Рассказы о службе на подводной лодке

Много лет лет прошло с того дня, когда я последний раз отдал честь флагу корабля и навсегда распростился с флотом. Многое изменилось с той славной поры, когда я гордо назывался подводником-североморцем: женитьба, рождение детей, истерия перестройки, припадки гласности, «прелести» эпохи недоразвитого капитализма, обретение независимости… Жизнь пошла с места в карьер. Казалось бы, какие тут сантименты? Живи сегодняшним днем, почаще думай о завтрашнем. Прошлое пусть остается в прошлом!

Но как можно забыть свой корабль, на котором пройдена не одна тысяча миль, который знаком тебе от киля до клотика? Как забыть ребят, с которыми делил все: от окурка до глотка воздуха?

Странная все-таки штука – человеческая память. До чего же избирательно действует! Я могу полдня искать очки, которые сам же вчера куда-то засунул. И в то же время я хорошо помню каждый трапик, каждую выгородочку, каждый лючок. Я до сих пор помню свои действия при аварийной тревоге и свое место по боевому расписанию при срочном погружении.

Иногда мне кажется, что я и сейчас мог бы выйти в море в своей прежней должности. Увы, это невозможно. И не только потому, что живу я теперь в другом государстве – в марте 2002 года РПК СН «К-447» совершил свой последний выход в море и был отправлен на утилизацию. Порезали на иголки… Впрочем, это уже личное.

Вы спросите, а с чего это ты так расчувствовался, парень? Дело в том, что друзья подарили мне компакт-диск с фильмом «72 метра». Если вы хотите получить представление о службе подводников, не смотрите старые советские фильмы, в которых центральной фигурой всенепременнейше является замполит. Тем более не смотрите американских подводных триллеров наподобие «К-19». Ничего, кроме горького смеха, они вызвать не могут. Посмотрите «72 метра»…

Я же хочу поделиться некоторыми эпизодами своей службы на флоте. Сразу предупреждаю: если вы ждете ужастиков, лучше сразу закройте страницу – ничего этого не будет.

«Цирк», именуемый на флоте военно-морским кабаком, начался уже в поезде, увозящем нас в далекий Ленинград. Старший нашей группы, капитан 3 ранга, упился до положения риз и потерял всякий политико-моральный облик, лишь только вдали исчезли последние огоньки Чернигова. Он так и провалялся до самого Питера, приходя в сознание только для принятия очередной дозы. Его помощник, старшина 1-й статьи, не отставал от старшего товарища, но не вырубался – неуемная флотская удаль требовала выхода, за что и поплатились дверь и окно в тамбуре.

Мы же, предоставленные сами себе, тоже пили, закусывали, бродили по вагону с дикими воплями «лево руля», «право на борт», «отдать якорь» и т.п., представляя себя эдакими морскими волками, а на самом деле напоминая веселую пиратскую ватагу: пьяные, наглые, оборванные (дома знатоки предупреждали – «старики» все отберут, одевайся похуже). Сразу скажу – по прибытии в полуэкипаж на Красной Горке всю одежду нас заставили отправить домой.

На полуэкипаже цирк продолжился: нам выдали форму. Мне, например, 54-й размер, 4-й рост, притом, что я носил 48-3! Если с брюками вопрос еще решался: подвернул да потуже застегнул ремень, то с голландкой была просто беда: вырез доходил мне до пупка, а погоны висели по бокам, как эполеты князя Болконского! К тому же при каждом движении она норовила съехать с плеч и превратиться во что-то среднее между смирительной рубашкой и шотландской юбкой! Пришлось ушить вырез до разумных пределов (больше ничего ушить не разрешили, так и ходили чучелами всю учебку).

Из учебки наиболее запомнилось ощущение постоянного голода: молодой организм требовал свое, а нормы довольствия рассчитывались, судя по всему, на грудных младенцев. Выход нашли простой: после ужина командировали на камбуз одного человека (им почему-то всегда оказывался вечно голодный паренек из Гусь-Хрустального по кличке Солнышко), и он приволакивал полную противогазную сумку хлеба. Разумеется, был и буфет, но много ли разгуляешься на 3.60?

Надо отдать должное, учили нас хорошо, даже ДЭУ (действующая энергетическая установка) была, только работала она не от реактора, а от обычной котельни.

Навсегда запомнились занятия по ЛВП (легководолазной подготовке). Первое же погружение добавило седины в мою коротко стриженую голову: не успел погрузиться на дно бассейна, как в СГП (спасательный гидрокомбинезон подводника) начала поступать вода! Конечно, и глубина там всего 5 метров, и трос есть страхующий, и опытные инструктора наверху стоят, но попробовали бы вы мне тогда это объяснить! В общем, вытащили меня на веревке, как лягушку на леске, закрутили потуже клапан и – вперед с песнями!

Что еще в учебке запомнилось, так это первый поход в баню. Во-первых, это был первый выход в город (а в Кронштадте есть на что посмотреть), во-вторых… Когда мы закончили мыться, нам выдали свежее белье – батюшки светы! Вот оно, обещание знатоков: тельняшки – как после боя изорванные, трусы – будто в них гранату завернули и чеку выдернули, носки – промолчу. Но волновались мы зря, приехавшие за нами «покупатели» проверили все самым дотошным образом, и уехали мы на Север как новые копейки. А о том, что было там – в следующем рассказе.

Чем ближе подходил срок окончания учебки, тем сильнее рвались мы на флот, на настоящие боевые корабли. Сама мысль о том, что тебя могут оставить в учебке, командовать такими же салагами, какими мы были полгода назад (да, положа руку на сердце, и продолжали оставаться), приводила в ужас!

Нет страшнее для моряка слова «бербаза» – ты носишь морскую форму, а море видишь только с берега. Забегая вперед, скажу: даже попав на флот, один из наших ребят все-таки не избежал сей печальной участи – оставшиеся 2,5 года он прослужил в штабе дивизии. Боже, как он нам завидовал!

Но это так, лирика, чтобы вы поняли наше состояние, когда наконец явились «покупатели». Прием-передача личного состава много времени не заняла, прощание с остающимися (двое поступали в военно-морское училище, один предпочел учебку тяготам флотской службы), старшинами, мичманами и офицерами, и вот – снова поезд, увозящий нас все дальше и дальше на север. Поездка чем-то напоминала путь полугодичной давности из Чернигова в Кронштадт: та же неизвестность впереди (подводник-то подводник, а на какой корабль попадешь? Да и попадешь ли вообще?), незнакоыме пейзажи за окном… Впрочем, пейзажи в скорости перестали нас интересовать. Вот только в этот раз сильно разгуляться нам не дали, но «погладить дорожку» мы все же умудрились.

А все дело в том, что наши провожатые то ли не обратили внимания, то ли просто не захотели его обращать на «пятую колонну» в лице проводниц: «Мальчики! Печенье, вафли, курица…» – а в корзинке под печеньицем, вафельками и курочкой – бутылочки с беленькой! Конечно, морячки народ небогатый, но ко многим из нас перед выпуском родные приезжали (как же, дитятко за кудыкины горы, в Заполярье ссылают!) и, ясное дело, «захребетные» оставили. А много ли надо матросику, полгода пива не пробовавшему?

Наконец, не мытьем так катаньем, очередной полуэкипаж, теперь в Североморске. По сравнению с ним Красная Горка стала казаться раем земным: весь день на плацу, питание – гаже некуда, да еще бог весть во сколько смен: завтракали в 4.00, а ужинали после 24.00. И так почти неделю.

А вот и распределение – Кольский полуостров, поселок Гремиха. Хм… Гремиха… Ху из Гремиха? Хотя — какая разница, главное — знаем куда! Радовались, как дети малые. Не слышали тогда, глупые, флотской шутки: «Если весь Кольский полуостров принять за задницу, то Гремиха – самое ТО место».

Когда молодым офицерам на распределении предлагали Гремиху, они старались откреститься от такого «счастья» всеми правдами и неправдами. Тогда им на выбор – Йоканьгу! Офицер на радостях соглашался, не зная, что Йоканьга… всего лишь старинное название Гремихи!

Впрочем, условия для офицеров там действительно не из лучших. Нам, матросам, казарма – дом родной, но ведь и молодые мичмана с офицерами тоже с нами живут, в казарме, в четырехместных кубриках! Все это гордо именуется офицерским общежитием, но им-то от этого не легче!

Да и климатические условия оставляют желать лучшего, у нас шутили: в Гремихе ветер куда ни дует – все время в морду. В царские времена туда ссылали политкаторжан, есть даже памятник – землянка, обложенная человеческими черепами.

Но, как бы там ни было, Гремиха так Гремиха. Отправлялись мы из Североморска поздно вечером. Надо сказать, что в радиусе 400 километров от Гремихи нет никакого жилья, и никакие дороги туда не ведут, ни шоссейные, ни железные. Путей остается два: морем или по воздуху. Воздушный отпадает сам собой – только вертолет по спецзаданию. Морской – теплоход «Вацлав Воровский» раз в четверо суток, да и тот из Мурманска. Но на флоте для таких случаев существует безотказное средство – БДК (большой десантный корабль). Вот его-то нам и предоставили!

А во время погрузки я впервые увидел северное сияние. Поначалу даже и не понял, что это, принял за отсвет фонаря. Матросы с БДК объяснили. Я смотрел, как завороженный! Оно и впрямь завораживает, знаете, как костер – смотришь-смотришь и оторваться не можешь… Представьте себе огромную, легкую, словно воздушную занавеску, подвешенную неравномерными зигзагами прямо над головой. И вот эта занавеска колеблется, словно под легкими порывами ветра, а за ней со свечами в руках бегает множество людей, и от этого по занавеске в разных направлениях перемещаются светлые полоски разной ширины и интенсивности. Они то пересекаются и бегут дальше своей дорогой, то сталкиваются, словно мячики, и разбегаются в разные стороны… Потом я видел множество сияний, более ярких, более красочных, но это, первое – блеклое, одних зеленых оттенков, стало мне словно родным, и его я не забуду до конца своих дней…

…Наконец, мне захлопнули рот, развернули в сторону трапа и легонько наподдали коленкой под зад – пора на борт! Разместили нас, естественно, как БТРы и танки – в грузовом трюме. Каюты личного состава и кубрики десанта – офицерам и старшинам.

Ну да мы особо в обиде не были: новая неизвестная жизнь, в которую мы вступали, захлестнула обилием впечатлений. Разбились группками по знакомствам, выбрали место посуше (в трюме то там, то сям гуляла вода) и – отдыхать, впереди многочасовый переход.

Одно плохо: с едой нас объегорили — вместо положенного в таких случаях сухпайка выставили несколько мешков морских сухарей. Вы пробовали морские сухари? Нет? Повезло вам. Это не соленые сухарики к пиву – здоровенная краюха черного хлеба толщиной в два пальца, засушенная до состояния разбивания кувалдой. Вообще-то их можно размачивать в кипятке, только где его взять? Вот и грызли мы их, чуть ли не обламывая зубы, и казалось нам, что ничего вкуснее мы в жизни не пробовали.

…Прорявкал ревун – Гремиха! Выгрузились мы из БДК — батюшки светы! Наверняка ногие из нас вспомнили Остапа Бендера с его «мы чужие на это празднике жизни». Назвать праздником то, что мы увидели нельзя было даже с большой натяжкой: серое унылое море, серые унылые сопки, серые дома, даже люди поначалу показались серыми и унылыми… Мог ли я тогда предполагать, что навеки полюблю этот суровый, но неповторимый край, что и спустя много лет мне будут снится «серые унылые» море и сопки?

Но унывать и грустить было некогда — нас повели в казарму: стандартную пятиэтажку, коих немало понатыкано на просторах бывшего СССР. Только вот эти стандартные строения оказались не совсем приспособленными (точнее, совсем не приспособленными) к условиям Заполярья — зимой на подоконнике до половины окна лежал снег. С внутренней стороны. Возожно высокое начальство решило, что тягот и лишений воинской службы у подводников маловато? Кто знает лихой ход чиновничей мысли?

Как нас распределяли по экипажам, рассказывать и не стоило бы — обычная флотско-бюрократическая рутина, если б не одна «пикантная» подробность — это была суббота. А что делает в субботу каждый уважающий себя экипаж? Правильно — большую приборку! Нас, за неимением другого места, расположили на экипаже контр-адмирала Ефимова, чем местные морячки не преминули воспользоваться — вылизали мы им казарму, шо блестела, как котовы яйца. В оправдание ребят скажу: никто не гнобил, не гонял, просто помогли их молодежи.

Кстати, к слову. На флоте нет духов, черпаков, дедушек и т.д. Флотская «табель о рангах»:
— до полгода — карась;
— от пол года до года — оборзевший карась;
— до полутора — борзой карась;
— до двух — полторашник;
— до двух с половиной — подгодок;
— до трех — годок;
— ну и свыше — гражданский.

Согласно этой табели, на уборках херачат все, вплоть до полторашников. Те тоже не гуляют — коечки перезаправляют и т.д. Типа — косметический ремонт. Подгодки иногда появляются из курилки, наблюдая за порядком, ну и чтоб кто постарше не особо борзел и не гнобил молодежь.

Ну а после — сплошная лафа! Офицеры и мичмана (кстати, на флотском жаргоне мичман — сундук, но мы своих так не называли — уважали) разбрелись по домам, оставшиеся в «офицерско общежитии» не обращали на нас ровным счетом никакого внимания, дежурный по команде также удалился к ним и мы были представлены сами себе в прямом смысле этого слова. А что делать морячку в славной Гремихе? В самоход не пойдешь — некуда, «самоход» начинается сразу за входной дверью казармы, т.е. я хочу сказать, что территории воинской части в обычном понимании в Гремихе не было — никаких заборов, КПП и и т.д. и т.п. Ограждены только пирсы, да и то обычной сеткой «рабица» с несколькими рядами колючки наверху, ни дать ни взять — садовый участок.

Из всех доступных нам развлечений самым популярным было кино. Кино… Кино у подводников 41-й дивизии… На каждом экипаже имелась своя киноустановка — «Украина» и свой киномеханик.И после окончания большой приборки в субботу и все воскресенье мы смотрели кино. Накануне киномеханик получал на базе пару-тройку фильмов, мы их быстренько просматривали, потом менялись с другими экипажами (11 наших, плюс 4-5 третьей дивизии, плюс несколько кораблей бригады ОВРа) и смотрели, и смотрели и смотрели…

А в понедельник нас распределили по кораблям и наконец-то свершилось – мы убываем на СВОЙ корабль (на флоте никто никуда не идет, на флоте – убывают). Перед этим мы его уже видели из окна казармы, и до него казалось, было совсем недалеко, каких-то минут 5 ходу. Но только казалось. Дело в том, что Гремиха расположена на сопках, и дорога напоминает горный серпантин, поэтому путь может быть очень обманчивым – до того, что казалось близким, можно идти полдня, а до вроде бы очень далекого – всего лишь полчаса. Вот и до корабля было более часа ходу.

Вид его меня просто ошеломил! Разумеется, после учебки я знал его технические характеристики: длину, ширину, водоизмещение и прочая, и прочая… Был даже на подводной лодке, маленькой, дизельной. Но то, что я увидел!..

Стало даже жутковато – такая махина! Поднялись по сходням на борт (не забыв, разумеется, отдать честь флагу), потом – в ограждение рубки, по трапу на мостик и – в люк. Со временем я научился слетать по верхнему трапу в мгновение ока, как говорится, «сваливаться». Первый же раз, по меткому выражению писателя-мариниста Александра Покровского, я полз, как беременная каракатица по тонкому льду.

Путь в мой восьмой отсек напоминал путь на корабль: казалось бы, иди прямо – и придешь. Не тут-то было! Вверх, вниз, влево, вправо. Немудрено и заблудиться! Потом я проходил этот путь, даже не замечая его, но это было потом, с обретением опыта, когда все движения были отработаны до автоматизма, а пока… Пока я переваливался через переборочные двери, как все та же беременная каракатица.

Хочу сказать, что искусство (именно искусство!) прохода переборочных дверей не так просто, как может показаться на первый взгляд. Почему-то человек, если ему необходимо пролезть в какую-то дыру, обязательно сует туда голову, абсолютно не задумываясь о том, что имеет шанс получить по ней чем-нибудь, хотя бы той же переборочной дверью!

Через переборочные двери так не ходят: сначала нога, потом туловище, и только потом – драгоценная головушка. А опытные моряки хватаются одной рукой за кремальеру (это ручка такая для герметизации двери), второй – за обрез люка, прыжок ногами вперед – и ты уже в соседнем отсеке!

Но вот я уже в восьмом. Сначала – пульт ДЭУ. Мама дорогая, неужели мне когда-нибудь удастся разобраться в этом хитросплетении сигнальных лампочек, выключателей, переключателей, краников, клапанов и прочей светотени?! На мгновение захотелось на берег, на свинарник… Но отступать некуда, придется разбираться.

Дальше – машинное отделение. Снова вертикальный трап, снова беременная каракатица и… Ух ты! Турбина, редуктор, турбогенератор, способный снабдить электропитанием городишко средних размеров, огромные маховики ходовых клапанов, не менее огромные кондиционеры, которые чья-то умная головушка разместила прямо над проходами. Сколько раз в походе во время шторма я пересчитывал их головой! Но без них нельзя: во время режима «Тишина», когда все лишние механизмы отключаются (в том числе и кондиционеры), температура в отсеке поднимается – куда твоей Сахаре!

Но это все потом, а пока мечта молодого матроса – трюм. Да-а, унылое зрелище… Подумалось – неужели это все мое? Конечно, не все, но в первые месяцы службы – в основном. Много чего там понатыкано, способного неимоверно «обрадовать» моряка. А так, вообще-то, ничего, трюм как трюм.

Смущало только то, что в самое ближайшее время необходимо было изучить размещение всех механизмов не хуже собственного лица, чтобы в любой момент ты мог найти любой клапан, любой кингстон или насос в кромешной темноте и не раскроить себе голову о стоящий рядом.

А называлось это изучение сдачей зачета на самоуправление боевым постом. О, что это за зачет! Мне потом пришлось сдавать несметное количество самых разных зачетов, но этот… Вам выдают две «простынки»: на одной десятка три вопросов по общекорабельным системам, на другой – столько же по личному заведованию. И вы начинаете изучать…

Делается это так. Допустим, мне нужна масляная система АТГ. Я ползу в трюм, нахожу нужную цистерну, насос и ползу по трубопроводу. Вдруг, что за черт, – дорогу мне преградил другой трубопровод, и переползти его никак! Ставлю фонарик на «мой» трубопровод и зигзагами обползаю преграду. Нахожу по свету фонарика «свой» и ползу дальше. А потом, изучив, подхожу к нужному офицеру и рассказываю ему, что узнал, благоразумно опуская попутные «приключения» – он сам знает, он тоже ползал.

Без этого нельзя, иначе перед боевым номером на кармашке робы будет красоваться позорный «0», говорящий о том, что ты все еще не подводник. Как, скажете вы, и тут еще нет? Увы, еще нет. Подводником делает море, первое погружение.

Первый выход в море, первое погружение – с чем их сравнить? Трудно сказать. Мой любимый писатель А. Покровский, сам подводник имеющий на счету 12 автономок, сравнивал это с первой женщиной. Не знаю, не знаю. Я и имени-то ее не помню, а вот первое погружение помню почти во всех деталях. Я бы лично сравнил это с первым прыжком с парашютом (благо, есть с чем сравнивать): и хочется, и колется!

А начиналось все весьма прозаически: с погрузки автономного запаса. Увлекательнейшее, скажу я вам, занятие. И нелегкое: такое благо цивилизации, как подъемный кран, в данном процессе участия не принимает – считается, что хватит обычных веревок и экипажа. В этом есть одно маленькое, но очень приятное но: во время погрузки автономного (т.е. должного обеспечить пребывание лодки в море в течение 90 суток) запаса продуктов, находчивые морячки умудряются пополнить свои личные «автономные» запасы. А они так выручают во время долгих вахт!

Затем был переход на корабль. На это тоже стоит посмотреть: согнувшись под грузом матрацев, подушек, узлов с нехитрым матросским скарбом, потянулась черная змейка в сторону пирсов. Для местных жителей это явный знак – экипаж уходит в море.

Наконец мы на корабле. Штурмана «заводят» свои гирокомпасы, дивизион движения – реактор, последние приготовления и – вот уже к нашему борту подошли буксиры. Пора! Взвыла сирена, прозвучала команда: «По местам стоять, со швартовых сниматься!», дан малый ход – и вот уже 130-метровая сигара медленно отвалила от пирса. В море!

После прохода узкости сыграли отбой тревоги, и я впервые смог подняться на мостик покурить. Конечно, в базе мы делали это несчетное количество раз. Но то в базе! В море все по-другому, даже вкус сигареты кажется иным. Ошалевшими от счастья глазами всматривались мы в серую ленточку далекого берега, в перекатывающиеся через нос волны, в расходящуюся длинным, широким веером кильватерную струю, полной грудью вдыхали свежий, слегка пахнущий водорослями морской воздух… Вскоре нам придется забыть его запах на весьма приличное время.

Потом – первый прием пищи на корабле. Такое изобилие тогда можно было встретить разве что в шикарном ресторане: балычок осетровый, сервелатик финский, икорка красная! О сладостях я и не говорю: варенья самые разные (до этого я даже не предполагал, что бывает варенье из лепестков роз), башкирский медок и, конечно же, слабость моряка-подводника – сгущенное молоко.

Но вот ревун прорявкал срочное погружение, мы со всех ног рванули по боевым постам, посыпались команды, и лодка начала проваливаться в глубину… Если вы ждете рассказа о том, как я каждой своей клеточкой ощущал нарастающее давление воды, как в голове зароились нехорошие мысли, как в душе начал зарождаться страх – вы попали не по адресу. Ничего этого не было. И вовсе не потому, что я записной храбрец!

Боится непонятного тот, кто ничего не делает и может сконцентрироваться на своих ощущениях, на происходящем за бортом. Нам же подобной чепухой заниматься просто некогда было, мы – работали. А когда мы смогли все-таки обратить внимание на собственную персону, то оказалось, что и бояться-то нечего! Все нормально, все работает в штатном режиме, вокруг смеются и шутят товарищи. И правда, чего тут бояться? Радоваться надо: я – подводник! Ура, товарищи?

Да нет, пока не ура, осталось самое главное – посвящение в подводники. Это нечто сродни крестинам, только там водичкой поливают, а тут ее пьют.

По «каштану» (общекорабельная громкоговорящая связь) объявили: «Глубина – 50 метров!» Мы полезли в трюм. Кто-то из ребят открутил плафон с аварийного фонаря (небольшой такой плафончик, где-то 0,5 литра), кто-то нацедил в него забортной водицы… Выпить надо было залпом, не отрываясь. Стратил – пей по новой.

Делаю первый глоток. Зубы сразу же обжигает ледяной холод – температура за бортом градусов 5, не больше. Но выпить надо во что бы то ни стало! Обжигает горло, желудок, зубов уже нет, я их просто не чувствую. Мы остаемся втроем: я, плафон и вода. Мозг сверлит одна мысль – допить, обязательно допить! Запрокидываю голову, вытряхиваю в рот последние капли… Все! Я – подводник!

Постепенно возвращается сознание. Вокруг столпились ребята, дружеские улыбки, тумаки, похлопывание по плечу… Свершилось!

Потом был еще не один поход, в том числе и на полную автономность, и со взламыванием корпусом лодки арктического льда, и с ракетной стрельбой, и еще много чего. Но этот, первый поход, останется в моей памяти на всю жизнь. Да это и понятно – он был первый!

Уникальный вне всякого сомнения поход, о котором я хочу рассказать в этой части своих записок, был совершен летом 1981-года, когда первый подводный крейсер проекта 941 «Акула» с усиленным контрфорсами для всплытия во льдах ограждением рубки, только проходил ходовые испытания.

Вообще-то подо льдами ходили и раньше: и американцы на своем «Наутилусе», и советская К-3 «Ленинский комсомол» всплывала в полынье, но то были торпедные подлодки. А вот ракетные подводные крейсера там еще не бывали, ведь основная задача кораблей такого класса — запуск баллистических ракет. Возможно ли это в условиях арктических льдов?

Привлекательность же такого способа несения боевого дежурства состоит в том, что в подобных условиях ракетоносец становится неуязвим для любых средств противолодочной обороны противника. Учитывая сложную акустическую обстановку подо льдами, его не то что поразить, но и обнаружить нереально.

Осенью 1980-го на разведку отправился экипаж контр-адмирала Ефимова. Им была поставлена задача пройти под паковыми льдами, найти подходящую полынью и всплыть. На первый взгляд, задача не особо сложная, надо только попасть в полынью. Но простота эта обманчива. Дело в том, что без хода лодка не может оставаться на месте, она или имея положительную плавучесть всплывает, или — имея отрицательную — погружается. До самого дна… Это как у хищницы морей — акулы. Эти рыбы, в отличие от остальных, не имеют плавательного пузыря и вынуждены все время находится в движении.

Вот тут-то и встает дилемма: или остановится и утонуть, или врезаться со всей дури в края полыньи, а чем это закончится для лодки и экипажа — одному Нептуну ведомо. Но выход был найден задолго до этого похода и назывался он скромно — система «Шпат». В чем суть этой системы? А суть, как и все гениальное, проста: стоит остановившейся лодке начать проваливаться, как из специальных цистерн насосами системы «Шпат» начинает откачиваться вода и лодка подвсплывает. Автоматика сразу же переключает насосы на закачку и лодка снова проваливается и т.д. и т.п. То есть, лодка не стоит на месте, она «гуляет» вверх вниз, но нас это не заботило — главное, что бы не было поступательного движения. Забегая вперед скажу: знали бы вы, как нас во время тренировок замордовали эти бесконечные «Под «Шпат» без хода становится!», ведь такие маневры выполняются по тревоге, а значит отдыхающая и подвахтенная смены вынуждены торчать на боевых постах…

Но вернемся к экипажу Ефимова. О том, что они блестяще справились с поставленной задачей мы, экипаж К-447 под командование капитана 1 ранга Куверского, узнали возвращаясь из боевой службы в Атлантике. Конечно, мы радовались за ребят, да и чего греха таить, немного завидовали им — еще бы, такой поход! Завидовали и даже предположить не могли, что пройдет чуть более полгода и наступит наш черед. Да еще и задачу нам весьма «смачно» усложнят: нам предстоит взломать корпусом лед и дать залп двумя ракетами в район полигона Кура (Тихоокеанский флот).

Самому походу предшествовало несколько месяцев изнурительных тренировок, сдача береговых задач, контрольный выход в море, погрузка автономного запаса, вобщем, рядовая флотская рутина, предшествующая выполнению основной задачи. Тем временем на корабль прибыло с десяток «яйцеголовых» — прикомандированных на время похода ученых, которые сразу же установили на корпусе специальные приборы для замера нагрузки на корпус при всплытии во льдах. Но вот наконец переход в бухту Окольная для погрузки практических ракет, а дальше — курс норд и вперед по трупам, пленных не брать!

К краю ледового поля нас сопровождала АПЛ проекта 705 — маленькое скоростное, нафаршированное автоматикой по самое не балуй чудо с экипажем из нескольких десятков офицеров и мичманов. Впочем, был и срочник — кок. Ну а дальше мы уже пошли сами.

Переход в заданный район ничем особенным не запомнился — все как всегда. Новым был только лед над головой и понимание того, что если что случится — всплывать нам будет некуда. Но об этом как то не думалось. Гораздо интереснее было торчать у МТ (морской телевизор, несколько его камер были установлены в верхней части корпуса) и рассматривать лед снизу. Хотя — вру, было и пару забавных случаев.

Случай первый. Кто-то из наших мичманов (боюсь соврать, вроде как боцман, но не уверен), по рассказам сослуживцев из ЦП, не удовлетворенный «наркомовскими», пригласил одного из ученых, достал зашхеренный (припрятанный на флотском жаргоне) НЗ, они славненько дерябнули и решили покурить. Прямо в каюткомпании! Разумеется, вахтенный 5-го отсека услышал запах дыма — нюх у нас на это развился отменный, ведь страшнее пожара на ПЛ может быть только атомная бомба. Я и спустя полгода после дембеля мог услышать запах сгоревшей спички находясь в другой комнате. Вобщем, вахтенный вежливо, но настойчиво попросил потушить сигареты.

Потушить они потушили, но курить то хочется! Особенно после принятой соточки, а может и не одной. Короче, эти «морские волки» не придумали ничего лучше, чем пойти покурить на мостик, трап на который находится в аккурат напротив ЦП. Первым полез мичман, за ним ученый. Но корабль то находится в подводном положении и верхний и нижний рубочные люки задраены! Вот этого то потерявший всякое политико-моральное состояние мичман и не учел. И со всей дури врезался буйной головушкой в нижний рубочный люк! Как рассказывали вахтенные ЦП, сначала раздался глухой удар, потом отборнейший мат, потом шум рухнувших с трехметровой высоты двух тел и снова отборнейший мат. Думаю, будь они трезвые, обязательно поломались бы. А так — ничего, только командир еще долго вспоминал мичману этот поход покурить…

Следующий случай произошел с вашим покорным слугой и для меня он был отнюдь не забавным — у меня разболелся зуб. Но зуб чепуха — док выдрал его быстро и вполне профессионально (корабельные доктора — они такие). Беда в том, что флюс на пол морды все никак не хотел сходить и мой перекошенный вид еще долго вызывал сочувственные улыбки у экипажа. А самое обидное, не сошел он и после всплытия, а посему, фотографируясь на арктическом льду, я вынужден был прятать правую половину фейса за впереди сидящими.

Ну и о самом всплытии. Очередной раз сыграли тревогу, послышалось уже набившее оскомину «По местам стоять, под «Шпат» без хода становится!» и началось… Проломить лед удалось только после нескольких попыток, весь процесс сопровождался кренами, дифферентами, треском льда над головой — казалось, трещит корпус… Ощущение не из приятных. Но зато после всплытия!

Такой белизны я не видел ни до того, ни после. В первые минуты после люминисцентных ламп мы со стороны, по видимому, напоминали японцев, так приходилось щурится. Хорошо запомнился и вид всплывшей лодки: вокруг — снег необычайной чистоты, а посреди этой белизны — черная махина с повисшими как у слона уши рубочными рулями (их повернули на 90 градусов чтоб не обломать об лед). Зрелище потрясающее и немного зловещее.

Потом фотографирование, традиционный футбол, ученые взяли пробы льда и воды и, наконец то, зачем мы собственно сюда и пришли — стрельбы ракетами. Весь отсек собрался на верхней палубе у часов, снова тревога, старпом по боевому управлению объявил о пятиминутной готовности, потом готовность одна минута. Ждем. Минута прошла, потом еще секунда, вторая и вдруг — Низкое, утробное рычание, переходящее в рев… Я даже и не знаю, с чем сравнить этот звук. Слышал пролетающий на малой высоте Ан-22, взлетающий «Руслан» — все это не то. Наконец лодка покачнулась и рев стал удалятся. Спустя несколько секунд ушла и вторая ракета.

А потом было возвращение, снова всплытие, на сей раз привычно-обычное, ни с чем не сравнимый запах свежего морского воздуха… У края ледового поля нас снова встретила уже знакомая противолодочная АПЛ 705-го проекта и проводила до самой базы. А в базе — цветы, оркестр, традиционный жаренный поросенок. Не обошлось и без хохм.

Первая хохма едва не закончилась инфарктом для нашего командира, когда он увидел, как эта малютка-«Лира» швартуется на полном ходу. Нас-то медленно и величаво тащили к пирсу два буксира.

А вторая хохма немало повеселила нашу швартовую команду, вышедшую принять у них швартовые концы. У нас ведь кораблик больше десяти тысяч тонн водоизмещением, ну и швартовые соответствующие — стальные тросы с руку обхватом. Такие швартовы голой рукой не возьмешь, одевали ребята промасленные брезентовые рукавицы, чисто тебе стропальщики на стройке. А тут им бросили аккуратненькие, беленькие капроновые канатики в три пальца толщиной!

За этот поход командир корабля Леонид Романович Куверский был представлен к званию Героя Советского Союза. Кроме него еще четыре старших офицера получили боевые ордена, остальной экипаж благополучно отделался благодарностью Главкома ВМФ да вымпелом Министра Обороны «За мужество и воинскую доблесть».

Получил свою Золотую Звезду и еще один «товарищ». В качестве обеспечивающего офицера штаба дивизии ходил с нами будущий командующий Черноморским флотом РФ, а в то время командир нашей дивизии Эдуард Балтин. Не знаю, чего он там обеспечивал, но по словам ребят, несших вахту в центральном, он больше действовал командиру на нервы.

Зато по происшествии нескольких лет, уже во времена «гласности», мне удалось увидеть интервью с командующим ЧФ РФ Э. Балтиным. Чего он только не наговорил! И что это была его задумка, и что в Москве даже не было известно, что корабль ушел для стрельбы из-под льда… Кто служил на ПЛ, знает — корабль такого класса без ведома Москвы реактор не заведет, а уж тем более не выйдет в море, не говоря уже о стрельбе ракетами.

Остается добавить, что для нашей лодки это всплытие не прошло даром,

              Девиз подводников: Лучше задохнуться, чем замёрзнуть.   

             Ноябрь 1976 года подмосковный городок.

             Проводы прошли, как во сне и как всегда: друзья в салате, небольшие локальные схватки молодёжи перед военкоматом, быстрое распределение по командам. Попал в г. Северодвинск в  учебный отряд по подготовке моряков подводников.

             Так как служить я хотел и был полностью готов к лишениям и тяготам воинской службы, время в учебном отряде пролетело быстро.

                                             МИЧМАН ЮДОЧКО

             
                    Куда из России делись личности? Таких мощных личностей, как на Северном флоте, я больше не встречал. Один из них мичман  Юдочко.  Несмотря на такую фамилию, это был человек, которого боялся весь учебный отряд. Поговаривали, что во время войны он был юнгой на Северном флоте.
                    Наш рота была  под номером 11 и насчитывала порядка двухсот бойцов. Здесь готовили машинистов-турбинистов для подводных лодок. Воспитывали нас и учили тяжёлому ратному труду старшины, или как их ещё называли «рашпили», они подвергали матросов первичной обработке.
                    И главным у нас был мичман Юдочко. Странно, не помню ни командира, ни замполита, а вот его запомнил, да и как было не запомнить!
                    Представьте, вы у себя дома покрасили пол, наверняка кто-то из домашних обязательно вляпается, а тут 200  бойцов, да не простых: тестостерон в помещении зашкаливает за все мыслимые пределы. И вот в роте покрашен
средний проход. Только одна тень этого человека могла привести в состояние ступора всю роту. Ему достаточно утром приходить на построение и, вновь покрашенный пол был не тронут, ни одного следа.
                    Больше всего в отряде меня удивляли, накарябанные надписи на всех мыслимых и немыслимых местах, в них автор сообщал общественности, когда он демобилизуется. Это выглядело примерно так: Воронеж ДМБ-79
или Мурманск ДМБ-76 и так по географии всей страны. Все читали эти тайнописи, кто завидовал, кто искал родные города, кто-то грустил. Это были флотские SMS и, несмотря на скудность информации, они умещали в себе и тоску по дому, и жалость к себе, и грусть по своим подругам: что не у каждого, но есть.
                    Но вот небольшое чудо: в нашей роте не было ни одного message, ни в туалете, ни в казарме, непонятно почему.
И вот, как то раздался рёв в казарме, причём трудно было определить его источник. Рота была построена за 10 секунд, причина: кто то в туалете маленькими такими буковками накарябал: Бакы ДМБ-79.
                    Вся рота стояла, никто не понимал, что происходит, но у всех двухсот человек, состояние было, как перед отправкой в газовые камеры: больше всего пугала неизвестность.
                    Наконец, прибыл мичман Юдочко, поступила команда: «кто из Баку выйти из строя». Вышли бледные «курносые» парни, на них было жалко смотреть. Все наверное видели картину  «Утро стрелецкой казни». Так вот, нашим матросам из Баку было вдвойне страшнее. Мичман молча ходил вдоль строя и вдруг сказал, непонятно к кому обращаясь:
» Если бы ты написал себе на лбу слово «педераст» я бы ничего не сказал, а по сему ротааа- равняйсь смирно,посмотрите в окно. На улице на плацу
были горы снега, к утру они растопились, жаркими телами матросов, из солнечного Баку.

                                                     ДЕЙСТВУЮЩИЙ  ФЛОТ

              И вот, я на флоте, на настоящей атомной подводной лодке под командованием капитана первого ранга Сергеева. 

             В иллюминаторе этого белоснежного лайнера я увидел землю, хотя , если быть точнее, это настоящий край земли.

 
                                                                                * * *

                                                      КАПИТАН   ПЕРВОГО РАНГА  КРАВЧУН В.И.

              У каждой подводной лодки был второй экипаж, обычно менее подготовленный. Нашим  вторым,  был экипаж капитана второго ранга Кравчуна Виктора  Исаевича. После похода,  второй экипаж принимал у нас корабль и осуществлял ремонтные работы. Вот  туда-то  я и напросился, после моих восьми походов. Повезло не сказано, немного поболтались в море и нас отправили в славный город Северодвинск, (горд, где производились и ремонтировались подводные лодки)  Северный Париж, курорт, после Гримихи,  он казался раем.

                     Рассказы о том, как мы болтались.                                                  

              —  Первый (знакомство).   В казарму вошел  невысокий  молодцеватый, но уже в возрасте офицер. Шинель расстегнута, фуражка на бок, но это говорило не о расхлябанности, а скорее всего о независимости. Это и был легендарный командир корабля Кравчун тогда еще второго ранга.  Старпом  подал команду «смирно»  весь экипаж вытянулся в струну. Командир со всеми поздоровался и стал нервно ходить вдоль строя:  „ У кого есть  эта фигня“ спросил он.

                 Экипаж напрягся,  „ Ну как ее ити, забыл“  экипаж еще больше напрягся, и весь строй  нагнулся  вперед, все хотели  искренне помочь командиру .  Нужное слово так и не приходило. Тогда  командир стал хлопать себя по бокам, поднимая при этом  руки: „ Ну, этот, как его б….“. Экипаж был в ступоре, бескозырки и фуражки начали дымиться  прямо на головах моряков, от досады, что не могут помочь своему любимому командиру.  И вот, наконец,  командир, не опуская раскинутых рук вспомнил: „ Ну да, этот как его б.., конверт „ АВИО“  (были такие конверты с эмблемой, нарисованных крыльев, )  Экипаж с облегчением вздохнул и всем, от кока до помощника командира, было неудобно за свою бестолковостью. Все понимали, что командир не рассеянный, просто ему некогда думать о конвертах, его долг  Родину защищать.

                — Второй  (короткий).   Наконец, уже  в солидном возрасте, командиру присвоили звание .капитан первого ранга. Он уже и не ждал, такой милости  от  начальства. Утром, на  построение , командир прибыл  в новом звании, экипаж стоял на пирсе, выскочил заспанный дежурный офицер и громко подал команду:  „ Экипаж смииирно. Товарищ капитан второго ранга, на корабле…………“   Все замерли и в мертвой тишине, прзвучало:  „ Слушай Вась, как ты думаешь, оно конечно, первого все-таки  звучит солиднее?“  спросил командир.  Дежурный офицер покраснел, экипаж выдохнул и естественно, отношение к командиру не изменилось, экипажу было все равно, какого он ранга, мы просто уважали командира.

                 —Третий  (скандальный).   Вышли  мы в море, на учебные торпедные стрельбы.  ( надо сказать, что ракетные у второго экипажа не получались, то окислитель потек, то ключ в ракетную шахту уронят)  Оказавшись в нужном квадрате, корабль погрузился, объявлена боевая тревога. В центральном посту все было готово к пуску. Ждали команду командира. И вот Виктор Исаевич, торжественным голосом,  голосом  Левитана  командует: „ РРАААКЕЕЕТНАЯЯЯ  АТАКА“  проверяющий не понял, и шепотом : (почему шепотом ? потому, что все команды записывались на пленку и материалы отправлялись в штаб флота)  „ Саич ты что  ах…л, какая атака“ командир ни сколько не смутился: „ ТОООРРПЕЕДНААЯЯ  АТАКА“.  Вот так мы учились стрелять по акулам империализма, и молились,  что бы никогда, не пришлось стрелять боевыми ракетами по настоящим целям.

                 — Четвертый  (байка).  Зима, снег, пурга.  Пришли в Северодвинск, встали в ДОК, дословно: Днищевый Осмотр Корабля. Надо отдать должное подводникам, в море никто не пил, ну или почти не пил. Постановка в ДОК тоже считалась боевой задачей, надо сказать, что на флоте любое действие считается выполнением боевой задачи, даже поход в баню. Но тут, мы конечно все расслабились, ракеты пускать не надо, немножко  спиртику, потом еще немножко и вот мы уже герои. Если бы кто знал, как после похода, да еще после спирта,  горят огни большого города, а там столько приключений, столько всего ого-го.

          С корабля улизнуть еще можно, но как пройти вооруженную охрану завода, решили действовать так: перелезем через один забор и дальше ползком  до следующего ( завод был оцеплен нескольким рядами колючей проволоки) Решили, сделали: перебрались через первый забор, второй и тут включились прожекторы, оставаться на месте мы не могли, пришлось ползти, голову поднять боялись, ползли долго.  Вдруг откуда-то сверху  услышали  голос: „Мужики вы че вооще“

           В горячке мы не заметили, как ползем по центральной площади города, еще-бы чуть- чуть  и вползли бы в ресторан. А вокруг снег пурга и только лампы фонарей светятся ярким, манящим светом.

                                                                                            * * *

Большая дизельная подводная лодка находилась в море, на боевой службе. Согласно суточному плану проводились так называемые противоаварийные мероприятия – действия, направленные на то, чтобы потом не бороться с фактическими авариями. В центральном посту мирно грыз сухарь заместитель командира бригады. Товарищ отличался весьма буйным нравом, но в тот день пока никого не трогал.
А в экипаже лодки был мичман по фамилии Пожар, человек из породы тех, кто всем и всегда нужен. На сей раз он зачем-то вдруг понадобился замкомбригу. Когда выяснилось, что мичмана на штатном месте нет, по лодке дали команду:
— Доложить, в каком отсеке находится мичман Пожар!
Команду дали и в суете о ней тут же забыли.
Вдруг из дизельного отсека по громкоговорящей связи доложили:
— Центральный, Пожар в пятом отсеке! (Но в устной-то речи заглавных букв не видно!!!)
Реакция центрального поста была мгновенной и однозначной. Раздались короткие звонки, а следом – слова, заставившие вздрогнуть даже самых толстокожих:
— Аварийная тревога! Пожар в пятом отсеке!
Было от чего душе уйти в пятки. В дизельном отсеке очень даже есть чему гореть…
Боцман по команде переложил горизонтальные рули на всплытие, акустики напряжённо прослушивали горизонт (не столкнуться бы с кем-нибудь на поверхности), трюмные готовились задействовать на пятый отсек очень серьёзную систему пожаротушения.
Центральный пост проорал:
— Пятый! Пятый, доложить обстановку! Что там у вас горит?!
Дизелисты ответили спокойно и смущённо:
— Да ничего у нас не горит. Была команда: доложить, в каком отсеке находится мичман Пожар, вот мы и доложили.
После отбоя аварийной тревоги в центральном посту состоялся «разбор полётов» с употреблением всех терминов из военно-морского лексикона. Затем замкомбриг объявил по громкоговорящей связи:
— Внимание, товарищи подводники! Отныне и до конца автономки у этого м…ка фамилия будет Иванов!!!

— Я родился в Азербайджане, в Баку. Там же находилось Каспийское высшее военно-морское краснознамённое училище им. С. М. Кирова, штурманский факультет которого я окончил в 1991 году. «Система» (так между собой называли моряки учебное заведение) котировалась на флоте, учили там на совесть, – начинает свой рассказ Вадим Абросимов. – В моём взводе на первом курсе было 33 человека, а до выпуска доучились лишь восемь. Отчисляли и за залёты (кто‑то попался в самоходе, кто‑то напился), и за хвосты. Многие ушли после третьего курса: кто‑то понял, что морская служба не для них. А кто‑то поступил хитро: учёба в военно-морском училище шла в зачёт срочной службы на флоте (тогда служили три года). И вот человек отчислялся из училища, служил до ближайшего приказа о демобилизации и уходил в запас, причём ещё и получал справку о неоконченном высшем образовании.

История № 1: Как Вадим Абросимов решил быть моряком

— У моих родителей были друзья – пара, в которой супруг как раз был военным моряком. Как‑то он зашёл к нам в гости – в красивой форме, с портупеей и пистолетом, который даже дал мне в руках подержать. Тогда я решил, что стану военным.

Повлиял на меня и дядя, который тоже служил срочную на флоте, воевал. Однажды он спросил меня, кем я хочу стать. Я ответил, что хочу стать военным – моряком или лётчиком. А он мне и говорит: «Вот ты как думаешь, какая из военных профессий самая опасная? Ну вот ты лётчик. Предположим, сбил тебя противник, ты с парашютом выпрыгнул – остался жив. Если ты моряк на надводном корабле, то в случае крушения у тебя тоже есть шансы спастись на плоту или шлюпке. А вот на подлодке, случись что, и шансов почти нет – оттуда не выбраться.

История № 2: Как курсанту подлодка не понравилась

— Возможно, из‑за этого разговора становиться подводником я особо и не мечтал. Вплоть до распределения после училища я даже с некоторым предубеждением относился к подводникам, особенно после одного случая, который произошёл со мной на четвёртом курсе.

Нам предложили посетить подлодку, которая стояла в ремонте. Всё началось с того, что, когда мы поднялись на борт, навстречу нам откуда‑то вылез мужик в грязном засаленном ватнике с жуткой всклокоченной бородой. Как выяснилось, это был командир подлодки. Он организовал нам экскурсию. Это была дизельная подводная лодка проекта 641. Она была очень-очень компактной. В каюте командира со сдвижной дверью, как в купе поезда, помещался секретер, откидной столик и коротенькая койка. Командир спал там скрючившись, подставив кресло под согнутые колени… Так то командир, а остальному составу вообще нелегко приходилось. Особенно меня поразила подвесная койка в носовом торпедном отсеке, через середину которой проходила труба. На мой вопрос о том, как же тут спать, бывалые подводники мне ответили: легко – забираешься, обнимаешь трубу и спишь! В общем, не впечатлила меня тогда подлодка.

История № 3: Как выпускник на Камчатку не попал

— Уже после того как мы сдали экзамены, нас стали распределять по флотам и кораблям. Я не был отличником, но и троечником не был: среди 143 человек нашего выпуска по успеваемости входил в первую тридцатку. В общем, был на хорошем счету у командования. Мне предложили на выбор несколько мест будущей службы.

Сам я хотел попасть на Камчатку: там проходил стажировку на пятом курсе, мне там понравилось, там меня уже ждали и даже обещали помочь с жильём – вплоть до того, что уже показали квартиру в центре Петропавловска-Камчатского, где я должен был бы жить. Камчатка считалось престижным местом службы, потому что там шла выслуга – год за два. Ну и оплата там тоже была двойная. Поэтому туда все стремились.

Но, к сожалению, туда попасть не получилось. И тогда начальник факультета посоветовал пойти в подводники – он сам в своё время служил на подводной лодке. «На подлодке год идёт за два – на пенсию раньше пойдёшь». Конечно, в 20 с лишним лет о пенсии ещё мало задумываешься. Но в целом с его доводами я согласился.

История № 4: Как молодой лейтенант корабль выбирал

— Меня распределили в Приморский край, в четвёртую флотилию подводных лодок, которая базировалась в городе Шкотово-28 (ныне входит в состав закрытого административно-территориального образования Фокино – прим. ред.). Там была великолепная база подводных лодок: несколько дивизий, более 50 кораблей разных типов и назначений (это не считая надводных). Но, к сожалению, наши правители периода 1990-х годов настолько усердно выполняли условия наших заокеанских «партнёров», что к началу 2000-х ни одного живого корабля там не осталось – плавают одни вырезанные из подлодок, законсервированные блоки с остановленными реакторами. А всё остальное пустили на иголки…

Но в 1991 году всё ещё исправно функционировало, люди служили и ходили в море. Я, как только приехал, сразу отправился к флагманскому штурману. Хочу, говорю, на стратег – подводный ракетоносец стратегического назначения, обеспечивать ядрёный щит Родины. «Да что там стратег, – отвечает флагманский штурман. – Ушёл в автономку – вернулся из автономки. Неинтересно. Есть у нас многоцелевые подлодки – вот это служба! Вышел, послушал, половил вероятного противника, обеспечил выход стратега, вернулся. Только вернулся – другой стратег надо сопровождать. Вот тут и получишь такие морские навыки, что мама не горюй!»

Я немного повозражал – в начале карьеры можно немного повыделываться. Тут заходит командир подлодки, на которую меня штурман сватал. «Лейтенант, ты женат? Ребёнок есть?» – с ходу спрашивает меня. Киваю в ответ. «Ну вот смотри: ты ко мне приходишь, а я тебе сразу даю квартиру». На том и порешили. Можно сказать, на этом меня и купили. Так я попал в экипаж подводной лодки К-247».

История № 5: Как на подлодке со сном боролись

— К-247 (в 1992 году переименованная в Б-247) – это первая подлодка проекта 671РТМ «Щука», построенная в Комсомольске-на-Амуре в 1976 году. Там я был инженером электронавигационной группы. Экипаж был небольшой. Из почти сотни человек на борту только 23 были матросами, остальные – мичманы и офицеры.

4 августа 1991 года я впервые поднялся на борт, а уже 6 августа мы вышли в море. О путче 1991 года узнали, только когда вернулись. Первый выход продолжался пару недель. Как раз были учения, мы осуществляли минные постановки, за что получили приз Главкома ВМФ.

В этот же выход меня допустили к самостоятельному несению штурманской вахты, для чего я сдал все необходимые зачёты. Вахту на корабле несут в три смены: в моей боевой части (БЧ) в первую смену дежурил командир боевой части, во вторую – командир электронавигационной группы. Мне, как инженеру, досталась третья смена – так называемая собака: с 4 до 8 часов утра. В это время человеку сильнее всего хочется спать. На подлодке ещё и тишина, покой, мерное жужжание механизмов убаюкивает. А спать нельзя! И мы, чтобы не уснуть, литрами пили кофе. Перед выходами на него скидывались вахтенные офицеры, штурманы, командир, старпом и заместители командира. Так и боролись со сном.

История № 6: Как подводники в 1990-е металл разгружали

— Мне пришлось служить в начале 1990-х – в то время, когда и страна в целом, и флот в частности переживали не лучшие времена. Уже сейчас, с высоты прожитых лет, я понимаю, что тогда флот и армия держались на офицерах, которые успели послужить при Советском Союзе. Тогда в военных учебных заведениях в людях воспитывали настоящий патриотизм, готовность к самопожертвованию, учили отдавать всего себя делу, переживать за безопасность страны. Благодаря именно таким людям мы тогда смогли лихие годы как‑то пережить.

Тяжело было в материальном смысле. Ведь, уходя в море, ты хочешь быть уверен, что в доме работает отопление, жена и дети сыты, одеты и обуты. Зарплаты были маленькие. В начале 1990-х её повышали очень часто – почти каждые три месяца. Но не от хорошей жизни, а потому, что инфляция была просто дикой. И даже эти небольшие деньги задерживали по три-пять месяцев. Перед выходом в море долги, конечно, погашали, но потом опять начинали задерживать выплаты. Поэтому приходилось и подрабатывать на погрузке металла, чтобы дети могли нормально в школу пойти. Хорошо, что был паёк – без него вообще был бы каюк.

Да и техника выходила из строя, а ремонтировать её было нечем. На Б-247 в конце 1992 года мы вышли в море, и у нас сломался опреснитель, питающий водой контур атомного реактора. Хорошо, что мы от базы отошли недалеко, – успели дотянуть до пирса на остатках пресной воды, что была на лодке. После этого в январе 1993 года нас отправили на ремонт в бухту Чажма, где лодку поставили в док.

Изначально на ремонт отводили три месяца, но из‑за того что не было средств, корабль простоял в доке аж до марта 1994 года. В итоге денег так и не нашли, и командование, видимо, решило, что лодку незачем ремонтировать, а проще утилизировать. Её вывели из боевого состава флота, экипаж прикомандировали к другим подлодкам. Я к этому времени был уже штурманом, командиром боевой части. И меня командир Б-264 – такой же лодки, как и та, на которой я служил, но новее, – позвал к себе. На этой подлодке до 1997 года я ходил в море, вплоть до выработки активной зоны реактора. Корабль был отличный!

История № 7: Как американцев пугали

— Такие лодки, как наша, часто ходили в море: всё обеспечение операций было на нас. И учения, и выходы стратегов, и высадка диверсантов (учебная, естественно), и торпедные стрельбы – словом, много чего мы делали.

Ходил я и в автономку (правда, не на своей лодке, а на Б-305) на 89 суток – мы прошли проливом Лаперуза и вышли в Тихий океан. Мы там отгоняли американцев от наших стратегов. Как это происходит? Идёт корабль, акустики слушают горизонт, обнаруживают шум винтов и по нему классифицируют корабль. Если выясняется, что это подводная лодка, начинается подводная охота: они от нас, мы за ними. И наоборот.

Мы иногда проделывали такой манёвр, особенно при обнаружении противника с кормовых курсовых углов: разворачивались на 180 градусов и шли навстречу. Официально он именуется манёвром проверки отсутствия слежения, а американцы называют этот приём «русский дурак», боятся его как огня и сразу начинают уходить, менять курс или всплывать. Потому что, если совпадает глубина, можно нечаянно столкнуться под водой.

История № 8: Как замполита быстрыми нейтронами расстреляли

— Случилось это в самом начале моей службы – я ещё лейтенантом был. Незадолго до меня на лодку пришёл замполит. Он, наверное, до сих пор служит, правда, не в наших вооружённых силах, а в украинских. На подлодку он пришёл с надводного корабля, поэтому в некоторых моментах был, что называется, ни ухом ни рылом. В общем, экипаж воспринимал его с прохладцей.

В обязанности замполита входил обход перед выходом в море всех отсеков и проведение среди личного состава бесед с целью повышения морального духа. Реактор у нас располагался в четвёртом отсеке, который был необитаемым – то есть экипажа там по боевому расписанию не было. Зато были видеокамеры, которые выводили изображение на монитор в центральном посту.

И вот пошёл замполит по отсекам в корму и зашёл в отсек № 4. А мы решили над ним пошутить и кремальеры (люки – прим. ред.) в переборках задраили. И по громкой связи, которую в четвёртом тоже слышно, объявляют: «Готовы к прострелке реактора быстрыми нейтронами» (его в это время как раз запускали перед выходом в море).

Центральный пост даёт команду: «Быстрые нейтроны понизу. Товсь! Ноль – пошли быстрые нейтроны!» Все смотрят на экран и видят, как в четвёртом отсеке прыгает замполит, пытаясь перепрыгнуть нейтроны. Потом дают команду сделать прострелку поверху – замполит на палубу рухнул. Вылез из отсека весь взмокший.

Народ стоит, еле сдерживается. Старпом спустился, сначала не понял, что происходит, а потом до него дошло – он как давай ржать. В общем, не задержался у нас замполит. Перевёлся от нас и уехал создавать молодой украинский флот.

История № 9: Как подводники батлы проводили

— Забавных случаев было много, правда, не все их можно рассказать без нецензурной лексики. Например, когда проводились учебные стрельбы, была традиция на корпусе торпеды мелом писать послание, адресованное экипажу судна-торпедолова. Без мата там почти не обходилось. Это было не обидно, а, скорее, забавно.

Самое смешное, что когда мокрую торпеду поднимали из‑за борта, надписи были не видны. Они проступали позже, когда торпеда высыхала. Там были такие сочинения – шедевры! А когда мы выходили в море, то устраивали батлы стихоплётов: БЧ-1 на БЧ-5, БЧ-5 на БЧ-7. Абсолютно без злобы друг дружку подкалывали, хлёстко, но не обидно.

История № 10: Как моряк в Белгород попал

— После того как в 1997 году Б-264 выработала активную зону реактора, её решили больше в строй не вводить и так же, как и Б-247, порезали на металл. Мне ходить по берегу и нести караульную службу стало неинтересно, тем более что на флоте шло сокращение, а мне в Федеральной пограничной службе предложили работу поинтереснее.

В Белгород мне предложил переехать Владилен Васильевич Абхалимов. Мы знакомы с ним давно, ещё с Баку, где он учился в «Системе» на несколько лет раньше меня. Он, когда ушёл с флота, переехал сюда. И предложил приехать в гости. Я приехал, мне здесь понравилось, и в 2001 году, когда меня сократили в погранслужбе, я решил, что достаточно уже послужил. А пенсионером я стал в 29 лет, за счёт того, что служил на подлодке. Так что прав был мой начальник факультета.

Итак я офицер-подводник, служу на Северном Флоте. Раз тема вызывает такой интерес, хотя для меня, как вы понимаете, это уже обыденность, а весь романтизм пропал, когда я получил первые звезды, расскажу, про службу на АПЛ.

#Новости#Армия#Флот#Кризис в мире#Кризис в России#Технологии

«Лягушка» с крылатыми ракетами

Бурное развитие подводного флота в Советском Союзе началось сразу после окончания Великой Отечественной войны. Конструкторские бюро разрабатывали все новые проекты. С 1950 по 1957 было построено 215 лодок проекта 613. Это самый массовый проект, подвергавшийся различным модернизациям. Лодки 613 проекта оказались настолько удачными, что при решение задачи вооружения подводного флота крылатыми ракетами использовались за основу именно эти дизельные подводные лодки. Их корпуса разрезали, и между частями вваривался ракетный отсек. Длина лодки увеличилась на 9 метров и достигла 85 метров. Подводное водоизмещение увеличилось на 350 тонн до 1660. С 1958 года по 1962 на Балтийском заводе по проекту ЦКБ-112 (ныне — «Лазурит») было переоборудовано 6 подводных лодок. Это уже был проект 665. Ракетный отсек имел 4 стационарных контейнера по бокам от рубки с углом возвышения в 15 градусов. Пуск осуществлялся сразу после всплытия одиночными ракетами или залпом в любой комбинации. Дальность полета ракеты П-5 составляла 570 км. Боевая часть весом до тонны могла снаряжаться ядерным зарядом в 650 килотонн тротилового эквивалента. На лодках 665 проекта пришлось отказаться от кормовых торпедных аппаратов и всех запасных торпед. Из-за необычного силуэта в обиходе лодку называли «каракатицей» или «лягушкой».
Ширина лодки — 6,7, осадка – 4,8. Подводная скорость 11 узлов. Экипаж 58 человек. Глубина погружения рабочая – 200 метров. Автономность 45 суток.
Последняя, шестая лодка этого проекта (еще будучи 613 проектом) была заложена 25 апреля 1953 года, вступила в строй 12 апреля 1954 года. В 1963 году в Ленинграде на Балтийском заводе имени Орджоникидзе лодку модернизировали под 665 проект. 18 июня 1967 г. лодка под номером С-164 вошла в состав Черноморского флота, в 155-ю бригаду подводных лодок. Первым ее командиром был Александр Изюмов. В разные годы лодкой С-164 командовали И. Рябинин, А. Карлов, Т. Межалис, А. Петроченко. В 1971 году лодка взяла приз главкома ВМФ по стрельбе крылатыми ракетами. В 1972 и 1974 годах лодка признавалась лучшей среди ракетных лодок флота. 19 апреля 1978 года лодка выведена из боевого состава флота и была разделана на металлолом в Инкермане.

Подводник с китайской границы

Родился Александр Изюмов 14 июля 1931 года в городе Уральске Казахской ССР. Отец его к тому времени служил в пограничных войсках. Все его предки были уральскими казаками. Отец срочную службу начинал на Западной границе, окончил школу командиров кавалеристов в Ленинграде. И его направили служить на китайскую границу под Алма-Ата. Воинская служба отца и детские годы Саши были связаны с китайской границей. О морской службе мечтать будущий подводник стал еще в седьмом классе. Отец был тогда на фронте, а Саша рвался в Нахимовское училище. Твердо решил ехать в Ленинград. Мать отговаривала, даже классного руководителя подключила. Мол, окончишь 10-й класс, тогда и поступай в училище. Саша подчинился воле матери, но от мечты не отказался. В девятом классе списался с училищем имени Фрунзе, получил программы вступительных экзаменов, подготовил и заранее отправил все документы. Сдал выпускные экзамены в школе, получил серебряную медаль. А медаль освобождала от вступительных экзаменов в военном училище. Сложил чемодан из фибры и поехал в Ленинград. В училище, пока остальные абитуриенты сдавали экзамены, Изюмов книжки читал. Зачислили всех кандидатами и отправили в Кронштадт на линкор «Марат». Точнее, на то, что от него осталось, когда ему нос оторвало взрывом. Там кандидаты практику проходили, морское дело изучали. Месяц на шлюпках ходили, палубу драили, жили в большом кубрике, спали на подвесных койках. Потом еще месяц подготовки на другой базе. Изучали стрелковое оружие и его применение. Снова на яликах ходили. И лишь потом вернули всех в училище. На втором курсе курсантов разделили по специализациям. Первоначально всех готовили на вахтенных офицеров. В одном наборе учились пять рот. Вот их и назначили без всяческих совещаний и уговоров. Первая рота – штурмана, вторая – артиллеристы, третья – минеры, четвертая – гидрографы, пятая – инженеры. Таким образом, третий и четвертый курс уже имели специализацию в обучении. Так и лейтенант Изюмов диплом получил по штурманской части. Но в те годы бурно строился подводный флот. Не хватало офицеров-подводников. И до 60% выпускников ряда морских училищ сразу оставили на курсах переподготовки. Курсы базировались в училище имени Фрунзе. А практику по легководолазному делу проходили в учебном отряде. Проучились пять месяцев. Преподавали устройство подводной лодки, приборы управления стрельбо и другие дисциплины. Приехал в училище министр Военно-морского флота Николай Герасимович Кузнецов. Побывал на занятиях, беседовал с офицерами-курсантами, с будущими подводниками. Уехал высокий гость. И приказ выдал отправить всех по флотам. Дескать, нечего офицерам штаны за партами протирать. И поехали одни на Каспий, другие – в Севастополь. А Изюмову повезло и он отправился на Северный флот в Полярный. Расписали офицеров по 2-3 человека на лодки. Александр попал на С-16. Это еще довоенной постройки лодка «Сталинец». Через три недели пришел приказ, и всех зачислили на должности. Лодка уже не плавала, но экзамены на ней по самостоятельному управлению группой сдать удалось. Лодку С-16 сдали на утилизацию. Лейтенанта Изюмова назначили на С-165, на новенькую лодку 613 проекта. Командиром был Гаранцов. А весь экипаж прибыл с Тихоокеанского флота. Штурмана лодки в тот момент назначили помощником командира той же лодки. И Изюмов принял от него дела до прибытия настоящего штатного штурмана. Александр время даром не терял. Сдал экзамен на самостоятельное управление лодкой. Ходили в море на отработку задачи №2. Успешно. Прибыл штатный штурман С-165, а Изюмов был назначен штурманом на строящуюся лодку С-289. Командиром ее был Владимир Самойлов, будущий командир бригады в Балаклаве, заместитель командующего ЧФ, командир Ленинградской военно-морской базы. Сформировали экипаж и отправили в Северодвинск на двухмесячную стажировку на действующую лодку 613 проекта. Когда строящаяся лодка потребовала присутствия экипажа – перебрались в Сормово. Прошла лодка на заводе швартовые испытания. Лодку погрузили в транспортный док и по Волге отправили в Баку. На Каспии находилась сдаточная база, где строящиеся лодки проходили ходовые и государственные истытания. Испытания прошли удачно и лодка своим ходом идет до Астрахани. Вновь транспортсный док принял в себя корабли и по шлюзам самой малой скоростью в Беломорск. Мариинская система шлюзов была древней, еще петровской постройки. В Полярный пришли уже своим ходом. Лодку назначили в первую бригаду. В конце 1956 года экипаж сдал первую, а потом и вторую задачи.

Шпион дальнего плавания
Командование скучать не давало. Собрали как то молодых штурманов и приказали им отправляться в спецкомандировку. Но сперва в режиме строжайшей секретности курсы фотографирования организовали прямо в Полярном. Научили фографировать, обрабатывать пленки, печатать фотографии. Потом дипломы гражданских штурманов выдали и мощные бинокли. В гражданскую одежду переодели. На поезде в Одессу оправили. А тут каждого из 19-ти лейтенантов-подводников первой группы в команду всевозможных судов записали в качестве штурманов. Задача стояла простая – путешествуя по миру на торговых судах в чужеземных портах присматриваться, фотографировать всякие объекты, знакомиться с театром возможных военных действий. Оригинальный метод подготовки боевых штурманов подводных лодок позволил молодым людям мир посмотреть. Особый отдел тщательно готовил разведчиков. Изюмову не очень повезло с назначением. Попал он на древний теплоход «Аргун» типа «Либерти» американской постройки, еще по ленд-лизу. Пароход в океан не выпускали. Но в Средиземном море поплавать довелось вдосталь. Бывали в Сирии, в Греции. В Египет, воюющий с Израилем, возили оружие. Начиная от патронов и пушек заканчивая самолетами, танками и боеприпасами. Обратно везли хлопок и бокситы. В каждом порту по неделе под разгрузкой-погрузкой стояли. Успевали разведчики сфотографировать практически все, что в порту было интересного. По возвращению в Одессу, подводники шли в особый отдел и отчитывались о командировке, выкладывали все фотоснимки и подробнейшие описания увиденного. Год отплавал старший лейтенант Изюмов на «Аргуне» и последний рейс совершил на танкере «Кострома» вокруг Европы. Командировку завершил в Питере. И был зачислен на штурманские курсы в Балтийском училище. По окончании учебы Александр Изюмов получает назначение флагманским штурманом в дивизион подводных лодок в Полярном. Дивизион только передислоцировался с Новой Земли, где принимал активное участие в испытании ядерного оружия. А затем в Сайда-губе Изюмов служил флагманским штурманом в бригаде ракетных подводных лодок. Александра манила командирская карьера и он обратился к командиру эскадры адмиралу Егорову. Адмирал такое решение одобрил и назначил Изюмова помощником командира, а через несколько месяцев службы – старшим помощником. Время летело стремительно. И после командирских классов Изюмов получил назначение на лодку 665 проекта. По Беломорско-Балтийскому каналу четыре лодки перешли в Кронштадт. Но в Балтике стрельбы ракетами не проводились. Соседние государства добро на такие учения не давали. Тогда командование решило одну из этих лодок разместить в Балаклаве на Черном море. Лодка пришла теми же реками в Азов, а потом своим ходом в 1967 году в Балаклаву. Как раз перед Днем флота. И лодка сразу стала в 13-тый завод на средний ремонт.

Перипетии службы

Не сложились у Изюмова личные отношения с комбригом Маркеловым. Вроде и служба шла нормально, и с командирами лодок сдружился. Но вот раз на своей «Волге ГАЗ-21» Александр Изюмов с семьей в выходной день по горам поехал кататься. На Ай-Петри его продуло холодным ветром и слег он с высокой температурой. А комбриг его к себе вызывает и поручает подменить командира одной из лодок в Донузлаве. Изюмов докладывает, что температура под 40, самочувствие очень плохое, лекарства принимает. Просит пару дней дать отлежаться и подлечиться. Маркелов настаивает на немедленном отъезде в Донузлав. Идум к командиру дивизии контр-адмиралу Лазареву. Лазарев выслушал обе стороны и порекомендовал Маркелову другого командира подыскать для Донузлава. С тех пор комбриг зло затаил, с особым пристрастием за службой Изюмова следил. Однажды лодка возвращалась в бухту после сдачи задачи 2. Комбриг рядом с командиром лодки на мостике стоит. Изюмов многократно проходил все повороты в фарватере, бухту знал отлично. И два поворота на 90 градусов предусматривал. И вдруг комбриг срывается в крик: «Командир, поворачивай! Немедленно поворачивай!» Изюмов в ответ: «Товарищ капитан первого ранга, я сам знаю, когда нужно поворачивать». Комбриг не унимается, кричит о необходимости поворота. Командир лодки Изюмов психанул и по трубопроводу голосовой связи вниз передает: «Вахтенный! Впишите в журнал, что в командование лодкой вступил капитан первого ранга Маркелов!» Маркелов тут же отработал назад: «Отставить!» Но с тех пор мира уже не было. Некоторое время спустя, на внешнем рейде Севастопольской бухты лодка стала на ночевку после отработки задачи. Решили в Балаклаву не уходить, еще предстояла работа на полигоне на следующий день. Стали на якорь, поужинали. Командир дал команду отработки на боевых постах. Радисты стали отрабатывать задачу подачи аварийного сигнала. Набирают шифрованный сигнал кодом, вводят в передатчик «Акула», нажимают кнопку и сигнал улетает в эфир. Но в учебных условиях сигнал подается не на антенну, а на эквивалент. В экипаж только пришел из учебного отряда молодой мичман-связист. Вот его и стали обучать. Старшина команды Толстухин все сделал правильно, но на эквивалент не переключился. Аварийный сигнал ушел в эфир. Сигнал первыми приняли не наши черноморские службы, а Москва. И началась суматоха. Семафорят запросы о причинах аварии. Лодку с якоря сняли, в Балаклаву пришли. Изюмова с командиром дивизии вызвали в штаб флота. Командование приняло решение перевести Александра Изюмова на другую службу. Предложили военпредом в Таганрог ехать или в Севастополе в гидрографический дивизион идти. Обе должности не плохие для капитана второго ранга. Но в ноябре 1969 года Александр Изюмов демобилизовался, сошел на берег.

И уже в декабре того же года Изюмов по приглашению своего товарища, начальника подземных штолен Исаева, идет работать докмейстером. Восемь лет он каждый рабочий день утром проходил в подземелье через массивные броне-двери. Вечером – обратно. Александр Изюмов побил своеобразный рекорд мира по количеству подземных доковых операций. Работа велась в режиме особой секретности. Показательно и то, что командир подводной лодки и докмейстер подземного комплекса-укрытия впервые посетил хранилище ядерных боеголовок только в мае 2013 года. Спустя 34 года после увольнения с должности докмейстера.

Рассказ командира подводной лодки записал Владимир Илларионов.

Май 2013. Балаклава