«Моя служба в СА»
(срочная)
Призыву май-76 посвящается.
…Кто не был,тот будет,кто был, не забудет…
Уважаемый читатель, вы открыли первую страницу длинного повествования о службе в армии.Герой повествования прослужил в общей сложности тридцать лет.Пройдя все ступени званий от рядового солдата до старшего офицера, не минуя ни одной из них.Служба начиналась в тихие и спокойные годы, так называемого «застоя». География службы от города Потсдам, который расположен за западной частью столицы Германии, Берлином, и до города Капчагай в Казахстане по горизонтали. И от города Петрозаводск до города Ереван, по вертикали. А между этими четверыми точками, все было исхожено, изъезжено и излётано многократно. На глазах героя разрушалась Советская Армия, и еще долго конвульсировали ее остатки в национальных квартирах.
Выкладывать буду главу за главой, на страницах » избы-читальни», постепенно… Читайте, не пожалеете. Всегда буду рад любым отзывам, рецензиям, оценкам.
28 февраля 1976 года нам, группе пацанов в количестве тридцати человек, вручили дипломы с записью — фельдшер. Так как такая мужская группа в нашем училище была единственной, т.е. десятки лет ни до нас, ни десятки лет спустя таких групп не было, то практически весь педагогический коллектив, в течение четырех лет был крайне озабочен, как дотянуть это «стадо баранов» до финиша.
«Стадо баранов» — постоянное любимое сравнение — выражение руководительницы нашей группы. Как я уже сказал, «стадо» состояло из тридцати штук. А овечек (т.е. будущих медицинских сестер) примерно, около шестисот, «переменного» состава. Кому приходилось бывать в медицинских учебных заведениях, те видели, что форма одежды обучающихся, ежедневно — белые халаты.
Теперь представьте, тридцать, так и хочется повторить вверху приведенное сравнение, но мы так оскорбительно о себе не думали, в общем, пацанов, примерно по шестнадцать лет, оторванных от пап и мам, не обученных стирке белья, лишенных современных стиральных «Тайдов». Но как требовалось в выписке о зачислении, привезли с собой новенькие, мамами накрахмаленные и отутюженные на 1 сентября (1972 год) халаты. Проходит первая, вторая неделя обучения — халаты черные и рваные.
Педагоги в ужасе, пытаются заставить нас стирать, но после нашей стирки они выглядят ничуть не лучше. Читатель возможно спросит, мол, а девочки зачем?! Правильно, мы кинулись к ним. Кое-кому один — два раза они постирали, затем стали отнекиваться, ссылаться на занятость, а то и клянчить шоколадки. Ну, а мы же, в основном, салаги, да и времена сорокалетней давности, особенно на периферии — не то, что сейчас секс-подготовка с детского сада.
В общем, дамы нас стали игнорировать. И мы превратились в привидения в темно-серых балахонах. Задумался педагогический коллектив и кого-то прошибла идея. Так как группа вроде, не простая, а спецгруппа, набрана по заказу Министерства обороны, то кинулись в ноги к военкому.
Внимание читатель, первый мой контакт с людьми при погонах, хотя пока и виртуальный. Военный комиссар недолго думал:
— В форму их!
— А в какую? – спросила директриса училища.
— Ну, если нельзя полностью в военную, то хотя бы в стилизованную под нее.
Замечу, что училище абсолютно гражданское. Но придумали — зеленая офицерская сорочка с галстуком и темные брюки, и черные ботинки — для теоретических занятий в классах и аудиториях. Все практические занятия в лечебных учреждениях, по-прежнему — в халатах, с сохранением всех выше перечисленных проблем по ним, до самого концы обучения.
С тех пор военком постоянно, минимум один раз в месяц приглашал всех нас в военкомат. Проводил построения, и смотры внешнего вида. И что нас больше всего тогда раздражало — заставлял коротко стричься.
И еще пару штрихов о моих первых контактах с армией. Был в нашей группе Дима Цымбалюк. Его старший брат уже служил фельдшером в воинской части, что была расположена рядом с нашим училищем. И вот одна из первых случайностей — закономерностей в моей дальнейшей службе — жизни. Генсек, «дорогой» Л.И.Брежнев в том же 1972 году, году нашего поступления в училище, ввел в ВС СССР, так называемый, «Золотой фонд» — институт прапорщиков — мичманов.И в скором времени брат Цымбалюка получил это звание.
Где-то в конце третьего курса, случайно разговорившись со старшим Цымбалюком, мы узнали, что нам, будущим фельдшерам, для того чтобы получить «золотые звезды» прапорщика, необходимо всего-то прослужить два года срочной (безупречной) службы.
Затем без всяких предварительных учебных заведений, а всего лишь подав рапорт и оформив документы — получить погоны, должность и 180 рублей в месяц! Баснословная, по тем временам сумма. Оклад врача по окончании
медицинского института в гражданской системе — 110 рублей, фельдшера — 69
рублей. Я специально, при случае поинтересовался — оклад главврача ЦРБ-186
рублей.
Как выражался великий полководец, А. В. Суворов, (об этом я прочитал где-то намного позже) — «Заманивай, ребята, заманивай!» эти слова он
кричал, когда его солдаты под напором превосходящих сил противника, спасались бегством. Так и в нашу армию основная масса офицерского состава, прапорщиков и военнослужащих по контракту пришла и приходит исключительно заманенная меркантильным интересом. Соответственно, сбежав с гражданки.
Попутно узнаю, что этот оклад может быть увеличен ровно вдвое! Если попасть служить в одну из групп Советских войск за границей. Мечта отложилась в серой прослойке глубоким рубцом.
И еще на эту тему. В начале четвертого курса среди ребят поползли слухи, что сын нашей директрисы, с большим трудом и, благодаря высоким покровителям, поступил после 11 классов в Военно-медицинскую академию в Ленинград. И что самое интересное, туда можно поступать, оказывается, и после медицинского училища, и с дипломом фельдшера. Прямо со срочной службы, и в звании прапорщика… И совсем невероятное, все шесть лет учебы сохраняется все тот же оклад в 180 рублей! Вторая тайная мечта, которую даже было страшно вспугнуть дерзкими мыслями- поступить и закончить эту академию, еще глубже застряла в мозгу.
Дипломы получили. За все групповые и частные «заслуги» в течение четырех лет руководство училища запретило проводить нам официально выпускной вечер. Сбросились по десятке и на собранные триста рублей сами себе устроили проводы в одной из комнат общаги, тихо и мирно. Утречком разошлись и разъехались кто куда. Старались не подвести свою « мамку»-руководительницу группы, вся группа ее искренне уважала. Добавлю к этому, что она была дочерью офицера,полковника. Сорок лет, не замужем, без детей, от отца, видимо, многое переняла. Относилась к нам строго, но справедливо и с уважением. Лично мне ее методы воспитания в дальнейшем помогали, и не раз.
На третий день после получения диплома я заторопился в свой РВК*, становиться на воинский учет. Слегка волновался. Призыв был на носу, затаенные мечты напоминали о себе. Меня почему-то направили на прием непосредственно к военкому. Постучался в кабинет.
— Да!
Захожу, небольшой кабинет со стойкой-перегородкой. Молодой майор, приветливо улыбаясь, поднялся навстречу, поздоровался за руку, первым представился:
— Майор Гусев.
— Призывник Озерянин! — тоже представился я,и подал свои документы. Майор, полистал их .
— Дипломированные специалисты очень нужны в армии, — сказал он, – очень хорошо, что получили образование. Явно будете востребованы, как медик, а не зачуханый стрелок –гранатометчик.
«Сразу видать, военком душевный человек», — отметил я про себя.
-Вы, молодой человек, будете призваны в первой партии, и, скорее всего, будете
направлены служить в Германию.
«Вот те да, — обрадовался я, — везуха!»
Сердце радостно екнуло, я покраснел, смутился.
«Он все мои потаенные мысли, -думаю, — считал, что ли? Ну, не военком, а прямо экстрасенс!»
— Спасибо, товарищ майор! –говорю. – За меня краснеть не придется!
На дворе стояло 24 апреля 1976 года. Накануне Пасхи явился почтальон.
«Неужели повестка?»- екнуло сердце.
— Озерянин?
— Да! А что?
— Завтра в полдень должны явиться в райвоенкомат. Распишитесь.
«Ну, вот,- думаю, — свершилось!»
— С образованием или как?- поинтересовался почтальон
— Медицинское училище только что закончил.
— Это хорошо! Служить медиком легче..
Видимо, будучи заранее психологически, готовым, к получению подобного приглашения, реакция была относительно вялой. Участился пульс, минут на десять, перед глазами промелькнуло короткое время работы и быта в гражданской жизни, чувствуя, что если и вернусь в нее, то очень и очень не скоро. Сообщил родителям, о том, что завтра в 12 дня нужно быть в РВК.
К проводам готовились, поэтому все что необходимо, было подготовлено. Ночь была напряженной, но еще молодой организм, легко справился с нагрузкой. Похмеляться в дорогу не стал.
-Как настроение, Володя? – встретил первым меня на сборном пункте Вася Кохтюк. – Я очень рад встрече.
— Все путем, — отвечаю. – Всю ночь, почитай не спал, просидели с родственниками и друзьями до утра.
— Понятное дело! Проводы –они и есть проводы. У меня тоже самое было. Неизвестно ведь, когда придется снова собраться. Похмелялся с утра?
-Нет. Не стал.
-Неплохо было бы окропить встречу. Сейчас всех наших соберу.
Представляешь, семнадцать человек из группы здесь.
-«Ничего себе!»- обрадовался я. Оказалось, что все семнадцать это те, кто учился из нашей области. Пообнимались, порасспросили друг друга, где, кто, чем это время занимался
— Мужики! Опохмелиться есть у кого? –спросил Вася, но ни у кого ничего с собой не осталось, ни грамма. На проходной сумки шмонали и на глазах у честного народа разбивали об бетонную стену и асфальт бутылки, банки и т.д.…Там, в углу стоял насыщенный запах самогона различного разлива и казенки.
Прозвучала очередная команда на построение. К нашей шеренге
подошел майор Гусев:
-О, Озерянин! Ты здесь?
Я обрадовался еще одной почти родной душе.
— Так точно, товарищ майор!
— Ну, что, мужики, через полтора часа отправка.
Затем, хитро подмигнув, добавил:
— Как смотрите, мужики, на то, чтобы попрощаться перед дальней дорогой по –человечески, а? На посошок, допустим, – это как?
Мы не поверили своим ушам.
— Вы, что серьезно, товарищ майор, — спросил кто-то в полголоса из шеренги.
— Абсолютно серьезно, — ответил военком, — деньги есть у всех, полагаю?
— Так точно! — снова в полголоса, но уже вся шеренга ответила ему
-Смочить дальнюю дорожку – святое дело, мужики! – продолжал майор, поправляя фуражку.
«Это же обычай!» – вспомнил я рассказ, что слышал однажды в компании, мол, наливать рюмку перед дальней дорогой всегда должен старший по возрасту, пожелать удачи и выпить до дна»
— Быстро соберите по пять рублей, и освободите чью-нибудь сумку, — скомандовал майор.
Подходящая сумка оказалась у Степы Мартынюка, ее освободили.
— Кто смелый? – спросил майор. Смельчаками оказались Степа (потому что сумка его), да я (так как рядом стоял, да и майора знал только я).
-За мной! –прозвучала команда майора. Мы пошли в сторону КПП.
Майор благополучно провел нас через КПП, указал, где магазин, сам с нами не пошел. Водки получилось много. Две бутылки вручили военкому за идею и помощь. Но вся компания по -прежнему стояла на плацу
«А как же будем распивать? –думаю. Стал шарить вокруг глазами. – Поймают , как пить дать – неприятности».
Правда, тут же успокоил себя: «У майора, небось, здесь все схвачено».
И действительно, зря беспокоился. Майор прошептал мне:
— Становитесь в круг, спинами внутрь.
Так и сделали. Он подсказывает:
— А теперь по очереди заходите внутрь круга и выпивайте. Не все сразу, а по двое! Изображайте, мужики, беззаботную толпу новобранцев посреди плаца.
— А много наливать?
-Кто, сколько может, — хохотнул майор. -Полагается несколько капель через плечо плеснуть, чтобы смочить дорогу.
Получилось все в лучшем виде. На фоне десятков таких же групп- кружочков (от разных РВК), на нас никто не обратил внимания. Хотя по плацу шастало много офицеров и прапорщиков. С нами товарищ майор пить не стал, хотя мы настойчиво предлагали. Попрощался со всеми за руку. Прозвучала очередная команда: «Становись!».
После чего нас пересчитали, сверили по спискам, дали команду: « По машинам!»
На вдруг повеселевшую и потяжелевшую группу молодняка снова никто внимания не обратил, видимо, было не до нас. Больше, я лично майора Гусева никогда не встречал. На память от него, остался автограф в военном билете и теплые воспоминания. Спасибо, товарищ военный комиссар. В дальнейшей службе практически не вспомнить ни одного эпизода, чтобы кто-то из командиров или начальников, проявил заботу о подчиненном бескорыстно, не по долгу службы.
Ранним утром мы прибыли эшелоном в славный град Славуту, Хмельницкой области.
Славута. Сборный пункт уже межобластного масштаба. База. Накопитель. Распределитель, перед отправкой куда-нибудь. От железнодорожного вокзала колонной повели в военный городок. Стоял густой туман, капало с веток деревьев, роса, чистейший воздух. Военные по одиночке, двигались в сторону городка в плащ — накидках и хромовых сапогах. Зашли на территорию части — широкий и длинный плац. Высокие двухэтажные, оригинальные казармы.Такой военной архитектуры, в дальнейшем мне встречать не приходилось. Представьте себе залы в длину не менее 50 метров и шириной до 25. Имитация коридора по середине двумя рядами колонн. От пола до потолка — минимум 4 метра. Кровати, расставленные в два яруса по ротно, кажутся на фоне размеров зала — миниатюрными, игрушечными. Кто-то сказал: «Казармы Екатерининские, это она строила их для своих кавалеристов».
Может быть. Других мнений не поступало. У меня возникло чувство приобщения к истории славных предков. Тогда оно еще было нежное, искреннее и трепетное.
В залах чисто, светло, свежо. Правда, в умывальниках и туалете, расположенных с торца этих казарм, был полный бардак, привнесенный современными поколениями. Полы разбиты, залиты водой. До раковин, умывальников и до унитазов нужно было прыгать по кирпичикам и доскам. Из кранов текло, унитазы забиты, сливные бачки сломаны, в санузле стоял нормальный русский дух, которого обычно ни одна вражеская сила не выдерживала. Здесь же рядом в подсобке за рубль, механической машинкой, старая семитская морда, избавляла наши набалдашники от лишней растительности, подчистую, наголо.
— Даешь под Котовского! — прикалывались новобранцы.
На построении перед завтраком, нам сообщили, что ночью с 25 на 26 апреля умер МО СССР маршал А.А.Гречко. Лично в моей душе это сообщение посеяло какие-то смутные ощущения. Как же так, меня не успел призвать, а сам…. Потом я не один раз читал и слышал о маршале много положительного. Завтрак. Обед. Ужин. Ничего более удивительного, и отрицательного в меню в своей жизни ни до, ни после встречать не приходилось. Читатель может не поверить, а продовольственники тех лет будут, возможно, возмущаться, но это чистая, правда. Я в двух словах скажу только о первом блюде на обед. Бачок под первое, на десять человек. Чистая, повторяю, прозрачная пресная, кипяченая вода и один, один! Целый «лопух» — пардон — лист капусты. Десять голодных, молодых, здоровых желудков, обалдели:
— И это что же, так два года?!
Помню, единственное, что было съедобным,- это груша в компоте (из сухофруктов). И то она досталась далеко не всем. После такого обеда многие побежали в солдатскую чайную. Там помещение было маленьким. Возле прилавка давка, столпотворение. Времени в обрез. На выходе в темном коридоре, местные «деды» отобрали у меня деньги и часы. Придя в свой взвод, я сообщил об этом своему сержанту. Описал по его просьбе внешность «грабителей» с помощью свидетелей. Надо отдать должное, сержанты довольно оперативно вычислили разбойников, и все отобранное, в течение максимум часа — полтора, было возвращено.
После обеда нас построили и повели на вещевой склад переодевать. До сих пор мы еще были в «гражданке». Склад — огромное хранилище. Толстый прапорщик открыл ворота, прямо на полу, посреди бокса, целые бурты шмоток. Горы п/ш* сапог, ремней, пилоток, портянок. Прапорщик, где на глаз, где по подсказке, в основном, размера обуви, быстро бросает очередному подходящему форму. Благо, наладилась погода, поэтому прямо на улице перед складом происходит переодевание.
Пока идет получение формы, балуясь, рвем, режем на бахрому свою гражданскую одежду (чтоб врагам не досталось). Начальник склада при этом успевает с каким — то сожалением приговаривать: «Повезло вам придурки! П/ш, юфтевые сапоги и кожаные ремни выдают только тем, кто убывает за границу!» Для нас это не понятно: « А что носят те, кто служит в Союзе?» — чуть не хором задаем вопрос.
«Х/б*, кирзуху* и ремни из кожзаменителя!» — отвечает представитель «золотого фонда». В душе мы порадовались за себя, как же, мы чуть ли не элита. Нас отобрали в лучшие войска, нам оказали доверие, нас одели в лучшее, что могла предложить Родина. Дальше произошла знакомая для всех новоиспеченных воинов ситуация, несколько часов (или суток), мы не узнавали друг друга.
Вечером, после ужина, сержанты, командиры отделений, обучали нас приводить форму в порядок, подгонять ее под себя, подшивать воротники, правильно наматывать портянки. По соседству с нашим взводом, разместился взвод призывников в ВДВ. Они надели тельняшки и голубые береты. На нас, пехоту, не обращали внимания. В разговоры не вступали, задирали носы, нас игнорировали. Я молча завидовал. Оказалось что мы не самые, и даже очень далеко не элитные. Но в этой голубой «элите», мне еще в дальнейшем предстояло прослужить многие годы.
Вы прочитали первую главу из 172-х. Все они между собой повязаны одной цепочкой-службой в армии. Поэтому, всем кто пожелает, рекомендую читать все главы по порядку, как одно целое. Тогда будет понятна вся последовательность.
*РВК-районный военный комиссариат
*хб- хлопчатобумажный.
*кирзуха- сапоги из кирзового дермантина.
ПРОДОЛЖЕНИЕ следует…
дармовая рабсила.
© Леонид Беспамятных, 2019
ISBN 978-5-4496-7554-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1.Прощание славянки
Однажды присвоили мне очередное воинское звание капитана, сидим в кафе с друзьями по случаю «замачивания» новых звездочек.
Вспомнился тут случай из времен ГСВГ, куда я попал рядовым солдатом после окончания института в 1970 году. Это был первый призыв на срочную службу выпускников вузов. Попал в ракетный дивизион.
Командир каждое воскресенье устраивал кросс на пять километров. Бежали кросс и солдаты, и офицеры. Сам командир стоял на пригорке, рядом играл духовой оркестр.
Было время — я любил духовой оркестр. Помню, аж слезы навернулись на глазах, когда у военкомата в Свердловске оркестр грянул марш «Прощание славянки» и мы, призывники, стали грузиться в машины.
И если в поход
Страна позовёт
За край наш родной
Мы все пойдём в священный бой…
А после воскресных кроссов даже вспоминать неохота про духовой оркестр. Жара или промозглый холод, в песке увязают ноги в сапогах, а оркестр бубнит и бубнит одно и то же, сердце колотится, сил нет уже, прямо тягомотина…
— А ну, поднажали! — в спину кричит старшина.
В голове одна — единственная мысль — добежать до финиша! Мы — как муравьи. Бегу, а сам пытаюсь понять, зачем тут обязательно надо еще и оркестру играть…
«Вот выдался же денек! Такая жара, — думаю, — не кросс — маета. Скорей бы финиш, что ли?»
Круг, еще круг — и вот он, наконец, финиш. Командир разрешил передохнуть малость. Я прилег на траву, закинув руки под голову. Тут кто — то потрепал меня по плечу. Я открыл глаза и увидел, что это Женька, мой друг, по прозвищу — Балалайка, он играл в том оркестре на трубе. Тоже — деревенский, любил в свободное время тренькать на балалайке. Слух был среди ребят — он, якобы, на гражданке в филармонии работал, но когда его девушка вышла замуж — ушел, мол, с горя в армию. Я его никогда не расспрашивал о личной жизни.
«Не говорит, значит так надо», — рассуждал я…
Женьке хорошо, стоит сейчас со своей трубой в обнимку и зубы надо мной скалит:
— Вижу, кто — то у гвардейцев слюни распустил? Сочувствую… Давай, Леня, вставай…
— Не — е, не скажи… Побегал бы ты с мое, — огрызнулся я, — Тебе, Женька, хорошо — дуешь в свою трубу, никаких кроссов, марш — бросков.
— Во — во! — усмехнулся он, — По мне хоть и беги целый день. Кому — то надо и потеть, а мне — на дуде дудеть. Тоже не велика радость, я скажу, — под солнцем навытяжку стоять. Музыканты что — не люди?
Он оглянулся и сказал шепотом:
— Знаешь, мне цены тут нет, как — никак закончил музучилище, да еще ефрейтор. А ефрейтор в духовом оркестре, говорят, поважнее, чем полковник в пехоте. Слышал об этом?
— Так говорят артиллеристы, это я слышал… А в оркестре с ефрейтора какой спрос?
— Ничего — то ты, Леня, в музыке не смыслишь, — обиженно сжав губы, ответил Женька.
«Стройся!» — раздалась команда старшины.
— Когда — нибудь и ты испробуешь, как в жару бежать в полной аммуниции и с автоматом, помяни мое слово! — подмигнул я Женьке и стал подниматься с земли.
— Ну уж, ты скажешь. Это мы еще посмотрим — где это видано, чтобы музыканты кроссы бегали? Мне тогда не автомат, а трубу с собой придется тащить, — хохотнул Женька. — Зря ты, Леня, так… Нас, музыкантов, за один только марш «Прощание славянки» все готовы на руках носить…
Меня вдруг осенило:
— Женька! Если на то пошло — сыграйте и нам его сейчас, а?
— М — м… Как тебе сказать… — почесал затылок Женька, — старшего прапорщика надо просить…
— Женька! Друг! Когда слышу эту музыку, о многом вспоминаю: отчий дом, родителей, скорый дембель, — я положил руку на его плечо. — Честное слово! Ну, как ты этого не понимаешь?
— А что? Один момент. Я попробую… — Женька пошел к оркестру, а я — в строй. Тут же мне вспомнились другие слова этого марша:
Не грустите ж о нас, наши милые,
Там, далеко, в родимом краю!
Мы все те же — домашние, мирные,
Хоть шагаем в солдатском строю…
Дивизион отошел всего — то метров сто, как грянул марш:
Не грусти ж ты, моя ненаглядная,
И бровей своих темных не хмурь!..
«Подумать только!.. Молодец, Женька! — обрадовался я. — Настоящий друг!»
И надо же было случиться такому, что и Женьке спустя пару недель тоже пришлось выйти на дистанцию в пять километров. Приехал в часть полковник из штаба армии и заставил всех бежать, в том числе командира, и даже оркестрантов. Нам — то «бывалым» хоть бы хны — привыкли к кроссам и марш — броскам, а вот Женька спекся, не пробежав и половины.
В Вюнсдорфском Доме офицеров политработник полковник Беляев читал лекцию о нравственном облике советского воина и яростно призывал слушателей освобождаться от низменного стремления к накопительству. А в это время на Брестской таможне его жену арестовывали за то, что она пыталась тайком провезти в Германию контрабандное золото, спрятанное в пудренице. Когда информация об этом приползла в штаб Группы, Беляев доказывал сослуживцам, что она «не соответствует действительности»…
* * *
Все лучшее, что могла дать страна, направлялось прееде всего в Группу советских войск в Германии: кадры, техника, оружие, боеприпасы, продукты, вещевое имущество, стройматериалы. То было последнее, что, наверное, на закате советской власти можно было еще назвать Армией.
Сейчас я уже словно об инопланетной, фантастической жизни вспоминаю то время, когда срыв любого занятия по боевой подготовке воспринимался в войсках как государственное ЧП. Потому большинство дивизий и полков отвечали своему предназначению — будь они общевойсковыми, танковыми или авиационными.
Тогда налет боевых пилотов-истребителей подбирался к200 часам в год и они могли вытворять в небе такое, что даже у американских или французских асов пропадал аппетит от одной только мысли о возможности повстречаться с русскими в воздухе. В те времена наши летчики почти через день врывались в небо. Скажи им, что через три года годовой налет многих из них будет 10–15 (а то и 5) часов, — подумали бы, что сумасшедший…
В первые десятилетия существования нашей Группы войск командиров специально «мариновали» в должностях — это повышало служебное рвение на передовом рубеже и давало возможность держать на нем самые опытные кадры. Офицеры служили в одной должности по пять и более лет. Будущий министр обороны России лейтенант Игорь Родионов отбарабанил в Германии взводным почти 7 лет. И когда его двинули на роту — по полку поползли слухи, что у Родионова «лапа» в Москве…
В Германии стояла седьмая часть армии, в сознании которой вплоть до начала перестройки не было понятия финансового дефицита на военные нужды. Но первостатейное обеспечение Группы несло в себе и разрушительную силу. Оно развращало многих командиров. Люди теряли хозяйское чутье. Я был поражен однажды, когда, собирая грибы в лесу под Потсдамом, обнаружил свалку из десятка нераспечатанных армейских двухсоткилограммовых бочек, набитых свежайшим маргарином.
Но там мне предстояло еще немало послужить, чтобы увидеть во всей красе жуткие формы морального разложения многих людей в погонах и без, для которых годы службы в ГСВГ превращались в неукротимую, ненасытную, нередко выходящую из рамок человеческого, жажду наживы. И в этом отношении ГСВГ была самым лучшим университетом не только боевой подготовки, но и по развитию мощнейших воровских инстинктов. Часто на продажу немцам пускалось все, что можно было продать: бензин, оружие, техника и даже секретные документы. Командир полка и секретарь комитета комсомола той же части вместе с женами бежали в Западную Германию, прихватив с собой секретный снаряд. Бежал туда и корреспондент одного нашего военного журнала. Трудно объяснить, чем были вызваны их намерения. Спецслужбы ГДР, имевшие свои источники по ту сторону границы, докладывали нашему командованию, что беглецы мотивируют свои поступки желанием жить в более устроенной стране…
А когда уже стало ясно, что советским войскам придется из Германии все-таки уходить, наш воровской «университет» ЗГВ заработал с удесятеренной энергией. Наверное, нет в мире таких форм мошенничества, грязного бизнеса, преступной коммерции, криминальных контрактов, спекуляций, просто мошенничества и воровства, которые бы не были испытаны за годы вывода войск Группы в Россию.
Генерал Василий Глущец, бывший заместителем начальника политуправления ГСВГ и одновременно — председателем комитета народного контроля Группы, рассказывал мне о диком случае: в свое время войсковая контрразведка в одной из наших частей, дислоцировавшихся в Германии, разоблачила командиров, которые «сдавали в аренду» группу солдат директору немецкого сахарного завода. Солдаты жили в сыром и полутемном подвале. Чтобы они не сбежали, их облачили в робы немецких арестантов.
«Мама, немцы люди добрые, не то что наши скоты, — писал Один солдат в письме на волю. — Женщины носят нам еду, а недавно принесли приемник. С музыкой в подвале стало веселее…»
Солдаты трудились на самых тяжелых работах. За них немцы очень хорошо платили…
Многие десятки грозных президентских, правительственных, минобороновских и генштабовских комиссий, следователей Генеральной и Главной военной прокуратуры приезжали в Германию, чтобы размотать сотни криминальных дел. Но до конца разматывали очень мало. Комиссии и следователи или покупались на корню местным начальством, или копали слишком глубоко, часто идя по следам, которые вели в высокие московские кабинеты. И тогда их отстраняли отдел…
У каждого из нас есть место, с которым связаны наши первые воспоминания в жизни. И даже если воспоминания эти отрывисты и туманны, все равно они оказывают влияние на всю нашу дальнейшую жизнь. Живя в Германии, я встречал русских немцев, приехавших сюда в раннем возрасте в начале 1990-х из постсоветского пространства. Несмотря на немецкий менталитет, прожитую сознательную жизнь в Германии, у них все равно оставалась какая-то необъяснимая тяга к родным местам, интерес к изучению культуры, природы и истории стран, в которых они прожили всего пять — шесть лет и о которых очень мало помнят. Удивительный феномен, который в полной мере проявляется и в моем случае. Ведь первые шесть лет своей жизни я по большей части прожил в ГДР в советском гарнизонном городке в Шверине и это время оставило во мне глубокий след. Настолько глубокий, что уже сейчас в зрелом возрасте во мне проснулся основательный интерес к истории ГДР и ГСВГ, став моим хобби, которому я посвящаю почти все свободное от работы время да и жить я в итоге переехал в восточную Германию, где ощущаю себя дома.
Все что в нас есть родом из детства, и несмотря на то, что первые годы своей жизни человек не помнит, информацию об окружающем мире он тем не менее очень активно впитывает в себя посредством органов чувств и эта информация записывается где-то в подсознании, чтобы затем в зрелом возрасте проявиться в виде интересов, хобби, увлечений и даже эстетических предпочтений. И хоть в моей памяти сохранилось не так много с периода жизни, прожитого в ГДР, но есть что-то на уровне чувств, запахов, ощущений, что я помню очень отчетливо и ярко и это что-то я вновь и вновь ощущаю, когда исследую покинутые советские военные городки или посещаю какие-то исторические места, связанные с эстетикой или историей Германской Демократической Республики. Ощущение родины? Чего-то простого и светлого из детства? Я не могу ответить… эти ощущения из области чувств и их трудно облечь в словесную форму и разложить по полочкам…
Сегодняшний пост будет посвящен моим детским воспоминаниям из ГДР, а также месту, где я прожил около четырех лет своей жизни — шверинскому району, на территории которого дислоцировался 204-й гвардейский мотострелковый полк (в/ч пп 47487, или просто «четверка», как ее называли в народе). К сожалению, формат живого журнала ограничивает длину поста, так что пришлось разбить пост на две части — первая будет посвящена мотострелковому полку, во второй я покажу наш район и расскажу о времени, проведенном в немецком детском садике.
Во времена ГДР в Шверине в разные годы размещалось от 10 000 до 20 000 советских военнослужащих, главным образом относящихся к мотострелковым соединениям. Всего в Шверине было девятнадцать мест размещения советских воинских подразделений общей площадью около тысячи гектаров, в гарнизонном городе был даже свой военный аэродром и танковый полигон, а советские солдаты на улицах и в историческом центре Шверина были ежедневной картиной вплоть до 1993 года, когда последний советский солдат покинул столицу Мекленбурга-Померании.
Над этим постом я работал больше недели, собирая и тщательно сортируя информацию и в результате получился большой обзорный пост, в котором мои личные воспоминания будут перемешаны с историей нашего гарнизонного городка.
Советские офицеры начинали знакомство с гарнизонным городом Шверином с главного вокзала, так как прибывали на службу в основном железнодорожным транспортом. Путь в ГДР из Советского Союза мог длиться несколько дней с несколькими пересадками. В нашем случае он выглядел так: поездом из Киева мы прибывали в Брест, там ждали, пока в вагонах поменяют колесные пары, после чего поезд следовал в конечный пункт — Франкфурт-на-Одере. Там советские военные и члены их семей пересаживались в вагоны, которые цепляли к немецким поездам, идущим в разные части страны. Свой вагон во Франкфурте-на-Одере можно было ждать целый день, так что дорога растягивалась и путь Киев-Шверин занимал двое суток. Уже тогда в моем детском подсознании отпечаталась романтика путешествий по железной дороге, которую я пронесу через всю жизнь, как и первые тусклые воспоминания о тех поездках в ГДР на поездах, когда я часами не отлипал от окна, наблюдая за пролетающими за окнами пейзажами и засыпал под равномерный стук колес, смотря как по стенам и потолку плацкарта бегают ночные огни пролетающих за окнами полустанков и станций.
01. На фото скульптурная композиция фонтана на привокзальной площади Шверина. Довольно раскованная, как для социалистического государства.
02. Этот фонтан на привокзальной площади часто фигурирует на снимках советских военных в качестве фона. Присутствует он и в моих детских воспоминаниях, только вот в нашем семейном фотоархиве не нашлось ни одной фотографии с ним.
03. Мой первый приезд в Шверин после возвращения в Германию состоялся в 2008 году, спустя 18 лет после того, как мы покинули этот город. Целью моего визита было отыскать наш старый дом и посмотреть, что сохранилось от военного городка. В тот первый приезд мы с братом приехали в Шверин на поезде и добирались до нашего родного района на трамвае, из окна которого я и сфотографировал эту стеллу, стоящую на въезде в центр города.
04. Стелла эта находилась рядом с еще одной советской воинской частью и в сети можно найти много фотографий советских офицеров и солдат, позирующих на фоне этой достопримечательности.
05. Шверин был гарнизонным городом, где в 1980-х на 120-130 тысяч местного населения приходилось до 20 000 советских военнослужащих и членов их семей. А так как офицеры в свободное от службы время могли свободно перемещаться по городу, то советские военнослужащие в форме стали неотъемлемой частью городского пейзажа Шверина с послевоенного времени и до начала 1990-х. Я побродил по ГСВГ-шным форумам и пабликам в соцсетях и выбрал несколько ярких фотографий того времени, на которых запечатлены советские военнослужащие во время прогулок по центральным улицам города.
06. Шверин — один из красивейших городов Германии, расположенный на множестве озер больших и маленьких. А настоящей жемчужиной города и его символом является роскошный замок, стоящий прямо на берегу огромного озера. На этом снимке советские военные на фоне того самого замка.
07. Смотря на эти фотографии, я думаю о том, насколько разной могла быть жизнь советского офицера в ГДР. Ведь можно было попасть служить в закрытый городок, стоящий посреди леса, типа Шперенберга или Фогельзанга и не видеть в течении пяти лет ничего, кроме сосен, нескольких панелек и дома культуры, лишь изредка выбираясь в большие города в рамках организованных экскурсий на автобусе. А можно было попасть служить в воинскую часть, расположенную в большом гарнизонном городе вроде Потсдама, Лейпцига или Шверина и наслаждаться полноценной жизнью в красивом европейском городе. Моей семье очень повезло, что судьба нас занесла в Шверин.
08. Советский офицер не имел права покидать территорию гарнизона, так что о поездке на выходных с семьей на море или даже в соседний город не могло быть и речи. Но в Шверине гарнизоном считался весь город, а значит никаких запретов на перемещение по территории города не было, чем охотно пользовались советские военнослужащие.
09. Несмотря на лозунги о советско-немецкой дружбе, контакты советских граждан и немцев не поощрялись совершенно, скорей наоборот. За контакты с местным населением можно было попасть на учет в особый отдел. Поэтому жители советских военных гарнизонов жили словно в параллельной реальности, никак не пересекаясь с местными жителями и не вовлекаясь в немецкую культуру и жизнь. Чему также способствовал языковой барьер. Мой отец был одним из немногих советских военных, кто владел разговорным немецким, за что и числился в особом отделе, о чем узнал во время отъезда на родину.
10. Пока я собирал информацию о шверинском гарнизоне, обнаружил на форумах снимки обложек фотоальбомов, служивших в Шверине военнослужащих, сделанных с особой теплотой.
11. Решил привести в посте парочку обложек этих фотоальбомов, чтобы показать вам эти яркие свидетельства того времени.
12. Демебельские альбомы — это целый пласт ГСВГ-шной культуры. Посмотрите, с какой любовью ко времени службы в ГДР, они оформлены.
13. Та самая стелла на въезде в центр города, которая для многих советских военнослужащих шверинского гарнизона была еще одним городским символом, ведь она стояла как раз в том месте, где начиналась территория советских воинских частей.
14. Шверин очень быстро отделался от оккупационного наследия, снеся все советские городки со своей территории еще к началу 2000-х. Теперь о гарнизонном прошлом города напоминают лишь бетонные заборы, оставшиеся от бывших воинских частей, которые все еще можно встретить на окраинах города.
15. Трамвайная остановка Людвигслюстер шоссе находится прямо напротив нашего бывшего дома и именно отсюда начнется наша сегодняшняя прогулка по местам моего детства.
16. Сразу за остановкой трамвайные пути ныряют в тоннель, с которым у меня тоже связаны детские воспоминания. В детстве меня приводил в восторг вид трамваев, проезжающих под окнами нашего дома и еще больший восторг мне дарили покатушки на трамваях — Татрах Т3 в классической красно-белой расцветке. Мы с отцом бывало садились на этой остановке на трамвай и проезжали зайцем одну остановку под тоннелем, что дарило мне очень яркие эмоции, которые запечатлились в памяти навсегда.
17. Пятиэтажный дом за дорогой — все, что осталось от территории мотострелкового полка. Этот снимок я сделал во время моего первого визита сюда в 2008 году. Тут дом еще отгорожен от города бетонным забором.
18. Когда я приехал сюда в 2016-м году, от забора не осталось и следа.
19. Напротив территории полка расположен панельный район с детским садиком, который мы с братом посещали в последний год нашей жизни в ГДР. В этом районе жили и семьи советских военнослужащих, причем тут советские граждане жили в домах вместе с немцами, то есть не было деления на немецкие и советские дома, все жили вперемешку.
Перед тем, как продолжить прогулку по местам моего раннего детства, покажу территорию полка, где служил отец и где мы прожили пять лет. К сожалению, воинская часть полностью снесена и на ее территории сейчас построен коттеджный городок. Нам остается лишь смотреть исторические фотографии и карты.
Так выглядела территория части 204-го мотострелкового полка, которую в гарнизоне называли просто «четверка», в конце 1990-х до начала сноса (границы части обведены черным).
Эта и следующая картинки — скриншоты с видеоматериала, посвященного сносу военного городка мотострелкового полка и рекультивации территории. Очень интересный исторический материал, снятый в начале 2000-х. Это единственный материал такого рода в сети об этой воинской части. Смотреть тут.
Еще один снимок южной части воинской части, на которой и располагался дом, где мы жили (обведен желтым).
На форуме ГСВГ-шников я нашел гугл-снимок с контурами воинской части 204-го мотострелкового полка в Шверине и обозначением отдельных его элементов. ДОС — дом офицерского состава. Это и есть тот дом, в котором мы жили. На территории части он был единственным домом, где жили семейные офицеры. В обозначениях на карте есть небольшая ошибка — ту территорию, которую тут назвали танковым полком, на самом деле занимал танковый батальон.
История гарнизонного города Шверина насчитывает около сотни лет и первые воинские части тут появились еще при Кайзере в конце 19-го века. К началу Первой мировой в Шверине дислоцировался самый крупный гарнизон Мекленбурга, который еще больше разросся после прихода к власти национал-социалистов в 1933 году. В середине 1930-х в городе разворачивается строительство новых казарм для размещения воинских подразделений рейха и именно в это время на улице Ludwigsluster Straße строится казарменный городок — тот самый, в котором после окончания Второй мировой разместится советский мотострелковый полк.
20. На этом снимке одна из самых красивых казарм 204-го мотострелкового полка, построенная Вермахтом во второй половине 1930-х. Очень грустно осознавать, что казарменные здания, имеющие историческую ценность, просто взяли и снесли подчистую в начале 2000-х.
21. Второго мая 1945 года в Шверин, не встретив сопротивления, входят американские войска, а 1 июля город занимают советские военные, так как по условиям договоренностей среди союзников, Шверин определили в Советскую оккупационную зону. Советские военные подразделения дислоцировались в городе до 1993 года.
На фото торжественное принятие присяги солдатом на плацу «четверки».
22. Несмотря на то, что я с отцом неоднократно бывал на территории полка, у меня не сохранилось воспоминаний о зданиях и общей планировки части, поэтому эти исторические снимки не вызывают в моей памяти никакого отклика. Я ничего тут не узнаю. Но без них рассказ о моем ГСВГ-шном детстве был бы не полным.
23. Несмотря на то, что саму часть и ее планировку я не помню, в моей памяти сохранились отдельные фрагменты части, например, стоящий сразу после кпп, если заходить в часть со стороны нашего дома, деревянный макет танка, перед которым была площадка с колючей проволокой, натянутой горизонтально в полуметре от пола. Это была такая тренировочная площадка для солдат, но я любил там играться и залазить внутрь деревянного макета через единственный лаз — люк в полу.
24. Так как мой отец был военным музыкантом, он изредка брал меня с собой в часть на их репетиционную базу, когда там никого не было. Помню, как пробовал играть на барабанной установке, дергал струны гитар и нажимал кнопочки и клавиши на различных музыкальных инструментах. Также помню моменты, когда на плацу бывали солдатские построения и отец на барабане отбивал дробь, под которую солдаты маршировали. Я при этом стоял рядом и наблюдал за этим процессом. Такие моменты ярко отпечатались в памяти, а вот сама часть как-то не запомнилась.
25. И этого танка на постаменте я почему-то не помню. Причем все то, что связано с техникой, мой взгляд подмечал с самого детства. Может быть потому что танки чуть ли не каждый день проезжали прямо у нас под домом, а иногда делали остановки рядом с домом и мы, малышня со двора, облепливали их мощную броню. Видимо, после живых танков, ревущих двигателями и месящих песок танкодрома, которые я наблюдал постоянно рядом с домом, танк на памятнике не произвел на меня никакого впечатления и не отпечатался в памяти.
26. Советские войска были полностью выведены из Шверина в 1993 году и с тех пор территория части стояла заброшенная. В сети мне удалось найти парочку снимков, сделанных предположительно в начале 2000-х, еще до начала сноса части. Так бывшие казармы выглядели в последние годы своей жизни.
27. А эта фотография сделана в 2003-м году. Большая часть построек полка уже снесена, остались лишь две старые казармы (слева на фото, через дорогу от белой панельки)
И трехмерная модель с гуглокарты того же места в настоящее время. На этой модели мы видим современный район, который вырос на территории бывшего полка. Желтым овалом я обозначил единственное сохранившееся здание полка — дом офицерского состава, в котором мы прожили счастливые пять лет в ГДР.
Так выглядела территория полка после окончания сноса последних зданий, предположительно это 2004-й.
А так она выглядит сейчас — от советского наследия не осталось совершенно ничего. Уцелел лишь дом офицерского состава, но по его внешнему виду никогда не догадаешься, что он находился на территории полка.
28. Мой первый приезд в ГДР состоялся в декабре 1985 года. На фото запечатлен я на руках отца в один из первых дней после приезда. Снимок сделан на нашей улице Ludwigsluster Chaussee — главной улице района. Приехал я в стандартной детской одежде, какая была доступна в Советском Союзе. В первые же дни родители начали замечать, что на меня как-то странно косятся проходящие мимо немцы. Уж очень мой внешний вид выделялся на фоне шверинских детей. После этого родители пошли в магазин и одели меня в нормальную современную одежду и я перестал выделяться.
29. А это та же самая улица Ludwigsluster Chaussee, запечатленная во время прохода по ней колонны советской бронетехники. Снимок сделан каким-то советским солдатом прямо с брони. Привел я этот снимок, чтобы показать, насколько советские танки были привычной частью пейзажа в Шверине во времена ГДР. Конечно же меня, маленького мальчишку, не могла не завораживать мощь и суровая эстетика этих машин и с самого детства я впитывал интерес и любовь к бронетехнике и всему военному.
30. Вернемся в настоящее. На следующих снимках вы видите тот самый дом, в котором жила наша семья. Проект дома не является типовым для гарнизонных городков. Дома этого типа я больше нигде не встречал в Германии. Ну и по внешнему виду дома никак не скажешь, что он был построен на территории советского мотопехотного полка во времена ГДР.
31. Из форума ГСВГ-шников я узнал, что дом этот построили в конце 1979 года и впервые заселили в 1980-м. К сожалению, мне не удалось найти нигде ни одной фотографии этого дома с того периода, когда в нем жили военные. Хотелось бы сравнить его изначальный вид с современным, все таки дом в 1990-е капитально отремонтировали и мне было бы интересно узнать то, насколько изменился его внешний вид. Но перелопатив все форумы и группы в соцсетях, посвященные советским войскам в Шверине, я так и не нашел ни одной фотографии этого дома с того времени, когда тут жили военные. В моем семейном фотоархиве таких снимков тоже нет.
32. Пока я делаю фотографии дома, мимо проезжает Трабби, усиливая эффект погружения в мое ГДР-овское детство. Трабант на фоне социалистических панелек выглядит абсолютно в своей среде.
33. Этот снимок был сделан весной 2017 года, бывший дом советских военных отделен от пешеходного тротуара аккуратным газоном, улица выглядит очень уютной и привлекательной.
34. А вот то же самое место в 2008 году. Когда мы впервые приехали с братом в Шверин, чтобы посетить места нашего детства, дом и прилегающая к нему территория находились за бетонным забором, сохранившимся со времен существования части.
35. Это тоже снимок 2008 года, на нем видна граница советской и немецкой территорий. Теперь нет ни забора, ни ворот, ни бетонки, которая еще в 2008 году покрывала проезд к танкодрому. Именно на этой бетонке часто останавливались танки, на которых мы с детьми со двора так любили лазить.
36. А на это место рядом с домом тогда в 1990-м году часто приезжал грузовик вьетнамских торговцев, которые продавали прямо с кузова самые различные товары от фонариков до магнитофонов. Торговля шла бойко и советские военные сметали все у вьетнамцев, ведь тогда западные товары только начали появляться в продаже и у людей был сильный голод ко всему тому, что в Советском Союзе было недоступным, то есть практически ко всему. Этот приезжающий грузовичок вьетнамцев с разложенной на борту бытовой техникой и прочими товарами я почему-то помню очень хорошо.
37. Когда я впервые оказался в родном дворе, то первое, что меня поразило — это то, насколько дом в моей памяти казался большим. Приехав сюда спустя 18 лет, я неожиданно обнаружил, что и дом и двор уменьшились примерно вдвое.
38. Вокруг дома появилось современное благоустройство и даже на месте советской бетонки теперь лежит асфальт.
39. В процессе реконструкции в доме заменили все окна и двери в подъездах. Я не помню, были ли в советское время такие входные группы, или их достроили уже при реконструкции дома. Как же хотелось бы увидеть хоть одну историческую фотографию родного дома! Но, увы, в сети я не нашел ни одного снимка, где на заднем фоне был бы хотя бы фрагмент этого дома.
40. Интересен проект дома — он как бы состоит из двух частей, расположенных с небольшим сдвигом одна к другой.
41. Хотелось бы заглянуть внутрь квартиры, в которой мы жили, но там сейчас живут другие люди, которые вряд ли обрадуются пришельцам из прошлого. Тут я даже завидую тем ГСВГ-шникам, чьи бывшие дома оказались заброшенными. Я бы получил огромное удовольствие, если бы смог зайти в нашу бывшую квартиру и увидеть ее пусть и в заброшенном виде. Родные стены могли бы пробудить во мне воспоминания из прошлого, что спрятаны в глубинах памяти. Каких либо семейных фотографий, на которых была бы видна планировка комнат, у нас тоже нет. Тогда было принято делать фокус в фотографии на людях и моментах, а не на заднем фоне и окружении. Никто же не думал, что когда-то эти фотографии будут иметь исторический вес.
42. Следующие пять снимков из семейного альбома сделаны в нашей квартире. На первом фото мама со мной и братом в общей комнате. Квартира наша была четырехкомнатной и в Советском Союзе отдавать такую жилплощадь одной семье считалось слишком жирно, так что квартира была коммунальной. Одна из комнат была общей и в ней никто не жил, там стоял лишь стол со стульями, за которым жители квартиры принимали пищу и устраивали совместные посиделки (в ходе которых и были сделаны большинство снимков). Ну и на задем фоне можно заметить побитый жизнью шкаф. Он тут стоял, когда мы заселились и продолжал стоять, когда выселились. Никто им никогда не пользовался.
43. Когда я впервые приехал в Шверин, мы занимали лишь одну комнату в коммуналке, а всего тут жили три семьи — каждая в своей комнате и одна комната была общей и проходной в кухню. Когда мама была беременна братом, как раз одна семья выехала и освободила комнату. Отец похлопотал в части, чтобы ее отдали нам как семье с двумя детьми, так что более трех лет мы прожили с комфортом в двух комнатах, а третью занимала молодая пара Игорь и Оля (оба на фото). Прекрасные соседи с которыми у нас никогда не было проблем, жили мы очень дружно,судя по количеству фото с совместных посиделок в домашнем архиве. Генгста с пушкой на фото — я 
44. Это фото сделано в нашей детской комнате. Я забрался в кровать к брательнику, чтобы поучить его жизни. Сам я спал в то время на кровати, складывающейся в шкаф, которая так и называлась Schrankbett.
45. С детства я очень любил рисовать и занимался этим большую часть свободного времени. Рисование как хобби сопровождало меня где-то до восемнадцати лет, после чего я переключился на другие виды творчества. На этом снимке я как раз запечатлен в процессе визуализации мира моей фантазии.
46. И снова посиделки с соседями в общей комнате. На переднем плане брат с пачкой ГДР-овских вафель.
47. Продолжим нашу прогулку вокруг дома. В 1980-е внутренний двор дома был отделен от части бетонным забором, за которым проходила танковая дорога на полигон. Если забраться на забор, можно было наблюдать как бронетехника едет на полигон и затем возвращается обратно. Теперь забора нет, а за домом находятся гаражи, которых в советский период тут тоже не было.
48. Примечательно, что на всех картах местности, что я привел в начале поста, эти гаражи уже есть, то есть их соорудили тут еще в 1990-е годы. Видимо, после ухода советских военных, когда в дом заселились немцы, было решено построить рядом гаражи, учитывая стремительную автомобилизацию восточной Германии в то время.
49. Интересно, что песочница во внутреннем дворике дома была и в советское время. Помню, что у меня произошел конфликт с кем-то из ровесников и я, взяв в руку жменю песка, бросил ее противнику в лицо. Первый мой конфликт в жизни, который отпечатался в моей памяти.
50. Теперь тут все настолько цивильно, что и не скажешь, что находишься в восточной Германии. Такие фотографии запросто можно сделать где-нибудь в Регенсбурге или Штутгарте.
Возможно, этот пост будут читать люди, которые тоже когда-то жили в этом доме. Для них я заснял шестиминутный обзор дома и прилегающей к нему территории. Все таки видео дает больший эффект погружения, чем фотографии.
Так как Шверин был гарнизонным городом, то и Дом офицеров находился тут не на территории какой-либо из воинских частей, а прямо в центре города, недалеко от вокзала в одном из красивейших городских зданий. Как я уже упоминал, мой отец был в полку музыкантом, а советская армия без музыки была немыслима. Помимо музыкального сопровождения солдатов на маршах, отец с коллегами часто выступали на различных праздничных мероприятиях в Доме офицеров.
51. Снимок из семейного архива, сделанный на сцене Дома офицеров во время какого-то праздничного мероприятия. Отец на фото восьмой слева.
Еще одно здание в центре города, в котором часто проходили советские праздничные мероприятия — Дом немецко-советской дружбы, размещенный во дворце 18-го века постройки. Вот так это здание выглядит в настоящее время, с 2006 года здание занимает Министерство юстиции.
52. На сцене этого дворца отец с музыкантами мотострелкового полка тоже неоднократно выступали. Именно на крыльце этого здания сделан следующий снимок, на котором запечатлен отец с коллегами-музыкантами после очередного концерта в Доме немецко-советской дружби (отец на снимке слева).
53. Дальше я хотел бы перенестись в еще одно место, с которым у меня связаны воспоминания из детства. Это место — прогулочная дорожка возле нашего дома, идущая параллельно улице и затем сворачивающая в небольшой лесок. Прогулки по этой дорожке в нашей семье стали традицией за годы, прожитые в Шверине, о чем говорит обилие фотографий из этого места в домашнем фотоархиве. Так эта дорожка выглядит сейчас.
54. А так она выглядела в конце 1980-х. На фото мы с отцом и братом во время очередной прогулки.
55. Еще один снимок с этого места с мамой.
56. То место, где дорожка делает поворот и уходит в лесок. На заднем плане справа на снимке можно заметить наш дом.
57. Последний мой визит в эти места состоялся весной 2017-го года и той весной территорию между домом и лесополосой уже начали расчищать под строительство новых домов. Шверин расширяется и цивилизация постепенно поглощает заброшенные территории, принадлежащие в прошлом Советской армии.
58. Снимок, сделанный на нашей любимой прогулочной дорожке, сразу после поворота в лесополосу.
59. Таким я увидел эту дорожку во время моего визита сюда осенью 2016-го года.
60. То же место через семь месяцев весной 2017-го. Лесок понемногу выпиливают, расчищая площади под очередной безликий микрорайон.
61. Единственное напоминание о военном прошлом этих мест — забор из сетки-рабицы с бетонными опорами, но и ему недолго осталось тут стоять.
62. Будущий популярный блогер на своем первом байке «Гном-4» раскатывает по прогулочной дорожке в конце 1980-х.
63. И то же самое место в сентябре 2016-го.
64. Примерно через триста метров, после того, как дорожка ныряет в лесок, она делает очередной поворот и выходит к автомобильному шоссе.
65. Вот в этом месте у моста и заканчивается главный прогулочный маршрут моего детства.
66. Мост этот я также хорошо запомнил так как именно под ним проходила танковая дорога, ведущая с территории полка к полигону. И в финальном пункте прогулки я мог наслаждаться картиной проходящих под мостом танков и бронетехники. Маленького мальчишку это зрелище завораживало.
67. Так выглядела танковая дорога под мостом во время моего первого визита сюда в 2008 году.
68. А такой я увидел ее в 2016-м. На месте заросшей танковой грунтовки теперь проложили велодорожку.
69. Пространство под мостом в 2008 году выглядело немного иначе, чем в 2016-м.
70. Сразу за автомобильным и трамвайным мостами проходят наружные теплосети — еще один признак восточной Германии да и вообще стран социалистического блока. Нигде в западных федеральных землях и в странах западной Европы я не видел проходящие по поверхности теплосети.
71. По новенькой прогулочной дорожке, проложенной по маршруту следования бронетехники на полигон, я возвращаюсь обратно на территорию бывшей части мотострелкового полка.
72. Там, где лежала бетонка, теперь новенький асфальт, плиточка и карманы для парковки — благоустройство по заветам совеременной урбанистики. А на месте пустыря теперь новенькие безликие дома.
73. Новостройки почти полностью заполнили территорию бывшей части мотострелкового полка, а на единственном пустующем пятачке уже установлен информационный стенд, сообщающий, что скоро на этом месте появится современная городская вилла на шесть квартир.
74. А вот как это место выглядело в 2008-м году — застроена лишь половина территории бывшего полка.
75. Все пространство перед домом десять лет назад представляло собой огромный пустырь.
76. Еще один снимок, на котором наглядно видно, насколько пустырь большой.
77. Теперь на месте этого пустыря вырос новый микрорайон, состоящий из частных домиков. За последние несколько лет этот микрорайон полностью покрыл бывшую территорию мотострелкового полка. Больше не осталось ничего, что напоминало бы о том, что в прошлом на этом месте размещалась советская воинская часть.
78. Наша экскурсия по местам моего ГСВГ-шного детства продолжается и мы переходим на другую сторону трамвайных путей, чтобы пройти по тому маршруту, по которому мы с братом год ходили в немецкий детский садик и посмотреть на то, что от этого садика осталось.
Продолжение поста по ссылке.
Александр Мамлюк
ГСВГ. Армейские байки
ГСВГ
Служить так же необходимо, как и рожать. Но не надо путать эти два понятия, как делают некоторые.
…Уже бродили по перрону слухи, что нас отправляют за границу. Родственники наперебой давали советы, щедро подкрепляя их денежными знаками. Запомнились напутственные слова дяди Мутальмиса, которому сокрушить линию Маннергейма или сразиться с самураями было так же запросто, как вырастить душистый делишес в родном Кызбуруне. «Главное, когда снимешь часового, – не напороться на мину», – сказал он. У него было свое понятие о загранице. А может, шутил…
Наконец поезд тронулся, уменьшая и стирая лица родных и близких в потоке встречного ветра. Самые отважные еще долго сопровождали эшелон, напоминая машинисту правила вождения поезда, но и они поодиночке терялись, спрыгивая с насыпи на крутые берега Терека.
В Бресте, чтобы напомнить о предстоящей службе, нас посадили в теплушки для скота. Сквозь их щели мы изучали Польшу: там пахали сохой – видимо, у них еще существовало натуральное хозяйство. Действительно, банка тушенки являлась мерилом многих ценностей и достоинств. Через неделю возвратно-поступательных движений паровоз нашел, наконец, брешь в крепкой германской границе и очутился на пересыльном пункте. Памятуя о неофициальных словах брата насчет того, что до принятия присяги можно никому не подчиняться, я сразу же ввел собственный устав, противоречивший «дедовскому». Эти самые «деды» взяли себе за правило заходить в стоявший на отшибе туалет и грабить «молодых», пользуясь их неестественно беспомощным (хотя и вызванным естественными потребностями) состоянием. Одними ремнями, добытыми таким промыслом, можно было бы обеспечить всех скорняков Польши. Но вскоре это доходное место для новоявленных Котовских сделалось злачным и разорительным – началось повальное водворение «старикашек» на гауптвахту за аморальное поведение, выражавшееся в появлении в казармах в натуральном, то бишь обнаженном виде, что начальством истолковывалось как злостная пропаганда западного образа жизни. Но и на «губе» они продолжали чувствовать себя раздетыми, сидя под пронизывающими взглядами узкоглазых охранников, мечтавших испытать невиданное ими в степях оружие и поехать в отпуск.