Рассказы о мертвецах афанасьев

351^[1]

В одном селе была девка — лежа́ка, лентяйка, не любила работать, абы как погуторить да побалакать! И вздумала она собрать к себе девок на попрядухи. А в деревнях вестимо уж лежа́ки собирают на попрядухи, а лакомогузки^[2] ходят. Вот она собрала на ночь попрядух; они ей прядут, а она их кормит, потчует. То, сё, и разговорились: кто из них смелее? Лежа́ка говорит:

— Я ничего не боюсь!

— Ну, ежели не боишься, — говорят попрядухи, — дак поди мимо погосту^[3] к церкви, сними с дверей образ да принеси.

— Хорошо, принесу; только каждая напряди мне по початку^[4].

А это чувство-то в ней есть, чтоб ей ничего самой не делать, а чтоб другие за неё делали. Вот она пошла, сняла образ и принесла. Ну, те видят — точно образ от церкви. Надо теперь несть образ назад, а время уж к полночи. Кому несть? Лежа́ка говорит:

— Вы, девки, прядите; я сама отнесу, я ничего не боюсь!

‎Пошла, поставила образ на место. Только идёт назад мимо погосту и видит: мертвец в белом саване сидит на могиле. Ночь-то месячная, всё видно. Она подходит к мертвецу, стащила с него саван; мертвец ничего не говорит, молчит — знать, время не пришло ещё ему говорить-то. Вот она взяла саван, приходит домой.

— Ну, — говорит, — образ отнесла, поставила на место, да вот ещё с мертвеца саван стащила!

Девки — которые спужались, которые не верят, смеются. Только поужинали, легли спать, вдруг мертвец стучится в окна и говорит:

— Отдай мой саван! Отдай мой саван!

Девки перепугались — ни живы ни мёртвы; а лежа́ка берёт саван, идёт к окну, отворила:

— На, — говорит, — возьми!

— Нет, — отвечает мертвец, — неси туда, где взяла!

Только вдруг петухи запели — и мертвец исчез.

‎На другую ночь уж попрядухи все по домам разошлись; в тот же самый час опять мертвец приходит, стучится в окно:

— Отдай мой саван!

Вот отец и мать лежа́ки отворяют окно, отдают ему саван.

— Нет, — говорит, — пущай она отнесёт туда, где взяла!

Ну, как идти с мертвецом на погост? Страшно! Только петухи пропели — исчез мертвец. На другой день отец и мать послали за священником; рассказали ему так и так и просят пособить их горю:

— Нельзя ли, — говорят, — обедню отслужить?

Священник подумал:

— Ну, пожалуй! Велите ей завтра к обедне выходить.

Назавтра пошла лежа́ка к обедне; началась служба, народу много нашло! Только как стали херувимскую петь, вдруг откуда поднялся страшный вихрь, ажно все ниц попадали! Ухватил её, да о́земь. Девки не стало, только одна коса от неё осталась.

352^[5]

Ехал ночью мужик с горшками; ехал-ехал, лошадь у него устала и остановилась как раз против кладбища. Мужик выпряг лошадь, пустил на траву, а сам прилёг на одной могиле; только что-то не спится ему. Лежал-лежал, вдруг начала под ним могила растворяться; он почуял это и вскочил на ноги. Вот могила растворилась, и оттуда вышел мертвец с гробовою крышкою, в белом саване; вышел и побежал к церкви, положил в дверях крышку, а сам в село. Мужик был человек смелый; взял гробовую крышку и стал возле своей телеги, дожидается — что будет?

‎Немного погодя пришёл мертвец, хвать — а крышки-то нету; стал по следу добираться, добрался до мужика и говорит:

— Отдай мою крышку, не то в клочья разорву!

— А топор-то на что? — отвечает мужик. — Я сам тебя искрошу на мелкие части!

— Отдай, добрый человек! — просит его мертвец.

— Тогда отдам, когда скажешь: где был и что делал?

— А был я в селе; уморил там двух молодых парней.

— Ну, скажи теперь: как их оживить можно?

Мертвец поневоле сказывает:

— Отрежь от моего савана левую полу и возьми с собой; как придёшь в тот дом, где парни уморены, насыпь в горшочек горячих угольев и положи туда клочок от савана, да дверь затвори; от того дыму они сейчас отживут.

Мужик отрезал левую полу от савана и отдал гробовую крышку. Мертвец подошёл к могиле — могила растворилась; стал в неё опускаться — вдруг петухи закричали, и он не успел закрыться как надо: один конец крышки снаружи остался.

‎Мужик всё это видел, всё приметил. Стало рассветать; он запряг лошадь и поехал в село. Слышит в одном доме плач, крики; входит туда — лежат два парня мёртвые.

— Не плачьте! Я смогу их оживить.

— Оживи, родимый; половину нашего добра тебе отдадим, — говорят родичи.

Мужик сделал всё так, как научил его мертвец, и парни ожили. Родные обрадовались, а мужика тотчас схватили, скрутили верёвками:

— Нет, дока! Мы тебя начальству представим; коли оживить сумел, стало быть ты и уморил-то!

— Что вы, православные! Бога побойтесь! — завопил мужик и рассказал всё, что с ним ночью было.

Вот дали знать по селу, собрался народ и повалил на кладбище, отыскали могилу, из которой мертвец выходил, разрыли и вбили ему прямо в сердце осиновый кол, чтоб больше не вставал да людей не морил; а мужика знатно наградили и с честью домой отпустили.

353

Случилось одному ремесленнику поздним вечером ворочаться домой из чужой деревни, с весёлой приятельской пирушки. Навстречу ему старинный приятель — лет с десяток тому, как помер.

— Здоров!

— Здравстуй! — говорит гуляка, и позабыл, что знакомый его давным-давно приказал долго жить.

— Зайдём ко мне; хватим ещё по чарке, по другой.

— Пойдём; на радостях, что свиделись, можно выпить!

Пришли в избу, пьют-гуляют.

— Ну прощай! Пора домой идти!

— Постой, куда теперь идти! Переночуй со мной.

— Нет, брат, и не проси — нельзя; завтра дело есть, так надо пораньше быть дома.

— Ну, прощай! Да что тебе пешком идти? Лучше садись на мою лошадь, живо довезёт.

— Спасибо, давай!

Сел верхом и понёсся — что твой вихрь летит! Вдруг петух запел!.. Страшно: кругом могилы, а под ездоком надгробный камень!

354^[6]

Отпустили одного солдата в побывку на родину; вот он шёл, шёл, долго ли, коротко ли, и стал к своему селу приближаться. Недалеко от села жил мельник на мельнице; в былое время солдат водил с ним большое знакомство; отчего не зайти к приятелю? Зашёл; мельник встретил его ласково, сейчас винца принёс, стали распивать да про своё житьё-бытьё толковать. Дело было к вечеру, а как погостил солдат у мельника — так и вовсе смерклось. Собирается солдат идти на село; а хозяин говорит:

— Служивый, ночуй у меня; теперь уж поздно, да, пожалуй, и беды не уйдёшь!

— Что так?

— Бог наказал! Помер у нас страшный колдун; по ночам встаёт из могилы, бродит по селу и то творит, что на самых смелых страх нагнал! Как бы он и тебя не потревожил!

— Ничего! Солдат — казённый человек, а казённое ни в воде не тонет, ни в огне не горит; пойду, больно хочется с родными поскорей увидаться.

‎Отправился; дорога шла мимо кладбища. Видит — на одной могиле огонёк светит. «Что такое? Дай посмотрю». Подходит, а возле огня колдун сидит да сапоги тачает.

— Здорово, брат! — крикнул ему служивый.

Колдун взглянул и спрашивает:

— Ты сюда зачем?

— Да захотелось посмотреть, что ты делаешь.

Колдун бросил свою работу и зовёт солдата на свадьбу:

— Пойдём, брат, погуляем — в селе нонче свадьба!

— Пойдём!

Пришли на свадьбу, начали их поить, угощать всячески. Колдун пил-пил, гулял-гулял и осердился; прогнал из избы всех гостей и семейных, усыпил повенчанных, вынул два пузырька и шильце, ранил шильцем руки жениха и невесты и на́брал их крови. Сделал это и говорит солдату:

— Теперь пойдём отсюда.

Вот и пошли. На дороге солдат спрашивает:

— Скажи, для чего набрал ты в пузырьки крови?

— Для того, чтоб жених с невестою померли; завтра никто их не добудится! Только один я знаю, как их оживить.

— А как?

— Надо разрезать у жениха и невесты пяты и в те раны влить опять кровь — каждому свою: в правом кармане спрятана у меня кровь жениха, а в левом невестина.

‎Солдат выслушал, слова не проронил; а колдун всё хвалится:

— Я, — говорит, — что захочу, то и сделаю!

— Будто с тобой и сладить нельзя?

— Как нельзя? Вот если б кто набрал костёр осиновых дров во сто возов да сжёг меня на этом костре, так, может, и сладил бы со мною! Только жечь меня надо умеючи; в то время полезут из моей утробы змеи, черви и разные гады, полетят галки, сороки и воро́ны; их надо ловить да в костёр бросать: если хоть один червяк уйдёт, тогда ничто не поможет! В том червяке я ускользну!

Солдат выслушал и запомнил. Говорили, говорили, и дошли, наконец, до могилы.

— Ну, брат, — сказал колдун, — теперь я тебя разорву; а то ты всё расскажешь.

— Что ты, образумься! Как меня рвать? Я богу и государю служу.

Колдун заскрипел зубами, завыл и бросился на солдата, а тот выхватил саблю и стал наотмашь бить. Дрались-дрались, солдат почти из сил выбился; эх, думает, ни за грош пропал! Вдруг запели петухи — колдун упал бездыханен. Солдат вынул из его карманов пузырьки с кровью и пошёл к своим родичам.

‎Приходит, поздоровался; родные спрашивают:

— Не видал ли ты, служивый, какой тревоги?

— Нет, не видал.

— То-то! А у нас на селе горе: колдун ходить повадился.

Поговорили и легли спать; наутро проснулся солдат и начал спрашивать:

— Говорят, у вас свадьба где-то справляется?

Родные в ответ:

— Была свадьба у одного богатого мужика, только и жених и невеста нынешней ночью померли, а отчего — неизвестно.

— А где живёт этот мужик?

Указали ему дом; он, не говоря ни слова, пошёл туда; приходит и застаёт всё семейство в слезах.

— О чём горюете?

— Так и так, служивый!

— Я могу оживить ваших молодых; что дадите?

— Да хоть половину именья бери!

Солдат сделал так, как научил его колдун, и оживил молодых; вместо плача начались радость, веселье; солдата и угостили и наградили. Он налево кругом и марш к старосте; наказал ему собрать крестьян и приготовить сто возов осиновых дров.

‎Вот привезли дрова на кладбище, свалили в кучу, вытащили колдуна из могилы, положили на костёр и зажгли; а кругом народ обступил — все с мётлами, лопатами, кочергами. Костёр облился пламенем, начал и колдун гореть; утроба его лопнула, и полезли оттуда змеи, черви и разные гады, и полетели оттуда воро́ны, сороки и галки; мужики бьют их да в огонь бросают, ни одному червяку не дали ускользнуть. Так колдун и сгорел! Солдат тотчас со́брал его пепел и развеял по ветру. С того времени стала на селе тишина; крестьяне отблагодарили солдата всем миром; он побыл на родине, нагулялся досыта и воротился на царскую службу с денежками. Отслужил свой срок, вышел в отставку и стал жить-поживать, добра наживать, худа избывать.

355

Жил-был солдат; вышел в отставку и пошёл домой. Приходит в свою деревню — вся пуста, не видать нигде народу. Что такое значит? Зашёл в свою прежнюю избу, снял ранец, разделся; стал на лавку садиться, глянул, а на столе стоит штоф вина, и всяких закусок вволю наготовлено. «Ну, — думает, — хоть голоден не буду: есть что закусить и выпить». Вдруг лезет в избу его старый дед, который лет с десять как помер; был он сильный колдун, весь народ из деревни повыгнал, а такого хитреца, чтобы с ним сладил, ещё не бывало! Увидал он гостя и закричал:

— Ба! Здравствуй, внучек!

— Здорово, дедушка!

— Давно я тебя не видал!

— И то давно!

Сел колдун и давай закуски уписывать да вином запивать; всё один приел.

— Где ж мои братья? — спрашивает солдат.

— В иной деревне живут; я отсюдова всех выгнал. Только и ходят сюда что днём; придут, поставят мне ужин да штоф вина, и назад!

‎Позакусил колдун, повыпил, и говорит:

— Поедем-ка в соседнее село; там нынче свадьба у богатого мужика. Как приедем, я в избу пойду, а ты стой на улице и что стану тебе в окно подавать — всё примай да в повозку клади.

— Ладно, дедушка!

Вышли на двор, у крыльца стоит тройка вороных — так и рвут, копытами землю роют! Сели в повозку и мигом в село прискакали. Колдун вошёл в избу, а солдат остался на улице, смотрит: что будет? Дед взял со стола скатерть и всё, что на столе было накладено-наставлено, завернул в узел и подаёт в окно; солдат принял и положил в повозку. Потом подошёл колдун к жениху, засучил свой рукав и засунул ему руку в рот по самое плечо — жених тотчас помер; сделал то же и с невестою — и та померла. Тут все заголосили, заплакали; отчего беда приключилась? Никто не ведает: колдун и вошёл и ушёл никому невидим.

‎Сел он с солдатом в повозку и поскакал назад. Кони быстро несут!

— Что, дедушка, — спрашивает солдат, — долго ты будешь по белу свету ходить?

— Долго, внучек, пока сам захочу.

— Неужто на тебя и силы нет?

— Сила-то есть, да никто про неё не ведает.

— Скажи мне, дедушка!

— Нет, внучек! Много знать хочешь.

— Пожалуйста, скажи!

— Ну, так и быть: вот в этаком-то месте стоит сухая груша; коли соберутся семеро да выдернут её с корнем — под ней провал окажется; после надо вырыть мой гроб да бросить в тот провал и посадить опять грушу; ну, внучек, тогда полно мне ходить!

— А нельзя ли вылечить нонешних молодых, чтоб они ожили?

— Эх, внучек! Много будешь знать, скоро состареешься.

— Однако скажи!

— Ну, так и быть! У богатого мужика отелилась сегодня корова и принесла красного бычка; коли того бычка зарезать, да вынуть сердце, да из того сердца взять крови, да тою кровью помазать молодых — они в ту ж минуту оживут и будут здравы и невредимы.

‎Кони подлетели к крыльцу и стали как вкопанные; колдун взял узел и понёс в избу. Развязал и начал жрать всё, что попало: сперва ел кушанья, а там принялся глотать ложки, ножи, бутыли и самую скатерть. Живо всё обработал и кричит во всю глотку:

— Есть хочу! Голоден!.. Ну, внучек, теперь за тебя примусь!

— Что ты, дедушка, какая солдат еда! Только одни кости.

— Ничего, годишься!

— Дай хоть в последний раз на белый свет взглянуть!

— Ну, взгляни, только поскорее!

Вышел солдат на двор, нашёл осиновое полено, взял и стоит; а дед кричит:

— Что ж ты копаешься? Иди, мне некогда ждать.

— Нет, дедушка, я в избу не пойду; если хочешь, ешь меня на дворе — нечего избы марать!

‎Колдун рассердился, бежит к нему на двор; только хотел было схватить, а солдат не дал маху — как урежет его наотмашь осиновым поленом! Колдун и с ног долой!

— Ну, внучек, ударь ещё раз.

— Будет с тебя и этого!

Тут запел петух — старик окостенел и замолчал; а солдат схватил ранец и пошёл в соседнюю деревню, где его братья жили. На другой день он созвал весь мир, выбрал шесть человек, сам седьмой пошёл; взяли колдуна и бросили в провал — там, где сухая груша стояла. После того солдат вылечил молодых, взял за то большую награду и зажил себе богато и счастливо.

356

Отпросился солдат в отпуск — родину навестить, родителей повидать, и пошёл в дорогу. День шёл, другой шёл, на третий забрёл в дремучий лес. Где тут ночевать? Увидал — на опушке две избы стоят, зашёл в крайнюю и застал дома одну старуху.

— Здравствуй, бабушка!

— Здравствуй, служивенькой!

— Пусти меня ночь переспать.

— Ступай, только тебе здесь беспокойно будет.

— Что? Али тесно у вас? Это, бабушка, ничего; солдату немного места надо: где-нибудь в уголок прилягу, только бы не на дворе!

— Не то, служивенькой! На грех пришел ты…

— На какой грех?

— А вот на какой: в соседней избе помер недавно старик — большой колдун; и таперича каждую ночь рыщет он по чужим домам да людей ест.

— Э, бабушка, бог не выдаст, свинья не съест.

‎Солдат разделся, поужинал и полез на полати; лёг отдыхать, а возле себя тесак положил. Ровно в двенадцать часов попадали все запоры и растворились все двери; входит в избу покойник в белом саване и бросился на старуху.

— Ты, проклятый, зачем сюда? — закричал на него солдат.

Колдун оставил старуху, вскочил на полати и давай с солдатом возиться. Тот его тесаком, рубил-рубил, все пальцы на руках поотбивал, а всё не может поправиться. Крепко они сцепились, и оба с полатей на пол грохнулись: колдун под низ, а солдат наверх попал; схватил солдат его за́ бороду и до тех пор угощал тесаком, пока петухи не запели. В ту самую минуту колдун омертвел: лежит, не тронется, словно деревянная колода.

‎Солдат вытащил его на двор и бросил в колодезь — головой вниз, ногами кверху. Глядь: на ногах у колдуна славные новые сапоги, гвоздями убиты, дёгтем смазаны! «Эх, жаль, так задаром пропадут, — думает солдат, — дай-ка я сниму их!» Снял с мёртвого сапоги и воротился в избу.

— Ах, батюшка служивенькой, — говорит старуха, — зачем ты с него сапоги-то снял?

— Дак неужли ж на нём оставить? Ты смотри: какие сапоги-то! Кому не надо — рубль серебра даст; а я ведь человек походный, мне они очень пригодятся!

‎На другой день простился солдат с хозяйкою и пошёл дальше; только с того самого дня — куда он ни зайдёт на ночлег, ровно в двенадцать часов ночи является под окно колдун и требует своих сапог. «Я, — грозит, — от тебя нигде не отстану: всю дорогу с тобой пройду, на родине не дам отдыху, на службе замучу!» Не выдержал солдат:

— Да что тебе, проклятый, надобно?

— Подай мои сапоги!

Солдат бросил в окно сапоги:

— На, отвяжись от меня, нечистая сила!

Колдун подхватил свои сапоги, свистнул и с глаз пропал.

357

Пошёл мужик на охоту и любимую собаку с собой взял. Ходил-ходил по лесам, по болотам, ничего не вы́ходил; пристигла его тёмная ночь, в неуказные часы идёт мимо кладбища и видит: стоит на распутии мертвец в белом саване. Оробел мужик: куда идти — вперёд, или назад повернуть? «Эх, что ни будет, пойду вперёд!» Идёт, а собака за ним следом бежит. Заприметил его мертвец и понёсся навстречу — до земли ногами на пол-аршина не хватает, только саван раздувается. Поравнялся с охотником, бросился на него, а собака ухватила того мертвеца за голые и́кры и начала с ним бороться. Видит мужик, что собака с мертвецом схватилась; обрадовался, что его дело право, и побежал во всю прыть домой!

‎Собака до тех пор дралась, пока петухи запели и мертвец недвижим упал; после того пустилась за хозяином, нагнала у самого дома и бросилась рвать-кусать его; так обозлилась, так пристала, что еле домашние отбили.

— Что такое с собакой подеялось? — спрашивает мать-старуха. — Отчего так возненавидела хозяина?

Мужик рассказал всё, что было.

— Нехорошо, сынок, — говорит старуха, — собака за то осерчала, что ты не́ дал ей помочи; она с покойником дралась, а ты её одноё покинул да себя спасал! Теперь она долго будет на тебя зло мыслить.

Наутро вся семья по двору ходит — собака ничего, а только хозяин покажется — так и зарычит. Приковали её на цепь; целый год на цепи продержали, а всё она не забыла хозяйской обиды; сорвалась как-то и прямо на охотника, давай душить его… Тут её и убили.

358

В стародавние годы жили-были в одной деревне два молодых парня; жили они дружно, вместе по беседам ходили, друг друга за родного брата почитали. Сделали они между собой такой уговор: кто из них станет вперёд жениться, тому звать своего товарища на свадьбу; жив ли он будет, помрёт ли — всё равно. Через год после того заболел один молодец и помер; а спустя несколько месяцев задумал его товарищ жениться. Собрался со всем сродством своим и поехал за невестою. Случилось им ехать мимо кладбища; вспомнил жених своего приятеля, вспомнил старый уговор и велел остановить лошадей.

— Я, — говорит, — пойду к своему товарищу на могилу, попрошу его к себе на свадьбу погулять; он был мне верный друг!

‎Пошёл на могилу и стал звать:

— Любезный товарищ! Прошу тебя на свадьбу ко мне.

Вдруг могила растворилась, покойник встал и вымолвил:

— Спасибо тебе, брат, что исполнил своё обещание! На радостях взойди ко мне; выпьем с тобой по стакану сладкого вина.

— Зашёл бы, да поезд стоит, народ дожидается.

Покойник отвечает:

— Эх, брат, стакан ведь недолго выпить.

Жених спустился в могилу; покойник налил ему чашу вина, он выпил — и прошло целое сто лет. «Пей, милый, ещё чашу!» Выпил другую — прошло двести лет. «Ну, дружище, выпей и третью да ступай с богом, играй свою свадьбу!» Выпил третью чашу — прошло триста лет.

‎Покойник простился с своим товарищем; гроб закрылся, могила заровнялась. Жених смотрит: где было кладбище, там стала пустошь; нет ни дороги, ни сродников, ни лошадей, везде поросла крапива да высокая трава. Побежал в деревню — и деревня уж не та; дома иные, люди все незнакомые. Пошел к священнику — и священник не тот; рассказал ему, как и что было. Священник начал по книгам справляться и нашёл, что триста лет тому назад был такой случай: в день свадьбы отправился жених на кладбище и пропал, а невеста его вышла потом замуж за другого.

359

Жил-был мужик да баба, у них было два сына. Пришла солдатчина, забрили старшему сыну лоб и угнали далеко-далеко; а другой брат охотой нанялся и пошёл в солдаты. «Кто нас кормить станет?» — говорит старуха, озлобилась на меньшего сына и прокляла его навеки. И случилось так, что оба брата попали в один полк; жили они согласно, хорошо.

‎Вот меньшой прослужил год, другой, заболел и помер. Схоронили его, как следует. Ночью приходит мёртвый брат к живому и говорит:

— Братец, проснись!

Тот испугался.

— Не бойся! Я не даром. Помнишь, как нанялся я в охотники, в те поры меня мать прокляла, и теперь меня земля не примает. Так вот что, братец! Отпросись в отпуск да умоли матушку, чтоб простила меня; коли умолишь её, добром тебе заплачу: станешь жениться — вспомянешь меня!

Старший брат отпросился в отпуск и пошёл домой. Приходит в свою деревню; отец и мать радёхоньки, стали спрашивать:

— Не встречал ли где меньшого брата, не слыхал ли чего об нём?

— Ах, ведь он помер! Матушка, прости его.

Старуха заплакала и простила.

‎На другой день идёт солдат рынком; вдруг кличет его купец:

— Что, служба, не хочешь ли жениться?

— Невесты нету!

— Пойдём ко мне: у меня дочь есть.

— Пойдём.

У того купца дочь два раза замуж выходила, да всё беда случалась: положат с вечера молодых спать, а наутро муж помрёт; вишь, к ней змей летал. А солдат про то ничего не ведает; сосватался, обвенчали их и положили спать. Ночью пришёл умерший брат и стал у изголовья с мечом в руке. Ударило двенадцать часов, прилетает страшный змей. Мертвец бросился на него и срубил ему все девять голов; наутро пришли купец с купчихою, а зять жив; поставили за него в полк рекрута, и стал он жить с своею женою, брата поминать да добра наживать.

360

Отпросился солдат в отпуск на родину — святым иконам помолиться, родителям поклониться. Идёт дорогою, а уж солнышко давно село, в поле темно. Надо идти мимо кладбища; вот слышит он — кто-то за ним гонится:

— Стой! — кричит. — Не уйдёшь!

Оглянулся, а то упокойник бежит, зубами скрипит; солдат пустился от него в сторону во всю свою прыть, увидал часовенку — и прямо в неё. В той часовенке нет никого, только лежит на столе другой упокойник, а перед ним свечи горят. Солдат забился в угол, сидит ни жив ни мёртв: что-то будет!

‎Вдруг прибегает и лезет в часовню тот, первый упокойник, что за солдатом гнал; а тот, что на столе лежал, встаёт и говорит ему:

— Ты зачем прибёг?

— Я солдата сюды пригнал, так хочу его съесть.

— Ну, брат, он ко мне прибёг; я его и съем!

— Нет, я!

— Нет, я!

И давай драться, только пыль летит; долго бы они дрались, да петухи закричали: тут оба упокойника упали на пол замертво, и солдат спокойно ушёл домой. «Слава тебе господи, спасся от колдунов!»

361

В одном селе жили-были муж да жена; жили они весело, согласно, любовно: все соседи им завидовали, а добрые люди, глядючи на них, радовались. Вот хозяйка отяжелела, родила сына, да с тех родов и померла. Бедный мужик горевал да плакал, пуще всего о ребёнке убивался: как теперь выкормить, возрастить его без родной матери? Нанял какую-то старушку за ним ходить; всё лучше. Только что за притча? Днём ребёнок не ест, завсегда кричит, ничем его не утешишь; а наступит ночь — словно и нет его, тихо и мирно спит. «Отчего так? — думает старуха. — Дай-ка я ночь не посплю, авось разведаю». Вот в самую полночь слышит она: кто-то отворил потихоньку двери и подошёл к люльке; ребёнок затих, как будто грудь сосёт. На другую ночь и на третью опять то же.

‎Стала она говорить про то мужику; он собрал своих сродственников и стал совет держать. Вот и придумали: не поспать одну ночь да подсмотреть: кто это ходит да ребёнка кормит? С вечера улеглись все на полу, в головах у себя поставили зажжённую свечу и покрыли её глиняным горшком. В полночь отворилась в избу дверь, кто-то подошёл к люльке — и ребёнок затих. В это время один из сродственников вдруг открыл свечу — смотрят: покойная мать в том самом платье, в каком её схоронили, стоит на коленях, наклонясь к люльке, и кормит ребёнка мёртвой грудью. Только осветилась изба — она тотчас поднялась, печально взглянула на своего малютку и тихо ушла, не говоря никому не единого слова. Все, кто её видел, превратились в камень; а малютку нашли мёртвым.

362^[7]

Раз ночью шёл мимо церкви школьный учитель и попался навстречу двенадцати разбойникам.

— Знаешь ли ты, — спросили разбойники, — где лежит та богатая пани, что с неделю назад померла в вашем местечке?

— Знаю; её похоронили в церковном склепе.

Разбойники пригрозили ему острым ножом и принудили идти с собою; пришли к церковному склепу, выломали из окна железную решётку и спустили туда на кушаках школьного учителя.

— Открой, — говорят ему, — гробницу, сними у пани семь золотых перстней с драгоценными камнями и подай сюда.

‎Учитель открыл гробовую крышку и стал снимать с рук покойницы золотые перстни; шесть легко снял, а седьмого не может: пани сжала палец и не даёт кольца. Сказал он про то разбойникам; они кинули ему нож и приказывают:

— Отруби-ка ей палец!

Учитель поднял нож и как только отрубил палец — в ту ж минуту покойница словно от сна пробудилась, закричала громким голосом:

— Сестрицы и братцы! Вставайте на помощь скорей; не знала я покоя при жизни, не дают мне его и по смерти!

На её голос растворились гробницы, и начали выходить мертвецы.

‎Разбойники услыхали шум и разбежались в разные стороны, а учитель с испугу бросился из подвала на лестницу, вбежал в церковь, спрятался на хоры и дверь за собой запер. Мертвецы — за ним, увидали, куда он спрятался, и принялись таскать свои гроба и становить один на другой, чтобы по ним взобраться на хоры. Учитель тем временем нашёл длинный шест и давай гроба сваливать: в такой работе провозился он до полуночи; а как ударило двенадцать часов — мертвецы разобрали свои гроба и ушли в склеп. Учитель еле жив остался! На другое утро нашли его в церкви разбитого, больного; пришёл священник, исповедал и приобщил его, и вслед за тем учитель помер.

Примечания

• Полный текст
• Лисичка-сестричка и волк
• Лиса, заяц и петух
• Лиса-исповедница
• Старик лезет на небо
• Старик на небе
• Мужик, медведь и лиса
• Старая хлеб-соль забывается
• Овца, лиса и волк
• Звери в яме
• Лиса и журавль
• Колобок
• Кот, петух и лиса
• Волк и коза
• Волк-дурень
• Медведь
• Коза
• Медведь и петух
• Кочет и курица
• Смерть петушка
• Курочка
• Журавль и цапля
• Золотая рыбка
• Жадная старуха
• Байка о щуке зубастой
• Пузырь, соломинка и лапоть
• Репка
• Морозко
• Старуха-говоруха
• Дочь и падчерица
• Крошечка-Хаврошечка
• Буренушка
• Баба-яга
• Василиса Прекрасная
• Гуси-лебеди
• Князь Данила-Говорила
• Правда и кривда
• Иван-царевич и Марфа-царевна
• Купеческая дочь и служанка
• Три царства – медное, серебряное и золотое
• Фролка-сидень
• Буря-богатырь Иван коровий сын
• Иван Быкович
• Иван крестьянский сын и мужичок сам с перст, усы на семь верст
• Зорька, Вечорка и Полуночка
• Медведко, Усыня, Горыня и Дубыня-богатыри
• Летучий корабль
• Семь Семионов
• Никита Кожемяка
• Змей и цыган
• Батрак
• Солдат избавляет царевну
• Беглый солдат и черт
• Два Ивана солдатских сына
• Кощей Бессмертный
• Марья Моревна
• Хрустальная гора
• Емеля-дурак
• По щучьему веленью
• Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и о сером волке
• Жар-птица и Василиса-царевна
• Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде
• Сивко-бурко
• Свинка золотая щетинка, утка золотые перышки, золоторогий олень и золотогривый конь
• Волшебный конь
• Конь, скатерть и рожок
• Двое из сумы
• Волшебное кольцо
• Сказка про утку с золотыми яйцами
• Чудесная курица
• Царь-медведь
• Притворная болезнь
• Чудесная рубашка
• Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что
• Мудрая жена
• Три копеечки
• Морской царь и Василиса Премудрая
• Неосторожное слово
• Купленная жена
• Царь-девица
• Перышко Финиста ясна сокола
• Елена Премудрая
• Гусли-самогуды
• Царевна, разрешающая загадки
• Вещий сон
• Соль
• Золотая гора
• Чудесная дудка
• Птичий язык
• Охотник и его жена
• Диво
• Диво дивное, чудо чудное
• Счастливое дитя
• Клад
• Скорый гонец
• Сестрица Аленушка, братец Иванушка
• Царевна – сера утица
• Белая уточка
• Арысь-поле
• Царевна-лягушка
• Царевна-змея
• Заколдованная королевна
• Окаменелое царство
• Береза и три сокола
• Заклятый царевич
• Сопливый козел
• Неумойка
• Косоручка
• Поющее дерево и птица-говорунья
• Свиной чехол
• Золотой башмачок
• Чернушка
• Царевна в Подземном царстве
• Незнайко
• Несмеяна-царевна
• Ночные пляски
• Мальчик с пальчик
• Верлиока
• Лихо одноглазое
• Горе
• Две доли
• История о славном и храбром богатыре Илье Муромце и о Соловье-разбойнике
• Илья Муромец и змей
• Василий Буславич
• Алеша Попович
• Данило Бессчастный
• Василий-царевич и Елена Прекрасная
• Балдак Борисьевич
• Василиса Поповна
• Про Мамая безбожного
• Сказание об Александре Македонском
• Шемякин суд
• Загадки
• Горшеня
• Мудрые ответы
• Мудрая дева
• Попов работник
• Царевич-найденыш
• Сосватанные дети
• Доброе слово
• Дочь пастуха
• Оклеветанная купеческая дочь
• Царица-гусляр
• Отец и дочь
• Солдат и царь в лесу
• Солдат и разбойник
• Разбойники
• Мудрая девица и семь разбойников
• Убогий
• Бесстрашный
• Рассказы о мертвецах
• Упырь
• Иван купеческий сын отчитывает царевну
• Рассказы о ведьмах
• Смерть скупого
• Скрипач в аду
• Горшечник
• Вдова и бес
• Леший
• Морока
• Дока на доку
• Ворожея
• Знахарь
• Слепцы
• Вор
• Вороватый мужик
• Солдатская загадка
• Мертвое тело
• Шут
• Иванушка-дурачок
• Дурак и береза
• Набитый дурак
• Лутонюшка
• Мена
• Сказка про братьев Фому и Ерему
• Хорошо, да худо
• Не любо – не слушай
• Байка про старину стародавнюю
• Удалой батрак
• Иван-дурак
• Фома Беренников
• Сказка о злой жене
• Жена-спорщица
• Жена-доказчица
• Головиха
• Муж да жена
• Вещий дуб
• Дорогая кожа
• Как муж отучил жену от сказок
• Крест – порука
• Об отце Николае
• Скряга
• Народные анекдоты
• Докучные сказки и прибаутки
• Докучные сказки
• Прибаутки
• Примечания

Рассказы о мертвецах

В одном селе была девка – лежака, лен­тяйка, не любила рабо­тать, абы как погу­то­рить да поба­ла­кать! И взду­мала она собрать к себе девок на попря­духи. А в дерев­нях вестимо уж лежаки соби­рают на попря­духи, а лако­мо­гузки[341] ходят. Вот она собрала на ночь попря­дух; они ей пря­дут, а она их кор­мит, пот­чует. То, сё, и раз­го­во­ри­лись: кто из них сме­лее? Лежака гово­рит: «Я ничего не боюсь!» – «Ну, ежели не боишься, – гово­рят попря­духи, – дак поди мимо пого­сту[342] к церкви, сними с две­рей образ да при­неси». – «Хорошо, при­несу; только каж­дая напряди мне по початку[343]». А это чув­ство-то в ней есть, чтоб ей ничего самой не делать, а чтоб дру­гие за нее делали. Вот она пошла, сняла образ и при­несла. Ну, те видят – точно образ от церкви. Надо теперь несть образ назад, а время уж к пол­ночи. Кому несть? Лежака гово­рит: «Вы, девки, пря­дите; я сама отнесу, я ничего не боюсь!»

Пошла, поста­вила образ на место. Только идет назад мимо пого­сту и видит: мерт­вец в белом саване сидит на могиле. Ночь-то месяч­ная, все видно. Она под­хо­дит к мерт­вецу, ста­щила с него саван; мерт­вец ничего не гово­рит, мол­чит – знать, время не при­шло еще ему гово­рить-то. Вот она взяла саван, при­хо­дит домой. «Ну, – гово­рит, – образ отнесла, поста­вила на место, да вот еще с мерт­веца саван ста­щила!» Девки – кото­рые спу­жа­лись, кото­рые не верят, сме­ются. Только поужи­нали, легли спать, вдруг мерт­вец сту­чится в окна и гово­рит: «Отдай мой саван! Отдай мой саван!» Девки пере­пу­га­лись – ни живы ни мертвы; а лежака берет саван, идет к окну, отво­рила: «На, – гово­рит, – возьми!» – «Нет, – отве­чает мерт­вец, – неси туда, где взяла!» Только вдруг петухи запели – и мерт­вец исчез.

На дру­гую ночь уж попря­духи все по домам разо­шлись; в тот же самый час опять мерт­вец при­хо­дит, сту­чится в окно: «Отдай мой саван!» Вот отец и мать лежаки отво­ряют окно, отдают ему саван. – «Нет, – гово­рит, – пущай она отне­сет туда, где взяла!» Ну, как идти с мерт­ве­цом на погост? Страшно! Только петухи про­пели – исчез мерт­вец. На дру­гой день отец и мать послали за свя­щен­ни­ком; рас­ска­зали ему так и так и про­сят посо­бить их горю: «Нельзя ли, – гово­рят, – обедню отслу­жить?» Свя­щен­ник поду­мал: «Ну, пожа­луй! Велите ей зав­тра к обедне выхо­дить». Назав­тра пошла лежака к обедне; нача­лась служба, народу много нашло! Только как стали херу­вим­скую петь, вдруг откуда под­нялся страш­ный вихрь, ажно все ниц попа­дали! Ухва­тил ее, да оземь. Девки не стало, только одна коса от нее осталась.

* * *

Ехал ночью мужик с горш­ками; ехал-ехал, лошадь у него устала и оста­но­ви­лась как раз про­тив клад­бища. Мужик выпряг лошадь, пустил на траву, а сам при­лег на одной могиле; только что-то не спится ему. Лежал-лежал, вдруг начала под ним могила рас­тво­ряться; он почуял это и вско­чил на ноги. Вот могила рас­тво­ри­лась, и оттуда вышел мерт­вец с гро­бо­вою крыш­кою, в белом саване; вышел и побе­жал к церкви, поло­жил в две­рях крышку, а сам в село. Мужик был чело­век сме­лый; взял гро­бо­вую крышку и стал возле своей телеги, дожи­да­ется – что будет?

Немного погодя при­шел мерт­вец, хвать – а крышки-то нету; стал по следу доби­раться, добрался до мужика и гово­рит: «Отдай мою крышку, не то в кло­чья разо­рву!» – «А топор-то на что? – отве­чает мужик. – Я сам тебя искрошу на мел­кие части!» – «Отдай, доб­рый чело­век!» – про­сит его мерт­вец. «Тогда отдам, когда ска­жешь: где был и что делал?» – «А был я в селе; умо­рил там двух моло­дых пар­ней». – «Ну, скажи теперь: как их ожи­вить можно?» Мерт­вец поне­воле ска­зы­вает: «Отрежь от моего савана левую полу и возьми с собой; как при­дешь в тот дом, где парни умо­рены, насыпь в гор­шо­чек горя­чих уго­льев и положи туда кло­чок от савана, да дверь затвори; от того дыму они сей­час отжи­вут». Мужик отре­зал левую полу от савана и отдал гро­бо­вую крышку. Мерт­вец подо­шел к могиле – могила рас­тво­ри­лась; стал в нее опус­каться – вдруг петухи закри­чали, и он не успел закрыться как надо: один конец крышки сна­ружи остался.

Мужик все это видел, все при­ме­тил. Стало рас­све­тать; он запряг лошадь и поехал в село. Слы­шит в одном доме плач, крики; вхо­дит туда – лежат два парня мерт­вые. «Не плачьте! Я смогу их ожи­вить». – «Оживи, роди­мый; поло­вину нашего добра тебе отда­дим», – гово­рят родичи. Мужик сде­лал все так, как научил его мерт­вец, и парни ожили. Род­ные обра­до­ва­лись, а мужика тот­час схва­тили, скру­тили верев­ками: «Нет, дока! Мы тебя началь­ству пред­ста­вим; коли ожи­вить сумел, стало быть ты и умо­рил-то!» – «Что вы, пра­во­слав­ные! Бога побой­тесь!» – заво­пил мужик и рас­ска­зал все, что с ним ночью было. Вот дали знать по селу, собрался народ и пова­лил на клад­бище, отыс­кали могилу, из кото­рой мерт­вец выхо­дил, раз­рыли и вбили ему прямо в сердце оси­но­вый кол, чтоб больше не вста­вал да людей не морил; а мужика знатно награ­дили и с честью домой отпустили.

* * *

Слу­чи­лось одному ремес­лен­нику позд­ним вече­ром воро­чаться домой из чужой деревни, с весе­лой при­я­тель­ской пирушки. Навстречу ему ста­рин­ный при­я­тель – лет с деся­ток тому, как помер. «Здо­ров!» – «Здрав­стуй!» – гово­рит гуляка, и поза­был, что зна­ко­мый его дав­ным-давно при­ка­зал долго жить. «Зай­дем ко мне; хва­тим еще по чарке, по дру­гой». – «Пой­дем; на радо­стях, что сви­де­лись, можно выпить!» При­шли в избу, пьют-гуляют. «Ну про­щай! Пора домой идти!» – «Постой, куда теперь идти! Пере­но­чуй со мной». – «Нет, брат, и не проси – нельзя; зав­тра дело есть, так надо пораньше быть дома». – «Ну, про­щай! Да что тебе пеш­ком идти? Лучше садись на мою лошадь, живо дове­зет». – «Спа­сибо, давай!» Сел вер­хом и понесся – что твой вихрь летит! Вдруг петух запел!.. Страшно: кру­гом могилы, а под ездо­ком над­гроб­ный камень!

* * *

Отпу­стили одного сол­дата в побывку на родину; вот он шел, шел, долго ли, коротко ли, и стал к сво­ему селу при­бли­жаться. Неда­леко от села жил мель­ник на мель­нице; в былое время сол­дат водил с ним боль­шое зна­ком­ство; отчего не зайти к при­я­телю? Зашел; мель­ник встре­тил его лас­ково, сей­час винца при­нес, стали рас­пи­вать да про свое житье-бытье тол­ко­вать. Дело было к вечеру, а как пого­стил сол­дат у мель­ника – так и вовсе смерк­лось. Соби­ра­ется сол­дат идти на село; а хозяин гово­рит: «Слу­жи­вый, ночуй у меня; теперь уж поздно, да, пожа­луй, и беды не уйдешь!» – «Что так?» – «Бог нака­зал! Помер у нас страш­ный кол­дун; по ночам встает из могилы, бро­дит по селу и то тво­рит, что на самых сме­лых страх нагнал! Как бы он и тебя не потре­во­жил!» – «Ничего! Сол­дат – казен­ный чело­век, а казен­ное ни в воде не тонет, ни в огне не горит; пойду, больно хочется с род­ными поско­рей увидаться».

Отпра­вился; дорога шла мимо клад­бища. Видит – на одной могиле ого­нек све­тит. «Что такое? Дай посмотрю».

Под­хо­дит, а возле огня кол­дун сидит да сапоги тачает. «Здо­рово, брат!» – крик­нул ему слу­жи­вый. Кол­дун взгля­нул и спра­ши­вает: «Ты сюда зачем?» – «Да захо­те­лось посмот­реть, что ты дела­ешь». Кол­дун бро­сил свою работу и зовет сол­дата на сва­дьбу: «Пой­дем, брат, погу­ляем – в селе нонче сва­дьба!» – «Пой­дем!» При­шли на сва­дьбу, начали их поить, уго­щать вся­че­ски. Кол­дун пил-пил, гулял-гулял и осер­дился; про­гнал из избы всех гостей и семей­ных, усы­пил повен­чан­ных, вынул два пузырька и шильце, ранил шиль­цем руки жениха и неве­сты и набрал их крови. Сде­лал это и гово­рит сол­дату: «Теперь пой­дем отсюда». Вот и пошли. На дороге сол­дат спра­ши­вает: «Скажи, для чего набрал ты в пузырьки крови?» – «Для того, чтоб жених с неве­стою померли; зав­тра никто их не добу­дится! Только один я знаю, как их ожи­вить». – «А как?» – «Надо раз­ре­зать у жениха и неве­сты пяты и в те раны влить опять кровь – каж­дому свою: в пра­вом кар­мане спря­тана у меня кровь жениха, а в левом невестина».

Сол­дат выслу­шал, слова не про­ро­нил; а кол­дун все хва­лится: «Я, – гово­рит, – что захочу, то и сде­лаю!» – «Будто с тобой, и сла­дить нельзя?» – «Как нельзя? Вот если б кто набрал костер оси­но­вых дров во сто возов да сжег меня на этом костре, так, может, и сла­дил бы со мною! Только жечь меня надо уме­ючи; в то время поле­зут из моей утробы змеи, черви и раз­ные гады, поле­тят галки, сороки и вороны; их надо ловить да в костер бро­сать: если хоть один чер­вяк уйдет, тогда ничто не помо­жет! В том чер­вяке я ускользну!» Сол­дат выслу­шал и запом­нил. Гово­рили, гово­рили, и дошли, нако­нец, до могилы, «Ну, брат, – ска­зал кол­дун, – теперь я тебя разо­рву; а то ты все рас­ска­жешь». – «Что ты, обра­зумься! Как меня рвать? Я Богу и госу­дарю служу». Кол­дун заскри­пел зубами, завыл и бро­сился на сол­дата, а тот выхва­тил саблю и стал наот­машь бить. Дра­лись-дра­лись, сол­дат почти из сил выбился; эх, думает, ни за грош про­пал! Вдруг запели петухи – кол­дун упал без­ды­ха­нен. Сол­дат вынул из его кар­ма­нов пузырьки с кро­вью и пошел к своим родичам.

При­хо­дит, поздо­ро­вался; род­ные спра­ши­вают: «Не видал ли ты, слу­жи­вый, какой тре­воги?» – «Нет, не видал». – «То-то! А у нас на селе горе: кол­дун ходить пова­дился». Пого­во­рили и легли спать; наутро проснулся сол­дат и начал спра­ши­вать: «Гово­рят, у вас сва­дьба где-то справ­ля­ется?» Род­ные в ответ: «Была сва­дьба у одного бога­того мужика, только и жених и неве­ста нынеш­ней ночью померли, а отчего – неиз­вестно». – «А где живет этот мужик?» Ука­зали ему дом; он, не говоря ни слова, пошел туда; при­хо­дит и застает все семей­ство в сле­зах. «О чем горю­ете?» – «Так и так, слу­жи­вый!» – «Я могу ожи­вить ваших моло­дых; что дадите?» – «Да хоть поло­вину име­нья бери!» Сол­дат сде­лал так, как научил его кол­дун, и ожи­вил моло­дых; вме­сто плача нача­лись радость, весе­лье; сол­дата и уго­стили и награ­дили. Он налево кру­гом и марш к ста­ро­сте; нака­зал ему собрать кре­стьян и при­го­то­вить сто возов оси­но­вых дров.

Вот при­везли дрова на клад­бище, сва­лили в кучу, выта­щили кол­дуна из могилы, поло­жили на костер и зажгли; а кру­гом народ обсту­пил – все с мет­лами, лопа­тами, кочер­гами. Костер облился пла­ме­нем, начал и кол­дун гореть; утроба его лоп­нула, и полезли оттуда змеи, черви и раз­ные гады, и поле­тели оттуда вороны, сороки и галки; мужики бьют их да в огонь бро­сают, ни одному чер­вяку не дали ускольз­нуть. Так кол­дун и сго­рел! Сол­дат тот­час собрал его пепел и раз­веял по ветру. С того вре­мени стала на селе тишина; кре­стьяне отбла­го­да­рили сол­дата всем миром; он побыл на родине, нагу­лялся досыта и воро­тился на цар­скую службу с денеж­ками. Отслу­жил свой срок, вышел в отставку и стал жить-пожи­вать, добра нажи­вать, худа избывать.

---

В одном селе была девка — лежака, лентяйка, не любила работать, абы как погуторить да побалакать! И вздумала она собрать к себе девок на попрядухи. А в деревнях вестимо уж лежаки собирают на попрядухи, а лакомогузки ходят. Вот она собрала на ночь попрядух; они ей прядут, а она их кормит, потчует. То, сё, и разговорились: кто из них смелее? Лежака говорит:

— Я ничего не боюсь!

— Ну, ежели не боишься, — говорят попрядухи, — дак поди мимо погосту к церкви, сними с дверей образ да принеси.

— Хорошо, принесу; только каждая напряди мне по початку.

А это чувство-то в ней есть, чтоб ей ничего самой не делать, а чтоб другие за нее делали. Вот она пошла, сняла образ и принесла. Ну, те видят — точно образ от церкви. Надо теперь несть образ назад, а время уж к полночи. Кому несть? Лежака говорит:

— Вы, девки, прядите; я сама отнесу, я ничего не боюсь!

Пошла, поставила образ на место. Только идет назад мимо погосту и видит: мертвец в белом саване сидит на могиле. Ночь-то месячная, все видно. Она подходит к мертвецу, стащила с него саван; мертвец ничего не говорит, молчит — знать, время не пришло еще ему говорить-то. Вот она взяла саван, приходит домой.

— Ну, — говорит, — образ отнесла, поставила на место, да вот еще с мертвеца саван стащила!

Девки — которые спужались, которые не верят, смеются. Только поужинали, легли спать, вдруг мертвец стучится в окна и говорит:

— Отдай мой саван! Отдай мой саван!

Девки перепугались — ни живы ни мертвы; а лежака берет саван, идет к окну, отворила:

— На, — говорит, — возьми!

— Нет, — отвечает мертвец, — неси туда, где взяла!

Только вдруг петухи запели — и мертвец исчез.

На другую ночь уж попрядухи все по домам разошлись; в тот же самый час опять мертвец приходит, стучится в окно:

— Отдай мой саван!

Вот отец и мать лежаки отворяют окно, отдают ему саван.

— Нет, — говорит, — пущай она отнесет туда, где взяла!

Ну, как идти с мертвецом на погост? Страшно! Только петухи пропели — исчез мертвец. На другой день отец и мать послали за священником; рассказали ему так и так и просят пособить их горю:

— Нельзя ли, — говорят, — обедню отслужить?

Священник подумал: «Ну, пожалуй! Велите ей завтра к обедне выходить».

Назавтра пошла лежака к обедне; началась служба, народу много нашло! Только как стали херувимскую петь, вдруг откуда поднялся страшный вихрь, ажно все ниц попадали! Ухватил ее, да оземь. Девки не стало, только одна коса от нее осталась.

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­1. «***»
Поздним вечером приехал один казак в село. Остановился у крайней избы и стал проситься: «Эй, хозяин, пусти переночевать!» — «Ступай, коли смерти не боишься». — «Что за речь такая!» — думает казак. Поставил коня в сарай, дал ему корму и идет в избу. Смотрит: и мужики, и бабы, и малые ребятишки — все навзрыд плачут да Богу молятся. Помолились — и стали надевать чистые рубашки. «Чего вы плачете?» — спрашивает казак. «Да вишь, — отвечает хозяин, — в нашем селе по ночам смерть ходит. В какую избу ни заглянет — так наутро клади всех жильцов в гроба да вези на погост. Нынешнюю ночь за нами очередь». — «Э, хозяин, не бойся: Бог не выдаст, свинья не съест!» Хозяева полегли спать. А казак — себе на уме: и глаз не смыкает.
В самую полночь отворилось окно. У окна показалась ведьма — вся в белом. Взяла кропило, просунула руку в избу. И только хотела кропить — как казак вдруг размахнул своей саблей и отсек ей руку по самое плечо! Ведьма заохала, завизжала, по-собачьи забрехала и убежала прочь. А казак поднял отрубленную руку, спрятал в свою шинель, кровь замыл и лег спать. Поутру проснулись хозяева. Смотрят: все до единого — живы-здоровы! И несказанно обрадовались. «Хотите, — говорит казак, — я вам смерть покажу? Соберите скорей всех сотников и десятников да пойдемте ее по селу искать!» Тотчас собрались все сотники и десятники, и пошли по домам. Там нету, здесь — нету. Наконец, добрались до пономарской избы. «Вся ли семья твоя здесь налицо?» — спрашивает казак. «Нет, родимый! Одна дочка больна, на печи лежит». Казак глянул на печь — а у девки рука отсечена. Тут он объявил все, как было, вынул и показал отрубленную руку. Мир наградил казака деньгами, а эту ведьму присудил утопить.

2. «ЛИХО»
Жил да был человек. И не знал, что то есть на свете лихо. Слышит: люди его часто поминают. И решился, во что бы то ни стало, увидеться с ним. Взял сумку на плечо и пошел. Шел, шел — под лесом стоит железный замок; кругом частокол из человечьих костей, черепа воткнуты сверху. Подходит к замку. «Чего надо?» — «Лиха — его ищу!» — «Лихо здесь». Вошел в горницу — а там лежит громадный и тучный великан! Голова на покути, ноги — на печке. Ложе под ним — людские кости. Это — Лихо, а вокруг него сидят Злыдни и Журба. Подало ему Лихо человечью голову и потчует, а само Лихо слепое. Взял гость голову — да под лавку. «Что, скушал?» — спрашивает Лихо. «Скушал». — «А где ты, головка-мотовка?» — «Под лавкою». Жаром и холодом обдало гостя. «Скушай, голубчик, ты сам вкусней для меня будешь». Он взял голову и спрятал за пазуху. А Лихо: «Где ты, головка-мотовка?» — «Подле желудка». — «Значит, съел, — подумало Лихо. — Ну, теперь твоя очередь». Гость улучил годину (час) — да бегом. Дверь железная заскрипела. Лихо узнало побег да закричало: «Двери, держите, уйдет!» Но он уже был за дверью: только правую руку не уберег, в дверях оставил. Да тут и сказал: «Оцэ лыхо!» 

3. «ВДОВА И БЕС»
Жил-был мужик, была у него жена-красавица. Крепко они любили друг дружку и жили в ладу и согласии. Ни много, ни мало прошло времени — помер муж. Похоронила его бедная вдова и стала задумываться, плакать, тосковать. Три дня, три ночи бесперечь слезами обливалась. На четвертые сутки, ровно в полночь, приходит к ней бес в образе ее мужа. Она возрадовалась, бросилась ему на шею и спрашивает: «Как ты пришел?» — «Да слышу, — говорит, — что ты, бедная, по мне горько плачешь. Жалко тебя стало. Отпросился и пришел». Лег он с нею спать. А к утру, только петухи запели, как дым исчез. Ходит бес к ней месяц и другой. Она никому про то не сказывает. А сама все больше да больше сохнет. Словно свечка на огне, тает.
В одно время приходит ко вдове мать-старуха. Стала ее спрашивать: «Отчего ты, дочка, такая худая?» — «От радости, матушка!» — «От какой радости?» — «Ко мне покойный муж по ночам ходит». — «Ах ты, дура! Какой это муж? Это — нечистый!» Дочь не верит. «Ну, слушай же, что я тебе скажу: как придет он к тебе в гости и сядет за стол, ты урони нарочно ложку. Да как станешь подымать, посмотри ему на ноги». Послушалась вдова матери. В первую же ночь, как пришел к ней нечистый, уронила под стол ложку. Полезла доставать, глянула ему на ноги — и увидала, что он с хвостом. На другой день побежала к матери. «Ну что, дочка? Правда моя?» — «Правда, матушка! Что мне делать, несчастной?» — «Пойдем к попу». Пошли, рассказали все, как было. Поп начал вдову отчитывать. Три недели отчитывал — насилу отстал от нее злой бес.

4. «***»
Жила-была старуха — страшная колдунья. У нее были дочь да внучка. Пришло время помирать старухе. Призывает к себе свою дочь и так наказывает: «Смотри, дочка! Как я помру, ты не обмывай мое тело теплою водицею. А возьми котел, вскипяти самого крутого кипятку — да тем кипятком и ошпарь всее меня». После этого полежала колдунья хворою дня два-три и померла.
Дочь побежала по соседям с просьбою, чтобы пришли пособить ей обмыть старуху. А в избе осталась одна малая внучка. И видится ей: вылезли вдруг из-под печки два черта — большой да крохотный. Подбежали к мертвой колдунье. Старый черт схватил ее за ноги, как дернул — всю шкуру сорвал! И говорит чертенку: «Возьми себе мясо, тащи под печку!» Чертенок подхватил мясо в охапку и унес под печь. Оставалась одна старухина шкура. Старый черт залез в эту шкуру и лег на том самом месте, где лежала колдунья.
Вот воротилась дочь, привела с собой с десяток баб. И принялись они убирать покойницу. «Мама, — говорит девочка, — а без тебя с бабушки шкуру стащили». — «Что ты врешь?» — «Право, мама! Вылез из-под печки такой черный-черный, содрал шкуру да сам в нее и залез». — «Молчи, негодная! Ишь что выдумала!» — закричала старухина дочь. Принесла большой котел, налила холодной воды, поставила в печь и нагрела крутого кипятку. Потом подняли бабы старуху, положили в корыто, взялись за котел — и разом весь кипяток на нее вылили! Черт не вытерпел, выскочил из корыта, бросился в дверь — и пропал совсем со шкурою. Бабы смотрят: что за чудо? Была покойница, да и нет ее! Ни убирать, ни хоронить некого: в глазах черти унесли.

5. «ЛЕШИЙ»
Одна поповна, не спросясь ни отца, ни матери, пошла в лес гулять — и пропала без вести. Прошло три года. В этом самом селе, где жили ее родители, был смелый охотник. Каждый божий день ходил с собакой да с ружьем по дремучим лесам. Раз идет он по лесу. Вдруг собака его залаяла и песья шерсть на ней щетиною встала. Смотрит охотник: а перед ним на лесной тропинке лежит колода, на колоде мужик сидит, лапоть ковыряет. Подковырнет лапоть, да на месяц и погрозит: «Свети, свети, ясен месяц!» Дивно стало охотнику: отчего так, думает, собою мужик — еще молодец, а волосом как лунь сед?..» Только подумал это, а он словно мысль его угадал: «Оттого, говорит, я и сед, что чертов дед!» Тут охотник и смекнул, что перед ним не простой мужик, а леший. Нацелился ружьем — бац! — и угодил ему в самое брюхо. Леший застонал, повалился было через колоду, да тотчас же привстал и потащился в чащу. Следом за ним побежала собака, а за собакою охотник пошел.
Шел, шел и добрел до горы. В той горе расщелина, в расщелине — избушка стоит. Входит в избушку, смотрит: леший на лавке валяется — совсем издох! А возле него сидит девица да горько плачет: «Кто теперь меня поить-кормить будет!» — «Здравствуй, красная девица! — говорит ей охотник. — Скажи, чья ты и откудова?» — «Ах, добрый молодец! Я и сама не ведаю, словно я и вольного света не видала, и отца с матерью не знавала!» — «Ну, собирайся скорей! Я тебя выведу на святую Русь». Взял ее с собою и повел из лесу. Идет да по деревьям все метки кладет. А эта девица была лешим унесена, прожила у него целые три года. Вся-то обносилась, оборвалась — как есть совсем голая! А стыда не ведает.
Пришли на село. Охотник стал выспрашивать: не пропадала ли у кого девка? Выискался поп. «Это, — говорит, — моя дочка!» Прибежала попадья: «Дитятко ты мое милое! Где ты была столько времени? Не чаяла тебя и видеть больше!» А дочь смотрит, только глазами хлопает — ничего не понимает. Да уж после стала помаленьку приходить в себя… Поп с попадьей выдали ее замуж за того охотника и наградили его всяким добром. Стали было искать избушку, в которой она проживала у лешего. Долго плутали по лесу, только не нашли.

6. «***»
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. У этого царя был сын. Когда царевич стал на возрасте, отец его женил. Но жена его не любила. Начинал ли он к своей жене ласкаться, она сейчас его отталкивала. Царевич часто жаловался на нее своему отцу. И, наконец, стал с горя проситься по чужим землям странствовать. Отец позволил. Вот, он оседлал своего доброго коня и отправился в путь-дорогу. Долго ли, коротко ли — приезжает в одно отдаленное государство. Тамошний царь увидал Ивана-царевича, обласкал его и стал говорить: «Послушай, Иван-царевич, будь мне брат, сослужи мне службу! Вызывает меня соседний король на войну. Так помоги своей силою!» Иван-царевич не отказался. И, как утро настало, оба они отправились на войну. Иван-царевич побил все неприятельское войско и самого короля в плен взял. После бою, воротившись домой, царь его угостил-употчевал и положил спать на свою постель.
Только царевич улегся и стал засыпать, вдруг прилетела колпица, сняла перья — сделалась девица. Будит его, сама приговаривает: «Возлюбленный мой царь! Аль не хочешь для меня проснуться да поговорить со мной? Мой муж Ванька в чистое поле уехал, уж его давно собаки разорвали». Не успела она речь скончать, как Иван-царевич узнал в ней свою жену. Вскочил с постели, махнул мечом и отрубил ей правую руку. Вскрикнула она, обратилась колпицею и улетела домой. Долго ли, коротко ли — воротился Иван-царевич в свое государство и спрашивает: «Где моя жена?» Отец говорит: «Дома». — «А коли дома, пусть ко мне выйдет». Вышла она об одной руке. Иван-царевич рассказал отцу, отчего у ней рука отрублена. Тотчас же велел ее на воротах расстрелять, а сам после на другой женился.

7. «ЛИХО ОДНОГЛАЗОЕ»
Жил один кузнец. «Что, — говорит, — я горя никакого не видал. Говорят, лихо на свете есть. Пойду, поищу себе лихо». Взял и пошел. Выпил хорошенько и пошел искать лихо. Навстречу ему портной: «Здравствуй!» — «Здравствуй!» — «Что, брат, все говорят: лихо на свете есть. Я никакого лиха не видал, иду искать». — «Пойдем вместе. Я тоже хорошо живу и не видал лиха. Пойдем, поищем».
Вот они шли, шли, зашли в лес густой, темный. Нашли маленькую дорожку, пошли по ней — по узенькой дорожке. Шли, шли по этой дорожке… И видят: изба стоит большая. Ночь — некуда идти. «Зайдем, — говорят, — в эту хату». Вошли. Никого нет, пусто, нехорошо. Сели себе и сидят. Как тут идет невысокая женщина, худощавая, кривая, одноглазая.
— А, — говорит, — у меня гости? Здравствуйте!
— Здравствуй, бабушка! Мы пришли ночевать к тебе.
— Ну, хорошо: будет, что поужинать мне!
Они перепугались. Вот она пошла, беремя дров большое принесла, поклала в печку, затопила. Подошла к ним. Взяла одного — портного — и посадила его в печь.
Кузнец сидит и думает: что делать, как быть? Смотрит он в печку и говорит:
— Бабушка, я кузнец.
— Что умеешь делать-ковать?
— Да я все умею.
— Скуй мне глаз.
— Хорошо. Да есть ли  у тебя веревка? Надо тебя связать, а то ты не дашься. Я бы тебе вковал глаз.
Лихо пошла, принесла две веревки: одну потоньше, а другую — потолще. Вот, он связал ее одною, которая была потоньше.
— Ну-ка, бабушка, повернися!
Она повернулась и разорвала веревку.
— Ну, — говорит кузнец, — нет, бабушка! Эта веревка не годится.
Взял он толстую веревку, связал-скрутил хорошенько.
— Ну-ка, бабушка, повернися!
Вот она повернулась — не порвала. Тогда взял он шило, разжег его, наставил на глаз-то ей на здоровый, взял топор — да обухом как ударит по шилу! Она как повернется — и разорвала веревку, да и села на пороге.
— А, злодей, теперича не уйдешь от меня!
Он видит, что опять лихо ему. Сидит, думает: что делать? Потом пришли с поля овцы. Она загнала овец в свою избу ночевать.
Вот, кузнец ночевал ночь. Поутру стала она овец выпускать. Он взял шубу да вывернул шерстью вверх. Да в рукава-то надел и подполз к ней, как овечка. Она всех по одной выпускала. Как схватит за спинку, так и выкинет ее. И он подполз. Она и его схватила за спинку и выкинула. Выкинула его, стал он и говорит:
— Прощай, Лихо! Натерпелся я от тебя лиха. Теперь ничего мне не сделаешь.
Она говорит:
— Постой, еще натерпишься! Еще не ушел…
И пошел кузнец в лес по узенькой тропинке. Смотрит: в дереве топорик с золотой ручкой. Захотел себе взять. Вон он взялся за этот топорик — рука и пристала к нему. Что делать? Никак не оторвешь. Оглянулся назад — идет к нему Лихо и кричит: «Вот ты, злодей, и не ушел!» Кузнец вынул ножичек (в кармане у него был) и давай эту руку пилить. Отрезал ее и ушел.
Пришел в свою деревню, показывает руку и говорит:
— Вот, посмотрите, каково оно, Лихо-то! Теперь я его видел. Я — без руки, а товарища моего совсем съела.
Тут и сказке конец.

8. «***»
В некотором королевстве жил-был король. У этого короля была дочь волшебница. При королевском дворе проживал поп, а у попа был сынок десяти лет. И каждый день ходил к одной старушке — грамоте учиться. Раз случилось ему поздно вечером идти с ученья. Проходя мимо дворца, глянул он на одно окошечко. У того окошечка сидит королевна, убирается. Сняла с себя голову, мылом намылила, чистой водой вымыла, волосы гребнем расчесала, заплела косу и надела потом голову на старое место. Мальчик диву дался: «Вишь, какая хитрая! Прямая колдунья!» Воротился домой и стал всем рассказывать, как он королевну без головы видел. Вдруг расхворалась-разболелась королевская дочь, призвала отца и стала ему наказывать: «Если я помру, то заставьте поповского сына три ночи сряду надо мною псалтырь читать». Померла королевна. Положили ее в гроб и вынесли в церковь. Король призывает попа: «Есть у тебя сын?» — «Есть, ваше величество». — «Пусть, — говорит, — читает над моей дочерью псалтырь три ночи сряду». Поп воротился домой и велел сыну изготовиться.
Утром пошел попович учиться и сидит над книгою такой скучный. «О чем запечалился?» — спрашивает его старушка. «Как мне не печалиться, коли я совсем пропал?» — «Да что с тобой? Говори толком». — «Так и так, бабушка. Надо читать перед королевною, а она ведь колдунья!» — «Я прежде тебя это ведала! Только не бойся. Вот тебе ножик. Когда придешь в церковь, очерти около себя круг. Читай псалтырь, да назад не оглядывайся. Что бы там ни было, какие бы страсти ни представлялись — знай свое, читай да читай! А если назад оглянешься — совсем пропадешь!» Вечером пришел мальчик в церковь, очертил ножом около себя круг и принялся за псалтырь. Пробило двенадцать часов, с гроба поднялась крышка. Королевна встала, выбежала и закричала: «А, теперь ты узнаешь, как под моими окнами подсматривать да людям рассказывать!» Стала на поповича бросаться, да никак через круг перейти не может. Тут начала она напускать разные страсти. Только, что ни делала — он все читает да читает, никуда не оглядывается. А как стало светать, бросилась королевна в гроб и со всего размаху повалилась в него — как попало!
На другую ночь то же приключилось. Попович ничего не убоялся, до самого света безостановочно читал. А поутру пошел к старухе. Она спрашивает: «Ну что, видел страсть?» — «Видел, бабушка!» — «Нынче еще страшнее будет! Вот тебе молоток и четыре гвоздя — забей их по четырем углам гроба. А как станешь псалтырь читать, молоток против себя поставь». Вечером пришел попович в церковь и сделал все так, как научила старушка. Пробило двенадцать часов, гробовая крышка на пол упала, королевна встала и начала летать по всем сторонам да грозить поповичу. То напускала большие страсти, а теперь еще больше! Чудится поповскому сыну, что в церкви пожар сделался, пламя так все стены и охватило. А он стоит себе да читает, назад не оглядывается. Перед рассветом королевна в гроб бросилась. И тотчас пожара как не бывало — все наважденье сгинуло! Поутру приходит в церковь король. Смотрит: гроб открыт — в гробу королевна кверху спиной лежит. «Что такое?» — спрашивает мальчика. Тот ему рассказал, как и что было. Король приказал забить своей дочери осиновый кол в грудь и зарыть ее в землю. А поповича наградил казною и разными угодьями.

9. «УПЫРЬ»
В некотором царстве, в некотором государстве был-жил старик со старухою. У них была дочь Маруся. В их деревне был обычай справлять праздник Андрея Первозванного: соберутся девки в одну избу, напекут пампушек — и гуляют целую неделю, а то и больше. Вот, дождались этого праздника. Собрались девки, напекли-наварили что надо. Вечером пришли парубки с сопелкою, принесли вина. И началась пляска, гульба — дым коромыслом! Все девки хорошо пляшут, а Маруся — лучше всех. Немного погодя входит в избу такой молодец, что на поди! Кровь с молоком. Одет богато, чисто. «Здравствуйте, — говорит, — красные девицы!» — «Здравствуй, добрый молодец!» — «Гулянье вам!» — «Милости просим гулять к нам!» Сейчас вынул он кошель полон золота, послал за вином, за орехами, пряниками — разом все готово. Начал угощать и девок, и ребят — всех оделил. А пошел плясать — любо-дорого посмотреть! Больше всех полюбилась ему Маруся — так к ней и пристает!..
Наступило время по домам расходиться. Говорит этот молодец: «Маруся! Поди, проводи меня». Она вышла провожать его. Он и говорит: «Маруся, сердце! Хочешь ли, я тебя замуж возьму?» — «Коли бы взял, я бы с радостью пошла. Да ты отколя?» — «А вот из такого-то места. Живу у купца за приказчика». Тут они попрощались и пошли всякий своей дорогою. Воротилась Маруся домой. Мать ее спрашивает: «Хорошо ли погуляла, дочка?» — «Хорошо, матушка! Да еще скажу тебе радость. Был там со стороны добрый молодец. Собой красавец, и денег много. Обещал взять меня замуж». — «Слушай же, Маруся! Как пойдешь завтра к девкам, возьми с собой клубок ниток. Станешь провожать его — в те поры накинь ему петельку на пуговицу и распускай потихоньку клубок. А после по этой нитке и сведаешь, где он живет».
На другой день пошла Маруся на вечерницу и захватила с собой клубок ниток. Опять пришел добрый молодец. «Здравствуй, Маруся!» — «Здравствуй!» Начались игры, пляски. Он пуще прежнего льнет к Марусе, ни на шаг не отходит. Уж время и домой идти. «Маруся, — говорит гость, — проводи меня». Она вышла на улицу, стала с ним прощаться — и тихонько накинула петельку на пуговицу. Пошел он своею дорогою, а она стоит да клубок распускает. Весь распустила и побежала узнавать, где живет ее названый жених. Сначала нитка по дороге шла, после потянулась через заборы, через канавы — и вывела Марусю прямо к церкви, к главным дверям. Маруся попробовала — двери заперты. Пошла кругом церкви, отыскала лестницу, подставила к окну и полезла посмотреть, что там деется. Влезла, глянула — а названый жених стоит у гроба да упокойника ест: в церкви тогда ночевало мертвое тело. Хотела было потихоньку соскочить с лестницы, да с испугу не остереглась и стукнула. Бежит домой — себя не помнит: все ей погоня чудится! Еле жива прибежала.
Поутру мать спрашивает: «Что, Маруся, видела того молодца?» — «Видела, матушка!» А что видела, того не рассказывает. Вечером сидит Маруся в раздумье: идти или нет на вечерницу?.. «Ступай, — говорит мать. — Поиграй, пока молода!» Приходит она на вечерницу, а нечистый уже там. Опять начались игры, смехи, пляска. Девки ничего не ведают. Стали по домам расходиться. Говорит нечистый: «Маруся! Поди, проводи меня». Она нейдет, боится. Тут все девки на нее накинулись: «Что с тобой? Или застыдилася? Ступай, проводи добра молодца!» Нечего делать, пошла — что Бог даст! Только вышли на улицу, он ее и спрашивает: «Ты вчера к церкви ходила?» — «Нет!» — «А видела, что я там делал?» — «Нет!» — «Ну, завтра твой отец помрет!» Сказал и исчез.
Вернулась Маруся домой грустна и невесела. Поутру проснулась — отец мертвый лежит. Поплакали над ним и в гроб положили. Вечером мать к попу поехала, а Маруся осталась. Страшно ей одной дома. «Дай, — думает, — пойду к подругам». Приходит, а нечистый там. «Здравствуй, Маруся! Что не весела?» — спрашивают ее девки. «Какое веселье? Отец помер.» — «Ах, бедная!» Все тужат об ней. Тужит и он, проклятый, будто не его дело. Стали прощаться, по домам расходиться. «Маруся, — говорит он, — проводи меня». Она не хочет. «Что ты, маленькая, что ли? Чего боишься? Проводи его!» — пристают девки. Пошла провожать. Вышли на улицу. «Скажи, Маруся, была ты у церкви?» — «Нет!» — «А видела, что я делал?» — «Нет!» — «Ну, завтра мать твоя помрет!» Сказал и исчез.
Вернулась Маруся домой еще печальнее. Переночевала ночь. Поутру проснулась — мать лежит мертвая. Целый день она проплакала. Вот, солнце село, кругом темнеть стало. Боится Маруся одна оставаться. Пошла к подругам. «Здравствуй! Что с тобой? На тебе лица не видать!» — говорят девки. «Уж какое мое веселье! Вчера отец помер, а сегодня — мать». — «Бедная, несчастная!» — сожалеют ее все. Вот, пришло время прощаться. «Маруся! Проводи меня» — говорит нечистый. Вышла провожать его. «Скажи, была ты у церкви?» — «Нет!» — «А видела, что я делал?» — «Нет!» — «Ну, завтра ввечеру сама помрешь!» Маруся переночевала с подругами. Поутру встала и думает: что ей делать? Вспомнила, что у ней есть бабка: старая-старая — уж ослепла от долгих лет. «Пойду-ка я к ней, посоветуюсь!..» 
Отправилась к бабке. «Здравствуй, бабушка!» — «Здравствуй, внучка! Как Бог милует? Что отец с матерью?» — «Померли, бабушка!» — и рассказала ей все, что с нею случилося. Старуха выслушала и говорит: «Ох, горемычная ты моя! Ступай скорей к попу, попроси его: коли ты помрешь, чтоб вырыли под порогом яму, да несли бы тебя из избы не в двери, а протащили б сквозь то отверстье. Да еще попроси, чтоб похоронили тебя на перекрестке — там, где две дороги пересекаются». Пришла Маруся к попу, слезно заплакала и упросила его сделать все так, как бабушка научила. Воротилась домой, купила гроб, легла в него — и тотчас же померла. Вот, дали знать священнику. Похоронил он сначала отца и мать Маруси, а потом и ее. Вынесли Марусю под порогом, схоронили на раздорожье.
В скором времени случилось одному боярскому сыну проезжать мимо Марусиной могилы. Смотрит: а на той могиле растет чудный цветок, какого он никогда не видывал. Говорит барич своему слуге: «Поди, вырой мне тот цветок с корнем. Привезем домой и посадим в горшок. Пусть у нас цветет!» Вот, вырыли цветок, привезли домой, посадили в муравленый горшок и поставили на окно. Начал цветок расти, красоваться. Раз как-то не поспалось слуге ночью. Смотрит он на окно и видит — чудо совершилося: вдруг цветок зашатался, упал с ветки наземь. И обратился красной девицей! Цветок был хорош, а девица лучше! Пошла она по комнатам, достала себе разных напитков и кушаньев, напилась-наелась, ударилась об пол — сделалась по-прежнему цветком. Поднялась на окно и села на веточку.
На другой день рассказал слуга барину, какое чудо ему в ночи привиделось. «Ах, братец, что ж ты меня не разбудил? Нынешнюю ночь станем вдвоем караулить». Пришла ночь — они не спят, дожидаются. Ровно в двенадцать часов цветок начал шевелиться, с места на место перелетать. После упал наземь — и явилась красная девица. Достала себе напитков, кушаньев и села ужинать. Барич выбежал, схватил ее за белые руки и повел в свою горницу. Не может вдоволь на нее насмотреться, на красоту ее наглядеться. Наутро говорит отцу, матери: «Позвольте мне жениться! Я нашел себе невесту». Родители позволили. Маруся говорит: «Я пойду за тебя только с тем уговором, чтобы четыре года в церковь не ходить». — «Хорошо!»
Вот обвенчались, живут себе год и два — и прижили сына. Один раз наехали к ним гости. Подгуляли, выпили и стали хвалиться своими женами: у того хороша, у другого — еще лучше. «Ну, как хотите, — говорит хозяин, — а лучше моей жены во всем свете нету!» — «Хороша, да некрещена!» — отвечают гости. «Как так?» — «Да в церковь не ходит». Те речи показались мужу обидны. Дождался воскресенья и велел жене наряжаться к обедне. «Знать ничего не хочу! Будь сейчас готова!» Собрались они и поехали в церковь. Муж входит — ничего не видит. А она глянула — сидит на окне нечистый. «А, так ты вот она! Вспомни-ка старое: была ты ночью у церкви?» — «Нет!» — «А видела, что я там делал?» — «Нет!» — «Ну, завтра у тебя и муж, и сын помрут!»
Маруся прямо из церкви бросилась к своей старой бабушке. Та ей дала в одном пузырьке святой воды, а в другом живущей, и сказала, как и что делать. На другой день померли у Маруси и муж, и сын. А нечистый прилетел и спрашивает: «Скажи, была у церкви?» — «Была». — «А видела, что я делал?» — «Мертвого жрал!» Сказала — да как плеснет на него святой водою: он так прахом и рассыпался. После взбрызнула живущей водой мужа и сына — они тотчас ожили. И с той поры не знали ни горя, ни разлуки, а жили все вместе долго и счастливо.

Похоронный обряд, являющийся одним из самых древних в духовной жизни любого народа любой точки земного шара и находящий свое отражение в фольклоре данного народа, разумеется, имел активное распространение и на территории расселения восточных славян. Так что внимание А. Н. Афанасьева к преданиям о мертвецах, являющимся отголоском именно этого обряда, весьма и весьма не случайно. В своих «Народных русских сказках» исследователь выделил несколько групп, по которым и разбил сказки о «бродячих» покойниках, обитающих на восточнославянских, а точнее, русских территориях. Это сказки о бесстрашном, рассказы о мертвецах и единичная сказка «Упырь».

Однако мертвецы у А. Н. Афанасьева в каждой конкретной ситуации выступают не одинаково, что, в свою очередь, позволяет нам распределить их по совершенно иным группам в зависимости от их отношения к человеку. Исходя из этого, мы можем выделить три группы мертвецов, фигурирующих в исследуемых сказках:

1) добронравные мертвецы;

2) нейтральные мертвецы;

3) зловредные мертвецы.

Последнюю группу на основании природы зловредности мы можем разделить еще на две подгруппы: потенциально-зловредных и нейтрально-зловредных. Первыми мы будем именовать тех покойников, чья зловредность не определяется действиями со стороны людей, а вторыми — тех, чья зловредность непосредственно связана с человеческим воздействием.

Анализируя сказки о бесстрашном, мы видим, что нейтральную природу здесь имеет лишь один покойник, да и того назвать «бродячим» мы навряд ли имеем право: он предстает перед нами просто висящим на дереве и не оживает до самого конца сказки.

С мертвецом, снятом с дерева, связана еще одна сказка, и тут он выступает как положительный персонаж, бьющийся с другим покойником, защищая человека. Также помогает герою и мертвец, что приносит ему царевну из тридевятого царства.

Зловредных же мертвецов, фигурирующих в исследуемом разделе сказок, трое, и их действия на протяжении всего повествования отнюдь не оригинальны и легко предсказуемы: двое из них кидаются на барина (бесстрашного), потревоженные его появлением, а один приходит за жизнью мальчика, уготованного ему в жертву, олицетворяя тем самым образ смерти.

Говоря об этом типе сказок, мы можем сделать вывод, что тревожатся мертвецы, по большей части, именно из-за вмешательства бесстрашного, и для непосредственно героя опасности не представляют.

Иная картина предстает перед нами в рассказах о мертвецах. Именно здесь главные герои как раз и оказываются основными жертвами зловредных покойников. Например, девушка, снявшая с покойника саван, находит свою смерть (здесь мы имеем сюжет, схожий со сказками о бесстрашном, но, в отличие от них, в данном рассказе бесстрашие перед мертвецом и является причиной гибели героини). В пример также можно привести рассказ о том, как похороненная мать, после смерти кормящая ребенка, обратила в камень всех, кто имел несчастье ее увидеть, или же, как мертвецы кинулись на вора, который пытался снять кольца с покойной. Правда, здесь следует оговориться: в трех приведенных нами примерах люди сами совершали действия, вызывавшие агрессию мертвецов, а значит, здесь мы можем говорить о нейтральной природе их зловредности.

Лишь один раз в этих рассказах мы сталкиваемся с покойником, приносящим добро (брат помогает мертвецу выпросить прощение матери, а тот после спасает его от смерти), и дважды — с нейтральным. В обоих этих случаях покойный попросту пугает героя, то требуя у него обратно свои сапоги, то приглашая его к себе выпить, а после оставляя его ночью на кладбище.

Потенциальная же зловредность в этих рассказах встречается чуть чаще. То мертвецы кидаются на героя, а он вынужден от них отбиваться, то мертвый колдун выпивает кровь у жителей целого дома (как вариант — у новобрачных и приглашенных гостей). Но встречаются в рассказах о мертвецах и более изощренные покойники: то один принял приглашение друга прийти на свадьбу, а тот потом очнулся через триста лет, то упырь из одноименной сказки всячески испытывает молодую девушку, умерщвляя поочередно ее родителей, а затем и ее саму.

Однако, посмотрев внимательно на все сказки и былички о мертвецах, собранные в «Народных русских сказках», мы можем проследить, что из восемнадцати мертвецов, предстающих перед нами со страниц сборника, лишь восемь имеют потенциальную зловредность. Большинство же из них абсолютно нейтральны, и проявляют свою зловредность лишь в исключительных случаях, и это свидетельствует о том, что, по мнению А. Н. Афанасьева, зловредность мертвецов изначально потенциальной не является, а, в основном, провоцируется поведением человека.

Бабаян Ю.

---

Нравится

---