на меня. Вероятно, мои молодые годы никак не сочетались с шестым разрядом водопроводчика. Но выбирать ей было не из чего, и она сказала:
– Там из трубы вода фонтаном брызжет…
– Ну, это шкворень и шпиндель сломался, – не дав ей договорить, уверенно заявил я и после небольшой паузы, сплюнув еще раз, добавил, – или трансформаторный клапан.
К большому моему стыду надо сказать, что такое шпиндель, шкворень, а тем более трансформаторный клапан, я не знаю и до сих пор.
– Да врет он все, Петровна, – раздался сладенько-ядовитый голос второй работницы бани, – никакой он не водопроводчик. Знаем, зачем он туда рвется.
Петровна оценивающе осмотрела меня с ног до головы и спросила:
– Починить-то сможешь?
– Раз плюнуть, – ответил я.
– Ладно, пошли, – наконец, после минутного колебания, к моей неописуемой радости, произнесла она.
Войдя в отделение, где мылись женщины, я замер от открывшейся передо мной сладострастной картины. Наверняка каждый мужчина был бы счастлив оказаться на моем месте, но судьба улыбнулась в эту субботу только мне. Моему взору предстали разные представительницы слабого пола и в разных позах. Были здесь и толстые, и тонкие, высокие и низкие, упитанные и худощавые. Меня они пока не заметили, что давало возможность рассмотреть все в подробностях. От такого видения в груди у меня сладко защемило.
По всему телу разливалась приятная истома. Но удовольствие длилось недолго.
– Чего рот-то разинул? – раздался за спиной голос Петровны, одновременно грубый и сильный толчок в спину бросил меня вперед.
К счастью, на ногах я удержался и, размахивая руками, стараясь поймать равновесие, заскользил по мыльному полу, как по льду, к одиноко сидящей на скамейке женщине, которая окачивала из таза голову. Я подъехал к ней на разъезжающихся ногах в тот момент, когда эта процедура заканчивалась. Последним движением она забросила пышные волосы назад и открыла глаза. Как раз в этот момент, чтобы не упасть, я и схватился руками за ее пышные плечи.
Красивые глаза незнакомки от неожиданности сделались размером с чайное блюдце.
– Нахал! – завизжала она на всю баню и съездила мне мыльной ладошкой по лицу.
– Ну, какой же я нахал, – начал я оправдываться, при этом внимательно разглядывая женские прелести, находящиеся перед моим носом.
Незнакомка перехватила мой взгляд, который ей явно не понравился. Она еще больше закричала:
– Хулиган! – и вновь мое лицо покрылось мыльной пеной уже с другой стороны.
– Да нет же, водопроводчик я, – продолжал было я свои оправдания, пытаясь обнять столь темпераментную особу, но подоспевшая Петровна прервала наш диалог.
Взяв за шиворот и подталкивая ногой под зад, она подтащила меня к трубе, из которой хлестала вода, и недовольно проворчала:
– Давай чини.
Но сделать это было затруднительно, поскольку глаза мои никак не хотели смотреть на аварийное место. Вместо этого я упорно рассматривал сидящую по левую руку от трубы мою соседку по квартире, Вальку, которая изо всех сил прикрывала небольшим круглым тазом свои рельефные формы. Надо сказать, что к соседке я был неравнодушен. Когда Валька проходила мимо, мои ноги прирастали к земле, нижняя челюсть отвисала, во рту становилось, как в Сахаре. Но на все мои ухаживания она презрительно хмыкала, а иногда высокомерно, сквозь зубы цедила:
– Брысь!
И вот сегодня, наконец, настал и на моей улице праздник. В моем взгляде было столько злорадства, ехидства и мстительности, что хватило бы и на десятерых Валек. Насладиться местью сполна не дала все та же Петровна. Зайдя с левой стороны, она кулаком ткнула мне в левую челюсть, отчего голова моя резко повернулась на сто восемьдесят градусов и замерла, осматривая левый сектор бани. В этой части помещения стояли, прикрывшись тазами, как римские легионеры щитами, два десятка женщин.
Только я начал было отыскивать среди этого скопления интересующие меня детали, как все та же Петровна, потеряв терпение, схватила меня за волосы и заставила ткнуться носом прямо в водопроводную трубу. Ничего не оставалось, как заняться неисправностью. Она оказалась пустяковой. Даже такой слесарь, как я, понял это с первого взгляда. Чуть выше головы, посредине трубы, торчал болт, предназначенный, вероятно, для слива воды. В данный момент он оказался незатянутым, и из-под него веером на середину помещения, как из брандспойта, лилась холодная вода. Устранить течь мог бы и ребенок. Надо просто завернуть ослабленный болт, всего и дел-то. И я было принялся устранять неисправность, но вдруг меня осенила простая мысль: «Если неисправность будет устранена, то и мое присутствие здесь станет необязательным».
Такое положение вещей меня никак не устраивало. И вместо того, чтобы закручивать болт, я начал его откручивать. Вырвавшаяся из трубы ледяная вода с ног до головы окатила стоящую позади
Петровну, и та с воплем бросилась вон из бани. А я с чувством немалого удовлетворения, как заправский фокусник, сунул указательный палец в отверстие, из которого с шумом хлестала вода. Течь тут же прекратилась, и я разрешил себе с гордым видом посмотреть вокруг. Весь мой вид вопрошал: «Ну, как сработано?»
Замена болта на мой палец давала много преимуществ. Теперь я находился в женском отделении бани вполне на законных основаниях, официально, что в свою очередь способствовало для продолжения исследования в области анатомии. Соседка Валька по-прежнему пряталась за тазом и только пялилась на меня своими испуганными глазищами. Женщины-легионеры продолжали топтаться в углу, не зная, что делать: мыться ли дальше или закончить это дело. Некоторые решили закончить, и две молодые дамы шмыгнули в раздевалку, потом еще одна. Это мне весьма не понравилось. Если дело так пойдет и дальше, то вскоре разбежится весь изучаемый материал. Поэтому еще желающих потихоньку выйти я окатил холодной водой, приотпустив для этой цели немного палец на трубе и направив струю воды в сторону двери. С визгом желающие выйти отскочили назад. Ради своего удовольствия заодно окатил ледяной водой и Вальку. Та, бросив таз, с поросячьим визгом кинулась в дальний угол помещения, и все ее рельефные формы, наконец-то, удалось мне рассмотреть.
Правда, старушку лет семидесяти я из моечной выпустил, поскольку смотреть там было не на что. Наведя порядок на территории, я принялся изучать анатомию женского тела по науке, то есть, сравнивая представителей женского пола друг с другом.
– А чего это ты вылупился-то? – вымолвила задиристая бабенка, неожиданно появившаяся передо мной.
Уперев руки в бока, и не стесняясь наготы, она вызывающе уставилась на меня. Тут женщины, как будто только и ждали этой фразы, вдруг все разом отбросили в сторону тазы, обступили меня плотным полукругом и, перебивая друг друга, стали награждать различными эпитетами, типа: «хулиган», «нахал», «мерзавец», «да как ты посмел». А одна высокая дама, разведя в стороны длинные, как оглобли, руки с пудовыми кулаками басом гудела:
– Бей гада!
Смена женского настроения с растерянно-оборонительного в агрессивно-наступательное меня мало волновало. На всю эту шумиху я смотрел снисходительно, как взрослый на шалости любимого ребенка. Труба с отверстием находилась у меня в руках, и достаточно было малейшего движения моего пальца, и эту всю воинственную публику, как волной, смоет. С усмешкой поглядывая на разгоряченных амазонок, при этом, не забывая оценить физические достоинства той или иной из говорящих в мой адрес комплименты женщин, я дождался самого благоприятного момента для контрнаступления. Наконец, решив, что такой момент настал, с ликованием в душе и предвидя, что сейчас произойдет, млея от удовольствия, я незаметно от окружающих убрал палец и открыл отверстие в трубе.
Но, вопреки моим ожиданиям, фонтан из трубы не появился. Вероятно, Петровна нашла пропавшего кочегара, и тот перекрыл водопроводную систему, давая мне возможность ввернуть болт на место.
Факт отсутствия воды в системе явно снижал мои оборонительные возможности. Женщины пока ни о чем не догадывались и продолжали на меня шуметь:
– Одеть ему таз на голову, – продолжала одна из них, – а то смотрит тут.
– Нет, – не согласилась другая, – из-под таза все равно видно.
Лучше глаза завязать или мылом намылить.
– Зачем намыливать, – возразила третья, – мы сейчас его разденем, и путь голеньким стоит, ему хорошо и нам не обидно.
Такое предложение вызвало бурное одобрение у присутствующих. Настроение мое, как барометр перед плохой погодой, начало быстро падать. Во рту пересохло, на теле появилась испарина и слабость в ногах.
– Погодите, бабоньки, – раздался голос справа, – давайте к тому же мы его и помоем.
– Правильно, – закричали все разом, – хорошее дело!
– А кто самое главное место мыть будет? – раздался вдруг зловещий Валькин голос.
– А все мыть будем, по очереди, чай не смылится, – под неописуемый восторг толпы ответила все та же боевая бабенка.
– А мне помыть можно? – пропищала какая-то девчушка лет пяти.
– Конечно можно, – раздались уверенные голоса, – желание ребенка – закон!
Я невольно отпустил трубу, схватился за штанишки и заскулил:
– Ну, что вы, женщины, я – водопроводчик-философ, – и изобразил на лице подобие улыбки.
Увидев, что из трубы вода не идет, и, что вся моя деятельность – сплошное надувательство, самые совершенные существа на земле озверели. Они заорали все разом.
– Бей водопроводчика! – гремела басом женщина-небоскреб.
Я понял, надо спасаться. Вперед, вправо, влево и вниз мне ходу не было, не пробиться. И я рванулся вверх по трубе, к потолку. Добравшись до потолка, я облегченно вздохнул. Но радоваться долго не пришлось.
– Бей его! – подскочила высокая дама и с третьей попытки оторвала меня от трубы.
– Топи философа! Намыливай его! – орало общество голых женщин.
В едином порыве дамы всех размеров и возрастов дружно взялись за дело. Десятки рук подтащили меня к скамейке и поставили на колени. Кто-то, оттянув ворот пиджака, лил за шиворот первый таз воды. За первым тазом последовал второй, третий… Чья-то цепкая рука, схватив волосы, резко наклонила мою голову вперед, и мое лицо по самые уши погрузилось в мыльную воду подставленного таза, и только пускаемые мной пузыри указывали, что я еще жив.
Одновременно со всех сторон меня усиленно намыливали, терли мочалками, хлестали веником так, что только летели во все стороны листья и стоял свист. Во время десяти затяжных погружений было слышно:
– Бей философа!
Я несколько раз проклял автора газетной статьи, древнего философа, черта, дьявола, нечистую силу и все это вместе взятое.
Только непонятно было, куда у нас милиция смотрит? Наконец, полузадохнувшегося, мокрого и намыленного с ног до головы, меня вытащили в раздевалку, и по плавному передвижению потолка туда-сюда понял, что меня раскачивают. Посмотрев в сторону выхода, я увидел, как одна женщина подошла к двери и взялась за ручку, а дама-небоскреб встала рядом. Раскачивание моего измученного тела шло под счет. При счете «раз» обе женщины у двери приготовились. При счете «два» дверь распахнулась. При счете «три» я был уже в воздухе. Пролетая в проеме двери, мое измочаленное тело получило успокоение в виде удара ноги в то место, на котором мы сидим. Все-таки Небоскреб меня достала. Открыв лбом вторую дверь, я, как метеорит, влетел в зал ожидания. Несмотря ни на что, приземление оказалось удачным, на четвереньки. Стоя посреди зала на трясущихся конечностях, весь мокрый и в мыле, я напоминал собой виновато описавшегося пуделя. Тут же вторая работница бани сладко-язвительно произнесла:
– С легким паром!
Вдобавок ко всему, в мужское отделение бани домываться меня не пустили, сославшись на то, что в таком виде входить в общественное место запрещено.
- А статью в газете я после дочитал. В конце ее автор категорически предупреждал, что проверять на практике теорию о совершенстве женского тела рискованно, и лучше этого не делать, опасно для жизни.
Ребёнком я посещал женскую баню. Не в целях саморазвития, а потому что жил в неблагополучном районе. Из удобств в нашей семье был чайник. Из него мы мылись, пили и отапливались им же. Но раз в неделю хотелось большего. Так я впервые увидел голых работниц механического завода. Художник Рубенс, видимо, мылся в той же бане и страдал теми же визуальными кошмарами. Что бы он потом ни рисовал, получались токарихи и фрезеровщицы, состоящие из бугров, оврагов, складочек и обвислостей. На изготовление каждой уходил центнер дрожжевого теста и немного волос. Прыгнув в такую, можно было утонуть.
Ещё помню горячий кран, другим концом приваренный к центру вулкана. Ручка управления имела два положения – «Выкл.» и «Толстая коническая струя жидкой магмы». Каждая его капля прожигала навылет коня. Ради таза воды люди рисковали жизнью. В единственный душ стояла очередь на год вперёд.
После мытья, униженные и обожжённые, мы с мамой шли к коричневой старухе за ключом от шкафчика. На днище таза был намалёван номер, кривой как иероглиф. Старуха внимательно его осматривала, почти нюхала. Я ждал, она поднимет голову и каркнет что-нибудь про дальнюю дорогу и множество на ней брюнетов, но всякий раз звучало только «75» или «54».
Одна женщина получила ключ, открыла шкафчик – а внутри чужая одежда худшего качества. Ей в парилке подменили таз. Голая, зарёванная, сидела потом, писала жалобу на трёх страницах, красиво заложив ногу на ногу. Старуха-ключница лично бегала к ней домой, будила мужа, рылась в шкафу, всё принесла и потом ещё дружила семьями – целая история. Сейчас такое невозможно, телефоны свели банную драматургию к смс-диалогам.
Однажды в бане погас свет. Без окон тьма получилась абсолютной. И не вошёл никто, не осветил телефоном путь к одежде. За стеной мужики заржали, свистнули, построились и вышли. А женщины стали совещаться. Они в армии не служили и в минуту опасности полагаются на разум. Выяснилось, что темнота усиливает топографические сомнения и в ней не работают ни указательный палец, ни слова «направо» и «налево». Купальщицы ползали вдоль каменных лавок, повизгивая при встречах. Наощупь всё казалось или краном с кипятком, или Минотавром, который уже, конечно, пришёл. Я точно знал где выход, но детям велели молчать, потому что не время капризничать.
Потом какая-то ловкачка нащупал дверь. Крик счастья, отражённый от стен, лишь усилил общее чувство безысходности. Проём не засветился, в раздевалке та же темень. Спасённая посоветовала всем идти прямо до стены, потом двигаться вдоль, не меняя направления. Наверное, она была математиком. Вскоре все спаслись. Причём мочалки взяли, а тазики – никто. А это в бане главный документ.
Тут в раздевалку вошёл мужчина с зажигалкой, позвал тихо – Оля! Его поймали, поцеловали, отобрали осветительный прибор. С зажигалкой опасная трагедия превратилась в смешную игру «опознай костюм». Женщины следовали за огоньком как мотыльки. Лица у всех были таинственны и красивы. Добрая коричневая бабка открывала любые шкафчики. Дамы угадывали где чьё. Одевались в темноте, выходили на свет с бирками в самых неожиданных местах. Больше я в женском отделении не мылся. А про фрезеровщиц скажу – не судите по размеру ноги о человечности. Некоторые виды красоты понятны лишь когда их обнимешь.
Мы с Дашей сидели на кухне, мечтали о сауне, о кабинке на две задницы, в которой так приятно пережидать межсезонье. Даша выслушала мою историю, сказала – боже мой, сколько у нас общего. С ней такое же было . Один в один. Однажды к ней в баню вошёл монтёр. Достал лампочку и ну менять. Даша тогда пережила ужас и больше в городскую баню не ходила. Я спросил осторожно, видит ли Даша какие-нибудь различия между нашими историями.
— Ну конечно. Я девочка, а ты мальчик. Мой шок куда тяжелей. Он монтёр, а я голая. Представляешь?
Я легко представил Дашу голой. Вся моя литература построена на умении воображать подобное. Это мой исток, мой чернозём, сор, из которого я расту, не ведая стыда. Вскоре я забыл с чего начался разговор и каким должен быть финал. Поэтому и здесь его не будет. Всех обнимаю, до свидания.