Рассказы мальчики в детдоме - Граматика и образование на Pisanino.ru

То, что тебе грустно, сложно, плохо, никого не волнует. Плохо там всем. Жалеть никто никого не будет

Истории из детского дома. Часть 2. Внутри детского дома

Читать все Истории из детского дома

В детдоме я встретил пацана, которого бил в школе. Общая беда нас примирила. Мы рассказали друг другу свои истории и после этого общались на равных.

Через пару дней после моего заезда приехал выпускник. Позвал меня в комнату. Показал две ложки, соду и таблетки анальгина. Все это я привез с собой в рюкзаке. Сказал, что, если еще раз увидит — даст ….ы.

То, что можно убиться анальгином с содой, мне показали в СРЦ. В распределителе можно было узнать больше, чем за время пребывания на улице. В туалете употребляли, воспитателей били. Хотя дисциплина там была дикая — на окнах решетки, а при заезде заставляли снимать все, включая трусы. Но это не помогало.

Убиться, нюхая анальгин с содой, на самом деле, было нельзя, рецепт был паленый. Сам я не пробовал, давал нюхать другим и смотрел на результат. Кто-то говорил – фигня, а кто-то, что вставило. Я не спорил.

Как-то попросил у старшего сигу. Он дал. Сказал, если узнают – … Скурил ее в туалете, по запаху меня запалил воспитатель, спрашивал, где взял. Я не ответил.

Тогда всю группу построили в шеренгу и сказали мне сделать шаг вперед. За то, что я не признавался, хотели наказать всех. В итоге сделал шаг вперед сам старший. Не знаю, проверка это была или нет, но после этого пацаны стали относиться ко мне нормально.

Главное — не показывать свою слабость и быть сильным духом. Раз прогнешься — будешь «отбросом» на побегушках.

То, что тебе грустно, сложно, плохо, никого не волнует. Плохо там всем. Жалеть никто никого не будет.

В нашем детдоме было около 30 пацанов. 10 мелких, 13 отбросов и 7 нормальных. До 14 лет воспитатели справлялись сами, а с подростками, когда те начинали проявлять характер и вести себя агрессивно, в конфликты не вступали, поручали разборки старшим.

Было дело — подошел старший, выбил у меня из руки сигу. Я позвонил пацану, с которым жил в одном дворе, он недавно вернулся с малолетки, мы знали друг друга с детства. Сказал ему, что меня напрягают, передал трубку. С тех пор старший держался от меня на расстоянии.

Однажды я расстался с девушкой, мне было плохо, я плакал и бил кулаками по стенам. Он зашел и спросил: «Это из-за меня?» Я послал его. Больше конфликтов у меня с ним не было.

9-й класс я доучивался в своей школе, но после занятий возвращался не домой, а в детский дом. В школе был мой привычный круг общения, все, кого знал с района.

После экзамена по алгебре мне предложили накуриться, я не отказался. Потом меня рвало. Помню, что ко мне наклонился какой-то мужик, спрашивал, плохо ли мне, потом отвез в больницу.

Там просили что-то подписывать, показывали документ, говорили: «И тут, и тут, и тут, и тут, и тут, и еще вот тут». Но ручка весила тонну, я не мог ее держать. Потом не мог идти и меня посадили в инвалидную коляску. Проснулся в коридоре, когда уже отпустило, чувствовал себя хорошо.

Пришла медсестра, поставила капельницу. Я говорил, что лежать так не буду. Снимать она отказалась, и тогда я выдернул ее сам. Брызнула кровь из руки. Из иглы полился раствор. Я не знал, как все это перекрыть, залило всю постель.

Пока никого не было, вышел из здания, спокойно прошел через охрану и по-тихому уехал в детский дом. Алгебру я сдал. Экзамен на доверие провалил. С тех пор ходил в школу с сопровождающим.

Наркотики обычно брали на ж/д станции. Когда ездили в лагерь, провозили их в аудиоколонке.

В лагере в Крыму было 10 отрядов. Семь отрядов из детдомовцев и три из домашних. Ни с кем из них мы не дружили, нам хватало своих.

Один парень все время сидел с ноутбуком на вайфае. Я подошел, начал его доводить, пшикать в него из водного пистолета. Он сказал, что еще раз и изобьет меня. Я ответил: «Жду».

Мы зарубились. Я разбил ему нос, он мне бровь. Хотел ударить с вертухи, но растяжки не хватило, я закинул ногу ему на плечо, и мы оба упали. Когда баторские узнали про мою бровь, всыпать ему захотел каждый. Была задета баторская честь, да и нам нужен был любой повод чтобы подраться.

С ним ходило по несколько охранников, но в итоге все равно его подкараулили и избили. Руководство лагеря понимая, что это не закончится, отправило парня его в Москву.

Однажды я спалил, что наш воспитатель убитый. Спросил, чем. Он сказал зайти вечером. Так я вместе с другом первый раз попробовал «лирику». Помню, что вернулся в комнату, лег на кровать, но мне казалось, что сейчас упаду и сорвусь в пропасть.

Среди детдомовских было много шалав. По крайней мере, так говорили. Пацаны показывали: вот эту, вот ту можно. Но я не хотел ни одной, мне это было не интересно, я верил в любовь и хотел, чтоб все по любви.

Выпускники знали, когда кому исполнится 18. С этого момента можно было снимать деньги со сберкнижки, накопленные за время в интернате.

За несколько недель до они начинали писать и звонить тем, кого хотели развести. Для детдомовских это было прикольно, добавляло авторитета: «О, выпускник звонит, хочет общаться!» Многие велись. Когда так позвонили мне, я сразу послал.

В нашем интернате не воровали, но пацаны из других – да. Заходили в Адидас, Найк, Пуму, Спортмастер, находили слепую зону, где не было камер. Считали количество персонала. Трое, например занимали продавцов, четверо заходили в примерочную.

Пока охранник наблюдал за ними, пятый воровал куртки и кроссовки. Чтоб не пищала пластмассовая защита, которую кассир снимает с вещей на кассе, обматывали ее фольгой.

Если подытожить — мы просто хотели жить как нам по кайфу и делать то, что хотим. В основном это получалось, хотя иногда были столкновения с администрацией.

Детский дом считаю хорошим опытом, мне дали образование, у меня появились друзья. Есть взрослые, к которым до сих пор могу приехать за советом, которых уважаю.

Воспитатель, который мне запомнился больше остальных, был справедливым и человечным. Если ребенок нарушал правила, он не ругал его, а объяснял, как надо было поступить в открытую: сказать, попросить, обратиться. Все пользовались его добротой, я тоже. Но сейчас понимаю, что все, что он, делал было правильно. Его отношение оставило во мне положительный след.

Я имею опыт работы с психологом и в отличие от моих знакомых не считаю эту профессию бессмысленной. Вспоминается только хорошее. И отношения нормальное внутри и по фану все было.

Фонд благодарит за иллюстрации к блогу Дарью Булгакову, студия Boyko.Pictures

Портал changeonelife.ru — крупнейший ресурс по теме семейного устройства, который каждый день помогает
тысячам людей получить важную информацию о приемном родительстве.

Родители читают экспертные материалы, узнают об опыте других семей и делятся своими знаниями, находят детей в базе видеоанкет.
Волонтеры распространяют информацию о детях, нуждающихся в семье.

Если вы считаете работу портала важной, пожалуйста, поддержите его!

Поддержать портал

Источник

С каждым годом в нашей стране растет количество семей, желающих усыновить ребёнка. Какого это — быть приёмным? Какие проблемы подстерегают на пути будущих родителей? Что чувствует ребёнок, который обрел семью в один день?

Мы поговорили с двумя приёмными детьми и их мамами. Они поделились историями о том, как нашли друг друга.

Алина, 21 год

Моя жизнь кардинально поменялась, когда трагически погибли бабушка с дедушкой, которые заменили мне родителей. Мать постоянно куда-то пропадала, а отца и вовсе не было. После трагедии я не попала в детский дом, но моя жизнь превратилась в ад. Постоянные походы в притоны, где у матери была своя привычная жизнь, коллективные попойки и драки. Удивительно, как после всего этого я выросла нормальным человеком.

Когда я впервые увидела свою будущую семью, ещё до всего этого кошмара, мне было лет шесть. Моя мать встречалась с мужчиной и часто брала нас к нему домой. В соседнем доме жили его родственники — сестра со своей семьёй. Её дети были такого же возраста, как мы с братом, поэтому нас часто оставляли играть вместе. Тогда я и подумать не могла, что именно с этими людьми нас свяжет судьба.

Переезда я не боялась, потому что все было постепенно. Сначала мы с братом оставались на выходные, потом на каникулы, а в один день остались насовсем. Долгое время я не ощущала себя частью семьи. Нет, я не была ненужной, но было ощущение, будто я белая ворона. Мне пришлось привыкать ко всему новому. Прошло много времени, прежде чем я начала чувствовать себя на своем месте. Это стоило мне нервных клеток из-за внутренних блоков. Я всегда старалась доказать, прежде всего самой себе, что я не хуже родных детей. Думаю, такие мысли возникают у каждого приемного ребёнка. В голове постоянно крутилась мысль: «Вы не пожалеете, что взяли меня». Если вдуматься, то это было «пожалуйста, не оставляйте меня».

Как-то в детстве я прочитала дневник сестры, где она писала, что родители меня больше любят, чем её. Я не хотела, чтобы меня любили больше, я просто боялась стать обузой.

Сейчас это позади, мы все в хороших отношениях. В школе никогда не было проблем с моим положением. Окружение относится к этому нормально, я не скрываю своего статуса. Конечно, спустя уже десять лет, некоторые грани всё равно не стираются. Они чувствуются на подсознательном уровне, но я могу с уверенностью сказать, что я комфортно себя чувствую в семье. Если бы новые родители не взяли меня, думаю, что моя жизнь не сложилась бы, мне буквально был дан второй шанс.

Наталья, 46 лет
мама Алины

Об усыновлении я задумывалась давно. Сначала держала в себе, а потом решила поделиться с мужем. Он был категорически против. Говорил, если я хочу детей, то лучше родить самой, а чужих брать не нужно. Он переживал, что у приёмного ребёнка могут быть проблемы со здоровьем, психикой, генетикой, ведь непонятно, какая была семья. Отложили мы этот вопрос на неопределенный срок, но во мне стала зарождаться уверенность, что я хочу сделать такое большое дело. Я чувствовала, что есть в мире тот ребёнок, который мне нужен, но я не знала, как его найти. Ждала, пока сердце мне на него укажет.

В то же время, несколько лет рядом с нами находилась женщина, которая жила периодически с моим братом. У неё было двое детей, они росли прямо на наших глазах. Их мать вела неправильный образ жизни и о детях совсем не заботилась. По сути, их воспитывали её родители. Мальчика мы видели редко, он чаще был у прабабушки, а вот девочка часто была с матерью. Разница в возрасте у них с моей старшей дочерью всего год, конечно, они сильно подружились.

Спустя несколько лет в результате несчастного случая погибли родители этой женщины. Мать, которая и раньше не была трезвенницей, с горя начала сильно пить. Встал вопрос о том, кто будет воспитывать детей. У них осталась только прабабушка, которой было уже за 80. Ей дали временную опеку, но с условием найти нового опекуна. Она искала кого-то среди дальних родственников, но желающих не было. Дети должны были попасть в детский дом. Всё это время моя старшая дочь говорила, что мы должны забрать Алину и Толика себе, ведь о них никто не заботится. Она сыграла большую роль в том, что дети попали к нам. Мужа я всячески уговаривала, старшая дочь закатывала истерики. Алина в это время уже приходила к нам постоянно, мы гуляли, путешествовали, покупали ей и Толику всё, что было нужно. Тогда я согласилась стать вторым опекуном для детей.

За эти годы мы сильно намучились с прабабушкой, которая уже не совсем давала себе отчёт, то запрещала общаться с детьми, то находила каких-то чужих людей, чтобы они их забрали.

Само усыновление — это очень тяжёлое решение. Для многих людей оно может стать самым важным в жизни. Если у человека есть такие мысли, если есть условия и позволяет здоровье, не нужно бояться. Многие переживают за здоровье детей. Важно понимать, что у каждого человека есть какие-то проблемы или особенности, абсолютно здоровые — это куклы в магазине, они целые и исправные, а живой человек не может быть таким. Что касаемо генетики, да, это важно, но воспитание намного важнее.

Если хотите взять ребёнка, то берите и не бойтесь. В детских домах много детей, которые ждут своих родителей. Не смотря на то, что условия сейчас там гораздо лучше, чем раньше, но самое главное дети получить не могут. Им сложно идти по жизни, ведь в детском доме научат мыть посуду и убирать за собой, но никогда не научат любить и прощать. Самые элементарные вещи для нас, от которых они отрезаны.

Илья, 12 лет

В детском доме я оказался в раннем детстве. Помню, что там было плохо. Надо мной издевались хулиганы из старших отрядов. Один раз, когда мне было три года, даже скинули с лестницы. Воспитатели тоже не были мне близки. Они были как учителя, не заботились, просто следили за тем, чтобы никто не убежал или не умер, в остальном им было наплевать.

Когда я впервые увидел своих будущих родителей, тогда мне было четыре, подумал, что они меня не возьмут. Они мне не понравились, я думал, что они такие же как все, просто пришли посмотреть на детей, но забирать никого не собираются. Когда я понял, что меня хотят усыновить, стало очень страшно. Я боялся, что меня берут на время и потом снова куда-то отдадут. Меня постоянно куда-то передавали. Когда меня привезли домой, я чувствовал себя по-прежнему одиноким. Да и некоторые привычки из детского дома оставались со мной, например, я долго прятал еду. В детском доме ел один хлеб, потому, что еда была невкусная. Там у меня всё отбирали, и я не мог привыкнуть, что дома всё было только для меня. Мне казалось, будто я король, ведь все дарили мне подарки и вкусно кормили. Дома я стал не одним из сотни, а единственным.

Сейчас у меня хорошие отношения с родителями, не могу выделить какие-то особенные качества или моменты, которые люблю в них, в моих родителях хорошие качества — все. Если бы меня не усыновили, у меня бы не было жизни. Я жил как бродяга.

После всего этого с биологическими родителями общаться, конечно, не хочу. Они меня просто бросили, как потеряшку, а тех, кто предал, я не прощаю. Про то, что родители для меня не родные, я знал сразу. Вообще думаю, что скрывать усыновление от ребенка нельзя. Если человек узнает об этом спустя время, он может уйти к биологическим родителям. Просто потому, что будет обижен на приемную семью.

Ольга, 42 года
мама Ильи

Я всегда думала что к 30 годам у меня должен быть ребёнок, а если не получится свой, тогда я готова была взять приемного. В этом поступке не было идеи спасти мир, скорее эгоистические соображения и желание стать мамой. Когда я приняла решение, было важно понять, какой именно ребёнок — мой. Конечно, это не рынок, но сама возможность выбора пола, которой нет при рождении ребенка, помогает понять, чего ты на самом деле хочешь.

Когда я пришла в детский дом, то растерялась. Много разных детей, у каждого своя жизнь и свой характер. Могу сказать, что Илья понравился мне сразу. Смуглый, глаза умные, руки и пальцы красивые. Ладный ребёнок. Кроме того, мне стало за него обидно, ведь детский дом был коррекционным. Я стала навещать его, общалась, обсуждала личные вещи. Он все запоминал. У него и сейчас невероятная память. Говорили, что он не запоминает, что-то не делает, а учиться скорее всего не сможет, но я была уверена в том, что они не правы. Так и вышло.

День, когда мы забирали Илью домой, помню очень хорошо. Приехала ближе к вечеру, подписала кучу бумаг, читала какие-то диагнозы, точнее делала вид, что читаю. Там сидела врач психиатр. Говорит: «Чего у тебя глаза шальные, переживаешь? Правильно, что не читаешь диагнозы. Хороший парень».

Если честно, я так и не поняла, почему Илья был в коррекционном детском доме. Думаю, это ошибка системы, когда невозможность найти к ребёнку подход автоматически делает его неспособным и неталантливым.

За эти восемь лет никаких хлопот он мне не доставлял. Нет никаких проблем у него, о которых меня предупреждали в детдоме. Пошёл в школу, учится хорошо и занимается английским. Во многих моментах он умнее меня. Хорошо считает и запоминает, играет во всевозможные игры.

Все сложности усыновления — это время и возня с бумажками. Долго ждала справку об отсутствии судимости. Еще думаю, что практика собирания характеристик от соседей — это пережитки. Почему я должна уведомлять соседей о желании усыновить ребенка? Я не скрываю этот факт, но идти к незнакомому человеку и просить у него характеристику. Что он напишет? Что у меня нет задолженности за коммуналку или что я не устраиваю пьяные дебоши?

Об усыновлении знали только близкие друзья и родственники. Мои родители сначала отнеслись к Илье настороженно, не могу сказать, что они были против, но было напряжение, которое быстро ушло. Сейчас они самые близкие люди. Родители посвящают Илье много времени и, конечно, менее требовательны, чем я.

Если честно, думаю, что между обычным родителем и приемным нет никакой разницы. Не каждый может быть родителем и не каждому это нужно, мы все разные. Для меня самые лучшие родители в мире это мои родители. Хотелось бы стать таким же родителем для своего ребёнка.

Источник

Слева направо: мама Таня, Ксюша и Даша.

Самая большая мечта любого ребёнка из детского дома — обрести семью. Любимую маму, которая будет обнимать, согревать и защищать от всего плохого. В День матери, который отмечался в последнее воскресенье ноября, мы поговорили с детьми приёмных родителей — подопечными благотворительных фондов «Семья детям» и «Дорогами добра». Ребята, которые в раннем возрасте остались без родителей, рассказали, как они обрели новую семью.

— Когда мы с приёмной мамой увиделись первый раз, мне было 3 года, а ей — 16 лет, — начинает свой рассказ 11-летняя Ксюша. — Правда, я этой встречи не помню, мама мне потом рассказывала. Кажется, она меня привлекла тем, что принесла какие-то пакеты — как оказалось, в них были подарки. Потом она подошла ко мне, начала расспрашивать о моей жизни, мы разговорились, сели играть.

Ксюша тогда только-только попала в детский дом — её родная мама умерла, а папа с родительскими обязанностями справлялся не очень: то забывал забрать дочку из садика, то позволял ей одной поздним вечером гулять на улице. В конце концов его лишили родительских прав.

Сейчас у Ксюши есть не только мама, но и собака по кличке Малыш.

Татьяна — будущая приёмная мама — на тот момент уже четыре года была волонтёром в детских домах Каменска-Уральского, откуда она родом. Девушка стала навещать Ксюшу несколько раз в неделю.

— В детском доме было много ребят, они все кричали, было шумно и не с кем поговорить, — вспоминает Ксюша. — Когда ко мне приезжала мама, мы с ней вместе играли, вместе гуляли. Она приносила всякие вкусняшки, мой любимый шоколад и мармелад. Мы играли в настольные игры, в прятки, рисовали вместе, пазлы собирали. Я хотела, чтобы у меня появилась мама, которая была бы доброй, чтобы она на меня обращала внимание и со мной играла. Чтобы она была спокойной, везде меня водила. Я даже песню написала о том, как меня забирают из детского дома.

У Ксюши и Тани разница — всего 13 лет.

Когда Тане исполнилось 18 лет, она стала забирать Ксюшу домой на выходные и праздники.

— Помню, как мы вместе отмечали Новый год. Мама отвезла меня к бабушке и дедушке, приехали друзья семьи, мы веселились, — рассказывает Ксюша.

Она была уверена в том, что рано или поздно мама заберёт ее насовсем. Так и случилось: как только Таня закончила учёбу и нашла работу, она начала собирать документы для опекунства. На тот момент ей было всего 19 лет.

— Когда мама собирала документы, мы с детским домом были в лагере. Я очень переживала, что что-то не получится. Но мама звонила мне каждый день, успокаивала, и я уже не боялась ничего. А потом я приехала, и на следующий день мама меня забрала.

Ксюша играет на синтезаторе и мечтает освоить гитару.

Первое время Ксюша спала с мамой — так не хотела с ней разлучаться. И даже сейчас, когда прошло уже четыре года, она до сих пор иногда пытается сесть к ней на колени в общественном транспорте. Люди косятся — такая большая девочка, 11 лет! — но маме и дочке все равно. Ксюша часто устраивает маме сюрпризы — то завесит стену плакатами «Мама, я тебя люблю», то закатит концерт с песнями и стихами.

— Когда меня мама забрала, я сразу пошла в театральную студию, на танцы, сейчас хожу на балет, на вокал, на синтезаторе играю, хотим ещё на гитару записаться, — делится Ксюша. — В свободное время мы любим просто сидеть на диване и разговаривать — что у нас произошло, какие у нас радости. Мы ссоримся редко и совсем чуть-чуть, если мама, например, мне скажет сразу убрать одежду, а я не хочу.

А год назад у Ксюши появилась сестрёнка. Они вместе с мамой решили, что хотят вытащить из детского дома ещё кого-нибудь. Так к ним попала 7-летняя Даша.

Ксюша очень хотела младшую сестру — и тогда они с мамой нашли Дашу.

Даша — из Челябинской области. Родители отказались от неё сразу после рождения. Девочка появилась на свет с тяжёлым заболеванием — грыжей спинного мозга. В тот же день малышку прооперировали, но стать на 100% здоровой она не могла. Сейчас Даше 7 лет — она часто улыбается и смеется, ходит (хотя из-за болезни это даётся ей тяжело). До того как оказаться в семье, Даша не улыбалась и почти не говорила — воспитатели даже думали, что у неё задержка в развитии. Только дело оказалось вовсе не в этом.

— В детском доме было очень плохо. Меня там все обижали, дрались со мной, игрушки отбирали, — Даша сидит на полу и не может сдержать обиды в голосе. — Я им говорю — давайте вы поиграете, а потом мне дадите, а они все равно говорили «нет». Они у меня всё отбирали. Теперь у меня никто не отбирает игрушки.

С этими словами Даша встаёт и крепко обнимает маму, которая сидит рядом на диване со слезами на глазах, объясняя: «Это я от радости». И действительно, мама Таня стала настоящим спасительным кругом для девочки, которую обижали даже воспитатели, заявляя, что такую, как она, никто никогда из детского дома не заберёт.

До встречи с мамой Даша почти не улыбалась.

— Я познакомилась с мамой и Ксюшей очень давно, — говорит Даша (на самом деле год назад, но в её возрасте это срок немалый). — Я помню, как мама ко мне пришла. Она мне привезла подарки, куклу подарила, коробку подарила с бусиками и браслетиками, а ещё шоколадки подарила. Я очень хотела, чтобы меня мама из детского дома забрала, полюбила меня и никогда бы меня никому не отдала.

На вопрос о том, за что Даша больше всего любит маму, она бесхитростно отвечает:

— Я люблю маму, потому что она мне покупает сок, но даже без сока я её бы всё равно любила. Она добрая, заботливая, любимая, красивая, весёлая, счастливая.

Даша любит рисовать — этот портрет она нарисовала для мамы.

До появления мамы Даша никогда не видела кошек, собак, голубей, потому что жила в детском доме закрытого типа. Она ни разу не была в магазине и очень удивилась, что сначала нужно покупать продукты, а уже потом из них получается еда. Теперь они с мамой часто ходят в магазин — Даша даже ничего не просит, ей просто интересно смотреть, как там всё устроено.

— Ещё мы с мамой ходим на кружки — на рисование и вокал, на подготовку к школе, к логопеду, дефектологу, — перечисляет Даша. — У нас есть кошка и собака, я их тоже люблю.

На коленках у мамы ей очень уютно рассказывать, как она сейчас живёт. Даша следит, чтобы мама всегда была рядом, а если та куда-то собирается, сразу просит, чтобы она не уходила. Они до сих пор спят вместе, потому что одна Даша боится.

Нет места для сидения лучше, чем мамины коленки.

С появлением мамы у Даши появился человек, который исполняет её мечты. Так, например, в детском доме ребят возили в бассейн, а Даше из-за болезни плавать не разрешали. Она сидела на бортике, смотрела, как другие резвятся, а те её дразнили. Потом эту историю Даша со слезами рассказывала маме, и та решила свозить девочку в аквапарк. В итоге проблемы со здоровьем никак не помешали им отлично провести время.

— Там было так весело! Мы купались, кувыркались, катались с горочек, — с воодушевлением вспоминает Даша. — Там ещё были волны и грибочек, из которого лилась вода.

Даша рассказывает, что воспитатели в детском доме забирали у неё новогодние конфеты, объясняя, что у неё аллергия.

— Они говорили: «Тебе такое вообще нельзя», — передразнивает она строгий голос. — А сейчас мама меня кормит конфетами, и всё хорошо.

Одно из самых любимых занятий Даши — играть в доктора.

За полгода в семье Даша выросла на 13 см, а до этого выглядела младше своих лет. Когда органы опеки пришли в семью с проверкой, они просто не узнали девочку — такой счастливой и красивой она стала.

Даша уже перестала играть в «воспитательницу». Первое время дома она рассаживала игрушки в шатре и кричала им, что они глупые и их никто никогда не заберёт — копировала слова взрослых. Сейчас Даше нравится играть с сестрёнкой Ксюшей в дочки-матери, прятки и школу.

Мамино послесловие

— Я очень долго шла к тому, чтобы стать приёмной мамой, — призналась Татьяна. — Общалась с другими приёмными родителями, читала книги о воспитании приёмных детей, сама с этими детьми очень много взаимодействовала, поэтому у меня уже не было никаких сомнений. Хотя родители не сразу меня поддержали, но постепенно поняли, что деваться некуда — меня не переубедишь. Я без детей свою жизнь не представляю, они меня двигают вперед. И когда я вижу, как сильно меняется ребёнок в семье, как у него глаза загораются, как он развиваться начинает, я понимаю, что хочу взять ещё одного ребёнка. Мне кажется, от приёмных детей такая отдача, какую даже от родных детей не всегда получаешь.

Сейчас Таня не представляет жизнь без своих девочек.

Арине — 13 лет. Её маму и папу лишили родительских прав, когда ей было четыре года. Старшего брата, которому сейчас 18 лет, забрали к себе родственники. А Арину брать испугались — у неё порок сердца. В итоге девочка оказалась в детском доме, где провела долгих пять лет. Сейчас она уже почти не помнит, каково ей там приходилось.

— Мне было девять лет, когда меня забрали из детского дома, — вспоминает Арина. — Я помню, как меня позвали, и какая-то женщина начала меня расспрашивать, как дела, как я живу. Она мне сразу понравилась, потому что она со мной хорошо разговаривала. Она была весёлая. Второй раз она уже приехала со своей старшей дочерью Ксюшей, тоже приёмной. Ксюша сначала была недовольна, а теперь мы с ней дружим.

Слева направо: Маша (младшая приёмная дочь), Елена Васильевна и Арина. Они вместе пришли в гости к Татьяне и её дочкам.

Елена и Ксюша рассказали Арине о себе, папе, доме и двух мопсах, которые с ними живут.

— Когда они сказали про собак, я сразу себе это представила и захотела в этот дом, — делится Арина. — Я была очень-очень рада, когда они объявили, что забирают меня. Помню, какая у меня была большая сумка, когда я уходила. Сначала мне было чуть-чуть страшно, но мама была очень добрая. Когда мы ехали, я думала о том, как счастлива, что у меня будет семья. Правда, дома на меня первым делом нагавкали собаки. Я их сначала испугалась, но потом мне дали хлебушек, чтобы подать им на ладошке, и всё получилось.

Арина признаётся, что сначала боялась нового места, но, когда вошла в квартиру, ей стало уютно. Тогда она окончательно поняла, что теперь будет здесь жить с семьёй.

— У меня появились любимые мама, папа, сестра и две собаки. Я очень люблю маму за то, что она меня забрала из детского дома. А ещё она добрая, всех нас любит и прощает, если мы плохо себя ведём…

На этой фразе Арину перебивает мама — Елена Васильевна:

— Ты на себя наговариваешь, ты вообще золотой ребёнок! С тобой никогда никаких проблем нет.

Вместе с мамой у Арины появились папа, старшая сестра (а потом и младшая) и две собаки.

Арина улыбается и продолжает:

— Моя мама очень весёлая, иногда серьёзная, добрая и ласковая. Больше всего мы с ней вместе любим смотреть советские сериалы. По выходным мы ходим в бассейн, иногда в цирк, в театр. Отдыхаем. Просто собираемся за столом все вместе. Ещё я очень сильно люблю рисовать, два года хожу в художественную школу. Люблю с мамой и семьей Новый год отмечать. Мы собираемся около ёлки, водим хоровод, загадываем желания и радуемся, что всё плохое позади и впереди новое. Я счастлива от этого.

А в мае у Арины появилась ещё одна сестра.

— Я очень хотела младшую сестру, и мы начали искать. Хотели девочку. Целый год искали. Потом в интернете увидели Машу. Она была очень красивая. Мы к ней съездили и скоро забрали, — делится Арина. — Я ни разу не пожалела, Маша очень хорошая. Я немножко боялась, что она заберёт мамино внимание, но всё равно понимала, что она младше меня и ей тоже нужна мама, забота и тепло.

Арина и Маша любят вместе играть.

А ещё Арина о Маше заботится.

Маше 10 лет, и у неё — умственная отсталость. Своих родных родителей она ещё помнит, но тёплых чувств к ним не испытывает: они часто выпивали, поэтому девочка нередко убегала из дома и одна допоздна гуляла на улице. В конце концов родителей лишили прав, и Маша оказалась в детском доме. Лучше ей там, конечно, не стало.

— Когда я была в детском доме, меня все там били. Там была одна девочка, очень злая, всё время обижала меня. Всё время все говорили, что я что-то натворила, обокрала их, — рассказывает Маша. — Говорили, что я вру. Меня постоянно ругали. А когда появилась семья, меня перестали ругать.

Маша ещё помнит о том, как жила до встречи с приёмной мамой — и это воспоминания нерадостные.

Встречу с приёмной мамой Маша помнит плохо, но с уверенностью говорит о том, как ей сейчас хорошо:

— Я люблю маму, она мне всякие конфетки дарит, шоколадки, всё, что попрошу. Мама добрая, но иногда ругается, если я домашку не делаю. Я ей помогаю по дому, например, хлеб на столе раскладываю. Собаку кормлю. Мне очень нравится дома жить. Я могу играть с Аришей в прятки, могу порисовать, поразукрашивать, в куклы играть. Ещё я рисую и на танцы хожу. Я люблю плясать.

Говорить больше Маша стесняется, но по тому, как крепко она обнимает маму, становится понятно, что слова здесь и не нужны. Это просто любовь — искренняя и преданная.

Мамино послесловие

— Мы с мужем решили взять приёмного ребёнка, когда наша дочь выросла и завела свою семью, — рассказывает Елена Васильевна. — Ксюша появилась у нас 8 лет назад, сейчас ей 16 лет. Она была очень сложным ребёнком, мы много занимались с ней. А сейчас она школу успешно закончила, в колледже на воспитателя учится. Потом мы взяли Аришу и Машу. Я считаю, что большой семьёй, наоборот, легче жить, это кажется, что тяжело. Хочу пожелать всем мамам терпения и всепрощения, потому что дети, бывает, такое вытворяют! Но всё окупается. Такое чувство любви больше нигде не встретишь — дети же благодарны тебе.

Слева направо: старшая приёмная дочь Ксюша, мама Елена Васильевна, младшая дочка Маша и средняя — Арина.

Юле — 7 лет, в этом году она пошла в первый класс. Первые месяцы жизни она провела в приюте, и неизвестно, как сложилась бы её судьба, если бы в 8 месяцев её не забрали в семью Марина и Евгений. Юля знает, что она приёмный ребёнок, и понимает, что мама, папа, старший брат и младшая сестра ей неродные, только для неё это значения не имеет.

— Моя мама работает учителем начальных классов в школе, — рассказывает Юля. — И я ей желаю, чтобы она стала директором. Я её очень люблю, за всё, за всё. Больше всего мы любим с мамой гулять, а на день рождения — ходить в магазин мне за игрушкой. В последний раз она мне подарила куклу «беби-бон», я её очень хотела.

Мама Марина, Юля и очень фотогеничный домашний питомец.

Юля любит играть с братом Данилом и сестрёнкой Варей в настольные хоккей и баскетбол. А ещё — помогать маме и папе по дому. В День матери Юля приготовила для мамы рисунок и секретное письмо, о содержании которого она рассказала, только когда мама вышла из комнаты. В письме, по её словам, всего четыре слова: «Мама, я тебя люблю». Юля считает, что больше ничего говорить и не надо, это — самое главное.

— А ещё я маме подарила бабочку, которую мы сделали в школе, вот она, — показывает Юля. — Её можно куда-нибудь прикрепить.

Эту бабочку Юля подарила маме на День матери.

В свободное время Юля ходит в музыкальную школу, где играет на фортепиано, на кружок в Театр эстрады. А ещё мечтает научиться печь такой же вкусный хлеб, как делает мама. В общем, живёт обычной жизнью любимого ребёнка — и это, пожалуй, самое важное.

В Юлиной семье любят играть в настольные игры

Мамино послесловие

— У нас особой причины не было взять приёмного ребёнка, — объясняет Марина. — Мы просто, когда познакомились, решили, что у нас он будет. Только мы хотели сначала своих двоих родить, а потом взять третьего. Но судьба так распорядилась, что Юля появилась вторым ребёнком. У нас тогда сыну Данилу было 4 года, и мы решили взять девочку-одногодку или чуть младше. Пошли в соцслужбу, узнали, что нам нужно сделать, посетили школу приёмных родителей фонда «Дорогами добра». Только девочку-погодка оказалось найти трудно. Нам сказали, что таких просто нет. В итоге нам дали направление на 8 маленьких детей. Так у нас появилась Юля, ей было 8 месяцев. Родственникам заранее рассказывать не стали, поставили их перед фактом. А через два года родили ещё дочку — Варю. Теперь у нас трое детей. Но я бы хотела лет через пять взять ещё одного ребёнка под опеку.

Юля с папой Женей и мамой Мариной.

Слева направо: младшая дочка Варя, папа Женя, старший сын Данил, мама Марина и Юля.

Все приёмные родители, а также те, кто хочет ими стать, могут обратиться в Клуб приёмных родителей, который создала благотворительная организация «Семья детям». Здесь вы сможете пообщаться с другими родителями и получить поддержку от специалистов.

Источник

«Родителей я так и не простил»: рассказы воспитанников детдомов

Второй понедельник ноября – Всемирный день сирот. По статистике, на планете сейчас более 150 миллионов детей-сирот. Сегодня мы даем слово тем, кто не понаслышке знает обо всех тяготах жизни в детском доме.

Лев, 20 лет, приемный ребенок: «Воспитывали нас «экзотично»»

Отца у меня не было с рождения. Мама была недееспособна, ей просто не дали меня, забрали в дом ребенка, потом – в детский дом. Понимание слова «мама» во мне не сформировалось, и когда она умерла, я не почувствовал утраты.

Василий Перов «Савояр» (1864)

Я плохо помню свое детство. Но отдельные фрагменты врезались в память.

Воспитывали нас «экзотично». За провинности малышей зимой выводили в трусах на улицу и пихали в снег.

А летом таким наказанием была крапива. Еще помню, как запихивали мою голову в стиральную машину, и это было очень страшно.

Если ребенок писался по ночам, его наказывали. Не давали пить вечером и всю ночь, клали на голую клеёнку (а на нее – крапиву). Или просто лупили, если проснулся мокрый.

Помню, как бегал по коридору и уронил цветок. Зная, что примерно меня за это ждет, я разрыдался и испачкал штаны. Воспиталка в ярости потащила меня в ванную, по дороге отвешивая подзатыльники, и там продолжала меня отмывать, обзывать и бить одновременно.

После 5 лет меня отправили в другой детский дом. Там процветала дедовщина.

С провинившимися разбирались старшаки – им нас приводили специально на «воспитательную беседу», и нас били так, чтобы следов не оставалось.

В ход шла и карательная психиатрия: всех, кто плохо себя вел, клали в психушку на месяц, иногда – на два. Списки озвучивали на общей школьной линейке, перед всеми, видимо, чтоб другим неповадно было.

Некоторые ребята говорят, что в детском доме – свобода. Нет, мы были несвободны. Из интерната – до метро, от метро – в музей, все остальное время ты за забором.

О свободе я как раз мечтал. Очень ждал 18-летия. Мечтал, что стану ветеринаром, потому что любил животных.

Что такое семья, я представлял из фильмов и книг, считал, что там все просто.

В 15 лет я попал в семью. Мои представления частично оправдались, но не все. Например, я понял, что родители – это не друганы, с ними надо соблюдать субординацию. А еще – что надо учиться.

Благодаря семье я изменил свои мечты о будущем. Я понял, например, суть работы ветеринаром, увлекся физикой, сначала готовился в Бауманку, а в 11 классе заинтересовался финансами. Сейчас я учусь на первом курсе Финансового университета при Правительстве РФ.

Я долго не мог выстроить взаимоотношения с домашними детьми: не умел знакомиться, заводить разговор и сильно мучился по этому поводу. Все изменилось в студенчестве, только там получилось открытое общение.

Александра, 15 лет, живет в детском доме: «Детей возвращают, таких историй много»

Моя мама выросла в детдоме, все ее близкие погибли. Отец бросил ее беременной, у нас не было постоянного места жительства, и нас забрали – меня и моего брата. Так я в 4 года попала в детский дом.

Я еще не понимала, что происходит. Через 2 года меня забрали в приемную семью, где я прожила 6 лет. У них был свой кровный сын, но уже взрослый, а они хотели девочку.

Я хорошо училась, мама помогала, делала со мной уроки. Они много со мной разговаривали, хотели вырастить из меня человека. Надеюсь, у них это получилось.

В подростковом возрасте начались проблемы, я капризничала, стала их обманывать, хотя мама принципиально не выносила вранья. Я врала, потому что боялась наказания. У нас часто были конфликты, которые заканчивались слезами, – моими или ее. И однажды мама сказала: хватит.

Они сделали все тайно, даже не поговорили со мной. Сначала отдали меня в летний лагерь, оттуда – в реабилитационный центр, потом – в другой, а уже там психолог очень мягко сообщила, что от меня отказались.

Источник: depositphotos.com

Для меня это все равно было ударом, я заплакала. Во мне было опустошение, обида. Сейчас я понимаю: у нас не получилось наладить взаимоотношения. Детей возвращают, таких историй много…

У меня не было телефона, я не могла с ними связаться. Позже ко мне приехал папа – в гости. Но мне не хватило духу обсуждать с ним эту ситуацию.

Он и сейчас иногда приезжает. Папа хотел бы меня забрать, но приемная семья не может взять ребенка дважды – считается, что они не справились.

В детском доме не хватало свободы, которая была в семье. Не хватало родительской ласки, семейной атмосферы.

Когда я попала сюда во второй раз, у меня был шок, моя успеваемость упала, мне ничего не хотелось, было на все плевать.

Сейчас я перевелась по собственному желанию в другой детский дом. Здесь воспитатели ищут для детей репетиторов, волонтеров, разные фонды для помощи, организуют конкурсы, поездки.

В 2016 году моя кровная мама нашла меня в соцсетях. Сначала я не хотела общаться с ней, но потом мы встретились. Мне говорили, что она ведет асоциальный образ жизни, выпивает, но это оказалось не так. Она много работает, забрала брата из приемной семьи, он сейчас живет с ней. Она хотела забрать и меня, но я отказалась. Решила, что спокойнее остаться в детском доме, а после выпуска пойти своей дорогой.

Сейчас я занимаюсь в программе «Шанс» фонда «Арифметика добра», у меня есть наставник из фонда «Солнечный город», с ним мне надежно, он меня поддерживает. Я подтянула успеваемость, хочу поступать на факультет рекламы и связей с общественностью в ВШЭ.

Пойду ли я снова в приемную семью? Это сложный вопрос, сейчас у меня нет никакого доверия к людям. Я знаю, что мама у меня есть, мне этого достаточно.

Евгений, 30 лет, выпускник детдома: «Все, что можно, у меня уже отобрали»

В детский дом я попал года в два. Мама пила. На свободе осталась только моя старшая сестра – ей было уже 16. А нас, братьев, распределили по разным детдомам.

Мне как раз удалили один глаз, была онкология. В детском доме меня стали звать Циклопом, но потом я проявил свой задиристый характер, и получил прозвище Джек-Воробей, а потом просто – Воробей.

Макс Либерман «Ребенок, играющий в дверном проеме» (1875)

В детских домах процветала дедовщина. Каждый сам за себя, есть характер – выстоишь. «Хороших» не любили, я учился хорошо – меня били.

Мне надоело терпеть, я стал отвечать – за это меня отправили в психушку.

Отправление в больницу было издевательством – будили по ночам, задавали сонному вопросы, как будто пытали. Подсаживали детей на уколы и таблетки. Но потом мы даже радовались поездке в больницу – хоть отдохнешь от детского дома и от наказаний и битья.

Наказания были самые разные. У меня в 7 лет нашли пачку сигарет, я подрался с девчонкой из старшаков, которая сдала меня, – за это меня посадили на ночь в овощехранилище. Там крысы по картошке бегали. Я не мог спать, боялся, что они меня загрызут, так и ходил туда-сюда всю ночь, чтобы не уснуть.

Когда мне было лет 7, ко мне приехали знакомиться приемные родители. Но я отказался идти в семью.

Сначала старшаки надавали по шее: почему это я иду в семью. Жили же в детдоме по понятиям, в семью якобы забирали «лохов, которые постоянно ныли». Рассказать, что в семью не пускают старшаки, тоже нельзя – это было бы стукачество.

Воспиталки тоже говорили: «Ну вот, мы так хорошо к нему относились, а он нас бросает». Теперь я думаю, может, если бы ушел тогда, жизнь была бы лучше.

Я хотел стать каменщиком, но детский дом отправил меня учиться на овощевода. Выбирать нам не позволяли.

О смерти мамы я узнал в 14 лет, причем случайно – залез в кабинет почитать свое личное дело.

Меня это шокировало, так всю ночь и просидел над бумажкой о ее смерти. Я ведь мечтал выйти из детского дома и разобраться с ней: за что она так с нами поступила? А теперь и отомстить было некому.

Родителей я так и не простил. Простить можно того, кто сам этого хочет. Но раз мать при жизни этого не хотела, значит, ей не надо.

Жилья при выходе из детдома мне не дали – я даже не знал, что мне это положено. Сейчас идет судебный процесс.

Как только я вышел из интерната, с меня сняли инвалидность по зрению. Теперь мне отказывают в группе инвалидности, я несколько раз пытался встать на учет. Работаю грузчиком в ночные смены.

Если я ослепну, жить не хочу. В одиночку с проблемами не справиться. Человек одинок после детского дома, и это трудно.

Мне терять уже нечего. Может, поэтому мне так легко и живется. Все, что можно, у меня уже отобрали.

***

Ко Всемирному дню сирот фонд «Арифметика добра» запустил в соцсетях флешмоб «У детей должна быть семья». Если вы тоже хотите привлечь внимание к этой проблеме, поддержите его: поставьте на свою аватарку рамку (можно загрузить тут) и сделайте пост о своем отношении к сиротству с хештегами #арифметикадобра и #деньсирот

Читайте также:

Кем хотят стать ребята из детдомов: от пекаря до парикмахера
«Я не герой»: Дарья Могучая о том, почему усыновить ребенка — не сложно
Связующая нить: как избежать возврата детей в детские дома
8 российских звезд, которые растят приемных детей
«Они не расспрашивают — просто всегда рядом»: кто такие наставники для детей-сирот

Все материалы

Источник

Тех, кто справляется с адаптацией, ничтожно мало – всего 10 процентов, около 2 тысяч человек… «МК Черноземье» пообщался с бывшими детдомовцами, чтобы понять, в чем причина такой ужасающей статистики.

«Никто не учил нас быть женщинами»

— Только мое имя измени, пожалуйста, — говорит Алена Иванова, заправляя непослушную прядь волос за ухо. — Я сделала многое, чтобы меня не ассоциировали с детдомовской, и не говорю людям, что росла в интернате как раз из-за стереотипов. Они сильны, и с этим ничего поделать нельзя.

Алене — 28 лет, работает в крупной компании по разработке сайтов. Не замужем.

— Вопрос о браке сейчас самый главный, который мне задают девочки из детдома. Когда я говорю, что собираюсь родить лет в 35, они берутся за головы и очень сокрушаются по этому поводу. Разумеется, приводя в пример свои полусемьи, которые для меня примером не являются. Никого не хочу обидеть, но повторять ошибки своих родителей не планирую, а моя семья была именно «полу». Цельным зерном ее назвать было нельзя.

История Алены банальна. Такую же может рассказать большинство воспитанников детских домов.

— Мама страдала алкоголизмом, я воспитывалась бабушкой. Кто мой отец, не знаю. Даже чужую фамилию ношу. История моего появления на свет особой тайной не покрыта, однако я всю жизнь живу под фамилией второго мужа матери, который к моему зачатию не имел никакого отношения. В детский дом попала после смерти бабушки, которая изо всех сил пыталась дать мне начальное образование: она заставляла меня читать по слогам, хотя я это ненавидела. Я и ее ненавидела за это какое-то время, ведь на улице все гуляли, а я штудировала букварь. Сейчас мне очень стыдно за это. Читать научилась еще в детском саду. В школе читала быстрее всех. Только тогда я поняла, что делала моя бабушка, и сказала ей спасибо. На самом деле, до сих пор ей это говорю, хоть ее уже со мной давно нет.

На интернат Алена не жалуется.

— Я росла там, где воспитателям как раз было не все равно. Нас учили многому: готовить, стирать, убирать, делать ремонт. Однако в подобном образовании были серьезные минусы: никто не учил нас быть женщинами, правильно тратить деньги, никто толком не объяснил, что будет за пределами этого учреждения. После того как я окончила школу, и пришла пора покидать детский дом, я могла многое: петь, танцевать, декламировать Мандельштама, Пушкина, Блока и других великих. Но ни один из них не открыл мне тайны, как, например, верно распределить бюджет. Пришлось постигать это методом проб и ошибок. Первый и последний «женский секрет», который открыла мне мама, был таков: «Когда мужчина, которого ты любишь, придет с работы, не разговаривай с ним и не проси ни о чем. Сначала посади его за стол и накорми любимым блюдом. Потом проси, что хочешь». Тогда мне казалось это каким-то бредом. Сейчас я понимаю, что это работает.

Жизнь по ГОСТу

— Кормили отвратительно! В том смысле, что не давали жареную картошку, которую я так люблю. Тогда ненавидела салат из свеклы, сейчас готовлю. Там кормят по

ГОСТу: определенное меню, определенные порции. Может, потому что не было свободы выбора, еда казалась плохой. Не знаю. Сейчас, не поверишь, еда из «Макдоналдса» кажется мне хуже, чем там! Хотя во времена детдома думала, что ничего омерзительнее ее нет. Оказывается, есть — это гамбургер.

Эксцессов у нас почти не было: группы девочек, как правило, менее конфликтны, чем мальчуковые. Когда привозили новенькую, девочки сразу начинали показывать, где она будет спать, с кем в классе учиться, подробно рассказывали о распорядке дня. Удивительно, но мы находили язык мгновенно, без трений и напряжения. Сразу начинали меняться вещами: мы очень это любили. Сама понимаешь, мы все же девочки. В группе мальчиков все было по-другому: там долго присматривались к новичку, проверяли его, прощупывали, что ли. Там надо было сразу себя показать «альфа-самцом», иначе ты мог стать изгоем.

Знаешь, дети в детдомах делятся на два типа: тех, кто всегда сбегает, думая, что вокруг одни враги, и тех, кто из этих врагов делает себе друзей. Вот я отношусь ко второму типу. Мне легче скорректировать обстановку, чем убежать от нее. Ведь убежать от нее невозможно.

Самый сложный этап в жизни воспитанников интернатов — когда интернат покидаешь.

— Только спустя время начинаешь обзаводиться друзьями и знакомыми. Это не так легко сделать сразу. И это одна из причин, из-за которой нам тяжело ассимилироваться в общество. Поэтому многие продолжают поддерживать исключительно детдомовские связи. Не очень хорошая практика. Так гораздо сложнее сформировать новое окружение.

Алена не жалуется на недостаток поддержки от государства. Говорит, что материальной помощи было достаточно, но детям нужно было не только это.

— Думаю, многие из нас были бы гораздо успешнее, если бы могли понять свои основные проблемы и как-то решить их. В детских домах есть психологи, но они редко могут достучаться до детей. В основном мы проходим какие-то тесты, выбираем какую-то карточную ерунду из предложенных геометрических фигур. На этом все. Не знаю, кому это помогло. Мне — нет. Думаю, основная обязанность психолога в детском доме — понять, что за ребенок перед ним, «оценить ущерб» и ненавязчиво начать работу в индивидуальном порядке.

Еще нет «контрольного пакета», как я это называю. Когда ты покидаешь детдом, то получаешь листок, даже не помню с чем… Какие-то телефоны непонятные. Думаю, его сразу все выбрасывают. А должны давать не листок, а альманах с информацией о том, «кто виноват и что делать». Я не только о телефонах аварийных служб. Необходимо подробно описать выпускнику, куда он может обратиться, указать все: от номеров ближайших больниц до адресов ближайших недорогих парикмахерских. Ведь ты начинаешь жить один, тебе не больше 17 лет, а вызвать аварийку, если труба протекла, не можешь самостоятельно.

«Мы похожи на наших родителей, и в этом наша главная проблема»

— Из моего детского дома лишь человек десять легально неплохо зарабатывают. Для нас это гораздо легче, чем иметь нормальную семью. Все вместе еще не удавалось никому. Матери-одиночки, непутевые отцы… История повторяется? Да, безусловно. Мы похожи на своих родителей, и в этом наша главная проблема. Нельзя игнорировать генетическую информацию, но и делать вид, что она — основополагающий фактор в жизни, тоже нельзя. Самый оптимальный вариант — это признаться себе в том, что ты был рожден в семье, которая не готова была иметь детей. Все. Признался, поплакал, пожалел себя и пошел заводить будильник на завтра, потому что завтра новый день и его нельзя прожить как попало.

Вопрос об идеальной семье — самый сложный для меня и вообще для сирот. Это как спросить об идеале мужчины или женщины, матери или отца. Их нет, как и идеала семьи. Я планирую иметь семью, конечно. Но если не найду мужчину, который бы стал хорошим отцом и который бы видел во мне хорошую мать, оставлю эту затею. Возможно, потому что я страшно боюсь не справиться… Это немного на меня давит. Многие детдомовцы стараются побыстрее создать семью, которой толком ни у кого не было. Отсюда ранние браки, ранние разводы, страдания детей. Все по второму кругу. Я против этой цикличности.

И, увы, но я согласна со стереотипом: «Детдомовский — значит, неблагополучный». Это весьма прискорбно, но в большинстве случаев так и есть. Да, с родителями не повезло, трагедия, но жизнь на этом не заканчивается. Сейчас некоторых ребят, которых я знала близко, уже нет в живых. И погибли они по каким-то абсурдным причинам. Кого винить? Не знаю…

Мамы для них были идеальными

Надежда Асеева знала, кого винить. Судьбу, которая слишком жестоко и несправедливо обошлась с девочкой из благополучной семьи.

— У меня были замечательные родители. Причем оба руководители. И я помню, как в детстве на вопрос, кем я хочу стать, отвечала: «Начальником». В принципе, так и получилось. Сейчас, в свои 30 лет, занимаю пост топ-менеджера крупной сети магазинов в Тюменской области, куда переехала из Черноземья не так давно. К этому лежал долгий путь: два высших образования, три средне-специальных, куча курсов и дополнительных обучений. Иногда думаю, удалось бы мне это или нет, если бы родители были живы. Я не знаю ответа на этот вопрос. Скорее всего, меня бы просто «пристроили» на хорошее место и все. Слишком уж я была избалована. Представь себе девочку, которая до 13 лет не умела включить газовую плиту.

Счастливое детство для Нади закончилось, когда ей было 13.

— Родителей не стало в 97-м, и в стране был, прямо скажем, не лучший период. Мне очень повезло, что я вначале попала не в приемник-распределитель, а в приют. Там было нормальное питание, отличный присмотр. Ходила в обычную школу. Только дети в классе смотрели странно. Да и мне особенно дружить ни с кем не хотелось. Уже тогда я понимала, как жизнь меня мокнула в лужу.

Так прошло 9 месяцев. Потом был детский дом. Я навсегда запомнила первый день там. Сразу, как я зашла, в нос ударил запах горелой каши. Куча детей, одеты одинаково и бедненько. Нас сразу же повели в столовую. Порции маленькие, еда невкусная. Когда я думаю о детском доме, то вспоминаю, как постоянно хотелось есть. Помню, как вечером на ужине все набирали хлеб и ели, ели, ели. Самое классное было сходить на выходные к родственникам и принести еды. Сразу все собирались и начинали ее поглощать.

Тем летом моя жизнь изменилась. Нас отправили в пионерский лагерь, и посреди ночи я проснулась оттого, что около меня лежит парень. Я кое-как от него спряталась в комнате вожатых. А через пару дней подралась с парнем: сломанный нос, сотрясение и вечное понимание, что с мужчинами драться нельзя. Отношения с другими детдомовцами не складывались. Я была чужая, домашняя. У меня были хорошие любящие родители… Но знаешь, что странно? Эти дети, несмотря на все то, что им сделали их родители, никому не позволяли плохо сказать о маме. Мамы у них были идеальными. Одна из девочек после выхода из детского дома поставила памятник на могиле матери. Хотя мать пила, гуляла и не думала, что где-то есть дочка. Другую девочку мать выгоняла на мороз в легкой одежде. В каждой истории — боль. У кого-то родители сидели, у кого-то пили… При этом для детдомовцев они оставались самыми лучшими.

«Теперь я ничего не боюсь»

— Потом была зима, и это был кошмар. Холодно, из окон дуло, спали в теплых свитерах, штанах и носках. Сверху два тонких верблюжьих одеяла. Утром так не хотелось вставать и умываться. В школе тоже было сложно. Я училась в классе с домашними детьми. Все сытые, хорошо одетые, свободные в выборе друзей и развлечений, у всех дома — тепло и любовь, а у меня на душе только злость и обида. Почему это должно было произойти именно со мной? Чем я хуже?

При этом Надя тепло вспоминает воспитателей:

— Они просто выворачивались наизнанку, чтобы мы не чувствовали себя обделенными. Это сейчас куча спонсоров на каждый детский дом, а раньше такого не было. Год детского дома я выжила только на злости и упрямстве. Я хотела это пережить и не скатиться вниз.

Знаешь, я рада, что прожила это, мне теперь ничего не страшно. Жизнь ударила меня об стену, но я поняла, что никто мне ничем не обязан. Жаль поломанных судеб детей: одна девочка после детского дома сразу родила, несмотря на то, что осилила только 7 классов к 16 годам, парень пошел в тюрьму. Пару лет назад заходила туда — все изменилось: дети хорошо одеты, накормлены, у всех современные гаджеты. Только тоски в глазах меньше не стало…

Источник

Содержание

История Марины, которая стала второй мамой для своего братишки
История о том, как творчество спасло маленькую девочку от душевных переживаний
История Кирилла, который обрел семью мечты

Психолог, работающий с детьми, которые росли без семейного тепла, делится непростыми историями ребят, а также комментирует, как сложный жизненные обстоятельства повлияли на их характер и образ жизни.

Воспитанники детских домов должны обладать сильным характером, ведь им приходится выживать в сложных условиях, без родительской поддержки, рассчитывая исключительно на себя. Они вынуждены приспосабливаться, общаться, улыбаться, когда им совсем не весело, закрываться в себе, манипулировать, добиваться своего места под солнцем. Кому-то все дается легко, ведь на помощь всегда придут любящие родители. Тем, кто лишен этой любви, нужно двигаться вперед без поддержки. Некоторые ломаются, но многие, наоборот, становятся более целеустремленными, сильными, смелыми.

История Марины, которая стала второй мамой для своего братишки

Марине было 9 лет, ее младшему братику Владу – 4 года. Как-то они гуляли возле дома, мама сказала, что ей нужно ненадолго отлучиться. К детям подошли люди в полицейской форме и еще несколько женщин, похожих на педагогов: в строгих костюмах, очках, с папками в руках. Влада взяли за ручку и куда-то повели. Марина начала кричать, чтобы брата отпустили. К девочке подошла одна «учительница», присела и доверительным тоном сообщила, что их везут в детский санаторий. Детей посадили в машину и повезли в сопровождении полиции.

Марина пыталась взять за руку Влада, потому что тот начал плакать и звать маму.
Машина остановилась у здания, которое напоминало школу. «Наверное, это и есть санаторий. Мама просто не успела сказать, что нас сюда привезут» – подумала Марина. Девочку отвели в кабинет врача, который долго заполнял какие-то бумаги. Когда девочка пыталась выяснить, где ее брат, ей ответили, что мальчика поместили в младшую группу.

Марина устроила истерику. Она кричала, что без Влада никуда не пойдет. Работники пытались вразумить девочку, объясняли, что маленький детей помещают в отдельную группу. Но Марина не слушала, что ей говорят. Она заявила: «Если я сейчас же не увижу брата, то сбегу отсюда». Она сдержала свое обещание и в ту же ночь убежала. Нашли девочку на детской площадке, возле своего дома. Марина надеялась, что мама придет за ней и решит все вопросы. Марину вернули в детский дом. На прогулке она иногда видела Влада. Тот, как правило, стоял на одном месте и ковырял носком ботинка землю.

Читайте также: Почему я вернула любимого ребенка в детский дом – я так и не смогла сказать ему всей правды, просто извинилась и ушла

Марина каждый день просила воспитателей, чтобы они вернули ей брата. «Мы никогда не расставались, всегда вместе» – объясняла девочка. Наконец, начальница детского дома сдалась и поместила детей в одну группу. Педагог из «семейной» группы много раз говорила, как Марина любит своего брата. Она заботилась о нем, как настоящая мама: кормила, переодевала, гуляла на улице, играла. Когда сестра уходила на школьные уроки, она подробно объясняла воспитательнице, как смотреть за Владом.

Марину и Влада забрали в приемную семью через 3,5 года. Новые родители оказались добрыми и чуткими людьми. Они изо всех сил старались, чтобы у детей было счастливое детство. Но Марина вела себя странно: она не разрешала приемной маме даже приближаться к Владу, ревновала, не отходила ни на шаг от брата. К сожалению, общего языка с приемными родителями девочка не нашла, и они снова оказались в интернате.

Психолог комментирует историю Марины:

«К сожалению, дети, которые попадают в детские дома, рано становятся взрослыми. Раннее взросление часто встречается у девочек, которым приходилось ухаживать за младшими братьями и сестрами. Ребенок быстро вживается в роль взрослых, и выходить из нее уже не хочет. Это помогает развить сильные стороны характера: стрессоустойчивость, ответственность, лидерские качества. Но ребенок лишен детства, и это, несомненно, сказывается на психике».

История о том, как творчество спасло маленькую девочку от душевных переживаний

Жизненная история Светы трагичная, и не каждый взрослый смог бы такое выдержать, но девочку каждый раз спасало творчество. Мама Светы нигде не работала и пила. Когда она умерла, девочку забрала родная тетя. Она тоже любила выпить, и в пьяном угаре могла даже избить Свету. Девочка боялась тетку, и часто пряталась от нее в комнате. Как-то тетя исчезла на несколько дней, а Света осталась дома одна. На плите стояла кастрюля с супом.

Света решила подогреть суп, потому что проголодалась и хотела есть. Спичками девочка пользоваться не умела, и когда загорелось пламя, она испугалась и бросила горящую спичку на пол. Когда загорелся стул, Света завороженно смотрела на огонь и представляла, что в пламени находится чудесная страна. Там живет мама, много игрушек, Свету любят, ходят с ней в парк и кормят вкусными блюдами.

Запах гари услышали соседи и вызвали пожарных. Пламя потушили, а потом в квартиру нагрянула служба опеки, когда выяснилось, что ребенок несколько дней находился один, без присмотра взрослых. Свету определили сначала в приют, а потом перевезли в детский дом. От серых будней в казенных стенах девочку спасали мечты о прекрасной стране, которую она постоянно изображала на листах бумаги.

Через год Свету взяли в приемную семью, где уже жило несколько детей из интерната. Света могла рисовать часами, и это было ее любимым занятием. Другие дети постоянно обижали девочку, всячески насмехались над ее творчеством, а приемные родители не обращали на это внимания. Света вспоминает, как к ним домой приходили гости, и ее заставляли вставать на стул и декламировать стихи. Света не хотела этого делать, и потом ее били ремнем.

Потом от Светы снова отказались, и она опять попала в детский дом. Девочке приходилось выпрашивать у педагогов альбомы с красками и карандашами, но часто ей отказывали. Света окончательно замкнулась в себе, ни с кем не общалась, была поглощена собственными мыслями. Поскольку она считалась «странной» среди детей, брать такого ребенка в семью никто не хотел.

Читайте также: История о том, как бабушка отвоевала внучку, которую у нее забрали и отвезли в детский дом, и о великодушии чужих людей

Света хорошо училась, но абсолютно не шла на контакт с детьми и педагогами. Она все время рисовала и проводила много времени в собственных мечтах. Когда Свете исполнилось 13 лет, ее все-таки взяли в приемную семью. Наладить контакт с новыми родителями было непросто, но они заметили творческие способности девочки и всячески способствовали их развитию. Оказалось, что Света не только хорошо рисует, но и прекрасно поет, обладает актерским мастерством, красиво читает стихи. Светлана принимала участие в творческих конкурсах, победила в конкурсе юных художников. Света благодарна приемным родителям, ведь благодаря им она смогла заниматься любимым делом. Сейчас девушка готовится к вступительным экзаменам в Академию искусств.

Комментирует психолог, который впоследствии работал со Светланой:

«Когда ребенок переживает серьезный стресс, часто это выплескивается в творчество. Это спасает от эмоционального истощения, ведь не зря психологи советуют использовать арт-терапию в некоторых случаях. Через рисунок ребенок переживает свои эмоции, принимает и переживает негативный опыт. Вместе со Светой мы проанализировали ее рисунки, которые помогли выявить сильные стороны ее характера».

История Кирилла, который обрел семью мечты

От Кирилла мама отказалась еще в роддоме. Он с рождения до 14 лет прожил в детском доме. Многие дети со временем перестают ждать маму, а Кирилл продолжал верить, что родители обязательно его заберут домой. Кириллу хотелось добиться успеха, стать известным, и тогда мама обязательно прочитает о нем, увидит фотографии и приедет за ним. Мальчик хорошо учился, много читал, мечтал стать знаменитым актером. Кирилл попал в театральный кружок, где почти сразу получил главную роль в представлении, потому что действительно был очень талантливым.

Кирилла любили педагоги и воспитанники детского дома. Он был симпатичным, вежливым и творческим молодым человеком. Когда Кириллу исполнилось 14 лет, его взяли в приемную семью. Сбылась мечта парня, ведь у него появились заботливые родители, младшая сестренка и даже бабушки с дедушками. Кирилл потом вспоминал, что самое яркое впечатление у него – это первый новогодний праздник, который он отмечал в новой семье.

Комментарий психолога:

«Дети, которые лишены родительской ласки и домашнего тепла, конечно же, мечтают о том, что их найдут и заберут родители. Это счастье, когда ребенок попадает в приемную семью и обретает взрослых, которые заботятся и любят. Воспитанники детских домов часто создают крепкие, дружные семьи во взрослом возрасте. Им хочется окунуться в ту атмосферу уюта, тепла, семейного спокойствия, которой они были лишены в детстве».

Оставить комментарий

Источник

Жизнь в детском доме – тема щекотливая, но все же обсуждаемая. А вот что происходит с людьми после него? Узнали у бывших детдомовцев, каково было начать жить после выпуска.

Юрий

«ДНЕМ МЫ БЫЛИ ПРОСТО ОЗОРНИКАМИ – НОЧЬЮ НАЧИНАЛАСЬ ДЕДОВЩИНА»

– В детский дом я попал, когда мне было почти 10 лет. До этого я жил с мамой и слепой бабушкой, за которой присматривал, а в остальное время шатался по улицам. Мать не находила времени, и однажды меня у нее просто забрали.

Сначала я попал детский приемник-распределитель, а оттуда – в интернат. Первое воспоминание из интерната – нас учат гладить школьную форму.

Так вышло, что в наш детский дом забрасывали группками детей из разных мест. Скоро эти группки начали проявлять свой характер – и начались первые драки. У меня до сих пор остался шрам от лучшего друга – получил по глазу шваброй.

Для воспитателей такое наше поведение было нормой. Днем мы были просто маленькими, шустренькими озорниками, а ночью начиналась настоящая дедовщина.

Скажем, в школе случайно задел плечом старшеклассника – все, ты наказан: все знали, что вечером за тобой придут. И пока не дашь старшим отпор, от тебя не отстанут.

Я занимался футболом, и спорт как-то помогал мне за себя постоять. К пятому классу я заслужил определенное уважение старших, и трогать меня перестали.

Но дети – вообще неуправляемая сила. Однажды ночью мы устроили бунт и снесли кабинет директора, о чем тут говорить. Ходили драться и с местными из ближайших пятиэтажек. Скажет тебе твой ровесник через забор что-то обидное – вечером, легко перебравшись через полтора метра высоты, мы шли «стенка на стенку».

В общем, с синяками ходили постоянно. А некоторые городские потом подходили и просились к нам, когда хотели сгоряча уйти от мамы с папой.

«У ВАС ЕСТЬ СВОИ МАМЫ, И МЕНЯ ТАК НЕ НАЗЫВАТЬ»

С воспитателями отношения складывались по-разному. Помню, поначалу некоторые дети пытались называть их мамами, но однажды воспитательница собрала нас всех и объявила: «У вас есть свои мамы, и вы это знаете. Меня так не называть». Это уже сейчас, много лет спустя, созваниваешься и с ходу: «Привет, мам, как дела?»

К взрослой жизни нас готовили с самого начала. С первого дня мы знали, что рано или поздно уйдем: учились стирать, убирать и ухаживать за собой. Конечно, как и все дети, мы были этим недовольны, но так нас научили независимости. Если что-то было нужно – никто не ходил хвостиком за старшими, а шел и делал сам.

Это настолько вошло в привычку, что осталось до сих пор: я и сейчас сам готовлю и убираю – даже жена удивляется.

Но, что важно, помимо бытовых вещей нас учили отношению к людям. Если ты добр к одним, то вторые и третьи будут добры к тебе – эту философию мы усвоили с детства.

«ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ, НО КТО-ТО ВЕРНУЛСЯ В ИНТЕРНАТ»

Время перед окончанием жизни в интернате было немного волнительным. Выпускной, кстати, организовывал я. Помимо школы у меня были и друзья «за забором», и одна компания играла свою музыку по клубам и барам.

– У меня выпускной, пацаны, выступите? – спросил я.

– Да не вопрос! – так за «спасибо» у нас была организована музыкальная часть вечера.

Выпускной – это всегда весело. Поначалу. А когда стали прощаться, то, конечно, начались слезы и сопли. Но на самом деле все мы знали, что рано или поздно это произойдет.

Все закончилось, мы получили на руки документы и какие-то деньги, сказали школе «до свидания» и отправились на вольные хлеба. Но первого сентября кто-то вернулся в интернат. Некоторые там около месяца в медпункте ночевали.

Наверное, в реальной жизни было тяжело: не справились, потянуло обратно в знакомое место.

Просто у многих не было стержня. Помню растерянные лица этих ребят, которые безоговорочно шли, куда их потянут. Многих затянуло совсем не туда – и они до сих пор из этой трясины не вылезают.

Детдом помогал с образованием, и по разным учебным заведениям нас отправляли целыми кучками. Не помню, чтобы я чувствовал перед новым этапом жизни какой-то страх. Скорее, предвкушение.

Я не слишком прикипел к интернату, и все-таки осталось там что-то родное, материнское. Мне повезло: в одном заведении со мной училось несколько выпускников нашего интерната. Если становилось грустно или скучно, я просто мог пойти в другую комнату общаги, где жили люди, которых я знал восемь лет, это не давало унывать.

Неприязни из-за того, что я вырос в детдоме, тоже не было. Наверное, я изначально правильно поставил себя в новом месте: многие вообще не знали, что у меня нет родителей. Разве что в первый же день учебного года один из моих одногруппников заикнулся о том, что я сирота и взяли сюда меня по блату.

Тогда подняли все документы и показали ему, человеку с аттестатом «четыре балла», мой «семь баллов». После этого вопросов больше не возникало.

Преподаватели относились ко мне как к остальным ребятам. Разве что женщина, которая преподавала физику, могла попросить «поставить парничок», а потом говорила, какой я бедненький и хорошенький. Подкармливала яблоками.

«Я ЗНАЛ, ЧТО СПРАВЛЮСЬ И ВЫРВУСЬ ИЗ ВСЕГО ЭТОГО»

После училища было сложнее. Я пошел отрабатывать на завод, переехал в общежитие. И там столкнулся с такими моральными уродами, что не сорваться в яму было тяжело.

В психологическом плане временами было очень сложно, поэтому в общежитии я вообще не задерживался: приходил с работы, быстро делал свои дела и уходил в город. Просто чтобы справиться с эмоциями и убежать от всего навалившегося.

Потом жизнь складывалась по-всякому: поменял несколько работ, пообщался с разными людьми. Часто они, узнав, что я рос без родителей, относились лояльнее, смотрели как-то по-другому.

Иногда было тяжело. Иногда очень не хватало поддержки. Где я ее искал? В себе самом. Я знал, что справлюсь, стану лучше и вырвусь из всего этого. Так и получилось.

Сейчас у меня семья, трое детей, так что живем весело. Они еще пешком под стол ходят, но я уже учу их самостоятельности и порядку – в жизни пригодится.

Самый важный урок, который я вынес из ситуаций, случавшихся в жизни, – будь добрее и принимай то, что есть. Нельзя, обозлившись на жизнь, стараться отомстить всем и вся.

Унижать других, даже если когда-то унижали тебя, – значит сеять негатив, который в конечном итоге все равно вернется к тебе. Поэтому просто быть добрее и оставаться человеком, пожалуй, стоит каждому из нас.

Андрей

«Я НЕ СКУЧАЛ ПО СЕМЬЕ И ДОМУ – Я ПРОСТО НЕ ЗНАЛ, ЧТО ЭТО ТАКОЕ»

– Моих маму и папу лишили родительских прав, когда мне было три года. Так я попал в детский дом. Мне всегда казалось, что я родился в школе-интернате, потому что, сколько себя помню, всегда был там. Поэтому я не скучал по семье и дому – просто не знал, что это такое.

Позже я познакомился со сводным братом и его отцом: я родился от другого мужчины, но мать меня «нагуляла», поэтому моим папой тоже пришлось записать его.

Отец иногда навещал нас, брал в гости на выходные. А потом просто исчез. А маму я первый раз увидел в 15 лет. Чувствовал, что подошел к постороннему человеку. Она обещала бросить пить, но так и не завязала. Я понял, что я ей ни к чему, а значит, и она мне. В конце концов, я ее совсем не знал.

С лет восьми я стал жить в детском доме семейного типа. По сути, это была обычная пятикомнатная квартира: холодильник, две стиральные машины, телевизор, комнаты для двоих, все новое и комфортное.

Поначалу все казалось непривычным, и было немного не по себе: стеснительность, первые знакомства, как обычно это бывает в новом месте. Но скоро привык и влился.

Воспитатели никогда не были для нас родителями, но сделали все, чтобы вырастить из нас адекватных людей.

Нас изначально учили самостоятельности, давали понять, что по жизни носиться с каждым никто не будет. Мы убирали в комнатах, мыли стены, стирали. За каждым была закреплена территория и на улице – убирали снег, подметали.

Дети, конечно, были разные: те, кто попадали в детский дом лет в 14 после жизни с родителями, постоянно сбегали, уходили на свои тусовки, прогуливали школу. Я же не помнил другой жизни, к тому же был спокойным ребенком. Бывало, конечно, и двойку мог принести, но это максимальные мои «косяки».

За это наказывали: например, не выпускали из комнаты, пока не выучу таблицу умножения. Но это нормально. Если бы я с мамой остался, у меня бы вообще никакого образования не было.

«В ШКОЛЕ дети считали, что со мной что-то не так и я отброс»

Я ходил в городскую школу и учился хорошо, не прогуливал. Вариантов не было: либо иди на уроки, либо по улицам шляйся, дома не отсидишься.

В начальных классах дети считали, что со мной что-то не так и я отброс. Обзывались, подставляли. В старших классах я попал в физмат. Тут уже ребята были поадекватнее, да и повзрослее – с ними мы общались хорошо.

Учителя относились так, как и ко всем: никогда из жалости не рисовали мне оценки, да и я просил, чтобы такого не было.

Выпуск из школы и дальнейшие изменения меня не слишком беспокоили. Я привык жить моментом и не задумывался о будущем. Да, планы были, но грузить голову лишними мыслями и загадывать наперед я не хотел. Думал: будь что будет.

На выпускном нас собрали всех вместе, заставили надеть костюмы, показали концерт, а воспитатели сказали что-то «на дорожку». Расставаться было грустно. Так ведь всегда, когда привыкаешь и привязываешься. Но это был не конец: я и после выпуска в гости заезжал, рассказывал, что да как.

Мы уезжали из детского дома, как только поступали в университет или училище. Найти, где учиться, тоже помогали: проводили тесты по профнаправленности, предлагали варианты.

Я пошел учиться на монтажника-высотника, и мне это нравилось – я с детства любил высоту. Да и отношения в группе складывались хорошие: никаких косых взглядов не было. Наоборот, ребята из регионов часто подходили к нам, минчанам, и спрашивали, как помоднее в столице одеваться, куда ходить.

Меня поселили в общежитии, которое было в аварийном состоянии. Было так холодно, что зимой спал в зимней куртке и все равно замерзал.

К тому же постоянный шум, пьяные компании – в общем, долго я там не прожил, тайком переехал в общагу к девушке, с которой тогда встречался. А временами, когда идти больше было некуда, я приезжал в детский дом.

«ЧУВСТВО СВОБОДЫ ПЕРЕПОЛНЯЛО, И СОБЛАЗН СОРВАТЬСЯ БЫЛ ОЧЕНЬ ВЕЛИК»

Уходить из детского дома – странное чувство. За тобой никто не смотрит, тебя никто не контролирует, ты знаешь, что можешь делать, что хочешь, и тебе ничего за это не будет.

Первое время ощущение свободы просто переполняло. Представьте: в детском доме нужно возвращаться к восьми, а тут гуляешь ночами напролет, прыгаешь в воду на Немиге, пьешь джин-тоник, который купил на первую стипендию, стаскиваешь флаги с Дворца спорта – в общем, делаешь, что хочешь. Такими были наши первые дни самостоятельной жизни.

Все обходилось без последствий, я даже в опорном пункте был только один раз, и то по своей воле. Как-то гуляли ночью, и милиция попросила документы у моего друга, которых у него с собой не было. Другу уже было 18, но для выяснения обстоятельств все же предложили проехать в отделение. Я тогда подхожу и говорю: «А можно с вами, пожалуйста? Я никогда не видел, как в опорке все устроено». Они посмеялись, но на «экскурсию» свозили.

Соблазн сорваться был очень велик, и сдерживать себя было сложно. Сидишь на парах и думаешь: я же сейчас могу просто встать, уйти, и никто мне не скажет ни слова. Но все-таки на учебу ходил исправно, терпел и понимал, что образование в любом случае пригодится.

А большинство срывалось. Сначала отчислили одного детдомовца, потом – моего лучшего друга. Позже он спился. Мне, к счастью, удалось этого избежать: алкоголем я перестал баловаться сразу, как почувствовал привыкание. Друзья, как бы я их ни отговаривал, пошли другой дорогой.

«ОСТАЕТСЯ ЖИТЬ ДАЛЬШЕ И НЕ ПОВТОРЯТЬ ОШИБКИ РОДИТЕЛЕЙ»

После колледжа я устроился в частную фирму. Мне нравится работать, нравится подниматься на высоту, работать с металлическими конструкциями, копаться в технике. Я понимаю, что не смогу работать в офисе, мне нужна доля адреналина.

О собственной семье я пока не думаю, но скажу одно: если выйдет так, что девушка окажется не готова к ребенку и отдаст его мне, – я, не задумываясь, воспитаю один.

Наверное, любое поколение должно ставить перед собой цель сделать жизнь своих детей лучше. Мне недоставало материнской любви и ласки. Я видел домашних детей и знал, что у них все по-другому. При этом понимал, что моя судьба сложилась вот так и ничего не изменишь. Нужно просто жить дальше, не повторяя ошибок своих родителей.

Мне всегда хотелось показать, что, несмотря на обстоятельства, я вырос хорошим человеком. И я всегда буду стараться относиться к людям с уважением – по сути, мы выросли на их налоги. И буду жить так, чтобы не опозорить тех, кто меня воспитал.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Источник

Фото: Pixabay by klimkin

Когда я ходил в детский сад и начальную школу, моя мама работала воспитателем в детдоме. Ну, не совсем в полноценном детдоме, а в приюте, куда, согласно правилам, брали несовершеннолетних на время решения их дальнейшей судьбы.

После того как дети проживали какое-то время в приюте, их возвращали в родную неблагополучную семью, находили усыновителей или направляли в другой детдом. Однако часто дети оставались в приюте на долгие годы и жили одной большой семьёй, поэтому сейчас я воспринимаю тот приют как настоящий дом.

С ранних лет я проводил значительную часть свободного времени в этом детдоме. После садика, после школы, перед музыкалкой я приходил к маме на работу и общался с её воспитанниками.

Летом детдом переезжал в лагерь для сирот. В это время я, абсолютно домашний мальчик, маменькин сынок, жил, ел, спал, играл и проводил всё своё свободное время с детдомовцами. И это был самый необычный период моего детства.

Я не помню, как впервые оказался в детдоме. Самые ранние мои воспоминания относятся где-то к пятилетнему возрасту: я играю с воспитанниками на приставке в «Марио» и мы готовимся к очередной поездке. Видимо, в очередной раз в лагерь под Гатчину. За нами приезжает огромный автобус, и я вместе с другими детьми отправляюсь в путь.

Гатчину я помню отрывками, я ещё проводил много времени с мамой, хотя иногда уже шлялся около гатчинской железнодорожной станции вместе со своими сверстниками, стоял на шухере, пока они курили сигарету. Это был то ли 1998 год, то ли 1999 год – сейчас уже точно не помню.

Фото: Kinderdorf Pestalozzi

В 2000 году нас отправили в Швейцарию. С западными странами были отличные отношения, и наш провинциальный детский дом получил невероятный для сегодняшнего дня грант на поездку в альпийскую деревню на лето. То лето в Швейцарии стало поворотным моментом в моей жизни по двум причинам.

Во-первых, я, мальчик из депрессивного района Ленинградской области, узнал, что люди могут жить совсем по-другому. После полуразвалившихся автобусов, разгуливавших по нашему городку алкоголиков и шпаны, а также постоянного отключения отопления зимой я оказался в одной из самых обеспеченных стран на планете. Представляю, в каком шоке были наши соседи – дети, приехавшие на лето из африканских детдомов…

Во-вторых, я провёл это лето с огромной детдомовской семьёй и занял определённое место в детдомовской иерархии. Теперь я был уже достаточно большим, чтобы осознавать, кто я, где я и как нужно себя вести.

Детдомовская иерархия

Детдомовские нравы – это гораздо жёстче дедовщины в летнем лагере. Есть деды, мимо которых не проходит ни одно важное событие в детдоме. Есть дети, над которыми могли издеваться и с чьим мнением не всегда считались.

Иерархия была в первую очередь возрастной. Те, кто был старше и сильнее, диктовали свои правила. Те, кто был помладше, мирились со своим незавидным положением. Внутри этой иерархии была сложная и запутанная система личных отношений. Кто-то с кем-то дружил и «крышевал», кто-то, наоборот, недолюбливал. Сейчас я уже не помню всех тонкостей этой схемы, но тогда я точно в ней детально разбирался, я знал, кто чей друг, кто старше, кто младше.

По логике, я должен был быть в самых низах, надо мной должны были издеваться старшие, всячески дразнить и обижать. Но нет, этого не происходило. Я был особенным ребёнком, я был сыном воспитателя, а значит, неприкасаемым.

Старшие ребята часто подшучивали над моим сверстником и лучшим другом. Вчера они дали ему щелбан, а сегодня неожиданно сняли с него штаны и трусы перед маленькими девочками. О да, это был самый незабываемый урок полового воспитания для шестилетних девиц. Они долго обсуждали, что мужское достоинство так похоже на те старинные пушки, которые они видели несколько дней назад на экскурсии.

Со мной так поступить было нельзя. Я был физически и морально неприкасаем. Ни при каких условиях. Что бы я ни делал, кого бы я ни обидел, чьи бы интересы ни задел, за меня заступались самые старшие и самые непослушные дети. Я долго не понимал, почему, и только спустя 7 лет случайно узнал правду о своём «блатном» положении, но об этом чуть позже.

Жизнь в детдоме

На первый взгляд, жизнь в детском доме мало отличалась от летнего лагеря. Подъём, завтрак, развивающие занятия, обед, свободное время, ужин и сон. Но это только на первый взгляд.

Фото: Kinderdorf Pestalozzi

В детском доме мы постоянно говорили о сексе. Понятно, что алкоголя и сигарет в чужой стране не достать, и единственной запретной темой, которая хоть как-то разбавляла скучные вечера, – были секс и эротика.

Нет, самого секса, конечно, ни у кого не было, за этим строго следили, но разврата было предостаточно. Но этот «разврат» был, само собой, детским, в нём не было насилия или домогательств. Если ты не хотел, к тебе не приставали. И это было очень важно.

Мальчики изобретали невероятные способы подглядывания за девочками. Иногда девочки были сами не прочь показаться во всей красе перед мальчиками. Тогда же я впервые увидел голое девичье тело. И тогда же я впервые был объектом каких-то полувзрослых ласк у девочек постарше. Напоминаю, мне было 7 лет.

Не буду рассказывать все подробности этого полового воспитания, отмечу только, что подобной сексуальной открытости я больше нигде не встречал. В детских лагерях и экспедициях, куда я ездил с 8 лет, эта тема сначала не поднималась вообще. И где-то с 12-13 лет в лагерях мы стали обсуждать девочек, но разговоры были совершенно другими. Нас интересовало, какие они красивые, умные или, наоборот, неопрятные. Тема половой близости была запретной.

Даже в старших классах и на первом курсе, в самое безбашенное время, мы не говорили столько о сексе. Сначала мы обсуждали красоту девушек, их ум, успеваемость, и только потом шла речь о красоте их тела.

Сказалось ли каким-то образом на мне столь раннее половое воспитание? Не думаю. Я был слишком маленьким, и меня эта тема вообще не интересовала. Помню случай: мы сидели на вершине холма, старшие мальчики наблюдали в бинокль, как голышом загорают девочки, мы с ребятами смотрели в бинокли в другую сторону – как на Альпах пасутся коровы.

Детдомовские секреты

Другой особенностью детского дома были отношения между детьми. Они были настоящими, живыми. Дети на самом деле любили друг друга и никогда не позволяли себе перегибов даже в отношении самых младших.

Фото: Pixabay by Katrina_S

Щелбаны и снятие трусов – это максимум, что могли сделать в детском доме. Никаких побоев, никакой реальной агрессии против своих же совоспитанников не было. Все чувствовали себя одной семьёй. Зато в средней школе, в отличие от детдома, я познакомился с настоящим буллингом – с опусканием голов в школьный унитаз, побоями и приставанием к девочкам, шлёпаньем их за всевозможные интимные места. В детском доме такое бы сразу пресекли.

Все разборки решались между собой. Старшие ребята определяли, кто прав, а кто виноват. Были и своего рода наказания для тех, кто поступил неправильно. Главное, о детдомовском суде и наказаниях нельзя было говорить воспитателям.

Однажды я нарушил это правило и рассказал маме. Сглупил. Были первые дни в детдоме, и я ещё не запомнил всех правил. По идее, меня ждало суровое наказание, но так как я был неприкасаемый, со мной провели очень долгую беседу.

Теперь о неприкасаемости. Оказывается, меня не трогали скорее даже не из-за того, что я был ребёнком воспитателя. Я был ребёнком любимого воспитателя, мою маму ценили за то, что она искренне относилась к детям и всегда старалась помочь, в том числе старалась не дать ребятам попасть в настоящий детский дом.

Я выяснил это спустя 7 лет, в экспедиции в Вепсском национальном заповеднике. Мои друзья и соседи по палатке каким-то образом отыскали парня, голубоглазого 17-летнего вепса, который согласился тайно принести в детский лагерь бутылку водки. Когда он пришёл, мои ребята забрали бутылку, отдали деньги и пошутили что-то про меня. Через секунду вепс сказал, что если они ещё раз что-то скажут про меня дурное, он их побьёт. Мы были, мягко говоря, шокированы.

Оказалось, что этот парень был со мной в детском доме. Он до сих пор любил и ценил детдомовских воспитателей, в том числе мою маму, и принимал меня за младшего брата. А я его даже в лицо не помнил. Выяснилось, что для детдомовца сын любимой воспитательницы – это как любимый младший брат, о котором нужно заботиться и которого нужно охранять.

Тот факт, что я жил в благополучной семье с родителями, не вызывал никакой злой зависти или ненависти. Наоборот, детдомовцы хотели сохранить во мне обычного семейного ребёнка, так как знали, что если я стану одним из них, то испорчусь. Они постоянно говорили о том, как мне повезло, и что я должен ценить и любить свою семью за то, что она есть. Хотя, конечно, они все хотели быть на моём месте – с любящими мамой и папой и родным домом.

Такими вот были они: развращёнными и суровыми, но честными и добрыми детьми.

Источник