Рассказы о бане строителей

14.05.2018 — 18:30 |14.06.2018 Истории из жизни

…Солнце еще не встало, а Мишка уже был на Барсучьем бору. Там, километрах в трех от деревни, стоял пустующий домик серогонов. Мишка сделал еще ходку до деревни, притащил рыбацкие снасти и, вернувшись назад, замел еловым лапником свои следы.

Теперь он чувствовал себя в безопасности, затопил жаркую буржуйку, наварил картошки, с аппетитом поел.

Солнце стояло уже высоко, когда он отправился к реке ставить верши. С высокого берега открывалась неописуемая красота лесной речки, укрытой снегами. Мишка долго стоял, как зачарованный, любуясь искрящимся зимним миром. На противоположной стороне реки на крутом берегу стояла заснеженная, рубленая в два этажа из отборного леса дача бывшего директора леспромхоза, а ныне крутого бизнесмена – лесопромышленника. Окна ее украшала витиеватая резьба, внизу у реки прилепилась просторная баня. Дача была еще не обжита. Когда Мишка уезжал в Питер, мастера из города сооружали камин в горнице, занимались отделкой комнат. Теперь тут никого не было. И Мишка даже подумал, что хорошо бы ему пожить на этой даче до весны. Все равно, пока не сойдет снег, хозяевам сюда не пробраться. Но тут же испугался этой мысли, вспомнив, что за ним должна охотиться милиция.

Он спустился к реке, прорубил топором лед поперек русла, забил прорубь еловым лапником так, чтобы рыба могла пройти только в одном месте, и вырубил широкую полынью под вершу.

Скоро он уже закончил свою работу и пошел в избушку отдохнуть от трудов. Избушка была маленькой, тесной. Но был в ней особый лесной уют. Мишка набросал на нары лапника и завалился во всей одежде на пахучую смолистую подстилку, радуясь обретенному, наконец, покою.

Проснулся Мишка от странных звуков, наполнивших лес. Казалось, в Барсучьем бору высадился десант инопланетян, производящих невероятные, грохочущие, сотрясающие столетние сосны звуки. Мишка свалился с нар, шагнул за двери избушки.

— Путана, путана, путана! — гремело и завывало в бору.— Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?

Музыка доносилась со стороны реки. Мишка осторожно пошел к берегу. У директорской дачи стояли машины, из труб поднимались к небу густые дымы, топилась баня, хлопали двери, на всю катушку гремела музыка, то и дело доносился заливистый девичий смех.

У Мишки тревожно забилось сердце. Он спрятался за кустами и, сдерживая подступившее к горлу волнение, стал наблюдать за происходящим…

Он видел, как к бане спустилась веселая компания. Впереди грузно шел директор их леспромхоза, следом, оступаясь с пробитой тропы в снег и взвизгивая, шли три длинноногие девицы, за ними еще какие-то крупные, породистые мужики. Скоро баня запыхала паром.

Изнутри ее доносилось аханье каменки, приглушенный смех и стенания.

Наконец, распахнулись двери предбанника, и на чистый девственный снег вывалилась нагишом вся развеселая компания. Мишкин директор, тряся отвислым животом, словно кабан пробивал своим распаренным розовым телом пушистый снег, увлекая компанию к реке, прямо в полынью, где стояла Мишкина верша.

Три ображенные девицы оказались на льду, как раз напротив Мишкиной ухоронки. Казалось, протяни руку и достанешь каждую.

От этой близости и вида обнаженных девичьих тел у Мишки, жившего поневоле в суровом воздержании, закружилась голова, а лицо запылало нестерпимым жаром стыда и неизведанной запретной страсти.

Словно пьяный, он встал, и, шатаясь, побрел к своему убогому пристанищу. А сзади дразнил и манил волнующе девичий смех и радостное повизгивание…

В избушке смолокуров он снова затопил печь, напился чаю с брусничным листом и лег на нары ничком, горестно вздыхая по своей беспутной никчемной жизни, которая теперь, после утреннего заявления по радио, и вовсе стала лишена всякого смысла.

Мишка рано остался без родителей. Мать утонула на сплаве, отец запился. Сказывают, что у самогонного аппарата не тот змеевик был поставлен. Надо было из нержавейки, а Варфоломей поставил медный. Оттого самогонка получилась ядовитая.

Никто в этой жизни Мишку не любил. После ремесленного гулял он с девицей и даже целовался, а как ушел в армию, так тут же любовь его выскочила замуж за приезжего с Закарпатья шабашника и укатила с ним навсегда.

А после армии была работа в лесу, да пьянка в выходные. Парень он был видный и добрый, а вот девиц рядом не случалось, остались в Выселках одни парни, девки все по городам разъехались. Тут поневоле запьешь! Уж лучше бы ему родиться бабки Саниным козлом! Сидел бы себе на печи да картошку чищеную ел. Ишь, в кабинете ему студено!

Мишке стало так нестерпимо жалко самого себя, что горючая слеза закипела на глазах и упала в еловый лапник.

…Ночью он вышел из избушки, все та же песня гремела на даче и стократным эхом прокатывалась по Барсучьему бору:

«Путана, путана, путана,
Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?»

Столетние сосны вздрагивали под ударами децибелл и сыпали с вершин искрящийся под светом луны снег. Луна светила, словно прожектор. В необъятной небесной бездне сияли лучистые звезды, и, ночь была светла, как день.

Мишку, будто магнитом, тянуло опять к даче, музыке и веселью. И он пошел туда под предлогом перепроверить вершу. Ее могли сбить, когда ныряли в прорубь, или вообще вытащить на лед.

Директорская дача сверкала огнями. берега Мишка видел в широких окнах ее сказочное застолье, уставленное всевозможными явствами. Кто-то танцевал, кто-то уже спал в кресле. Вдруг двери дачи распахнлись, выплеснув в морозную чистоту ночи шквал музыки и электрического сияния.

Мишка увидел, как кто-то выскочил в огненном ореоле на крыльцо, бросился вниз в темноту, заскрипели ступени на угоре, и вот в лунном призрачном свете на льду реки он увидел девушку, одну из тех трех, что были тут днем. Она подбежала к черневшей полынье, в которой свивались студеные струи недремлющей речки, и бросилась перед ней на колени.

Мишка еще не видывал в жизни таких красивых девушек. Волосы ее были распущены по плечам, высокая грудь тяжело вздымалась, и по прекрасному лицу текли слезы.

Вновь распахнулись дачные двери, и на крыльцо вышел мужчина:

— Марго! — крикнул он повелительно.— Слышишь? Вернись! Видимо, он звал девушку, стоявшую сейчас на коленях перед полыньей.

— Маля! — повторил он настойчиво,— Малька! Забирайся домой. Я устал ждать.

Девушка не отвечала. Мишка слышал лишь тихие всхлипывания. Мужчина потоптался на крыльце, выругался и ушел обратно. Девушка что-то прошептала и сделала движение к полынье.

Мишке стало невыносимо жалко ее. Он выскочил из кустов и в один миг оказался рядом с девицей.

— Не надо! — сказал он деревянным голосом.— Тут глубоко. Девица подняла голову.

— Ты кто? — спросила она отрешенно. От нее пахло дорогими духами, вином и заграничным табаком.

— Мишка,— сказал он волнуясь.

— Ты местный?

— Живу тут. В лесу,— все так же деревянно отвечал Мишка. Девица вновь опустила голову.

— А я Марго. Или Маля. Путана.

— Это, стриптизерша, что ли?

— Да нет. Путана.

Мишка не знал значения этого слов и решил, что путана — это фамилия девицы.

-Ты, это, не стой коленками на льду-то,— предупредил Мишка.— А то простудишься.

Девица вдруг заплакала, и плечи ее мелко задрожали. Мишка, подавив в себе стеснение, взял ее за локотки и поставил рядом с собою.

— Слышишь, Мишка,— сказала она вдруг и подняла на него полные горя прекрасные глаза.— Уведи меня отсюда. Куда-нибудь.

И Мишка вдруг ощутил, что прежнего Мишки уже нет, что он весь теперь во власти этих горестных глаз. И что он готов делать все, что она скажет.

— У меня замерзли ноги,— сказала она.— Погрей мне коленки. Мишка присел и охватил своими негнущимися руками упругие колени Мали. Ноги ее были голы и холодны. Мишка склонился над ними, стал согревать их своим дыханием.

— Пойдем,— скоро сказала она.— Уведи меня отсюда скорее…

— Они поднялись по тропе в угор. Неожиданно для себя Мишка легко подхватил ее на руки и понес к своему лесному зимовью. А она охватила его руками за шею, прижалась тесно к Мишкиной груди, облеченной в пропахшую дымом и хвоей фуфайку и затихла.

Когда Мишка добрался до избушки, девушка уже глубоко спала.

Он уложил ее бережно на укрытые лапником нары и сел у окошечка, прислушиваясь к неизведанным чувствам, полчаса назад поселившимся в его душе, но уже укоренившимся так, словно он вечно жил с этими чувствами и так же вечно будет жить дальше.

Маля чуть слышно дышала. Ночь была светла, как день. За окошком сияла прожектором луна.

Источник

Проза

6 Февраля 2018, 17:23

Любовь Засова (Любовь Петровна Андриянова) родилась 30 мая 1959 года в селе Кага (Башкортостан). Живёт в селе Кага; работает библиотекарем, экскурсоводом. Наталья пропылесосила ковер, полила цветы, протерла влажной тряпкой мебель. Застеленные линолеумом полы мыть было одно удовольствие. Закинула постельное белье в стиралку-автомат и пошла мыть баню. Муж Федор затопил ее час назад, вода согрелась, в бане было тепло. Баня была по-белому.

Любовь Засова (Любовь Петровна Андриянова) родилась 30 мая 1959 года в селе Кага (Башкортостан). Живёт в селе Кага; работает библиотекарем, экскурсоводом.

Наталья пропылесосила ковер, полила цветы, протерла влажной тряпкой мебель. Застеленные линолеумом полы мыть было одно удовольствие. Закинула постельное белье в стиралку-автомат и пошла мыть баню. Муж Федор затопил ее час назад, вода согрелась, в бане было тепло. Баня была по-белому. Крашеная серебрянкой печка, обитые вагонкой стены, лакированная полка для банных принадлежностей, светильники по углам, коврик возле двери – все это немного придавало бане вид горницы. Федор шутил:

– Повесь тут занавески да стол поставь со скатертью – и можно жить.

Наталья жесткой щеткой вымыла полок и лавки, ошпарила их кипятком. Вымыла пол, присела на лавку и закрыла глаза. В бане пахло дорогим шампунем – дети из города привезли, в деревне такого в магазине не найдешь. Наталья вдохнула тонкий аромат – приятный, но какой-то чужой, не русский что ли. Баню Наталья любила не только телом, но и на каком-то генном уровне. Да и то сказать: в деревне раньше в бане человек зачинался, в бане рождался, и в последний путь его тоже обряжали в бане. Не зря ведь старые люди говорили – «баня – мать наша: и тело лечит и душу светит!»

В общем, баньку свою Наталья любила, но сильно скучала по старой бане по-черному. Из глубины памяти выплыли яркие картинки молодости: суббота, банный день… Наталья даже отчетливо почувствовала густой запах березового веника и хозяйственного мыла, услышала до боли родные голоса…

– Хведьк, ты баню затопил?

– Нет ишшо, только воды натаскал, да дров принес.

– И ладно! Я щёлок хотела сделать, надо золы набрать.

Когда баня истопилась и повытянулся едкий дым, Наталья пошла там убираться: метелкой обмела от копоти потолок и стены, полила каменку водой, что бы камни омылись от сажи. Затем специальным косырем выскоблила до желта все лавки и пол. Вымыла маленькое оконце, прополоскала и повесила сушить душистую липовую мочалку.

И вот, наконец, подошло время мыться в бане. Первыми мылись ребятишки – пятилетняя Танюшка и восьмилетний Митька. Наталья посадила Танюшку в таз с замоченными рубахами, дала ей кусок мыла и та с упоением принялась «стирать» белье.

Митька намылился мылом и был весь в пене.

– Тань, смотри, похож я на Деда Мороза?

– Ты на тошшего воробья похож. Мойси скорея, ато Танюшка зажарица.

– Мам, а мы сёдни с Колькой и Шуркой ходили в лес петли смотреть. Мы на зайцев ставили. И в одной петле заяц был. Мы подошли, а он живой ишшо. Смотрить на нас, а в глазах у него слезы. Ну мы и отпустили зайца. А он, мам, отбежал немного, встал на задние лапки и кланяеца нам, кланяеца.

– Охотник ты мой сердобольный.

Мать ласково поцеловала Митьку в мыльную макушку.

– Давай спину тебе помою, да обдавайси.

Наталья окатила Митьку щелоком, приговаривая:

– С гуся вода, с Митеньки вся худоба!

Дошла очередь до Танюшки. Мать намылила ей русые с золотым отливом волосы и, опустив ее голову в таз с водой, принялась мыть.

– Ой, ой, мыло в глаз попало, щиплет.

Наталья окатила Танюшку из большого железного ковша и поцеловала в глаза.

– Пить хочу! – опять запищала Танюшка!

– В баню ходють не воду пить, а тело мыть! – назидательно сказала Наталья, но зачерпнула из «холодной» колоды воды и дала дочке. Еще раз окатив ее водой и одев во все чистое, повела домой.

Следующей мылась Фенечка. Фенечка – наша соседка: маленькая, сухонькая, аккуратненькая женщина средних лет. Детей у нее не было, а с мужем она разошлась по причине его большой любви ко всем деревенским бабам.

Ее муж – Павел оправдывался так:

– Фенич, ты подумай своей головой – скоко баб после войны без мужиков осталось! А в хозяйстве мужицкая рука нужна – иде гвоздь забить, иде изгородь подправить. Жалко мине их… ну и где чиво подсоблю. Деньги за работу брать – совесть не позволяет, да и откуда у их деньги-то? Вот и случаица грех. Да и без бабьей радости жить всю жизнь – каково бабенкам? Не ругайси ты, я ведь все равно к тибе домой иду.

Но Феничкино сердце не терпело, и она регулярно устраивала мужу скандалы. В такие дни Павел запирался в бане и ремонтировал и подшивал валенки, которые ему несли со всей деревни. Справив работу, он клал валенки в мешок и в сумерках разносил по дворам. При этом в дом он не заходил, а кидал валенки через ворота – опять же для того, чтобы не брать деньги за работу. И ведь никогда не ошибался валенками! Бабенки, понятное дело, благодарили, как могли: кто десяток яичек, кто сметанки, кто ягод-грибов, а кто и самогоночки. Тогда у Павла случались загулы. Приняв на грудь, он брал в руки гармонь и отправлялся бродить по селу. В деревенской тишине далеко разносились то веселые, то грустные мелодии его гармоники. звучал его чистый, приятный голос. За самозабвенную любовь к гармошке получил он в деревне и прозвище – Баянка. Если ему встречались ребятишки, то он щедро одаривал их конфетами, которые всегда водились в его карманах. В общем, едва заслышав вдалеке звуки гармошки, все знали – идет Баянка. Дети радовались в предвкушении гостинцев, бабы вздыхали…

После очередного скандала Фенечка собрала свои скромные пожитки и перебралась в маленький домик рядом с нами. Кстати, деньги на его покупку дал ей Павел. Фенечка стала часто приходить к нам – то за солью, то за ситом или просто полузгать семечки на лавочке перед домом. От нее мы узнавали все деревенские новости: кто женился, кто развелся, кто согрешил, кто подрался.

Вот так наша семья стала ее семьей.

Она помогла Наталье состирнуть белье, а потом долго мылась, попутно обсуждая деревенские новости.

– Слыхала, у Сидоркиных обыск был. Самогонку искали. Ну, им из сельсовета-то шукнули. Они барду за баней в назем и зарыли. Милиционеры все вверх дном перерыли, нищиво не нашли. А старшой-то их, щёрт хитрушшой, подозвал ихняго мальщонку и говорить: – А у мине конхвета есть скусная. Если покажешь, иде папка бидон спрятал – тибе отдам. – Ну, Толик и показал. Глупый ишшо – пять лет всего.

– Што жа им теперя будить – ужаснулась Наталья. – Ну-ка у тюрьму загремять.

– Да обошлось вроде. Милиционеры напились вдрызг. Уж больно самогонка хорошая оказалась. А остальное вылили, да самогонный аппарат забрали.

Последними мылись Наталья с Федором. В супружестве они жили уже девять лет. Но при взгляде на высокого, широкоплечего мужа Наталья вспыхнула, как девочка и стыдливо отвела глаза.

Заметив ее взгляд, Федор едва заметно усмехнулся и, протянув Наталье намыленную мочалку, попросил:

– Ну-ка, женушка, помой мне спину.

Наталья взяла мочалку и принялась тереть мужа.

– Што ты как неживая. Три сильней, – сказал Федор, поигрывая мускулами. Наталья, прикусив губу, стала энергично водить мочалкой.

Неожиданно Федор повернулся к ней лицом и нежно притянул ее к себе.

– Ромашка ты моя скромная, за што и люблю!

Его горячее тело прижалось к жене, губы покрывали поцелуями ее глаза, щеки, шею, опускаясь все ниже. В голове у Натальи забухало, застучало, а потом словно все взорвалось и на темном закопченном потолке замерцали звезды…

Федор вылил на себя целый ушат холодной воды и, обнажив в улыбке ровные белые зубы, сказал:

– Помыл грешное тело – сделал великое дело. – И, одеваясь, добавил: – Ты, Наталья, долго не сиди. Мы тибе ужинать ждем.

Наталья легонько кивнула и блаженно растянулась на полке. Каждая косточка благодарно отозвалась на горячее тепло сосновых досок. Несколько минут Наталья лежала, закрыв глаза и вдыхая всей грудью непередаваемый банный аромат: смолы и липы, березового листа и душистого мыла и чего-то еще, что бывает только в русской бане по-черному.

Вспомнив, что ее ждут, принялась скоренько мыться.

– Митька, сбегай за Фенечкой. Штой-то она запаздывает. На стол собирать пора, – сказала Наталья.

Митьку как ветром сдуло – и оттого, что он был вообще расторопным парнишкой, и оттого, что сильно хотелось есть. Наконец все собрались за большим обеденным столом. На середину стола поставили большую глиняную чашку с отварной рассыпчатой картошкой, рядом стояла чашка с капустой, разведенной водой с луком и маслом. На деревянной дощечке лежало свежезасоленное сало. В чеплашках поменьше были засоленные огурцы и грибы. Прижав к груди каравай душистого хлеба, Наталья ловко нарезала его крупными ломтями. Федор взял большую деревянную ложку и зачерпнул хрустящей капусты.

– Хороша закуска – капустка! И на стол поставить не стыдно, и съедят – не обидно!

Все дружно заработали ложками. Несколько минут за столом было тихо, потом Фенечка преподнесла очередную деревенскую новость.

– Слыхали, чиво Санька Зигардан учудил на Пасху? Ночью шел с лагунов (праздничные костры), продрог и решил у Широнихиной бане погреца. А был хорошо навеселе, ну и улегси у бане на каменку – иде потеплея. А Широниха утром у баню пошла – тряпку прополоскать. Дверь открыла, а из угла щёрт страшный на нее глядить. Широниху щуть родимчик не хватил. Как она заорала – щёрт, щёрт, караул – и на пол грохнулась. А Санька весь у саже соскощил с каменки да бежать. Широниха сказала – у сельсовет пойду жаловаца. Всю баню сажей завазгал.

– Ну ты скажи, што творица. И ведь родители хорошие, работяшшие. И в кого только Санька такой заполошный уродилси, – сказала Наталья, разливая по кружкам ароматный травяной чай. Фенечка поставила на стол чашку с пирожками и преснушками.

Митька тут же ухватил пирожок и энергично принялся жевать, прихлебывая горячим чаем.

– Ешь, ешь, – ласково улыбнулась Фенечка – с щерёмушкой, нынще пекла. – Зачерпнув ароматного малинового варенья, она принялась прихлебывать чай из блюдца.

Танюшка с Митькой вылезли из-за стола и заскучали. Чем бы таким заняться? Изобретательный Митька придумал.

– Давай, – обрадовалась Танюшка, – а как?

– Сперва удощки наладить надо.

Митька нашел моток крученки, отрезал от нее два куска. На захапке печи лежали смолистые лучины – Федор настрогал на растопку. Митька выбрал две лучинки, привязал к ним веревочки – удочки готовы.

– А на што ловить будем? – задумчиво произнес Митька.

– Давай на хлебушек, его все любять.

Сказано – сделано. На кончики веревочек привязали хлеб. В полу избы была большая щель – доски рассохлись. Федор весной собирался их отремонтировать. Вот это «рыбное» место и облюбовали ребятишки. Присев на корточки они опустили нитки с хлебом в щель и замерли в ожидании «клева».

– Минь, штой-то долго не клюёть, я уже сидеть уморилась, – захныкала Танюшка.

– Ты води удощкой туды-сюды, штобы рыбу привлещ, – как заправский рыбак сказал Минька. Увлеченные игрой, они не видели, что взрослые наблюдают за ними, сдерживая смех. Федор тихонько встал, открыл творило и спустился в подпол.

– Надо говорить «ловись рыбка большая и маленькая» – едва сдерживая смех, сказала Наталья – тада, может, поймаитя.

– Ловись рыбка большая и маленькая – запищала Танюшка. И вдруг – о ужас – веревочки натянулись и задергались, словно там было что-то большое и страшное. Ребятишки от испуга и неожиданности заверещали, бросили удочки и сиганули на печку.

Наталья с Фенечкой смеялись до слез. Вылезший Федор присоединился к ним.

Фенечка ушла домой. Наталья убрала со стола, вымыла посуду. Федор заглянул на печь. Из-под овчинного тулупа выглядывали только Митькины вихры да Танюшкины косички.

– Ишь, рассопелись рыбаки. Угрелись… Наталья, постели им постелю, я их перенесу, а то свалятся ишшо ночью.

Наконец все улеглись… Наталья закрыла глаза, блаженно потянулась и, прижавшись к теплой спине мужа, замерла.

– Завра воскресенье, пельмени постряпать, хлеб испечь надо, рубаху заштопать. А вечером к маманьке сходим в гости, соскучилась…

Легкая улыбка блуждала по лицу Натальи, и сладкий сон прервал ее мысли. Суббота закончилась, впереди было воскресенье… и целая жизнь!

Источник

  1. SergeyZet

    Регистрация:
    19.02.12
    Сообщения:


    424

    Благодарности:
    316

    SergeyZet

    Живу здесь

    Регистрация:
    19.02.12
    Сообщения:
    424
    Благодарности:
    316
    Адрес:
    Россия

    Эссе о бане и паре. Записки любителя-строителя

    Не знаю, в какому разделу относится тема. Вроде и про русскую баню, и про сауну немного, и про стройку, и просто размышления для предбанника. Одним словом, эссе оно и есть эссе.
    Выложу сюда. Если что, надеюсь модераторы поправят, перенесут куда надо.

    Эссе о бане и паре. Записки любителя-строителя

    Зачем я что-то пишу о бане, когда уже столько написано? — спрашиваю я сам у себя. Мне трудно дать ответ. Порывшись, в глубинах подсознания, осторожно отвечаю сам себе: потому, что теперь я строю свою баню. Ну и что? – удивится критически настроенный читатель — Многие строят баню, для этого не обязательно писать какое-то «эссе». Наверное, ты крупный специалист? – продолжит расспросы въедливый читатель? Отнюдь, отвечу я. В каком-то смысле я, конечно, крупный, если принимать во внимание рост и вес, но в силу природной скромности никак не могу отнести себя к специалистам по банному делу. Я иногда действительно хожу в баню попариться, даже немного интересуюсь теорией бани, но даже не мог помыслить, что в какой-то момент захочется написать об этом интимном (в хорошем смысле слова) процессе.
    И вот, оно случилось. Как говорил классик, «писать надо не тогда, когда хочешь писать, а тогда, когда не можешь не писать». Обдумывая конструкцию своей бани, примеряя на себя опыт, мнения и рекомендации профессионалов и любителей, пишущих на форуме, посвященном строительству бани, я вспоминаю свой опыт посещения бань. И понимаю, что многие моменты из моего эмпирического опыта сейчас становятся более понятны, на что-то я начинаю смотреть совершенно по-другому, а какие-то вещи открывается для меня впервые. Но ясности применительно к строящейся бане все равно нет. В процессе размышлений о той бане, которую я хочу, возникает масса новых вопросов, требующих обдумывания и решения. И вот я решил свои мысли записать. Ведь описать проблему — это значит понять ее. А понять – значит решить.

    Первая баня
    Первая баня, которую я помню, это общественная баня в большом селе на Волге. Один день мужской, другой женский. Ходили мы туда с дедом, его все знали, все уважительно здоровались с ним, и он неизменно отвечал «доброго здоровьица!» Из тех времен больше запомнился сам антураж бани, чем «кондиции» в парилке. Печка топилась дровами, начинали ее топить рано с утра и протапливалась она только к обеду. Тогда и открывалась баня. Широкие скамейки для мытья, тазики, краны для горячей и холодной воды, ступеньки в парилке, парящиеся мужики где-то на верхотуре – все было так интересно и захватывающее. Мы, дети, стояли в парилке на полу, может на первой ступеньке, и заворожено ждали практически сакральное «поддай!». В жерло каменки, в которой, если подняться на пару ступенек, можно было увидеть большие круглые черно-серые камни, летел ковш-другой воды, парилку окутывало жаром, и человек 6-8 мужиков, стоя на верхней площадке, начинали с удвоенной энергией хлестать себя вениками, а ребятня гурьбой выбегала из парилки. После помывки (самодельной лубяной мочалкой, синтетические тогда только начинали появляться) шел обязательный ритуал окатывания. Набирали полный тазик прохладной воды и окатывали себя сверху. Дети не могли поднять тазик, им помогали взрослые. Зато как приятно было, когда, немного повзрослев, набравшись сил, ты мог самостоятельно набрать тазик (нет, не полный конечно) и, как взрослый, сам(!) поднять и вылить его на себя. В завершении волшебного действа, в раздевалке пили морс из красной смородины, его приносили с собой. А иногда дед покупал нам лимонад. Это мог быть и буратино, и дюшес по 12 копеек без стоимости посуды. Но это был самый вкусный напиток в мире! Впечатления от той бани, наверное, никогда не сотрутся, это одно из самых ярких воспоминаний детства.

    Классическая деревенская
    Потом, когда мне было лет 8-9, починили собственную баню на дворе. Почему-то она некоторое время не использовалась, не знаю почему. Помню, работники под руководством отца поднимали баню домкратами и заменяли два нижних бревна. Потом внутри обивали дранкой и штукатурили. Мы, пацаны, взялись помогать разбирать печку, кода взрослые куда-то отошли. К счастью, нас вовремя остановили. Это сейчас я понимаю, что печку нужно начинать разбирать с трубы. А тогда мы чудом остались целы. Умудрились снять с печки кирпичи так, что труба стояла на двух кирпичах, которые перекрывали дверцу каменки на передней стенке печи. Как нас не завалило – до сих пор удивляюсь.
    Эту баню, какой она стала после реконструкции, я помню очень хорошо. И даже сейчас могу описать ее устройство и кондиции, поскольку парился там лет до 20, будучи к тому времени продвинутым студентом ведущего технического вуза страны. Сруб примерно 3 на 5, холодный предбанник метра полтора, рубленая 5-я стена, в ней низкая дверь с высоким порогом непосредственно в баню. Баня невысокая, в каком-то возрасте я стал задевать за потолочные балки, а когда перерос 190 см, у же не мог встать в полный рост. Хотя это, на самом деле, ничуть не мешало чудесно париться.
    В бане, как входишь, слева в углу стоит кирпичная печка. От стены сантиметров 20, не больше. На стену прибит оцинкованный металлический лист. Внизу открытая топка без дверцы, над ней большая каменка, справа низкая часть печи с круглым котлом литров на 50, вмонтированным так, что одна его часть круглым боком смотрит в топку. Открытая часть котла сверху закрывалась крышкой. Кирпичная труба сквозь потолок уходила на чердак и через крышу на улицу. Дымоход из бани перекрывался массивной вьюшкой и задвижкой. Задвижкой регулировали тягу при топке бани, вьюшку закрывали для сохранения тепла после протопки. Дальше слева за печкой был кутник с приступкой для залезания. На полу стояли пара скамеек для мытья. Дощатый проливной пол был только до кутника, под ним был грунт. Позже мы пол под кутником зацементировали, сделали уклон для слива под полы. Тогда же (не помню, наверное, мы меняли полы?) вместо ямы под полом прокопали канаву под срубом, вывели воду в приямок за баней.
    Небольшая ремарка для интересующихся. Слово «полок» я узнал гораздо позже, чем «кутник». Поэтому не очень его люблю. Вообще, есть два слова в русском языке, которые я не люблю: «полок» и «брелок». Ну не умею я их ни склонять, ни спрягать. Ни в единственном числе, ни во множественном. А вот слово «кутник» люблю. Оно мягкое, напоминает теплое слово «укутаться», уютный закуток за печкой. Позже я узнал, что это древнее старославянское слово. «па беларуску» и сегодня «кут» — это «угол». Но это другая тема. Извините, отвлекся.
    Топилась баня так. Из поленницы приносили хорошую охапку дров, укладывали в топку и разжигали берестой. Перед топкой лежал противопожарный оцинкованный лист, который, когда дрова почти прогорят до углей и головешек, поднимали и прикрывали им топку. В процессе топки на этот личт действительно иногда вылетали угольки из печки. Надо сказать, что, пока топили баню, никогда не оставляли ее без присмотра. Наносить воды в баню, из расчета примерно полтора-два ведра на человека. Пошевелить кочергой головешки. Проверить нагрев воды в котле, да мало ли чего. Пока баня топилась, были при ней, со двора особо не отлучались, обязательно находилась какая-то работа рядом.
    Когда первая порция дров прогорала, подкладывали вторую. Количество подкладки зависело от времени года и ожидаемого количества парящихся. Летом часто дотапливали совсем немного. А если собиралось много родственников, тогда вторая подкладка была такая же большая, как и первая. Зимой, в морозы, иногда и третью подкладку делали даже для небольшой бани на 4-6 человек. А в сильные морозы, под 30, насколько помню, топить баню было не принято.
    В процессе топки грелась и вода в котле. Ближе к окончанию протопки котел начинал закипать, шумел. Горячую воду из него отчерпывали ковшом в 40-литровую флягу, после чего вновь наполняли котел холодной водой. В процессе выстаивания бани котел опять нагревался почти до кипения. Если народа планировалось много, при топке подвигали дрова под котел кочергой, чтобы он активнее грелся, и воду из котла забирали 2 раза.
    После протопки печь «скутывали», в бане прибирались, поддавали «чтобы вышел угар» и оставляли выстаиваться на час-другой. Первый пар ценился больше всего. Он был, как правило, для мужчин. Женщины, дети, старики мылись после. И вообще, очередность посещения бани была неким «социальным» индикатором. Почетные гости, как правило, всегда шли париться первыми, этим подчеркивалось особое уважение.
    Самый первый пар был сухой и горячий, он вылетал из печки с коротким звуком «Пах!», распространяя чуть горьковатый аромат обожженных камней. По мере остывания камней звук превращался сначала в громкое энергичное громкое «ПШш!», затем в более приглушенное и все более долгое «пшшшшш». И, наконец, от каменки можно было добиться только совсем уж невнятного размытого «псссс». Искусство и опыт подавальщика позволяли на завершающей стадии отыскать на большой каменке местечко, из которого еще можно было выжать слабое «пшшш» и получить немного пара, к удовольствию последних парильщиков.
    Кстати, в баню ходили все-таки мыться, культуры парения в современном профессиональном понимании как-то ведь не было. Заходили, грелись-парились 1-2 раза, открывали дверь, проветривали, мылись и освобождали место следующему заходу.
    На следующий день в бане уже происходило совсем другое действо, она превращалась в прачечную. Теплой водой (она за ночь опять нагревалась в котле!) стирали белье и несли его полоскать на Волгу. Но это уже не о бане, опять отвлекся, извините.
    Я постарался описать, как выглядела «традиционная» русская баня в «исконном русском» варианте глазами подростка. Беру в кавычки, поскольку в разных местностях могли быть отличия (были, я знаю!) а я и не претендую на абсолютную истину. Описал то, что сам видел и как запомнил. Основные принципы парения и постулаты банной теории я узнал чуть позже. И, кстати, успешно применял их и в этой бане тоже.

  3. SergeyZet

    Регистрация:
    19.02.12
    Сообщения:


    424

    Благодарности:
    316

    SergeyZet

    Живу здесь

    Регистрация:
    19.02.12
    Сообщения:
    424
    Благодарности:
    316
    Адрес:
    Россия

    Постижение банных премудростей
    Первое осознанное понимание бани случилось классе в шестом-седьмом. И касалось оно, так уж случилось, коренного различия между баней и сауной. Дело было так. В школе я занимался спортом, плаванием. И программа спортивной подготовки предусматривала периодическое посещение бани. Тогда уже вошли в моду электрические сауны и ходили легенды про 100 градусов. Не помню, чтобы когда-то температура достигала сотни, но под 90 по термометру, помнится, было. На самом деле, когда человек 20 семиклассников бегали туда-сюда, хлопая дверью, температура в сауне неминуемо падала. И тогда на каменку подливали воды. Удивительное дело, после поддачи все тут же начинали потеть. Пытливый ум семиклассника уже тогда пытался найти объяснение этому феномену.
    Спасибо советской системе высшего образования! Спасибо замечательному тренеру Владимиру Петровичу, за то, что он не пропускал занятия по физиологии в институте физкультуры! Он тогда объяснил своим воспитанникам суть происходящего буквально на пальцах. Когда заходишь в сауну, в ней жарко и сухо. Весь пот, который начинает выделяться, чтобы защитить организм от перегрева, тут же испаряется. При испарении кожа охлаждается, это помогает переносить жару. Чем жарче, тем больше пота выделяется, чтобы охладить кожу. Так устроен организм. Но пота не видно, потому что он сразу испаряется с горячей кожи в сухом воздухе сауны. Как только на каменку плещут воду, влажность повышается, пот не успевает испариться, и мы начинаем видеть, что потеем. Как говорится, это элементарно, Ватсон.
    Второй, более сложный постулат. Если пота не хватает для охлаждения кожи, начинается перегрев поверхности тела. Для спортсмена этот периодический контролируемый стресс полезен, это тренировка для сердечнососудистой системы. Плюс удаление лишней воды из организма. Плюс прогревание, расслабление и восстановление мышц. А в обычной жизни сердце может не выдержать, горячей сауной нельзя злоупотреблять и пользоваться бездумно. В русской бане все менее жестко. Температура ниже, человек обильно потеет, механизмы терморегуляции работают более эффективно, русская баня более щадящая. За 3 десятилетия, прошедшие с тех пор, я может что-то забыл, что-то добавил от себя, но в целом постулаты передаю верно, за это ручаюсь.
    Чуть позже несколько практических моментов добавила знакомая мамы, Валентина Романовна, заядлая банщица. Первый момент – головной убор. Это не понты и не лоховство, как казалось мне, несколько самоуверенному «жаростойкому» старшекласснику. Во первых, это удобно. В шапке действительно комфортнее, меньше ощущается температура. Во вторых, это действенная защита от жары той самой важной кости, которая дана человеку как раз для того, чтобы шапку-то и носить.
    Другой совет, который был опробован и принят, касался порядка процедур. Это, так сказать, азы. Перед парилкой ополоснуться (не моча голову), в первом заходе только погреться. Париться нужно начинать со второго захода, когда «потельные» механизмы организма уже будут работать в полную силу. Между парениями обязательно хорошо отдыхать. Заключительный заход после помывки тоже щадящий, если и хочется попариться, то только слегка и без фанатизьма. И еще. В парилке лучше лежать. Даже в большой парилке людной городской бани можно было найти возможность попариться лежа (особенно если придти в середине дня посреди недели).
    Все перечисленные выше моменты тоже имеют разумное физиологическое объяснение, здесь я их писать не буду, отошлю интересующихся к специальной банной литературе (академичный оборот получился, правда же?) На всякий случай прошу прощения за популярное изложение прописных банных истин, но из песни слов не выкинешь, для меня это были важные моменты обретения банных знаний и опыта.
    Как бы то ни было, к окончанию школы и вступлению во взрослую жизнь у меня уже был некий банный опыт, подкрепленный пониманием процессов, происходящих при парении, я не был новичком в парилке, не боялся ударить в грязь лицом и быть уличенным в незнание банного этикета.

    Идеальная баня.

    Это произошло уже после окончания института, осенью 90-го года. Я приехал во Владимир в гости к своему дипломному руководителю, аспиранту, с которым мы подружились и продолжаем общаться и сейчас, спустя много лет. Так получилось, что тогда его знакомый попросил друзей помочь срубить баню, и я волею случая день поработал в бригаде рубщиков. А вечером была баня, которая стала неким откровением и разделила мое понимание бани на «до» и «после», была проведена черта межу тем, что было раньше, и тем, какая должна быть баня на самом деле.
    Итак, по порядку. Хозяин, молодой образованный мужчина около 30 лет, научный работник, энергичный, веселый, хозяйственный. Про таких принято говорить «с крестьянской жилкой». Он строил баню в деревне во Владимирской области. Увы, не помню, как звали человека, назовем его Владимир. Незадолго до этого они с отцом срубили баню у отца в деревне неподалеку, и Владимир энергично рассказывал и объяснял, что и почему отец сделал в бане не так. В общем, как выяснилось, они поспорили, что Владимир и без отца срубит баню как надо, и они вместе сравнят, и решат, у кого баня лучше. Все это рассказывалось с шутками, подначками, совершенно беззлобно и было приятно участвовать в этом соревновании двух умелых хозяйственных мужиков, было в этом противостоянии что-то настоящее, русское, идущее из народной глубины. Мы, невольно вовлеченные в это соревнование, заразились азартом. Конечно же, молодой задор должен был превзойти опыт отцов!
    Сначала таскали заранее напиленные бревна от леса, метров за 100 или больше. Длинное бревно вдвоем, короткое можно было унести и одному. Потом Владимир показал, как окорять бревна, кто-то снимал кору, кто-то помогал размечать, раскладывать, рубить. Рубил он в обло. Размечал специальной чертилкой типа циркуля бревно, делал несколько запилов под чашу, потом выбирал чашу топором. Ширину паза вдоль бревна он тоже очерчивал вроде бы тем же универсальным инструментом. Выбирался паз по разметке другим специальным инструментом, точное название не знаю, но хочется назвать его теслом. Мой дед когда-то таким же инструментом делал деревянные лотки для воды.
    За шутками-прибаутками мы вчетвером к вечеру успели собрать половину, или даже больше, 6-7 из 12 венцов бани. К тому времени отец Владимира истопил свою баню. Парились и ночевали мы в доме у отца.
    Так вот, о бане. Она была чуть-чуть пошире и повыше той бани, в которой мы парились в детстве и устроена точно также. Шире и выше – это очень хорошо, в бане появляется больше пространства и воздуха, дышится легче. Единственная разница – здесь был новый светлый сруб без всякой отделки. А в нашей бане, как я писал выше, оштукатуренные стены. Это отличие, как оказалось, было фундаментальным с точки зрения Владимира. Он, естественно, критиковал и очень эмоционально говорил о том, что настоящая баня – это чистый сруб, а все остальное -ерунда и подделка. Штукатурка, плитка, вагонка и т. д – это не баня, а мыльня! Надо было видеть, как презрительно он выговаривал это слово: «мыльня».
    Сауне досталось еще больше. Как только речь зашла о сауне, он совсем завелся, горячо убеждал нас, что это происки врагов русского народа, совершенно вредная и непрактичная штука для русского человека, и конце концов презрительно обозвал ее не баней, а потельней. Так и родилась его классификация: мыльни, потельни и собственно бани. С каким эмоциями и юмором это все рассказывалось и доказывалось, любо-дорого посмотреть. Сразу видно, что человек любит баню, понимает баню, умеет сделать баню.
    Потом парились. Парились долго, качественно, от души, что называется с юморком и матерком. С тех пор я знаю, что париться молча – это как дышать в противогазе. Не получаешь и половины удовольствия от парения. Владимир сам первый громко охал, кряхтел, комментировал и покрикивал, когда его парили, и от парильщика требовал того же. Попробуйте, вам наверняка понравиться шумно париться. Выплескивайте эмоции, не сдерживайте их в себе!
    Тот, кого парят, ухает и командует: теперь плечи, плечи парь! Теперь спину! Ты чего по ж..пе хлещешь, я тебе баба, что ли? Ребята, поддайте еще, пока он парит! Да кто так поддает! По чуть-чуть, не порти пар! Вот! Пятки, пятки парь! Вот оно, здоровье! Да не гладь веником, а парь!
    А парильщик: а вот так тебе, а теперь так, а вот тебе по бархатному пройдемся, вот еще раз веничком посильней… щас и до пяток доберемся, вот посмотрим, как ты сейчас запоешь.
    В общем, как-то так. Не знаю, удалось ли передать атмосферу буквами, но в реальности получается весело и интересно. Спросил было поначалу у Владимира, чего шумишь-то, а он в ответ, а чего не пошуметь, какая баня в молчании? Мол, придет время, тогда будем лежать и молчать, а пока ну как тут в бане умолчишь? Наверное, что-то есть в этом правильное. Вместе с чередованием горячего пара и прохлады предбанника, чередуются эмоциональные выплески при парении и неспешная, плавно текущая беседа при отдыхе между процедурами.
    В этой бане открылась интересная штука. До этого приходилось париться максимум по 2- 3 захода, поскольку то время получалось почему-то ограниченно, то нужно было идти следующей партии, и т. д. А тут никуда не надо было спешить никто не подгонял, можно было и вволю попариться, и хорошо отдохнуть между заходами. И вот, после 4-го примерно захода пришло такое состояние, какого не было никогда до этого. Как будто открылись какие-то энергетические каналы, не знаю как описать. Прошла всякая усталость, жар стал ощущаться совсем по другому, появилась какая-то необыкновенная легкость тела и души, родилось возвышенное чувство какого-то непреходящего блаженства. Я кого-то парил, парили меня, раз за разом я заходил в парилку и каждый следующий заход приносил новые ощущения радости. А как хорошо было выйти в темноту сада из парилки и, в чем мать родила повалиться на лужайку между ульями, на травку, на которую легким туманом уже опустился тонкий холодок позднего октябрьского вечера. И лежать, раскинув руки и (пардон) ноги, пока легкий озноб не пробежит по телу, зазывая назад, в ласковое тепло парилки…
    После бани сидели за столом в деревенском доме, пили чай из самовара, о чем-то говорили, а чувство блаженства, накатившее в бане, не отпускало. Неторопливый разговор постепенно угасал, глаза у всех слипались, так заканчивался день, в который мне в первый раз приоткрылось таинство русской бани и легкого пара. Надеюсь, не в последний…

    Опыт критического анализа

    Здесь хочу написать о других банях, которые я посещал и которые запомнились. Хочу рассказать, что понравилось и что не понравилось в них, что бы я взял на вооружение, что бы немного изменил, а от чего решительно бы отказался. Рассказ будет с точки зрения человека, который строит свою баню и пытается понять, какой должен быть он, тот самый язь, «рыба моей мечты».
    В городе, где я жил, были 2 основных городских бани. В одной из них была практически классическая парилка. Высокое, метра 4 помещение с широкими ступеньками и площадкой для парения наверху, под потолком. Большая печь с закрытой каменкой топилась электричеством, поэтому камни были всегда горячие, и только к вечеру в субботу в парилке становилось влажновато, пар тяжелел. Даже не помогали восстановительные процедуры, когда мужики, которые контролировали процесс, выгоняли всех из парилки, сметали листья, поддавали, проветривали и подсушивали парилку. В целом же в этой бане были вполне парильные кондиции, температура и влажность хорошо регулировались поддачей и проветриванием через небольшую форточку в окне. В эту баню мы обычно и ходили.
    Вторая баня в городе была построена на современных технологиях. Перегретый пар с соседней ТЭЦ поступал в парилку, грел батареи, змеевиком вьющиеся по стенам и с шипением выходил где-то под полком через специальные краны. Не помню, как регулировалась там температура, но всегда было достаточно горячо, влажно, парились там в клубах пара. Такая баня, конечно, дешевле обходилась городу, пар был практически дармовой, но легкого пара там никогда не было. Ту баню мы как-то не любили, я был в ней всего несколько раз, и с тех пор осталось настороженное отношение к горячему пару как средству создания кондиций в парилке.
    Достаточно часто приходилось бывать в «заводских» банях и городских «саунах». Как правило, это сауны с открытой электрокаменкой, все они примерно похожи, и пользовались ими посетители без заморочек, по простому. Зашли, температура хорошо за 80, но вроде не жарко, пот не выступает. Ну правильно, так и должно быть, сиди себе да радуйся. Ан нет, льют воду на каменку! В итоге воздух влажный, сауна уже не сауна, и для русской бани с веником слишком жарко, ни какого удовольствия. Только и остается, что сидеть и потеть.
    Иногда на заводе получалось приходить так, что в бане никого не было. Тогда можно было действительно погреться и попотеть в сухом воздухе сауны, а если изредка случался веник, то отключить нагрев и попытаться сделать пар, котором можно париться.
    К заводскому периоду банного опыта относятся и непродолжительные эксперименты с ароматизирующими добавками. Красивая легенда о том, что в бане нужно поддавать пивом – действительно легенда. J
    От чистого пива получается невкусный тяжелый пар с кислым запахом. От кваса в начале появляется аромат «корочки», но все кончается тем же кислым тяжелым паром. Гораздо лучше перед поддачей щедро разбавить пиво или квас водой, аромат будет не такой плотный, пар полегче. А вообще добавки как-то не пошли. Мы пробовали и заваривать травы, и использовали эссенции, и добавляли в воду для поддачи, и капали по паре капель и на камни, и просто на горячую стенку. Все равно не то, чистый пар, на мой взгляд, лучше. Но тут настаивать не буду, может просто неумело использовали. А может просто ситуация из серии «на вкус и цвет…». Во всяком случае, с тех пор как-то не задалось с добавками-ароматизаторами, обычно без них обходимся.
    Заканчивая вспоминать электрокаменки, не могу не вспомнить недавний случай. Я уже читал форум и значительно продвинулся в теории создания «кондиций» Были в гостях у родственников, у них в каменной пристройке к дому была сделана сауна. На самом деле, достаточно большая, примерно 3 на 2,5. Внутри достаточно мощная печка с камнями сверху. Все традиционно погрелись-попарились веником разок-другой, и пошли дом, я как-то остался еще немного попариться, мне пару заходов не хватило. Поскольку я воспитан на русских банях, к электропечкам у меня отношение было скептическое. Но в этой бане, как-то так срослось, что удалось «поймать» кондиции. Секрет — в периодичности нагрева. Не помню, как было в точности, но принцип такой. При заходе в парилку я печку отключал, пар получался за счет нагретых камней. Затем, выходя из парилки, включал печку и, пока я отдыхал, камни грелись и баня подсушивалась. Или наоборот, парился при включенной печке, это позволяло получать более сухой пар, а выходя отдыхать, печку отключал, чтобы баня не перегревалась. Детали и логику уже не помню, но общей принцип – периодическое включение-отключение себя оправдал. По крайней мере, для одного человека в конкретных условиях. Это было одно из лучших парений, а в бане с электропечкой – так однозначно лучшее. Теперь могу с уверенностью заявлять – электропечкам бы камней побольше, и прогреть их подольше, и отключить. Тогда будет ничего так, нормальненько. Еще один момент запомнился из той бани. Есть у меня пунктик, мне нравится делать чтобы было красиво, ухаживать за баней. Сложить веники, расставить шайки, смести листья с полков и пола т. д. Ну, чтобы было все окружающее в бане радовало глаз. Вот и тут, по окончанию парения я все убрал, смёл, и после этого присоединился к компании. А утром хозяйка так удивленно говорит – обычно утром там пол-дня баню убирать надо после гостей, а тут все прибрано, в бане полный порядок. Не скрою, мне было приятно J
    В «настоящих» русских банях париться приходилось реже. Из того, что запомнилось, это баня в Латвии. Там упор был на основательность. Парилка, душевая, все новенькое, беленькое, пафосное. Скамейки, шайки, вешалки, кованые украшения, беседка-барбекюшница для отдыха, постриженные газончики вокруг и вообще во всем европейский порядок. Хозяин много рассказывал про баню, видно, что он вложил туда часть души и гордился ею. Особо запомнилось, что печка у него кирпичная, красиво сложена и, со слов хозяина, хорошо держит тепло, париться можно даже на следующий день. А вот в пар, в «кондиции», я не попал. Вроде все хорошо, но как-то не так. Толи жарковато, толи помещение маловато и душновато, толи настроение не то, но как-то после парения осталось впечатление недосказанности, не произошло единения с парилкой. Так тоже бывает.
    Сейчас склонен считать, что для нагрева большого количества камней в каменке (а именно они держали тепло до завтра) баню приходилось долго топить, при этом сильно нагревались кирпичные бока печки, баня получалась «перетопленной», очень горячая кирпичная печка давала горячий режим, близкий к сауне. Это только версия, но на будущее сделал для себя отметку: камней в каменке должно быть в меру, и слишком мало плохо, и слишком много тоже не хорошо.
    Еще одну запомнившуюся мне баню упомяну только ради конструктивной особенности печки. Это классическая по размерам и компоновке деревенская русская баня с кирпичной печкой, как уже описывал выше. Но, для ускорения прогрева бани, использовано техническое решение, с которым до этого не встречался. Основанием каменки служат трубы, которые проходят насквозь поперек печи и установлены под небольшим наклоном. Трубы стальные, толстостенные, диаметром около 80 мм. Они работают наподобие булерьяновской печки, нагревая проходящий через них воздух и ускоряя прогрев парилки. Как говорится, не вижу препятствий к использованию такого решения и в своей бане. Если, конечно, выбор в итоге падет именно на кирпичную печь.

  4. SergeyZet

    Регистрация:
    19.02.12
    Сообщения:


    424

    Благодарности:
    316

    SergeyZet

    Живу здесь

    Регистрация:
    19.02.12
    Сообщения:
    424
    Благодарности:
    316
    Адрес:
    Россия

    Финские бани.

    Мы всей семьей уже несколько лет ездим на новый год в финляндию. Денег на коттедж в ближнем Подмосковье не хватает, приходится уезжать подальше от МКАД. Снимаем финский коттедж на двоих с друзьями, и чудненько там отдыхаем от суеты в покое и умиротворении без особых злоупотреблений и излишеств. Каждый коттедж предусматривает баню, так что за несколько лет накопился опыт эксплуатации бань в Финляндии, в этой, можно сказать, банно-саунной Мекке. Казалось бы, бери и копируй творения законодателей «банной моды», чего проще! Однако, реальное положение дел, так сказать, несколько отличается от сложившегося образа легендарной «финской бани».
    Очень часто считают, что современная сауна — это исконная традиционная финская баня. Это в корне неверно. Я предполагаю, что имеет место некий рекламный сговор, чтобы успешно продавать электропечки, стеклянные двери и фольгу. А также чтобы принимать деньги с населения за посещение простых и дешевых сооружений, ориентированных на получение прибыли. Нет, я не против таких саун. Сам с удовольствием посижу-погреюсь, а то и попарюсь даже. Я за справедливость и разрушение мифов J
    Посудите сами. Взгляните в прошлое. И ответьте, как и чем в прошлом (позапрошлом и т. д.) веке горячий финский парень мог нагреть баню до 100 градусов? И, скажите мне, зачем ему это было надо? Ответ прост. Такой бани не было никогда. А что-же было, спросит мой дорогой читатель? А были финугорские племена, населявшие территорию от Урала и примерно до Швеции, захватывая и территорию нынешней Московской области. Что-то мне подсказывает, что племена эти имели примерно одинаково устроенный быт и, в частности, конструкцию бани. Во всяком случае, в финском музее народного быта в Конневеси бани стоят точь-в-точь как наши. Топились они по черному, а как иначе? Стены, костер, камни. И все, и нет ничего проще. И на картинках, воссоздающих быт старой Финляндии, в одном из музеев Миккели, показывают общие бани, где парятся вениками и моются из тазиков. Будучи в Финляндии, также читал где-то, что традиционно финны в баню ходили в воскресенье с утра. Помоются, и чистыми топают в кирху. И потом весь день свободен. Не верю, что расчетливый финн сначала натопит-натопит баню под сотню, погреется-помоется в ней и топает в церковь. Не по хозяйски это.
    В общем, с точки зрения бани, учиться в финских коттеджах нам было абсолютно нечему. Все максимально приближено к евро-стандарту. Топят электричеством или дровами металлическую печку, камней не много, пар не держится. Типичная городская сауна, только и всего. Погреться, похлестаться веником с мороза нормально, но как образец для подражания и повторения не катит. У нас традиции побогаче, и аутентичности пожалуй побольше будет. Хотя, справедливости ради, иногда встречал в описаниях коттеджей «баня по черному на берегу озера». Но не попадал в такие. Да и топят их, наверное, больше летом, а мы-то все зимой ездим. Мне кажется, современные практичные финны это больше как замануху для русских используют, чтобы коттедж подороже сдавать.
    В общем с финскими банями какого-то открытия не получилось. Скорее наоборот, «закрытие» мифа о супер-пупер финских банях-саунах :)

    «Пироговый» режим

    Про «пироговый» режим» я узнал совсем недавно, около года назад. Как говориться, век живи – век учись. Казалось бы, чего проще. Теплый воздух поднимается вверх. И в бане, что характерно, тоже. Если в бане нет специальной вытяжной вентиляции, то теплый воздух так и будет скапливаться под потолком. Если, конечно, там место есть и пар венком по бане не разгоняют. Интереснейший физический эффект получается. Поднимаешь веник, и как бы «зачерпываешь» горячий пар от потолка. Разогнал порцию пара по телу веничком, и снова зачерпнул горяченького. Так и паришься, отрезая от горячего пирога аппетитные кусочки.
    Сначала я узнал это теоретически, и новая информация сопровождалась комментариями, что такой режим редок, не всегда и не везде его можно достичь. Уникальный такой режим, требуются специальные условия, чтобы его обеспечить. Это, так сказать, преамбула. А суть дела такова.
    Живет в небольшом городке в Беларуси мой кум Василий. Для сына, значит, дядя Вася. Замечательный человек, рукастый, головастый, рассудительный. Он построил свой дом еще в далекие девяностые. Строил сам, помогали родные и друзья. Бюджет ограничен, количество узбеков на душу населения и в современной-то Беларуси невелико, а уж тогда… ну сами понимаете. При доме есть баня и пруд. Тот пруд я хочу повторить у себя на участке, но это – отдельный разговор. А вот про баню расскажу сейчас. Планировка бани не очень удачная, длинный и узкий пенал. Один угол пенала занимает большая круглая печка, почти до потолка. От печки вдоль длинной стороны достаточно широкий полок метра 3 длиной. В тупике напротив печки тоже широкий полок поперек всей неширокой бани. Высота бани приличная, около 2,5 м, а ширина всего метра полтора, может чуть больше. Когда поперек бани лежишь, практически вся спина и то что чуть ниже, находится на полоке, а ноги втягиваются вверх к потолку, к жару.
    Любим мы с сыном париться у дяди Васи, окунуться в прудик после парилочки, поговорить за жизнь за столом после бани. Когда приезжаем в те края, стараемся обязательно встретиться. И всё бы хорошо, вот только не всегда случается поймать в той бане «идеальные» парильные кондиции. То жарковато, пар слегка даже обжигает, то холодновато и влажновато. Париться не мешает, но душа ж всегда стремиться к идеалу.
    В конце прошедшего лета были мы гостях у дяди Васи, и по традиции пошли в баню. И вот парю я сына, чувствую что мне жарко, а он лежит и все нипочем. Я чуть пониже пригнулся – ниже и вправду нормально. И тут вспомнил я про теорию пирога. Ну-ка, говорю, смотри, сын мой. Когда просто парю, не жарко? А если сверху веником захватить? «О, вот так чувствуется!» — говорит сын. Объяснил ему про паровой пирог, что там к чему, и он меня тоже попарил с захватом сверху. Ребята, пирог работает! Ощущения очень интересные и необычные!
    Когда это открытие сделали, стало все понятно. Потолок в парилке достаточно высокий, с одной стороны от двери печка, а с другой узкий длинный тупик. Пар выходит из печки, по потолку над длинным полком идет в другой конец парилки, в тупик. А там поперек еще и широкий полок, не дает пару вниз к полу опуститься. В этом тупике пар и накапливается, формируется тот самый легендарный пирог. Стало понятно и с непонятными «кондициями». Когда сидишь, голова в пироге, жарко. А когда ложишься, пара как бы и не хватает. Вот и не мог я понять, в чем дело. А дело, оказывается, в пироге!
    Дяде Васе о нашем открытии пока не рассказали, мы парни хитрые, в следующий раз на практике покажем, как его уникальная парилка работает и что она может. Он же в бане как поддаст, сразу веником машет, пар разгоняет. А то, говорит, пар как-то неравномерно в парилке распределяется. Вот будет сюрпрайз хозяину. Лет 10-15 в своей бане парится, а про пирог-то и не знает!

    В заключении

    Вот и заканчивается рассказ о банном опыте, щедро разбавленный воспоминаниями и размышлениями. Смогу ли я использовать что-то из этого при создании собственной бани? Безусловно! Пока вспоминал и писал, многие моменты прояснились, стало более понятно, в каком направлении двигаться и что делать дальше. Самое главное – печка. При некотором размышлении смог сформулировать для себя важный принцип выбора между кирпичной и металлической печкой. Пусть это прозвучит непрофессионально и вызывающе. Но на настоящий момент сложилось мнение, что особой разницы нет.
    Как так? Не может быть! — Воскликнет один читатель! Бред – безапелляционно заявит другой. Ну-ну… – саркастически ухмыльнется третий. А я и не буду настаивать. Но некоторое пояснение постараюсь дать.
    Основной «недостаток» кирпичной печи, это долгое время прогрева массива кирпичей и стен. Металлическая печь гораздо быстрее нагревает баню, но у нее другой «недостаток»». В силу малой инертности, создавать и поддерживать комфортные условия для парения при использовании металлической печи сложно. И вот тут-то, вокруг этих «недостатков» и начинаются танцы с бубнами.
    Металлическую печь обкладывают кирпичом или камнем, увеличивая ее теплоемкость и снижая излучение. Камнем обкладывают и трубу, по тем же основаниям. В итоге увеличивается теплоемкость печи и неизбежно растет время прогрева и «выхода на режим». Кроме того, в бане устраивают кирпичный щиток для обогрева и стабилизации температурно-влажностных режимов, и этот щиток, по сути, уже является неким паллиативом обычной кирпичной печи. Многие идут другим путем и применяют инженерные решения, позволяющие сократить время прогрева кирпичной бани. Друзья, не забываем, что прогрев каменки прямым пламенем эффективнее, чем нагрев камней через железные стенки в металлических печах, это тоже на до принимать во внимание при оценке скорости нагрева.
    И что у нас остается в сухом остатке? Коллеги-практики наверняка поправят меня, но с точки зрения инженера (дилетанта в банном деле) металлическая печь, со всех сторон обложенная камнем и подключенная к кирпичному щитку, по объему камня и скорости «выхода на режим» уже не сильно-то отличается от легкой кирпичной печи, в которой предусмотрены специальные решения для эффективного прогрева парилки. Не хочется провоцировать дискуссию между апологетами тех или иных печей (с непременным участием колеблющихся, которым есть что сказать) поэтому скажу так. Какую бы печь я в итоге не выбрал (а я еще не выбрал!), очень надеюсь, что в любом случае получу вменяемые и вполне приличные условия для парения.
    Мне видится, что тут на первый план выходит скорее опыт использования и понимание особенностей конкретной парилки, чем тип печи. Баню тоже нужно уметь настроить, баня – она как нежная скрипка. Мало уметь играть на ней. Чтобы понять все возможности хорошего инструмента и извлечь только ей присущие обертона и звуки, со скрипкой нужно сжиться, поиграть на ней, и извините, с ней «попариться».
    Возвращаясь к баням, скажу, что, безусловно, важную роль играют планировочные, инженерные и эстетические решения. Именно они делать каждую баню такой индивидуальной, создают изюминку и неповторимость каждой бани. Так что, Серега, давай твори, выдумывай, пробуй.

    Такие вот мысли о бане. Впереди зима, есть время, чтобы искать информацию, читать литературу, изучать опыт других, многократно все обдумывать и выбирать технические решения. Не знаю, какая у меня получится баня, но очень хочется, чтобы получилась хорошая во всех отношениях!
    Друзья, всем удачи в строительстве и легкого пара!

    С искренним уважением, Сергей ZET

Источник

А.Н.ТОЛСТОЙ

БАНЯ

Фроська тихо вошла в баню и в нерешительности остановилась.

Барин лежал на лавке на животе, и две девки — Наташка и Малашка тоже голые, стояли с боков, по очереди ожесточенно хлестали вениками по раскаленной багрово-розовой спине, блестевшей от пота. Барин блаженно жмурился, одобрительно крякал при особенно сильном ударе. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, сел, опустив широко раздвинутые ноги на пол.

— «Квасу!» — Хрипло крикнул он.

Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш квасу. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у дверей Фроську и поманил ее пальцем.

Медленно переступая босыми ногами по мокрому полу, стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей стало стыдно смотреть на голого барина, стыдно стоять голой перед ним. Она стыдилась того, что ее без тени смущения разглядывают, стоя рядом две девки, которые не смущаются своей наготы.

«Новенькая!» — Воскликнул барин. «Хорошая, ничего не скажешь!». «Как зовут?» — Скороговоркой бросил он, ощупывая ее живот, ноги, зад.

«Фроськой», — тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданности и боли: барин крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двинул рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую нежной и гладкой кожей. Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь.

Барин громко засмеялся и погрозил ей пальцем. Вторя ему, залились угодливым смехом Малашка и Наташка.

«Ну, ничего, привыкнешь, — хихикая сказала Наташка, — и не то еще будет», — и метнула озорными глазами на барина.

А он, довольно ухмыляясь, запустил себе между ног руку, почесывая все свои мужские пренадлежности, имеющие довольно внушительный вид.

«Ваша, девки, задача, — обратился он к Малашке и Наташке, — научить ее, — кивнул он на Фроську, — всей нашей премудрости». Он плотоядно улыбнулся, помахивая головкой набрякшего члена.

«А пока, — продолжил он, — пусть смотрит да ума набирается. А, ну, Малашка, стойку!» — Вдруг громко крикнул барин и с хрустом потянулся своим грузным телом. Малашка вышла на свободную от лавок середину помещения и согнувшись, уперлась руками в пол.

Он подошел к ней сзади, громко похлопывая по мокрому ее заду, отливавшему белизной упругой мокрой кожи и, заржав по жеребиному, начал совать свой, торчащий как кол, член под крутые ягодицы Малашки, быстро толкая его головку в скользкую мякоть женского полового органа. От охватившего вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким и прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Наконец, упругая головка его члена раздвинула влажный, но тугой зев ее влагалища, и живот барина плотно прижался к округлому заду девки. Он снова заржал, но уже победно и, ожесточенно двигая низом туловища, стал с наслаждением предаваться половому акту. Малашку, видно тоже здорово разобрало. Она сладострастно начала стонать при каждом погружении в ее лоно мужского члена и, помогая при этом барину, двигала своим толстым задом навстречу движениям его тела.

Наташка смотрела на эту картину, целиком захваченная происходящим. Большие глаза ее еще больше расширились, рот раскрылся, а трепетное тело непроизвольно подергивалось в такт движениям барина и Малашки. Она как бы воспринимала барина вместо подружки.

А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее, хотя ее очень смутило бестыдство голых тел барина и девки. Она знала, что это такое, но так близко и откровенно видела половое сношение мужчины и женщины впервые.

Когда барин прилип к заду Малашки, Фроська от смущения отвернулась, но любопытство пересилило, и она, искоса кинув взгляд и увидев, что на нее никто не смотрит, осмелев, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав на себе полноту мужской ласки, она воспринимала все сначала спокойно, но затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему ее телу, сердце забилось, как после бега, дыхание стало прерывистым. Для всех перестало существовать время и окружающее, все, кроме совершающегося полового акта, захватившего внимание и чувства.

Вдруг барин судорожно дернулся, глаза его закатились и он со стоном выпустил из груди воздух. «Все» — вздохнул он тяжело и раслабленной походкой подошел к лавке, затем тяжело опустился на нее.

Малашка выпрямилась, блаженно потянулась и села на другую лавку. «Наташка, водки!»- Приказал барин. Та, юркнув в предбанник, вынесла на подносе бутылку водки и миску с огурцами. Барин налил себе стакан, залпом выпил и захрустел огурцом. Затем он налил его снова и поманил пальцем Малашку. Та подошла и тоже привычно залпом осушила его. За ней ту же порцию приняла Наташка.

«Иди сюда!» — Приказал барин Фроське, наливая ей стакан водки. Она взяла его и, сделав первый глоток, закашлялась, пролив почти всю жидкость.

«Ничего, — проговорил со смехом барин, — научится». И налил себе еще полстакана. Девки угодливо ему подхихиковали, жуя с огурцы.

«Ну-ка, Наташка, оторви барыню, — подал команду барин и хрипло запел, ударяя в ладони. Малашка стала вторить ему, а Наташка, подбоченясь одной рукой, а другую вскинув над головой, медленно пошла по кругу, виляя крепкими бедрами и притоптывая в такт босыми ногами.

Постепенно темп пения стал нарастать, и вместе с тем движения девки стали быстрее. Ее стройное тело с гибкой талией извивалось в непристойных движениях, с которыми она отдается мужчине. Руками она как-будто обнимала воображаемого партнера, а низом живота подмахивала его члену.

«Поддай!- Крикнул барин, — сиськами, сиськами еще порезвей!» — И быстрее повел песню. Наташка стала подпрыгивать на месте, поводя белыми плечами. Ее полные упругие чашки слегка отвисших грудей заколыхались из стороны в сторону, дразняще покачивая тугими горошинами розовых сосков.

«Давай жару! — Барин не выдержал, сам пустился в пляс. Темп пляски стал бешенный. Теперь плясали под один голос Малашки. Хлопая то по низу, то по верху живота, Наташка, взвизгнув, вдруг схватила мужской член у самого основания и прижалась к барину, обхватив его за шею другой рукой. Член барина вдруг оказался между ее ногами, и она стала водить его головкой по влажным губам своего полового органа. Для большего простора движений и удобства, откинув одну ногу в сторону, она обхватила ею ноги барина, а он, облапив девку обеими руками за крепкий зад и прижимая ее к себе, впился страшным поцелуем ей в шею и вдруг схватив ее на руки, понес к скамейке и кинув на спину навалился на нее. Их сношение было бурным и страстным. Наташка отдавалась умело, самозабвенно. Она закинула ноги ему за спину и, ловко помахивая задом, ловила его член влагалищем до основания. В то же время она слегка раскачивала бедрами, создавая дополнительные ощущения живого тела.

Источник

— Вот, зря ты, дурачок, баню не любишь! — игриво улыбнулась Галина и убежала в баню

Вернувшись из бани, Галина бросила в угол таз со злобой. Олег, конечно, знал, что услышит дальше, поэтому уже на автомате вжал голову в плечи и на всякий случай прикрылся газетой в ожидании очередного разбора полётов по поводу злосчастной бани.

Эта развалюшка досталась им в своё время вместе с домом. А заодно ещё пару сараев, которые жену особо не интересовали. По крайней мере пока, и слава Богу. А вот о настоящей русской парилке, к сожалению, она всегда только мечтала. Поэтому, как только выяснилось, что баня практически непригодна для использования по прямому назначению из-за жуткой ветхости, в семье начались «банные скандалы», как их называл Олег. Про себя, конечно, потому что прекрасно понимал — Галина права, и он уже давно мог бы найти время заняться этой несчастной постройкой, привести её в приличный вид, порадовав любимую женщину. И кого волнует, что сам он ненавидит париться? В семье такие отговорки не принимались.

— И когда ты думаешь заняться ремонтом? Мне опять какая-то труха на голову сыпалась. Что мылась, что не мылась! – жена явно ждала ответа и отступать не собиралась.

Олегу пришлось отложить газету в сторону:

— Любимая, ну… Ты же понимаешь, что это нужно стройматериалы заказывать, рабочих нанимать, да и вообще, нельзя ли ещё потерпеть?

Румянец от парилки как-то очень быстро исчез со щёк жены, и Олег понял, что его ответ был не самым удачным.

— Вот как, значит? – она явно сдерживала ярость, – Сначала была зима, и тебе было холодно заниматься баней. Потом весна – и было сыро. Теперь, видимо, слишком жарко, чтобы купить материалы и нанять пару работяг. А если мне на голову потолок однажды рухнет? Обрадуешься, что больше не нужно этим всем заниматься и заведёшь новую жену, которая не ходит в баню?

Олег, конечно, мог отшутиться, но прекрасно понимал, что результат может быть непредсказуемым. К тому же, все его отговорки уже начинали выглядеть нелепо. Да и новую жену, даже ненавидящую все эти бани и парилки он, конечно, же не хотел.

— Галь, я что-нибудь придумаю, обещаю! – с самым смиренным видом, на который он был способен, ответил Олег, – Вот, только давай не в ближайшие дни. А то мне ещё по работе кучу проблем разгрести. Начальник лютует, как чёрт, хочет, чтобы мы все отчеты сдали в ближайшие дни. Ты потерпи чуток, недельку, не больше, и я начну ремонт.

Галина явно немного остыла, услышав чёткие сроки:

— Хорошо, я тебе поверю, но имей в виду, что от скорости выполнения обещания зависит и то, как у нас будут складываться личные отношения. Между прочим, я тут читала, что парилка удивительно благотворно влияет на мужскую силу и не только.

— Так с этого и нужно было начинать! – рассмеялся Олег.

— Ну, что-то я сразу не подумала! – Галя подбежала к мужу и нежно его поцеловала, — Давай уже заканчивай со своими отчётами и чини баньку любимой жене!

Страсти по бане улеглись, чему Олег был безмерно рад. Он вернулся к чтению своей ежевечерней газеты, а довольная жена убежала стряпать. Приготовив ужин, Галина громко прокричала с кухни:

— Пора тебе подкрепиться и посуду, между прочим, мыть. — Но заметив кислую мину вошедшего Олега, добавила. — Всё, молчу, ешь спокойно, так уж быть сегодня сама помою. Авансом за баню.

Олег обожал свою жену – она могла и поругать, и быть суровой, но совершенно точно не была одной из тех сварливых и вечно всем недовольных жён, на которых так часто жаловались некоторые из его друзей и коллег. Её довольно строгий нрав удивительно сочетался с невероятным обаянием, прекрасным чувством юмора и придавал ей ту самую изюминку, за которую он и полюбил свою Галю когда-то. Только они закончили ужинать и сели смотреть любимый фантастический сериал, как в окно кто-то постучал. Олег выглянул: на улице стоял любимец публики и главный чудик их посёлка, а также по совместительству его друг со школьных пор – Витёк.

— Ого, Витёк, ты чего так поздно? – удивился Олег, – Жена что ли выгнала проветриться?

Тот хмыкнул:

— Да не пью я уже пять дней, ну. Чего цепляетесь-то всё. Я вот что зашёл, выйди-ка, подымим посидим, есть дело на миллион.

Олег обернулся к жене:

— Я на полчасика к Витьке выйду, не больше, ты даже соскучиться не успеешь! И без меня не вздумай дальше серию смотреть!

Галина закатила глаза, но согласно махнула рукой. Олег быстро накинул ветровку и вышел из дома. Тут же прям с крыльца к нему подскочил взбудораженный Витёк и потащил в сторону беседки, крепко вцепившись ему в рукав.

— Такое дело, Олег! Всем делам дело! Я ж к тебе первому, как к лучшему другу. Ты наверное с ума сойдёшь, как расскажу!

Олег тяжело вздохнул, но понял, что сопротивляться смысла всё равно нет, и выслушать старого товарища явно придётся. Дела у Витьки, как все знали, всегда были грандиозные и самые что ни на есть гениальные: например, собрать дорожные знаки вокруг посёлка и сдать их на металлолом или построить заводик и гнать там официально его фирменный самогон. А что? Он же самый лучший в округе. Или разводить страусов в старом коровнике. Всего и не перечесть. В принципе морально Олег был готов уже к чему угодно и понимал, что скорее всего просто теряет полчаса времени любимого сериала, променяв его на великую фантазию товарища.

— Ну, выкладывай, чего надумал? Только давай по делу, мне вставать очень рано, – сказал Олег, когда они наконец-то устроились на старой скамеечке в беседке и задымили.

Витёк настороженно оглянулся, зачем-то заглянул под лавочку и, придвинувшись к Олегу поближе, зашептал в ухо:

— У меня есть информация по поводу старой фермы. Там сейчас никто не шастает, можно её проверить.

— Зачем? – удивился Олег, – мы же уже вроде определились, что страусов разводить не стоит, не вынесут они нашего климата.

— Какие страусы? – удивился Витёк и на пару секунд задумался. – А, те! Нет, страусы неинтересно, пусть живут пока. Тут другое дело совсем. В общем, есть заброшенная ферма, а там наверняка осталось кое-какое оборудование. Никому уже ненужное. Вот, мы его заберём с тобой и определим в добрые руки.

Олег усмехнулся:

— Ну, конечно, кто бы сомневался, что Витя какое-то приличное дело предложит. Вот, правда, со страусами, пожалуй, как-то надёжнее было. Ты что, хочешь, чтобы мы незаконно проникли на чью-то заброшенную ферму, попались сторожу и потом о нас весь посёлок гудел? Ну, уж нет. Мне, между прочим, ещё отчёты сдавать и с Галкой второй сезон досматривать. А ты мне тут про незаконное проникновение рассказываешь.

Витёк надулся:

— Струсил, значит. А ещё другом называется. И кто тут из нас страус?

Олег не выдержал:

— При чём тут струсил? Мне не хочется позориться на всю округу, если вдруг нас поймают.

Но на это у Витьки уже был готов ответ:

— Ты не переживай! Мы поедем вечером, когда все по домам разойдутся. Кроме того, там охраны точно нет, я уже разузнал всё – последний раз дядя Ваня сторожил на этой ферме, ему тогда зарплату с горем пополам отдали. А потом её и вовсе закрыли. И не вывозили оттуда ничего. Значит, там и оборудование, и инструмент разный, и ещё куча всего!

— Ага и золото партии в слитках –хмыкнул Олег.

— Может, и золото, бес его знает… – Витёк почесал затылок и явно задумался о рыночном курсе золота.

— Ладно, – Олег произнёс это так неожиданно, что Витёк аж подпрыгнул, – чёрт с тобой, сходим на эту ферму. Но смотри, если что-то пойдёт не так, я умываю руки. И потом сам отбояривайся, каким образом ты там оказался и что за дядя Ваня её сторожил в девяностые. Но моё имя не должно быть упомянуто, заруби себе это на носу.

Витёк кивнул в знак согласия:

— Ну, всё, завтра вечером и рванём, чего тянуть. Только Галке своей ничего не говори, а то она всем своим подружкам растреплет про наше золото.

Олег рассмеялся:

— Не буду! Обещаю! И, кстати, о Галке – мне тут ещё с ремонтом надо решить, крыша на бане сыпется. А я ей уже давно обещаю починить. Сегодня, вот, в неё ходила и чуть всю грязь на себя не собрала. Давай так. Ты мне завтра поможешь крышу разобрать, не хочу я рабочих нанимать для этого, а я с тобой на ферму за золотом партии схожу.

Витёк поднял указательный палец вверх и произнёс:

— Вот видишь, как я кстати со своим предложением? А потом, на ферме и возьмём нужный инструмент – там в бытовке его наверняка много осталось. Как раз и пригодится тебе для бани! Ну, ладно, расходимся, а завтра встречаемся после работы у тебя, разберём крышу.

Довольные заговорщики разошлись по домам. Разумеется, Олег прекрасно понимал, что позволяет втянуть себя в авантюру. И что совершенно точно на этой заброшенной ферме ничего приличного они не найдут. Однако, он знал, какие золотые руки у Витьки. И что тот просто идеальный кандидат для помощи в починке бани. Именно об этом раздумывал Олег, переступая порог дома, где столкнулся с женой. И тут же дыхнул на неё:

— Не пили и не собирались! Витька наш опять в завязке.

— Ого, – хмыкнула Галя – а чего ж тогда хотел? Дай догадаюсь… Очередной гениальный план?

Олег засмеялся:

— Ну, почти. Надьку свою задобрить хочет. Она ж любит рыбные пироги. Ну, вот, зовёт с собой на рыбалку, чтобы я его отвлекал от пагубных мыслей. Заодно договорились, что завтра поможет мне крышу разобрать. Может, получится с ним вдвоём баню в порядок привести. Зачем кого-то нанимать, если у обоих руки из правильного места растут?

Жена явно обрадовалась:

— Гениальный бартер!

А Олег загрустил. Он никогда не врал Гале, но понимал, что если скажет правду, то её возмущению не будет предела. Понятно, что вряд ли на той ферме можно ждать неприятностей, но лучше уж потом рассказать.

На следующий день, возвращаясь с работы. Олег уже издалека увидел Витьку. Тот сидел на их вчерашней скамейке заговорщиков и весело насвистывал песенку из «Неуловимых мстителей». Олег вздохнул – день был ужасно тяжёлый и всё, чего ему сейчас хотелось – это поесть Галкиного борща и развалиться в любимом кресле с газетой. Но, увы, обещание он уже дал и деваться было некуда. Витёк же, увидев его, радостно подскочил:

— Наконец-то! Я тут уже час как жду. Иди быстро переодевайся и займёмся крышей.

— Угу — буркнул в ответ Олег и поплёлся в сторону дома.

— Выше нос! – Витёк явно был дико воодушевлён их планом и хотел как можно быстрее закончить с крышей, чтобы рвануть на загадочную заброшенную ферму, – нас ждут сокровища!

Разбирать крышу бани оказалось не так легко, как себе представлял Олег, он уже сто раз пожалел о том, что решил заняться этим самостоятельно, сэкономив на бригаде. Часть кровли прогнила почти до основания, поэтому приходилось работать очень медленно, подстраховывая друг друга. Да, баня явно изначально была построена добротно, как и их дом. Всё-таки раньше умели строить на славу. Но если за домом очевидно следили все его предыдущие хозяева – меняли кровлю, укрепляли фундамент и прочее, то до бани, похоже, никому особо не было дела. А жаль, ведь построены они все были ещё в позапрошлом веке.

Галина тем временем, весело подпевая рекламным роликам из телевизора и периодически поглядывая из окна в сторону бани, готовила ужин. Она уже предвкушала как они с соседкой Нинкой расслабятся в выходные: распарятся новыми вениками, выпьют после парилки чего-то покрепче с Витькиной рыбой. Может, со страусами и самогонным заводом у него и не складывалось, но рыбу он коптил отменно, ммммм вкуснотище! Её размышления прервал дикий грохот с улицы и громкий вопль мужа. Сердце Галины рухнуло куда-то вниз…

— Господи, только бы не покалечились, – она выскочила из дома и побежала в сторону бани.

Оттуда ползком, весь засыпанный деревянной трухой, выползал матерящийся Витька, а муж с испуганными глазами бегал по двору. Галина выдохнула:

— Ну, ладно, живые хоть. Грохот такой был, что случилось тут у Вас?

Витёк поднялся с травы и начал активно трясти головой как мокрая собака, пытаясь избавиться от остатков щепок и пыли в шевелюре:

— В общем, Галь, обвалилась крыша-то, а там сундук какой-то был. Большой и прям вместе с кровлей рухнул с чердака, а из него черепа посыпались. Ну, а мы не удержались на доске и тоже следом вниз повалились – Олег явно уже пришёл в себя.

— Точно, Галь, сундук с черепами, понимаешь?! – Витёк перестал трясти головой – Я тоже видел, самые настоящие и много их! Тёмными делами тут пахнет, ой тёмными!

— Ага, всё-таки пришибло Вас по голове, да хорошенько видимо  – вздохнула Галя.

Витёк схватил её за руку и потащил за собой в баню:

— Пойдём покажу!

Следом за ними вошёл и Олег. Витёк разбросал в стороны остатки провалившейся кровли:

— Во, смотри!

Перед ними, действительно, показался приоткрытый сундук, а рядом валялись черепа со странными печатями на лбу. От удара крепления ржавого навесного замка вывернуло наружу и Витёк тут же принялся их сбивать валявшейся рядом кочергой. Довольно большой, старый и немного подгнивший сундук всё-таки сдался, но с большим трудом.

— Ого, вот это замок так замок! – другу удалось справиться с преградой, Витёк кое-как открыл крышку и разочарованно присвистнул. — Тююю, снова череп… Книжки какие-то… Ну, баню потом топить будете.

Супруги присели рядом с Витьком и начали разбирать содержимое сундука. Там действительно оказалась куча старых книг: какие-то сохранились хорошо, у некоторых подгнили обложки.

— Троцкий, Гумилёв… тысяча девятьсот тринадцатый год… Старьё какое-то. Это кто вообще? М-да, такое себе сокровище и черепа ещё какие-то, явно бутафорские и из глины – Витёк был сильно разочарован – А это что? – он вытащил из горы книг и хлама маленький свёрток, обвязанный верёвкой. Быстро её размотал и воскликнул. — Карта сокровищ!

Олег с Галей заглянули в ветхую бумагу, которую достал из свёртка Витёк. Там были какие-то непонятные цифры, стрелочки и крестики. Галя хмыкнула:

— Ну, на карту не очень похоже. Оставь себе, если хочешь. – она встала, отряхнула юбку – всё в сундук сложите и в дом занесите, разберу что на топку, что куда. Я так понимаю, на сегодня с баней лучше закончить.

— Да, на рыбалку лучше поедем, с баней завтра закончим, – Витёк задумчиво крутил в руках свою «карту сокровищ».

— Может, завтра? — с надеждой в голосе спросил Олег.

— Нет, сегодня, — Витёк явно не собирался с ним торговаться и был настроен безапелляционно.

— Хорошо – тяжело вздохнул Олег, – Галчонок, соберёшь чего-нибудь поесть нам с собой?

Та кивнула в ответ и ушла в дом.

— Так! – Витёк неожиданно вышел из задумчивости и подскочил к Олегу с найденной в сундуке бумагой. – Ушла Галка? – Он на всякий случай выглянул из бани и зыркнул по сторонам. – Ага, ушла. Смотри что! – он ткнул пальцем в маленький крестик на бумаге и цифры рядом. – Я, может, в ваших Есениных и не силён, а вот зарниц в детстве столько было, что ого-го! И по географии у меня твёрдая четвёрка была вообще-то, сам помнишь!

— Помню, – кивнул Олег, – только всё равно пока не понимаю.

— Тьфу ты! – Витёк явно был разочарован тем, что друг оказался таким тугодумом, – это карта! С координатами! И я уже посмотрел в Интернете, где это находится. Догадайся!

— Ну??? – Олегу надоело догадываться.

— Гну! – парировал Витёк. – Это прям на территории нашей заброшенной фермы с золотом! Каково, а? Что я тебе говорил? Хорошо, что Галка тебе нервотрёпку с баней устроила! А то б мы и карту эту не нашли! Вынесли б инструмент только и радовались бы как дураки. А теперь точно знаем, что там что-то припрятано! – Глаза у Витька горели. – Поэтому как хочешь, но «рыбалка» у нас сегодня!

Олег задумался:

— Может, ты и прав. Всякое ж бывает? Ладно. Тем более я всё равно тебе обещал.

Витька аккуратно сложил карту, сунул её в нагрудный карман, и охотники за сокровищами пошли в дом, где их уже ждала Галя со своим знаменитым на весь посёлок борщом.

Как только стемнело, собранные по полной программе, со снастями, палаткой и прочим снаряжением выдвинулись в сторону заброшенной фермы. Конечно, Галя напоследок немного поворчала ради приличия по поводу их ночной «рыбалки». Но Витёк был абсолютно неумолим: жена его любила щуку и только щуку. А щука, как всем известно, хорошо ловится только по ночам. Аргументов у Гали на это, конечно, не было. Поэтому всё, что ей оставалось – это снабдить любимого мужа пакетом с бутербродами и прочитать напоследок его непутёвому другу краткую нотацию о вреде алкоголизма. Да и данное кому-то слово – закон. Раз уж муж что-то пообещал, пусть выполняет, что тут сделаешь.

Ферму друзья нашли быстро – не по загадочной карте, конечно, а по знаниям Витька. Находилась она всего в нескольких километрах от посёлка, за лесополосой, отлично скрывающей её от взглядов всех потенциальных охотников за кладами. И, что больше всего порадовало Олега, она действительно была абсолютно заброшена. Всё-таки Олег до последнего в этой информации сомневался. Никаких следов недавнего присутствия людей не было: пустые амбары и сараи смотрели на них из темноты чёрными глазницами окон, а колючий кустарник, разросшийся по всему двору, нагло впивался в одежду друзей, как будто бы пытаясь их остановить. Разумеется, никакого инструмента и вообще хоть чего-то полезного они не нашли. Впрочем, в этом Олег и не сомневался – ну, кто будет оставлять там что-то ценное? Понятно, что всё уже давно вывезли, когда закрывали ферму.

— Ну, и ладно, — через час скитаний по ферме Витёк тоже понял, что поживиться им тут будет нечем. – Чёрт с ними, с инструментами и барахлом. Пойдём клад выкапывать. Судя по координатам, он где-то рядом с бараком.

Приятель трусцой припустил к темневшему на фоне звездного неба зданию. Витёк достал из рюкзака небольшую лопату и воткнул её в землю.

— Здесь!

И тут же начал копать. Олег, присев вблизи, задумчиво наблюдал как его друг активно орудует лопатой. Не то чтобы он очень надеялся, что они найдут клад. Конечно, у Витька была четвёрка по географии, но вся эта история с поисками сокровищ всё равно выглядела как-то неубедительно. С другой стороны – вон, Витёк как воодушевлён. Уж всяко лучше пусть ямы копает в поисках золота, чем свой самогон целыми днями то варит, то дегустирует. Его размышления и громкое сопение Витька прервал резкий звук – лопата на что-то наткнулась.

— Бинго! – Витёк обернулся к Олегу, – чего сидишь? Давай помогай!

Ещё через несколько минут на поверхность был извлечён небольшой металлический ящичек, закрытый на маленький замок, который Витя тут же сбил лопатой. Открыв крышку, друзья недоумённо переглянулись – перед ними снова лежал обвязанный верёвкой свёрток.

— Опять карта что ли… – Витёк был явно раздосадован, – Этак мы до конца жизни, видимо, золото искать будем.

Впрочем, в новом свёртке оказалась вовсе не карта, а записка…

— Мы, кадеты корпуса… – начал читать вслух Олег, – Ой, Вить, это не карта…

Впрочем, тот и сам уже понял. Друзья дочитали до конца и задумались. Разумеется, то, что они нашли, не было никаким великим сокровищем, и заработать на этой явно древней бумажке при всём желании у них бы не получилось. Однако определённую ценность она всё таки имела – это было настоящее письмо, от кадетов военного корпуса, располагавшегося на территории их посёлка в начале прошлого столетия. Про корпус этот Олег слышал, после революции в его здании какое-то время был Дом пионеров, потом там репетировал местечковый ансамбль, ну, а, затем, как тогда водилось, его просто снесли за ненадобностью. Несколько юных друзей-кадетов написали послание себе в будущее – каждый о том, кем себя видит в том самом будущем, договорившись вместе собраться на этом же месте, как мушкетёры, двадцать лет спустя, чтобы прочитать это письмо.

— А почему не выкопали?» – обеспокоенно взглянул на Олега Витя.

— Так времена вспомни какие были – революция, гражданская война, все эти белые-красные-сиреневые…– Олег задумался, – давай в районный краеведческий его отнесём? Всё-таки это часть истории… И Галке утром расскажу. И про карту, и про ферму эту. Не люблю я врать.

Витёк был согласен. Забрав письмо вместе с ящиком, они покинули заброшенную ферму и отправились в сторону реки. Всё-таки снаряжение с собой взяли, обидно просто так возвращаться. Да и рыбалку оба любили. Большого улова не получилось, но вполне хватило, чтобы задобрить Витькину Надю. Та, действительно, любила печь пироги с рыбой.

Утром Олег всё рассказал жене, которая, как ни странно, не обиделась на его небольшой обман, и ругаться не стала. Наоборот – только пожурила, что он ей ничего не рассказал, потому что ночная рыбалка не интересно. А вот, искать клад она бы запросто с ними пошла.

— А письмо я сама сегодня отвезу в музей, всё равно в центр по делам поеду. Ну, пока ты на работе, как раз и разберусь с этим, – сказала она.

В очередной раз Олег убедился в том, как же ему повезло, что рядом с ним именно Галя. Другая бы орала наверняка. Хотя, конечно, всё равно немного удивился её реакции. Впрочем, основной сюрприз был впереди.

Вернувшись вечером с работы, Олег увидел компанию каких-то незнакомых мужиков, которые явно разносили их баню по брёвнышкам. И Галю, которая руководила всем этим рабочим процессом.

— Олежек! Я тут всё-таки бригаду наняла. И, да, чинить мы её не будем, снесём, поставим новую.

— А на какие шишы… Ты что, наши отложенные на отпуск деньги потратила? — Олег начал злиться.

— Нет, конечно! – рассмеялась жена. – Ну, что за глупости? В общем, как всё получилось: отвезла я это письмо ваше в музей. Ты не представляешь себе, как они удивились всей этой находке! А потом в антикварный магазинчик зашла. Ну, с книгами и черепками теми из сундука… — жена явно специально сделала паузу в своём повествовании.

— Ну!!! – не томи уже! – воскликнул Олег.

— Ну, так, вот, – продолжила жена, – черепки оказались чей-то самоделкой из глины, а вот книги хоть и потрёпанные, но ценные, там один Гумилёв чего только стоит. Нам не только на баню хватит…

— Да нуууу, — ошеломлённый свалившимися на него новостями, Олег сел на скамейку, — вот, это история… Вот, это уже, действительно, настоящий «Остров сокровищ»!

Галя рассмеялась:

— Вот, видишь, а ты, дурачок, баню не любишь!

Источник

А н толстой баня полная версия. Рассказ «Баня»: какой Толстой его написал? Лев толстой баня видео

Так вот, поздняя осень, низкие и тяжёлые облака плывут медленно и надрывно. Моросит мелкий неприятный дождь, дует холодный ветер. Дача в деревне, сложенная из сосновых брёвен, большая кирпичная печь, побелённая и дымная. На улице такая мерзкая погода, что и носу не хочется показывать за дверь. В 70 метрах от дома, через тропинку, бежит неширокая речка, вся в ивах, мутная и страшная. Шириной всего в 3 метра, неспокойная. А если присмотреться в воду, можно увидеть тёмно-зелёные водоросли, распустившие свои волосы по течению. А рядом малиновые кусты, одинокие и колючие. Где-то далеко гудит последняя электричка, и уже нет способа вырваться отсюда в город, машин тут нет. От станции до дачи пешком два километра, но в такую погоду лучше и не пытаться. Грязь, слякоть, и тоска.
Смотрю я в окошко, заплёванное дождём, и не знаю, что делать. Из окна не виден весь огород, но я знаю, что напротив кустов облепихи, в углу, рядом с поленницей, стоит банька, чёрная, покосившаяся от времени. Шифер на крыше побит местами, а кое-где куски рубероида шлёпают по доскам, словно грубые мухобойки.
Я решил растопить баню, только ищу, где висит ключ от неё. Вон он, висит рядом с ветровкой, на вешалке. Ключ есть, теперь нужно найти кочергу и топор, на случай, если придётся рубить поленца. Одеваюсь, запахиваю воротник, и в сапогах выхожу в печальное утро. Какие низкие тучи! Рукой можно достать. Мурашки по коже бегут, как-то не по себе. Нужно постоять, привыкнуть к холодному ветру, спрятать руки в карманы, пока не обветрились.
Постоял, поёжился, огляделся. Вон поленница, к счастью закрытая плёнкой – значит дрова сухие. Слава богу! Иду к бане, открываю двери. Ключ скрипит в замке, не хочет пускать меня внутрь. Дверь открыта, захожу в предбанник, холодный и нежилой. Газеты старые лежат, тряпки какие-то, ведро и ковшик у стены. Лавка пустая. У стены, прислонившись, стоит зеркало, в тёмных старческих, пигментных пятнах.
Глянул в зеркало, а на меня из зеркала смотрит рыжий пацан, в ветровке, с топором в руке. Ах ты, чёрт, зачем же я топор-то из рук ещё не выпустил? Забыл совсем про него, в нём уже нету надобности, дрова порублены отлично, это я заметил, проходя мимо поленницы. Открываю толстую дверь в парную. Паутина на крохотном окошке. Полумрак в парилке, и печь в углу, чугунная, со следами оплывшей сварки.
Ну что же! Пожалуй, начну хозяйничать. Двери настежь! Пусть ветер продует воздух в бане, нагонит свежести и прохлады. А ведь что ни говори, а осенний ветер очень бодрит. Ну, вот и пусть он бодрит. А мне, между тем, необходимо проверить вытяжку,принести колышек, нащипать лучины, и натаскать воды в бак. Если кто не знает, то бак приварен к печи, он над каменкой прямо. Заглядываю в бак, на дне вижу немного воды. В полумраке вода кажется ржавой, и я открываю кран, что бы выпустить её. Шлёпающим звуком вода вытекает и падает на доски пола. Провожаю взглядом ручеёк.
Так, что у нас в печке? Открываю задвижку, и с облегчением вижу, что пепла нет. Ну да, я же сам чистил в прошлый раз, забыл уже. Взял газету, что бы зажечь маленький факел для проверки вытяжки, и выяснилось, что спички я дома забыл. Ну ладно, пойду домой, заодно прихвачу ножик для лучины.
Газета загорается неохотно, мерцая, освещает нутро печки. Дым, погуляв, начинает тянуться вертикально вверх, в трубу. Есть, тяга есть. Открываю задвижку полностью. Отлично, теперь нащипать лучины, и аккуратно уложить в печке крест накрест. Сверху сложить пять или шесть колышков, и поджечь всё это. Ах, как славно загорелось!
Ну всё, самое важное сделано, печь разгорается. Теперь воды надо натаскать в бак. Входит в бак сорок вёдер, но я натаскаю вёдер двадцать, не больше. Мне хватит одному. Теперь вопрос, откуда воду брать? Из водопровода, при помощи шланга, можно в пять минут бак набрать. Я уже было двинулся в сторону крана, в огороде, но передумал. Из речки! Возьму воду из реки! Буду париться настоящим, диким паром.
Ох, нелегко с двумя вёдрами бегать по скользкой пожухлой траве, ноги скользят, вода выплёскивается. А даже хорошо, что я решил воду из речки брать, аж вспотел, таскаючи вёдра. Разогрелся, руки раззудились, плечи заработали, спина напряглась. Вот она, радость физической работы! Когда слышишь и чувствуешь, как мышцы оживают, напрягаются и расслабляются, радость жизни охватывает всю душу.
Вот и вода натаскана, ветровка брошена в предбаннике, а в печке потрескивают колышки. Теперь не зевай, знай подкладывай. Как только печь загудит, необходимо поддерживать постоянный огонь, пока вода в бачке не закипит. А на это уходит часа четыре, не меньше. За это время нужно вернуться домой, слазить на чердак, и выбрать два берёзовых веника, покрепче. Веники нужны такие, что бы листочки не отпали, при первом ударе, а держались всю парилку, как приклеенные. Пожалуй, эти два подойдут.
Теперь баню вымыть, пока печь топится. А уже жарко в бане, и свитер надо снять, а то, как бы не простыть, выходя на улицу, с пылу, с жару. Воду плеснуть на пол, вымыть пол, потом полог не забыть. А окошечко мыть не буду, пускай мутным будет. Когда баня будет готова, вечером, тусклый свет маленькой лампочки под потолком будет отражаться в окошке, как в зеркале.
Ага, вот, кажется, и вода в котле закипела! А на душе-то как радостно, и не описать! Предвкушение секса лучше самого секса, говорят некоторые неврастеники. К бане это не относится, к счастью. Наконец, баня чисто вымыта, полог блестит, печь трещит и вода кипит. Кто сказал, что в России тоскливая осень? Она для тех тоскливая, кто про баню не слышал. А для тех, кто слышал – осень золотая. Даже когда дождливая и пасмурная.
Теперь бежать домой, ставить полный чайник воды на плиту. Плита-то, тоже на печи расположена, это не газовая плита, а настоящая, из чугунных кругов, горячая от печи. В доме печь в пять раз больше, чем в бане, а жару от неё не много, только что бы в доме тепло было, и что бы готовить на плите. А что ещё нужно? Стало быть, чайник поставлен, а в воду брошены листья облепихи, крыжовника, малины, одним словом, всей зелени, которая ещё есть в огороде. Ну и конечно, полпачки индийского чая. Для вкуса. Но чайник надо хитро расположить на плите, что бы раньше времени не закипел, а, закипая, не выкипел. Тут тоже есть способ, нужно рассекатель на чугун положить – тогда и не выкипит. Теперь назад, в баню.
Отлично, вода кипит вовсю, больше нельзя подкладывать в печь, и дверь надо распахнуть пошире. Сейчас самый важный момент всей процедуры, нельзя допустить, что бы угарный газ, даже в малых количествах, проник в парилку из печи. Значит, двери на распашку! Как душу на распашку, так и дверь ногой открыть, да так, что бы все петли ахнули. А сейчас дать дровам прогореть до конца, не мешать. Пепел сам осядет, равновесие наступит, а вот тогда предпоследний штрих.
Сперва зайду в парилку, и буду смотреть, как угли прогорают. Больше всего на свете люблю сидеть на корточках перед приоткрытой печкой, и смотреть, как тлеют угли. Я могу часами сидеть, не шелохнувшись, смотреть на мерцающий свет, и ни о чём не думать. Сижу перед печкой, и не думаю ни о чём. Мне 17 лет, и я ещё не знаю, что у меня впереди. И даже я не подозреваю, что эта баня – моя последняя. Да и осень эта тоже последняя, в России последняя. Но я ещё ничего не знаю, и сижу, как собачонка, вдыхаю запах печи и осени.
Ну вот, прогорели угли. Теперь не зевай! Бегу за совком железным, и выгребаю весь пепел, с ещё кое-где тлеющими угольками. Весь пепел выгребаю дочиста, и складываю в специальное ведёрко. Когда я удостовериваюсь, что печь чиста от углей, и более нечему тлеть, только тогда я прикрываю дверцу печи. Ах, как славно кипит вода в бачке! Печь гудит от жара, и близко я не могу уже стоять, и пот льёт с лица. Выхожу из парилки, а дверь затворяю за собой на полотенце. Буду ждать, как минимум четыре часа, пока баня выстоится, прокалится сама, и, не знаю, что в ней должно произойти, пока баня станет баней. Всё, больше мне тут делать нечего до вечера.
Странно, я и не заметил, как прошло противное унылое утро, и уже день на дворе. Правда, день ничем не отличается от утра, такой же моросящий дождь и порывы ветра. Оглядываясь, смотрю через плечо на баню. Какая она бедная. Вот, у некоторых бани — как признак благополучия, а у меня…Сложена из сосновых шпал, конечно, не смолёных. Сосновые шпалы, только что напиленные — белые, как снег. Раньше банька и была белая, а со временем почернела. Прямо, как человек. Тут я стихи Игоря Губермана вспоминаю:
Я в отрыве от общества не был,
И в итоге прожитого века,
Нету места в душе моей, где бы,
Не ступала нога человека.
Точнее и не скажешь. Всегда завидовал тем, кто может стихи писать.
Ждать, пока баня дойдёт – самое трудное. Нужно найти себе занятие. Чем можно заняться в доме? Пока нечем. Иду к реке, и стою на скользком берегу, наблюдая течение воды. На воду тоже можно долго смотреть, до рези в глазах. Я, наверное, один во всём дачном кооперативе. Оказался в такое время на даче, да ещё один. Стою над водой, а волосы намокли от дождя, и капли падают с ресниц. Довольно, пойду в дом.
Осталось ждать баню ещё пару часов. Сейчас надо выпить чаю, побольше. В парилке, за один раз, можно потерять до четырёх – пяти килограммов живого веса, с потом. Стало быть, необходимо позаботиться о достаточном количестве жидкости в теле. Люблю такой вот, непонятно какой, чай. Зелёный, свежий, горячий. Выпиваю три кружки чая. Теперь откинуться назад, и закрыть глаза. Отдохнуть, собраться с мыслями. Я всегда в баню иду, как на торжественный вечер, собравшись с мыслями. Хорош сидеть! Надо приготовить чистое бельё, застелить постель свежими хрустящими простынями, и подбросить в печку пару поленьев, что бы тепла хватило на всю ночь.
Между тем уже стемнело. Как быстро пролетел день! Сколько дней так пролетает? К сожалению, много. Очень много. Но этот день не из числа просто так пролетевших. В этот день будет парилка, вернее в этот вечер. Всё уже готово, и бельё, и полотенца, и простынь. Полный чайник свежего чая опять на плите, ждёт меня, когда я, совершенно обессиленный, вернусь через два часа из бани. Ну всё, пошёл я.
Захожу в предбанник, скидываю одежду, и стою перед зеркалом совершенно голый. Всё тело в мурашках. Какой я смешной, когда без одежды! Многие люди очень смешные, когда голые. Ничего не скрыть, ничего не спрятать. Стою, ёжусь от холода, тру свои плечи, пытаясь согреться, не решаюсь шагнуть вовнутрь. Однако берусь за ручку, и с силой распахиваю дверь в парилку. Ах!
Даже не рассчитывал на то, что так баня выстоится. Великолепно, не припомню, когда в последний раз, вот так вот баня получалась. Дверь затворяю на полотенце. На это есть причина: когда поддаёшь на каменку, от пара может вышибить дверь, что бы этого не произошло, закрываю на полотенце. Под потолком тускло светит маленькая лампа в тяжёлом футляре, из литого толстого стекла. В первую очередь нужно взять ковш и обдать таз кипятком. Готово, теперь беру оба веника, и запариваю их кипящей водой из бака, в том же тазу. Осторожно беру кочергу, за деревянную ручку, и приоткрываю каменку. Большие валуны, прокаленные и щёлкающие, ждут своего часа.
Некоторые надевают варежки в баню, что бы не обжечь руки. Я никогда так не делал. Я хочу чувствовать жар всем телом, и руками, в том числе. Подхватываю ковшик, и набираю немного воды из кипящего котла. Плескаю на каменку совсем чуть-чуть. Камни протяжно стонут, тихонько-тихонько.
Кожа светится, пот начинает выделяться каплями, капли становятся больше, и, не выдержав своего веса, катятся вниз по животу, рукам, плечам, спине, ногам. Какое ощущение интересное, как будто, с каплями душа вытекает из тела, и тело становится легче. Теперь ждать. Ждать, пока не откроются все поры, пока тело не начнёт дышать всей кожей. Ещё минутку стою. Всё, теперь! Нельзя больше медлить, время!
Набираю полковша из бака, и плескаю на камни. С диким свистом, надорванно, пар вырывается из печи, и бьёт в дверь. Ха, меня на это не возьмёшь! Полотенце в двери не зря заложено, дверь не открыть. И пар весь будет мой, без остатка.
Ой, хорошо! Пошло дело, пот льётся ручьями, без задержки, тело тает. Ещё ковш, и сразу ещё. Ещё один. Так. Не могу вдохнуть в себя раскалённый воздух. Осторожно пытаюсь втягивать в себя жар, но горят ноздри. Руки жжёт до боли. Отлично, вот оно, то, ради чего я весь день колдовал перед печкой. Привыкнуть, немного постоять, провести рукой по воздуху, убедиться, что коже не грозит ожог. Самое то! Теперь берусь за веник, и медленно, сотрясая на пол капли с листьев, машу им в воздухе, давая венику высохнуть на пару. Жарко, чёрт побери, как жарко!
А сейчас началось. Аккуратно провожу веником по ногам, похлопываю живот и грудь, руки, и спускаюсь к ногам. Тело ноет от истомы, пот льёт беспрерывно. Начинаю легонько стегать себя веником, но не в полсилы даже, а в четверть.
Хорошо, тело открылось, теперь на воздух бежать, дать отдых короткий себе. Кидаю веник в тазик, распахиваю дверь, и падаю на лавку в предбаннике, прямо на простынь. Сводит скулы от блаженства! Ага, вдруг тело пронзило миллионом иголок. Вот она, встреча жара и холода. На улице немногим больше нуля градусов, а мне ничуть не холодно, только гудит тело, гудит, как печь. Смотрю на живот, на ноги, на руки. На равномерном красном цвете горячей кожи начинают проступать белые пятна. Верный признак того, что кожа остывает, и пора обратно, в горячую парилку.
Влетаю, хлопая дверью. Спазм. Не могу вдохнуть раскалённый воздух сразу после предбанника. Стою две секунды, и вдруг оттаиваю. Вздыхаю как-то тихо, и опускается грудь, расслабляются руки, мышцы спины отпускают хватку. Наклоняюсь к самому полу, и чувствую, как растягиваются связки, как приятно заныли под коленом растянутые сухожилия.
Всё, пора за работу. Наливаю один за другим три полных ковша, и плескаю в камни. Сильный удар пара выбил из меня целую реку пота, светлого, как слеза. Вся грязь, чёрный пот, вышел ещё в первый раз. Теперь осталась чистая вода, которая, выходя, вычищает меня изнутри. Душу вычищает, как тело. Хватаю веник, и начинаю хлестать себя в полсилы по ногам и спине. По спине, и по шее. Теперь руки и живот. Вот это жар! Вдруг вижу, как из сосновой шпалы, на уровне моего лица, выступает светлая слезящаяся капля смолы. Вытапливается прямо на моих глазах. Жаль мне того, кто не видел, как плачет сосна в бане! От души жалко.
И вот, баня наполняется ароматом леса, хвойного леса. Вдохнуть ещё три раза, и бросив веник в таз – вылететь к чёртовой матери из парилки! Второй перерыв. Падаю на лавку, уже зная, что в третий заход – самый главный – себя не пощажу. Открываю дверь на улицу, моргаю посветлевшими глазами, вижу, как от меня поднимается пар. А сам уже предвкушаю третий, самый главный заход после которого, я уже вовсе лишусь сил и веса.
С силой вдохнув воздух, вхожу в третий раз в парилку. Не жду более ничего, не привыкаю к жару, напротив. Как был, с иголками в теле, швыряю полный ковш в камни. Вот он, пар. Настоящий пар выстоявшейся бани, вот он, аромат сосновых слёз. Более ничего не опасаясь, начинаю поддавать жару, зная, что этот заход – последний, и уже нельзя сомневаться и медлить. Поддаю до того, что уши жжёт огнём, и не могу водить руками по горячему воздуху. Плюю на боль, беру веник, второй, который лежал в тазу и распаривался, и уже не жалея себя, начинаю стегать, что есть мочи. Так, сильнее.
Нестерпимый жар, хочется выскочить, но я продолжаю стегать себя изо всех сил. Всё тело, от спины, через ноги, по животу и груди. На лету перехватываю веник другой рукой, и обхожу всё тело с другой стороны. Я уже знаю, что сделаю в третий раз, когда выйду. И поэтому не жалею сил, и себя. Ещё ковш, и ещё один. Теперь уже, в полном исступлении, луплю себя остатками сил, а руки уже не держат веника. Проблеском воли, заставляю себя нанести ещё три или четыре удара по груди, бросаю веник прямо на пол, и уже ни о чём не заботясь, пинком открываю дверь и вываливаюсь наружу.
Всё, вот и всё, теперь нет ни сил, ни желаний, кроме одного. Не глядя на простынь, голый и раскалённый, шагаю из освещённого предбанника прямо в звёздную ночь. Перестал дождь, небо просветлело, и луна повисла над баней, и быстрые облака под ней проносятся. Не раздумывая о том, что меня может кто-нибудь увидеть, бегу по мокрой траве прямо на берег, и с замершим от нахлынувшего спазма, дыханием, бросаюсь в чёрную бездну реки.
А-а-а-а-а-а! Дух захватило от соединения с ледяной водой! Кровь застыла на мгновение, и я умер. А через полсекунды удар! Я ожил внезапно! Вынырнул прямо в луну, хватая ртом воздух, расшвыривая руками воду, крича во всё горло! Вот она, невесомость, вот как душа покидает тело! Эйфория, ранее не испытанная, захлестнула всё моё существо, я больше не думал ни о чём, а только окунался в воду, в страшную бездну, и выныривал опять.
Выдохнул весь воздух, и нырнул ко дну. Открыл глаза под водой, и не увидел ничего, кроме мрака. Ах, как хорошо! Нет сил передать, что я чувствую. Так чувствует себя эмбрион, темнота и блаженство его обнимают со всех сторон. Выныриваю. Оказалось, меня порядочно отнесло течением, поэтому я плыву к берегу, ступаю на мель, и вылажу в топкий песок чужого пляжка. Всё, бегу голый в ночи, в сторону дачи, влетаю в баню, выпускаю весь жар из парилки, и окатываю себя берёзовой водой от запаренных веников, из таза.
Выхожу в предбанник, докрасна растираюсь свежим махровым полотенцем, и со звенящим телом, иду в дом, в тёплый дом. Сажусь за стол, наливаю себе в кружку горячего чаю, и пью медленно, наслаждаясь жизнью. Смотрю в чёрное окно, и пью, пью, пью.
После четырёх стаканов чая, встаю, и, совершенно обессиленный, иду к постели, распахиваю одеяло, и падаю на хрустящее холодное постельное бельё. Моё тело пронзает слабая струя энергии от простыни, и я кутаюсь в одеяло. Совсем без сил и желаний, абсолютно счастливый и здоровый, закрываю глаза и засыпаю в тёплом доме с печкой. И мне снится, что я летаю.
Вот так. Это мои последние воспоминания о бане, о России. Последние светлые. А вы говорите, сауна. Какая к чёрту сауна? Нету никаких саун в мире, ничего нету, только осенняя ночь, и остывающая баня. Всё.

Толстой А Н
Баня
А.Н.ТОЛСТОЙ
БАНЯ
Фроська тихо вошла в баню и в нерешительности остановилась.
Барин лежал на лавке на животе, и две девки — Наташка и Малашка тоже голые, стояли с боков, по очереди ожесточенно хлестали вениками по раскаленной багрово-розовой спине, блестевшей от пота. Барин блаженно жмурился, одобрительно крякал при особенно сильном ударе. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, сел, опустив широко раздвинутые ноги на пол.
— «Квасу!» — Хрипло крикнул он.
Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш квасу. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у дверей Фроську и поманил ее пальцем.
Медленно переступая босыми ногами по мокрому полу, стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей стало стыдно смотреть на голого барина, стыдно стоять голой перед ним. Она стыдилась того, что ее без тени смущения разглядывают, стоя рядом две девки, которые не смущаются своей наготы.
«Новенькая!» — Воскликнул барин. «Хорошая, ничего не скажешь!». «Как зовут?» — Скороговоркой бросил он, ощупывая ее живот, ноги, зад.
«Фроськой», — тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданности и боли: барин крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двинул рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую нежной и гладкой кожей. Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь.
Барин громко засмеялся и погрозил ей пальцем. Вторя ему, залились угодливым смехом Малашка и Наташка.
«Ну, ничего, привыкнешь, — хихикая сказала Наташка, — и не то еще будет», — и метнула озорными глазами на барина.
А он, довольно ухмыляясь, запустил себе между ног руку, почесывая все свои мужские пренадлежности, имеющие довольно внушительный вид.
«Ваша, девки, задача, — обратился он к Малашке и Наташке, — научить ее, — кивнул он на Фроську, — всей нашей премудрости». Он плотоядно улыбнулся, помахивая головкой набрякшего члена.
«А пока, — продолжил он, — пусть смотрит да ума набирается. А, ну, Малашка, стойку!» — Вдруг громко крикнул барин и с хрустом потянулся своим грузным телом. Малашка вышла на свободную от лавок середину помещения и согнувшись, уперлась руками в пол.
Он подошел к ней сзади, громко похлопывая по мокрому ее заду, отливавшему белизной упругой мокрой кожи и, заржав по жеребиному, начал совать свой, торчащий как кол, член под крутые ягодицы Малашки, быстро толкая его головку в скользкую мякоть женского полового органа. От охватившего вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким и прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Наконец, упругая головка его члена раздвинула влажный, но тугой зев ее влагалища, и живот барина плотно прижался к округлому заду девки. Он снова заржал, но уже победно и, ожесточенно двигая низом туловища, стал с наслаждением предаваться половому акту. Малашку, видно тоже здорово разобрало. Она сладострастно начала стонать при каждом погружении в ее лоно мужского члена и, помогая при этом барину, двигала своим толстым задом навстречу движениям его тела.
Наташка смотрела на эту картину, целиком захваченная происходящим. Большие глаза ее еще больше расширились, рот раскрылся, а трепетное тело непроизвольно подергивалось в такт движениям барина и Малашки. Она как бы воспринимала барина вместо подружки.
А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее, хотя ее очень смутило бестыдство голых тел барина и девки. Она знала, что это такое, но так близко и откровенно видела половое сношение мужчины и женщины впервые.
Когда барин прилип к заду Малашки, Фроська от смущения отвернулась, но любопытство пересилило, и она, искоса кинув взгляд и увидев, что на нее никто не смотрит, осмелев, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав на себе полноту мужской ласки, она воспринимала все сначала спокойно, но затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему ее телу, сердце забилось, как после бега, дыхание стало прерывистым. Для всех перестало существовать время и окружающее, все, кроме совершающегося полового акта, захватившего внимание и чувства.
Вдруг барин судорожно дернулся, глаза его закатились и он со стоном выпустил из груди воздух. «Все» — вздохнул он тяжело и раслабленной походкой подошел к лавке, затем тяжело опустился на нее.
Малашка выпрямилась, блаженно потянулась и села на другую лавку. «Наташка, водки!»- Приказал барин. Та, юркнув в предбанник, вынесла на подносе бутылку водки и миску с огурцами. Барин налил себе стакан, залпом выпил и захрустел огурцом. Затем он налил его снова и поманил пальцем Малашку. Та подошла и тоже привычно залпом осушила его. За ней ту же порцию приняла Наташка.
«Иди сюда!» — Приказал барин Фроське, наливая ей стакан водки. Она взяла его и, сделав первый глоток, закашлялась, пролив почти всю жидкость.
«Ничего, — проговорил со смехом барин, — научится». И налил себе еще полстакана. Девки угодливо ему подхихиковали, жуя с огурцы.
«Ну-ка, Наташка, оторви барыню, — подал команду барин и хрипло запел, ударяя в ладони. Малашка стала вторить ему, а Наташка, подбоченясь одной рукой, а другую вскинув над головой, медленно пошла по кругу, виляя крепкими бедрами и притоптывая в такт босыми ногами.
Постепенно темп пения стал нарастать, и вместе с тем движения девки стали быстрее. Ее стройное тело с гибкой талией извивалось в непристойных движениях, с которыми она отдается мужчине. Руками она как-будто обнимала воображаемого партнера, а низом живота подмахивала его члену.
«Поддай!- Крикнул барин, — сиськами, сиськами еще порезвей!» — И быстрее повел песню. Наташка стала подпрыгивать на месте, поводя белыми плечами. Ее полные упругие чашки слегка отвисших грудей заколыхались из стороны в сторону, дразняще покачивая тугими горошинами розовых сосков.
«Давай жару! — Барин не выдержал, сам пустился в пляс. Темп пляски стал бешенный. Теперь плясали под один голос Малашки. Хлопая то по низу, то по верху живота, Наташка, взвизгнув, вдруг схватила мужской член у самого основания и прижалась к барину, обхватив его за шею другой рукой. Член барина вдруг оказался между ее ногами, и она стала водить его головкой по влажным губам своего полового органа. Для большего простора движений и удобства, откинув одну ногу в сторону, она обхватила ею ноги барина, а он, облапив девку обеими руками за крепкий зад и прижимая ее к себе, впился страшным поцелуем ей в шею и вдруг схватив ее на руки, понес к скамейке и кинув на спину навалился на нее. Их сношение было бурным и страстным. Наташка отдавалась умело, самозабвенно. Она закинула ноги ему за спину и, ловко помахивая задом, ловила его член влагалищем до основания. В то же время она слегка раскачивала бедрами, создавая дополнительные ощущения живого тела.
Фроська и Милашка снова во все глаза наблюдали картину самого откровенного сношения между мужчиной и женщиной, обычно скрываемого от постороннего взгляда, а тут с такой откровенностью происходившего перед ними. Фроське тоже захотелось потрогать член барина и ощущить его в своем лоне.
А Милашка подошла к ним сбоку и, став на колени около их ног, стала в упор рассматривать, как мужской член ныряет во влагалище. Высоко поднятые и широко расставленные в коленях ноги Наташки, положенные барину на поясницу, давали возможность полностью видеть процесс совокупления, и Милашка пользовалась этим в свое удовольствие.
Охваченная непреодолимым желанием, к ней присоединилась и Фроська. Дрожа от возбуждения, она наблюдала, как смоченный скользкой жидкостью мужской член легко и свободно двигался взад и вперед в кольцах больших половых губ Наташки, которые как ртом словно бы всасывали его в себя и тут же выбрасывали обратно, а малые губы, раздвоенные венчиком, охватив верхнюю часть члена, оттягивались при его погружении и выпячивались вслед его обратному движению.
Мягкая кожица, обтягивающая член, при погружении во влагалище, складывалась гармошкой, мошонка, в которой обрисовывались крупные яйца, раскачивалась от движения мужского тела, мягко ударялась об ягодицы девки.
Фроська, завороженная невиданным зрелищем, не смогла преодолеть желания пощупать член барина. В момент, когда животы совокупляющихся раздвинулись, она взялась пальцами за член мужчины, ощутив его влажность, твердость и упругость. Вместе с тем ее поразила подвижность и мягкость покрова, под которым двигалась тугая мякоть.
В тот момент, когда животы плотно прижались друг к другу, пальцы Фроськи оказались втиснутыми в мокрую и горячую мякоть женского полового органа. Барин сердито зарычал и оттолкнул чрезвычайно любопытную девку, рукой непрошенно вторгшуюся в их действия в тот момент, когда его стало разбирать перед испусканием семени. Движения их стали быстрее, толчки сильнее, по телам обоих прошли судороги и они кончили одновременно.
Барин с трудом оторвался от разгоряченного тела Наташки и, продолжая тяжело дышать, сел на лавку. Наташка села рядом с барином, приникнув к его плечу разгоряченной головой. Малашка успела отскочить в сторону, а Фроська оказалась стоящей на коленях между ног барина. Она со страхом ждала наказания за свою дерзость, а тот не торопился с решением.
Раслабленный двумя только что совершенными актами полового сношения с горячими девками, он испытывал истому и был настроен благодушно.
«Ну-ка, сюда, — велел он, — теплой воды да мыла». Наташка подбежала с ушатом, теплой водой и куском душистого мыла.
«Помой, красавица, моего страдальца. Видишь он совсем взмок, трудясь. » — Тяжело осклабясь в улыбке сказал он Фроське и свободной рукой взявшись за член, шутя ткнул его головкой по носу растерявшейся девки. Все рассмеялись, а Фроська испуганно заморгала глазами. Барин сунул ей мыло в руки, а Малашка из ушата полила на мужской член. Фроська стала осторожно его мыть.
«Смелей, смелей», — подбадривал ее барин, широко раздвинув ноги. Фроська отложила мыло и двумя руками стала смывать мыльную пену под струей воды, поливаемой Милашкой. Член барина скользил и бился как живой, а головка его члена величиной с детский кулак розоватой кожицей ткнулась прямо в губы девки. Фроська отшатнулась, но барин снова притянул к себе голову Фроськи.
Затем он приказал ей: «поцелуй, да покрепче» — и прижал ее губы к упругой головке своего члена. Фроська чмокнулась губами, а барин повторил это движение несколько раз.
«А теперь соси!» — Подал он команду, снова придвинув лицо Фроськи к своему животу.
«Как соси?» — Растерянно и непонимающе залепетала она и с испугом посмотрела в лицо барина.
«Наташка, голову!» — Ткнул плечом барин девку, и та, наклонившись и оттолкнув Фроську, сунула в свой широко открытый рот головку члена барина и, сомкнув по окружности губы, сделала несколько сосательных движений челюстью и языком.
Фроська в нерешительности взялась рукой за член и тоже открытым ртом поглотила его головку и шейку, и стала сосать. Головка была мягкой и упругой, а ниже ее ощущалась языком и губами отвердевшее как кость тело, и чувствовалось, что оно живое и трепетное.
Странное дело, Фроська опять почувствовала возбуждение и быстрее задвигала языком по мужскому члену.
«Довольно» — сказал барин, не желая доводить дело до извержения семени. Он отстранил девку.
«Сейчас сделаем смотрины девке Фроське! — Сказал он и поднялся с лавки — Наташка! Показывай товар!».
Наташка взяла Фроську и поставила перед барином. Он стал лапать ее за груди, живот, бедра. А Наташка говорила: «вот сиськи, вот живот, а под ними писец живет!» — Показывая пальцем на называемые части тела.
Барин провел рукой по животу девки и запустил ей пальцы между ног. «Да писец здесь ничего, поглядеть бы на него», — певуче подхватил он, продолжая перебирать пальцами женский половой орган.
Фроське, только что испытавшей половое возбуждение, прикосновение барина было приятным и щекотливым. Она невольно отдалась его ласкам и раздвинула ноги. Но барин отошел, показывая жестом на лавку. Наташка подвела Фроську к лавке, принудила ее лечь, говоря: «показать себя мы рады, нет у нас для Вас преграды».
Наташка и Милашка стали с одной и с другой стороны и, взяввшись одна за левую, другая за правую ноги, запели: «вот заветный зверь писец, кто поймает, молодец!» — Они разом подняли ее ее ноги и раздвинули их в стороны.Перед взором появилось открытое место, всегда скрываемое от чужих глаз, да еще мужских. Охнув, Фроська одной рукой прикрыла свой срам, а другой — глаза и задергала ногами, стараясь их вырвать, но девки держали крепко и ей пришлось оставить свои попытки. Видимо, все это было предусмотренно ритуалом, так как барин, отведя от низа живота сопротивляющуюся руку девушки, затянул: «ты не прячь свою красу, я ей друга принесу!». Наташка и Милашка потащили туловище Фроськи вдоль лавки, придвинув ее зад к краю у которого стоял барин. Тот опустился на колени и его член оказался на одном уровне с половым органом девушки.
«Эй, дружочек, молодец, сунь красавице конец», — запели девки, а барин неспеша раздвинул половые губы Фроськиного органа и стал водить головкой члена по всем его частям от низа до верха и обратно. А Фроське уже не было стыдно своей наготы, а возникло желание ощутить мужской член в своей утробе. Она задвигала низом своего живота и зада, ловя головку члена влагащем, ставшим от охватившего Фроську нетерпения влажным.
Наконец сам барин не выдержал этой сладострастной пытки и утопил головку своего члена в устье влагалища, а затем с силой вогнал его в туго раздавшуюся девственную глубину. Острая мгновенная боль вдруг пронзила девушку, заставив ее невольно вскрикнуть, а затем необъяснимое блаженство разлилось по телу и она потеряла чувство восприятия времени.

——-
| сайт collection
|——-
| Алексей Николаевич Толстой
| Хромой барин
——-

С престола ледяных громад,
Родных высот изгнанник вольный,
Спрядает вольный водопад
В теснинный мрак и плен юдольный.
А облако, назад – горе –
Путеводимое любовью,
Как агнец, жертвенною кровью
На снежном рдеет алтаре.
(Вяч. Иванов. Кормчие звезды»)

К полуночи луна, взойдя над Колыванью, осветила с левой стороны неровные стекла изб, направо погнала густые тени по притоптанному гусиному щавелю деревенской улицы и задвинулась заблудившимся в ночном небе облаком, – в это время вдоль села мчалась во весь дух с подвязанным колокольчиком тройка, впряженная в откидную коляску.
Еще не пели петухи, а собаки уже перестали брехать, и только в избе с краю села сквозь щели ставней желтел свет.
У избы этой над двухскатной покрышей ворот торчал шест с обручем, обвязанным сеном, издалека указывая путнику постоялый двор. За избой далеко расстилалась ровная, серая от лунного света степь, куда и уносилась взмыленная тройка с четким, гулким в ночной тишине галопом пристяжных и валкой, уходистой рысью коренника. Человек, сидящий в коляске, поднял трость и тронул кучера. Тройка осела и стала у постоялого двора.
Человек снял с ног плед, взялся за скобу козел и, прихрамывая, пошел по траве к низкому крылечку. Там, обернувшись, он сказал негромко:
– Ступай. На рассвете приедешь.
Кучер тронул вожжами, и тройка унеслась в степь, а человек взялся за кольцо двери, погремел им и, словно в раздумье, прислонился к ветхому столбику крылечка. Его узкое лицо было бледно, под длинными глазами – тени, вьющаяся небольшая бородка оставляла голым подбородок. Он медленно стянул с правой руки перчатку и постучал во второй раз.
По скрипящим доскам сеней послышались босые шаги, дверь приоткрылась, распахнулась быстро, и на пороге стала молодая баба.
– Алешенька! – сказала она радостно и взволнованно. – А я и не ждала. – Она несмело коснулась его руки и поцеловала в плечо.
– Принимаешь, Саша? – спросил он. – Я к тебе до утра. – И, кивнув головой, вошел в залитые лунным светом сени.
Саша шла впереди, оборачиваясь и открывая улыбкой на свежем красивом лице своем белые зубы.
– Я видела, как ты о полдень проехал по селу. Наверно, подумала, к барину Волкову, там тебя и ночевать оставят, а ты вот как, батюшка, ко мне прибыл…
– У тебя никто не спит из приезжих?
– Нет, никого нет, – ответила Саша, входя в летнюю дощатую горницу. – Мужики с возами остановились, только все спят на воле, – и она села на широкую, покрытую лоскутным одеялом кровать и улыбнулась нежно.
Свет месяца, пробираясь в горницу через небольшое окошко, осветил Сашино лицо с приподнятыми углами губ, высокую шею в вырезе черного сарафана, на груди – шевелившуюся нитку янтарных бус.
– Принеси вина, – сказал вошедший.
Он стоял в тени, держа шляпу и трость.

Саша проворно соскочила и ушла. А он лег на кровать, закинул за голову руки. Понемногу лицо его сморщилось, исказилось. Он повернулся на бок и, охватив подушку, сунул в нее голову.
Саша вернулась, неся небольшой столик, покрытый салфеткой; на него она поставила две бутылки – одну с вином, другую со сладкой водкой, поднялась по лесенке в чулан и вынесла оттуда на тарелке орехи, пряники, изюм. Двигалась она быстро и легко, переходя из лунного света в тень. Лежавший приподнялся на локте, сказал:
– Поди сюда, Саша. – Она сейчас же села в ногах его, на кровать. – Скажи, если бы я тебя обидел, страшно бы обидел, простишь?
– Воля твоя, Алексей Петрович, – помолчав, дрогнувшим голосом ответила Саша. – А за твою любовь – благодарю покорно. – Она отвернулась и вздохнула.
Алексей Петрович, князь Краснопольский, долго старался в темноте разобрать лицо Саши. После молчания он сказал тихо, точно лениво:
– Все равно – ты ничего не поймешь. Рада, что я приехал, а не спросила – откуда и почему я у тебя здесь лежу?.. А то, что я у тебя лежу сейчас, – отвратительно… Да, ужасно, Саша, гнусно.
– Что ты, что ты! – проговорила она испуганно. – Если бы я тебя не любя принимала.
– Поди ближе. Вот так, – продолжал князь и обхватил Сашу за полные плечи. – Я и говорю – ты ничего не понимаешь, и не старайся. Послушай, нынче вечером я досыта наговорился с одним человеком. Хорошо было, очень.
– С барышней Волковой?
– Да, с ней. Вот так – сидел близко к ней, и голова у меня кружилась больше, чем от твоего вина. Знаешь, как во сне покажется, что тебя нежно погладят, так и я о ней словно во сне вспоминаю. Сейчас ехал оттуда, и мне казалось, будто совсем все у меня хорошо и благополучно. А когда въехал в Колывань, подумал: стоит только остановить лошадей у твоего крыльца – и все мое благополучие полетит к черту. Теперь понимаешь? Нет? Нельзя мне к тебе заезжать. Хоть бы ты мне отравы какой-нибудь дала.
Сашины руки упали без сил, она опустила голову.
– Жалеешь ты меня, Саша? Да? – спросил князь, привлек ее и поцеловал в лицо, но она не раскрыла глаз, не разомкнула губ, как каменная. – Перестань, – прошептал он. – Я с тобой шучу.
Тогда она заговорила отчаянно:
– Знаю, что шутишь, а все-таки верю. Зачем же мучаешь? Ведь на душе у меня живого места не осталось. Знаю – из милости любишь. Баба я, какой мой век, какое уж мне счастье!
За стеной в это время громко закричал петух. Лошадь спросонья ударила в доску. Понемногу в утреннем слабом свете яснее стало видно худое, в тенях, красивое лицо князя. Большие глаза его были печальны и серьезны, на губах – застывшая усмешечка.
Саша долго глядела на него, потом принялась целовать князю руки, плечи и лицо, ложась рядом и согревая его сильным своим, взволнованным телом.

На другой стороне села, за плетнем, посреди заросшего бурьяном дворика, в новой избе, на полатях лежал доктор Заботкин.
Снизу была видна только его голова, упертая в два кулака подбородком, на котором росли прямые рыжие волосы. Такие же космы во все стороны, начиная с макушки, падали на лоб и глаза, лицо было неумыто и припухло от сна.
Доктор Григорий Иванович Заботкин, прищуря глаз, сплевывал вниз с полатей, стараясь попасть в сучок на полу.
Напротив, в простенке, под жестяной лампой сидел на лавке попик небольшого роста, тихий и умилительный, с проседью в темной косице. Рукава его подрясника были засалены и в складках, как у гармоники. Запустив в них пальцы, отец Василий морщился и молчал, глядя, как доктор плюется.
– В три года во что себя человек обратил, – сказал, наконец, отец Василий.
– А что, не нравится? – лениво ответил Григорий Иванович. – А у меня с детства такая привычка: когда очень скучно, залезу в тесное место и плююсь. Не нравится – не глядите. У меня даже излюбленное местечко было – под амбаром, где мягкая травка росла. Там наша собака постоянно щенилась. Щенята – теплые, молоком от них пахнет; собака их лижет, – они скулят. Хорошо быть собакой, честное слово.
– Дурак ты, Григорий Иванович, – помолчав некоторое время, сказал отец Василий. – Я лучше уйду.
– Вы, отец Василий, не имеете права уходить, пока не доставите мне душевного облегчения, вам за это правительство деньги платит.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать восемь.
– Университет окончил, года молодые, занятие светское, я бы на твоем месте весь день смеялся. А ты, эх! Ну куда ты годен с твоими идеями? Лежишь и плюешься.
– У меня, отец Василий, идеи были замечательные. – Григорий Иванович повернулся на спину, вытянул с полатей руки, хрустнул пальцами и зевнул. – Вот к водке я привыкнуть не могу. Это верно.
– Эх! – сказал отец Василий, аккуратненько достал из подрясника жестяной портсигар, чиркнул спичкой, по привычке зажигать на ветру подержал ее между ладонями – шалашиком, закурил и, покатав в пальцах, бросил под лавку. – Ну, вот поверь – была бы в селе другая, кроме тебя, интеллигенция, нипочем бы не стал ходить к тебе.
Подобные разговоры происходили между доктором и отцом Василием постоянно, начиная с весны, когда сгорела колыванская больница. Григорий Иванович передал тогда все дела фельдшеру и сидел в избе, нанятой земством на время, покуда не построят новую больницу.
Три года назад Григорий Иванович был назначен на первое свое место в Колывань. Сгоряча он принялся разъезжать по деревням, лечить и даже помогать деньгами. Таскаясь в распутицу по разбухшей навозной дороге или насквозь продуваемый ледяным ветром в январскую ночь, когда мертвая луна стоит над мертвыми снегами; заглядывая в тесные избы, где кричат шелудивые ребятишки; угорая в черных банях – под герой – от воплей роженицы и едкого дыма; посылая отчаянные письма в земство с требованием лекарств, врачебной помощи и денег; видя, как все, что он ни делает, словно проваливается в бездонную пропасть деревенского разорения, нищеты и неустройства, – почувствовал, наконец, Григорий Иванович, что он – один с банкой касторки на участке в шестьдесят верст, где мором мрут ребятишки от скарлатины и взрослые от голодного тифа, что все равно ничему этой банкой касторки не поможешь и не в ней дело. В это время сгорела больница, он шваркнул касторку об землю и полез на полати.
Отец Василий, на глазах которого выматывался таким образом третий доктор, очень жалел Заботкина, забегал к нему каждый почти день, стараясь как-нибудь – папиросочкой или анекдотцем – уж не утешить – какое там утешение, когда от человека осталась одна копоть, – а хоть на часок рассмешить: все-таки посмеется.
Окончив зевать, Григорий Иванович повернулся спять на живот, спустил руку и попросил покурить.
– Сегодня табачок у Курбенева купил, – сказал на это отец Василий и, став под полатями на цыпочки, поднял портсигар, нажав у него потайную пружину.
Григорий Иванович хотя и знал, что портсигар этот «фармазонный» – с фокусом, сделал вид, что не помнит, и потянул фальшивое дно, где папирос не было…
– Что, получил папиросы «фабрики Чужаго», – засмеялся отец Василий, очень довольный шуткой. – Ну, кури, кури. А я, знаешь, сегодня у Волкова был.
– Говорят, зверь, страшная скотина твой Волков.
– Совершенная неправда! Мало что болтают. Отличный человек, а живет… Вот бы ты, Григорий Иванович, посмотрел хорошенько на таких людей – не валялся бы тогда на полатях. А дочка его, Екатерина Александровна, поверь мне, замечательная красавица, благословенное творение божие… Был бы я живописцем – Марию бы Магдалину с нее написал, когда она перед женихом усмехается.
– Как это так – усмехается перед женихом? – внезапно перебил Григорий Иванович.
– Разве ты этого не слыхал? Великие живописцы всегда эту усмешку отмечали в своих творениях. Девица, девственница, сосуд любви и жизни, постоянно, как бы видя около себя ангела, указующего перстом на ее чрево, дивно усмехается. Я это тебе не шутя говорю. Ты не смейся. – Отец Василий поднял брови и курил, пуская дым из носа; потом сказал: – Да, так вот как, – вздохнул, помолчал и ушел.
Но Григорий Иванович совсем не смеялся. Втянув на полати голову, лежал он тихо – закрыл глаза, стиснул челюсти, потому что недаром было ему всего двадцать восемь лет и могли еще его, как гром, поражать нечаянные слова о девичьих усмешках,

Сияет в темно-синем небе лунный свет, и кажется – конца не будет ему, – забирается сквозь щели, сквозь закрытые веки, в спальни, в клети, в норы зверей, на дно пруда, откуда выплывают очарованные рыбы и касаются круглым ртом поверхности вод.
Той же ночью луна стояла над утоптанным копытами берегом пруда, – он вышел светлым крылом из густой чащи волковского сада.
У воды, в траве, на полушубке лежал широкоплечий бородатый конюх, опираясь на локоть. Конюшонок неподалеку дремал в седле, сивый конек его спросонок мотал головой и брякал удилами. По низкому лугу, среди высоких репейников и полыни, паслись лошади. Жеребята лежали, касаясь мордой вытянутой ноги.
Вдоль берега, от высоких ветел плотины, медленно шел старичок в кафтане. Дойдя до конюха, он остановился и долго не то смотрел, не то слушал…
– Да, ночь теплая, – сказал старичок. Конюх спросил лениво:
– Что ты все бродишь, Кондратий Иванович, – беспокоишься?..
– Брожу, не спится.
– Все думаешь?
– Думается, да… Ведь я по этим местам, как в колесе, всю жизнь прокрутился – по дому да вокруг. Землю-то до камня протер… Они и тянут – старые следы. Помирать, что ли, время?
– На покой тебе нужно, Кондратий Иванович, на пенсию.
– А тут еще барин давеча опять расшумелся, – вполголоса говорил Кондратий. – Князь-то опять в сумерки приезжал. Коляску оставил за прудом и, вор-вором, на лодке подъехал к беседке и с барышней – разговор… Такой влипчивый, прямо сказать – опасный.
– На то он и князь, Кондратам Иванович, это мы с тобой нанялись – продались да помалкиваем, а он что хочет, то и творит. Сказывали, он – гостей провожать – из пушки стреляет.
– Не то плохо, а зачем ездит и не сватается. На барышне нашей лица нет…
Кондратий Иванович замолчал. Конюх, привстав на полушубке, вгляделся и крикнул:
– Мишка, не спи, кони ушли!
Конюшонок очнулся в седле, дернул головой и зачмокал, замахал кнутом; сивая лошадь шагнула и стала, опустив шею. И опять задремала и она и конюшонок: такая теплая и тихая была ночь.
Постояв, помолчав, проговорив многозначительно: «Да-с, так-то вот оно все», Кондратий побрел обратно к саду.
Старая ветла, разбитая грозой, плетень, канава с лазом через нее, дорожки, очертания деревьев – все это было знакомо, и все, словно ключиками, отмыкало старые воспоминания о тяжелом и о легком, хотя если припомнить хорошенько, то легкого в жизни было, пожалуй, и не много.
Кондратий служил камердинером при Вадиме Андреевиче и при Андрее Вадимыче и помнил самого Вадима Вадимыча Волкова, о котором Кондратий даже во сне вспоминать боялся, – такой был он усатый и ужасный, не знал удержу буйствам и для унижения мелкопоместных дворян держал особенного – дерзкого шута Решето и дурку. От них-то и произошел Кондратий, получив с рождения страх ко всем Волковым и преданность.
Вадим Андреевич, отец теперешнего Александра Вадимыча, был большой любитель почитывать и пописывать, издал даже брошюру для крестьян под названием «Добродетельный труженик», но был решительно против отмены крепостного права и однажды, приказав привести в комнаты кривого Федьку-пастуха, усадил его на шелковый диван, предложил сигару и сказал: «Теперь вы, Федор Иванович, самостоятельная и свободная личность, приветствую вас, можете идти, куда хотите, но если желаете у меня служить, то распорядитесь, будьте добры, и вас в последний раз высекут на конюшне». Федька подумал и сказал: «Ладно».
При отце Вадима Андреевича – Андрее Вадимыче – Кондратий начал служить казачком. Барин был сырой, скучливый, любил ходить в баню и там часто напивался, сидя вместе с гостями и с девками на свежей соломе нагишом. Так в бане его и сожгли дворовые.
Теперешний Александр Вадимыч Волков был уже не тот – мельче, да и вырос он на дворянском оскудении, когда нельзя уже было развернуться во всю ширь.
И не то что не боялся Кондратий Александра Вадимыча, а недостаточно уважал и был привязан только, но зато всею душой, к дочке его Катюше, первой красавице в уезде.
Перейдя плотину, Кондратий спустился в овраг, перелез через плетень и побрел по сыроватой и темной аллее.
В саду было тихо, только птица иногда ворочалась и опять засыпала в липовых ветвях, да нежно и печально охали древесные лягушки, да плескалась рыба в пруду.
Овальный пруд обступили кольцом старые ветлы, такие густые и поникшие, что сквозь их зелень не мог пробиться лунный свет, – он играл далеко на середине пруда, где в скользящей стеклянной зыби плавала не то утка, не то грачонок еле держался на распластанных крыльях, – нахлебался воды.
Дойдя до конца аллеи, Кондратий заглянул налево, туда, где над прудом стояла кривая от времени беседка, сейчас – вся в тени.
Вглядываясь, он различил женскую фигуру в белой шали, облокотившуюся о перила. Под ногой Кондратия хрустнул сучок, женщина быстро обернулась, проговорила взволнованно:
– Это вы? Вернулись?
– Это я, Катенька, – покашляв, сказал Кондратий и двинулся к мосткам.
Екатерина Александровна легко по доскам сошла на берег, до подбородка закутанная в шаль, постояла перед Кондратием, сказала:
– Ты тоже не спишь? А у меня столько комаров налетело в комнату – не могла заснуть. Проводи меня.
– Комары комарами, – заметил Кондратий строго, – а на пруду по ночам девице одной неудобно…
Катенька, шедшая впереди, остановилась.
– Что за тон, Кондратий!
– Так, тон. Александр Вадимыч пушил меня, пушил сегодня, и за дело: разве мыслимо по ночам прогуливаться, сами понимаете…
Катенька отвернулась, вздохнула и опять пошла, задевая краем платья сырую траву.
– Ты папе ничего не рассказывай про сегодняшнее, голубчик, – вдруг прошептала она и губами коснулась сморщенной щеки Кондратия…
Он довел барышню до балкона, с которого поднимались шесть кое-где облупленных колонн, наверху синевато-белых от лунного света; подождал, пока зашла в дом Екатерина Александровна, покашлял и повернул за угол к небольшому крылечку, где была его каморка с окном в кусты.
И только что он сел на сундук, покрытый кошмою, как по дому прокатился гневный окрик Александра Вадимыча: – Кондратий!..
Кондратий по привычке перекрестил душку и стариковской рысью побежал по длинному коридору к дверям, за которыми кричал барин.
Берясь за дверную ручку, Кондратий почувствовал запах гари. Когда же вошел, то в густом дыму, где желтел огонек свечи, увидел на постели Александра Вадимыча, в одной рубахе, раскрытой на жирной и волосатой груди, с багровым лицом, – барин наклонился над глиняной корчагой, из которой валил дым от горящего торфа. Подняв на Кондратия осовелые, выпученные глаза, Волков сказал хрипло:
– Комары заели. Дай квасу. – И когда Кондратий повернулся к двери, он крикнул: – Вот я тебя, мерзавец! Зачем на ночь окошки не затворяешь?
– Виноват, – ответил Кондратий и побежал в погреб за квасом.

Григорий Иванович Заботкин долго разглядывал на полатях какие-то тряпки, мусор, окурки, пыль, втянул через ноздри тяжелый воздух, потрогал болевшую голову и медленно, точно все тело его было тяжелое, без костей, полез вниз, морщась и нащупывая ногами приступки в печи.
Став на пол, Григорий Иванович поддернул штаны и нагнулся к осколку зеркала под лампой. Оттуда глянуло на него желтое сальное лицо, осовелые мутно-голубые глаза и космы волос во все стороны.
– Ну и харя! – сказал Григорий Иванович, запустил пальцы в волосы, откинул их, сел к столу, подперся и задумался.
Бывают такие остатки мыслей, прибереженные напоследок, густые, как болотная тина, дурные, как гниль; если сможет человек их вызвать из душевных подвалов, перенести их боль и оторвать от себя, тогда все в нем словно очнется, очистится; а станет переворачивать, трогать их, как больной зуб, снова и снова дышать этой гнилью, болеть сладкой болью омерзения к себе, – тогда на такого можно махнуть рукой, потому что всего милее ему – дрянь, плевок в лицо.
Григорию Ивановичу очень не хотелось расставаться с лежалыми своими мыслями, – за три года накопилось их очень много. К тому же очень бывает опасно для еще не окрепшего духом человека видеть только больных, только несчастных, только измученных людей. А за три года перед Григорием Ивановичем прошло великое множество истерзанных родами и битьем баб, почерневших от водки мужиков, шелудивых детей в грязи, в голоде и сифилисе. И Григорию Ивановичу казалось, что вся Россия – такая же истерзанная, почерневшая и шелудивая. А если так и нет выхода – тогда пусть все летит к черту. И если – грязь и воняет, значит так нужно, и нечего притворяться человеком, когда ты – свинья.
«Все это так, и припечатано, – думал он, помахивая перед лицом тощей кистью руки. – Жизни я себя не лишу конечно, но зато – пальцем не поведу, чтобы лучше стало. Для утешения – девицу Волкову мне приплел. Так вот что, отец Василий, потаскал бы я эту вашу девицу Волкову по сыпному тифу – посмотрел бы тогда, как она станет «усмехаться перед женихом»…»
Григорий Иванович ядовито засмеялся, но затем почувствовал, что не совсем прав…
«Ну, скажем, эта барышня ничего не видела и не знает – тепличный фрукт… Это еще что-то вроде оправдания… Но поп возмущает меня… Да где оно, это все ваше хорошее, покажите мне? Родится в грязи, живет в свинстве, умирает с проклятием… И никакого просвета в этой непролазной грязище нет. И если я честный человек, то должен честно и откровенно плюнуть в это паскудство, называемое жизнью. И прежде всего в рожу самому себе…»
Григорий Иванович действительно плюнул на середину избы, затем повернулся к окошку и увидел рассвет.
Этого он почему-то совсем не ожидал и удивился. Затем вылез из-за стола, вышел на двор, вдохнул острый запах травы и влаги и сморщился, словно запах этот разрушал какие-то его идеи. Потом побрел вдоль плетня к луговому поему речки.
Плетень, огибая с двух сторон избу и дворик, сбегал к воде, где росли ивы; одна стояла с отрезанной верхушкой, на месте ее торчало множество веток, другая низко наклонилась над узкой речонкой.
Небо еще было ночное, а на востоке, у края земли, разливался нежный свет; в нем соломенные верхи крыш и деревья выступали ясней и отчетливей.
По селу кричали петухи. Откликнулся петух и у Григория Ивановича на дворе. А ветерок, острый от запаха травы, залетел в иву, и листья ее, качнувшись, как лодочки, нежно зашумели.
– Все это обман, все это не важно, – пробормотал Григорий Иванович и, стоя у дерева, глядел не отрываясь, как на бледно-золотом востоке, от света которого уходило ночное небо, делаясь серым, зеленым, как вода, и лазоревым, горела невысоко над землей большая звезда. Это было до того необычайно, что Григорий Иванович раскрыл рот.
Звезда же, переливаясь в пламени востока, таяла, и вдруг, загасив ее, поднялось за степью солнце горячим бугром.
Над рекой закурился пар. По сизой траве от ветра побежали синеватые тени. Грачи закричали за рекой в ветвях, и повсюду – в кустах и в траве – запели, зачирикали птицы… Солнце поднялось над степью…
Но Григорий Иванович был упрям: усмехнулся презрительно, прищурил глаза на солнце и побрел обратно в вонючую избенку.
Когда же вошел – желтым светом на стене горела жестяная лампа, все было прокурено, приспособлено для головной боли.

Толстой А Н

А.Н.ТОЛСТОЙ

Фроська тихо вошла в баню и в нерешительности остановилась.

Барин лежал на лавке на животе, и две девки — Наташка и Малашка тоже голые, стояли с боков, по очереди ожесточенно хлестали вениками по раскаленной багрово-розовой спине, блестевшей от пота. Барин блаженно жмурился, одобрительно крякал при особенно сильном ударе. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, сел, опустив широко раздвинутые ноги на пол.

— «Квасу!» — Хрипло крикнул он.

Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш квасу. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у дверей Фроську и поманил ее пальцем.

Медленно переступая босыми ногами по мокрому полу, стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей стало стыдно смотреть на голого барина, стыдно стоять голой перед ним. Она стыдилась того, что ее без тени смущения разглядывают, стоя рядом две девки, которые не смущаются своей наготы.

«Новенькая!» — Воскликнул барин. «Хорошая, ничего не скажешь!». «Как зовут?» — Скороговоркой бросил он, ощупывая ее живот, ноги, зад.

«Фроськой», — тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданности и боли: барин крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двинул рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую нежной и гладкой кожей. Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь.

Барин громко засмеялся и погрозил ей пальцем. Вторя ему, залились угодливым смехом Малашка и Наташка.

«Ну, ничего, привыкнешь, — хихикая сказала Наташка, — и не то еще будет», — и метнула озорными глазами на барина.

А он, довольно ухмыляясь, запустил себе между ног руку, почесывая все свои мужские пренадлежности, имеющие довольно внушительный вид.

«Ваша, девки, задача, — обратился он к Малашке и Наташке, — научить ее, — кивнул он на Фроську, — всей нашей премудрости». Он плотоядно улыбнулся, помахивая головкой набрякшего члена.

«А пока, — продолжил он, — пусть смотрит да ума набирается. А, ну, Малашка, стойку!» — Вдруг громко крикнул барин и с хрустом потянулся своим грузным телом. Малашка вышла на свободную от лавок середину помещения и согнувшись, уперлась руками в пол.

Он подошел к ней сзади, громко похлопывая по мокрому ее заду, отливавшему белизной упругой мокрой кожи и, заржав по жеребиному, начал совать свой, торчащий как кол, член под крутые ягодицы Малашки, быстро толкая его головку в скользкую мякоть женского полового органа. От охватившего вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким и прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Наконец, упругая головка его члена раздвинула влажный, но тугой зев ее влагалища, и живот барина плотно прижался к округлому заду девки. Он снова заржал, но уже победно и, ожесточенно двигая низом туловища, стал с наслаждением предаваться половому акту. Малашку, видно тоже здорово разобрало. Она сладострастно начала стонать при каждом погружении в ее лоно мужского члена и, помогая при этом барину, двигала своим толстым задом навстречу движениям его тела.

Наташка смотрела на эту картину, целиком захваченная происходящим. Большие глаза ее еще больше расширились, рот раскрылся, а трепетное тело непроизвольно подергивалось в такт движениям барина и Малашки. Она как бы воспринимала барина вместо подружки.

А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее, хотя ее очень смутило бестыдство голых тел барина и девки. Она знала, что это такое, но так близко и откровенно видела половое сношение мужчины и женщины впервые.

Когда барин прилип к заду Малашки, Фроська от смущения отвернулась, но любопытство пересилило, и она, искоса кинув взгляд и увидев, что на нее никто не смотрит, осмелев, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав на себе полноту мужской ласки, она воспринимала все сначала спокойно, но затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему ее телу, сердце забилось, как после бега, дыхание стало прерывистым. Для всех перестало существовать время и окружающее, все, кроме совершающегося полового акта, захватившего внимание и чувства.

Вдруг барин судорожно дернулся, глаза его закатились и он со стоном выпустил из груди воздух. «Все» — вздохнул он тяжело и раслабленной походкой подошел к лавке, затем тяжело опустился на нее.

Существуют различные методы самооброны, но в критической ситуации приходится действовать оперативно. Самое дорогое, что у нас есть, это жизнь, и умение защитить себя является обязанностью человека перед самим собой и перед своими близкими. Надёжным и безотказным способом самообороны по праву считаются электрошокеры. Это средства самооброны поражает противника моментально, обездвиживает и лишает возможности сопротивляться, не нанося при этом ущерба жизни и здоровью.

Очень хорошо, если вы обладаете хорошей физической формой, занимались в детстве в кружке самбо или секции бокса. Всё это поможет вам защититься и уберечь себя от посягательств на вашу жизнь. Однако зачастую силы противника перевешивают, нападающий на вас человек или группа людей могут быть в состоянии опьянения и не отреагируют на словесный или физический отпор. Особенно пригодится такое устройство для девушки или человека пожилого возраста, не обладающих выдающимися физическими данными. Однако и для молодого здорового мужчины такой помощник в борьбе с подвыпившим головорезом будет вполне уместен. В тех случаях, когда хорошая реакция и физическая сила не в состоянии помочь вам в сложной ситуации, на выручку придет электрошокер сайт Это полезное и высокоэффективное устройство, называемое иначе искровым разрядником, устроено таким образом, что за счет высоковольтных импульсных зарядов мгновенно поражает организм, оказывает парализующее действие, может вызвать временную потерю сознания. Достигнув своей цели в самообороне, ошеломив и обездвижив нападающего, вы сможете спокойно покинуть место происшествия и при желании вызвать полицию. Вы можете быть спокойны — вас не обвинят в превышении мер самообороны, ведь использование такого электрического прибора как шокер вполне легально и законно.

Выбор моделей электрошокеров велик и разнообразен. По своему желанию вы можете остановить своё внимание на устройстве в виде фонарика или пачки сигарет. такие модели не привлекут внимания нападающего на вас человека и дадут вам возможность спокойно и уверенно привести в исполнение действие по обороне. Молодых девушек может заинтересовать миниатюрный шокер в виде тюбика губной помады. Мощнейшие устройства типа Удар или Удар-Профи поразят противника с мощностью 80-85 тыс.квольт.

Электрошокер выручит вас в сложной ситуации и поможет очистить город от криминала. Приобретая электрошокер, вы помогаете себе и делаете жизнь своих родных и близких безопаснее и спокойнее.


Нюркина баня (1995) фильм смотреть онлайн

2000160 Аудиокнига.Толстой Лев Николаевич «Кавказский пленник»

Источник

  • Рассказы о бане с одноклассниками
  • Рассказы о богах в древнем египте назывались
  • Рассказы о бане на каникулах
  • Рассказы о богатырях русских для 4 класса
  • Рассказы о бандитах и милиции слушать