Рассказы на одну букву для детей

Заморская Зюзя

Знойный Занзибар, зимой:
Злые зебры задавили зайца задницами, задушили. Загнулся заморыш заяц, захрипел, задергался, зенки закатил, заглох… Зюзя зайцу!
Загубили, злодеи! зачем?! — завопила зайчиха — Звери, заступитесь!
Заткнись, зараза, загоним, затопчем! — зловеще завыли зебры, зубами заскрежетали, зрачками заворочали.
Зайчиха, зеленея, замолчала…
З-зебры з-з-злыдни — зашипела задумавшая заступиться за зайца змея —
З-з-злыдни!
Заткнись, затхлая заноза! — заново заворчали зебры — Заживо загрызем!
Змея заметно замялась, закашлялась, заползла, забилась за забор, затихла. Зебры злобно заржали.
Зря, зебры, зря! — Звучно замычал зубр — Зловреднoй забавой занимаетесь — зайца замучили, зайчиху запугали, змею. Зазнались, забияки зловонные!
Зебры забеспокоились…
Запомните, злюки занюханные — заново замычал зубр — зверей задирать запрещаю! Забудете — залеплю затрещин!
Зебры — звери здравомыслящие, задумались: «Зубр — знаменитый здоровяк, закаленный — захочет — зараз забодает»…
«Запомнили запрет, запомнили» — заискивающе закивали зебры, затаив злобу — Зарекаемся зверей затрагивать! «
Затем злопамятные зебры засовещались — «Замочим зубра» — зашушукались — «завтра замочим».
Заготовили зебры заговор — запастись запеканкой, заманить зубра запеканкой за забор, за забором заразить золотухой. Захиреет зубр, зачахнет, забыв записать завещание, засохнет…
Знатная затея — злорадно зашептались зeбры, захихикали — зюзя завтра зубру!!!

***

Интеллектуальные Измышления

Иногда интересно, искренность истинна или искусственна. Идешь, измышляешь, исторгаешь идеи, и истерика изводит – идиотские искания, изобретение идеалов… Исторически известно: инакомыслящие изгоняются. Интеллектуальные игры — испытание инквизиции. Иных индивидов именуют исчадиями, искушают исповедью и искуплением — издеваются. Иноки индульгируют, индифферентные и испепеленные изнутри. Изощренное извращение истины изъязвляет искрами инквизиторской изжоги, истребляет «испорченность» — игнорировать излишне, имеются интернациональные исследования, изобильная информация. Истина иррелевантна. Иначе изъясняясь, искренность – иллюзия…

***

Классовый Конфликт
Картина

Красный круг клонится к кромке кедровых кущ. Круг кажется каплей, колеблется… канул. Кричит козодой; кротко калькулирует календарь кукушка. Крестьяне кончили косьбу, ковыряют кувшины, крышки крынок: каша? квас? Костер колышется кумачовыми красками. Куры клюют крошки. К кудрявым кущам, к кипам кошеного клевера, к костру катит карета князя. Кашне кутает костлявый кадык, крючковатый клюв кажется картонным. Колышутся края клюквенного камзола, карету качает: канавы, колдобины. Колыхаются крупы коней. Княжна — кружева, корсет, кудри, — крутится, капризничает:
— Когда, когда конец круиза? Колымага калечит кости!
— Кончай кочевряжиться, — кряхтит князь.
— Как клавикорды колошматить — кости крепкие, как курорт — куды крепше!.. Кокетка!..
— Куда катимся? К крестьянам?
— Когда контролируешь крестьян — крепнет капитал. Капитал крепок — купишь какао, крем, кексы кушаешь. Крестьянам — квас, князьям — коньяк!
«Каков консерватор…» — критически косится кучер.
«Какая канитель, — кажется княжне. — Какой капитал, когда красота — кружева, кринолины… Кадриль, котильон… Красавцы кирасиры… Карлика купить?.. Князья Короедовы купили карлика — как куколка. Кашку кушает, кривляется…»
— Кажись, канава! — каркает кучер. Карета кренится, колесо колется, кузов кареты крякает. Карета кувыркается, катится кубарем. Куски колеса катятся к копнам клевера…
— Кто копал канаву?! — кричит князь. — Канальи!
— Кибитке капут! — коварно комментируют крестьяне. Кое-кто кажет кукиш карете.
— Какой кошмар! Кабриолет кувырнулся! — княжна колотит кулачками кретон кареты.
— Кретины!… Кучер! Крепи колесо! Крепостные, кормите коней! — командует князь.
Крестьяне кидаются к карете. Крестьянские коленкоровые кафтаны куцы, кружавятся клочьями. Калеки ковыляют, клянчат копеечку. Копошатся крестьянские карапузы.
— Крепостные! Клевер косили?
— Косили, кормилец.
— Капусту квасили?
— Конешно, квасили.
— Картофель копали?
— Картофель?.. — колеблются крестьяне. —
Князюшко, куды крестьянину картофель? Картофель колюч, коварен: куснешь — каюк.
— Клубни!!! Клубни копайте, кретины!!! — коршуном клекочет князь. — Кипятите клубни, кушайте! Картофель
калориен, кальций крепит кости!
«Кому как… Картофель, как кофе — козни католиков», — кажется крестьянам.
— Когда конец каторге?! Кстати, крестьяне князя Кропоткина кушают копченую колбасу! — кричит крепостной Кузьма.
— Какая крамола! Князь Кропоткин — коммунист! — кипятится князь. — Кропоткинский колхоз — каверзный капкан. Комендант, крапивы крамольникам. Комендант кромсает крестьян крапивой, крестьяне кричат.
— Кончайте крик, клепайте колесо… Кондрат!
Коренастый, косматый крепостной Кондрат ковыляет к карете.
— Куришь?!
— Курю…
— Коноплю куришь? — кудахчет князь.
Кондрат кротко ковыряет каблуком копну клевера.
— Каюсь… Курнул косячок…
— Каков, каналья! Кучер, кнут!
Князь крепко колотит Кондрата кнутом. Кто-то кидает комок кала.
— Кощунство! — кривится князь. — Крестьянскими какашками кидаться! Кидайтесь княжескими.
— Какой колотун! Кровь коченеет, — капризничает княжна. — Кончайте клепку, крестьяне.
Крепостной Кирилл клепает колесо. Княжна краснеет: крепостной красив как картинка: крепкий, кудрявый, кареглазый. Какой курьез! Княжна крадется к карману княжеского камзола, копается… Кошелек… кавказский
кинжал… ключи. Княжна кидает ключи Кириллу, кокетничая как куртизанка:
— Как кончишь — крадись к комнатам, к кровати…
Кирилл кобенится, крутит ключ.
— Крендель купите?
— Куплю, куплю, — клянется княжна. — Какой корыстный кавалер… Крендель куплю, кулича кусок, куль крупы…
— Классно…
Колесо крепится к карете. Князь касается кистью: качественный крепеж.
— Кажись, крепко… Кланяйтесь!
Крепостные кланяются. Княжну клонит к крову, к кушетке, князя — к картам, коньяку.
— Кучер, к крыльцу! — командует князь. — Крестьянам: копать, копать, копать. Крестьянкам: косить, косить, косить. Кто курит коноплю — кочергой! Крапивой!
Колышутся колосья. Кружатся комары.
Карета катится к крыльцу.

***

Отец Онуфрий

Отец Онуфрий отдыхал около озера. Отца Онуфрия обильно окружали оводы. Отец Онуфрий окончательно отчаялся, отмахиваясь от оводов опахалом.
— Одумайтесь, окаянные отродья, огрею — околеете! — орал отец Онуфрий, остервенело орудуя опахалом. Оводы отлетали, однако описывали около отца Онуфрия окружности. Обкусанный оводами отец Онуфрий озверел. Отдохновение отменилось, осталось одно — отгонять окаянное отребье. Объясняем — отбиваться.
— Отче, одари отрядом омоновцев!!! — озаботился отец Онуфрий.
Отче отвечать отказался, омоновцы обломались. Оглядевшись, отец Онуфрий обнаружил огромную осиновую оглоблю. Оглашая окрестности ором, обезумевший отец Онуфрий обхватил оконечность оглобли, ожесточенно отмахиваясь от оводов. Ошарашенные оводы отлетели окончательно.
— Одумались, отродья! — облегченно охнул обессиленный отец Онуфрий, отдышавшись. — Однако, оглобля — отличное оружие, опаснее огнемета.
Окунувшись, обтеревшись, отец Онуфрий оделся. Освятив окрестности озера, отправился отужинать отварным осетром, омлетом, окуньками. Обожравшись, отец Онуфрий опоносился.

***

Огромная Олена отжимала онучи. Отец Онуфрий ошивался около, оглядывая Оленины окорока. «Обширно!» — обдумывал отец Онуфрий. — «Однако, облапаю — огреет!..»
Отложив отжатые онучи, Олена оглянулась.
— Обгадили онучи, однако, отстирала! — отчиталась она.
Обуреваемый охотой обнять Олену, отец Онуфрий открыл объятья.
— О Олена! Отдайся — отымею! (обходительный отец Онуфрий…)
— Овцу отымей, охальник! — отмахнулась Олена. Отец Онуфрий обиделся.
— Окучиваю-окучиваю — отсылают! — объявил он, обхватывая Оленины окорока.
— Опротивел, оглоед озабоченный! Отстань — онучей огрею! — орала Олена.
Оробев, отец Онуфрий отскочил.
— Отвергли! Одумайся, Олена: оскверню обеты — овцу отымею!!!
— Отымей-отымей — остепенишься, обезьяна омерзительная!
Огорченный отказом, отец Онуфрий, озабоченно оглядываясь, отправился отыскивать овцу. Овца обреталась около овина. Отец Онуфрий оседлал овцу. Овца орала, отбрыкиваясь.
— Ори-ори, одно — отымею, — обещал отец Онуфрий.
Обуздав овцу, отец Онуфрий обещание осуществил (объясняем — отымел).
— Озорник! — окликнула Олена, охорашиваясь около окна. — Объявись откушать: окрошка, оладушки. Однако облапишь — огребешь оплеуху!
Облагодетельствованный отец Онуфрий объявился откушать. Опосля обеда отца Онуфрия одолела отрыжка. Олена отварила отцветшие одуванчики. Отпоенный отвратительным отваром, отец Онуфрий опух, однако отрыгиваться окончил.

***

Обольстительная Оксана окучивала огурцы. Отец Онуфрий, обойдя околицей, остановился около ограды, обозревая Оксану.
— Оксана, обнажись! Обожествлю!
— Обожествишь?! Общеизвестно — отымеешь!
— Овладею… — осторожно объяснил отец Онуфрий.
— Огурцом огребешь!
«Огурцы, онучи — одно: огребу» — осознал отец Онуфрий. — «Однако, охота! Остается отыметь отару овец… Однозначно!»
Отец Онуфрий обреченно отправился отыскивать отару овец. Отара отъедалась около оврага. Обнаружив отца Онуфрия, овцы опасливо отбежали. Однако Оксана, отметив отход отца Онуфрия, обеспокоилась:
— Отходишь? Остановись, останься — обласкаю!
Отец Онуфрий отряхнул одежды, отрекся от овец, отправился облагодетельствовать Оксану.
— Отходим огородами! — объявила Оксана, обняв отца Онуфрия. — Около оврага…
Отец Онуфрий, очарованный объятиями Оксаны, обрадовался.
— Отправляемся! — охнула Оксана, оправляя оранжевый очипок.
Отец Онуфрий осклабился, охваченный ознобом.
Обходя ольшаник, около окраины оврага отца Онуфрия одолела одышка. Он откинул одежды, опрокидывая Оксану. Оксана ойкнула, обколотая острой осокой. Огневалась, оправила оборки одеяния.
— Отец Онуфрий, — обозлилась она, оглядывая обнаженного охальника — отвратительно! Омерзительно! Оденься обратно, обезьяна одночленистая! Ожиревший ортодокс! Осьминог обрюзгший!!! Отвали!!!
Озверевшая Оксана, отменно отпинав отца Онуфрия, оттащила от него одежду. Отец Онуфрий, обнаружив около оврага одеяло, обвернулся оным, озабоченный отсутствием одежды.
— Однако, оказия! — охнул отец Онуфрий, отправляясь отслужить обедню.
Обольстительная Оксана отшвырнула охабень отца Онуфрия. Отплевываясь, она озлобленно орала:
— Отстирай одежду, олигофрен!!! Омойся!!! Объявишься около — орган оторву!!! Обхаживай овец, обжора!!!
Обернутого одеялом отца Онуфрия обсмеяли. Отец Онуфрий очень обиделся, обедню отслуживать отказался.

***

Однажды осенью отец Онуфрий очнулся, опохмелился оставшимися огурчиками, отрезвел, оделся, оставил опочивальню, отслужил обедню, окрестил отрока. Отвинтил, открутил, откупорил, отхлебнул — опьянел опять. Отведал окрошки, откушал орешков, отпробовал осетринки, окорочков, окуньков , оладушек, овощей — объевшийся отец отобедал основательно.
Отдохнув, отец Онуфрий отправился осматривать окрестности Онежского озера. Обойдя оврагом огороженный от овец овин, он основательно остолбенел. Обитательница окрестной окраины, обнаженная отроковица Ольга осторожно отмывала опыленные одежды около отдаленной осиновой опушки.
О, заренные огнями осени Онежские озера! Оправив оловянный ободок огромных очков, овдовевший отец Онуфрий обстоятельно оглядел оную отуманившую очи особу. Окстись, отче, окаянный опутал!
-Оля, околдовала, обольстила… обласкай одинокого отшельника! — ораторствовал онежский орел, охваченный огнем отец Онуфрий.
— Отойдите, отец Онуфрий! Оторву окоянный отросток! — отвечала ошарашенная Ольга.
— Отдайся! Осчастливлю! — околодовывал обуреваемый охальник.
-Ого? Охотно! Однако обязан оплатить оное, — обдумав, ответствовала обаятельная отроковица.
-Озолочу, осыплю охапками ожерелий! Обещаю отары овец, ондатровые одежды! — обманывал Ольгу одержимый.
-Отрадно, отче! Отлично, обдумаем-обсудим, — обрадовалась она.
Отец Онуфрий обаял, обнял, обвил, обхватил… Ольга обмякла, обворожительно опрокинулась, отчаянно отдалась… Однако, окончив оплодотворение, отдышавшийся отец отказался оплачивать обещанное.
-Облысевший, ожиревший, обнищавший осталоп! Обесславил, обездолил, ограбил одинокую овечку! Отдавай обещанную ондатру, оборотень окаянный! Одичавший осел! Обсчитал, обчистил, обесчестил! Ослеплю, отравлю, оцарапаюб ославлю! — озверела Ольга.
-Очумела, озорница? Отвали отсюда, — отрешенно отмахнулся от Ольги остывший отец Онуфрий.
Обиженная, опозоренная, ожесточившая отроковица огрела отца Онуфрия опасным оружием — огромной осиновой оглоблей. Ослабев, ошеломленный Онуфрий оступился, омертвел, обрушился оземь. Отмстившая Ольга обмылась, отерлась, обсохла, обулась, оделась. Отроковица озабоченно обыскала окровавленного отца Онуфрия, ощупала онучи, обшарила отвороты, однако отменно осерчала, обнаружив остывшие остатки онуфриевого обеда.
Ох… Оплетенные осоками онежские омуты… Огромный одухотворенный океан обхватил, обмыл, обласкал останки отца Онуфрия… Оминь.

***

Однажды отец Онуфрий обедал. Отпив «Оболони», он обмолвился: «Отлично, охальники!».
Он обозревал окрестности Онежского озера. Отара овец обходила околицу. Отец Онуфрий обомлел: «Откуда овцы?». Одна овца остановилась, обернувшись отроковицей Ольгой. Отроковица оправила одежду, оголила окорока. Откуда-то объявились орки. Отверзив очи, Ольга оголтело отоваривала орков оглоблею. Орки одаривали отроковицу осатанелым оскалом. Обнимали, обхаживали, отпрыгивали от оглобли.
Оное окончательно обидело отца Онуфрия.
«Оборотни! Оборотни! — орал отец Онуфрий. — Обмороки! Отравился „Оболонью“!»
— Ох, отец, — осторожно отозвалась охлаждённая Оболонь, — «Оболонь» — откровение! Она открывает определённое око. Она — оружие оккультных операций, онтологическая основа!
— Окстись! — отец осенил «Оболонь» обожествлённым орудием.
— Охолонись, отче! — Оболонь опенилась, облако овальных орнаментов окружило отца Онуфрия, он обернулся Ольгой.
— О-о-о! — огляделся отец Онуфрий, оглаживая округлости.
— Оргазм? — озаботилась «Оболонь».
— Отлично!
— О’кей! Остановимся?
— Отдай обратно отца Онуфрия! — огорчилась «Ольга».
Опаньки! Отец Онуфрий опять отец Онуфрий!
— Окосеть! — обрадовался оный. — Однако опохмелиться отрадно!
— Отведай, — ответствовала «Оболонь». Отец основательно отхлебнул, откусил огурчик.
— Охохонюшки-хо-хо! Отоспаться охота!
Отец Онуфрий отошёл опочивать.
«Отсталый он, — опечалилась «Оболонь». — Отоспится, отрыгнёт, окажется обычным олухом. Окрыление — оно особенным открывается. О«Генри, Одоевский, Оноре, Островский, Олди, Огиньский, Offspring — они отмечены озарением! Отвалившаяся образина — оловянная, омерзительная!»
— Отдыхай! — Оболонь отвернулась от отца Онуфрия, оставив оного одиноким, образно ограбленным.
Отчизна! «Оболонь» отправилась опекать одарённых отроков! От обпившихся ослов, обдолбанных опиумом охлоса, «Оболонь» открещивается. Одумайтесь!
Охаивая огульно отечество, однако отметим, окаянное очень отличается от опальных открывателей «Оболони». Оно овеяно особенными образами. Окраины, оградки, осины, овины, опять отроковицы…
Отец Онуфрий очнулся. Отлив отходы от «Оболони», отошёл от отхожего очка. Осмотрелся.
О, Отчизна! Очей очарованье!

***

Пётр Петрович Петухов

Пётр Петрович Петухов, поручик пятьдесят пятого Подольского пехотного полка, получил по почте письмо, полное приятных пожеланий. «Приезжайте, — писала прелестная Полина Павловна Перепёлкина, — поговорим, помечтаем, потанцуем, погуляем, посетим полузабытый, полузаросший пруд, порыбачим. Приезжайте, Пётр Петрович, поскорее погостить».
Петухову предложение понравилось. Прикинул: приеду. Прихватил полуистёртый полевой плащ, подумал: пригодится.
Поезд прибыл после полудня. Принял Петра Петровича почтеннейший папа Полины Павловны, Павел Пантелеймонович. «Пожалуйста, Пётр Петрович, присаживайтесь поудобнее», — проговорил папаша. Подошёл плешивенький племянник, представился: «Порфирий Платонович Поликарпов. Просим, просим».
Появилась прелестная Полина. Полные плечи прикрывал прозрачный персидский платок. Поговорили, пошутили, пригласили пообедать. Подали пельмени, плов, пикули, печёнку, паштет, пирожки, пирожное, пол-литра померанцевой. Плотно пообедали. Пётр Петрович почувствовал приятное пресыщение.
После приёма пищи, после плотного перекуса Полина Павловна пригласила Петра Петровича прогуляться по парку. Перед парком простирался полузабытый полузаросший пруд. Прокатились под парусами. После плавания по пруду пошли погулять по парку.
«Присядем», — предложила Полина Павловна. Присели. Полина Павловна придвинулась поближе. Посидели, помолчали. Прозвучал первый поцелуй. Пётр Петрович притомился, предложил полежать, подстелил полуистёртый полевой плащ, подумал: пригодился. Полежали, повалялись, повлюблялись. «Пётр Петрович – проказник, прохвост», — привычно проговорила Полина Павловна.
«Поженим, поженим!», — прошептал плешивенький племянник. «Поженим, поженим», — пробасил подошедший папаша. Пётр Петрович побледнел, пошатнулся, потом побежал прочь. Побежав, подумал: «Полина Петровна – прекрасная партия, полноте париться».
Перед Петром Петровичем промелькнула перспектива получить прекрасное поместье. Поспешил послать предложение. Полина Павловна приняла предложение, позже поженились. Приятели приходили поздравлять, приносили подарки. Передавая пакет, приговаривали: «Прекрасная пара».

***

Плоды Прогресса
(приключенческая повесть)

Посреди пустыни произрастала пальма. Под пальмой племя папуасов, пораженное проказой, попивало портвейн. Пальма плодоносила плохо, папуасы прозябали, питались падалью, пожирали попугаев, протухших пятнистых питонов. Процветали полиомиелит, паранойя, псориаз, понос, паркинсонизм.
Пытаясь предотвратить погибель папуасов, подкомитет помощи первобытным племенам прислал полпреда Попова. Попов, подобно Прометею, принес папуасам плоды прогресса: полупроводники, пылесос, плетизиограф, прочее. Получку Попов получал по пятницам, покупал пиво, пирожки, папайю, повидло — подкармливал проституток, пробуя поддержать популяцию папуасов. План Попова позорно провалился — подлые проститутки применяли противозачаточные пилюли. Племя подыхало. Пронырливые португальцы продавали портвейн по пятьдесят песо, получая пятьсот процентов прибыли. Папуасы пропивали последние плавки.
Пустыня приглянулась преуспевающему плантатору Педро Перейре. «Полью почву, посажу помидоры, пшеницу, перец» планировал плантатор. Под Пасху Педро пригласил Попова пообедать.
— Прогони папуасов, — предложил Перейра, подливая Попову пульке, пунша, пльзеньского пива, подкладывая печеночный паштет. — Поделюсь прибылью. Пошли подальше поручение подкомитета — получишь парагвайское подданство, поместье, пеонов, пост посла.
— Пшел прочь, паскуда! — пробормотал Попов, пожирая поросенка.
— Подумай. Подарю полотно Пикассо, платиновую пепельницу, Пиночету представлю, — пообещал плантатор.
— Пустыня принадлежит папуасам, понял, подлый пособник палача Пиночета?! — прокричал Попов.
Перейра плюнул:
— Пардиес! Погоди, патриот — посчитаемся! Попомнишь плантатора Педро Перейру!
Проклиная Попова, Педро повернулся, пошел подготавливать переворот. Попов пошел помогать папуасам побеждать пережитки палеолита — прогонять политических проходимцев. Пели птицы. Пастухи пасли поросят. Пустыня представлялась прекрасной…
Попов преподавал папуасам письмо, политграмоту, почвоведение, педиатрию, привозил пирамидон, пеленки, погремушки, прочитывал племени «Пионерскую правду», «Панораму», «Перспективы». Папуасы придумали песню:

Петух побудку прокричал,
Провозглашен приказ:
Перейра, прячься, паразит,
Проснулся папуас!

Проводились политзанятия. Проститутки перевоспитались, Попов приобрел проектор, подумывал про патефон. Появился пятилетний план преобразования пустыни. План претворяла Партия Папуасского Прогресса; папуасы подсыпали пальме перегною, подкармливали перманганатом, поливали птичьим пометом. Попов прибил под пальмой плакат: «Получим пятьсот пудов полноценных плодов!». Потребление портвейна падало, папуасы перестали покупать презервативы. Подсчитав прибыль, Перейра прослезился: пять паршивых песо! «Придется позвать пару проворных парней» подумал плантатор.
Презренный прощелыга Пит похитил паспорт Попова, проткнул пылесос, подговорил папуасов пропить проектор. Прыщавый проходимец Пат пролил птичий помет, предварительно порвав подшивку «Правды». Полиция перлюстрировала почту Попова, подсылала провокаторов. Приехал популярный парижский певец, педераст Поль Плезир, прославившийся похабной песенкой «Поцелуй Полю попку», попутно привез порнографию. Пожилые папуасы просматривали «Плейбой», пропускали политзанятия. Появился притон «Приходи переночевать». Политическая платформа Попова пошатнулась.
— Пора поливать пальму, — призывал Попов.
— Пускай подыхает, перебьемся! — посмеивались папуасы, перелистывая «Парлей».
Прогрессивные папуасы подписали петицию, потребовав прекратить провокации. Попов понес петицию Перейре. Подле поместья Перейры Попов повстречал племянницу плантатора — пятнадцатилетнюю Паолу. Паола подмигнула, предложила прогуляться. Прелестная племянница Перейры понравилась Попову. Почуствовав приближение первобытной похоти, позабыв про петицию, Попов поцеловал Паолу, прижал, полез под подол, потащил под пальму, порвав полупрозрачное платье. Панталоны Паолы полетели прочь, потная пятерня Попова приглушила писк «Пусти!»… Потом пришло похмелье. Плачущая Паола пожаловалась Перейре. Перейра позвонил прокурору. Прибыли полицейские, побили Попова палками, потравили псами. Продажная пресса писала: «Покровитель папуасов — преступник! Позор Попову! Похотливый Попов пойман полицией! «Правда» промолчала.
Процесс привлек представителей печати, партер переполнился. Получившие право присутствия посмеивались, предвкушая пикантные подробности. Простаки, прозевавшие продажу пропусков, пооблепили подоконники, перила. Плечистые полицейские прогоняли папуасов, пеонов, проституток палками, приветствовали Перейру: «Проходите, пожалуйста».
Пробило полпервого. Пора.
— Приведите подсудимого! — приказал председатель. Пятеро пулеметчиков притащили побитого Попова, получившего пневмонию — плод пребывания по промозглым подвалам.
— Прошу правосудия, — плакала Паола, проглатывая половину предложений.
— Попов — половой преступник… поймал, предложил прилечь… Плакала, просила пустить… Попов пинал пятками, поломал палец, прокусил подбородок, потом под пальмой повалил…
— Подсудимый Попов!
— Политическая провокация правых! Паола первая подмигнула… — пытался протестовать Попов.
— Признавайся, падаль, — предложил прокурор Песадес.
— Психоаналитик Петерсон, пожалуйста!
— Причина преступления Попова понятна. Психика подсудимого перегружена, поражены пирамидальные пути, половые проблемы постоянно причиняют пытки подсознанию. Полушария почти полностью парализованы параноидальными политическими планами. Промискуитет папуасов простуитировал первоначально паталогическую психику подозреваемого. Подтверждаю под присягой: Попов — психопат, прирожденный преступник!
— Полицейский Перес!
— Подтверждаю под присягой: пресловутый Попов пытался подать подлую петицию, предательски пнул пса, поотрывал пуговицы полицмейстеру, проклинал почтенного плантатора Перейру, пообещал перепортить полсотни пятнадцатилеток. Прокашлявшись, прокурор Песадес пояснил политическую подоплеку преступления, процесс падения подсудимого, потребовал:
— Повесить Попова! Пусть приговор послужит предупреждением подобным подлецам!
— Повесить! Повесить! — подхватила публика.
Поднялся почтенный Пульман.
— Подзащитный Попов — прекрасный парень! Происшедшее под пальмой просто прискорбная путаница. Преступление? Повесить? Прокурор Песадес пожелал повесить подзащитного? Позвольте представить — пуританин Песадес! Прекрасно, пусть повесит педераста Поля Плезира, пусть прикроет притоны, пресечет проституцию!
— Помолчи, паршивый Плевако! — прошипел прокурор.
Пульман продолжал:
— Полиция пренебрегла процессуальными правилами. Признание подсудимого пытались получить под пыткой. Попову прижигали пах пылающей паклей, поливали патокой, потом пускали пчел. Показания Паолы путаны. Перес — пьян, политический провокатор. Психоаналитик Петерсон — пустобрех, прокурор — приятель плантатора Перейры. Повесить пламенного патриота Попова? Пусть представит прецеденты!
Публика протестовала:
— Позор полицаям! Псы! Палачи! Прокурор подкуплен!
— Поворошите память, — призывал присяжных Пульман, — припомните прошлое: полночь, прелестная подружка, первый поцелуй… Постарайтесь понять подзащитного. Прокурор Песадес пытался представить Паолу подростком, плел про пубертатный период. Паоле — пятнадцать! Подумаешь! Паола половозрелая пташка, первая пожелавшая Попова. Простой парень полюбил Паолу преданно, пламенно, пылко. Пусть Паола простит Попова, падре Патрицио поскорее повенчает парочку. Прошу присяжных помиловать Попова.
Присутствующие повскакивали:
— Помиловать!
— Повесить!
— Простить Попова!
— Повесить Перейру!
— Пульман продался!
Представители прессы передрались: польскому писателю Пжежиньскому поломали протез, панамскому памфлетисту Палтусу повредили печень, провалившийся потолок придавил принстонского профессора Портена, Полю Плезиру прищемили пенис, палестинец Пей- Паша пристрелил портье. Прокурора примочили протухшими помидорами, присяжные попрятались. Председатель потребовал прекратить потасовку, покинуть помещение, пообещав продолжить процесс после починки потолка. Публика повиновалась, предполагая пограбить подвалы, полные портвейна.
Поселок Порто-Побре преобразился. Повсюду перебесившиеся потребители пожирали похищенные продукты. Правые подоставали припрятанные пулеметы, преследовали подозрительных. Прогрессисты поджигали пивные. Протестанты повесили пяток папистов. Паписты поджарили протестантского пастора Пфайфера. Противники полового прогресса покидали педерастов под прямой пассажирский поезд Пномпень — Претория. Полицейские по пьянке повыпускали половину преступников. Помахивая прокламациями, пробегали подпольщики. Посвистывали пули. Папуасы, подхватив пики, перекололи полтораста плантаторов, полиция порубила папуасов палашами. Поднялись пролетарии — подмастерья, проходчики, путейцы, печатники подорвали пакгаузы плантатора Перейры пироксилиновым порохом.
— Пей портвейн!
— Подгребай пшеницу!
— Подставляй посуду — пиво!
— Погляди, полно пушнины!
— Пиастры! Пиастры!
Про Попова позабыли. Поселок полыхал, пахло паленым. Пьяные пожарные по пути потеряли помпу. Первый пехотный полк провозгласил полковника Проксимуса президентом. Путчисты попросили помощи. Пентагон прислал парашютистов.

***

… Питер Пелл приземлился, погасил парашют, пришиб прикладом потенциального противника, пополз, пристреливая попадающихся папуасов (Пелл помнил памятку по предотвращению проказы: «Папуасы поражены паразитами; пристреливая папуасов, помогаешь предотвратить проказу!»)
Полковник приказал:
— Подняться! По противнику пли!
Питер Пелл побежал, поправляя подсумок, полный патронов, подавил пулеметы, подорвал противотанковую пушку. Противник пытался помешать продвижению — Пелл поднял пистолет, прицелился… Паф! Паф! Па-па-па-паф! Пятнадцать покойников. Потом продвижение приостановилось. Плохо помогала полевая подготовка. Похоже, перст провидения пометил полк печатью проклятия. Полковника проглотил питон, поручика переехала пушка, подпоручик получил пулю, пытаясь повернуть побежавшее подразделение, прапорщик, поскользнувшись, поломал позвоночник. Последнего прихвостня Пилсудского пана Пшеклетного поймала пантера, потащила прокормить потомство. Противник, приободрившись, пристрелялся: пуля пробила пучеглазому подхорунжему Паскутти перикард. Пал петлюровец подъесаул Петрофф. Прямое попадание прервало преступный путь палача полесских партизан полицая Потапчука.
Парашютисты попадали, проклиная плохое планирование пентагоновских провокаций:
— Предали! Предали! Погнали под пулеметы! Пацифисты патроны подмочили! Питер Пелл поднял подразделение, пошел первым, помахивая полосатым полотнищем, подбадривая приятелей:
— Пошевеливайтесь, птеродактили! Подъем, подлецы! Передвигаться перебежками! Пулеметчики, прикройте! Поживее! Подтянут подкрепление — пропадем! После получасовой перестрелки противник побежал, побросав пушки, пулеметы, патроны, провиант. Пленников Пелл приказал переколоть. Протянули проволоку, поставили посты, повесили плакаты: «Предъяви пропуск!»
Парашютисты пили пиво, пожевывали пеммикан, пренебрегая плодами пальмы, пораженной плодожоркой. Пустыню прочесали, папуасов поголовно перебили. Прибежали потаскушки. Подстелив парашюты, парашютисты предались прелюбодеянию, платя по полтора песо.
— Получите пситтакоз, — предупредил Пелл, пошел починять передатчик, порадовать Пентагон полной победой. Пелл переменил перегоревший предохранитель, припаял пентод, пощелкал переключателем.
Прогревшись, приемник прохрипел:
— … Подгорный принял португальского посла … Пензенские полеводы продолжают посевную … Партия Петросян — Портиш прервана при преимуществе Петросяна … Передаем прогноз погоды … — Пелл переключил поддиапозон, — … попытка переворота, предпринятая первым пехотным полком Порто-Побре при поддержке Пентагона позорно провалилась. Представители политических партий подтвердили приверженность прежнему президенту. Папа Павел первый призвал прекратить побоище. Палата представителей проголосовала против поддержки путча Проксимуса, посылки подкреплений пятьдесят первому парашютному полку. Полковник Проксимус, переодетый пастушкой, пытался покинуть Порто-Побре … пойман, повешен патриотами. Прежний президент Плинт приказал подорвать предприятие Пола Плюэра, продуцента пестицидов. Позиции парашютистов покроет поток перекиси, перхлората, пропанола, парафендилдиамина, пентафторбензола, перетрума, пирофосфата …
Поднялась паника, половина полка перестрелялась.
-Проверить плавсредства, порубить пальму — построить плоты! — прокричал Пелл.
Поздно — пенный поток, подобный полноводной Паране, приближался. Пестицидная пелена поглотила пальму. Прижимая пальцами перекисные противогазы, парашютисты пытались переплыть пропаноловую пучину, погружались под перетрумный порошок, пускали пузыри …
Повторился предисторический потоп: потоп полностью пятьдесят первый парашютный полк, потонули пантеры, питоны, попугаи, поросята, павлины, пауки.
По причуде провидения, погубив праведников, потоп пощадил порочного Питера Пелла; поток пиридина прибил парашютиста под пригорок подле Порто-Побре. Пелла пленили подоспевшие полицейские патрули …
… Получив прощальный пинок пониже пояса, Пелл приземлился посреди подвала:
— Позвольте представиться — Питер Пелл, политический преступник, пристрелил полтораста пятнистых пугал! Перспектива — показательный процесс, потом — повешение.
— Приятно познакомиться, Попов! Пригласил пятнадцатилетнюю, перспектива подобная, — простонал простуженно Попов, прикорнувший под продранной простыней.
— Помещение подвальное, парша, пахнет псиной. Питание плохое?
— Плохое, — подтвердил Попов.
— Пытают?
— Пытают. Почки поотбивали, — пожаловался Попов.
— Приложи, помогает, — Пелл протянул Попову пятицентовик, похлопал по плечу, — приободрись, парень, приятно покачаться под перекладиной, потешить публику!
Питер прочитал произведения предыдущих постояльцев:
— Папа, продай поросят, посули прокурору пять песо — пусть помилует! — посмеялся, приписал: «Поросята потонули — пропадай, паскуда!»
Потом Пелл принялся покрывать потолок подвала порнографией. Попов подавал полезные предложения. После пятой пикантной позы, предложенной Поповым, Пелл присвистнул:
— Плохой парень! Пошляк! — протянул покрытую парафенилом пятерню, — Попов, подружимся!
Потом Пелл позвал полицейского:
— Помыться! Полотенце! Постель! Правила приема пленных помнишь? Пентагон припомнит! Почему потолок похабщиной покрыт? Пожрать принеси! Пива! Попов простужен — пенициллину! Правое плечо .. Прочь, полицейская падла! Пасть порву!
Полицейский пулей понесся покупать пиво. Пелл присел, предложил Попову «Правила поведения пленного парашютиста»:
— Почитай, пригодится при пытках.
Попов поделился припрятаной «Примой». Понурый подвал преобразился. После пыток Попов перевязывал Пелла, потом приятели пели песни: «Полюшко-поле», «Платочек», «Постой, паровоз», «Прощай, Пенсильвания», «Потаскушка Пегги», «Парашютист под пальмой похоронен», «Последняя пуля».
Пелл поведал Попову про полный препятствий путь простого парашютиста: «Прага — Плейку — Пакистан — Портсаид — Палестина — Пномпень. Пункты приземления, перестрелки, погони — прострелено плечо, побаливает печень». Помянул приятелей: Пауэрса, покойного Пеньковского …
Попов позавидовал: «Пришлось пожить!» Подумав, перечислил: «Партсобрания, планы, прогрессивки, профсоюзные путевки, преферанс, похмелье по понедельникам, подагра, полиартрит. Приелось… Переменил профессию — папуасы, Паола, подвал…» Пелл показал Попову пытки перцем, пластырем, полиэтиленовым пакетом, посоветовал порошок против подагры, пораспрашивал про политпросвещение, профтехобразование. Попов по памяти пересказывал Паустовского, Пруткова, Пастернака. Питеру понравилась поэма Пушкина «Полтава».
— Прекрасное произведение! — признал Пелл.
Проходили понедельники, пролетали пятницы — про пленников позабыли. Пелл примечал: Попов погрустнел, перестал петь, порою плакал, прикрывшись подушкой, плохо понимал происходившее. Пневмония прогрессировала. «Пропадет парень», — подумал парашютист, предложил побег.
Попов покорно помогал приятелю проводить подкоп, пассивно повиновался приказам Пелла, повторяя: «Поймают — повесят».
Подкоп потихоньку продвигался, потом произошло прискорбное происшествие — Пелл позабыл про предел прочности. Провалился пол, Попова придавило плитой песчанника. Питер принялся пилить плиту пряжкой, повторяя: «Потерпи, Попофф!» Попова придавило после полудня — Пелл пилил по пятницу, прочистил подкоп, поднял плиту — поздно: пребывание под песчанником, потемки, пятидневный пост подорвали психику парня. Попов попросил Пелла:
— Паола, подари поцелуй…, — посасывая палец, постоянно пел:

Пупсики, прощайте!
Пуще, патефон!
Пылко посещайте
Племенной притон!

Питер Пелл понял — Попов помешался. Прибыли полицейские психиатры, повязали Попова полотенцами, повезли прочь… Потеряв Попова, Пелл перестал переносить проклятый подвал: прогнул проржавевшие прутья, придушил постового, перемахнул проволоку — прощай, правосудие! Полицейские преспокойно писали пульку…
Перепрыгивая промоины, Пелл пробирался по проспекту Процветания. Полночь. Подле памятника пирату Пьеру Потрошителю Питер приметил позднего прохожего. «Проклятье!» — подумал парашютист, подхватывая полупудовый прут, — «Придется перебить подонку позвоночник». Прохожий приблизился — перед Пеллом предстала прекрасная португалка, полуприкрытая порванным пончо. Пелл припомнил печальное повествование Попова, поразился: «Паола Перейра после полуночи прогуливается по панели?» Покраснев, Паола прошептала: «Педро Перейра, потеряв при погроме поместье, пакгаузы, плантации, повесился … Пришлось пойти просить подаяние.»
— Побежали! — предложил Пелл, — пересечем пампасы, переплывем Парану! Пароход «Парагвай — Пенсильвания» по пятницам, 5.15 — поспеем. Пошло подыхать проституткой!
Психоаналитик Петерсон пытался подлечить Попова, применяя психотропные препараты: пентобарбитал, пикротоксин, плеть; приложение постоянных, переменных, пульсирующих потенциалов (плюс — промежность, противоположный полюс — подмышка); принудительное питание, пурген. После помешательства подсудимого, пропажи потерпевшей, Попова помиловали, процесс прекратили. Приемы Петерсона принесли плоды — психика помешанного прояснилась. Попову порекомендовали покинуть Порто-Побре первым пакетботом «Перу-Петропавловск».
Прибывшего Попова принял полковник Пронин, погрозил пальцем: «Плохо, Попов! Папуасов проворонили, паспорт потеряли, поручение провалили. Подозрительные приятели — пентагоновские парашютисты. Позорный процесс… Признаетесь?!» «Признаюсь…», — плакал Попов.
Прошло пятьсот пятниц. Порто-Побре процветает — появилась парфюмерная, перерабатывающая, пивоваренная промышленности, проведены прогрессивные преобразования. Посетителям показывают пенопластового папуаса, покрытого полихлорвиниловыми паразитами под пуленепробиваемым плексиглазом. Плата — полпесо. Побег по пампе прославил Пелла. Пелл получил повышение, переменил профиль — преподает психическую подготовку парашютистов. Паола подарила Питеру пять прекрасных пацанов. Поместье Пеллов полнится пурпурными пионами, померанцами, портулаком. Питер посадил пальму памяти Попова, поливал. Паола пообрывала пальме почки. Пальма погибла.
Паола Пелл — преуспевающая писательница: повесть Паолы «Похотливая плоть» получила пулитцеровскую премию. Публицист Пантелеймон Понтрягин посвятил Паоле памфлет «Подпорка прогнившего порядка», проститутка пера П. Пелл — платная пасквилянтка Пентагона.
Попов просидел положенное, посплавлял плоты по притокам Печоры, потом, получив паспорт, поселился под Полтавой. Прибивает подметки, починяет примусы, перекладывает печи, паяет прохудившуюся посуду, пробует плотничать. Прежде полиглот, Попов позабыл польский, португальский, полинезийский, перестал покупать «Перспективы», подписал «Пчеловодство». Подвернулась Попову повариха Прасковья — поженились…
Порой по пыльному проселку проносится посольский «Понтиак» — полковник Пелл приезжает проведать Попова. Попов потчует приезжего первачем, Прасковья пододвигает пирог. Пелл пьет, похваливает пирог, подговаривает Попова покинуть Полтавщину, предлагает пост председателя правления «Пасифик Петролеум». Попов поеживается…
— Полно! План перевыполняю, полтораста получаю, позавчерась прораб похвалил… Потом помидоры пора пасынковать, петрушку прореживать, подсолнухи полоть…
Полковник Пелл печально пожимает плечами…

***