Рассказы о животных белозерова

Училище окончил в 1952 году и уехал на военно-морскую стажировку в г.
Владивосток. Потом вернулся в Омск и получил направление в г. Барнаул на
Бобровский судоремонтный завод с дипломом техника-технолога по обработке
металла резанием. Как вспоминал он сам, работал с охотой, нравились напористые
и шумные механики, капитаны, нравилась цеховая напряженная работа.

В эти годы начинается творческая
биография поэта. Как волшебное чудо явилась любовь к поэзии, зародившаяся еще в
училищную пору, а с ней и дальнейшее пристрастие к собственному сочинительству.
Появилась первая публикация стихов в журнале «Алтай». Его заметили и пригласили
в Новосибирск на краевое совещание молодых литераторов. Руководители семинара
известные в то время поэты Александр Смердов и Казимир Лисовский одобрили
стихотворные опыты молодого поэта и посоветовали написать книжку для детей. Позднее
Белозёров вспоминал: «Не знаю почему, но мои стихи им понравились. А Смердов
посоветовал мне написать книжку для детей о реке, о речниках, т.е. о том, что я
уже знал, а главное — любил». Первая книга Тимофея Белозёрова вышла, когда
ему исполнилось 28 лет, шёл 1957 год. В этом году в Омском книжном издательстве
появилась его первая тоненькая книжечка стихов «На нашей реке», содержавшая 12
стихотворений для детей. Книжка была проиллюстрирована талантливым омским
художником Кондратием Петровичем Беловым. Поэт рассказал о жизни на большой
воде, о пароходах, бакенах, о нелегком, но интересном труде речников. Уже в
первой книге он определил для себя одну из любимых тем — речную. Вся жизнь Белозёрова
была связана с реками. В деревне Черновка протекала маленькая речушка, у
которой даже названия не было, но она очень нравилась ребятне. А как любил он
Иртыш! Издав первую книгу, Белозёров понял, что писать стихи — это его
призвание.

Накопленный творческий опыт
способствовал поступлению в Литературный институт им. A.M. Горького (в 1957
году). О периоде учебы в единственном на всю страну учебном заведении сам
Тимофей Максимович вспоминал: «Учеба в институте, в этом неугомонном
«муравейнике», где сам воздух, казалось, был насыщен литературой, бесконечными
спорами, чтением, разбором стихов, дала и открыла многое. Я стал смотреть на
детскую литературу, как на дело серьезное». Годом раньше он был принят в
члены Союза писателей СССР. В 1963 году окончил заочное отделение Литературного
института имени А. М. Горького и работал редактором Омского телевидения. С 1968
года — на постоянной творческой работе. В течение 20 лет Белозёров был
литературным консультантом «Омской правды». Отбирал стихи и прозу для
публикации, принимал в стенах редакции начинающих поэтов, был им наставником в
творчестве. А сотрудникам редакции — верным другом. К нему за советом, за
поддержкой шли многие начинающие сочинители. Некоторые в будущем стали
профессиональными писателями. С 1965 по 1967 был депутатом Омского горсовета, с
1967 по 1970 годы был уполномоченным Литфонда СССР по Омской области, в течение
многих лет — членом бюро Омской писательской организации.

«Я поэт утренний! — не раз
говорил о себе Белозёров друзьям-литераторам или в интервью. — Поднимаюсь с
постели, когда еще напротив ни одно окно не светится, завариваю крепкого чаю,
сажусь к столу и начинается «путешествие в детство». Для того, чтобы писать
стихи, ему необходимо было встать в пять утра, самому вымыть пол, надеть чистую
рубашку, достать любимый письменный прибор и посмотреть на Иртыш, который был
виден из окон его квартиры. «Работа по утрам давала ему светлое впечатление
об окружающей жизни, потому и все стихи, рассказы, сказки Белозёрова проникнуты
этой утренней свежестью, отмечены большой человеческой добротой. Сколько раз в
окне поэта Тимофея Белозёрова горел по утрам «счастливый свет», и рождались
новые, светлые, радостные, полные жизни стихотворения», – вспоминал друг и
ученик детского поэта Владимир Новиков. Писал он, по собственному признанию, «по
наитию, без мучительного поиска единственно верного слова, точной рифмы, яркого
поэтического образа» и, видимо, именно эта искренность находила короткий
путь к сердцам читателей.

В декабре 1980 поэт участвовал в
работе V съезда писателей РСФСР. Наиболее важными для себя занятиями он считал
общение с детьми, с творческой молодежью. Будучи редактором детских и
литературных передач на Омской студии телевидения, а также литературным
консультантом при областной газете «Омская правда», вел семинары с начинающими
поэтами — детьми и взрослыми, о которых последние вспоминают с глубокой
благодарностью. Постоянными были выступления в школах, пионерских лагерях,
детских домах, дворцах пионеров. Своим пониманием детства, детской психологии
Белозёров делился с будущими педагогами — студентами педучилищ, пединститута. Поэта
часто приглашали на встречи с юными читателями. Он умел с ними разговаривать,
ему было интересно с ребятами. Если расспросить людей среднего возраста, то
многие, вероятно, вспомнят, как приходил к ним в школу или приезжал в
пионерский лагерь скромный улыбчивый человек, как читал негромким голосом
стихи, загадывал загадки… Сам Тимофей Максимович очень ценил такие встречи, они
давали ему заряд творческой энергии, убеждали в том, что поэта любят и знают
его маленькие читатели. В одной из книжек он обратился к детям с такими
словами: «Маленький мой друг! Я рад за твою любознательность! Ради этого
люди летят в космос. Плывут по опасным рекам, живут в тайге. Просиживают ночи
за письменным столом, чтобы найти для тебя самые сердечные, самые правдивые
слова».

Детские журналы — «Мурзилка», «Колобок»,
«Пионер», «Веселые картинки», «Миша», «Сибирячок», «Костер» — охотно и
регулярно печатали произведения Белозёрова, и даже взрослые журналы «Сибирские
огни», «Урал», «Нева», «Земля сибирская-дальневосточная». Его стихи можно найти
во многих коллективных сборниках, альманахах, хрестоматиях, антологиях. Стихотворения
Белозёрова вошли в хрестоматии для детского чтения, серийные издания. Ряд
стихотворений Белозёрова положен на музыку омским композитором Г. Пантюковым. Сказки
«Лесной плакунчик» и «Огородный подрастай» были записаны на грампластинки фирмы
«Мелодия». Отправляясь на встречу с мальчишками и девчонками, Белозёров брал
пластинки с собой. Он включал пластинки, и дети повторяли слова полюбившихся
сказок. Некоторые его стихи стали даже песнями — «Полынь-трава», «Песня о
Сибири». Их можно услышать в исполнении знаменитого Омского русского народного
хора.

Любимым поэтом Тимофея Белозёрова был
Иван Бунин. А еще другие русские классики: Никитин, Кольцов, Суриков,
Плещеев… Творчеству Бунина он уделял особое внимание и многому у него
учился…. Имя Пушкина для Тимофея Белозёрова было священно. Как и Пушкин, Белозёров
очень любил осень и у него написано немало «осенних» стихов. Владимир Новиков в
своей книге «Шел он по солнечной гриве» вспоминает, что Тимофей Белозёров любил
писать стихи осенью, подолгу ездил по берегам Иртыша, любуясь красотой «золотой
поры». Яков Аким: «Для того, чтобы, сочинять стихи, мало знать. Надо ещё с
особой остротой чувствовать, видеть окружающий мир, слышать его музыку».

Тимофей Белозёров принадлежал к числу
поэтов-шестидесятников, которые создали новое направление в детской поэзии —
психологическую лирику. Он, как считали некоторые критики, как бы заполнил
промежуток между очень детской и очень взрослой поэзией. Этим он отличается от
таких детских поэтов, как Маршак, Барто, Квитко. Но при всей незатейливости
сюжетов, простоте и естественности языка, его стихи завораживают, становятся
открытием некоей тайны. Он раскрывает красоту мира, созерцает, любуется,
фиксирует свои наблюдения, не стремясь вскрыть в них тайну, а как бы только
указывая на ее вечное присутствие, оставляя тем самым простор для работы
воображения и мысли читателя. При этом поэт не торопит читателя, не учит, а
доверяет его способностям услышать недоговоренное, сердцем откликнуться на
переживание. Раскрыть для детей тайны и загадки природы, ее красоту, сделать
это просто и тонко — дело трудное. Белозёров это делать умеет. Он учит видеть
мир поэтически. Это происходит даже тогда, когда он вводит ребенка в реальный
мир современного человека, в мир подлинных вещей и предметов, где живут
реальные люди. Рассказывая детям о красоте мира, поэт не скрывает от них, что в
жизни существует не только радость. Он не боится рассказать о тоске старого
человека, об одиночестве собаки, жестоко преданной хозяином. В его творчестве
не было фальши, сюсюканья. Было открытие мира во всей прекрасной его полноте.
Это подкупало и удивляло.

Творческий путь Белозёрова можно
разделить на два периода: 2-я половина 1950-х — 1960-е и 1970-80-е. 1960-е были
для поэта периодом интенсивных творческих исканий: от ученичества и подражания
(Чуковскому, Михалкову, Барто — в детской поэзии) — к обретению собственной
стилевой манеры в диалоге с близким ему направлением русской поэзии, где
значимыми для него были Суриков, Никитин, Бунин, Есенин, а среди современников
— те, кого критики отнесли к лагерю «тихих» (Соколов, Рубцов и др.). В
1970-80-е ведущим жанром в творчестве Белозёрова становится лаконичная
пейзажная зарисовка. Критика отмечает тяготение Белозёрова «к акварельному
эскизу, миниатюре, наброску», вбирающим темы сибирской природы, малой родины,
детства.

Говоря о творчестве Т.М. Белозёрова,
можно сказать, что оно многолико. Белозёрова очень интересовала история его
родины. Он занимался краеведением, изучал историю земли, на которой жил и,
конечно же, писал об этом. Формально его можно назвать поэтом-пейзажистом,
поэтом-рисовальщиком, ибо многие его стихи посвящены природе и отличаются
четкой линией рисунка, акварельной ясностью красок. Мир в поэзии Белозёрова не
только многоцветен, но и наполнен запахами и звуками. Здесь обилие желтого,
зеленого, розового, золотистого, белого, алого и синего. Много солнца, тепла,
света. На самом деле стихи его более глубоки и значительны, чем поначалу может
показаться. У него природа, звери, птицы, даже рыбы живут рядом с человеком, и
потому именно человеческий взгляд на природу — основа его поэзии. Наконец, все
образы «идут у автора от человека, как бы выражая его суть, биение его
сердца и все оттенки душевного состояния», — такую оценку творчеству Т. Белозёрова
дал С. Баруздин. В предисловии к книге «Журавкин праздник» известный детский
поэт Яков Аким очень точно заметил, что Тимофей Белозёров «живёт, ощущая
себя частью родной сибирской природы, царства листвы, трав, бегущей воды,
слышит и открывает нам удивительную музыку этого волшебного мира».

Положительную оценку его творчеству
высказывали в письменной и устной форме Агния Барто, Сергей Баруздин, Яков
Аким, Игорь Мотяшов, Юрий Коринец, Валентин Берестов, Владислав Бахревский, отмечая
некую «пограничность» мироощущения сибирского поэта, которая проявилась в
органическом сочетании детскости видения мира, обеспеченной живой, памятью
детства, с зоркостью и наблюдательностью, глубоким знанием реального мира, что
и определяет своеобразие творчества Белозёрова, занявшего нишу между «взрослой»
и детской поэзией.

Елену Благинину Белозёров считал
своим покровителем и учителем. Они познакомились в каком-то столичном детском
журнале. Стихи сибиряка ей понравились, оказались близкими Благининой по
тематике, по стилю, по духу. Она следила за творчеством поэта, способствовала
продвижению его рукописей в столичных издательствах. В одной из рецензий на
книгу Белозёрова она дала точную характеристику его стихам: «Стихи
Белозёрова хороши тем, что они натуральны, как все, что окружает автора. Они —
ветер и солнце, птицы и звери, цветы и снег… В них нет ничего такого, что
вызывало бы удивление: ах как это он здорово закрутил! Зато они обладают редкой
особенностью совершенно точно передавать настроение поэта, к чему бы он ни
прикоснулся — будь то пимы, которые ладит дед, или кузнец, подковывающий коня.»
С ее предисловием изданы книги Т. Белозёрова «Кладовая ветра» (1970), «Зимушка-зима»
(1974) в издательстве «Детская литература»: «Уверена, что ты прочтёшь эту
книгу с удовольствием, читатель. Почему? Потому что она полна уважения к тебе,
оставляя за тобой право додумать, и досказать, и обобщить. Она поэтична, ибо у
автора хороший глаз, чуткий слух и врождённый вкус, так что слово ему послушно.
Она правдива, потому что поэт искренен. Она проста, но это кажущаяся простота —
за ней большая работа.» В архиве поэта хранятся несколько открыток
Благининой, в основном поздравления с Новым годом, а в них всегда есть
дополнение: «Когда приедете в Москву, не стесняйтесь, звоните и приходите.
Буду рада! Обнимаю Вас и хочу, чтобы Вы оставались таким, как есть. Люблю Вас
такого. Надоели самовлюбленные, самоуверенные, тщеславные и хапуги». В один
из приездов в столицу Белозёров почему-то не нанес визит «обожаемой его»
поэтессе. Тут скорее всего оказалась его застенчивость. Для него всегда было
большой проблемой вот так просто наносить визиты даже хорошим друзьям. Узнав
про это, она пишет ему очередную открытку: «Вот и напрасно, милый Белозёров,
не приехали Вы ко мне на пироги. Я была бы Вам очень рада и мои домашние (люди
и звери)… Конечно, радоваться нечему, но ведь и в 75 лет можно выпить чарку и
прикусить чем надо. Жалко!»

Книга стихов «Карасик» с предисловием Ирины Токмаковой была
издана двухмиллионным тиражом. В предисловии она написала: «Стихи Тимофея
Максимовича Белозёрова — глоток свежего воздуха, пронизанного солнцем,
пахнущего цветущим ромашковым лугом»… Только настоящий поэт с истинным
чувством природы может увидеть зайчишку в первой снежинке, упавшей поздней
осенью на луг, расслышать цокот оленьих копыт в шуме летнего легкого дождичка,
назвать голубые подснежники Снегурочкиными слезами».

Множество рисунков к разным
книгам Т. Белозёрова, изданным в издательстве «Детская литература» и в Омском
книжном издательстве выполнил московский график Николай Короткин. С открытием в
1981 году Омского книжного издательства у поэта выходят значительные по объему
книги стихов: «Подснежники» (1982), «Лебедушка» (1986), книга сказок
«Дворовичок» (1989). Тимофей Белозёров писал не только стихи, у него есть и
прозаические короткие рассказы. Это книги «Заколдованная роща» в издательстве
«Детская литература», «Комариный колобок» (1973) и «Сладкая клюква (Омское
книжное издательство,1983), где во вступительном слове сам автор поведал:
«…некоторые из них написаны со слов моих случайных попутчиков, друзей и
знакомых». «Все мои книги — о Сибири. Я исходил и изъездил свой край вдоль и
поперёк, многое не вмещается в стихи, поэтому наряду со стихами я пишу и прозу.
Помочь своему читателю научиться чувствовать, думать и наблюдать — в этом я
вижу свою задачу.»

А всего за всю творческую жизнь у
Тимофея Белозёрова вышло 53 книги, половина из них — в московских
издательствах. И посмертно вышло уже два десятка. Общий тираж творческого наследия
поэта более 17 миллионов экземпляров. За заслуги перед отечественной
литературой Тимофей Максимович был награждён медалями «За трудовую доблесть» и
«За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича
Ленина», удостоен звания «Заслуженный работник культуры РСФСР». За книгу стихов
«Цветные голоса», изданную в 1972 году подарочным изданием, он получает премию
Омского комсомола. Его книга стихов «Журавкин праздник» отмечена дипломом 2-й
степени Международной книжной ярмарки.

На закате жизни, размышляя о пережитом,
Тимофей Белозёров сказал:

Дай мне, мать-земля сырая,

В предчувствии своего ухода из жизни
с величавой и сдержанной печалью он говорит о том неминуемом, что с ним скоро
произойдет:

Стану солнечным, воздушным,

Стану тем же, чем в мире жил.

Умер поэт 15 февраля 1986 года в
Омске. Родился зимой и ушел из жизни зимой, морозным февральским днем… И зиму
из всех времен года любил особенно, потому и в творчестве поэта тема зимы
занимает большое место. Даже одну свою книжку, как он сам считал, самую яркую,
назвал «Зимушка-зима». Похоронен на Старо-Восточном кладбище Омска, рядом с
отцом. Там же похоронен сын поэта Сергей Тимофеевич (8 апреля 1954 — 17 апреля
2012). Вдова поэта, Вера Ильинична, ушедшая из жизни в феврале 2013 года,
похоронена на этом же кладбище, но на другом участке. Горельеф на памятнике
писателю появился в 1994 году. Он был выполнен из цветного листового металла с
выколоткой скульптором Федором Бугаенко. На табличке была надпись: «Поэт Белозёров
Тимофей Максимович. 1929 — 1986». Инициатором установки памятника была семья. Однако
позже вандалы спилили горельеф и табличку. Молодежный совет выиграл
муниципальный грант в размере 454 тысяч рублей. На эти средства проведены
необходимые изыскания и заказан проект мемориала. Следующий этап — это
восстановление памятника, он намечен на весну 2020 года.

4 сентября 1987 г. на доме № 2 по ул.
Чокана Валиханова, где жил и работал поэт, установлена мемориальная доска с его
горельефом работы скульптора Федора Бугаенко. Квартира его была на
Ленинградской площади, и набережная Иртыша была любимым местом прогулок поэта.
Он говорил, что на Набережной сочинять стихи ему помогает сам Иртыш… На Аллее
литераторов Обществом коренных омичей установлен камень в память о поэте. В
Омске есть улица имени Белозёрова. В Куртамышском краеведческом музее создан
личный фонд писателя, где хранятся рукописи, переписка, фотографии, издания и
личные вещи. При жизни поэта у него были особые отношения с Литературным музеем
им. Ф. М. Достоевского. В 1983 году, в день открытия Литературного музея,
Тимофей Максимович перерезал символическую ленточку у входа в музей. Здесь
хранятся мемориальные вещи поэта: пишущая машинка, письменные принадлежности,
черновые наброски и автографы стихов, книги и журналы с дарственными надписями,
очки, портфель, настольная лампа Тимофея Белозёрова. После кончины Тимофея Максимовича
музей стал главным хранителем памяти о поэте.

Не прошло и года со дня смерти поэта,
как именем Тимофея Белозёрова стала называться детская библиотека на левом
берегу Иртыша. на ул. Бережного. Здесь открыта мемориально-биографическая
экспозиция «Волшебник из страны детства» и работает Детский центр литературного
краеведения. В библиотеке существует настоящий музей Тимофея Белозёрова,
экспонатами которого являются письма, книги, фотографии и любимые пластинки
поэта.

По инициативе омских писателей, прежде
всего Александра Токарева и Владимира Новикова, в июне 2005 г. появился
теплоход «Тимофей Белозёров». Событие более чем справедливое, ведь по первой
профессии Тимофей Максимович был речником. «С Тимофеем Белозёровым мы
поступили в Омское речное училище в 1948 году, — рассказывал член Союза
писателей России А.П. Токарев. — Я учился на судоводительном отделении, а он
на технологическом. После окончания я работал штурманом на пароходе
«Азербайджан», а он на судоремонтном заводе в Барнауле. Вернувшись по семейным
обстоятельствам в Омск, Тимофей поступил на работу в редакцию газеты «Советский
Иртыш». В ней публиковались его ранние стихи, которые он начинал писать еще в
училище. Когда мы учились на втором курсе, у нас образовался литературный
кружок. Белозёров был среди нас самый старший, и его стихи были самые зрелые.
Потом он работал мастером литейного цеха на радиозаводе. В то время Тимофей Белозёров
был уже широко известным поэтом, издавал свои замечательные книги. После его
смерти, когда на стене дома, где он жил, устанавливали горельеф в память о нем,
я говорил: хорошо было бы его именем назвать хотя бы маленький теплоходик. Но
получилось так, что не маленький, а громадный танкер, нефтеналивное судно
грузоподъемностью 2100 тонн, длиной 108 и шириной 15 метров…» Теплоход
уйдет по направлению к Крайнему Северу, где будет работать на перевозке
нефтепродуктов. И многие люди будут видеть на его борту имя поэта,
прославившего в своих стихах могучий Иртыш и малые сибирские реки. Шло время,
танкер пришел в негодность. Его решено было списать. Но этого не произошло,
танкер полностью отремонтировали, и в навигацию 2019 года танкер «Тимофей Белозёров»
ходил по Иртышу и Оби, выходил в Обскую губу. В кают-компании висят памятные фотографии
Тимофея Максимовича и материалы о его жизни и творчестве.

Свой век прошел — прожил поэт

С душой и совестью ребенка.

Прошелестел, как ветерок…

Он будет день и год сидеть,

Вот и снова наступила осень.

Тополек под окнами поник.

Сын все ждет, когда придет к нам в
гости

Тимофей, писатель детских книг.

Только не приходит дядя Тима.

Он идет по листьям — желтым, красным.

Он читает осень по слогам.

Пролетают стайки снегирей…

Ощущенье прибавленья света

Певчая нахохленная птица —

Тимофей, писатель детских книг.

Проникновенные, радостные, мелодичные
стихи, мудрые сказки, веселые считалки, загадки, скороговорки Белозёрова не
стареют и не забываются. Он включён в список 100 лучших детских писателей всех
стран мира. Однажды Белозёров сказал: «Если вы, прочитав мои стихи, станете
чуть-чуть добрее, я буду безмерно счастлив, значит, я чем-то помог вам». И,
действительно, добрые, светлые, радостные книги Тимофея Белозёрова помогают
нам, его читателям, увидеть мир другими глазами, глазами доброго волшебника,
проникнуться любовью и благодарностью к окружающему миру. Среди почитателей
Тимофея Максимовича — его родственник, известный продюсер и композитор Максим
Фадеев. Он написал в «Инстаграме»: «Белозёров! Великий человек, поэт и мой
двоюродный дед. Огромное количество детей воспитывалось на его книгах,
стихотворениях. Его настоящее, доброе, светлое творчество живет в веках и
остается в сердцах людей навсегда. Теперь вы понимаете, почему меня тянет к
детям? Это заложено внутри… в генах! А вы читали его книги?»

Мы читаем стихи Белозёрова, а в них
поют птицы, плещется река, расцветает радуга, слышится шелест берез, громыхание
грозы… Он стремился открыть поэзию в самой природе, хотел показать ребенку
красоту мира, научить его видеть «вздыхающую» тучку на небе, слышать «ласковую
трель жаворонка», быть добрым, внимательным, сострадательным, отзывчивым. В его
стихах живет настоящее царство деревьев, птиц, зверей. Для каждого времени года
он находил проникновенные, добрые слова. Умел видеть мир ярким, удивительным и
всегда новым, сочинял стихи, сказки и рассказы для детей, и они, прочитав его
произведения, тоже видели мир ярким и необычным. Отличительная черта дарования Белозёрова
— наблюдательность. Даже в самой обычной вещи поэт умеет открыть нечто
интересное, заманчивое, увлекательное. Таковы его стихи «Таежный светофор», «На
радуге», «В жаркий полдень». Неистощимая фантазия, гибкая изобретательность
позволяет поэту показать знакомый мир в новом свете, увидеть необычное в
обыденном. Для детей он придумал страну сосулек, цветные голоса.

«Читаю и не перестаю удивляться:
как много неожиданных стихов может человек талантливый написать про давно
знакомое, не раз виденное другими – про тайгу и охотника, о реке, лодке, дожде…
Написать так искренне, по-своему, что мне, читателю, хочется тут же разделить с
автором такое вот ни с чем не сравнимое счастье!», – писал о творчестве Белозёрова
детский поэт Яков Аким. Мы узнаем о том, что раньше знали, но не замечали.
Потому что не умеем так, как он, услышать, как «дождь стучит копытцами», как «заря
выводит к водопою сторожевого лося»… И понятно ему, о чем шепчутся рыбки в
воде, о чем переговариваются парящие в воздухе птицы, о чем шепчутся паучки, а
кузнечики, оказывается, «расправив плечики, лето красное куют». И еще
много-много интересного подсмотрел Белозёров: как «сопят бурундуки и усмехаются
от сытости в усы», «как карасик дразнит чаек», как свистят тушканчики — «жалобно
и робко», что снится куропаткам в сказочном снегу…

А еще Тимофей Белозёров подарил нам
чудесные сказки. Благодаря поэту в среду давно известных героев сказок встали
славный, добрый Лесной Плакунчик, заботливый и хозяйственный Огородный
Подрастай, деловитый Дворовичок, одинокая Бука. Эти маленькие добрые
колдуны-волшебники занимаются простыми делами, на первый взгляд, совсем не
волшебными. Критик Ефим Беленький, оценивая творчество Белозёрова, сказал, что
«это серьёзный и полезный труд поэта — педагога, в меру своего дарования
помогающего духовно встать на ноги большой массе маленьких читателей». Иван
Яган писал в одной из своих рецензий: «Представляю ту огромную территорию,
на которой разойдутся книжки нашего земляка, вижу тысячи малышей, слушающих и
читающих эти стихи. И радуюсь: много полезного и интересного узнают дети».

В волшебный мир Тимофея Белозёрова,
обладающего счастливым даром всюду находить поэзию, влюблены не только дети. У
него нет резкой грани между стихами для детей и для взрослых. К творчеству он относился
как к празднику. Ему просто как воздух необходимо было ощущение праздника в
душе. Может, оттого и стихи его такие чистые, пронзительные и лёгкие. «Вы
вместе со мною будете гордиться знакомством с ярким, самобытным русским поэтом»,
— такую высокую оценку его стихам дал известный поэт Яков Аким. Еще ни одно
поколение вырастет на этих замечательных произведениях. По ним будут постигать
нашу Россию, красоту ее природы и человеческую доброту. Откройте любую из книг
поэта и сказочника Тимофея Белозёрова — и как в окно, распахнутое настежь,
ворвутся в вашу комнату душистые запахи леса, его шорохи и звонкие голоса птиц.

На хрупкой ветке спит сорока —

Лишь только руку протяни.

В берлоге, между трёх сосёнок,

Храпит доверчивый медведь.

И месяц так беспечно тонок,

Развиднелось, рассветало —

Нос и лапы, как в сметану,

Съехать с горки в огород.

Только слышно, как в колодце

Ещё снежок по-зимнему искрится,

Ещё всё так же резок скрип саней,

Но с каждым утром песенка синицы

Становится нежнее и длинней.

Крутят, вертят как хотят.

«Подчиняйся нам!» — скрипят.

Бац! И взял я ноги в руки,

За плетень шагнул сугроб —

На груди — сорочья строчка,

Сорвался с ветки снежный ком

И в пыль рассыпался беззвучно.

Его я сбил одним толчком,

Ему на ветке было скучно —

Висеть сосулькой на сосне?

Сегодня, в день морозный,

В песке и в комьях глины.

На Север, в Обь, они спешат,

Как стадо белых медвежат,

Здесь тесно, жарко им. Взгляни:

Там, где толкались льдины.

Разлился вековечный покой.

Острова — недоступны и немы —

Тонут в тёмно-зелёной тени,

Не шелохнутся бакенов шлемы,

Не дробятся, не гнутся огни.

Словно всё ещё скованы воды

Светом тихой Полярной звезды,

И протяжно гудят пароходы,

В поле радостно гром громыхает,

Как шальные, гудят провода,

И река в берегах полыхает

Белым пламенем вешнего льда!..

Внизу, по склону косогора,

Не поладил с чёрной тучей

Грозный, яростно-могучий,

Вазу к вазе, блюдо к блюду —

И умчался, грохнув дверью,

…То не град летит на землю,

Опять расцвел в чащобе непролазной

Кинжальнолистый ландыш голубой…

И ожил шум ветвей однообразный,

И дрогнул снег источено-рябой!

Текут ручьи в лощины и овраги,

Все горячей, все яростней лучи,

И, полные безудержной отваги,

Вот-вот ударят в бубен косачи…

Стоит под окошком апрель —

Сосульку ребристую лижет,

Цветут — от счастливой улыбки —

И весь он — веснушки да цыпки —

Такой замечательный друг!

И вот уже мячик в кармане,

За скотным двором, на поляне,

Нам тесно, как льдинкам в реке.

А дни всё длиннее и краше!

Поют, заливаясь, скворцы,

И мельница крыльями машет,

И хочется бегать и прыгать,

Ногами от радости дрыгать,

От счастья смеяться и петь!…

Негромкий дождик обложной.

На ветках зяблики молчат,

За каплей капля — не спеша —

Всё вымыл дождик обложной

Жучок — плясун рискованный

На быстрине, под мостиком,

Лето, лето, сказочное лето!

От чудес кружится голова…

Вот в кольчугах радужного цвета

В чешуе, в мерцании ракушек,

С непокрытой гривой тальников,

Из дворов прибрежных деревушек

Молча в плен уводят рыбаков…

На пески, затянутые тиной,

К мелководьям, острым, как мечи,

То косяк опустится гусиный,

То, горланя, свалятся грачи.

Ждёт дождя горячая трава.

Вместе с солнцем, в мареве рассвета,

Сеют гречу, скворцы вылетают

Из высоких насиженных гнёзд,

Над травой, набирающей рост.

В небе тучи плывут налегке,

И мальчишки бегут без рубашек

К ослепительно синей реке…

Мчится в солнечной ракете

Время ливней. Время гроз!..

Не сравним ни с чем на свете

В нём и радость, и тревога,

Снова роща на склоне увала

Задрожала на свежем ветру.

Потускнела и блеск потеряла

Костяника в сосновом бору.

Льётся речка в ленивое устье

Между трав золотых от стрекоз,

И осенним предчувствием грусти

Наполняется шорох берёз…

Расцвели с зарей купавки,

Нынче праздник у журавки —

Первый вылет из гнезда!..

Первый лист с рябины сдуло

К первым страхам понесло.

В сухом бору дремота сосен,

Разливы рек притихли взаперти…

Себе стожок я выбрал для ночлега

Там, где застала ночь меня в пути.

Как светляки на дремлющем болоте,

Дрожали звёзды в чёрной вышине;

Земля, продрогшая в своём ночном
полёте,

Во сне прижалась ласково ко мне.

А я, накрыв сухой соломой ноги

И подложив под голову ружьё,

Согрелся сам и вскоре понемногу

Согрел собой огромную — её…

Текла заря в разрывы туч свинцовых,

На целый день, на много-много лет

Земля мне солнце подарила снова,

Сверху — летние, снизу — осенние

По утрам замедляет течение

Ослеплённая солнцем река.

Старым сеном и свежими плахами

Над поленницей дышит навес,

И чужими залётными птахами

Наполняется сумрачный лес.

Окажись я в южной стороне —

Пусть ничто другое мне не снится —

Только б слышать пение синицы

На седой заснеженной сосне,

Только б видеть дымные столбы,

Всю во льду — хрустальную — плотину,

Под окном бревенчатой избы…

Скотный двор в березняке,

С узорным и тонким листом,

И солнечный блеск паутины,

Всё с детства знакомо, и всё же

Сдержаться не может душа…

В лесу — сорочьи сизые хвосты,

В пустых полях — янтарная солома,

Сырой земли тяжёлые пласты…

Как это всё давным-давно знакомо!

И этот бор на берегу реки,

И тот загон с крапивой и бурьяном —

Ну что мне в них? И чем берёт в тиски

Вон тот овражек, застланный туманом?

Но я иду сюда — в который раз! —

И сладко мне, и радостно, и
грустно…

И пусть себе для посторонних глаз

Здесь всё кругом и холодно, и пусто!

Нет ничего прекраснее зари.

И сад приводит в трепет и движенье.

Встаёт заря. Идёт издалека,

Уже стрижи купаются в лазури,

И нежатся на небе облака,

Вчера под крыши загнанные бурей.

Ни солнца, ни луны на небосклоне,

Холодных звёзд ленивая игра,

Как блеск алмазов на высоком троне.

Но вот зарозовели облака,

В тяжёлой ржи притихли коростели,

Среди лугов разъяснилась река

И лебеди над озером взлетели…

Сиреневый, розовый, синий

А сколько в них трепетных линий,

Глубоких, до звезд, тайников!

И тайной чудесной!.. И вот,

Сквозь облачко месяц встает.

Скучаю я по северным цветам,

По кедрам, по нехоженым полянам,

По молчаливым ягодным местам

С черёмуховым солнечным бураном.

Какое здесь повсюду торжество

И тишины, и праздничного шума!

Как вешний день, шумит она.

Как ночь осенняя, плаксива.

А вот ядрёный, свежий пень

На вырубке, в таёжном мелколесье,

Открыто недоступный топору,

Могучий кедр, качаясь в поднебесье,

Смолистой хвоей свищет на ветру.

В рубцах-надрубах, в трещинах
замшелых,

В броню коры тяжёлую одет,

Среди берёз и ёлок обгорелых

Зовёт друзей, которых больше нет…

На них, едва заря проглянет

Как на руках у старой няни,

Щебечет пеночка в гнезде.

Засохший дуб среди зелёных ёлок.

Он, словно отлитый из чугуна,

Угрюмо-чёрен. Между веток голых

Тяжёлая гнездится тишина.

Но в сердцевине, под корой корявой, —

Лишь только ухо к дубу приложи —

Ещё грохочут грозы величаво

И над листвой проносятся стрижи…

На клёне мартовский куржак

Как будто клён надел пиджак

Нарядом праздничным смущён,

Стоит, не шелохнётся клён.

Отцвела, побурела сирень,

И о ней до весны позабыли…

Свесив крылья, седые от пыли.

Солнце яростно жжёт с высоты,

Люди ищут прохлады и тени.

С горя в трубку свернулись листы

У недавно цветущей сирени.

О чём ты задумалась, ива,

Торопятся волны на север,

Скосили на острове клевер

И, в лодки свалив, увезли…

И, крылья закинув за спину,

— До свиданья, листва, и покой, и
уют,

И надёжная крыша от гроз! —

По зелёной подвеске скользнув,
парашют

— Пусть минует тебя неудача-напасть!
—

Зашумело в горячей листве:

— Поднимись в синеву, чтоб на землю
упасть,

Чтоб годами шуметь в синеве!

Нет слаще сибирских ранеток,

Мальчишки срывают их с веток,

С кислинкой, янтарного цвета,

Висят они, встретив пургу,

На крышах бань и погребов,

Цветёт на склонах косогоров,

В канавах, около столбов.

В траве, копытами примятой,

Стоит она, и только тронь —

Волшебный запах горьковатый

С поклоном сронит на ладонь.

Плывёт, в траве теряя силу,

Хранит обветренный ковыль.

В своём зашорканном наряде,

Дождём исхлёстанный в грозу,

Несёт ковыль к пустой ограде

Оттого, что прошлой ночью

На ромашку, как на балерину,

У неё на лепестки накинут

Ветер листья гонит по дорожке,

Вянут травы Осень настаёт.

Лишь ромашка на упругой ножке

Кружится, танцует и цветёт!

Ночь — на стужу, полдень — на жару.

Грустно и уныло, как в неволе,

Клонится ромашка по ветру,

Жалобно поблёскивает в поле.

На неё одну за все цветы,

Что в траве под косами завяли,

С тихой журавлиной высоты

Пролились осенние печали…

Полны прощальной тихой красоты.

Они уже не клонятся смущённо,

Не стелются под ветром над травой,

А, вздрагивая, смотрят отрешённо

На пёстрый луг, засыпанный листвой.

Ни запаха и ни былого цвета

Уже в них нет… Их волшебство в
другом:

Смотрю на них — и наступает лето,

И благодать… Хотя разор — кругом!..

Я утонул в душистых травах…

Среди жуков, среди козявок

Пыльцой медовой запорошен,

Сквозь отцветающий горошек

Лежу, гляжу на белый свет…

В моих ногах терновый кустик

Плывут, играя, надо мной…

И если снова жить устану,

Вернусь и в травах утону…

Пролилась на перышки синице

Из лощины вытекла лисица,

Забрались в зарю тетерева.

Над гнездом приподняла сорока

Хвост, как ручку от сковороды.

В темноте, на дно травы глубокой,

Задрожал осинник хлопотливый,

Вышли козы, ягель теребя…

И синица гордой и счастливой

На вершине чувствует себя.

Синие тучи плывут чередой,

Синие скалы блестят над водой.

Синяя, в сумерках сонных, тайга

Глухо шумит, заслонив берега.

Синими кажутся рыбы на дне,

Синие птицы снуют в тишине.

Не во сне, а наяву — что же здесь
такого?

Я на радуге живу, в домике лиловом.

Выбегаю поутру в бежевых сапожках,

Ем в сиреневом бору алую морошку.

С листьев падает роса в темно-синей
чаще,

Филин желтые глаза на меня таращит.

Там, где свищут соловьи в закоулках
бора,

Пробираются ручьи к розовым озерам,

Машет белка за кустом фиолетовым
хвостом,

Белорыбицы плывут под вишневый
мостик…

Я на радуге живу, приходите в гости!

Соскользнула с насыпи тропинка

И, у светофора за спиной,

По лесам, пригоркам и ложбинкам

Вьётся в травах порванной струной.

У крыльца, у твоего порога,

За оградой в поле и в степи,

Ты услышишь, как поёт дорога,

Только на тропинку наступи.

Чего ни натаскано в старый овраг!

Хранится в овраге ночной полумрак,

Тугие серёжки — подарок берёзы,

Цветы иван-чая, кукушкины слезы,

Зелёные, жёлтые бусы дождя,

Перо куропатки на шляпе груздя.

Сюда, как на дно сундука, спозаранок

Накиданы ветром холстины тумана,

В ручье, на голубеньком ситце волны,

Мерцает старинная брошка Луны…

Грачиный гам на косогоре,

Прибрежных зарослей покой,

И у откоса мальчик русый,

Ни бакенов, ни плёса не видать,

Опять в тумане-трауре природа…

Река скорбит, как ласковая мать,

О всех разбитых в бурю пароходах.

На палубе пустынно и темно,

Гудят гудки тревожно и уныло…

Заколыхалось, сдвинулось, поплыло!

Туман ушёл в беспечную тайгу,

Ликует небо ярко-голубое…

А на сыром песчаном берегу

Над водой кружатся птицы,

Белое облачко в небе высоком,

В небе широком, холодно-пустом,

Трётся о красное солнышко боком,

Весело машет пушистым хвостом,

Дождичком брызжет над сумрачной
нивой,

К речке спешит, излучая тепло…

Белое облачко с розовой гривой,

Уж не из детства ль тебя принесло?

Лежу в траве и в тысячу свистков

Мне на ухо насвистывает ветер

О непослушной стае облаков,

Которых нет беспечнее на свете.

— Гоню их к югу, — жалуется он, —

Над речками, чтоб набирались влаги.

Одни считают галок и ворон,

Другие ловко прячутся в овраге.

Такой, скажу я, баловной народ!..

И грустно мне, и смех меня берёт!

Спит медведь, мышей пугая храпом,

Толстый и седой от куржака.

Цепкой горстью губ и языка.

Тянет и причмокивает: «Вкусно!»

Вызрела до сахарного хруста

Спит луна в предутреннем тумане,

Спят в селе ночные сторожа;

Лишь ручей по ягодной поляне

Катится, на камушках дрожа…

А над всем над этим, за туманом,

За стеной зелёною тайги —

Звон берёз, шуршание бурана,

С проводов слетают птицы,

В новых санках из больницы

Над калиткой с грудкой сизой

Нас приветствует скворец,

В дверях — ненастья серая доска:

Ни выглянуть, ни выйти за ворота…

В сыром саду зелёная тоска,

А в комнатах — дремота и зевота.

Брожу по дому, словно домовой,

Гоняю мух, в шкафу лижу варенье;

Пытаюсь сочинить стихотворенье,

Слегка «поникнув гордой головой»

Сижу, уставясь в дырочку в полу,

Но рифма — как сорока на колу…

И снова я брожу как заводной;

Как тень моя, со мной моя зевота.

В дверях всё тот же дождик обложной,

Ни выглянуть, ни выйти за ворота!

На воротах кружево резьбы.

Возле школы хороводят кедры,

Спят, во сне бровями шевеля.

К трубам дым безветрием приколот…

И вдруг, сорвавшись с ног,

Хлопнув дверью, вылетел из школы,

Как снежок рассыпчатый, звонок!

Рядом с полушубком малыша

В пасти у собаки большелобой

Едет ранец, лямками шурша.

Ждут мальчишку пироги с грибами,

Машут кедры важные чубами,

Мне подают хвостами знаки:

«Контрольной пахнет! Не ходи!

Вот то ли дело — за рекой!..»

Я разделил горбушку хлеба,

Раздал остатки колбасы…

Ещё в лугах я нынче не был, —

Но каждый пёс, вильнув хвостом,

Исчез за первым же кустом.

— Васик! — печалятся отмели.

Кто и что — не разберёшь:

Лось — на дерево носатое,

Ель — на чудище крылатое.

Не возьмёт зайчиха в толк:

Снова глянешь — ни листвы,

Чернеет на взгорье деревня Мурашки,

Здесь шляпы не носят, а только
фуражки.

Спокойно в Мурашках Игнат проживал,

И надо ж — сосед на охоту позвал!

Идут они лесом, минуют болота,

Устали, промокли — на то и охота! —

Голодные, злые идут и идут,

Но крупного зверя никак не найдут.

В лесу, что ни шаг, становилось
темней,

Мерцали замшелые бороды пней,

И начал Игнат спотыкаться,

И молча вокруг озираться…

Когда ж их бродячий медведь
повстречал,

Полнеба закрыв, засопел, зарычал —

Скуля и ругая таёжную ночь,

Бежал он, а сосны шумели,

Да выстрелы сзади гремели…

Наутро зовут его снова в тайгу,

Однажды собрался Игнат на покос,

В кошёлке еды на неделю понёс.

Идёт он, высокий — всему голова! —

Находит поляну — по пояс трава.

Игнат, не спеша, рукава засучил

И только литовку отбил-наточил,

Как вдруг оробел на поляне лесной —

Залаял щенок у него за спиной…

Не смея рукой шевельнуть на ходу,

Он шёл по траве, как по тонкому льду.

Потом, очутясь на дороге,

Помчался Игнат длинноногий!

Погибла без сена и крова.

В селе рысаки бубенцами звенят,

На улицу в праздники вышел Игнат.

Висит на плече у Игната гармонь,

Растянет меха — полыхает огонь!

Встряхнулся Игнат, заиграл и запел

И слышит: снежок за спиной заскрипел

Так вкрадчиво, так осторожно,

Что стало Игнату тревожно —

Обвисла гармошка, и голос упал…

Порвал он штаны о высокий забор

И за ворота — ни шагу с тех пор!

Недавно забрёл я в деревню Мурашки,

Где шляпы не в моде, а только
фуражки.

Увидел я смелый весёлый народ,

Взглянул на Игната сквозь щёлку
ворот.

Навек мне запомнилась эта картина:

Сидит здоровенный, обросший детина,

Сидит на крыльце у себя во дворе,

Мальчишка лезет на берёзу,

Мальчишка лезет на берёзу

Вершину встряхивают взрывы

Теплом заряженной листвы,

Срывают кепку с головы…

Мальчишка лезет на берёзу,

И на него старухой с возу

Всё в доме есть — и что поесть,

И свет, и газ, и ванная…

Но где-то есть, но где-то есть

На той земле, на той земле,

Спят не в кровати — на седле,

Всё в радостном движении —

Огонь в костре, уха в ведре,

И звон ручья стеклянного…

До той земли подать рукой,

Но свет, но газ, но ванная!..

Что вы долго спите, люди?

В чистом небе, как на блюде,

Речка искрится, как мёд…

Утром весенним, искрясь и звеня,

Молния радости будит меня.

Прочь одеяло! Встаю, изумлённый

Пением птицы на ветке зелёной,

Тучками в небе, весёлой рекой,

Рощей, с утра потерявшей покой.

В солнечном блеске весеннего дня

Столько чудес ожидает меня!

Никак не усну, хоть за окнами ночь.

И дождик весенний решил мне помочь:

Прошёлся по крыше, помедлил немножко
—

И вот за окошками свесились ножки

серебряных туфельках, в синих чулках,

По стёклам скользнули, скользнули, и
— ах!

Зашлёпал мой дождик по листьям берёзы
…

— Уж ты извини, — зашептал он сквозь
слёзы. —

Сейчас я тебя убаюкаю, друг!

… И в комнату солнце нагрянуло вдруг!

Стала уже солнечная рама,

Лавки выше, а углы острей.

Без тебя, заботливая мама,

Сразу стало близко до дверей…

Самолёт сверкал под облаками,

Жаворонок падал с высоты,

Шёл к реке я в тёмную низину

Ветер дул мне то в лицо, то в спину,

Гнал меня из детства до поры.

Загонял в незапертые сени,

В погреба — за кринкой молока,

В пароходных трюмах на колени

Становил под тяжестью мешка.

Потолки в махорочном дыму…

Оказаться на земле без мамы

К рыбакам, к охотникам в тайгу!

Убегу и даже не заплачу…

От сестры, с её причёской дикой,

Убегу от ласковых соседей,

От старух слезливых — навсегда

Убегу в тайгу стрелять медведей,

На озёрах ставить невода!

Буду жить в палатке на приволье,

Зимней ночью мёрзнуть у костра,

Буду сыт я чёрствым хлебом с солью,

Воду пить из чёрного ведра.

А потом, огромный, бородатый,

Я ружьё поставлю у крыльца,

И отец с улыбкой виноватой

Сквозь ближний лес я вижу дальний
лес,

А сквозь него — избушку и дорогу,

Вот показались баня и навес,

Вот — огород, в снегу — тропинка к
стогу.

Я вижу сквозь оконное стекло

Кровать и стол под скатертью крахмальной,

Мне хорошо — уютно и тепло, —

И снова в радость путь мой
дальний-дальний…

В красных отсветах войны,

И с тяжёлой, грозной ношей

Если хлеба нет ни крошки —

Лишь похлёбка с лебедой, —

Сколько можно съесть картошки

С маху крупно посолённой,

У сестрёнки в тесте нос —

То кладём в пельмень монету,

И вздохнёт: «И то забава.

Эх вы, птички-кулички!..»

— Попадись, пельмень счастливый,

Иду я в сквер мемориальный

По плитам, гладким, как стекло.

От звуков музыки печальной

на сердце грустно и светло.

Своим задумчивым крылом —

Горит огонь в латунной чаше —

В тени деревьев, в центре сквера,

Горит, как солнце, в облаках,

Здесь в тишине грохочут танки,

И память жжет больней свинца.

Мой юный друг нетерпеливый,

Читатель этих строгих строк!

Ты и свободный, и счастливый

Все для тебя легко и просто:

Вокруг просторно и светло,

Ты сыт, обут, одет по росту,

Когда от утренней прохлады

Проснулись первые цветы —

Качались сомкнутые каски,

И бил, лоснящийся от смазки,

В детей и в женщин автомат.

И робкой звёздочкой во мраке

Была, мой друг, твоя судьба.

Что в дымном небе угасала,

И стать могла судьбой раба.

Без права думать и мечтать,

Без права «Родина, Свобода,

Россия» — с гордостью сказать.

Ни слова русского, ни буквы

Сказать не смей и не умей! —

Умей с утра напарить брюквы

Для сытых бюргерских свиней.

Не смей снимать свои колодки,

И закрывать лицо от плётки

Но те, что в землю полегли,

В окопах мёрзли и в снегу,

В морях тонули и в болотах

И смертью смерть несли врагу.

Вот с окровавленной повязкой,

Швырнув на землю автомат,

Встаёт солдат с тяжёлой связкой

Под кёнигсбергским небом серым

В порыве яростном встаёт,

Навстречу тиграм и пантерам

Сквозь смерть в бессмертие идёт,

Сказав живым: «Назад ни шага!»

И был смертелен каждый шаг,

Пока над панцирем рейхстага

Скворцы, над сквером пролетая,

Спешат в поля, навстречу дню.

С её плечей, худых и старых,

В сухих глазах её усталых —

Надежда, гордость и печаль.

С цветком единственным в руке.

Он пал в бою у стен Берлина

Со струйкой крови на виске,

С пустой катушкой телефонной,

С кирпичной пылью на плечах,

С пилоткой потной под погоном

И словом «мама!» на устах.

А день всё радостей и краше,

Огонь, зажжённый на века.

Девочка с венком на голове

Сколько ягод в спутанной траве,

И цветов, и солнечного света!

За рекой пылят грузовики,

В синем небе тают самолёты,

Две косички радостно торчат,

По щекам рассыпаны веснушки…

— Верка, Верка! — девочке кричат

Из лесу весёлые подружки…

У пионерки Ленцовой Анюты

Вот уже год не хватает минуты

Больно смотреть на мученья Анюты,

Нет ли, товарищи, лишней минуты?

Мчится в солнечной ракете

Время ливней, время гроз…

Не сравним ни с чем на свете

В нём и радость, и тревога,

Нет проще солнечных часов,

Ты их найдёшь в глуши лесов,

В саду, за речкой на песке

Везде ты будешь при часах —

Сияло б солнце в небесах!

Окончен день. Но прожит он не зря.

Сижу, молчу, усталый, на ступеньке.

Мне вдалеке сквозь лес видна заря

И огоньки соседней деревеньки.

И там, в своей ограде, на крыльце,

Молчком, сквозь лес зарёй любуясь
алой,

С простой и вечной думой на лице

Сидит такой же человек усталый.

Взошла луна. И свет её печальный

Всё оттенил на мраморном снегу:

И огород, и стог пирамидальный,

И ближний лес, и дальнюю тайгу.

Взошла луна… Дорога заискрилась,

Всё — до былинки — в поле проросло,

Всё проступило, всё вокруг открылось,

И в тень вошло, и тайну обрело.

Вызвездило так, что не заснуть…

Светлыми волокнами тумана

Стелется по небу Млечный Путь.

Над избой, над тихим палисадом

С клёнами, склонёнными к земле,

Над заречным яблоневым садом,

Над полями, скрытыми во мгле.

Надо всей деревней безмятежной,

От дорог, ревущих в стороне,

Млечный Путь — пустынный и безбрежный
—

Стелется в небесной вышине.

Вот чудеса! Лишь зажмурю глаза —

Вижу, как в зеркале, все голоса!

Вижу я дворника голос усатый,

Шарканье ног и брюзжанье лопаты.

Вижу я серые крики ворон,

Вижу на лестнице скрип деревянный,

Голос сестрёнки, с мороза румяный;

Вот он растаял за шторой в окне,

Сквозь слёзы увидела Лена…

Уж ежели плакать, то плакать вдвоём!

Уж я не обижу, уж я провожу —

Плакучую тропку тебе покажу…

И как это ты оступиться могла? —

Взглянул он на Лену с тревогой. —

Корзинку подняв у порога.

Привычно пылит лапотками.

Подснежник с тремя лепестками.

Да белки на ветках судачат.

В гнезде сорочата кричат. —

Зайчонок к Плакунчику скачет! —

Бежал из осинника в слякоть!

Взглянув на зайчонка со вздохом.

— Поплачь с ним, Плакунчик! —

Совсем ему, бедному, плохо!

Лягушки и жабы — в озёрах,

Мышата откликнулись в норах:

Объелся малины спросонок.

И тихо ступила в сторонку. —

Поплачь с ним, Плакунчик! —

Поплачь, помоги медвежонку!

Зажмурясь, похныкал, похныкал

Шуршит за спиной лапотками.

Тревожно его колокольчик звенит

Подснежник с тремя лепестками…

На склоне крутого овражка:

Такая, что вымолвить тяжко!

Синичье дупло разорила куница,

Раздались голоса снегирей

И сверху, и слева, и справа.

И он побежал, раздвигая кусты,

По кочкам, сухим и трухлявым,

По ямам, по сучьям и травам.

Бородку ему на плечо занесло,

Печально сомкнулись ресницы,

И брызнули частые бусины слез

На щёчки и грудку синицы…

— Чувить! — перекликнулось в травах,
—

Давайте поможем ей гнёздышко свить!

И первая тёплая капля дождя

На пыльную землю упала…

И всё расцвело, засверкало вокруг —

Лишь скрипнет в округе снежок.

— Спать, Илюшенька, пора!

Вдруг открылась дверь без стука…

Где тут воин? Где тут хват? Ась? —

Хоть любила бабка внука, —

Знать, и впрямь была стара…

Над землёй летит в мешке.

Только вдруг конец полёта.

Кто-то стукнул колотушкой,

Кто-то взял мешок с Илюшкой

Не видать мне больше внука! —

Плачет бабка в три ручья. —

Нынче знают всё на свете,

Всё на свете знают дети!.. —

Ночь придёт — она не спит.

Повторяя: — Ну-ка, ну-ка!

Встань, касатик, вытри глазки,

Мне бы сказку… хоть полсказки,

Хоть вот столько расскажи!

Хоть про чёрта самого!.. —

С треском лопнула подушка,

Присмотрелся — вертолёт! —

Лишь скрипнет в округе снежок.

Спрятан домик Подрастая…

С белой палочкой точёной,

— Ах! — ответила ботва, —

Как ни спросишь — все им мало,

Мало маленьким крахмала —

Пробудись, глазами светел,

Лень с широких плеч стряхни,

Из кустов со свистом вышел,

Громыхнул железной крышей,

Как бобы встают на ножки,

— Что ж, дела идут неплохо!

Он в пример поставил всем,

Вдруг, откуда ни возьмись,

К листьям гусеницы жмутся,

Фы-р-р! — и сели на заборы,

Вспыхнет первый светлячок,

Подрастай неслышно ходит,

То в гнезде погладит птицу,

То прогонит в норку мышь,

То с листка стряхнет землицу

Даром время не теряйте! —

«Подрастайте, подрастайте!» —

Слышат овощи сквозь сон…

А к утру, лишь все уснуло,

Льдом колодец затянуло, —

В огород бегут мальчишки:

— Подрастай попал в беду!..

Тёплый дым ползёт по гладким

По седым морковным грядкам,

Не ленись пораньше встать!

Если ж ты запустишь грядки,

Не прополешь, не польёшь —

Ни одной морковки сладкой

Подрастай им слово скажет,

Стать несладкими прикажет

Жила-была девочка в тихой избушке.

Избушка стояла в конце деревушки.

За ней начинался глубокий овраг,

В овраге ютился ночной полумрак.

А дальше, за лесом, пестрела поляна,

Куда убежать собиралась Светлана.

(Так девочку звали. Весь день у окна

Сидела и грустно вздыхала она.)

Ужасно скучала Светлана в избушке!

Давно уже ей надоели игрушки:

И клоун, румяный, как сдобный калач,

И про игрушки с картинками книжка.

Но бабушка всё говорила Светлане:

— Поешь пирожков, отдохни на диване! —

Старушка от внучки была без ума,

Со всякой работой справлялась сама:

Косила траву, полоскала бельё —

Повсюду мелькала косынка её…

И, глядя на бабушку, стало Светлане

Совсем уж тоскливо сидеть на диване.

Взяла она ключ, заглянула в комод,

Надела косынку поярче и вот…

Покуда старушка рубила дрова,

Открыла окно — и была такова!

В овраг опускались колечки тумана,

Бежала вприпрыжку и пела Светлана:

Первой солнышко встречать,

Собирать грибы в лукошко,

Прокукуй до ста, кукушка,

Чтобы я бы, как старушка,

Чтоб звенел он постоянно,

Чтобы был всегда со мной! —

И вот у дорожки столпились волнушки,

Из леса послышался голос кукушки,

А на весёлой поляне лесной

Старушка несла из колодца водицу,

И вдруг ей как что-то кольнёт в
поясницу!

Едва до избушки она добрела,

Но спину уже разогнуть не могла.

С трудом одолела старушка крылечко,

На печку взглянула — гора, а не
печка!

От боли в глазах у старушки —
туман…

Вздохнула она и легла на диван…

— Ах ты, Господи, прости! —

И вот, причитая и плача в подушку,

Уснула старушка. Сморило старушку…

Уснула старушка и слышит во сне —

Пыхтит, поднимается тесто в квашне.

Гудит — да как весело! — в печке
огонь…

Старушка ко лбу приложила ладонь,

На стол, как живые, летят калачи!

Потом вдруг запахло парным молоком

И кто-то в сенях зашуршал рушником…

Старушка лежит, обливается потом

Откройся, явись! Уж не смерть ли моя?
—

— Да кто ж это ты-то? Неужто
Светлана?! —

Старушка чуть-чуть не упала с дивана.

Когда ж принесла ей Светлана калач,

Напал на старушку нечаянный плач.

— Поди ж ты! — сквозь слезы старушка
шептала. —

Помощница в доме, а я и не знала!

Какая же ты у меня молодец!

Надо утром встать до свету,

Надо взять коня, запречь,

Чтоб не очень зябли ноги,

Встретить волка на дороге,

Испугаться, но чуть-чуть.

(Если сильно испугаться —

Всех подряд начнёшь бояться).

В подземелье провалиться.

Встретить ведьму и чертей,

Подыскать для них заделье,

Чтобы ведьма с полуслова,

Ну, а дальше — сам с усами!

Не найдёшь для связки слов —

Привезёшь для печки дров.

Сладко выспишься в тепле…

Нет богатства, нет добра.

Он целый день звенел в бору,

А ночью, подойдя к костру,

Заснул, в бревно уткнувшись носом.

Гибким хвостиком вильнул,

Складки с галстука слизнул.

Мы были соснами и пихтами

— И вот бренчим, в коробку впихнуты.

А вот теперь мы ей враги.

В тихом домике, на ветке,

Кто бежит по горным склонам,

Но только ступят на песок

Белозеров Тимофей Максимович

Кладовая ветра

Стихи и сказки (для младшего школьного возраста)

Утро

Пролилась на перышки синице
Зябкая ночная синева…
Из лощины вытекла лисица,
Забрались в зарю тетерева.

Лето

Лето, лето, сказочное лето!
От чудес кружится голова…
Вот в кольчугах радужного цвета
Из реки выходят острова!

Лесная сказка

Я утонул в душистых травах…
Раскинув руки, в тишине,
Среди жуков, среди козявок
Лежу на сумеречном дне.

Тропинка

Соскользнула с насыпи тропинка
И, у светофора за спиной,
По лесам, пригоркам и ложбинкам
Вьётся в травах порванной струной
У крыльца, у твоего порога,
За оградой в поле и в степи,
Ты услышишь, как поёт дорога,
Только на тропинку
Наступи.

Безымянная речка

На речке-невеличке
Мне весело всегда.
Течёт, течёт водичка,
Сверкает, как слюда.
Звенит струёй студёной.
В овражке под горой,
В густой траве зелёной
Укрылась с головой…
Пускай мала речонка,
Но у неё дела:
Она для пастушонка
Прохладу принесла,
Синицу искупала,
На влажном берегу
Немного поиграла
С ромашкой на бегу.
А в жарком поле дальнем,
Откинув ржавый лист,
Её воды хрустальной
Напился тракторист.
Речушка вьёт колечки,
На камушках дрожит…
Она в большую речку
За именем Бежит!

В поле

Ветры клонят медуницу
Спелой озимью горчат…
В поле выгнали волчицу
Вместе с выводком волчат.
По жаре трусит волчонок,
Неуклюжий, словно краб,
И кузнечики спросонок
Шумно брызжут из-под лап.
Впереди — овечьи тропы,
Солнце, травы да леса,
Позади — железный топот
И людские Голоса…

Вечером

Я лежу на лужайке
И в небо гляжу,
В табуне облаков
Я коня нахожу.
В чёрном ворохе туч,
На сердитом ветру,
Вместе с буркой
Я молнию-шашку беру.
И уже страшновато
И радостно мне
Мчаться в красный закат
На лихом Скакуне!

На горе

На горе — берёзы да осины,
Дождиком расцвечена листва.
На припёке, в блёстках паутины,
Сушатся ядрёные дрова.
На горе стреноженная лошадь
Не спеша бредёт по облакам
И хвостом лишь чуть трава поплоше
Солнце бьёт по розовым щекам.

В ночном

Синий лес во мраке тонет,
Засыпает до утра.
Дремлют спутанные кони
В дыме нашего костра,
В углях тлеют головешки,
Гаснут бабочки в огне.
Из золы бочок картошки
Прямо в руки
Метит мне.

Летний полдень

Тишина в саду и в доме,
Спит телёнок у плетня.
Возле погреба в соломе
Воробьиная возня.
За оградой
Пыльной полог
Прогибают ветерки,
Воздух мягкий,
Словно щёлок,
Наплывает
От реки…

Тем, кто болен дорогой

Вы таскали шишки из костра
Тёмные, взъерошенные, злые?
Вы видали речки золотые,
Полные живого серебра?
Вы слыхали пение песка,
Медное молчанье колоколен?
Тем, кто навсегда дорогой болен,
Вот мой хлеб, А вот моя рука.

Сосна

Над жёлтой осыпью обрыва
Склонилась старая сосна,
Корнями голыми пугливо
Поводит по ветру она.
На них, едва заря проглянет
И лося выведет к воде,
Как на руках у старой няни,
Щебечет пеночка
В гнезде.

На отмели

Домик в три окошка,
Прясло, огород.
Старицу дорожка
Переходит Вброд.
Там, Среди приволья
У реки Исеть,
Светится на кольях
Седенькая сеть.
Бакен полосатый
Сохнет на песке,
Босые ребята
Ластятся к реке.
В шубе длиннополой
Бакенщик Федот,
Слушая «Спидолу»,
Чинит Перемёт…

Другу-читателю

Если я
Писать стихи
Для тебя устану,
То подамся в пастухи
В Русскую Поляну[1].
Выйду поутру с рожком,
Заломлю папаху,
Опояшу ремешком
Белую рубаху.
Уроню на лебеду
Кнутика шелковье,
Заиграю на ходу
Что-нибудь Коровье.
И пробудится народ,
И начнёт зариться,
И телята у ворот
Навострят Копытца.