Автор: Finn
…Звуки становились все громче и, повернув за угол, Татьяна Алексеевна остановилась, словно наткнувшись на стену.
Было тихое и теплое летнее утро. Мягко шелестела листва под ветерком, пригревало солнышко, мирно щебетали птицы… Природа дремала.
Тем более дикой выглядела картина, заставившая Татьяну Алексеевну остолбенеть от ужаса.
Перед широко распахнутыми воротами конюшни на твердой вытоптанной копытами земле стояла широкая лавка, на которой лицом вниз лежала совершенно голая молодая женщина. Ноги ее, стянутые в лодыжках ременем, были привязаны к лавке, а опущенные вниз руки — к передней ножке.
По бокам лавки стояли два кучера, Степан и Антон. Каждый из них по очереди размахивался, закидывая за спину хвост нагайки, и резко выдергивал — и тогда нагайка, со свистом разрезав воздух, с хлестким сочным звуком стегала беззащитное голое тело молодой женщины.
Это звуки и привлекли ее внимание ее еще в доме.
Наказывали женщину, видимо, уже давно — ее крепкая задница и широкие ляжки были сплошь исполосованы багрово-синими рубцами. Во многих местах на просеченной коже выступала кровь.
Женщина уже не кричала и не стонала и была, наверное, в полуобморочном состоянии — ее тело лишь покачивалось от очередного удара…
На секунду замерев, Татьяна Алексеевна бросилась к истязателям:
— Что вы делаете? Как вы смеете?!
Тяжело дышавший кучер Антон обернулся к ней:
— Так это.. Барин же Иван Андреевич приказали-с наказать Пелагею…
От возмущения Татьяна Алексеевна сжала кулаки, не зная, что сказать:
— Как?… женщину бить… разве же можно?!
— Барин ведь приказали… Уж извиняйте, барыня Татьян Лексеевна, дак ить нам приказ нужно сполнять…
Татьяна Алексеевна всплеснула руками и побежала со всех ног к барскому дому, слыша у себя за спиной мерзкие хлесткие звуки новых ударов и зная теперь, что они означают…
Иван Андреевич покойно сидел в любимом кресле. Рядом добродушно булькал кальян, дымилась приятным ароматом рядом на столике тонкой резьбы чашечка с кофием. Он любил отдыхать после завтрака на балкончике.
Утро, нега… Недавно они с Татьяной поженились и в его жизни теперь было полное счастье.
Но сегодня в тишину, наслаждение и уют ворвалась, разбрызгивая слезы со щек, его молодая жена:
— Ваня! Ваня, как ты мог?! Как ты мог? там у конюшни бьют плетками женщину! Ее раздели догола мужчины и бьют!
— Подожди, успокойся моя голубушка. Что произошло-то?
— Ну как же? там молодую женщину раздели и бьют, она же вся в крови! Я видела!
— Да… Неслед тебе было такое видеть. Не для твоих глаз… Но послушай, родная моя, ведь это дворовая девка Пелагея. Она разбила вчера после ужина тарелку китайского фарфора и я, признаться, был сильно рассердит тогда на нее.
— Но она же женщина! Как ты мог приказать раздеть ее голой при мужчинах? Это же срам, позор! Недостойно! И еще велел бить ее плетками до крови?!
— Душа моя, я же не зверь какой — не смотри на меня так! Но ведь у меня много крепостных. Без строгости никак нельзя — забалуются! Иначе не управиться с ними.
— Ваня! Ване-е-ечка! — Татьяна Алексеевна зарыдала в голос.
— Ну успокойся, успокойся… Эй, Мишка! — на балкон вскочил бойкий паренек. — Вели Степану-кучеру не наказывать Пелагею. Пусть руки барыне целует… Ну все , Танюша, все… Не надо плакать.
***
Прошли годы. Может сто лет, может двести…
Татьяна Алексеевна жила теперь вдовой — Иван Андреевич давно умер от апоплексического удара. Пришлось взять в свои хрупкие и неумелые рук управление всем наследством.
Поначалу ей, вчерашней институтке эта ноша была не по плечу. Часть деревенек пришлось даже продать и заложить. Уменьшились доходы. Но со временем барыня Татьян-Лексеевна, как называли ее крепостные, вошла во вкус власти и стала настоящей хозяйкой.
Сейчас бы уже никто не узнал в ней бывшую институтку, восторженную экзальтированную барышню. Она рано состарилась, обленилась, располнела фигурой и подурнела лицом.
Время вообще мало кого красит.
Сегодня она проснулась в самом мерзком состоянии духа. Все раздражало, в груди стояла непонятная тяжесть, голова раскалывалась.
Лениво полежав немного в пышной кровати, позевав и почесавшись, Татьян-Лексеевна крикнула девок одеваться. Пока те суетились, осторожно умывая лицо, подбирая в прическу ее волосы с сединой, меняя ночную рубашку на китайский утренний халат, она смотрела на свой свисающий живот, жирные ноги… И неодобрительно поглядывала на молодые фигурки расторопно убиравших ее девок.
Приказала подать столик и кресло на веранду.
Когда в чепце и теплом китайском халате она вышла на веранду заднего двора, рядом с ее любимым глубоким креслом уже стоял столик («да, еще Ваня его любил») с самоваром, блюдечками с вареньями и разными сладкими выпечками. Тяжело усевшись в кресло, Татьян-Лексеевна кивнула Мишке, почтительно дожидавшемуся у ступенек крыльца веранды:
— Докладывай!
Мишка, выслужившийся из «комнатных» до управителя именья, наизусть стал рассказывать, как обстоят дела. Барыня не слушала его, думая о своем. Вспоминался ей все утром Иван Андреевич, не выходили из головы воспоминания.
За спиной Мишки стояли маленький плюгавый мужичонка, мявший в руках шапку, дородная баба и молодая незнакомая молодая девушка из недавно купленных.
— Кто сегодня? — оборвав Мишку, строго спросила барыня.
Тот с готовностью обернулся:
— Ванька Махоткин, вчера на Вашем покосе сломал свою косу о камень, не успел докосить луг. Если будет Ваша воля… (Татьян-Лексевна кивнула) … надлежит ему получить полсотни розог и докосить луг сегодня. Кухарка Авдотья пересолила кашу дворне, если будет Ваша воля… (кивок) …получит тридцать розог за недогляд. И девка…
— Хватит — начинайте!
Татьян-Лексеевна давно уже не вникала глубоко в суть расправ и наказаний, т.к. Мишка вполне сносно вел хозяйство. Крал конечно, но в меру.
Неожиданно всплыло в памяти воспоминание, как ужаснула ее порка Пелагеи в первые дни после свадьбы, и она только усмехнулась своей былой экзальтированности и незнанию жизни. Припомнилось, как Пелагея благодарно целовала руки ей, когда смогла встать. Потом за что-то…, да уж бог знает, за какую вину Татьян Лексеевна сослала Пелагею скотницей в дальнюю деревеньку. И посейчас, наверное, она там.
Теперь суд и расправа стали обыденным делом. По воскресеньям Татьян-Лексеевна разбирала вины своих крепостных и наказывала провинившихся. Вкус власти над телами и душами своих подданных щекотил сердце, раньше порка дворни даже возбуждала ее, что во вдовьем положении с неутоленной страстью (Варфаломей и Петрушка не в счет) было приятно.
Но все со временем надоело, стало обыденностью.
Щуплый мужичонка спустил портки и, прикрывая рукой срам, улегся на принесенную лавку. Пока секли розгами его худую, костлявую задницу, молчал, закусив в кровь губу, и только мычал от боли… Получив свое, как и положено, подобрал портки, поклонился в ноги и поблагодарил «за науку».
После него на скамью взгромоздилась кухарка Авдотья и тоже сама задрала подол на спину, оголив бесформенно толстую задницу («Ишь, наела-то жопу на моих хлебах!»). С первых же ударов она завыла тоненьким голосом, странным при столь внушительных телесах, причитывая — «Ой, лишенько! Ой, больно!» — хотя секли ее не слишком сильно, больше для порядка.
Все было не то… Раздражение не отпускало, злость, не утолившись, не уходила…
— Миша, а с новой девкой-то что? — вдруг спросила барыня.
— Барыня Татьян-Лексеевна, — ясно и четко ответил Мишка — девка Меланья вчерась разбила тарелку из китайского сервиза Ивана Андреевича, упокой Господь его душу.
Кровь бросилась в лицо Татьяне Алексеевне.
— Что-о-о?! Как? ты беспутная, негодница, косорукая, тварь бысстыжая — разбила моего мужа сервиз?! Да ты знаешь, паскудница, что я с тобой сделаю? Мишка! Сотню плетей ей! Двести!! Насмерть запороть!
Все опешили от такой внезапной ярости. Первой опомнилась Меланья, сорвалась с места и бросилась бежать со двора.
— Догнать! Миша, живо!
Мишка, неуклюже топая, побежал, путаясь в зипуне. Но в ворота уже входил кучер Антип: быстро сообразив, он сгреб убегающую Меланью в охапку и поволок к крыльцу.
Татьяна Алексеевна стояла и молча ждала, кипя от ярости. Ноздри ее раздувались, глаза блестели, лицо пошло пятнами…
Меланья отчаянно сопротивлялась, вырываясь и кусаясь. Но бороться девке с тремя здоровыми мужиками — двумя конюхами и Мишкой — было бесполезно. С Меланьи быстро сорвали всю одежду с исподним и голую привязали к лавке.
Наказание началось…
После первых же ударов нагайками по спине, проступили багровые полосы и на рассеченной коже выступила кровь цепочкой капель. Меланья отчаянно закричала, задергалась, извиваясь от нестерпимой боли. Но ремни крепко удерживали ее.
Удар за ударом опускались новые рубцы от плеч вниз по телу, разбрызгивая с тела капли крови и пота. Стараясь выслужиться и боясь барского гнева, конюхи пороли со всей силы — выпуклые рубцы пересекались, рвали тело и по ребрам потекли тонкие струйки крови.
Меланья скоро охрипла и когда нагайки стегали ее голую задницу, уже лишь стонала, дергаясь от ударов.
Ее пороли, не считая ударов и вскоре Меланья совсем замолчала…
Конюхи остановились и хотя Татьян-Лексеевна крикнула — «Бей еще!» — Антип заглянул Меланье в лицо, отшатнулся и бросил нагайку.
— Забили, кончилась — зашептали в толпе дворовых, снимая шапки.
«Мало, мало ей досталось!» — подумала Татьяна Алексеевна, вытирая пену с губ. Злость продолжала душить ее, От ярости кружилась голова.
Она села в кресло и вдруг…
Боль остро пронзила сердце насквозь и затем стянула кольцами грудь. Дыханье перехватило, в глазах появилась красная пелена и кто-то большой и страшный грозно спросил ее — «Зачем?»
Но Татьяна Алексеевна уже ничего не могла ответить — привстав, она скаталась по ступеням веранды к лавке, где лежала запоротая девушка.
Толпа дворни молча собиралась вокруг и с ужасом смотрели на мертвые тела — залитое кровью голое тело Меланьи и разбросавшее руки с пеной у рта рыхлое тело барыни Татьян Лексеевны…
# 1111
Маша
Раннее летнее утро… В большой усадьбе все еще спят. Спит и Маша, молодая девушка, лишь недавно забранная в барский дом. Она примостилась на широкой лавке в углу девичьей комнаты. Ночь была душной и Маша спит, откинув лоскутное одеяло. Ее короткая рубашонка задралась, открыв круглую девичью попу, но Маша спит крепко и этого не замечает…
Солнце поднялось довольно высоко, когда Маша, наконец, проснулась. «О, Боже, — было ее первой мыслью, — мне же надо убрать у барина, пока он не проснулся!»
Вскочив с лавки и наскоро натянув сарафан, Маша кинулась в кабинет барина. Быстрее, быстрее, быстрее! Смахнув пыль, она высоко подоткнула подол и стала мыть полы. Еще немного — и она успеет! Вот только под этажеркой протереть надо… Маша стала на колени, стараясь достать до самых дальних уголков, ее подол совсем задрался.
— Та-ак! — услышала она неожиданно. — Сколько раз я говорил, чтобы это делалось раньше?
Маша дернулась, пытаясь одновременно и одернуть подол и вылезти из-под этажерки. Хрупкое сооружение покачнулось и с грохотом рухнуло. Маша с трепетом увидела, что драгоценная китайская ваза, к которой барин даже запрещал прикасаться, разбилась вдребезги.
Девушка даже не успела осознать весь ужас своего положения, как ее оглушила звонкая оплеуха, за ней — вторая…
— Ну, дрянь! — прошипел разъяренный барин. — Этот день ты запомнишь надолго!
Страх парализовал Машу, она даже не пыталась защититься, а лишь бессвязно бормотала какие-то слова, пытаясь вымолить прощение. Барин, между тем, подошел к столу и, взяв лежащий там колокольчик, яростно позвонил. Через несколько секунд в комнату вбежал управляющий. Увидев осколки вазы, он сразу склонился в поклоне, искоса посматривая на дрожащую девушку.
— Кто? Кто пустил ее сюда? — от злости барин даже заикался.
— Простите, барин, недосмотрел!
— Розги! Немедленно!
Управляющий выбежал из комнаты, а барин, не в силах успокоиться, стал расхаживать по комнате, бросая грозные взгляды на трепещущую Машу. Чтобы не оказаться на пути барина, она забилась в угол комнаты и стояла там, прикрыв лицо руками, со страхом ожидая предстоящего наказания…
Отец почти не наказывал Машу в детстве, подзатыльники от вечно усталой, замотанной матери доставались ей гораздо чаще. Ее старательность и покорность позволяли ей избегать наказаний и в барском доме. Но она хорошо запомнила, как пороли на конюшне ее подругу, надерзившую барину. Перед глазами Маши предстала отчетливая картина наказания.
Девушку заставили лечь на скамью, конюх, которому барин всегда поручал пороть провинившихся, привязал ее руки и ноги и не спеша задрал юбку вместе с рубашкой, обнажив не только зад, но и часть спины. Стоявшая вокруг скамьи дворня молча наблюдала, как конюх выбирал розги, свистя ими в воздухе. Каждый такой свист заставлял ягодицы несчастной сжиматься в ожидании удара. Наконец конюх выбрал подходящую связку и, помедлив, сильно ударил ею по беззащитной голой попе. Девушка дернулась, но промолчала. На белой коже появились три отчетливых рубца… После второго удара у жертвы вырвался стон, а когда рубцы начали накладываться друг на друга, покрывая покрасневшую кожу рельефной сеткой, девушка громко зарыдала, бессвязно моля о пощаде. Когда наказание закончилось и дрожащую девушку подняли со скамьи, Маша с ужасом увидела, что ее бедра в местах, куда попадали кончики прутьев, покрыты каплями крови…
В этот день Маша долго не могла заснуть, вспоминая свист розог, крики жертвы и невольно представляя на ее месте себя. Могла ли она думать, что совсем скоро ей предстоит пройти через такое же испытание. Нет, слава Богу, не совсем такое же — барин, судя по всему, собирается пороть ее прямо в комнате, а значит, при порке не будет дворни. Стыд от того, что ее будут обнажать в присутствии всех, казался Маше страшнее боли.
Стук двери прервал Машины невеселые мысли — конюх втащил в комнате чан, в котором мокли розги. Вслед за конюхом вошел и подобострастно склонился, ожидая приказаний, управляющий.
— Поставь это в угол, — велел барин конюху, — и ступайте оба. Я сам ее накажу.
— Пошли гонцов к соседям, передай, что я приглашаю их на вечер — прозвучало вслед уже вышедшему управляющему.
Маша даже не успела задуматься, что означают эти слова, потому что следующая фраза заставила ее густо покраснеть.
— Что стоишь? Раздевайся!
— К-как? Как раздеваться?
— Ну как? Для начала снимай сарафан, — усмехнулся барин,
Для начала? Путаясь в одежде, Маша стянула сарафан и осталась в той же коротенькой рубашке, что была на ней ночью — проспав, она не успела переодеть ее. Рубашка, которую Маша носила еще девчонкой, была совсем коротка и девушка поспешно прикрыла треугольничек светлых волос внизу живота. Наступало самое страшное!
— Иди к столу и обопрись на него!
Маша подошла к низенькому столику и, неловко нагнувшись, оперлась о него руками.
— Не так! Локтями обопрись! — последовал немедленный окрик.
Девушка поспешно согнулась. Поза была неудобной — Маше казалось, что ее барину видна не только ее выставленная попа, но и самые тайные местечки между ног. Она изо всех сил сжала бедра, пытаясь хоть частично прикрыться от бесстыдных барских взглядов.
— Ну, девка, сейчас я поучу тебя аккуратности, — сказал подошедший к ней барин.
За этими словами последовал сильный шлепок по попе, от которого Маша вздрогнула. Было не столько больно, сколько стыдно…
— Почему ты не успела убрать? Отвечай!
Каждый вопрос барина сопровождался очередным увесистым шлепком, от которого кожа горела все сильнее и сильнее.
— Что молчишь?
— Простите, барин… Ой! Я,…, я,… Ой! Я проспала!
— Проспала?
Рука барина после каждого шлепка задерживалась на ягодицах Маши, заставляя ее ежиться от стыда.
— Проспала? Ну, теперь просыпать не будешь!
— Не буду, ой, не буду… Простите!
Дергаясь от ударов, сыпавшихся все чаще и чаще, девушка с ужасом думала, что барин еще не брал розги…
Наконец, когда терпеть уже, казалось было невозможно, барин остановился. Маша с облегчением перевела дух… «Может, барин решил только попугать ее розгами?»
— Ну вот, — сказал барин, рассматривая свою покрасневшую ладонь, — а теперь разберемся с вазой…
С этими словами он подошел к чану с прутьями и стал перебирать их. Маша поняла, что ее надежды на прощение рухнули. Барин не спеша выбирал прутья, Маша ждала.
— Ты знаешь, безрукая, сколько эта ваза стоила? — спросил барин, подходя к столу. — Да за нее десять таких, как ты купить можно!
Маша молчала.
— Молчишь? Ничего, скоро подашь голосок!
Розги просвистели в воздухе и обрушились на обнаженное девичье тело. Маша с трудом сдержала стон.
— Простите, пожалуйста, простите!
— Выпорю — прощу…
Второй удар показался еще больнее.
— Я тебе покажу! Ты у меня неделю не сядешь!
Третий и последующие удары, как казалось Маше, слились в один. Разъяренный потерей вазы, барин сек Машу без всякой жалости. Ее сдержанные стоны постепенно перешли в истошные крики.
— Ай, барин! Ай, родненький! Простите! Ой, простите! Не буду, не буду, простите!
Крики становились все бессвязнее. К концу порки Маша даже перестала просить пощады и только плакала и дергалась от ударов… Когда очередного из них не последовало, Маша даже не заметила этого и некоторое время продолжала истошно рыдать.
— Чего ревешь, девка? — спросил ее довольно добродушно слегка успокоившийся барин. — Вставай.
Маша с трудом распрямилась. Боль в исстеганных ягодицах и бедрах была невыносимой, все тело ломило.
— Что скажешь?
— Простите меня, барин! Я больше не буду!
— Посмотрим… Ну ладно, сходи скажи управляющему, чтобы зашел.
Маша нагнулась за сарафаном.
— Э, нет! Так иди!
Так?! Так, в одной рубашке? И все увидят ее исстеганную голую попу? Не успев даже подумать, что она делает, Маша выкрикнула:
— Нет! Ни за что!
— Что-о-о? Да ты еще и дерзишь?! — барин потряс колокольчик.
Опомнившись, Маша упала на колени:
— Простите, простите, барин, я сама не знаю, что сказала!
— Простить? Нет уж, дерзость я из тебя выбью! — сказав это, барин повернулся к вошедшему управляющему.
— Дерзит! А отправь-ка ты ее на крапиву на часок… Во двор… А потом ко мне зайди!
— Слушаюсь, барин!
Управляющий, задержав взгляд на красном, покрытом рубцами Машином задике (она стояла на коленях спиной к двери, припав к ногам барина, все еще надеясь вымолить прощение), подошел к девушке.
— Вставай, девка, раньше надо было прощения просить.
Обезумевшая девушка не повиновалась, крепко обхватив ноги барина. После короткой борьбы управляющий разжал ее руки и, ухватив за косу, заставил встать. Только оказавшись на ногах, Маша слегка опомнилась и покорно пошла за управляющим, даже не пытаясь как-то прикрыть свое полуобнаженное тело.
Оказавшись за дверью, Маша начала молить управляющего позволить ей одеться. Не обращая внимания на девичьи мольбы, он быстро тащил ее по коридорам. Встречные с удивлением смотрели на полуобнаженную рыдающую девушку. Вот и двор. Управляющий вывел Машу на середину двора и зычно крикнул:
— Эй, Семен! Ступай-ка сюда!
На зов управляющего из сарая выскочил молодой парень, на которого Маша заглядывалась уже вторую неделю. Ей захотелось умереть — сейчас он увидит ее! При виде Маши парень и вправду опешил и смутился. Стараясь даже случайно не посмотреть на нее, он почтительно обратился к управляющему:
— Звали, Пров Савельич?
— Давай-ка, тащи козлы. Да скажи, чтобы крапивы принесли!
Семен вытащил на середину двора большие козлы, на которых обычно пилили дрова. Две молодые девки, с ужасом и сочувствием глядя на дрожащую Машу, притащили охапки крапивы и, повинуясь окрику управляющего, поминутно вскрикивая от жгучих прикосновений, обмотали ей бревно, лежащее на козлах. Маша начала понимать, что с ней собираются сделать. О таком наказании она еще не слышала…
— Снимай рубашку, девка! Доигралась! — хмуро бросил ей управляющий, предчувствуя неприятный разговор с барином.
Девушка отчаянно замотала головой.
— Ну, долго я ждать буду?
Ничего не отвечая, Маша обхватила себя руками, твердо намереваясь сопротивляться до последней возможности.
— Не дури, девка, — почти ласково сказал ей управляющий, — сейчас барин выйдет. Если он увидит, как ты кочевряжишься, будет такое, что не приведи тебе Господь. Не дури, ну!
Оглядевшись исподлобья, Маша увидела, что Семен, демонстративно не смотря в ее сторону, возится у сарая. Помедлив несколько секунд, девушка решилась — одним рывком сдернув с себя рубаху, она присела, пытаясь скрыть свою наготу.
— Ты не присаживайся, ты верхом на бревно садись! И побыстрее, а то вон Семен сейчас тебе поможет. Эй, Семен!
Окончательно примирившись со своей участью, Маша с трудом забралась на бревно. Ожог от прикосновения крапивы в высеченным ягодицами, да и к чувствительным местечкам между ног, был оглушителен. Зашипев от боли, Маша попыталась спрыгнуть с бревна, но сильные руки управляющего удержали ее. Надавив девушке на шею, он заставил ее лечь грудью на обмотанное крапивой бревно. К боли в нижней части тела прибавилась новая — крапива жгла невыносимо. Управляющий заставил Машу обхватить бревно и связал ее руки внизу. Затем он силой согнул в коленях ноги девушки и привязал ее щиколотки к поперечинам козел.
Поза Маши была предельно унизительна — согнутые ноги заставляли ее оттопырить зад, раздвинувшиеся от неудобной позы ягодицы и разведенные бедра не скрывали от присутствующих ничего. Маше, впрочем, было не до стыда — все ее силы уходили на то, чтобы лежать неподвижно: любое, даже самое незаметное движение отзывалось новыми булавочными уколами во всех частях тела, прижатых к крапиве.
Управляющий, любуясь бесстыдно обнаженным телом девушки, даже забыл, что его ждет барин. Вспомнив, наконец об этом, он с сожалением отвернулся и быстро, почти бегом, пошел в барский кабинет.
Минуты тянулись медленно… Маша лежала с закрытыми глазами, стараясь не вслушиваться в происходящее вокруг нее. Резкий шлепок по попе заставил ее вздрогнуть и открыть глаза — рядом с ней стоял барин.
— Ну что, девка? Лежишь?
Покраснев, Маша ответила:
— Да, барин, — и помедлив, добавила, — простите меня, пожалуйста…
— Простить? А ты мне еще вазу раскокаешь, безрукая?!
Разговаривая с Машей, барин не снимал руку с ее ягодиц. Вот рука двинулась ниже, вот оказалась между раздвинутых ног… Маша сжалась от невыносимого стыда, изо всех сил стараясь не шевелиться, чтобы опять не рассердить барина.
— Нет, я буду аккуратно, я буду стараться!
Барин медлил… Наконец, он убрал руку.
— Ладно! Но если еще раз провинишься — смотри!
Рука барина оказалась перед Машиными губами. В первый момент она даже не поняла, что от нее хотят…
— Целуй руку, дура! Прощает тебя барин! — подсказал ей управляющий.
Маша прижалась губами к руке. Так долго сдерживаемые слезы хлынули у нее потоком.
— Чего теперь реветь? — приговаривал управляющий, развязывая Машу, — простили тебя, а ты ревешь…
Наконец, веревки были развязаны и Маша, поспешно накинув рубашку, кинулась, не разбирая дороги в дом…
Подписывайся на пошлые истории в Телеграм — то, что не опубликуют на сайте.
Дарим промокод на 500 руб. на Яндекс.Маркете.
Всем нашим посетителям дарим промокод на 500 рублей на Яндекс.Маркете. Промокод REF_UCCSCYN действует
на первую покупку от 2500 рублей (под этим логином на Яндекс.Маркет не должно было ранее быть покупок),
если ввести его в приложении.
Во всякой эпохе есть свои положительные и отрицательные черты. Поэтому вырывать отдельные эпизоды извращений и судить по ним обо всей эпохе представляется не вполне объективным. Хотя число нелицеприятных фактов само по себе может дать приближённую оценку о нравах того или иного исторического периода. Но, повторим, именно приближённую, а не точную.
Как же тогда подходить к оценке этапов прошедшей истории? Видимо, следует принимать во внимание направленность вектора развития, его компоненты. И всегда рассматривать положение основной, подавляющей массы народа — главной компоненты этого вектора.
Тогда мы увидим на примере последнего пятидесятилетия царского режима, что развитие шло исключительно в интересах небольшой прослойки общества — капиталистов и дворянства. Что недвусмысленно подтверждает знаменитый циркуляр „о кухаркиных детях”.
«Гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одаренных гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию.»
К „тому подобным людям” относились, безусловно, и крестьяне, которые составляли подавляющую массу населения Российской империи. И это большинство даже не удосужились отметить отдельно, впихнув его в графу „т.п. людей”.
А вот на фоне подобной демонстрации курса царизма не на развитие народа, а его деградацию, прочие отрицательные черты эпохи приобретают уже совершенно другое значение. Они становятся характеристикой социального обустройства общества, его неотъемлемой чертой. Об этом — в отрывке из статьи Г.А. Ибраева „Молочные реки, кисельные берега”.
***
Князь Куракин в своем имении Надеждино подражает придворному быту.
За большую плату бедные дворяне принимают у него должности дворецких, шталмейстеров и церемониймейстеров; при нем состоят: секретарь, доктор, капельмейстер, библиотекарь и громадная свита. При дворе устраивались иногда большие выходы, причем соблюдался строгий этикет и сложный церемониал.
Генерал — аншеф и андреевский кавалер граф Девьер завел в воронежском имении собственную артиллерию. Однажды (в конце XVIII века) он перестрелял из двух пушек весь ехавший к нему земский суд.
У графа Шереметева в Кускове был свой rycapcкий эскадрон из 12 человек с командиром; были свои гофмаршалы, камер-юнкеры, фрейлины, навербованные из дворни.
У князя Голицына свой двор. Придворные, вместо ордена, носили на груди портрет князя.
У графа Каменского было 400 слуг, у графа Орлова 500, у генерала Измайлова 800. У последнего в одной передней сидит 17 лакеев; у каждого свое дело: один подает трубку, другой стакан воды и т. д.
У того же ген. Измайлова несколько сот псарей и 2000 борзых собак.
У Головина, имевшего 300 человек дворни, ежедневно к обеду подается 40 кушаний; для каждого кушанья особый повар; обед — целое священнодействие, совершаемое по особому ритуалу; за обедом прислуживают барину 12 официантов.
У Корсакова (который «вышел в случай» при Екатерине II) ежедневно бывает не меньше 80 гостей; шампанское лилось рекой; пили не только гости, но и слуги Корсакова, а также слуги его гостей.
Канцлер князь Безбородко тратил на ежемесячные обыкновенные расходы по дому 8000 рублей; часто устраивал вечера; каждый вечер стоил 50,000 руб.
Итальянской певице Дазио он ежемесячно платил 8000 рублей; при отъезде заграницу она получила деньгами и бриллиантами 500,000 р.
Танцовщице Ленушке князь подарил пожалованный ему (Павлом I) город Рожествен (ныне, упраздненный), приносивший ежегодно 80,000 дохода.
У многих помещиков были свои театры; трупов состояла из крепостных.
У князя Шаховского в труппе было более 100 человек.
Славился театр графа Каменского в Орле. Постановка «Халифа Багдадского» ему обошлась в 30.000 руб., За одну крепостную семью, игравшую на сцене, он отдал целую деревню, в 250 душ. Семья эта состояла из мужа, жены и 6-летней дочери, которая особенно хорошо танцевала «качучу».
Славился также кусковский театр гр. Шереметева, соперничавший с дворцовым.
В крепостном театре Юсупова танцовщицы являлись перед зрителями в природном виде.
Были у помещиков свои оркестры, свои художники, композиторы, астрономы, даже «богословы», шуты, дураки, арапы и арапки.
Лев Нарышкин известен своими маскарадами. По случаю окончания турецкой войны устроил великолепное торжество: представлена вся война, воздвигнуты раздвигающиеся горы, храмы и т. п.
Празднества кн. Потемкина были чудом роскоши: пирамиды, оправленные в золото, золоченые слоны с бахромой из драгоценных камней; 3000 приглашенных гостей; во время одного празднества (8 апреля 1791г.), воска для освещения сожжено на 70,000 рублей.
Гардероб жены известного временщика Бирона ценился в полмиллиона, ее бриллианты в два миллиона; одно платье, усеянное жемчугом, стоило 100,000 рублей.
Фельдмаршал Апраксин имел несколько сот платьев.
Князь Гр. Орлов при отъезде в Фокшаны на конгресс получил в подарок, между прочим, кафтан, стоющий 1,000,000 руб.
Довольно. До очевидности ясно, что есть что благословлять, есть о чем пожалеть гг. N N и прочим «зубрам»!!
В драматической хронике, посвященной доброму старому времени, первую роль, конечно, следует предоставить Салтычихе.
Была такая помещица, владевшая имениями, населенными крепостными крестьянами, в губерниях Вологодской, Костромской и Московской.
«Мучительница и душегубица, которая бесчеловечно мучительски людей своих убивала до смерти». Такая характеристика Салтычихи сделана в Высочайшем указе 1768 года.
За малейшую провинность подвергала крепостных жестокой экзекуции. Била самолично палкою, поленом, вальком, скалкою. По ее приказанию конюхи били батогами, розгами, плетьми. Побои часто оканчивались смертью. Некоторые случаи экзекуций отличались изысканной жестокостью:
у женщины опалила все волосы на голове; мужчину била головой о стенку, обливала кипятком из чайника,; дергала за уши раскаленными щипцами; девушку зимой загнала по горло в воду.
Всего замучила 75 человек, главным образом женщин. Тиранство Салтычихи навело суеверный ужас на крестьян: ее подозревали в людоедстве; говорили, что она на жаркое употребляет женские груди.
Госпожа Брискорн, помещица Курской губ. В нескольких ее деревнях и селах курского имения числилось 2135 душ мужского пола. В 1822 г. крестьяне г. Брискорн, доведенные до нищеты, подали жалобу Государю. Для расследования дела назначена комиссия. Доклад комиссии раскрыл картину бесчеловечной эксплуатации и страшной жестокости.
Лучшие земли помещица отрезала себе, крестьянам предоставила худшие. Закон о трехдневной барщине не выполнялся.
Работы на помещицу производились по урокам; уроки оканчивались в свои дни, по воскресеньям и праздникам; барщинные работы продолжались до поздней ночи, а иногда производились по ночам. Кроме работ земледельческих, крестьяне занимались работами строительными, выделкой кирпича и возкой дров.
Большинство рабочих при постройках составляли женщины; на работы выгоняли женщин с грудными детьми и беременных на сносях; матерей били за то, что отрывались от работы, чтобы покормить грудью ребенка; били и беременных, так что бывали выкидыши.
Возкой кирпича и песку занимались дети от 8 до 15 лет; возили по ночам и по праздникам.
Особенно тяжелым было положение крестьян, работавших на суконной фабрик г-жи Брискорн. На фабрику брались целые семейства и работали постоянно; пищу им давали самую плохую; особых помещений для них не было, лишь некоторым разрешалось ночевать на селе, остальные ночевали на фабрике, все вместе, без различия пола и возраста.
В 1820 г. фабрику перевели в новое каменное сырое здание; начались болезни и смертность: в течение I,5 года умерло 122 человека из общего числа около 400 рабочих. Сама помещица наказывала крепостных, обыкновенно била по голове, некоторые умирали очень скоро после наказания.
Штабс-капитанша Пашевкина предана была суду (в 1825 г.) по обвинению в умерщвлений и крепостной девочки. 12-летняя девочка решилась на побег. Была поймана. Штабс-капитанша приказала служанкам наказать ее сначала розгами, потом кучерским кнутом; сама помогала. Служанки и барыня устали. Отдохнув, вторично принялись бить кнутом. На другой день девочка умерла.
Княгиня Козловская. Русская Мессалина. Женщин секла по грудям и половым частям. Собаками травила голых привязянных к столбам крепостных. Горничную приревновала к своему любовнику: собственноручно разорвала ей губы до ушей, втыкала булавки в плечи и руки.
Графиня Салтыкова держала три года в клетке своего парикмахера, чтобы не проговорился, что она носит парик.
Настасья Минкина. Знаменитая домоправительница и любовница всесильного Аракчеева. Не стеснялась никакими мерами, чтобы обуздать .. «своевольство» крепостных. Дворовых девушек наказывала батогами и розгами по два раза в день, чтобы не прельщали падкого до женщин Аракчеева. Лица девушек обжигала горячим железом, вырывала мясо кусками. Была зарезана крепостными.
Таковы женские роли. А вот мужские:
Подпрапорщик Шеншин. В 1767 г. устроил тюрьму в своем имении — с. Шумово Орловской губернии. В тюрьме были самые совершенствованные орудия пытки: дыбы, клещи и т. п.
Суд отправлял сам барин; при нем находился священник, напутствовавший умирающих от истязаний, и 30 палачей, исполнителей приговоров, постановляемых барином. В 1769 г. Задумал выйти из рамок крепостного правосудия: поиграть в застенок с московским купцом.
Попал на скамью подсудимых и угодил в каторгу. Следствие выяснило, что за два года истязаний умерщвлены Шеншиным 59 человек.
Помещик Кармацкий. В середине XVIII в. в его имении в Казанской губернии возвышался замок с башнями, тайниками и подземельями. То была мрачная тюрьма с цепями, рогатками, колодками, чугунными стульями и другими орудиями пыток.
Майор Орлов, помещик Орловской губернии, тоже имел тюрьму со всевозможными орудиями пыток. Только в случаях маловажных проступков применялись у него цепи, железо, рогатки, колодки. В случаях же более важных «истязания изобретаются с таким необузданным свирепством, что без содрогания и вымолвить не можно».
Так сказано в судебном приговоре, постановленном по делу этого помещика.
Генерале-майор Побединский, помещик Ярославской губернии, тоже прибегал к пыткам крепостных крестьян. Само дворянство произвело следствие. В доме генерала найдены были разные тиранские орудия с запекшеюся кровью: крестообразное пяло, колодки цепь с обручами, вколоченная в стену…
Помещик Пензенской губернии Струйский, бывший владимирский губернатор. «Высокообразованный юрист». В своем имении устроил «правильно организованный по европейски суд над крестьянами».
Суд происходил в кабинете барина, носящем название «Парнас». Барин был судьей и прокурором. Он «произносил обвинительные речи по всем правилам западной юриспруденции».
А затем обвиняемый из кабинета отправлялся в подполье, где его ждали пытки по всем правилам Варварского судопроизводства.
Помещик Дуглас, эстляндский губернатор. Сек крепостных в своем присутствии. Приказывал — истерзанные спины посыпать порохом и затем зажечь.
Граф Аракчеев создал целую систему наказаний. В имении Грузинах в арсенале всегда стояли кадки с рассолом, в которых мокли розги и палки для экзекуции.
Во время экзекуции «красивые девушки» хором пели: «Со святыми упокой, Господи!»
За первую вину граф сек дворовых на конюшне; за вторую отправлял в Преображенский полк, где их наказывали особыми толстыми палками, аракчеевскими; за третью экзекуция производилась специалистами, вызванными из Преображенского полка палачами, в доме перед кабинетом графа или в библиотеке.
После экзекуции наказанные являлись к графу показать вспухшую и исполосованную ударами кнута или палок спину. Была в Грузинах домашняя тюрьма — темное, сырое, холодное и узкое помещение; здесь виновные сидели неделями и месяцами.
Поручик Карпов. В декабре 1851 г. в Херсонской губ. в имении помещицы Карповой зарезался 11-летний крестьянский мальчик. Наряжено следствие. Оказалось, что мальчик покончил с собой из страха наказания, что муж помещицы поручик Карпов применял самые жестокие наказания. Заковывал в кандалы, надевал рогатки на шею, приковывал цепью к столбу; подвергал телесным наказаниям до 700 ударов палками, а посеченные места спрыскивать острой водкой.
На суде не только крестьяне, но и соседи, родственники, показали, что поручик Карпове варварски обходился с крепостными людьми. То же подтвердила и его жена.
Генерал Измайлов. Тот, которого Пушкин изобразил в лице Троекурова в повести «Дубровский». Тот, о ком Грибоедов сказал в «Горе от ума»: «Нестор негодяев знатных».
У него было до 6000 крепостных крестьян в Тульской, Рязанской и других губерниях. На барщину выгоняли ежедневно. За малейшее ослушание воле господина жгли мужицкие дома, секли третьего мужика и десятую бабу.
Дворовых было очень много: в тульском имении из общего числа 1500 душ мужского пола до 500 мужчин и женщин составляли дворню.
Почти ежечасно наказывали дворню. Приближенные к генералу лакеи постоянно носили розги за поясом, для немедленного наказания виновных.
Розгами дело не ограничивалось. Были в ходу плети, палки, стенные цели, шейные рогатки, ручные и ножные кандалы. Практиковалось и заключение в тюрьму. Тюрьма помешалась во флигеле.
В другом флигеле помещался барский гарем. В гареме было 30 девушек, днем и ночью они содержались под замком. Гостеприимный хозяин предоставлял обитательниц гарема и своим гостям.
Тридцать лет крестьяне терпели. Пожаловались. В 1827 году генерал был отдан под суд. Постановили приговор: наложив опеку на имения, выслать на житье в Тулу или Рязань. Но и этот приговор не был исполнен. Генерал спокойна жил и скончался в одном из своих имений.
Тайный советник Жадовский. Помещик Оренбургской губернии. Предан был суду в 1835 году. Оказался виновным в изнасиловании и растлении многих крепостных девушек.
Упрямых наказывал розгами. Установил в своем имении что-то в роде старинного jus primae noctis, (право первой ночи); позволял жениться на своих крепостных женщинах с условием,- что первая ночь принадлежит ему, барину. Один муж отказался подчиниться этому условию. Был отдан в солдаты.
И опять довольно: Материала для драматической хроники больше, чем достаточно. Слишком достаточно доказательств в пользу того, что правы проклинающие доброе старое время и радующееся, что оно не вернется никогда.
И — Это (последние примеры) тоже были напечатаны в газетах, либеральная интеллигенция не хотела больше видеть такого позора в нищей, необразованной России.
Крестьянские волнения в 1905 году были вызваны тем, что манифесту 1904 года, российская бюрократическая машина не давала ходу.
Если после манифеста 1861 года условное освобождение крестьян от опеки помещиков и состоялось, но они (крестьяне) попали в полную зависимость от земских и уездных начальников, которыми и служили это поместные дворяне.
Высочайший Указ 12 декабря 1904 г. обязывает отменить это последнее право властей, а именно земских и крестьянских начальников, волостных старшин и сельских старост, первым из которых предоставлено: «в случае неисполнения, законных pacпоряжений или требований… подвергать виновного без всякого формального производства, такому то наказанию (аресту или штрафу), а волостным старшинам и сельским старостам предоставлено – «за маловажные проступки» (в том числе и за не уплату податей по упорству или нерадению), подвергать виновных: Назначению на общественные работы…, денежному взысканию… или аресту, а проще говоря розги заменяли и тюрьму, и штраф».
Признание крестьян полноправными свободными сельскими обывателями, конечно, не совместимо с правом правительственных и общественных властей наложения взысканий на крестьян «без всякого формального производства».
Источник.
***
Однако у нас до сих пор немало страдальцев по „добрым царско-белогвардейским” временам. Ностальгия их, видишь ли, гложет. Погоны царского времени на своих геройских плечах ощущать приятно…