Рассказы немцев о русских

Предлагаемый читателям материал представляет собой выдержки из дневников, писем и воспоминаний немецких солдат, офицеров и генералов, впервые столкнувшихся с русским народом в годы Отечественной войны 1941–1945 годов. По существу, перед нами свидетельства массовых встреч народа с народом, России с Западом, которые не теряют своей актуальности и в наши дни.

Немцы о русском характере

Из этой борьбы против русской земли и против русской природы едва ли немцы выйдут победителями. Сколько детей, сколько женщин, и все рожают, и все приносят плоды, несмотря на войну и грабежи, несмотря на разрушение и смерть! Здесь мы боремся не против людей, а против природы. При этом я снова вынужден признаваться сам себе, что эта страна с каждым днём становится мне всё милее. 

Лейтенант К. Ф. Бранд

Они думают иначе, чем мы. И не трудись — русского ты всё равно никогда не поймёшь!

Офицер Малапар

Я знаю, как рискованно описывать нашумевшего «русского человека», это неясное видение философствующих и политиканствующих литераторов, которое очень пригодно для того, чтобы его, как платяную вешалку, обвешивать всеми сомнениями, которые возникают у человека с Запада, чем дальше он продвигается на Восток. Всё же этот «русский человек» не только литературная выдумка, хотя и здесь, как и всюду, люди различны и к общему знаменателю неприводимы. Лишь с этой оговоркой будем мы говорить о русском человеке.

Пастор Г. Голлвицер

Они так многосторонни, что почти каждый из них описывает полный круг человеческих качеств. Среди них можно найти всяких, от жестокого грубияна до Святого Франциска Ассизского. Вот почему их нельзя описать несколькими словами. Чтобы описать русских, надо использовать все существующие эпитеты. Я могу о них сказать, что они мне нравятся, они мне не нравятся, я перед ними преклоняюсь, я их ненавижу, они меня трогают, они меня пугают, я ими восхищаюсь, они во мне вызывают отвращение!

А. Орме

Менее вдумчивого человека такой характер выводит из себя и заставляет воскликнуть: Незаконченный, хаотический, непонятный народ!

Майор К. Кюнер

Немцы о России

Россия лежит между Востоком и Западом — это старая мысль, но я не могу сказать ничего нового об этой стране. Полумрак Востока и ясность Запада создали этот двойственный свет, эту хрустальную ясность разума и загадочную глубину души. Они находятся между духом Европы, сильным по форме и слабым в углублённом созерцании, и духом Азии, который лишён формы и ясных очертаний. Я думаю, их души влечёт больше Азия, но судьба и история — и даже эта война — приближает их к Европе. И так как здесь, в России, всюду много не поддающихся учёту сил, даже в политике и хозяйстве, то не может быть единого мнения ни о её людях, ни о их жизни… Русские всё измеряют расстоянием. Они всегда должны с ним считаться. Здесь часто родственники живут далеко друг от друга, солдаты с Украины служат в Москве, студенты из Одессы учатся в Киеве. Здесь можно ехать часами, никуда не приехав. Они живут в пространстве, как звёзды в ночном небе, как моряки на море; и так, как необъятен простор, так же безграничен и человек, — всё у него в руках, и ничего у него нет. Широта и простор природы определяют судьбу этой страны и этих людей. На больших просторах медленнее протекает история.

Майор К.Кюнер

Это мнение находит подтверждение и в других источниках. Немецкий штабной солдат, сравнивая Германию и Россию, обращает внимание на несоизмеримость этих двух величин. Немецкое наступление на Россию представилось ему соприкосновением ограниченного с безграничным.

Сталин является властелином азиатской безграничности — это враг, с которым силам, наступающим из ограниченных, расчленённых пространств, не справиться…

Солдат К. Маттис
 

Дальше он говорит о том, с каким невероятным незнанием и непониманием страны немецкое командование вело войну с Россией.

Мы вступили в бой с врагом, которого мы, находясь в плену европейских жизненных понятий, вообще не понимали. В этом рок нашей стратегии, она, строго говоря, совершенно случайна, как приключение на Марсе.

Солдат К. Маттис

Немцы о милосердии русских

Необъяснимость русского характера и поведения нередко ставила в тупик немцев. Русские оказывают гостеприимство не только в своих домах, они выходят навстречу с молоком и хлебом. В декабре 1941 года при отступлении из Борисова в одной оставленной войсками деревне старушка вынесла хлеб и кувшин молока. «Война, война», — повторяла она в слезах. Русские с одинаковым добродушием относились и к побеждающим, и к побеждённым немцам. Русские крестьяне миролюбивы и добродушны… Когда мы во время переходов испытываем жажду, мы заходим в их избы, и они дают нам молоко, будто паломникам. Для них каждый человек нуждающийся. Как часто я видел русских крестьянок, голосивших над ранеными немецкими солдатами, как будто это были их собственные сыновья…

Майор К. Кюнер
 

Странным кажется отсутствие вражды у русской женщины к солдатам той армии, с которой борются её сыновья: Старая Александра из крепких ниток… вяжет мне носки. Кроме того, добродушная старуха варит картофель для меня. Сегодня в крышке моего котелка я нашел даже кусок солёного мяса. Вероятно, у неё есть где-то спрятанные запасы. Иначе не понять, как эти люди здесь живут. В сарае у Александры стоит коза. Коров у многих нет. И при всем том эти бедные люди делятся своим последним добром с нами. Делают ли они это из страха или действительно у этого народа врождённое чувство самопожертвования? Или же они это делают по добродушию или даже из любви? Александра, ей 77 лет, как она мне сказала, безграмотна. Она не умеет ни читать, ни писать. После смерти мужа она живёт одна. Трое детей умерли, остальные трое уехали в Москву. Ясно, что оба ее сына в армии. Она знает, что мы против них сражаемся, и всё-таки она для меня вяжет носки. Чувство вражды ей, вероятно, незнакомо.

Санитар Михельс
 

В первые месяцы войны деревенские женщины… спешили с едой для военнопленных. «О, бедные!» — приговаривали они. Они также приносили пищу для немецких конвоиров, сидящих в центре небольших скверов на скамейках вокруг белых статуй Ленина и Сталина, сброшенных в грязь…

Офицер Малапарт

Ненависть в течение продолжительного времени… не в русском характере. Это особенно ясно на примере того, как быстро исчез психоз ненависти у простых советских людей по отношению к немцам во время Второй мировой войны. При этом сыграло роль… сочувствие, материнское чувство русской сельской женщины, а также молодых девушек по отношению к пленным. Западноевропейская женщина, встретившаяся с Красной Армией в Венгрии, удивляется: «Разве это не странно — большинство из них не испытывают никакой ненависти даже к немцам: откуда у них берётся эта непоколебимая вера в человеческое добро, это неисчерпаемое терпение, эта самоотверженность и кроткая покорность…

А.Орме

Немцы о русской жертвенности

Жертвенность не раз отмечена немцами в русских людях. От народа, официально не признающего духовных ценностей, как будто нельзя ждать ни благородства, ни русский характер, ни жертвенности. Однако немецкий офицер поражён при допросе пленной партизанки:

Неужели можно требовать от человека, воспитанного в материализме, так много жертвенности ради идеалов!

Майор К. Кюнер
 

Вероятно, это восклицание можно отнести ко всему русскому народу, по-видимому сохранившему в себе эти черты, несмотря на ломку внутренних православных устоев жизни, и, по-видимому, жертвенность, отзывчивость и подобные им качества характерны для русских в высокой степени. Они отчасти подчеркиваются отношением самих русских к западным народам.

Как только русские входят в контакт с западными людьми, они их коротко определяют словами «сухой народ» или «бессердечный народ». Весь эгоизм и материализм Запада заключен в определении «сухой народ»

А. Орме

Выносливость, душевная сила и в то же время покорность также обращают на себя внимание иностранцев.

Русский народ, особенно больших просторов, степей, полей и сёл, является одним из наиболее здоровых, радостных и умудрённых на земле. Он способен сопротивляться власти страха с согнутой спиной. В нём столько веры и древности, что из него, вероятно, может изойти самый справедливый порядок в мире»

Солдат Матисс

Пример двойственности русской души, в которой сочетаются и жалость, и жестокость одновременно:

Когда уже в лагере пленным дали супу и хлеба, один русский отдал кусок от своей порции. Так же поступили и многие другие, так что перед нами оказалось столько хлеба, что мы не могли его съесть… Мы только качали головами. Кто их может понять, этих русских? Одних они расстреливают и могут даже над этим презрительно смеяться, другим они дают вволю супу и делятся с ними даже своей собственной дневной порцией хлеба.

Немка М. Гертнер

Присматриваясь ближе к русским, немец вновь отметит их резкие крайности, невозможность их полностью постигнуть:

Русская душа! Она переходит от нежнейших, мягких звуков до дикого фортиссимо, трудно только эту музыку и особенно моменты её перехода предугадать… Слова одного старого консула остаются символичными: «Я недостаточно знаю русских — я живу среди них всего тридцать лет.

Генерал Швеппенбург

Немцы о недостатках русских

От самих же немцев мы слышим объяснение тому, что нередко русских упрекают в склонности к воровству.

Кто пережил послевоенные годы в Германии, тот, как и мы в лагерях, убедился, что нужда разрушает сильное чувство собственности даже у людей, которым воровство было чуждо с детства. Улучшение жизненных условий быстро исправило бы этот недостаток у большинства, и то же случилось бы и в России, как это было до большевиков. Не шаткие понятия и не появившееся под влиянием социализма недостаточное уважение к чужой собственности заставляют людей воровать, а нужда.

Военнопленный Голлвицер

Чаще всего беспомощно спрашиваешь себя: почему здесь не говорят правды? …Это можно было бы объяснить тем, что русским крайне трудно сказать «нет». Их «нет», правда, прославилось во всем мире, однако это, кажется, больше советская, чем русская особенность. Русский всеми силами избегает необходимости отказа в какой-либо просьбе. Во всяком случае, когда у него зашевелится сочувствие, а это у него бывает нередко. Разочаровать нуждающегося человека кажется ему несправедливым, во избежание этого он готов на любую ложь. А там, где отсутствует сочувствие, ложь является, по крайней мере, удобным средством избавить себя от надоедливых просьб.

Военнопленный Голлвицер

У того же автора мы находим попытку объяснить распространённое в советской армии пристрастие к водке:

В Восточной Европе матушка-водка веками исполняет большую службу. Она обогревает людей, когда им холодно, сушит их слёзы, когда им грустно, обманывает желудки, когда они голодны, и даёт ту каплю счастья, которая каждому в жизни необходима и которую трудно получить в полуцивилизованных странах. В Восточной Европе водка — это театр, кино, концерт и цирк, она заменяет книги для безграмотных, делает героев из малодушных трусов и является тем утешением, которое заставляет забыть все заботы. Где в мире найти другую такую йоту счастья, причем такую дешёвую?

А. Орме

Народ… ах да, прославленный русский народ!.. Я несколько лет производил выдачу заработной платы в одном рабочем лагере и соприкасался с русскими всех слоев. Есть среди них прекрасные люди, но здесь почти невозможно остаться безупречно честным человеком. Я постоянно поражался, что под таким давлением этот народ сохранил столько человечности во всех отношениях и столько естественности. У женщин это заметно ещё больше, чем у мужчин, у старых, конечно, больше, чем у молодых, у крестьян больше, чем у рабочих, но нет слоя, в котором бы это совсем отсутствовало. Это чудесный народ, и он заслуживает, чтобы его любили.

Военнопленный Голлвицер

По пути из русского плена домой в памяти немецкого солдата-священника всплывают впечатления последних лет в русском плену.

Русский может быть резким, и тогда он не знает меры. И всё же он в высшей степени добродушен и способен поделиться последним куском хлеба. В этой полярности его характера лежит загадка русского человека и его непонятная для нас особенность, не поддающаяся никакому учёту. Это народ от природы здоровый и цельный… я научился прежде всего ценить этот народ.

Военный священник Франц

Немцы о русских женщинах

О высокой нравственности и морали русской женщины можно написать отдельную главу. Иностранные авторы оставили ей ценный памятник в своих воспоминаниях о России. На немецкого доктора Ейриха произвели глубокое впечатление неожиданные результаты осмотра: 99 процентов девушек в возрасте от 18 до 35 лет оказались девственницами… Он думает, что в Орле было бы невозможно найти девушек для публичного дома.

Голоса женщин, в особенности девушек, собственно немелодичны, однако приятны. В них скрыта какая-то сила и радость. Кажется, что слышишь звенящей какую-то глубокую струну жизни. Кажется, что конструктивные схематические изменения в мире проходят мимо этих сил природы, их не касаясь…

Писатель Юнгер

Между прочим, мне рассказывал штабной врач фон Гревениц, что во время медицинского осмотра преобладающее большинство девушек оказались девственницами. Это видно также по физиономиям, но трудно сказать, можно ли прочесть по лбу или по глазам — это блеск чистоты, которой окружено лицо. Его свет не имеет в себе мерцания деятельной добродетели, а скорее напоминает отражение лунного света. Однако как раз поэтому чувствуешь большую силу этого света…

Писатель Юнгер

О женственных русских женщинах (если я могу так выразиться) у меня создалось впечатление, что они своей особой внутренней силой держат под моральным контролем тех русских, которых можно считать варварами.

Военный священник Франц

Слова другого немецкого солдата звучат заключением к теме о нравственности и достоинстве русской женщины:

Что рассказала нам пропаганда о русской женщине? И какой мы её нашли? Я думаю, что вряд ли найдётся немецкий солдат, побывавший в России, который не научился бы ценить и уважать русскую женщину.

Солдат Михельс

Описывая девяностолетнюю старуху, которая в течение своей жизни ни разу не покинула своей деревни и поэтому не знала мира, находящегося вне деревни, немецкий офицер говорит:

Я думаю даже, что она гораздо более счастлива, чем мы: она полна счастьем жизни, протекающей в непосредственной близости к природе; она счастлива неисчерпаемой силой своей простоты.

Майор К.Кюнер

О простых, цельных чувствах у русских находим в воспоминаниях другого немца.

Я разговариваю с Анной, старшей дочерью, — пишет он. — Она еще не замужем. Почему она не оставит эту бедную землю? — спрашиваю я её и показываю фотографии из Германии. Девушка показывает на свою мать и на сестёр и объясняет, что ей лучше всего среди близких. Мне кажется, что у этих людей есть только одно желание: любить друг друга и жить для своих ближних.

Килер

Немцы о русской простоте, уме и таланте

Немецкие офицеры иногда не знают, как отвечать на немудрёные вопросы рядовых русских людей.

Генерал со своей свитой проезжает мимо русского пленного, пасущего овец, предназначенных для немецкой кухни. — «Вот глупа, — начал пленный излагать свои мысли, — но мирная, а люди, господин? Почему люди столь немирны? Почему они убивают друг друга?!»… На его последний вопрос мы не смогли ответить. Его слова шли из глубины души простого русского человека.

Генерал Швеппенбург

Непосредственность и простота русских заставляют немца воскликнуть:

Русские не вырастают. Они остаются детьми… Если вы посмотрите на русскую массу с этой точки зрения, вы и поймёте их, и простите им многое.

Килер

Близостью к гармоничной, чистой, но и суровой природе иностранные очевидцы пытаются объяснить и храбрость, и выносливость, и нетребовательность русских.

Храбрость русских основана на их нетребовательности к жизни, на их органической связи с природой. А природа эта говорит им о лишениях, борьбе и смерти, которым подвержен человек.

Майор К.Кюнер

Нередко немцы отмечали исключительную работоспособность русских, способность их к импровизации, сметливость, приспособляемость, любопытство ко всему, и особенно к знаниям.

Чисто физическая работоспособность советских рабочих и русской женщины стоит вне всякого сомнения.

Генерал Швеппенбург

Особенно следует подчеркнуть искусство импровизации у советских людей, всё равно, чего бы это ни касалось.

Генерал Фреттер-Пико

О сметливости и проявляемом русскими интересе ко всему:

Большинство из них проявляет интерес ко всему гораздо больший, чем наши рабочие или крестьяне; они все отличаются быстротой восприятия и практическим умом.

Унтер-офицер Гогофф

Переоценка приобретённых в школе знаний часто является препятствием для европейца в его понимании «необразованного» русского… Поразительным и благотворным явилось для меня, как учителя, открытие, что человек без всякого школьного образования может разбираться в самых глубоких проблемах жизни истинно по-философски и при этом обладает такими знаниями, в которых ему может позавидовать какой-нибудь академик европейской известности… У русских прежде всего отсутствует эта типично европейская усталость перед проблемами жизни, которую мы часто только с трудом преодолеваем. Их любознательность не знает пределов… Образованность настоящей русской интеллигенции напоминает мне идеальные типы людей ренессанса, уделом которых была универсальность знаний, не имеющая ничего общего, «обо всём понемножку.

Швейцарец Юкер, проживший в России 16 лет

Другой немец из народа удивлён знакомством молодой русской с отечественной  и иностранной литературой:

Из разговора с 22-летней русской, которая закончила только народную школу, я узнал, что она знала Гёте и Шиллера, не говоря уже о том, что она хорошо разбиралась в отечественной литературе. Когда я по этому поводу выразил своё удивление д-ру Гейнриху В., который знал русский язык и лучше понимал русских, он справедливо заметил: «Разница между немецким и русским народом заключается в том, что мы держим наших классиков в роскошных переплётах в книжных шкафах и их не читаем, в то время как русские печатают своих классиков на газетной бумаге и издают изданиями, но зато несут их в народ и читают.

Военный священник Франц

О талантах, способных проявляться даже в невыгодной обстановке, свидетельствует пространное описание немецким солдатом концерта, устроенного в Пскове 25 июля 1942 года.

Я сел сзади среди деревенских девушек в пёстрых ситцевых платьях… Вышел конферансье, прочёл длинную программу, сделал ещё длиннее объяснение к ней. Затем двое мужчин, по одному с каждой стороны, раздвинули занавес, и перед публикой предстала очень бедная декорация к опере Корсакова. Один рояль заменял оркестр… Пели главным образом две певицы… Но произошло нечто такое, что было бы не по силам ни одной европейской опере. Обе певицы, полные и уверенные в себе, даже в трагических моментах пели и играли с большой и ясной простотой… движения и голос сливались воедино. Они поддерживали и дополняли друг друга: под конец пели даже их лица, не говоря уже о глазах. Убогая обстановка, одинокий рояль, и, однако же, была полнота впечатления. Никакой блестящий реквизит, никакая сотня инструментов не смогли бы способствовать лучшему впечатлению. После этого появился певец в серых полосатых брюках, бархатном пиджаке и в старомодном стоячем воротничке. Когда, так разодетый, он с какой- то трогательной беспомощностью вышел на середину сцены и трижды поклонился, в зале среди офицеров и солдат послышался смех. Он начал украинскую народную песню, и, как только раздался его мелодичный и мощный голос, зал замер. Несколько простых жестов сопровождали песню, а глаза певца делали её видимой. Во время второй песни вдруг во всём зале потух свет. В нём господствовал только голос. В темноте он пропел около часа. По окончании одной песни русские деревенские девушки, сидевшие за мной, передо мной и рядом, повскакивали и начали аплодировать и топать ногами. Началась суматоха долго не прекращавшихся аплодисментов, как будто тёмная сцена была залита светом фантастических, немыслимых пейзажей. Я ни слова не понял, но я всё видел.

Солдат Маттис

Народные песни, отражающие характер и историю народа, больше всего обращают на себя внимание очевидцев.

В настоящей русской народной песне, а не в сентиментальных романсах отражена вся русская «широкая» натура с её нежностью, дикостью, глубиной, душевностью, близостью к природе, весёлым юмором, бесконечным исканием, грустью и сияющей радостью, а также с их неумирающей тоской по красивому и доброму.

Юкер

Немецкие песни наполнены настроением, русские — рассказом. В своих песнях и хорах Россия обладает большой мощью.

Майор К. Кюнер

Немцы о вере русских

Яркий пример такого состояния представляет для нас сельская учительница, которую хорошо знал немецкий офицер и которая, по-видимому, поддерживала постоянную связь с ближайшим партизанским отрядом.

Ия говорила со мной о русских иконах. Имена великих иконописцев здесь неизвестны. Они посвятили свое искусство благочестивому делу и остались в неизвестности. Всё личное должно отступить перед требованием святого. Фигуры на иконах бесформенные. Они производят впечатление неизвестности. Но они и не должны иметь красивых тел. Рядом со святым телесное не имеет никакого значения. В этом искусстве было бы немыслимо, чтобы красивая женщина являлась моделью Мадонны, как это было у великих итальянцев. Здесь это было бы кощунством, так как это ведь человеческое тело. Ничего нельзя знать, всему следует верить. Вот в чём секрет иконы. «Ты веришь в икону?» Ия не отвечала. «Зачем ты тогда её украшаешь?» Она бы, конечно, могла ответить: «Я не знаю. Иногда я это делаю. Мне делается страшно, когда я этого не делаю. А иногда мне просто хочется это делать». Какой раздвоенной, беспокойной должна ты быть, Ия. Тяготение к Богу и возмущение против Него в одном и том же сердце. «Во что же ты веришь?» — «Ни во что».— Она сказала это с такой тяжестью и глубиной, что у меня осталось впечатление, что эти люди принимают так же неверие свое, как веру. Отпавший человек и дальше несёт в себе старое наследие смирения и веры.

Майор К. Кюнер

Русских трудно сравнить с другими народами. Мистицизм в русском человеке продолжает ставить вопрос смутному понятию о Боге и остаткам христианско-религиозного чувства.

Генерал Швеппенбург

О молодёжи, ищущей смысла жизни, не удовлетворяющейся схематичным и мёртвым материализмом, находим и другие свидетельства. Вероятно, путь комсомольца, попавшего в концлагерь за распространение Евангелия, стал путём некоторой части русской молодёжи. В очень бедном материале, который опубликован очевидцами на Западе, мы находим три подтверждения того, что православная вера в какой-то степени передалась старшим поколениям молодёжи и что малочисленные и, несомненно, одинокие молодые люди, которые обрели веру, иногда готовы мужественно отстаивать её, не страшась ни заключения, ни каторги. Вот довольно обстоятельное свидетельство одной немки, вернувшейся на родину из лагеря в Воркуте:

Меня очень поразили целостные личности этих верующих. Это были крестьянские девушки, интеллигенты разных возрастов, хотя преобладала молодёжь. Они предпочитали Евангелие от Иоанна. Знали его наизусть. Студенты жили с ними в большой дружбе, обещали им, что в будущей России будет полнейшая свобода и в религиозном отношении. То, что многих из русской молодёжи, уверовавших в Бога, ждал арест и концентрационный лагерь, подтверждается немцами, вернувшимися из России уже после Второй мировой войны. Они встречали в концлагерях верующих людей и описывают их так: Мы завидовали верующим. Мы их считали счастливыми. Верующих поддерживала их глубокая вера, она же помогала им с лёгкостью переносить все тяжести лагерной жизни. Никто, например, не мог заставить их в воскресенье выйти на работу. В столовой перед обедом они обязательно молятся… Они молятся всё своё свободное время… Такой верой нельзя не восхищаться, ей нельзя не завидовать… Каждый человек, будь то поляк, немец, христианин или же еврей, когда обращался за помощью к верующему, всегда получал её. Верующий делился последним куском хлеба….

Вероятно, в отдельных случаях верующие завоевали уважение и сочувствие не только у заключённых, но и у лагерного начальства:

В их бригаде было несколько женщин, которые, будучи глубоко религиозными, отказывались работать в большие церковные праздники. Начальство и охрана мирились с этим и не выдавали их.

Символом России военного времени может послужить следующее впечатление немецкого офицера, случайно вошедшего в выгоревшую церковь:

Мы входим, как туристы, на несколько минут в церковь через открытую дверь. На полу лежат обгорелые балки и обломки камней. От сотрясений или от пожара осыпалась со стен штукатурка. На стенах появились краски, заштукатуренные фрески, изображающие святых, и орнаменты. И посреди развалин, на обугленных балках стоят две крестьянки и молятся.

Майор К. Кюнер

—————————

Подготовка текста — В. Дробышев. По материалам журнала «Славянка»

Сегодня, когда идут непрерывные, гнусно организованные атаки
на наше трагическое и героическое прошлое, призванные затушевать, извратить,
обесценить и, наконец, полностью перечеркнуть историческую Победу русского
народа в Великой Отечественной войне, особенно важно не поддаваться на
провокации откровенных негодяев и фальсификаторов, а бить их мощнейшим
информационным оружием – убойными фактами и свидетельствами непосредственных
участников тех грозных событий…

Тем более, что недостатка в подобных материалах у нас нет –
существует огромная мемуарная литература, посвященная грандиозной битве двух
исполинских народов, двух абсолютно противоположных идеологических систем на советско-германском фронте,
благодаря которой мы можем с легкостью разнести все те мрачные завалы лжи,
которые так неутомимо и злонамеренно возводятся бессовестными русофобствующими
подонками, до сих пор мечтающими об историческом реванше за свое
поражение…

В нижеследующем материале я решил дать слово нашим
непосредственным противникам в годы войны – немецким солдатам и офицерам, которые
на собственной шкуре испытали, что значит презирать и ненавидеть Россию, пользуясь
оказанным доверием — вероломно напасть на нее, питать жалкие иллюзии одолеть
Несокрушимое, и затем быть наголову разбитыми «этими непостижимыми Русскими»,
равным которым, по стойкости, доблести, жертвенности и великодушию нет никого во
всем белом свете. Итак, война в России глазами немцев:

«Наш взвод собрали и объявили: «Завтра нам предстоит
вступить в битву с мировым большевизмом». Лично я был просто поражен, это было
как снег на голову, а как же «Пакт о ненападении» между Германией и Россией? Я
не мог и представить, как это мы пойдем войной на Советский Союз?!» — Гельмут
Колаковски, немецкий унтер-офицер…

«Нам было сказано, что война против России кончится через
каких-нибудь три недели. Другие были осторожнее в прогнозах — они считали, что
через 2-3 месяца. Нашелся один, кто считал, что это продлится целый год, но мы
его на смех подняли: «А сколько потребовалось, чтобы разделаться с поляками? А
с Францией? Ты что, забыл?» — Бенно Цайзер, немецкий солдат…

«Нам было очень трудно составить ясное представление об
оснащении Красной Армии. Гитлер отказывался верить, что советское промышленное
производство может быть равным немецкому. У нас было мало сведений относительно
русских танков. Мы понятия не имели о том, сколько танков в месяц способна
произвести русская промышленность. Трудно было достать даже карты, так как
русские держали их под большим секретом. Те карты, которыми мы располагали,
зачастую были неправильными и вводили нас в заблуждение. О боевой мощи русской
армии мы тоже не имели точных данных. Те из нас, кто воевал в России во время
Первой мировой войны, считали, что она велика, а те, кто не знал нового
противника, склонны были недооценивать ее» — Гюнтер Блюментритт, немецкий
генерал…

«Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже
приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании
лейтенанта. «Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как
Наполеон, — не скрывал он пессимизма… — Менде, запомните этот час, он
знаменует конец прежней Германии» — Эрих Менде, немецкий обер-лейтенант…

«Когда мы вступили в первый бой с русскими, они нас явно не
ожидали, но и неподготовленными их никак назвать было нельзя. Поведение русских
в первом же бою разительно отличалось от поведения поляков и прочих наших
противников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце
окружения, русские все равно стойко оборонялись. Уже на седьмой день, едва
только мы пошли в атаку, один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав
винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для него окончилась
эта едва начавшаяся, но такая ужасная война» — Иоганн Данцер, немецкий
артиллерист…

«Бой за овладение крепостью ожесточенный — многочисленные
потери. Уже погибло 2 командира батальона, 1 командир роты, командир одного из
полков получил серьезное ранение… Вскоре, где-то между 5.30 и 7.30 утра, стало
окончательно ясно, что русские отчаянно сражаются в тылу наших передовых
частей. Их пехота при поддержке 35-40 танков и бронемашин, оказавшихся на
территории крепости, образовала несколько очагов обороны. Вражеские снайперы
вели прицельный огонь из-за деревьев, с крыш и подвалов, что вызвало большие
потери среди офицеров и младших командиров… Там, где русских удалось выбить
или выкурить, вскоре появлялись новые силы. Они вылезали из подвалов, домов, из
канализационных труб и других временных укрытий, вели прицельный огонь, и наши
потери непрерывно росли… За первые сутки боев в России дивизия потеряла почти
столько же солдат и офицеров, сколько за все шесть недель французской кампании…
Русские в Брест-Литовске дрались исключительно настойчиво и упорно, они
показали превосходную выучку пехоты и доказали замечательную волю к
сопротивлению» — Выдержка из немецкого рапорта, посвященного боям за Брестскую
крепость…

«Их трудно взять в плен. Когда нет патронов, они бьют
прикладами, а если у них вырвут винтовку, кидаются на тебя с ножом или даже с
кулаками. Убитые русские бойцы и те немногие, которые живыми попадали в плен,
были до предела истощены. Они шатались от голода и выглядели ходячими
скелетами. При виде этих живых мертвецов трудно было поверить, что они в
состоянии держать оружие, стрелять и драться врукопашную. Измученные,
истощенные люди продолжали борьбу в крепости — стреляли, бросали гранаты,
кололи штыками и глушили прикладами наших автоматчиков штурмовых батальонов
45-й немецкой дивизии. Что давало им силы — это было для нас непостижимо» — Из
дневника немецкого офицера, участника боев за Брестскую крепость…

«Рукопашные схватки? Да, довелось. Даже бронзовый «Знак
ближнего боя» был, хотя в самих рукопашных я только два раза участвовал. Не
приведи, Господи, приснятся опять ночью. Красноармейцы были обычно щуплее
немцев, какими-то менее сытыми и сильными. Они, правда, хорошо владели штыками,
особенно в начале войны, когда место кадровых солдат ещё не заняли
мобилизованные и добровольцы. Штыки превращались в страшное оружие на их
длинных винтовках. А в самой схватке ощущение сна, когда словно призраки на
тебя налетают, ты отмахиваешься, но результата не видишь, только снова и снова
на тебя наваливаются… И вот там я, кажется, понял ваш, русских, секрет. В том,
что вы не подчиняетесь силе, не признаёте за ней права. Немецкие солдаты
выиграли и первую, и вторую рукопашные, что довелось мне пережить, но я точно
знаю, что эти схватки всё же поселили и во мне, и в товарищах страх перед
русскими, которые идут до конца. Потому что когда кто-то из них проигрывал свою
личную битву, раненный даже смертельно, он всё равно продолжал драться, пока не
умирал. И это ещё хорошо, что мне с матросами не довелось встретиться. Тем,
вообще, поговаривали на фронте, противостоять нельзя было» — Герман Ш.,
немецкий солдат…

«Первые сражения в июне 1941 года показали нам, что такое
Красная армия. Наши потери достигли 50 процентов. Пограничники защищали старую
крепость в Брест-Литовске несколько недель, сражаясь до последнего человека,
несмотря на обстрел наших самых тяжелых орудий и бомбежку с воздуха. Поведение
русских даже в этой первой битве являло собой поразительный контраст с
поведением поляков и западных союзников, когда те терпели поражение. Даже
будучи окруженными, русские сражались за свои позиции до конца… Теперь
политическим руководителям Германии важно было понять, что дни блицкрига канули
в прошлое. Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая
все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле
боя» — Гюнтер Блюментритт, немецкий генерал…

«Оценка обстановки подтверждает вывод о том, что русские
решили в пограничной полосе вести решающие бои и отходят лишь на отдельных
участках фронта, где их вынуждает к тому сильный натиск наших наступающих
войск. Русские ищут любую возможность, чтобы ударить по нашим флангам. Особенно
пытаются отсечь наши танки от наступающей за ними пехоты. Положение становится
таким запутанным, что мы не понимаем, то ли мы окружаем противника, то ли он
нас… Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего
человека» — Франц Гальдер, начальник главного штаба сухопутных войск вермахта…

«После успешного прорыва приграничной обороны наш батальон
был обстрелян русским арьергардом. Силы русских состояли исключительно из
политработника и четырех солдат, с невиданной ожесточенностью защищавших
временную позицию посреди поля пшеницы. Я не ожидал ничего подобного, — это же
чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов!» — Г. Нойхоф,
майор, командир немецкого батальона…

«В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь.
Солдаты Красной армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших
домов!» — Из письма немецкого офицера 7-й танковой дивизии…

«Это был противник со стальной волей, который безжалостно,
но и не без знания оперативного искусства бросал свои войска в бой. От танковых
клиньев на основании опыта войны в Европе ожидали гораздо больших результатов,
но русские держались с неожиданной твёрдостью и упорством, даже когда их
обходили и окружали» — Курт Типпельскирх, немецкий генерал…

«Снова нескончаемый поток изуродованных людей. Ежедневно к
нам поступает до трехсот раненых. Школьный двор стал кровавым бивуаком.
Легкораненые сидят на скамьях. Они громко жалуются друг другу на свою судьбу.
Солдат с тяжелыми ранениями обрабатывают в помещении. Самых тяжелых кое-как
бинтуем и дважды в день отправляем к поезду. Стараемся отправить поскорее —
очередь растет. Санитары спят, не раздеваясь, даже не снимая сапог. Я ворочаюсь
на койке, не могу заснуть, несмотря на страшную усталость. На душе невыразимая
тяжесть. Многие признают, что Красная Армия дерется упорно. Один полковник,
танкист (он потерял во Франции руку и, несмотря на протез, пожелал участвовать
в Восточной кампании — здесь он потерял вторую руку), вчера сказал соседям по
палате: «Господа, наконец мы столкнулись с достойным противником. В наших
планах это явный просчет». Некоторые, из молодых, закричали: «Он потерял обе
руки и теперь на все смотрит мрачно! Подождите, месяца через два никто о России
и вспоминать не будет. И слова-то такого не будет!» Но те, что постарше, стали
задумываться. Все больше встречаешь офицеров и солдат, которые считают поход в
Россию ошибкой. Высказывают это они осторожно, намеками. Но каждый час нашей
жизни подтверждает их правоту. Мы, санитары, чувствуем весь ужас совершившегося
по увеличивающемуся притоку искалеченных и раненых» — Кёрнер Шрадер, немецкий
санитар…

«Своеобразие страны и своеобразие характера русских придает
кампании особую специфику. Первый серьезный противник» — Вальтер фон Браухич,
немецкий генерал-фельдмаршал…

«24 июня, 1941 года. Русские защищаются мужественно.
Отступлений нет. Это хорошо. Тем скорее оно будет впоследствии. Они теряют
бесчисленное количество танков и самолетов. Это является предпосылкой к
победе… 27 июня, 1941 года. Усиленное и отчаянное сопротивление противника. У
русских колоссальные потери в танках и самолетах, но они еще хорошо дерутся и,
начиная с воскресенья, уже многому подучились… 1 июля, 1941 года. Русские
сопротивляются сильнее, чем предполагалось вначале. Наши потери в людях и
материальной части значительны. Их союзником является пока еще славянское
упорство, но и оно в один прекрасный день исчезнет!.. 2 июля, 1941 года. В
общем, происходят очень тяжелые и ожесточенные бои. О «прогулке» не может быть
и речи. Красный режим мобилизовал народ. К этому прибавляется еще баснословное
упрямство русских. Наши солдаты еле справляются. Положение не критическое, но
серьезное и требует применения всех усилий» — Из дневника Йозефа Геббельса,
министра пропаганды Третьего рейха…

«Русские не сдаются. Взрыв, еще один, с минуту все тихо, а
потом они вновь открывают огонь. С изумлением мы наблюдали за русскими. Им,
похоже, и дела не было до того, что их основные силы разгромлены» — Из дневника
немецкого солдата…

«Силы, которые нам противостоят, являются по большей части
решительной массой, которая в упорстве ведения войны представляет собой нечто
совершенно новое по сравнению с нашими бывшими противниками. Русская пехота
проявила неслыханное упорство прежде всего в обороне стационарных укрепленных
сооружений. Даже в случае падения всех соседних сооружений некоторые ДОТы,
призываемые сдаться, держались до последнего человека. Мы вынуждены признать,
что Красная Армия является очень серьезным противником» — Из доклада немецкого
командования группы армий «Юг»…

«В общем, теперь ясно, что русские не думают об отступлении,
а напротив, бросают все, что имеют в своем распоряжении, навстречу вклинившимся
германским войскам. Характерно малое число пленных… Следует отметить упорство
отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны ДОТов
взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен» — Франц Гальдер,
начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта…

«Несмотря на то, что мы продвигаемся на значительные
расстояния, — нет того чувства, что мы вступили в побежденную страну, которое
мы испытали во Франции. Вместо этого – сопротивление, сопротивление, каким бы
безнадежным оно не казалось» — Из дневника немецкого офицера 18-й танковой
армии вермахта…

«Нашими солдатами установлено, что такого организованного
проявления упорства никогда не встречалось в Первую мировую войну. Вполне
вероятно, что люди на востоке сильно отличаются от нас по расово-национальным
признакам, однако за боевой мощью врага все же стоят такие качества, как
своеобразная любовь к отечеству, своего рода мужество и товарищество,
безразличие к жизни» — Из доклада начальника полиции и безопасности СД III
управление…

«Вы спрашиваете, какого я мнения о русских. Могу только
сказать, что их поведение во время боя непостижимо. Не говоря о настойчивости и
хитрости, самое примечательное у них это невероятное упрямство. Я сам видел,
как они не двигались с места под сильнейшим артиллерийским огнем. Брешь тотчас
заполнялась новыми рядами. Это звучит неправдоподобно, но я это видел часто
своими глазами. Жизнь отдельного человека для них ничто, они ее презирают» — М.
Горбах, немецкий офицер…

«Потери жуткие, не сравнить с теми, что были во Франции…
Моя рота, начиная с 23 июля, участвовала в боях за танковую автостраду № 1.
Сегодня дорога наша, завтра ее забирают русские, потом снова мы, и так далее.
Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь,
что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!» — Из
дневника немецкого солдата группы армий «Центр»…

«Фантастический боевой дух русских танкистов: некоторые
танки теряют ход, получают 5-6 прямых попаданий, но их экипажи не сдаются и
продолжают вести огонь. Для уничтожения таких машин приходится посылать
специальные группы саперов-подрывников. Русские сражаются до последнего снаряда
и патрона» — Из немецкого отчета о боевых действиях на советско-германском
фронте…

«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно
назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на
смерть. Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, и тут же
щелкнули его из 37-миллиметрового орудия. Когда мы стали приближаться, из люка
башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре
выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И,
невзирая на это, он палил по нам из пистолета! Именно поэтому, мы почти не
брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего и никогда не
сдавались. Их закалку с нашей не сравнить» — Ганс Беккер, офицер танкового
подразделения группы армий «Центр»…

«У нас большие потери среди летчиков-истребителей, поскольку
русские сражаются самоотверженно. Их бомбардировщики атакуют плотными группами,
не обращая внимания на сильный огонь зенитной артиллерии. Мы сами подвергаемся
сильному противодействию советской авиации, целыми днями отражаем атаки их
истребителей» — Г. Кортен, немецкий генерал, начальник штаба 4-го воздушного
флота…

«Качественный уровень советских летчиков куда выше
ожидаемого. Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим
первоначальным предположениям. Советские пилоты — фаталисты, они сражаются до
конца без какой-либо надежды на победу и даже на выживание, ведомые лишь
собственным фанатизмом» — Гофман фон Вальдау, начальник штаба командования
люфтваффе…

«Советские летчики игнорировали чувство самосохранения.
Русские ВВС своей упорной решительностью и жертвами смогли предотвратить свое
полное уничтожение и заложить предпосылки своего будущего возрождения» — В.
Швабедиссен, генерал люфтваффе…

«Когда русский истребитель врезался в мой мессер,
показалось, что на меня обрушилось небо!.. До сих пор снится мне тот удар,
просыпаюсь в холодном поту. Найдите мне того летчика, что таранил меня под
Киевом. Мы примем его как родного!» — Юган Яров, летчик-ас, ветеран люфтваффе…

«17 июля 1941 года. Сокольничи, близ Кричева. Вечером
хоронили неизвестного русского солдата. Он один стоял у пушки, долго
расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его
храбрости. Полковник перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера
дрались, как этот русский, то завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами
из винтовок. Все-таки он русский, нужно ли такое преклонение?» — К. Хенфельд,
обер-лейтенант 4-й танковой дивизии…

«Плотной массой, ведя отдельных солдат под руки, чтобы никто
не мог отстать, бросались они на наши линии. Нередко впереди всех находились
женщины и девушки комсомолки, которые, тоже с оружием в руках, воодушевляли
бойцов» — Эрих фон Манштейн, немецкий генерал – фельдмаршал…

«Как правило, наши подвижные войска обходили узлы
сопротивления противника, подавлением которых занималась шедшая следом пехота.
14-й танковый корпус без особого труда выполнил поставленную задачу, заняв
оборонительные позиции фронтом на север. Однако в полосе 3-й моторизованной дивизии
находилась одна высота и одна балка, где русские не прекращали сопротивления и
в течение нескольких недель доставляли немало неприятностей немецким войскам.
Сперва мы не придавали этой высоте серьезного значения, полагая, что она будет
занята, как только подтянется вся дивизия. Если бы мы знали, сколько хлопот
доставит нам эта самая высота и какие большие потери мы понесем из-за нее в
последующие месяцы, мы бы атаковали более энергично… Балка, удерживаемая
русскими, находилась в тылу нашей дивизии. Она была длинной, узкой и глубокой;
проходили недели, а ее все никак не удавалось захватить. Все наши попытки
подавить сопротивление русских в балке оставались тщетными. Балку бомбили
пикирующие бомбардировщики, обстреливала артиллерия. Мы посылали в атаку все
новые и новые подразделения, но они неизменно откатывались назад с тяжелыми
потерями — настолько прочно русские зарылись в землю. Мы предполагали, что у
них было примерно 400 человек. В обычных условиях такой противник прекратил бы
сопротивление после двухнедельных боев. В конце концов, русские были полностью
отрезаны от внешнего мира. Они не могли рассчитывать и на снабжение по воздуху,
так как наша авиация в то время обладала полным превосходством… После того,
как балка была взята, мы были поражены, когда, сосчитав убитых и пленных,
обнаружили, что вместо 400 человек их оказалось около тысячи. Почти четыре
недели эти люди питались травой и листьями, утоляя жажду ничтожным количеством
воды из вырытой ими в земле глубокой ямы. Однако они не только не умерли с
голоду, но еще и вели ожесточенные бои до самого конца» — Г. Динглер, немецкий
полковник 3-й моторизованной дивизии…

«Многие из наших руководителей сильно недооценили нового
противника. Это произошло отчасти потому, что они не знали ни русского народа,
ни тем более русского солдата. Некоторые наши военачальники в течение всей
первой мировой войны находились на Западном фронте и никогда не воевали на
Востоке, поэтому они не имели ни малейшего представления о географических
условиях России и стойкости русского солдата, но в то же время игнорировали
неоднократные предостережения видных военных специалистов по России…
Поведение русских войск, даже в этом первом сражении за Минск поразительно
отличалось от поведения поляков и войск западных союзников в условиях
поражения. Даже будучи окруженными, русские не отступали со своих рубежей» —
Гюнтер Блюментритт, немецкий генерал…

«Русские с самого начала показали себя как первоклассные
воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой.
Обретя боевой опыт, они стали отличными солдатами. Они сражались с
исключительным упорством, имели поразительную выносливость и могли выстоять в
самых напряженных боях» — Эвальд фон Клейст, немецкий генерал…

«Начав свой поход на Советский Союз, мы очутились лицом к
лицу с непредсказуемым противником, чьи поступки, сопротивление или преданность
невозможно было предвидеть или даже оценить. Временами мы сталкивались с
фанатическим сопротивлением горстки солдат, которые сражались до последнего
патрона и, даже исчерпав все запасы, отказывались сдаваться в плен…
Вспоминаю, как однажды, оказавшись в ловушке в старом медном руднике возле
Керчи, несколько офицеров и солдат Красной Армии продолжали оказывать
сопротивление в течение всей оккупации полуострова. Когда в их опорном пункте
были исчерпаны запасы воды, они стали слизывать влагу с мокрых стен, пытаясь
спастись от обезвоживания. Несмотря на жестокость, которую проявляли их
соперники на Русском фронте, у противостоявших им германских военных возникло
чувство глубокого уважения к этим уцелевшим бойцам, которые отказывались
сдаваться в течение недель и месяцев упорного сопротивления» — Г. Бидерман,
немецкий офицер…

«То, что далее последовало, было последним боем армии,
который не мог ни изменить ее судьбы, ни принести какой-либо пользы Советам с
точки зрения общей оперативной обстановки. Даже для сохранения чести оружия
этот бой был бы излишен, ибо русский солдат сражался поистине храбро! Но
противник продолжал бесполезную борьбу»
— Эрих фон Манштейн, немецкий генерал-фельдмаршал…

«Русские солдаты и младшие командиры очень храбры в бою,
даже отдельная маленькая часть всегда принимает атаку. В связи с этим нельзя
допускать человеческого отношения к пленным. Уничтожение противника огнем или
холодным оружием должно продолжаться до тех пор, пока противник не станет
безопасным. Фанатизм и презрение к смерти делают русских противниками,
уничтожение которых обязательно» — Из приказа командования 60-й
моторизированной пехотной дивизии…

«Пробыв здесь, в этой стране столько времени, я не мог не
восхищаться силой духа этого народа, которого казалось, ничто не в состоянии
сломить — ни жертвы, ни страдания. Две молоденькие фанатичные русские
студентки-подпольщицы сами накинули себе на шеи петли и спрыгнули с со скамьи
не дожидаясь, пока палач выбьет ее из под ног. Подобным мужеством трудно не
восхититься» — И. Гофман, немецкий солдат…

«Они сражались до последнего, даже раненые и те не
подпускали нас к себе. Один русский сержант, безоружный, со страшной раной в
плече, бросился на наших с саперной лопаткой, но его тут же пристрелили.
Безумие, самое настоящее безумие. Они дрались, как звери, и погибали десятками»
— Из воспоминаний немецкого солдата…

«Один раз мы потопили русский сторожевик, такое маленькое
судно с зениткой, десять человек экипаж, это такие мелкие посудины, ходят на
бензине. Один такой мы подожгли. Они повыскакивали. Наш капитан сказал:
«Смотри, вон пара человек, мы можем их взять в плен». Мы к ним подошли, а там
бабы – русские. Первая начала из воды стрелять из пистолета. Они просто не
хотели спасаться, дуры! Наш старик говорит: «Раз так, то давайте, товарищи, их
прикончим». Мы по ним проехались… Их не стало» — Из протокола секретной прослушки
немецких солдат в американском плену…

«До сих пор кажется невероятным, что советская армия оказала
нашим войскам сопротивление, которого они не встречали в предыдущих кампаниях.
Русские сражаются с тупой, почти животной решимостью, и порой демонстрируют
потрясающее презрение к смерти. Русские обладают примитивным упорством, которое
не следует путать с храбростью. Храбрость – это мужество, вдохновленное
духовностью. Упорство же, с которым большевики защищались в своих ДОТах в
Севастополе, сродни некоему животному инстинкту, и было бы глубокой ошибкой
считать его результатом большевистских убеждений или воспитания. Русские были
такими всегда, и скорее всего всегда такими останутся» — Йозеф Геббельс,
министр пропаганды Третьего рейха…

«Война на Восточном фронте стала для наших солдат тяжелейшим
испытанием. Негостеприимная природа, жестокие морозы, бесконечные просторы,
враждебное население и повсюду партизаны в тылу. Немецкий солдат мог выстоять,
только проявляя жестокость. Если в какой-нибудь деревне раздавался хоть один
выстрел, приходилось сжигать всю эту деревню. Русские – не обычные противники,
мы так и не смогли понять их менталитет. Они отказывались капитулировать даже в
самом безнадёжном положении» — Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС…

«Здесь делаешься таким грубым и бесчувственным. Мертвецы –
повседневное зрелище; испытывать сострадание мы разучились, любви больше не
требуется, остались только животные инстинкты, жрём мы и живём все, как свиньи.
Рубаха у меня коробится от грязи и крови. Муки мы здесь терпим неописуемые» —
Из дневника немецкого солдата…

«Общее настроение определяется событием, происходящим за
нашим домом. Эсэсовцы беспрерывно расстреливают одного пленного за другим.
Отвратительное ремесло! С холодным спокойствием русские один за другим подходят
к сараю, становятся к стене, как будто ничего особенного не происходит, и дают
себя расстреливать. Такого стального, преданного фатализма я еще никогда не
видел!» — Ойген Зайбольд, немецкий унтер офицер…

«Фельдфебель стрелял каждой в голову. Одна женщина умоляла,
чтобы ей сохранили жизнь, но и ее убили. Я удивляюсь самому себе — я могу
совершенно спокойно смотреть на эти вещи. Не изменяя выражения лица, я глядел,
как фельдфебель расстреливал русских женщин. Я даже испытывал при этом некоторое
удовольствие» — Из дневника Гейнца Клина, немецкого унтер-офицера…

«Какие чудесные кинотеатры и прибрежные кафе-рестораны в
Таганроге! На машине я много где побывал. И кругом только женщины, которых
согнали на принудительные работы. Они мостили улицы. Сногсшибательные девочки.
Проезжая мимо на грузовике мы хватали их, затаскивали в кузов, обрабатывали и
выкидывали. Парень, ты бы слышал, как они ругались!» — Из письма немецкого
солдата…

«По дороге от Мира (поселок) до Столбцов (райцентр Брестской
области) мы разговариваем с населением языком пулеметов. Крики, стоны, кровь,
слезы и много трупов. Никакого сострадания мы не ощущаем. В каждом местечке, в
каждой деревне при виде людей у меня чешутся руки. Хочется пострелять из
пистолета по толпе. Надеюсь, что скоро сюда придут отряды СС и сделают то, что
не успели сделать мы» — Рудольф Ланге, немецкий рядовой 113-й пехотной дивизии…

«Ты не можешь себе представить, что здесь происходит. Все,
что встречается нам по пути, расстреливается, ибо столько партизан, сколько
есть в России, в Польше никогда не было. Можешь себе представить, как мы с ними
обходимся: когда мы проезжаем через какую-нибудь русскую деревню и в нас
стреляют, мы расстреливаем всю деревню» — Из письма Макса Грубера, немецкого
солдата…

«В одной деревне в России были партизаны. И понятно, что мы
должны были сравнять эту деревню с землей, беспощадно. У нас служил один солдат
по имени Брозике, из Берлина; каждого в деревне, кто попадался ему на глаза, он
уводил за дом и пристреливал выстрелом в затылок. При этом ему самому было
двадцать лет или девятнадцать с половиной. По приказу каждый десятый мужчина в
деревне должен был быть расстрелян. «Что значит каждый десятый? Совершенно
ясно, — говорили товарищи, — вся деревня должна быть уничтожена». Мы наполняли
пивные бутылки бензином, ставили их на стол и при выходе небрежно бросали пару
ручных гранат. Все сразу вспыхивало ярким пламенем — крыши-то соломенные.
Женщин и детей стреляли без разбора; из них только единицы были партизанами» —
Из протокола секретной прослушки немецких солдат в американском плену…

«Сегодня мы организовали себе 20 кур и 10 коров. Мы уводим
из деревень все население — взрослых и детей. Не помогают никакие мольбы. Мы
умеем быть безжалостными. Если кто-нибудь не хочет идти, его приканчивают.
Недавно в одной деревне группа жителей заупрямилась и ни за что не хотела
уходить. Мы пришли в бешенство и тут же перестреляли их. А дальше произошло
что-то страшное. Несколько русских женщин закололи вилами двух немецких
солдат… Нас здесь ненавидят. Никто на родине не может себе представить, какая
ярость у русских против нас» — Из письма немецкого солдата…

«Наша карательная политика привела к образованию единого
фронта большевиков и русских националистов против нас. Сегодня русский воюет с
исключительной храбростью и самопожертвованием за признание его человеческого
достоинства» — Отто Бройтигам, немецкий дипломат…

«Герта, милая и дорогая, я пишу тебе последнее письмо.
Больше ты от меня ничего не получишь. Я проклинаю день, когда родился немцем. Я
потрясен картинами жизни нашей армии в России. Разврат, грабеж, насилие,
убийства, убийства и убийства. Истреблены старики, женщины, дети. Убивают
просто так. Вот почему русские защищаются так безумно и храбро. Мы хотим
истребить целый народ, но это фантазия, это не осуществится. Наши потери
гигантские. Войну мы уже сейчас проиграли. Мы можем взять еще один, два больших
города, но русские нас уничтожат, разгромят. Я против всего этого! Через два
часа нас бросают в бой. Если я уцелею от русских пуль и снарядов, я с моим
настроением погибну от немецкой пули. Прощай, Герта!» — Из письма Гейнца
Мюллера, немецкого солдата…

«Здесь, в России, страшная война, не знаешь, где находится
фронт: стреляют со всех четырех сторон. «Старики» уже сыты по горло этой
проклятой Россией. Убитых и раненых больше чем достаточно. В дороге я чуть не
заболел и должен был отправиться в лазарет… Лазарет напоминает бойню» — Якоб
Штадлер, немецкий ефрейтор…

«Я не могу тебе передать то, что здесь происходит. Поверь,
что ничего подобного я еще не видел и не переживал за все время войны. Каждый
день стоит нам много жизней. Наш батальон расформирован — в нем почти никого не
осталось. Я попал в 5 роту. Уже сейчас в ней меньше людей, чем должно быть в
одном взводе… Русские — отчаянные люди. Они упорно сопротивляются и не боятся
смерти. Да, Россия — это загадка для всех нас. Иногда мне кажется, что мы
втянуты в очень опасную авантюру» — Алоиз Луринг, немецкий ефрейтор…

«Четыре дня мы шли на Ростов, еще четыре дня лежали в
русских снегах. Вы не можете себе представить, как в России холодно. А еще
только ноябрь. У нас много убитых и раненых. Я сам был на волосок от смерти.
Наши войска очень слабы. В первом батальоне осталось всего 90 бойцов. Можете
себе представить, какие у нас потери. Пришлите папирос» — Из письма Пауля
Шлегельмильха, немецкого солдата…

«Я прожил только 16 фронтовых дней. Но все, что я видел и
пережил за эти дни, не поддается никакому описанию… Русские партизаны очень
дерзки. Это самые бесстрашные люди на свете. Города и деревни, через которые мы
проходили, еще не завоеваны нашей армией. Война уже длится девятый месяц, но
вы, в Мюнстере, не представляете себе, что творится на фронте. Наш полк сильно
потрепали. Второй батальон почти полностью ликвидирован. От него осталась
жалкая кучка. Много пулеметов, автомашин, боеприпасов досталось русским… Я
прекрасно понимаю, что всякая война требует жертв. Но когда прибывающие резервы
тают с такой быстротой – теряется вера в победу. Это самое страшное. Солдаты
уже не хотят воевать — таково впечатление свежего человека. Здесь не услышишь
громких слов. Все стремятся как можно скорее выбраться отсюда живыми. Все
остальное – совершенно безразлично» — Из письма немецкого солдата…

«Меня призывают в армию. Россия проглатывает одну за другой
наши дивизии и бесконечное количество маршевых батальонов. Она поглотит и всех
тех, кто до сих пор был в тылу. Тотальную войну в такой форме можно вести
относительно короткое время — наше хозяйство скоро окончательно рухнет» — X.
Эккгард, немецкий солдат…

«В условиях нынешней войны все сражения стоят пехоте
несоизмеримо много крови. Даже при хорошо подготовленных операциях потери редко
бывают меньше 25 %. Не являются также редкостью потери в 50 и более процентов в
личном составе… С течением времени при таком положении дух пехоты твердо
переносившей все испытания, может быть поколеблен… В указанных боевых потерях я
вижу решительную опасность для продолжения войны и, главным образом, для нации.
Наш народ не обладает жизнеспособностью русского» — Из дневника немецкого
офицера…

«Вечером 16 февраля во 2-м батальоне 113-го мотопехотного
полка оставалось 60 человек. Шестьдесят из 600! Немногим лучше обстояли дела у
1-го мотопехотного полка. На перекличках в ротах доходили до десяти, самое
большее до двенадцати. Многие офицеры всех частей погибли в бою… Когда
обер-ефрейтор Фитшен прибыл в 6-ю роту, то обнаружил, что рота сократилась до
75 боеспособных людей. До семидесяти пяти! Десять дней назад во Франции в поезд
погрузилось 240 человек… В середине дня 27 октября 73-я пехотная дивизия
доложила, что у них осталось 170 человек — одна сотая ее прежнего состава!..
111-я пехотная дивизия сократилась до 200 человек. Тяжелое вооружение дивизий и
корпусов было потеряно на 60%. Вся армия располагала только 25 боеспособными
танками и штурмовыми орудиями» — П. Шмидт, оберштурмбаннфюрер СС…

«Эта война вызывает у нас совершенно дикую усталость. Мы
жаждем провести хотя бы час вне шума битвы, жаждем увидеть хотя бы кусочек
залитой солнцем дороги, которая не пахла бы горелым или трупами. Но все это
пустяки по сравнению с тем, как хочется чистой воды, чтобы напиться и умыться.
Это самая ужасная война, которую когда-либо вела Германия. Это война не на жизнь,
а на смерть против солдат, которые борются с отчаянным упорством и не
отступают» — Зигберг Майер, немецкий ефрейтор…

«Тяжесть боев оказывала свое влияние на наших офицеров и
солдат. Впервые с начала этой напряженной кампании у них был усталый вид, причем
чувствовалось, что это не физическая усталость, а душевное потрясение. Приводил
в смущение тот факт, что последние бои так подействовали на наших лучших
офицеров. На поле боя командир дивизии показал мне результаты боев, в которых
его боевая группа выполняла ответственные задачи. Подбитые с обеих сторон танки
еще оставались на своих местах. Потери русских были значительно меньше наших
потерь» — Гейнц Гудериан, немецкий генерал…

«В первый раз в восточной кампании обнаружилось абсолютное
превосходство русских танков над нашими. Русские танки обычно использовали
построение полукругом, открывая огонь из своих пушек с дистанции 1000 метров,
выбрасывая чудовищную пробивную энергию с высокой точностью. В дополнение к
лучшему вооружению и броне «Т-34» быстрее, более маневренный, его механизм
поворота башни явно лучше. Широкие гусеницы этого танка позволяют преодолевать
броды, которые не могут быть преодолены нашими танками» — Виллибальд фон
Лангеман, немецкий генерал-майор…

«Если бы тогда русские не находились в стадии
перевооружения, а Т-34 появился бы у них немного раньше, то война закончилась
бы в 1941 году, самое позднее – зимой. Т-34 с его хорошей броней, идеальной
формой и великолепным 76,2-мм длинноствольным орудием приводил нас в трепет, и
его побаивались все немецкие танкисты вплоть до конца войны. Что нам было
делать с этими чудовищами, во множестве брошенными против нас?» — Отто Кариус,
немецкий танкист…

«В районе Вереи танки
Т-34, как ни в чем не бывало, прошли через боевые порядки 7-й пехотной дивизии,
достигли артиллерийских позиций и буквально раздавили находившиеся там орудия.
Понятно, какое влияние оказал этот факт на моральное состояние пехотинцев.
Началась так называемая танкобоязнь» — Гюнтер Блюментритт, немецкий генерал…

«Примерно сотня наших танков, из которых около трети были
T-IV, заняли исходные позиции для нанесения контрудара. С трех сторон мы вели
огонь по железным монстрам русских, но все было тщетно. Эшелонированные по
фронту и в глубину русские гиганты подходили все ближе и ближе. Один из них
приблизился к нашему танку, безнадежно увязшему в болотистом пруду. Безо
всякого колебания черный монстр проехался по танку и вдавил его гусеницами в
грязь. В этот момент прибыла 150-мм гаубица. Пока командир артиллеристов
предупреждал о приближении танков противника, орудие открыло огонь, но
опять-таки безрезультатно. Один из советских танков приблизился к гаубице на
100 метров. Артиллеристы открыли по нему огонь прямой наводкой и добились
попадания — все равно, что молния ударила. Танк остановился. «Мы подбили его»,
— облегченно вздохнули артиллеристы. Вдруг кто-то из расчета орудия истошно
завопил: «Он опять поехал!» Действительно, танк ожил и начал приближаться к
орудию. Еще минута, и блестящие металлом гусеницы танка, словно игрушку впечатали
гаубицу в землю. Расправившись с орудием, танк продолжил путь, как ни в чем не
бывало» — Г. Райнгарт, командир 41-го танкового корпуса…

«У Бородина фельдмаршал фон Клюге напомнил французским
добровольцам, как во времена Наполеона французы и немцы сражались здесь бок о
бок против общего врага. На следующий день французы смело пошли в бой, но не
выдержали ни мощной атаки противника, ни сильного мороза и метели. Французский
легион был разгромлен» — Гюнтер Блюментритт, немецкий генерал…

«Мы находимся в 100 километрах от Москвы, но это нам стоило
огромных жертв… Будут еще жестокие бои, и многие еще погибнут. Русские
оказывают очень сильное сопротивление. Если война продлится еще полгода — мы
пропали. Русские стреляют днем и ночью. Они отличаются невиданным упорством,
каждую минуту мы ожидаем смерти» — Симон Баумер, немецкий солдат…

«От фельдмаршала фон Бока до солдата все надеялись, что
вскоре мы будем маршировать по улицам русской столицы. Гитлер даже создал
специальную саперную команду, которая должна была разрушить Кремль. Когда мы
вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск вдруг резко
изменилось. С удивлением и разочарованием мы обнаружили в октябре и начале
ноября, что разгромленные русские вовсе не перестали существовать как военная
сила. В течение последних недель сопротивление противника усилилось, и
напряжение боев с каждым днем только возрастало… Из остатков потрёпанных в
тяжёлых боях армий, а также свежих частей и соединений русское командование
сформировало новые сильные армии. В армию были призваны московские рабочие. Из
Сибири пребывали новые армейские корпуса… Сталин со своим небольшим штабом
остался в столице, которую он твёрдо решил не сдавать. Всё это было для нас
полной неожиданностью» — Гюнтер Блюментритт, немецкий генерал…

«Русские держались с неожиданной твердостью и упорством,
даже когда их обходили и окружали. Этим они выигрывали время и стягивали для
контрударов из глубины страны всё новые резервы, которые к тому же были
сильнее, чем это предполагалось… Противник показал совершенно невероятную
способность к сопротивлению» — Курт Типпельскирх, немецкий генерал…

«Русские ухитрились восстановить боеспособность почти
полностью разбитых нами дивизий в удивительно сжатые сроки, подтянули новые
дивизии из Сибири и заменили утраченную на ранней стадии войны артиллерию
многочисленными пусковыми установками реактивных снарядов. Потери среди нашего
офицерского и унтер-офицерского состава просто шокируют. В процентном отношении
они много выше, нежели потери среди рядового состава» — Фридрих фон Бок,
немецкий генерал-фельдмаршал, командующий группы армий «Центр»…

«Четыре года я в армии, два года на войне, но мне начинает
казаться, что настоящая война началась только сейчас. Все, что было до сих пор,
— это учебные маневры, не больше. Русские — отчаянные смельчаки, они дерутся,
как дьяволы. В роте уже почти не осталось никого из старых товарищей. Кругом
новички, но и они не задерживаются. Каждый день составляются длинные списки
убитых и раненых. Командование убаюкивает нас, как маленьких детей, уверяя, что
мы близки к победе. Эта самонадеянность опротивела, ибо собственными глазами
солдаты видят, что делается» — Конрад Думлер, немецкий ефрейтор…

«Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали
наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести… Умоляю тебя, перестань
мне писать о шелке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из
Москвы. Пойми — я погибаю, я умру, я это чувствую» — А. Фольтгеймер, немецкий
солдат…

«Мы находимся в адском котле, и кто выберется отсюда с
целыми костями, будет благодарить бога. Многие из наших товарищей убиты или
ранены. Борьба идет до последней капли крови. Мы встречали женщин, стреляющих
из пулемета, они не сдавались, и мы их расстреливали… Ни за что на свете не хотел
бы я провести еще одну зиму в России» — Алоис Пфушер, немецкий солдат…

«Оружие больше не повиновалось нам. Минус тридцать —
предельная температура, которую выдерживала смазка. Она застыла на этом морозе.
Расчеты вновь и вновь пытались привести орудия в действие, но тщетно. Ствол
заклинивало, возвратный механизм не работал. От этого прямо руки опускались…
Советская артиллерия перемолола все у наших позиций, непонятно, что за калибры
у этих русских. Нервы на пределе. Страх охватил буквально всех — даже повара
отказываются выползти из своих землянок и приготовить жратву. Сидят в них и
дрожат при каждом разрыве» — Лотар Фромм, немецкий корректировщик…

«Наша рота очень сократилась: много убитых и еще больше
раненых. Уже свыше трех недель мы ведем днем и ночью ожесточенные бои. Сегодня
судьба настигает одного, завтра другого. Мы попали в настоящий котел. Кто
отсюда выберется, тот поистине родился в сорочке. Мы дни и ночи в снегу.
Русские налетают на нас внезапно с флангов или с тыла. Они оказываются всюду…
Надеюсь, что ты сможешь прочесть мои каракули, — лучше не могу, так как я
отморозил себе пальцы» — Из письма Р. Зейлера, немецкого унтер-офицера…

«У нас здесь дела неважные, еды очень мало: буханка хлеба на
три человека на два дня и очень скудный обед. С какой охотой я поел бы сейчас
болтушки, которой дома кормят свиней. Хоть бы разок наесться досыта, мы здесь
все страшно возмущаемся. У нас опять очень много обморожений» — Из письма
Рихарда Круга, немецкого ефрейтора…

«Холод здесь свинский! Ежедневные атаки русских с участием
самолетов и танков изматывают нас. Поверь, все, что происходит здесь, выше моих
сил. Многие получили нервный шок. В нашей роте осталось только 3 пулеметчика,
остальные убиты и ранены. Часто спрашиваешь себя — когда же твоя очередь?» — Из
письма Вальтера Зейбеля, немецкого ефрейтора…

«Предыдущую ночь провели в старых бетонных дотах на учебном
танковом полигоне. Ночка выдалась адская. Прежде чем солдаты понимали, что
происходит, пальцы рук белели, а пальцы ног деревенели в сапогах. Утром за
медицинской помощью обратились 30 человек с сильными обморожениями. Нельзя было
даже снять сапоги с больного, поскольку кожа оставалась на стельках и материи,
которой солдаты обматывали ноги. Медикаменты для оказания помощи обмороженным
отсутствуют… Мы использовали это короткое затишье, чтобы вырыть могилы в
меловом, белом как известь, грунте. Мы положили туда окоченевшие тела десятков
наших товарищей, скрестив им руки, как на надгробных памятниках в старых
соборах. У нас сжималось сердце, когда мы лопатами бросали землю, которая
накрывала сначала ноги, затем грудь, затем исчезало лицо» — Леон Дегрель,
немецкий солдат…

«Если вы меня спросите, как я пережил первую зиму, то я могу
только сказать, что я там был, но не знаю, как я там выжил. Мы зимовали на
открытом месте почти в 50 градусный мороз. Снабжения нет, все замерзло. Из еды
только лошадиное мясо и замерший хлеб. И тот надо рубить топором. Никакой
горячей еды. Слово «гигиена» вообще исчезло как понятие! Снег, ледяной шторм,
никакой зимней одежды. Танков уже нет, осталась только одна черная униформа. А
в снегу в ней просто прекрасно, очень хорошо! Сидишь и ждешь, когда тебя
атакуют привыкшие к снегу, одетые в маскхалаты, хорошо обученные русские
лыжники. Но… Я все еще жив!» — Отто Кариус, немецкий танкист…

«У сибиряков отличная маскировочная одежда белого цвета, на
фоне снежных полей этих парней в их белых костюмах и белых меховых шапках
совершенно не видно. У нас же нет ни маскировочной одежды, ни лыж, ни лыжных
ботинок; наши солдаты до сих пор воюют в летних мундирах. Всеми способами они
стараются защититься от дьявольского холода и жуткого ветра. Полностью белые
танки «Т-34» скользят по широким ледяным просторам, поддерживая яростные атаки
русских. Наши люди сразу же следуют их примеру. Теперь, по крайней мере, танки,
все машины, а также стальные шлемы выкрашиваются известью в белый цвет. Наши
постовые обвешиваются простынями, если под рукой нет никакой светлой овечьей
шкуры» — Ханс Киллиан, немецкий солдат…

«Мы натягиваем на себя всё, что подворачивается под руку, —
одну вещь поверх другой. Но от этого теплее не становится, а вот движение такое
облачение затрудняет. Все эти промокшие грязные одежды становятся питательной
средой для вшей, которые впиваются в кожу. Хлеб поступает твёрдый как камень.
Буханки делим с помощью топора, после чего куски бросаем в огонь, чтобы они
оттаяли. Ежедневные потери от проблем с пищеварением и обморожениями превышают
боевые» — Из дневника немецкого солдата…

«Дорогие Пеги и Ганс, сообщаю, что я еще жив, но не совсем
здоров. У меня такой понос, что не приходится застегивать штаны. Отчего это, не
знаю, на нервной почве или от плохой пищи. Обращаться к врачу все равно, что к
корове. Он сидит в блиндаже, а мы в снегу» — Из письма Вальтера Шеля, немецкого
солдата…

«Дизентерия на Восточном фронте по причине отвратительной
еды, отсутствия даже намека на личную гигиену превратилась в смертельную
опасность. Когда количество позывов у наших солдат доходило до четырех в день,
да еще на таком морозе, — их организм обезвоживался и переохлаждался
необратимо. Засаленное до немыслимых пределов обмундирование уже не сохраняло
тепло. Приходилось идти на крайние меры. Наплевав на все условности, было
предписано прорезать сзади на штанах щели длиной сантиметров 10-15 с тем, чтобы
солдаты могли справлять большую нужду, не снимая обмундирования. Затем эта щель
плотно стягивалась тонкой проволокой. Большинство бойцов успели исхудать так,
что висевшие мешком на их отощавших задницах штаны вполне позволяли применять
это нехитрое нововведение» — Генрих Хаапе, немецкий лейтенант, военврач…

«Одежду мы не снимаем, о воде и речи нет, так же, как и о
стирке. Но вы все равно не сможете себе представить, сколько же на нас грязи.
Ничего не остается другого, как тупо смириться с этим. Так же, как сердце и
глаза вынуждены смириться с видом рук, ног и голов, торчащих из-под снега
справа и слева от дороги и говорящих об огромном количестве убитых. И все
остальное, что совершают солдаты — и жестокий террор против населения и
пленных, и голод — все это углубляет чувство, что войну надо ненавидеть всей
силой» — Герман Циглер, немецкий солдат…

«При первом огневом налете новое пополнение бросилось в
снег, зарылось в него с головой и было не способно к ведению боя. Когда же
офицеры старались воодушевить их, то солдаты притворялись убитыми. Когда
началась русская танковая атака, то солдаты повскакивали и обратились в
бегство. Во время другого боя новое пополнение при первом налете принялось
из-за укрытия бессмысленно стрелять в воздух» — Из доклада командира 10-й
моторизованной дивизии вермахта…

«Любовь моя, Цилла. Это, право говоря, странное письмо,
которое никакая почта не пошлёт никуда. Посему я решил отправить его со своим
раненым собратом. Ты его знаешь – это Фриц Заубер… Каждый день здесь приносит
нам большие жертвы. Мы теряем наших людей, а конца этой войны так и не видно.
Наверное, не увидеть и мне его, я не знаю. Что со мной будет завтра? Не ответит
никто. Я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться целым. Думаю,
что ещё ни один немецкий солдат найдёт себе здесь мерзлую могилу. Эти снежные
бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас.
Русских просто невозможно победить» — Из письма немецкого солдата…

«В таком пекле даже здесь, на Востоке, мне еще не приходилось
бывать… Артиллерия у русских знатная. Отлично работает — что ни выстрел —
прямое попадание в наши позиции. Много наших от их артиллерии пострадало. А
самое большое проклятие — это «катюши» — Вильгельм Адам, немецкий полковник…

«У русского невероятное количество проклятых миномётов, их
выстрела не слышишь; вдруг разрыв – и осколки летят уже во все стороны. А затем
их «орган», нечто вроде нашего шестиствольного миномёта, но только он куда
сильнее действует на нервы. Мне уже приходилось видеть раненых, в которых
попало 30 и больше осколков. Кто не слышал «органа» и не стоял под его огнём,
тот не знает России» — Вилли Шульц, немецкий солдат…

«Немецкие солдаты в России подчас воюют за самое свое
существование против снега, льда и вьюг, против самых страшных противников.
Иногда они остаются совершенно без еды, иногда не хватает боеприпасов. В
течение шести месяцев они лишены всяких связей с внешним миром. Они не слышат
радио, у них нет газет, и часто они целыми месяцами дожидаются писем. Только
они имеют право жаловаться на трудности» — Йозеф Геббельс, министр пропаганды
Третьего рейха…

«Последние несколько недель характеризуются самым серьезным
кризисом, какого мы еще не испытывали в войне. Этот кризис, к сожалению,
поразил… всю Германию. Он символизируется одним словом – Сталинград» — Ульрих
фон Хассель, немецкий дипломат…

«Оснащённый самым современным оружием, русский наносит нам
жесточайшие удары. Это яснее всего проявляется в боях за Сталинград. Здесь мы
должны в тяжёлых боях завоёвывать каждый метр земли и приносить большие жертвы,
так как русский сражается упорно и ожесточённо, до последнего вздоха» — О.
Бауэр, немецкий ефрейтор…

«Население взялось за оружие. На поле битвы лежат убитые
рабочие в своей спецодежде, нередко сжимая в закоченевших руках винтовку или
пистолет. Мертвецы в рабочей одежде застыли, склонившись над рычагами разбитого
танка. Ничего подобного мы никогда не видели» — Вильгельм Адам, немецкий
полковник, адъютант 6-й армии, окруженной под Сталинградом…

«Почему русские уперлись на этом берегу, неужели они думают
воевать на самой кромке! Это безумие… Наши войска взяли завод «Баррикады», но
до Волги так и не дошли, хотя до нее осталось не больше ста шагов… Русские не
похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают
страха, не боятся огня. Матросы на лютом морозе идут в атаку в одних
тельняшках… Мы изнемогаем. Каждый солдат считает, что следующим погибнет он
сам, быть раненым и вернуться в тыл — единственная надежда» — Из дневника Эриха
Отта, немецкого ефрейтора…

«На переднем крае сущий ад. Ничего подобного я не видел на
этой войне. А я ведь с самого начала в ней участвовал. Иван не отступает ни на
шаг. Путь к позициям русских устлан их трупами, но и немало наших подохнут
раньше. В сущности, здесь нет настоящих позиций. Они дерутся за каждую
развалину, за каждый камень… В Сталинграде мы разучились смеяться. Самое худшее
– это ночные бои. Русские используют каждый бугорок для обороны и ни одной пяди
не отдают без боя» — И. Видер, немецкий солдат…

«Подаю весточку о себе, положение у нас очень серьезно.
Русские окружили армейский корпус, и мы сидим в мешке. В субботу нас атаковали,
было много убитых и раненых. Кровь текла ручьями. Отступление было ужасным.
Тяжело ранен наш командир, у нас теперь нет ни одного офицера. Мне пока везет,
но сейчас мне все безразлично» — Из письма Георга Кригера, немецкого
унтер-офицера…

«Лошадей съели. Осталась только породистая генеральская
буланка, до которой ни руками, ни зубами не дотянешься. Неужели генерал
надеется на этой полудохлой кляче удрать от возмездия?! Наши солдаты похожи
теперь на смертников. Они задерганно мечутся в поисках хоть какой-нибудь
жратвы. А от снарядов никто не убегает — нет сил идти, нагибаться, прятаться…
Проклятая война!.. Постоянно летают русские самолеты. Они методично
перепахивают землю. В 12 часов Геринг утешающе говорит по радио, что мы не
отступим. В 16 часов то же самое говорит Геббельс… Мне опять стало дурно.
Русские полностью окружили армейский корпус. Никто не помнит войны, которая
проходила бы с такой ожесточенностью. Со своей семьей я, пожалуй, увижусь
только на том свете» — Из дневника Эриха Отта, немецкого ефрейтора…

«Над многими, которые в прошлом году и не думали о смерти,
стоит сегодня деревянный крест. За этот год множество народу у нас рассталось с
жизнью. В 1943 году будет еще хуже. Если положение не изменится и окружение не
будет прорвано, то мы все погибнем от голода. Никакого просвета» — Из письма
Георга Шнелля, немецкого обер-ефрейтора…

«Из Сталинграда движутся непрерывным потоком автомашины и
обозы. Дома, продовольствие и одежда сжигаются. Мы окружены. Вокруг нас рвутся
бомбы. Многие повесили головы. Некоторые уже твердят, что застрелятся… У нашей
дивизии есть собственное кладбище под Сталинградом, где уже похоронено свыше
1000 человек. Это просто ужасно. Людей, направляемых сейчас из транспортных
частей в пехоту, можно считать приговорёнными к смерти» — Из дневника убитого
немецкого офицера…

«Сталинград — это ад! Каждый божий день атакуем. Но если
даже утром мы продвигаемся на двадцать метров, вечером нас отбрасывают назад.
Этот город превратил нас в толпу бесчувственных мертвецов. Физически и духовно
один русский солдат сильнее целого нашего отделения… Русские снайперы и
бронебойщики – несомненно, ученики Бога. Они подстерегают нас днем и ночью. И
не промахиваются… Пятьдесят восемь дней мы штурмовали один единственный дом!
Напрасно штурмовали. Никто из нас не вернется в Германию, если только не
произойдет чуда. А в чудеса я больше не верю. Время перешло на сторону русских»
— Из дневника Эриха Отта, немецкого ефрейтора…

«Наиболее ужасными являются уличные бои, в которых русские
большие специалисты. В моем подразделении было 140 человек. Сейчас осталось
только 6. Остальные ранены или убиты» —
Гейнц Манус, немецкий солдат…

«От нашей роты осталось всего 25 человек. Вчера мое
отделение снова пережило черный день. Нас было 7 человек. На рассвете солдат,
стоявший на посту, был сражен пулей русского снайпера. Через несколько часов
очередью из автомата был убит второй солдат. Вслед за ним погиб еще один. В
полдень еще двое выбыли из строя. Один из них — Зонн, мой друг из Ингберга. Он
выдвинулся со своим пулеметом в воронку перед нашей позицией и был убит вместе
со своим вторым номером. В живых остались только двое: я и командир отделения…
Рота опять получила пополнение. Командир взвода предупредил новичков, что надо
остерегаться русских снайперов. В связи с этим новички боятся шагу ступить. Они
дрожат при каждом упоминании слова «снайпер» — Из письма Ганса Вольфа,
немецкого солдата…

«Когда мы пришли в Сталинград, нас было 140 человек, а к 1
сентября, после двухнедельных боёв, осталось только 16. Все остальные ранены и
убиты. Днём из-за укрытий показываться нельзя, иначе тебя подстрелят, как
собаку. У русского острый и меткий глаз… У нас нет ни одного офицера, и
командование подразделением вынужден был взять на себя унтер-офицер. Из
Сталинграда ежедневно вывозится в тыл до тысячи раненых» — Из письма Генриха
Мальхуса, немецкого солдата…

«Да, здесь приходится благодарить Бога за каждый час, что
остаёшься в живых. Здесь никто не уйдёт от своей судьбы. Самое ужасное, что
приходится безропотно ждать, пока наступит твой час. Либо санитарным поездом на
родину, либо немедленной и страшной смертью в потусторонний мир. Лишь немногие,
богом избранные счастливцы благополучно переживут войну на фронте под
Сталинградом» — Из письма Пауля Больце, немецкого солдата…

«После обеда нас невероятно обстреливали русские самолёты.
Ничего подобного мы ещё не переживали. А немецких самолётов не видно ни одного.
Это ли называется превосходством в воздухе?.. Наша рота потеряла половину
своего состава. Русские танки разъезжают по нашей позиции. Это просто
неописуемый ужас» — Из дневника Германа Треппмана, немецкого унтер-офицера…

«Русские танки обходят нас и атакуют с фланга и тыла. Все в
панике бегут… Погода становится всё хуже. Одежда замерзает на теле. Три дня не
ели, не спали. Фриц рассказывает мне подслушанный им разговор: солдаты
предпочитают перебежать или сдаться в плен» — Из дневника Гельмута Мегенбурга,
фельдфебеля полевой жандармерии…

«В последние дни бывает так: нас атакуют шесть или девять
«Ил-2» с двумя-тремя истребителями. Не успеют исчезнуть, как выплывают
следующие и низвергают на нас свои бомбы.
Эта музыка слышится постоянно. Ночью как будто должно бы быть спокойней,
но гуденье не прекращается. Эти молодцы летают иногда на высоте 50–60 м,
немецких зениток не слышно. Боеприпасы израсходованы полностью. Русские
стреляют из авиапушек и сметают наши блиндажи с лица земли… Я видел толпу наших
отступающих солдат, они плетутся в самых разнообразных мундирах, намотав на
себя всевозможные предметы одежды, лишь бы согреться. Вдруг один солдат падает
в снег, другие равнодушно проходят мимо… Вдоль дороги и на полях, в блиндажах
и около блиндажей лежат умершие от голода и замёрзшие немецкие солдаты» — Из
дневника Гергарда Румпфинга, офицера связи…

«За Сталинград пролито громадное количество немецкой крови,
но мы ничего не достигли. От нашей дивизии осталось несколько десятков
человек… Раньше солдаты говорили, что путь в Германию лежит через госпиталь.
Теперь, когда мы находимся в мерзком окружении, ничто не может облегчить судьбу
солдат. Все дороги на родину наглухо закрыты» — Иоахим Бауман, немецкий
обер-ефрейтор…

«Боюсь, что нам не удастся вырваться. Русские тоже умеют
воевать, и они никого не выпустят из этого котла. Но наши господа ничего знать
не хотят и требуют, чтобы мы сопротивлялись до последней капли крови, хотя это
совершенно бессмысленно» — Генрих Мейзель, немецкий солдат…

«Большевистское командование никогда не прекращает борьбы по
каким-либо возвышенным соображениям, нет, большевики наступают до полного
истощения и обороняются до последнего патрона. Их солдаты сражаются иногда в
исключительной обстановке, когда по человеческим понятиям это невозможно.
Тяжело раненые стреляют в немцев из горы трупов, несколько часов спустя после
окончания боя… Сражение за Сталинград — небывалое сражение. В завоеванных
кварталах, давно находящихся позади линии фронта, постоянно вспыхивают новые бои.
Никто не мог думать, что подобные твари способны на такие подвиги. Ни
количество людей, ни гигантский потенциал вооружения не объясняют силы
большевистского сопротивления. Другой противник не перенес бы таких сражений,
даже при равном количестве людей и вооружения… На востоке происходит ужасный
танец смерти большевистского зверья. Это — зверская сила природы, освобожденная
большевиками. Это — держава освобожденных неполноценных людей. Перед нами
непостижимое явление: до сих пор народы сражались с народами, солдаты с
солдатами, а здесь мы имеем дело не с людьми, но с проявлением темных
инстинктов. Это уж не война, это — катастрофа природы… Мы боремся против
загадочных сил природы. Самая тупая, самая некультурная масса строит величайшие
заводы, изготовляет большое количество танков и самолетов, владеет сложной
техникой… Наши солдаты сейчас решают вопрос — не закончится ли новый подъем
нордической Европы резким диссонансом, не приблизились ли мы к пропасти, не
свалимся ли мы снова в небытие?» — Выдержки из статьи, опубликованной в
официальном печатном органе СС…

«В последние дни в Сталинграде творилось что-то ужасное:
тысячи трупов, раненые, умирающие на улице, так как госпитали все были
переполнены, и кроме того — ужасный обстрел вашей артиллерии и самолетов.
Капитуляция была проведена неорганизованно. Наш блиндаж находился в 50 метрах
от штаба дивизии, и хотя мы были очень близки от штаба, узнали мы о капитуляции
лишь тогда, когда в штабе уже появились русские. Мы вышли из блиндажей и
сложили оружие. Война в России — это не то, что на Западе. Ведь за время
французского похода в 1940 году наш эскадрон, находясь все время впереди,
потерял лишь двух человек убитыми, а здесь — практически всех» — Из протокола
допроса Эрнста Эйгорна, немецкого офицера…

«Часто задаешь себе вопрос: к чему все эти страдания, не
сошло ли человечество с ума? Но размышлять об этом не следует, иначе в голову
приходят странные мысли, которые не должны были бы появляться у немцев. Но я
опасаюсь, что о подобных вещах думают 90 % сражающихся в России солдат. Это
тяжелое время наложит свой отпечаток на многих, и они вернутся домой с иными
взглядами, чем те, которых они придерживались, когда уезжали» — А. Оттен,
немецкий ефрейтор…

«Советская стратегия оказалась настолько выше нашей, что я
вряд ли мог понадобиться русским хотя бы для того, чтобы преподавать в школе
унтер-офицеров. Лучшее тому доказательство – исход битвы на Волге, в результате
которой я оказался в плену» — Фридрих Паулюс, немецкий фельдмаршал, плененный в
Сталинграде…

«В 1943 году поражения вермахта подавались победами.
Показывались «кладбища» советских танков, автомашин, убитые и пленные. В
кинохронике после нескольких выстрелов русские пускались в бегство. Но в
кинозалах, где сидели раненые немецкие фронтовики, поднимался свист, крики
«враньё!»… Ни один солдат или офицер не говорит теперь пренебрежительно об
Иване. Солдат Красной Армии с каждым днём всё чаще действует как мастер
ближнего боя, уличных сражений и искусной маскировки» — И. Видер, немецкий
солдат…

«Мы старались добыть русский автомат ППШ. Его называли
«маленький пулемёт». В диске было, кажется, 72 патрона, и при хорошем уходе это
было очень грозное оружие… Мне под Севастополем выдали снайперскую русскую
винтовку Симонова. Это было очень точное и мощное оружие. Вообще русское оружие
ценилось за простоту и надёжность… Однозначно русская артиллерия намного
превосходила немецкую. Русские части всегда имели хорошее артиллерийское
прикрытие. Все русские атаки шли под мощным артиллерийским огнём. Русские очень
умело маневрировали огнём, умели его мастерски сосредоточивать. Отлично
маскировали артиллерию. Танкисты часто жаловались, что русскую пушку увидишь
только тогда, когда она уже по тебе выстрелила. Вообще, надо было раз побывать
под русским артобстрелом, чтобы понять, что такое русская артиллерия. Конечно,
очень мощным оружием был «шталин орган» — реактивные установки. Особенно, когда
русские использовали снаряды с зажигательной смесью. Они выжигали до пепла
целые гектары… О русских танках. Нам много говорили о Т-34. Что это очень
мощный и хорошо вооружённый танк. Я впервые увидел Т-34 под Таганрогом. Двух
моих товарищей назначили в передовой дозорный окоп. Сначала назначили меня с
одним из них, но его друг попросился вместо меня пойти с ним. Командир разрешил.
А днём перед нашими позициями вышло два русских танка Т-34. Сначала они
обстреливали нас из пушек, а потом, видимо, заметив передовой окоп, пошли на
него, и там один танк просто несколько раз развернулся на нём и закопал
дозорных заживо. Потом танки уехали. Мне повезло, что русские танки я почти не
встречал. На нашем участке фронта их было мало. А вообще у нас, пехотинцев,
всегда была боязнь перед русскими танками. Это понятно. Ведь мы перед
бронированными чудовищами были почти всегда безоружны. И если не было
артиллерии сзади, то танки делали с нами, что хотели… О штурмовиках. Мы их
называли «русише штука». В начале войны мы их видели мало. Но уже к 43-му году
они стали сильно нам досаждать. Это было очень опасное оружие. Особенно для
пехоты. Они летали прямо над головами и из своих пушек поливали нас огнём.
Обычно русские штурмовики делали три захода. Сначала они бросали бомбы по
позициям артиллерии, зениток или блиндажам. Потом пускали реактивные снаряды, а
третьим заходом они разворачивались вдоль траншей и из пушек убивали в них всё
живое. Снаряд, взрывавшийся в траншее, имел силу осколочной гранаты и давал
очень много осколков. Особенно угнетало то, что сбить русский штурмовик из
стрелкового оружия было почти невозможно, хотя летал он очень низко» — Гельмут
Клаусман, немецкий ефрейтор…

«В начале лета 1942 года фюрер лично приказал бросить в бой
первые шесть «тигров». Как обычно, ожидалось, что новое оружие изменит ход
сражения. Гитлер расписывал нам, как советские противотанковые ружья калибром
7,7 сантиметра, легко пробивавшие лобовую броню танков «Pz-IV» даже на
значительном расстоянии, будут тщетно стрелять по «тиграм», пока не будут смяты
их гусеницами. Штабисты возражали: выбранная Гитлером местность не позволит
осуществить тактическое развертывание танков, так как по обе стороны дороги
простираются болота. Гитлер отвергал эти возражения, не категорично, но с видом
превосходства… Итак, первые «тигры» бросились в атаку. Все в напряжении ожидали
результатов, и я тоже был встревожен, ибо премьера начиналась без генеральной
репетиции. Русские хладнокровно пропустили наши танки через позиции
противотанковых батарей и прямой наводкой ударили по первой и последней машине.
Оставшиеся четыре танка не могли двинуться ни назад, ни вперед, обходному
маневру мешали прилегающие болота, и вскоре со всеми «тиграми» было покончено.
Гитлер никак не прокомментировал этот эпизод и больше о нем никогда не
вспоминал» — Альберт Шпеер, министр вооружений Третьего рейха…

«Русский остается хорошим солдатом всюду и в любых условиях.
Полевая кухня, почти святыня в глазах солдат других армий, для русских является
всего лишь приятной неожиданностью и они целыми днями и неделями могут
обходиться без нее. Русский солдат вполне удовлетворяется пригоршней проса или
риса, добавляя к ним то, что дает ему природа. Такая близость к природе
объясняет способность русского стать как бы частью земли, буквально
раствориться в ней. Солдат русской армии – непревзойденный мастер маскировки и
самоокапывания, а также полевой фортификации… Сила русского солдата
объясняется его чрезвычайной близостью к природе. Для него просто не существует
естественных препятствий: в непроходимом лесу, болотах и топях, в бездорожной
степи всюду он чувствует себя как дома. Он переправляется через широкие реки на
самых элементарных подручных средствах, он может повсюду проложить дороги. В
несколько дней русские строят многокилометровые гати через непроходимые болота»
— Фридрих фон Меллентин, немецкий генерал…

«Я всегда боялся русских, поскольку они казались мне
диковатыми. Русские всегда отличались умением поставить природу себе на службу
— необозримые леса, топкие болота, — проявляя при этом недюжинные умения
ведения ночных боев. Там, где мы в силу своей цивилизованности оказывались
бессильными, они реагировали точно дикое зверье» — Эрхард Шауман, немецкий
солдат…

«Близкое общение с природой позволяет русским свободно
передвигаться ночью в тумане, через леса и болота. Они не боятся темноты,
бесконечных лесов и холода. Им не в диковинку зимы, когда температура падает до
минус 45. Мы уже испытали это на себе во
время Первой мировой войны, когда нам пришлось столкнуться с сибирским
армейским корпусом… Русский солдат предпочитает рукопашную схватку. Его
способность не дрогнув выносить лишения вызывает истинное удивление. Таков
русский солдат, которого мы узнали и к которому прониклись уважением еще
четверть века назад» — Гюнтер Блюментритт, немецкий генерал…

«Западные понятия о непроходимости местности для русских
имеют лишь очень ограниченное значение. Здесь дух немецкого солдата, его
храбрость, инициатива, самоотверженность боролись против отчаянного
сопротивления противника, сила которого заключалась в невероятной стойкости
русского солдата, усиленной железной системой принуждения советского режима.
Войска русских всегда храбро сражались и иногда приносили невероятные жертвы» —
Эрих фон Манштейн, немецкий генерал-фельдмаршал…

«Ведение боевых действий русскими, особенно в наступлении,
характеризуется использованием большого количества живой силы и техники,
которые командование часто вводит в бой безрассудно и упрямо, однако добивается
успеха. Русские всегда славились своим презрением к смерти; коммунистический
режим еще больше развил это качество, и сейчас массированные атаки русских
эффективнее, чем когда-либо раньше. Дважды предпринятая атака будет повторена в
третий и четвёртый раз, невзирая на понесенные потери, причем и третья и
четвертая атаки будут проведены с прежним упрямством и хладнокровием… Русские
дивизии, имевшие очень многочисленный состав, наступали, как правило, на узком
фронте. Местность перед фронтом обороняющихся в мгновение ока вдруг заполнялась
русскими. Они появлялись словно из-под земли, и казалось, невозможно сдержать
надвигающуюся лавину. Огромные бреши от нашего огня немедленно заполнялись;
одна за другой катились волны пехоты, и лишь когда людские резервы иссякали,
они могли откатиться назад. Но часто они не отступали, а неудержимо
устремлялись вперед. Отражение такого рода атаки зависит не столько от наличия
техники, сколько от того, выдержат ли нервы. Лишь закаленные в боях солдаты
были в состоянии преодолеть страх, который охватывал каждого. Только солдат,
сознающий свой долг, верящий в свои силы сможет выдержать ужасное напряжение
русской массированной атаки» — Фридрих фон Меллентин, немецкий генерал…

«Умение организовать оборону я считаю наиболее сильной
стороной советских войск. Одна из причин этого заложена в самом национальном
характере русских. Способность русского солдата всё перетерпеть, всё вынести и
умереть в своём окопе является важной предпосылкой для упорной и ожесточённой
обороны. Она дополняется сильной связью русского солдата с природой, что
позволяет ему в обороне мастерски оборудовать свои позиции и прекрасно
маскироваться… Кроме того, по ряду важных вопросов боевой подготовки и
вооружения русская пехота превосходила немецкую. В частности, русские
превосходили немцев в искусстве ведения ночного боя, боя в лесистой и
болотистой местности и боя зимой, в подготовке снайперов и в инженерном
оборудовании позиций, а также в оснащении пехоты автоматами и минометами» — Эйке
Миддельдорф, немецкий офицер…

«Другой характерной особенностью тактики русских является
стремление создавать плацдармы как базы для будущих наступательных действий. Наличие
в руках русских войск плацдармов всегда создавало серьезную опасность. Глубоко
ошибается тот, кто благодушно относится к существующим плацдармам и затягивает
их ликвидацию. Русские плацдармы, какими бы маленькими и безвредными они ни
казались, могут в короткое время стать мощными и опасными очагами
сопротивления, а затем превратиться в неприступные укрепленные районы. Любой
русский плацдарм, захваченный вечером ротой, утром уже обязательно удерживается
по меньшей мере полком, а за следующую ночь превращается в грозную крепость,
хорошо обеспеченную тяжелым оружием и всем необходимым для того, чтобы сделать
ее почти неприступной. Никакой, даже ураганный артиллерийский огонь не вынудит
русских оставить созданный за ночь плацдарм. Этот принцип русских «иметь
повсюду плацдармы» представляет очень серьезную опасность, и его нельзя
недооценивать. Я должен подчеркнуть, что, если вы даже на некоторое время
примиритесь с захватом русскими плацдарма, это может привести к роковым
последствиям. На плацдарм будут подходить все новые и новые пехотные части,
танки и артиллерия, и это будет продолжаться до тех пор, пока с него, наконец,
не начнется наступление» — Фридрих фон Меллентин, немецкий генерал…

«В начале Восточной кампании, Гитлер, в соответствии со
своей теорией о «неполноценности славян», считал войну с Советским Союзом
детской игрой. Однако чем дольше длилась война, тем большим уважением он
проникался к русским. Он был потрясен мужеством, с которым они воспринимали
свои первые поражения. Он с восхищением говорил о Сталине, особо подчеркивая
схожесть его положения со своим, а опасность, нависшую над Москвой зимой 1941
года, сравнивал со своими нынешними неприятностями… Осознав, в конце концов,
что на востоке приходится иметь дело с грозным врагом, Гитлер так никогда и не
изменил своего мнения о войсках западных держав: он считал их практически
небоеспособными. Даже успехи западных союзников в Африке и Италии не смогли
поколебать его уверенности в том, что эти солдаты обратятся в бегство при
первом же серьезном немецком наступлении» — Альберт Шпеер, министр вооружений Третьего
рейха…

«Нас обвиняют в том, что мы считали русских недочеловеками.
Это неправда. Я привлекал к работе русских механиков из числа военнопленных –
они были умны и изобретательны. Почему я должен был обращаться с ними как с
неполноценными? Я решительный антибольшевик, но никогда ничего не имел и не
имею против русских. Если, как говорят некоторые, Гитлер вначале недооценивал
русских, то он совершил большую ошибку… У рейха была более хорошая стратегия
ведения войны, наши генералы лучше знали проблемы взаимодействия моторизованных
дивизий и обладали лучшим воображением. Однако, начиная с рядового солдата и до
командира роты, русские были равны нам. Они были мужественными, находчивыми,
одаренными маскировщиками, а кроме того, ожесточенно сопротивлялись и всегда
были готовы пожертвовать своей жизнью» — Отто Скорцени, немецкий диверсант…

«Во Второй Мировой войне стало очевидным, что и советское
Верховное командование обладает высокими способностями в области стратегии.
Русские генералы не теряли присутствия духа даже в труднейшей обстановке 1941
года» — Гейнц Гудериан, немецкий генерал…

«В ходе войны я наблюдал, как советское командование
становилось все более опытным… Совершенно справедливо, что высшее советское
командование, начиная со Сталинграда часто превосходило все наши ожидания. Оно
мастерски осуществляло быстрый маневр и переброску войск, перенос направления
главного удара, проявляло умение в создании плацдармов и оборудовании на них
исходных позиций для последующего перехода в наступление» — Йоханесс Фриснер, немецкий генерал…

«Генштаб предоставляет мне книгу с биографическими данными и
портретами советских генералов и маршалов. Из этой книги нетрудно почерпнуть
различные сведения о том, какие ошибки мы совершили в прошедшие годы. Эти
маршалы и генералы в среднем исключительно молоды, почти никто из них не старше
50 лет. Они являются чрезвычайно энергичными людьми, а на их лицах можно
прочитать, что они имеют хорошую народную закваску… Короче говоря, я вынужден
сделать неприятный вывод о том, что руководители Советского Союза являются
выходцами из более хороших народных слоев, чем наши собственные. Я сообщаю
фюреру о предоставленной мне для просмотра книге Генштаба о советских маршалах
и генералах, добавляя, что у меня сложилось впечатление, будто мы вообще не в
состоянии конкурировать с такими руководителями. Фюрер полностью разделяет мое
мнение. Наш генералитет слишком стар, изжил себя, что говорит о колоссальном
превосходстве советского генералитета» — Йозеф Геббельс, министр пропаганды
Третьего рейха…

«Я не понимаю, почему русские на размытых дорогах
продвигаются вперед, а немцы застревают в грязи?! Мои генералы разучились
командовать, в этом всё дело! Они могли бы поучиться у русских, как надо
командовать!» — Адольф Гитлер, фюрер Третьего рейха…

«Берлинская наступательная операция русских войск
характеризуется ясностью замыслов, целеустремленностью и настойчивостью в
осуществлении этих планов. Я должен отметить, что русские за время войны далеко
шагнули вперед в тактическом смысле, наше же командование шагнуло назад. Наши генералы
«парализованы» в своих действиях, командующий армией не имеет права
перебрасывать по своему усмотрению батальон с одного участка на другой без
санкции Гитлера. Такая система руководства войсками неоднократно приводила к
гибели целых соединений» — Из протокола допроса Гельмута Вейдлинга, немецкого
генерала, командующего обороной Берлина…

«Они так многосторонни, что почти каждый из них описывает
полный круг человеческих качеств. Среди них можно найти всяких, от жестокого
грубияна до Святого Франциска Ассизского. Вот почему их нельзя описать
несколькими словами. Чтобы описать русских, надо использовать все существующие
эпитеты. Я могу о них сказать, что они мне нравятся, они мне не нравятся, я
перед ними преклоняюсь, я их ненавижу, они меня трогают, они меня пугают, я ими
восхищаюсь, и откровенно боюсь! Ясно одно, нас ждет совершенно другой от
ожидаемого, финал этой военной кампании» — А. Орме, немецкий офицер…

«Германия и Россия буквально олицетворяют собою
несоизмеримость двух величин. Немецкое наступление на Восточный фронт порой
видится мне соприкосновением ограниченного с безграничным. Сталин является
властелином евро — азиатской безграничности — это враг, с которым силам,
наступающим из ограниченных, расчленённых наших пространств, справиться не
возможно. Мы вступили в бой с врагом, которого мы, находясь в плену европейских
жизненных понятий, вообще не понимали. В этом рок нашей стратегии, она, строго
говоря, совершенно случайна, и потому обречена» — К. Маттис, немецкий солдат…

«Брат мой, от народа, официально не признающего духовных
ценностей, как будто нельзя было бы ожидать ни благородства, ни силы характера.
Но русские сломали даже эти стереотипы. Как только они входят в контакт с
западными людьми, они их коротко определяют словами «сухой народ» или
«бессердечный народ». И ведь верно, весь эгоизм и материализм Запада заключен в
этом определении — «сухой народ». В первые месяцы войны их деревенские женщины
спешили с едой для своих военнопленных. «О, бедные!» — приговаривали они. И при
этом также приносили пищу для немецких конвоиров, сидящих в центре небольших
скверов на скамейках вокруг белых статуй Ленина и Сталина, сброшенных в грязь.
Они ненавидели нас, как солдат вторжения, но в то же время жалели, как людей и
жертв начатой сверху войны… Господи, как же все изменилось. К 1943 году я
насмотрелся от собственных соотечественников таких зверств, что не могу описать
их тебе словами. Изнасилования, убийства русских девушек, стариков, детей,
эксперименты в лагерях и работы до самой смерти, верь мне брат, именно после
этого в русских что – то переключилось. Ты не поверишь, но они будто бы стали
совершенно другой нацией полностью лишенной былого сострадания. Осознав, что мы
не заслуживаем их человеческого отношения, они в тот же год стали неистовыми
людьми. Будто бы вся их нация поднялась в едином порыве, чтобы вымести всех нас
с их собственной земли. Закопать здесь навечно… Что мы здесь делаем, в этой России? И откуда в нашем народе
взялось столько ненависти? Я скажу крамолу, брат мой и вряд ли ты получишь хоть
строчку из этого письма, но русский народ, особенно больших просторов, степей,
полей и сёл, является одним из наиболее здоровых, радостных и умудрённых на
нашей Земле. Он способен сопротивляться власти страха даже с согнутой спиной. В
нём столько веры и древности, что из него, вероятно, может изойти самый
справедливый порядок в мире» — Малапарт, немецкий офицер…

«Я полагаю, что причина поражения Германии лежит в том, что
она начала войну с Россией. Я никогда не был сторонником этой войны, так как
отлично сознавал всю ее бесперспективность: нельзя захватить такую большую
страну, подобно тому, как была захвачена какая-нибудь Голландия. Здесь, как и
всегда, недооценка сил противника привела к самым катастрофическим результатам.
Сейчас для каждого немца ясно, что больше воевать с Россией он никогда не
захочет» — Из протокола допроса Эрнста Маттерна, немецкого генерал-майора…

«Крупнейшей ошибкой руководства я считаю войну против
России. Это шло вразрез с традициями немецкой военной науки. Потенциальная мощь
России была недооценена. Я с самого начала отдавал себе отчет в безнадежности
этого предприятия, хотя, должен сознаться, что обнаруженная русскими сила и
способность вести войну превзошли все, что я мог предвидеть. Я повиновался
командованию и считал, что оно знает лучше меня и видит слабые стороны России,
которые я не вижу. Но таких сторон не оказалось» — Из протокола допроса Вилли
Райтеля, немецкого генерал-лейтенанта…

«Россия явилась истинным испытанием для наших войск. Это
была тяжелая школа. Человек, который остался в живых после встречи с русским
солдатом и русским климатом, знает, что такое война. После этого ему незачем
учиться воевать» — Гюнтер Блюментритт, немецкий генерал…

Вещий Олег

Русского солдата мало убить, его надо еще и повалить!
Фридрих Второй Великий

Слава русского оружия не знает границ. Русский солдат вытерпел то, что никогда не терпели и не вытерпят солдаты армий других стран. Этому свидетельствуют записи в мемуарах солдат и офицеров вермахта, в которых они восхищались действиями Красной Армии:

Из книги Роберта Кершоу «1941 год глазами немцев»:

«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!» /Артиллерист противотанкового орудия/

«Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…» /Танкист группы армий «Центр»/

После успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий «Центр», насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. «Я не ожидал ничего подобного, – признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. – Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов».

«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть». /Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер/

«В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов». /Офицер 7-й танковой дивизии/

«Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям» /Генерал-майор Гофман фон Вальдау/

«Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!» /Один из солдат группы армий «Центр»/

«Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись». /Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии/
Источник — http://svpressa.ru/society/article/56325/

 71 год назад гитлеровская Германия напала на СССР. Каким оказался наш солдат в глазах врага — солдат немецких? Как выглядело начало войны из чужих окопов? Весьма красноречивые ответы на эти вопросы можно обнаружить в книге, автор которой едва ли может быть обвинен в искажении фактов. Это «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных» английского историка Роберта Кершоу, которая недавно опубликована в России. Книга практически целиком состоит из воспоминаний немецких солдат и офицеров, их писем домой и записей в личных дневниках.

 Вечер 21 июня

 Вспоминает унтер-офицер Гельмут Колаковски: «Поздним вечером наш взвод собрали в сараях и объявили: «Завтра нам предстоит вступить в битву с мировым большевизмом». Лично я был просто поражен, это было как снег на голову, а как же пакт о ненападении между Германией и Россией? Я все время вспоминал тот выпуск «Дойче вохеншау», который видел дома и в котором сообщалось о заключенном договоре. Я не мог и представить, как это мы пойдем войной на Советский Союз». Приказ фюрера вызвал удивление и недоумение рядового состава. «Можно сказать, мы были огорошены услышанным, — признавался Лотар Фромм, офицер-корректировщик. — Мы все, я подчеркиваю это, были изумлены и никак не готовы к подобному». Но недоумение тут же сменилось облегчением избавления от непонятного и томительного ожидания на восточных границах Германии. Опытные солдаты, захватившие уже почти всю Европу, принялись обсуждать, когда закончится кампания против СССР. Слова Бенно Цайзера, тогда еще учившегося на военного водителя, отражают общие настроения: «Все это кончится через каких-нибудь три недели, нам было сказано, другие были осторожнее в прогнозах — они считали, что через 2-3 месяца. Нашелся один, кто считал, что это продлится целый год, но мы его на смех подняли: «А сколько потребовалось, чтобы разделаться с поляками? А с Францией? Ты что, забыл?»

 Но не все были столь оптимистичны. Эрих Менде, обер-лейтенант из 8-й силезской пехотной дивизии, вспоминает разговор со своим начальником, состоявшийся в эти последние мирные минуты. «Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта. «Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон», — не скрывал он пессимизма… Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии».

 В 3 часа 15 минут передовые немецкие части перешли границу СССР. Артиллерист противотанкового орудия Иоганн Данцер вспоминает: «В самый первый день, едва только мы пошли в атаку, как один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для него окончилась война и все связанные с ней ужасы».

 22 июня, Брест

 Захват Брестской крепости был поручен 45-й пехотной дивизии вермахта, насчитывавшей 17 тысяч человек личного состава. Гарнизон крепости — порядка 8 тысяч. В первые часы боя посыпались доклады об успешном продвижении немецких войск и сообщения о захвате мостов и сооружений крепости. В 4 часа 42 минуты «было взято 50 человек пленных, все в одном белье, их война застала в койках». Но уже к 10:50 тон боевых документов изменился: «Бой за овладение крепостью ожесточенный — многочисленные потери». Уже погибло 2 командира батальона, 1 командир роты, командир одного из полков получил серьезное ранение.

 «Вскоре, где-то между 5.30 и 7.30 утра, стало окончательно ясно, что русские отчаянно сражаются в тылу наших передовых частей. Их пехота при поддержке 35-40 танков и бронемашин, оказавшихся на территории крепости, образовала несколько очагов обороны. Вражеские снайперы вели прицельный огонь из-за деревьев, с крыш и подвалов, что вызвало большие потери среди офицеров и младших командиров».

 «Там, где русских удалось выбить или выкурить, вскоре появлялись новые силы. Они вылезали из подвалов, домов, из канализационных труб и других временных укрытий, вели прицельный огонь, и наши потери непрерывно росли».
Сводка Верховного командования вермахта (ОКВ) за 22 июня сообщала: «Создается впечатление, что противник после первоначального замешательства начинает оказывать все более упорное сопротивление». С этим согласен и начальник штаба ОКВ Гальдер: «После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям».

 Для солдат 45-й дивизии вермахта начало войны оказалось совсем безрадостным: 21 офицер и 290 унтер-офицеров (сержантов), не считая солдат, погибли в ее первый же день. За первые сутки боев в России дивизия потеряла почти столько же солдат и офицеров, сколько за все шесть недель французской кампании.

 «Котлы»

 Самыми успешными действиями войск вермахта были операцию по окружению и разгрому советских дивизий в «котлах» 1941-го года. В самых крупных из них — Киевском, Минском, Вяземском — советские войска потеряли сотни тысяч солдат и офицеров. Но какую цену за это заплатил вермахт?

 Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии: «Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись».

 Автор книги пишет: «Опыт польской и западной кампаний подсказывал, что успех стратегии блицкрига заключается в получении преимуществ более искусным маневрированием. Даже если оставить за скобками ресурсы, боевой дух и воля к сопротивлению противника неизбежно будут сломлены под напором громадных и бессмысленных потерь. Отсюда логически вытекает массовая сдача в плен оказавшихся в окружении деморализованных солдат. В России же эти «азбучные» истины оказались поставлены с ног на голову отчаянным, доходившим порой до фанатизма сопротивлением русских в, казалось, безнадежнейших ситуациях. Вот поэтому половина наступательного потенциала немцев и ушла не на продвижение к поставленной цели, а на закрепление уже имевшихся успехов».

 Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, в ходе операции по уничтожению советских войск в Смоленском «котле» писал об их попытках вырваться из окружения: «Весьма значимый успех для получившего такой сокрушительный удар противника!». Кольцо окружения не было сплошным. Два дня спустя фон Бок сокрушался: «До сих пор не удалось заделать брешь на восточном участке Смоленского котла». Той ночью из окружения сумели выйти примерно 5 советских дивизий. Еще три дивизии прорвались на следующий день.

 Об уровне немецких потерь свидетельствует сообщение штаба 7-й танковой дивизии, что в строю осталось всего 118 танков. 166 машин было подбито (хотя 96 подлежали ремонту). 2-я рота 1-го батальона полка «Великая Германия» всего за 5 дней боев на удержание линии Смоленского «котла» потеряла 40 человек при штатной численности роты в 176 солдат и офицеров.

 Постепенно менялось и восприятие войны с Советским союзом у рядовых немецких солдат. Безудержный оптимизм первых дней боев сменился осознанием того, что «что-то идет не так». Потом пришли безразличие и апатия. Мнение одного из немецких офицеров: «Эти огромные расстояния пугают и деморализуют солдат. Равнины, равнины, конца им нет и не будет. Именно это и сводит с ума».

 Постоянное беспокойство доставляли войскам и действия партизан, число которых росло по мере уничтожения «котлов». Если поначалу их количество и активность были ничтожны, то после окончания боев в киевском «котле» число партизан на участке группы армий «Юг» значительно возросло. На участке группы армий «Центр» они взяли под контроль 45% захваченных немцами территорий .

 Кампания, затянувшаяся долгим уничтожением окруженных советских войск, вызывала все больше ассоциаций с армией Наполеона и страхов перед русской зимой. Один из солдат группы армий «Центр» 20 августа сетовал: «Потери жуткие, не сравнить с теми, что были во Франции». Его рота, начиная с 23 июля, участвовала в боях за «танковую автостраду № 1». «Сегодня дорога наша, завтра ее забирают русские, потом снова мы, и так далее». Победа уже не казалась столь недалекой. Напротив, отчаянное сопротивление противника подрывало боевой дух, внушало отнюдь не оптимистические мысли. «Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!»

 За первые месяцы кампании была серьезно подорвана боеспособность танковых частей группы армий «Центр». К сентябрю 41-го 30% танков были уничтожены, а 23% машин находились в ремонте. Почти половина всех танковых дивизий, предусмотренных для участия в операции «Тайфун», располагали лишь третью от первоначального числа боеготовых машин. К 15 сентября 1941 года группа армий «Центр» располагала в общей сложности 1346 боеготовыми танками, в то время как на начало кампании в России эта цифра составляла 2609 единиц.

 Потери личного состава были не менее тяжелыми. К началу наступления на Москву немецкие части лишились примерно трети офицерского состава. Общие потери в живой силе к этому моменту достигли примерно полумиллиона человек, что эквивалентно потере 30 дивизий. Если же учесть, что только 64% от общего состава пехотной дивизии, то есть 10840 человек, являлись непосредственно «бойцами», а остальные 36% приходились на тыловые и вспомогательные службы, то станет ясно, что боеспособность немецких войск снизилась еще сильнее.

 Так ситуацию на Восточном фронте оценил один из немецких солдат: «Россия, отсюда приходят только дурные вести, и мы до сих пор ничего не знаем о тебе. А ты тем временем поглощаешь нас, растворяя в своих неприветливых вязких просторах».

 О русских солдатах

 Первоначальное представление о населении России определялось немецкой идеологией того времени, которая считала славян «недочеловеками». Однако опыт первых боев внес в эти представления свои коррективы.
Генерал-майор Гофман фон Вальдау, начальник штаба командования люфтваффе через 9 дней после начала войны писал в своем дневнике: «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям». Подтверждением этого стали первые воздушные тараны. Кершоу приводит слова одного полковника люфтваффе: «Советские пилоты — фаталисты, они сражаются до конца без какой-либо надежды на победу и даже на выживание». Стоит заметить, что в первый день войны с Советским Союзом люфтваффе потеряли до 300 самолетов. Никогда до этого ВВС Германии не несли таких больших единовременных потерь.

 В Германии радио кричало о том, что снаряды «немецких танков не только поджигают, но и насквозь прошивают русские машины». Но солдаты рассказывали друг другу о русских танках, которые невозможно было пробить даже выстрелами в упор — снаряды рикошетили от брони. Лейтенант Гельмут Ритген из 6-й танковой дивизии признавался, что в столкновении с новыми и неизвестными танками русских: «…в корне изменилось само понятие ведения танковой войны, машины КВ ознаменовали совершенно иной уровень вооружений, бронезащиты и веса танков. Немецкие танки вмиг перешли в разряд исключительно противопехотного оружия…» Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер: «На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть».

 Артиллерист противотанкового орудия вспоминает о том, какое неизгладимое впечатление на него и его товарищей произвело отчаянное сопротивление русских в первые часы войны: «Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!»

 Автор книги «1941 год глазами немцев» приводит слова офицера, служившего в танковом подразделении на участке группы армий «Центр», который поделился своим мнением с военным корреспондентом Курицио Малапарте: «Он рассуждал, как солдат, избегая эпитетов и метафор, ограничиваясь лишь аргументацией, непосредственно имевшей отношение к обсуждаемым вопросам. «Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…»

 Гнетущее впечатление на наступающие войска производили и такие эпизоды: после успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий «Центр», насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. «Я не ожидал ничего подобного, — признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. — Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов».

 В середине ноября 1941-го года один пехотный офицер 7-й танковой дивизии, когда его подразделение ворвалось на обороняемые русскими позиции в деревне у реки Лама, описывал сопротивление красноармейцев. «В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов».

 Зима 41-го

 В немецких войсках быстро вошла в обиход поговорка «Лучше три французских кампании, чем одна русская». «Здесь нам недоставало удобных французских кроватей и поражало однообразие местности». «Перспективы оказаться в Ленинграде обернулись бесконечным сидением в пронумерованных окопах».

 Высокие потери вермахта, отсутствие зимнего обмундирования и неподготовленность немецкой техники к боевым действиям в условиях русской зимы постепенно позволили перехватить инициативу советским войскам. За трехнедельный период с 15 ноября по 5 декабря 1941 года русские ВВС совершили 15 840 боевых вылетов, тогда как люфтваффе лишь 3500, что еще больше деморализовало противника.

 В танковых войсках ситуация была аналогичной: подполковник Грампе из штаба 1-й танковой дивизии докладывал о том, что его танки вследствие низких температур (минус 35 градусов) оказались небоеготовы. «Даже башни заклинило, оптические приборы покрываются инеем, а пулеметы способны лишь на стрельбу одиночными патронами…» В некоторых подразделениях потери от обморожений достигали 70%.

 Йозеф Дек из 71-го артиллерийского полка вспоминает: «Буханки хлеба приходилось рубить топором. Пакеты первой помощи окаменели, бензин замерзал, оптика выходила из строя, и руки прилипали к металлу. На морозе раненые погибали уже несколько минут спустя. Нескольким счастливчикам удалось обзавестись русским обмундированием, снятым с отогретых ими трупов».

 Ефрейтор Фриц Зигель в своем письме домой от 6 декабря писал:«Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Хорошо бы, если бы там наверху хотя бы прислушались к нам, иначе всем нам здесь придется подохнуть»

«Красная звезда», СССР.
«Известия», СССР.
«Правда», СССР.
«Time», США.
«The Times», Великобритания.
«The New York Times», США.

Досье-шпаргалка: Образ немецкой армии в дневниках ее солдат и офицеров по материалам советской и иностранной печати периода Второй мировой войны (1941-1945 г.г.).

АПРЕЛЬ 1942:

19.04.42: В газете «Ангрифф» от 2 апреля напечатаны размышления обер-лейтенанта Готтхагдта, озаглавленные «Народ без души». Обер-лейтенант провел несколько месяцев в захваченных областях России, и наши люди ему не понравились. Он пишет: «То, что здесь не смеются, можно об’яснить бедствием, но отсутствие слез действует ужасающе. Всюду и всегда мы наблюдаем упорное безразличье даже перед смертью. Безразличными люди остаются не только тогда, когда умирают их товарищи, но и когда речь идет об их собственной жизни. Одного приговорили к смерти. Он равнодушно выкурил папиросу… Разве это не ужасно? Откуда у этих людей берется сила упорно обороняться, постоянно атаковать? Это для меня загадка». («Красная звезда», СССР)

05.04.42: Ефрейтор предпочитает ломать чужие головы. Его летние записи красочны. Их стоит запомнить. Мы слишком часто видим теперь фрицев, которые, хныча и вытирая рукавом нос, бормочут «Гитлер капут». Полезно восстановить образ летнего немца. Вот что писал Ганс Хайль в июле: «Русские — настоящие скоты. Приказ — в плен никого не брать. Любое средство для уничтожения противника правильно. Иначе нельзя расправиться с этим сбродом».

«Мы отрезали русским пленным подбородок, выкололи глаза, отрезали зады. Здесь существует один закон — беспощадное уничтожение. Все должно протекать без так называемой гуманности». «В городе каждую минуту раздаются выстрелы. Каждый выстрел означает, что еще одно человекоподобное русское животное отправлено куда следует». «Эта банда подлежит уничтожению. Мужчин и женщин, нужно всех расстреливать». («Красная звезда», СССР)

МАРТ 1942:

29.03.42: В дневнике убитого унтер-офицера 2-й роты 42-го немецкого отдельного противотанкового дивизиона некоего Платцера 16 января 1942 г. было записано: «Спасайся, кто может! Разбитая, смешавшаяся армия отступает. Люди растеряны. Потери огромны. Так, видимо, отступал со своей армией Наполеон. Днем и ночью заседают полевые суды. Целыми пачками отводят солдат с обмороженными конечностями…»…

Среди различных документов, найденных в последнее время у убитых солдат и пленных, появляются записи, дневники, стихи, в которых подвергается критике военная политика Гитлера. Нередко Гитлер и его окружение в острой форме высмеиваются. В дневнике солдата Вильфрида Нойб, найденном в районе Будогощи, оказались, например, и такие стихи:

«Мы от вошек-крошек бесимся,
Нет на свете нас вшивей.
Мы за милую родину чешемся
И в честь фюрера ловим вшей». («Правда», СССР)

03.03.42: Как многие его соотечественники, унтер-офицер 35-го стрелкового полка Гейнц Клин вел дневник. Будучи человеком с образованием, Гейнц Клин записывал не только, сколько кур он сглотнул и сколько трофейных чулок нахапал, нет, Гейнц Клин был склонен к философствованию. Он отмечал в дневнике свои мысли и переживания.

«29 сентября 1941. …Фельдфебель стрелял каждой в голову. Одна женщина умоляла, чтобы ей сохранили жизнь, но и ее убили. Я удивляюсь самому себе — я могу совершенно спокойно смотреть на эти вещи… Не изменяя выражения лица, я глядел, как фельдфебель расстреливал русских женщин. Я даже испытывал при этом некоторое удовольствие…»

«28 ноября 1941. Позавчера в деревне мы впервые увидели повешенную женщину. Она висела на телеграфном столбе…»

В декабре дивизия, к которой принадлежал Гейнц Клин, была обращена в бегство. Унтер-офицер писал: «20 декабря 1941. Город Чернь. Мы продолжаем отступать. Надо быть здесь, чтобы понять, что это значит… Это ужасно! Самые стойкие парни плачут, как маленькие дети… Мы бежим, бросая раненых. Мы вынуждены бежать и бежать только, чтобы спасти свою жизнь». («Красная звезда», СССР)

11.02.42: Ниже публикуются выдержки из письма ефрейтора 489 полка 269 немецкой пехотной дивизии, убитого на Ленинградском фронте. Фамилию ефрейтора установить не удалось.

«11 января 1942 года… Ты не можешь себе представить, что нам пришлось пережить за последние шесть недель. Об этом даже писать нельзя: ты просто скажешь, что я лгу. Все время обитали в лесах, не имея крыши над головой, а русские постоянно сидели у нас на шее. К тому же этот отчаянный холод, ежедневно столько-то и столько-то полузамерзших покидают нас. У меня тоже обморожена рука и ноги, и я ожидаю лишь того дня, когда со мной также будет покончено. Нас, радистов, осталось только двое, а все остальные находятся в госпитале. Этой жизни не может выдержать ни один человек. Уже 6 недель мы не получали ни чистого белья, ни порядочной еды. В дни рождества мы были в окружении у русских, и лишь при помощи танков удалось удрать. В отношении России мы тяжело просчитались. Однако эти жалобы не имеют смысла: долго мы теперь все равно не сможем выдержать. В кино показывают все не то — действительность выглядит гораздо трагичнее. Но все это было бы не так страшно, если бы лишь знать, что когда-то наступит конец. Но кто знает, сколько еще времени будет длиться эта война в кустарнике. Во всяком случае русские никогда не капитулируют… На наши обозы постоянно нападают партизаны… Тело дьявольски чешется. Немецкого солдата без вшей теперь в России определенно нет…» (Совинформбюро)

ЯНВАРЬ 1942:

29.01.42: Один негодяй написал в своем дневнике: «Когда я расскажу Эльзе, что я повесил большевичку, она мне наверно отдастся». Другой в записной книжке соизволил начертать: «Женщины любят жестоких». Вряд ли Ницше признал бы в этих хищных баранах своих последователей. Аморальность современной Германии ближе к скотному двору, нежели к философской системе…

Этому одичанию большой страны способствовала гипертрофия механической цивилизации. Каждый немец привык к жизни автомата. Он не рассуждает, потому что мысль может нарушить и аппарат государства, и его, Фрица, пищеварение. Он повинуется с восторгом. Это не просто баран, нет, это экстатический баран, если можно так выразиться, это баранофил и панбаранист. В механическое повиновение он вносит ту долю страсти, которая ему отпущена. Сколько раз, разговаривая с немецкими пленными, я в нетерпении восклицал: «Но что вы лично об этом думаете?», и сколько раз я слышал тот же ответ: «Я не думаю, я повинуюсь». («Известия», СССР)

25.12.41: Солдаты все чаще открыто задают вопросы офицерам: «когда наступит обещанный конец войны», «когда мы получим зимнее обмундирование», «когда мы пойдем в отпуска» и т.д. Солдаты начинают в резкой форме вступать с офицерами в пререкания.

Неизвестный солдат 7-й пехотной дивизии сделал такую запись в своем дневнике: «Вчера утром ефрейтор ударил меня в лицо за то, что я ему возразил. Я не стерпел обиды и дал сдачи. Ефрейтор вцепился в мои волосы и с помощью другого младшего командира начал меня душить». («Красная звезда», СССР)

15.11.41: В ходе войны гитлеровского империализма против народов Советского Союза в руки советского командования попадало бесчисленное множество материалов, личных записей, дневников и писем немецких солдат. Лишь небольшая часть из них публиковалась в печати, но и по ним было видно, что по мере развития военных действий на Восточном фронте в настроениях и думах немецкого солдата происходит глухой, подспудный, еще не выраженный открыто, но глубокий и коренной перелом. Тяжесть огромных людских потерь немецкой армии, несоответствие хода военных действий планам и обещаниям гитлеровского командования, жгучая ненависть к зверям-оккупантам населения занятых немцами областей, — все это заставляет немецкого солдата, если он не потерял еще окончательно человеческого облика, думать над происходящим. Думы эти невеселы. Червяк сомнения прополз в душу рядового воюющего немца, точит его, принуждает по-своему расценивать положение, созданное войной. Письма с родины, из германского тыла, от оставшихся дома родных и друзей приносят немецкому фронтовику все более удручающие вести. И тот, кто в ожидании гибели от красноармейской пули способен думать не только о себе, должен был задуматься над тем, что несет гитлеровская война и гитлеровская власть его народу. («Известия», СССР)

ОКТЯБРЬ 1941:

29.10.41: Записи в блокноте солдата Генриха Тивеля: «Я, Генрих Тивель, поставил себе целью истребить за эту войну 250 русских, евреев, украинцев, всех без разбора. Если каждый солдат убьет столько же, мы истребим Россию в один месяц, все достанется нам, немцам. Я, следуя призыву фюрера, призываю к этой цели всех немцев…»

Записи в дневнике обер-ефрейтора Ганса Риттеля: «12 октября 1941 г. Чем больше убиваешь, тем это легче делается. Я вспоминаю детство. Был ли я ласковым? Едва ли. Должна быть черствая душа. В конце концов мы ведь истребляем русских — это азиаты. Мир должен быть нам благодарным.

Сегодня принимал участие в очистке лагеря от подозрительных. Расстреляли 82 человека. Среди них оказалась красивая женщина, светловолосая, северный тип. О, если бы она была немкой. Мы, я и Карл, отвели ее в сарай. Она кусалась и выла. Через 40 минут ее расстреляли». («Красная звезда», СССР)

01.10.41: Учатся не только солдаты, учатся и офицеры. Дневник лейтенанта Иосифа Кассинга (пол. почта 12337 Е) — целая дипломная работа. Лейтенант вначале беспечен. Он занят одним: как совместить богословскую кафедру с работой на случном пункте. Он пишет: «Что со мной будет? Я ведь намеревался изучать богословье. Но как только я вернусь домой, я перепорчу всех девушек. Это первое, что я сделаю».

Он еще глуп и несведущ. Уроки впереди. И вот начинается обучение русскому языку:

«С другим чувством я пошел на эту войну. Не как на войну с Францией… Меня мучает мысль, что меня убьют.

Много немецких могил и много еще непогребенных немцев. Ах, это ужасно!.. Во Франции было не так…

Русские с утра шлют нам привет. Каждую минуту они стреляют. Боже, что же это такое?

Русские опять обстреляли нас сильным артиллерийским огнем. У нас большие потери.

Я подготовил свой окоп и выложил его соломой. Мне хотелось спросить других: «Видели ли вы когда-нибудь человека, который сам себе выкопал могилу. Боже, помоги мне! Я не могу больше этого слышать, не могу!..»

Лейтенант Иосиф Кассинг тоже не зря провел три месяца на нашей земле. Этот жеребчик стал слезливым и сантиментальным. Он столько наслушался снарядов и бомб, что поумнел, понял, что немецкая армия роет себе у нас могилы. («Красная звезда», СССР)

СЕНТЯБРЬ 1941:

23.09.41: Вот записи ефрейтора Маровитца. С типичной для немца педантичностью Маровитц день за днем описывает события, участником или свидетелем которых он был, сам того не подозревая, что он рисует страшную картину деградации немецкого солдата.

«…Сегодня доставили одного. Допросили и тут же прикончили… Вскоре привели опять одного и двух детей. Их тоже допросили и прикончили».

7 августа Маровитц был в Пскове. В дневнике говорится: «…Потом мы пошли на рыночную площадь. Дело в том, что там вешали двух русских и мы должны были поглядеть на это. Когда я пришел на площадь, там собралась большая толпа. Оба русских болтались на страх другим. С такими долго не рассуждают, их быстро подвесили так, что они сразу задохнулись. Комичное ощущение испытываешь, глядя на это…». («Правда», СССР)

Приводим выдержки из дневников, найденных у немецких солдат и офицеров, убитых в боях. Фашистское отродье с хладнокровием профессиональных убийц описывает свою бандитскую расправу с мирным советским населением. Немецкий солдат Эмиль Гольц, член национал-социалистской партии, пишет: …

28 июня. На рассвете мы проехали Барановичи. Город разгромлен. Но еще не все сделано. По дороге от Мира до Столбцов мы разговаривали с населением языком пулеметов. Крики, стоны, кровь, слезы и много трупов. Никакого сострадания мы не ощущали. В каждом местечке, в каждой деревне при виде людей у меня чешутся руки. Хочется пострелять из пистолета по толпе. Надеюсь, что скоро сюда придут отряды «СС» и сделают то, что не успели сделать мы.

5 июля. В 10 часов мы были в местечке Клецк. Сразу же отправились на поиски добычи. Взламывали двери топорами, ломами. Всех, кого находили в запертых изнутри домах, приканчивали. Кто действовал пистолетом, кто винтовкой, а кое-кто штыком и прикладом. Я предпочитаю пользоваться пистолетом».

Другой фашист-людоед обер-ефрейтор Иоганнес Гердер пишет в своем дневнике:

«25 августа. Мы бросаем ручные гранаты в жилые дома. Дома очень быстро горят. Огонь перебрасывается на другие избы. Красивое зрелище! Люди плачут, а мы смеемся над слезами. Мы сожгли уже таким образом деревень десять.

29 августа. В одной деревне мы схватили первых попавшихся 12 жителей и отвели на кладбище. Заставили их копать себе просторную и глубокую могилу. Славянам нет и не может быть никакой пощады. Проклятая гуманность нам чужда». (Совинформбюро)

20.09.41: Немцы убивают пленных… В дневнике старшего ефрейтора И.Рихтера 4-го батальона 40-го пехотного полка полевая почта 01797 мы находим следующую запись от 1 июля: «60 пленных мы расстреляли у штаба».

Унтер-офицер 735-го дивизиона (3-й армейский корпус Рейхенау) Ганс Юрген Симон записал в своем дневнике 7 августа: «Гофф рассказывает мне случай с одним русским, раненым в голову, которого велено было пристрелить. Солдат, которому приказали застрелить пленного, привел русского к своим товарищами передал им задание, утверждая, что его пистолет не работает. Гофф думает, что этот солдат не мог пересилить себя и расстрелять безоружного раненого».

Немцы пытают пленных. Ефрейтор Цохель из Висбадена полевая почта 22408 В пишет в своем дневнике: «25 июля. Темная ночь, звезд нет. Ночью пытаем русских». («Известия», СССР)

Ефрейтор Рихтер, этот «сантиментальнейший» немец ненавидит своих соратников. Будучи «наблюдательнейшим», он отмечает одно: его коллеги воняют. Он записывает 30 июля: «Эмиль воняет, как хорь», 15 августа: «Все в палатке воняют». Его батальон несет страшные потери. Рихтер записывает 9 августа, что батальон больше не годен для военных действий: столько «туристов» перебито…

Ознакомимся с «наблюдениями» ефрейтора Рихтера:

«1 июля. Мы расстреляли 60 пленных у штаба.

19 июля. Уго нашел в лесу партизана и повесил его».

Но нашим «туристам» и этого мало. Они хотят сенсационных переживаний. 6 июля старший ефрейтор Рихтер записал: «Матула выкопал мертвеца на еврейском кладбище. Гофштетер очищает пальцами череп. Матула кладет его на пень и рубит по нему топором. Я и парашютист достали 2 гусей. У меня сегодня день рождения». («Красная звезда», СССР)

11.09.41: Все кровавые преступления «святых отцов» инквизиции, восточных тиранов, орд Атиллы и Чингисхана бледнеют перед кровавыми оргиями фашистских людоедов. Мрачнейшие страницы истории человечества — ничто в сравнении с ужасами, творимыми гитлеровскими мерзавцами.

О моральном облике фашистской армии свидетельствуют письма и дневники самих солдат фашистской армии. Приведем некоторые примеры. Солдат 435-го немецкого пехотного полка Бертольд Браун в своем дневнике записывал: «28 июля. Сегодня выдался спокойный день. Солдаты шныряют по опустошенным домам и возвращаются с узлами и мешками. По нашим военным законам грабеж — в некотором роде доблесть.

3 августа. Я уже 10 дней в аду, который называется восточным фронтом.Сколько я видел за эти дни убитых немцев! Сегодня обер-лейтенант застрелил Леопольда Штраухмана — отца шестерых детей — за «вредные разговоры». («Известия», СССР)

АВГУСТ 1941:

29.08.41: Вожак «гитлеровской молодежи» Бальдур фон Ширах сказал: «Лучше германская ложь, чем человеческая правда». А один из его выкормышей, ефрейтор Штампе, записал в дневнике: «Сегодня передавали по радио, что три миллиона русских окружены и мы их через неделю всех перебьем. Может быть — вранье, но во всяком случае приятно слушать…» («Красная звезда», СССР)

17.08.41: Владелец записной книжки, старший ефрейтор 12-го полка в Ганновере Альфред Куррле, с немецкой методичностью отмечал свои «подвиги». Он находился во Франции, в Бресте, и оттуда бомбил английские города. Особенно часто его посылали на Плимут. Записи об уничтожении английских домов перемежаются полезными справками: номер воротничка, номер текущего счета, адреса проституток.

Еще шестого августа ефрейтор резвился во французском городке Шартре: запивал индюшку «поммаром». Седьмого его послали на восток — он должен был заменить летчиков, убитых нашими истребителями и артиллеристами. Для нападения на Москву германское командование отбирает СС с хорошим стажем. Куррле был породистым, и он бомбил даже английский крейсер «Эксетер».

Переночевав в разоренной немцами Варшаве, Альфред Куррле 10-го вылетел на Москву. Он записал: «19 часов 43 минуты». Он оставил место, чтобы отметить, когда он вернется. Место осталось чистым — он не вернулся. («Правда», СССР)

09.08.41: Зачинщиками отвратительных насилий над пленными и мирным населением являются германские офицеры. У убитого на Украине германского обер-лейтенанта Краузе был найден дневник, ярко рисующий моральный облик среднего германского офицера. Краузе прошел огнем и мечом Польшу, Францию, Югославию, Грецию и, наконец, явился на Украину. И во всех этих странах записи в походном дневнике похожи одна на другую: это счет насилия, грабежей и хулиганства.

«Скоро я стану интернациональным любовником! — записывает владелец тетради. — Я обольщал крестьянок-француженок, полячек, голландок…». Дальше обер-лейтенант излагает такие детали своих «подвигов», которые не поддаются никакой передаче. «Как быть? — записывает Краузе в Варшаве. — Мне негде хранить коллекции. Вчера я приобрел массивный золотой кубок. Как все это отправить домой Луизе? Она была бы очень рада…».

Свои впечатления об Украине бандит излагает так: «Третий день мы находимся на украинской территории. Чорт подери! Я изнываю от удивления. Где же хваленые красотки? Загадочно. Неужели и они прячутся в лесах с этими проклятыми партизанами?».

И дальше: «Сегодня, наконец, мне удалось отвести душу. Девочка лет 15 была крайне пуглива. Она кусала мне руки. Бедняжка, пришлось ее связать… Мне сказал лейтенант: «За эти подвиги тебе следует дать железный крест». («Правда», СССР)

ИЮЛЬ 1941:

16.07.41: Всем этим воякам смертельно надоела война, хотя из них мало, кто воевал по-настоящему. Хорст Шустер начинает думать, хотя в «памятке» немецкого солдата написано черным по белому: «Немецкий солдат никогда не думает, он повинуется». Тяжело для непривыкшего человека думать, и Шустер пишет: «Нас медленно доводят до сумасшествия».

А Гитлер тем временем подготовляет очередной поход. Идет военная суматоха. Шустер пишет: «Маршировать. Маршировать. Топаешь, как баран, и ничего не знаешь ни о положении, ни о целях. Это неправильно… Похоже на то, что опять что-то начинается. Одни говорят — Испания, другие — Ливия. Во всяком случае не на Англию…»

На месте Гитлера, прочитав такой дневник, я испугался бы — подумать, что унтер Шустер, посредственный человек, повторявший все глупости начальства, вдруг понял, что он «баран»!.. («Красная звезда», СССР)

См. также:
* * * Русские — настоящие скоты?
* * * Фашизм и немецкий солдат: 1942
* * * Письма немецких солдат и офицеров
* * * Фашизм и немецкий офицер: 1941-1945
* * * Фашистский плен — это зверства, мучения и пытки

______________________________________________________
Как бешеный щенок Гитлер грязным носом ищет («Красная звезда», СССР)
Немцы не настолько глупы, чтобы верить («The New York Times», США)
«Хромой урод Геббельс своим блудливым языком…» («Правда», СССР)
Армия Адольфа Гитлера порхает как балерина («Time», США)
«Правда», СССР (Спецархив)
«Известия», СССР (Спецархив)
«Красная звезда», СССР (Спецархив)
«The New York Times», США (Спецархив)
«The Times», Великобритания (Спецархив)
«The Guardian», Великобритания (Спецархив)
«Gazette de Lausanne», Швейцария (Спецархив)
Публичный дом вместо семьи — такова скотская мораль гитлеровцев! («Красная звезда», СССР)
Да, не похожи теперешние речи нацистских жаб на хвастливое кваканье 2 года назад («Известия», СССР)

Запись посвящена героям Великой Отечественной войны, нашим дедам и прадедам, бабушкам и прабабушкам отстоявшим нашу землю от фашистских оккупантов! Великая слава защитникам родины!

23 августа 1942 года — «Утром я был потрясен прекрасным зрелищем: впервые сквозь огонь и дым увидел я Волгу, спокойно и величаво текущую в своем русле. Мы достигли желанной цели – Волга. Но город еще в руках русских. Почему русские уперлись на этом берегу, неужели они думают воевать на самой кромке? Это безумие.»
Ноябрь 1942 года — «Мы надеялись, что до Рождества вернемся в Германию, что Сталинград в наших руках. Какое великое заблуждение! Этот город превратил нас в толпу бесчувственных мертвецов! Сталинград — это ад! Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский солдат сильнее целой нашей роты…»
Последнее письмо от 4 января 1943 года — «Русские снайперы и бронебойщики — несомненно ученики Бога. Они подстерегают нас и днем и ночью, и не промахиваются. 58 дней мы штурмовали один – единственный дом. Напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чудо. А в чудеса я больше не верю. Время перешло на сторону русских.»

«…Оснащённые самым современным оружием, русский наносит нам жесточайшие удары. Это яснее всего проявляется в боях за Сталинград. Здесь мы должны в тяжёлых боях завоёвывать каждый метр земли и приносить большие жертвы, так как русский сражается упорно и ожесточённо, до последнего вздоха…»
Из письма ефрейтора Отто Бауэра, п/п 43396 В, Герману Куге. 18.XI.1942 г.

«…Сталинград – это ад на земле, Верден, красный Верден, с новым вооружением. Мы атакуем ежедневно. Если нам удаётся утром занять 20 метров, вечером русские отбрасывают нас обратно…»Из письма ефрейтора Вальтера Оппермана, п/п 44111, брату 18.XI.1942 г.

«…Когда мы пришли в Сталинград, нас было 140 человек, а к 1 сентября, после двухнедельных боёв, осталось только 16. Все остальные ранены и убиты. У нас нет ни одного офицера, и командование подразделением вынужден был взять на себя унтер-офицер. Из Сталинграда ежедневно вывозится в тыл до тысячи раненых. Как ты видишь, потери у нас немалые…»
Из письма солдата Генриха Мальхуса, п/п 17189, ефрейтору Карлу Вейтцелю. 13.XI.1942 г.

«…Днём из-за укрытий показываться нельзя, иначе тебя подстрелят, как собаку. У русского острый и меткий глаз. Нас было когда-то 180 человек, осталось только 7. Пулеметчиков № 1 было раньше 14, теперь только двое…»
Из письма пулемётчика Адольфа матери. 18.XI.1942 г.

«…Если бы вы имели представление о том, как быстро растёт лес крестов! Каждый день погибает много солдат, и часто думаешь: когда придёт твоя очередь? Старых солдат почти совсем не осталось…»
Из письма унтер-офицера Рудольфа Тихля, командира 14-й роты 227-й пехотной дивизии, жене.

«…Да, здесь приходится благодарить Бога за каждый час, что остаёшься в живых. Здесь никто не уйдёт от своей судьбы. Самое ужасное, что приходится безропотно ждать, пока наступит твой час. Либо санитарным поездом на родину, либо немедленной и страшной смертью в потусторонний мир. Лишь немногие, богом избранные счастливцы благополучно переживут войну на фронте под Сталинградом…»
Из письма солдата Пауля Больце Марии Смуд. 18.XI.1942 г.

«…Я был на могиле Гиллебронда из Эллерса, убитого поблизости от Сталинграда. Она находится на большом кладбище, где лежит около 300 немецких солдат. Из моей роты там тоже 18 человек. Такие большие кладбища, где погребены исключительно немецкие солдаты, встречаются чуть ли не на каждом километре вокруг Сталинграда…» Из письма ефрейтора Августа Эндерса, п/п 41651 А, жене. 15.XI.1942 г.

«…Здесь сущий ад. В ротах насчитывается едва по 30 человек. Ничего подобного мы ещё не переживали. К сожалению, всего я вам написать не могу. Если судьба позволит, то я вам когда-нибудь об этом расскажу. Сталинград – могила для немецких солдат. Число солдатских кладбищ растёт…»
Из письма обер-ефрейтора Иозефа Цимаха, п/п 27800, родителям. 20.XI.1942 г.

«…2 декабря. Снег, только снег. Питание пакостное. Мы всё время голодны.
6 декабря. Порции ещё сокращены…
8 декабря. С едой становится всё плачевней. Одна буханка хлеба на семь человек. Теперь придётся перейти на лошадей.
12 декабря. Сегодня я нашёл кусок старого заплесневевшего хлеба. Это было настоящее лакомство. Мы едим только один раз, когда нам раздают пищу, а затем 24 часа голодаем…»
Из дневника унтер-офицера Иозефа Шаффштейна, п/п 27547.

«…22–25 ноября. Русские танки обходят нас и атакуют с фланга и тыла. Все в панике бегут. Мы совершаем 60-километровый марш через степи. Идём в направлении на Суровикино. В 11 часов русские танки и «Катюша» атакуют нас. Все снова удирают.
6 декабря. Погода становится всё хуже. Одежда замерзает на теле. Три дня не ели, не спали. Фриц рассказывает мне подслушанный им разговор: солдаты предпочитают перебежать или сдаться в плен…»
Из дневника фельдфебеля полевой жандармерии Гельмута Мегенбурга.

«…Вчера мы получили водку. В это время мы как раз резали собаку, и водка явилась очень кстати. Хетти, я в общей сложности зарезал уже четырёх собак, а товарищи никак не могут наесться досыта. Однажды я подстрелил сороку и сварил её…»
Из письма солдата Отто Зехтига, 1-я рота 1-го батальона 227-го пехотного полка 100-й легко-пехотной дивизии, п/п 10521 В, Хетти Каминской. 29.XII.1942 г.

«…26 декабря. Сегодня ради праздника сварили кошку».
Из записной книжки Вернера Клея, п/п 18212.

«…23 ноября. После обеда нас невероятно обстреливали русские самолёты. Ничего подобного мы ещё не переживали. А немецких самолётов не видно ни одного. Это ли называется превосходством в воздухе?
24 ноября. После обеда жуткий огонь. Наша рота потеряла половину своего состава. Русские танки разъезжают по нашей позиции, самолёты атакуют нас. У нас убитые и раненые. Это просто неописуемый ужас…»
Из дневника унтер-офицера Германа Треппмана, 2-й батальон 670-го пехотного полка 371-й пехотной дивизии.

«…19 ноября. Если мы проиграем эту войну, нам отомстят за всё, что мы сделали. Тысячи русских и евреев расстреляны с женами и детьми под Киевом и Харьковом. Это просто невероятно. Но именно поэтому мы должны напрячь все силы, чтобы выиграть войну.
24 ноября…Утром добрались до Гумрака. Там настоящая паника. Из Сталинграда движутся непрерывным потоком автомашины и обозы. Дома, продовольствие и одежда сжигаются. Говорят, мы окружены. Вокруг нас рвутся бомбы. Затем приходит сообщение, что Калач, захваченный было немцами, снова в руках у русских. Против нас выставлено будто бы 18 дивизий. Многие повесили головы. Некоторые уже твердят, что застрелятся… Возвращаясь из Карповки, мы видели части, которые жгли одежду и документы…
12 декабря… Русские самолёты делаются всё более дерзкими. Обстреливая нас из авиапушек, сбрасывали также бомбы замедленного действия. Фогт убит. Кто следующий?
5 января. У нашей дивизии есть кладбище под Сталинградом, где похоронено свыше 1000 человек. Это просто ужасно. Людей, направляемых сейчас из транспортных частей в пехоту, можно считать приговорёнными к смерти.
15 января. Выхода из котла нет и не будет. Время от времени вокруг нас рвутся мины…»
Из дневника офицера Ф. П. 8-го легкого ружейно-пулемётного парка 212-го полка.

«…Как чудесно могли бы мы жить, если не было этой проклятой войны! А теперь приходится скитаться по этой ужасной России, и ради чего? Когда я об этом думаю, я готов выть от досады и ярости…»
Из письма обер-ефрейтора Арно Бееца, 87-й артиллерийский полк 113-й пехотной дивизии, п/п 28329 Д, невесте. 29.XII.1942 г.

«…Часто задаёшь себе вопрос: к чему все эти страдания, не сошло ли человечество с ума? Но размышлять об этом не следует, иначе в голову приходят странные мысли, которые не должны были бы появляться у немца. Но я спасаюсь мыслями о том, что о подобных вещах думают 90% сражающихся в России солдат».
Из письма ефрейтора Альбрехта Оттена, п/п 32803, жене. I.I.1943 г.

«…15 января. Фронт за последние дни рухнул. Всё брошено на произвол судьбы. Никто не знает, где находится его полк, его рота, каждый предоставлен самому себе. Снабжение остается по-прежнему скверным, так что момент разгрома оттянуть нельзя.
В последние дни бывает так: нас атакуют шесть или девять «СБ-2» или «Ил-2» с двумя-тремя истребителями. Не успеют исчезнуть, как выплывают следующие и низвергают на нас свои бомбы. На каждой машине по две-три штучки (тяжёлые бомбы). Эта музыка слышится постоянно. Ночью как будто должно бы быть спокойней, но гуденье не прекращается. Эти молодцы летают иногда на высоте 50–60 м, наших зениток не слышно. Боеприпасы израсходованы полностью. Молодцы стреляют из авиакатушек и сметают наши блиндажи с лица земли.
Проезжая через Гумрак, я видел толпу наших отступающих солдат, они плетутся в самых разнообразных мундирах, намотав на себя всевозможные предметы одежды, лишь бы согреться. Вдруг один солдат падает в снег, другие равнодушно проходят мимо. Комментарии излишни!
18 января. …В Гумраке вдоль дороги и на полях, в блиндажах и около блиндажей лежат умершие от голода, и затем замёрзшие немецкие солдаты…»
Из дневника офицера связи, обер-лейтенанта Гергарда Румпфинга, 96-й пехотный полк 44-й пехотной дивизии.

«…В нашем батальоне только за последние два дня мы потеряли убитыми, ранеными и обмороженными 60 человек, свыше 30 человек убежало, боеприпасов оставалось только до вечера, солдаты три дня совершенно не ели, у многих из них обморожены ноги. Перед нами встал вопрос: что делать? 10 января утром мы читали листовку, в которой был напечатан ультиматум. Это не могло не повлиять на наше решение. Мы решили сдаться в плен, чтобы те самым спасти жизнь нашим солдатам…»
Из показаний пленного капитана Курта Мандельгельма, командира 2-го батальона 518-го пехотного полка 295-й пехотной дивизии, и его адъютанта лейтенанта Карла Готшальта. I5.I.1943 г.

«…Все на батарее – 49 человек – читали советскую листовку-ультиматум.
По окончании чтения я сказал товарищам, что мы люди обречённые и что ультиматум, предъявленный Паулюсу – это спасательный круг, брошенный нам великодушным противником…»
Из показаний пленного Мартина Гандера.

«…Я прочёл ультиматум, и жгучая злоба на наших генералов вскипела во мне. Они, по-видимому, решили окончательно угробить нас в этом чёртовом месте. Пусть генералы и офицеры сами воюют. С меня довольно. Я сыт войной по горло…»
Из показаний пленного ефрейтора Иозефа Шварца, 10-я рота 131-го пехотного полка 44-й пехотной дивизии. II.I.1943 г.

«…с 21 ноября мы окружены. Положение безнадёжно, только наши командиры не хотят в этом сознаться. Кроме пары ложек похлёбки из конины, мы ничего не получаем…»
Из письма унтер-офицер Р. Шварца, п/п 02493 С, жене. 16.I.1943 г.

Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!

Запись посвящена героям Великой Отечественной войны, нашим дедам и прадедам, бабушкам и прабабушкам отстоявшим нашу землю от фашистских оккупантов! Великая слава защитникам родины!

Если вам понравилась запись, нажмите поделится

PS Прошу вас в комментариях соблюдать правила DRIVE2 иначе данную запись заблокируют! Надеюсь на веше понимание!

Подходя к границам СССР, немцы ожидали легкой прогулки и короткой победоносной войны. На самом деле, им довелось встретиться с опасным и яростным противником, что стало для них полной неожиданностью.

Я часто изучаю мемуары немецких солдат, офицеров и генералов, и постоянно наталкиваюсь в них на оценки русских солдат. Сегодня я хочу рассказать вам о том, как немцы оценивали боеспособность солдат Красной армии.

О Блицкриге

«От фельдмаршала фон Бока до солдата все надеялись, что вскоре мы будем маршировать по улицам русской столицы. Гитлер даже создал специальную саперную команду, которая должна была разрушить Кремль. Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск вдруг резко изменилось. С удивлением и разочарованием мы обнаружили в октябре и начале ноября, что разгромленные русские вовсе не перестали существовать как военная сила. В течение последних недель сопротивление противника усилилось, и напряжение боев с каждым днем возрастало…»

На мой взгляд, судьба войны была решена задолго до Сталинградской и Курской битв. Уже после поражения немцев под Москвой стало понятно, что «Блицкриг» себя не оправдал, а к продолжительной изнуряющей войне, особенно на несколько фронтов, руководство Третьего Рейха не готовилось.

Хочу отдать дань памяти тем солдатам и офицерам, которые в первые дни войны сдерживали противника ценой своих жизней. Именно они, замедлив продвижение немцев, дали время на подготовку обороны под Москвой.

О первых поражениях 

«Русские с самого начала показали себя как первоклассные воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость… »

Не только отсутствие опыта помешало советским дивизиям остановить продвижение противника на западных границах. Сыграла совокупность следующих факторов:

• просчёты руководства страны, включая Сталина;
• отсутствие точных данных о времени нападения;
• неготовность действовать против новой немецкой тактики «Блицкрига»;
• неукомплектованность дивизий по штату военного времени;
• дополнительные силы Вермахта, полученные от союзников, которые позволили организовать наступление по всей границе СССР.

О рукопашной схватке

«Русский солдат предпочитает рукопашную схватку. Его способность не дрогнув выносить лишения вызывает истинное удивление. Таков русский солдат, которого мы узнали и к которому прониклись уважением еще четверть века назад».

Конечно, во время Великой Отечественной войны русские солдаты уже не ходили в штыковую в полный рост, как это было на Великой войне. Однако в экстренных случаях, когда выбора не оставалось, они бросались на противника со штыками, ножами, топорами, лопатками и другим оружием.

Немцы от рукопашной схватки уходили, но отнюдь не потому, что панически её боялись. Просто их учили, что сражаться нужно оружием, и основную ставку делать именно на него.

Об отсутствии страха

«Эти русские солдаты совсем не боялись нас. Мне даже на секунду показалось, что это мы стояли на их месте. Отвратительное ощущение. Ушли с улыбкой на губах, и я готов поклясться, что не только у меня, но и у моих солдат, пробежали мурашки по спине и неприятный холодок. Перед казнью они сказали три слова, после которых мы их отпустили: «Вы на прицеле».

Стоит отметить, что эти был лишь стереотип. В действительности, каждый человек боится умереть, каким бы смелым он не был. Это базовый инстинкт, побороть который могут только единицы. Отсутствие страха можно оправдать адреналином. При его переизбытке, он притупляется.

В конце хочу отметить, что советские солдаты изначально не испытывали страха перед противником. Там, где европейские солдаты видели грозного врага и военную машину, бойцы Красной армии смотрели в глаза очередному врагу, который покусился на их родину. Им было не важно, кого убивать.

Какое преимущество имела Красная армия над Вермахтом?