Рассказы марьи саввишны перекусихиной

VI. Марья Саввишна Перекусихина

На кладбище Александро-Невской лавры, которое теперь более чем какое-либо другое кладбище в России может быть названо историческим, потому что там как бы по уговору сошлись на вечное успокоение в своих могилах Карамзин, Гнедич, Крылов, Глинка и множество других славных русских людей, когда-то знавших друг друга и дружно работавший, на пользу русской земли, в левой половине этого мирного жилища, между могилами знаменитых и когда-то могущественных сановников русского царства, начиная от блестящего князя Мещерского, смерть которого прославлена бессмертным стихом Державина более, чем была славна самая жизнь этого вельможи, и кончая не менее прославленными деятелями нашей земли – Чичоговыми, Завадовскими, Апраксиными, Куракиными, Салтыковыми, Еропкиными, Строгановыми, Бибиковыми и иными многими, между всеми этими могилами, из которых каждая отличается одна от другой разными громкими прибавлениями к именам погребенных в них покойников князей, графов, генералов, сенаторов, членов государственного совета, императорского двора гофмаршалов, обер-гофмаршалов, гофмейстеров, обер-гофмейстеров, адмиралов и пр., и пр. у левого разветвления, проложенных между памятниками мостков, помещается одна скромная могила, которая никаким внешним отличием, ни громким прибавлением к имени лежащего в ней покойника, ни гербом, ни гордым девизом не говорит о том, что покоящиеся в ней кости принадлежали когда-то графу или графине, князю или княгине, или княжескому младенцу, или, наконец, иному именитому лицу.

Напротив, на памятнике этом только и значатся эти единственные слова:

«Раба божия Мария Саввишна Перекусихина. Представилась 8-го августа 1824-го года, на 85-м году от рождения».

Кто она такая была? Какой поет и какое положение в свете и в жизни занимала? Какой носила титул? Чья была супруга или дочь, кто были ее родители? Ничего этого нет на памятнике.

Действительно, это единственная могила, которая ничего не говорит о жизни похороненного в ней лица. Все остальные, – славные и не славные, именитые и простые, – все носят титулы, начиная от высших государственных и придворных чинов и кончая мелкими гражданскими званиями и должностями. Даже могилки младенцев не лишены титулов, родительских гербов, эпитафий, текстов из священного писания. Одна лишь сказанная могила передает нам только имя крестное, отческое и фамильное похороненного в ней лица и год его смерти.

Между тем, это имя не лишено исторической известности. Лет сто назад, оно было в великой силе. О женщине, носившей это имя, когда-то много говорилось. К ней, при ее жизни, все теперь лежащее около нее с громкими посмертными титулами подходило с ласкательствами и знаками глубокого почтения. У нее заискивало все, что правило русской землей, начиная от законодателей и кончая славными полководцами, к именам которых история прибавила бессмертные когномены «Задунайских», «Таврических» и иных героев и победителей, напоминающие бессмертные когномены римских полководцев, Сципионов «Африканских», «Атенейских» и других.

И при всем том эта женщина не носила никакого титула и похоронена без титула.

В чем же была ее сила и в чем историческое бессмертие?

Многие, быть может, не согласятся с нами, когда мы скажем, что сила этой женщины и права на историческое бессмертие заключались в том, что она была – только честная женщина и честно любила другую, более славную и самую могущественную в прошлом столетии из всех женщин в Европе – Екатерину II.

«Марья Саввишна Перекусихина, любимая камер-юнгфера императрицы Екатерины II, совершенно ей преданная и пользовавшаяся особой ее доверенностью, которую никогда не употребляла во зло, заслуживает стоять на ряду с знаменитыми соотечественниками, – говорит Бантыш-Каменский в своем «Словаре замечательных людей». – Она безотлучно находилась при государыне; довольствовалась двумя, а иногда одной комнатой в дворцах; убегала лести, занятая единственно услугой своей благодетельнице; первая входила в ее опочивальню в семь часов утра; сопровождала Екатерину во время прогулок; была счастлива тогда только, когда видела спокойствие на величественном челе обладательницы многих царств».

Так говорит человек, живший в то время, когда еще жива была характеризуемая нами личность, хотя и писавший о ней в то время, когда личности этой уже не было на свете.

Между тем, живая молва, не всегда правая в своих отношениях к действительным событиям и обыкновенно искажающая истину прямо пропорционально удалению от ее источника, в последнее время набросила на память этой личности более чем сомнительную тень. Вслед за болтливой молвой и наша анекдотическая история не поскупилась в этом случае на намеки и недомолвки довольно прозрачного свойства, которые всегда заставляют предполагать большее, именно тогда, когда слово не досказано, чем тогда, когда слово досказано громко. Результатом этих исторических киваний и подмигиваний было то, что при имени Марьи Саввишвы Перекусихиной всегда является двусмысленная улыбка на лице и у того, который произносить это имя, и у того, который его выслушивает.

Но едва ли эти исторические подмигивания имеют основание.

Девица Перекусихина, напротив, является одной из немногих женщин прошлого века, жизнь которой не положила на ее имя ни одного сомнительного пятна. Это была личность безукоризненной честности, и если имя ее не поставлено рядом с другими историческими именами прошлого века, так это потому, что женщина эта была добросовестнее других. Имея возможность быть всем, чем угодно, пользуясь безграничной доверенностью и дружбой Екатерины, находясь в самом средоточии придворной жизни, полной блеска и соблазнов, окруженная избранной молодежью обеих столиц и всякими карьеристами, которые за счастье для себя сочли бы повести под венец любимую камер-юнгферу императрицы, помогая другим достигать высоких должностей, графских и иных титулов, – Машенька Перекусихина так и осталась и умерла Марьей Саввишной Перекусихиной, не сделавшись ни княгиней, ни графиней, не привязав к своему имени более громкую фамилию или высокое официальное звание статс-дамы, гофмейстерины и т. д. Она не поднялась наверх славы не потому, что не могла, а потому, что не хотела. Она была когда-то и молода, и хороша собой. Уже пожилой особой она сохранила следы красоты и привлекательности. Ее портрет, бывший на петербургской исторической выставке в 1870 году, не мог не обратить на себя внимания: со старого, несколько потрескавшегося полотна Перекусихина смотрит такими добрыми, не лукавыми, но умными глазами. Это – чисто русское, открытое, простое, симпатичное лицо. Она смотрит скорее русской бабой, хорошей нянюшкой, чем придворной особой, которая могла давать аудиенции светилам государства, перед которой заискивала в черные дни своей жизни княгиня Дашкова, не хотевшая заискивать перед Вольтером и Руссо, от которой ждал ласкового слова Державин, когда хотел, чтобы на него внимательнее взглянула Екатерина или внимательнее выслушала его новую оду.

Перекусихина могла обогатиться, жить в своих вотчинах, повелевать тысячами крестьян, являться, когда пожелает, при дворе, стоять у трона, – и между тем она пряталась за троном, на котором сидел ее царственный друг, и служила этому другу до смерти, иногда, во время своей болезни, принимая взаимный услуги от императрицы, которая сама ухаживала за ней.

И в самом деле, какая бы из придворных особ на ее месте не захотела, что называется, выйти в люди? А Перекусихина не вышла – так и отнесена на кладбище просто Перекусихиной, «рабой божией», без всякого звания, без титула, без герба, без эпитафии, даже без надгробного памятника, так или иначе бьющего на эффект.

Перекусихина родилась в 1739 году. Следовательно, она десятью годами была моложе Екатерины. Когда последняя вступила на престол, Марье Саввишне было двадцать три года. Когда Екатерина умерла, Перекусихиной было уже пятьдесят семь лет.

Какое и где получила она воспитание, неизвестно. Но что она могла быть девушкой образованной, видно из того, что брат, Василий Саввич Перекусихин, бывший пятнадцатью годами старше сестры, получил хорошее по тому времени образование, дослужился до чина тайного советника и умер сенатором в 1788-м году, в то время, когда сестра его оставалась по-прежнему простой камер-юнгферой.

Из многих письменных сведений, оставленных современниками Перекусихиной, видно, что она пользовалась огромным значением при Екатерине; но это значение было не официальное, а чисто дружеское. Нам известно из свидетельств современников, как, например, княгиня Дашкова, друг Екатерины и президент академии наук, обращалась часто к Перекусихиной, чтобы найти у императрицы благоприятный прием для своих представлений. Все придворные фавориты второй половины прошлого века находились в нравственной зависимости от Перекусихиной.

Насколько сама императрица была привязана к этой женщине, можно заключить из следующего рассказа, приводимого писателями восемнадцатого и девятнадцатого века.

Однажды императрица и ее любимица занемогли в одно время. Перекусихина была больна до такой степени, что не могла встать с постели, и, следовательно, не могла служить своей государыне, тоже сильно занемогшей. При всем том императрица, несмотря на свою слабость, во все время болезни Перекусихиной, навещала свою любимицу каждый день, будучи поддерживаема двумя камер-юнгферами. Но когда болезнь самой императрицы стала внушать всем опасения, то Екатерина, боясь оставить свою любимицу беспомощной после своей смерти, прежде всего, вспомнила о ней и позаботилась о ее участи. Она вложила в особый пакет двадцать пять тысяч рублей и надписала на нем: «Марье Савишне по моей кончине».

После своего выздоровления императрица самолично вручила деньги Перекусихиной, согласно своему завещанию.

– Возьми это, – говорила императрица: – как залог моей дружбы, и пользуйся тем, что я тебе готовила, не надеясь жить.

Екатерина, знала, что ее наперсница твердо решилась не выходить замуж, несмотря на возможность выбора себе партии между самыми блестящими женихами из придворной молодежи и из служебных людей всех сфер, часто шутила на этот счет со своей камер-юнгферой и называла себя самое женихом Перекусихиной.

Так, однажды, при помолвке племянницы Перекусихиной, Екатерины Васильевны Перекусихиной, дочери брата Марьи Саввишны, сенатора Василия Саввича Перекусихина, с Ардалионом Александровичем Торсуковым, впоследствии обер-гофменстером высочайшего двора, императрица, одарив невесту, вручила тетке ее перстень со своим портретом в мужском одеянии.

– Вот и тебе жених, – сказала Екатерина: – которому я уверена, ты никогда не изменишь.

И действительно не изменила.

Первенство при дворе занимали многие избранные, начиная от Салтыкова, Станислава-Августа Понятовского, Орлова, Васильчикова, Потемкина, Завадовского и кончая Зубовым; эти первенствующее лица уступали место другим, восходя от одной ступеньки почестей к другой; много и придворных дам выступало на первый план, как Дашкова, Протасова и другие; они также проходили по придворной сцене, как тени в калейдоскопе: одна Перекусихина оставалась на своем месте, не поднимаясь ни на одну ступеньку выше и не спускаясь ниже, пока сама не опустила в гроб своего жениха Екатерину. «Можно представить себе отчаяние Марьи Саввишны 6-го ноября 1796-го года, – говорит Бантыш-Каменский, – когда услыхала она о постигшем ударе императрицу! Удар был смертельный, в голову: искусство и усердие докторов остались бесполезны».

Но и в этом отчаянном положении Екатерина могла быть еще спасена, если бы придворные, и в особенности Зубов, послушались Перекусихиной. Она первая настаивала, как мы уже видели в характеристике Екатерины, чтобы больной пустили кровь тотчас после удара; но Зубов растерялся и потерял время.

Последнего и единственного жениха у Перекусихиной не стало. Екатерина лежала мертвая.

«Сколь почтенна была тогда Марья Саввишна Перекусихина», – говорит очевидец, граф Ростопчин, в своем сочинении «Последний день жизни императрицы Екатерины II». – «Екатерина, переселившаяся в вечность, как будто покоилась в объятиях сладкого сна: приятность и величество изображались по-прежнему на лице ее. Почивальня, в мгновение ока, наполнилась воплем женщин, служивших ей. В эту роковую минуту Марья Саввишна, оставшаяся в живых, чтобы оплакивать невозвратную потерю, вооружилась необыкновенной твердостью духа: она не спускала глаз с императрицы; поправляла ей то руки, то голову, то ноги; покоила тело и, несмотря на то, что Екатерина кончила бытие свое, стремилась духом вслед за бессмертной душой».

На престол взошел сын умершей, император Павел Петрович.

Достойно внимания следующее обстоятельство. Известно, что Павел не особенно любил лиц, приближенных своей матери. Многих из них постигла его холодность, даже более – прямая опала, особенно тех, которые были прямыми или косвенными участниками в деле восшествия на престол Екатерины II. Княгиню Дашкову, друга императрицы, Павел Петрович тотчас же сослал в деревню «вспоминать о событиях 28-го июня 1762-го года», как император сам выразился. У императора Павла все признавали рыцарские наклонности, несмотря на его несдержанность. У него, говорят, было хорошее чутье на честных людей, тем более, что, оставаясь долго в стороне от двора матери при жизни ее, он мог лично видеть и слышать, что там делалось. Он, конечно, хорошо знал и ту роль, какую занимала Перекусихина при особе его матери: он знал, что роль эта была честная, а не такая, как ее изобразили исторические анекдоты последнего времени.

Вот почему Павел Петрович, отсылая княгиню Дашкову в деревню, Перекусихину не забыл наградить тотчас же по восшествии на престол. В день коронования своего и императрицы Марии Федоровны, 17-го декабря 1796 года, Павел I, «в награду долговременной и усердной службы девицы Перекусихиной», пожаловал ей пожизненный пенсион из своего собственного кабинета в тысячу двести рублей.

Могила Перекусихиной, как мы сказали выше, вся окружена знаменитостями, а около ее собственного памятника поместились и ближайшие родные этой женщины. Несколько поодаль, с левой стороны, лежит ее брат, тайный советник и сенатор Василий Саввич Перекусихин, умерший тридцатью шестью годами раньше своей сестры, еще в восемнадцатом столетии. Упомянутая нами выше дочь его, Екатерина Торсукова, поставила над отцом приличный памятник, который гласит: «Сие плачевное издание от дочери его Катерины Васильевны, по супружеству Торсуковой». В головах у отца легла потом и сама эта дочь, обер-гофмейстерша высочайшего двора. Рядом с ней положен и муж ее, обер-гофмейстер – это все родня Перекусихиной. Несколько в стороне от нее лежат: адмирал Апраксин, родившийся в год основания Петербурга, покоится под великолепной бронзовой плитой, изукрашенной гербами, кораблями, орденами и девизами; через мостки – Анна Александровна Жеребцова, урожденная Еропкина, которую Перекусихина знала еще-крошечной девочкой; тут же ее сестра Прасковья, о которой могильная надпись гласит: «У ног лежишь сваго отца девица Прасковья Алексеевна Еропкина», которую Перекусихина также знавала ребенком. Несколько далее – граф Гендриков, и его маленьким знала Перекусихина.

Памятник самой Перекусихиной – это простой четырехугольный пьедестал, аршина в два с половиной вышиной, из серого камня, значительно изъеденного временем, солнцем, дождем и всякой непогодой. На мраморной доске простая надпись, которую мы уже привели: «раба божия» – и только. Наверху – крест, уже сильно покачнувшийся на сторону.

Памятник врастает в землю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Екатерина II называла Марью Саввишну своим другом и самым близким человеком. Она не преувеличивала, ведь, пользуясь безграничным доверием, дворянка никогда не использовала своё влияние во вред подруге. Всю свою жизнь она посвятила императрице, не желая расставаться с ней даже после смерти.

Марья Перекусихина

Любой правитель стремится окружить себя людьми верными и надёжными, однако и среди них далеко не каждому отводится та роль, которой удостоилась Марья Перекусихина. Императрица Екатерина II советовалась с ней по всем вопросам, её подруга была одной из немногих, кто имел доступ и к душе, и к телу монаршей особы — Марья следила за здоровьем государыни, одевала её, помогала проводить естественные интимные процедуры. Она действительно была не просто доверенным лицом, но и родственной душой Екатерины. Как удалось достичь таких высот женщине из обедневшего рода? Что ожидало Марью на склоне лет, после смерти покровительницы?

Марья Перекусихина — самая безупречная из придворных

Марья Саввишна Перекусихина появилась на свет в 1739 году в Рязанской губернии, где находилось имение её родителей. Семья Перекусихиных не могла похвалиться большим состояние — род был небогатым, а к моменту, когда Марья повзрослела, и вовсе обеднел. Тем не менее, дворянское происхождение помогло девушке получить достойное образование. О появлении Перекусихиной при дворе не сохранилось упоминаний, но известно, что в 1760 году Екатерина II крестила племянницу Марьи. Вероятно, некое содействие молодой дворянке оказал её брат или другие родственники. В любом случае, семью брата после его смерти она всячески поддерживала, а к племяннице относилась по-матерински. Несмотря на то, что Перекусихина была всего лишь одной из девушек, вышедших из бедных дворянских родов, Екатерина смогла оценить по достоинству её качества. Я не раз замечала, безупречные биографии многих личностей скрывают тёмные пятна, которые можно заметить в воспоминаниях современников или дневниках. О Марье Перекусихиной такого сказать нельзя. И императрица, и её окружение отмечали, Саввишна (так они называли Марью) отличалась благородством и искренностью души. Она имела огромное влияние, однако никогда не использовала свою власть во зло. По сути, всю свою жизнь она посвятила служению государыне, и та, без сомнения, это очень ценила. Посреди придворных интриг и сплетен Марья оставалась безупречной женщиной. Екатерина выделила ей часть своих комнат, назначила камер-юнгфрау. Перекусихина общалась со многими фаворитами и близкими людьми императрицы, давала советы и помогала им, однако вся её деятельность была направлена во благо Екатерины. Придворные отмечали, что Марья не знала ни одного иностранного языка, не отличалась изысканностью манер, но обладала такими редкими душевными качествами, которые редко можно встретить в высшем свете.

Верная соратница и друг

При Екатерине Перекусихина находилась всегда. Ежедневно она помогала ей проделать утренний туалет, одевая и общаясь по душам с императрицей. Во всех поездках и путешествиях Марья тоже была рядом — правительница нуждалась в близком друге, который мог выслушать и поддержать её, а порой даже дать мудрый совет. В исторических источниках сохранились сведения о поездке в Крым в 1787 году, когда выговор от Екатерины получил сам Потёмкин. По приезду императрицу разместили в удобных комнатах, а Марье Саввишне выделили лишь небольшую каморку, что была заставлена дорожной кладью. Такая ситуация глубоко возмутила Екатерину II. Она потребовала, чтобы не только с ней, но и с людьми, близкими ей, считались, отметив особенно Перекусихину. “Она мой друг; чтоб ей также было покойно, как и мне”, — заявила государыня. Марья Саввишна так и не вышла замуж, посвятив себя лишь одному человеку — императрице. Екатерина II была тронута такой самоотверженностью, хотя порой по-доброму шутила с фавориткой. После одного из праздников она подарила подруге кольцо, на котором был изображён портрет Екатерины в мужском костюме. Подарок свой она назвала “женихом”, которому Марья никогда не изменит. На мой взгляд, в этих словах — вся глубина доверия императрицы к своей фаворитке. Нередко Екатерина проводила ночи напролёт у постели болеющей Перекусихиной, та же сполна возмещала ей эту любовь.

Екатерина II на прогулке

Жизнь после смерти Екатерины II

В записках Якова Ивановича де Санглена мне встретился поразительный фрагмент воспоминаний о последнем дне императрицы и её подруге. Несмотря на недомогания, мучившие Екатерину, утром она выглядела посвежевшей и бодрой. “Нынче я умру”, — заявила она фаворитке. Конечно, та изумилась и постаралась отвлечь государыню от таких мыслей. Екатерина же спокойно заметила, что впервые в её комнате остановились часы. “Увидишь, — глубокомысленно сказала она, протянув своей верной подруге 20 тысяч ассигнационных рублей. Увы, императрица оказалась права. По приказу Павла I фаворитка его матери была отстранена от двора, однако получала приличное содержание. Последние годы Марья Саввишна старалась окружить себя вещами и изображениями, что напоминали бы ей о Екатерине и том чудесном времени, когда та была рядом с ней. Марья Перекусихина дожила до преклонного возраста, уйдя из жизни в возрасте 85 лет. Последним, что она видела, были портреты императрицы, которой она посвятила жизнь. Наверное, история Марьи Перекусихиной может показаться грустной, но я не думаю, что сама она о чём-то жалела. Эта благородная и добрая женщина не поддавалась придворным порокам, не знала зависти и жажды власти. Огромное влияние, которое было у неё, “Саввишна” использовала лишь ради того, чтобы облегчить и улучшить жизнь самого дорогого и близкого человека — Екатерины Великой.

источник

Если вам понравился пост, пожалуйста, поделитесь им со своими друзьями:

Как уже было сказано, среди наперсниц-подруг Екатерины II самыми доверенными были: Анна Никитична Нарышкина (1730–1820), Анна Степановна Протасова (1745–1826) и Марья Саввишна Перекусихина (1739–1824). Начнём с последней.

Марья Саввишна Перекусихина (1739–1824) была физически самым близким и потому доверенным лицом Екатерины II. Она служила сначала в звании камер-юнгферы при комнатах императрицы, отвечала, как мамка при дитяти, за её одевание утром и укладывание спать вечером, за введение в покои императрицы фаворитов, за самые интимные естественные процедуры. До конца жизни Екатерины II она была предана и верна ей, а после её смерти никогда никому не открывала тайн своей бывшей повелительницы.

Известно, что она была дворянкой из очень небогатой семьи, имевшей небольшое поместье в Рязанской губернии. Но точно неизвестно, каким образом она попала во дворец, в покои самой императрицы. По слухам, она получила должность камер-юнгферы по рекомендации Григория Потёмкина, бывшего тогда фаворитом Екатерины II. Потёмкин стал фаворитом Екатерины II в 1774 году и оставался им как любовник (а по одной из версий, супруг) до 1776 года. Следуя слухам, можно сказать, что именно в этот период Марья Саввишна и появилась во дворце. В то время ей должно было быть 35 лет, что само по себе было уже поздновато для приёма во дворец на должность камер-юнгферы. Однако есть известия, более похожие на правду, что в 60-е годы Екатерина крестила племянницу Марии Саввишны — Екатерину. А это означает, что фаворитом тогда был действительно Григорий, но не Потёмкин, а Орлов, так что протекцию ей, по-видимому, составили Орловы. В 60-е годы Марье Саввишне было 25–26 лет. Она была моложе Екатерины II на 10 лет. Не исключено, что она появилась в покоях не императрицы, а великой княгини Екатерины Алексеевны и не в 60-е, а в 50-е годы XVIII века, когда она была ещё юной девушкой.

«Саввишна», как её называла государыня, все эти годы оставалась при императрице, она имела только ей одной предоставленное, то есть, выражаясь современным языком, «эксклюзивное право» являться в спальню императрицы по первому звонку, ухаживать за ней в интимных делах, помогать ей одеваться, причёсывать её. С течением времени эту работу стали выполнять другие, но Саввишна всегда присутствовала в качестве распорядительницы во время туалета, одевания, причёсывания государыни, во время утренних аудиенций.

Комнаты Марьи Саввишны располагались в непосредственной близости от покоев Екатерины II, так что пришедшие на аудиенцию высокопоставленные лица ожидали своей очереди в комнате Марьи Саввишны, а это были: воспитатель великого князя Н. И. Панин, знаменитый поэт и статс-секретарь Г. Р. Державин, президент Российской академии наук Е. Р. Дашкова, статс-секретарь А. В. Храповицкий, обер-прокурор Священного Синода НА. Протасов, заслуженные генералы и адмиралы. Все они понимали, какое важное значение для их дел имело слово Перекусихиной, сказанное императрице, и Саввишна постоянно принимала дары от посетителей столь высокого ранга.

Екатерина II полностью доверяла своей Саввишне и свои личные, в том числе любовные, дела, советовалась с ней по житейским вопросам, узнавала её мнение относительно того или иного придворного вельможи или кандидата в фавориты.

Из камер-юнгферы она перевела Перекусихину в камер-фрейлины, но эти изменения на положении «Саввишны» при дворе почти никак не отразились: она продолжала оставаться при комнатах государыни, верно ей служа и исполняя всё те же обязанности. Помимо комнатных дел, Перекусихина сопровождала свою госпожу во время её ежедневных прогулок, в паломнических поездках, дальних путешествиях, всегда находясь рядом, готовая в любую минуту дня и ночи прийти ей на помощь.

Марья Саввишна была простой, малообразованной, но очень умной женщиной, на редкость душевной и преданной. Она любила свою покровительницу, свою государыню, свою госпожу самозабвенно, полностью посвятив ей свою жизнь и оставшись старой девой. Однажды Екатерина подарила Саввишне дорогое кольцо со своим портретом и при этом сказала как бы в шутку: «Вот тебе и жених, которому, я уверена, ты никогда не изменишь». И с тех пор стала называть себя её женихом. И действительно, этому «жениху» Перекусихина никогда не изменила, даже после его смерти.

В XIX веке о Екатерине II было опубликовано много всяких анекдотов, характеризующих её как мудрую правительницу Российской империи, как доброго человека, умного и справедливого, отличавшегося простотой общения не только с близкими, но и чужими ей людьми. В некоторых анекдотах упоминалась и Марья Саввишна Перекусихина Приведём один из них: «Однажды Екатерина сидела в царскосельском саду на скамейке вместе с любимой камер-юнгферой своей М. С. Перекусихиной. Проходивший мимо петербургский франт, не узнав императрицу, взглянул на неё довольно нахально, не снял шляпы и, насвистывая, продолжал прогулку.

Перекусихина, Марья Савишна любимая Камер-Юнгфера Императрицы Екатерины II-й, совершенно Ей преданная и пользовавшаяся особою Её доверенностию, которую никогда не употребляла во зло, заслуживает стоять наряду со знаменитыми соотечественницами. Она безотлучно находилась при Государыне; довольствовалась двумя, а иногда одною комнатою в Дворцах; убегала лести, занятая единственно услугою своей Благодетельнице: первая входила в Её опочивальню в семь часов утра; сопровождала Екатерину во время прогулок, была счастлива тогда только, когда видела спокойствие на величественном челе Обладательницы многих Царств.

Однажды Императрица и Марья Савишна занемогли в одно время; последняя до такой степени, что не могла встать с кровати. Екатерина, несмотря на Свою слабость, поддерживаемая двумя Камер-Юнгферами, каждый день навещала её. Вскоре болезнь Императрицы увеличилась: Она вложила в особый пакет двадцать пять тысяч рублей, надписала: Марье Савишне по моей кончине, и, получив облегчение, вручила выздоровевшей Перекусихиной завещанные ей деньги: «Возьми это, — произнесла Государыня, — как залог Моей дружбы, и пользуйся тем, что Я тебе готовила, не надеясь жить [Обозрение Царствования и свойств Екатерины Великия, соч. Г. Сумарокова, изд. 1832 г., ч. 1, стр. 152.]».

— В другое время, при помолвке племянницы Марьи Савишны, Екатерины Васильевны, с Ардалионом Александровичем Торсуковым [впоследствии Обер-Гофмейстером Высочайшего Двора], Императрица, одарив невесту, вручила тетке перстень со Своим портретом в мужском одеянии. «Вот и тебе жених, — сказала тогда Екатерина, — которому, Я уверена, ты никогда не изменишь». Можно представить себе отчаяние Марьи Савишны 6 Ноября 1796 года, когда услышала она о постигшем ударе Императрицу! Удар был смертельный, в голову: искусство и усердие докторов остались бесполезны.

«Сколь почтенна была тогда, — пишет очевидец Граф Ростопчин [См. Последний день жизни Императрицы Екатерины II-й, соч. Гр. Ростопчина.], — Марья Савишна Перекусихина! Екатерина, переселившаяся в вечность, как будто, покоилась в объятиях сладкого сна: приятность и величество изображались по-прежнему на лице Её. Почивальня в мгновение ока наполнилась воплем женщин, служивших Ей. В эту роковую минуту Марья Савишна, оставшаяся в живых, чтобы оплакивать невозвратную потерю, вооружилась необыкновенною твердостию духа: она не спускала глаз с Императрицы; поправляла Ей то руки, то голову, то ноги; покоила тело и, несмотря, что Екатерина кончила бытие Свое, Марья Савишна не хотела отойти от Нее, стремилась духом вслед за бессмертною душою».

— Император Павел I-й, в награду долговременной и усердной службы девицы Перекусихиной, пожаловал ей (17 Дек.) пожизненный пенсион из Кабинета в 1200 рублей. Она скончалась в Санкт Петербурге 8 Августа 1824 года, на 85-м от рождения, и предана земле в Александро-Невской Лавре.

Марья Саввишна Перекусихина
Род деятельности:	фрейлина
Дата рождения:	1739 год
Дата смерти:	8 августа 1824
Супруг:	не замужем
Дети:	нет

Марья Саввишна Перекусихина (1739—1824) — камер-юнгфрау (камер-юнгфера) императрицы Екатерины II, её доверенная близкая подруга и личная прислуга.

Госпожа Перекусихина, Марья Саввишна, была наипервая фаворитка и любимица императрицына; она удостоивала её своею дружбой и доверенностью во всем; и госпожа сия производила многие дела, и самые лучшие вельможи добивались ее дружбы и приятства.[1]

Биография

Происходила из небогатого дворянского рода Рязанской губернии. Сведений о том, как она оказалась при дворе, не сохранилось, однако уже в 1760-х годах императрица крестит её племянницу^[2]. Её брат Василий Перекусихин получил хорошее образование и умер сенатором (1724—1788), поэтому предполагают, что Марья Саввишна тоже получила образование. Она довольствовалась своим неофициальным положением при дворе, но много хлопотала о семье брата. (Её племянница Екатерина была замужем за Ардалионом Александровичем Тарсуковым (умер в 1811 г.) обер-гофмаршалом двора).

Перекусихина попала ко двору императрицы и скоро приобрела её привязанность и столь высокое значение при дворе, что «все фавориты второй половины прошлого века находились в нравственной зависимости Перекусихиной». Во всех покоях занимала комнаты рядом с императрицей — «в этих комнатах сидели и „высиживали“ и Храповицкий, которого Екатерина хвалила „за то, что бывал у М. С.“, и А. Я. Протасов, искавший позволения жениться, и Державин Г.Р., в ожидании гнева Фелицы, и княгиня Дашкова Е.Р.: положение Перекусихиной делало её нужным человеком для всех»^[3]. «Выдающееся положение её при особе государыни делало её известным и нужным человеком почти для всего влиятельного сословного и чиновного Петербурга того времени. Многие фавориты добивались многого через Марию Саввишну»^[4]. Знаменательно то, что Перекусихина оставила по себе добрую память в вечно интригующей придворной среде. Она, «будучи достойно уважена всеми, пользуясь неограниченною доверенностию Екатерины и не употребляя оной никогда во зло…» ^[5]

«Женщина без всякого образования, не знавшая ни одного иностранного языка, занимая скромное официальное положение при дворе, Перекусихина своей искренней привязанностью и расположением к Императрице Екатерине II, в которой она видела не только царицу, но и человека со всеми его достоинствами и слабостями, сумела снискать себе со стороны ее „особую доверенность“. Императрица постоянно оказывала Перекусихиной особливое, часто трогательное внимание»^[4].

Перекусихина была доверенной собеседницей и другом императрицы, и в этом качестве находилась при ней неотлучно — единственная могла являться по первому звонку императрицы, помогала ей одеваться, присутствовала в качестве главной распорядительницы при окончании туалета государыни, сопровождала её во всех путешествиях, а иногда и на парадных выездах. Один из бывших в свите во время путешествия императрицы в Крым вспоминал: «В 1787 г. на одном ночлеге, во время путешествия в Тавриду, Марью Саввишну Перекусихину поместили в комнату, наполненную чемоданами и дорожными припасами. Государыня, войдя к ней, с сожалением сказала: „Неужели ты позабыта!“ Сколько та ни старалась ее успокоить, но Екатерина, потребовав князя Потемкина, сделала ему выговор: „заботясь обо мне, не забывайте моих ближних, особливо Марью Саввишну; она мой друг; чтоб ей также было покойно, как и мне“. Потемкин крайне был встревожен сею оплошностью»^[6].

«Хорошо знавшая людей, Екатерина высоко ценила сердечную, бесхитростную преданность этой простой и малообразованной, но умной и покладистой русской женщины. В привязанности этой одинокой пожилой девицы чуткая Императрица подметила даже оттенок особой сентиментальной влюблённости, в шутку называла себя ея женихом, и в день свадьбы ея племянницы подарила Марие Саввишне дорогое кольцо со своим портретом в мужском костюме, сказав при этом: „Вот и тебе жених, которому, я уверена, ты никогда не изменишь“. Во всех своих отношениях к ней Екатерина всегда проявляла самое трогательное внимание, ухаживала за ней во время болезни, утешала в смерти брата. 2 декабря 1788 года Храповицкий отмечает: „Говорили о горести М. С., лишившейся брата вчера в ночь. Она все крепилась, а теперь в отчаянии. Приказано нужное для похорон взять от камерцалмейстера. Ходили к ней. Плакали“»^[3].

Перекусихина оставила потомкам трогательные воспоминания о чёрточках характера императрицы:

Екатерина зимою сделалась нездорова и лейб-медик Рожерсон предложил лекарство. Она воспротивилась сказавши: «Лекарство помешает моим занятиям, довольно и того, что посмотрю на тебя». Рожерсон, зная ея упорство, предложил прокатиться в санях. Государыня согласилась, почувствовала облегчение и провела покойную ночь, но на другой день к вечеру головная боль снова возобновилась. Марья Саввишна Перекусихина предложила санную прогулку. «Хорошо один раз, отвечала Екатерина; скажут: какая дура, по ночам катается, и подумают когда ей заниматься делами»
(Из рассказов Перекусихиной^[6]).

Она и Е. А. Чертков называются свидетелями, которые присутствовали на возможно состоявшемся венчании Екатерины и Потемкина, где кроме них еще был лишь его племянник Александр Николаевич Самойлов. Вместе с камердинером Зотовым была в числе тех, кто присутствовал при последних минутах Екатерины. Фёдор Ростопчин пишет: «Твердость духа сей почтенной женщины привлекала многократно внимание всех бывших в спальне; занятая единственно Императрицей, она служила ей так, как будто ежеминиутно ожидала ея пробуждения, сама поминутно приносила платки, коими лекаря обтирали текущую изо рта материю, поправляла ей то руки, то голову, то ноги…».

По утру 7-го ноября 1796 г. [накануне смерти], проснувшись, позвонила [императрица] она по обыкновению в 7 часов; вошла Марья Савишна Перекусихина. Императрица утверждала, что давно не проводила так покойно ночь, встала совершенно здоровою и в веселом расположении духа.
— «Ныне я умру», сказала императрица.
Перекусихина старалась мысль эту изгнать: но Екатерина, указав на часы, прибавила:
— Смотри! в первый раз они остановились.
— И, матушка, пошли за часовщиком и часы опять пойдут.
— «Ты увидишь», сказала государыня, и, вручив ей 20 тысяч рубл. асс., прибавила: «это тебе»^[7].

После смерти Екатерины II указом Павла I было велено «уволить от двора девицу Марию Перекусихину и производить ей по службе пенсию из Кабинета по тысячи по двести рублей в год». Дом № 243 на Английской набережной (бывший банкира Сутерланда) именным указом от 17.12.1796 был пожалован камер-юнгфрау Марии Саввишне Перекусихиной^[8]. Затем он пожаловал ей в Рязанской губернии 4517 десятин.

Она мирно доживала свой век, окруженная портретами Екатерины и её мебелью. Свербеев пишет о ней в своих воспоминаниях (1818):

Как теперь гляжу я на эту милую старушку, скромную, но всегда опрятно одетую, низенькую ростом, худенькую, в белом, как снег, накрахмаленном чепчике, из-под которого виднелись слегка напудренные волосы, сидящую за своим столом с книжкой или за гран-пасьянсом.

Скончалась в возрасте 85 лет, вдали от двора и светского общества, в полной безызвестности. Похоронена на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Надгробие сохранилось^[9].

В искусстве

Не оставила мемуаров. Со слов Перекусихиной по большей части написана книга П. И. Сумарокова «Досуги Крымского судьи» (Санкт-Петербург, 1819). Отрывок из нее, под заглавием «Черты Екатерины Великой», помещен в «Русском Архиве» (1870 год).

Однажды Екатерина сидела в царскосельском саду на скамейке вместе с любимой камер-юнгферой своей М.С.Перекусихиной. Проходивший мимо петербургский франт, не узнав императрицу, взглянул на нее довольно нахально, не снял шляпы и, насвистывая, продолжал прогулку.
— Знаешь ли, — сказала государыня — как мне досадно на этого шалуна? Я в состоянии остановить его и намылить ему голову.
— Ведь он не узнал вас, матушка, — возразила Перекусихина.
— Да я не об этом говорю: конечно, не узнал; но мы с тобой одеты порядочно, еще и с галунчиком, щеголевато, так он обязан был иметь к нам, как к дамам, уважение. Впрочем, — прибавила Екатерина, рассмеявшись, — надо сказать правду, устарели мы с тобою, Марья Савишна, а когда бы были помоложе, поклонился бы он и нам.
(Из книги «Черты Екатерины Великой»).

Принимала участие в создании знаменитого портрета императрицы работы Боровиковского — «Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке»: Боровиковский не имел возможности писать портрет с натуры, и поэтому при работе над фигурой ему позировала Перекусихина, которая надевала её платье^[10][11].

Библиография

• В. О. Михневич. Исторические очерки и рассказы. В двух томах. Издание А. С. Суворина, 1900. Т.2. Очерк «М. С. Перекусихина».

Ссылки

• «Черты Екатерины Великой»

Примечания

Для себя лично Марья Саввишна никогда ничего у Екатерины не просила, вполне довольная своим положением, но своих родных не забывала. Её родной брат, Василий Саввич Перекусихин, по её просьбе стал сенатором, а её племянница Е.В. Торсукова и её муж получили место при дворе и очень разбогатели.

5 ноября 1796 года, когда с Екатериной случился удар, Саввишна первая обнаружила её в туалетной комнате лежащей без сознания и первая после шока взяла себя в руки и стала умолять растерявшегося Зубова пустить ей кровь, как это случалось раньше. Возможно, этим удалось хотя бы на время спасти жизнь императрице. Но Зубов пустить кровь без доктора Роджерса, в то время куда-то отъехавшего, не разрешил. Когда же через час приехал доктор Роджерс и хотел пустить кровь императрице, было уже поздно: кровь не пошла.

Павел I, не любивший всех, кто верно служил Екатерине, в том числе и Марью Саввишну, взяв бразды правления в свои руки, первым делом уволил Перекусихину от двора. Однако, желая показать себя честным и справедливым, назначил ей от Кабинета Его Величества хорошую пенсию в размере 1200 рублей в год, пожаловал ей в Рязанской губернии 4517 десятин земли, а в Петербурге дом, выкупленный казной у банкира Сутерланда.

После смерти своей любимой государыни Марья Саввишна прожила еще 28 лет. Она умерла в Санкт-Петербурге 8 августа 1824 года на 85-м году жизни и была похоронена на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

Такой же беззаветно преданной фавориткой Екатерины II была Анна Степановна Протасова (1745–1826), дочь Степана Фёдоровича Протасова, с 1763 года ставшего сенатором, и его второй жены Анисии Никитичны Орловой, двоюродной племянницы братьев Орловых.

Екатерина II зачислила 17-летнюю дворянку Протасову в придворный штат в качестве фрейлины Высочайшего двора по рекомендации своего фаворита Григория Орлова. По-видимому, это случилось в 1763 году, когда по предстательству того же Григория Орлова, её отец Степан Фёдорович Протасов стал тайным советником и сенатором.

Анна Протасова так же, как и Марья Саввишна Перекусихина, всю свою жизнь посвятила государыне императрице, оставшись старой девой. Она была некрасива, даже дурна собою, да к тому же небогата. Она считалась девицей до конца своих дней, хотя придворные и большого, и малого дворов хорошо знали о её реальном участии в обследовании кандидатов в фавориты со стороны их мужской пригодности.

Были случаи, когда за ней начинали ухаживать придворные кавалеры, но, к сожалению, быстро обнаруживалось, что целью этого ухаживания было заручиться её поддержкой при дворе и воспользоваться её близостью к императрице. Анна Степановна была на 16 лет моложе Екатерины II, но её внешняя непригожесть только оттеняла прелести императрицы.

В 1784 году, когда возраст Протасовой приблизился к 40 годам, Екатерина пожаловала её в камер-фрейлины Высочайшего двора с «богатейшим портретом» императрицы, то есть с обильно осыпанным бриллиантами портретом, которым Протасова очень гордилась. Облик Анны Степановны дошел до наших дней: по заказу императрицы французский художник Жан Луи Вуаль написал портрет Анны Степановны Протасовой, изобразив её, видимо, несколько приукрашенной, но главное – с этим «богатейшим портретом», приколотым к платью на голубом муаровом банте с левой стороны груди, у плеча.

Как камер-фрейлина Высочайшего двора, Протасова обрела право следить за поведением фрейлин, давать им поручения, распоряжаться целым штатом камер-пажей. Она стала получать более высокое жалованье, жить в более удобных апартаментах, расположенных вблизи покоев императрицы, пользоваться столом «с государыниной кухни», почти каждый день на «вызолоченном сервизе» обедать с императрицей, иногда прислуживать ей в спальне.

Как фаворитка Екатерины II, Анна Протасова имела большой вес при дворе: перед ней заискивали, у неё искали поддержки, но её и боялись. Однако чаще всего к ней обращались за поддержкой, особенно ее родственники, даже находящиеся в дальнем родстве. Так, например, существовал такой исторический анекдот:

«До воцарения Павла Анненский орден, учрежденный зятем Петра Великого, герцогом голштинским Фридрихом-Карлом, не считался в числе русских. Хотя Павел Петрович, в бытность свою великим князем, и подписывал в качестве герцога голштинского все грамоты на пожалование Анненским орденом, но последний давался только тем лицам, кому назначала императрица Екатерина II. Великому князю очень хотелось, чтоб некоторые из его приближенных носили Анненский крест, однако императрица именно им-то и не давала этот орден.

Наконец, великий князь придумал следующую хитрость. Заказав два небольших Анненских крестика с винтами, он призвал к себе двух любимцев своих, Ростопчина и Свечина, и сказал им:

– Жалую вас обоих Анненскими кавалерами; возьмите эти кресты и привинтите их к шпагам, только на заднюю чашку, чтоб не видала императрица.

Свечин привинтил крест с величайшим страхом, а Ростопчин счел более благоразумным предупредить об этом родственницу свою, Анну Степановну Протасову, пользовавшуюся особенным расположением императрицы.

Протасова обещала ему поговорить с Екатериной и узнать ее мнение. Действительно, выбрав удобную минуту, когда государыня была в веселом настроении духа, она сообщила ей о хитрости наследника и сказала, что Ростопчин опасается носить орден и вместе с тем боится оскорбить великого князя.

Екатерина рассмеялась и промолвила:

– Ах он, горе-богатырь! И этого-то получше не выдумал! Скажи Ростопчину, чтоб он носил свой орден и не боялся: я не буду замечать.

После такого ответа Ростопчин смело привинтил Анненский крест не к задней, а к передней чашке шпаги и явился во дворец.

Великий князь, заметив это, подошел к нему со словами:

– Что ты делаешь? Я велел привинтить к задней чашке, а ты привинтил к передней. Императрица увидит!

– Милость вашего высочества так мне драгоценна, – отвечал Ростопчин, – что я не хочу скрывать ее.

– Да ты себя погубишь!

– Готов погубить себя; но докажу этим преданность вашему высочеству.

Великий князь, пораженный таким очевидным доказательством преданности Ростопчина, обнял его со слезами на глазах.

Вот происхождение ордена Св. Анны четвертой степени» (М.А. Дмитриев. Мелочи из запаса моей памяти. 2-е изд. М., 1869).

Анна Протасова никогда не предавала свою покровительницу и повелительницу, во все неприятные минуты жизни императрицы Анна Степановна всегда была рядом, она умела терпеливо выслушать Екатерину, утешить её, уговорить, хотя успокоить упрямую и настойчивую императрицу бывало ох как нелегко.

Была Анна Степановна рядом со своей благотворительницей и 5 ноября 1796 года, когда у Екатерины случился удар. Протасова в течение суток не отходила от её постели, она присутствовала и при агонии, и при последнем вздохе Екатерины Великой.

Придя к власти, Павел I не отлучил Анну Степановну Протасову от двора. За ней сохранился её придворный статус камер-фрейлины, остались за ней и дворцовые покои, и дворцовая кухня. Такое к ней отношение Павла объяснялось тем, что Анна Степановна через замужество своей племянницы стала родственницей любимца государя графа Ф.В. Ростопчина, ставшего во время Отечественной войны 1812 года генерал-губернатором Москвы. Мало того, император Павел наградил её орденом Св. Екатерины меньшего креста, а с ним, как положено, и званием «кавалерственной дамы», назначил ей хорошую пенсию с пожалованием 100 душ крестьян в Воронежской и Петербургской губерниях.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Гавриил Державин

Державин был правдив и нетерпелив. Императрица поручила ему рассмотреть счета одного банкира, который имел дело с Кабинетом и был близок к упадку. Прочитывая государыне его счета, он дошел до одного места, где сказано было, что одно высокое лицо, не очень любимое государыней, должно ему какую-то сумму.

— Вот как мотает! — заметила императрица. — И на что ему такая сумма!

Державин возразил, что кн. Потемкин занимал еще больше, и указал в счетах, какие именно суммы.

— Продолжайте! — сказала государыня.

Дошло до другой статьи: опять заем того же лица.

— Вот опять! — сказала императрица с досадой. — Мудрено ли после этого сделаться банкротом!

— Князь Зубов занял больше, — сказал Державин и указал на сумму.

Екатерина вышла из терпения и позвонила. Входит камердинер.

— Нет ли кого там, в секретарской комнате?

— Василий Степанович Попов, ваше величество.

— Позови его сюда. — Попов вошел.

— Сядьте тут, Василий Степанович, да посидите во время доклада; этот господин, мне кажется, меня прибить хочет…

(М. Дмитриев)

Императрица имела очень плохой слух, не понимала музыки, но любила ее слушать и приказывала князю Платону Александровичу Зубову устраивать у нее квартеты и комнатные концерты. Прослушав однажды квартет Гайдна, она подозвала Зубова и сказала ему на ухо:

— Когда кто-то играет соло, то я знаю, что, как кончится, ему надо аплодировать, но в квартете я теряюсь и боюсь похвалить некстати. Пожалуйста, взгляни на меня, когда игра или сочинение требует похвалы.

(Из собрания Е. Львовой)

А. И. Мусин-Пушкин

В 1794 году президент Санкт-Петербургской Академии художеств Алексей Иванович Мусин-Пушкин, присутствуя в Синоде, через камер-лакея получает от Екатерины II повеление немедленно прибыть во дворец. Пушкин находит императрицу в кабинете, сидящую за столом с листом бумаги, который при входе его, перевернув, она спросила:

— Послушай-ка, господин президент, все ли у вас в Академии благополучно?

— Слава Богу, ваше величество, — отвечал Пушкин со спокойным духом.

— Не случилось ли чего необыкновенного в типографии?

— Ничего, государыня!

— Подивитесь! Я больше вашего знаю, что делается там, где вы поставлены начальником! Один несчастный, служивший в типографии вашей, лишил себя жизни.

Сии слова привели его в великое замешательство.

— Я желаю через начальников знать о всяком происшествии во вверенных им местах, — с гневным видом продолжала Екатерина и, заметив его смущение, с кротостью спросила: — Что ж вы молчите? Я готова выслушать от вас оправдание.

— Если вашему величеству угодно, то позвольте донести, что я сомневаюсь в справедливости известия, вам сообщенного, — сегодня поутру я получил рапорт о благополучном состоянии всех служащих в Академии; да и типографский надзиратель, который у меня был, не сказал мне ни слова о том, что я теперь узнал от вашего величества.

— Извольте же, не мешкая, справиться об этом и успокоить меня, — промолвила императрица.

Бдительный начальник пришел в уныние, услышав выговор от своей благодетельницы, в крайнем смущении поспешил в Академию. Приезд его в необычное время произвел между великим числом живших там сильную тревогу; надлежало поодиночке всех перекликать и узнать об отсутствующих. Под конец уже нижний служитель объявил, что он слышал о подобном происшествии, в Академии наук случившемся. Пушкин узнает, что самоубийца — при типографии промотавшийся комиссар, устрашившийся отчета. Алексей Иванович, успокоившись, в ту же минуту приказал заготовить для императрицы объяснение, крупным прямым шрифтом, ибо курсивных литер она не любила, в пол-листа, по обыкновению, написанное, которое и привозит во дворец.

— Кто ж из нас виноват, сударь? — спросила Екатерина.

— Ни ваше величество, ни я, — отвечал он и подал обстоятельное известие о несчастном.

— Вы неправду сказали! — произнесла Екатерина, прочитав несколько строк.

— Вы неправду сказали, — повторила императрица, — оскорбив вас выговором и упреком, признаю себя виновной: человеку свойственно ошибаться… Если когда случится вам быть виновным, то даю слово оказать вам всякое снисхождение — вспомните поговорку, что и горшок с горшком в печи столкнутся.

Алексей Иванович, тронутый до слез столь редким великодушием, стал на колени. «Я недостоин, чтоб мать российского народа признавала себя виновною!» — сказал он.

(Из собрания П. Карабанова)

Однажды князь Николай Иванович Салтыков поднес императрице список о производстве в генералы. Чтобы облегчить императрице труд и обратить ее внимание, подчеркнул он красными чернилами имена тех, которых производство, по его мнению, должно было остановить. Государыня нашла подчеркнутым имя бригадира князя Павла Дмитриевича Цицианова.

— Это за что? — спросила она.

— Офицер его ударил, — отвечал Салтыков.

— Так что ж? Ты выйдешь от меня, из-за угла накинется на тебя собака, укусит, и я должна Салтыкова отставить? Князь Цицианов отличный, умный, храбрый офицер, им должно дорожить, он нам пригодится. Таких людей у нас немного!

И собственноручно отметила: «Производится в генерал-майоры».

Екатерина не ошиблась: князь Цицианов оправдал ее мнение — пригодился!

(«Исторические рассказы…»)

В царствование Екатерины II Сенат вынес решение, которое императрица подписала. Этот подписанный приказ перешел от генерал-прокурора к обер-прокурору, от него к обер-секретарю и, таким образом, попал в экспедицию.

В тот день в экспедиции был дежурным какой-то приказный подьячий. Когда он остался один, то напился пьяным. При чтении бумаг попалось ему в руки подписанное императрицей решение. Он прочел «быть по сему» и сказал:

— Врешь, не быть по сему.

Взял перо и исписал всю страницу этими словами: «Врешь, не быть по сему» — и лег спать.

На другое утро он пошел домой, в экспедиции нашли эту бумагу и обмерли от страха.

Поехали к генерал-прокурору князю Вяземскому. С этой бумагой он поехал к императрице и бросился ей в ноги.

— Что такое? — спросила она.

— У нас несчастье, — сказал Вяземский, — пьяный дежурный испортил ваш приказ.

— Ну что ж, — сказала государыня, — я напишу другой, но я вижу в этом перст Божий; должно быть, мы решили неправильно. Пересмотрите дело.

Пересмотрели дело, и оказалось: действительно, оное решение было неправильным.

(Из собрания М. Шевлякова)

Некий Я. Ф. Фрейгольд имел место чиновника, которое в то время обогатило бы всякого, но по собственной честности не нажил ничего и вышел из службы чист и беден.

Его представили к пенсиону.

Государыня отвечала, что он, конечно, сберег что-нибудь из своих очень высоких доходов.

Ей доложили, что он формально ничего не имеет.

— Или он дурак, — отвечала она, — или честнейший человек. Однако в обоих случаях имеет надобность в пособии.

И подписала указ.

(Из собрания М. Шевлякова)

В 1795 году главнокомандующий в Москве Михаил Михайлович Измайлов был вызван Екатериной II в Царское Село. Прогуливаясь с императрицей по саду, он зацепился за дерево и сдернул парик. По трусливому нраву, в сильном замешательстве, он начал извиняться. Екатерина, в продолжение многих лет, будучи к нему милостива, сказала: «К чему?.. Если бы ты был молод и желал нравиться молодой женщине, то подобный случай заставлял бы страшиться отказа; а мы состарились и доживаем век».

(Из собрания П. Карабанова)

Однажды Екатерина II сидела в Царскосельском саду на скамейке вместе с любимой камер-юнгферой своей Перекусихиной.

Проходивший мимо петербургский франт, не узнав императрицу, взглянул на нее довольно нахально. Он даже не снял шляпы и, насвистывая, продолжил прогулку.

— Знаешь, — сказала государыня, — как я обижена на этого шалуна? а я ведь могу остановить его и намылить ему голову…

— Ведь он не узнал вас, матушка, — возразила Перекусихина.

— Да я не об этом говорю… Конечно, не узнал… Но мы с тобой прекрасно одеты… Он обязан был иметь к нам хоть как к дамам уважение… Впрочем, — прибавила Екатерина, рассмеявшись, — надо сказать правду, постарели мы с тобой, Марья Саввишна… а будь мы помоложе, поклонился бы он и нам.

(«Древняя и новая Россия», 1879. Т. 1)

* * *

В 1796 году несколько молодых людей, проходя довольно близко от императрицы, сидевшей в Царскосельском саду, не обратили (на нее) внимания и даже не сняли шляп. Марья Саввишна Перекусихина хотела сделать выговор, но Екатерина, удержав ее за руку, сказала:

— Оставь их! на нас не смотрят, — стары стали.

(П. Вяземский)

Однажды государыня Екатерина, будучи в Царском Селе, почувствовала себя нехорошо; приехал Роджерсон, ее любимый доктор, и нашел необходимым ей пустить кровь, что и сделано было тотчас.

В это самое время докладывают государыне, что приехал из Петербурга граф Александр Андреевич Безбородко, узнать об ее здоровье. Императрица приказала его принять.