Рассказы об этом в семье

Никакой морали, никаких выводов – просто рассказ об одной семье, чью жизнь в силу близкого соседства, довелось наблюдать на протяжении многих лет.

Они дружили еще со школы, сидели за одной партой. Борис был старше на год, но когда-то остался на второй год, и пришел в тот класс, где училась Наталья. Сначала они были соседями по парте, потом он стал носить ее портфель, позже оказалось, что они – первая любовь друг друга. Так гласит семейная легенда. После 8 класса (тогда учились 10 лет) Борька ушел в ПТУ, Наталья же осталась в школе и окончила 10 классов. Он встречал ее после школы, а потом они гуляли вечерами. Родители считали их женихом и невестой.

Потом его забрали в армию, она добросовестно его ждала, училась в техникуме, работала. Когда Борис вернулся, решили, не откладывая в долгий ящик, сыграть свадьбу. Так они поженились.

Тут следует немного отвлечься от молодых супругов, чтобы поговорить об их семьях. Как-то так сложилось, что и у Натальи, и у Бориса родители были выходцами из Белоруссии. Ее мама работала продавцом в Доме одежды, отец, как тогда говорилось, работал в органах, потом ушел в какое-то строительно-монтажное управление, был ветераном Отечественной войны.

Отец Бориса был рабочим, элитой рабочего класса, мастером золотые руки. Мать образования не имела, работала то кладовщицей, то уборщицей. Встретились они на фронте, отец Бориса оставил первую жену и двоих детей, женился на своей боевой подруге. Сын родился, когда матери было 33 года. Больше у них детей не было, и единственный сын стал светом в окошке, смыслом жизни, лучшим из лучших.

Хотя, конечно, все было немного не так. И, прежде всего потому, что Борька начал рано выпивать. Ну, вот так ему хотелось и очень нравилось. Как-то само собой сложилась компания друзей — ровесников, у которых было подобное же увлечение.

Но вернемся к молодым. После свадьбы они отправились в свадебное путешествие куда-то на юг. Начиналась семейная жизнь. Жили они сначала в одной квартире с родителями Бориса. Наталья устроилась работать в то же строительное управление, где работал ее отец. Через некоторое время она на работе получила малосемейку, которую предприимчивая свекровь очень быстро обменяла на полноценную однокомнатную квартиру в том же девятиэтажном доме, где жили они сами.

Так и стали жить: родители на 7 этаже в двухкомнатной, молодые на 6-м — в однокомнатной. К этому времени у молодых родилась дочь. Ее тоже назвали Наташей. Теперь одна была Наталья, мама, а вторая Наташка — «мелкая». Естественно, что большую часть заботы о ребенке взяла на себя свекровь. Никто особо не сопротивлялся этому. Интереснее было собирать компании, ходить по гостям, чем сидеть дома с ребенком.

Но тут стали происходить довольно странные вещи: молодые все больше и больше проводили времени порознь, у каждого из них появилась своя жизнь. У Натальи появились увлечения на стороне, Борис стал бывать трезвым все реже и реже. «Виноваты» в этом были, конечно, друзья, тяжелая работа, после которой необходимо было «снимать стресс», гаражное сообщество, где каждому в каждом гараже предлагают выпить.

Особым «событием» в это время стали семейные вечера, когда молодая жена готовила «роскошный» ужин, а молодой муж покупал для него бутылку водки. Распив ее на двоих с величайшим удовольствием, супруги отправлялись спать. Считалось, что это и есть семейная жизнь. Стремиться к чему-либо было не нужно.

Все материальные блага добывались родителями. Натальина мама обеспечивала одеждой, его родители – товарами, как тогда называли, повышенного спроса и роскоши. Машина, мебель, дача – все было получено или куплено по ветеранской очереди. Деньги тоже регулярно давались родителями, чтобы детям хорошо и счастливо жилось.

Когда дочери было 6 лет, они развелись. Причиной развода Наталья называла пьянство Бориса и буйство его в нетрезвом виде. Хотя после развода выяснилось, что у него случился роман с ее приятельницей, и от ее любимого мужчины ушла жена.

Борька перебрался жить к своим родителям, Наталья с дочерью осталась в своей квартирке дожидаться счастья. Но вот не тут-то было! Не торопился Натальин любимый друг создавать новый брак, изредка заходил на огонек и ничего не обещал. Она проводила вечера в ожидании телефонных звонков, боясь уйти из квартиры к подругам, родителям или в кино. А он… Он был кандидатом наук, толкал вперед отечественную науку, занимался большой общественной работой, растил свою дочь, уделяя ей почти все свое свободное время.

Бывшая свекровь, наблюдая за происходящим, начала писать письма бывшей невестке, в которых призывала спасти сына от пьянства, от «удава, заглатывающего кролика». И напоминала о дочери, которая уже пошла в школу.

Борис, ощутив свободу, пустился в новый роман, ходил со своей новой девушкой по старым друзьям, как будто доказывая всем и бывшей жене, в первую очередь, что у него все хорошо, что он счастлив и ни о чем не жалеет.

Все было бы хорошо, если бы праздники не имели бы обыкновения заканчиваться. Как гром среди ясного неба прозвучало для него сообщение, что его новая любовь ждет ребенка. Господи, как он запаниковал! Сказать честно, и первая-то дочь ему была не очень нужна, но так получилось, так было положено: женился, роди ребенка. А тут буквально голова пошла кругом. Да еще и отец новой любимой пришел с претензиями, и тоже о женитьбе разговор завел.

Помучился Борис, помучился, делать нечего. И пошел к старой жене. А та, исстрадавшись от ожидания другого, устав от обиды на него, приняла бывшего мужа, как водилось раньше, с ужином, бутылкой водки и распростертыми объятьями. Бывшие супруги плотно поужинали, крепко выпили, долго разговаривали. Но ни Наталья про свою несчастную любовь, ни Борис про беременность подруги говорить не стали. Выяснилось это чуть позже, неделей-двумя спустя, когда о случившемся стали говорить на работе.

Тут следует заметить, что обе женщины работали, как говорится, в одном коридоре. Наталья была в шоке. Но к тому времени его родители пообещали, что переедут жить в однокомнатную квартиру, уступив детям свою двухкомнатную. Квартира была важнее, чем порядочность мужа, и, «вывесив» лозунг: «Я знаю, что живу с подлецом», они продолжили свою совместную жизнь.

Сначала это был гражданский брак двоих бывших супругов, однофамильцев — Наталья не хотела что-то менять, на всякий случай, потому что тот, другой любимый мужчина так и не был охвачен узами брака. Но когда он вдруг женился на «серой мышке», она поняла, что прождала все это время напрасно. И они с Борисом опять расписались. Снова был классический ужин на троих: Он, Она и бутылка водки.

Какое-то время после второй свадьбы Борис не пил, держался. Потом началось все то же: гараж, шабашки, друзья, стресс на работе. Она с восхищением и гордостью говорила, что, как бы он не напился вечером, утром все равно встанет и пойдет на работу.

Дочь окончательно отошла на задний план и была предоставлена сама себе. Классе в 7 или 8 она вдруг пустилась во все тяжкие, связалась с какой-то дурной компанией, ее поставили на учет в детскую комнату милиции. Чтобы разорвать этот порочный круг, родители на целую четверть отправили маленькую Наташку к родственникам в другой город. Это почти не помогло, но на какое-то время родителей успокоило. Вернувшись в город, она немного притихла.

Когда Наташка закончила 9 классов, было принято решение отдать ее на учебу в музыкальное училище. Она закончила к тому времени музыкальную школу, потом ходила на консультации, экзамены, радостно объявила, что поступила. Родители пригласили знакомых, отметили это важное событие.

Через пару недель Наташка вместе с отцом объехала всех тех, кто искренне радовался за нее, призналась в обмане, просила прощения. В прежнюю школу в 10 класс ее уже не взяли, потому что списки были укомплектованы, пришлось поступать в другую, где специально 2 сентября создали класс для тех, кто никуда не поступил, и для кого не нашлось мест в своих школа.

Начался очередной учебный год. Где-то в это же время Наташка познакомилась с сыном одного из начальников Бориса. Он был значительно старше, уже отслужил армию и работал. Родители решили, что парень хороший и упускать такой шанс не стоит. Тем более, что девочка у них гиперсексуальная, так зачем искать удовольствий в плохих компаниях, если можно это делать дома. И разрешили им жить вместе.

Мужчины вместе работали днем, вместе подрабатывали вечерами, вместе приходили домой. Всех все устраивало. Но в начале 11 класса дочь забеременела. Со школой пришлось распрощаться. Быстро сыграли свадьбу. Наташка не стала устраиваться на работу. Она нашла выход из положения: в день выдачи пенсий бабушкам и дедушкам Наташка совершала ежемесячный обход и собирала с них деньги.

И она, и ее родители были твердо убеждены, что для стариков деньги — зло и чем их у них будет меньше, тем будет лучше для них. Так и было до тех пор, пока была жива последняя бабушка.

А у Наташки родился один сын, потом через год — второй. Потом ее муж выгнал из дому, заподозрив в измене. Потом разрешил вернуться. Потом опять выгнал. Молодая семья жила в частном доме, доставшемся по наследству зятю от бабушки. Со временем этот дом поменяли на 4-комнатную квартиру.

А зять, в соответствии с реалиями времени начал играть на валютном рынке и проигрался в пух и прах. На покрытие долгов ушла квартира его матери, их новая 4-комнатная квартира, из которой Наташка с двумя малолетними детьми добровольно выписалась, и дом в деревне. Вот после этого они развелись и окончательно расстались, а Наташка с детьми переехала к своим родителям.

Но им она не больно была нужна, так как Борис и Наталья привыкли жить в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая. Борис всегда хотел жить так, как жил до этого. Пьяного его внуки боялись, начинали плакать, Он приходил в бешенство, и снова стресс надо было снимать.

Наташку с детьми отселили на съемную квартиру, она пошла работать в магазин уборщицей, потому что больше никто никуда ее брать не захотел. Образование 9 классов очень редкое в наше время. На призывы идти учиться в вечернюю школу, было сказано твердое «нет». Наташка меняла работу, мужчин, которые не задерживались надолго, место жительства.

Последнее из них – деревня рядом с городом, в которой большинство жителей или наркоманы или торгуют наркотиками, как писала местная газета. В деревенскую школу перевели и детей.

Но семейные традиции сильны: все праздники по-прежнему отмечаются с водкой, только теперь мать распивает заветную бутылку с дочерью и ее очередным сожителем.

И тут начали происходить те вещи, которые должны были бы насторожить любого — у Бориса крепко пошатнулось здоровье. Начали трястись руки так, что он не мог донести ложку до рта, расписаться или собрать мелкие предметы. Пришлось идти в больницу, ложиться в неврологию. Вердикт врача был один: не пить никогда, ни при каких условиях. И он пить перестал!

В доме прекратились скандалы, поиски бутылки или денег на нее, он поправился, стал заниматься домом и дачей. Правда у Натальи тоже начался новый этап жизни: девичники стали ежедневными, она или куда-то уходила и возвращалась пьяная и счастливая, или собирала подруг у себя. Результат был всегда один и тот же — она стала напиваться. Иногда с гордостью рассказывала, что Борис ей «купил бутылочку коньяка по дороге из гаража, и я ее выпила. Так хотелось почувствовать себя женщиной».

На призывы остановиться она не реагировала — ей это нравилось. Борис не пил два года, а потом, глядя на жену, сорвался и стал пить больше прежнего. Не помогали уговоры, напоминания о прежних друзьях, которые все к тому времени ушли из жизни, благодаря пагубному увлечению. Вернулись скандалы. Были забыты совместные ужины.

Они сначала разъехались по разным комнатам, потом Борис ушел к матери. Его мать всю жизнь абсолютно искренне считала, что пьяный человек это тот, который не может стоять на ногах, а ее сыночек ведь не такой! И регулярно выдавала деньги сыну для поправки здоровья. Бориса уволили с работы за пьянку, он, лишившись зарплаты, стал пропивать ветеранскую пенсию матери. Его мать покинула этот мир на 86 году жизни, прожив последние пять лет в одной квартире с вечно пьяным сыном

После смерти свекрови Наталья была вынуждена общаться с мужем, готовить ему еду. Соседи просили следить за ним, потому что он, напившись, мог открыть воду и не закрыть кран, открыть газ и не зажечь его. Как-то уехав на дачу и не зайдя к нему только один день, она нашла его, лежащим на полу в коме. Как потом выяснилось, у него случился инсульт. Борис пролежал неделю в реанимации и умер. Ему было 52 года.

Теперь вдова рассуждает на тему «Алкоголь – это зло», и строит планы на будущее. Судьба внуков в эти планы не входит.

Если у замужней женщины есть любовная связь на стороне, это отнюдь не значит, что она любит любовника и не любит мужа! Если имея любовника, она, тем не менее, продолжает жить с мужем, вовсе не значит, что она все еще любит мужа. Просто она не любит никого кроме себя!

Мужчина и женщина либо вместе, либо нет. Если кто-то из них ищет удовольствия на стороне, это уже не отношения и тем более не любовь! Когда любишь, никто другой не нужен. Совсем. Никто. Если же заинтересовал кто -то еще, помимо любимого человека, на этом все. «Мы вместе» закончилось!

Эту историю рассказал мне близкий друг. Рассказал спустя годы нашей с ним дружбы. Ничего захватывающего в ней нет. Недаром говорят, что все счастливые семьи похожи, а несчастные, несчастны каждая по-своему. Так и здесь, довольно заурядная история предательства и измены когда-то любимого человека. Я постараюсь изложить его рассказ так, как он мне его поведал и для удобства сделаю это от первого лица, немного обработав литературно.

…Начало моей жизни трудно назвать удачным. Мои родители достаточно рано поженились. Матери едва исполнилось девятнадцать, а отцу двадцать один год. Они, как водится, страстно любили друг друга и через девять с половиной месяцев после скромной свадьбы родился я. Но спустя некоторое время мать вдруг поняла, что жить в пошлой бедности не ее тема и брак с моим отцом роковая ошибка. Она нашла себе богатого любовника и, не особо заморачиваясь, ушла от отца. Отец немного погоревал и вскоре тоже нашел себе новую зазнобу. Понятно, что трехлетний сын только путался у него под ногами. Новый мамин друг тоже не горел особым желанием воспитывать чужого ребенка. И моя мамаша, недолго думая, сбагрила меня в детский дом, попутно отказавшись от родительских прав. Просто отвезла меня в приют, написала бумагу, что отказывается от ребенка и навсегда исчезла из моей жизни. Так остался я в детском доме. Сиротой при живых родителях.

Не буду рассказывать про свою жизнь на казенных харчах. Всяко, бывало, и хорошее, и плохое. Худо-бедно дотянул я до выпуска. Куда идти? И решил я ломануться в армию. Отслужил два года и поступил в военное училище. Через четыре года закончил и лейтенантом выпустился в войска.

Началась служба. Прослужил я почти пять лет. Помотало, пошвыряло меня по горячим точкам. Пока не ранило в позвоночник. Кое — как оклемался, но к дальнейшей службе оказался не годен. Пожевала меня армия и выплюнула на гражданку. Правда с пенсией, капитанскими погонами и медалью «За отвагу».

По гражданской специальности я был инженер — механик. Через месяц после дембеля устроился на маленький заводик токарем. Через год меня повысили до мастера заготовительного участка механического цеха, а вскоре назначили начальником цеха. Помогло высшее инженерное образование. Дела мои шли не плохо и уже через два года я стал заместителем директора. Карьера стремительная! Но и пахал я, правда, день и ночь.

Работа работой, но пора было и завести семью. То есть, для начала жениться. Познакомился с симпатичной девушкой. Полгода ухаживал. Конфеты, цветы. На юга, к теплому морю, вместе съездили. Понял, что люблю её больше жизни. С момента нашего знакомства не скрывал, что детдомовец. К нам, знаете, настороженное отношение. Так, люди без рода и племени.

К своим тридцати двум годам, положение я занимал солидное. Служебная машина, то, да се! Сделал предложение. Девчуля моя не ломалась, а согласилась сразу. Так стал я семейным человеком.

Жили мы с Таней (так жену звали) хорошо. Она была на четыре года младше меня и работала в салоне красоты парикмахером. Денег хватало с лихвой. Одно было плохо, не получалось у нас с детьми. Сколько мы по врачам помыкались, словами не передать. Ответ везде один: у вас все нормально. Дети будут. Вот и ждали. Вернее, я ждал. И дождался…

Жили мы в служебной трехкомнатной квартире с правом последующего выкупа. Обстановка, мебель. Не хуже, чем у других.

Где – то через год стала меняться моя Татьяна. Хорошеть прямо на глазах. Прическу поменяла, гардероб обновила, колечко новое появилось. Белье шёлковое стала носить.  Каждый день собирается на работу, как на праздник. Спрашиваю:» Для кого так наряжаешься?» А она в ответ: «Что, я должна как чушка выглядеть? Уж не ревнуешь ли ты меня, мой друг!» Ну до ревности пока далеко, повода для неё она мне не давала. Но все ее метаморфозы выглядели подозрительно.

Это со стороны кажется, что все понятно. Появился, мол, любовник. Но в реальной жизни до последнего веришь любимому человеку. И не хочешь замечать очевидного. Так, и я, гнал от себя нехорошие мысли.

И вот, с некоторого времени стала моя жена задерживаться на работе. То день рождения подруги, то срочный заказ, то на дом к клиентке выезжает. Домой приходит поздно, из ванной по часу не вылазит. Со мной, то ласковая как кошка, то шипит как змея! Скандалила иногда без повода. Денег, и правда, стала побольше зарабатывать. Но мой, еще с армии, звериный инстинкт подсказывал, что- то здесь не то! Я уже было хотел со стороны незаметно посмотреть, чем это так моя любимая жена допоздна занимается, но тут вмешался случай.

Собрался я в командировку, почти на месяц. У партнеров остановился сборочный конвейер. А конвейер этот мы собирали. Значит нам и ремонтировать! При расставании Таня даже всплакнула, только что платочком в след не махала. Я сам расчувствовался чуть не до слез и твердо пообещал звонить и постараться не задерживаться надолго. Поцеловал её, прижал к себе и уехал в аэропорт. Пройдя регистрацию на рейс и сбросив СМСку об этом любимой жене, я собирался уже пройти к посадочному терминалу, как мне позвонил директор и сообщил, что конвейер запустили без нас и можно возвращаться домой.

Я несколько раз пытался позвонить Татьяне и обрадовать ее, но телефон жены был выключен. Ладно. Взял такси, и купив по дороге цветы, шампанское и конфеты поехал домой. Решил провести с женой романтический вечер при свечах на тему «Возвращение любимого мужа».

Как на крыльях я взлетел на четвертый этаж и своим ключом открыл входную дверь. Специально не стал звонить. Сюрприз!

В квартире свет был только в спальне, да и то не яркий. Книжку читает наверное! Я осторожно приоткрыл дверь и остолбенел!

Моя Таня, совершенно голая, стояла на четвереньках, упираясь руками в изголовье кровати. Сзади, тоже голый, оскалившийся в победной усмешке, находился обезьяноподобный волосатый самец и ритмично нахлобучивал мою жену, одной рукой держа ее за волосы! Жена только охала в такт его возвратно-поступательным движениям, периодически стуча головой о спинку кровати и задыхаясь от страсти стонала:

— Да, да! Еще! Заур, ты мой самый лучший муж!

Оба персонажа так были увлечены любимым делом, что ничего вокруг себя не замечали! Я стоял некоторое время как в ступоре, молча наблюдая за процессом соития, а затем вежливо кашлянул. Мужик, какое- то время по инерции продолжал киваться вперед-назад, пока Татьяна испуганно не вскрикнула и не накрылась простыней. Любовник, в отличие от моей, пока еще, жены не испугался, а попер на меня как на буфет.

— Ты кто такой, вали отсюда! А то в морду получишь! – Прорычал он с характерным акцентом и пошел на меня оскалив небритую рожу. — Это моя женщина!

Вот гад, даже не прикрылся! Я шагнул вправо, уклоняясь от прямого удара в лицо и приложил его бутылкой шампанского по голове. Бутылка лопнула, разбрасывая осколки вперемешку с пеной! Мужик, хрюкнув, ничком рухнул на ковер. Похоже, добавки не требовалось. Это потом я осознал, что мог убить его, а тогда…

Татьяна, что- то пискнула, но под моим взглядом сразу замолкла. Переступив через неподвижно лежащее тело, я прошел на кухню, налил стакан воды и залпом выпил. Почему -то очень хотелось пить.

В спальне началась какая -то возня, потом хлопнула входная дверь. Похоже любовник свалил. Живучий гад!

Через минут десять в кухню просочилась Таня.

— Юра, Юрочка!!! — Она что – то пыталась мне объяснить, жалобно скулила и просила прощения. Пела старую женскую песню про недостаток внимания, про то, что я перестал видеть в ней женщину. Договорилась даже до того, что изменила от очень большой любви ко мне. По ее словам, выходило, что чем больше женщина любит мужчину, тем чаще ему изменяет. И если я ее прощу, то она нарожает мне детей, и мы заживем счастливо дружной семьей!

Я молча слушал этот бред и хотел только одного. Что бы она побыстрее исчезла из моей жизни…

Развели нас быстро, так как имущественных претензий и детей у нас не было. Замученная жизнью очкастая тетка стукнула штампом в моем паспорте, и я снова стал холостым. Вот только данное обстоятельство меня совсем не радовало.

После развода Татьяна не оставляла попыток вернуться ко мне, приходила даже к директору завода, и, рыдая во весь голос, живописно рассказывала, как она меня любит и как жестоко так наказывать бедную женщину за невинную шалость!

Волосатая обезьяна, оказалась директором продуктового рынка. Были попытки на меня наехать. Но я цинично пообещал отрезать ему, нет не то, что вы подумали, всего лишь голову. Я был настолько убедителен, что он мне поверил и больше не искал романтических встреч со мной.

Как в последствии сложилась личная жизнь Татьяны я не знаю, не интересовался. А я пришел к выводу, что надо менять свою жизнь. Уволился с завода, сдал служебную квартиру и уехал в Сибирь.

Прошлое не в счет!

…Солнце еще не встало, а Мишка уже был на Барсучьем бору. Там, километрах в трех от деревни, стоял пустующий домик серогонов. Мишка сделал еще ходку до деревни, притащил рыбацкие снасти и, вернувшись назад, замел еловым лапником свои следы.

Теперь он чувствовал себя в безопасности, затопил жаркую буржуйку, наварил картошки, с аппетитом поел.

Солнце стояло уже высоко, когда он отправился к реке ставить верши. С высокого берега открывалась неописуемая красота лесной речки, укрытой снегами. Мишка долго стоял, как зачарованный, любуясь искрящимся зимним миром. На противоположной стороне реки на крутом берегу стояла заснеженная, рубленая в два этажа из отборного леса дача бывшего директора леспромхоза, а ныне крутого бизнесмена –лесопромышленника. Окна ее украшала витиеватая резьба, внизу у реки прилепилась просторная баня. Дача была еще не обжита. Когда Мишка уезжал в Питер, мастера из города сооружали камин в горнице, занимались отделкой комнат. Теперь тут никого не было. И Мишка даже подумал, что хорошо бы ему пожить на этой даче до весны. Все равно, пока не сойдет снег, хозяевам сюда не пробраться. Но тут же испугался этой мысли, вспомнив, что за ним должна охотиться милиция.

Он спустился к реке, прорубил топором лед поперек русла, забил прорубь еловым лапником так, чтобы рыба могла пройти только в одном месте, и вырубил широкую полынью под вершу.

Скоро он уже закончил свою работу и пошел в избушку отдохнуть от трудов. Избушка была маленькой, тесной. Но был в ней особый лесной уют. Мишка набросал на нары лапника и завалился во всей одежде на пахучую смолистую подстилку, радуясь обретенному, наконец, покою.

Проснулся Мишка от странных звуков, наполнивших лес. Казалось, в Барсучьем бору высадился десант инопланетян, производящих невероятные, грохочущие, сотрясающие столетние сосны звуки. Мишка свалился с нар, шагнул за двери избушки.

— Путана, путана, путана! — гремело и завывало в бору.— Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?

Музыка доносилась со стороны реки. Мишка осторожно пошел к берегу. У директорской дачи стояли машины, из труб поднимались к небу густые дымы, топилась баня, хлопали двери, на всю катушку гремела музыка, то и дело доносился заливистый девичий смех.
У Мишки тревожно забилось сердце. Он спрятался за кустами и, сдерживая подступившее к горлу волнение, стал наблюдать за происходящим…

Он видел, как к бане спустилась веселая компания. Впереди грузно шел директор их леспромхоза, следом, оступаясь с пробитой тропы в снег и взвизгивая, шли три длинноногие девицы, за ними еще какие-то крупные, породистые мужики. Скоро баня запыхала паром.

Изнутри ее доносилось аханье каменки, приглушенный смех и стенания.

Наконец, распахнулись двери предбанника, и на чистый девственный снег вывалилась нагишом вся развеселая компания. Мишкин директор, тряся отвислым животом, словно кабан пробивал своим распаренным розовым телом пушистый снег, увлекая компанию к реке, прямо в полынью, где стояла Мишкина верша.

Три ображенные девицы оказались на льду, как раз напротив Мишкиной ухоронки. Казалось, протяни руку и достанешь каждую.

От этой близости и вида обнаженных девичьих тел у Мишки, жившего поневоле в суровом воздержании, закружилась голова, а лицо запылало нестерпимым жаром стыда и неизведанной запретной страсти.

Словно пьяный, он встал, и, шатаясь, побрел к своему убогому пристанищу. А сзади дразнил и манил волнующе девичий смех и радостное повизгивание…

В избушке смолокуров он снова затопил печь, напился чаю с брусничным листом и лег на нары ничком, горестно вздыхая по своей беспутной никчемной жизни, которая теперь, после утреннего заявления по радио, и вовсе стала лишена всякого смысла.

Мишка рано остался без родителей. Мать утонула на сплаве, отец запился. Сказывают, что у самогонного аппарата не тот змеевик был поставлен. Надо было из нержавейки, а Варфоломей поставил медный. Оттого самогонка получилась ядовитая.

Никто в этой жизни Мишку не любил. После ремесленного гулял он с девицей и даже целовался, а как ушел в армию, так тут же любовь его выскочила замуж за приезжего с Закарпатья шабашника и укатила с ним навсегда.

А после армии была работа в лесу, да пьянка в выходные. Парень он был видный и добрый, а вот девиц рядом не случалось, остались в Выселках одни парни, девки все по городам разъехались. Тут поневоле запьешь! Уж лучше бы ему родиться бабки Саниным козлом! Сидел бы себе на печи да картошку чищеную ел. Ишь, в кабинете ему студено!

Мишке стало так нестерпимо жалко самого себя, что горючая слеза закипела на глазах и упала в еловый лапник.

…Ночью он вышел из избушки, все та же песня гремела на даче и стократным эхом прокатывалась по Барсучьему бору:

«Путана, путана, путана,
Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?»

Столетние сосны вздрагивали под ударами децибелл и сыпали с вершин искрящийся под светом луны снег. Луна светила, словно прожектор. В необъятной небесной бездне сияли лучистые звезды, и, ночь была светла, как день.

Мишку, будто магнитом, тянуло опять к даче, музыке и веселью. И он пошел туда под предлогом перепроверить вершу. Ее могли сбить, когда ныряли в прорубь, или вообще вытащить на лед.

Директорская дача сверкала огнями. берега Мишка видел в широких окнах ее сказочное застолье, уставленное всевозможными явствами. Кто-то танцевал, кто-то уже спал в кресле. Вдруг двери дачи распахнлись, выплеснув в морозную чистоту ночи шквал музыки и электрического сияния.

Мишка увидел, как кто-то выскочил в огненном ореоле на крыльцо, бросился вниз в темноту, заскрипели ступени на угоре, и вот в лунном призрачном свете на льду реки он увидел девушку, одну из тех трех, что были тут днем. Она подбежала к черневшей полынье, в которой свивались студеные струи недремлющей речки, и бросилась перед ней на колени.

Мишка еще не видывал в жизни таких красивых девушек. Волосы ее были распущены по плечам, высокая грудь тяжело вздымалась, и по прекрасному лицу текли слезы.

Вновь распахнулись дачные двери, и на крыльцо вышел мужчина:

— Марго! — крикнул он повелительно.— Слышишь? Вернись! Видимо, он звал девушку, стоявшую сейчас на коленях перед полыньей.
— Маля! — повторил он настойчиво,— Малька! Забирайся домой. Я устал ждать.

Девушка не отвечала. Мишка слышал лишь тихие всхлипывания. Мужчина потоптался на крыльце, выругался и ушел обратно. Девушка что-то прошептала и сделала движение к полынье.

Мишке стало невыносимо жалко ее. Он выскочил из кустов и в один миг оказался рядом с девицей.

— Не надо! — сказал он деревянным голосом.— Тут глубоко. Девица подняла голову.
— Ты кто? — спросила она отрешенно. От нее пахло дорогими духами, вином и заграничным табаком.
— Мишка,— сказал он волнуясь.
— Ты местный?
— Живу тут. В лесу,— все так же деревянно отвечал Мишка. Девица вновь опустила голову.
— А я Марго. Или Маля. Путана.
— Это, стриптизерша, что ли?
-Да нет. Путана.

Мишка не знал значения этого слов и решил, что путана — это фамилия девицы.

-Ты, это, не стой коленками на льду-то,— предупредил Мишка.— А то простудишься.

Девица вдруг заплакала, и плечи ее мелко задрожали. Мишка, подавив в себе стеснение, взял ее за локотки и поставил рядом с собою.

— Слышишь, Мишка,— сказала она вдруг и подняла на него полные горя прекрасные глаза.— Уведи меня отсюда. Куда-нибудь.
И Мишка вдруг ощутил, что прежнего Мишки уже нет, что он весь теперь во власти этих горестных глаз. И что он готов делать все, что она скажет.

— У меня замерзли ноги,— сказала она.— Погрей мне коленки. Мишка присел и охватил своими негнущимися руками упругие колени
Мали. Ноги ее были голы и холодны. Мишка склонился над ними, стал согревать их своим дыханием.

— Пойдем,— скоро сказала она.— Уведи меня отсюда скорее…

— Они поднялись по тропе в угор. Неожиданно для себя Мишка легко подхватил ее на руки и понес к своему лесному зимовью. А она охватила его руками за шею, прижалась тесно к Мишкиной груди, облеченной в пропахшую дымом и хвоей фуфайку и затихла.
Когда Мишка добрался до избушки, девушка уже глубоко спала.

Он уложил ее бережно на укрытые лапником нары и сел у окошечка, прислушиваясь к неизведанным чувствам, полчаса назад поселившимся в его душе, но уже укоренившимся так, словно он вечно жил с этими чувствами и так же вечно будет жить дальше.
Маля чуть слышно дышала. Ночь была светла, как день. За окошком сияла прожектором луна.

Жена у меня – героиня, если честно. Нашла смелости обратить внимание на инвалида. Вытерпела и привыкла, что мне доктора надо посещать и иногда я очень обидчив, злопамятен. Тяжелый у меня характер. Тяжестью характеров мы вообще сошлись. Но многое не договаривает, иногда странно себя ведет. У каждого свои причуды. Тяжело наш брак нанинался. И тут ее […]

Читать продолжение

Всем привет!Сейчас многие мне завидуют. У меня замечательная Семья, любящий муж, два сыночка, любимая работа. Но так было не всегда… Родилась и выросла в деревне, в семье где родителям было не до нас с братом. Вечьные пьянки, драки. Лет с 6 я начала мечтать,(скорей бы закончить школу и сбежать от всего этого.) По окончанию школы, […]

Читать продолжение

Привет дорогой читатель !!! Меня зовут Анастасия Пи … Пусть это будет секретом. Мне 28 лет, у меня двое прекрасных детей, но то, что происходит в моей семье, убивает меня. Мой муж все еще пьет. На самом деле не работает, его нет дома, он просто ложится спать и приходит поесть, в первую очередь у него […]

Читать продолжение

Хочу рассказать историю из жизни одной женщины средних лет, которую в шутку называют «Черная вдова» (будем называть ее Диана). В молодости она вышла замуж за любимого человека по любви, родила прекрасную дочь. По рассказам семейная жизнь не особо удалась. Муж любил хорошо погулять, часто употреблял спиртное. Она молодая, образованная девушка, с высшим экономическим образованием, устроилась […]

Читать продолжение

Я не знаю как жили люди в далеком прошлом, могу только слушать рассказы. Все бабушки говорят, что раньше жизнь была другая. Поскольку я родилась в наше время и живу в нем, то могу только представлять себе ту жизнь. За короткий промежуток моего существования повидала множество различных историй, которые вызывают у меня просто ужас и недоумение. […]

Читать продолжение

С Валерой мы познакомились в кругу институтских друзей. Он был галантен с девушками, интересен в общении, обладал исключительным чувством юмора, красотой и шармом. Несколько раз мы были в одной компании, но Валера не замечал меня. Я и не удивлялась этому. Я была жутко стеснительной, внешне совсем непривлекательной, да и формы моего тела оставляли желать лучшего. […]

Читать продолжение

НУ ВОТ И ЗАКОНЧИЛАСЬ НАША СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ… на прошлой неделе подала на развод с мужем… а ведь так хорошо все начиналось… мы познакомились когда мне было 27 ему 25… и влюбились в друг-друга без памяти… мы виделись каждый день, не могли и дня прожить друг без друга, а через 7 мес начали жить вместе.начали снимать […]

Читать продолжение

С Игорем мы дружили еще с института, а после его окончания поженились. Семейная жизнь была счастливой и спокойной, со своими радостями и трудностями. Когда я забеременела первенцем, Игорь был чутким и заботливым мужем. После рождения Илюши мы поняли, что дети — это именно то, что делает семью полноценной и счастливой. Мы оба хотели большую семью, […]

Читать продолжение

История из жизни про то что иногда очень полезно не бояться и кардинально менять свою жизнь. Эта история реальная и произошла она с моей двоюродной сестрой. Жила была девочка, не отличница, но твердая хорошистка, вела она себя прилежно, особых проблем родителям не доставляла. Закончила институт, устроилась нв работу, встретила мальчика, такого же положительно как и […]

Читать продолжение

Всякие пути неисповедимы! Такова жизнь и она прекрасна! Был первый брак, ревность, скандальная развязка, измена. Но иногда лучше просто сделать правильные выводы. Но порой они стоят очень дорого! Первый брак прекратил свое существование. Это была катастрофа, но она обязана была случиться. Но это было только начало! Год прошел и меня свалил инсульт! Было чуть за […]

Читать продолжение

Наверное, в жизни каждой матери, воспитывающей сына, однажды прозвучат слова: «Мама, я женюсь!» Вот и мой сын подошел к той черте, когда захотелось создать семью. Андрею исполнилось двадцать шесть, и он осознанно решился на этот шаг. Мой сын рано лишился отца — муж погиб, когда мальчику было всего пять лет. К двадцати годам сын окончил […]

Читать продолжение

мы с собственным молодым человеком проживали совместно ранее 3 годы во цивильном союзе . около нас в том числе и ранее существовала полугодовалая дочка ирина , что вынашивает мою фамилию. мы полагаю , то что данное неверно также около девчонки обязано ведь то что — в таком случае являться с папы . но мои общегражданский […]

Читать продолжение

Я и Лариса живем как муж и жена уже лет 18!!! Мы совершеннолетние, так сказать. Сами иногда удивляемся, что столько лет уже! История любви началась не с любви. А с анекдота. Мы учились в одном классе, только она в А, а я в Б, в немецкой группе. Я же немец, поэтому экономил, пока все иностранный […]

Читать продолжение

Вот и первый привод в полицию. Спасибо, Тарик. Вот и правда жизни. Вот и правда. Меня почти сразу отпустили под подписку, а Тарик остался за решеткой. Что случилось, не сказали. Мутно все. А потом из разных источников собралась мозаика! Это было полный кошмар. Тарик сбежал из Кипра, потому что кого-то он там изнасиловал. Прибежал в […]

Читать продолжение

Так вот, Тарик приехал весь избитый. Со мной поделился, конечно же, побоями. Это Кипр, детка. Не рожай, терпи побои, насилие и отстойный секс на полминуты. Брак перестал мне нравиться. Я не выдержала и дала отпор, угостила шокером и… стала жалеть. Он же не со зла. Может что случилось. А кое-что случилось! Квартира уже оплачена или […]

Читать продолжение

I
Каждое лето я
отдыхал в деревне у своей бабушки Инны. Мой отдых заключался не столько, чтобы
ничего не делать, сколько – помогать бабушке ухаживать за садом и огородом. У
моих мамы и папы не было дачи, где мы могли выращивать овощи и фрукты, а поэтому
нашим главным поставщиком витаминов была бабушка.
Она жила одна.
Дед умер, когда мне было всего девять лет. С того времени я каждое лето ездил в
деревню. Мама и папа не могли позволить себе всё лето помогать бабушке, потому
что они работали на заводе, как говорила мама, зарабатывали денюжку. Иногда,
когда отпуск у мамы или папы совпадал с летним сезоном, они приезжали на две
недели и подключались к работе. Тогда и мне было веселее, а если признаться
честно, то я не скучал. Я никогда не изнемогал от одиночества и мог целыми
днями находиться один в своей комнате, сидя за книгами и выписывая в отдельную
тетрадь интересные факты из истории нашей страны и других народов. Ещё с
раннего возраста меня заинтересовала история, не только история Русского
государства, но и история европейских стран и народов. На эту тему я успел перечитать
много разных книг и брошюр, журналов и статей. У меня было много вырезок из
газет и журналов, если там попадались статьи и очерки об истории стран и
народов. Я внимательно перечитывал их, а интересные факты записывал в толстую
тетрадь. За несколько лет у меня накопилось таких тетрадей штук восемь. Я часто
перечитывал их, и всякий раз находил для себя что-то новое. Меня интересовали
не только короли и цари и войны, которые они развязывали, но и жизнь простых
людей в разные времена и в разных странах.
Мои родители не
препятствовали моему увлечению, а, напротив, поддерживали меня и снабжали книгами.
Иногда папа, или мама, покупали книги с трудами великих мыслителей, учёных и
профессоров по истории. В силу моего возраста, многое изложенное учёными
воспринималось с трудом, особенно, терминология, которой в изобилии было в их сочинениях.
Но, я всё равно был рад этим книгам и с удовольствием читал их. Если что-то было
не понятно, я обращался к отцу за разъяснениями, но, бывало так, что и ему
нелегко было воспринимать учёный язык. Проходило время, я взрослел, набирался
опыта и знаний, и снова перечитывал эти книги, которые становились мне понятнее
и интереснее.
Так и в этот
раз, когда я собирался ехать к бабушке, я набрал с собой разных книг по
истории, чтобы в свободное время заниматься ими. Для книг у меня был отдельный
чемодан, который папа нёс до вокзала и всю дорогу выказывал недовольство, что
приходится таскать такую тяжесть. А уже на станции, на которой я сходил с
электрички, меня встречал полупьяный дядя Коля на своём тракторе «Беларусь».
Он, как и мой папа, тоже проявлял недовольство, когда хватал чемодан с книгами,
чтобы убрать его в кабину трактора. Всегда спрашивал: «Ты что! Туда кирпичи
наложил?, — и приговаривал: — Так у нас этих кирпичей полно, зачем с города
возить!»
Деревня, в
которой жила моя бабушка, была небольшой. Она состояла всего из двадцати двух
дворов, и жили в ней одни старики. Не было ни одной молодой семьи, а, значит, и
не было ребят, с которыми можно было познакомиться и играть в разные игры. Но,
как я говорил ранее, меня это обстоятельство ничуть не беспокоило. Уже
несколько лет прошло, как я присмотрел для себя место в сарае, стоявшем на
окраине бабушкиного сада. В нём хранилось сено для единственной коровы в
хозяйстве бабушки. Звали корову обычным именем – Бурёнка. Вот, на этом сеновале
я и проводил свободные часы за книгами и брошюрами.
√ В то лето я,
пятнадцатилетний мальчишка, как обычно приехал на станцию, еле вытащил свои
чемоданы из электрички, в которой трясся целых два с половиной часа в жарком
без кондиционера с закрытыми окнами вагоне, и измученный духотой был рад,
когда, наконец, прибыл на станцию назначения. Как обычно, меня встретил дядя
Коля, как обычно, чертыхался, таща мой чемодан с книгами и приговаривая, что
кирпичи им не нужны.

Дяда
Коля, снова чертыхаясь, схватил чемодан с книгами и рюкзак с моими вещами и подаркми
для бабушки, потащил дом. Дома бабушка вытащила из буфета поллитровую бутылку с
мутной жидкостью, отлила целый гранённый стакан и подала его дяде Коле. Он схватил
стакан, не отрывая его ото рта, за один раз выпил содержимое.
— Вот, спасибо,
баба Инна, — покрасневший от принятых градусов поблагодарил дядя Коля и
поставил стакан на стол. – Ты, если что, обращайся. Помогу.
— Коля, закуси.
— Предложила бабушка, показывая на накрытый разносолами и снедью стол, но дядя
Коля отказался, потому что спешил выполнить чей-то заказ.
— Там и закушу.
До свиданьица. – И дядя Коля скрылся за дверью. Вскоре загрохатал мотор
«Беларуси», и постепенно грохот растаял вдали.
Бабушка усадила
меня за стол, пододвинула мне блинов, баночки с вареньем, мёдом и сметаной.
— Кушай,
внучёк. Я специально для тебя блини испекла. Знаю, что ты любишь мои блинчики.
За полдня я
довольно проголодался, а потому с удовольствием принялся есть. Блины, которые
пекла бабушка, были, как всегда очень вкусными. Они были ровно круглыми,
большими и очень тонкими, но не рвались, легко закручивались в трубочку, и я
макал трубочку в сметану и с аппетитом ел.

— Ты и с мёдом попробуй, Дима, и с
вареньем, — подсказывала мне бабушка, — кушай, не стесняйся, если что, я ещё
принесу. У меня ещё есть.
Но мне
нравились блины с бабушкиной сметаной. Она сама её взбивала из молока, которое
давала Бурёнка, поэтому сметана была очень густой и вкусной, не то, что
продавали в магазинах. Чтобы не обижать бабушку, я попробовал блины и с
вареньем, и с мёдом, нахваливая вкус того и другого и кулинарные таланты
бабушки, которой моя хвала очень нравилась. Она улыбалась, благодарила меня,
сидя напротив за столом, и всё время разглядывала меня, приговаривая, какой я
стал большим, возмужавшим, взрослым парнем.
В это время к
нам забежала соседка, баба Вера.
— Приехал твой
внучёк! – с порога крикнула баба Вера. – Ну, вот, а ты переживала, вдруг не приедет.
Как не приедет, когда он уже здесь. Дай-ка, я обниму тебя, Дима!
Мне пришлось
оторваться от еды, я встал, хотел обтереть губы от сметаны, но баба Вера обняла
меня за плечи, притянула к себе и поцеловала прямо в губы, смутив меня, что я
даже покраснел.
— Оставь его, —
проговорила моя бабушка, — пусть поест с дороги. Не видишь, что ли, что дитя
проголодалось.
— А я что? –
отвечала баба Вера. – Только поцеловала и всё! Пусть ест.
— Да ты так его
целовала, будто это суженный твой. Вон, совсем засмущала парня.
— Ну, хоть
разок на старости лет с молодым парнем поцеловаться. И то будет, что вспомнить
перед смертью.
— Не спеши
умирать, дурёха! – воскликнула бабушка Инна, — не гневи Бога. Живи себе, пока
живётся. Вот, только курить бы тебе бросить. Сразу помолодеешь на лет десять.
— Куда мне
молодеть? – парировала баба Вера. – И для кого? У нас в деревне кроме пьяного
Кольки да парочки немощных стариков-то и нет никого. Так что, позволь мне
выкурить сигаретку, Инна?
— Кури, если уж
невтерпёж, — разрешила моя бабушка, — только у окна сядь. Нечего мне тут внука
травить.

Я поедал блины и слушал добрую перепалку
двух подруг-соседок. Они смолоду жили по соседству, были колхозницами, работали
доярками на скотном дворе, обе вышли замуж за молодых парней с этой же,
когда-то большой деревни, родили детей, а теперь на старости лет остались одни.
Дети разъехались по всей стране, родили им внуков, а две бабушки, оставшись в
деревне, доживали свой век.
Баба Вера взяла
табурет, поставила его у открытого окна, села и достала, к моему удивлению,
огромную сигару из кармана сарафана, в котором была одета. Я думал, что она
вытащит пачку «Беломора», возьмёт папироску, дунет в неё, сомнёт в козью ножку
и начнёт дымить – а тут на тебе, сигара. Я пригяладелся и понял, что это не какая-нибудь
дешёвая подделка, а Гаванская сигара. Такие сигары сам Фидель Кастро курит.
Баба Вера
крутила и рассматривала сигару, а моя бабушка спросила:
— Вер, откуда у
тебя такая бомба! Ты что? Курить её собралась?
— Ничего ты не
понимаешь, деревня. Это сигара. Мне сын прислал. Из самой Кубы. Целую коробку,
на вроде шкатулки. Написал, что уж лучше сигары курить, чем наши папиросы.
Название такое странное! Хавана! Не курила. Ждала твоего Димку. Вот, дождалась.
Первую и выкурю в честь его приезда. – И баба Вера взяла в рот зауженный
конусом кончик сигары.
Я не выдержал и
сказал, что этот кончик надо откусить и выбросить.
— Да, откуда у
меня зубы? – ответила баба Вера. – Я уж не помню, когда последний зуб потеряла.
Я предложил
свою помощь. Взял сигару, ножом срезал конус и передал сигару бабе Вере.
— А ты откуда
знаешь, внучёк, как надо сигары курить? – забеспокоилась бабушка Инна. – Неужто,
сам куришь?
— Что ты,
бабушка! – успокаивал я. – Я не курю. В кино видел, как сигары курят.
— Молодец, что
не куришь, — похвалила меня бабушка, — ты кушай, Димочка, кушай, а на эту
развратницу не обращай внимания.
Баба Вера
ничуть не обиделась словам моей бабушки, несколько раз чиркнула спичкой о
коробок и поднесла огонёк к сигаре, которая постепенно схватилась огоньком,
выпуская несколько шлейфов дыма. Баба Вера облокотилась о подоконник, курила,
выдыхая густой дым в окно. Сделав несколько затяжек, похвалила сигары и своего
сына, а потом начала рассказывать, что он написал в письме, о том, как они с
женой и дочерью живут на этой Кубе, как там жарко, о работе и прочем остальном.
— Пишет, —
продолжала баба Вера, — что дочка его, моя внучка, отправляется на несколько
месяцев домой. Обещал, что внучка погостит и у меня. Дай-то Бог! Давно не
видела её. Последний раз они приезжали ко мне лет уж десять назад. Тогда Анечка
ещё совсем маленькой была, а сейчас ей уж, поди, как и твоему Димке, лет
пятнадцать будет. Как ты думаешь, Инка, приедет ко мне внучка?
— Если сын
обещал, значит, приедет, — ответила моя бабушка.
— Он каждый год
обещает, — вздохнула баба Вера, — каждый год не приезжает. Не верю я уже… Ох, и
крепкие же эти сигары. Сделала пару затяжек и накурилась. Больше не могу. Что
мне делать? Тут ещё раз на пяток хватит. Выбрасывать что ли?
— А Вы, баба
Вера, затушите сигару и уберите, — вмешался я, — потом докурите. Сигары не
обязательно скуривать за раз.
Баба Вера
затушила сигару и положила в карман сарафана.
— Ну, пойду я,
— сказала она, — не буду завидовать вашей радости.
Баба Вера
попрощалась с нами и ушла.
Я доел
последний блин и чувствовал себя сытым, даже через чур. Бабушка предложила мне
отдохнуть, показав мою комнату, по наведённому порядку в которой и застеленной
свежими простынями кровати, было видно, что бабушка скучала и очень ждала меня.

II
Два дня я
привыкал к деревенской жизни. Это не значит, что я бездельничал. Вставал рано
утром, пока бабушка передавала Бурёнку пастуху и готовила завтрак, и занимался
поливом огорода и сада. У бабушки был насос с электрическим приводом. Я
протягивал шнур до электророзетки, расправлял длинный шланг, который протягивал
до реки. Я не сказал, что бабушкин дом стоял на берегу неширокой реки. Вода в
реке была чистейшая. Когда поутру я подносил один конец шланга к берегу, то
видел, как на мелководье собирались разные жучки, рыбёшки и грелись на солнце.
Я даже видел множество маленьких щурят, которых ловил каждое лето, нанизывая на
них сделанную из травяного стебля петельку. Такая ловля требовала большого
терпения и осторожных движений, чтобы мальки не заметили меня и не сбежали.
Каждое утро я ловил штук по десять щурят, потом жарил их на сковороде и ел. Не
представляете, какие они были вкусные! Объеденье!
Так вот, я
протягивал один конец шланга в реку, а второй – цеплял к насосу, чтобы он
закачивал воду. Другой, такой же длинный, шланг я цеплял к выходу насоса,
включал ток, движок начинал работать, накачивать воду, и через несколько секунд
мощная струя воды выходила из второго шланга. Я брал его свободный конец, чуть
прижимал пальцем, в зависимости от того, какую струю надо было сделать, и
поливал сад и огород. На всё, про всё у меня уходило с полчаса. Папа купил
хороший насос. Он был мощный, мог перекачивать достаточный объём воды, а потому
у меня не занимало много времени на полив. Эту процедуру я проделывал ежедневно
утром и вечером. Потом мы с бабушкой проходили грядки, пропалывали, освобождая
их от сорняков, поправляли, если они рассыпались, проверяли яблони, вишню и
кустарники с малиной и крыжовником. Бабушка очень ответственно относилась к
своему саду, она ухаживала за ним, а потому в нём всё росло и цвело, грядки под
овощами были аккуратными, даже были таблички, на которых имелись записи о том,
что посажено, какого сорта и дата посадки. Вот, такая моя бабушка. Большую
часть участка занимал картофель. Мы ещё месяц назад всей семьёй приезжали к
бабушке на майские праздники, вскапывали землю и сажали картофель, который к
моему приезду на каникулы уже пустил ростки, и весь участок зазеленел от
стеблей картофеля. Пора было, как сказала бабушка, окучивать, что мы решили
сделать на следующий день.

В свобдное время я пропадал на сеновале.
Это был старый, ветхий сарай, но с непротекаемой от дождя
крышей, и он был вполне пригоден для хранения сена, которое, обычно, мы
заготавливали в июле с выделенного для бабушки участка для сенокоса. В это
время, обычно приезжал папа, иногда вместе с мамой, и мы, втроём, косили траву,
сушили её тут же, на поле, а через пару дней дядя Коля за стаканчик самогона, цыплял
к трактору прицеп и привозил нам сено, как и всем жителям деревни.
За пару дней я
обследовал этот сарай. В нём уже было мало сена, так как Бурёнка за зиму
подъела его, но оставалась ещё достаточная копна, на которой я и располагался внутри сарая. Тут было
моё лежбище. Сюда я перенёс чемодан с книгами, разложил их на куске брезента,
стелил плед и, лёжа на нём, читал книги и делал записи в своей тетради. Сарай
хорошо проветривался, поэтому даже в жаркий полдень в нём не было душно.
Бабушка всегда спрашивала, чем так мне понравился
сеновал, ведь, есть отдельная комната в её доме, где я мог спокойно читать книги,
но она не понимала, что в сарае было комфортнее: меня никто не отвлекал, вкусно
пахло сеном, было просторно и уютно, если бы иногда не докучали мухи. Их
назойливость иной раз выводила меня из равновесия, и я покидал сеновал, бежал к
реке и часами мог купаться в чистой воде, выплывать на противоположный берег,
бродить по нему и представлять себя на необитаемом острове, выдумывая разные
истории и приключения, в которых я был главным героем, всегда справедливым, и
спасал попавших в беду людей.
Когда подходил
вечер, я возвращался, готовил насос и поливал сад и огород. Потом кормил кур и
встречал нашу Бурёнку, возвращавшуюся с пастбища. Бабушка заводила её в стойло,
приносила ведро и начинала доить, а я стоял рядом и задумчиво наблюдал, как
постепенно ведро наполняется белым тёплым молоком, от которого даже исходил
пар. Бабушка всегда предлагала выпить парного молока, только что надоенного, но
я отказывался, потому что не любил парное молоко, хотя бабубшка заверяла, что
оно самое полезное.
Раз в неделю,
по субботам, бабушка топила баню. Я всегда отказывался принимать её,
обосновывая свой отказ тем, что каждый день и так купаюсь в реке, но бабушка
настаивала, и я, нехотя, чтобы не обижать её, купался в бане.
— Был бы дед
жив, — говорила бабушка, — он бы попарил тебя. Вот, тогда это была бы настоящая
баня.
Потом в баню
ходила бабушка, и, если оставалась вода и тепло, а это было всегда так, она
приглашала искупаться свою соседку, бабу Веру. Та не отказывалась, а с
удовольствием занимала баню часа на два. После бани они собирались на кухне,
пили чай и могли до полуночи болтать о своих делах, часто вспоминая молодость,
друзей, многих из которых уже не было в живых, и своих мужей, проклятых, что
ушли так рано, оставив их доживать свой век в одиночестве. Вспоминая своих
проклятых мужей, они всплакнут, потом успокоятся, и их беседа продолжалась, а,
когда уже начинали слипаться глаза, прощались до следующего раза.
Прошла ещё одна
неделя в работе и отдыхе. Наступила суббота и, как обычно, с наступлением
вечернего времени, я полил огород, накормил курей, бабушка надоила молока, я
отказался пить парное молоко, помылся в бане, потом помылась бабушка, заварила
чай и пригласила меня составить ей компанию.
— А баба Вера?
– спросил я. – Обычно вы с бабой Верой пьёте чай по субботам.
— Она поехала с
Колькой на станцию.
— Решила
отправиться к сыну на Кубу?
— Ой, зачем ей
Куба с её Кастрой! – отвечала бабушка. – Внучку поехала встречать. Телеграмма
пришла. Что-то поздно они дали телеграмму. Хорошо, что Колька не совсем пьяный.
Правда, еле трактор завёл.
Бабушка
поставила кипятить чайник, на стол расставила чашки с блюдцами, постаивла
сахарницу и тарелку с только что приготовленными пирожками. Надо отдать бабушке
должное, пирожки она готовила превкусные. Они были с разной начинкой: и с
вареньем, и с луком с яйцом, и картошкой, и мясом. Её пирожки можно было есть и
есть, ты уже набил живот до предела, а всё тянешься за новым пирожком – такие
они были вкусными.
— Теперь тебе
не скучно будет, — сказала бабушка, отхлебнув глоток горячего чая.
— Мне и не было
скучно, — отвечал я.
— Ну, так ты
жил тут один, без друзей. Что мы старухи? Разве ж тебе с нами интересно? А
теперь Аня, внучка бабы Веры, приедет. Вот, будет с кем дружить.
— Если бы к
бабе Вере внук приехал, — отвечал я, — тогда было бы с кем дружить. А с
девчонкой, какая дружба? Им бы только поболтать да посмеяться, да в платья
наряжаться.
— Молодой ты
ещё, — сказала на это мне бабушка. – В твоём возрасте уже надо бы подружкой
завестить, а ты всё думаешь о своих мальчишеских играх. Тебе уж шестнадцатый
год идёт. Скоро совсем взрослым будешь. Семьёй обзоводиться надо. А разве с
другом семью заводят? Нет, тут девушка нужна. Да, чтоб хорошая, скромная и
заботливая.
— Жена мне не
нужна, — противоречил я бабушке, — обойдусь как-нибудь без неё. Ведь, жил же я
так до сих пор. Не помер…
— Это ты так
сейчас говоришь, а вот, придёт время, совсем по-другому будешь думать. Подружка
будет важнее, чем твои друзья-мальчишки.
— И когда это
время наступит?
— У всех
по-разному. Оно может наступить нечаянно, ты даже думать об этом не будешь, а
встретишь красавицу и поймёшь, что никого тебе и не надо больше.
— У нас в школе
много красавиц учится. Только я без них, ой, как, бабушка, жить могу. Никто из
них не нужна.
— Значит, или
время не подошло, или, на самом деле, те красавицы не нужны.
— А какая
нужна?
— Это, Дима, ты
поймёшь сам. Бог подскажет, кто твоя половиночка…
Мы ещё немного поболтали, на улице уже стало
темно, и я решил пойти в свою комнату. Улёгся на кровать, взял книгу, а мои
глаза начали слипаться. Наверно, многие из нас заметили, что в деревне, где
свежий воздух, легко засыпается. И сон лёгкий. Стоит только положить голову на
подушку, как, сам того не замечая, ты засыпаешь и просыпаешься, когда уже
взошло солнце, ты чувствуешь себя выспавшимся и отдохнувшим. Так и я в тот
вечер, только сомкнул глаза, как забылся сном. Правда, спустя какое-то время, я
слышал тарахтение мотора трактора и ещё сквозь сон подумал: «Колька пьяный
приехал», — и снова бемятежно уснул.

Утром, как всегда, я встал, вытащил из
холодильника кувшин надоенного с вечера молока, отлил его в кружку, и стал
медленно пить. Охлождённое свежее молоко – совсем другое дело! Не то, что
парное, тёплое, только что надоенное… Бррр! Я выпил молоко и вышел во двор,
чтобы подготовить насос к поливке огорода. Я раскрутил шланг и собрался отнести
его к реке, как во дворе бабы Веры увидел девушку, стоявшей под серенью и с
закрытыми глазами вдыхавшей запах цветов. Девушка была в белом платьице с
широкими бретельками, её огненно-рыжие волосы густыми пучками спадали с плеч,
голова была чуть приподнята вверх, и она, как мне показалось, никого не видела
и не слышала, а полностью отдалась наслаждению запахами цветов.
Надо сказать,
что баба Вера очень любила цветы. Её участок больше напоминал цветочный сад,
чем огород. Тут были разные цветы, названия которых я не знал: и белые с
пушистыми бутонами, и красные с лепестками, похожими на ромашку, и бордовые, и
синие… Каких только не было! И стояла одна сирень. Баба Вера иногда собирала
цветы, уговаривала тракториста Колю отвезти её на станцию и торговала там.
Проезжавшие поезда и электрички останавливались на несколько минут, и пассажиры
ближайших вагонов покупали у бабы Веры цветы. Так она зарабатывала ещё немного
денег к своей пенсии.
Рыжая девушка
заинтересовала меня. Я бросил шланг и подошёл ближе к забору, разграничивавший
участки моей бабушки и бабы Веры. Девушка настолько была увлечена цветами, что
не замечала меня. Она хватала рукой одну ветку и нюхала цветы, потом другую – и
повторяла то же самое. Потом она перешла к кустам с красными цветами, осторожно
обнимала бутоны ладонями, наклонялась и вдыхала запах цветов. Мне хотелось
окликнуть девушку, но я боялся помешать её увлечению, и потому ждал, пока она
не насытиться ароматными запахами. Прошло достаточно много времени, наверно,
минут пятнадцать, а она всё ходила от одного куста к другому, трогала бутоны и
нюхала их. Наконец, я не выдержал и сказал обыкновенное (на большее у меня не
хватило фантазии):
— Доброе утро!
Девушка
оглянулась, увидев меня, тихо ответила:
— Здравствуйте!
– и медленно подходила ко мне.
— Вы, наверно,
внучка бабы Веры? – спросил я её, пока она шла.
— Да.
— И Вас, —
почему-то мы с самого начала стали обращаться друг к другу на «Вы», — зовут
Анечка?
Девушка
улыбнулась и ответила:
— Так меня
бабушка зовёт. А полное моё имя – Анна.
— Вы приехали
поздно ночью? Я слышал тарахтенье трактора. Сквозь сон.
— Мы приехали
бы раньше, но пьяный тракторист влетел в яму. Хорошо, что мы живы остались. Он
долго выезжал. Поэтому мы до поздна задержались.
— А меня зовут
Дима, — представился я.
— Очень
приятно, — ответила Анна.
— А Вас я буду
называть Аней, или Анечкой, как Вас зовёт Ваша бабушка. Если Вы не против?
— Нет, — ещё
раз мило улыбнулась девушка, — не против. А что это у Вас там стоит, — и Аня
показала взглядом на насос.
— Насос, —
ответил я. – Я каждое утро и вечер поливаю огород. Сейчас надо отнести
водозаборный шланг в реку. Не хотите пойти со мной?
— Хочу, —
запросто согласилась девушка, — только я хочу переодеть платье. Подождёте меня?
Я сказал, что
подожду. Анечка побежала переодевать платье, а я вернулся к насосу, чтобы
распутать накрученный на него шланг. Я ещё не успел до конца раскрутить шланг,
как услышал голос девушки:
— Дима, а как к
Вам зайти?
— С улицы,
через калитку, — ответил я, — идите, я Вас встречу.
Я проводил
девушку, она помогла мне распутать шланг, мы перекинули его через забор, вышли
на улицу, обошли вокруг, схватили конец шланга и потащили его к реке.
— Я так давно
здесь не была, — говорила Аня, — всё такое новое, будто в первый раз приехала к
бабушке. В деревне так красиво! А ещё есть здесь девочки и мальчики?
— Кроме нас,
никого, — отвечал я. – Только одни старики. Иногда приезжают гости к своим
старикам, тогда бывают и мальчики и девочки, только ещё маленькие.
— А Вы сколько
уже гостите у бабушки?
— Вторую
неделю.
— И столько
времени Вы один? Наверно, Вам очень скучно?
— Не скучно. У
меня есть, чем заняться.
— Чем?
— Аня, у меня
предложение, — не стал я отвечать на её вопрос, — давайте перейдём на «ты»?
— Хорошо, —
согласилась Аня. – Так, чем ты занимаешься?
— Помогаю
бабушке, в свободное время читаю книги, купаюсь в реке, ловлю щурят. Только их
надо ловить рано по утру, когда они на мелководье отогреваются на солнце.
— Интересно. А
сейчас можно их ловить?
— Сейчас уже
поздновато. Вода успела прогреться, и щурята теперь в глубине плавают.
— А когда ты в
следующий раз пойдёшь ловить щурят?
— Может,
завтра.
— Меня возьми с
собой.
— Возьму.
Только надо рано вставать.
— А ты разбуди
меня.
— Хорошо.

Мы подготовили насос, я включил мотор и
вскоре пошла вода. Я показывал Ане, как надо поливать огород, как можно делать
разную струю, и Аня выхватывала у меня шланг, пробовала сама. Сначала у неё не
очень получалось, она обрызгала водой не только своё сине-голубое платье, но и
меня, вдобавок, но потом дело пошло лучше, и Аня сделала эту работу за меня. Поливая,
огород, она смеялась, хохотала, её веселило это занятие, несколько раз она меня
звала, чтобы показать, какую она сумела сделать интересную струю. Честно скажу,
никогда я так весело не поливал огород, как с Аней. Потом мы полили огород бабы
Веры, выключили насос, и уже обсохшие на солнце разошлись по своим бабушкам,
позвавшим нас на завтрак.
— Правда,
хорошая внучка у бабы Веры? – спросила моя бабушка.
— Ничего, —
ответил я. – Весёлая.
— Весёлая, —
подтвердила бабушка, — всё утро её звонкий смех был слышен. И красивая девушка…
Я ничего не
ответил. После завтрака я нашёл тяпку и начал окучивать картофель, как ранее мы
договоривались с бабушкой. Потом подключилась и бабушка. Но, силы у неё были не
те, и я попросил её прервать работу, пообещав всё сделать сам. А чтобы бабушка
не чувствовала себя виноватой, я попросил испечь целую гору моих любимых
блинчиков. Только тогда бабушка согласилась прекратить трудную для неё работу.
Я окучил
половину кустов картофеля, когда услышал голос Ани:
— Дима, а мы
тоже будем окучивать картошку…
В деревне так
заведено: стоит кому-то одному хозяину взяться за какую-то работу, особенно,
если это касается огорода, то по его примеру поступают соседи, а потом соседи
этих соседей и так далее по цепочке. Потому для меня уже давно не было
удивительным, что вскоре вся деревня занялась окучиванием картофеля. Сколько
раз бывало, когда и моя бабушка говорила: «Вон, Никодимовна морковь
прореживает…» — или: «А Лизавета кусты малины подвязывает…» — И мы принимались
делать то же, что и наши соседи. В тот день, я мог дать голову на отсечение,
что вскоре вся деревня занималась тем же, чем и я.
Вместе с Аней и
бабой Верой работа пошла веселее. Осознание того, что ты не один, а за забором,
пусть на не твоём участке, работают соседи, воодушевляло. Откуда-то появлялись
дополнительные силы и желание работать. Иногда мы останавливались, чтобы
передохнуть. Аня разгибала спину, хваталась за поясницу и морщилась от боли.
— Это с
непривычки, — успокаивал я девушку, — ничего страшного нет, поболит немного и
перестанет.
Передохнув, мы
снова принимались окучивать картофель. Я раньше закончил свой участок. Правда,
тоже еле разгибал спину, натёр небольшие мозоли, но это сущая ерунда, я даже не
подавал виду, чтобы выглядеть по-геройски в глазах моей новой знакомой. Я
перепрыгнул через забор, разделявший два участка, и присоединился к Ане и бабе
Вере, чтобы помочь им быстрее закончить работу. Аня, непривычная к сельскому
труду, быстро уставала, и мы с бабой Верой разрешали ей отдыхать. Немного
отдохнув, уставшая Аня, хоть через силу, но завершила начатое вместе с нами,
хотя у неё очень болела поясница, мышцы рук и ног, и были натёрты мозоли. Мне
понравилось поведение Ани, которая, несмотря на физическую усталость, мышечные
боли и мозоли, не покинула нас, а вместе с нами завершила начатое дело. Вышла
моя бабушка и сообщила, что напекла блинов, и пригласила нас отобедать. Баба
Вера, охая, сказала, что с удовольствием попробовла бы блины, но у неё уже не
осталось сил идти.
— Инка, ты
ребят угости, а немного блинов неси сюда, — говорила баба Вера, — а я пока
чайник поставлю вскипятить.
Блинов,
действительно, была целая гора. Бабушка усадила нас с Аней за стол, подала
чашки со свежезаваренным чаем, сметану, мёд и несколько баночек с разным
вареньем, переложила примерно одну четверть горки блинов на другую тарелку и
пошла к бабе Вере.
— Угощу
соседку, — сказала она, — а вы тут сами хозяйничайте.
Оставшись одни,
мы принялись за блины. Аня попробовала их и с мёдом, и со сметаной, и с
вареньем. Больше всего ей понравилось есть блины с мёдом, а я не изменил своей
привычке – поедал их со сметаной. Аня глянула на меня и рассмеялась.
— Твои губы все
в сметане! Как ты так можешь есть?
— Не знаю, как
у меня это получается, — отвечал я, — но у меня всегда сметана остаётся на
губах.
Аня, неожиданно
для меня, взяла со стола салфетку и протёрла мои губы.
— А ты
попробуй, — сказала она, — немного макни в сметану, чуть шире приоткрой рот, и
не будешь пачкаться. Попробуй.
Я взал
очередной блин, скрутил его в трубочку и макнул в сметану.
— Это очень
много, — сказала Аня, и сама взяла другой блин и чуть макнула в сметану.
— А теперь
открывай рот.
Что я и сделал.
— Ну, это уж
слишком! – рассмеялась Аня, — Немножко можешь прикрыть. – И Аня поднесла блин к
моему рту, и, тут, одна капелька сметаны упала на мой подбородок. Аня снова
рассмеялась, сказав: «Ты не исправим!» — положила блин в мою тарелку и,
продолжая смеяться, сказала, чтобы я сам ел: «Я поняла, что ничего исправить не
могу».
Наевшись, мы
продолжали сидеть за столом, а чтобы не скучать, я попросил Аню рассказать о
Кубе. Она рассказала, насколько Куба интересная и красивая страна.
— Но, мы мало
ездим по ней. Мы, в основном, живём на территории посольства. Иногда были
экскурсии. Мы ездили по революционным местам, посещали Музей революции, яхту
«Гранма», на которой революционры высадились на острове, были в городах
Сантьяго-де-Куба и Ольгино, а также на молодёжном слёте на острове Хувентуд.
Там красиво, но очень жарко. Настолько жарко, что вся одежда быстро становится
мокрой от пота. Приходилось по нескольку раз за день переодеваться. Спасались
только в комнатах, где стояли кондиционеры. Кубинцы живут бедно. У них до сих
пор карточная система. Всё, от еды, до ткани распределяется по нормам. Есть
магазины, где можно что-нибудь купить за песо, но там очень высокие цены, мало
кому из кубинцев по карману делать покупки в магазинах. А ещё у них всё
сладкое. Даже блюда из мяса, и те сладкие. Как-то мы с мамой купили торт. Такой
красивый. Большой. Но, корж совсем тоненький, а всё, что сверху – один крем. И
сладкий-пресладкий. Мы просто срезали этот крем и выбросили, из-за приторности
его невозможно было есть, а корж съели за чаем.
— А учишься ты
где? – спросил я.
— При
посольстве есть школа. Там и учусь.
— Мало
учеников?
— Да, нет.
Хватает. Ведь в школе учатся не только дети посольских работников, но и дети
работников консульства, специалистов, военных. Там много наших работают по
контракту. Многие приезжают с семьями и детьми. Вот дети и учатся в этой школе.
Мы с мамой там одни, кто с рыжими волосами. В школе надо мной иногда
издеваются.
— Из-за цвета
волос? – спросил я.
— Да. А больше
из-за веснушек. Разве ты не заметил, что их у меня много. Весь нос и щёки в
веснушках. Как-то нам показали мультфильм про Антошку. Знаешь такой? Антошка,
Антошка, пошли копать картошку. Так, после это мультфильма меня стали называть
ещё и Антошкой, — Аня замолчала , а потом с грустью добавила: — Обидно,
конечно.
— Они тебе
завидуют, — ответил я.
— Моим
веснушкам? Чему тут завидовать?

— У тебя не рыжие волосы, а солнечные, а на
носу и щёках не веснушки, а звёздочки, — говорил я, а Аня смотрела на меня
широко раскрытыми глазами и внимательно слушала. – Ты видела, как с неба падают
звёзды?
— Это метеориты
падают, — ответила Аня.
— Не верь
этому. Это падают звёздочки. Во вселенной много звёзд. Иногда они гаснут, но не
исчезают навсегда, а находят добрых людей и садятся им на носик и щёчки, чтобы
продолжать жить здесь, на Земле, и охранять людей, которых они выбирают.
Аня улыбнулась,
её глазки сощурились и заискрились.
— А ты
выдумщик, Димка, — сказала Аня. – Но приятно. Никто никогда не говорил мне
таких слов. Ты – первый.
— Звёздочки
тебе к лицу. Ты красивая. Вот, все тебе и завидуют.
— Спасибо тебе,
Дима. И бабушке твоей спасибо за вкусные блины, — ответила Аня. – Чем думаешь
сейчас заняться?
— Вечером снова
буду поливать огород, а сейчас почитаю книги.
— Какие книги
ты читаешь?
— По истории.
— По истории?
Какой истории?
— Разных стран
и народов.
— Покажешь?
— Покажу.
Только надо идти на сеновал. Они там все.
— Тогда, идём.
Мы встали из-за
стола, и я повёл Аню к сараю. Сначала по лестнице я залез на стог, а потом,
подав руку Ане, помог взобраться и ей. Она прошла внутрь сарая и увидела много
разложенных книг. Её это удивило, ещё её удивило, что книги были, как она
сказала, очень умными. Просмотрев несколько из них, она спросила, какую я читаю
сейчас. Я показал ей книгу о князе Владимире Святославиче, крестителе замли
русской.
— Ну, это я
знаю. Мы в школе об этом учили, — сказала Аня.
— В школе учат не
всему. Нам преподают только самые значительные факты из истории, а мне
интересно не столько то, что он ввёл христинство на Руси, но и то, как он это
делал.
— И как он это
делал?
— Жестоко.
Особенно в Новгороде, где погибло много людей. И, вообще, князь Владимир был
жестокий человек. О его жестокости хорошо говорит факт женитьбы на полоцкой
княжне Рогнеде.

— Расскажи. — Попросила Аня, и я рассказал
эту печальную историю о том, как Владимир соперничал со своим старшим братом
Ярополком из-за Рогнеды Полоцкой, как Рогнеда предпочла Ярополка, а не
Владимира, назвав его сыном рабыни, ведь его мать Милуша была ключницей у
княгини Ольги, как Владимир захватил Полоцк и по наущению своего дяди Добрыни
Нискитича, прототипа былинного русского героя Добрыни Никитича, изнасиловал
Рогнеду на глазах её матери и отца, потом убил их и её братьев, как забрал
Рогенду в Киев и женился на ней. Спустя четрые года Рогнеда хотела отомстить
Владимиру, покушаясь на его жизнь, но Владимир вовремя проснулся и хотел убить
Рогнеду, но за свою мать вступился их сын Изяслав, и, по уговору бояр, Владимир
выслал Рогенду и Изяслава в полоцкие земли, отсроив им город Изяславль. Потом
Рогнеда и Изяслав отсторили заново Полоцк, город их отца и деда, а Изяслав дал
начало полоцокй ветви Рюриковичей.
Я долго
рассказывал всю эту историю, а Аня внимательно слушала, и по её глазам я видел,
как она реагировала на поступки Владимира, жалела Рогнеду и восхищалась
Изяславом.
— А сколько лет
было Изяславу, когда он заступился за маму? – спросила Аня.
— Четыре года,
— ответил я.
— Надо же,
какой смелый и благородный мальчик! – с восторгом говорила Аня. – Такой
маленький, а не побоялся своего отца.
Получилось
как-то само собой, что мы с Аней легли спиной на сено, голова к голове, и в
процессе рассказа пальцы наших рук сплелись, а я продолжал рассказ, затронув и
то время, когда Полоцое княжество стало распадаться, и новогрудские бояре
пригласили на княжение Миндовга, одного из князей балтских племён, стявшим у
истоков создания Великого княжества литовского.
— Миндовг был
литовцем? – спросила Аня.
— Не совсем
так, — отвечал я. – В то время не было литовцев, на территории современной
Литвы проживало несколько балтских племён, многочисленными из которых были
аукшайты, жемайты и ятвяги. А назввание «литвины», «литовцы» произшли от доспехов,
дружинников Миндовга. Доспехи назывались литами. Так и повелось, что княжество
стали называть литовским. Миндовг расширил свои новогрудские владения, потом к
нему стали присоединяться многие мелкие полоцкие княжеста. Литовское
расширялось на юг и на восток, вобрав в себя современную Белоруссию,
значительную часть Украины, западные территории Руси, в том числе Смоленск и
Вязьму, и большую часть нынешней Литвы. Население и сами князья говорили на
древнебелорусском языке, приняли православие, по сути – это было княжество,
созданное белоруссами. Они успешно отражали набеги Золотой Орды и даже
отвоевали обширные территории за Днепром.
— Значит,
Великое княжество литовское было белорусским? – спросила Аня.
— Да, — отвечал
я.
— Интересно, —
отвечала Аня, — а я думала, что оно было литовским.
Близился закат,
и наступило время поливать огород.
— Только, чур,
я буду поливать! Ладно, Дима?
— Ладно. –
Согласился я.

Мы подготовили насос, и Аня, как утром,
сначала облила себя, от чего звонко рассмеялась, а потом, приноровившись,
начала поливать огород, сосредоточившись на понравившемся ей занятии. Она,
пользуясь тем, что взяла в свои руки дело, полила не только огород и сад моей
бабушки, но и огород бабы Веры. Закончив работу, мы собрали шланги, и Аня побежала
домой, чтобы переодеть платье, а я позавтракал вкусными щами, приготовленными
моей бабушкой, вышел на крыльцо, чтобы немного полюбоваться закатом, когда
подошла Аня. Она была одета в белые короткие шорты, в красную футболку, сверху
на плечи была накинута кремового цвета прозрачная косынка, а ноги обуты в
кросовки на белые чулочки. Выглядела Аня очень красиво. Она обладала стройной
ладной фигурой, и я про себя отметил, что Аня не только милая девочка, но и
очень красивая. Мы пошли на берег реки и, стоя плечом к плечу, взявшись за
руки, долго любовались вечерним закатом. Когда мы возвращались, Аня сказала,
что у неё такое чувство, будто мы знакомы очень давно-давно, хотя только
сегодня утром мы впервые увидели друг друга. Перед расставанием, Аня напомнила,
чтобы завтра утром я обязательно взял её с собой ловить щурят, а, если она ещё
будет спать, чтобы я обязательно разбудил её.
— Обещаешь? –
спросила Аня и показала окно её спальни, — Постучишь в это окно.
— Хорошо, — согласился
я.

III

Утром следующего дня я проснулся раньше,
помня о своём обещании, данном Ане. Солнце уже пригревало землю, но стояла
утренняя летняя свежесть, время было то, что надо. Именно сейчас молодые щурята
собираются на мелководье у берега, чтобы погреться под лучами солнца. Через
полчаса они уже уплывут на дно реки. Я быстро оделся, сполоснул лицо водой из
бочки и направился к забору. Перелез его, подошёл к дому бабы Веры, нашёл то
окно, которое мне показала Аня. Окно было наполоивну открыто. Я постучал по
стеклу, но не сильно, чтобы разбудить только Аню, а не бабу Веру. Её брать с
собой я не хотел. Подождал немного, но Аня не ответила. Будить девчонок рано
утром – непростое занятие. Если кто-то когда-то это делал, то поймёт меня. Я
постучал снова, и снова никакого ответа. Я начал сомневаться, в то ли окно я
стучу. Может, не здесь спальня Ани? Я решил проверить. Ступив ногой на выступ
фундамента, руками уцепившись о край оконной рамы, я приподнялся и заглянул в
комнату. Аня спала на боку поверх лёгкого одеяла, подогнув ноги в коленях,
ночная рубашка наполовину сползла вниз, оголив её плечи. Ошарашенный и
взволнованный увиденным я, тут же, спрыгнул на землю. Эта картина осталась в
моей памяти на всю жизнь. Даже в преклонном возрасте, вспоминая, я чувствовал,
как моя грудь наполняется волнующей теплотой и переживаниями от уведенной
девичьей красоты, а тогда мне было очень стыдно за свой нечаянный поступок, за
то, что я увидел Аню полуголой, сам того не желая, а лишь из лучших побуждений,
чтобы разбудить её и выполнить обещание.
Я постоял под
окном несколько минут, чтобы успокоиться. Потом громче постучал в окно, и
услышал голос Ани:
— Дима, это ты?
— Я.
— Дима, я
сейчас… Я скоро…
Она была одета
в розовое с цветочками лёгкое платье на бретельках. Её огненно-рыжие волосы
были собраны сзади в хвостик. Я взял Аню за руку и повёл к берегу. Аня
спросила:
— А где твоя
удочка?
— Она нам не
нужна, — ответил я.
— Как ты будешь
ловить рыбу.
— Сейчас
покажу.
Мы подошли к
берегу. Я глянул в воду и увидел много щурят, неподвижно застывших на
мелководье. Тут же я нашёл подходящую травинку с прочным достаточной длины
стебельком, оторвал его так, чтобы корень остался в земле, очистил от листка,
сделал петельку и, попросив Аню оставаться на берегу и смотреть, куда упадёт
щурёнок, осторожно подошёл к воде к одному мальку, медленным движением опустил
петельку в воду впереди мордочки щурёнка и тажке медленно стал одевать петельку
на него. Щурёнок был неподвижен, а я, когда петелька дошла до середины тела
малька, резким движением руки вверх и в сторону берега выбросил рыбёшку на
берег. Было видно, как она трепыхалась в траве, поэтому не составило труда его
найти. Аня была в восторге от увиденного. Она захлопала в ладошки и воскликула:
«Как здорово! Давай, теперь я попробую». – Я отдал петельку Ане, а пойманного
щурёнка насадил на взятую заранее прочную, но гибкую, медную проволоку,
согнутую в виде подковы.
Аня сделала несколько
попыток, но у неё ничего не получилось: то она заходила со стороны солнца и
своей тенью пугала щурят, то задевала петелькой саму рыбёшку, и она тут же
молнией скрывалась в глубине, то прежде времени дёргала петельку, щурёнок
срывался в воду и уплывал.
— У меня ничего
не получается, — сказала Аня после нескольких попыток и передала мне петельку.
— У меня тоже
сначала не получалось, — успокаивал я Аню. – Потом натренировался. Так что не
расстраивайся, у тебя тоже всё получится.
— Давай, ты
лови, а я буду собирать, — предложила Аня, ничуть не расстраиваясь из-за своей
неудачи.
Я сделал новую
петельку и продолжил ловить щурят. Через полчаса у нас их было уже чуть больше
десятка. Солнце поднялось выше и стало сильнее прогревать землю, а щурята,
получив достаточно тепла, покинули мелководье и уплыли дальше от берега.
Дома мы
поджарили щурят на сковороде и съели. Ане очень понравился завтрак, она
сказала, что никогда в своей жизни не ела такую вкусную рыбу.
— Завтра пойдём
ловить? – спросила Аня.
— Пойдём, —
ответил я.
— А сейчас
будем поливать огород?
— Чуть позже. –
Ответил я.
Дело в том, что
каждое утро я, вместо душа, купаюсь в реке. Я не хотел говорить об этом Ане по
одной причине, потому что купаюсь голышом. Скажите, какой пятнадцатилетний
парень будет купаться в реке голышом в присутствии девушки, а потому я не
объяснил Ане, почему будем позже поливать огород, а постарался сделать так,
чтобы Аня ушла к себе домой, а в это время взял с собой полотенце, мыло и
убежал на реку, чуть дальше по берегу от того места, где мы ловили щурят.
Когда я возвращался, у крыльца дома моей бабушки меня уже
ждала Аня.
— Ты ходил купаться? – без обиды спросила
меня Аня, как только я приблизился к ней.
— Да, — ответил я.
— Почему меня не позвал?
— Видишь ли, Аня, я купаюсь голышом, а
потому… Ну, сама понимаешь…
— Понимаю, — ответила она. – Мог бы сразу
сказать, а то я думала, что ты просто хочешь от меня отделаться.
— Нет, что ты! – заверил я девушку. – Мне
неудобно было об этом говорить.
— Неудобно в окно в дом входить, —
парировала Аня. – Поливать будем?
— Да. – И мы пошли готовить насос.
Надо отдать должное Ане. Она была не только
красивой и весёлой девушкой, но доброй и приветливой. За неделю, как она
приехала к своей бабушке, Аня успела перезнакомиться со всеми немногочисленными
жителями деревни, и всем понравиться из-за её лёгкого и общительного характера.
Для каждой старушки или старика она могла найти свои слова, могла каждого
терпеливо выслушать, и если были жалобы, то успокоить и подбодрить. Вся деревня
была в восторге от Ани, и старушки, сидя на скамеечках и греясь на солнце,
только о ней и говорили и расхваливали на разные лады. Баба Вера гордилась
своей внучкой, из-за чего иногда возникали споры между ней и моей бабушкой,
когда баба Вера хвасталась перед ней своей внучкой. Меня смешили эти незлобивые
споры, в которых моя бабушка пыталась не менее восторженно перечислять
достоинства, которыми обладаю я. В эти моменты я, к своему удивлению, узнавал о
себе столько хорошего, сколько не мог даже представить.
После спора соседки снова мирились,
признавая, что их внук и внучка достойны всяческих похвал и расходились по
домам, чтобы уделить внимание нам.
Дни в деревне проходили однообразно. Мы с
Аней каждый день делали, практически, одну и ту же работу, каждый в огороде
своих бабушек, в свободное время собирались на сеновале, где я рассказывал интересные
факты из истории стран, народов и великих людей. Аня внимательно слушала меня,
иногда прерывала наводящими вопросами, высказывала своё мнение и искренне
восхищалась моим умом, потому что я читаю такие умные книги и много знаю.
К концу подходил первый месяц лета. За две
недели мы сдружились с Аней, а, так как в деревне, кроме нас, больше не было
молодых людей, то волею обстоятельств, мы большую часть свободного времени
проводили вместе, и нам никогда не было скучно друг с другом. Я был рад судьбе,
что лето в том году я проводил вместе с такой красивой и весёлой девушкой, как Аня.

Как-то Аня заявила:
— Моя бабушка сказала, что уже должна
созреть земляника в лесу. Ты знаешь места, где она растёт?
— Знаю, — ответил я. – Я каждое лето, в это
время, хожу в лес и собираю землянику.
— Давай, вместе сходим? – Предложила Аня.
Я не был против. Мы договорились пойти на
следующий день, как только сделаем все дела. Тогда я не знал, что нового привнесёт
в наши отношения поход за земляникой, и с какой новой стороны раскроется Аня.

IV
В тот день мы сначала переделали утренние
дела, позавтракали и встретились на улице. Аня выбежала в новом наряде: на ней
был лёгкий нежно-фиолетового цвета сарафан. Он оголял её красивые плечики и
половину спины, обтягивал тело чуть выше пояса и свободно спадал до средины
икр, прикрывая колени девушки. Из обуви Аня выбрала такого же цвета кросовки с
завышенными бортами. Её огненно-рыжые волосы были распущены и волновались под
дуновением ветерка. В целом, Аня была одета не для похода в лес. Я ещё подумал,
что её закусают камары: уж слишком её тело было открыто для этих назойливых
насекомых. Но, я ничего не сказал, а только попросил оставить литровый бидон. Я
взял с собой корзину среднего размера, её было более чем достаточно на двоих.
— Тогда,
корзину будешь сам нести. — Сказала Аня и скрылась за калиткой. Вскоре она
снова появилась, и мы отправились в лес.

Лес располагался на противоположном берегу
реки, и нам пришлось пройти всю деревню, чтобы выйти к мостику, через который
мы переправились на противоположный берег и, пройдя пару километров, оказались
в лесу. Если на открытой местности солнце уже пекло, то в лесу, под тенью
деревьев, было не жарко и свежо.
— А ты точно
знаешь, где искать землянику? – спрашивала Аня, пока мы шли между деревьями,
подминая зелёную траву и сухие тонкие ветки, которые под нашей тяжестью звонко
хрустели.
— Знаю, —
ответил я.
— Там много
ягод?
— Много.
— На корзину
хватит?
— Думаю, что
хватит. Ещё останется.
Аня шла лёгкой
походкой, радовалась природе, наслаждалась здоровым лесным воздухом. Её
интересовало всё: как называется это дерево, а что это за такой прелестный
цветок, водятся ли в лесу зайцы и медведи. Увидев взлетевшую ввысь по дереву белку,
Аня звонко закричала, показывая мне пальцем, куда поднялась белка. Наконец, мы
дошли до моей поляны, на которой я каждый год собирал землянику. Даже изделека
были заметны под листьями сочно красные точечки, разбросанные по всей широкой
светлой поляне.

— Мы пришли, — сказал я.
— Это и есть
земляника? – спросила Аня.
— Она самая. –
Ответил я, и Аня с восторженным возгласом оторвалась от меня и, семеня ногами,
побежала вперёд к поляне. Её волосы колыхались в разные стороны, а подол
сарафана то складывался множеством складок, то распрамлялся и вновь, по мере
бега, собирался в складки. Мне интересно было наблюдать за девушкой. Не столько
за ней и её бегом, сколько за её реакцией, полной неподдельной искренности,
воодушевления и радости.
Аня подбежала к
краю поляны, приподняла рукой листья земляники и закричала:
— Дима! Здесь
столько ягод! Ой, сколько их много! – Сорвав несколько ягодок, тут же отправила
их в рот. – Какие они вкусные! Сладкие! Вот, это да! Неси скорей корзину!
Чтобы собрать
полную корзину ягод, мы потратили часа два. Солнце стояло в зените и нещадно
припекало открытую поляну. Становилось жарко. Вокруг летали, жужжали мухи,
оводы и разные насекомые, ужасно докучавшие мне. Удивительно, но Аню ни комары,
когда мы шли по лесу, ни оводы и мухи, кружившие над нами на поляне, не
трогали. Я же постоянно отмахивался от них, даже отломил ветку, чтобы легче
было отгонять назойливых насекомых.
Собрав корзину
ягод, мы покинули поляну и направились домой. В тени леса стало легче. Солнце
не жарило, воздух снова посвежел, но на смену оводам налетели комары. Однако,
Аню и сейчас они не трогали. Она также весело шагала, от удовольствия пела
песни, что-то мне рассказывала, но я, измучнный насекомыми, не слушал её.
Почему они не докучают Ане? Заинтересованый этим несправедливым фактом, я
спросил девушку. Аня ответила, что она использовала специальный крем от комаров
и всяких кусачих насекомых, который ей дала мама.
— Почему ты не
сказал, что у тебя нет крема? – спросила Аня. – Я бы дала тебе, и ты не мучился
бы.
Но, откуда мне
было знать, что есть такой крем. Я никогда подобными мазями не пользовался, и
мучился от укусов противных насекомых.
Мы сбились с
пути и вышли к реке далеко в стороне от мостика, ещё дальше от деревни. Здесь
берег был достаточно крут, только в одном месте мы увидели небольшую удобную
для спуска к воде площадку, а вдалеке от неё по берегу растилался лес. Аня
предложила немного отдохнуть, а потом идти к мостику. Я согласился.
Мы спустились
на площадку, уселись на траву, и Аня сказала:
— Жарко.
Правда?
— Да, — отвечал
я, — середина лета уж. Натупает июль. Будет ещё жарче.
— Искупаться бы
сейчас, — заявила Аня.
— Искупайся, —
предложил я, хотя сам был не прочь залесть в воду, охладиться и избавиться от
зуда после укусов комаров, но, к сожалению, я не подумал о том, что можно будет
искупаться в реке, а потому не надел плавки.
— Искупалась
бы, — сказала Аня, — но, я без купальника. – И Аня встала и подошла к воде.
Сняла кроссовки и босыми ногами ступила в воду.
— Ой, как
приятно! – проговорила она. – Дима, иди сюда. Попробуй. Знаешь, как приятно
босиком по воде ходить!
Я тоже встал,
скинул полуботинки и подошёл к Ане, ступив босыми ногами в воду. Ощущение жары
несколько спало, но ненадолго. Мы прошлись по воде, чуть отошли от берега, что
Ане пришлось приподнять подол сарафана, а мне засучить брюки.
— Вода тёплая,
приятная, — сказала Аня. – Жаль, что не подумала о купальнике.
— Так, можно голышом,
— неожиданно для себя предложил я Ане.
Аня
многозначительно взглянула на меня.
— Ага, чтобы ты
подсматривал?
— Зачем? –
спросил я. – Отвернусь. Не мальчик уже!
Аня будто не
обратила внимания на мои последние слова, а вышла на берег, остановилась, о
чём-то подумала и спросила:
— Ты, правда,
не будешь подсматривать?
— Нет. Не буду.
— Точно?
— Точно.
— Поклянись!
— Что, землю
съесть?
— Зачем землю
есть? Просто скажи: «Клянусь».
— Клянусь, —
ответил я.
— Отойди туда.
— Показала мне рукой Аня место, где я должен находиться.
Я сделал пять
шагов и отошёл на край площадки, подальше от воды.
— Отвернись и
не подсматривай, — сказала Аня, — ты поклялся.
— Да. — Подтвердил
я и уселся на бугорок спиной к Ане.
И моё
воображение заиграло. Я стал представлять, как девушка подхватывает руками
подол сарафана и снимает его через голову, что я не раз наблюдал за девчатами
на пляже. Только тогда из-под платьев появлялись разных фасонов и цветов купальники,
а тут купальника не было, только трусики и лифчик. Не скрою, у меня появилось
жгучее желание повернуть голову и, хоть одним глазком, взглянуть. Каждый парень
в моём возрасте понял бы меня, но я поклялся не смотреть, а потому сдерживал
себя. И не дай Бог, рассказать своим друзьям об этом случае, не дай Бог,
сказать им, что я им не воспользовался, ребята засмеяли бы меня. Когда я стал
представлять, как Аня снимает лифчик и трусики, тут моё сердце не на шутку взволновалось
и часто застучало. Чтобы отвлечься, я начал вспоминать о том, о чём прочитал
вчера из истории Великого княжества литовского. С трудом, но я переключил своё
внимание от Ани на Витовта: по крайней мере, он боролся за власть и воевал с
Московским княжеством. Я услышал, как Аня с визгом бросилась в воду, и совсем
успокоился. Прошли, наверно, минут десять, когда Аня крикнула:
— Дима! Можешь оборачиваться!
Я развернулся,
но не покинул своё удобное для отдыха место. Аня была в воде, поверх которой
виднелись только её голова и сверкающие на солнце рыжие волосы. На берегу были
аккуратно сложены сарафан, лифчик и трусики, рядом стояли кроссовки, из которых
выглядывали белые носочки.
— Дима! – снова
крикнула Аня. – Вода – прелесть! Так здорово! – И она отплыла ещё чуть дальше
от берега. Затем она развернулась и подплыла ближе, нащупала дно и встала на
ноги.
— Дима, — снова
позвала Аня, — зря ты не купаешься. Знаешь, как хорошо! Искупайся! Легче
станет!
— Я утром уже
купался, — ответил я.
— Так, это
утром было, — парировала Аня, — а сейчас уже день. Давай, раздевайся и прыгай в
воду! Я отвернусь. – И Аня повернулась ко мне спиной, сложила руки уточкой и
нырнула в воду. Проплыв немного под водой, она вновь показалась над
поверхностью, чуть проплыла дальше, остановилась и, не оборачиваясь ко мне,
спросила: — Ты уже!?
Конечно же, я
очень хотел поплавать в реке, но на мне были обыкновенные семейные трусы, и я
не хотел показываться в них перед девушкой. Это, когда мне было лет десять,
тогда мы с ребятами купались в этих трусах, которые намокали и прилипали к
телу, с них стекала вода, особенно смешно было, как она стекала с выпяченного
срамного места, а мы не обращали на это внимание и совершенно никого не стеснялись.
Но, мне уже шёл шестнадцатый год, и я стыдился своих трусов, а без них – тем
более. И вообще, я никогда не раздевался перед женщинами, как и женщины никогда
не раздевались в моём присутствии. Я был не целованным мальчиком. Конечно, мне
нравились девушки. Например, Света, моя одноклассница. Но, я страшно боялся
даже подойти к ней. Мне казалось, что если приглашу её в кино, то она просто
рассмеётся мне в глаза. Ни с одной девушкой я не встречался, ни одну не
приглашал на свидание, разве может быть, в таком случае, речь о поцелуях.
Впервые я поцеловался с Аней, когда мы были на сеновале, и я рассказывал ей,
по-моему, о княгине Ольге. Ане так понравился мой рассказ, что она сначала
поцеловала меня в щёку, а потом подставила свои губки. Я неумело поцеловал их,
и Аня, поняв, что я ни разу не целовался с девочками, тактично не акцентировала
на этом внимание, а только попросила меня, как держаться, чтобы поцелуй был
сладким. Когда я выполнил просьбу Ани, то поцелуй, на самом деле получился даже
не сладким, а я бы назвал его медовым. От волос и тела девушки веял
бежествественный запах, он манил и волновал меня, привлекал, и мне хотелось
целоваться с Аней бесконечно. Когда мы снова оказывались на сеновале, то перед
тем, как начать рассказ, я и Аня целовались, и не раз прерывали мой рассказ
поцелуями.
Прошло,
наверно, минут пять, пока я раздумывал, идти, или отказаться от купания. Аня не
выдержала и повернулась ко мне.
— Ты ещё сидишь
на своём камне!? – крикнула она. – Дима, давай! Я ещё раз отвернусь и, если ты
не будешь купаться, больше отворачиваться не буду. Как хочешь. Жарься на
солнце. – С некоторой обидой заявила Аня.
«А! Была не
была!». — Подумал я и, когда Аня отвернулась, быстро скинул с себя всю одежду, ещё
быстрее оказался в воде, но поплыл чуть в сторону от девушки. Вода была на
самом деле прекрасная. Она тут же освежила меня, смыла с меня пот и облегчила
зуд от укусов комаров, о которых я быстро забыл.
Я плыл дальше
от берега, весь сосредоточившись на плавании, как с ужасом заметил, что Аня
подплывает ко мне. Плавала Аня хорошо, можно сказать, по-мастерски. Её движения
были слаженными и лёгкими, и её тело, скрытое в воде, быстро приближалось ко мне.

— Где ты так
хорошо научилась плавать? – спросил я, когда Аня оказалась рядом и
остановилась. В этом месте дно не прочувствовалось, поэтому мы часто работали
руками и ногами, чтобы удержаться на поверхности воды.
– У нас, в посольстве, — отвечала Аня, — есть
свой большой бассейн. Я говорила, что на Кубе очень жарко, и мы много времени
проводим у бассейна. У нас есть инструктор, который и научил меня плавать. Я
даже призовые места занимала на соревнованиях. Мы часто их проводим. – И
добавила, показав на противоположный берег рукой: — Хочешь, поплаваем на
перегонки. Кто быстрее до того берега доплывёт.
Я знал, что
проиграю эту гонку, но согласился. Аня плыла, как рыбка, уже через мгновение
она была далеко впереди меня, доплыла до берега, не совсем конечно, а только до
того места, где можно было уже достать дно. Она встала на ноги, вскинула вверх
руки, показав, что достигла условного финиша, и поплыла обратно ко мне. Я лишь
только достиг середины реки, когда Аня уже была рядом.
— Поздравляю, —
сказал я, — ты выиграла. – А сам еле дышал, задыхаясь от усталости.
— Спасибо, —
скромно ответила Аня. – Давай отдохнём. Ложись на спину. Вот так. Руки и ноги
расставь шире и набери воздуха. Немного отдохнём и поплывём к нашему берегу.

Мы ещё немного поплавали, и пора было
выходить из воды. Вот, тут и возникла загвоздка. Кто первый будет выходить? Я
предложил Ане идти первой, а, когда она оденется, даст мне об этом знать,
отвернётся, и выйду я. Аня предложила мне первому выходить из воды. Мы начали
спорить, и Аня, неожиданно прервав спор, взяла меня за руку и повела за собой.
Я ничего не соображал. Как агнец, который, повинуясь воле поводыря, смиренно
идёт к жертвенному камню, так и я шёл за Аней и у меня даже не был сил
сопротивляться – настолько я был ошарашен решительностью девушки. Шёл, опустив
глаза вниз, не видя ничего под собой. Я даже подскользнулся на берегу и чуть не
упал. Только благодаря Ане, крепко державшей меня за руку, я не соскользнул в снова
в воду.
Аня, как ни в чём
не бывало, приказала, чтобы я стал к ней спиной, и сама сделала то же самое.
— Обсохнем
немного, — сказала она, — а потом будем одеваться.
Так мы
простояли минут пять, и Аня, чтобы разрядить обстановку, спросила:
— Правда,
хорошо покупались?
— Да, —
промычал я.
— Красиво
здесь, — продолжала она, — и никого нет. Давай, будем сюда приходить купаться.
Чего ты молчишь? Ответь что-нибудь.
— Согласен, —
еле проворочал я присохшим к нёбу языком.
Немного
обсохнув, мы начали собираться. Не огладываясь на Аню, я добрёл до своего места
около кочки и торопливо стал одеваться. Кое-как натянул трусы, и быстро, чтобы
Аня не увидела их, стал натягивать брюки, штанины которых, как нарочно, не
пропускали мои ноги. Только, когда я с трудом натянул брюки, тогда я начал
успокаиваться. Рубашку я уже одевал спокойно, руки легко входили в рукава и не
за что не цеплялись. Аня была одета и стояла ко мне спиной. Я сказал, что уже
почти одет, только тогда Аня повернулась ко мне.
Я взял корзину
с ягодами, которые уже под собственным весом стали выделять сок, тонкой
струйкой показывшийся между прутьями. Аня решила мне помочь и взяла ручку
корзины с другой стороны. Так мы шли и молчали, оба под впечатлением от
купания. Показался мостик, и Аня, наконец, сказала:
— У меня в
первый раз такое…
— Что? –
спросил я.
— То, что было.
Я первый раз, с тобой, купалась голой. Раньше такого у меня не было.
— У меня тоже
такое впервые.
— А, правда,
здорово! – улыбнулась Аня. – И, ведь, ничего особенного. А то жара нас совсем
измучила бы.
— Ну, да.
Ничего особенного. Хорошо, что никого не было.
— Ты же сам
рассказывал, что римляне купались в своих термах вместе. И женщины, и мужчины.
— Да. В те
времена так было принято. Правда, императоры всё-таки издавали указы о
раздельном купании мужчин и женщин. Только эти указы не исполнялись.
— И в русских
банях раньше тоже все вместе мылись.
— Было такое.
Только не совсем так, — уточнил я.
— Но было?
— Было.
— Теперь мы
будем купаться так, если купальники забудем.
Но, больше мы
никогда не забывали брать с собой плавки и купальник.

Наступил июль.
Самый жаркий месяц. Дни я проводил, как обычно, помогая бабушке, читая книги,
встречаясь с Аней. Если говорить на чистоту, то с Аней мы и не расставались. С
утра и до вечера мы были вместе. Аня, по моему примеру, каждое утро ходила со
мной на реку. Искупавшись, мы принимались за утреннюю работу, помогая своим
бабушкам ухаживать за огородом. Работы было много. Надо было полоть грядки,
собирать колорадских жуков с картофеля, окучивать, поливать, да и по дому было
достаточно дел. Я даже самостоятельно ремонтировал крышу, которая стала давать
течь, обнаруженную во время дождя. У бабушки был небольшой запас шифера, и я
поменял один лист, который дал трещину. Я был горд собой, потому что эту работу
выполнял впервые и сумел её сделать. Бабушка благодарила меня, приговаривая,
что, если бы не я, то пришлось бы звать пьяного дядю Колю. Она похвасталась
бабе Вере, и та попросила её, чтобы я перекрыл рубероидом крышу её сарая. Как
моя бабушка ни старалась отговорить соседку, как не предлагала, чтобы она
пригласила тракториста Колю, но та настаивала на своём, говоря, что пьяный
Колька не столько сделает, сколько выпьет её самогона. Я слышал их перепалку и,
чтобы спор не превратился в ссору, вмешался в их разговор и предложил свою
помощь.
Крышу сарая я
перекрывал вместе с Аней. Она с воодушевлением взялась мне помогать. Сначала мы
содрали старый рубероид, который во многих местах был в дырах, кое-как
залатанных кусками рубероида, фанерой и металлическими листами. Работалось нам
весело. Вообще, всё, что не делалось вместе с Аней, всё было весело. Такая она
девчонка. Её азарт передавался мне, и вместе мы за день перекрыли крышу. Баба
Вера, держа во рту сигару, предложила выпить мне стаканчик самогона. Она это
сделала по привычке, как поступала, когда благодарила дядю Колю. Я отказался, и
баба Вера, назвав себя старой дурой, ивинилась.
— Не за что
извиняться, баба Вера, — успокаивал я её, — ничего не надо. Я же по-соседски
помог вам.
Подошла моя
бабушка. Она услышала наш разговор и вступила в него.
— Как это,
ничего не надо. Верка, отдашь мешок картошки.
— Ишь, чего ты
захотела, — возмутилась баба Вера, выпуская сигарный дым изо рта. – Мешок
картошки! Скажешь тоже.
— А что! Зря Дима
работал!?
— Тогда я бы
Кольку попросила. Я бы парочкой стаканами самогона расплатилась. А тут, целый
мешок картошки! Сумасшедшая ты, Инка!
Мы с Аней не
стали слушать продолжение перепалки, а ушли на реку искупаться и покататься на
лодке, которую нам любезно одолжил для речных прогулок дед Пал Палыч с условием,
что мы после катания будем крепко привязывать лодку к колышку, вбитому в берег.
Наступила пора
сенокоса. Это было время, когда дядя Коля много зарабатывал. Он не только
всегда имел лишнюю бутылочку с самогоном, но и деньги, которые ему платили
жители деревни. Пьяное состояние было для дяди Коли естественным. Он не мог
работать на трезвую голову. Как сам говорил, если не выпьет, хотя бы стаканчик,
то у него и руки трясутся, и глаз не видит. Он цеплял к трактору сенокосилку,
выпивал стакан самогона, садился в трактор, заводил мотор и начинал работать. В
кабине у него всегда лежала бутылка с зельем, и он периодически прикладывался к
нему. Остановится на краю поля, выскочит из трактора, забежит за дерево, потом
выпивает самогон и снова принимается за работу.
— Дайте мне
бутылку, и я день буду работать без отдыха. – Говорил дядя Коля. Так оно и
было. Он без устали косил, а мы собирали скошенную траву, аккуратно
раскладывали по полю, чтобы она просыхала на солнце. Через пару дней дядя Коля
цеплял к трактору прицеп и развозил траву по дворам, за что тоже имел свой
магарыч.
Мы с Аней тоже
принимали участие в работе. Вместе с ней я по-другому воспринимал время
сенокоса. Если раньше я выполнял эту работу, потому что надо было помочь
бабушке, то в это лето сенокос был одним из самым приятных занятий, потому что
рядом была эта весёлая красивая девушка. Я даже не чувствовал усталости, а,
напротив, работал с наслаждением. Как всё меняется, когда рядом есть человек,
который тебе нравится!
Вечерами мы с
Аней либо сидели на крылечке, либо гуляли по берегу реки, либо катались в
лодке. Мы вели разные разговоры, шутили, смеялись, целовались и обнимались.
С наступлением
утра я будил Аню, мы бежали на реку купаться, потом поливали огород. В общем,
всё шло, как обычно, пока в середине июля не приехала её двоюродная сестра.
—
Представляешь, Дима, мы не виделись с ней лет десять! А теперь мы будем вместе
целых две недели! – Говорила мне Аня.
Рита,
двоюродная сестра Ани, жила с родителями в другом городе, очень далеко на
востоке страны. В отличие от Ани, она была шатенкой, в остальном, они были
похожи: одинакового роста, одинакового возраста. Рита была тоже, как и Аня,
симпатичной и весёлой девушкой. Только её совершенно не интересовала история.
Как-то Аня

пригласила
её ко мне на сеновал, и, когда я начал рассказ про Галлу Плацидию, Рита слушала
меня из-за уважения, но интереса к рассказу в её глазах не просматривалось. Я
не закончил рассказ и на половине, потому что, когда тебя не слушают, или
делают вид, то не интересно рассказывать, и я предложил девчатам покататься на
лодке, что Ритой было воспринято с воодушевлением.
Также мы вместе
ходили в лес за ягодами, вместе купались в реке, вместе помогали своим
бабушкам. Однако, с каждым днём я всё реже встречался с Аней. Только утром,
когда мы втроём купались в реке, и вечером, перед сном, Аня выбегала на
крыльцо. Мы минут пятнадцать уделяли друг другу внимание, целовались,
обнимались и расходились по домам. Как-то в один из таких вечеров Аня сказала
мне:
— Димочка, не
обижайся на меня. Я не забываю о тебе и тоже скучаю. Но ты пойми, мы с Ритой не
виделись очень давно, и нам хочется наговориться…
Я понимал, хотя
немножко ревновал Аню к Рите.

Заканчивался июль. Ане и Рите пора было
уезжать из деревни. У Ани был билет на самолёт, чтобы лететь к своим родителям
на Кубу. Из-за строгости правил пересечения границы, вылет было невозможно
отложить на более позднее время. Последний день пребывания в гостях у бабы
Веры, Аня провела со мной. Мы чаще, чем это было, оставались наедине, а вечер и
половину ночи были вместе. Я воспользовался лодкой, усадил в неё Аню, и мы
уплыли далеко по реке. Тут мы были одни, нам никто не мешал, и мы полностью
посвятили время друг другу. Мы признавалсиь друг другу в любви, обещали никогда
друг друга не забывать, вспоминали, какие прекрасные дни мы провели вместе,
даже вспомнили, как купались тогда, когда ходили собирать землянику.
— А мы, ведь,
так больше и не забывали свои купальники, — смеясь говорила Аня.
— Не забывали,
— подтвердил я.
— Всё было
замечательно, Дима. Я никогда не забуду это лето. А ты на следующее лето
приедешь к бабе Инне?
— Да. Но, это
будет в последний раз. Потом я закончу школу и буду поступать в институт.
— Слушай, Дима,
— прервала меня Аня, — а, давай, в следующее лето снова встретимся. Я приеду.
Примерно, в это же время. И мы снова будем вместе.
— Давай, — с
радостью согласился я.
— Целый год
ждать! Ты не забудешь меня? Встретишь другую девушку, а меня даже не вспомнишь.
— Нет, не
забуду. Я буду ждать тебя.
— И я буду
ждать. Скорее бы год прошёл…
Вернулись мы с
речной прогулки заполночь. Я крепко привязал лодку, проводил Аню, обнял её, мы
поцеловались и попращались.
На следующий
день Аня и Рита уехали.
Ещё две недели
я жил у бабушки. Дни проходили скучно, были очень грустно без Ани. Моё душевное
состояние не осталось незамеченным бабушкой. Она ничего мне не говорила, но
тяжело вздыхала, когда видела, как я мучаюсь без Ани. Кое-как я прожил эти две
недели, а потом меня сменил папа. Они с мамой взяли отпуск, папа приехал к
бабушке, а я уехал домой. Надо было готовиться к новому предпоследнему учебному
году. Иногда мама уезжала в деревню к бабушке, чтобы помочь папе собирать
урожай. В сентябре мы всей семьёй в выходные дни копали картофель. Урожай в том
году был средний, но нам на всю зиму хватило и овощей, и фруктов и картошки.
Я написал Ане
два письма, но, к сожалению, не получил на них ответ. Или они не дошли до
адресата, или Аня просто не захотела отвечать. Ещё полгода я переживал
расставание с Аней, потом успокоился и уже не думал о ней так часто, как
раньше, и постепенно я вспоминал о ней изредка.
Следующее лето
я снова проводил у бабушки, но Аня не приехала.

VI
Прошло шесть
лет. Я учился на пятом курсе политехнического института, на базе которого
проводился слёт студентов нашего города. Сначала было торжественное заседание,
и я, войдя в актовый зал, занял место, открыл книгу и начал читать. Хотя я учился
в политехе, но интерес к истории не потерял. Я увлёкся чтением, когда на рядом
свободное кресло села девушка. Она положила руку на моё плечо и звонко
крикнула:
— Дима, привет!
Это была Аня.
Те же огненно-рыжие волосы, те же веснушки, та же улыбка и те же озорные и
весёлые глаза. Аня заметно повзрослела, стала ещё краше и привлекательнее.
Оказывается, она училась на пятом курсе медицинского института нашего города.
Мне показалось странным, почему мы за пять лет не встретились, ведь, мы,
студенты разных институтов, часто общались между собой. Ответ был прост.
Сначала Аня училась в другом городе. Закончился контракт работы её родителей на
Кубе, и они переехали в наш город, когда Аня перешла на пятый курс института, и
её родители перевели её в медицинский институт нашего города. Не прошло года,
как Аня перехала, и мы встретились.
И тридцать лет не
расстаёмся.
Но, это – другая
история.

                                                                                  Посвящается моему сыну Борису

«Я вспоминаю у огня  о людях давних лет.

О тех, кто жил вокруг меня,  и кто придет во след…

Как несказанно далеки ушедших голоса!

Но вечно слышу их шаги и вижу их глаза»

Д.Р. Толкиен «Властелин колец»

Вступление

Много лет я пыталась записать семейные истории, что достались мне в наследство от бабушки и мамы. Но вплотную засесть за книжку меня подтолкнула смерть папы.

Вдруг совершенно отчетливо стало ясно, что как только уйду я, все наши семейные были и легенды, доверенные обстоятельствами жизни, уйдут вместе со мной. И без того тонкая ниточка памяти и связи с историей нашей семьи моего единственного сына Бориса, а теперь и внучки Софьи, прервется. Я должна написать о них, об ушедших, ведь пока о них помнят, они продолжают жить.

И вот потихоньку стали рождаться отдельные рассказы об истории моей большой семьи, в которой было много событий — забавных, грустных и трагических. Значительная их часть на проверку оказалась легендой, созданной самими героями еще при их жизни. Это стало известно, как только из небытия один за другим стали появляться родственники, о которых я ничего не знала. У них истории о тех же самых персонажах звучали иначе, и теперь моя задача  в том, чтобы рассказать с максимальной достоверностью то, что мы знаем о своих предках.

Итак, с Богом!

МОЯ ПРАБАБКА

Для меня история семьи началась с фотографии моей прабабушки — Гельвановской  Елены Викторовны. Я совсем ее не помню, хотя она умерла, когда мне было 7 лет. Знаю только по рассказам мамы, да по фотографиям в альбоме, всегда лежавшем на столе в доме бабушки Лизы, маминой мамы и третьей дочери Елены Гельвановской.

Вижу, словно это было вчера. Стоило взять его в руки, как из-под красной плюшевой обложки сыпались на пол фотографии. Прорези, в которые они были вставлены, от частого просмотра прорвались. Этот альбом таскали ребятишки, смотрели гости и какие-то фотографии уносили с собой на память порой без спроса.

Их сохранилось совсем мало. Как я жалею, что не попросила у бабушки на память снимки моих прадеда Антона и прабабушки Лены. Именно прабабка стала для меня знаковым персонажем позже, когда я узнала историю ее жизни. И с каждым годом я все сильнее чувствовала связь между нами, хоть ее давно не было на свете.

Моя мама очень похожа на нее, внешне, особенно в молодости. Но по характеру — я.

Точно знаю теперь, что не случайно получила ее имя.

Судьба Елена Викторовны было нелегкой, полной перипетий, да и нрав она имела тяжелый. С этим именем ко мне как будто перешли не только сила духа и умение держать удар, но и сложность характера, от которого страдают не только близкие мне люди, но больше всех, пожалуй, я сама. Только в отличие от прабабки, которой не по своей воле выпали на долю и первая мировая, и революция, и вторая страшная война, я мечусь по жизни в добровольном порядке.

Не только имя, но и моя фамилия по первому мужу перекликается с прабабкиными — Елена Викторова. Мой первый, ныне уже покойный муж Саша, носил эту редкую, несмотря на кажущуюся простоту, фамилию. Историю ее возникновения в данной семье я расскажу позже.

Родилась Елена Викторовна в селе Пружаны Московско — Брестской железной дороги в семье потомственного дворянина Виктора Константиновича Гельвановского или Гелвановского. В документах постоянно возникает разночтение. То есть мягкий знак, то нет его.

Мать Матрена Дмитриевна (в девичестве Грановская ?- 05.05.1924 года) была крестьянкой Корохоткинской волости Смоленского уезда Смоленской губернии.

Как и почему дворянин женился на ней, это первая загадка, которую вряд ли удастся теперь разгадать. В результате поисков появилась версия, что она была мачехой прабабушке Елене, ибо в архиве нашелся документ, где женой Виктора Константиновича значится другая женщина —

Избранником моей прабабки стал Антон Филимонович Горковой.

ТЕКСТ ЭТО ГЛАВЫ В РАБОТЕ

Моя мама помнит, как бабушка Лиза устраивала для нее новогодние елки с угощениями в виде пирогов и ватрушек в голодные военные годы, приглашая в гости деревенских ребятишек, потому что именно такие праздники со сбором детей,  в детстве, для маленькой Лизы устраивала ее мать, моя прабабка, Елена Гельвановская. И еще маме помнится крышка от фарфоровой масленки в виде виноградной кисти редкой красоты и изящества, привезенной бабушкой Лизой из отцовского дома вместе с чемоданом необыкновенно красивых новогодних игрушек. Долгое время в доме хранился альбом с семейными фотографиями в кожаном переплете, также привезенными из дома. Куда они все пропали, никто не ответит, сгинули где-то в переездах.

Прадед мой Антон Горьковой в революцию сражался на стороне красных и героически погиб в 1916 году во время белочешского мятежа в где-то в Сибири, и где его могила, кто знает?! Так рассказывала бабушка Лиза мне.  Моей тетке Тамаре, в быту Томусе, младшей  маминой сестре, она перед смертью поведала, что отец ее так и не принял революцию и сражался, и погиб на стороне белой армии.

Все кануло в Лету, не осталось даже фотографии прадеда, и никто мне не расскажет о том, как оно было  на самом деле, потому что никого не осталось в живых. Но вот оно, явное несоответствие. Белочешский мятеж произошел в мае 1918, а дед погиб в 1916 году, это точно известно. И еще. Зачем бы моей прабабке Елене срываться с места со всеми  детьми, и, бросив дом, бежать в Ардатов сразу после гибели мужа, если он был герой, погибший за Советы? Ну, какие Советы в 1916 году?

Думаю, что это была легенда, а на самом деле она просто заметала следы. Страх за детей, дворянская ведь кровь, не пощадили бы. Вот и молчала всю жизнь, воспитав ярой коммунисткой и атеисткой мою бабушку Лизу. И только в старости, перед смертью, она понемногу  стала вспоминать и кое-что рассказывать о себе и своей семье дочери Вере, с которой она доживала свой век в Ардатове. Но мне не удалось увидеться и поговорить с тетей Верой, чтобы хоть что-то узнать. Прежде не было времени, да и особого желания, а когда оно пришло, уже не у кого было спрашивать. Слава Богу, у меня хватило ума расспросить бабушку Лизу и сделать кое-какие записи с ее слов. Но насколько они соответствуют истине, кто знает точно?

В нашем семейном альбоме хранится черно-белая фотография. Маленькая сухонькая старушка стоит у куста георгина, и эта старушка никак не вяжется с рассказами о той Елене Гельвановской, образ которой сложился из маминых воспоминаний. Помню ее снимок в воздушном подвенечном платье — тоненькая, юная и красивая, почему-то одна без жениха. Фотографию эту я часто брала в руки, приезжая на каникулы к бабушке в Тяжин. Даже сейчас по прошествии стольких лет пальцы словно чувствуют шероховатую обратную сторону толстой картонки непривычного цвета, светло-зеленого в центре, переходящего по краям в темный. Она осталась только в моей памяти.

Так вот из рассказов моей мамы прабабка Елена была человеком крайне властным и суровым. Плакать в ее присутствии не дозволялось никому. Думаю, что поговорку «Не плачь казак, атаманом будешь!», моя бабушка Лиза переняла от нее. И когда упав в очередной раз и разбив вдрызг колени, я со слезами на глазах прибегала в дом бабушки, где гостила летом, то вместо утешения слышала поговорку о бравом казаке. Эту жесткость унаследовала и моя мама.

Укрывшись в Ардатове, прабабка моя, никогда прежде не работавшая, выучилась печатать на машинке и пошла служить, да не куда-нибудь, а в ВЧК. 22 декабря 1927 года она второй раз вышла замуж за Сенюшкина Василия Петрович, бывшего на 15 лет ее моложе. Он взял ее с пятерыми детьми — Верой, Юрой, Валей, Лизой и Виктором. 30 апреля 1928 года у Елены Викторовны родился сын Борис, но Василия Петровича уже в семье не было.

Его внук Александр рассказал, что по сохранившейся легенде, сохранившейся в семье Сенюшкиных, он был изгнан за некрасивую историю. Подтвердить или опровергнуть ее нет возможности, поэтому писать о ней я не буду. Пусть все останется так как есть, легендой.

Елена Викторовна воспитала всех детей и о судьбе каждого я расскажу, то что знаю.

Мои дед и бабка

Моя бабушка Лиза, четвертый ребенок по счету, родилась 5 октября 1914 года в городе Карсун Карсунского района Ульяновской области. Во время революции прабабка Елена отдавала ее в детский дом, на два года с 1922-24 годы, чтобы пережить голодную пору, ведь в детских домах хоть как-то кормили и не давали умереть. При воспоминании об этом глаза бабушки Лизы наливались слезами.

На общем снимке выше бабушка Лиза с коротко остриженными волосами, видимо после детского дома.

Она мечтала стать актрисой, пела и играла на гитаре, а учиться пошла туда, куда велела мать. Было сказано: «Не позорь семью. Не бывать тому, чтобы Гельвановская стала актеркой». И бабушка послушалась, пошла в агрономы, закончив в 1935 году Инсарский сельхоз техникум в Ардатове.

Я никогда не слышала ее игры, да и гитары в доме не помню, но пела она часто, и голос был у нее чудесный. И всем женщинам в нашей семье он достался. Помню, как слаженно звучали голоса во время долгих застолий во главе с дедом и со всей нашей многочисленной роднёй, собиравшейся в доме, когда мы приезжали в Тяжин, где всю свою жизнь прожили дед и бабушка.

А приезжали часто, чуть не каждые выходные, всего-то 6 часов по железной дороге от Красноярска до Тяжина. В пятницу вечерним поездом, иногда в общем вагоне и стоя, т.к не всегда было место присесть, зимой и летом, пока был жив мой дед, мы мчались на вокзал, чтобы успеть на 7-ми часовой поезд Хабаровск-Москва или Чита–Челябинск. Помню до сих пор, хотя прошло уже много лет.

Дед приходил встречать нас, даже если мы не успевали сообщить о своем приезде. Каждую пятницу он шел ночью на вокзал и ждал прибытия поездов, на одном из которых мы обычно приезжали. Так и вижу его рослую фигуру на крохотном перроне, тускло освещенном одинокой лампочкой. Летом-в любимых галифе, которые он предпочитал брюкам, в кожаных сапогах с высокими голенищами, в длинном брезентовом плаще с капюшоном в дождь, с неизменным старым клетчатым зонтиком-тростью в руке для нас. И зимой в мороз в самокатанных валенках и полушубке.

Только сейчас я начала понимать, как он скучал по нам, как ждал. Когда он умер, все рассыпалось. Бабушка осталась одна и превратилась из «железной» леди в  старушку, часто плачущую и жалующуюся на одиночество. Это так не походило на нашу бабушку Лизу, которой я побаивалась и до последнего дня называла на «вы».

После ее смерти в 1993 году ездить в Тяжин стало не к кому, хотя там осталась родня, и близкая. Но отношения распались. Дом как-то очень быстро продали, обменяв на благоустроенную квартиру для дочери маминого брата Бориса, и в нем поселились чужие люди. Внешне он остался тем же — высоким темным срубом с округлыми почерневшими от времени бревнами, с тополем на входе в палисаднике и с желтыми акациями вдоль высокой  беленой изгороди из штакетника. Каждой весной мы с папой, приехав в очередной раз в гости, занимались расчисткой крохотного садика от прошлогодних листьев и мусора. И веревочные качели, любовно сделанные моим дедом Сергеем, укрепленные на нижней ветке огромного старого тополя, росшего у входа в палисадник, до сих пор раскачиваются в моей памяти.

Он ушел первым 10 августа 1982 года, не дождавшись одного дня до моего приезда из Ленинграда, в день рождения моего младшего брата. С тех пор надолго день рождения Сани был омрачен мамиными слезами. Она очень любила своего отца, фактически приемного, воспитавшего ее как свою родную дочь и ни разу не обмолвившись об этом. О том, что отец ей не родной, мама узнала случайно, как это бывает всегда-доброжелатели постарались. Она уже  была достаточно взрослой, чтобы не устраивать истерик с допросами о том, кто же ее настоящий отец, тем более что мать на все вопросы молчала.  А зря. История любви ее и моего деда заслуживает того, чтобы рассказать ее.

Итак, по окончанию техникума бабушка Лиза со своим мужем приехала на работу по распределению в колхоз, где работал мой дед-Волобуев Сергей Тимофеевич. Был он директором МТС (Машинно-тракторной станции), первым человеком в округе, хоть и имел образование три класса церковно-приходской школы. А бабушка работала в колхозе агрономом. Когда и как зародилась эта любовь, теперь никто не узнает. Только бабка моя правил была жестких, воспитания строгого. Я уверена, что между ней и дедом были только платонические отношения, возможно только по работе. Однако муж что-то заподозрил, собрал вещи, прихватил жену, да и на поезд. Как смог бабушку уговорить-не знаю. А дед мой был в это время в отъезде в командировке.

И вот представьте, на станции одновременно останавливаются два поезда, идущие в разных направлениях, окно напротив окна. В одном-моя бабушка, в другом-дед.

Эх, не зря он был проводником в армии Семена Буденого в юном возрасте! Даже фотография сохранилась-дед в буденновке с шашкой, молодой, красивый. Сам успел из вагона выскочить, да и бабушку вытащил из другого поезда. Кино, говорите? Да, нет, судьба!

Больше они не расставались. А бабушка уже была беременна моей мамой — Галиной. Так и родила, и вырастили еще помимо мамы троих детей -Бориса, Александра ( Алика) и Тамару (Томусю).  Они очень уважали и оберегали друг друга, никогда не ссорились и не спорили.

Только однажды произошел случай, врезавшийся мне в память. Захожу как-то на кухню, лет мне было 15-16, и вдруг вижу — бабушка слезы вытирает. Я опешила, никогда прежде не видела ее плачущей. Я к ней, а она обронила с такой горечью: «Всю жизнь прожили, и вот на старости лет дождалась — он меня дурой назвал!».

И снова в слезы.

Так что я не знаю и уже не узнаю никогда, от кого маме, а затем и мне, достались черные глаза с тяжелыми восточными веками, за которые мой папа, поддразнивая, называл меня иногда, «праправнучкой Ченгиз Хана». Так и ушла она, унеся с собой тайну, не открыла даже перед смертью. Даже маме не рассказала.

А жизнь они с дедом прожили вместе так, как  дай Бог каждому, хоть и расписались поздно, в 1953 году, когда младшей из детей, четвертой,  Томусе, исполнился год. И свадьба у них была, на которую приехала моя прабабка Елена. Она не приняла нашего деда Сергея и из всех детей любила только третьего, Алика, высоченного черноокого и чернобрового красавца, очень напоминавшего ей покойного брата Семена. Самое яркое мамино воспоминание о том дне, сидящая на кухне бабка Елена, курящая самокрутку, и зло смотрящая на мою 17 летнюю маму, подкладывающую в печь дрова.

Вот ответьте, зачем надо было меня в ее честь называть?

Хотя есть и другая версия получения мною имени Елена. Ждали мальчика и имя придумали-Алексей, а родилась девочка. Где Алешка, там и Аленка. Вот и получилась Елена. А бабушка часто меня так звала-Алешка.

 Мой свекр

Мой сын назван в честь своего деда, моего первого свекра, легендарного полярника Викторова Бориса Александровича, умершего в забвении от инсульта после очередного перепоя, случавшегося раз в месяц после получения копеечной пенсии, которую назначили ему после 20 лет работы на всех российских полярных станциях Антарктиды. Дважды полюс холода «Восток», Мирный, Молодежная, Новолазоревская, Ленинградская, Беллинсгаузен, материковая и дрейфующая станция СП-27  Арктики.

 В Америке или в каком-нибудь Чили, полярники, даже проработавшие короткий срок в этих нечеловеческих условиях, становятся состоятельными людьми с очень приличной даже по западным меркам пенсией.

А у нас….Эх, говорить не хочется.

Спился человек, не смог без своей любимой работы, когда не стало денег на отправку экспедиций в Антарктиду, когда началось закрытие и консервация станций в тяжелые 90-е годы.

А ведь он, не побоюсь этого слова, герой. В книге «Новичок в Антарктиде» Владимира Санина описан  случай, который произошел с моим свекром. До сих пор об этом подвиге ходят легенды.

Когда в 60 км от полярной станции загорелся балок, прицепленный к «Харьковчанке», Борис Александрович с напарником прошли на лыжах по куполу Антарктиды. 60 км! Да не просто прошли, а тащили своего товарища, у которого была сломана нога. Никто и никогда до них не ходил на лыжах по Антарктиде.

Цитирую:»4 октября 1968 года мы покинули станцию на тягаче и «Харьковчанке». Тягач мы прозвали «Бетти», и ничем он особенно не знаменит, а вот нашу «Харьковчанку» знает вес мир. («Новичок в Антарктиде» Владимир Санин издательство «Молодая гвардия», 1973 год, стр.74-75) ( текст в работе)

Он был в числе девяти полярников, открывших станцию «Русская» в Антарктиде в 1980 году, где есть «сопка Внука», которая получила свое название в честь рождения моего сына, Бориса Викторова-младшего.

Да, я тоже назвала моего сына в честь его деда, и верю, что он не опозорит этого имени, но надеюсь, что судьбу его не повторит.

Довелось мне познакомиться с моим будущим свекром еще совсем девочкой.

Мои родители много лет выписывали журнал «Вокруг света». И в книжном шкафу очень долго хранился номер с замечательной фотографией на последней странице обложки. На снегу стоит маленький транзисторный приемник, а рядом пингвин, распахнув в разные стороны свои короткие лапы-крылья, запрокинув назад голову с раскрытым клювом, вовсю «подпевает» мелодии. Потрясающая  по своей живости и какой-то радости фотография, сделанная, как оказалось потом,  Борисом Александровичем. Этот снимок показал мне мой будущий муж Саша, когда впервые я перешагнула порог его дома в тогда еще Ленинграде. Представляете мое удивление? Вот-вот, и я была поражена и увидела в этом перст провидения.

А сколько оказалось еще этих снимков потом — не пересмотреть. Битком набитый чемодан с фотографиями  и дневниковыми записями путешественника-полярника хранился на антресолях. Борис Александрович закончил Ленинградское арктическое училище. После его окончания он проходил практику на легендарном паруснике «Крузенштерн», но мечтал о полярных широтах. И мечту свою осуществил.

Сначала материковая станция в Арктике в городе Певек, которая подарила ему еще и семейное счастье-любимую жену Люсю, мою замечательную свекровь, Людмилу Яковлевну, которая работала там после окончания курсов полярных работников, и которую я до сих пор зову мамой, несмотря на второе замужество и наличие второй свекрови. И еще сына, Александра, моего первого мужа и отца моего единственного сына Бориса.

А потом и навсегда в его жизнь вошла Ее Величество Антарктида. Счастливым он был человеком, веселым, цельным. Работу  любил до самозабвения, скучал, когда возвращался из очередной экспедиции, рвался назад в свои льды. Объездил весь мир, что по тем временам было чудом. Канарские острова, Лас Палмас, Австралия…Эти  названия звучали для нас, как прекрасная музыка. Я и подумать тогда не могла, что спустя тридцать с лишним лет сама смогу увидеть мир и буду жить в Италии.

Он привозил из экспедиций несколько ящиков удивительного по тем временам деликатеса — ананасового компота в металлических банках. Это теперь он стоит на полках в любом супермаркете, а тогда это было чудо заморское. Судно с полярниками шло из Ленинграда с остановками в разных странах долгие 3 месяца, и последняя стоянка, как правило, была в Австралии. Вот там они загружались витаминами на долгие 6 полярных месяцев зимовки.

Не ели мужики эти компоты, экономили, домой везли по окончании зимовки, семьям. И много чего другого, яркого, красивого, «заграничного», как тогда говорили. И, конечно, знаменитые валютные «чеки», которые выдавали тем, кто работал за границей, и еще  морякам (назывались они  боны). На них можно было купить невиданные по тем временам вещи в магазинах «Березка»- одежду и обувь, предметы обихода такого качества, что теперь и не найдешь. Мои первые шикарные австрийские туфли из мягкой коричневой кожи на наборном каблуке, за немыслимые по тем временам деньги-валюту,  мне купила там в подарок к свадьбе моя мама Люся, не пожалела. Любила и всю жизнь любит меня и сына моего, Бориса, своего единственного внука, а теперь и правнучку, Софью.

Викторовы.

Удивительного терпения и стойкости человек наша бабушка Люся. Вот лично вы смогли бы прожить 4 (!!!) года в 18-метровой комнате со свекровью, которая поедом ест, со свекром, с маленьким сыном, да без мужа большую часть времени, потому что он мотается по экспедициям? И все это еще в огромной коммуналке на Кировском проспекте в Ленинграде, где было еще 15 комнат.

Я-то точно знаю, что не смогла бы. Нужно было знать бабу Катю, маму Бориса Александровича, и свекровь нашей бабушки Люси. О покойных либо хорошо, либо ничего, но я пишу историю семьи и per forza должна писать даже нелицеприятные вещи. Тяжелым человеком была Екатерина Антоновна Викторова и недобрым, и муж ее, Александр Викторович Викторов, в пару ей. И рада бы вспомнить что-нибудь доброе о них, да не могу. Так страшно, когда нечего вспомнить хорошего. Вот так уйдешь, и тебя кто-то будет вспоминать с содроганием. Наверное это единственная возможность попросить прощения у всех, кому я причинила боль и горе в жизни. Простите меня, пожалуйста, если сможете.

Умирая, баба Катя просила у меня прощения, но когда я задала вопрос об этом нашей бабушке Люсе, она уклонилась от ответа. «Я благодарна ей, она помогла мне закончить университет, сидела с Сашей». Но я-то знаю, что ох и досталось маме Люсе от своей свекрови. Баба Катя, не стесняясь, рассказывала мне: «Написал нам Боря, что женится. Мы как узнали, что невестка из Москвы, так сразу поняли-жизни нам не будет!». И ела поедом невестушку. Наверное поэтому долгое время страдала наша бабушка Люся от диких мигреней, сдерживалась, никогда не опускаясь до сор, переносила  все молча.

А что уж про меня говорить-внук из Сибири жену взял! Одно слово — приезжая.

Родом баба Катя была их Вышнего Волочка, что под Питером. Семья ее была зажиточной по тем меркам. Отец Суворов Антон Агапович был портным и имел швейную машинку фирмы «Зингер», которую дали в приданное за бабой Катей. Машинка  эта до сих пор жива и даже шьет, стоит себе на даче в Пери в Питере-тяжелая, с чугунной ножной педалью, единственный свидетель всех пережитых бурь. Портным он был хорошим, клиентуру имел богатую, жил и работал в Вышнем Волочке. А жена пробивалась отдельно в деревне, на земле, дети отца видели, бывая у него наездами.

Знаю, что баба Катя в активистках ходила, была одно время даже председателем сельсовета, только после нападения на нее-голову чем-то проломили-бросила она политику. Слышала я историю, что будто бы  вышла баба Катя замуж по расчету за мужа своего, безродного пастуха Сашку, у которого даже фамилии не было, и звали его «Сашка, который на Виктора работает». Так и пошло-Викторов  Сашка. Отсюда же и отчество.  А почему по расчету-так бедняк, из-за этого и отцовскую семью  раскулачивать не стали-ведь богатеи, машинку швейную имели…революция, будь она неладна. Так и появилась фамилия, которая столько лет была и моей.  И которую носит теперь еще одна Катя-жена моего сына и моя невестка Катюня, подарившая нам такое счастье-нашу красавицу, мою внученьку Сонюшку.

Когда и как перебрались Викторовы в Питер, мне не известно. Только сначала прошел дед старый, так называли в семье старшего Викторова, армию, служил в ВЧК. А потом всю жизнь проработал на заводе сварщиком. Баба Катя работала там же сначала маляром, потом ушла в дворники. Жили, двух детей растили, когда началась  война. Завод эвакуировали в Новосибирск, так что блокаду пережили вдали и остались живы.

Это время баба Катя вспоминать не любила, хотя частенько ее тянуло поговорить и что-нибудь рассказать. Новосибирск вспоминала с неприязнь, плохо их там встретили, трусами называли, дескать, бросили город родной в трудную минуту. Дед старый на всю жизнь простудил там свои внутренности. Приходилось работать на улице в сибирский мороз, сидя на свариваемых трубах.  Еще смолоду как-то ничего, а к старости мочевой пузырь отказал, началось недержание. Даже дома он носил штаны из овчины, мехом внутрь. Их ему привез из экспедиции Борис Александрович-спецодежда такая у наших полярников была. «Низ не чую», — говорил он, мерз все время, не успевал добежать до туалета. И этот запах — застоявшейся мочи от овчинных штанов преследует меня в моих воспоминаниях всю жизнь.

Ох, как люто он меня ненавидел. «Ишь, ходит, голову задравши, гордячка…ууу….чалдонка». Пока баба Катя была жива, она его как-то унимала. Но после ее смерти, выпив, он начинал буянить. С палкой, на которую опирался при ходьбе, кидался на меня из своей комнаты, если я шла мимо на кухню. «Я здесь хозяин»,-кричал,-«моя квартира!!!..моя дача!!!…всех на улицу выкину!!!…уууу…чалдонка…».

Помню безобразную сцену, когда мой муж Саша, не выдержав, бросился на него, и в это время вернулся Борис Александрович, кинулся разнимать их, обхватил деда руками и буквально заволок  в комнату. Однажды я не выдержала, поехала в отпуск домой в Красноярск и решила больше не возвращаться. Сколько же можно плакать! Да и Саша к тому времени начал пить.

Но через полгода я вернулась-не хотелось оставлять 3-х летнего сына без отца, да и Саша, казалось, образумился (как потом оказалось ненадолго), снял  квартиру в аренду, что по тем временам ровнялось чуду.  80 рублей в месяц (при  зарплате в 150 рублей) за квартиру, требующую ремонта, в которой не было ни кухни, ни ванны, ни горячей воды. Чтобы помыться и искупать ребенка, приходилось снова ездить туда, откуда я пыталась вырваться.

Мучения закончились в 1986 году, когда упав во сне с кровати, дед старый сломал шейку бедра и умер во время операции в больнице. Мы смогли разменять квартиру и разъехаться. Так из новостроек я попала на Петроградскую сторону, и наконец-то почувствовать, что живу в Ленинграде. Уже не нужно было час добираться до центра города. Мы ходили с Борей гулять пешком к Адмиралтейству. Здесь была иная жизнь, с захватывающими дух историями старого Питера и блокадного Ленинграда.

Эта тема очень волнует меня, наверное потому, что я выросла в 70 годы, когда о войне так много писалось, снималось фильмов. Война для нашего «околопослевоенного» поколения отнюдь не была далекой, она была рядом. Мы играли в нее во дворе, пели военные песни,  в каждой семье были родные, отдавшие жизнь за Родину. Это не было для нас пустым словом, мы росли патриотами.

Я расскажу вам две истории, которые мне довелось услышать еще в те времена, когда правда о блокаде замалчивалась. Первую мне поведала Таисия Васильевна, хозяйка нашей коммунальной, на 6 семей квартиры, на Петроградской стороне, рядом с зоопарком, в великолепном доме из тех, что называли «доходными» домами, построенного в конце 19 века.

Мы прожили в ней полгода. Говорю хозяйка, хотя она вместе с мужем Иваном Михайловичем занимала, как и мы, одну комнату, правда очень большую около 40 метров с великолепным камином. Помню изразцы на нем-выпуклые, словно дутые, ярко-изумрудного цвета. И Барсика-шикарного ангорского кота, гулявшего по всей квартире и без конца покушавшегося на жизнь нашего кенаря. Бедный Яшка, дабы уберечься от хищника, коротал все свои дни в клетке на верхотуре книжного шкафа.

Таисия Васильевна всю свою жизнь прожила в этой квартире, и  блокаду пережила здесь же. Она отказывалась уезжать, говорила, что покинет эту комнату, только когда умрет. Много раз ей предлагали новую отдельную квартиру за эту комнату, но она упрямо оставалась в коммуналке.  Я так и не знаю, как закончила она свои дни. Мы уехали, а когда через много лет, будучи в Ленинграде, я приехала навестить место, где когда-то жила, то дом поначалу просто не нашла, так он изменился. Он обрел респектабельность, которой никогда не обладал, ведь доходные дома строились под сдачу квартир в наем для разночинного люда. Затемненные окна, швейцар при входе.

Я хочу надеяться, что Таисия Васильевна ушла из жизни сама, ведь за такими домами и квартирами, какой была наша, шла настоящая охота, столько людей пропало без вести в 90 лихие годы, когда стариков обманом выживали из их жилья, не останавливаясь не перед чем.

Она говорила, что не уехала в эвакуацию, потому что ждала мужа, Ивана Михайловича. Он сидел в это время в тюрьме. Ох, и колоритный был персонаж. Представительный, седой, с умными  хитрющими  глазами. Работал он снабженцем, имел три класса образования, о чем не без гордости говорила Таисия Васильевна, и по всем признакам, жуликом был первостатейным. Сейчас бы он точно стал бизнесменом и удачливым. Хваткий мужик был.

Помню, пригласила меня Таисия Васильевна на чай к себе в комнату-очень уютную, с дорогой мебелью, картинами на стенах и иконами. Огромный круглый стол под кружевной скатертью, невиданной  красоты и тонкости чайный сервиз. Иван Михайлович тоже за столом сидит, чай потягивает из блюдца. Приподнялся он над стулом, слегка наклонился над столом, а из-под рубахи выпал и закачался на цепочке золотой крест — литой, тяжелый, а в середине распятия-крупный, багрового цвета, камень. Видно, что старинный крест, дорогой. Перстень на руке-тяжелый, массивный, тоже старинный. Не забывайте, это был 1986 год, такие вещи тогда доставали по знакомым антикварам, да и время было безбожное. А тут иконы, крест…

Прямо напротив кухни была небольшая комната около 15 метров. После рассказа Таисии Васильевны, я стала  пробегать мимо, стараясь даже не смотреть на дверь. Во время блокады в ней жили мать с сыном. И сын этот умер от голода. Сообщили об этом по телефону куда положено, попросили приехать и забрать, чтобы похоронить умершего. Так делали те, у кого не было сил и возможности самим похоронить своего родного.

Была зима, в квартире стоял лютый холод,  и покойника положили в этой комнате в ожидании приезда труповозки. За ним  приехали то ли через неделю, то ли еще позже. Когда сняли покрывало, чтобы осмотреть труп, увидели, что ягодицы на теле были вырезаны. Таисия Васильевна говорила, что в квартире никого чужих не было, только она да мать бедняги. «Съела, собственного ребенка». Эта фраза до сих  пор звучит во мне. Я никого не осуждаю и не оправдываю, только молю Бога, если можно, пусть минует меня чаша сия. Не дай мне, Господи, узнать, что это такое.

Вторая история вот такая. Около двух лет я проработала в Ленинградском Центре погоды на Петроградской стороне. Работа была посменная, в ночь мы входили работать по двое. И довольно  часто моей напарницей была Рита, маленькая черноглазая казашка примерно моих лет.

Ночная смена как-то сближает  и иногда располагает к откровенным разговорам. Я видела, что Рита всегда приносила с собой туго набитую чем-то косметичку средних размеров, которую она не выпускала из рук. Я никогда не любопытствовала и не спрашивала ее, что же там такое.

И вот однажды она, видимо, не утерпев, так ей хотелось показать то, что находилось внутри, вывалила содержимое на стол-большую горсть украшений-колец, браслетов, сережек, на мой взгляд старых и каких-то грязных, что ли. «Ты что, это же антиквариат»,-сказала мне Рита. «Это мама моя мне передала по наследству».

А мама ее была не родной. Ритку, одну из громадной семьи с кучей детей, забрала с собой в Ленинград, а потом и усыновила старшая тетка, приехавшая навестить родственников в Казахстан. Рита так и звала ее мамой. А мама во время войны в госпитале работала в блокадном Ленинграде, за ранеными ухаживала. «Вот, благодарили ее, так и собрались украшения» — сказала Рита и осеклась…Мертвые благодарили…бриллиантовыми украшениями…

Она сгребла  быстро всю кучу и спрятала в косметичку. «С собой ношу, а то муж увидит, сопрет, да продаст».

Вот так по разному жили в блокаду. Кто-то ценой своей жизни спасал сокровища Эрмитажа, а кто-то… Да что это я, кажется осуждаю? Прости меня, Господи…

Но есть еще одна история, которая имеет прямое отношение к этой теме.

Моя вторая бабушка, мать моего отца бабушка Анна родила 12 детей. Выжило из них только шестеро. Остальные умерли, от голода. Это случилось далеко от блокадного Ленинграда, там не было фашистов, но и еды там не было. Никакой. Ее всю забирали на фронт. Но об этом не помнят, а может не знают. И никто не отмечает никаких дат, блокады-то ведь не было. Эх, люди…

Мой папа.

Самые светлые воспоминания в моем детстве связаны с папой.

Мне было очень трудно начать писать о нем.

Прошло уже столько лет с того раннего утра на даче, когда нас разбудил стук соседа в окно.

«Галина Сергеевна не может до вас дозвониться. Василий Иванович ночью умер…».

Он умер на рассвете, между 4 и 5 часами утра. На закате предыдущего дня он, уже не вставая, сказал маме: «Все, мать, не увидеть мне больше солнышка». Мама не отходила от него до самого конца. В какой-то момент она задремала, сидя рядом с ним, а открыв глаза, поняла, что папы уже не стало.

До меня до сих пор никак не доходит, что его нет. Умом я понимаю, а сердцем нет. Не могу ездить на кладбище, видеть этот памятник, не могу. Для меня он продолжает жить, внутри, во мне.

Я помню его голос, рука до сих пор чувствует его мягкие волосы, когда я в последний раз погладила папу по голове, прощаясь. Он лежал в кровати, а мы с Борей и Катей уезжали вечером на его любимую дачу, которую он отстроил своими руками, и на которую он уже не мог приехать.

Эти руки умели делать все. И приготовить борщ, починить телевизор и обувь, сделать ремонт в квартире и дом построить. Папа шутил: «Я только родить не могу», и добавлял: «Потому что не было необходимости».

Я была очень удивлена, когда выйдя замуж, вдруг обнаружила, что, оказывается, на свете существуют разные ремонтные мастерские. Нам они были не нужны, у нас был папа.

Он был веселым по молодости, я помню. Это потом он переменился. А тогда к нам часто приходили гости, собирались компании, и папа шутил, умел очень красиво ухаживать за женщинами, был галантным, танцевал.

Всегда в свежей рубашке, в отутюженных брюках. Для работы-хороший рабочий костюм, в обиходе-домашний пиджак. В нем и в магазин, и на рынок. У нас дома очень долго в ходу была шутка: «Вы бегите, я вас догоню». Так папа говорил нам, когда мы всей семьей, собравшись куда-то, в ожидании стояли на пороге, а он все прихорашивался перед выходом, наводил последний лоск. Пока щеткой не пройдется по туфлям, из дому не выйдет. Даже если опаздывает. И идет потом почти бегом-быстрый, легкий. Даже мусор выносил в начищенных ботинках.

Прежде не было мусорных баков возле домов. К 19 часам к определенному месту  подъезжала машина и стояла 10-15 минут. За это время нужно было успеть услышать, что машина пришла, обуться,  и схватив ведро, мчаться бегом с пятого этажа до того места, где она стоит. Иногда приходилось отстоять еще и очередь и, задержав дыхание, чтобы не вдыхать невыносимую вонь, опорожнить ведро в разверстую пасть машины. Если не успеешь, потом хоть назад домой неси эти помои. На землю вываливать-Боже упаси, увидят соседи, ругаться начнут, к родителям пойдут жаловаться. Опоздавшие выносили мусор тайком, когда стемнеет, крадучись возвращаясь домой, придерживая дужку несчастного ведра, чтобы оно не звякнуло, и тебя никто не застукал. Пакетов-то полиэтиленовых тогда и в помине не было.

Утром в школу идешь, мусорная куча таких размеров, просто Эверест. Дворник бегает, всех матом кроет, пытается поджечь все это разнообразие, потому как ветром разнесет-не соберешь. Страшное дело-горящая помойка. Кто не видел, не поймет, что это такое. Вонь, гарь, пепел.

Почему вспомнила об этом? Да стоит картина перед глазами. Папа, в пиджаке и в начищенных ботинках бежит с полным ведром в след отъезжающей машине в надежде ее догнать и вывалить помои, а водитель даже и не думает остановиться, хоть и видит, что следом бегут-такая тактика была. Будете знать, кто в доме хозяин. И папа идет за машиной в соседний дальний двор, где следующая стоянка по сбору  отходов. И я знаю, что он опоздал, потому что в последнюю минуту взялся за обувную щетку.

Он всегда любил хорошую обувь, сказывалось тяжелое детство. Туфли себе он покупал в командировках, чаще всего в Москве. Привозил чешскую или румынскую, она казалась воплощением элегантности. Кто тогда слышал об итальянской.

Папа был большим специалистом в своем деле. Его часто вызывали в Москву или Норильск для решения спорных вопросов, и его мнение всегда было решающим. Отца много раз пытались переманить и в Белоруссию, и в Москву, но он остался верен своему заводу, на котором проработал всю жизнь.

С туфлями связана еще одна забавная история.

Вернулся он как-то домой вечером довольный с новой обувной коробкой в руках. Раскрыл ее, достал летние сандалии, красивые, блестящие. Надел, расхаживает по квартире, обживает покупку. Уж где он их купил, не помню, но тот факт, что в Красноярске, папу сильно радовал. И вот ходил он, ходил, снял, держит в руках и не знает, куда же такую красоту поставить. Вдруг слышу,–мама смеется. Захожу в большую комнату, а она мне показывает рукой на сервант, в котором хранился  большой гостевой сервиз–белые тяжелые тарелки с тремя тоненькими голубыми полосочками по краям, а на верху серванта прямо посредине красуются папины сандалии. «Ты посмотри, места другого не нашел!». Папа услышал. Подошел сердитый, снял, унес. Не поняли…

С этим сервантом связано столько детских воспоминаний. В нем всегда стоял какой-то особенный, вкусный запах, праздничный. Я очень любила, отодвинув стекло, иногда просто подышать им, как-то хорошо  на душе становилось, как в Новый год. Иногда в супнице, которой, сколько помню, никогда не пользовались, под тяжелой крышкой иногда вдруг можно было обнаружить припрятанные мамой от нас с Саней шоколадные конфеты.

Эта история случилась, когда мне было около 8 лет. В левом отделении серванта был одежный шкаф с папиными костюмами и рубашками. По какой-то необходимости я его открыла и вдруг увидела под стоящей на полке коробкой новую книжку в твердой желтой обложке. Вытащила ее. М.Горький. Поняла, что не во время–папа приготовил для меня подарок, ведь завтра 8 Марта.

Утром, открыв глаза, нахожу эту книгу лежащей рядом с моей подушкой, и, открыв, внутри вижу дарственную надпись: «Поздравляю с 8 марта! Целую. Мама». И слышу очередную ссору родителей на кухне.

Папа очень любил меня. Когда я уехала из дома, всю свою любовь он перенес на Саню, моего младшего брата, потом на Сережку-его старшего сына. Он был заботливым, очень добрым, мягким. Его последней неистовой любовью была наша единственная собака в семье, Мук-Мукли или Мукляша, Муклейка, Муклястая, тибетский пекинес. Когда мама принесла ее в дом, он ругался и кричал, что в доме животных больше не будет. И едва взяв на руки крошечный комочек, помещавшийся в двух ладонях, замолчал. И привязался к ней всей душой

Когда наша малявка во второй раз решила стать мамой, последние дни до родов папа носил ее на руках. Ее живот был таким огромным, что она с трудом могла передвигаться самостоятельно-он доставал до пола, и папе казалось, что собаке легче лежать у него на руках. Он считал себя виноватым, не углядел за хитрюгой во время прогулки, и согрешила наша крохотуля с местным, огромных размеров,  дворовым Дон Жуаном. Щенки у породистой, но беспаспортной красавицы-псинки родились большеголовыми уродами с вздувшимися огромными животами, и их пришлось утопить. Папа плакал вместе с Мукляшкой.

Она до последнего своего дня ходила встречать отца на дорогу, ведущую от пристани к даче. Заслышит, что причалил пароход, выбегает на дорогу, садится и ждет. Она уже плохо видела, и, завидев мужчину, со всех своих коротких лап бросалась к нему, останавливаясь, когда понимала, что ошиблась. Возвращалась на место, садилась и снова ждала. Мама подходила к ней, говорила: «Он не приедет больше, понимаешь. Пойдем домой…». Приехавшие уже давно пройдут, а она все сидит. Потом поднимется, еще раз посмотрит туда, откуда он приходил, вздохнет, как старушка, и поплетется домой. Так и стоит перед глазами картина-маленькая светлая собачка, сидящая в ожидании на дороге, лохматые поникшие уши, пушистый хвост, разметавшийся в пыли.

А в городской квартире  она приходила в папину комнату и ложилась на то место, где стояла его кровать. Мама находила ее, уносила, закрывая дверь. Но через какое-то время снова обнаруживала там же. И только когда квартиру продали,  и мама с братом переехали в другой дом, эти мучения закончились.

Мама усыпила ее, не сказав нам ни слова, не дав нам даже попрощаться. Может, она и была права. Ведь Мукляша уже была сильно больна. Но то, что она не забрала и не похоронила псинку, а оставила в клинике, я не могу простить ей до сих пор.

Я знаю, что сейчас папа и Мукляша вместе, и счастливы, там, где когда-то мы все снова соединимся.

ИВАНОВЫ.

Родом папа был из Малого Уро. Есть такая деревня в глухой тайге на реке Баргузин в 300 км от озера Байкал. Я ничего не знаю о детстве отца, он почти ничего не рассказывал о нем.

В Малом Уро была только начальная школа, и папа, начиная с 9 лет, ходил пешком в соседнюю деревню, где была средняя школа. И зимой, и летом, 4 км туда, 4 обратно. Каждый день. Он единственный из всей семьи получил высшее образование.

Однажды он рассказал нам с Борисом историю из своего детства о том, как его зимой отправили проверять силки, расставленные в тайге на зайцев. Семья-то была большая, не прокормить.

Заяц в силке был жив, и когда папа ухватил его, тот вдруг тонко пронзительно заверещал каким-то почти человеческим криком. «Я до сих пор слышу этот плач, в ушах стоит…Столько лет прошло, не могу забыть».

Он стыдился говорить о том, что его отец не воевал, а пошел работать охранником в лагерь, где отбывали срок заключенные. Знаю об этом только со слов мамы, сама я не посмела задать папе этот вопрос ни разу.

Я плохо помню свою вторую бабушку, деда же не помню совсем. Он рано умер. Меня возили к ним однажды маленьким ребенком. Во второй раз я была там, уже окончив 8 класс. Папа обижался на меня за то, что я, как ему казалось, любила только свою вторую бабушку, мамину маму. Не знаю, почему он не понимал, что невозможно любить человека, которого ты видела всего два раза в жизни. Он же, начиная со своей первой зарплаты, помогал своей матери до ее последнего дня, писал ей письма, ежемесячно отправляя деньги, всегда одну и ту же сумму. Помню недовольство мамы по этому поводу, но папа никогда не обсуждал эту тему и поступал по-своему.

Мои родители не ладили между собой. Я не понимаю до сих пор, зачем они вообще поженились, будучи настолько разными людьми. Каждый раз они ссорились так, словно только-только начали жить вместе, когда идет притирка характеров. Скандалы всегда заканчивались одинаково. Отец кричал,  мама в слезах убегала в спальню, я разрывалась между ними-жалко было и одного, и второго, но родители этого не видели, они были заняты только собой.

Жизнь превращалась в кошмар. Мама не разговаривала не только с отцом, но и со мной, неделю, две, не обращая ни меня никакого внимания, не замечала, словно меня и не было. Подойти к ней, обнять, было невозможно. Она не позволяла. Только Саше, моему младшему брату,  это удавалось и удается, он единственный, кто умел всегда её утешить.

В 18 лет я собрала чемодан и уехала в Ленинград.

Сил оставаться в доме не было. Да и Саша уже подрос к тому времени.

Однажды, незадолго до его смерти, я спросила отца, зачем он женился на маме.

Мы были одни на даче, собирались ложиться спать. И вдруг он мне начал рассказывать, что когда-то давно он любил девушку, Нину. Чувство было взаимным. Но она была больна, страдала глаукомой, ее оперировали. Он замолчал… «Она умерла, а я ее помню, всю жизнь.»

Мама оценила отца только через несколько лет после его ухода, стала каяться, плакать, да что толку.

Даже стала выращивать на даче его любимые гладиолусы, которые всю жизнь терпеть не могла, и отвозить ему на кладбище.

Как у Ремарка,  в «Трех товарищах». «Нет, ими движет не воспоминание об усопшем, а чувство вины…».

Так и мною. Я сердилась на отца, когда он, как мне казалось, был назойлив в своих вопросах: «Как ты спала? Ты поела?  Ты, наверное, голодная?». Его, памятуя голодное детство, всегда очень волновало, сыты ли мы. А меня это раздражало…Папа видел это, обижался.

«Подожди, однажды ты вспомнишь и поймешь, и увидишь все по-другому.»

Вспомнила, папа, и не однажды…

С возрастом папина чистоплотность превратилась в маниакальность.

Как-то приезжаем с мамой на дачу, папа встречает нас и, в ожидании, посматривает-видим ли мы, что он газон выкосил и порядок навел к нашему приезду. Он всегда любил приготовиться к приезду кого-либо из нас, наводил чистоту, готовил еду.

Мы, конечно, видим. Везде порядок. « А тут видите?» Он показывает на огуречную грядку.

Мы с мамой от смеха просто повалились. Знаете, что сделал папа? Он подровнял огуречные плети разной длины, свисавшие на парадную сторону участка с высокой насыпной огуречной грядки. «Огурцы? Да ладно, зато как теперь стало ровненько и красиво…».

Папа очень вкусно умел готовить — борщ варил, тушил в тяжеленной чугунной голубой гусятнице картошку с мясом. Это было его фирменное блюдо. Отец, когда его спрашивали, где это он так научился стряпать, отвечал: «Сам. Нравится? А вкусно потому, что с любовью нужно все делать, даже чай заваривать».

Выйдя на пенсию, уже будучи больным, он работал до последнего дня бухгалтером в нашем гаражном кооперативе. Два раза в неделю, несмотря на сильные боли, зимой и летом он ходил туда, собирал членские взносы, решал вопросы, звонил по каким-то инстанциям. Трудно руководителю высоко ранга  после выхода на пенсию, очень трудно. Опыт таких специалистов нужно обязательно использовать, он бесценен. И, может быть, тогда они жили бы подольше.

У отца была феноменальная память. Стоило ему прочесть книгу, он мог цитировать ее по памяти, помнил ее от корки до корки.

Отец был идеалистом. Он никогда не пользовался своим служебным положением, чтобы что-то получить безвозмездно от завода или государства, как делали очень многие в то время. Свою трехкомнатную квартиру, так называемый «самострой»-голые не штукатуренные бетонные стены и пол, выделенную заводом, они отделывали вдвоем с мамой, поднимая на себе на 9 этаж без лифта воду, цемент, проводя свет. Как же он гордился этой, сделанной своими руками квартирой, хотя мог иметь и другую, больше, и дом. Надо было только немного поступиться совестью.

Это было как приговор из его уст: «Совести у него нет». Вот он критерий, по которому прожил жизнь мой отец. Помню один страшный случай, который сильно пошатнул веру отца в людей. На нашем заводе в одном из цехов основного производства произошел пожар. Предприятие режимное,  внутри хранятся цистерны с кислотой и хлором. Нашим я его называю потому, что там всю жизнь проработали не только папа и мама, но и я отдала ему три года, а теперь уже и мой младший брат Саша носит звание Ветерана завода.

Так вот, то ли по причине секретности, то ли по чьей-то халатности, запасной выход в этом цехе оказался закрытым, а основной был охвачен огнем. Люди не смогли выйти. Погибло около 200 человек-мужчин, женщин. Отец возвращался домой с почерневшим лицом, сидел на кухне, пил свой любимый портвейн, рюмку за рюмкой. Водки он не пил никогда. А в один из дней пришел в ярости. Когда я спросила, что случилось, папа закричал:»Родственники погибших написали заявления к заводу с требованием возместить потери своих близких. Они денег требуют, квартиры, машины, ковры!! За мужей, за жен!». И заплакал…

Папа  умер через 11 лет после выхода на пенсию. Но когда его хоронили, проститься с ним пришло огромное количество людей не только из управления завода, но и рабочих. Многим он помог, его уважали за справедливость.

Эти дни я помню смутно, как в тумане… Отчетливо-только отпевание в душном зале, расплывающийся в глазах свет от зажженных свечей, и дрожащие руки мамы, сидящей слева от меня. Да еще самые последние минуты на кладбище, когда я одна стояла возле папы, как наклонилась и поцеловала родной лоб, ставший желтым и твердым, и нечеловечески ледяным. Как я закрыла ему лицо кисеей, и из газетного кулечка, протянутого мне священником, на родное лицо тонкой струйкой потек из моих пальцев освященный песок, ложась в форме креста…А потом сплошную черную стену стоящих поодаль людей.

У меня еще хватило сил повернуться, увидеть прижавшуюся к Саше, сгорбленную маму, и шагнуть к Боре. Катя обхватила  меня руками…

А дальше жизнь продолжалась, только уже без папы. Он так и не увидел Италию.

Текст находится в работе.

(«Наши корни»- рабочее название)

Видеоурок за подписку

Подпишитесь на рассылку и получите бесплатный видеоурок:
Важные слова на итальянском языке.