Автора нет
Сборник рассказов о порке
Мои воспоминания
Это было в 1978 году. У меня с соседской девчонкой было 8 лет разницы: мне было 5 лет, ей – уже 13 (почти маленькая женщина, с развитой попкой и красивым бюстом, акселератка). Мы переехали в коммуналку в 1978 году, в мае. В июне, кажется в начале, к нам постучалась соседка – тетя Галя, которая попросила меня и маму зайти к ним в комнату. В комнате стояла в ночной рубашке ее дочь Инга; посередине комнаты стояла невысокая короткая гимнастическая скамейка, рядом с ней, в корыте, мокли прутья, связанные в пучки (по два прута). На скамейке лежали: маленький диванный валик и три веревки. Тетя Галя пригласила нас с мамой сесть на диван и сказала: «Поскольку Инга себя вела из рук вон плохо, то я собираюсь ее высечь розгами при свидетелях. Прошу Вас, она обратилась к моей маме и ко мне, быть свидетелями наказания моей дочери, ей это будет стыднее, а тебе – она повернулась в мою сторону, послужит наукой.»
Моя мама не возражала, поэтому порка началась. Инга подняла подол рубашки на спину, обнажив свою пухлую попку и лобок. Затем, она подошла к скамейке и легла на живот, лобком на валик. Тетя Галя привязала дочь за ноги (у щиколоток), подмышками и связала ей руки. Потом спросила мою маму, секла ли она когда-нибудь меня? Мама ответила, что порола меня пару раз ремнем через трусики. Тогда тетя Галя обратилась ко мне: «Смотри, что бывает с детьми, когда они грубят родителям», потом взяла пучок прутьев, стряхнула с него воду, с размаху ударила Ингу посередине попки. Инга вздрогнула, но молчала; на ее попке начали вспухать две яркие полосы. Затем последовали новые сильные удары. Тетя Галя порола от вершин ягодиц к ляжкам, особенно сильно – по нижней части попки, выпиравшей на валике. После десятого удара Инга стала вскрикивать: «больно-ооо, не буду-ууу, прости-ииии, а-ааааааааааааяй…» тетя Галя дала ей рукой по губам и предупредила, что дети должны молча терпеть порку, иначе будет добавка. Но Инга ее не слушала, дергала попкой и протяжно выла. Ей дали 30 розог, но наказание не окончилось – после этих розог Ингу подняли со скамейки за ухо, тетя Галя дала ей пять сильных ударов по губам, пристыдила за трусость, потом подняла Инге рубашку почти на плечи и нагнула дочку к полу. Затем она отошла в сторону и с силой врезала по ногам Инги розгами, всего десять раз. Только после этого Инга, придерживая рубашку на спине и пузе, стала на колени, поцеловала розги и мамину руку и поблагодарила за наказание, попросила прощения. Тетя Галя простила ее, но напомнила: «Теперь иди на колени на горох. Рубашку не опуская, будешь стоять полчаса.» Инга пошла в угол их комнаты и стала на колени. Мне хорошо был виден ее голый красный зад.
Меня испугала строгость порки, но Ингу я не жалел, потому что она была виновата и сама признала правильность наказания. Дальнейший разговор уже происходил в наше комнате и сводился к тому, что тетя Галя убедила мою маму в правильности публичной порки ля ребенка. Потом она посоветовала маме пороть меня по голой попке, а не через трусы: «больнее, значит полезнее; видно, что делается на попке – не переборщишь; после порки ставить на колени, поэтому либо трусики пачкать о пол, либо потом снимать, так лучше сразу…» с этого дня меня по голой и наказывали. В тот же вечер тетя Галя договорилась с моей мамой, что Ингу теперь за особо плохие проступки будут сечь при мне, а меня при Инге. За почти четыре года таких прилюдных порок было где-то двадцать (кроме особых случаев). Четыре раза Ингу секли при мне совершенно голую. Первый раз был в 1979 году. Инга провинилась на пляже, поэтому в комнате она перед поркой была в купальнике. По приказу своей мамы она сняла трусики и купальный лифчик и осталась совсем голенькая. Самое интересное, что она даже не пыталась закрыть от меня груди или лобок. После наказания Инга стояла посередине комнаты на коленях совсем голышом. Мне она потом призналась, что больше стесняется порки на кухне, при всей коммуналке, чем при мне; я был для нее почти младшим братиком, кроме того, меня секли при ней.
Это снимало чувство неловкости. Вообще, на мой взгляд, если в семьях есть разнополые дети, то не надо стесняться наказывать их друг при дружке. Кроме обычного педагогического стыда, это еще и урок спокойного уважительного отношения к голому телу. Два раза я еще видел Ингу совсем голую в 1980 году (она получала розги за шалости в школе и раздевалась догола, снимая школьную форму). Но самый крутой случай был в 1981 году, когда не только Ингу, а и ее подругу Лену наказали при мне за срыв урока химии.
Теперь об Инге и Лене. Это было в 1981 году, в октябре. Инга и Лена, чтобы избежать контрольной по химии, устроили пакость учительнице: на доске написали – «химичка блядь». Дурочки думали, что их не вычислят, поскольку писали вместе (по букве); зато они были дежурными в классе, поэтому никто без них не смог бы это написать. От тети Гали я знаю, что обеих мерзавок хотели выдрать перед всем классом, но решили выпороть дома, зато увеличить количество ударов розгами. Первая порка походила в нашей коммуналке. Когда я вошел к ним в комнату, обе были уже раздеты до трусов и лифчиков. На столе рядом со скамейкой лежали раскрытые дневники с двойками; в тазике лежала куча розог. Первой секли Ингу. Она разделась догола, подошла к скамейке и молча легла. Тетя Галя быстро привязала ее и начала отчитывать за провинность. Потом приступила к порке; Инге всыпали пятьдесят розог, после которых ее ягодицы и ляжки были сплошь вздувшимся синяком. Инга выдержала молча только пять ударов, а потом безостановочно кричала. Тетя Галя после первого крика дала ей пощечину и сказала: «молчи или уши оборву и ляжки без мяса оставлю». Она была жутко обозлена на Ингу. Так сильно она ее никогда не драла. Попа Инги ходила ходуном и вертелась как юла. После порки Инга получила двадцать розог по ляжкам за крики, десять раз по губам (с замахом), левое ухо ей тоже хорошо накрутили. Она стояла на горохе и ревела.
Но цирк начался, когда приготовились драть Ленку. Она была крупнее Инги: толще и мясистей; попа – километр сзади, бедра широкие, груди как дыни. Когда ей сказали раздеться и лечь, эта толстуха начала визжать и умолять простить. Мне было противно смотреть на эту жирную трусиху. Только угроза выдрать в школе заставила ее раздеться и лечь. Ее привязали крепче Инги, и правильно сделали: ее Тело свисало киселем со скамейки, а во время наказания она чуть не перевернула скамейку своими дерганиями. Розги она перенесла с визгом, криками, ревом и мольбами: «проститееееееееееееееее, ааааааааааааааай, у-ууууууууууууууууууууууй, йоооооооооооооооооой» и т.п. После порки это был кусок рыдающего и сопливого мяса, мне было противно и смешно. На горохе девчонки простояли целый час (с 3 до 4 часов), потом час просто на коленях. В пять часов их повели драть домой к Ленке. В пять часов Ингу и Ленку повели драть домой к Ленке. Им одели только халатики, руки связали, чтобы не мешали наказывать. Рассказываю по информации от тети Гали. Девчонок не сразу пороли; сначала поставили голых на колени и выясняли, сколько им дать и кто будет пороть.
Первой секли Ленку (хозяйка): растянули на кушетке, привязали, пороли мама Лены и учительница-химичка, секли одновременно и с двух сторон. Ленка верещала и рыдала, дергалась как бешенная и заработала штрафную порку после наказания. Тетя Галя с удовольствием рассказывала, как мама Лены и химичка драли Ленку, как она «в соплях» и слюнях ползала на коленях и молила о прощении. Инга вела себя не так бурно. Шестьдесят розог каждой из них – достаточная добавка к первой порке. Потом девки стояли на коленях и дрожали от страха, сверкая сине-фиолетовыми попами и ляжками. Родители и учительница обсуждали продолжение наказания в школе.
Было несколько вариантов: показать всему классу голые попы и ляжки Инги и Лены, поставить их с голыми попами на колени перед классом… К счастью девочек, остановились на новом варианте: обе девчонки написали на доске: «Меня высекли розгами по голой попе (сто десять ударов) и ставили на колени. Я умоляю о прощении и раскаиваюсь в своем гадском поведении!!!» Уже Инга рассказала, что она была счастлива, что ей не пришлось раздеваться перед классом – не столько из-за голой попы, а из-за женских интимных мест (скидка на начало 80-х и пуританство). Она же рассказала об ощущениях от порки в квартире Лены: боль была вдвойне, ведь секли сразу с двух сторон, даже не было сил кричать; Инга ведь привыкла к системе «удар-крик», а тут сразу два удара. Стыд от наказания тоже был вдвойне: пороли женщины, а зрителем был отец Лены (он не вмешивался в наказания дочери). Ингина попа была синей несколько дней, медленно переходила в желтизну, а совсем побелела только дней через 15. Я об этом знаю, потому что она мне несколько раз показывала свою попку (мы не стеснялись друг друга, так часто нас секли перед друг дружкой). Месяца два Инга была идеальным ребенком, что подтверждает мысль: «девчонке беспощадная и суровая порка очень полезна при воспитании!!!»
Вы когда-нибудь занимались сексом после того, как Ваш партнер хорошенько отхлестал Ваше прекрасное,жадущее любви и ласки тело ремнем, а еще лучше, розгами? Почти наверняка такое удовольствие Вам незнакомо. Более того, сама идея порки, как способа получения острейшего сексуального удовольствия, вызывает у большинства из Вас в лучшем случае недоумение. Каждому свое…Хотя если Вы любите парную с хорошим веником, уверена, что неоднократно испытывали приятное возбуждение в том, самом интимном месте, когда партнер хлестал Вас по распаренным ягодицам, и если после этого Вы имели секс со своим партнером, то он наверняка был особо ярким, а оргазм феерическим. А у мужчин в процессе массажа наблюдалось существенное увеличение в объеме того замечального органа, который проникает в нас, доставляя взаимное наслаждение.
Впервые навязчивая идея познакомиться с воздействием классических березовых розг на мое прекрасное, жаждущее и ласки, и хорошей порки одновременно или поочередно тело, появилась у меня лет в 15 В это время оно, это самое тело, было отлично знакомо с папиным кожаным ремнем , узеньким и очень хлестким; я периодически получала от его воздействия на мою маленькую, кругленькую практически голенькую попку, (узенькие трусики не в счет), тайное сладостное наслаждение, и иногда в кульминационные моменты воспитательного процесса, когда ремень оставлял на моем теле замечательные красные полосочки, про себя думала: а почему не розгами? Почему меня не секут розгами, как в добрые старые времена девушек из приличных немецких семей, а все время одним и тем же ремнем? Сама по себе мысль о наказании розгами возбуждала меня, отвлекала от тех неприятных ощущений, которые доставлял узкий кожаный ремень в руках отца. Папина порка была с одной стороны болезненна, а с другой дарила радостные мгновения острого сексуального наслаждения, особенно после того, как получив положенную мне порцию ремня (ровно 20 полосок) я отправлялась под душ приводить свое исполосованное тело в порядок. Сильная струя душа, охлаждающая горящее тело, массирующая самые чувствительные участки «того, что между ног», — как это было прекрасно. Именно тогда я ощутила верх сексуального блаженства, научилась доводить себя до того состояния, которое по научному называется клиторальный оргазм.
Потом я посмотрела замечательный Балабановский фильм «Про уродов и людей», где героиня, такая же как я юная девушка, может даже чем-то на меня похожая, подвергалась сечению розгами. Конечно отвратительная старуха вносила свой диссонанс, я бы предпочла увидеть в роли воспитателя высокого седоватого мужчину, красивого и элегантного, похожего на моего отца. У меня был диск с этим фильмом, я его хранила среди учебных. Не хотелось , чтобы родители увидели. Но оставшись наедине я с удовольствием пересматривала любимые сцены, раздевшись до трусиков. Пальчики левой руки в это время активно помогали мне получить максимальное удовольствие от просмотра. Кстати актриса Динара Друкарова, снимавшаяся в роли гимназистк и Лизы,в одном из интервью довольно откровенно рассказала о съемках этих сцен . И честно призналась что особого диском форта во время съемки пикантных сцен сечения розгами не испытывали, как и особой боли. Она же шутя призналась, что идея полного обнажения перед поркой принадлежала ей, по сценарию планировалось только оголить попку. но она решила что так, когда секут совсем голой, будет смотреться сексуальнее.
Я часто мечтала о том, чтобы отец модифицировал мой воспитательный процесс и отправил меня, нашкодившую, в Ботанический сад за розгами для себя любимой. Я бы постаралась…А на даче. Когда вокруг такие чудесные тоненькие прутики лозы, которые так сами и напрашиваются на знакомство с моим телом. Увы. Один раз, правда, когда я слишком достала отца, он пробурчал: Аня, вот сейчас нарежу лозы для твоей попки, узнаешь что почем. Но дальше угроз дело не пошло. Вообще у меня был выбор наказания, вместо ремня я могла на пару недель отправиться под домашний арест. Но я предпочитала получить полосатую от ремня попу, тем более что это было и больно и возбуждало одновременно.
Время от времени меня посещала шальная мысль, интересно как бы прореагировал папочка, принеси я вместо ремня связку тоненьких березовых прутиков. Мол попробуй высечь меня розгами. Но смелости не хватило, я боялась, что после такого демарша даже ремень отойдет в прошлое, а меня за все мои художества будут просто запирать на пару недель дома. Запирать, — это конечно преувеличение, но двухнедельный арест мне был бы обеспечен. Так что с розгами тогда у меня не сложилось, просто не хватило смелости. Максимум, на что меня хватило — это ввести в арсенал воспитательных домашних средств плетеный кожаный ремень, которым меня впервые наказали, как раз 15-летнюю дуру, чуть не утонувшую по собственной глупости.
Увы, мои желания подвергнуться домашнему наказанию настоящими березовыми розгами так и остались сладкими грезами активно маструбировавшей девушки-подростка. Ему (отцу) вполне хватало и ремня, чтобы направить меня на путь истины. Мне, честно говоря, тоже. Просто хотелось чего-то большего, «изысканного и возвышенного». Иногда, когда отец полосовал мою нашкодившую попку привычным кожаным ремнем, и я чувствовала как приятное томление внизу живота все наростает и наростает, я начинала грезить о розгах. О том, как было бы здорово лежать сейчас на скамеечке, голенькой, выставив попу, а мой любимый отец сек бы меня пучком березовых розг в добрых старых традициях. Такие мысли почему-то часто навещали меня именно во время домашней порки, создаваля дополнительное давление на нижнюю часть моего маленького секси-животика. Вообще я заметила, что эротические мысли во время порки очень способствуют отвлечению от боли. Жаль, но с розгами в моем воспитательном процессе как-то не сложилось. Правда как-то уже взрослой почти замужней дамой, общаясь с папой на темы моего воспитания, я заметила, что отец меня мало порол. Надо было больше и розгами. Отец задумался, рассмеялся и добавил: хорошая идея. Надо будет поговорить с твоим Кристианом и обсудить ее. Если ты не против. Я была совсем не против, но скромно промолчала, тем более что к тому времени розги стали частым атрибутом в наших постельных играх.
Прошли годы. В моей жизни появился обожаемый Мужчина. Он принял меня такой как я есть, включился, и не без удовольствия, в мои эротическиме забавы. Вернее сказать наши утонченные игры. Крис довольно быстро освоил искусство порки меня ремнем, в разных позах с разной силой. Сперва, он правда, немного робел и стеснялся пороть меня в полную силу до появления характерных полос и вздутий на моем теле. Однако довольно быстро вошел во вкус, после порки секс был особенно огненным.
Но потом наступило лето, лето нашей бешеной всепоглощающей любви. Все началось в Гидропарке, где мы проводили свободное время. Просто удивительный остров посередине Днепра поразил его и на некоторое время стал излюбленным местом наших игр. На спортивной базе мы снимали домик, место где можно было просто отдохнуть, выпить прохладного шампанского. Благо на базе был холодильник. Крис намазывал мои бедра, попу, вагинку расплавленным от жары шоколадом, я поступала аналогично с его членом. А потом мы слизывали шоколад с наших тел, дополняя удовольствие глотками холодного Новосветского Брюта. Кристиан проникся этим чудесным напитком, по своим качествам не уступающим ни Дон Периньону, ни Мадам Клико.
И розги, тоненькие ивовые прутики, в обилии произроставшие вокруг. Эта часть Гидропарка использовалась как нудистский пляж, так что мое облачение в виде узеньких символических трусиков никого не смущало. Ну и еще шелковый платок вокруг бедер. Но это после порки, чтобы скрыть следы. А сначала — на полянку среди зарослей ивы. Крис аккуратно срезает прутик, гибкий и хлесткий, обрывает листики. Я в это время нагло засунув руку в трусики мастурбирую, смотря в глаза Любимого. Он подходит ко мне, снимает или не снимает — это его прерогатива, с меня трусики , я нагибаюсь или становлюсь на коленки, характерный возбуждающий свист… Крис начинает разрисовывать розгой мои ягодицы и бедра. Получается прекрасный эротический рисунок, намного более сексуальный чем любое тату. От тонких ивовых прутиков на коже остаются красные полосочки, если ударить посильнее — полосочка вздувается. Это как раз то, что надо. Тело горит, я хочу секса, очень хочу, невероятно хочу. Я животное, я самка, которую сейчас будет ****ь, именно ****ь, ее любимый самец.. Мои соски вырываются из орбит груди, я теку, я вся покрыта испариной. Наконец ОН входит в меня. Как правило, я становлюсь раком, иногда Крис берет меня на весу. Но это редко, высеченная попа уже печет и прикосновение к ней отвлекает. Как-то я заметила в кустах наблюдателя, он любовался зрелищем нашего секс-балета и доставлял сам себе удовольствие. Наши глаза встретились, и я получила фантастический заряд эротической энергии. Действительно фантастический, в тот момент волнообразный оргазм накрыл меня. Эти ивовые розги в Гидропарке были реализацией эротических желаний 15-летней сексуально озабоченной Ани, мечтавшей о том, чтобы ее высекли именно розгами.
Потом мы возвращаемся в нашу дневную обитель. Я, честно признаюсь, обматываю платок вокруг бедер, чтобы не «смущать» окружающих. Понимаю, что бред, что это комплексы, но почему-то следую нормам какой-то непонятной морали. Хотя перед этим с удовольствием отдавалась Любимому на глазах постороннего мужчины.
А идея продефилировать по пляжу, хоть и нудистскому, со свежевысеченной розгами попкой сидит во мне, но реализовать ее не хватает смелости. Все эти проклятые комплексы. Я всю жизнь была против них, но остаюсь заложницей каких-то «правил приличия». Хотя ничего «неприличного» в стройной девушке на которой одеты трусики-ниточки и оголенная пола вся покрыта красными полосками от розги на мой взляд нет. Должно смотреться очень и очень сексуально. Но до сих пор не набралась смелости реализовать задуманное. В теплое время года мы с Кристианом любили уединиться на зеленых Днепровских склонах. Какие там ростут замечательные прутики,гибкие и хлесткие. А как приятно было лечь на колени Любимого, задрать коротенькую юбочку и лежа получить порцию жгучих поцелуев. А потом побыстрее домой, предаться радостям любви и ласки. Трусики я после такой экзекуции на склонах разумеется снимала, ходить в мокрых трусиках вредно для здоровья. Весь кайф состоял именно в разнесенной по времени порке и сексе, и когда я возвращалась домой с попкой покрытой вздувшимися пекучими полосками, это было непередаваемо, как и последующий секс.
Мужчины, читающие эти строки! Вы даже не можете себе представить что такое настоящий волнообразный оргазм, начинающийся в вагине, уходящий вглубь матки, а потом возвращающийся обратно. Такое себе интровагинальное цунами. Ну а женщинам я искренне желаю почаще чуствовать то, что я ощущала в эти моменты. Кристиан мне рассказывал об энергетической силе природы, об островках — сгустках энергии. В Норвегии люди верят в энергетическую силу природы, по сути языческие взгляды, обожествление природы им близко по духу. И никакое искусственное охристианивание, противоречащее самому духу викингов-воинов, не смогло сломать силу древних скандинавских верований. Гидропарк — это было как раз такое волшебное место.
Не так давно я спросила маму, где я получила путевку в жизнь. Оказалось на Трухановом острове, это по сути тот же Гидропарк. Так что может быть любовь к сексу на природе заложена во мне генетически. Ну а любовь к розгам — это от далеких прабабушек остзейского происхождения, которых несмотря на голубую кровь регулярно потчевали «березовой кашей».
Березовая класссика вошла в наш быт попозже. Как-то в супермаркете, покупая какие-то хозяйственные товары, мы набрели на настоящие розги. Вернее не совсем розги, просто березовые веники, какими метут улицы. Цена смешная — 2 гривны за веник. Я купила пару. И по возвращении домой тут же занялась рукоделием. Выбрала из веников несколько тоненьких гибких прутиков, перевязала их веревочкой, подравняла, чтобы были одинаковой длины, и еще обмотала концы тонкой кожаной лентой, создав удобную рукоятку. Дальше в ведро с горячей водой на пару часов. Так что вечером я имела удовольствие откушать превкуснейшей «березовой кашки». Впечатлило и очень возбудило. Вроде как и прутики тоненькие, и от удара никаких особых вздутий на коже не наблюдается, только приятно обжигает. И сразу хочется раздвинуть ноги пошире и принять в себя Любимого. После 10 розг я стала умолять Кристиана, чтобы он прекратил экзекуцию и взял меня. Он приостановился, попробовал какая у меня мокрая вагинка, поцеловал ее, вернул меня в прежднее воспитательное положение (раком хорошо не только трахаться, но и получать розгами), и со словами: терпи дорогая, выдал оставшуюся десятку. Зато потом как я кончала… кончала и еще раз кончала…А когда садишься в позу наездницы, наклоняешься к Любимому каcаясь своими сосками его груди, а он в это же время сечет твою попочку и бедра тоненьким букетиком розг. Каждый удар ощущается моим нутром, от него передается Крису, его член посылает импульс моей мокрющей и перевозбужденной писечке… 5, максимум 8 минут такого наслаждения и мы кончаем вдвоем одновременно. И улетаем на небеса.
Потом мы пробовали розги с вибратором. Когда я учила норвежский язык, по правилам «старинной школы» основным средством воздействия на меня служили опять же березовые розги. Методика обучения была простая: ученица Анечка, одетая в одни символические трусики, читает текст или ведет беседу со строгим учителем Кристианом. И за каждую допущенную ошибку должна встать из-за стола, облокотиться и получить удар пучком розг. После пяти ошибок я уже не садилась и продолжала учиться стоя. Урок продолжался час, попа моя к концу занятий бывала красная-красная, со вздувшимися полосками. Но это мне нравилось, особенно после того, ка строгий Учитель превращался в любимого мужа. розгопедагогика — великая сила!
Зато теперь мой бокмол безупречен, а свекр просто тает, когда я с ним веду беседу на литературном нюноршке. Как настоящая норвежская националистка, что верно по сути.
Иногда розги гуляют не только по моей попе и бедрам, но и по спине. Они не травмируют, но создают определенно приятные ощущения, когда ты стоишь в позе догги, и ко внутреннему удовольствию добавляются обжигающие поцелуйчики спины и плечей. А после порки провести несколько раз кусочком льда по разгоряченному телу… В общем вариантов масса. Когда нибудь напишу целый трактат о розгах в эротических играх. Со временем я узнала что в эротических забавах скандинавских женщин березовые розги играют не последнюю роль. Так что Кристиан не открыл Америку.
В Норвегии я познакомилась с можжевельником. Сауна без можжевеловых веток — это не сауна. Этот запах, эти нежные похлестывания по телу…В общемя была готова отдаться тут же. Правда массировала меня, или правильнее сказать нежно секла, сестра Кристиана. А его мама распаренная сидела рядом и спрашивала меня: как ощущения. Я честно призналась: как в раю. Это действительно было божественно. Потом все дружно смеялись и пили водку за то, что я становлюсь настоящей норвежской женщиной. Можжевеловый опыт я перенесла в Киев. Пара моих подруг по фитнесу были в восторге, одна из них честно призналась: чуть не обкончалась от кайфа. Но назвать это настоящей поркой розгами нельзя, скорее очень возбуждающий эротический массаж.
Потом был Лондон. Эль » Wild Cat», много эля, Сохо, секс-шоп, продавщица — девушка из Польши, покупка тоненькой английской ротанговой розгочки. Я в ударе, спрашиваю продавщицу какую розгу она нам посоветует. Дескать мы с мужем договорились что он будет меня теперь пороть и вот нужно подобрать правильную розгу. Я говорю по польски, продавщица смущается краснеет, но в итоге я становлюсь обладательнией отличной тоненькой розги, гибкой и хлесткой. На прощание продавщица желает нам приятных вечерних развлечений (розваг по польски). Польский я выучила за месяц, когда у нас была институтская стажировка в Кракове. Поляки мне понравились, веселые и остроумные люди, особенно молодежь.
Я выхожу из магазина в мокрых трусиках. В подворотне снимаю их , вытираю ими то самое место. Я читала, что в Японии очень популярна охота за ношеными женскими трусиками. Думаю, за те мокрые трусики какой-нибудь любитель отвалил бы мне немалую сумму. В отель, скорее в отель, за новыми ощущениями…По вечернему Лондону в короткой юбке без трусиков, с розгой в пакете из которого выглядывала загнутая ручка. Это было потрясающе!
Вот и наш номер. Благо отель в Сент-Джеймсе, не очень далеко расположен от Сохо. Я сбрасываю юбочку, футболку. И совершенно голая становлюсь возле комодика в номере, облакачиваюсь на него, выставив попку навстречу новым ощущениям… Крис раздевается догола. Я люблю когда он порет меня голым: оба участника этого прекрасного действия должны быть в равнх условиях, и меня очень волнует когда его члет в процессе порки начинает увеличиваться в размерах. А пороть меня нужно голой, или, еще лучше, в символических маленьких трусиках. Это очень фетишно, для меня сильный сексуальный возбудитель. Опять же, как мне не хватает японского колекционера. Трусики, мокрые, в которых их владелица была подвергнута наказанию розгами. очень креативный и привлекательный лот для какого-нибудь аукциона, особенно если приложить фотографию моей попки, исполосованной розгами, именно в этих трусиках… мысли, мысли в ожидании первого удара.
Свист, и дикая тупая боль обрушилась на мою попочку. Еще удар, и опять дикая тупая боль. Боль, которая уходит куда то в глубину тела, не вызывая на тот момент никаких эротических ощущений. Ощущения совсем не такие, как когда тебя секут ремнем или пучком распаренных розг, даже ивовый прут чувствуется менее остро; тогда после первых ударов начинаешь ощущать приятное томление в низу живота, клитор наливается, вагиночка становится мокрой. Нет тут этого эффекта не было. Была тупая ноющая боль,где-то скорее похожая на ту, что ощущаешь когда теб во время спарринга ударяют по бедру, уходящая вглубь мое попочки, но никак не достигавшая жаждущей острых ощущений вагины. Вспомнились и уколы внутримышечно. В общем минимальную порцию — 6 ударов розгой я перенесла без ожидаемого удовольствия. Единственное, что понравилось — это красивые и очень фетишные следы на теле, тонкие красные вздувшиеся полоски. Кристиан понял, что переборщил и начал всячески ублажать мою мокрющую прелесть. Несмотря на сильную боль она была все равно мокрая и готовая к приему своего лучшего другаю Где-то минут через 15-20 боль постепенно отступила, появилось даже некое легкое возбуждение, но непреодолимого желания отдаться Любимому, которое у меня обычно возникает в процессе порки, не было. Кристиану пришлось хорошо потрудиться, не только и не столько своим мужским достоинством, сколько языком и зубками. В итоге оргазм был и очень яркий.
Утром следы были красивые, очень и очень возбуждающие; еще сохранилась припухлость, но Кристиан хорошо поработал языком и членом над моей огненной попочкой, в общем секс после этого получился неплохой. Хотя когда он слишком сильно входил в меня, касаясь высеченной попы, было больно. Мне почему-то подумалось, что прагматичные англичане и ввели наказание этой школьной розгой, дабы уменьшить эротический эффект от обычной «традиционной порки» розгами.
Еще каких-нибудь 30-40 лет назад такая порка была обычным воспитательным средством в закрытых элитных частных школах. Может потому, что ко всему привыкаешь, а потом это начинает приносить и удовольствие, среди английских женщин так много сторонниц секса с элементами мазо. Есть даже специальные салоны, в которые преуспевающие бизнес-вимен периодически приходят окунуться в обжигающий мир английской розги. Очень хороший способ снятия стресов. И опять же, вследствии привычности применения розги, отсутствовал эффект «стыда» от телесного наказания.
Потом, по возвращении в Киев спустя некоторое время мне опять ахотелось отведать «английской классики». На этот раз получилось поприятнее, и экзекуция очень меня возбудила…То ли настроение было соответствующее, то ли поза при порке ( я легла на спину, подняла ноги вверх и чуть-чуть согнула их в коленях) оказалась более возбуждающей. А може и Кристиан постарался доставить мне максимальное удовольствие, чередуя розги с утонченными ласками языком того самого места. Сочетание порки и куни оказалось очень и очень…
Меня иногда спрашивают: что я чувствую когда меня секут розгами? Кратко — ловлю кайф. Во-первых я отдаю свое тело в руки любимого мужчины. Во-вторых розги, как элемент эротической игры, резко усиливают мою сексуальную активность, возбуждают. Есть и элемент фетиша: я начинаю «заводиться» уже на стадии подготовки к порке. Ну и последнее — это просто психологическая разрядка для меня. Когда на душе скверно, хочется бросаться на людей, нет лучшего средства , чем раздеть именя и хорошенько высечь розгами. В крайнем случае ремнем. А потом любить мое исполосованное тело нежно-нежно. И тогда я опять прихожу в норму. Ничего не могу с собой поделать. Так уж устроена моя психофизиология. Именно психофизиология, потому что я не знаю где заканчивается психология и начинается физиология, или наоборот.
Вообще розги воспринимаются гораздо острее ремня, разве что узкий плетеный ремень может с ними посоперничать. Розги болезненнее, но при порке быстрее наступает этакое предоргазменное состояние, когда чувствую как внутри меня, в низу живота заложена взрывчатка, или нет, скорее какой-то шар, который давит на меня изнутри и во-вот готов взорваться. Это состояние невозможно описать, его можно только прочувствовать.
Первые розги — это боль, обжигающая как кипяток, потом начинается обратная реакция организма, постепенно боль отступает, появляется приятное жжение на теле, горячее, проникающее внутрь моей возбужденнной вагины. Иногда посредине порки мы делаем перерыв, мой любимый ласкает меня, доводит до грани… и опять берется за розги. Зато потом, после того как я получила полную порцию (обычно 20 ударов, иногда больше) и мы предаемся сладострастным радостям взаимной любви…
Являюсь ли я «классической мазохисткой»? Нет, ни в коем случае. Я не терплю унижения, морального насилия над собой, тем более физического. Под розги я всегда подставляю свое тело добровольно,сама этого хочу. Как в свое время периодически хотелось получить папиного ремня. Как-то вот так…
Наверное некоторые, прочитавшие это «творение» будут в ужасе. Действительно баба с жиру бесится. Так может надо драть ее по жопе, только не с какими-то там эротическими прибамбасами, а простым солдатским ремнем с пряжкой, чтобы жопа в герб социалистической страны превратилась: красная и вся в звездах с серпами-молотками. Нет, не надо такой жести… Позвольте моей нежной и вертлявой попочке оставаться красиво разрисованной тоненькими эротическими полосочками, которые так любит целовать мой Ненаглядный и любимый муж.
Постскриптум. Недавно на каком-то сайте я нашла очень забавный ролик. Молодую московскую актрису разложили на скамейке и порят ремнем. Попа оголена, ремень гуляет… Финальная сцена: барышню спрашивают, что она испытала после порки. Ответ однословный: оргазм.
Комната под лестницей
Сегодня 14 мая, 5 часов вечера. Я стою, опираясь на лестничный парапет, и с тоской смотрю на входную дверь. Скоро придет моя мать. Я с ужасом думаю об этом. Что меня ждет?! От представления того, что она сделает со мной, сердце мое падает, в животе все сжимается, руки и ноги трясутся мелкой дрожью, а мягкое место покалывает тысячами, нет миллиардами острейших иголок! Причина моего животного страха – предстоящее наказание. Безусловно, я его заслужила, плохо написала годовую контрольную по алгебре, хотя и занималась с репетитором. Не понимаю, почему так вышло?
Слышу скрежет ключа в замочной скважине, ну вот и все. Уже совсем скоро я буду визжать от боли в «комнате под лестницей». Я так подозреваю, что раньше там была спальня моих родителей. Это просторная квадратная комната с прекрасным видом из окна, отделана красным деревом, в ней очень тихо и звуки, раздающиеся в этой комнате, не слышны больше ни в одной точке нашего просторного дома. Здесь же есть своя туалетная комната.
Отец мой умер много лет назад, и я его почти не помню – мне было всего 5 лет, когда это случилось. Мы с мамой живем на втором этаже, слуги занимают левое крыло первого этажа. А с этой комнатой я познакомилась, когда пошла в школу, хотя, впрочем, не совсем сразу.
Дело было так: я получила запись в дневнике – не выучила стихотворение, я даже и предположить не могла, чем это мне грозит! Мама, конечно, предупреждала меня, что учиться я должна только на «Отлично», что у меня есть для этого все данные и все условия, что она одна занимается бизнесом, тяжело работает, не устраивает свою личную жизнь – и все это ради меня. От меня же требуется – только отличная учеба и послушание. Присматривала за мной няня, она же и уроки заставляла делать, хотя мама говорила, что я должна быть самостоятельной и ругала няню за то, что она меня заставляет, считала, что я с детства должна надеяться только на себя, и учиться распределять свое время. Вот я и «распределила» – заигралась и забыла! Мать пришла с работы и проверила дневник (она это не забывала делать каждый день). Потом спокойным голосом сказала мне, что я буду сейчас наказана, велела спустить до колен джинсы и трусики и лечь на кровать попой кверху, а сама куда-то вышла. Я, наивное дитя! Так и сделала! Я думала, что это и есть наказание – лежать кверху попой!
Но каково же было мое удивление, когда через несколько минут, мать пришла, а в руках у нее был коричневый ремешок! Она сказала, что на первый раз я получу 20 ударов! В общем, ударить она успела только 1 раз. От страшной, не знакомой боли я взвыла, и быстренько перекатилась на другую сторону и заползла под кровать. Это произошло мгновенно, я сама от себя этого не ожидала! И как она не кричала, не грозила – я до утра не вылазила от туда. Там и спала. От страха не хотела ни есть, ни пить, ни в туалет.
По утрам мать рано уезжала, а мной занималась няня. Няня покормила меня и проводила в школу. Целый день я была мрачнее тучи, очень боялась идти домой, но рассказать подружкам о случившемся – было стыдно. Уроки закончились, и о ужас! За мной приехала мать.
Поговорив с учительницей, она крепко взяла меня за руку и повела к машине. Всю дорогу мы ехали молча. Приехав домой, я, как всегда, переоделась в любимые джинсики, умылась и пошла обедать, пообедала в компании мамы и няни и, думая, что все забылось, пошла делать уроки. Часа через два, когда с уроками было покончено, в мою комнату вошла мать, и спокойным голосом рассказала мне о системе моего воспитания, что за все провинности я буду наказана, а самое лучшее и правильное наказание для детей – это порка, так как «Битье определяет сознание», и, что моя попа, создана специально для этих целей. Если же я буду сопротивляться ей, то все равно буду наказана, но порция наказания будет удвоена или утроена! А если разозлю её, то будет еще и «промывание мозгов».
Потом она велела мне встать на четвереньки, сама встала надо мной, зажала мою голову между своих крепких коленей, расстегнула мои штанишки, стянула их вместе с трусами с моей попки и позвала няню. Няня вошла, и я увидела у неё в руках палку с вишневого дерева. Конечно, я сразу все поняла! Стала плакать и умолять маму не делать этого, но все тщетно. Через пару секунд – вишневый прут начал обжигать мою голую, беззащитную попу страшным огнем. Мать приговаривала – выбьем лень, выбьем лень. А я кричала и молила о пощаде! Меня никто не слышал. Но через некоторое время экзекуция прекратилась. Моя попа пылала, было очень-очень больно и обидно, я плакала и скулила, но отпускать меня никто не собирался. Мама передохнула, и сказала, что это я получила 20 ударов за лень, а теперь будет ещё 20 за вчерашнее сопротивление. Я просто похолодела от ужаса! А вишневый прут опять засвистел с громким хлопаньем опускаясь на мою уже и без того больную попу. Я уже не кричала, это нельзя было назвать криком – это был истошный визг, я визжала и визжала, мой рассудок помутился от этой страшной, жгучей, невыносимой боли. Казалось, что с меня живьем сдирают кожу. Что я больше не выдержу и сейчас умру!! Но я не умерла…
Порка закончилась, и меня плачущую, со спущенными штанами, держащуюся за попу обеими руками, повели в ванную комнату. Няня велела мне лечь на живот на кушетку, я легла, думала, что она сделает мне холодный компресс, думала, что она меня пожалеет, но не тут-то было.
Она стянула с меня болтающиеся джинсы и трусы и заставила встать на четвереньки, я взмолилась и взвыла одновременно! Думала, что меня снова будут пороть.
Но, как оказалось, мне решили «промыть мозги»! Мне стало еще страшнее! Я не могу передать словами свой ужас от неизвестности и боязни боли! В тот же момент в дырочку между половинками моей истерзанной попы вонзилась и плавно проскользнула внутрь короткая толстая палочка, я закричала, больше от страха, чем от боли, а мама с няней засмеялись. В меня потекла теплая вода, я почти не чувствовала её, только распирало в попе и внизу живота, а я плакала от стыда и обиды. Через некоторое время страшно захотелось в туалет. Но мне не разрешали вставать, а в попе все еще торчала эта противная палочка, а няня придерживала её рукой. Наконец мать разрешила мне встать и сходить в туалет.
Это наказание я помнила очень долго.
Я всегда во-время делала уроки, все вызубривала, выучивала. Часами сидела за уроками. Я всегда была в напряжении и страхе. Повторения наказания я не хотела. Так прошло три года. Начальную школу я закончила блестящей отличницей с отличным поведением. Мама была счастлива!
Вот я и в пятом классе. Новые учителя, новые предметы. Первая двойка по английскому языку…
Дома я все честно рассказала маме, и была готова к наказанию. Но в тот вечер наказывать меня она не стала. Я думала, что она изменила свою тактику моего воспитания. Сама я стала очень стараться и скоро получила по английскому четверку и две пятерки!
Неожиданно в нашем доме начался ремонт, как оказалось, в комнате, о существовании которой я не подозревала. Она располагалась под лестницей и дверь её была обита таким же материалом, как и стены, поэтому была не заметной. Через неделю ремонт закончился. Привезли какую-то странную кровать: узкую, выпуклую, с какими-то прорезями и широкими кожаными манжетами. Тогда я думала, что это спортивный тренажер – мама всегда заботилась о своей фигуре.
Еще дня через три меня угораздило получить тройку по математике и знакомство с «комнатой под лестницей» состоялось!
Вечером, после того, как мать поужинала и отдохнула, она позвала меня в новую комнату. Комната была красивой, но мрачной. В середине комнаты стояла странная кровать. Мама объяснила мне, что теперь эта комната будет служить для моего воспитания, то есть наказания. Что кровать эта – для меня. На неё я буду ложиться, руки и ноги будут фиксироваться кожаными манжетами так, что я не смогу двигаться, а попа будет расположена выше остальных частей тела. В общем – очень удобная конструкция, да еще и предусмотрено то, что я буду расти. Вот какую вещь купила моя мама! Она определенно гордилась этим приобретением, как выяснилось, сделанным на заказ! Потом она показала мне деревянный стенд. На нем был целый арсенал орудий наказания! Черный узенький ремешок, рыжий плетеный ремень, солдатский ремень, коричневый ремень с металлическими клепками, красный широкий лакированный ремень с пряжкой в виде льва, желтый толстый плетеный ремень, тоненькие полоски кожи собранные на одном конце в ручку (как я потом узнала – плетка), ремень из грубой толстой ткани защитного цвета.
Потом мы пошли в ванную комнату. Здесь мама показала прозрачное красивое корытце, в котором мокли вишневые прутья из нашего сада – это розги, сказала она.
Затем я увидела кушетку и шкаф возле нее. Шкафчик был стеклянным и то, что я в нем увидела, страшно напугало меня – там на всех полках лежали огромные шприцы! Они были разными: полностью металлические, стеклянные, стеклянные с металлом, у всех у них были огромные наконечники, у некоторых ровные, у некоторых изогнутые. Я просто онемела и оцепенела от страха. Господи! Что меня ждет? Внизу в шкафчике лежали разных размеров и цветов наконечники и шланги «для промывания мозгов».
Затем мама вручила мне красивую папку и велела ознакомиться с её содержимым. Я стала читать:
«4» – 20 ударов ремнем на твой выбор
«3» – 50 ударов черным узеньким ремешком
«2» – 70 ударов желтым толстым плетеным ремнем
«1» – 70 ударов коричневым ремнем с металлическими клепками
«замечание по поведению» – 30 ударов ремнем защитного цвета, «промывание мозгов» из шприца
«замечание по учебе» – 20 ударов розгами, «промывание мозгов» из шприца
«сопротивление наказанию» – двойная порция наказания, большая клизма
«ложь» -60 ударов черным узеньким ремешком, большая клизма, 100 ударов розгами
Контрольные работы и тематические оценивания:
«4» – 60 ударов розгами
«3» – 100 ударов розгами
«2» – 100 ударов розгами
«1» – 100 ударов розгами
Оценки за семестр
«4» – 60 ударов розгами, за каждую
«3» – 100 ударов розгами, за каждую
«2» – 100 ударов розгами, за каждую
«1» – 100 ударов розгами, за каждую
Я поняла, что выбора у меня нет – я должна быть круглой отличницей с идеальным поведением! И твердо решила, что буду очень стараться, что комнату эту, мама сделала для моего устрашения! И я ни в коем случае не буду частой посетительницей этой ужасной комнаты, а может, и вообще не буду! Наивная! Как я заблуждалась! В последующие годы, я испытала на себе все «орудия наказания». Конечно, это было не часто, но все, имеющиеся на стенде ремни и плётка «погуляли» по моей попе. Несколько раз были розги. Должна сказать, что порка любым ремнем – больно, но гораздо милосерднее, чем порка розгой. Розги – это страшно больно!
«Промывание мозгов» из шприца – страшно, унизительно! Но не больно!
В тот день я, естественно, была наказана за все свои «прегрешения». Мне было очень страшно, я хотела по-сопротивляться, и по уговаривать мать, но я испугалась «двойной порции наказания и большой клизмы.
Итак, мать напомнила мне о моих «успехах»: 2 по английскому, 4 по английскому, 3 по математике. Если посчитать в сумме, то получалось, что я должна получить:
20 ударов ремнем на свой выбор
50 ударов черным узеньким ремешком
70 ударов желтым толстым плетеным ремнем, всего получается 140 ударов! Я была просто ошеломлена! Как я это выдержу! Неужели моя мама сможет так поступить со мной?!
Из оцепенения меня вывел голос матери. Она сказала, что я должна пройти в комнату и лечь на скамью наказаний.
Я молча повиновалась. К этому времени, я уже много слышала от подруг по школе о системах наказаний в их семьях. Пороли почти всех! Ведь наша школа очень престижная, обучение в ней стоит дорого, и все родители бизнесмены, времени на уговоры детей «учится хорошо» нет. Некоторые девочки даже показывали страшные кровоподтеки! Многих пороли даже няни! Но такой комнаты для наказаний, наверняка, не было ни у кого!
Я легла на эту ужасную кровать. Мать велела мне вытянуть руки вперед и закрепила каждую кожаным манжетом. Потом она закрепила мне ноги под коленями и внизу. Затем подняла мою юбку, стянула трусы, спустила их до колен и пошла за ремнем.
Я чувствовала себя ужасно! Я была настолько беззащитной и не подвижной! Попа моя торчала кверху так, что даже половинки нельзя было сжать (девочки говорили, что если сжимать ягодицы во время порки, то не так больно).
Мать спросила меня о выборе ремня за «4». Я сказала, что мне все равно. Она выбрала красный широкий лакированный ремень с пряжкой в виде льва. Пощелкала им. Я оцепенела от страха, сердце мое учащенно забилось, я напряглась в ожидании страшной боли, и тихонько заскулила. Ну-ну, рано еще – сказала мать. Потом подошла ко мне, намазала чем-то попу (как потом оказалось – кремом для тела, чтоб не было синяков) и взмахнула красным ремнем, который тут же опустился на мою попу. Шлёп, шлёп, шлёп – сыпались удары. Несмотря на громкий звук, появляющийся при ударе ремня по моей голой попе, было не больно! Я воспряла духом и мужественно выдержала 20 ударов! Даже ни разу не ойкнула.
Мама присела передохнуть. Потом встала, взяла черный узенький ремешок. Пощелкала им над моей попой, но мне уже не было так страшно. Думала, раз ремень узкий, то вообще не будет больно. Но я заблуждалась! Мать взмахнула черным ремнем. Хлоп! Он опустился на мою попу с меньшим шумом, чем красный, но больно «обжег». Хлоп, хлоп, хлоп. Больно! Больно! Мамочка! А-а-а! Ой! Уй! О-о-й! Больно! Больно! Я кричу. Внезапно удары прекратились. 25 – сказала мама. Сейчас передохну, и пойдем дальше. А я заскулила и стала умолять её простить меня и прекратить наказание! Но она и не думала прощать меня, и сказала, что я получу все, причитающееся мне, сполна! И снова взялась за ремень! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Больно! Очень больно! Я уже не кричу, а взвизгиваю. Ну наконец-то всё! Никогда в жизни не получу больше «3»! Моей попе о-о-чень больно! Я плачу.
Мать отвязала меня. Я встала. Она спросила меня – не хочу ли я сходить в туалет, так как впереди еще 70 ударов за «2»! Я чуть сознание не потеряла, бросилась перед ней на колени и стала молить о пощаде, говорить о том, что исправила «2» и так далее. Но мать холодно сказала мне – не зли меня, сходи в туалет и возвращайся на прежнее место! А не то пожалеешь!
Долго не хотела я выходить из уборной! Но, увидев там корытце с розгами, на ватных ногах поспешила в комнату. Скуля и плача, легла на эту скамью. Мать снова привязала меня. Снова намазала мне попу и взяла ремень, да, да – желтый плетеный. Я не переставала выть и скулить. И вот, взмах материнской руки с плетеным ремнем – хлоп! Ремень просвистел и шумно хлопнул меня по-попе. Господи! Совсем другая боль! А-а-а! Больно! У-у-у-у-уу-у! И-и-ы-ы-ы-ы! Ой-ой-ой-о-о-о-о!!!!!! Я страшно вою, ору, визжу. Ужасно больно! Как будто живьем отрываются куски кожи с моей несчастной попы! Мне кажется, что на моей попе уже раны. Больно! Больно! Больно! Мамочка, прости! Ненадо!
Вот порка прекращается, но я знаю, что это «перерыв». 50 – сказала мать. Я уже не молю её о пощаде. Знаю что бесполезно! Но она отвязывает меня и велит идти в уборную.
Я плетусь туда. Она входит следом и велит лечь на кушетку, поджав под живот колени. Объясняя мне, что 20 оставшихся ударов решила заменить «промыванием мозгов»! Я плача благодарю её! Но что я вижу! Мать берет огромный, страшный стеклянный шприц из шкафчика! Я опять визжу! Умоляю её не делать мне больно. Она злорадно смеётся! Она набирает в шприц какую-то розовую жидкость из банки. Я вижу ужасный наконечник шприца – конусообразный, длинный и толстый. Я трепещу от страха! Наконец, она подходит ко мне, велит расслабиться. Но пока ничего не происходит, я вся в ожидании чего-то ужасного! Мать намазывает чем-то наконечник. И вот в мою попу вонзается что-то холодное и скользкое! Я кричу – на всякий случай. Мама шлепает меня рукой по попе. Замолчи! Так орать причины нет! Я затихаю. Струя воды быстро наливается в меня. Всё! Я хочу в туалет! Но мама не сразу отпускает меня. Некоторое время она еще держит этот ужасный шприц, не давая наконечнику выскользнуть из моей попки. Я постанываю. Ну вот она вынимает «орудие для промывки мозгов». Слава богу! Я свободна!
С тех пор, как я ни старалась, но «комнату под лестницей» посещать всё же иногда приходилось. Могу сказать, что привыкнуть к этому нельзя! Это было всегда очень больно и очень страшно. Не считая, конечно, наказаний за просто «4». Двойки у меня были всего 2 раза. А так – тройки и замечания, но не часто. Должна сказать, что за 6 лет я посещала эту комнату 25 раз. 15 раз – за четверки. Конечно, система воспитания действовала почти безотказно! В нашем классе большинство были отличницами. Среди всех я была самой блестящей!
Но в 10 классе началась очень трудная алгебра. Справиться было очень сложно. И посыпались тройки, а потом и двойки, я даже единицу умудрилась получить! Можете себе представить! Я, уже взрослая девушка, почти каждый день визжала, лежа голой задницей кверху, под маминым ремнем, а иногда и розгой в «комнате под лестницей»! Моя попа была багрово-синей в черный «горошек» от коричневого ремня с круглыми металлическими заклепками!
А когда я получила даже не «4», а «3» за тематическое оценивание, я не сказала маме! За что потом поплатилась: «ложь» – 60 ударов черным узеньким ремешком, большая клизма, 100 ударов розгами. После этого наказания сидеть я могла с большим трудом! Каждое движение причиняло мне боль! Да и «большая клизма» – не то, что не большое «промывание»! Очень не приятная процедура!
Но все тщетно. Оценки по алгебре не улучшались. По остальным предметам у меня все было отлично.
Мама задумалась. Пороть меня перестала. Наняла дорогущего репетитора, и дело постепенно пошло на лад. Мы решали с ним домашние задания, вперед учили темы, зубрили правила. Я очень много занималась. Успех не заставил себя ждать. После месяца занятий я получила «4». Наказания за «4» я не боялась. Это было не больно. Но мама не стала меня пороть, а даже похвалила. В конце концов, я выровнялась, и стала получать только «5»!
И вот сегодня такой конфуз! Я очень боюсь, но все рассказываю маме. Она молчит. Идет принять душ, потом ужинает. Предлагает поесть и мне. Но я не хочу. Моя душа, вернее моя попа трепещет! Сердце замирает!
Я вся в ожидании наказания!
# 1111
Маша
Раннее летнее утро… В большой усадьбе все еще спят. Спит и Маша, молодая девушка, лишь недавно забранная в барский дом. Она примостилась на широкой лавке в углу девичьей комнаты. Ночь была душной и Маша спит, откинув лоскутное одеяло. Ее короткая рубашонка задралась, открыв круглую девичью попу, но Маша спит крепко и этого не замечает…
Солнце поднялось довольно высоко, когда Маша, наконец, проснулась. «О, Боже, — было ее первой мыслью, — мне же надо убрать у барина, пока он не проснулся!»
Вскочив с лавки и наскоро натянув сарафан, Маша кинулась в кабинет барина. Быстрее, быстрее, быстрее! Смахнув пыль, она высоко подоткнула подол и стала мыть полы. Еще немного — и она успеет! Вот только под этажеркой протереть надо… Маша стала на колени, стараясь достать до самых дальних уголков, ее подол совсем задрался.
— Та-ак! — услышала она неожиданно. — Сколько раз я говорил, чтобы это делалось раньше?
Маша дернулась, пытаясь одновременно и одернуть подол и вылезти из-под этажерки. Хрупкое сооружение покачнулось и с грохотом рухнуло. Маша с трепетом увидела, что драгоценная китайская ваза, к которой барин даже запрещал прикасаться, разбилась вдребезги.
Девушка даже не успела осознать весь ужас своего положения, как ее оглушила звонкая оплеуха, за ней — вторая…
— Ну, дрянь! — прошипел разъяренный барин. — Этот день ты запомнишь надолго!
Страх парализовал Машу, она даже не пыталась защититься, а лишь бессвязно бормотала какие-то слова, пытаясь вымолить прощение. Барин, между тем, подошел к столу и, взяв лежащий там колокольчик, яростно позвонил. Через несколько секунд в комнату вбежал управляющий. Увидев осколки вазы, он сразу склонился в поклоне, искоса посматривая на дрожащую девушку.
— Кто? Кто пустил ее сюда? — от злости барин даже заикался.
— Простите, барин, недосмотрел!
— Розги! Немедленно!
Управляющий выбежал из комнаты, а барин, не в силах успокоиться, стал расхаживать по комнате, бросая грозные взгляды на трепещущую Машу. Чтобы не оказаться на пути барина, она забилась в угол комнаты и стояла там, прикрыв лицо руками, со страхом ожидая предстоящего наказания…
Отец почти не наказывал Машу в детстве, подзатыльники от вечно усталой, замотанной матери доставались ей гораздо чаще. Ее старательность и покорность позволяли ей избегать наказаний и в барском доме. Но она хорошо запомнила, как пороли на конюшне ее подругу, надерзившую барину. Перед глазами Маши предстала отчетливая картина наказания.
Девушку заставили лечь на скамью, конюх, которому барин всегда поручал пороть провинившихся, привязал ее руки и ноги и не спеша задрал юбку вместе с рубашкой, обнажив не только зад, но и часть спины. Стоявшая вокруг скамьи дворня молча наблюдала, как конюх выбирал розги, свистя ими в воздухе. Каждый такой свист заставлял ягодицы несчастной сжиматься в ожидании удара. Наконец конюх выбрал подходящую связку и, помедлив, сильно ударил ею по беззащитной голой попе. Девушка дернулась, но промолчала. На белой коже появились три отчетливых рубца… После второго удара у жертвы вырвался стон, а когда рубцы начали накладываться друг на друга, покрывая покрасневшую кожу рельефной сеткой, девушка громко зарыдала, бессвязно моля о пощаде. Когда наказание закончилось и дрожащую девушку подняли со скамьи, Маша с ужасом увидела, что ее бедра в местах, куда попадали кончики прутьев, покрыты каплями крови…
В этот день Маша долго не могла заснуть, вспоминая свист розог, крики жертвы и невольно представляя на ее месте себя. Могла ли она думать, что совсем скоро ей предстоит пройти через такое же испытание. Нет, слава Богу, не совсем такое же — барин, судя по всему, собирается пороть ее прямо в комнате, а значит, при порке не будет дворни. Стыд от того, что ее будут обнажать в присутствии всех, казался Маше страшнее боли.
Стук двери прервал Машины невеселые мысли — конюх втащил в комнате чан, в котором мокли розги. Вслед за конюхом вошел и подобострастно склонился, ожидая приказаний, управляющий.
— Поставь это в угол, — велел барин конюху, — и ступайте оба. Я сам ее накажу.
— Пошли гонцов к соседям, передай, что я приглашаю их на вечер — прозвучало вслед уже вышедшему управляющему.
Маша даже не успела задуматься, что означают эти слова, потому что следующая фраза заставила ее густо покраснеть.
— Что стоишь? Раздевайся!
— К-как? Как раздеваться?
— Ну как? Для начала снимай сарафан, — усмехнулся барин,
Для начала? Путаясь в одежде, Маша стянула сарафан и осталась в той же коротенькой рубашке, что была на ней ночью — проспав, она не успела переодеть ее. Рубашка, которую Маша носила еще девчонкой, была совсем коротка и девушка поспешно прикрыла треугольничек светлых волос внизу живота. Наступало самое страшное!
— Иди к столу и обопрись на него!
Маша подошла к низенькому столику и, неловко нагнувшись, оперлась о него руками.
— Не так! Локтями обопрись! — последовал немедленный окрик.
Девушка поспешно согнулась. Поза была неудобной — Маше казалось, что ее барину видна не только ее выставленная попа, но и самые тайные местечки между ног. Она изо всех сил сжала бедра, пытаясь хоть частично прикрыться от бесстыдных барских взглядов.
— Ну, девка, сейчас я поучу тебя аккуратности, — сказал подошедший к ней барин.
За этими словами последовал сильный шлепок по попе, от которого Маша вздрогнула. Было не столько больно, сколько стыдно…
— Почему ты не успела убрать? Отвечай!
Каждый вопрос барина сопровождался очередным увесистым шлепком, от которого кожа горела все сильнее и сильнее.
— Что молчишь?
— Простите, барин… Ой! Я,…, я,… Ой! Я проспала!
— Проспала?
Рука барина после каждого шлепка задерживалась на ягодицах Маши, заставляя ее ежиться от стыда.
— Проспала? Ну, теперь просыпать не будешь!
— Не буду, ой, не буду… Простите!
Дергаясь от ударов, сыпавшихся все чаще и чаще, девушка с ужасом думала, что барин еще не брал розги…
Наконец, когда терпеть уже, казалось было невозможно, барин остановился. Маша с облегчением перевела дух… «Может, барин решил только попугать ее розгами?»
— Ну вот, — сказал барин, рассматривая свою покрасневшую ладонь, — а теперь разберемся с вазой…
С этими словами он подошел к чану с прутьями и стал перебирать их. Маша поняла, что ее надежды на прощение рухнули. Барин не спеша выбирал прутья, Маша ждала.
— Ты знаешь, безрукая, сколько эта ваза стоила? — спросил барин, подходя к столу. — Да за нее десять таких, как ты купить можно!
Маша молчала.
— Молчишь? Ничего, скоро подашь голосок!
Розги просвистели в воздухе и обрушились на обнаженное девичье тело. Маша с трудом сдержала стон.
— Простите, пожалуйста, простите!
— Выпорю — прощу…
Второй удар показался еще больнее.
— Я тебе покажу! Ты у меня неделю не сядешь!
Третий и последующие удары, как казалось Маше, слились в один. Разъяренный потерей вазы, барин сек Машу без всякой жалости. Ее сдержанные стоны постепенно перешли в истошные крики.
— Ай, барин! Ай, родненький! Простите! Ой, простите! Не буду, не буду, простите!
Крики становились все бессвязнее. К концу порки Маша даже перестала просить пощады и только плакала и дергалась от ударов… Когда очередного из них не последовало, Маша даже не заметила этого и некоторое время продолжала истошно рыдать.
— Чего ревешь, девка? — спросил ее довольно добродушно слегка успокоившийся барин. — Вставай.
Маша с трудом распрямилась. Боль в исстеганных ягодицах и бедрах была невыносимой, все тело ломило.
— Что скажешь?
— Простите меня, барин! Я больше не буду!
— Посмотрим… Ну ладно, сходи скажи управляющему, чтобы зашел.
Маша нагнулась за сарафаном.
— Э, нет! Так иди!
Так?! Так, в одной рубашке? И все увидят ее исстеганную голую попу? Не успев даже подумать, что она делает, Маша выкрикнула:
— Нет! Ни за что!
— Что-о-о? Да ты еще и дерзишь?! — барин потряс колокольчик.
Опомнившись, Маша упала на колени:
— Простите, простите, барин, я сама не знаю, что сказала!
— Простить? Нет уж, дерзость я из тебя выбью! — сказав это, барин повернулся к вошедшему управляющему.
— Дерзит! А отправь-ка ты ее на крапиву на часок… Во двор… А потом ко мне зайди!
— Слушаюсь, барин!
Управляющий, задержав взгляд на красном, покрытом рубцами Машином задике (она стояла на коленях спиной к двери, припав к ногам барина, все еще надеясь вымолить прощение), подошел к девушке.
— Вставай, девка, раньше надо было прощения просить.
Обезумевшая девушка не повиновалась, крепко обхватив ноги барина. После короткой борьбы управляющий разжал ее руки и, ухватив за косу, заставил встать. Только оказавшись на ногах, Маша слегка опомнилась и покорно пошла за управляющим, даже не пытаясь как-то прикрыть свое полуобнаженное тело.
Оказавшись за дверью, Маша начала молить управляющего позволить ей одеться. Не обращая внимания на девичьи мольбы, он быстро тащил ее по коридорам. Встречные с удивлением смотрели на полуобнаженную рыдающую девушку. Вот и двор. Управляющий вывел Машу на середину двора и зычно крикнул:
— Эй, Семен! Ступай-ка сюда!
На зов управляющего из сарая выскочил молодой парень, на которого Маша заглядывалась уже вторую неделю. Ей захотелось умереть — сейчас он увидит ее! При виде Маши парень и вправду опешил и смутился. Стараясь даже случайно не посмотреть на нее, он почтительно обратился к управляющему:
— Звали, Пров Савельич?
— Давай-ка, тащи козлы. Да скажи, чтобы крапивы принесли!
Семен вытащил на середину двора большие козлы, на которых обычно пилили дрова. Две молодые девки, с ужасом и сочувствием глядя на дрожащую Машу, притащили охапки крапивы и, повинуясь окрику управляющего, поминутно вскрикивая от жгучих прикосновений, обмотали ей бревно, лежащее на козлах. Маша начала понимать, что с ней собираются сделать. О таком наказании она еще не слышала…
— Снимай рубашку, девка! Доигралась! — хмуро бросил ей управляющий, предчувствуя неприятный разговор с барином.
Девушка отчаянно замотала головой.
— Ну, долго я ждать буду?
Ничего не отвечая, Маша обхватила себя руками, твердо намереваясь сопротивляться до последней возможности.
— Не дури, девка, — почти ласково сказал ей управляющий, — сейчас барин выйдет. Если он увидит, как ты кочевряжишься, будет такое, что не приведи тебе Господь. Не дури, ну!
Оглядевшись исподлобья, Маша увидела, что Семен, демонстративно не смотря в ее сторону, возится у сарая. Помедлив несколько секунд, девушка решилась — одним рывком сдернув с себя рубаху, она присела, пытаясь скрыть свою наготу.
— Ты не присаживайся, ты верхом на бревно садись! И побыстрее, а то вон Семен сейчас тебе поможет. Эй, Семен!
Окончательно примирившись со своей участью, Маша с трудом забралась на бревно. Ожог от прикосновения крапивы в высеченным ягодицами, да и к чувствительным местечкам между ног, был оглушителен. Зашипев от боли, Маша попыталась спрыгнуть с бревна, но сильные руки управляющего удержали ее. Надавив девушке на шею, он заставил ее лечь грудью на обмотанное крапивой бревно. К боли в нижней части тела прибавилась новая — крапива жгла невыносимо. Управляющий заставил Машу обхватить бревно и связал ее руки внизу. Затем он силой согнул в коленях ноги девушки и привязал ее щиколотки к поперечинам козел.
Поза Маши была предельно унизительна — согнутые ноги заставляли ее оттопырить зад, раздвинувшиеся от неудобной позы ягодицы и разведенные бедра не скрывали от присутствующих ничего. Маше, впрочем, было не до стыда — все ее силы уходили на то, чтобы лежать неподвижно: любое, даже самое незаметное движение отзывалось новыми булавочными уколами во всех частях тела, прижатых к крапиве.
Управляющий, любуясь бесстыдно обнаженным телом девушки, даже забыл, что его ждет барин. Вспомнив, наконец об этом, он с сожалением отвернулся и быстро, почти бегом, пошел в барский кабинет.
Минуты тянулись медленно… Маша лежала с закрытыми глазами, стараясь не вслушиваться в происходящее вокруг нее. Резкий шлепок по попе заставил ее вздрогнуть и открыть глаза — рядом с ней стоял барин.
— Ну что, девка? Лежишь?
Покраснев, Маша ответила:
— Да, барин, — и помедлив, добавила, — простите меня, пожалуйста…
— Простить? А ты мне еще вазу раскокаешь, безрукая?!
Разговаривая с Машей, барин не снимал руку с ее ягодиц. Вот рука двинулась ниже, вот оказалась между раздвинутых ног… Маша сжалась от невыносимого стыда, изо всех сил стараясь не шевелиться, чтобы опять не рассердить барина.
— Нет, я буду аккуратно, я буду стараться!
Барин медлил… Наконец, он убрал руку.
— Ладно! Но если еще раз провинишься — смотри!
Рука барина оказалась перед Машиными губами. В первый момент она даже не поняла, что от нее хотят…
— Целуй руку, дура! Прощает тебя барин! — подсказал ей управляющий.
Маша прижалась губами к руке. Так долго сдерживаемые слезы хлынули у нее потоком.
— Чего теперь реветь? — приговаривал управляющий, развязывая Машу, — простили тебя, а ты ревешь…
Наконец, веревки были развязаны и Маша, поспешно накинув рубашку, кинулась, не разбирая дороги в дом…
Подписывайся на пошлые истории в Телеграм — то, что не опубликуют на сайте.
Дарим промокод на 500 руб. на Яндекс.Маркете.
Всем нашим посетителям дарим промокод на 500 рублей на Яндекс.Маркете. Промокод REF_UCCSCYN действует
на первую покупку от 2500 рублей (под этим логином на Яндекс.Маркет не должно было ранее быть покупок),
если ввести его в приложении.
Автора нет
Сборник рассказов о порке
Мои воспоминания
Это было в 1978 году. У меня с соседской девчонкой было 8 лет разницы: мне было 5 лет, ей – уже 13 (почти маленькая женщина, с развитой попкой и красивым бюстом, акселератка). Мы переехали в коммуналку в 1978 году, в мае. В июне, кажется в начале, к нам постучалась соседка – тетя Галя, которая попросила меня и маму зайти к ним в комнату. В комнате стояла в ночной рубашке ее дочь Инга; посередине комнаты стояла невысокая короткая гимнастическая скамейка, рядом с ней, в корыте, мокли прутья, связанные в пучки (по два прута). На скамейке лежали: маленький диванный валик и три веревки. Тетя Галя пригласила нас с мамой сесть на диван и сказала: «Поскольку Инга себя вела из рук вон плохо, то я собираюсь ее высечь розгами при свидетелях. Прошу Вас, она обратилась к моей маме и ко мне, быть свидетелями наказания моей дочери, ей это будет стыднее, а тебе – она повернулась в мою сторону, послужит наукой.»
Моя мама не возражала, поэтому порка началась. Инга подняла подол рубашки на спину, обнажив свою пухлую попку и лобок. Затем, она подошла к скамейке и легла на живот, лобком на валик. Тетя Галя привязала дочь за ноги (у щиколоток), подмышками и связала ей руки. Потом спросила мою маму, секла ли она когда-нибудь меня? Мама ответила, что порола меня пару раз ремнем через трусики. Тогда тетя Галя обратилась ко мне: «Смотри, что бывает с детьми, когда они грубят родителям», потом взяла пучок прутьев, стряхнула с него воду, с размаху ударила Ингу посередине попки. Инга вздрогнула, но молчала; на ее попке начали вспухать две яркие полосы. Затем последовали новые сильные удары. Тетя Галя порола от вершин ягодиц к ляжкам, особенно сильно – по нижней части попки, выпиравшей на валике. После десятого удара Инга стала вскрикивать: «больно-ооо, не буду-ууу, прости-ииии, а-ааааааааааааяй…» тетя Галя дала ей рукой по губам и предупредила, что дети должны молча терпеть порку, иначе будет добавка. Но Инга ее не слушала, дергала попкой и протяжно выла. Ей дали 30 розог, но наказание не окончилось – после этих розог Ингу подняли со скамейки за ухо, тетя Галя дала ей пять сильных ударов по губам, пристыдила за трусость, потом подняла Инге рубашку почти на плечи и нагнула дочку к полу. Затем она отошла в сторону и с силой врезала по ногам Инги розгами, всего десять раз. Только после этого Инга, придерживая рубашку на спине и пузе, стала на колени, поцеловала розги и мамину руку и поблагодарила за наказание, попросила прощения. Тетя Галя простила ее, но напомнила: «Теперь иди на колени на горох. Рубашку не опуская, будешь стоять полчаса.» Инга пошла в угол их комнаты и стала на колени. Мне хорошо был виден ее голый красный зад.
Меня испугала строгость порки, но Ингу я не жалел, потому что она была виновата и сама признала правильность наказания. Дальнейший разговор уже происходил в наше комнате и сводился к тому, что тетя Галя убедила мою маму в правильности публичной порки ля ребенка. Потом она посоветовала маме пороть меня по голой попке, а не через трусы: «больнее, значит полезнее; видно, что делается на попке – не переборщишь; после порки ставить на колени, поэтому либо трусики пачкать о пол, либо потом снимать, так лучше сразу…» с этого дня меня по голой и наказывали. В тот же вечер тетя Галя договорилась с моей мамой, что Ингу теперь за особо плохие проступки будут сечь при мне, а меня при Инге. За почти четыре года таких прилюдных порок было где-то двадцать (кроме особых случаев). Четыре раза Ингу секли при мне совершенно голую. Первый раз был в 1979 году. Инга провинилась на пляже, поэтому в комнате она перед поркой была в купальнике. По приказу своей мамы она сняла трусики и купальный лифчик и осталась совсем голенькая. Самое интересное, что она даже не пыталась закрыть от меня груди или лобок. После наказания Инга стояла посередине комнаты на коленях совсем голышом. Мне она потом призналась, что больше стесняется порки на кухне, при всей коммуналке, чем при мне; я был для нее почти младшим братиком, кроме того, меня секли при ней.
Это снимало чувство неловкости. Вообще, на мой взгляд, если в семьях есть разнополые дети, то не надо стесняться наказывать их друг при дружке. Кроме обычного педагогического стыда, это еще и урок спокойного уважительного отношения к голому телу. Два раза я еще видел Ингу совсем голую в 1980 году (она получала розги за шалости в школе и раздевалась догола, снимая школьную форму). Но самый крутой случай был в 1981 году, когда не только Ингу, а и ее подругу Лену наказали при мне за срыв урока химии.
Теперь об Инге и Лене. Это было в 1981 году, в октябре. Инга и Лена, чтобы избежать контрольной по химии, устроили пакость учительнице: на доске написали – «химичка блядь». Дурочки думали, что их не вычислят, поскольку писали вместе (по букве); зато они были дежурными в классе, поэтому никто без них не смог бы это написать. От тети Гали я знаю, что обеих мерзавок хотели выдрать перед всем классом, но решили выпороть дома, зато увеличить количество ударов розгами. Первая порка походила в нашей коммуналке. Когда я вошел к ним в комнату, обе были уже раздеты до трусов и лифчиков. На столе рядом со скамейкой лежали раскрытые дневники с двойками; в тазике лежала куча розог. Первой секли Ингу. Она разделась догола, подошла к скамейке и молча легла. Тетя Галя быстро привязала ее и начала отчитывать за провинность. Потом приступила к порке; Инге всыпали пятьдесят розог, после которых ее ягодицы и ляжки были сплошь вздувшимся синяком. Инга выдержала молча только пять ударов, а потом безостановочно кричала. Тетя Галя после первого крика дала ей пощечину и сказала: «молчи или уши оборву и ляжки без мяса оставлю». Она была жутко обозлена на Ингу. Так сильно она ее никогда не драла. Попа Инги ходила ходуном и вертелась как юла. После порки Инга получила двадцать розог по ляжкам за крики, десять раз по губам (с замахом), левое ухо ей тоже хорошо накрутили. Она стояла на горохе и ревела.
Но цирк начался, когда приготовились драть Ленку. Она была крупнее Инги: толще и мясистей; попа – километр сзади, бедра широкие, груди как дыни. Когда ей сказали раздеться и лечь, эта толстуха начала визжать и умолять простить. Мне было противно смотреть на эту жирную трусиху. Только угроза выдрать в школе заставила ее раздеться и лечь. Ее привязали крепче Инги, и правильно сделали: ее Тело свисало киселем со скамейки, а во время наказания она чуть не перевернула скамейку своими дерганиями. Розги она перенесла с визгом, криками, ревом и мольбами: «проститееееееееееееееее, ааааааааааааааай, у-ууууууууууууууууууууууй, йоооооооооооооооооой» и т.п. После порки это был кусок рыдающего и сопливого мяса, мне было противно и смешно. На горохе девчонки простояли целый час (с 3 до 4 часов), потом час просто на коленях. В пять часов их повели драть домой к Ленке. В пять часов Ингу и Ленку повели драть домой к Ленке. Им одели только халатики, руки связали, чтобы не мешали наказывать. Рассказываю по информации от тети Гали. Девчонок не сразу пороли; сначала поставили голых на колени и выясняли, сколько им дать и кто будет пороть.
Первой секли Ленку (хозяйка): растянули на кушетке, привязали, пороли мама Лены и учительница-химичка, секли одновременно и с двух сторон. Ленка верещала и рыдала, дергалась как бешенная и заработала штрафную порку после наказания. Тетя Галя с удовольствием рассказывала, как мама Лены и химичка драли Ленку, как она «в соплях» и слюнях ползала на коленях и молила о прощении. Инга вела себя не так бурно. Шестьдесят розог каждой из них – достаточная добавка к первой порке. Потом девки стояли на коленях и дрожали от страха, сверкая сине-фиолетовыми попами и ляжками. Родители и учительница обсуждали продолжение наказания в школе.
Было несколько вариантов: показать всему классу голые попы и ляжки Инги и Лены, поставить их с голыми попами на колени перед классом… К счастью девочек, остановились на новом варианте: обе девчонки написали на доске: «Меня высекли розгами по голой попе (сто десять ударов) и ставили на колени. Я умоляю о прощении и раскаиваюсь в своем гадском поведении!!!» Уже Инга рассказала, что она была счастлива, что ей не пришлось раздеваться перед классом – не столько из-за голой попы, а из-за женских интимных мест (скидка на начало 80-х и пуританство). Она же рассказала об ощущениях от порки в квартире Лены: боль была вдвойне, ведь секли сразу с двух сторон, даже не было сил кричать; Инга ведь привыкла к системе «удар-крик», а тут сразу два удара. Стыд от наказания тоже был вдвойне: пороли женщины, а зрителем был отец Лены (он не вмешивался в наказания дочери). Ингина попа была синей несколько дней, медленно переходила в желтизну, а совсем побелела только дней через 15. Я об этом знаю, потому что она мне несколько раз показывала свою попку (мы не стеснялись друг друга, так часто нас секли перед друг дружкой). Месяца два Инга была идеальным ребенком, что подтверждает мысль: «девчонке беспощадная и суровая порка очень полезна при воспитании!!!»
Это краткий рассказ о том, как проходили порки на кухне в нашей коммуналке (в моем раннем детстве). Такие порки происходили редко, только за особо серьезные проступки, когда порку хотели сделать абсолютно публичной и стыдной. Дело в том, что на такой порке присутствовали все: отец и мать Инги, моя мама, еще двое соседей (старики), иногда присутствовала их внучка (младше меня на 2 года). Всего за четыре года, которые мы жили в коммуналке (с 5 до 8 лет), такие публичные порки происходили 6 раз. Правила были такие: Инга выходила на кухню в одной ночнушке, без трусиков. Перед тем, как ложиться на скамейку, она поднимала рубашку на живот и спину, обнажая перед всеми лобок и попку. Также она стояла на коленях после порки, пока секли меня. Меня выводили в кухню без трусиков, в одной коротенькой маечке, так что мою наготу видели все.
Розги для Инги мокли в тазу, а для меня был ремень на табурете. Для примера расскажу о порке в 1980 году (Инге было 15 лет, мне – 7 лет). На той порке присутствовала и внучка стариков, ей уже исполнилось 5 лет. В тот раз Инга опять сильно провинилась: получила две тройки, нагрубила учительнице и своей маме. Я тоже тогда напроказил в детском саду (дело было весной). Инге назначили 40 розог, а мне – 20 ударов ремнем. Порка происходила в субботу, в четыре часа. Меня без трусиков привела мама. На кухне уже сидели старики, рядом стояла их внучка. Меня смущало, что она видит меня без трусов, особенно мое «хозяйство». К этому были основания: девчонка не первый раз была на порке, и видел, что ее интересовала не порка Инги, а я. Она осматривала меня перед поркой, а после порки с усмешкой смотрела, как я морщусь от боли. Меня эти ее улыбочки раздражали.
Но вернусь к порке. Скамейка для наказания уже стояла посредине кухни, на ней лежали веревки, валик под лобок и первый пучок розог. Я сел голой попкой на табурет, на котором меня потом должны были пороть ремнем. Ингу привела ее мама. Когда они пришли на кухню, Инга сама подкатала рубашку на живот, так что ее лобок и пока были полностью оголены. Она покраснела от стыда (ее смущали старики и их внучка). Тетя Галя объявила всем о провинности дочери и добавила: «Инга получит за свои проступки 40 горячих, и таких сильных, что это отучит ее плохо себя вести!!!» Инга легла на скамейку, выставив под порку свою пухлую задницу. Тетя Галя и моя мама быстро привязали Ингу. Затем тетя Галя взяла первый пучок розог и начала наказание. Инга, как всегда, выдержала 10 ударов. А потом начала кричать, визжать, рыдать и умолять о прощении. Ее попа отплясывала танец боли, потому что тетя Галя на кухне порола дочку без пощады. Каждый удар отпечатывался яркой багровой полосой на попке или ляжках (наказывали по нижней части попки). После 40 розог ягодицы были баклажанового цвета (в Одессе баклажан называют «синенький»), ляжки – как вареная свекла. За крики Инга получила еще 15 розог по ляжкам. Во время этой штрафной порки она стояла, нагнувшись к скамейке, потом еще получила по губам. Я уже писал, что штрафную порку девочка получала в позе «нагнувшись». Сама по себе эта поза для девочки очень болезненна и позорна, потому что кожа на попке и мышцы особенно напряжены. А позор связан с тем, что видны и половые губы и анус. Обычно женщина оказывается в такой позе без стыда только во время секса с мужчиной в позе «сзади».
Инга потом мне жаловалась, что ей было стыдно показывать себя в таких подробностях перед соседом-стариком и своим отцом. Меня она не стеснялась, а относилась ко мне как к младшему брату. В общем, порка на кухне для Инги была очень серьезным наказанием из-за всех этих подробностей. После порки она стала на колени, и наступила моя очередь получать порку. Мама взяла меня за ухо, подняла с табурета и объявила всем мой проступок. На табурет положили свернутый плед, на него – меня. Я касался лобком края табурета, руки и ноги свисали. Тетя Галя подняла мне на спину край маечки, прижала меня к табурету за плечи. Мама сложила ремень вдвое и приступила к порке. Я получил 20 сильных ударов по попе и ляжкам. Пороли по нижней части ягодиц, они просто горели огнем. Я едва удерживался от криков, но стонал и дергался. За мужество меня похвалили. После наказания я, как и Инга, целовал орудие наказания, мамины руки, благодарил за строгую и справедливую порку, тетю Галю – за то, что держала, а соседей, что смотрели на мое наказание. После моего наказания мы с Ингой отправились каждый в свою комнату, чтобы еще по одному часу отстоять на коленях. Вот так нас наказывали на кухне.
Это один из моих рассказов о порках в подростковом возрасте. Речь идет о порке в поезде, в купе, в присутствии проводницы. Мы тогда с мамой ездили в Ленинград. Это было в 1988 году. На обратном пути мы ехали не в скором поезде, а в «дополнительном», летнем. Он и шел медленнее, и стоял подольше на полустанках, а главное был полупустой. В нашем купе ехали только мы с мамой. Из-за долгой езды мы оба были уставшими. Но я позволил себе быть грубым с мамой. Ее это очень рассердило. Когда я был по младше, мама могла меня просто выпороть ремнем даже в купе поезда, такое было часто. Но теперь мне было 15 лет, и меня секли только розгами. Мама в ответ на грубость сначала пригрозила сильно высечь дома в Одессе. А потом вдруг вышла из купе, только приказала мне никуда не уходить. Через 10 минут она вернулась и сказала: «Я тебя высеку прямо здесь…» Я был удивлен, потому что розог ведь не было, чем меня собирались высечь? Еще через минут 20 мама приказала мне снять спортивные штаны и трусы и ждать ее стоя. Я выполнил распоряжение мамы и стоял в купе голый по пояс. Я жутко боялся неизвестности, кроме того мне было стыдно от мысли, что кто-нибудь может открыть случайно купе и увидеть меня в таком виде…
Пока я стоял голенький и пребывал в недоумении и стыде, поезд тоже стоял на каком-то полустанке. Наконец поезд поехал, а я все стоял… Думаю, что то ожидание порки было полезным; страх от неизвестности и предстоящей порки был прекрасным дополнением к наказанию. Наверное и мама это понимала. Потому что впоследствии, наказывая меня дома она тоже заставляла голым ждать порку. Я уже начал думать, что все наказание ограничится только стоянием с голой попой, когда дверь купе открылась. От неожиданности я даже не успел прикрыть руками член.
В купе вошли мама и проводница нашего вагона, женщина лет сорока, но привлекательная. Я увидел в руках у мамы пучки прутьев и понял, что меня все-таки высекут. Меня жутко смущало, что я стою полуголый при посторонней женщине. Проводница села на лежак. Мама сказала мне: «Ты был со мной очень груб, поэтому я высеку тебя розгами… (она помахала пучками перед моим лицом) А Евгения Ивановна (проводница) подержит тебя. Ложись к ней на колени. Живо…» Я был испуган и смущен от необходимости ложиться на колени молодой еще женщины. Но меня не слушали.
Проводница положила меня поперек своих коленей, так что мои ноги свисали на пол, а головой я оказался на лежаке. Я почувствовал на своей пояснице женские руки, они плотно прижали меня. Но меня смущало не это. Я чувствовал своим членом тепло женского бедра, потому что Евгения Ивановна перед тем, как положить меня, приподняла свою форменную юбку. Забегая вперед скажу, что пока меня секли, мой член терся об это бедро. Удивляюсь, как это я не кончил от такого трения.
Перед поркой мама еще раз подчеркнула мой проступок – грубость, и назначила мне в наказание 30 ударов. Проводницу она просила считать удары. Наконец раздалось пение розог и я почувствовал первый удар. Не знаю, что это были за прутья (их срезала проводница на полустанке с какого-то куста), но секли они здорово. Мою попку обжигали удары, я только и мог, что дергать попой и стучать ногами по полу. После первых 15 ударов, пока мама меняла пучок, она еще раз напомнила мне, что я не имею права ей грубить, что меня выдерут в два раза больнее, если я посмею до приезда в Одессу еще хоть раз провиниться. Вторая порция ударов ложилась уже не только на ягодицы, но и ляжки. От резкой боли я сжимал ягодицы и ноги… Наконец порка закончилась и мне разрешили встать. От боли я уже даже не обращал внимания на то, что мой возбужденный член стоял колом.
Зато на него обратила внимание проводница: «Ого, какой большой мальчик…» Мама в ответ сказала с насмешкой: «Член больше мозгов… Поэтому приходится драть. Ну, благодари за порку и целуй розги и руки.» Я выполнил весь ритуал и даже поцеловал руки проводницы, поблагодарил ее за то, что держала меня, считала удары и помогла маме добыть розги.
Потом уже мама рассказала мне, как ей удалось уговорить Евгению наломать эти прутья и помочь меня наказать. После ритуала благодарности мама шлепнула меня ладонь по попе и добавила: «Становись спиной к двери, лицом к столику (на столике лежали розги)… Смотри на розги и думай о своем поведении. Попу не закрывай…»
Мама и проводница вышли, а я остался стоять голый, с выпоротой попкой. Мне было не только больно, но и очень стыдно, что меня секли при посторонней, что мой член терся о бедро женщины. Наконец, меня пугала все та же перспектива: кто-нибудь откроет случайно дверь и увидит меня с голой и выпоротой попой… Как потом оказалось, у меня был еще один повод стыдиться. Когда мама несла розги, чтобы наказать меня, это видела женщина из соседнего купе. Потом она слышала характерное пение розог. Когда мама с проводницей вышли после наказания, эта женщина завела с мамой разговор о порке, советуясь как лучше выбирать прутья и пороть. Таким образом, моя порка была известна в вагоне. На следующий день эта женщина и проводница, когда мы выходили из вагона, еще раз упоминали о моем наказании при прощании и насмешливо смотрели на меня. Этот стыд мне мама напомнила уже дома, когда предупредила, что если я не возьмусь за ум и не исправлю свои манеры, то она розгами распишет на моих ягодицах правила хорошего тона.
На первом курсе универа меня тоже здорово выдрали. Мне было уже 20 лет. В зимнюю сессию я получил двойку на экзамене. Я сам позвонил маме и сообщил о своем проступке. Она ответила кратко: «Сам все приготовь, будь готов к строгому наказанию, щадить не буду.»
Я приготовил розги (3 пучка), веревку, подушку, разделся до трусов. Чтобы не раздражать маму еще больше, я начал учить вопросы на следующий экзамен, зачетка с не проставленной оценкой (это означало двойку) лежала раскрытая на столике. Так получилось, что в нашем подъезде в тот день произошло происшествие: на 2 этаже вспыхнул пожар; пока его потушили (быстро), соседка из квартиры под нами попросила разрешения переждать у нас со своим сыном, пока рассеется дым. Убирать розги назад я не посмел. Поэтому, сгорая от стыда, что видно к чему я приготовился, а еще больше при мысли, что мама может выпороть меня при соседке и ее сыне, я принял их у нас дома; только одел спортивные штаны и рубашку. Целый час, пока они были у нас дома, был для меня хуже ожидания порки.
Наконец, пришла мама. Лена, так звали соседку (она была старше меня всего на 12 лет), спросила мою маму: «Ты будешь прямо сейчас его пороть?» Мама сказала, что да. Лена: «А розгами по голому телу или через трусы?» Мама: «Обязательно по голой попе, иначе неэффективно; а так и больно, и стыдно. Потом поставлю без трусов на колени.» Я готов был провалиться сквозь землю, а Валерка (сын Лены, ему было 14 лет) смотрел со страхом на розги, на меня и моргал.
Я боялся, что мама предложит Лене остаться (Валерку я не стеснялся) и смотреть на мое наказание, чтобы пристыдить меня и устрашить Валерия. Дело в том, что я запал на Лену и, пардон, хотел заняться с ней сексом; она уже узнала, что меня секут за проступки, но предстать перед ней голым не для секса, а чтобы лечь под розги, потом вихлять перед ее глазами своим исполосованным задом… Это было страшнее розог. Но, к моему счастью, в тот раз Лена сказала: «Не будем мешать, пойдем домой»; потом все-таки был случай, когда меня высекли при Лене. Как только они ушли, мама произнесла обычное: «Догола…» Я разделся и ждал голый… Мама сняла пальто и сапоги, помыла руки, потом осмотрела розги, зачетку, взяла веревку и крепко связала мне руки. Потом за ухо отвела к кровати и глухо приказала лечь.
За двойку я получил 60 суровых ударов розгами, потом отстоял 1 час на коленях… А потом получил еще 40 розог за лень. Мама мне объяснила такое двойное наказание так: «60 розог ты получил за двойку, то есть за учебу. Но видимо порка за оценки для тебя слишком легкая, поэтому я добавляю тебе за лень; потому что тебе учиться не трудно, ты просто ленишься.» После 40 розог я еще час стоял на коленях. Розгами меня в целях профилактики секли всю зимнюю сессию. Больше я не получил ни одной плохой отметки в ту сессию и пересдал экзамен на пятерку. После пересдачи мама еще раз меня выпорола: «Не ленился и сдал все нормально. Поэтому для профилактики получишь еще 40 розог.»
Весь месяц моя попа была по цвету как баклажан. Но я ни разу не сердился на маму и не обижался за столь строгое воспитание, потому что знал, что я это заслужил, а мама просто заботится о моем воспитании.Порка Валеры. Я уже писал, что был случай, когда мне было мучительно страшно от мысли, что меня высекут при соседке Лене, которую я хотел. Я боялся, что она мне не даст, если увидит, как я дергаюсь под розгой; иначе говоря, сочтет меня маленьким для «траха». Но то, что произошло после той порки, сняло эту проблему.
Сначала я должен рассказать об одном из случаев, когда я сам порол кого-нибудь. Через несколько дней после порки, перед которой у нас были Лена и ее сын Валерка, во второй половине дня ко мне зашла Лена. Я был на зимних каникулах и один дома, мама была на работе. Лена, смущаясь, спросила меня: «А тебя часто секут розгами; ну, в смысле, у вас дома есть запас розог?» Я, тоже смущаясь, ответил: «Розги, конечно, есть с запасом.» Лена тогда спросила: «А ты мне не дашь немного, я хочу выпороть Валеру. Я вообще-то хотела попросить твою маму, чтобы она меня научила пороть.» Я удивился, но ответил так: «Насчет розог нужно спросить у мамы, но она будет только вечером. А научить пороть могу и я. Я порол племянницу, мальчишку из подшефного класса. Опыт наказывать у меня есть.»
Лена помолчала и опять спросила: «Ты не можешь позвонить маме на работу и спросить ее разрешения на розги и твою помощь?» Я позвонил маме и получил ее разрешение взять 2 пучка розог и помочь Лене в порке Валеры. Когда звонил маме, то очень волновался: на работе у мамы не знали, что она меня порет, ведь мне уже было 20 лет. Некоторых из сотрудниц мамы я лично знал, им было почти столько же, сколько и мне. Я осторожно спросил маму: «Можно взять два пучка розог и помочь Лене выпороть ее сына?» Мама произнесла приблизительно следующее: «Я разрешаю обе вещи», – что означало – можно взять розги и помочь Лене выпороть Валерку.
Я передал это Лене. Она обрадовалась. Перед тем, как пойти наказывать Валеру, Лена расспросила меня о порядке наказания. Я рассказал на своем примере: нужно раздеть ребенка догола или только до майки, связать руки, чтобы не мешал пороть, положить на живот (под лобок – подушку, чтобы приподнять попу). Рассказал, как держать розги и бить (по нижней части ягодиц и ляжкам, чтобы было больнее и чтобы не повредить позвоночник и почки). Особо заметил, что во время наказания нельзя кричать и просить остановить порку. За это – по губам, дополнительные удары, а потом за ухо на горох без трусов. Лене понравились все правила, потому что они были направлены на наказание непослушного ребенка. Чем строже, тем лучше. Дело в том, что Валера тогда очень сильно провинился: он получил две «3», попытался скрыть это от своей мамы, нагрубил классной. За это все Лена была готова спустить ему шкуру. По просьбе Лены я взял не только розги, но и ремень с пряжкой (офицерский) и веревку, чтобы связывать ее сына. Мы спустились к ним в квартиру. Валера знал, зачем его мама пошла к нам, поэтому сидел и дрожал от страха. До этого дня его розгами не пороли. Только иногда, слегка могли стегнуть ремнем, через трусы. Теперь ему предстояло узнать настоящее болючее наказание. Увидев розги и ремень, он начал хныкать и умолять о прощении. Выглядел он жалко – чуть не ползал на коленках перед своей мамой. Я не люблю трусов, тем более при наказании. Мне он тогда напомнил подругу Инги, которую вместе с ней наказывали за срыв урока. Только она была девчонкой, а он мальчиком. Мне было и смешно и противно смотреть на него. Я решил, что выдеру его побольнее за эту трусость.
Лена строгим голосом приказала Валере раздеться догола. Он опять начал канючить и просить не пороть. Тогда Лена пригрозила: «Если ты сейчас же не разденешься и не дашь тебя наказать по заслугам, то я тебя выдеру в школе голого перед девочками из твоего класса. Ты так провинился, что тебя мало запороть до крови. Снимай с себя все, иначе будешь вертеть голой попкой перед одноклассницами.» Валерка испугался такого позора и стал просить не сердиться, проныл, что сейчас сам разденется. Дрожащими руками он снял с себя всю одежду и закрыл руками свой маленький член и мошонку. Валера выглядел смешно: маленькая попка покрылась от страха «гусиной кожей», худые ноги мелко дрожали, обе руки прикрывали его «хозяйство».
Последнее можно было и не делать, потому что быть голым перед родителями не стыдно, а передо мной ему скрывать было нечего. Хотя я его понимаю: когда мне приходилось готовиться к порке, тоже было страшновато, ведь будет больно и стыдно. Я связал Валере руки у запястий, и мы положили его на низенький столик, привязали к нему подмышками веревкой. Лена взяла Валеру за ноги и немного их раздвинула, чтобы он не мог сжимать ягодицы. Лена объявила Валере: «Ты получишь 40 розог по голой попе и ляжкам. Если посмеешь кричать и просить остановить порку, то получишь еще пряжкой и поставлю тебя голого на горох.» Даже я видел, как задрожал Валерка. Я поднял розги и сильно ударил. На маленькой попке вспыхнули две полоски. Валерка взвизгнул тоненько и резко дернулся от боли. Конечно, он не молчал: всю порку он визжал, орал от боли, ревел белугой и умолял простить. Его «репертуар» был стандартным: «а-а-аа-ай… оо-оой, больно-оо!!!!! Не буудуу!!!!!» и т.д. В общем обычная «музыка», которую исполняет ребенок.
Кроме воплей, Валерка сильно дергался и вертел попкой как пропеллером. Лене приходилось удерживать его ноги. После первых 20 розог, когда я менял пучок розог, Лена пригрозила Валерке, что запорет его, если он не прекратит свои трусливые вопли. А меня попросила пороть сына больнее. Валера начал упрашивать свою маму простить и не усиливать наказание. На это Лена ответила: «Заткнись, скотина!!! Провинился, так терпи порку.» Вторым пучком я сек Валеру по самому низу попки, где она переходит в ляжки. Там и больнее, и помнится дольше, если попытаешься сесть. Попка мальчика была цвета вареной свеклы и вся распухла. Я не жестокий человек, но бил Валеру сильно, потому что по себе знаю, что мальчикам нужна очень болючая порка, чтобы исправиться.
За крики и просьбы Валера получил еще по 10 ударов пряжкой офицерского ремня по каждой ягодице. Это добавило синевы на его попке. После порки Лена только отвязала Валеру, но руки ему не развязывала. Она подняла его со столика за ухо и несколько раз ударила его по губам, приговаривая «за крики, за просьбы…», отвела на середину комнаты и поставила на колени на горох. Так стоя на коленях, Валера просил прощения, благодарил за порку, целовал розги и мою руку. На горохе он простоял 2 часа. Лена потом рассказала, что спал он тоже голый, не накрывая попку и на животе. На следующий день она заставила Валерку в учительской просить прощения у классной, рассказать о порке и показать свою голую попку со следами наказания.
На такую меру ее натолкнул мой рассказ об одной из порок Инги (когда ее высекли за срыв урока химии), Лене очень понравилось то, что к порке добавлялся стыд из-за оглашения факта порки и демонстрации следов. Оказалось, что она достаточно суровая воспитательница.
Сразу после порки Валеры мы вернулись ко мне. Лена поблагодарила за помощь и похвалила меня за суровость, с которой я наказал ее сына. Затем она спросила меня: «А мама тебя также сильно порет или слабее? Следы надолго остаются?» Я, немного смущаясь, сказал, что сейчас меня мама порет каждый день для профилактики, и добавил: «Чтобы было полезно, нужно сечь без пощады, посильнее и побольнее! Мама так и поступает. А следы от розог у меня и сейчас есть на попе.» Лена усмехнулась и сказала: «Покажи. Не стесняйся, спусти штаны и покажи мне свою попу.» Я покраснел и спросил: «Зачем?» «Так нужно, хочу увидеть результаты воспитательной порки на твоем теле. А если не разденешься, то вечером попрошу твою маму высечь тебя при мне и Валере.» Это замечание меня совсем выбило из колеи, но я все-таки задал еще один вопрос: «А зачем же ты тогда ушла и увела малого, когда могла увидеть меня под розгами?» «Тогда я еще не знала об эффекте от розог, а теперь мне интересно. А ты бы тогда смущался, если бы мы остались?» Я медленно произнес: «Больше, чем смущался. Я хотел тебя и боялся, что ты меня отвергнешь, если увидишь меня во время порки как маленького.» Теперь уже Лена покраснела, помолчала и спросила: «А сейчас ты меня хочешь?» Я почти выпалил: «Безумно!!!»
Дальше в полном молчании последовало раздевание: Лена и я сняли с себя все, только трусики она сняла с меня, а я с нее. Увидев мои ягодицы, расписанные розгами, Лена причмокнула и сказала: «Здорово тебя!!! Твоя мама знает толк в наказании. Я очень хочу увидеть тебя под розгами.» Как ни странно, теперь меня это не смущало. Мы занялись сексом, потому что были оба сильно возбуждены. Лена была почти скелетом. Но секс с этой страстной и жестокой женщиной был сладостным. Потом, лежа в постели, мы разговорились на тему порки. Я тогда рассказал об Инге, о порках в возрасте ее Валеры, о своем восприятии этих болючих, но справедливых и нужных в моем воспитании розгах. Лена прерывала мои воспоминания восторженными похвалами в адрес мамы и репетиторши. Мои рассказы возбудили в ней тигрицу. Я потом несколько раз помогал наказывать Валерку и всегда его порка вызывала у нас желание потрахаться. Вплоть до летних каникул не было ни одной недели, чтобы в нашем доме не были слышны вопли Валерки под розгами. Весной Лена помогала моей маме заготавливать розги.
Но самое интересное произошло, когда моя мама сама предложила Лене присутствовать во время моей порки. Я был подготовлен к такому делу нашим с Леной разговором. Меня даже возбуждала мысль оказаться под розгами при Лене, чтобы показать свое мужество. А ей хотелось увидеть мою реакцию на боль, посмотреть, как я стою на коленях и целую розги. Думаю, что Ленка тогда стала просто классической верхней, хотя сама ни за что бы не легла под розги. Вместе с тем, я рад, что наши с ней отношения не растянулись надолго, потому что я все-таки свитч, мне нужно не только получать порку, но и самому пороть. Так мне интереснее, это увеличивает степень доверия к партнерше. Однако я отклонился от рассказа. Весной, когда Лена и моя мама вместе заготовили в парке розги, моя мама учила Лену правилам обработки прутьев: как их отчищать от сучков, мыть от уличной пыли, выравнивать кончики, чтобы прутья были одинаковой длины, как связывать «дежурные пучки» (чтобы не терять время перед наказанием).
В общем, всем премудростям. Потом мама свистнула одним свежим пучком и сказала: «Как раз свеженький, чтобы прибавить Арсену ума через попу.» Лена в ответ спросила: «А когда ты будешь его пороть?» «А прямо сейчас.» Лена: «А мне можно посмотреть?» Мама: «Конечно, я даже хотела попросить тебя остаться. Тебе это будет «стажировкой», а Арсену стыдом.» Мама ведь не знала, что мы с Леной уже были любовниками, и она видела мою попу после порки. Я изобразил смущение, раздеваясь догола и демонстрируя себя Ленке во всей мужской силе. Лена по просьбе мамы связала мне руки и взяла меня за щиколотки, как Валерку. Ей были видны мои член и мошонка: какими они были до, во время и после порки. То, что меня в таком положении видит и держит моя любовница, возбудило меня, но не снизило воспитательный эффект от профилактической материнской порки. Во время наказания я дергался, и дергались мои мужские причиндалы. Лена потом мне рассказала, что ее дико завело это зрелище. Я мужественно выдержал порку и поблагодарил маму за розги, а Лену за то, что меня держала. Когда я вставал после порки, то делал это специально медленно, чтобы продлить демонстрацию своих исполосованных ягодиц, вздыбленного члена и напряженной мошонки. Лена на следующий день сказала мне после секса, что ей снилась моя порка и, особенно, мое вставание после порки, как я опускался на колени и целовал мамины руки и розги. Когда она держала меня за щиколотки во время порки, это очень сильно подействовало и на меня: руки женщины, с которой я трахался, удерживая меня на месте, добавляли эффект подчинения.
Так сбылась мечта Лены, и смог ей показать, как должен себя вести во время порки настоящий мужчина. Во время последующих сексуальных контактов Лена похлопывала меня по попке и вспоминала, как я дергался. Это служило ей как «виагра». Лена переехала из нашего дома через полгода и наши отношения прекратились. Еще раз добавлю, что я рад недолгому продолжению отношений с Леной. Вряд ли мы стали бы мужем и женой, у нее был муж-моряк (он часто и надолго был в рейсе, поэтому и возникли наши отношения; когда он вернулся из рейса, то сам стал пороть Валерку, обо мне уже разговор не заходил), с которым она ни за что бы не развелась; кроме того, я был намного младше нее. Так что расставание из-за их переезда стало логичным завершением нашей связи. Для меня эти воспоминания приятны (за эти слова Натка меня особенно больно секла), потому что они позволили мне получить партнершу, которую не смущала порка, я сам получил возможность пороть, пусть и мальчишку (совершенствовалась моя техника). Наконец, я мог сравнивать свое мужество на фоне девчачьей трусости Валерки, что повышало мое самоуважение. Все было мне на пользу.
Речь пойдет об одном из дней, когда я получил за один урок сразу несколько порок. В тот день Лина пришла, одетая просто потрясно: облегающая кофта (казалось, что ее груди порвут кофту), лосины, обтягивавшие ее ноги (от ушей) и тугую попу. Сразу скажу, что в тот день все мои мысли были заняты сексом с такой женщиной. Какая могла быть учеба. Но все-таки двумя болючими порками ей в тот день удавалось заставить меня думать об уроке. Началось с того, что я должен был ответить домашнее задание. Я подготовил его неплохо, но несколько ошибок сделал. Поэтому получил 30 розог, стоя в позе «Г», со спущенными штанами и трусами. Меня в тот день особенно беспокоила вздыбленность члена, потому что я был заведен эротичным видом Лины Ивановны. Пока я ожидал первого удара розог, стоя в такой позе, которая открывала меня без утайки, я представлял себе в такой же позе саму Лину, но не для порки, а для секса. Справедливости ради, замечу, что Лине удалось розгами отвлечь меня от эротических мечтаний и направить мое внимание на учебу. Но розог хватило только наполовину урока. Диктант я написал хорошо, а на устной части опять отвлекся на сексуальные фантазии. Лина Ивановна в гневе заметила: «Видно я тебя слабо выдрала первый раз, гадкий мальчишка!!! Теперь получишь 40 розог, чтобы не отвлекался от учебы!!!» И это она не знала настоящей причины моей невнимательности. Вторая порка была суперболючей. Лина хлестала меня по попе и ляжкам так сильно, что я едва удерживался от крика и в конце порки у меня выступили слезы от напряжения. Когда я одевал трусы и штаны, то сожалел, что Лина не ставит меня с голой попой на колени. Мне очень больно было одеваться и садиться. Но я благодарен ей за такую суровую порку. Ведь она приходила меня учить, а не удовлетворять мои сексуальные запросы. Вечером я еще получил добавку в 40 розог от мамы и был рад стоять без трусов на коленях, так раскалывался мой багровый зад. Пока Лина секла меня во второй раз, я не просто дергался, а извивался из стороны в сторону, но уже не стоя, а лежа. Стоя я бы мог и не выдержать от болевого шока.
Но даже такая болючая порка не изменила реакцию моего организма: член после второй порки был на изготове. Ночью, когда я лежал на животе, в моих мыслях вновь возникала фигура Лины и желание обладать ею Порка в школе в 15 лет. В этом возрасте практически весь наш класс, включая девчонок, прошел через субботние порки в пустом классе. Иногда претендентов было по 5 человек. В тот день, когда секли меня, я был единственным провинившимся. Наша классная считала, что родителям виднее, как воспитывать детей, и не мешала, а помогала пороть за проступки. Это было в апреле 1988 года. Я прогулял на той неделе один день в школе. Думал, что успею закрыть пропуски, и ничего не сказал маме. Но оказалось, что классная уже сообщила моей маме, и они договорились меня наказать в субботу. Тот день я запомнил так хорошо, что даже все слова, которые здесь прозвучат, стенографически точны.
После последнего урока классная сказала мне зайти в кабинет биологии. Я не встревожился, потому что она была “биологичкой”, и я подумал, что она просто хочет меня попросить помочь в чем-то. Но у кабинета я увидел свою маму и понял, что меня раскрыли. Мы вошли втроем, дверь закрыли на ключ. Состоялся такой разговор. Мама: “Ну, доигрался, пропускаешь занятия и врешь мне!!!” Я: “Мамочка, я хотел сам все исправить и не беспокоить тебя.” Мама: “Однако, мне все известно от Н.С. (классная). Как будем наказывать?” Я: “Розгой…” Мама: “Правильно, но не дома, а здесь, в школе!!! Следует тебя выдрать перед всем классом, чтобы было постыднее.” Классная: “Ну при всем классе пока не стоит, можно здесь, при мне. Если нужно, я помогу.” Мама: “Ладно, договорились, но в следующий раз выпорю при всех, особенно при девочках!!!!” Я чуть сквозь землю не провалился. Я понимал, что они заранее обо всем договорились, а сей час просто усиливают мой стыд. Но меня страшила и порка. Я не знал, сколько мне дадут за такой проступок. В это время мама сказала: “Раздевайся, а мы пойдем за розгами. Сними брюки и трусы, совсем, жди нас…” И они вышли, а разделся и стал ждать порку. Я знал, куда они пошли за розгами. Одного моего одноклассника родители секли в школе с разрешения директора и в бытовке рядом с учительской они держали розги в воде в течение всего учебного года. Это были ивовые прутья. Я стоял полуголый в классе и со стыдом и страхом ждал порку. Наконец вошли мама и классная. Мама уже приготовила 3 пучка розог. Я понял, что меня ждет больше 40 ударов. Мне приказали лечь животом на парту, выпятив попу и расставив ноги. Классная взяла меня за запястья и подтянула через стол. Я мог теперь дергаться, но не вырвался бы во время наказания. Мама подняла рубашку и майку на спину, оголив мне попу и поясницу. Потом я услышал, как она пробует в воздухе розги. Их свист заставлял меня сжимать ягодицы в предвкушении ударов. Наконец мама произнесла: “За твой прогул ты получишь 50 розог. И не смей мне кричать. Иначе пойдешь из класса без трусов и брюк…
Кстати, если за следующую неделю не закроешь все пропуски на пятерки, то все-таки выпорю перед классом! Понял, маленький негодяй?!!!” Я сказал, что понял. Потом мама попросила классную считать удары и начала порку. Мама била с оттяжкой, чтобы кожа вспухала. Я вихлял задницей, дергал ногами, дергался всем телом, отчего член и яйца тоже болтались. И старался не издать ни одного звука. А это было трудно. Попа была в напряжении, удары достигали не только кожи, но и мышцы,; если верхний прут ложился на низ ягодиц, то нижний бил по ляжкам. Больно было адски. После 20 розог мама меня отчитывала еще минуты 3. За это время я хоть немного отдохнул от боли, а потом все продолжилось. После порки классная отпустила мои руки, а мама приказала подняться.
Когда я встал, то член был в полной боевой готовности. На это классная пошутила: “Мужское достоинство уже отрастил, теперь ответственность за свои поступки отращивай.” Мама добавила: “Если не исправишь все к субботе, то будешь демонстрировать свой член одноклассницам.” Потом мне приказали опуститься на колени. Стоя на коленях, я поцеловал розги, мамины руки и поблагодарил за порку, попросил прощения. Потом поблагодарил классную за то, что она меня держала, и попросил прощения у нее.
Меня простили и приказали одеваться. Одеть трусы и брюки на только что выпоротую задницу оказалось очень трудно. Ноги и попа раскалывались от боли. Но я морщась оделся. Мы попрощались с классной и пошли на трамвай. В трамвае мне пришлось сесть на железное сиденье. Как только мы пришли домой, раздалось мамино “догола”. Я разделся полностью. Мама взяла меня за ухо и подвела к зеркалу: “Смотри на свою попу, как я ее тебе разу красила…” Я увидел в зеркале свои багровые и вспухшие ягодицы. “Нравится? Если не исправишь все за неделю, ей-богу, выдеру при всем классе. И мне наплевать на твой стыд.” Потом мама с размаха шлепнула меня рукой по заду и приказала: “На колени, стой, пока не разрешу встать!” Она куда-то ушла из квартиры, а я стоял голый на коленях и думал, как мне успеть исправить все 6 пропусков за неделю, чтобы не заработать новую и позорную порку.
Через час мама вернулась. Я со страхом увидел у нее в руках целую охапку ивовых прутьев. Я понял, что она ходила в парк рядом с нашим домом, чтобы заготовить новые розги. Но так много прутьев сразу никогда раньше весной не готовили. Мне стало страшно. Мама довольным голосом произнесла: “Видал, сколько я приготовила для твоей задницы…” Она унесла прутья в ванну, и услышал, как она готовит розги: моет их от пыли и бросает в воду, чтобы отмокали для гибкости. Розги мама держала прямо в ванной. Их вынимали только на время купания, а потом клали снова в воду. Я размышлял, что мне готовят, когда мама вошла в комнату с 3 пучками розог и веревкой. Я дрожащим голосом спросил: “Маам, а за что ты меня будешь пороть? За школу ты ведь уже высекла.” Мама насмешливо сказала: “Не до конца. Высекла за прогул. А теперь – за обман. Получишь еще 50 розог.”
Я попробовал попросить отложить порку на следующий день, но ничего не получилось. Мама взяла меня за ухо и подняла с колен словами: “Вставай, мерзавец, сейчас получишь все сполна.” Я встал с колен, морщась от боли в ухе и лег на кровать. Под лобок мне положили свернутый плед, чтобы поднять попу. Я вытянул руки к голове, а мама связала их веревкой. Потом провела рукой по моим ягодицам и насмешливо сказала: “Конечно, твоей заднице надо бы дать отдых, но ты меня жутко разозлил своим проступком. И не вздумай кричать или просить остановить порку, иначе отлуплю пряжкой ремня…” Потом мама взяла первый пучок розог и со словами “пусто в голове, добавлю на попе” ударила меня розгами. Она сильно секла. Удары ложились на уже вспухшую попу и ляжки, поэтому причиняли резкую боль. Я сумел сдерживать крик только первые 20 ударов, а потом стал протяжно ойкать и стонать. Мама приостановила порку и дала мне по губам со словами “замолчи, негодяй, терпи заслуженное”. Но я не мог сдерживать крики. Мне казалось, что на попе уже выступила кров, так было сольно. Я стал вскрикивать “не буудуу боольшее, ообеещааюю…”, “проостиии” “оойй, боольноо” и т.п. Самому стыдно об этом вспоминать. После розог мама снова за ухо подняла меня с кровати, надавала рукой по губам. Затем повела к журнальному столику, на котором лежал ремень. Мама взяла его в правую руку, положила меня поперек своих коленей, а я потом почувствовал сильный удар по правой ягодице. Мне уже была знакома пряжка, потому я не сомневался, что бьют ею. 10 ударов по правой, 10 – по левой.
Потом меня отпустили. Со слезами на глазах я просил меня простить, целовал мамины руки, розги, пряжку и обещал исправиться. Мама, довольная тем, что так серьезно меня наказала, произнесла: “Будешь теперь знать, как прогуливать и обманывать. Но на этом твое наказание не окончено. Сегодня я тебя уже пороть не буду и завтра тоже. А с понедельника и по субботу” утром и вечером буду всыпать для профилактики по 20 розог, чтобы не расслаблялся. Справлять пропуски только на “пятерку”. За “четверку” высеку, а за “тройку” высеку в классе. Так и знай.” Потом мне приказали встать в середину комнаты на колени. Я простоял так час. До самого сна мне не разрешили одеть трусы. Но я даже был этому рад. Ведь попа разрывалась от боли. Всю неделю я спал на животе. Кроме физики мне удалось все стать на пятерки. Физик поставил четверку. Потому в пятницу я получил еще 40 розог и мама пригрозила, что в субботу все-таки выпорет меня перед классом. Но увидев мое отчаяние, сказала: “Ладно, если завтра классная поставит тебе “хорошо” по поведению, накажу только дома, но накажу.” В субботу классная со словами “не хочется показывать голую попу девочкам?” поставила мне “хорошо”. Дома меня ждали еще 30 розог. Но я уже выдержал их молча. На этом наказание закончилось. До самих летних каникул я вел себя примерно из кончин тот учебный год на “отлично”. Рассказывал так подробно, чтобы было ясно, как полезны порка и даже стыд для мальчишек. А если это порка от маминой руки и в присутствии учительницы, то стыд и польза от розог ничуть не меньше отцовского наказания.