Рассказы о байкале сибирских писателей

Литература 19 века

Если проследить, сколько художественных сюжетов подобного рода промелькнуло в описаниях адаптации человека в суровых сибир­ских краях, в его «героических» преобразованиях окружающей среды соответственно задачам индустриализации страны, в его охотничьих и других навыках противоборства с природой, сразу становится ясно, что однозначной оценки лепты литературы в экологическую проблему сделать невозможно, но при любом раскладе сегодня ценнее и значи­мее произведения, в которых отражено созидательное преобразующее влияние природы на человека, хотя это проявляется не всегда.

Вспомним Чехова. Устами доктора Астрова он изрекает истину, которая, в сущности, означает подлинное открытие: растительный мир не только украшает землю, но и учит человека понимать пре­красное, внушает ему величавое настроение. Многие произведения писателя  развивают  трепетно-жгучую  проблему  человеческого счастья. В ряду его слагаемых одно из главных мест принадлежит природе. Об этом также говорит автор через Астрова: «…Когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими ру­ками, я сознаю, что климат немножечко и в моей власти, и что если человек через тысячу лет будет счастлив, то в этом немножечко буду виноват и я».

Но уже заметно по-иному смотрит Чехов на проблему того же леса, когда оказывается в «безграничной» тайге Сибири, в конце XIX века. Вспомним его воспоминания из поездки на остров Саха­лин. «Вот около сосен плетется беглый каторжник с котомкой и с ко­телком на спине. Какими маленькими и ничтожными представляются в сравнении с громадною тайгой его злодейства, страдания и он сам! Пропадет он здесь в тайге, и ничего в этом не будет мудреного, ни ужасного, как в гибели комара. Пока нет густого населения, сильна и непобедима тайга, и фраза «Человек есть царь природы» нигде не звучит так робко и фальшиво, как здесь. Если бы, положим, все люди, которые живут теперь по сибирскому тракту, сговорились уни­чтожить тайгу и взялись бы для этого за топор и огонь, то повтори­лась бы история синицы, хотевшей зажечь море. Случается, пожар сожрет в лесу верст пять, но в общей массе пожарище едва заметно, а проходят десятки лет, и на месте выжженного леса вырастает мо­лодой, гуще и темнее прежнего. Один ученый нечаянно поджег лес; в одно мгновение вся видимая зеленая масса была охвачена пламенем. Потрясенный необычайной картиною, ученый назвал себя «причиною страшного бедствия». Наверное, на месте бывшего пожара растет те­перь непроходимый лес, и труды ученого оставили в природе больше следа, чем напугавшее его страшное бедствие. Обычная человеческая мерка в тайге не годится».

Скорее всего, именно проблеснувшая в данном суждении мысль российского человека «у нас всего много, на всех хватит» позволя­ла и позволяет многим людям небрежно, хищнически и даже пре­ступно относится к матушке природе на территории всей России. Вот размышление хабаровского журналиста, пришедшее к нему во время путешествия по Байкалу и при виде экологических неуря­диц, что здесь творятся. «Кстати сказать, и наша многострадальная дальневосточная тайга беспощадно наказывает тех, кто беспар­донно врывается в ее владения со злым умыслом. Даже если, на первый взгляд, и умысла как бы не было. Ну, например, лесорубы знаменитого в свое время Дальлеспрома миллионами кубометров «косили» кедр       кормильца всего живого в тайге.  Косили тупо, косили фактически на… дрова. В верховьях речки Дурмин до сих пор гниют невывезенные километровые штабеля таких «дров». И у всех, кто этим безобразием занимался в не столь уж и далекое советское время, жизнь, в конце концов, пошла кувырком. Многие поумирали в мучениях от рака, хотя, казалось бы, в лесу свежим воздухом дышали.

Современным дельцам, засылающим в тайгу «дикие» бригадки из полуспившихся потомков советских лесорубов с одной только целью — хапнуть и лично обогатиться, надо бы знать, что всем им уготована кара, неотвратимая кара Природы, которая и есть Бог. Но скудость внутреннего мирка этих людишек не дает им возможности осознать, на кого они поднимают свою алчущую «зелени» руку. Будучи жесто­ко наказаны, некоторые из них лишь на смертном одре поймут, что жили и действовали не по-людски. А большинство и вовсе ничего не поймет — мусором были на этой земле, мусором в землю и уйдут…».

Приоритет  в  создании достаточно  объемного  художественного полотна о байкальском крае принадлежит первому сибирскому ро­манисту И.Т.Калашникову. В романе «Дочь купца /Колобова», на­звание которого сопровождается припиской «роман, извлеченный из иркутских преданий», автор создает остросюжетную картину жизни земли сибирской в начале XIX века. Здесь присутствуют и описа­ния самого священного моря, и горных хребтов, его окружающих, и своеобразных забайкальских степей… И. Калашников делает инте­реснейшие зарисовки жизни и быта русских старожилов, абориген­ных народов земли сибирской: бурят, монголов, тунгусов, якутов, коряков, юкагиров, чукчей. Широта описания, творческий рассказ о самобытных характерах сибиряков вызвали интерес к книге, опуб­ликованной в 1832 году. А.С.Пушкин в письме к писателю приводит мнение баснописца И.Крылова: «Ни одного из русских романов я не читывал с большим удовольствием». Из описаний, сделанных в романе, интеллигентная публика России, несомненно, многое узнала и о жизни сибирской земли.

Одним из самых известных в России и мире художественно-музыкальных произведений о Байкале является, несомненно, песня с зачином «Славное море Священный Байкал». Стихотворение Д.Давыдова, шесть из одиннадцати строф из которого стали текстом данной песни, было опубликовано в 1858 году в одном из номеров малоизвестной столичной газеты «Золотое руно» и называлось «Думы беглеца на Байкале». Зародилось оно, возможно, в период поездок Давыдова в Баргузин вместе с бурятским просветителем Сахаром Хамнаевым. Н.Дамдинов в документальной повести «Баргузин Тукум» так описывает этот момент: «По дороге в Баргузин, когда ехали по берегам Байкала, Хамнаев делал привалы в особенно жи­вописных местах. Дмитрий Павлович с восхищением вглядывался в просторы Байкала, изредка что-то записывал в тетрадку. Один раз спросил: «Значит, ветер, дующий с устья вашей реки, здесь так и на­зывается: «баргузин».

Несколько слов надо сказать о самом Д.Давыдове (1811 — 1888 гг.) — сибирском поэте, краеведе и педагоге XIX века. Он — ко­ренной сибиряк, уроженец города Канска Томской губернии. За­кончив Иркутскую гимназию и получив звание учителя в 1830 году, он получил назначение в Троицкосавск Кяхту. В дальнейшем его педагогическая деятельность продолжалась без малого тридцать лет. Давыдов был лично знаком с известными людьми Сибири. Так, знакомство и дружба с профессором Казанского, затем Варшавского университета О.М.Ковалевским стали стимулом к формированию у Дмитрия Павловича глубоких и устойчивых интересов к этногра­фии и фольклору бурят и монголов. Он постоянно собирал сказки, легенды и предания, пословицы и поговорки аборигенного населения, и для него свойственно было глубокое понимание своеобразия психологии и быта этих людей, уважение к их традициям, обычаям и обрядам.

«Знакомый с нравами бурята,

Я чтил его привычки свято», —

писал он в одном из своих стихотворений. Он и делом доказы­вал эти свои убеждения: будучи смотрителем учебных заведений, многое сделал для открытия бурятского училища в Баргузине, ряда других русских и бурятских школ на территории современной Бу­рятии и Иркутской области. Число сельских приходских школ при нём увеличилось вдвое, что по тем временам было явлением редким в Сибири.

Дмитрий Давыдов показал себя и человеком, интересующимся историей сибирской земли и заботящимся о сохранении ее свиде­тельств. Он одним из первых обнаружил Иволгинский «оленный ка­мень» — плиту с выбитыми на ней изображениями, напоминающими бегущих друг за другом оленей. Такие камни устанавливались древ­ними людьми в местах культовых торжеств, жертвоприношений или захоронений и имели ритуально-символическое значение. Несмотря на то, что камень имел значительную величину (длина — 3,5 м) и вес, Давыдов постарался, чтобы его доставили по грунтовым дорогам и льду Байкала в Иркутск. Сейчас этот камень находится у входа в Иркутский краеведческий музей.

Авторство песни о привольном Байкале долгое время было за­быто, но сама она, подобно её герою, сильному и смелому беглецу — каторжнику, вырвалась на волю и разошлась по российским горо­дам и весям. В песне ярко высветились характер и душа народа, его сокровенные чаяния о лучшей доле, протест против социальных бед, зол и страданий, любовь к родной земле.

Используя хронологический принцип в обзоре литературных произведений о Байкале, покажем всплеск его описаний в первой трети XIX века, что в немалой степени связано со ссылкой и катор­гой декабристов. Эти подневольные «очевидцы» Байкала оставили в своих мемуарах, воспоминаниях, письмах красочные его картины. Вот одно из них: «Я переплывал воды Байкала, пересекая вели­чайшие пространства, обозревал природу во все ее величестве… В отдаленной синеве седые исполины, препоясанные густым туманом, гладкая зеркальная поверхность воды в тихое время и страшные черные волны во время бури, оглушающие ревом своим и как бы готовые испровергнуть в бездну мшистые скалы, препятствующие их буйству, — вот зрелище, какое представляет Байкал в летний день с первого взгляда.

Тихо — и сердце наполняется каким — то особенным восторгом при виде сего озера. Воображение чрезвычайной отдаленности оного от средоточия отечества нашего, совершенный недостаток постоян­ного населения, дикая природа, разбросанные кое где хижины ловцов,  белеющиеся вдали парусы судов, — и мысль, что там,  за водами, за высокими хребтами гор, близко начинается земля, отлич­ная от всех, виденных нами, образом общежития и образом мыслей ее обитателей, — все это питает в душе задумчивость и особенные, неизъяснимые чувства.

Но зима, новое чудовище мест полунощных, не умедлит принести оковы свои. Борьба продолжительна, но победа ее неизбежна. Она разгонит мрак, сравняет и сгустит волны — Байкал предстанет опять взорам не страшный и покорный, приступный для всякого, но в но­вом величестве. Наступят ясные дни; поверхность сего вместилища вод, как гладкий хрусталь, ярко отражать будет лучи солнца; ветер, подобно тщательному блюстителю чистоты, сметает с него все посто­роннее, уносит снег на берега и сильным вихрем в ущелинах подымет до вершины гор, дабы украсить алмазами и изумрудами мрачную их одежду».

Это описание принадлежит декабристу и одному из соавто­ров М.М.Сперанского в создании Устава инородцев Сибири Г.С.Батенькову. Аналогичные и наоборот, не весьма лицеприятные комплименты для Байкала можно найти у декабристов Басаргина Н.В., В.Раевского, М.Кюхельбеккера и др. Байкалу свои строки посвятили в то время писатели Н.И.Полевой (повесть «Сохатый» — 1830 год), уже названный А.Калашников и ряд других авторов.

Естественно, среди художественных произведений встречались и такие, которые характеризовали Байкал и не в столь «изысканном» виде. Причин этому много, но все же две из них, на наш взгляд, самые существенные. Во-первых, попадающим в Сибирь по неволе людям, влачащим здесь весьма тяжелое состояние, нередко было не до муз. Во-вторых, Байкал, вне всякого сомнения, во многие вре­мена года, и особенно в связи с погодными условиями, потрясал своей суровостью, дикостью и своим коварным характером. Журнал «Восточное обозрение» в 1888году опубликовал стих М.Р-ова: «На Байкале», в котором ярко отражены такого рода впечатления:

Я стоял на скале. Впереди предо мной

Расстилалося море святое

И, слегка колыхался тихой волной,

В величавом дремало покое.

Чайки с криком летали над морем и плот

На лазурной поверхности дремлющих вод

С рыбаками лениво качало.

Набегала волна. Ветер грозно завыл

И свинцовыми тучами солнце закрыл:

Пробудилися воды Байкала.

Загудел, зароптал он, и бешеный вал

Двухсаженной могучей грядою

С плеском пены на берег бежал

И покрыл его мутной водою.

Разразилась гроза. Дробью дождь зашумел.

Ярко молния в небе сверкнула.

И глухими раскатами гром прогремел;

Море в сумраке будто тонуло,

Я увидел тогда опрокинутый плот, —

Он на камне лежал средь бушующих вод,

А кругом его щепки носило…

Не забыл я тот миг.

Моря тихая гладь,

Не могу я тебе с этих пор доверять,

Чуя в недрах стихийную силу!

Описание Байкала в литературе 20 века

Красоты Байкала и его берегов вызывают у восприимчивого че­ловека наряду с ощущением суровости, одновременно размышления о нечто первозданном, непреходящем, вечном. Вот одно из впечат­лений А. М. Станиловского, полученном им при поездке по Байкалу на пароходе в июне 1905 г. «В ясную погоду кругом моря стоят ве­личаво спокойные громады гольцов. На вершинах их, как фимиам, курятся облака. Сверху вниз изборождены они снеговыми полосами, которые красивою узорною одеждой покрывают их. Невольно взоры путешественника нет — нет да и подымаются, снова и снова туда на­верх, на эти ясные вершины. Только мыслью можно подняться на их неприступные высоты; на них все чисто, ясно, олимпийски спокой­но. Им чужда наша мелкая суетливая жизнь. Широкие громадные же, но ничтожные в сравнении с ними гривы отделяют их от нашего мира, и они стоят в божественном безмолвии, как бы олицетворяя со­бой вечность, и невольно заставляя человека оглядываться на себя, освежающе действуя на его душу, как освежает мысль и волю чело­века созерцание чистых идеалов».

Вместе с тем, человек, написавший эти строки, отмечал более века назад, что русские люди того времени не посвящали Байкалу своего поэтического творчества, что превалирование экономических интересов в психологии переселенцев в суровые края, не дает раз­виться их духовным склонностям. По его мнению, воспевание Бай­кала станет основой творчества потомков. «Поэзия по отношению к природе, конечно, явится, но явится лишь много позже, когда люди сживутся с новой природой. Когда острота исключительно экономи­ческого взгляда на нее несколько ослабнет, потомство, выросшее на ее лоне, конечно, снова встанет в те нежно-сыновные отношения к новой матери природе, взглянет на природу, на Байкал, снова как на своего «хозяина», — а это уже и есть основа всякого поэтического отношения и поэтического творчества».

Можно не соглашаться с категоричностью мысли Станиловского об отсутствии художественного отображения Байкала у его предшественников и современников. Когда обращаешься к байкальским легендам и преданиям, собранным известным фольклористом Л.Элиасовым, убеждаешься, сколь много значил Байкал в мыслях и чаяниях людей, проживающих на его берегах. Но все же Станиловский прозорливо предвидел, что священное море получит своих лирически настроенных певцов и служителей муз именно в будущем. Один из первых сборни­ков художественных произведений о Байкале «Славное море» вышел в Иркутске в 1957 году. В нем были сосредоточены рассказы, отрывки из романов и повестей, очерки и стихи об Иркутске и Байкале сибир­ских литераторов, начиная с XIX века. Проза представлена произведе­ниями о Байкале Г.Кунгурова, В.Мариной, Н.Волкова, и ряда других авторов. Свою поэзию внесли в сборник А.Ольхой, Ю.Левитанский, Е.Полянский, И.Молчанов-Сибирский, И.Луговой, Л.Татьяничева, П.Реутский и другие. Интересным является то, что цветами своих мыс­лей о сибирской земле делились иностранцы П. Неру да, А.Пьеррар, Д.Кершек, Ст.Станчев… И очень запоминающимися иллюстрациями оформил сборник художник Б.И.Лебединский.

С середины 20-го века широко стало известно байкальское твор­чество М.И.Жигжитова — народного учителя, прославленного охотника баргузинской тайги. Это о нем реальный рассказ, когда столкнувшись с медведем, он засунул ему по самый локоть руку в пасть и зарезал зверя ножом. В своих произведениях он, к приме­ру, описал как боролись баргузинские охотники во главе с Зеноном Сватошем за сохранение соболя, чтобы не вывели его под корень. В рассказе «Преступление в тайге» писатель очеловечивает своих героев — лося Хока и лосиху Экки, наделяет их тонкими чувства­ми, чтобы нагляднее и убедительнее показать читателю, что брако­ньер — это не просто хищник, убивающий зверей в неположенное время, тайком и недозволенными методами, но и враг всего, что дорого человеку в окружающей природе. А.Бальбуров писал о произведениях М.Жигжитова: «Они наполнены у него живыми соками жизни не только потому, что у него богатое и сочное воображение, а потому, главным образом, что в каждую фразу он вливает живую душу, трепещущую и поющую от восторга перед красотами природы и плачущую и стонущую, когда эту красоту уродуют, а то и уни­чтожают».

Сегодня образы Байкала в любом виде — суровом и нежном — вызывают поэтические чувства у многих наших современников. Осо­бо среди них надо выделить В. Распутина. В творчестве этого та­лантливейшего писателя рассыпаны жемчужины мыслей о природе, а образ священного моря красочно представлен в очерке «Байкал». «Байкал, казалось бы, должен подавлять человека своим величием и размерами — в нем все крупно, все широко, привольно и загадочно — он же, напротив, возвышает его. Редкое чувство приподнятости и одухотворенности испытываешь на Байкале — словно и тебя косну­лась тайная печать вечности и совершенства, словно и тебя обдало близким дыханием всесильного присутствия, и в тебя вошла доля магического секрета всего сущего».

Природе Байкала, его красотам и людям посвящены многие стро­ки известных не только в России, но и за рубежом поэтов и писателей (см. названия некоторых из книг в списке литературы): А. Байбородина, К. Балкова, А.Бальбурова, Л. Бородина, С. Воробьева, Н. Дамдинова, В. Жемчужникова, К. Карнышева, Н. Ладейщикова, Б. Лапина, М. Маликова, Н. Митыпова, В. Нефедьева, О. Серовой, Ф. Таурина, Н. Худугуева, А. Юркова и других мастеров пера. В 2010 году вышла в свет весьма объемная работа С. Гольбфарба с большим количеством иллюстраций «Мир Байкала», которую без преувеличе­ния можно назвать энциклопедией священного моря.

Весьма проблематичен и художественен Байкальский монолог «Берег печали» А.Румянцева, родившегося и выросшего в байкаль­ском селении Шерашево. С раннего детства, проникшись любовью к Байкалу, А.Румянцев посвятил ему немало строк в стихах и прозе, среди которых и поэма «Колодец планеты».

Под блещущим сводом небесным

Под темным крылом облаков

Хранится в колодце чудесном

Бесценная влага веков.

И нету надежней и строже

Ее окружающих стен.

Из камня суровое ложе

Не тронут ни червь и ни тлен.

Есть много колодцев на свете

Но только средь гор и равнин Прозрачный и чистый, как этот,

На нашей планете один.

К авторам малоизвестных, но оригинальных художественных произведений о Байкале, жизни и делах его моряков и рыбаков мож­но отнести писателя В.А.Старикова, который в 1963 году в далеком Свердловске выпустил в свет сборник рассказов «На Байкале». В рассказах «Волны шумят», «Радист с «Альбатроса», «Сарма» и др. писатель создал образы самобытных и сильных характером людей, душою и сердцем влюбленных в Байкал и противоборствующих его стихиям.

Среди ярких, самобытных и полемичных произведений о священ­ном море конца 20-го века стоит назвать очерк И.Широбокова «Мой Байкал, наш Байкал». Оригинальное восприятие природы и души Байкала, отличное знание его повадков и «чудачеств», вера в то, что озеро-море и люди, живущие на его берегах «одной крови», а также другие тонкости сделали очерк примечательным явлением. Не слу­чайно его автор в 1999 году награжден первой премией ТАСИС.

Представители других профессий о Байкале

Надо отметить, что в описании красот Байкала поэтичностью отличаются и представители других профессий. Традиции этого уходят к исследованиям суровых и неоднозначных прелестей Сибири с са­мых давних времён. Вот, к примеру, отношение к таким местам В.А. Обручева, стоящего на одной из скал Ольхона. «Перед упоённым взглядом туриста простирается далеко-далеко несравненное Байкаль­ское озеро. Глаз видит, созерцает, блаженствует и не может оторвать­ся от волшебной красоты. В туманной дали — берега родного края с его предательскими падями, таинственной тайгой, быстрыми горны­ми потоками, опасными ущельями и грозящими смертью пропастями. Как живы ещё в моей душе все ужасы странствий по той глуши! Надо мной прозрачно-голубое сибирское небо, под ногами причудливо зуб­чатые береговые скалы удаленного от мира одинокого острова, а во­круг неописуемо великолепная, прекрасная, водная гладь Байкала». У современников аналогичные мысли характерны для ученых, экологов, политических деятелей, особенно родившихся в данных местах. «Мы жили на берегу Байкала, боготворя Его, жили им, жили природой, ее дарами и красотой, живительной силой и вра­чующим воздухом. С Байкалом мыбыли на «Вы», но в минуты особой открытости сердца и души, благодарности и почтения обращались к нему на «ты», как к родному отцу! Он отвечал нам взаимностью, ла­ской и суровостью, воспитывающей мужество и благородство, добро­ту и щедрость. Да, он суров и одновременно ласков, велик и непри­ступен, неистов своими могучими ветрами, раскидывая их внезапно и странно, буйно и безоглядно. Он величественно спокоен, прозрачен и чист, как детская слеза, как лазурный небосвод над ним. Трудно, невозможно было счесть богатства его гор и долин, понять или разга­дать многоликую красу и тайну его изумрудных вод, и заключенную в них таинственную жизнь. С чем можно сравнить невероятные в их фантасмагории байкальские зори и закаты, таежные дебри, полные различной живности: бегающей и летающей, говорящей и поющей, благоухающей и зовущей, удивляющей своей библейской красотой и величием, разноликостью и таинственностью».