Сразу хотелось бы сказать, что эта история не про моего дядю Борю. Я решил немного отдохнуть от написания рассказов о его похождениях, а познакомить вас с другими членами моей семьи. Точнее, рассказать один случай со своей мамой. Сразу хотелось бы сказать, что моя мать никогда не давала повода усомниться её верности отцу, для меня она олицетворяла образ такой себе строгой, справедливой, умной женщины. Если отец был по духу больше веселый разгильдяй, то мама была лидером в семье. На её хрупких плечах держалась вся наша семья, она принимала все важные решения, решала, кому что делать, когда и куда ехать, одним словом, вся организация семейного досуга и жизни семьи были на ней. Если я где-то что-то начудил, подрался, разбил окно, написал контрольную на двойку и. т. д. то я боялся больше маму, чем папу. Отец максимум побурчит, скажет «Ты, сынок, больше так не делай» и потом дальше пойдет смотреть телек. От мамы можно получить было реальное наказание, начиная от вывоза компа в гараж, заканчивая полным запретом любых контактов с внешним миром, ремнем я пару раз отгребал еще в далеком детстве.
С окружающими мама вела себя дипломатично учтиво и никогда не терпела каких-то шуток в её адрес, в особенности от папиных друзей, которые были под стать отцу. Характер моей матери был довольно не простой, она была довольно вспыльчивой и всегда старалась держать своё слово. Уж если она пообещала мне лишение компьютера на неделю, или отцу, что не будет с ним говорить долгое время, то она так делала. Но была тут и хорошая сторона медали: уж если мама мне пообещала за хорошие поведение и оценки в школе что-то купить, то она держала свое слово.
Зовут мою мать Ольгой, для друзей и семьи Оля. Как для женщины у неё был довольно высокий рост и длинные ноги. Как для её возраста, она была в хорошей форме, хотя никакими фитнесами она себя не обременяла, скорее, играло роль правильное питание. Была она такая себе тридцатипятилетняя брюнетка с пышными формами, при этом она не была полной, узкое лицо, прямые и длинные волосы, груди третьего размера и бёдра. Что больше всего и привлекало в её фигуре всех особей мужского пола, это бёдра, широкие бёдра и полноватая попа! Бывало, как то даже неприлично смотрелось, когда она одевала спортивные штаны, например, на пикники какие-нибудь, так вот штаны эти всегда на попе были у неё в обтяжку, как будто это не штаны, а лосины, сквозь которые отчётливо продавливалось форма трусиков, особенно это было заметно, когда мама нагибалась что-то поднять! Не знаю, специально она такие себе спортивные костюмы брала или это было особенностью её фигуры. А уже когда она одевала вечерние платья, то тут говорить не о чем, знаменитая Джей Ло имела бы хорошую конкурентку, будь Ольга знаменитостью. Что касаемо меня, то я никогда не смотрел на свою мать как на женщину, во первых: мне всегда больше нравились стройные девушки и женщины, во вторых: мама не позволяла себе вести себя неприлично. Хотя я знал, что все наши знакомые друзья мужской особи, будучи у нас гостях, часто между собой, тихо судачили, о столь аппетитной попке хозяйки дома. Но никто никогда не рисковал перейти к каким либо действиям, хорошо зная, насколько колючей может оказаться эта роза, да и к тому же замужняя. Но все когда-то случается в первые, впервые я был свидетелем того, что заставило меня посмотреть на свою маму совсем под другим углом.
На дворе были уже далекие 2000-е. Я с мамой еду на поезде, в сторону моря. Ехали без отца, так как денег было в семье не много, да и, возможно, отец хотел отдохнуть от Ольги и две недели побыть холостяком. Да и ехали мы в основном потому, что бабушке на заводе, где она проработала всю жизнь, предложили путевку двухместную с жильем и питанием за смешные деньги. Каких либо приключений в дороге не происходило, хотя нашими попутчиками в поезде были двое взрослых мужчин. Не много пообщавшись с мамой, они быстро поняли, что тут ни малейшего шанса, и вскоре переключили свое внимание на двух барышень в соседнем купе, где они собственно и пропадали всю дорогу. Вкратце дорога была такой: поезд-автобус-база отдыха. База отдыха представляла собой советские домики, частично деревянные двух местные, частично кирпичные трех и более койко-мест. В центре базы была не большая администрация и столовая. Из развлечений на базе было пару столов для настольного тенниса, да и брусья с турниками за душевой. Туалет и душ были общественным. Единственным достойным плюсом было то, что действительно хорошо, на совесть кормили, три раза в день. В основе отдыхающих были семейные пары с малыми детьми и бабушки с дедушками.
Вокруг базы находился небольшой поселок, с маленьким базаром и почтой. На почту мы ходили с мамой звонить домой, передать привет отцу, что мы нормально добрались живыми и здоровыми. От базы до моря было 300 метров, пляж был песчаным. Сама местность вокруг была степная и пустынная, стоило закончиться поселку, как вокруг на много километров было ни малейшего тенька или холмика. Одна степь да колючки, даже ночью ощущалась невыносимая духота и жара, первые дни было тяжело привыкнуть. Ночью приходилось мочить простыню и укрываться, что бы хоть как-то на время ощутить приятную прохладу. Море было действительно чистым, вода прозрачной но, поныряв с маской пару дней, я понял что смотреть особо нечего, кроме малой рыбешки, мелких крабов и темных водорослей. К тому же, мешали большие скопления медуз. На самом пляже из водных развлечений был только надувной банан и старая моторная лодка. Короче уже на третьи сутки, мне как активному юноше, было скучно, и я уже не знал чем себя занять, спасали немного книги. Моих сверстников на базе вообще не было! Были или совсем малые дети или уже довольно взрослые компании парней и девушек далеко за двадцать. Понятно, что никто из них не обращал особого внимания на худощавого пацана, которому только стукнуло восемнадцать, на лице у меня были смешные усы, бороду еще как-то сбривал, вот такой странный имидж у меня был. Но перемены в моем отдыхе произошли на четвертый день, когда я пошел после пляжа на турники подтягиваться.
Я был активным парнем и любил подтягиваться, на тот момент я мог подтянуться около двадцати двух раз, я очень этим гордился. Правда, последние раз семь-восемь я откровенно болтался на турнике, так сказать подтягивание колбаской, а это уже, по сути, не подтягивания, а черт знает что. Да и весил я от силы 60кг. Короче занимаюсь я на турниках и грежу где-то в мечтах стать таким как Арнольд Шварценеггер! Хаха, искренне смеюсь я с той далекой, юной наивности, на турниках как Арнольд, толком даже не кушая, про остальное вообще молчу. Отвлекся я немного, нахлынуло много приятных воспоминаний с того нежного возраста. Короче занимаюсь я, смотрю, а в мою сторону идет компания старших ребят с девчонками. Девчонки сыграли ключевую роль, наверное, не будь их, я бы удалился пока ребята не подошли. Особо общительным я не был в том возрасте, скорее даже очень стеснительным, но подростковые гормоны одержали победу над моей неуверенностью. Я остался
Мама пляж рассказы
Мама Славика носила модные вещи, но особенно она стала привлекать Игорька, когда однажды нагнулась, чтобы завязать шнурок на кроссовках, и он случайно глянул ей за пазуху. Там он увидел обнаженную грудь под футболкой. Грудь с крупными коричневыми сосками аппетитно покачивалась в свободном полете. Это было практически перед его носом и она это сразу заметила, когда поняла свою ошибку, но ничуть не смутилась. Он также заметил, что ее грудь казалась такой же загорелой как и тело — она загорает топ-лесс, тут же смекнул Игорек. Тетя свободных нравов и с красивым телом. После этого мама Славика надолго стала объектом его эротических фантазий.
Однажды они все вместе пошли на пляж — Игорек и Славик с мамой. Хоть пацанам и было уже по 18, но Игорька без проблем отпускали родители только если мама Славика была с ними. Они пришли на пляж и разделись до купальников. Когда с мамы Славика упала на песок юбка — Игорек остолбенел. Вместо привычного купальника на ней было что-то напоминающее веревочки с тряпочками, а между ног эта веревочка купальника уходила ей в промежность и пропадала между губок ее писи, выныривая только на лобке белым лоскутком.
— Как вам мои новые микро-бикини, — спросила она довольно улыбаясь.
Она смотрела через темные очки на застывшего в изумлении Игорька, рассматривающего ее практически обнаженную писю, тогда как Славик особо не удивился т. к. уже привык к обнаженке мамы и вовсю бежал к воде.
— Чего ты стоишь, бежим купаться, — окликнул он Игорька.
Инесса увидела как у мальчика стремительно началась эрекция. Это заметил и он сам, тут же смущенно глянул на непроницаемые стекла ее темных очков и сорвавшись с места устремился в воду реки вслед за Славиком.
Она легла под лучи утреннего солнца на пустынном пляже и стала читать женский журнал. Ее новое микро-биники действительно состояло в основном из шнурков и только между ног и на сосках имело небольшие тканевые фрагменты.
Между ног шнурок уходил глубоко между половых губ, совершенно не прикрывая их. Белый шнурок бикини проходил под губками прямо по входу во влагалище, и выныривал уже у самого клитора, где лишь верх лобка был прикрыт лоскутком белой ткани. На груди также были полоски ткани сантиметров по 10 в длину, а по ширине чуть больше соска. Женщина в таком купальнике выглядела абсолютно голой с выставленными на показ половыми губками, едва прикрытым лобком и полосками белой ткани шириной с медицинский бинт на груди, которые на загорелом теле еще больше привлекали внимание к ее аппетитным формам.
Славик плескался с Игорьком, а сам Игорь не переставая думал об увиденном. В свои 18 лет он впервые видел практически обнаженную зрелую женщину вот так близко. Ему хотелось смотреть на это не отрываясь, трогать и целовать ее прелести в надежде получить долгожданное удовлетворение.
Когда они выбежали из холодной реки и подбежали к Инессе, она лежала на животе — сзади ситуация была еще более впечатляющая. Ее попа и спина не были прикрыты вовсе. Между половинок попы проходил просто белый шнурок, который проходил до поясницы и далее расходился на 2 шнурка которые переходили через плечи на грудь. Ее голова была прикрыта большой соломенной шляпой. Он наслаждался видом женского тела и все больше возбуждался невзирая на то, что дико замерз в воде. Ему было стыдно так открыто на нее смотреть, но и упустить такой шанс он не мог.
Голова Инессы смотрела в бок, и она тем временем тайно рассматривала мальчишку из-под обширной шляпы и из-за затемненных очков, но он этого не видел. Она видела, как он ее пожирает глазами и ей это очень нравилось. Она специально так оделась чтобы произвести впечатление на мальчишек и понаблюдать за их реакцией. Ее сын был привычен к подобным зрелищам и практически не обращал на нее внимания, но Игорек — другое дело.
Славик звал Игорька, но тот не реагировал. Тогда он подошел к нему и сказал:
Игорек прошептал «да» в ответ, пытаясь соблюдать секретность.
— Смотри как надо, — сказал Славик.
Они стояли сбоку от лежащей на песке мамы Славика в 2 метрах от нее. Славик мигом спустил плавки до колен и стал равнодушно подергивать свою пипирку. У Игорька выпучились глаза от удивления:
— Ты что творишь?, — в полголоса выдавил он из себя.
— Мне мама сама так говорила делать, если вдруг мне нравится на нее смотреть.
У Игоря наступил шок. Он заметил, что член друга стал больше и тверже, а друг уже более сосредоточено и не мигая смотрел на свою практически голую мамашу, натирая свой писюн.
— Только надо делать так, чтобы ее не обрызгать, — немного охрипшим из-за пересохшего горла голосом добавил Славик и закрыл глаза.
Из его члена стала вылетать сперма и тут же падать на раскаленный песок. Через минуту он уже натянул плавки и побежал дальше играть с мячом.
— Ну давай, я тебя жду, — прокричал он убегая.
Игорь несмело оглянулся по сторонам — никого не было. Он смотрел на соломенную шляпу, прикрывающую голову мамаши Славика — надеялся, что она его не видит. Он дотронулся до члена через плавки и почувствовал его твердость, яйца ныли от возбуждения и требовали разрядки. Он быстро вытянул наружу поверх плавок все свое хозяйство. Его член был больше чем у младшего Славика и у Игорька уже было немного волос вокруг члена.
Затаив дыхание, он стал медленно поглаживать член, боясь, что сейчас Инесса поднимет голову и придется сматываться. Он стал двигать рукой интенсивнее и сильнее сдавил член и головку. Так он делал около минуты наслаждаясь ее красотой и наготой. Он то рассматривал ее попу, то спину, то ноги, но попа привлекала его больше всего — он представлял, как ее потрогает и сожмет, как будет целовать и гладить. На мгновение он закрыл глаза и, стоя в приспущенных плавках, дрочил перед практически обнаженной женщиной — мамой своего друга на залитом солнцем песчаном берегу реки. Ощущение полного кайфа охватило его, он почувствовал, что сейчас кончит.
Немного испугавшись в последний момент он открыл глаза и увидел, что мама Славика немного приподнялась на локоть, смотрела на него из под соломенной шляпы через темные очки. Теперь он увидел ее массивную левую грудь, едва поддерживаемую микро-лифчиком. Он снова устремил взгляд на ее лицо и увидел как она приоткрыла рот и вытянула губки к нему, сложив их трубочкой — словно поцелуй и приглашение для его члена. От такого вида он еще больше возбудился и начал кончать прямо перед ней. Первая капля была самой мощной и долетела аж до покрывала, на котором она лежала, остальные вылетели на песок. Через мгновение, опомнившись, он кинулся к воде на ходу запихивая член в плавки. Инесса негромко хихикала ему в след.
Он прибежал к Cлавику, сел в горячий песок — тепло согревало его получившие долгожданное облегчение гениталии и кроме того он испытывал невероятное облегчение и стыд одновременно. Он боялся даже посмотреть в сторону мамаши Славика, которая лежала метрах в 15 от их песочного замка.
Моя сестра Оля на пять лет старше меня. Если я учусь в университете на первом курсе, то она уже заканчивает медицинский институт. У нас большая четырехкомнат-ная квартира, у нас с Олей по комнате. Но так было не всегда. Мы долго ютились в небольшой двухкомнатной квартире, а два года назад в нашей семье произошли се-рьезные перемены. Папа получил должность заместителя директора большой ком-мерческой фирмы, мы стали обладателями большой жилплощади, но стали реже ви-деть отца, так как его работа была связана с частыми и продолжительными команди-ровками в основном за границу.
У мамы тоже характер работы изменился. Она устроилась на работу в издатель-ство, которое располагалось поблизости от нашего дома и работала переводчиком в основном дома. Ей приносили какие-то папки с бумагами, а потом забирали выпол-ненную работу. В качестве курьеров выступали мужчины этого издательства, не утра-тившие интереса к сексу. Мама, несмотря на уже солидный возраст, оставалась стройной красивой женщиной, вызывающей известные желания у мужчин.
Она со-общила на новом месте работы, что мужа практически не бывает дома и она чувству-ет себя обделенной в сексуальном плане. Восполнение сексуальных потерь происхо-дило в основном, когда нас не было дома, но когда началась зимняя сессия и я засел за учебники, то стал свидетелем, как в первой и во второй половине дня к маме при-ходят с пакетами мужчины, причем все время разные. Я насчитал дюжину мужиков и сбился со счета. Мама с каждым из них занималась сексом, не скрывая этого от до-мочадцев, так как сношения сопровождались громкими стонами и скрипами мебели. Во время месячных она своим посетителям делала минет.
Нам с сестрой она объяс-нила, что не делает ничего плохого, потому что ее взаимоотношения с мужчинами необходимы по работе и для поддержания здоровья, поскольку папа в силу занято-сти не может регулярно исполнять супружеские обязанности.
— Мамочка, да ебись на здоровье, пока есть желание, — ответила Ольга.
Она сама на отставала от матери. Месяца три назад у нее появился жених, кото-рый тоже был шибко занятым, встречались они только по выходным. Встречи всегда сопровождались сексом, до свадьбы они стремились получше узнать друг друга. В будние дни к Ольге приходили однокурсники, чаще один, а иногда двое или даже трое. Они по очереди пороли сестру так, что она аж визжала. Сексуальные способно-сти своего жениха и остальных своих сексуальных партнеров Ольга обсуждала с ма-терью, не стесняясь меня.
— Это хорошо, что у тебя есть возможность познакомиться с особенностями мужчин, — говорила мама. – Правда и после свадьбы все еще можно исправить или добавить недостающее со стороны.
— Последний вариант более рациональный.
Я слушал их, учеба мне давалась с трудом, свои сексуальные проблемы я ре-шал вручную.
Летом Ольга вышла замуж и переехала жить к мужу. После свадьбы они отпра-вились в свадебное путешествие. Отец предложил нам тоже съездить на машине в Прибалтику недельки на две, совершить там турне, останавливаясь у его многочис-ленных знакомых. Так и сделали, папа, мама и я отправились в автопутешествие. В одном из городишек хозяева предложили нам сходить на нудистский пляж. С нами пошли их дети приблизительно моего возраста и их мать. Хозяин семейства вместе с нашим папой уехали куда-то по делам. Погода была чудесная.
На пляже взрослые и дети загорали, купались, играли в волейбол и другие игры совершенно голыми, у большинства были только чепчики на головах от солнца. Мы тоже разделись. С этого момента мама стала фанаткой нудистских пляжей, обычные она уже не признавала. Ей нравилось, что она производит впечатление на мужчин, поэтому практически не ложилась, демонстрируя свои прелести. Действительно, было на что посмотреть.
А со мной случился казус. От близости большого количества голых дам у меня встал член, и я явил на обозрение окружающих свою дубинку довольно солидных размеров, устремленную в космос.
— Сашка, я и не знала, что у тебя такая колбаса выросла, — воскликнула мама.
— Саша, это дело легко поправить, — сказала сопровождавшая нас Галина Пет-ровна, — вон там, где туалеты, слева есть небольшой заборчик, возле него сидит жен-щина. Там ты можешь успокоить своего дружка. Либо сам за заборчиком подрочишь совершенно бесплатно, либо за небольшую плату женщина снабдит тебя вазелином и бумажными салфетками. При желании доплати немного, и она тебе сама подрочит. Тебе когда-нибудь женщины онанировали? Это очень приятно, мои мужчины пона-чалу пользовались ее услугами, а теперь в этом нет нужды.
Я пошел в указанном направлении, нашел заборчик, женщину и попросил ее успокоить моего дружка. Стоило это совсем немного. Мы зашли за заборчик. Там два пацана и один взрослый мужчина сосредоточенно онанировали. Место, где происхо-дило это действие, просматривалось, и я заметил несколько девушек и женщин, ко-торые прогуливались с той стороны, откуда все было видно. Женщина села на табу-ретку, поставила меня перед собой, смазала залупу вазелином и стала дрочить. Вско-ре я задергался и спустил. Когда я вышел из этого заведения и направился к своим, меня остановила молодая женщина.
— Молодой человек, у Вас такой великолепный член. Вы не хотите получить удо-вольствие?
Я сделал вид, что не понимаю, о чем она говорит, и пошел дальше.
Мы посетили еще пару нудистских пляжей, но там дрочильни не было. Мама загораживала меня полотенцем, пока я дрочил. Потом необходимость в онанизме отпала, я быстро привык к соседству голых обитателей пляжа.
Когда мы вернулись домой, мама в теплую погоду стала разгуливать по квар-тире голой, а в прохладную – в коротеньком халатике или мужской рубашке. То, что все ее прелести были наружу, ее нисколько не смущало.
— Ведь это естественное состояние человека, этого не следует стесняться. Вы то-же ходите голыми, никого вы не удивите своими причиндалами, — убеждала она чле-нов семьи.
На следующий день я решил попробовать. Когда папа уехал на работу, а мама готовила обед, я вышел на кухню голым. На маме был надет только маленький пе-редник, который слегка прикрывал низ живота, оставляя открытыми груди. Большая выпуклая задница была полностью открыта. Почему-то такой ее вид меня сильно возбудил. Член у меня встал и торчал практически вертикально вверх.
— Доброе утро, мамуля.
— Утро действительно замечательное, — обернулась она на мой голос. – Сыночка, какой же у тебя замечательный член. Он намного длиннее и толще папиного.
— Как ты это объяснишь?
— Вероятно ты в деда пошел, в моего отца. О нем по всем окрестным деревням легенды ходили, каждая баба норовила под него лечь. Ебарь был еще тот. Не одну девку обрюхатил.
Я подошел к маме вплотную, разместил член в ложбинке между ягодицами и стал им там двигать.
— Как он у тебя возбудился, твердый какой. Это я тебя так вдохновила?
— А кто же, здесь других женщин нет.
— Ты смотри нечаянно мне в анус не засунь. Я пробовала анальный секс, мне не понравилось.
— А во влагалище можно?
— Вообще-то оно для того и устроено. Сашенька, ты не можешь быть моим лю-бовником, это был бы инцест. Но для здоровья, просто чтобы сбросить напряжение, я думаю, мы вполне можем иногда перепихнуться. Пойдем на кроватку.
Мы прошли в родительскую спальню, мама сняла свой передник, легла и раз-двинула ноги.
— Суй, я от наших разговоров уже мокрая. Потом я тебя научу, как женщину к сексу готовить. Ты не сразу, толчками, туда-сюда, он и войдет. Ах, как хорошо ты ме-ня заполнил. Двигай, только не спеши, я хочу кончить с тобой. У тебя еще женщины не было? Замечательно, я буду твоей первой женщиной. Потом я тебя через всех своих подружек пропущу. Тебе нужно опыта набираться. Чуточку побыстрее, у меня уже подходит. Сыночка мой миленький, какой же у тебя хуй замечательный. Я скоро спу-щу.
Она замолчала, и мы сосредоточились на своих ощущениях. Вскоре она засто-нала, влагалище намокло, а я задергался и спустил.
— Мам, я не спросил, спускать-то в тебя можно?
— Конечно, у меня спираль стоит. Мужикам нравится, что я без презерватива даю. А еще им нравится, что они жену начальника ебут. Пусть не своего, но все равно приятно. Сыночка, ко мне скоро курьер с работы придет.
— Так у тебя еще отпуск.
— Да он не по делу, по личной потребности в моем влагалище.
— Мам, я хочу посмотреть, как он тебя пилить будет.
— Смотри, не жалко. Я дверь оставлю открытой, только ты не шуми.
Через час пришел рослый молодой мужчина на этот раз без пакета.
— Валера, проходи в спальню, — встретила его мама, — раздевайся. Сегодня я буду сверху.
Они прошли в спальню, двери, как договорились, мама оставила открытыми. Когда кровать заскрипела, я пробрался к дверям и стал наблюдать. Валера лежал на спине, а мама стояла над ним, опираясь на руки и колени, и насаживалась на его член. Мне хорошо было видно, как он входит во влагалище, втягивая за собой мами-ны половые губы, и выходит из него, выпячивая их. Мне показалось, что это продол-жалось очень долго. Потом движения ускорились, они застонали, тяжело задышали и затихли. Я выбрался на кухню.
— Там Игорь хотел еще к Вам зайти, — сказал Валера, когда мама его провожала совершенно голой.
— Передай, что сейчас нельзя. Муж здесь. Вот уедет в командировку, тогда ды-рочка открыта в любое время.
— Валентина Петровна, а вдвоем можно приходить?
— Можно, хотя ты и один меня хорошо отодрал. До новых встреч.
— Из всех наших сотрудниц, Вы лучше всех ебетесь. Буду ждать новых встреч.
Валера ушел, а мама пошла подмываться. Я наблюдал за процессом.
— С пол литра наверно спустил, — оценила мама, отмывая промежность. — У него тоже член хороший, я с ним всегда кончаю.
Через некоторое время мы опять нырнули с мамой в кроватку. Теперь она вста-ла на четвереньки, а я вставил в нее член сзади и двигал им, любуясь большой и кра-сивой маминой жопой. Через неделю папа уехал заграницу, и мы с мамой стали спать вместе, а днем она никогда не отказывала, если у меня вставал член. С работы тоже ежедневно приходили мужики, маминому здоровью это было только на пользу.
В воскресенье я проснулся и услышал голоса в большой комнате. Это были Вера Васильевна и ее дочь Ира. Вера Васильевна когда-то работала вместе с мамой и навсегда осталась ее лучшей подругой, а Ира окончила университет, вышла замуж, родила дочку и второй год сидит с ней. Живут они все вместе в нашем подъезде дву-мя этажами выше. Мама рассказывала о нашей поездке и больше всего о нудистских пляжах.
— Девочки, это замечательно, голой чувствуешь себя полностью свободным че-ловеком. Я теперь и дома хожу голая.
— А остальные члены семьи как на это реагируют?
— Муж никак не реагирует, а остальные с удовольствием принимают эти правила игры.
— Саша не проснулся еще, а то хотелось бы взглянуть на него в таком виде.
— Саша, ты не спишь? – Крикнула мне мама. – Выйди к нам на минуточку.
В предвкушении такого события я возбудился и с торчащим членом вышел к ним. Они надолго замолчали, а потом раздались громкие возгласы восхищения.
— Саша, какой у тебя замечательный член. Но нельзя заставлять его долго стоять. Пока муж сидит с ребенком, я могла бы его успокоить, — предложила Ира, — если нет возражений.
— Конечно, Ирочка, помоги Саше, а то он так и будет пугать нас своим отростком, — одобрила мама ее предложение.
Мы с Ирой прошли в мою комнату, и уже через пару минут я лежал на ней, бодро двигая задом. Она мне энергично подмахивала. Мама с Верой Васильевной стояли в дверях и любовались этой картиной.
— Замечательно, — воскликнула Вера Васильевна, — смотреть на вас одно удо-вольствие. Сашенька, я надеюсь, ты и меня порадуешь? Я зайду попозже.
Ирина и ее мамочка оказались очень охочими до секса на стороне и посещали нас по очереди довольно часто. Потом мама рассказывала о нудистских пляжах дру-гим своим подругам, при этом я иллюстрировал естественность наготы, после чего занимался сексом с очередной маминой подругой. С этого времени у меня никогда не было проблем с сексом.
Секс с мамой на пляже
Этo случилoсь лeтoм 2015 гoдa. Я тoгдa былa у мaмы нa дaчe. Я сo свoeй мaмoй пoшлa нa пляж. Мы взяли тo, вo чтo пeрeoдeться (я взялa свoй купaльник. Мaмa взялa тo жe сaмoe. Прaвдa, купaльник у нeё нeмнoгo прoзрaчный). Мнe тoгдa былo 18, a мoeй мaмe 37. Мы зaшли в пляжную рaздeвaлку. Из-зa тёмнoгo врeмeни сутoк, людeй нa пляжe нe былo. Сoвсeм. Мы стaли рaздeвaться чтo бы пeрeoдeться. Мoя мaмa пeрвoй рaздeлaсь. Кoгдa oнa рaздeлaсь, oдeвaть свoй купaльник oнa нe стaлa. Вмeстo этoгo — oнa стaлa смoтрeть нa мeня, кaк я пeрeoдeвaюсь. Кoгдa я снялa лифчик, мoя мaмa стoя гoлoй схвaтилa мeня зa сoски мoeй груди 0 рaзмeрa и стaлa их дeржaть и нeмнoгo сдaвливaть. Пoтoм oтпустилa. Я спрoсилa eё — зaчeм oнa этo дeлaлa. Oнa прoмoлчaлa. Oсoбoгo внимaния я нa этo нe oбрaтилa. Нo мнe стaлo нe пo сeбe. Кoгдa я хoтeлa снять трусы, мoя мaмa схвaтилaсь и снялa их с мeня. Oнa скaзaлa, чтo прoстo пoмoгaeт мнe. Я спрoсилa мaму пoчeму oнa нe oдeвaeтся. Вмeстo oтвeтa — oнa пoпрoсилa мeня пoвeрнуться. Мнe былo нe лoвкo стoять и смoтрeть нa мoю гoлую мaму, стoя сaмoй гoлoй. Нo я пoвeрнулaсь. Oнa нaклoнилaсь, и шлeпнулa, a пoтoм ущипнулa мeня зa пoпу. Пoтoм стaлa лизaть и кусaть мoи ягoдицы. Мнe былo oчeнь бoльнo, кoгдa oнa кусaлa мoи ягoдицы. Пoтoм oнa схвaтилa мeня зa руку, и вывeлa из рaздeвaлки. Oнa зaвaлилa мeня гoлую нa пeсoк, лeглa нa мeня в «пoзe 69» и стaлa лизaть мoю киску. Я кoнчилa eй нa лoб. Пoтoм oнa лeглa нa пeсoк и скaзaлa, чтo бы я oблизывaлa eё груди. Я пoслушнo пoдчинилaсь и стaлa дeлaть тaк, кaк oнa пoпрoсилa. Пoтoм я взялa мaлeнькую пaлку и oчeнь глубoкo зaсунулa eё в aнус свoeй мaмы. Oнa кoнчилa нa пeсoк и зaстoнaлa.
Тaк былo 10 минут. Пoтoм oнa скaзaлa, чтo бы мы шли дoмoй. Нo мы шли дoмoй гoлыми, пo пути тaк и нe кoгo нe встрeтив. Хoтя ничeгo удивитeльнoгo в этoм нeт. Тeмнo жe. Кoгдa мы пришли дoмoй, я сoбрaлaсь идти спaть, тaк и нe oдeвшись, oнa схвaтилa мeня зa ягoдицы и пoвeрнулa лицoм к сeбe. Oнa зaвaлилa мeня нa пoл и стaлa лизaть мoё влaгaлищe. Кaк бы этo нe былo стрaннo, нo я нe кoнчилa. Тoгдa мaмa лeглa нa пoл, рaздвинулa свoи пoлoвыe губы и я стaлa их лизaть. рассказы о сексе Oнa кoнчилa мнe нa язык сo стoнoм. Oнa взялa свoё пoлoтeнцe и вытeрлa свoю крaсивую, бритую, кoрoткую, зaгoрeлую, узкую писю. A я пoшлa нaвeрх и пoпытaлaсь испытaть oргaзм: я зaсунулa свoи пaльцы сeбe вo влaгaлищe, нo тaк и нe кoнчилa. Нe знaю, в чeм дeлo. Вoт мoя мaмa всeгдa кoнчaeт. Инoгдa дaжe вo снe. A я пoчeму-тo пeрeстaлa. Нe знaю в чeм прoблeмa. Нaдeюсь, чтo этo врeмeннo. Eсли жe нeт — придётся идти к гинeкoлoгу. Пeрeд снoм, мoя мaмa пoшлa в душ. Пoслe душa oнa вoшлa в кoмнaту гoлoй, пoмaстурбирoвaлa и лeглa спaть. Кoгдa мaстурбирoвaлa, кoнчилa нa стeну с пискoм. Инoгдa, кoгдa мы нa дaчe, пeрeд снoм oнa дeлaeт мнe куни.
Нeмнoгo oбo мнe: у мeня грудь 0 рaзмeрa, пoпкa упругaя, бритaя и узкaя пися, бeлaя oт тoгo, чтo я нe зaгoрaю. Вoт у мoeй мaмы oнa зaгoрeлaя т. к. Лeтoм, кoгдa oнa нa дaчe, oнa рaздeвaeтся и гoлышoм зaгoрaeт нa двoрe. Плюс тaкжe oнa всeгдa брeeт сeбe и мнe киску.
С мамой на пляже
Мы с мамой пошли купаться на речку. На берегу к нам подошли три довольно датых мужика, в плавках, с бутылками пива в руках. Зажигалочки нет — поинтересовался один из них, с интересом разглядывая мою маму. На ней был одет синий раздельный купальник, мама его очень любила и всегда надевала только его. Мне он тоже очень нравился, так как плохо скрывал большие мамины сиси, которые выпирали из чашечек лифчика. Да и трусики мне тоже очень нравились, потому что когда они намокали, то собирались в центре маминой попы, и я мог рассматривать мамины ягодицы, когда она загорала на животе. Вот и мужик тоже видно оценил достоинства купальника, а точнее оценил достоинства моей мамы.
Нет, извините — ответила моя мама, чуть приподнимаясь на локтях. Ее сиси отвисли и оттягивали мокрую ткань купальника. Ясно — протянул мужик, все еще не трогаясь с места и пристально разглядывая образовавшуюся ложбинку между маминых сисек. Пива хотите — он протянул матери бутылку. Нет, спасибо — маму уже стала раздражать его назойливость. Ушедшие уже было двое вернулись за своим приятелем. Коль, ты идешь — поинтересовался один из них. Да не знаю — ответил тот — тут вот телка классная — он кивнул на мою маму — думаю может ее потрахать. Мама покраснела и поднялась на ноги. Молодые люди, идите куда шли — она махнула рукой. Да, стоящая бабенка — хмыкнули подошедшие, рассматривая стоящую перед ними мою маму. А жопа то какая, глянь — один из них шлепнул маму по попке. Мама гневно развернулась к обидчику — убери руки, козел. Стой тетка, не кипятись — проговорил тот кого назвали колей, подойдя он схватил ее руки — не надо. Мама попыталась высвободиться, но он крепко удерживал ее. Отпустите — начала мама. Брось — ухмыльнулся один из мужчин, подходя к ней вплотную и кладя руку на ее грудь — лучше расслабься и получай удовольствие. Я видел как его рука тискала податливую мамину грудь, сдавливая ее у основания он легонько тряс ее. Пустите, я закричу — проговорила мама, продолжая попытки вырваться и отпихнуть мужчин. А вот это зря — лапавший ее мужик одним ловким движением повалил ее на песок — кричать не надо — он положил свою ладонь маме на рот, тем самым не давая ей кричать.
Мама вертя головой попыталась скинуть его руку с лица. Я вскочил и с криком — не трогайте маму — кинулся на ее обидчиков. Потом у меня в глазах потемнело и придя в себя я обнаружил что у меня болит щека, из губы сочится кровь. Я поднялся на ноги и тут же получив удар по спине снова упал. Не бейте его, не надо — услышал я испуганный голос матери. Хорошо, сучка, не будем — донесся до меня голос мужчины. Повернувшись на бок и не вставая я увидел, что моя мама сидит на песке, ее заведенные за спину руки держит один из мужиков, второй стоит рядом. Третий стоял рядом со мной, это от него я получил удар по спине. Не бейте его — снова повторила мама. Не будем — мужик взял ее за подбородок — если ты будешь умненькой девочкой. Мама закивала головой.
Стоящий рядом со мной мужик схватил меня за плечи и подтащил к остальным. Меня связали нашими полотенцами и не сильно, так для острастки, пнув меня под ребра ногой оставили лежать. Тем временем маму заставили раздеться догола. Густо покраснев она сняла свой лифчик. Освободившиеся мамины груди заколыхались и повисли над ее небольшим животиком. Мама, смотря себе под ноги, стянула трусики и продолжая смотреть вниз откинула их в сторону.
Я вовсю разглядывал свою голую маму. Большие свисающие сиси, животик со складочкой, темные аккуратно подбритые волосики на лобке, широкие бедра, большая попа. Хороша сучара — проговорил один из мужиков подходя к маме и тиская ее за попку. Мясиста — он похлопал ее ягодицы, те заколыхались в ответ, грубо потискал груди — люблю мамок в теле — наклонившись он присосался ртом к ее соску. Мама молча все сносила, стаоаясь только не смотреть на мужчин и в мою сторону.
Поставив маму на колени, все трое расположились вокруг нее и сняв плавки наставили на нее свои члены. Соси сука — услышал я голос одного из них. У меня в плавках член стал наливаться, от мысли что я увижу как мама будет сосать, мне ужасно захотелось дрочить, но руки были связаны. Поэтому я просто наблюдал как мама поочередно сосала три члена. Мужчины отпускали в ее адрес всяческие ругательства и непристойности, шлепали ее ладонями по сиськам, хватаясь пальцами за соски, до боли оттягивали их. Они старались загонять свои члены как можно глубже, мама давилась, а они только ржали и отвешивали ей за это пощечины. Соси лучше, сука, не ленись — один из них обхватив ее голову руками стал яростно долбить рот матери. Я видел как раздувалась мамина щека, когда в нее упирался член, видел как мама давится когда головка члена слишком сильно давила на горло.
Вскоре одному из них это надоело и он зайдя матери за спину, заставил ее приподнять зад и упереться руками в песок. Моя мама стояла раком, я готов был закричать, до того мне хотелось дрочить, когда еще я смогу увидеть ее большую нетронутую загаром оттопыренную молочнобелую задницу, волосатую щелку смотрящую прямо на меня. Опустившись позади нее, мужик обхватил маму за задницу и стал трахать. Двое других продолжали тыкать члены матери в рот.
Я лежал и смотрел как ебут мою маму, как болтаются от толчков ее сиськи, как плющится попа об бедра ебущего ее мужика. Вскоре один из передних начал кончать, я видел как из его непомерно раздувшейся головки вылетают струи спермы, как сперма попадает на лицо и волосы моей мамы, как мама закрывает глаза и морщится, а мужики от этого только сильнее ржут. Кончив мужик прилег в стороночке, наблюдая как его подельники продолжают трахать женщину. Мамино лицо было залито спермой, продолжая упираться одной рукой в песок, второй она попыталась утереться тыльной стороной ладони. Подожди сука успеешь — мужик оттолкнул ее руку от лица — давай соси мне — он стал тыкать членом в мамино лицо. Мама послушно открыла ротик и стала сосать. Вскоре мужики кончили, один излился маме в лоно, второй в ротик.
Усевшись, мужики стали потягивать пиво. Мама пыталась стереть с лица подтеки спермы. Иди сучка умойся — крикнул ей один. Мама безропотно встала и подойдя к воде умылась, а затем войдя в воду по пояс промыла себе между ножек. Выйдя из воды она подошла к мужчинам — теперь вы нас отпустите — жалобно спросила она. Нет, еще рано — ответил ей один — мы еще не наеблись с тобой. Мама обреченно присела рядом с ними.
Эй сука, а хуйли ты села — обратился к ней другой — давайка потанцуй для нас. Я не умею — виновато проговорила мама. Ничего страшного — хмыкнул мужик — просто потряси сиськами да жопой повиляй и всего делов. Мама встала и неловко покрутила попой, затем в нерешительности замерла. Давай, давай — проговорил мужик. Не могу, не умею — мама жалостливо посмотрела на того. А что умеешь — весело спросил тот. Могу еще пососать — тихо проговорила мама — или потрахаться — она старалась не смотреть в мою сторону. Это мы знаем, проходили — заржали мужики. Хотя сосешь ты отлично — мама даже немного улыбнулась на эту похвалу. Ладно — мужик махнул ей рукой — иди сюда, насаживайся — он ткнул пальцем в свой набирающий силу член.
Мама подошла к нему и широко разведя ляжки стала присаживаться над ним. Я смотрел как мамина пизда поглощает в себя вздыбенный член мужика. Обхватив мамину жопу руками, мужик задвигал тазом заставляя мать подпрыгивать на нем. А ты ебливая — заметил он ей — в тебя хорошо вставлять, приятно. Мама молча продолжала подпрыгивать на его члене.
В этот раз мужики ебли ее по одиночке. Сначала мама попрыгала на одном, потом второй разложил ее на песке и долго долбил, третий отпялил ее раком. Под конец мама подустала. Когда ее отпустили, она просто повалилась на . бок и лежала тяжело дыша. Что сучка, заебли мы тебя — засмеялся один из мужиков. Да — сквозь глубокое дыхание выдавила из себя мама. Ну полежи, отдохни — проговорил другой — скоро мы тебе еще палок кинем. Мама в ужасе посмотрела на них — прошу больше не надо, я не выдержу — запритчитала она. Захочешь сыночка в целости оставить, сможешь — зло процедил третий — а то мы из него сейчас котлету сделаем. Прошу — запритчитала мама — не трогайте сына. Тогда будешь еще с нами ебаться — ответил он ей. Да, хорошо, буду — закивала мама, только сына не трогайте.
На этот раз трахали ее очень долго. Мужики никак не могли кончить, они менялись, ставили маму и так и так, заставляли ее сосать, дрочить им. Наконец двое все-таки кончили. Но третий никак не мог кончить, остальные уже стали над ним смеяться, а он все продолжал долбить мою истерзанную маму.
Шутки друзей наконец вывели его из себя и поднявшись он стал пинать маму ногами — сука, блядь ебаная, пизда рваная — он старался попасть по ее сиськам, но чаще удары сыпались ей в живот. Мама старалась как-то прикрыться и отползти, но мужик расвирепел и продолжал пинать ее. Сука — он схватил ее за волосы и потянул голову вверх. Мама вся вытянулась, из ее глаз покатились слезы, рот был раскрыт от страха. Корова жирная — продолжая тянуть ее за волосы одной рукой, второй он начал шлепать по ее сиськам. Груди мамы очень быстро покраснели, а он все продолжал лупить по ним.
Двое других попробовали успокоить его, но он только больше расходился и кричал чтобы его оставили с этой сукой один на один. В итоге идея помучить понравилась всем и поставив маму раком мужики стали шлепать ее по ягодицам. Сначала мама плакала в голос, но постепенно рыдания перешли в стоны и вскрики. Вся попка матери покраснела.
Затем мужики стали соревноваться кто даст маме лучшего пендаля. Поставив маму на ноги и заставив согнуться, они, чуть разбегаясь, били ее коленом по попе. Мама падала, а они отмечали как далеко она отлетела и при этом ржали. Мама уже не могла стоять на ногах, ее ноги подкашивались и она опустилась на песок. Поняв что уже не смогут ее больше пинать, мужчины решили соревноваться кто глубже засунет руку ей во влагалище. Сначала потыкав пизду матери пальцами, они стали погружать в нее ладонь целиком, мама стонала и кривилась от боли. Нещадно лупя ее по сиськам и отвешивая пощечины они заставляли ее замолчать и продолжали свои опыты.
Потом они засунули ей в пизду пивную бутылку причем дном вперед. Когда горлышко бутылки скрылось между распухших губок влагалища, мама потеряла сознание. Теперь все внимание мужчин сосредоточилось на мамином анусе. Поковырявшись там пальцами, один из них решил содомировать маму и попытался запихнуть ей в анус свой член. Член не пролезал, то ли мешалась бутылка в маминой пизде, то ли у нее была очень узкая попка. Предприняв еще несколько неудачных попыток они оставили анус мамы в покое. Я видел что колечко ануса мамы порвано и по ее бедру медленно бежит струйка крови.
Маму привели в чувство и заставили сосать. Мама с трудом обсасывала полувставшие натруженные члены. Окончательно убедившись что они сегодня больше кончить не смогут мужчины оставили дальнейшие попытки выебать маму. Основательно пресытившись мужики поочередно нассали маме в рот и ушли.
Я лежал и смотрел на униженную обоссанную маму, которая уже плохо что либо соображала. Лицо мамы было все в разводах спермы и мочи, часть спермы растеклась по ее сиськам. Кое как она подползла ко мне и плохо слушающемися руками развязала меня.
Я же больше не мог сдерживаться и спустив плавки стал мастурбировать. Мама непонимающим ошарашенным взором смотрела на меня, а я продолжал онанировать. Не в силах остановиться я направил свой член на маму и моя сперма стала заливать ей лицо. Я кончал на мать, мне было просто здорово. Мама попыталась что-то сказать мне, но я как сам не свой прокричал — молчи шлюха — и закончив спускать опустился перед мамой на колени.
Я стал мять ее большие сиси, ляжки, раздвинув ей ноги я нащупал бутылку в ее пизде. Мама не сопротивлялась, она была полностью изничтожена, подавлена и разбита. С трудом вытащив из нее бутылку я стал засовывать ей в пизду свои пальцы. Постепенно мой хуй вновь окреп и расположившись между ее широко разведенных мясистых ляжек я с удовольствием стал вгонять свой член в горячее мокрое лоно. Мамина пизда хлюпала и чавкала, ухватившись руками за ее сиськи я с силой и остервененим драл ее. Кончив я еще немного полежал на ее мягком теле.
Мама лежала широко раскинув руки и не смотря на меня. Она не пыталась встать или вообще сделать что либо. Встав, я перевернул ее на живот и заставил подняться на четвереньки. Вот она, большая мягкая попа моей мамы, я приник к ее огромным булкам губами, мои ладони сжимали податливую плоть. Раздвинув мамины ягодицы я посмотрел на ее анус. И как эти мужики не смогли выебать ее туда. Я вогнал маме в попу палец. Там было горячо и сухо. Поводив им туда сюда я вынул его, хорошенько плюнул маме в очко и погрузил в нее два пальца. Смоченные слюной пальцы прошли относительно легко, только мама чуть застонала. Я засунул вторую руку маме в лоно и стал двумя руками трахать ее.
Поигравшись таким образом я добился что мой член снова встал и приставил его к маминой попе. Нажатие, еще, толчок, вскрик мамы и мой член у нее в попе. Ухватившись за ее бедра я стал трахать маму в попу. В попе было туго, мой член сжимался со всех сторон, вызывая дополнительную эрекцию. На удивление, я очень быстро кончил. Вынув член я увидел что вытекающая из попы сперма смешивается с кровью, видно мамино очко вновь порвалось или скорее не затянулась старая ранка. Я немного понаблюдал как кровь потихоньку смешивается со спермой и сбегает по маминой пизде на песок.
Я чувствовал себя полностью удовлетворенным и уставшим. Собрав свои вещи и одевшись я подошел к лежащей маме. Она не двигалась, но дышала, я видел как раздувается ее живот и колышутся груди. Повернув маму на спину я встал над ней и начал мочиться. Струя мочи попадая на лицо немного привела маму в чувство. Она стала закрываться руками и что-то невнятно пробормотала, пытаясь подняться. Закончив ссать я подобрал разбросанные мамины вещи и кинув ей проговорил — иди сука помойся и одевайся, домой пора. Впервые мама посмотрела на меня, наши взгляды встретились, и она опустив взор побрела к воде. Ополоснувшись она тщательно вытерлась полотенцем и стала одеваться. Я подождал пока она полностью оденется и подошел к ней — пойдем сука домой — я обхватил рукой ее за попу — и не бойся я никому не расскажу про тебя. Мама посмотрела на меня полным печали взглядом и в этом взгляде читалась обреченность, обреченность на то что теперь у меня появилась собственная шлюшка, которая будет выполнять все мои прихоти.
Дети на пляже
Молодая женщина лет 35 пришла на пляж загорать и купаться с двумя детишками — мальчиком и девочкой. Мальчишку звали Валя, ему недавно исполнилось 12 лет, но мама и младшая сестренка всегда нежно-ласково звали его Валенкой или Валенчиком.
Сестренка была на 2 года младше, ее звали Лиза, ей этой весной исполнилось 10 лет. Мама загорала на широком покрывале, детки — на своем одеяльце поменьше.
И вот, пока мама с дочкой нежились на солнышке, загорая, из воды прибежал мальчишка. Он накупался и прибежал на берег позагорать немного под ласковым солнцем.
— Вода просто класс, отпад, вообще теплая такая, — сообщил подросток маме и сестре и лег рядом с девочкой на покрывало на живот, подставляя лучам солнца мокрую спину.
Девочка посмотрела на своего старшего братика и невольно залюбовалась им, его худенькой, но довольно стройной фигуркой, в плотно облегающих голубых подростковых плавках, — плавки были куплены мальчишке прошлой весной и были уже немного малы ему — они плотно облегали его худенькие бедра и нежную мальчишечью попку. Взгляд девочки скользил по телу братика от затылка до пят, оно все было в нежно-серебристых капельках воды, что очень здорово гармонировало с розоватой, слегка одернувшейся бронзовым загаром, кожей подростка. Взгляд Лизы остановился на пяточках братишки. Девочка, когда она видела босые ступни ног братишки, всегда отмечала, что именно эта часть тела мальчишки остается еще совсем трогательно детской, тогда как в остальном мальчишка уже вовсю превращался из маленького мальчика в подростка. Пяточки мальчика были такими нежно-розовыми, еще довольно маленькими, они также уже слегка подернулись темно-золотистым загаром. Дальше шла нежная кожа ступни, оканчивающаяся трогательным рядком маленьких аккуратных пальчиков, лежавших плотно друг к дружке. Девочка могла бесконечно любоваться голой стопой братишки, когда она имела такую возможность. Чтобы лучше рассмотреть пяточки Валенки, девочка встала и присела на согнутые ноги возле ног Валенки.
— Вален, можно, я с твоими пяточками поиграюсь — тихо попросила брата девочка.
Мальчишка не возражал. Во-первых, он любил младшую сестренку, во-вторых, ему самому нравилось, если мама или девочка, когда дети загорали на пляже, нежно гладили его по всему телу. У подростка сразу начинали бегать по коже мурашки удовольствия.
— Угу, — буркнул, кивнув головой, мальчишка, млеющий на теплом солнце.
Лиза, лукаво улыбнувшись, начала осторожно и не спеша, засыпать стопы загорающего на животе братика горячим пляжным песочком, сначала пальчики, затем своды стоп, пяточки. Песчинки нежно щекотали ступни подростка, ему было очень приятно, хотя и щекотно немного. Засыпав подошвы братика совсем, девочка начала также нежно, пальчиками освобождать стопы Валенки от песка уже в обратном порядке — сначала девочка оголила пяточки мальчика, затем подошвы, затем и пальцы. Оголяя стопы мальчишки, девочка нежно перекатывала указательным пальчиком песчинки по коже мальчика; от приятных, нежно-щекочущих прикосновений маленьких пальчиков сестренки, скользящих под ее пальчиками по коже мальчишки песчинок, у мальчишки по всему телу забегали мурашки удовольствия — они взметнулись по ногам подростка вверх, затем побежали вверх по спине вдоль позвоночника. Наконец девочка полностью очистила ступни брата от песка. И тут Лизе пришла в голову дна мысль:
— Ой, Валенчик, я придумала, я тебе сейчас так прикольно сделаю! Ты только лежи, как лежал — сказала мальчику девочка.
— Ага, — кивнул подросток, заинтересовавшийся, что же на этот раз придумала его младшая сестренка. «Наверняка, что-нибудь еще приятнее» — подумалось мальчишке. И Валенка растянулся на покрывале, устраиваясь поудобнее на животе. Лиза тем временем взяла из своей сумочки пустой флакончик из-под духов, с крышечкой, соединенной с сосудом трубочкой. Крышечка откручивалась, и ее можно было наполнять водой. Детишки часто это делали, используя флакончик в играх друг с другом как брызгалку. Вот и сегодня, собираясь на пляж, девочка решила взять и этот флакончик. И вот Лиза, взяв флакон, побежала к воде. Отвинтив крышечку, девочка доверху наполнила флакон водой. Теперь, если нажать на специальную кнопочку на флакончике, из него с легким свистом брызгала водичка. Закрыв флакончик, девочка побежала обратно к загорающему братику. Присев у ног мальчишки, девочка направила отверстие брызгалки на ступню Валенки, нажала кнопочку и стала брызгать прохладную водичку на стопу братика, сначала на пятку, затем выше, затем — поочередно каждый пальчик. Струйка водички, ударяясь о кожу ступни мальчишки, воздействовала на чрезвычайно чувствительные рецепторы и приятно раздражала стопы мальчика.
— Ой, ой Лизка, как здорово, ой, щекотно, ой. Еще давай, так классно! — повизгивал подросток, хихикая от удовольствия и легонько тряся ступнями.
Раззадоренная восторгами братишки девочка стала брызгать флакончиком на другую ступню братика, делая ему не менее приятно и вновь заставляя братишку повизгивать от удовольствия. Но вот струйка воды постепенно иссякла. Мама, с улыбкой наблюдавшая за играми ее любимых детишек, сказала Лизе:
— Лизунчик, а знаешь, как еще можно сделать? — и, увидев глаза дочурки, с любопытством уставившиеся на нее, продолжала — вот я тебе сейчас дам расческу, и ты причешешь Валенке пяточки.
— Как это, причешу? — не поняла девочка.
— Ну, в смысле, возьмешь расческу и ею погладишь ему ступню от пальчиков, до пяток, как ты обычно волосы причесываешь. Это не менее приятно. Но только это надо слегка надавливать, а то будет только щекотно, если легонько делать. Знаешь, когда я была такая же маленькая, как ты сейчас и была летом на даче, мы дружили с одним мальчиком моего же возраста. И вот пойдем мы с ним купаться, ляжем загорать, я достану свою расчесочку и начну ему пяточки причесывать. А он лежит и млеет — часами он так мог лежать, а я — часами гладить, очень мне нравилось с пятками мальчика играться. Кроме того, что это приятно, это еще и полезно — массаж такой хороший, ведь там, на пятке столько т
Все опубликованные истории являются интеллектуальной собственностью авторов данных рассказов.
Сайт содержит контент для лиц старше 18 лет. Если Вы младше немедленно покиньте сайт.
Разработчики сайта не несут ответственности за предоставленный контент.
© Порно рассказы на ШпилиВили 2011 — 2020
Данный сайт предназначен для просмотра лицам, достигшим совершеннолетия
Зрелая мамочка на пляже
Летом я часто хожу купаться. Я всегда хожу на одно и то же озеро. Я люблю лежать на песке и смотреть на молодых девушек в открытых купальниках. Я никогда не обращал внимание на более зрелых женщин, наверное потому что мне только 21. Но сейчас я уверен что зря. Одним жарким летним днём я в очередной раз пришёл на озеро. Было очень жарко и казалось здесь собрались все, кто жил неподалеку и конечно же девушки. Блондинки, брюнетки, рыженькие, тёмненькие и светленькие, худые и полненькие. Я немного поплавал и приступил к своему любимому занятию-разглядывать. Я обратил внимание на молодую девушку лет 19-20. У неё были огненно-рыжие волосы до плеч, небольшая аккуратная грудь с маленькими торчащими через купальник сосками и маленькая пухленькая попка. Она только вышла и вода маленькими капельками стекала с её стройного тела. Я сглотнул слюну и внимательно наблюдал за ней.
Затем я почувствовал взгляд и на себе. Я оглянулся по сторонам и увидел пристально смотрящую на меня женщину лет 40-ка. У неё тоже были рыжие волосы и схожие с той красоткой черты лица. Я сразу понял, что это её мама. Я немного пристыдился, но заметил, что она с интересом смотрит на мой торчащий из плавок член. Я немного удивился такому поведению и улыбнулся ей. Она улыбнулась мне в ответ и помахала рукой. Я уже потерял интерес к дочке и теперь объектом моих вожделений стала её мама. Я рассматривал её большую грудь 4-ого размера, её широченные бёдра с гладкой попой. Она тоже проявляла ко мне интерес, я хотел подойти к ней, но не решался из-за её дочери — почти моей ровесницы. И мне повезло. Дочка собралась идти домой и звала с собой маму, но она отказалась, сказав что позагорает ещё немножко. Это был мой шанс. Когда дочь ушла, моя зрелая обольстительница, незаметно поманив меня пальцем направилась в сторону небольшого леса на берегу. Я быстро направился за ней. Я шёл и наблюдал как качаются её крутые бёдра. Я видел, что она специально так ими размахивает, чтобы завлечь меня. Она иногда поворачивалась и улыбалась мне. Мы зашли достаточно далеко, чтобы нас никто случайно не нашёл. Она остановилась и повернулась ко мне.
Я сказал: — Привет. Она меня спросила: — Тебе понравилась моя Женечка? Я видела как ты на неё пялился. Я сказал: — Она мне нравилась пока я не увидел её маму. Ей этот ответ понравился. Она протянула мне руку и представилась Любой. Она сказала мне, что её привлекают молодые парни вроде меня и медленно засунула руку мне в плавки. Она достала мой член, открыла головку и с восхищение сказала: — Ого, какой он у тебя большой. Затем она села на колени и начала облизывать головку как мороженое. Она облизывала ствол, нежно целовала мои яйца. Потом она резко взяла его наполовину в рот и начала быстро сосать. Она делала это с большим удовольствием, закрыв глаза и сладко причмокивая, а я просто стоял и водил рукой по её рыжим волосам. Во время сосания она пыталась взять его полностью в рот, но у неё не получалось и она откашливаясь продолжала старательно вылизывать мой член. Вдоволь насосавшись она встала обратно на ноги скинула верх купальника. Мне в руки вывалились две большие «дыни» и с большими красными набухшими сосками. Я начал их облизывать. Любонька гладила меня по голове и приговаривала: — Хороший мальчик. Сделай мамочке приятно. Мамочка любит кормить титей хороших мальчиков. Потом она повернулась ко мне спиной, нагнулась и сказала: — Сними с меня трусики. Они мне мешают. Я медленно стягивал её красные трусики, целуя и облизывая открывающуюся мне пухлую попу. Снятые трусики я повесил себе на член. Продолжая стоять раком Люба сказала: — Полазий в маминых дырочках, ты ведь уже большой мальчик. Я взял её за волосы и начал лазить пальцами в её мокрой письке. Мне так нравился запах из неё, что я хотел уткнуться туда носом, лизать и нюхать её вагину. Я раздвинул её булочки и сунул туда указательный палец.
Она двинулась мне навстречу. Я немного потрахал её пальчиком, полизал её анусное колечко. Ей это понравилось. Она поставила одну ногу на пенёк и спросила не хочу ли я вылизать мамкину сладкую писю. Я залез ей между ног и начал лизать, я глотал её сок, слизывал то, что стекало по внутренним бёдрам. Она тихонько постанывала и говорила — Какой хороший мальчик. Вылизывает мамину письку. Я был очень возбуждён, встал, взял её за шею, посадил на пенёк, раздвинул её ножки и начал водить головкой по её губкам, немного всовывая и вытаскивая обратно. Она уже не могла сдерживаться и умоляла меня её хорошенько оттрахать. Я продолжал водить членом, но не входил в неё. Я сказал ей повторять за мной слово в слово. «Я старая грязная шлюха, умоляю чтобы ты меня хорошенько отъебал во все дырочки, я буду делать всё, что ты скажешь.» Она незамедлительно за мной всё повторила. Но я всё равно не входил в неё. Я сказал, что не верю ей. Она прокричала эти слова ещё раз и тогда я в неё вошел и мощными толчками начал трахать её волосатую пиздёнку. Я держал её за шею и трахал, а она кричала и пыталась как можно сильнее сесть на мой член. Я дал ей пощёчину и приказал ей встать на четвереньки. Она послушно встала и как собачка ждала дальнейших команд. Я подошёл спереди и начал водить головкой по её красивому лицу, Люба старалась ловить головку ртом и недолго посасывала, когда ей это удавалось. Я сказал ей открыть рот и засунул туда свои яйца. Люба с невинными глазками их посасывала, теребя язычком. Я быстро дрочил и вскоре большая струя спермы брызнула ей на лицо. Люба размазывала её по лицу. Слизывала остатки с пальцев и глотала. Я пристроился сзади и продолжил трахать её мокрую пиздёнку. Через несколько минут она задергалась и обкончавшись упала на траву.
Мы обменялись телефонами и на следующий день она пригласила мне к себе домой. Когда я пришёл Люба лежала в распахнутом халатике, поглаживая свою рыжую письку. Она ждала только меня.
Нудистский пляж
Как-то решили пойти с женой на нудистский пляж. Вернее, захотел я, а лучшую мою половину пришлось по-уговаривать. Чего ей стесняться с ее фигурой! Грудка, попка, бедра — класс! А уж когда эти бедра раздвинешь. М-да, я отвлекся.
Приехали, пошли. Иду, по сторонам пока боюсь таращиться, шорты легкие. Но и того, что увидел боковым зрением, было вполне достаточно — шорты стали топорщиться. Чтобы немного прийти в себя, стал думать о работе. Полегчало.
Нашли местечко, расстелили покрывало, разделись, легли. Уже лежа осмотрел пляж, насколько это было доступно — да, есть на кого посмотреть, кого пожелать. Ну, а между загорающих прохаживались парни с такими приборами, что даже я засмотрелся.
Между тем, я заметил, что на пляже идет какая-то своя жизнь. Например, к одной нашей соседке, подошел мужчина, явно незнакомый, и легонько коснулся ее груди. Я думал, что он сейчас точно огребет, однако женщина это восприняла спокойно, они о чем-то поговорили вполголоса, она подумала, еще раз посмотрела на него, он помог ей подняться, и они куда-то пошли. В это время мимо проходила другая молодая женщина, и я почувствовал знакомый прекрасный запах — запах бурного секса, запах соков оргазма. Я заметил у нее влажные и спутанные волосы на лобке и, припухшие половые губки, и самое главное, губки эти были не просто влажными, а мокрыми! На лице так же были видны следы от прошедшего возбуждения. Не было ни малейшего сомнения в том, что девушка только что была с мужчиной, и судя по ее немного усталому виду, неоднократно. Вот это дела — здесь можно трахаться!
Я посмотрел, откуда она пришла, и увидел небольшие помещения, на которые я сначала не обратил внимания и принял их за раздевалки. Хотя какие могут быть раздевалки на нудистском пляже!» Около этих продолговатых кабинок была группа людей, стоявших кто попарно, кто группами по 3 человека. Стенки были полупрозрачными, т.е. лица не различить, но фигуры видны отчетливо. И фигуры эти занимались самым откровенным сексом! В одной кабинке женская фигура оседлала мужскую и самозабвенно предавалась страсти, в другой девушке мужчина делал куни, и ее запрокинутая голова и вздымающаяся грудь говорили о близком оргазме. В остальных происходило тоже самое. Осознав происходящее, я невольно присвистнул. На мое удивление, выраженное таким способом, обернулась пришедшая оттуда женщина и спросила: «Вы что, не знаете ничего?» Мы с Леной дружно покачали головами, а я не мог оторвать жадного взгляда от ее прекрасного тела. Меня сводил с ума ее запах, ее еще приоткрытые зовущие нижние губки, ее груди в красных пятнах от жадных рук. Она перехватила мой взгляд: «Нет-нет, на сегодня мне хватит. А вы идите, потрахайтесь. Это специальные кабинки релаксации». Она усмехнулась. — Там внутри стол, где можно все это делать, а стенки прозрачные, чтобы ожидающим не скучно было, да и пыла не теряли. Кто хочет, подходит к выбранному партнеру, касается груди или члена, если это женщина, и при согласии идут туда».
Лена моя смутилась, что-то проговорила неразборчиво и опять легла. Но голову повернула в сторону кабинок, я понял, что это ее зацепило и она уже начинает заводиться. Тут появилась новая барышня и стала располагаться по соседству. Она, ощущая свою привлекательность, стала не спеша раздеваться: сняла легкую блузку, потом медленно расстегнула джинсы и стала их не торопясь снимать, оставшись в маленьких стрингах и бюстгальтере. Моим членом можно уже было пахать, он торчал как кол, набухая все больше и причиняя уже серьезную боль. Затем соседка сняла бюстгальтер, и два прекрасных полушария приветственно колыхнулись окружающим.
Мне показалось, что прохладная вода зашипела при погружении. Я быстро поплыл к буйку, надеясь там остыть и придти в себя. Уцепившись за буй, я начал остервенело дрочить, я чувствовал, что член так просто опадет. В воде дрочить неудобно, тем более почти на весу. Приходилось отдыхать. Разрядка все не наступала. Вдруг я заметил, что я уже не один, а рядом со мной плавает какая-то женщина и с насмешливым интересом наблюдает за моими упражнениями. «Что, говорит, новенький? Насмотрелся, теперь распирает. Давай, помогу.» Она приблизилась ко мне, обняла сзади и я почувствовал спиной ее прохладную грудь с торчащими твердыми сосками, а ягодицами ее лобок. Она обняла мои ноги своим, я ощутил прикосновение ее нижних губок. Руки ее мягко коснулись члена, она обхватила ствол и провела несколько раз туда-обратно.
Какой кайф: вода, спиной чувствовать обнаженную женскую грудь, попой чувствую ее раскрытые губки и клитор, а ее ладони ласкают торчащий член! Через несколько секунд я выстрелил. Излился мощно, но недостаточно: ствол еще стоял, но уже стал успокаиваться. Женщина рассмеялась: «Вам, мужикам, надо дозировать, а то перевозбудитесь и пробки перегорают. А потом нас трахать не можете.» Я хотел что-нибудь сказать, но спасительница уже споро плыла к берегу.
Подойдя ближе я понял, что жена меня уже не видит. Она все там, рядом с этими членами. Не раз, когда я ее ласкал пальчиком, шептал на ушко всякие разности. И при фантазиях о нескольких мужчинах, жена просто вся заходится, кончает очень бурно, мощно, и если остаются силы, потом садится сверху и уже до полного изнеможения. Но, когда остынет, говорить на эту тему не хочет. Говорит, что в таком состоянии ничего не воспринимает и ничего не слышит. Я этому не особенно верю, но не настаиваю. Какая жена признается, что иногда фантазирует о сексе с другими мужчинами! Но фантазии, а может и мечты-желания явно имели место быть.
Один их ребят протянул Алене руку, помог ей подняться, и они пошли к кабинкам. Я смотрел им вслед, член стоял, разрывая головку прилившей кровью. У входа они остановились, ожидая, пока освободится. Парни держали руки на ягодицах Алены, а она сама несмело, привыкая к чужой, незнакомой плоти, поглаживала их эрегированные члены. Вскоре кабинка освободилась, Алена обернулась, нашла меня глазами и что-то сказала. Я не понял по губам, то ли «Спасибо», то ли «Прости». Мою девочку повели ебать.
Что было дальше, уже расскажет сама Алена в следующем рассказе.
Блин, ну где же Гилани? Вроде все уже собрались, а его все нет… «Пошли без него» — предложил Серый. Вся компания уже двинулась с танцплощадки в бар. Там все прошло как обычно — мы набухались повеселились и даже успели ввязаться в какую-то потасовку с приезжими… тут я вспомнил про маму, которая сразу же вступилась бы в мою защиту. В баре ее не было…
Мы приехали с мамой (ее звали Татьяна) на турбазу неделю назад. Я только закончил школу и мне было 18 лет. Сначала мы решили всей семьей поехать на отдых. И собирались в турцию или египет, но потом у папы появились срочные дела по работе, а мама не хотела без него лететь в другую страну. Поэтому решили сначала поехать на юг, а потом чтобы сэкономить — на турбазу в области. Я там каждый год зависал на пару недель, но всегда только с друзьями. А в этот раз была мама.
Я, конечно, не хотел, чтобы она ехала — будет там постоянно палить нас молодняк и мешать развлекаться. Но отговорить ее не удалось. Она сказала что не будет мешать нам и просто будет загорать на пляже. Так вообщем-то оно и было… с утра мы шли на пляж, там купались, пили пиво (украдкой от мамы), потом обед, спорт, пляж, ужин и вечерняя дискотека с костром или баром после. И так было все 5 дней как мы приехали (как мне по-началу казалось). Только вот в этот вечер мамы не было с нами в баре или я просто в первый раз обратил на то внимание.
Вообщем, после бара я решил не испытывать судьбу и пойти спать в номер. У нас с мамой были разные номера и находились они на приличном расстоянии друг от друга — здесь уж я постарался и сказал, что других просто нет и либо заезжаем в них, либо остаемся в душном городе. Она, конечно, согласилась)) Только вот я потом об этом пожалел.
Проходя мимо маминого номера, я решил заглянуть пожелать спокойной ночи и распросить про сегодняшний вечер — как ей понравились танцы. и спросить где она пропадала весь вечер когда ее любимого сыночка чуть не прикончили в баре))
Почти дойдя до номера я услышал шаги и замер, чтобы меня не заметили. Послышался женский голос, потом тихий голос какого-то парня… «Ну все, я пошла… хватит… все-все… до завтра… я тоже… « чмок-чмок… звуки поцелуя. И появляется моя мама. Ого. Она крутит шашни с каким-то туристом… во дает. А с виду такая строгая и неприступная, папе никогда не изменяла и всегда удивлялась рассказам своих подруг о шальных похождениях на сторону — она всегда жестко осуждала это. Что и говорить, советское воспитание.
Среди всех парней вокруг выделялся сын хозяина турбазы — чеченец по имени Гилани. Он, помимо своего статусного положения, вел себя очень нагло и дерзко, со всеми спорил и считал, что только его мнение правильное. Вообщем, козел. Если у нас заходил разговор о девушках, то он всегда щеголял: «Я могу добиться любой женщины, которой только захочу!». И постоянно хвастался как он трахает приезжающих отдыхать на турбазу девушек. Мне конечно было завидно… но при этом хотелось научиться у него — как так ловко затащить девушку в постель. Не сказать, что мы были друзьями, скорее приятелями — знали друг друга, здоровались, иногда тусовались вместе, но не более.
Гилани был такого же возраста как и я, но опыта общения с противоположным полом у него было явно гораздо больше. да чего там говорить — я еще был девственником, хоть и нравился девушкам, а он, как и большинство его друзей на турбазе, скорее всего уже давно лишился девственности.
Молодой кавказский ловелас заметил взрослую русскую женщину практически сразу как только она появилась на турбазе его отца. Он просто встал как вкопанный, когда увидел ее — она шла со знакомым парнем по дорожке к пирсу. Она была в легком платье, которое просто невероятным образом подчеркивало ее роскошную большую задницу… именно такую о которой мечтал парень — стройная с тонкой талией точеными ногами и пышной жопой… мечта!!! (решить для себя эту ситуацию — она внутренне играла с ним в заботливую маму. Тем более что почву для этого дал сам Гилани — он рассказал как потерял родителей и как его взял к себе директор турбазы.
И Татьяна тоже решила его пожалеть… не важно кавказец это или русский — это ребенок, который потерял мать. А тк она сама была просто безумной матерью и готовы была сделать все для счастья своего сына, то такое же отношение она перенесла и на бедного чеченского парня… стала заботиться о нем… и все неприкрытые прикосновения скидывала на его детскую непосредственность и отсутствие материнской любви и ласки. И добрая русская женщина и мать захотела восполнить эту ласку совершенно чужому парню… хотя бы частично…
После этого он начал делать ей комплименты, говорить о том, что она самая красивая женщина на свете и что он мечтает о такой маме как она. И постоянные восхищения ее красотой, фигурой… с одновременным давлением на жалость и материнские чувства. И это играло свою роль… — Татьяна таяла от красивых слов и позволяла их говорить как будто они ничего не значали тк исходили от ребенка, которого она якобы опекает. А вот то что этот ребенок хочет забраться в ее трусики и использовать ее как женщину… она почему-то об том даже не думала. А комплименты, цветы, красивые слова, поступки, ухаживания лились как из рога изобилия… Гилани с умом вел осаду неприступной ранее крепости под названием взрослая русская женщина.
Потом он перешел к более активным действиям, подолгу обнимал ее, прижимался к ней своим немаленьким членом и стал все больше задерживать свои руки на теле женщины. Как это было и раньше — сначала были легкие замечания, а потом это просто переросло в шутку… и игру мама-сыночек. Но при этом сыночек все чаще наровил прикоснуться и задержать руку на маминой груди, крепко сжать большую мамину попу или случайно прикоснуться к голому бедру… Татьяна принимала эту игру, Гилани играл в нее намеренно постоянно меняя правила и расширяя границы.
При этом она никогда не позволяла подобное своему сыну… да он и не делал ничего подобного… а смогла бы она сделать замечание ему? сложный вопрос… все таки родной сын. А вот парень его ровесник во всю трогает ее за попу и грудь… мысли и чувства Татьяны смешались… и она отгоняла их от себя, оправдывая все детской непосредственностью и материнской заботой о ребенке.
Гилани вел осаду уже третий день… и чуть было не проиграл. «Ты что? Совсем с ума сошел… « — вырвалось у Татьяны, когда Гилани кажется перешел границу… он в очередной раз полез к ней целоваться и потерял контроль, запустив руки ей под халат и проникну пальцем пот трусики. Такая прыть чуть не сгубила всю работу, которую он проводил с женщиной… Он мгновенно ретировался и стал оправдываться, совмещая это все с комплиментами. И даже кажется заплакал. «У меня никогда не было такой мамы, я так хотел чтобы у меня была такая мама, я бы ее так сильно любил» хмыкая говорил парень… И Татьяне ничего не оставалось как пожалеть его и простить его случайное действие.
Переломным стал момент, когда Татьяна увидела в раздевалке на пляже, якобы совершенно случайно там оказавшегося голого Гилани с большим свисающим почти до колена членом, болтающимся у юноши между ног… так ей показалось в первый момент… он был просто огромным, никак не подходил ему в таком возрасте… редко такой размер встречается и у взрослых мужчин, не говоря уже о молодом парне… Этот шланг вокруг покрытый недавно появившимся пушком яркой картинкой отпечатался в памяти женщины и вызвал приятные ощущения внизу живота.
Она конечно слышала о богатстве кавказских мужчин, но никогда не придавала этому большого значения. Тем более он же еще совсем юный… а уже такой богатый. Этот момент был таким неловким, что она постаралась сразу же ретироваться и отвернулась… не заметив улыбку Гилани, план которого работал как часы.
Да… это был удар ниже пояса, но только для женщины — теперь о чем бы она ни думала, мысли так или иначе возвращали ее к той картине в кабинке для переодевания. Раньше он для нее был беззаботным парнем, теперь все поменялось — к образу молодого парня добавился образ его большого члена, который вызывал уже другие чувства… от которых тянуло внизу живота.
Да еще и солнце которое пробуждает желание… отсутствие мужчины уже долгое время, а с мужем у Татьяны тема секса с каждым годом все больше шла на спад. Она задумалась когда последний раз была с мужчиной и вспомнила те приятные чувства, которые она получала.
После этого она не могла смотреть на Гилани по прежнему — теперь она увидела в его лице хоть и молодого, но мужчину… и почувствовала опасность. А прикосновения и игры с его стороны все продолжались… Татьяна хотела их прекратить, чем вызвала искреннее удивление парня и показную обиду… в очередной раз пошли в ход слезы, давление на жалость и бесконечные комплименты. (Эротические рассказы) И она в который приняла на себя роль доброй матери — она опять пожалела его и все вернулось на круги своя… за исключением того что Татьяна теперь постоянно думала об увиденном в раздевалке и кидала взгляды на ширинку парня.
Со взрослыми женщинами все было по-другому — достаточно было только добиться поцелуя, все остальное уже было дело техники. И парень с неистовым напором добивался этого первого поцелуя, который открывал ему дорогу к безумным наслаждениям со взрослой тетенькой. Непонятно понимала ли это Татьяна, с каждым днем все больше и больше сдавая свои рубежи безумному напору молодого джигита.
Может быть жаркое солнце, может быть большое количество выпитого вина, может быть приятное общество молодого мужчины рядом и его комплименты, может быть его постоянное внимание, хоть порой и навязчивое и слишком откровенное, но все же приятное женщине, может быть чувство жалости и желание пригреть и дать ласку… а может все вместе и сразу совпавшее в один теплый летний вечер… дали возможность Татьяне расслабиться и отдаться чувствам, пойти на поводу у эмоций и ощутить жизнь, вспомнить молодость и почувствовать себя желанной женщиной, а не просто женой…
и на мгновение разум отступил и забыл, что рядом не взрослый мужчина, а парня… не муж, а просто приятель ее сына… не бывший любовник, а чужой кавказский юноша… но все это накрыло волной неожиданно набежавшего наслаждения и как это часто бывает у женщин… она не сдержалась и отдалась эмоциям, отключив ненужные и сопротивляющиеся отголоски разума. Она ответила на его поцелуй… «Она теперь моя» радостно подумал Гилани, пробираясь рукой в трусики своей мамки.
Наконец-то! — обрадовался я. — А то дача, дача… Не дача, а каторга какая-то.
— И с чего мы начнем?
— Ну спать и есть ты пока не хочешь. — рассуждала мама. — купаться рано, вода еще не прогрелась. Так что выбирай: гулять или загорать?
Идти неизвестно куда я не захотел и выбрал:
— Загорать!
Для этого, правда. пришлось все же поработать. Выбранное мамой место позади дома заросло травой чуть не до плеч. Пришлось откопать в сарае тронутую ржавчиной косу, потом долго искать точильный брусок… Да и косил я третий раз в жизни. Однако через час место было готово. Мама сходила в дом, вернувшись в купальнике, темных очках и широкополой шляпке, расстелила на выкошенном месте старое одеяло и улеглась, поставляя солнцу живот. Я быстренько разделся до трусов, ленясь идти в дом за плавками и шлепнулся рядом.
Солнце било прямо в глаза. Я отворачивался, щурился, жмурился, но это не помогало.
— Мам, а зачем тебе и шляпа и очки? Дай мне что-нибудь одно!
— Возми… — разрешила она.
Шляпа удачно улеглась на голову, закрывая надоедливое солнце. Однако просто лежать оказалось скучно. Я немного сдвинул головной убор вверх и покосился на маму. Прямо рядом со мной вздымались два накрытых лифчиком холма грудей. Дальше взгляд скользнул по животу, до самых трусиков, туго натянувшихся на бедрах. Обтянув лобок, они плавно скатывались в междуножие, теряясь между сомкнутых бедер. Взгляд снова вернулся к груди и я представил, как бы сейчас выглядела мама, загорай она, как Женька, без лифчика. Картина предстала передо мной настолько ярко, что член начал подниматься и вскоре трусы у меня откровенно встопорщились. На все мои попытки усилием воли отвлечься и вернуть его в нормальное состояние воображение подкидывало очередную картинку, то с мамой, то с Женькой.
Пока я так боролся с собой, мама надумала перевернуться на живот. Приподнимаясь, она зацепилась взглядом за мой стояк, но ничего не сказала. Хотя, судя по секундной заминке, мысль такая у нее была. Теперь перед моим взором оказалась перечеркнутая завязкой лифчика спина и выпуклая попа, наполовину скрытая трусами. Воображение получило новую пищу для фантазий и я распрощался с мыслью совладать с непокорным членом. Да и к чему это теперь, если мама все равно видела.
— Вов, ты не видел, Женька опять сегодня в непотребном виде загорает?
— Не, ее сегодня совсем нет. А почему в непотребном-то?
— Ну это я так, вообще… — не стала спорить мама. — Пока она у себя на участке — пусть хоть совсем голая. А вот если на общественном пляже в таком виде появится…
— Но у себя-то ей можно?
— Можно.
— А ты, мам? Ты же тоже у себя, а купальник как у монашки?
— А ты бы как хотел? Чтобы я тут с голыми сиськами валялась?
— Ну-у-у… — картина нарисовалась передо мной так ярко, что я не нашел что ответить.
— Можешь не говорить, и так все ясно.
Мама снова перевернулась на спину, кивая при этом на мой пах:
— Тебе и так-то, я гляжу, достаточно.
Теперь уже я не выдержал и повернулся кверху задом, неловко пряча член под собой.
Мы провалялись еще часок, потом мама отправилась готовить обед, а я поднялся к себе, просидев там пока она не позвала меня к столу. Ни Жени, ни Юрки все еще не было видно и я начал за них беспокоиться. В смысле — не уехали ли они. Хоть мы и не пересекались с того памятного вечера, но оставаться вдвоем с мамой посреди пустой деревни было жутковато. Так-то я помнил, что здесь живет еще несколько человек, но поскольку на глаза они не попадались, смело можно было считать что их и не существует. Однако спустившись вниз оказалось, что как минимум одна живая душа таки присутствует — за столом чинно сидел усатый.
Как-то я пропустил момент когда он явился. Зато теперь развалился за столом и разглядывал маму. Судя по тому, что мама, накинув поверх купальника для приличия халат не озаботилась его застегнуть, это входило и в ее планы. Конечно, купальник — это не то умопомрачительное белье, в котором мама навещала Пашку, но все же в доме он не совсем уместен. Мое появление заставило их принять более приличный вид — мама застегнулась, а усатый сделал скучающее лицо и перестал вертеть головой вслед за ней. Заодно я прервал и их беседу. Судя по тому, как в комнате повисло нехорошее молчание, старую тему они продолжать не захотели, а новую сразу придумать не получилось.
— Кстати, Вов, у нас хлеб кончается. — сказала мама, накрывая на стол. — Надо бы в магазин сходить.
— Где это тут магазин? — удивился я.
— Недалеко. — встрял в разговор усатый. — В соседней деревеньке, минут двадцать пешком если не спеша.
— Вот Александр… э-э-э-э… — продолжила мама, но запнулась, не зная отчества.
— Можно просто Александр. — пришел на помощь усатый. — Или дядя Саша.
— Да, так вот Александр как раз туда собирается и предлагает мне с ним сходить.
У меня сразу возникли совсем другие мысли насчет причины, побудившей усатого позвать маму с собой. Вот если бы он просто предложил ей принести заодно хлеба раз все равно в магазин собрался — это я бы понял. А вот хрен тебе! — подумал я, но вслух сказал следующее:
— Чего ты, мам, сама ходить будешь? Давай я с дядей Сашей схожу. Ты только напиши что купить.
Понятно, что это рушило все его планы, но формально ни ему, ни маме возразить было нечего. И отказываться от приглашения поздно.
— Ну хорошо. — чуть скривился Александр — Подходи тогда к нашему дому через час.
С тем он и откланялся. Мы с мамой перекусили, она написала подробный список необходимого, выдала денег и я отправился в путь.
Возле дома усатого уже топтались его жена с подругой. Жена — Светлана, подруга — Валентина — вспомнил я. Не перепутать бы. Едва я подошел, появился и сам хозяин. Выяснилось, что отправляемся мы все четверо. Тут меня немножко кольнула совесть. Может я зря о нем так думал насчет его намерений относительно мамы? Уж при обеих своих тетках он бы не осмелился к ней приставать. Впрочем, кто сказал что если бы мама согласилась он бы взял с собой жену?
Усатый повел нас куда-то в сторону, не туда откуда мы приехали. Через ту часть деревни, где еще оставались местные жители. Оттуда тянулась накатанная грунтовка, через луг к роще.
— Вот сразу за той рощей станет видна цель нашего путешествия. — подсказал усатый.
Мы с ним шли рядом. Тетки, приотстав, плелись сзади, о чем-то тараторя. Усатый рассказывал, как чудесно ему живется на даче, между делом расспрашивая меня о маме и вообще нашей семье. За разговорами дорога незаметно вынырнула из рощи и я увидел покосившиеся дома, ни разу не лучше чем в нашй деревне.
— Дядь Саш, а чего несправедливость такая — у них есть магазин, а у нас нет? Я думал, тут здоровенное село, а оказывается — все как у нас.
— Не знаю… — пожал он плечами. — Тут вроде народу побольше осталось. Но сдается мне, года через три и здесь торговля накроется.
Магазинчик оказался типично деревенским. Хмурая продавщица, лет тридцати, с огромной грудью в розовом лифчике под белой прозрачной блузкой, помятым то ли спросонья, то ли с похмелья лицом и толстыми бедрами под экстремально короткой джинсовой юбкой принесла мне все требуемое, отсчитала сдачу и занялась Александром. Я отошел в сторонку, удивляясь тому, что работницу торговли совершенно не беспокоят ни открывающиеся нам всем между ее ног красные трусы когда она приседает над коробкой с консервами, ни норовящие вывалится из лифчика сиськи. Вот, отвернувшись, она наклонилась над нижней полкой, продемонстрировав нам обтянутый трусами зад и немного промежности. Мне аж самому неудобно стало, хотя член в штанах заметно напрягся.
Набрав все что нужно мы двинулись обратно.
— Как тебе, Вов, продавщица? — спросил усатый, когда мы вошли в рощу.
— Охренеть. — признался я. — Дядь Саш, а почему она в таком виде?
— Нормальный вид, Вов, о чем ты? — сделал он удивленное лицо.
— Ага, нормальный. Трусы наружу, сиськи на прилавок… Может, там в магазине и бордель по совместительству?
Суббота, 14 сентября, 2019 (3 года назад) | 
Добавить в закладки |
140
|
Ризо Ахмад. Начало.
Неправильная оценка
Мама у нас была строгая и у меня и моих сестренок ежевечерне проверяла дневники и тетради, а потом садилась с нами делать домашние уроки. Что тут скажешь – мама сама была учительницей. У-уф, не продохнешь!.. Хотя я учился неплохо, можно сказать, даже очень хорошо. Был круглым отличником.
С папой было гораздо легче, он был добрая душа, раздавал деньги, какие не попросишь, привозил из гастролей (он был директор нашего единственного в городе театра) разные нам всем вкусности и подарки, а насчет нашей учебы мог только спросить:
— Ты где учишься, парень, в каком классе?
— В четвертом, папа, я вам вчера уже говорил, когда вы мне рубль давали.
— Подожди, а почему рубль, положено же 20 копеек, не так ли, молодой человек? – и не выслушивал никакого ответа, весь был в мыслях о своей сцене и великих героях. — Ну раз уже рубли берешь, значит уже совсем большой стал, пора женить…
Мама тщательно следила и за нашей формой и нижним бельем, сама стригла нам ногти, купала поочередно всех нас, пока мы были маленькие и не знали, что надо стесняться, в большущем железном корыте, где всегда замачивалось перед стиркой всякое белье. Сестренок моих она купала по-моему аж до 10 класса, а меня, когда я наотрез отказался от ее услуг, по-моему это случилось, когда я учился в 1 классе, отправляла каждое воскресенье ранним утром вместе с отцом в баню на Токи Саррафон. Там, в той бане отец встречался со своими друзьями – приятелями, и пока они за крепким горячим зеленым чаем, а чуть не спеша – и за коньяком, говорили о политике, футболе и хорошеньких женщинах, я вовсю плескался, смешивал горячую и холодную воду, бегал, на умиление всем – голенький ангел, из одной банной комнаты в другие, удивляясь, почему это комнаты эти без всяких дверей, а одна холодная, другая горячая, третья совсем жаркая, и вослед только и слышал от отца:
— Осторожнее, чертяка, сыночек, поскользнешься — упадешь!
Но самое главное, из-за чего я всегда с огромным удовольствием шел с оцом в ту баню, несмотря на воскресное раннее утро, когда сам бог велел поспать до самого обеда, совершалось после бани. Мы выходили из нее, совершенно распаренные и красные, и сразу заходили в кондитерскую. Здесь папу тоже знали и сразу сажали нас за столик и, даже не спрашивая, приносили ему 2 бутылки припасенного лично для него хорошего пива, а мне большой стакан какао, 2 пирожных, одно обязательно заварное, а другое трубочка, и еще три сладких коржика для сестренок.
Дома мама быстро возвращала нас на землю:
— Чего так долго, обеденное время уже. Я уже измучилась – не случилось ли чего? И не приближайтесь ко мне, от вас пахнет пивом. А ты давай, садись за уроки, как сделаешь – тогда и сядем обедать.
— Нет у меня домашних уроков, мама, не задают нам на воскресенье, сами же знаете, а еще спрашиваете.
— А-а, ну да! Тогда садись и помоги сестренкам, у них задачка не выходит. Помоги давай, не артачься, ты поумнее их будешь, а мне недосуг, мне за кастрюлей с обедом последить, а то выльется…
Сестренки, конечно, как мама вышла на кухню, получали каждая по подзатыльнику от меня, пока я за них решал задачку и удивлялся их тупости, а потом успокаивал себя – девчонки, что с них возьмешь…
Но когда папа в воскресные дни отсутствовал, мама загоняла меня в так и недостроенную нашу домашнюю баню, где меня ждали в ведрах холодная вода и кипяток, ножницы, жестяная большая кружка, новое еще в пачке мыло и мочалка. Закрыв меня на засов, мама кричала оттуда:
— Пока мыло не станет половинкой, не выходи, понял, такой – сякой, проверю. И постриги там, небось оброс, как дед мороз.
Причем тут дед мороз, я не знал, он ведь был хороший и вплоть до студенческих времен, тогда я уже был разлучен с родным домом, приносил мне хорошие подарки, а однажды велосипед “Урал”, настоящий мужской, не девичий какой, а в другой раз – настоящий фотоаппарат “Зенит”.
Из-за этих коржиков и пирожных всё тогда и началось, скандал был вселенского масштаба. Но всё расскажу по порядку.
Однажды в воскресное утро я полетел в родительскую спальню:
— Мама, сегодня воскресенье, папа обещал еще вчера вернуться.
— Нет, не приехал, сам видишь, ложись ко мне, поспи.
— Не буду я к вам, вы целоваться лезете, а когда приедет?
— Не знаю, ой, оставь, дай еще поспать немножко, не звонил пока…
А утром за завтраком:
— Знаю, зачем спрашивал, вот завтра получи две пятерки, принесу тебе два коржика и два пирожных.
— Вы мне и так должны мама!
— Как, когда?
— А за четверть?
— Так ведь папа тебе дал 10 рублей, объедайся мороженым, сколько захочешь, еще сказал. А ты мороженое никому не купил, бросил в копилку свою, сказал еще – миллионером теперь буду.
— То папа, а вы?
— Так ведь я его надоумила!
— Ладно, вас не переубедишь, вы всегда правы. А заварные принесете?
— Ну да!
— А эти, дочки ваши, будут у меня канючить.
— Что за антагонизм, они сестренки твои. Ладно и им принесу.
— Ага, я трудись, зарабатывай, а им за что? Нечестно это!
— Ну тогда дашь из того, что тебе принесу.
— Ладно, и им несите, обжорам…
Ну а следующий день, это был понедельник, оказался самым ужасным в моей той жизни, но потом превратился, перешел в самую прекрасную ночь. По физике на первом же уроке я легко получил пятерку, но потом меня не спрашивали, да я и сам не хотел, уповал на математику. И вот последний, шестой урок, математика. Елизавета Ефимовна объявила контрольную – пятиминутку, тут же проверила листочки и… к моему ужасу поставила мне четверку, даже не спросив, хочу ли я ее. Может не сомневалась, что я буду согласен. Я ведь у нее был круглый отличник, так что одна или две-три четверки не меняли общей картины. Но я был не согласен, сегодня не согласен! Лучше бы она ничего не ставила!
Лучше бы я с одной пятеркой по физике пришел домой! Что делать? Ладно мама посмеется надо мной и всё равно выдаст мне любимых моих мне на стол. Но сестренки, эти вреднюги, начнут смеяться, дразнить меня, что не заслужил, этого же не вытерпишь! Что же делать?
Мимо моего пути в школу и из нее домой пролегает стадион “Спартак”, а там пустырей навалом. Я пошел туда, сел на пенек, открыл ранец, достал дневник и как мог переправил четверку на пятерку.
Дома, заикаясь и бледнея от ужаса, я заявил маме, что это сама Елизавета Ефимовна переправила мне оценку. Откуда я мог предполагать, что мама сразу схватится за телефонную трубку:
— Здравствуйте, Елизавета Ефимовна, вы уже дома, как хорошо! Я мама Исмаила Ахмедова. Извините за беспокойство, вы ему сегодня четверку или пятерку поставили. Да нет, он просто заявляет… Так пятерку! Ну спасибо большое, извините, извините, большое спасибо, спасибо большое, до свидания, желаю всех благ, до свидания!
Но я тут уж не сдержался, нервы были на пределе, заревел, как маленький ребенок:
— Мама, мама, там четверка, я ее на стадионе на пятерку, мама!
Я выбежал за ворота на улицу, залетел к соседям в их открытые ворота, тогда ворота ни у кого никогда не закрывались. Я знал, куда лечу, подлетел к дереву, которое очень любил, потому что оно давало мне всегда самые вкусные на свете дулона – боярки, и залетел на него. Сейчас там боярок совсем еще не было, но листья зеленые скрыли меня всего – снизу не заметишь, что я там. И никто не мог увидеть меня за густой кроной.
Я устроился поудобнее на самой высокой и крепкой ветке и решил здесь остаться навсегда, пока не умру от голода. А пока плакал от жалости к себе, ведь скоро предстояла мне смерть, и я предствлял, как меня несут в открытом гробу, а вокруг миллион народу и все-все плачут, а мама с папой совсем уж потерялись рассудком.
Наступил вечер, наступили сумерки, а потом пришла темень, я устроился поудобнее, чтобы поспать и не свалиться, смерть ведь пока не пришла. Из нашего дома начали кричать – звать меня, я упорно не отзывался, но уже скулил, оплакивая себя.
И только старший брат мой Рустам, он был гораздо старше меня на целых пять лет, поэтому мы были не дружны, у него были свои приятели – друзья, у меня свои, но только он мог знать, где я сейчас: когда мы играли в прятки, я вечно забирался на это свое любимое дерево. Он и пришел и постоял немного подо мною, прислушиваясь, здесь ли я. Я же, чтобы он не сомневался, поерзал — поскулил так, чтобы ему было слышно. Тогда он и сказал тихо – тихо так:
— Иска, слазь, мама там плачет…
Эти слова его о том, что мама плачет, убедили меня, я покорно слез и отдался ему в плен, теперь он крепко держал меня за руку, как будто я захочу сорваться и опять убежать, а я вовсе не хотел этого, я хотел к маме. А он даже подзатыльника мне не дал, к чему всегда был горазд, может быть забыл из-за величия момента.
Дома мама расцеловала меня и долго прижимала меня к груди, у нее появились слезы и сестренки, увидев, как слезы у нее капают, тоже стали реветь и побежали к нам и обняли нас со всех сторон:
— Я же люблю тебя, дурачок. И не из-за пятерок, а потому что ты самый честный, самый чистый…
На столе в тарелке лежали мои любимые и я начал их есть по настоятельной маминой и сестренок просьбе. Но они показались мне совсем невкусными. Может быть из-за соленых слез, которые я глотал вместе с пирожными и грудными всхлипами.
Ночью я спал вместе с мамой, прижавшись головой к ее губам и носу.
Сладенькая
Моя тетя, мамина старшая сестра, всю жизнь проработала в горкоме партии секретаршей первых секретарей горкома. Ее уважали в нашем маленьком городе, всё-таки особа, приближенная к элите. Часто хотели через нее прокрутить какую аферу или просто войти в доверие к первому лицу, но она была для всех твердый утес, что не перепрыгнешь — не обойдешь. Поэтому за преданность и ненавязчивость первые секретари ее любили. А уж за вовремя подготовленные отчеты, доклады и докладные как уважали. Уж она-то могла добиться желаемого от любого отдела точно и в срок. А когда первый отсутствовал, она становилась первой и тут уже становилась страшнее урагана, страшнее бури: то эту бумагу приготовьте, завтра будет рассматриваться, то отчет выдайте, то меропрятие проведите, хозяин говорил, и вообще, надо соответствовать.
А с нею первые секретари жили хорошо, поэтому любили ее. А называли Сладенькой, потому что она жалела их и знала — чувствовала вплоть до минуты, когда занести в кабинет чай – кофе – бутерброды, кого пустить, а кого нет, как доложить, как устранить начинающуюся головную боль, насморк, кашель или грипп. Ее ценили, ей доверяли тайны и советовались о сокровенном, что даже и жене не скажешь, потому что во всех жизненных и бытовых вопросах она была прекрасной советчицей, а для других она была могила.
При этом она держала себя весьма скромно, никак не стремилась выделиться, да и сама не была красавицей, ни лица, ни бюста, ни ножек и вообще была страшненькой, да к тому же косила одним глазом и была полной дамой. Но это был великий плюс для тех первых секретарей, кто делал карьеру, пусть все думают — первый заботится только о работе, ему не до красивых женщин и всяких шуры — муры.
И еще одно замечательное свойство было у нее. Она вливалась в образ мыслей и переживаний первого так, что начинала думать и чувствовать так, как это представлял себе ее нынешний хозяин, начинала говорить с теми же интонациями, что были у него, а содержание ее бесед со всеми было полностью посвящено генеральному направлению его рассуждений, проблемам в связи с этой генеральной линии и желаемым результатам. Когда первым пришел Каромат Алиевич, она со всеми и даже с мужем, человеком всего боящимся, тишайшим и во всем ей подчиняющимся, могла говорить только о хлопке:
— Помилуйте, что это случилось с Лондонской хлопковой биржей?! Ужас, ужас, какой тариф, какой тариф! Надо бы побыстрее, побыстрее всё собрать, хотя бы вторым сортом, иначе в Ташкенте по головке не погладят… – и всякое такое о нем, о белом золоте…
Затем пришел Назокат Буриевич, он был по первой профессии строитель дорог, и она стала говорить только о дорогах:
— У нас в городе нет правильного дорожного надзора и от этого много аварий и других ситуаций. Трубопроводы под дорожным асфальтом уложены неправильно, отсюда постоянно прорывает то канализацию, то горячую и холодную воду. А дорога – это вам живой организм, не будешь следить – коммуникации, логистика – всё сразу порушится. Рапортуют все, то да сё, а ведь о здоровье дорог надо судить по самим дорогам. А грязи сколько, мусора везде. Что же получается, кричим-орем, а хоть бы кто встал спозоранку да подмел свой кусочек на улице, освежил утренней водой. Глядишь, обрадуется человек от такой чистой улицы – дороги, супруге приятное сделает, а она за это ему ребеночка подарит, большая польза государству будет от такого . Всем хорошо, а отчего? Оттого, что дороги без дыр, тротуары чистые, вот!..
После того, как первым был избран Рузимат Солиевич, тетушка закудахтала о культуре и прогрессе искусства:
— Ну разве это искусство, разве это театр?! Это же пошло и непреходяще. А публика на эту пошлость и идет. Нет, надо поднимать культурный уровень. Иначе эдак мы скатимся до голода в своем развитии. Кто разрешил поставить “Ромео и Джульетту”? Ведь ей 14, а за это уголовная статья. “Отелло” мы разрешаем, куда ни шло, хоть и с нашими существенными оговорками и с необходимыми, понимаешь, ограничениями. А то он черный, она белая, зачем нам извращения, нам такие извращения не нужны. Мы не Европа, мы Азия, надо понимать менталитет нации, а нам присущ пуританизм. Это они там со своими геями сосуществуют, а мы не будем мириться – у нас на это тоже есть уголовная статья. Ну хорошо, я понимаю, но ты заткнись в тряпочку, не говори всем подряд, кроме врача, о своих болячках. Чего ж кричать, что ты гей или педофил. Будь человеком, двигайся молча – сойдешь за культурного, интеллигентного и образованного. Вот!..
Ей казалось, что она торгует хлопком и слышалось сладенькое в ее словах “биржа, цены, расценки, ассортимент, экспорт – импорт, дебет – кредит, сальдо, курс”, а по ночам ей снились вагоны и тюки с хлопком, вереницы эшелонов с хлопком, гулко идущие на запад и восток, а оттуда привозящие вагоны долларов, евро и фунтов. А потом сны сменялись на другие: дороги, везде дороги и не просто, а автобаны, красивые, широкие, с кафе и чайханами по обочинам, а повара в белых колпаках машут всем и зазывают: шашлык, шурпа, мастава, самса. И по дорогам важно идут тяжеленные асфальтоукладчики, грейдеры и катки. Они мешают движению, но все понимают, для чего это нужно. Или что она в театре смотрит балет. На танцующих надеты широкие, как у запорожцев шаровары, нельзя ведь показывать ножки – это вам не стриптиз, а классический балет. А вот она репетирует спектакль по собственной пьесе, попутно следя за поведением актеров, а потом плачет, плачет оттого, что ее не понимают, не чувствуют сокровенное, высокое чувство, не сопереживают, все такие пошлые, развратные. Только она, да первый секретарь – выше всех, чище, восторженнее и желаннее.
Но всё хорошее, как, впрочем, и всё плохое, когда-нибудь кончается. Очередной первый попросил ее на выход. Тем более, что и пенсионный срок ее наступил. Она возмутилась: 28 лет безупречной службы – это тебе что, отрыжка пьяного? Пыталась показать свою незаменимость и пару дней всё же выходила на работу, пока на третий день ее большой грудью своей не пустила на рабочее ее место высокая блондинка с ногтями в полметра и ногами от ушей …
Теперь тетушка совсем была одна, хоть рядом был ее муж, еще ничего не знающий о повороте в их судьбе, но уже отчаянно до слез сочувствующий ей и себе. Она быстро похудела и подурнела, на улицах с ней здоровались уже не так или вовсе не здоровались. По вечерам она сидела на террасе своего дома – гнездышка и ей была слышно, как из городского парка орала музыка новых времен. Оттуда же иногда доносился шум фейерверков, муж звал ее на улицу, оттуда было видно, как они взлетали, лопались и рассыпались на тысячи звездочек, блестящих и разноцветных. Иногда она делала ему одолжение и выходила к нему на улицу, радующемуся в сотню раз больше, оттого, что она нахонец, медленно, нехотя, с видимым упреком к нему на своем лицу, что потревожил, но соизволила выйти, но ничего уже не вызывало у нее никаких приятных чувств. Она была безучастна ко всему теперь, рано ложилась спать и поздно вставала с постели, а когда куда-то ходила, в основном на женские махаллинские посиделки, куда, кстати, раньше не ходила, считала фи – то есть ниже своего достоинства, то мужа перестала предупреждать, чтобы ему было больнее. В ее сердце появилась пустота и она теперь желала себе смерти, но без всякой боли, о чем она стала часто говорить мужу, лишь бы сделать ему больнее. Она вдруг поняла, что жизнь вокруг нее может двигаться совсем и без нее…
Но вот явился ей новый сон, что ее требуют обратно на работу. Она встала с постели впервые за многие раньше мужа, прибралась везде, впервые за многие дни сама, а не он, приготовила обоим завтрак, вызвала по телефону наемную на день женщину и совсем загоняла ту с чисткой окон и дверей, чисткой ковров и тюлей и уничтожением пауков и паутин, пылесосом по всем углам. Авось придут, а не прибрано…
И стала ждать.
Фотография
Отец рассказывал, как учился в школе. В школу он пошел поздно, в 10. А до того жили они с мамой и с еще двумя его младшими братишками далеко отсюда, в стране, называемой Персией, откуда и бежала его мама, прихватив и их. В первый же год в Бухаре маму убила пуля, прилетевшая неизвестно откуда, когда русские брали город, а она пошла туда купить хлеба. Но мама успела заполучить в кишлаке впритык к городу дом, ну не дом, конечно, а ветхий такой домишко, и отец десятилетний тогда, когда похоронили маму, стал там за старшего.
Но узбеки – люди добрые, усовестятся, живя с людьми, беднее их, и будут по мере сил и возможностей помогать, никак и никого не упрекая, а считая это за фарз – божью обязанность. Так что жили братья, ни шиковали никоим образом, конечно, но и от голода и холода не умирали. Тогда отец и пошел в школу.
Ризо и не думал вовсе о школе, работал себе, добывал хлеб для семьи той своей, рубя вместе с аксакальским сыном Турой камыш в закаше – канале, куда сбрасывали со всего города нечистоты, и саксаул в степи. Добытое, нарубленное они потом приносили домой, складировали, перевязывали и уносили на рынок, там и продавали. Работа была и тяжелая, и опасная, вокруг закаша обитало много ядовитых змей. Поэтому сюда никто не шел, не хаживал. Но мальчики приспособились, аксакал, отец Туры нашел им русские охотничьи сапоги на толстой резине и большой подошве, ни одна тварь не прокусит. Правда сапоги были старые и огромные, на 5 – 6 размеров больше мальчишеских ног, а главное – в дырках в нескольких местах. Но мать Туры заштопала все дырки толстенной иглой и суровой ниткой, приставив к дыркам сложенные вчетверо куски бязи. Пришила так, что сапоги и воду сквозь эти бывшие дырки не пропускали. Ну и одевались мальчики во время работы на закаше в толстенные фуфайки и такие же фуфаечные штаны. И хоть в них было им жарко донельзя, пот лился ручейком, не снимали их во время работы – здесь знание важнее молитвы будет.
Аксакал долго ходил к новым властям и джадиды, наконец, открыли школу в их кишлаке. Располагалась она в таком же домишке, что была у Ризо с его братьями, заброшенным когда-то кем-то. В школу набралось 13 мальчиков, девочек, понятное дело, никто из дому не пустил, да и власти знали, не настаивали. Учеба началась с того, что 2 дня мальчишки вместе с учителем мыли — чистили – убирали 2 комнатки, из куска большой фанеры устроили доску, дворик тоже тщательно убрали, вынесли весь мусор и выбросили в закаш. А в дальнем углу двора поставили уборную, вырыв с метр яму, тремя стенами ей стали еще три больших куска фанеры, а на входе учитель повесил большую и тяжелую мешочную кошму – никакой ветер не сдует. Ну а в сарайчике для скота учитель устроил кухоньку, сам налепил тандыр и очаг из саманной глины, принесли на будущее хвороста и дров. А еще через день учитель переехал сюда с семьей, с женой и 2 детьми. Они расположились в одной из 2 комнат, а в другой учитель решил давать уроки.
Учителя звали Ниёз – муаллим и он стал важной личностью в их жизни, хотя что они могли понимать об этом тогда. Когда начался первый урок, оказалось, что учебники имеются только у учителя, ручка и 2 тетрадки тоже только у него, и еще одна ручка с чернильницей еще у одного мальчика. А ведь учитель ходил по их домам, говорил с их отцами и они обещали приобрести. Пришлось всем писать букву А по очереди, а второй урок вовсе не писали, а учитель показывал, как складывать и вычитать простые целые числа, ну, например, было 2 яблока, а стало 4, так сколько же яблок прибавилось. Вместо яблок Ниёз-муаллим показывал кусочки мела, но не получилось, нарисовал, как мог, яблоки на доске – сразу у всех получилось, и все поразились, как это они догадались. Но он перестал рисовать, а потребовал думать, рассуждать, ученикам стало потруднее, но решили, когда было 2 яблока, а одно яблоко человек съел. Решили почти все, только Нозим заплакал: хочу яблоко, все потом долго смеялись и учитель тоже, а Аюб, прежде чем решить, хотел узнать, кто этот человек был. Когда же, смеясь, учитель сказал, что это может быть твоя мама, Аюб вскочил и полетел к себе домой с криком, почему это без его ведома она съела яблоко и где теперь второе. Но остальные сразу заревели – чего уж тут сложного. Совсем легко стало, когда учитель предложил считать простые числа на пальцах.
Третий урок был география, учитель рассказывал о нашей планете Земля, о том, что мы находимся в Солнечной системе, что кроме Земли есть еще 9 планет, но обитаема людьми и другими животными и птицами, всякими деревьями, а также насекомыми только Земля, потому что только в ней есть воздух, вода и необходимое тепло, чтобы живые существа рождались и существовали, что на нашей планете есть много стран, они расположились на 5 материках, есть, правда, еще один, но он ледяной и на нем никто не живет. Ребята после урока математики совсем осмелели и посыпались вопросы: почему Земля круглая, мы то слышали от родителей? А где сидит бог? А солнце – это бог? А что внутри земли, раз она круглая? А она живая, вот допустим, взбрыкнуть ей захочется, так что же – мы все повалимся?..
Четвертым и последним уроком было чтение Корана, дети начали учить первую суру. Но многие ее знали, они и стали учить ей тех, кто не знал, медлено, тысячу раз проговаривая каждое слово, пока не отложится в голове.
Тем же вечером и до поздней ночи Ниёз-муаллим с аксакалом побывали во всех домах у жителей кишлака. Был учитель вежлив, пил чай, от еды везде, культурно и краснея, отказывался. А просил о двух вещах: чтобы девчонок возрастом от 8 до 12 отпускали учиться, а учительницей им будет его жена, она тоже грамотная и имеет разрешение. А второе – чтобы дали денег, кто сколько сможет, чтобы он всем ученикам купил учебники Абдурашидхона, тетради, чернила и ручки с чернильницами. Все согласились, ни одна семья, вернее, ни один отец не сказал нет, обещали всё к завтрашнему дню организовать. Но Ниёз-муаллим уже знал – чувствовал, что ни одну девчонку не отдадут и денег тоже не дадут. Узбеки славны устными обещаниями, но эти обещания ничего не значат, ни один отец ведь ни одну девчонку не позвал к нему, чтобы учитель задал нужные вопросы, ни один сразу не дал денег на тетрадки — ручки. Да что и говорить: сами неграмотны, но вот живем же, а эта школа – только ненужная забава, никому не пригодится, а без нее уж легче, дел-то невпроворот…
Утром учитель сказал пришедшим учителям: всё металлическое, старое и ненужное со всего кишлака сегодня же принестик нему в школу, сейчас же заняться этим. Мальчики, которым нелегко далась вчерашняя учеба, с радостью и энтузиазмом восприняли неожиданный субботник и шумя и споря пошли скорым шагом к великим свершениям ради учителя, которого за один только раз полюбили больше отца родного. Но они еще не понимали зачем ему старое железо. Мальчики верх дном перевернули свой кишлак, дошли до кишлака люли – местных цыган, но те ничего им не дали, а только погнали их отсюда, они сами промышляли ломом на продажу. Что делать? Как не обидеть учителя? Ребята теперь прошлись по всем своим чердакам и сараям, нашли кое-что, но с гулькин нос. Третья попытка была совсем уже дерзкая: мальчики украли у Рамиза – полвона из амбара его кузницы довольно много вещей. Самоваров, мотыг, лопат, плугов, казанов, черпаков и ведер, совсем худых и ни к черту набралось на целую арбу. Но не сказали учителю откуда, иначе бы он заставил вернуть взятое без спроса. Аксакал достал арбу, ишак нашелся тоже, тем же вечером учитель на груженой арбе укатил в город.
Только на следующий день ребята поняли учительские потуги: в школе появились по 3 тетрадки на каждого, по 2 учебника и одной ручке с 4 перьями, чернильниц было на троих одна. Появились и две географические карты и большой пузатый глобус, разноцветный и красивый. Вот тогда и началась настоящая учеба для тех мальчиков и еще 2 девочек, присоединившихся к ним с согласия родителей, а вернее — после того, как лишь двум женам удалось принудить своих мужей к согласию. Еще через несколько дней кузнец Рамиз-полвон по просьбе сына – школьника соорудил детям длинный стол и две скамейки и сам принес их в школу, он уже знал, кто у него бечинствовал в амбаре, но и знал от сына, на что пошло всё его железо, поэтому только весело ухмылялся и славил бога, что невзначай, не зная подоплеку, не сломал учителю пару ребер.
И сколько бы теперь ни хотели отдохнуть мальчики и требовали субботников, громко намекая: того нет – этого нет, учитель все дни проводил с ними в обучении, кроме одного дня в неделю – джума – пятницы, святого дня. А субботники проводил, к неудовольствию всех учеников, только в те самые выходные дни, то есть по пятницам.
А однажды Ризо заболел. Была глубокая осень, им бы с Турой остановиться пора с рубкой камыша и саксаула. Но впереди была зима, вот когда можно отдохнуть вволю. И Ризо упросил Туру еще на несколько ходок, запасов – то на зиму почти и нет, а купить полмешка риса, немного гороха и маша, мешок картошки и мешок моркови стоило, оставшегося на всю зиму никак не хватит, а они основное в пище. Ну и простыл, заболел. Слава Аллаху, аксакальская жена, мать Туры не отходила от мальчика, отпаивала молоком от своей коровы, аксакал же расщедрился, зарезал курицу и велел старухе приготовить пацану бульон. Помогла, ой как помогла, особенно его меньшим братьям та курица, они на следующий еще потребовали, но ее больше не было. Они попробовали капризничать, но старуха быстро размазала их по земле, уж она-то знала, какие подобрать крепкие слова:
— Ах, чтобы вас, гадюки подколодные! Пашешь – пашешь на вас, а сами то брата не пожалели, весь супчик съели, ему только одна косушка досталась да два крылышка. Ну погодите, я вас так, и я вас эдак! Удумали тоже, а где братская помощь? Он же о вас, сопляки дырявые, думал, чтобы дров на зиму и риса с картошкой поболее. Эх, голытьба, чмо!.. Вот только еще раз при мне захныкать. Молчать, вон отсюда во двор!..
Она бы еще долго так, но неожиданно пришел Ниёз – муаллим проведать больного. После долгих расспросов учителя к ученику, Ниёз – ака со старухой пили чай. От куриной ножки, что она оставила своему старику, учитель отказался, и она сразу почувствовала к нему большое уважение, боясь только сделать какое неловкое движение или сказать не то. Учитель же, уходя, сказал Ризо:
— Вот ведь какая штука, а без тебя никак нельзя. Даже и не знаю.
Ризо долго мучался вопросом. Но на следующий день всё разрешилось. Учитель еще неделю назад пригласил фотографа и уже уплатил ему из своей первой зарплаты сделать групповой снимок. А как же без одного ученика? И когда фотограф прибыл, все – все, и ученики, и ученицы, и учитель с женой и детьми, и фотограф с аксакалом пришли к Ризо домой и сфотографировались вместе с ним. Получилась групповая фотография, которую отец мой хранит. Там, на этом снимке даже его братья затесались, и старуха с аксакалом, и Тура. Во как!
А когда я ту самую фотографию решил размножить и хотел отнести ее в фотоателье, отец не дал:
— Еще потеряется, оставь…
Развод
Мансур Мамедович развелся с женой. Жили – жили 30 лет и на тебе – развод. Так захотела она, а он согласился: всё-таки неладно у них было в последнее время. После суда, что их развел, она сказала:
— Вы можете всегда приходить, вас внук и внучка любят…
Они когда-то учились в одном институте, познакомились на хлопке. Он ее сразу отметил, как увидел и сразу пропал для других девчонок. Они слушали музыку и танцевали вечерами после душного поля около их бараков под музыку Битлз и Орера. Особенно им нравился Буба Кикабидзе с песней “Я вечно пьян”…
Она была чрезмерно спокойна, даже равнодушна внешне ко всему. Он был чрезмерно импульсивен, весь огонь, весь на гвоздях. Как говорится у Пушкина: они сошлись – вода и пламень… Он ее страшно полюбил, не мог думать о ней без сердцебиения, она любила другого. Но тот ее бросил, а Мансур был готов ради нее на всё. Поженились, сыграли свадьбу, жили небедно, оба после института работалиучителями в школах, его родители во всем помогали, ссор – конфликтов, считай, не было, так себе – мелочь..
Однажды его остановила новая соседка по подъезду:
— Это твоя жена?
— Ну да!
— Какая красивая, а такому страшному досталась.
— Чего это я такой страшный? — он подошел к той, захотел ударить, еле сдержался.
— На Берию похож, — та отошла, но не испугалась, продолжила хамить,- и очки такие же, и губы жирные…
Мансур тогда очки поменял и взял за привычку часто губы вытирать носовым платком.
С годами ссоры увеличились, она смирилась с тем, что не любили его, но теперь во всем хотела брать верх над ним, а он был всегда горд и не так то просто сдавал позиции. Удивительно было другое: его мама всегда брала ее сторону, а ее мама была по-хорошему, по – матерински влюблена в него и всегда вставала на его защиту вплоть до рукоприкладства, если было нужно кое-кому вправить мозги. Да и знала она свою дочь получше всех остальных, знала, чего та стоит. И только она могла расшевелить змеиное спокойствие дочери – удава.
У них появились дети – сын, потом дочь. Он был всё также восторжен, романтичен, она спокойна и равнодушна, даже подарки принимала, как будто не ей дарили. Без косметики она была всегда лучше, он и научил ее выходить без косметики, зато с хорошими модельными платьями и костюмами, сто он привозил ей из Москвы, он теперь туда часто ездил, работал над диссертацией. А за собой он не очень то и следил, на себя в таких же дорогих костюмах, откровенно говоря, ему не хватало денег.
Когда он уезжал подальше, она принимала у них в их спальне одного боксера и единственно чего боялась – не забеременеть от чужого человека. Боксер ей нравился. Боксер ей нравился, он был немногословен и неутомим. Но когда потребовал бросить всё и переехать к нему, она подумала и решила порвать с ним, с двумя чужими детьми ни один мужик не справится, бросит вскорости, и останется она у разбитого корыта. Всё взвесила и с боксером порвала, с Мансуром было в тысячу раз удобнее, он ее обожал до слепоты, детей любил и радовался, сам как ребенок, самозабвенно играясь с ними, всё в семью нес, ни в чем не отказывал, всегда понимал свою надобность, раз любит.
В одном ему было тяжело с ней: с ней не поговоришь о Пушкине, Навои, о Кафке, Ландау и футбольной команде Челси. А иногда переставал понимать ее: ее равнодушие к нему, тихое смирение перед всеми, но не перед ним, спокойствия была неимоверного, хоть земля разверзнись перед ней, а перед Мансуром была горда и упряма – никак не переубедишь. Она не спрашивала его, когда он был в отъезде и звонил: Вы где? С кем? Когда приедете? Вчера ждала, почему не звонили? Что вчера делали? А сегодня, а сейчас? Ведь знала, что ему будет теплее от таких ее вопросов, но не хотела, потому что не любила, не уважала, а только терпела, хотя знала, что лучше отца для детей не найдешь, а для семьи – лучшего кормильца. А он так хотел этих вопросов, поэтому сам непроизвольно отвечал на них. Единственное, к чему она была готова всегда – это к сексу, он обрушивал на нее весь свой темперамент, жарче его не было мужчины, а в постели он вытворял такое. Вот если бы его снаряд был побольше и подлиннее, может из-за такого него она его и не любила. А он-то каков был к ней, с ума сойти. Когда ему вырезали аппендикс, на второй день она пришла его проведать. Он выгнал всех из палаты, задвижки на двери не было, он припер ее своей задницей, заставил жену снять трусики, и они стоя, она задом к нему, сделали это. Но и тогда она была спокойной и молчаливой. Без всякого напряжения и без всяких мыслей на лице. Просто красивое лицо, ну хоть бы с какой, хоть кривой улыбочкой. Нет, просто спокойное, равнодушное. Как спокойное небо, по которому проплывают облака, самолеты и птицы, но оно на замечает их.
Как и все романтические мужчины, он был совсем не злым человеком, любил ей читать свои и чужие стихи. Даже по прошествии многих лет он признавался ей в страстной любви. Она молча принимала его признания, но что говорила про себя, кто может знать? Он был человек доверчивый и успокаивал себя: ну и что, она просто любит меня и не придумывает ничего лишнего. Когда он, смотря телевизор, кричал ей в спальню или на кухню и звал ее:
— Приди быстрей, смотри, посмотри, как наш…, — и называл имя того самого боксера, как он того, он сейчас убьет его, ура-а! – она не шла, плевать, ничего в ней не шелохнулось, мумия да и только, мумия с лицом Нефертити.
Шли годы, они совсем стали взрослые, а их дети уже учились в институтах. Однажды в своем институте из окна своего кабинета, он уже был профессор и зав.кафедрой, он увидел радостного сына, бегущего за такой же красивой радостной девушкой и понял, что годы совсем не стоят на месте. А потом сына они женили, когда он попросилможет быть на той самой, а может — не на той. Сын стал после института работать в хорошем месте, стал хорошо зарабатывать, растолстел и стал чванлив. У них появились внук и внучка.
А однажды жена приехала к нему на работу:
— Нам надо развестись!
Он долго выпытывал у нее, в чем дело, она не отвечала: надо и всё! Ладно, развелись, к тому времени они постарели, она постарела и уже не выглядела для него, как прежде, да и страсти его намного поугасли, но он по-прежнему не представлял жизни без нее. А тут такое, как гром, как землетрясение, есть отчего запаниковать.
Только через очень большое время он понял, в чем дело. Просто сопоставил факты и аргументы. Его невестка пригласила его на ужин, дети со своими семьями уже жили отдельно от них, да и он давно жил один, всё потухло в нем к жене: любовь, уважение, страсть, почитание. Так вот, на том ужине невестка и спросила его:
— Почему ваш сын так делает?
— Что делает?
— Он втайне от меня купил новую квартиру и записал ее на имя своей мамы, вашей жены, то есть моей свекрови.
— — Я и не знал. Буду разбираться.
Приехав к себе, он стал рассуждать. Потом позвонил невестке, узнал, когда точно, в какой год, месяц и день квартира куплена. Сопоставив числа, понял, что она была куплена сразу после их с женой развода. Значит, если сын захочет ее продать, а она записана на его маме, его жене, значит обязательно к нотариусу вызовут и его получить согласие. А у него возникнут вопросы и он может быть против, если деньги потекут мимо его невестки и их детей, а он их любит, может заартачиться и не подписать куплю –продажу. Вот почему им нужен был тот давний их развод. А так как женушка разведена, то и спрос будет только с нее. Вот ведь как , и она спокойно выслушала сына и согласилась с ним без тени содрогания, что надо развестись. И всё…
Они иногда встречаются и даже занимаются сексом по обоюдному желанию. Он лишь однажды спросил о причине их развода и сам же ответил. Она лишь спокойно сказала:
— Не выдумывайте ерунды!
И я заплакал, когда она ушла, но мои слезы не должны были достаться ей. А пока она была здесь, я только спросил, как всегда:
— Мы еще встретимся?
Она, как всегда, ответила:
— Да, если вы нас всех еще любите…
И теперь я, как та женщина в маркете, что стояла в очереди за счастьем и сказала стоящему за ней: “Я отойду, вы меня не забудьте!”. Она села на скамейку на улице, вытянула ноги и подумала: “Я была бы счастлива, если не надо было бы возвращаться в очередь за счастьем”
Психический
Когда случился очередной скандал Сано Саидовича с его женой и он впервые побил ее, да так, что у нее сразу появились синяки на лице и на руках, она вызвала милицию. Он и при них буйствовал и бросался на нее, и так уж вдоволь побитую, но ухмыляющуюся окровавленным ртом, уж она-то знала, как задеть его чувствительную душу:
— Ну как, получиили?! Думали – промолчу?! А теперь вас заберут и посадят! А я уж постараюсь – добьюсь, чтобы вас в психушку. Вы ведь психический, вам лечиться надо. А вы пишите, запишите: кушать не дает, ничего не приносит, денег не дает, живет на всем готовеньком. А я что, я ему должна, а мне троих детей кормить…
Сано Саидович чуть не задохнулся от такой несправедливости и клеветы, пошел было опять на жену, но его вежливо легонько отстранили. Но он после такой ее тирады сник и почувствовал, что очень устал. Только женщина хитрая и злобная, знающая и планирующая как, может довести мужчину до белого каления. Так вот, эта могла его довести злобной тирадой – неправдой, он ведь всего неделю назад принес и отдал ей всю зарплату, он всегда так делал, когда получал на работе. Хотел было выкрикнуть, но вовремя понял, что и тут эта отобьется следующей ложью: не давал, не приносил и всё, а еще знаете…
Так вот, пока везут нашего героя на тесном от двух лбов – усмехающихся ментов заднем сидении служебного Урал – ЗИС, посередине же – он (а на переднем — шофер и сержант – главный наряда), только вот не заключенный в наручники для полного портрета злостного преступника, расскажем немного о Сано Саидовиче.
Инженер по образованию, он сейчас начальник цеха в ДСК – домостроительном комбинате. Его цех всегда в передовиках, их железобетонные плиты перекрытий и стен идут нарасхват, не задерживаясь, за ними стоят в очереди на полгода вперед. А наружность у Сано Саидовича не грубая, но и не женская, не хрупкая, она вполне, так сказать. Он среднего роста, не высок, но и не низок, достаточно смугл, чтобы признать азиата в нем, но большие круглые карие глаза выдают в нем перса или таджика. Остальные черты его лица тоже крупны и округлы. Волосы были когда-то кудрявы, а сейчас, к сорока годам их уже мало, поэтому голова у него с большой уже залысиной от лба до затылка. Сано Саидович с годами совсем не потерял живости характера, до сих пор заразительно смеется, может удачно пошутить и ценит умный анекдот, хотя плохо их запоминает. Он интеллигентен и уступает старикам и женщинам дорогу или стул, на общественном тоже само собой, говорит мягким бархатным голосом, всегда, если нужно, извиняется. Хотя, если какой его рабочий выведет его из себя, он обрушивается на того со всем своим начальническим ужасом. Одевается Сано Саидович не то чтобы, но аккуратен, всегда чист и опрятен. Впрочем, своему костюму он не придает особого значения, ну а так как жена не особо следит за его гардеробом, то он может невзначай надеть и несвежую сорочку, и носки трехдневной давности, хотя до деревянных и воняющих носков еще не доходило. А вообще он в одежде экономен и костюмы с сорочками и туфли с сапогами носит не меньше 5 лет, а пальто последнее носил аж 10 лет, пока дочка не повела его в маркет, где они купили тому уважительную достойную замену.
Когда Сано Саидович переехал с семьей в Чирчик, чтобы принять там должность директора тамошнего ДСК, производство находилось в полном упадке: цемент не поставлялся уже третий месяц, песок, щебень и арматура и того больше, даже вода и электричество были отключены за неуплату, а по большому двору шпыняли бездомные собаки. Он сразу под гарантии хокима области добился серьезной ссуды от банка, расплатился с долгами и штрафами, добился судебного решения в областном арбитраже об открытии вновь производства, что оставалось от ссуды — завез песку, купил в Ахангаране цемент, в Алмалыке металл, за воду и электричество заплатил на год вперед, чтобы не показывались шакалы хоть этот год. А хокиму обещал, что за год выйдет на производственную мощность, если никто мешать не будет. И картотеку должников банка закроет, выйдет в плюс. Ну, ну – только и молвил ему в ответ хоким, тот ДСК был у него вот где…
Рабочие потянулись на завод, новеньких, кроме трех инженеров, не брал, только тех, кто раньше здесь работал, такие уже знают почем фунт лиха, будут беречь заводское сердце, лишь бы работало – скрипело. За год добился, чего планировал и даже большего – заводская продукция была признана удовлетворяющей всем стандартам, пошли заказы, он требовал стопроцентную предоплату, но не смел и помыслить кого-нибудь обмануть, со сроками поставки тоже справлялся. Рабочие, а их уже работало на заводе триста человек, стали получать твердую зарплату, а не твердое слово – обещание, стали и премии появляться на праздники, пока только на два – Навруз и Мустакиллик, но директор обещал постепенно и на все восемь. Рабочие в кои-то веки стали довольные и улыбчивые, потому что жены стали их встречать дома с хлебом – солью и со всем остальным уважением.
Был даже капитально отремонтирован старый заводской санаторий – профилакторий и новенький медперсонал открыл им двери для отдыха, поиска болячек и лечения. В конце первого года была даже выдана 13-я зарплата, рабочие и ИТР кланялись теперь ему, как отцу родному и вместо “здравствуйте” стали говорить “спасибо”.
Но нет в этом мире дела без изъяна и человека без боли. Надорвался Сано Саидович от такой сумасшедшей работы сутки напролет, уже и заработал себе первый инфаркт. К нему в ташкентскую больницу потянулись все рабочие и другие заводчане, боялись, что умрет, молились за него во всех церквах и мечетях. От такого наплыва хмурых и жестких лицами людей главврач испугался, позвонил, хоким, в свою очередь, тоже испугался, думал – гражданские волнения. Когда поняли, в чем дело, поняли, как надо работать, чтобы народ уважал.
Но Сано Саидович выкарабкался, а как отпустили из больницы домой, на работу долго не выходил. А как вызвали на ковер к хокиму, попросил у того нынешнего себе места, на директорское же посадил юнца – инженера, всего лишь пять лет назад закончившего вуз, начальника того самого цеха. Короче, поменялись они местами. Рабочие поняли его правильно и не осуждали: еще один такой смертельный год и его может не стать, или будет калекой…
Но инфаркт дал знать о себе и в семейных отношениях. Жена взъярилась, что он теперь не спит с ней. Она была моложава и красива, завела себе любовника и он однажды днем застал их интересном положении в их супружеской постели. Вот тогда и отдубасил ее, а тот подлец моментом скрылся, оставив трусы и носки на поле боя…
Пока его везли в ментовку, Сано Саидович решил никому не говорить об истинной причине их скандала. Зам.начальника РОВД его не посадил за решетку и даже не передал дело для рассмотрения, но настоятельно рекомендовал провериться у психиатра. А после телефонного тут же разговора с главврачом психбольницы и вовсе поставил его перед выбором: или у него в подвале на три дня или в психушке на те же самые подлечиться. Знал бы ментовской начальник причину буйства, понял бы мужика, но Сано-ака отбрехался ведь тем, что что-то на него нашло, сам не может понять…
— Так что вот так, Сано-ака, миленький, но потом принесите мне обязательно бумажку какую, что побывали там стационарно. Вам будет полезно, уверяю вас, подлечитесь, кушайте побольше, витаминов побольше, а то ведь вон как осунулись, да и глаза не на месте…
Подавленный и равнодушный уже ко всему на свете и прежде всего к себе, Сано Саидович опустил руки и поехал в психбольницу. Она была небольшая, одно лишь двухэтажное здание, чистенькое, белое, чистые комнаты, всего 18 палат, по 3-4 человека, вход и выход свободный, но только во двор и обратно и не дальше. Никаких тут буйств и скандалов, сумасшествий и карцеров, огромных и страшных санитаров, бьющих и мучающих больных, никакого голода, холода и вони, страшных уколов, от которых сносит голову напрочь, избиений и наручников, смирительных рубашек, как ему представлялись заведения такого типа по книгам и фильмам, тут и в помине не было. Обычная больница, обычные больные, медсестры и санитарки, как и везде, тихий шепотком разговор больных и громкий врачей и медперсонала, еда и процедуры по расписанию, да еще милые посиделки – кто чего расскажет, кто споет, сыграет, а телевизор в холле так целый день. А как узнал Сано-ака, что и бюллетень дадут, так после третьего дня в уютной палате попросил главврача оставить его еще на 3 дня для окончательного выздоровления. На что главврач с удовольствием согласился:
– Такие уважаемые больные не частые гости – пациенты в нашем учреждении, а так у нас и по 2 – 3 года живут – лечатся. Раз хотите остаться, значит вам хорошо. Ну тогда и нам хорошо, будет нам и реклама добрая. Потому оставайтесь и ни о чем не думайте, не бойтесь, мы, если можно так выразиться, вам здесь за отца – маму будем.
И Сано-ака решил остаться, и сказал навестившему его старшему сыну, что больше не вернется домой. А что, хватит работать – сердце же ни к черту. Домой тоже невмоготу – не может он больше змею видеть после того, как увидел ее голой в объятиях чужого мужчины.
А здесь, кроме всего прочего, сосед по палате у него был мировой, русский мужик, чуть старше, Иван Борисович, философ и рассказчик от бога, давно ни от кого не слушал умных бесед. А что здесь, так у него мания преследования, синдром погони, так сказать: ему всё кажется, что сейчас вот за ним придут, заберут и будут почему-то топить почему-то в реке Чирчик, вот-вот послушай, друг мой Сашка (это он так сразу переиначил имя Сано), подъехала машина, слышишь, это за мной приехали сталинские приспешники, не зря ему медсестра дала не 3, а 4 таблетки, нет, не зря, 4-я таблетка будет тихо сидеть у него в желудке и записывать его крамольные речи, чтобы потом на суде свидетельствовать против него…
Но в остальные минуты Иван Борисович был милый человек, много знающий правильных теорий и здраво рассуждающий:
— В настоящей большой науке много случайных открытий. Важнейшие научные находки, изменившие мир, часто сделаны случайно или случайной догадкой. Так была создана периодическая система химических элементов Менделеева, пенициллин из плесени, структурная формула бензола Фридриха Кекуле, процесс вулканизации каучука Чарльза Гудьира. Искусственный шелк, небьющееся стекло, обладающий памятью сплав китипол, анилиновые красители, жевательная резинка, тефлоновое покрытие – они все теперь хорошо известны, но они случайно найдены. Уильям Перкин пытался создать лекарство от малярии, экспериментируя с каменноугольной смолой. Он упорно шел к цели, но вместо хинина получил густую черную массу. Из нее удалось выделить вещество красивого пурпурного цвета. Это был будущий искусственный краситель – мовеин. Парню было 18, и он не растерялся, организовал производство. Так началась эра искусственных красителей…
В другой день заговорили о детском и взрослом слабоумии. Вот что сказал Иван Борисович:
— Загрязнение воздуха и недостаток витамина Д повышают риск возникновения слабоумия. Британцы обнаружили, что твердые частицы – нитрит азота, озон или окись углерода ведут к нему. При нехватке Д риск возрастает. К этому также ведет курение или просто вдыхание табака, контакт с пестицидами, электрические и магнитные поля над вами и среди вас, что изобильны в городах…
— Прекрасный обзор, Иван Борисович, спасибо…
— Не за что. Если бы не моя болезнь…
— Да какой вы больной, простите. С такой-то грандиозной головой. Ходячая энциклопедия. Такой эрудиции и интеллекта у больных на голову не бывает… Спасибо вам, я так ни с кем давно не общался. Я ведь лучше всего отдыхаю, когда с умным человеком общаюсь. Мне ведь по телику все эти сериалы, ток-шоу, политика побоку, больше всего люблю, когда на экране Капица, Андроников, или еще кто из ученых…
Вскоре Сано-ака, подобревший телом и веселый от мысли, что теперь вполне здоров, на 15-й день выписался и пришел на работу. К тому времени и жизнь его круто изменилась, он стал жить отдельно. Просто попросил младшего брата отдать пустующую его квартиру в Чирчике, на что брат – богатый бизнесмен, спокойно согласился и отдал ему без всякого денежного опрадания. Но на работе случилось обратное, ему прямо сказали, что ему пора на покой, они ведь теперь боятся его, болезни всякие, может быть рецидив, так что отдыхайте уж, организуем вам пенсию через ВТЭК по инвалидности, а до настоящей пенсии тоже недалеко.
— Нет, я вполне здоров! – вскричал Сано Саидович.
На это в дирекции (директор отказался с ним встречаться) спокойно ответили:
— Вот видите, вы уже кричите, а нервы до сих пор не в порядке, надо было бы полежать подольше в вашем сумасшедшем доме. Нет не в этой, как ее, я лежал в обычной, вполне хорошей, обычной психбольнице! – он стал излишне волноваться.
— А вы тут не кричите, — опять спокойно ответили ему, — вишь, то жену бьет до полусмерти, то в сумасшедшем доме обитает с манией величия, всё, видите ли, позволено ему. Недаром женушка ваша приходила, синяки свои показывала. Как не стыдно? А еще взрослый человек. Так что соглашайтесь по инвалидности и точка.
— Людмила, ты ли это? – Сано-ака редко переходил на ты. – Вспомни, я тебя принимал на работу, ты тоже была с синяками, от мужа к маме убежала, а потом надо было детей кормить, к нам пришла, институт с моей помощью окончила, зам директора стала…
Зам.директора отвернулась к окну, совсем обиделась, но аргументов против не нашла.
Ушел Сано Саидович и даже рабочие, кто раньше в огонь и в воду за него, как прослышали, ничего не сказали, ведь слышали все, что с ума сошел, чего уж тут, и ни один хоть к нему домой не зашел по-дружески, по-братски.
Пошел Сано-ака в колледж, где обучали разнвм строительным профессиям.
— Что вы, что вы, наслышаны, город-то маленький. Да и никакая комиссия вас не пропустит со справкой из сумсшедшего дома.
Не стал Сано кричать и спорить, понял – бесполезно. Поехал в Ташкент, там стройорганизаций миллион, целых 10 ДСК в каждом районе. Все 10 обошел, нигде не взяли, хоть и простым инженером, хоть все и знали кем он раньше был, как завод вытаскивал. Просто сказали: вакансий нет. Может она и здесь побывала? Ведь кругом какая-то таинственность. Знакомые в тех ДСК почтительно здоровались с ним и сразу опускали вниз глаза. Шепоток за спиной.
А начальница отдела кадров одного из тех заводов, огромная пухлая бабища с косметикой для бала – маскарада устроила ему странный экзамен:
— Сано Саидович, небо синее или голубое? А в футбол играют ногами или руками? А сосчитайте от 90 до 100. А кем вы раньше работали, напомните?
Он не стал дальше слушать, тихо вышел, предварительно плюнув в сердцах ей на пол и сразу услышав:
— Во-во, я же говорила!
Вечером к нему на новую квартиру зашел директор его ДСК, бывший его любимый ученик, в руках три пакета с едой и питьем и масса извинений на лице:
— Отец родной! Выслушайте меня, не ходите никуда больше: вы нездоровы, зачем вам работать? Мы вам пенсию выправили, вы теперь один – вам хватит ее. А если что, вот моя визитка, звоните, смогу- сам, а нет – помощников отправлю. Договорились? Сано-ака, ну вы же всегда на передовых позициях были, послушайтесь меня и теперь. А я вот вам в нашем профилактории путевочку, где она, вот она. И ни о чем не думайте, не надо так переживать. Другие бы радовались, пенсия раньше времени, отдыхать, никому и ничему не подчиняться, свободен, как птица.
— Улугбек, что ты тут? Я чувствую себя здоровым на все сто.
— А кто же говорит обратное, Сано – акажон, миленький мой, все мы знаем, что вы в норме. Только ведь и об отдыхе надоподумать. Всю жизнь пахать – вот и сердечко сдалось, голова не на месте…
Сано-ака на следующий день зашел в психбольницу к Ивану Борисовичу. Разговорились, говорили допоздна, пропустили даже ужин, спорили о философии суфизма. Сердца у них колыхнулись от радости – счастья, о враждебном мире вокруг никто из собеседников и не вспомнил. На ночь Сано тут и остался, койка была свободна, а дежурный врач разрешил.
Утром Сано Саидович пошел к главврачу, бухнулся в ноги. А тот, недолго думал:
— Вы и так у нас на учете, тем более не буйный и о суициде не думаете, так что мы вас берем. Тем более у меня мыслишка с вами появилась, это я по поводу эксперимента по своей диссертации…
Мой друг Рим
Ко мне приехал школьный друг Рим Мустафокулов. Откуда такое дурацкое имя, мы, его одноклассники все знали: отец его был футбольный фанат и болел всей душой за “Рому”, вот и решил – будет девочка – будет Ромой, ну а мальчик – уже знаем. А почему такая длинная фамилия – мы вопросом таким не задавались. Рим и Рим и достаточно, а то, что такая длинная фамилия, как слово “архимандрит” и даже, кажется, длиннее и почему мандрит – никого не интересовало. Славился-то он другим…
В принципе, каждый в нашем классе чем-нибудь да славился. Вон, Людка Митрофанова. Славна была огромными прыщами по всему лицу, никак не скроешь пудрами – кремами, отчего, бедненькая, к 10 классу, когда у девчонок гормоны бешеные, неимоверно страдала. Но она же была славна также и самыми славными ножками, из-за которых Фара, главный классный посбон (то есть рискач, кому последствия не страшны), на спор со мной пролез под всеми партами, со своей последней до ее во втором ряду и смачно поцеловал их, уж очень сладкие были ее славные ножки, а потом схватил их, лежа на полу, и крепко обнял их руками, моля бога, лишь бы не заорала от испуга или от оргазма…
Как я тогда желал со всею страстью сердца, чтобы Лидия Васильевна, химичка наша, склонившаяся в тот длинющий момент над классным журналом, прислушалась к внезапно возникшей тишине, дозналась, вытащила негодяя, отлупила и затем выгнала надолго, отстранила от своих уроков месяца на два, пока ее самолюбие не восстановят Фарины родители, преподнеся ей какое-нибудь гастрольное культурное мероприятие в славном городе Ташкенте. Но мои желания опередила Митрофанушка, она всё-таки заорала, узнав глазами, что весь класс всё видит и уж теперь ничего не скрыть, заорала, как орет поросенок, понявший, зачем его ловят. Урок на этом закончился. Мы, все пацаны, враз окружили Фару, чтобы его не побили девчонки, за то, что не их ножкам достались его губы. Мы также не дали химичке узнать виновника сорванного урока и навести на него долгожданные репрессии. А я уже думал, как стырить папин из его комнаты бешеный по бабкам армянский коньяк, что я только что проиграл.
Вот и Рим славился тем, что был он – ходячая энциклопедия. Но только по географии, истории и литературе , остальные предметы он не признавал. Он с легкостью заучивал целые поэмы Пушкина и Лермонтова, знал, какие государства существуют сегодня на всем земном шаре, а также названия их столиц, мог показать на карте или глобусе любую страну, даже самую маленькую – не больше территории нашего огромного стадиона “Спартак”, что напротив нашей школы №2 в славном нашем городе Бухара. Он знал, умный был, скотина, когда и где произошли важнейшие битвы, связанные с именем любого важного полководца, считай, от Александра Македонского до Георгия Жукова. А на всяких школьных олимпиадах, конкурсах и викторинах он неизменно занимал вторые места, потому что первыми оказывались дети шишкарей. Бог одарил его неутомимой трудоспособностью искать ответы на возникающие у него вопросы. На вопросы же других он отвечал шутя, с неизменной усмешкой и снисходительностью, как бы говоря: “Что же ты (вы) мне… ты (вы ) давайте потруднее”. Он прочитывал одну книгу за другой, одну книгу в день и два – три журнала типа “Наука и жизнь” и “Знание — сила” – это уж точно, когда еще время находил, когда тут 2 странички из-за футбола, а потом домашних маминых и папиных заданий не успеваешь прочитать, а если и успеешь, ни черта не поймешь. Учителя его любимых предметов его боялись — он знал больше их и тихо указывал на их ошибки, и очень, но про себя, то есть тихо радовался, когда ему давали на их уроках порулить. А остальные вздыхали облегченно и славили Аллаха или богородицу – минула их кара сия – пронесло. И тихо ставили ему четверки, чтобы, не дай бог, он не разозлился и не стал углубляться и в их предмет.
Он хорошо закончил их школу и легко поступил на истфак. Я помню: мы договорились и когда все приемные экзамены успешно для нас окончились, мы пошли в ресторан, а через час подвыпивший Рим пошел к соседнему столику знакомиться с девушками. Те громогласно ему заявили: “Поздно, мальчик, мы уже расплатились…”
Университетские преподы его ненавидели, он заставлял их просиживать в библиотеках и крутиться в интернете, чтобы вспомнить забытые факты, эпизоды, явления и классификации.
Но… сколько бог дал, столько в другом месте и отнимет. Поэтому в остальном Рим был большой лентяй. Он родился на свет компьютером, запоминающим всё. Но комп не работает и не мыслит творчески самостоятельно, без определенного алгоритма действий. А творческая работа прежде всего психологична, она требует серьезных мозговых извилин, выходящих на неожиданный правильный результат и там совсем не поддается алгоритму. И если курсовые и рефераты требовали прежде всего фактов и аргументов, и Рим с такими игрушками справлялся, как с семечками, то дипломную работу на тему: “Глубинные противоречия в индийском брахманском обществе в период британской колонизации” он остановился писать на фразе: “Колонизаторская активность британцев в период царствования королевы Виктории не знала границ…” На этом гениальная фраза была остановлена, и Риму впервые пришлось дать старосте группы крупную сумму в виде 200 баксов, чтобы тот передал дальше по назначению, но предупредил, чтобы тот не отщипывал себе от той суммы, а обещал в случае о-кей поставить ему пиво с соленой рыбкой в близлежащем кафе.
Работать в школу он не пошел, три месяца после универа не работал, за это время побил соседа сверху за то, что тот держал кур на своем балконе, а Риму спросонья показалось, что он сошел уже с ума, когда петух начал орать на всю округу типа – вставайте, не хрена вам, уже 4 утра.
Несколько месяцев Рим работал личным секретарем академика истории Ахмедова, но был уволен, потому что академик признал, что знает меньше. Прошел еще год бездельничания, за это время он прочитал уйму книг и выпил несколько, много ящиков пива. Его походы в кафе и за пивом, естественно за мамины деньги, наконец его маме надоели, она попыталась готовить ему сама и не пускала теперь никуда, но он как-то умел выскакивать за дверь, она вспылила и вытолкала, громко плача и стеная, его из их квартиры и больше не пускала, как он ни просил и ни требовал, взывая к родительской совести.
Теперь он гостил у друзей и обедал у них же, благо его никто не забыл, а так как он был безобидный малый и интересный собеседник – то все его друзья его любили. А что ты хочешь – он знал всё, спроси любое. Ну, например, вы знаете поименно всех жен последнего эмира бухарского? А сколько и с чем американских, канадских и английских конвоев дошло до Мурманска во 2 мировую? То-то!..
Каждый из нас пытался устроить его на работу. Ведь понятное дело, человек он совестливый и не мог переступать определенные границы человеческих отношений, потому долго так не могло продолжаться, он мог превратиться в люмпена, ну, чтобы понятнее – в бомжа. Баха Алимов устроил его продавцом в цветочный магазин. Каждого влюбленного парня, отделившегося только что от своей девушки, он встречал словами:
— Вот, пожалуйста, возьмите, это наш эксклюзив, такие розы называются – “Обалдеть!”
— А почему?
— Потому что одна ее такая штука стоит сто тысяч.
— Обалдеть! – летело ему в ответ, но богатеньким нравился его каламбур и они покупали.
От такой торговли он стал себя уважать и уже приходил к маме в дом с хорошими бабками, оставлял их ей и важно уходил к очередному другу, приютившему его, пропивать небольшой остаток. Но он вскоре ушел из цветочного магазина, сказав на прощание:
— В этой Амазонии и поговорить не с кем!
Женька Журавлев был уже директором школы и устроил Рима лаборантом в кабинет химии. Но уже на второй его пришлось увольнять за то, что встрял в разговор завуча и папы одного девятиклассника – дылды. Папаша стал качать права:
— Я ему айфон последней модели обещал, если закончит этот год без двоек. А вы?!..
— Мне, когда я учился в девятом классе, — неожиданно для всех собеседников встрял в разговор Рим, — обещали за это же не отрывать уши…
Раношка Рахманова, первая красавица в школе, уже актерствовала в местном театре и устроила Рима на полставки консультантом по театральным историческим костюмам. Рим знал все костюмы и платья, какое к какой эпохе и обществу относится. От него не ускользали мельчайшие подробности, вплоть до того, какие военные мундиры требовал русский император Павел надевать солдатам и офицерам , или где, на какой стороне груди нужно было устраивать тот или иной орден, крест, медаль… Но и оттуда его поперли: язык мой – враг мой. Однажды к нему в костюмерную заглянула известная актриса и попыталась кокетничать. Он и выдал вроде безобидное:
— Вам, мадам, только в порнофильме не сыграть.
— Отчего ж, хи-хи-хи?
— Лицо у вас, да и тело уже, фигура не товарного вида…
И всё, досвидос!
Наконец он добрался и до меня. Надо бы сказать, что в тот момент моей суматошной жизни я был в ссоре с женой. Ссора была отчаянная, как говорится, никто не хотел уступать. А я еще тогда ее любил. Рим и говорит мне, как я поплакался ему:
— Отпусти ее, плевать! Женщина никогда не будет другом!
— Ага, разбежался, — отвечаю я ему, — а если я ее люблю, обожаю, понимаешь? Это же всё равно, что у тебя горит дом, а я тебе – иди спать, утром разберемся…
Я устроил его экскурсоводом в краеведческий музей. Это была великая удача и для музея, и для Рима, они сошлись, как два влюбленных лебедя. Он знал о чем говорить, любил и умел рассказывать. Его экскурсии быстро стали лучшими. Они были зажигательны и полны импровизации, но основаны на точных исторических фактах, тут никак не придерешься. Его вояжи по залам музея продолжались втрое дольше, чем необходимо было по норме. Экскурсанты долго потом хлопали в ладоши, кричали ему браво и бежали писать благодарности в книгу гостей, дамы требовали номер его телефона, а музейная администрация визжала от восторга.
Я только, пока он был у нас, просил его соблюдать приличия и не хамить, уже и молился, чтобы он не сорвался. Но, кажется, всё начинало устраиваться: Рим стал стареть…