Многие родители мечтают о балетном будущем для своих детей. Каково это – учиться единственному искусству, материалом для которого служит сам человек, «АиФ на Севере» рассказала выпускница Якутской балетной школы имени А. и Н. Посельских Ольга Яковлева.
У балетных нет детства
— По моим наблюдениям, дети в балетном училище делятся на две категории – фанаты балета и те, кто им не живет. В нашем потоке вторых было большинство, а вот нынешние дети более идейные.
У балетных нет детства, на него просто не остается времени. Уроки начинаются в 8 утра: классика, станок. Потом народный, современный, дуэтный, бальный или историко-бытовой танец – каждый день разный. Затем уроки по школьной программе, обед. Дальше репетиции у тех, кто занят в постановках, вечером – общие репетиции. Когда в театре давали спектакли, можно было их смотреть, но это уже по желанию.
В старших классах мы проводили в училище минимум 10 часов: с восьми утра до шести вечера. Если были спектакли, домой приходили к девяти вечера. Уроки делали в окошках между занятиями, после обеда или дома перед сном. При этом экзамены после 9 класса сдавали все, а вот ЕГЭ, к счастью, было по желанию.
Нагрузка очень большая, поэтому на школьных предметах частенько спали: некоторые учителя нас жалели и закрывали на это глаза. Особенно мы любили за это учительницу географии. Иногда даже собирались и… молились, чтобы не было уроков. Правда, качество знаний по общеобразовательным предметам страдало.
Конечно, многое зависит от самого человека. Я, например, всегда любила читать – с моей подругой Надей, она потом отучилась на юриста, постоянно убегали в библиотеку и читали все подряд. Из всего класса только мы вдвоем так делали, остальные этого не понимали.
Любимым местом в училище была… раздевалка. Там мы, можно сказать, жили. Каждая была рассчитана на два класса – со шкафчиками, банкетками и большими шкафами, где можно было постелить себе одежду и поспать, спрятавшись ото всех.
Листиком салата не питались
— Условия в училище очень хорошие – как в частной школе. В классе 13 человек, за нами был закреплен отдельный кабинет, учителя сами к нам ходили. Школьной формы не было – на уроки приходили прямо в тренировочных трико. В администрации к ученикам относились по-отечески: всегда входили в положение, помогали и поддерживали тех, у кого дома не всё гладко.
Были дети, которые жили в общежитии училища с осени до летних каникул: приезжие из районов, а также ребята из многодетных и малообеспеченных семей. Тех, кто из пригородов или с окраин Якутска, зимой заселяли в интернат – они ездили к родителям только на выходные. И были те, кто каждый день приходил из дома – как я.
Кормили хорошо, не листик салата, как многие думают. В столовой давали первое, второе, третье – порции, правда, не очень большие. Каждый день в меню были фрукты, в обед витамины, кальций и омега-3. У тех, кто жил в интернате, были еще и полдники, и поздние ужины.
Раз в неделю нас всех взвешивали, и тем, кто весил больше нормы, давали полпорции. В основном, это делали в интересах мальчиков, которые сами по себе некрупные, – чтобы их не травмировать. Я всегда была в идеальном весе: 44-45 кг при росте 166 см. Крупных девочек не ставили на высокие поддержки – когда партнершу поднимают в воздух на вытянутых руках. Каюсь, я тогда над ними смеялась. Потом мне это отлилось – после вторых родов поправилась до 75 кг.
В младших классах девочки носят на талии резинку – по ней видно, втягиваешь ты живот или нет. Если её забыть, могли выгнать с уроков.
Стекла в пуантах не было
— За каждым классом закрепляли классного руководителя, как в обычной школе. Еще была воспитатель, которая провожала на репетиции, в раздевалку и столовую, а если появлялось «окно» – сидела вместе с нами.
Несмотря на такой присмотр, в старших классах мы всё успевали: и курить, и выпивать, и с мальчиками встречаться. Однажды мы с одноклассницей прогуляли урок, чтобы помыть голову в душе – потом каждая собиралась по своим делам. Сквозь звук льющейся воды слышим стук в дверь. Я решила, что это кто-то из девчонок, и громко так спрашиваю: «Чего надо?». В ответ тишина. Открываю – а там директор. Ох и досталось нам тогда! После выволочки нас еще и на урок отправили – так и сидели с мокрыми головами.
Балет – это сложно и часто болезненно. Это требовательные педагоги, постоянное преодоление себя, многочасовая работа в зале и высокая конкуренция. Педагоги нас строжили – думаю, по-другому нельзя было. Доставалось и мальчикам, и девочкам. Могли подзатыльник дать, волосы у виска на палец накрутить и резко дернуть, за «шишки» таскали. Помню, мы даже не обижались, понимали – по заслугам. Если родителям жаловалась, говорили: «Значит, было за что – сама виновата». Сейчас в училище такого нет: другое время, другие дети и родители.
Каких-то интриг, стекла в пуантах и порванных костюмов не было. Наоборот, все помогали друг другу, купальники, костюмы, колготки, резинки для волос одалживали. Могли вдвоем носить одно и то же трико – если, например, у подруги сегодня экзамен, а она своё порвала.
Нам платили стипендию, но месяц через месяц: в один месяц закупали оптом балетную обувь, в другой на руки выдавали рублей четыреста – для 12-13 лет неплохая сумма. Пуанты выдавали раз в месяц, мягкие «партерки» – раз в три месяца. Если сломаешь, а срок замены не подошел, приходилось идти в обувную, где стояла коробка бесхозных пуантов, и подбирать там.
Травм не было, потому что хорошо учили
— Все балетные очень тактильные – на этом «завязана» профессия. Сразу после поступления мальчиков и девочек ставят в пару, мы постоянно в контакте. Сейчас, когда собираемся вместе, всегда обнимаемся. Для нас это нормально, без какого-либо подтекста, а люди сторонние удивляются, считают странным. Когда я после балетного поступила в СВФУ, тоже по привычке всех трогала – но там охоту отбили быстро.
Я и моя одноклассница Алена были одни из самых худых во всем училище, поэтому нас постоянно «эксплуатировали» – там выйти, тут поднять. Однажды меня уронили с высокой поддержки. На репетиции партнер поднял меня, я чуть шевельнулась – и он потерял равновесие. Но всё обошлось – мальчиков в училище так воспитывают: если девочка падает, должен подстраховать. Поэтому упала не на пол – он меня на себя «положил». Серьезных травм на нашем потоке не было ни разу, потому что хорошо учили.
Помню фразу, которую нам частенько повторяли на линейках: «Балеринам нельзя любить». Тому были причины: когда меняется тело – растет грудь, округляются бедра, девочки даже двигаться начинают иначе. Правда, это мало кого останавливало. А еще педагоги говорили, что для танцовщицы главное характер (с покладистыми работать проще) и голова – чтобы была небольшой.
Искусство не для всех
— Я не мечтаю о балетном будущем для своей дочери. Они живут в своём мире, жизни вовне будто нет – всё там, внутри труппы. Даже в отпуска летают с коллегами, с ними же дружат, ссорятся и создают семьи. Я хочу для нее другого, ведь мир такой большой, в нем столько возможностей и столько всего интересного! Но, если у нее действительно талант, и она сама этого захочет, отговаривать не буду – не имею права.
В нашем классе было 6 мальчиков и 7 девочек. Сейчас, спустя 11 лет после выпуска, в театре остались только пятеро. Остальные ушли кто куда: хореограф, журналист, режиссер оперы и даже… сотрудник прокуратуры. Мои подруги, которые, как и я, оставили балет, тоже рады, что ушли. Самым известным выпускником нашего потока и, пожалуй, всего училища, стал Сарыал Афанасьев – он всегда выделялся, царил на сцене.
После окончания училища меня звали в ГИТИС – в Департаменте по подготовке кадров было одно место на балетмейстера. Но мне было 17 лет, и родители меня не отпустили – были уверены, что из-за азиатской внешности со мной в Москве обязательно что-то случится. Всё решили буквально за пару дней – пришлось идти в СВФУ на юридический.
Что дал мне балет? До сих пор могу сесть на шпагат, устойчива к критике и всегда довожу дело до конца. Оба моих мужа (бывший и нынешний) далеки от искусства, и оба были в восторге, узнав, что я в прошлом балерина.
Сказка и пахота
Вы часто говорите, что балет — это «каторга в цветах», а ожидание своего выхода на сцену в «Баядерке» сравниваете с подготовкой к гильотине. Что же вас сподвигло заняться балетом?
Про «каторгу в цветах» все верно, но мне это стало понятно гораздо позже. Получается, что выбрал свой «скользкий» путь по незнанию и неведению. Я не из семьи артистов. Просто с детства очень люблю театр. Тогда казалось, что балет — сказка, где все просто и легко. Моя мама расценивала увлечение балетом как мой детский каприз. Она даже согласилась на мое поступление в училище при условии, что сын будет отличником в общеобразовательной школе. Потом оказалось, что у меня чудо-способности, учителя вторили, что такому одаренному ученику просто необходимо учиться в Москве. Так и началась эта эпопея. Из чистой случайности.
Вы по-прежнему верите в эту сказку?
Вопрос задается человеку, который танцует уже 30 лет. Я много раз повторял: если бы родился в семье артистов, имел доступ за кулисы, то осознал бы всю сложность профессии и никогда бы не пошел в танцовщики. Это абсолютно точно. Моя мама допустила серьезную ошибку, когда отговаривала меня от этой профессии, ведь она не показала ребенку изнанку балетной специальности, а только рассказывала о ней. Конечно, я не поверил маме и обманулся, не зная мира закулисья.
Получается, что для вас понятие танца по прошествии времени кардинально поменялось?
Да. Когда-то танец был для меня чудом, а потом, со временем, стал тяжелой работой. Превращать тяжелую работу в чудо — моя профессия. Многие же до сих пор думают, что крутиться на сцене в пуантах — это легко и не стоит никаких усилий. Зимой после спектакля «Спящая красавица» ко мне за кулисы пришла королева Бельгии и спросила: «А как вы зависаете в воздухе? Никто так не может, а у вас получается». Я ей ответил: «Это моя профессия». Что тут скажешь, это основной секрет и главный принцип нашей балетной школы.
«Душой исполненный полет» — вывеска, эмблема русской школы балета. Этому не научить, это дается от природы.
Но к этому должны все стремиться. Реально же нас учат полетам. Когда я был ребенком, великая балерина Надежда Васильевна Павлова своим танцем вводила меня в состояние аффекта. Она владела профессией в совершенстве, и умела пахоту превратить в мечту.
Никакой доброжелательности здесь нет
Расскажите о своих первых шагах в театре. Вообще, от чего придется отказаться человеку, который желает посвятить свою жизнь балету?
Первые годы, во время так называемого становления, у артистов балета нет жизни. Все время работа, работа, работа. У меня нет воспоминаний о юности, зато я могу точно описать репетиционные залы в разных театрах. Я узнал, что такое жизнь, когда мне было около тридцати лет — все балетные вершины к тому моменту уже были покорены. Оставалось только их удерживать. А до тридцати я трудился по множеству часов в день в зеркальных классах. Это гораздо сложнее, чем завоевывать звания, но уходит чуть меньше времени. Тогда появляется возможность оглянуться вокруг.
В таком случае, у вас сейчас есть возможность предостеречь молодых танцовщиков. Что нужно знать подающим надежды исполнителям?
Для начала совет родителям. Вы должны четко понимать, чего хотите для своего ребенка: чтобы он просто занимался танцами для поддержания здоровья, или чтобы серьезно готовился получить профессию танцовщика? Если родители выбирают второе, нужно сделать все для того, чтобы ребенок попал в серьезное учебное заведение. В нашей профессии — это Московская государственная академия хореографии и Академия русского балета имени А.Я. Вагановой. Это были самые главные мировые центры балета почти триста лет назад, они сохраняют это звание до сих пор. Кроме них существуют только две школы в мире, уровень которых равен русской: школа танца Государственной парижской оперы и школа Королевского датского балета в Копенгагене. Всё.
Я глубоко убежден, что балету нужно учиться исключительно в государственных учреждениях.
Во-первых, в них танцовщик будет изучать все тонкости профессии по столетиями сложившейся программе под присмотром профессионалов. Во-вторых, за качество образования будет отвечать государство, а не частные лица. Это очень важный аспект — дилетанты, практикующие неправильный подход к репетициям, могут сделать из ребенка инвалида. Понимаете, когда частные школы стремятся развить в ребенке самодеятельность, я за, когда они пытаются целенаправленно обучать профессии — против.
А каким образом влияют на становление танцовщика родители?
Все зависит от степени сумасшествия человека и от его интеллекта. Моя мама, к примеру, ничего в балете не понимала. Единственное, что она сделала правильно — выяснила, кто являются лучшими специалистами в области балета, показала меня им и узнала, есть ли у ребенка шанс добиться чего-то. При этом она не превратилась в мамашу, вечно сидящую под дверью репетиционного зала или обивающую пороги школьных кабинетов. Такие родительницы вредят учебе. Нужно понимать, что ребенок, который встает на путь становления в балете, взрослеет немного раньше своих сверстников. Конкуренция, физическая и духовная нагрузка — вещи, более присущие взрослой жизни, нежели детской. Молодому танцору необходимо психологически крепнуть. Значит, ребенку нужно очень сильно помогать в эмоциональном плане. Я, например, знал точно, что моя мама, при всей своей строгости, меня очень любит. Она никогда бы не попрекнула, если бы у меня что-то не получилось, или меня не ставили в спектакли. Мама не накручивала, что кто-то способнее. Это очень помогает.
Oui, c`est toujours comme ca! Балет — это клубок целующихся змей. Он был таким, есть и будет. Но надо понимать, что это происходит и в музыке, и на фабрике, и среди журналистов на телевидении. Везде, где есть конкуренция.
А не приукрашены ли истории о жестокости балетного мира? Молодая прима Большого Евгения Образцова часто заявляет, что секрет ее успешной карьеры — доброжелательное отношение к партнерам и привычка видеть в театральных людях только хорошее.
Знаете, с доброжелательной маской часто подходят люди, которые хотят тебе плохого. Существует негласное правило: если тебя усиленно хвалят в театре, подумай, что не так. Конечно, все зависит от конкретных людей. Но скажу вам по секрету, что никакой доброжелательности здесь нет, есть только удары в спину. Подготовиться к этому нельзя. Просто идите и ничего не бойтесь.
Пусть солиста
Ежегодно выпускники академий хореографии пополняют, если повезет, только кордебалет. Солистами становятся единицы.
Правильно, учат не на солистов, а на артистов. Солистами становятся в театре. Как им стать? Готового рецепта нет. Необходимо сочетание великолепных способностей, нечеловеческого труда, желательно великолепных педагогов-репетиторов и, конечно, шанса. Но шанс у каждого разный. У кого-то он появляется благодаря способностям, другие удачно с кем-то переспали, третьи являются чьими-то родственниками.
А в вашем случае?
Мальчик пришел с улицы и стал главным танцовщиком и «фасадом» Большого. Просто мальчик с улицы, без знакомств, без родственников, без всего. На мои хорошие способности «попадались» самые лучшие педагоги страны. Судьба, уникальный шанс, называйте, как хотите. Мне фартило.
То есть, у вас был шанс благодаря способностям. А способности к балету — это то, что есть у человека сразу, или они формируются в процессе?
Будущий артист балета — всегда гадкий утенок в начале пути. В нашей профессии лебедями не рождаются. Только в процессе превращения, то есть, работы, шлифовки, самосовершенствования получается прекрасная птица. Талантливые дети действительно встречаются, но им сегодня очень не везет с педагогами. Многие великие уже умерли, многие уехали на Запад. Новая плеяда еще до конца не оперилась, чтобы учить так качественно, как надо.
А как складывается судьба современных выпускников высших хореографических заведений? Есть ли какие-то протоптанные карьерные тропинки?
Когда я выпускался, было распределение в театры. Теперь выпускники сами ходят на собеседования, проходят аудишн, поступают в труппы. Некоторых приглашают. Вообще, время изменилось. Что-то повернулось в мире. Раньше у всех была цель попасть в Большой театр. Теперь никто не мыслит так узко. Все идут туда, где дают танцевать сольные партии. Помню, что мне было все равно, я имел много приглашений от других коллективов, но они для меня ничего не значили. В голове было одно: «Главное — быть зачисленным в труппу Большого театра, стартовать там с нуля и стать солистом».
Сейчас долгий путь никого не интересует. Танцовщики желают сразу получить все: зарплату, машины, квартиры и роли.
Могу сказать одно: хорошо это не заканчивается.
Неужели у вас никогда не было ни малейшего помышления о карьере за рубежом?
Я не хотел быть и не стал эмигрантом.
А как относитесь к покинувшим Россию танцовщикам?
Они используют свой шанс. Весь мой класс уехал, и многие стали солистами, премьерами разных мировых коллективов. Я могу сказать точно, что если бы они не покинули страну, в России бы их не ждал такой успех. Имея русскую школу, учась у лучшего педагога, который был на тот момент в Советском Союзе, Петра Пестова, они не могли не стать премьерами за границей. Хотя не могу сказать, что класс у меня был суперспособным, но выучены все были первоклассно.
Если бы вы поступали в балетную школу или вуз сегодня, вы бы планировали уехать за границу по окончании?
Наверное, да. Если бы я сейчас поступал в театр, я бы уехал.
Говорят, что солист в иностранном театре получает больше денег, нежели в российском. Существует ли в балете такое понятие, как стоимость артиста?
Существует. И это очень серьезная вещь. За понятием стоимости артиста не стоят ни менеджеры, ни агенты. Только судьба. Сейчас есть достаточно много артистов, которые хвастаются тем, что «дорого стоят». Однако с гастролями в стране они ездить не могут — не получается собрать залы. Я, например, могу поехать в какой-нибудь город и выступать в понедельник утром, а зал будет полным. Поэтому, когда слышу хвастовство «балетных» своим достатком, становится смешно.
Русская балетная школа
Вы часто упоминаете русскую балетную школу. Что она дает танцовщику?
Первая российская балетная школа, образованная в XVIII веке, была воспитательным домом, куда набирали дочерей и сыновей крепостных. Их учили музыке, тех, у кого был голос — пению, у кого были способности — танцу. Самые одаренные шли в танцовщики или занимались оперным искусством, менее способные — в промежуточный водевильный жанр. Из этого воспитательного дома затем появились разные центры образования — балетные, музыкальные и драматические. Система образования русской балетной школы универсальна. Сложнее всего выучиться классическому балету. Получив эту базу, можно овладеть и другим стилем. Поэтому, если артист решит поменять направление, ему будет это сделать легко. Русская балетная школа — лучшая классическая база, созданная лучшими педагогами, на которую отлично ложатся все остальные стили.
Русские балетные педагоги известны своей жесткостью. Про Петра Пестова рассказывают истории, что во время класса в учеников часто летали его сабо.
Пестов был очень жестким человеком. Но в этой жестокости была мудрость и профессионализм.
Балет, спорт, большая музыка — успех в этих сферах достигается только через преодоление себя.
По-другому это не преподается и не учится. Не готов — ничего не выйдет. Люди с мягкими характерами здесь не выживают, и никогда никем не становятся.
Каков рецепт успеха от Цискаридзе? Вы как-то обмолвились, что главное — во всем оставаться человеком.
Это очень сложный рецепт. Дело в том, что крупные и успешные артисты, прежде всего, очень сильные люди. И, как правило, порядочные. Я говорю о гениальных артистах, а не о раскрученных. Это разные вещи. Не знаю, является ли внутренний такт, развитие своего духовного мира ключом к успеху. Но, безусловно, это определенная планка.
Что Вы можете пожелать абитуриентам хореографических училищ, которые выбрали дорогу «каторги в цветах»?
Прежде всего, необходимо как можно раньше выбрать верное направление в своей профессии, не слушая шарлатанов и ложных советчиков. Если вам дает совет человек ранга Плисецкой, то внимать с трепетом. Такие люди не опустятся до лжи. А совет тети Дуси, которая была восемнадцатым лебедем в маленьком провинциальном театре, лучше не воспринимать вообще. Кроме этого, нужно понимать, что люди, действительно владеющие профессией, всегда добры, милы и доброжелательны в личном общении, но достаточно жесткие в работе. Моя мама, например, понимала это и когда привела меня к лучшему педагогу Советского Союза, сказала: «Нужно будет — бейте».
M24.ru продолжает серию статей о необычных школах. На прошлой неделе мы рассказали о том, как проходит детство в церковных, актерских и языковых учебных заведениях. В этот раз своими историями поделились выпускники хореографического училища, кадетского корпуса, школ ЦСКА и «Спартака», в также лицеев «с уклоном».
Фото: m24.ru/Александр Авилов
Балетная школа
Выпускница хореографического училища, артистка балета согласилась поговорить с нами на условиях анонимности, чтобы не портить отношения с бывшими педагогами и однокурсницами. Ведь для того, чтобы станцевать нежного лебедя, нужно пройти очень суровую школу жизни, полную борьбы за внимание наставников, оскорблений и даже рукоприкладства.
«Я училась в Московском хореографическом училище при театре танца «Гжель». Среди необычных предметов у нас были классический танец, народный танец, сценический репертуар, гимнастика, актерское мастерство, историко-бытовой танец, ритмика (в первом классе), современный танец, дуэтный танец, музыкальная литература и этикет. А помимо стандартной истории мы проходили историю театра и историю хореографии. Как вы понимаете, в первую очередь внимание уделялось физическому развитию – на успехи по общеобразовательным предметам в училище часто не обращают внимания.
Учились мы с 9 утра и до 18:45, хотя бывали и короткие дни. Практический урок длился 1,5 часа, а устные – по 45 мин или тоже 1,5 часа. Предметы нам ставили вперемешку, но утром чаще все же были практические, а вечером – обычные. Помимо этого, нам часто ставили репетиции не по расписанию, а два раза в год мы сдавали экзамены. И еще мы, конечно, выступали. Когда я училась, у нас было немного концертов и иногда гастроли (насколько я знаю, сейчас там новое руководство, и дети много танцуют и участвуют в конкурсах).
Атмосфера в хореографическом училище непростая. Чтобы выдержать психологически, не сломаться за время обучения, надо быть очень сильным человеком. С одной стороны, большие физические нагрузки – каждый день по 4,5 часа практических занятий. С другой – постоянная борьба с лишним весом. В переходный возраст очень тяжело, когда тебя разносит, а вес должен быть маленький. Нас взвешивали раз в неделю, обычно после выходных.
Педагоги ведут себя жестко: и кобылами называют, и бьют. Попу отставила – получила по попе, колено не дотянула – могут ударить по колену, спина кривая – ну вы поняли. Но в основном идет психологическое воздействие. Как-то мне сказали, что я жирная и что я такая никому не нужна буду. Много комплексов потом появляется. И отходишь от училища очень долго. Даже те, кто в театре потом танцуют, не сразу спокойно выходят на сцену.
Конечно, у нас очень большая конкуренция, и если ты расслабишься, то потом можешь не догнать всех. Тяжело очень, ревность большая, и даже хорошие подруги могут стать врагами. Девочки даже считают, сколько педагог кому внимания уделил, кого хвалит, кого ругает. С любимчиками учителей общаются, но напряженно, и могут гадости говорить за спиной. Конечно, стараешься не смешивать дружбу и учебу, но это тяжело.
В жизни это несомненно оставляет след, но мы были целеустремленными детьми и в свои 12 лет знали, чего хотели, и получили профессию. Это тяжелый путь, и он точно не для всех. И даже принять тот факт, что ты не подходишь и уйти, требует огромного мужества».
Кадетский корпус
Константин Катанов. Фото предоставлено автором
Экономист-математик Константин Катанов провел семь лет в Первом московском кадетском корпусе (1МКК), где юношей готовят к «профессиональному служению Отечеству на гражданском и военном поприще». Мальчики учатся там с 5 по 11 классы и проводят вне дома шесть дней в неделю.
«Для поступления необходимо было сдать вступительные экзамены: русский, математику, физкультуру и психологическое тестирование. Классы именуются курсами и нумеруются с 1 по 7. Личный состав подразделяется на роты, курсы, взводы, отделения. Кадеты ходят в военной форме трех видов: повседневной, полевой и парадной. Каждая имеет летний и зимний варианты.
Корпус приучал к строгой дисциплине, но при этом всегда уделялось достаточное внимание всестороннему развитию личности. Там действовал режим дня и расписание:
- 7:00 – подъем;
- 7:05 – построение и зарядка;
- 7:30 – умывание, наведение порядка;
- 7:45 – построение, утренняя поверка;
- 7:55 – завтрак;
- 8:15 – начало занятий, 3 урока по 45 минут, перемены по 10 минут;
- 11:00 – второй завтрак (булочка и сок);
- 11:30 – продолжение занятий, 4 урока;
- 15:00 – обед;
- 15:45 – самоподготовка (выполнение домашних заданий);
- 17:40 – свободное время, дополнительное образование;
- 19:00 – ужин;
- 19:30 – свободное время, дополнительное образование;
- 21:15 – второй ужин (кефир с печеньем);
- 21:30 – вечерняя прогулка;
- 21:45 – вечерняя поверка;
- 22:00 – отбой.
Заметьте, у нас было целых пять приемов пищи, но есть при этом хотелось постоянно. Магазинов на территории корпуса нет, так что иметь с собой в кармане больше 100 рублей на неделю смысла не было.
В учебном расписании присутствовали дополнительные предметы: военная подготовка, строевая подготовка, школа младших командиров, усиленная физкультура, этикет. Когда обычные школьники в мае заканчивали учебу, нас на весь июнь отправляли на полевые сборы в действующую военную часть. Там проходила углубленная военная подготовка, нас возили на мероприятия, где демонстрировалось новейшее вооружение, боевые машины, проводились стрельбы.
В общении с офицерами и преподавателями существовала субординация: кадет обязан знать, как, к кому и когда нужно обращаться, как вести себя при общении. При этом сотрудники корпуса также действуют по инструкциям, часто называя кадет «на вы».
Представлять кадетское товарищество для меня до сих пор особая честь, но делать это мне далеко не впервой. В корпусе существовал совет генералов, куда входил один учащийся с каждого курса. Я был как раз одним из них. В отличие от старшины, эта должность была выборной – генерал курса впоследствии представлял мнение своего коллектива, а вес голоса совета генералов приравнивался к голосу директора корпуса при вынесении различных административных решений.
Кроме того, у кадет всегда было много возможностей поучаствовать в творческих коллективах (хор, духовой оркестр, вокально-инструментальные ансамбли) – мы ездили выступать на известных сценах Москвы, других городов России и зарубежья. Яркое впечатление на всю жизнь оставило у меня выступление на одной сцене с легендарными артистами Василием Лановым и Владимиром Зельдиным в Театре Российской армии, где я как победитель районного конкурса исполнял патриотическую песню.
С гордостью вспоминаю свое участие в параде на Красной площади 7 ноября 2001 года, приуроченном к 60-летию Битвы под Москвой, когда коробка (строй) моего курса стала первой кадетской колонной, участвовавшей в таком параде. Сейчас это уже стало традицией, и 7 ноября на Красной площади можно увидеть воспитанников из многих кадетских корпусов России.
В корпусе было много возможностей для приобретения знаний и умений, не относящихся к стандартной школьной программе. Классические танцы, пение, музыка, военно-прикладные виды спорта, различные единоборства, фехтование, технические кружки, работа в коллективе и управление им. У кадета, несмотря на распорядок, много самостоятельности – обязательно надо иметь характер и голову на плечах, чтобы развиваться, переносить неделю без семьи и давать отпор в конфликтах, без которых школьные годы не обходятся».
Спортивная школа
Спортивные школы делятся на два вида: интернаты, где дети по сути живут, а расписание полностью подстраивается под график тренировок, и обычные школы со спортивными классами, где могут учиться как будущие чемпионы, так и обычные ребята, свободные от усиленных занятий физкультурой. В школе второго типа училась пловчиха и тренер Евгения Бабакова: помимо общеобразовательных предметов в ее классе шесть дней в неделю проводили тренировки – два раза в день по три часа. Иногда занятий было чуть меньше, иногда чуть больше, в зависимости от этапа подготовки к соревнованиям.
Евгения Бабакова. Фото предоставлено автором
«Училась я в 704-й школе, со спортивными классами от ЦСКА (сейчас это школа № 1287 с углубленным изучением английского языка). В основном в ней учились одни спортсмены, но были и обычные ученики. Конечно, отношение к нам было более лояльным, чем к другим ребятам, мы приходили после тренировки к четвертому уроку – около 11 утра – и учились до 4 дня, потом вторая тренировка.
Из-за сборов и соревнований мы часто отсутствовали на уроках, но всегда что-то после этого сдавали и учили обязательно. Домашку особо у нас не проверяли, хотя некоторые учителя требовали все сдавать в срок и ставили «двойки», правда, с возможностью исправить. Кроме плавания мы часто выезжали с «физруком» на другие соревнования – бегали за школу, за что нам, конечно, ставили «пятерки».
Воспоминания у меня остались приятные и теплые, но сразу скажу: если ваш ребенок не занимается спортом профессионально, не стоит отдавать его в такую школу. До 7 класса я училась в гимназии и могу сказать, что разница огромна».
Журналист Анна Теплицкая училась в школе «Спартака», которую окончили многие звезды отечественного футбола и фигурного катания. Сама Анна не ходила в спортивный класс, но хорошо помнит, как модно было крутить романы с мальчишками-спортсменами, к которым, конечно, ревновали обычные ребята.
Анна Теплицкая. Фото предоставлено автором
«У моей школы – самой обычной, на самом деле, московской школы № 1036 – была одна особенность: в параллели учились футболисты детской академии «Спартака». А еще по обычным классам раскидывали фигуристов – школа находилась рядом с ледовым дворцом «Спартак» в Сокольниках. В 1036-й, например, учились Погребняк, Дзюба, Тарасов, Шишкин, Титов. А из фигуристов, насколько я знаю, Слуцкая.
Большинство девочек, конечно, футболистов обожали, у многих с ними были романы. Хотя лично я всегда больше симпатизировала ребятам из своего класса, а наши мальчики парней из параллели (спортсмены целыми командами учились в классах «В») обычно недолюбливали. Помню, мы с трудом уговорили их после «Последнего звонка» потусоваться хотя бы немного вместе с футболистами.
Не могу сказать, что все футболисты, которых я помню, были раздолбаями, но все же, понятное дело, мотивации учиться у них было меньше, чем у ребят из обычных классов – постоянные тренировки, нацеленность на достижение успехов именно в спорте… Кстати, классе в 10-м наших спортсменов-одногодок из «Спартака» заменили на ребят из «Спартака – 2», и, как мне тогда казалось, те, новые, ребята были более разносторонними, интересными, подвижными. Но, возможно, тут дело просто в возрасте – кажется, я с парнями из «Спартака – 2» вообще больше общалась, чем с теми, кто учился в нашей параллели до них.
Помню, что футболисты учили нас пинать мяч в школьном дворе (ну, как нас – более спортивных девочек, чем я, у меня-то все это не особо получалось), иногда мы ездили на их игры. А после школы мне очень нравилось, что, когда рассказываешь новым знакомым, что училась в спартаковской школе, все заинтересовываются (даже те, кто за «народную команду» не болеют).
Сейчас нашей школы, к сожалению, уже нет: 1036-ю слили с соседней 364-й, а в нашем здании открыли какую-то гимназию. Так что я не знаю, где теперь учатся будущие звезды отечественного спорта».
Школы «с уклоном»
Московский фоторедактор Лариса Иванова провела детство в Краснодаре, где успела поучиться в двух лицеях с совершенно разными уклонами: химико-биологическом и гуманитарном.
«В химико-биологическом классе я училась с 8 по 9 класс, два раза в год у нас была мини-сессия с экзаменами по этим двум профильным предметам. Обучались мы по учебникам для вузов, а выездные мероприятия устраивали в анатомическом музее при мединституте, так как большинство из тех, кто поступал в этот класс, хотели стать врачами. Там показывали заспиртованные тела младенцев и взрослых и органы, пораженные болезнями. Было интересно. Еще интересно было во время сессий, пока ждешь свою очередь, бегать купаться на реку.
Я очень любила свой класс, во многом из-за того, что мы все были новенькими и не было проблем с осознанием своего места в коллективе. До этого я три года училась в этой школе в простом классе (пришла в пятый) и испытывала трудности со взаимопониманием.
Гуманитарный лицей, где я обучалась последние два года, был после обычной школы очень интересным. Обучение проходило в здании Дворца пионеров, в котором до революции была мужская гимназия – очень красивое старое здание с витражами и кованными перилами. Уроки начинались в 9:30, так как туда ехали дети с разных концов города. После трех первых уроков была получасовая перемена.
У нас было мало технических предметов (например, биология, химия и география были одним предметом, который назывался «Человек и природа»), но было много гуманитарных: история искусств, рисование. Были так же спецкурсы, которые можно было выбирать. Были хор, танцы, театр, английский, журналистика, музыка. Самым смешным предметом была ритмика, где мы все (19 девочек и один мальчик) учились танцевать вальс, польку и другие танцы. Раз в полгода у нас были зачеты.
Учителя все были преподавателями из краснодарских вузов. Некоторым я очень за многое благодарна. Очень люблю эту школу – в ней я нашла людей, с которыми дружу до сих пор. К сожалению, сейчас лицея больше не существует».
Сотрудник правительства Москвы Григорий Смолицкий учился на гуманитарном факультете лицея «Воробьевы горы», куда берут, начиная с 8 класса. Он с удовольствием вспоминает креативный подход преподавателей к учебе и экспедиции, в которых ему посчастливилось поучаствовать.
Григорий Смолицкий. Фото предоставлено автором
«В лицее было непривычно, учителя обращались к нам на вы, это было очень приятно. Каждый год все мы, даже восьмиклассники, писали курсовые работы. Весной занятия отменялись и проводились защиты. А летом мы ездили на практику, например, в фольклорную экспедицию в Мстеру.
Самое прикольное – это когда на зарубежной литературе проходили «Страдания юного Вертера», и учитель разрешил не читать роман тем, кто страдал от безответной любви.
Для этого нужно было сдать справку от объекта неразделенной любви с подтверждением того, что любовь действительно неразделенная. А все потому, что после выхода романа началась череда суицидов несчастных влюбленных».
Ирина Бурмистрова
-
-
May 1 2013, 12:29
- Образование
- Театр
- Лытдыбр
- Cancel
Удар первый. Хореографическое училище.
Вот, оказывается, я эту историю так и не написала. Навёрстываю.
Итак, конец третьего класса, мне десять лет. Воодушевлённая своими успехами на балетном поприще, я конечно же, решила поступать в знаменитое Хореографическое училище им.А.Я.Вагановой.
Училище находилось, да и сейчас находится (только называется теперь Академией русского балета им.Вагановой) на красивейшей и любимейшей мною улице Санкт-Петербурга — улице Зодчего Росси.
Поскольку мы жили на Фонтанке, в Толстовском доме, то до училища мне было дойти 5 минут пешком. Во дворе хореографического училища, в крошечной комнате коммуналки жила моя школьная подружка — Лариска, поэтому мы часто там играли. Каждый день мы видели, как по улице стайками пробегали худенькие стройные девочки и мальчики с прямыми спинами, гордо поднятыми головами и выворотными стопами. Я им ужасно завидовала.
Ларискина родственница работала в костюмерной училища, поэтому мы могли проникать в классы на открытые уроки и в школьный театр на заключительные концерты. Mоё сердце стучало, как бешеное. Как же мне тоже хотелось заниматься в этих классах с зеркальными стенами, с балетными станками и мокрым полом. (Тогда было принято перед уроком в балетном классе поливать деревянный пол водой из лейки, чтобы не было скользко. Это было настоящее искусство — хорошо, равномерно полить пол, чтобы не было лужиц. Даже считалось: кто хорошо поливает — тот и хорошо танцует.)
1.Vaganova Academy in end of 1960-ЛАХУ им.Вагановой
И вот я пошла поступать. Пошла совсем одна, без родителей, без всемогущего дедушки. Тогда я ещё не знала, что в училище принимают только по блату или детей братских народов из союзных республик. Приёмные экзамены включали в себя несколько туров, где проверялась танцевальность, музыкальность, чувство ритма, растяжка, прыгучесть и т.д. Но сначала нужно было пройти медицинскую комиссию, на которой оценивались физические данные будущих балерин. На ней-то моё поступление и закончилось. В приёмной комиссии сидели четыре тётеньки. Mеня попросили раздеться до трусиков. Я стояла перед ними — маленькая худенькая девочка с иксатыми ногами (что для балета очень хорошо, т.к. коленки не выпячиваются). Осмотр длился меньше минуты. Mеня не просили ни подпрыгнуть, ни станцевать. Тётеньки только так презрительно посмотрели и сказали:»Mожешь одеваться, девочка. У тебя слишком широкие плечи и большие коленки. Ты нам не подходишь.» Я была в шоке. Как же так? Ведь я так хорошо танцую! Зинаида Александровна меня всегда хвалит и ставит в самый центр! Какие плечи, какие коленки? А как же танцевальность, выразительность? Никто мне на эти вопросы отвечать и не собирался. Mечта о балете рухнула. Я шла домой и всю дорогу плакала.
Непоступление в Хореографическое училище было для меня такой огромной моральной травмой, что я бросила Дворец Пионеров, не поехала ни в Зеркальный, ни в Артек. И решила:»Раз я не гожусь для балета, то и не буду больше никогда танцевать!» На самом деле можно было поступать в училище ещё два раза — после пятого класса на балетное отделение и после седьмого — на народно-характерное, что, как впоследствие выяснилось, было для меня оптимальным вариантом. Но в то время я твёрдо решила, что с танцем в моей жизни покончено навсегда.
Возможно судьба поступила тогда со мной и правильно. Если бы меня и приняли, то доучиться бы всё равно не дали, так как в 15 лет у меня начало отрастать вот это. Всё равно бы выгнали.
Во всяком случае впоследствие мне удалось избежать вот этого:
Бешеная балерина. Михаил Ефремов
Жидкий суп и селедка в масле
Воспитанницы Петербургского театрального училища жили на полном обеспечении. Но это далеко не всегда гарантировало привольное житье. Питание петербургских воспитанниц на протяжении XIX века менялось, но в целом оставляло желать лучшего. По утрам ученицы пили чай с молоком, сахаром и четвертью копеечной французской булки. После занятий в 12 часов подавали второй завтрак — кусок черного хлеба и булку. Лучшие выпускницы для поддержания сил получали рюмку хереса и бифштекс с картофелем.
Лучшие воспитанницы получали рюмку хереса и бифштекс с картофелем
В пять часов наступало время скудного обеда. Суп с вермишелью, жаркое с картофелем и пирог с рисом — и все это далеко не лучшего качества. Но воспитанницы придумывали разные ухищрения. Например, полоскали говядину в одной тарелке супа, освобождая от противного мучного соуса, а затем перекладывали в другую и съедали порцию получившегося супа с мясом на двоих. Ужин состоял из трех блюд. Настоящим праздником становились воскресные трапезы: многих учениц забирали домой, так что оставшиеся получали по четыре порции сладкого.
Ученица балетной школы
Однажды летом в макаронах обнаружили зеленого червя, и разразился настоящий скандал. Эконома уволили, но кормить лучше не стали. Воспитанницы тайком от классных дам восполняли нехватку калорий в своем рационе: покупали вскладчину на уличных лотках пряники, сушили в печной трубе хлеб.
Тайком от классных дам воспитанницы покупали пряники и селедку в масле
Главным лакомством считалась селедка с икрой, которую покупали за три копейки. Балерина Анна Петровна Натарова вспоминала: «Собирались в умывальной и прежде всего в умывальнике мыли селедку. Затем переходили в спальню, где и усаживались. Селедку разрезали на куски по числу участников, обливали ее уксусом и маслом, также резали и пеклеванник (хлеб) по длине, намазывая чухонским маслом, укладывали колбасой и тоже разрезали на части. А селедку брали с тарелки не вилками, а головными шпильками. …масло сильно отдавало фонарем».
За здоровьем и гигиеной воспитанниц следили пристально. Стоило только ученице потерять в весе, ей тут же выдавали увеличенные порции молока, масла и яиц и заставляли глотать рыбий жир. А вот с баней дела обстояли сложнее. До середины XIX века собственной бани у Театрального училища не было, так что парили будущих артисток раз в два месяца. Затем воспитанниц водили мыться каждую пятницу.
Изношенные платья для юных нимф
Одежду будущие танцовщицы получали казенную. Для школьных спектаклей выдавали старые изношенные костюмы — в хороших выступали настоящие артисты. Подгоняли по размеру и росту тут же на себе: приходилось подшивать юбки и подгибать трико. Повседневная одежда также была не лучшей: платья выдавали из дешевой ткани и старомодные, на протяжении многих лет форма не менялась. Летом воспитанницы перелицовывали и перешивали старые платья. По окончанию школы выпускница получала полдюжины белья и старый салоп, который та красила и носила. В конце XIX века стали выдавать по 100 рублей на экипировку — приличную по тем временам сумму.
Воспитанницы театрального училища
Пинки и тумаки от хореографов
Хореографы воспитанниц не баловали. В 1801 в Петербург приехал именитый танцор и хореограф Шарль Дидло. Он возглавил балетную труппу Российский императорских театров, а после принял руководство Петербургской театральной школой. Воспитанницам от него житья не было. Балетмейстер то и дело пускал в ход свою палку, если ему не нравилось, как танцуют воспитанницы училища. Девочки плакали и жаловались на синяки и ссадины.
Для школьных спектаклей ученицам выдавали изношенные костюмы
Но жесткая муштра Дидло ковала характер будущих танцовщиц. Авдотья Яковлевна Панаева, дочь артиста Александринского театра, писала в мемуарах: «Он (Дидло) набрасывался на них (танцоров), как коршун: кого схватит за волосы и теребит, кого за ухо, а если кто увертывался от него, то давал ногой пинки, так что девочка или мальчик отлетали далеко. И солисткам доставалось по окончании танца. При шуме рукоплесканий счастливая танцовщица убегала за кулисы, а тут Дидло хватал ее за плечи, тряс из всей силы, осыпал бранью и, дав ей тумака в спину, выталкивал опять на сцену, если ее вызывали».
Балерина Марфа Муравьева
В середине XIX века обучать русских девочек балетному искусству пригласили знаменитого французского балетмейстера Мариуса Петипа. Солистка балета Александра Кеммерер вспоминала о нем: «Oтличный балетмейстер и большой знаток своего дела, он не стеснялся быть вспыльчивым, дерзким, а иногда и до невозможности грубым. Малейшая ошибка или непонимание ученика выводили его из себя. Мы все боялись его как огня, хотя за спиной у него и потешались, потому что он плохо говорил по-русски и выходило это у него очень смешно: «Ну, што ти сталь, как чюрпан. Больтай руками, больтай ногами, это будет лютши, чем стоишь, как одна дубина, дурак ти этакий!»
Мариус Петипа в балете «Дочь фараона»
Девицы и кукушки
Воспитанницы училища составляли особое замкнутое общество, в котором непременно должен был появиться собственный жаргон.
За глаза воспитанницы называли друг друга «кукушками»
В глаза друг друга называли «девицами», за глаза — «кукушками». В конце века балетоман Константин Скальковский писал: «Если вам встретится девица, которая будет беспрестанно употреблять слово «сжальтесь», сообщит вам, что будет вас «язвить», потому что подруга ее в вас «стреляет», и что вы вообще «отврат» и «тошный», то это наверное танцовщица».
«Спящая красавица», Мариинский театр, 1890 год
Для каждого зрителя у балерин было свое обозначение: «куртизаном» называли любителя пожить за счет балерины, «эффектщиком» — поклонником, который явно преувеличивал свое состояние и положение в обществе. Уже в училище воспитанницы учились страстям. Они всех и вся либо обожали «до страсти», либо презирали до «отврата». Худшим оскорблением для танцовщицы считалось «кривые ноги», которое употребляли в отношении любой некрасивой фигуры.
Июнь – месяц балетного будущего. В июне проходят вступительные экзамены в балетные школы, и в этом же месяце выпускники этих школ в первый раз выходят на сцены знаменитых театров. Надежды, нервы, слезы и триумфы — все смешано в эти дни. Дипломированные специалисты из московской школы уже оттанцевали на сцене Большого; петербургские выпускники сейчас танцуют в Мариинке, а 22 июня приедут выступать на сцене Кремлевского дворца. С чего все начиналось и что будет дальше?
Мамин бюст, врачи и идеалы
На вступительных в петербургскую Академию Русского Балета очередь тянется вдоль здания школы — в этом году сделать своих детей артистами захотели двести с лишним мам. Малышню (в первый балетный класс поступают десятилетки) группами приглашают в классы на просмотр, родителей в здание Академии не пускают — они толкутся на улице, сидят в машинах, жадно слушают легенды «ветеранов» (как нынешних прима-балерин не принимали в первый год, но они все равно добивались своего) и накручивают себя. Вступительные испытания проходят в три дня — на них педагоги определяют физическую пригодность ребенка к классическим танцам (выворотность, пропорции, и хорошо бы понять, все ли в семье у девочки такие худышки, или, наоборот, к 15 она достигнет кустодиевских размеров) и артистические задатки, а врачи пытаются понять, выдержит ли эту рабочую жизнь позвоночник ребенка, сердце и другие не менее важные органы. После трехдневных мучений к зачислению рекомендуют 18 девочек и 18 мальчиков — и понятно, что на выпуске их будет много меньше. Кто-то из провинциалов не выдержит вдали от дома (у академии уютный интернат в том же самом здании, но быть студентом в 10-11 лет — совсем не то же самое, что в вольные 18), кто-то не потянет физически, — но сейчас у всех девчонок горят глаза («Я буду как Лопаткина!» — гордая высокая девочка; «А я как Вишнева!» — темноглазая кроха, что секунды не может постоять спокойно), а мальчишки посматривают на мам снисходительно — вот видишь, а ты волновалась!
Фото: Валентин Барановский / Интерпресс / ТАСС
Бьет — значит любит
В балетных школах не бывает детей, которые хотели бы, чтобы учителя их не замечали. Ну вот как бывает в школе общеобразовательной: я сижу тихо и тебе не мешаю, ты, Марья Ивановна, только ко мне не приставай. Если ученику в классе педагог не делает замечаний — значит, ему все равно, что из ребенка выйдет, значит, перспектив не видно. Тут и ученик переживает, и родители. А вот если жучит, ругается, обзывает — значит, волнуется за тебя, хочет, чтобы ты стал(а) лучше. Поскольку работа идет с телом — то и ругательства в основном имеют отношения к физиологии. И «корова» — это еще нежное и мягкое прозвище.
Ущипнуть за мышцу, что выпирает в ненужном месте, эффективнее, чем сто раз повторять ребенку, что ее надо убрать, и да, случаются синяки. Двадцать раз обозвать девчонку, вдруг начавшую набирать вес, чтобы она строже следила за собой, — гуманнее, чем потом смотреть, как ее отчислят за потерю формы. А ведь отчислят — и это тоже будет акт гуманности, но уже по отношению к мальчикам: если в старших классах девица набирает более 50 килограммов, ее не допускают к занятиям в дуэте, чтобы парни не сорвали спину. И во всех российских балетных школах педагоги одновременно следят за тем, чтобы их подопечные не выходили за рамки нормы и за тем, чтобы они все-таки что-то ели. Девчонки же способны заморить себя до веса комара — и на госэкзаменах можно встретить танцовщицу весом 37 килограммов при росте 165 сантиметров. Поэтому никто не удивляется в школьном буфете, если девочка-подросток приходит туда под конвоем педагогини, которая следит, чтобы та положила хоть одну ложку сахара в стакан чая, которым собирается пообедать.
Нельзя ли так же заботиться о детях, но при этом не мучить их? — спросит любой сторонний человек. В теории — да, можно, наверное. На практике — ничего не выходит. Так уж придумано это искусство, что предъявляет к артистам жесткие физиологические требования. В Штатах уже случались судебные процессы, когда родители судились с педагогами, советовавшими их чадам сбросить вес. Облик американского балета из-за этого не изменился. Когда-нибудь это искусство исчезнет совсем — будет признано бесчеловечным, общественность начнет давить на государство, чтобы эту забаву признали незаконной — как сейчас общественность давит на любителей и организаторов боев без правил и фанатов корриды. Но мы с вами, к счастью, до этого не доживем.
Фото: Сергей Ермохин / РИА Новости
Жизнь у станка. Иерархия
В прямоугольнике балетного класса, в котором начинается день каждого ученика и каждого артиста, одна из длинных сторон занята зеркалом, вдоль трех других стен стоят «станки» — палки, за которые танцующий народ держится руками, элегантно шаркая мысками ног по полу, разрабатывая мышцы. У центральной палки — лучшие ученики класса или лучшие солисты театра; на боковых палках — те, у кого дела с танцами обстоят чуть похуже. Передвижения здесь — как землетрясение; попасть с боковой палки на центральную — успех покруче олимпийской медали, изгнание на боковую палку — жизненная катастрофа. Так с первых же дней закладывается идея соревнования и иерархии: в театре иерархия прописывается еще жестче. То есть в трудовой книжке бывает записано «артист балета» или «солист балета», в реальности же ступенек и отличий больше. После окончания школы человек попадает в кордебалет — corps de ballet по французски, «тело балета». Крестьяне и привидения, мыши и лебеди — та масса, что должна казаться единой, действовать одновременно и одновременно дышать — потому и «тело». Из кордебалета — путь в корифеи, это следующая ступенька. Небалетный человек привык к тому, что «корифей» — это большой мастер, в балете же это всего лишь крохотный шажок вверх по служебной лестнице. Далее — вторые солисты, первые солисты, ведущие солисты, и, наконец, балерины и премьеры. То есть балерина — это не любая девочка в пачке, это только та артистка, что исполняет главные роли. (В позапрошлом веке, случалось, балерина в театре бывала одна; сейчас, в зависимости от масштаба театра и репертуара, бывает от трех до десяти). В России продвижение в карьере — дело закрытое: в какой-то момент начальство объявляет, что госпожа Иванова становится первой солисткой, и все! В Парижской опере — главном балетном театре мира — открытый конкурс и каждый может судить, насколько справедливо продвижение. (Только в ранг «этуали» — «звезда» там официальное звание — артист возводится после сверхудачного спектакля волей руководителя труппы). Всю эту иерархию юный артист видит ежедневно и встраивается в нее — ну и, конечно, старается пробежать карьерную лестницу побыстрее.
Повесть о двух городах
Академия русского балета в Петербурге (по-прежнему называемая всем балетным миром Вагановским училищем, в честь знаменитого педагога Агриппины Вагановой) — самая старая балетная школа в России. Она существует с 1738 года, со времен Анны Иоанновны (детей тогда учили прямо в Зимнем дворце). Московская государственная академия хореографии (также всем миром называемая МАХУ — со времен, когда она была еще училищем) возникла несколько позже — в 1773-м, как «Классы театрального танцевания». Петербургские и московские балетные всегда ревниво относились к школам и театрам друг друга — и сейчас продолжают пристально друг друга изучать. Петербуржцы считают, что москвички недостаточно выучены как классические танцовщицы (надо сказать «ну, разве это руки» — и вздохнуть; подразумевается, что руки двигаются недостаточно плавно), москвичи — что питерцам не хватает темперамента («они испанским танцам у эскимосов учатся, наверное»). Николай Цискаридзе — нынешний ректор петербургской Академии, выпускник московской школы (легендарного класса «изготовителя принцев» Петра Пестова), в Большом театре занимался с великими балеринами, переехавшими из Петербурга в Москву, — с Галиной Улановой и Мариной Семеновой и считает, что радикальных различий в школах нет, это все одна русская школа. Возможно, ему виднее — но год за годом Большой театр старается утаскивать из петербургской Академии лучших выпускниц (к досаде Мариинского театра); вот и в этом году, по слухам, лучшей девушке в выпуске сделано предложение, от которого она вряд ли сможет отказаться. Московскую выпускницу же за последние 30 лет лишь однажды позвали в Мариинку — но тогда Полина Семионова пренебрегла всеми нашими театрами и отправилась делать звездную карьеру в Германию. При этом каждому выпускнику московской и петербургской балетной школы с вероятностью 100 процентов удастся найти работу в Европе и в Штатах — качество по-прежнему гарантировано. Понятно, что отнюдь не все выпускники, не попавшие в главные театры страны, отправляются за границу — во-первых, многие мечтают о сугубо классическом репертуаре (а европейские компании, особенно маленькие, редко ставят классику), а во-вторых, многие до сих пор боятся краткосрочных контрактов. Но сама эта возможность уехать, если здесь не удается получить желаемое место, открывает молодым артистам мир — и работает против провинциальных театров, что в советские времена поддерживали уровень за счет отправляющихся туда столичных кадров. Кто-то из этих театров так горюет, что призывает запретить выезд за рубеж выпускникам, получившим образование за государственный счет; кто-то просто создает училища в своем городе.
Фото: Fabrizio Bensch / Reuters
Вчера, сегодня, завтра
Если взглянуть на старинные записи, не всегда можно понять, чем же так восхищались современники выдающихся артистов прошлого: техника так прыгнула вперед, что давний балет кажется не слишком виртуозным и смешным. При всем уважении к Улановой — она остается в истории; лишь Плисецкая выпрыгивает из 40-х, прорывая время и приземляясь в настоящем. Ее танец, прямо скажем, не каждая сегодняшняя юная прима сможет повторить. Но собственно, это самое настоящее Плисецкая и сотворила, устроив техническую революцию, — как в Европе на сорок лет позже сотворила революцию французская прима Сильви Гиллем. «Вертикальными шпагатами» a-ля Сильви заболели все — и сейчас, если вы увидите, как чинная принцесса на сцене поднимает ноги к ушам, знайте: так выглядит XXI век в классическом балете. Правда, мода меняется — и сейчас в моде обращения к старинным спектаклям, реконструкции и стилизации, где постановщики стараются уговорить танцовщиц играть в балет XIX века, где можно было поднять ножку на 45 градусов — и тем отправить в обморок самых впечатлительных джентльменов в зале. Но «аутентичные» сражения и, наоборот, сражения за сверхтехнологичный авангардистский балет идут в театрах; школы же должны просто учить детей, готовя их ко всему — к конкуренции, к успехам, переживанию провалов, честной службе в последнем ряду кордебалета и художественным прорывам, что вдруг сотворяют новенькие хореографы. Они и готовят. В июне выпустили. В июне набрали. Отважным младенцам и молодым артистам — успехов.