Рассказы очерки воспоминания военных строителей о службе

Книга «В одном строю. Воспоминания ветеранов военно-строительных частей.»

Эшелоны первой бригады О.С.К. начали прибывать в Хабаровск в конце декабря, и каждый прибывающий батальон незамедлительно начинал подготовку к единственно возможному способу прибыть на строительные площадки — пешему переходу по четырехсоткилометровой ледовой трассе.

Учитывая длительность пути и неподготовленность трассы, весь маршрут разбили на пять этапов: Хабаровск-Вятское, Вятское-Найхин, Найхин-Малмыж, Малмыж-Вознесенское и Вознесенское-Комсомольск.

По-военному четко разработанный график предусматривал движение батальонами с интервалом в одни сутки.

Из воспоминаний командира 26-го батальона полковника И.И. Чезова:

«В Хабаровске нам дали три дня на подготовку, а затем огласили приказ: батальону выступить 26 декабря 1933 года в 10.00 и прибыть в Комсомольск 9 января 1934 года в 18.00.
Тепло провожаемый общественностью города, батальон выступил в точно назначенное время и стройной колонной, которая растянулась почти на два километра, направился в пункт назначения.

Бойцы и командиры шли с полной армейской выкладкой: постельные принадлежности, белье, летнее обмундирование, обувь, мобзапас питания и… винтовка или ручной пулемет с боевым запасом патронов. Вес ноши составлял около 30 килограммов.

Трудный путь ощущался ежедневно, но неизгладимым в памяти сохранился один этап – Найхин-Малмыж. Внезапно налетела бешеная амурская пурга. Вокруг все закружилось, завыло, видимость почти полностью исчезла… Вся колонна изогнулась дугой, люди едва удерживались на ногах, пробивая себе путь всей тяжестью тела. Идущих в голове колонны заменяли каждые 15 минут».

Из воспоминаний красноармейца 30-го батальона, пришедшего на стройку завода № 126 Н.В. Пичугова:

«…Первые дни похода были трудными, но проходили они без особых происшествий. Мороз в 30-35 градусов пощипывал щеки, да монотонно скрипел снег под сапогами. Когда мороз стал крепчать, батальон начал увеличивать дистанции между привалами; вначале проходили в сутки 25 километров, а затем – 30, 40, 50, на последней прошли 60 километров.

Все бы ничего, но десятый день забыть невозможно. До села Вознесенское оставалось пройти пять-шесть километров. Путь лежал в гору и было нелегко, а тут еще внезапно налетел шквальный ветер. Поднялось мутное облако, посыпал густой снег. Ветер резал лицо, валил с ног. Видимое вдали село скрылось за плотной снежной стеной.

Тысячную колонну буквально разметало в разные стороны. Небольшая группа, в которой находились комиссар батальона Наумов и Николай Пичугов, набрела в кромешной мгле на заброшенную сторожку бакенщика. В тот момент она показалась спасительным «хрустальным дворцом». Но где остальные. Дали несколько залпов – безрезультатно. И тогда комиссар Наумов распорядился поджечь нашу спасительную сторожку.

Подтащив лежащие невдалеке бревна, подожгли. Вспыхнуло яркое зарево, и, вскоре «на огонек» потянулись вконец измученные люди. Сторожка горела долго и ярко, но только к полуночи собрался весь батальон, отстали лишь лошади нашего небольшого обоза.
Да, поход был трудным и необычным, — но ведь в Комсомольск шли патриоты своей Родины!».

Н.В. Пичугов — после службы в рядах Красной Армии остался работать на строительстве завода № 126. В 1936 году был рекомендован на работу в городской комитет ВКП(б). С началом Великой Отечественной войны в числе первых призывников Комсомольска ушел на фронт. После тяжелого ранения потерял зрение, демобилизовался и вернулся в Комсомольск-на-Амуре. До конца своих дней продолжал активную трудовую и общественную деятельность в городском обществе слепых.

Из воспоминаний полкового комиссара Наумова:

«…Закончив необычайно трудный поход по замерзшей реке без единого отставшего, 17 января 1934 года мы подошли к нанайскому стойбищу Дземги. Хотя пришли ночью, встретили нас шумно, радостно и гостеприимно.

Для размещения батальона построили семь деревянных бараков. В них было тесно, но по крайней мере тепло. После кратковременного отдыха приступили к работе.
Сама стройка производила малоприятное впечатление. Почти у самого берега на небольшой возвышенности стояли два двухэтажных деревянных дома, несколько саманных домиков и один деревянный барак.

Два невзрачного вида промышленных деревянных здания – двухрамный лесозавод и маломощная временная электростанция. Вот и все.

Благоустраивая свой военный городок мы в аварийном темпе начали строить электростанцию – за пять дней провели линию, установили динамомашину, которую приводил в движение трактор «Интер». Стало легче – тепло и светло. Зато и работы непочатый край – все срочные и даже аварийные.

В феврале стройке авиазавода угрожала полная консервация из-за отсутствия строевого леса. Последовало задание: за 70 дней, до 1 апреля, заготовить 25 тысяч кубометров. Выполнить задание было поручено 2-й и 3-й ротам.

Расположились лесорубы вдали от военного городка, у высокой сопки и в зарослях тайги. В глубоких снегах пришлось валить столетние сосны и кедры. Затем обрубали сучья и трелевали лес.

Неожиданно пришло суровое испытание для наших бойцов. В конце февраля ветер огромной силы валил с ног, работать стало невыносимо, к тому же закончился запас продуктов, а пробиться до базы было невозможно. И все же работы продолжались. План по заготовке леса был выполнен досрочно и с превышением на пять тысяч кубометров.

В апреле – новое срочное задание: проложить дорогу от старой до новой строительной площадки. Задание более чем сложное. Каждой роте дали отдельный участок, самый сложный – первой роте. Во многих местах приходилось работать по пояс в ледяной болотной воде. Рыли дренажные канавы, спускали воду, снимали растительный слой, а затем высотой до полутора метров подсыпали сухой грунт и гравий.

Пятикилометровая дорога шириной 16 метров была проложена за 20 дней. 15 июня 1934 года по ней пошел поток грузов.

30-й батальон начал активно вторгаться в рабочие будни на всех участках строительства авиазавода.

…С первого апреля 1934 года роты нашего батальона вышли к месту будущего самолетостроительного завода в качестве корчевщиков и землекопов. Особенно сложным стал участок постройки главного корпуса завода.

Дни стояли теплые, солнечные. Снег быстро стаял, и низкая болотистая площадка превратилась в сплошное месиво грязи. Рыть котлованы приходилось стоя по колено в болоте. Строительной техники никакой – даже самой примитивной, и все же к первому мая была закончена корчевка и подготовлены котлованы под фундамент колонн».

Давно это было. Лет тридцать, наверное, уже как. Я тогда ротой командовал строительной в стройбате. Стройбат — это в простонародье. Или в военно-строительном отряде, если уж быть точным.
Если честно рота была та ещё! А какой же ей ещё быть? Ведь набирали в стройбат сами знаете кого тогда. Если нет — расскажу. Национальностей тогда в одной роте до двадцати и больше выходило. Это замполит у меня подсчитывал для стенда в ленкомнату. Тогда Союз многонациональный ещё был. Вот и шли к нам: если русские ребята – то только те, кто успел до армии пару-тройку лет в колонии побывать. А возраст у таких бывало и постарше моего, молодого ротного был. А ещё не совсем здоровые были – «алигофрения в лёгкой степени дебильности», надолго врезался в память такой диагноз, потому что с ним в стройбат брали без особых разговоров.
А те, кто из других республик были, то в основном такие, что ни единого слова по-русски не понимали. Где их находили – не знаю, ведь тогда русский язык был языком межнационального общения?! Но были видно глухие сёла в горах, где с «великим и могучим» была проблема. Офицеры постарше шутили – он, дескать, с гор за солью спустился, а его в армию забрали. Но смешно и грустно было от того, что зачастую это было близко к правде. Вот и воюй с таким войском.
Я тогда старлеем был уже. Казалось бы молодой офицер, но каждый год службы в этой должности давал столько опыта, ранней седины и стрессов, что я иногда чувствовал себя старым опытным капитаном корабля, понимающим такое, за что его уважает и слушается вся разношёрстная пиратская команда. А команда была, действительно не соскучишься. Сто двадцать солдат, четверо прапорщиков и трое офицеров.
Стройбат оказался не совсем тем, что мне представлялось в военной «Альма-матер». Точнее совсем не тем. Многонациональная серая масса в грязно-рваных бушлатах, телогрейках, кто в сапогах, кто в валенках, с ремнём и без, хмуро и недоверчиво слушали на построениях мои взволнованные речи о воинской чести и доблести, об отношении к военной форме одежды и дисциплине. Молодой офицер, с горящим взглядом, почти сразу назначенный командиром роты, пытался донести сотне распущенных, разбитных солдат, многие из которых были ровесниками, а некоторые и старше меня, — свои понятия об армии. Но иной раз в ответ слышал в спину – Салабон! И смех…
Сейчас вспоминаю с улыбкой и ностальгией то лихое время, когда государство практически свалило на офицерские плечи процесс поддержания дисциплины и порядка в армии. Никто и ничто не придёт тебе на помощь, если вдруг группе полупьяных, в прошлом судимых дембелей пришло бы в голову избить или даже убить излишне требовательного лейтенанта. В те годы главным показателем дисциплины в армии было отсутствие преступлений и происшествий. Поэтому и неудивительно, что сор из избы не выносился. Надеяться приходилось только на себя.
Не один год понадобился, чтобы рота стала лучшей не только по многочисленным скучным показателям соцсоревнования, а что важней всего было для меня – коллектив понемногу начинал соответствовать моим представлениям. Тут уж меня не обманешь – прошло время, когда «фингал» под глазом, несчастный солдатик объяснял падением об тумбочку. Здоровый коллектив всегда отличается другой атмосферой, когда взгляды тех, кто послабей уже не затравленные, а спокойные и даже весёлые. А стремишься стать казарменным хулиганом, ночным лидером?! Пожалуйста, проявляй лидерство! Вот тебе отделение, или бригада из 10-15 солдат! Командуй, но отвечай! Требуй, но заботься! А я и без слов увижу – как ты добиваешься порядка…
Если честно, и совсем уж без пафоса – то лучшая и самая честная оценка – письма солдатских матерей, в которых главная мысль – «спасибо за воспитание сына». Уходил мол в армию, после срока в колонии, сил с ним управляться уже не было, а пришёл совсем другим!
Всегда читал их перед строем. Тишина в эти моменты в казарме была какая-то не такая, как всегда… Храню их до сих пор.
…В полупустом вагоне, направлявшегося за молодым пополнением из Сибири куда-то в Удмуртию поезда, я, уже капитан, всякого повидавший, командир роты, глядя в мельтешащую за окном темень, с улыбкой вспоминал первые месяцы в стройбате. Как молодой выпускник высшего военного командного училища, вынесший из него стремление добиваться справедливости, чистоты и обязательно первых мест во всём — попал в какое-то полувоенное формирование, которое от партизанского отряда отличалось, пожалуй, в худшую сторону. Ведь в партизанском отряде была высокая и важная цель. А в глазах вверенного мне войска читалось одно – «а не пошли бы вы все»…
Очередное воинство, доставшееся мне в качестве призывников в Ижевске и почти без приключений доставленное в нашу казарму, численностью было восемьдесят человек, несудимых из них было совсем немного. «Почти без приключений» – это значит, на каждой станции я выстраивал призывников и изымал водку из вещмешков, выстроенных перед носками ботинок, стоящих в три шеренги моих подопечных. Это происходило под недовольное бурчание за моей спиной и удивлённые взгляды вокзальных зевак. На следующей остановке всё монотонно повторялось. Ни комендатуру, никакие другие инстанции не привлекал. Опыт и интуиция подсказывали, что уважение этого контингента таким образом наряд-ли добьёшься.
— Серёга, где наши шконки?! – первое, что раздалось при входе в казарму, заботливо приготовленную старшиной роты к встрече молодого пополнения. Знал ведь старый, что ротный лично представит новобранцам их новый дом на ближайшие два года. Видавшая виды сборно-щитовая казарма, обложенная снаружи кирпичом стараниями старшины выглядела чистой и уютной, настолько на сколько может быть уютным солдатское жилище. Всё сверкало и дышало чистотой и порядком. Начищенный, наглаженный сержант — дежурный по роте чётким строевым шагом выскочил мне навстречу с уставным докладом. Сержант тоже прибыл в армию из мест «не столь отдалённых». Но после полутора лет службы в нашей роте об этом внешне кроме «расписных» рук ничего не говорило. Это был тактический ход бывалого старшины. Смотрите, мол, молодёжь, — ваш брат, а то и «покруче» вашего статья была. А вон он, каков орёл-то у нас стал! Один из лучших!
«Молодёжь», в своей гражданской одежде, смотревшейся нелепо в этой обстановке, угрюмо переминалась с ноги на ногу, начиная наконец понимать что именно с этого момента для них начинается другая жизнь.
То, что «молодое пополнение» уже оттарабанило срок до армии, свидетельствовали многочисленные живописные наколки на пальцах, спинах и плечах моих подопечных, когда мы их мыли в бане, стригли наголо и переодевали в военную форму.
— У вас есть звание, товарищ капитан?! – вопросом на вопрос, хрипло отвечал мне грузный крепкий парень, когда я спросил о значении наколок на плечах. – Вот и у меня есть! – закончил он под гогот товарищей.
Нет смысла расписывать тут все педагогические и «непедагогические» секреты, весь опыт и упорство моего коллектива, чтобы эта «распальцованная», говоря языком моих солдатиков, компания превратилась в одну из лучших рот в военном округе. Вообще, о своих помощниках – прапорщиках, до сих пор спустя три десятилетия поддерживающих практически родственные отношения, я вспоминаю с такой теплотой и благодарностью, как о самых надёжных друзьях, с которыми прошёл огонь и воду!
Характеры мальчишек, с такой трудной судьбой, успевших хлебнуть тюремной похлёбки до армии и вновь испытывающих не самые лёгкие дни в жизни были не простые. Но это были личности! К каждому нужен был свой подход.
А работать им приходилось в таких условиях, что сейчас не каждый опытный мужик согласиться на такое! Когда в глухом лесу мороз под -30, стоят мои парни, обвернув лицо полотенцем, завязав ушанку, и только глаза слезятся от ветра, завывания которого прерывалось оттуда сверху хриплым, но громким – «Давай раствор!» И кран быстро и аккуратно – р-раз! И бадья с раствором у ног подсобников! И не уйдут, пока не выработают последнюю за этот зимний день машину раствора!
Всё самое военное, самое секретное всегда скрывалось в глухих сибирских лесах. Там и возводили мы свои объекты, словно раздвинув, растолкав немного вековую тайгу, прятали их среди огромных сосен.
Отсюда супер-секретные, супер-мощные межконтинентальные ракеты скоро нацелят свои хищные боеголовки в ночное небо. И это зависит от нас, от моих обветренных пацанов, в рваных валенках и латанных телогрейках… В свете прожекторов, в снежную пургу растёт стартовый комплекс.
Вот и вьются все от прораба до самых высоких чинов по стройке, мешая работать – «А сыт ли ты, сынок? А всё ли у тебя в казарме хорошо?» — пытается заглянуть в глаза очередной московский генерал бригадиру-сержанту … — Нормально всё! – не по уставному, даже не обернувшись бурчит тот, не отрываясь от работы.
Очередная комиссия в белоснежных генеральских тулупах, папахах, надвинутых на уши и тёплых крагах, удовлетворённо усаживается по машинам и убывает в ночную тьму.
Это они, мои бойцы, научили меня пить чай, с мороза в вагончике такой, от которого у нормального человека глаза на лоб! – Это не «чефир», товарищ капитан, — это «купец», оправдывались, наливая мне в кружку чай из трёхлитровой банки, в которой вода закипала от лезвия бритвы на двух проводках. Да я и не строжился особо, в благодарность и уважение к ним за невыносимо тяжёлый труд, без скулежа. Правда «чифирить» запрещал категорически.
Но и шороху могли натворить, если умудряться напиться. И умудрялись! Только отвернись. Не брезговали и тройным одеколоном, сливая его в алюминиевую кружку и пуская по кругу. Тогда только Вашему покорному слуге удавалось справиться с этой стихией. Где словом, а где уж и крепкой затрещиной приходилось приводить в чувство. А иначе берегись вся округа!
Для меня почему-то делалось исключение. Слушались. Я это чувствовал, но не злоупотреблял.
Осенью за досрочно сданный лесной объект многие большие начальники получили премии и ордена. Не забыли и нас. В роту дали в новый цветной телевизор.
Однажды на стройке в железобетонных плитах свела гнездо ласточка. Поразительно, солдаты уговорили прораба не трогать автокраном эту плиту, пока не выросли и не разлетелись птенцы.
Прораб – офицер-строитель, долго ещё бурчал в своей прорабке –круглом вагончике, в лесу, что стройка может остановится, сроки сорваться, но я настоял и убедил.
А однажды кто-то из моих подопечных притащил в казарму щенят, даже не щенят а зародышей каких-то – нашли на мусорке, кто-то выкинул в пакете новорожденных. Удивительно, но они ещё были живыми, шевелились. В процесс поднятия щенят на ноги, точнее на «лапы» включилась вся рота. Кто-то из взводных приносил молоко – в солдатской столовой его не было. Кто-то притащил пипетку. Я не вмешивался, но переживал не меньше остальных. Понимал, что никакая политработа не расшевелит эти зачерствевшие души лучше, чем забота о слабых. Каждый день умирал очередной щенок. Его хоронили, сопровождая процесс таким матом в адрес хозяев собаки, что у видавших виды командиров скручивались уши. Каждый день официальный доклад дежурного по роте заканчивался информацией об очередной потере. Оставшихся продолжали терпеливо выхаживать. Когда умер последний, я остался в роте на ночь. Так, на всякий случай…
Сколько ещё их было потом!..
Где они сейчас, спустя три десятилетия? Мои «зэки»…
В последнее время нет-нет, но кое-кто появляется в «Одноклассниках».
-Здравствуйте, командир! Помните меня?!.
Помню, конечно, всех вас помню! Ведь это не только ваша – это и моя молодость!

25 сентября 2008 года в Димитровграде отмечалось 60 – летие создания министерства Среднего машиностроения и важной его составляющей – военно-строительных частей. «Частям шестьдесят, и пятьдесят лет с того дня, как я связал с ними свою судьбу», – размышлял я в зале, где в скромной обстановке отмечали эту знаменательную дату. За те короткие часы, что мы, ветераны, общались, многое вспомнилось, промелькнуло как мгновение трудных, но интересных лет. Сейчас эти из двадцати семи с хвостиком кажутся счастливыми, и вспоминаешь их с теплотой, трепетом души.

Выбор пути

В далёком 1958 году сразу после новогодних каникул всех ребят десятиклассников маленького степного городка Элиста с утра вызвали в военкомат. В городе в то время было две средних школы и в каждой по одному выпускному классу. Ребят в выпускных классах обеих школ было человек десять.

Нас пригласили в какой-то учебный класс и высокий, плотного телосложения майор поведал нам, что военкомату поступила разнарядка направить в военные училища страны двенадцать человек. Сразу никто из ребят нашей школы согласия на поступление в военное училище не дал. Нам посоветовали подумать и отпустили. Через некоторое время в военкомат нас вызвали снова. Никто из нас, десятиклассников второй средней школы, согласия не дал и на сей раз. Вызовы продолжались многократно. Бывало, идём в школу, а у входа нас уже встречает директор Иван Степанович и тут же отправляет в военкомат. Такая прямолинейная, грубоватая настойчивость военных привела к тому, что о поступлении в военные училища мы даже перестали думать. Приходя каждый раз в военкомат, мы с порога заявляли: «Не решил». В феврале месяце все мы прошли медицинское обследование. В марте месяце меня единственного из нашей школы вызвали в военкомат, и направили в г. Ставрополь на медицинскую и мандатную комиссии. На мою попытку отказа ехать, занимавшийся с нами майор сказал, что мне в том году исполняется девятнадцать лет, я призывник, и меня они готовят к военной службе.

В военном госпитале города Ставрополя я несколько дней проходил обследование. Из края в тот раз нас собрали человек тридцать. После медицинского обследования нас четверых парней привели в кабинет какого-то полковника, и тот, изучив наши личные дела, сказал, что мы направляемся на повторную, более тщательную медицинскую проверку. На следующий день нас повели в другое отделение госпиталя. Там мы ещё раз прошли всех узких специалистов, а после этого нас провели в большую комнату, где было много разной медицинской аппаратуры и специальных устройств. Нас поочерёдно усаживали на вращающийся стул и после нескольких минут вращения просили быстро встать и подойти к столу. Усаживали на велотренажер. К груди, к рукам и ногам присоединяли датчики с проводами и заставляли несколько минут крутить педали. Нам надевали на глаза тёмную повязку и заставляли несколько раз присесть, а потом двигаться по комнате в разных направлениях.

Вечером того же дня капитан опять привёл нас к полковнику. Сухощавый, среднего роста седовласый полковник теперь вызывал нас в кабинет по одному. Когда я вошел, он сказал мне, что я по состоянию здоровья могу поступать в любое военное учебное заведение, и предложил мне на выбор: Ленинградское морское училище, которое готовило офицеров подводников, несколько авиационных, артиллерийских и прочих училищ. Я ответил, что я не решил, поступать ли мне в военное училище или нет, что ещё не советовался с мамой. Очень вежливо полковник велел мне хорошенько подумать до утра и принять решение, а завтра в десять он представит меня на мандатную комиссию.

В кабинете Военного комиссара края было человек двенадцать: офицеры военкомата, убелённые сединой отставники с погонами полковников и генералов с «иконостасами» боевых орденов и медалей на груди, представители крайкома комсомола, врачи.

Пожилой, высокий генерал взял со стола какую-то бумагу, накинул на мясистый нос в тяжелой оправе очки, неторопливо прочёл её содержание и, обращаясь к членам комиссии, сказал: «Это сын погибшего фронтовика. Его мама работает в колхозе. Учится парень хорошо, в прошлом году был комсоргом школы. Предлагаю дать направление». Присутствовавшие молча подняли руки, и генерал попросил вводить следующего.

Через час я снова оказался в кабинете седовласого полковника. Он молча вручил мне билет на поезд, дал расписаться в ведомости на получение денег на дорогу до Элисты и суточные, а потом сказал: «Езжай домой, думай, советуйся, решай в какое военное училище поступать. Не вздумай отказаться. Не напишешь заявление в училище – призовём на три года и направим служить туда, где и Макар телят не пас».

Автобусная станция в Элисте располагалась рядом с военкоматом, и я с автобуса сразу же зашел отчитаться за командировку. Опекавший нас майор завёл меня в свой кабинет, и мы с ним долго там беседовали. Когда я сказал ему, что поступать в военное училище придётся, но хотелось бы в такое, где можно получить хорошую специальность, майор измерил меня долгим взглядом, потом откинулся на спинку стула, загасил в пепельнице папиросу, немного помолчал и сказал:

– Ладно. Расскажу я тебе об одном таком училище. Оно какое-то необычное. Вот здесь, – он достал из ящика стола старенькую папку, открыл её, полистал и продолжил, – оно Военно-строительное, техническое, но строго секретное. Не пойму почему. Что может быть секретного у строителей? Выпускникам лейтенантам дают диплом техника – строителя. Кандидатов нужно согласовывать с органами. Если ты согласен, могу сделать на тебя заявку. Только не говори – «подумаю». Надоели вы мне с вашими думами.

Не знаю почему, но я тут же и дал согласие.

Зачем, когда и как началось формирование наших частей.

1

Душным августовским днём ехал я на северную окраину Новосибирска, где располагалось училище. Вступительные экзамены сдал успешно. Пришлось сдавать математику ещё за двоих ребят. Учиться было интересно. Тревожило меня одно – неизвестность дальнейшей службы. Среди нас было много ребят уже отслуживших год и более в частях министерства Среднего машиностроения. О своей службе ребята делились неохотно, говорили с оглядкой по сторонам. Производственную практику после первого курса мы проходили в Управлении войск, занимавшемся строительством Академического городка под городом Новосибирском. Наша рота работала на возведении нулевого цикла главного корпуса института Ядерной физики. А я весь месяц во главе четырнадцати моих сокурсников ремонтировал помещения нашего училища. Кое-что о наших частях стало нам известно только после преддипломной практики. На три месяца разъехались мы по стройкам от Урала до Байкала. Части дислоцировались в строго засекреченных городах, строили предприятия, о которых толком ничего не знали даже многие жители тех городов. Знали одно – заводы оборонные, а что эти заводы будут выпускать, строили только догадки. Ничего толком не зная о строившихся предприятиях, на строительство которых приехали практиковаться, мы, тем не менее, в первый же день дали подписку о неразглашении важных государственных секретов.

Курсантские годы пролетели быстро. И вот я лейтенант, техник – строитель, получил назначение в Красноярский край.

Вдали от железнодорожной магистрали, на берегу быстрой таёжной реки Кан, у самых Саянских гор раскинул первые свои улицы дивный городок. В то время в нём было только две улицы, которые можно было назвать улицами: Ленина – с одним рядом домов, второй её стороной была набережная реки Кан, и Комсомольская – тоже с одним рядом домов. Прямо за рекой начиналась тайга, а к шоссе Комсомольской вплотную подступала высокая гора, поросшая густым лесом, который, видимо, и дал подлинное название городу – Зеленогорск.

База строительной индустрии располагалась сразу за КПП города, где службу несли вооруженные гражданские мужчины и женщины. Строившийся строго засекреченный завод располагался в десятках километров от города в низ по Кану. Его охраняли уже части внутренних войск.

Тот таёжный городок и все его предприятия начинали строить наши доблестные воины – строители. В зимнюю стужу 1956 года рота капитана Ивана Порфирьевича Шадрина высадилась с поезда на станции Заозёрная и пешком направилась на место будущей стройки. Большие армейские палатки, продовольствие, инструмент и прочий скарб везли на четырёх подводах, выделенных властями посёлка Заозёрный по предписанию краевого Военного комиссариата.

Дороги к месту будущей стройки не было. 40 километров пути шли от деревни к деревне по занесенным снегом просёлкам, помогая лошадям тащить тяжелые сани. Когда вошли в деревню Орловка, представитель строительного Управления, оно временно располагалось в станционном посёлке Заозёрный, вынул топографическую карту и компас, сориентировался на местности и сказал: «Вон на том пригорке будем рубить лес, и ставить палатки».

К слову сказать, примерно также начинали строить объекты и заводы города Красноярск -26 (подлинное наименование Железногорск), города Томск-7 (Северск), Челябинск -40 (Озёрск), Арзамас -16 (Саров) и многих, многих других.

Долгие годы всё, что касается создания ядерного оружия, где оно создавалось, кем и как, кто построил в отдалённых местах в рекордно короткие сроки десятки уникальнейших заводов и современных городов, было глубокой тайной. И только в годы перестройки, когда, наконец, рассекретили чертежи винтовки Мосина, знаменитой нашей трёхлинейки, стали открыто говорить и писать и о нашей ядерной энергетике, а на картах появились неизвестные россиянам города рядом с заводами этой отрасли хозяйства.

В конце шестидесятых мне, студенту исторического факультета Томского государственного университета заместитель начальника управления «Химстрой» Л. В.Виноградский, предложил написать историю строительства «Сибхимкомбината» – этого уникального предприятия атомной энергетики. Мой научный руководитель согласовал с учёным советом университета тему закрытой дипломной работы. Но режимные органы города Северска работу нам над этой темой не разрешили. Воспользовавшись распоряжением начальника Центрального управления войск министерства Среднего машиностроения генерал – майора И.Т.Камышана о написании исторических справок войсковых частей, в 1976 году я собрал некоторые материалы по данной тематике. Мной была написана историческая справка войсковой части 11102, в которой в то время проходил службу. Не оставлял я без внимания всего, что попадалось об истории наших частей и все последующие годы.

В девяностые годы после отказа от надуманной секретности в городах Средмаша стали публиковаться материалы по истории создания ядерного потенциала СССР. Сегодня в нашем распоряжении имеется обширная, пока ещё разрозненная по отдельным стройкам и необобщённая в масштабах хотя бы отрасли литература. Многие издания страдают качеством написания из-за того, что работали над ними не профессиональные исследователи, а бывшие строители или специалисты построенных предприятий. Из-за имевшей многие годы строгой секретности в закрытых городах «Средмаша» отсутствовали периодические издания, режимные органы запрещали гражданам бесконтрольно фотографировать. В конце шестидесятых для фотографирования культурно – массовых мероприятий на улицах Северска я получал у заместителя начальника управления «Химстрой» по режиму тов. Амамбаева С.А. специальное разрешение. Поэтому материалы по истории наших строек сегодня очень трудно собирать и систематизировать. И, тем не менее, нами делается попытка кратко изложить основные моменты этой непростой, но очень важной страницы в истории нашего государства.

2

Фашистская Германия ещё в 1939 году предпринимала попытки создания атомной бомбы. Примерно в то же самое время подобные работы велись и в Великобритании. В сентябре 1941 года советская внешняя разведка доложила Сталину о ведущихся в Великобритании исследованиях по созданию атомного оружия. В начале 1942 года молодой учёный Г.Н. Флеров, а несколько позже и академик А.Ф. Иоффе обратились с письмами к Сталину о необходимости развёртывания атомной промышленности в СССР. И только после разгрома немцев под Сталинградом, когда несколько спало напряжение на фронтах, советское руководство принимает решение о ведении работ по созданию атомного оружия. 15 февраля 1943 Государственный комитет обороны принял решение о создании единого научного центра по разработке атомного оружия во главе с Игорем Васильевичем Курчатовым. Но в условиях войны возможности начать полномасштабные работы по созданию атомного оружия Советский Союз не имел. Сначала было принято решение провести геологоразведочные работы по поиску залежей урановых руд. Учёные же во главе с И.В. Курчатовым занялись теоретическими расчётами, лабораторными экспериментами, разработкой технологии промышленного получения обогащённого урана.

Руководство и координация всех этих работ была возложена на НКВД. Научные центры и лаборатории вели исследования, а Управление лагерей НКВД строило необходимые для этого объекты. По линии Совнаркома атомный проект курировал нарком химической промышленности М.Г. Первухин, а от НКВД – генерал А.П. Звенягин.

Строительство предприятий атомной промышленности СССР началось с сооружения комбината «Маяк» в г. Озёрске Челябинской области. В мае 1944 года генерал А.Н. Комаровский был назначен начальником Главпромстроя НКВД СССР. До этого он руководил сооружением оборонительных укреплений на Сталинградском направлении, а после Сталинградской битвы вместе со своими инженерами, техниками и шестью тысячами рабочих был направлен на строительство металлургического комбината по производству высокопрочных сталей в г. Челябинск.

Главной задачей Главпромстроя с 1945 года становится сооружение предприятий атомной промышленности. Ещё до создания Главпромстроя генерал Комаровский получил задание подобрать площадку для строительства комбината по производству плутония. Будучи начальником Челябметаллургстроя, он хорошо знал Челябинскую область, и подходящую площадку специальная комиссия под его руководством выбрала именно там.

В 1944 году заканчивалось сооружение металлургического комбината в Челябинске. И коллективу Челябметаллургстроя поручают строительство плутониевого комбината. Условное наименование комбинат носил 817. Из Челябинска на новостройку были направлены сотни инженеров, техников и квалифицированных рабочих.

23 ноября 1945 года геодезисты забили первый колышек и начали съёмку местности, а геологи – исследования горных пород на берегу озера Иткуль в 160 километрах на север от Челябинска. Уже в январе 1946 года на выбранную площадку прибывают 583-й и 584-й батальоны. С марта по май прибыли ещё 586-й, 587-й, 588-й и 585-й батальоны. Это были инженерные, дорожные, сапёрные подразделения сокращавшейся после войны армии. Поступали подразделения в распоряжение руководства МВД, начинавшего стройку. Воины начали рыть для себя землянки, строить дороги, заготавливать лес, строить всё необходимое для начала ведения строительных работ на площадке.

Первые строительные батальоны состояли из солдат призывников последних военных призывов, которые или не попали на фронт, или воевали всего несколько месяцев, солдат, служивших во время войны в тыловых частях, солдат, освобождённых из плена и не отслуживших четыре, положенных в то время, года. (Годы пребывания в плену в срок службы не засчитывались.) Эти парни уже прошли суровую школу испытаний в годы войны, были опытны, закалены невзгодами, к выполнению поставленных задач относились исключительно добросовестно. Возраст многих из них был далеко за тридцать. В 1945, 1946 и 1947 годах на стройку в Челябинскую область прибывали воинские части из Белорусского, Одесского, Уральского и других военных округов страны.

Первыми начальниками строек атомной индустрии были прошедшие дорогами Великой Отечественной войны опытные генералы и старшие офицеры. В войну они строили оборонительные укрепления, дороги, мосты и другие объекты, нужные воевавшей многомиллионной армии. Нашими стройками, кроме уже вышеназванных, руководили генералы: Царевский М.М., Штефан П.Т., Журавлёв М.И., Шевляков И.И., Курганов и другие. Первым начальником Димитровградского управления строительства был генерал – майор Семён Николаевич Бурдаков. При Управлении строек были политотделы, которые и руководили воинскими частями непосредственно. В 1947 году воинские части строительных управлений объединяются в Управления военно-строительных частей.

Кроме военных строителей на сооружении комбината 817 работали заключённые лагерей, мужчины, мобилизованные в годы войны в трудовые армии, спецпереселенцы, «указники», выпускники различных учебных заведений страны, разного рода специалисты, направленные с других строек.

19 июня 1948 года комплекс объектов завода 817 приступил к работе по выработке плутония для первой советской атомной бомбы. К тому времени руководству страны стало ясно, что для вооружения армии, авиации и флота ядерным оружием подобных комплексов нужно строить много и они должны быть рассредоточены на большие расстояния. На той же площадке Челябинской области уже велось строительство ещё двух комплексов и принимается решение о строительстве подобных комбинатов в других регионах страны. Сотни инженеров и техников, офицеров и целые воинские коллективы, построившие комбинат 817, были направлены на другие подобные стройки в Сердловскую, Томскую области, в Красноярский край и другие регионы.

Для руководства стройками и развития атомной энергетики страны 25 сентября 1948 года Указом Верховного совета СССР создаётся министерство Среднего машиностроения. В это министерство передаются все строившиеся предприятия, строительные, научно исследовательские учреждения ядерной энергетики. Министерством Обороны прикомандировываются в Минсредмаш и все военно-строительные части, занятые на сооружении предприятий атомной энергетики. Из состава МГБ туда же передаются и управления лагерей.

3

Александра Васильевна Карелова, в девичестве Сафронова, родилась в селе Архангельском Чердаклинского района, ещё в том, что ныне на дне Волжского водохранилища. В 1950 году она окончила Астраханский медицинский институт. После выпускных экзаменов в институте появился сотрудник МГБ, который отобрал нескольких выпускников ребят и девушек, и они были направлены на стройку в г. Томск-7. По прибытии на стройку Саша явилась в политотдел и получила направление на работу врачом лагерного госпиталя. В огромных лагерях отбывали наказание мужчины и женщины вместе. Жили они, естественно, в разных бараках, но контакты между заключёнными лагерей, очевидно, были самые тесные, так как при каждом исправительном учреждении был и дом младенца. Заведующей таким домом ребёнка одно время и была хирург Александра Васильевна. Численность ребятишек в её доме ребёнка доходила до трёх сотен.

Как видим, реорганизация структурных подразделений «Средмаша» проходила не одномоментно. В Томске-7 до 1950 года ещё сохранялся политотдел при управлении строительства.

После смерти Сталина в 1953 году все лагеря политических заключенных ликвидировали, очень много осужденных по уголовным статьям амнистировали. А вместо них с разных концов страны стали прибывать на стройку воинские части, солдаты которых и становились строителями. Самой крупной воинской частью Томска-7 была бригада в/ч 11102. Прибыла она воинскими эшелонами с оружием и боевой техникой с Дальнего востока, где в 1945 году принимала участие в разгроме Квантунской армии Японии. Одно время в бригаде было 32 строительных отряда, каждый из которых насчитывал до тысячи человек.

Участник Великой Отечественной войны, бравый артиллерист Василий Потапович Карелов, ныне полковник в отставке, прибыл в Томск-7 после расформирования механизированной дивизии. Штаб дивизии находился в г. Уссурийске. Артиллерийский полк, в котором служил Василий Потапович, дислоцировался в селе Раздольное под Уссурийском. В 1953 году дивизию спешно расформировали. Часть офицеров демобилизовали, а часть направили в распоряжение начальника управления «Химстрой» г. Томск – 7 и на другие подобные стройки. Туда же эшелонами были отправлены и все солдаты дивизии, срок службы у которых ещё не закончился. В Томске-7 Василий Потапович поступил в распоряжение начальника Управления военно-строительных частей (УВСЧ). Начальником Управления войск был полковник МВД. Все военно-строительные части подчинялись Министерству внутренних дел. Командование знало о неприязненном отношении офицеров, прибывающих из боевых частей, к офицерам МВД. А тут получилось так, что офицеры боевых частей попадали под командование «краснопогонников». (Так офицеры МО именовали офицеров войск МВД). Поэтому зачисляли в состав войск МВД вновь прибывающих офицеров в тайне от них. После того, как вновь прибывшие офицеры немного освоились на новом месте и разобрались в ситуации, они стали протестовать против их зачисления в МВД, отказываться одевать погоны и форму МВД. Ещё более неприязненные отношения были между солдатами войск МВД и солдатами, прибывавшими из частей МО. В начале 1954 года между солдатами, прибывшими из боевых частей МО, и солдатами, проходившими службу в МВД, возникла серьёзная потасовка. Командованию УВСЧ пришлось принять серьёзные меры, чтобы остановить мордобой и разрядить ситуацию. Видимо, случившаяся массовая драка сыграла не последнюю роль в переводе всех военно-строительных частей и офицеров, в первую очередь, в МО. Части МВД с тех пор занялись только охраной города и строившихся объектов.

В Томске-7 наш герой артиллерист и симпатичная врач Сашенька Сафронова, познакомились, сыграли свадьбу и по сей день живут в мире и согласии. В настоящее время проживают они в г. Ульяновске.

В городе Северске с конца 60-х и до начала 80-х мне много пришлось поработать на строительстве градирен 5-го объекта, на реконструкции второго здания Первого объекта, Северной нитки 25-го объекта. Я и сегодня не знаю подлинные наименования этих заводов и поэтому называю их именами условными, хотя во время службы в г. Северске имел допуск к документам, содержащим государственную тайну. Наши города были огорожены колючей проволокой с контрольно-следовой полосой, с вышками и солдатами часовыми на них. Город Томск-7 и его объекты охраняла целая дивизия МВД. Строившихся нами городов не было на географических картах, нам строго запрещалось рассказывать об их существовании посторонним. К нам в гости не могли приехать друзья и родственники. Моей маме пропуск на постоянное проживание в моей семье я оформлял несколько месяцев. Бедная старушка долго переживала, боясь как бы не разгласить государственную тайну, за которую с неё взяли подписку. Она не могла взять в толк, что же она не должна никому рассказывать, ведь никакой тайны она так и не знала, прожив 16 лет в городе Северске. Первые строители Томска-7, из города могли выехать только по специальному разрешению органов, многим не разрешали привозить семьи. Ни о каких родственниках и гостях речи, естественно, никто и не вёл. А в начале девяностых по первому каналу телевидения я увидел репортаж из города Северск. Бывший первый секретарь горкома комсомола, к тому времени директор первого объекта, Валерий Никитич Мещеряков на всю страну поведал о том, что стоит он на крышке первого за Уралом атомного реактора. «Реактор полностью выработал свой ресурс и вот сейчас он будет навсегда остановлен» – сказал Валерий, подошел к пульту управления и нажал кнопку. То было первое здание завода, а рядом с ним почти на километр протянулось второе здание, которое мы когда-то спешно вводили в строй после длительной реконструкции.

За годы службы мне много раз приходилось бывать в служебных командировках на многих наших стройках. Когда я побывал на объектах Красноярска – 26, Ангарска, Подмосковья, Новосибирска, был поражен масштабами сделанного нашими частями, моими сокурсниками и однополчанами.

В Москве проживает Борис Михайлович Максимов. С ним мы вместе оканчивали наше училище в Новосибирске, потом служили в одном полку в Зеленогорске. В начале 60-х СССР серьёзно отставал от вероятного противника по сооружению шахтных ракетных комплексов. В наших Управлениях войск было сформировано несколько отрядов. Им поставили задачу помочь достроить объекты в бескрайних степях Казахстана. И боевые позиции ракетных комплексов были построены. Ракеты встали на боевое дежурство в срок. Солдаты разъехались по домам, а офицеры средмашевцы продолжили службу в строительных частях МО. Через пустыни Кызылкум и Каракум они протянули газопровод Бухара – Урал. Строили испытательные полигоны на Новой земле и в Семипалатинске, принимали участие в сооружении пусковых комплексов в Плесецке, работали на многих других важнейших стройках МО и народного хозяйства СССР.

На сооружении автозавода в Тольятти многие годы работали военные строители 26 УВСО МО. После завершения стройки в Тольятти это управление отрядов было передислоцировано в г. Ульяновск. Многие годы им командовал мой однокашник ныне покойный полковник Виктор Павлович Парыгин. Сейчас в бывшем городке 26 УВСО размещается 31 Десантно-штурмовая бригада.

С участием военных строителей средмашевцев в Казахстане на безлюдном когда-то полуострове Мангышлак стоит прекрасный город с уникальными промышленными предприятиями. Много лет этой стройке отдал мой однополчанин, ныне проживающий в Заволжском районе Ульяновска, полковник Калинин Алексей Николаевич. В пустыне Узбекистана стоят современные города Навои и Заравшан. В Читинской области в короткие сроки появился г. Краснокаменск с уникальным Горно-обогатительным комбинатом. На берегу Балтики легли улицы красивого города Ломоносов, и даёт электроэнергию Ленинградская АЭС. В г. Протвино Московской области работает ускоритель заряженных частиц, с помощью которого советские учёные на много лет опередили всех зарубежных в исследованиях ядра атома. Прекрасны и города: Обнинск в Калужской , Дубна в Московской, Озёрск – в Челябинской областях, Железногорск и Зеленогорск в Красноярском крае, и многие другие в областях и республиках необъятной России и бывшего СССР.

.

Как и в каких условиях строили

1

Когда начинали строить предприятия Зеленогорска, строители уже имели в своём распоряжении мощную строительную технику: бульдозеры и экскаваторы, краны и мощные грузовики. Строительные площадки во многом представляли собой площадки монтажные, потому как колонны, ригели, стеновые панели, плиты перекрытия, вся столярка, вентиляция и прочие конструкции зданий, изготавливались в специализированных цехах предприятий строительной индустрии. И, тем не менее, все мы испытывали колоссальные трудности по сооружению и вводу в строй огромных цехов. Не хватало машин и механизмов, не хватало рабочих рук. А нужно было спешить – вводить и вводить в строй цеха, предприятия. Работы часто велись круглосуточно. Помню, однажды на совещании начальник стройки генерал Курганов сказал: «Товарищи, мы отстаём. Американцы уже имеют изделие, а мы ещё не закончили строить цех, который будет изготавливать подобное». На строительство того цеха из нашего автомобильного отряда было выделено 30 самосвалов. Велась отсыпка грунта на коммуникационном канале. Шестьдесят солдат водителей работали по 12 часов в сутки. На объект их привозили и увозили автобусом. Специально оборудованный грузовик привозил обед, завтрак и ужин. Горючим заправлялись самосвалы тоже на объекте. Новые автомобили круглосуточный темп работы не выдерживали, часто ломались. Их цеплял тягач и тащил ремонтироваться на автобазу, оттуда тут же пригоняли другой на замену. А солдаты работали, на трудности не жаловались. Все понимали важность строившегося завода, срабатывало чувство ответственности. Работали из последних сил. Однажды один солдат водитель так устал, что больше не мог работать. Он положил голову на баранку руля и сказал мне, старшему на смене: «Всё, товарищ лейтенант, я больше не могу». Я подвинул его на место пассажира, сел за руль сам. Солдат тут же и уснул.

Два бульдозера таскали каменистый грунт в огромные кучи. Меж этих куч, словно туннель, в глубоком снегу была проложена дорога. Экскаваторы кубовыми ковшами черпали из куч грунт и сыпали в кузова медленно двигавшихся самосвалов. Вот мой самосвал полностью загрузили, я прибавил газу и переключил передачу. Через минуту машину сильно тряхнуло, она рванула вперёд и чуть не врезалась в задний борт впереди идущего грузовика. Я ещё не понял, что произошло, но с ужасом увидел бегущего ко мне генерала Курганова. Генерал что-то кричал, сотрясая воздух своей тяжелой тростью. Как оказалось, спавший водитель моего самосвала сполз с сидения и коленом левой ноги упёрся в рычаг подъёмника кузова. Переключая передачу, я выжал сцепление. Нажатый спящим солдатом рычаг подъёмника, переместился вперёд, кузов самосвала поднялся, горная порода высыпалась, перекрыв узкую дорогу. Движение самосвалов и вся работа остановилась. Стоявший на сугробе и наблюдавший за ходом работы начальник стройки увидел остановку и поспешил к месту происшествия. Перепуганный, я открыл дверь кабины, взобрался на сугроб и замер в стойке «смирно». Генерал, не ожидая увидеть за рулём самосвала офицера, в метре от меня остановился. После короткого гневного взгляда на меня заглянул в кабину. Увидев спящего солдата, сказал:

– Почему не заменили?

– Некем, товарищ генерал – майор. Заменил сам, – ответил я.

Генерал тяжело вздохнул, левой рукой поправил папаху, маленьким, аккуратным сапожком из лосиного меха пнул ком снега и пошел к своей единственной в городе «Волге».

Через несколько лет уже в г. Северске мы тоже штурмовали пуск в эксплуатацию одного цеха. Южная его нитка была сдана в эксплуатацию давно, а Северная до поры была законсервирована. Отношения между СССР и США опять до предела обострились, потребовалось увеличение объёмов продукции строившихся нами объектов. Недостроенный цех срочно расконсервировали и начали спешно достраивать. Все офицеры полков, работавших на том объекте, и все мы офицеры штаба Управления войск ежедневно пребывали на той площадке. Работы велись круглосуточно, без выходных, с продлённым рабочим днём. За нами офицерами были закреплены конкретные участки работ. Мы контролировали поставку раствора, бетона, кирпича, пиломатериала и других стройматериалов, помогали ИТР в организации труда наших воинов.

Однажды мне надо было пройти на незнакомый участок, подменить офицера, который убыл в командировку. Я не единожды просматривал чертежи того здания и поэтому не взял, как полагалось по инструкции, сопровождающего. Был уверен, что сам найду нужный участок. Когда спустился на минус шестнадцатый этаж, там никого не оказалось. По узкому бетонному коридору я прошел в одну, потом в другую сторону, обошел несколько боковых коридоров и решил выбираться обратно. Стал искать лестничный пролёт, по которому спустился, но его нигде не было. Меня охватил страх, я шел и шел по бесконечному коридору в надежде куда – нибудь выйти. Несколько раз останавливался, затаив дыхание, прислушивался в надежде услышать голоса людей или шум работавших механизмов. Но тщетно. Стояла жуткая тишина, хотя на объекте работало два полка солдат и несколько сотен гражданских специалистов. Коридор, освещаемый тусклыми фонарями в защитных колпаках, то расширялся, то сужался. Наконец стали появляться проёмы, замурованные толстыми, как в бомбоубежищах да в хранилищах банков, толстыми бронированными дверями. Стали появляться предупредительные знаки об опасности пребывания людей без защитных средств. Я уже решил поворачивать в обратную сторону, когда увидел в боковом проёме уходящую вверх металлическую лестницу и услышал где-то наверху голоса людей. Я вихрем понёсся вверх по гулким ступеням. Пробежал один этаж, второй и увидел небольшой зал и работавших в нём мужчин. Они укладывали на пол глазурованную керамическую плитку.

– А как вы здесь оказались? – почти в один голос спросили меня удивлённые мужчины.

– Я шел на ось … минус…, но не нашел, заблудился и вот иду обратно.

– Мы не знаем где это. Можем вывести вас в цех …, если у вас есть пропуск.

– Я входил там, где пропуск не требуется. Вы проводите меня до часового, а там я свяжусь с начальником участка, и меня выведут.

Высокий, пожилой мужчина отложил в сторону киянку, которой простукивал, выравнивая свежеуложенную плитку, открыл боковую дверь и, пригласив меня следовать за ним, стал подниматься вверх по широкому лестничному маршу. Миновав пять или шесть этажей, мы оказались перед проходной, перегородившей отделанный в светлые тона, ярко освещённый коридор. Рослый солдат подскочил со стула, приветствуя меня, выслушал моего проводника и стал звонить по телефону, вызывая на пост начальника караула. На моё счастье пришел знакомый мне старший лейтенант, который, посмеявшись, вывел меня на центральную проходную завода и, пожелав больше не блудить, отпустил на все четыре стороны.

Очень часто я вспоминаю то моё путешествие. Сослуживцы, подчинённый мне прапорщик Саша Лобанов много рассказывали, как в конце сороковых, начале пятидесятых строился тот и другие, подобные ему объекты Сибирского химического комбината. По настоящему представить себе объёмы и сложность работ по строительству того комбината я смог только после моего случайного путешествия по одному из его заводов.

2

Начинали строить Сибирский химический комбинат в конце сороковых. Работали на стройке военные строители и заключённые. Сначала солдат строителей на стройке под г. Томском было мало. Занимались они строительством жилья для ИТР и специалистов комбината, несли караульную службу, работали на предприятиях, обслуживавших стройку. Основные строительные работы вели заключённые. В городе было несколько лагерей заключённых по политическим и уголовным статьям. Огромные котлованы рыли вручную. Грунт, да и все строительные материалы, перевозили, в основном, гужевым транспортом. В составе управления Химстрой было два полка, которые занимались перевозками грузов на лошадях. На стройке в первые годы, практически, не было ни экскаваторов, ни подъёмных кранов. Даже на строительстве первого промышленного реактора на комбинате 817 работало всего четыре экскаватора устаревшей конструкции. Мёрзлый и скальный грунт дробили кирками, ломами, взрывом. Тяжелые грузы поднимали ручными, кое-где электрическими лебёдками, или полуручными кранами. На вращающейся вручную платформе крепилась стрела с блоком на конце. В центре платформы стояла ручная, иногда электрическая лебёдка, которой тросом поднимали грузы. При помощи таких механизмов вынимали из огромных котлованов грунт, опускали туда строительные материалы. Стены и перекрытия зданий возводились из кирпича и монолитного бетона.

Отец Саши Лобанова перед войной служил пограничником на границе с Польшей. В первые же часы начавшейся войны членов семей пограничников на автомашинах вывезли на железнодорожную станцию, посадили в эшелон и отправили в тыл. Ехать поездом долго не пришлось – налетели немецкие самолёты и поезд разбомбили. Мама во время налёта погибла. Саша, его старшая сестрёнка и младший братишка остались одни. Их вывезли в какую-то деревню в Тульской области. В детском доме Тулы Саша окончил семь классов, потом его направили в ФЗО, по окончании направили в Казахстан поднимать целину, а оттуда призвали в ряды Советской Армии. Так он оказался на строительстве Сибирского химического комбината. После срочной службы остался работать вольнонаёмным рабочим бригадиром. «Работали, – как он рассказывал, – всё светлое время суток. Основным инструментом была лопата, кирка или лом. Питание было скудным. Но заработки были неплохие». С введением института прапорщиков Александр Иванович заключил в УВСЧ договор, окончил Новосибирскую школу прапорщиков. Дослуживал до пенсии под моим началом в скромной должности начальника клуба полка.

За годы войны наши строители научились строить сложнейшие объекты в рекордно короткие сроки и качественно. Очень большим тормозом строительства до шестидесятых годов было отставание в проектировании зданий и сооружений. Многие объекты часто начинали строить без проекта и каких-либо чертежей. Например, постановление Совета Министров СССР о строительстве первого плутониевого завода в стране было принято 1 декабря 1945 года. К лету 1946 в районе озера Кызылташ Челябинской области уже было сосредоточено около 15 тысяч рабочих и специалистов, готовых приступить к строительству. А окончательное решение по вертикальной схеме размещения будущего реактора было принято учёными лишь 8 июля 1946 года. Только после этого проектировщики смогли приступить к разработке проекта. Но строительное управление 859 приступило к ведению подготовительных работ. На стройку для работ в скальном грунте доставили всего два компрессора.

Только к началу октября 1946 года была получена разрозненная проектная документация на ряд зданий. На здание атомного реактора был получен проект на рытьё котлована глубиной в 10 метров. В середине октября пришли новые чертежи на котлован под тот же реактор. Теперь глубина котлована должна быть 24 метра. А в середине декабря поступают чертежи котлована уже глубиной в 43 метра. Но котлован должен быть сдан под бетонирование к концу 1946 года! В сроки, естественно, строители не уложились. Начали бетонирование котлована только в начале мая 1947 года. Точно также без технической документации 15 января 1947 года на той же площадке начали готовить котлован под радиохимический завод.

И избавиться от этого было невозможно. Ведь только-только создавалась совершенно новая отрасль. Учёные физики и химики непрерывно вели исследования, делали одно открытие за другим, а проектировщики вносили и вносили изменения в технологию получения высокообогащённого урана. Бывало, мы в спешном порядке готовим объект к сдаче в эксплуатацию, ждём приёмочную комиссию из Москвы. Но поступает приказ отделочные работы остановить, стены и кровлю здания осей… разобрать, приступить к долбёжке монолитных коммуникаций нулевого цикла – пришли новые чертежи.

В городе Тольятти проживает Вадим Васильевич Фадеев. В начале шестидесятых он руководил группой высококлассных специалистов комбината в г. Красноярск – 45 (Зеленогорск). Группа Вадима Фадеева принимала от монтажников оборудование строившихся цехов, запускала его и передавала эксплуатационникам.

Однажды Вадим, изучая проектную документацию строившегося огромного цеха, который ему предстояло принимать, нашел массу недостатков в схеме энергообеспечения. Возвращаясь с работы, он зашел ко мне и предложил вместе помозговать над упрощением системы энергообеспечения здания. Я ничего не понимал в энергетике, и моя роль сводилась к консультированию новатора по части изменений строительных чертежей. На листе ватмана по памяти Вадим набросал схему здания, отметил места расположения трансформаторов, силовых шкафов, машин и механизмов, как было в проекте. Потом взял другой лист ватмана и стал чертить свою, более простую и надёжную схему их размещения. На следующий день Вадим принёс с работы тетрадку с таблицами каких-то цифр. Я попросил у строителей и принёс арифмометр. Несколько вечеров допоздна мы с ним сидели в «тёщиной комнате» трёхкомнатной квартиры, его домашнем кабинете, и считали, считали. Вадим называл мне числа, а я на логарифмической линейке или на арифмометре их складывал, делил, умножал. Когда мы закончили расчёты, Вадим дал строителям новую схему энергоснабжения здания. Строители до того привыкли к постоянным изменениям чертежей, что без проблем и положенных формальностей выполнили все работы по его схеме. Когда началась работа госкомиссии по приёмке строительной части здания, отклонение от проекта было обнаружено. Вадим от работы был немедленно отстранён. Из Москвы срочно приехала группа проектировщиков энергетики цеха, и началось расследование. С Вадимом беседовали работники прокуратуры и сотрудники Комитета госбезопасности, он писал бесконечные объяснительные по поводу самоуправства, готовился к самому худшему. Все специалисты завода, некоторые члены приёмочной комиссии признавали правильность внесенных изменений, огромную экономию средств, материальных ресурсов, трудозатрат и большую надёжность смонтированной энергосистемы в сравнении с тем, как было запроектировано. Только под давлением того, что цех надо было срочно вводить в эксплуатацию и докладывать в ЦК КПСС о вводе в строй объекта, проектировщики энергетики признали правильность Вадькиной рационализации и утвердили новую схему энергоснабжения цеха.

Правительственную награду Вадиму москвичи не пропустили, но директор комбината выписал ему денежную премию в 1500 рублей. Чертежи энергообеспечения следующего цеха пришли уже с наличием и учётом Вадькиных новаций. На премию он купил дорогущую по тем временам шубу жене, кое-что из мебели, отремонтировал квартиру. По ходу ремонта квартиры его жена Людмила, работавшая в возглавляемом мною комитете комсомола полка завсектором учёта, настояла на ликвидации в спальне кладовой – нашего с Вадимом кабинета. Сколько бессонных ночей мы там провели! Сколько разного рода тем и фантастических проектов обсудили два друга-романтика!

На те премиальные мы с Вадимом и Людмилой ещё как следует и гульнули.

На строительстве комплекса зданий «Б» в городе Озёрске в начале декабря 1948 года приёмочная комиссия проверила все сооружения комплекса. Приёмщики не обнаружили ни единой недоделки и готовы были подписать акт приёмки. Но тут поднялся начальник охраны объекта и спросил: «Предусмотрена ли проектом охрана предприятия?» Члены комиссии были шокированы. Проектом не было предусмотрено, а следовательно и не было построено здание проходной, караульные и другие необходимые помещения. В спешке забыли. Комиссия отказалась подписывать акт приёмки объекта. Но утром следующего дня начальник строительства генерал М.М. Царевский собрал членов комиссии, посадил их в автобус и повёз на сдаточный объект. Автобус остановился перед ярко окрашенными воротами и зданием проходной… Акт приёмки объекта тут же и был подписан.

Наш след на ульяновской земле

Автобус миновал посёлок Мирный. Справа мелькнули красные огни трубы ТЭЦ – 2. Мы подъезжали к Ульяновску.

В самом начале 80 – х волею армейской судьбы я попал служить сюда, на левый берег матушки Волги. В июле 1982 года вот также поздним вечером я подъезжал к городу, внимательно всматриваясь в ленту широкой дороги, в ожидании второго шоссейного моста над нею. «Минуете второй шоссейный мост над трассой и сворачивайте направо. Там стоят «три богатыря», (так и по сей день народ именует три наши одноподъездные девятиэтажки), а за ними часть, куда вам и надо» – сказали мне офицеры димитровградского полка, начальником которых я ехал служить.

Наш автобус миновал ТЭЦ-2 и шум мотора микроавтобуса неожиданно перекрыл рёв моторов заходившей на посадку «Тушки». Справа открылась панорама предприятий стройиндустрии, за ними едва просматривались гигантские корпуса Авиастара. Уже при въезде в сам город прямо по курсу показались огни строений на высоком правом берегу Волги. Ярко светился венчик гостиницы «Венец», хорошо просматривалось здание Ленинского мемориала. «И это тоже результаты труда нашего брата, военного строителя», – подумал я, и мои воспоминания перекинулись на последний период службы.

Ульяновское управление войск, начальником отдела политработы которого я закончил свою службу, начиналось с военно-строительного полка города Димитровграда. Кстати, приехал я служить в Ульяновское Управление войск в июле 1982 года, а четырьмя месяцами раньше командиром димитровградского полка приехал служить мой командир полка из Томска-7 заводила и весельчак, богатырь Владимир Филиппович Кравченко.

В условиях гонки ядерных вооружений СССР приходилось постоянно совершенствовать ядерный потенциал страны. Для этого надо было опережающими темпами вести научные исследования. К тому времени в СССР уже работали десятки научных центров и лабораторий, исследовавших ядерные и термоядерные процессы. Но вместе с тем надо было на строго научной основе разрабатывать и совершенствовать машины и оборудование предприятий, прежде всего атомный реактор. В середине пятидесятых и было принято решение построить научно исследовательский институт атомных реакторов. Местом строительства был определён город Димитровград, в то время – Мелекесс.

Вначале проектная документация и привязка зданий и сооружений института проектировалась на южной окраине города. В мае 1955 года железнодорожным эшелоном из города Электросталь Московской области прибыла автомобильная рота военных строителей под командованием капитана Заболотного. В городе Мелекессе, там, где сегодня расположен обелиск Славы, воины поставили палатки, начали строить для себя временное жильё барачного типа, предприятия строительной индустрии. К концу года уже был сформирован полк, которым командовал полковник Г.П. Воронин. Полк организационно входил в состав предприятия п/я 83, которое создавалось для строительства НИИ.

Но на южной окраине Мелекесса геологи строить объекты института не разрешили. Подготовительные работы были приостановлены, подбиралась новая площадка. А воинская часть была расформирована.

К концу пятидесятых была подобрана подходящая площадка там, где ныне работает НИИАР, началось строительство. Проживающий ныне в городе Димитровграде участник ВОВ полковник в отставке Георгий Гаврилович Смолин служил в г. Арзамас – 16 (Саров). В декабре месяце 1959 года он во главе группы офицеров был командирован в город Тбилиси за пополнением. Привёз он новобранцев уже в город Мелекесс. Началось формирование воинской части. Григорий Гаврилович сначала был заместителем командира этой части по политической части, через полгода стал её командиром.

Тихий провинциальный городок Мелекесс имел в то время только деревянные тротуары, дороги кое-где были вымощены булыжником. К 1966 году основные объекты НИИАРа с участием военных строителей были построены. Всего было введено в строй действующих 16 объектов, в том числе такие важные объекты как: 106 –е здание, радиохимическая лаборатория (здание 120), материаловедческая лаборатория (здание 118), реакторная установка «Арбус», здание 101, ТЭЦ, РМЗ, и другие. Возникли и первые улицы соцгородка, так в то время называли новые микрорайоны в городах. Объёмы строительно-монтажных работ у ДУС резко сократились и воинскую часть снова расформировали. Но в середине 60 – х началось строительство автогиганта в г. Тольятти, а в городе Димитровграде развернулось строительство Автоагрегатного завода. И снова потребовались военные строители. В 1968 году опять формируется воинская часть.

Большие работы в то время велись в самом центре города Ульяновска. На живописном, высоком волжском берегу, откуда наш знаменитый земляк в юношестве любовался красавицей Волгой, сооружался его имени Мемориальный центр, строилась детская библиотека, областной Дворец пионеров и многие другие объекты. Стройка развернулась большая, сил ульяновских строителей, чтобы всё качественно к апрелю 1970-го года построить, не хватало. Распоряжением правительства СССР Димитровградскому управлению строительства было приказано принять участие в сооружении комплекса объектов на Венце. Естественно, что в первую очередь руководство стройки использовало самую мобильную рабочую силу – военных строителей. Все поставленные задачи и здесь были выполнены успешно.

А когда в левобережье Ульяновска в 1976 году началось сооружение гиганта российского авиастроения, про Димитровградское Управление строительства вспомнили снова. И на улице Мелекесской в Заволжском районе г. Ульяновска высадились первые подразделения военных строителей, направленных из г. Димитровграда. Начали воины возводить для себя жильё, предприятия строительной индустрии, чтобы обеспечивать три строительно-монтажных управления, позже объединённых в трест, товарным бетоном, раствором, землеройной и грузоподъёмной техникой, транспортом и прочим. С 1978 года началось формирование Управления войск – в/ч 05317, строиться типовой военный городок, в котором было возведено три пятиэтажные казармы, столовая и клуб на 750 посадочных мест, банно-прачечный комплекс, санитарная часть, трёхэтажное здание штаба полка и такое же здание штаба Управления войск. Сейчас в нашем военном городке дислоцируется Заволжское управление внутренних дел, Заволжская прокуратура и суд. В бывшем здании штаба Управления войск работает Военный комиссариат Заволжского района.

На Авиакомплексе подразделения треста ДУС возвели: огромный, технически сложный корпус 3/1, лабораторный корпус, корпус по изготовлению элементов крыла, здания складских помещений и другие объекты. Всего на Авиакомплексе Димитровградское управление строительства, большинство рабочих которого на этой площадке составляли военные строители, построило 990 тысяч квадратных метров производственных площадей.

Здесь и прошли последние четыре года моей армейской службы. Когда основные корпуса Авиастара совместно с Главульяновскстроем мы сдали в эксплуатацию, а планировавшееся и уже начатое возведение второй и третьей очереди завода из-за трудности финансирования затягивалось, стали сокращаться объёмы строительно-монтажных работ на ульяновской площадке. Встал вопрос о сокращении численности военных строителей, расформировании штаба Управления войск. Мне было предложено ехать на другие стройки. Предлагали Узбекистан, Казахстан, Кировскую область. Но я, к тому времени уже выслуживший установленный срок службы, никуда больше не поехал. Почему? А не знаю. Возможно потому, что, прослужив годы в том или ином городе и гарнизоне, вложив свой посильный труд в сооружение предприятий и жилых кварталов городов, испытываешь немалое потрясение, своего рода стресс, при расставании. Мне дважды пришлось пережить такие тяжелые минуты. На третий раз терзать свою душу я не стал.

26 апреля 1986 года рванул реактор в городе Чернобыль. В числе первых ликвидаторов были офицеры, прапорщики и солдаты ульяновского и димитровградского полков. В Ульяновске на базе нашего полка был сформирован учебный центр по подготовке специалистов, направлявшихся на ликвидацию последствий той страшной аварии, на сооружение саркофага для аварийного реактора.

Несколько слов о друзьях однополчанах

А автобус уже мчался по пустынной, слабоосвещённой улице Нового микрорайона Ульяновска. Вот и первая остановка. Выходят доехавшие до своего дома мои сослуживцы. Засуетился, готовясь выходить на следующей остановке, усач, бывший старшина военного оркестра, заядлый рыболов и охотник Виктор Золотов. Вот он на минуту уставился на меня своими добрыми, всегда чуточку прищуренными глазками и сказал:

– Вы какой-то сегодня грустный. Уединились, ни с кем в пути не разговаривали. Может, что случилось, неважно себя чувствуете?

– О, нет, Виктор. Всё в порядке. Смотрю вот на тебя и грущу оттого, что когда-то чёрные как смоль твои гвардейские усы, стали белыми. Что уже никогда не видеть мне ваш славный духовой и его старшину с надраенной тубой, – тихо сказал я.

– Да. Всё это грустно. Но что поделаешь, сколько уж лет прошло, как закончили мы службу. Но жизнь продолжается, и старости нам сдаваться ещё рано.

– Ты прав, – вздохнувши, ответил я.

В это самое время автобус в очередной раз, взвизгнув тормозами, остановился. Виктор со всеми попрощался и растаял в ночи.

Закашлял, расправив широченную спину, гигант Олег Кирдянов.

– Сейчас выйдет и он, – подумал я, – он молодец, держится. Годы его пока не согнули, хотя и прошел Чернобыль в числе первых. Пробыл там целых три месяца. За ликвидацию чьей-то безалаберности получил две медали за отличие в службе. А вот командира их полка, красавца Володи Великанова давно с нами нет …

Вот и моя остановка. Я низко поклонился остававшимся в автобусе моим дорогим однополчанам, пожелал всем здоровья и вышел.

Дойдя до дома, свернул в тихий, шуршавший под ногами сухой листвой небольшой скверик и продолжил свои воспоминания.

Вчера из Москвы позвонил Борис и сообщил, что умер Володя Карачабанов. Учились мы с ним в одном курсантском отделении. Чуть раньше ушли от нас генерал – лейтенант, в курсантские годы известный боксёр, Слава Цветков и добрейший парень детдомовец, выпускник суворовского, кандидат в мастера спорта по спортивной гимнастике Яша Будилов. Тяжело в своё время я перенёс известие о смерти Вани Аблова. Ещё мальчишкой он начинал службу в наших частях где-то на Камчатке. В самой близкой от США точке наши воины в условиях абсолютной секретности сотворили что-то такое, что если бы США развязали с нами войну, то получили бы так, что мало бы им не показалось. О той своей работе в суровых климатических, труднейших бытовых и производственных условиях Ваня ничего, никому, никогда не рассказывал. И только когда я, вернувшись с очередного совещания из Москвы, стал рассказывать ему о том, что у нас была встреча с легендарным полковником Владимиром Степановичем Кухарчуком, бывшим долгое время начальником отдела политработы Центрального управления войск, Ваня сказал, что он с ним когда-то служил в одной части. Я тут же спросил его, уж не на Камчатке ли они с ним вместе служили. Ваня с удивлением глянул на меня и спросил:

– Он что, рассказал о том, что там служил?

– Да, – ответил я.

– Во, дела, – сказал он, глубоко затянулся папиросой, выдержал долгую паузу и тихо с грустинкой протянул, – да, было дело. Было. Но что мы там строили – не спрашивай. Не скажу!

Уверен, ту тайну, которая давно таковой уже не тайна, Ваня так и унёс с собой на тот свет. Таким уж он был принципиальным. Если давал слово, в данном случае обещание не разглашать секретов, то никому, никогда, ни слова. А каким он был трудягой и скромницей! Высшего образования не имел, а потому долгие годы ходил в майорах. Сначала мы с ним служили в равных должностях. Потом я стал его начальником. Ваня ни разу и словом не заикнулся, даже не намекнул мне, чтобы я помог ему получить выдвижение. Но я ходатайствовал об этом, хотя терял в своём отделении замечательного работника. Когда его назначили начальником штаба нашего полка, а вскорости присвоили и звание подполковник, часто смыгая папиросу, каким-то не своим голосом он буркнул мне «спасибо», и опустил глаза.

А сквер, меж тем, закончился, и я подошел к дому, где когда-то жил. Вон голубоватым светом телевизора отсвечивает окно Василия Борисовича Трощенко. Ему скоро восемьдесят. На сегодняшнюю встречу он не поехал, прихворнул старичок. Но, в общем-то, он ещё не сдаётся. А ведь, сколько выпало на его долю! В 1957 году служил командиром механизированной роты в Челябинске -40 (Озёрск). Когда произошел известный радиационный выброс из могильника отходов – участвовал в ликвидации последствий. С первого и до последнего дня трудились его солдаты бульдозеристы, экскаваторщики, скреперисты и крановщики. На освинцованном бульдозере солдат толкал в воронку бывшего могильника грунт, возвращался на исходное место и в бульдозер садился следующий. Как не мылись солдаты после минутной работы, но на них оставалась радиационная пыль и они несли её в подразделение. Несколько раз дозиметристы проверяли роту на наличие «грязи». Во всех помещениях роты приборы дозконтроля зашкаливало. Их военный городок располагался рядом с объектом, на котором произошла авария. Полк в первый же день из опасной зоны вывели. На восстановительные работы и дезактивацию местности солдат возили автобусами. Но автобусов не хватало и через две недели полк вернули в прежний военный городок. Только несколько лет назад, уже после аварии в Чернобыле, Василий Борисович стал получать добавку к пенсии, как и чернобыльцы.

Вот здесь, подальше от нашего подъезда, я приказывал ставить автомобиль приезжавшим за мной водителям: долговязому, белокурому Женьке и всегда приветливо, тепло улыбавшемуся брюнету Акраму. Как только мы куда-нибудь приезжали с Женькой и я уходил по своим делам, он тут же на передние сидения УАЗика ложился и засыпал. Ему, как и всем водителям нашего автовзвода, приходилось почти каждый день поздно ложиться и рано вставать, часто дежурить в штабе Управления. Но не только поэтому он постоянно недосыпал. Знал я, что у него была подружка. Работала симпатичная толстушка на соседней автозаправочной станции. Вот там-то частенько мой Женя и проводил бессонные ночи. Патрули на автозаправку по ночам не наведывались, водку Женя со своей строгой подружкой не пил, и я его похождениям к ней не препятствовал. К тому же, в условиях вечного дефицита с горючим, его дружба с работницей автозаправки нас часто здорово выручала.

С некоторыми бывшими моими солдатами переписываюсь до сих пор, правда, только по Интернету. Из Германии пишет бывший наш механизатор Омар Джабраилов, из Ташкента Коля Шмидт, из Сибири Гена Васильев. Призывался Геннадий с Кубани. До призыва отсидел небольшой срок за хулиганство. С хулиганства начал и службу, но со временем остепенился и стал служить хорошо. Его самосвал всегда был исправен, закреплённые объекты он всегда вовремя и в полном объёме обеспечивал бетоном и раствором. Комсомольцем не был, но всегда принимал участие в наших комсомольских мероприятиях. После армии женился, да навсегда и остался в Сибири.

Года три назад в новостях на экране телевизора промелькнул министр сельского хозяйства Литвы. Глянул я тогда на высокого степенного господина и вспомнил комсомольского активиста нашего седьмого полка, призывавшегося из Вильнюса. До призыва тот воин окончил сельскохозяйственную академию и работал мелким чиновником в министерстве сельского хозяйства Литвы. Очень уж похож был министр на того солдата нашего полка.

Сожалею, что прервалась переписка с Автандилом Оганесовичем Восканяном. Этого замечательного парня я в буквальном смысле растил от рядового до старшего лейтенанта: настоял на назначении командиром отделения, потом командиром взвода, старшиной роты. Посоветовал и помог с направлением на курсы прапорщиков. Как только Автандил закончил эти курсы и прибыл в полк, я написал представление и добился назначения его на должность заместителя командира роты по политической части. Очень много усилий пришлось приложить мне, чтобы присвоить ему, лучшему замполиту роты не только нашего полка, офицерское звание.

Прервалась связь с инженером Уралмаша Борей Исмаковым. Не общаюсь и с бывшим старшиной, солистом нашего ансамбля, а ныне профессором, заведующим кафедрой актёрского мастерства города Екатеринбурга Володей Марченко. Не поддерживаю я сегодня связи, к великому сожалению, и со многими другими дорогими моими ребятами, разлетевшимися по необъятным просторам России, ближнего и дальнего зарубежья, а их сотни и тысячи. В 1990 году с супругой мы посетили служившего в одной из частей СА сына. Часть дислоцировалась на территории к тому времени уже провозгласившего независимость Азербайджана. До Тбилиси добрались самолётом, до города Казах автобусом, а до самой части взяли такси. Лет пятидесяти, седовласый азербайджанец на хорошем русском всю дорогу расспрашивал меня о жизни в России, возмущался по поводу того, что мы теперь граждане разных государств. Ругая политиков, разъединивших нас, он в сердцах сказал: «Как может быть для меня чужим городом Москва, когда вот этими руками я построил несколько больших домов на Ленинском проспекте?! Нет! Этому не бывать!» Когда я спросил, в какой части он служил и у кого, мой собеседник назвал одну из наших частей Московского гарнизона, назвал несколько фамилий знакомых мне офицеров. Я не сказал ему, что тоже служил в частях министерства Среднего машиностроения, что двое из его бывших командиров мои сокурсники по военному училищу. И, тем не менее, когда приехали на КПП части сына, оплату с нас бывший наш военный строитель не взял, как мы с женой на том не настаивали.

Неожиданно зазвонил мой сотовый: «Деда, ты где? Бабушка тебя заждалась». Длинноногому студенту колледжа я ответил, что гуляю у дома, дышу воздухом, скоро приду. Андрей попросил не задерживаться, несколько секунд помолчал и продолжил: «Я сегодня звонил Серёге. Он просил передать тебе привет и поздравление с вашим праздником».

Серёжка это тоже внук, курсант третьего курса погранинститута. Через два года будет ещё один лейтенант Перепелятников. Вот только не строитель, а погранец.

«Ну, что ж, пообщался с друзьями наяву и в воспоминаниях, прошелся ещё раз по однажды удачно выбранной дороге, а теперь надо топать домой», – сказал я себе и направился в подъезд своего дома.

______________________________________

Андрей Николаевич ПЕРЕПЕЛЯТНИКОВ родился в 1939 году, отслужил в СА более 27 лет, живёт в Ульяновске.

ПОВЕСТЬ

Где броненосец не пройдет
Не пролетит стальная птица,
Стройбат на пузе проползет
И ничего с ним не случиться.
(солдатская песня)

Два солдата из стройбата заменяют экскаватор
(пословица)
Бери побольше, кидай подальше, пока летит – отдыхай!
(лозунг)

Глава 1

Второй раз пышных проводов в армию у Валерика не было. Всёй семьёй вкусненько поужинали, и он ушёл на вечер своего товарища, с которым росли, ходили в школу, ездили на работу в райцентр, где Володя работал на гусеничной «дэтушке» в СМУ — мелиорации. Завтра вместе пойдут служить в армию.
Возле райвоенкомата представилась картина по одному и тому же сценарию, что и каждый раз по случаю ухода призывников на военную службу в армию. В этот день только народа собралось побольше, но ведь новобранцев было тринадцать человек. Все тоже веселье с гармошками, песнями, танцами и плясками, шутками и смехом, и, конечно же, были слёзы.
С дверей военкомата стали выходить новобранцы. После короткого прощания с родными и близкими была объявлена посадка в подъехавший автобус – «коробочку». Как заключительный аккорд проводов, под разноголосие гармошек, грянул марш «Прощание славянки». Под улюлюканье, свист и крики – наказы провожающих, автобус сорвался с места. Отъехав немного от горпосёлка, сопровождающий ребят старшина – сверхсрочник, или, как называли в народе – «макаронник», сказал шоферу остановить автобус.
– А теперь, — проорал он на весь автобус, взирая своими остекленевшими глазами – взять всем свои торбы, выйти, построиться в шеренгу. Буду проверять, чем загрузили вас родичи в дорогу.
Ребята были наслышаны о подобных остановках, когда изымалось всякое спиртное и выливалось на землю. И поэтому, только сев в автобус, каждый старался прихваченную в дорогу бутылку запрятать за пояс или в рукав. На проверку все вышли спокойно, не спеша, и построились, как было сказано старшиной.
– Вывернуть содержимое торб на землю! – гаркнул «макаронник». Он шел и смотрел на лежащие под ногами банки с консервами, что-то завернутое в бумагу с выступившими на ней жирными пятнами, куски колбасы и хлеба.
– А ты, какого хрена стоишь или тебе команда не понятна? – вызверился он на Валерика и потянул руку к вещмешку.
– Хлеб, под ноги на песок, который растил мой отец, я не намерен бросать! Не в моей натуре – спокойно проговорил Валерик.
– Ну-ну! Ты больно грамотный, — надрывался тот, пытаясь выхватить вещмешок. Чтобы успокоить брызгавшего слюной старшину, Валерик развязал его и раскрыл для осмотра.
После проведенного шмона опять все заняли свои места, и автобус поехал дальше. Убедившись, что у призывников горячительное отсутствует, старшина тоже уселся на своё место впереди, вытянул ноги и уставился в лобовое стекло. «От вчерашнего перепоя голова трещит по всем швам, внутри все горит огнем, во рту сушит, а тут надо ещё эту салажню зеленую сопровождать. Будь они не ладны! – мучила укоризненно мысль. – А сколько за время этого призыва в армию было выпито, хоть и закусь была отменная? Родные призывников несли не жалея. Что поделаешь, если не могу отказаться от наполненного этой гадостью стакана. Пилась-то не вода, а самогон под семьдесят градусов. То, что кишки горят не удивительно. Не понятно как они выдерживают. Ведь когда выйдешь отлить, то листья крапивы сворачиваются в трубочку. Сила убойная!»
Навстречу бежала полоса асфальта, окруженная с обеих сторон лесом, который чередовался с полями и придорожными деревнями. С шумом проносились встречные автомашины, шуршали колеса автобуса, который слегка покачивало, отчего старшину постепенно убаюкивало и клонило ко сну. Он вдруг захрапел, уронив голову на грудь.
Наблюдавшие за старшиной новобранцы видели, как ему было плохо, как мучается, глотая слюну, а ведь неважно им было тоже. Можно было сделать по-людски, и от чего голова болела, тем и подлечиться. Поэтому внезапно раздавшийся храп был сигналом для начала долгожданной трапезы.
Достав со своих тайников бутылки, содержимое которых чуть-чуть не дошло до кипения, что придавало приторный, неприятный вкус, и то, что служило едой, начали лечиться, посматривая на сгорбившуюся позу старшины. Бутылки ходили из рук в руки. Пили с горла, от закуски, полежавшей на земле, трещал на зубах песок, но на это никто не обращал внимание. Водитель, наблюдая за происходящим в узкое стекло заднего вида, укрепленного над лобовым стеклом, подмигивая, улыбался. Кто-то запел:
Как родная меня мать провожала,
Сразу вся моя родня набежала.
Песню подхватили, и она полетела через раскрытые окна «коробочки»:
Ах, куда же ты Ванек, ах, куда ты?
Не ходил бы ты Ванек, во солдаты…

* * *
На сборный пункт облвоенкомата прибыли одними из первых. Прошли повторную медкомиссию. Откомиссованных призывников домой по состоянию здоровья не оказалось. Такого и не могло быть. Стройбат не строевые части, куда надо отменное здоровье, без всяких отклонений. Подбирали всех: очкастых и косых, картавых и заик…
После медкомиссии всех отвели в огромное подвальное помещение, имевшее предназначение убежища. Там стояли двухъярусные деревянные нары, где Валерик со своими товарищами расположились. Лежать на голых досках, подложив что-то под голову, пришлось недолго. Стали поступать новые партии с райцентров области. Если у первых всё нормализовалось, то новоявленные были навеселе и с желанием получить добавки. Палочкой выручалочкой стали уроженцы областного центра и те, кто по разным причинам хорошо знал город, в том числе, все лазейки по выходу с подвала. Они то и снабжали желающих «бухнуть» выпивоном, взимая свою лепту за удовольствие, так называемые «копытные». Не обошлось и без потасовки.
С утра третьего дня, откантовавшись двое суток на нарах, всех новобранцев построили на плацу облвоенкомата. Появились, так называемые купцы, офицер-капитан и два старших сержанта. – Ра-а-а-вняйсь, смир-р-р-но! Нап-ра-во, шагом марш! – скомандовал зычным поставленным голосом сержант и колона новобранцев, покорно подчинившись команде, наступая один другому на пятки, шоркая подошвами по асфальту, направилась на железнодорожный вокзал.
Ты слышишь, как грохочут сапоги
И птицы ошалелые кричат,
И девушки глядят из-под руки
В затылки наши бритые глядят.
– кто-то пытался запеть. Его подхватило несколько голосов, но песня не получилась.

Глава 2

В поездах Валерик любил ездить, если приходилось, на верхней полке. Никому не мешаешь, лежишь себе, читаешь или думаешь о чём-то своём, под уютный стук колёс. Никуда не надо торопиться, поезд сам довезёт тебя туда, куда надо. Он любил состояние дорожного кайфа – этот короткий период беззаботного существования, когда от тебя, собственно, ничего не зависит, и ты полностью отдан на волю тех, кто должен заботиться о твоём удобстве в пути и своевременном прибытии на место.
Тем временем, общий вагон, заполненный новобранцами под завязку, во-избежании того, чтобы при остановках поезда на станциях, никто не мог покинуть вагон по собственной прихоти, двери с обеих сторон были закрыты на ключ. Покинувшие вагон, могли затеряться в незнакомом месте и отстать.
Вроде бы, все покучковались в компании, разместившись, кто где, и можно было угомониться, но гул стоял как в пчелином улье. Казалось, громкие выкрики с матом-перематом, смех похожий больше на конское ржание, перебивали монотонный стук колёс и разносились далеко за пределы вагона, уходящего всё дальше от дома, от родных мест, идущего куда-то в неизвестность поезда. И только перебор гитарных струн заставил всех притихнуть. Остановились и те, кто, словно медведи-шатуны, ходили взад- вперёд по вагону с расстегнутыми до пупка рубашками, из-под которых, так же как и из-под закатанных рукавов, виднелась синева татуировок. Они заглядывали в каждый кубрик, ожидая неадекватной реакции их обитателей, чтобы затем поговорить «за жизнь» и почесать кулаки. Проще говоря, искали себе приключения. После вступительных переборов завораживающий голос запел:
Поезд в белых облаках тумана,
По мосту промчался, как стрела.
Подошедшие на звук гитары, подхватили хором знакомую в молодежных кругах песню, слова которой наводили грусть и тоску, разрывали душу и сердце новобранцев, оставивших своих любимых и ненаглядных дома:
Вспоминаю чудные каштаны.
Где с тобой гуляли до утра…
– Давай ещё! А эту ты знаешь? – наседали со всех сторон на показавшего свой талант смуглого паренька. Песня кончалась и начиналась другая.

* * *

Подложив удобнее под голову вещмешок, пошитый мамой, Валерик вытянул ноги и закрыл глаза. Словно осколки разбитого зеркала, в памяти стали возникать кусочки жизни, маленькие и большие, весёлые и грустные, ничем не связанные друг с другом. Он точно листал альбом со старыми фото, всматриваясь, в знакомые лица, затем переворачивая страничку. Он видел только самые яркие фотографии, серые и выцветшие не привлекали внимание, будто на них ничего не осталось. Картинки не мелькали, они плавно появлялись и так же плавно растворялись, уступая место новым. Основными сюжетами были зарисовки каким-то образом связанные с армией.
Вспоминались старшие деревенские ребята, которые приезжали на целых десять суток в отпуск с армии. Вставали утром рано. Выходили во двор с голым торсом,
делали зарядку, охая и ахая, обливались и умывались прямо с колодца холодной водой и чистили зубы зубной пастой, а не порошком.
По будням, когда сельчане на работе, детвора в школе, а старики сидят по хатам, не «форсанёшь» – улица пустая. Вот по выходным – дело иное. После трудовой недели все были дома, а значит, на улице тоже. Солдаты-отпускники выходили показать себя при полном параде – с множеством значков на кителе, начищенными пуговицами и пряжкой ремня, и конечно же, до блеска надраенными сапогами. Сапоги тут же покрывались пылью, но раз за разом протирались тряпочкой – суконкой, которая лежала в кармане, завёрнутая в бумагу.
Отпускников приглашала в гости родня. Хватанув на грудь лишку самогона, родственничек выходил на улицу, словно «заяц во хмелю», со сдвинутой набекрень фуражкой, расстёгнутым на все пуговицы, даже на ширинке. Односельчане и, тем более, уличная пыль, уже были до «лампочки». Зато выпендрёж и хвастовство пёрло, как из рога изобилия, особенно перед девчатами.
«Отбалдев» уезжали в свою воинскую часть, и после окончания службы возвращались в деревню. Уже не было того форса. Хорошо если, встав к полудню, протрёт глаза. Видите ли, за три года службы всё надоело и опостыло, пришло время от всего отдохнуть. Бедняга устал от содержания своего тела в чистоте и порядке. Отдыхает от службы положенный законом месяц: по ночам гулянки, а днём спячка, но никакой работы, палец о палец не ударит. Отгуляв положенное, кто-то оставался в деревне и пускал там корни, кто-то уезжал в цивилизацию – в город.

* * *

Валерик не почувствовал, что поезд замедляет ход. Лязг буферов и резкое дёргание вагона поведало о его остановке. Кинув взгляд на противоположное окно, увидел снующихся с поклажами людей. Да, это была какая-то станция.
Зашевелились обитатели вагона, услышав от капитана, что нуждающиеся в пополнении запаса едой, питьём, кроме алкоголя, и курева, должны собрать на это деньги лицам, которые в сопровождении сержантов покинут вагон и отоварятся на станции. Хотя приказ о строгом запрете покупки любого спиртного прозвучал несколько раз, новобранцы мало верили в эти слова и были в ожидании благополучного исхода, веря в надёжность гонцов, жалость и снисхождение сержантов, ведь они тоже входили в долю.
Вдруг со стороны вагона, выпустившего минут пять тому назад гонцов за товаром, поднялся галдеж. Гонцы вернулись со своими вещмешками, и сразу же началась раздача их содержимого. Тут же вагон дёрнулся, и в окнах плавно стала уходить из вида станция, и её окраины. Вот уже мелькает лес, поля, мосты, переезды и столбы вдоль железнодорожного полотна со множеством проводов. Поезд набрал сваю скорость.
Конечно же, не обошлось без винца. Оно пронеслось незаметно, хотя было вино или нет, никто из сопровождающих не заикнулся, и был ли в этом смысл. Лишь бы было тихо! И теперь оно распивалось в кубриках, где за короткое время сформировались группы, члены которых были схожи судьбами и привычками. Появились уже свои вожаки, тонко чувствующие настроение своры, которая могла по условному знаку наброситься на любого. Но всё же, при этом соблюдалась конспирация в — избегании эксцессов с кэпом и стоящие на шухере наблюдали за его перемещением по вагону. Спустя какое-то время опять раздался звук гитары и голос поющего паренька:
Ты не пришла провожать,
Поезд устал тебя ждать,
С детства знакомый перрон,
Только тебя нет на нём…

* * *

Валерик понимал, что служить в армию по собственному желанию никто не уходил.
Всех молодых ребят достигших 18 лет и не имевших по каким-то причинном отсрочки, согласно закона о Всеобщей воинской обязанности, призывали на службу в рядах Советской Армии. Закон государства был законом и для Валерика. Он считал большой честью стать защитником сваей Родины – СССР, чтобы спокойно жил и трудился советский народ, его родные и близкие люди. Ведь, кто не служил с ребят в армии и отношение к ним были иные: мол, не здоров и людьми приклеивались ярлыки с различными болезнями. Хотя «хвори» могли приписать ему его влиятельные родственники, занимавшие высокие посты в руководстве, считавшие, что в армии Кольке или Петьке делать нечего, армия обойдется без него. К «белобилетникам» относились с холодцом и девчата.
Валерик провожал в армию своих чуть старше себя товарищей, играя на своей перламутровой «Беларуси» прощальные вечера – проводы. Потом будут приходить от них письма с треугольной печатью на конвертах о солдатской житухе, где все спали, а служба шла. Было ощущение, что они попали не в армию, а в санаторий-профилакторий, где днём лечебные процедуры, а вечером танцы и любовь до утра. И, конечно же, в голове зарождалась мысль о такой же службе в будущем. Осталось ждать, когда придет время и Валерик станет солдатом, может моряком, которым мечтал стать с детства …
В вагоне восстановилась непривычная тишина. Уже не слонялись по вагону искавшие себе приключения, многие отдались сну, подложив под голову рубашку или просто ладони рук. Ведь с каждой остановкой любителей бухнуть становилось всё меньше, а значит большинство новобранцев из-за сокращения карманного бюджета, выделенного каждому после прощального вечера на дорожные расходы, стали входить в нормальную жизненную колею: с просветлением головы и здравыми рассуждениями о происходящем.
Я в весеннем лесу пил берёзовый сок.
С ненаглядной певуньей в саду ночевал,
Что имел — не хранил, что любил — не сберёг.
Был я молод, удачлив, но счастья не знал.
– тянул, всё тот же страдальческий голос.
За окном сгущались сумерки. Надвигалась украинская ночь. Валерик ворочался на голой вагонной полке, стараясь удобнее умоститься, чтобы погрузиться в сон.

* * *

Подъём! Приготовиться к высадке с вагона! – кричали как можно сильнее сержанты, чтобы добудиться, не привыкших к таким побудкам, новобранцев. Часы показывали два часа ночи. За окном мелькали далёкие и близкие огни ночного города. Валерик слез со своего лежбища, закинул за плечо вещмешок и вышел на проход вагона, который туда – сюда дёрнулся и затих. Поезд остановился.
Новобранцы один за другим, не спеша, выходили на хорошо освещенный перрон и строились на проверку. Ночная прохлада снимала сонливость. После переклички всех повели в здание вокзала. Людской говор и говор с вокзального рупора – «матюгальника» подтверждали слова сержантов-«купцов», что к их будущей воинской части продвижение происходит по Украине.
Разместились в просторной комнате с рядами длинных, с выгнутыми спинками скамеек, где предстояли пробыть около двух часов до прибытия проходящего поезда, со строгим запретом выхода за её пределы.
– Пирожки, горячие пирожки! – раздался голос, и в дверном проёме показалась женская фигура в белом халате и корзиной-коробом подвешенной на широкой лямке через плечи. В корзине, действительно лежали пирожки, и их аромат щекотал ноздри носа.
Быстро продав товар, женщина отправилась за следующей ходкой, но помимо пирожков, она должна принести бутылки с вином, которые будут лежать на дне корзины, прикрытые для вида сдобой, но с условием, если она будет с этого иметь навар. Условие было принято.
Сбор денежных средств на вино проходил не так активно, как ещё сутки назад. Заказ делали те, кто имел какие-то копейки, кто захотел, в конец ещё гражданского пути, расслабиться. А те, кто квасил при любой возможности, остались с пустыми карманами и теперь с завистью, глотая слюну, взирали на своих более-менее денежных собратьев, пытаясь как-то сесть на хвост, чтобы глотнуть на халяву.
Торговку долго ждать не пришлось: явилась, как Христос народу. Слово своё сдержала. Под пирожками лежали бутылки с портвейном «три семёрки», который перекочевал в нужные руки. Выпив и закусив теми же пирожками, угостив халявщиков, с которыми почти трое суток вместе, с которыми перезнакомились и кто знает, что каждого ждёт в дальнейшем. Говорили только о скорейшем прибытии в часть, где можно будет отойти от дороги, а главное, обмыть тело водой, которое трое суток её не видело. И только Саня-гитарист, который не остался без допинга, со знанием дела перебирал струны и мурлыкал, словно кот, сам себе:
Стук многотонный колёс
В дальние скрылся края,
Лишь промелькнул огонёк,
Словно улыбка твоя.
Долго я буду в пути,
Буду вдали от тебя,
Разве так можно забыть
Счастье родная моя?..

* * *

Вокзалы – это отдельная тема. О них можно писать исследования. Не имеется в виду исторический, инженерный или архитектурный аспект. Это людской перевалочный пункт. Сюда приезжают и встречаются, отсюда уезжают и расстаются, отсиживают на вокзальных скамейках по несколько суток, нервно взирая на настенные часы. Чем дольше ждёшь свой рейс, тем медленнее делают свой ход стрелки часов.
Здесь проворачивают свои делишки и высматривают свои жертвы воры, проститутки, фарцовщики, спекулянты, цыгане, попрошайки и прочая публика, не желающая честно жить. По всей территории вокзала нарезают круги народные дружинники с красными повязками на правой руке во главе с милиционером. Надо же кому-то в этом разномастном и разношёрстном мире следить за порядком, где все повязаны между собой – звенья одной цепи и контролируют это криминальное варево «менты». Как именно они «контролируют», комментировать не надо – способов много. Контролируют – и всё тут. Умный сам увидит и догадается.
Суета, беготня, толкотня с матом и извинениями, негромкие разговоры сотен людей превращаются в сплошной гул. И только голос диспетчера по вокзальному громкоговорителю, сообщающего некую информацию, на мгновение останавливает эту круговерть. Только на вокзале имеется возможность вдохнуть того специфического воздуха, который въедается в одежду, даже в тело, и долго напоминает о времяпровождении в его утробе.
По вокзальному «матюгальнику» диспетчер сообщил о прибытии поезда. В дополнение пришедший кэп проинформировал, что для дальнейшего следования новобранцам предоставлен «хвостовой» вагон. А это означало, что его будет здорово мотать и спокойной езды не предвидится.
Погрузившись в вагон, новобранцы заняли места согласно тех, какие были в предыдущем вагоне. Валерик полез на так любимую верхнюю полку. Спать не хотелось. Поезд тронулся, он свесил голову и стал всматриваться в бесконечную темень окна. Каждый прожитый, плохой или хороший день живёт в каждом человеке, и забыть его невозможно, и выбросить из памяти тоже нельзя. Под стук вагонных колёс не только хорошо спится, но и хорошо думается. Память возвратила Валерика опять домой, на месяц назад.

Глава 3

Вот и произошло то, чего Валерик так ждал. В начале мая он со своими деревенскими дружками Шурой и Васей были вызваны в райвоенкомат. Шёл призыв в армию, и цель вызова была ясна. Сойдя с прибывшего в райцентр автобуса, зашли в небольшую будку-парикмахерскую, окрашенную в голубой цвет. Дядя Ваня с седой головой, высокий старик-парикмахер, обстриг ребят наголо, лишив длинных до плеч волос. Такие патлы носили почти все ребята Советского Союза, подражая поющей ливерпульской четвёрке «Битлз».
Дружки получили повестки о призыве на срочную военную службу в ряды Советской Армии СССР на 10 мая, а Валерик на 13-е. В повестке указывалось: явиться на призывной пункт, то есть в райвоенкомат к 16 часам, при себе иметь принадлежности гигиены необходимые в дороге, в том числе, пропитание.1949 и 1950 годы выпуска, то есть рождения, шли служить на два года вторым призывом. С полученной повесткой Валерик сходил в строительную организацию, где после окончания средней школы, он работал на стройке семь месяцев, получил расчётные и пособие – 25 рублей.
Сойдя с маршрутного автобуса, Валерик пошёл к деревне. Нет, он не шел, он летел не чувствуя ног, через пшеничное поле, сосновый лес, чтобы сообщить своим родным весть, что он годен к строевой службе, что его забирают в армию.
Весть не застала родителей врасплох. Они этого момента ждали, как и Валерик, потихоньку готовились, покупали какие-то продукты. Отец нагнал крепкого хлебного самогона, в производстве которого участвовал и Валерик. Родители старались и хотели, чтобы вечер — проводы их сына прошел не хуже других ребят уходящих в армию. Гости, которых согласно составленного списка, числилось тридцать человек, были приглашены к пяти часам вечера. Это были родственники по отцовской линий: тётки, дядьки, братья и сёстры до пятого калена, племянники и племянницы. Все они, как и жители деревни, носили фамилию Василевский.

* * *

В большом деревянном доме, построенного отцом Валерика за два года до этого событья, место хватило всем, а столы гнулись от еды и питья. Валерик, как виновник торжества, сидел в углу под иконой – на куте, в окружении близкой родни.
Первым из-за стола поднялся муж сестры отца – дядя Коля, с наполненной чаркой:
– Дорогие гости! Сегодня мы собрались на проводы Валерика в армию. Так пожелаем нашему солдатику хорошей службы, чтобы его дождались с армий живым и невредимым. Давайте же выпьем по этому поводу. Раздался звон чарок и после их опустошения, слышалось только постукивание ложек и вилок о тарелки, и ни единого слова. Дальше уже родители взяли на себя роль тамады. В свободное от уборки со столов пустой посуды время и заставляя их места блюдами с едой и бутылками, предлагали тосты. Колесо веселья стало раскручиваться и набирать обороты. От выпитого самогона, начали развязываться языки. Изначально застольное спокойствие превращалось в безразборный галдёж. Мужики, перебивая друг друга, старались дать Валерику «дельный» совет, как выжить в армии. В подтверждение услышанного наказа тот только кивал головой. Получив подзарядку, гости выходили из-за столов перекурить, попрыгать под гармошку, чтобы съеденная закуска и выпитый самогон немного утряслись, а потом рассаживались по своим местам. Дядька Коля объявил: – Дорогие гости! Застолье – застольем, но пора солдату на дорогу собрать денег. По кругу пошёл поднос, в который стали кидать рубли. Вечер продолжался.
Уже никто никого не приглашал. Каждый, когда хотел и сколько хотел, наливал и пил. Женщины стали настраиваться петь, и вдруг прорвало. Тётка Оля Громычиха своим певчим голосом начала:
Последний нынешний денёчек.
Гуляю с вами я друзья.
– её подхватили все гости:
А завтра рано, чуть светочек,
Заплачет вся моя родня…
Песня неслась с раскрытых окон в тёплый майский вечер, разносилась по деревне и за околицу. А на улице уже с нетерпением ожидала своего застолья молодёжь, но это будет когда взрослые выйдут из-за столов.
Гости были приглашены назавтра к полудню на опохмелку и провести Валерика. Пришли не все, но пришедшие за столом не задержались: головы подлечили и вышли во двор для прощания. Мама собрала Валерику вещмешок, положив всё необходимое в дорогу, выделила денег на карманные расходы, но тот взял только 15 рублей. С родителями осталось ещё семеро детей, и Валерик понимал, что каждая копейка в семье очень даже пригодится.
* * *

Прибыв вовремя к райвоенкомату, возле которой толпились провожающие и зеваки, Валерик зашел в дежурную часть и отметился. В тот день в армию уходило семеро парней с района. На улице под разливы гармошек веселились провожающие: пели, а танцоры не жалея ног и каблуков лихо отплясывали, ведь такое не часто бывает. На крыльцо военкомата вышел старшина и объявил, что отбытие призывников произойдет в пять чесов.
О чём тогда думал Валерик, что произошло в его сознании, но ему показалось, что отправка будет в 5 часов утра, ведь 5 часов вечера – 17 часов. А коль так, то можно ехать домой, а утром явиться. Сказано – сделано!
Рано утром к зданию военкомата Валерика примчал братенник на мотоцикле, но вокруг стояла тишина и только куры греблись возле забора. Вышедший дежурный сказал, что все уехали на областной призывной пункт вчера в 5 часов вечера. От услышанного стало дурно. Придя в себя, со всех ног рванул на автостанцию и успел взять билет, на автобус, идущий в областной центр. Полдесятого утра был в облвоенкомате, где по плацу вышагивали новобранцы. Подойдя к некоему полковнику, Валерик пытался объяснить причину опоздания, но тот его даже не слушал, отвернув красную, как свекла, морду пробасил: – Откуда приехал, туда езжай обратно!
Больно и обидно было возвращается домой, но сам виноват в случившемся, успокаивал себя Валерик. Уже было за полночь, когда подходил на еле идущих ногах к родительскому дому, ведь отмахал пешком двенадцать километров. Деревня давно уже спала и только собаки, изредка подававшие голос, напоминали о своем существовании. Как и прежде, Валерик тихонько открыл створки окна, пролез на кухню и, ступая на пальцах ног, направился к печи, где сразу вырубился.
Утром появилась на кухне мама. Стала стучать вёдрами и чугунами, затопилась печь. Пришел отец, усевшись возле открытого окна, через которое пролез Валерик, закурил свой «Беломор». Они о чём-то между собой говорили. Валерик сквозь сон слышал, что упоминалось его имя.
– Ё моё! Да он же дома! Вон ноги с печи торчат, – воскликнул отец и подошёл к печи.
– Мы тут прикидываем: где он и как он. А он дома на печи жив и здоров. Давай слезай и рассказывай, что случилось.
Валерик нехотя спустился с печи и поведал родичам о своих приключениях. Опять был райвоенкомат, где пожурили и сказали, что пойдешь в армию 30 мая в строительные войска, то есть в стройбат, если не хотел служить в ракетных. Это был последний набор весеннего призыва 1968 года.

Глава 4

Утро для всех одно, но настаёт оно для каждого по-разному. Всё зависит от того, в каком настроении человек лёг спать, мучили ли его перед этим кошмары или он заснул с чувством исполненного долга.
Для Валерика новое утро ни чем не отличалось от предыдущих трёх. Вставал, как все жаворонки, рано, хотя ночи проходили неспокойно: приходилась часто безпричинно просыпаться, потом долго засынать. Новобранцы стояли, сидели у открытых окон вагона и смотрели на привычные глазу мелькавшие пейзажи, в ожидании конечной остановки поезда, которая вот-вот произойдёт. Все молчали, каждый думал о чём-то своём. Поднявшееся солнце уже прогрело воздух, который ветерком прорывался сквозь окна идущего со скоростью поезда, обдувая уставшие и помятые лица, освежая головы и тела.

В 9 часов утра поезд остановился. Это был город Ивано-Франковск. Рядом с железнодорожным вокзалом стояли три бортовых «130-х зилка» в ожидании новобранцев. После проверки началась погрузка. Валерик вскочил через задний борт и сел на доску – скамейку у самой кабины. Он знал из опыта, когда в строительной организации их возили на работу по району в будках-скворечниках, как закручивает воздух позади идущей на скорости машины, с которым летит не только пыль, но и песок. Всё это оседает на одежде, забивает глаза, нос и рот.
После сорокаминутной езды и пройдя через контрольно-пропускной пункт, новобранцы оказались на территории воинской части, оставив за КПП и высоким забором из колючей проволоки свою гражданскую жизнь. Они шли по асфальтовой полосе дороги, окружённой зеленью деревьев и кустарника на фоне таких же зелёных сопок. Было ощущение, что попали в парилку. Отсутствовало хоть какое-либо дуновение ветерка и чувствовалось, что природа вместе с новобранцами изнемогает от духоты под палящими лучами солнца.
То, что произошло в колонне за считанные минуты невозможно, не увидев, представить. Словно по команде все остались без рубашек, которые превратились в жилетки и распашёнки, лишившись рукавов, воротников и пуговиц. В брюках Колошины разлетались по швам, а то и на ленточки. Трудно сразу сказать, что послужило столь безобразному превращению своей одежды в лохмотья, превратив изначально нормальных людей в оборванцев. Может, повлияла жара, но скорей всего дурной пример одного из новобранцев, чтобы в дальнейшем шмотка не досталось старослужащим, как гражданка, в которой они уходили на дембель.
Полчаса понадобилось, чтобы дойти в расположение части. Усталых, грязных, пропахших потом и, в придачу, оборванных новобранцев сопровождающие сержанты построили на плацу перед одноэтажным выбеленным, с большими окнами зданием, как оказалось штабом части, своего рода контора колхоза или предприятия. Вокруг плаца стала кучковаться солдатня не по форме одетая. У некоторых были в бинтах головы, шеи, руки, были даже на костылях. От увиденного казалось, что попали в расположение госпиталя или больницы. Словом, освобождённые от службы военнослужащие пришли поглазеть на новоявленное пополнение.
– Равняйсь, смирно! Равнение на право! – скомандовал бывший в сопровождении капитан и пошёл строевым шагом, высоко поднимая ноги с вытянутым носком, и приложив правую руку к виску, навстречу идущему небольшого росточка майору. Остановившись один против одного, кэп отрапортовал:
– Товарищ майор! Пополнение призывников в количестве 80 человек для прохождения службы прибыло без приключений. Сопровождающий капитан Гризлюк.
– Вольно! – отдал команду майор кэпу, а тот новобранцам. Выйдя на средину плаца перед новобранцами, майор кинул скользящий взгляд по строю, проматерившись, как бы, сам себе, но было слышно в притихших последних рядах, заговорил:
– Это что за раздолбаи покровские, что за анархия прибыла? Что за вид, что за форма одежды, такую вашу мать? Видимо с мозгами у некоторых тоже не всё в порядке. Будем ошибку природы исправлять. Не умеете – научим, не хотите – заставим. Понятно, растакую вашу мать? Майор брезгливо сплюнул под ноги и продолжил:
– А пока всех отвезти в баню, переодеть, накормить. После столовой завести в клуб и разобраться, кто есть кто, кто на что горазд.

* * *

Новобранцев на бортовых «зилах» отвезли в баню, которая находилась в военном авиагородке. Валерик долго, как и все, отмывался стоя под душем, смывая всё, что прилипло к телу за дорогу. После душа, в просторном предбаннике, получили и надели бельё, армейское х/б в виде гимнастёрки и штанов-галифе, кирзовые сапоги и портянки, ремни и пилотку. Выйдя с бани, невозможно было определить, глядя в затылок, кто перед тобой. Одинаковая форма одежды всех изменила до неузнаваемости, как наружно, так и внутренне. Тело и душа почувствовали облегчение от происшедшего.
Снятое рваньё ушло в ветошь. Оказалось, были и такие, кто сохранил свою одежду, ибо шёл в армию, как на свадьбу и был одет с иголочки. Можно было шмотки отослать дамой, но они затерялись сразу после переодевания в армейскую робу. Кому охото возиться с чужим тряпьем, оно разошлось по рукам дембелей.
После бани жрать захотелось так, что пустые кишки жалобно потренькивали гитарными струнами, а от курева на голодный желудок подташнивало, и кружилась голова, слегка штормило.
Доставив новобранцев в отряд и построив на плацу по росту, сержанты повели всех строем в столовую. Стояла она рядом со штабом и в ней могли за столами разместиться три роты одновременно, по десять человек за столом. На каждом столе уже стояли две кастрюли с первым и вторым блюдами, чайник, миски, ложки, стаканы и хлеб. Когда все разместились за столами, была дана команда: «Приступить к приёму пищи!» Надо было, чтобы кто-то из сидящих за столом взял на себя смелость разложить содержимое кастрюль так, чтобы каждый получил свой черпак, и сам раздатчик не оказался без порции. Смелых косарей за столом не оказалось. И Валерик рискнул. Щи, картофельное пюре с котлетой и солёным огурцом, стакан киселя с белым хлебом, оказались «манной небесной» и поглотились до крошки. На всё было отпущено 20 минут.
Отмытых, переодетых, накормленных новобранцев строем повели в солдатский клуб, который находился с обратной стороны столовой и под одной с ней крышей. Собравшихся призывников в клубе опрашивали и записывали, кто какой строительной специальностью владеет. По этим данным формировались строительная, хозяйственная, механическая, автомобильная роты.
Валерик о своих способностях умолчал. Сказал, что после средней школы работал на стройке, но дальше подсобного рабочего, ничего не достиг, ничему не научился. На самом же деле, он неплохо рисовал, как самоучка играл на гармошке и баяне, а работая на стройке, стал каменщиком. С детства умел держать в руках топор и им пользоваться. Деревенские парни многое умели делать. И всё же, промолчал. Уж много оказалось творчески одарённых, а конкурировать побоялся. Да и получилась странная вещь, почему-то вдруг оказались многие не только талантливыми, но и городскими, скрыв своё деревенское происхождение. Городские же драли носы перед такими: мол, он дурак деревенский и воображали из себя гениев.
– Будь, что будет! – решил Валерик. – К работе, как к лопате и лому, не привыкать. С мозолями тоже знаком. Способности и умение никому не мешают. Это не мешок за плечами, к земле не прижимает, а вдруг пригодятся. Время всех и всё расставит по местам.

* * *

После разборки в клубе, всех построили и повели в напротив стоящую казарму, что была в метрах двухстах. Можно было эти метры пройти свободно, но нет, только строем. Новобранцев, как почётный караул, встретили «деды», которые дослуживали последние месяцы своего 3-х годичного срока, и те, кто пришёл служить первым призывом на 2 года и уже отслужили по 6 месяцев.
Казарма представляла собой длинное сборнощитовое строение, на высоком фундаменте с множеством окон. Возле высокого крыльца стояли большие банки с каким-то чёрным мазутом, им то, вместо крема, смазывали обитатели казармы кирзачи. Широкий проход-коридор делил казарму на две части: спальная с одной стороны; комната комроты, каптёрка старшины, умывальник, сушилка и две большие комнаты, не доведённые до толка с другой. Проход служил местом построения личного состава казармы по любому поводу. Пол, не видевший никогда краски, был от сапог, как сами сапоги, чёрным.
Посреди спальной половины, между рядами металлических двухъярусных коек, стояли в два этажа деревянные нары. В узких проходах, по ширине двух тумбочек стоящих в торце у стенки, стояло восемь табуреток. Столько новобранцев должны занять свои места на нарах и будут здесь обитать до окончания карантина, так называемого курса молодого бойца. После чего новобранцев расформируют по другим казармам, кто-то останется.
От увиденной обстановки новобранцы стали возмущаться: дескать, с одних нар попали на другие, но кому нужен этот лепет. Это вам мужики не кровати дома с мягкими перинами, начинайте привыкать к армейским условиям. Хорошо, что на них лежат тюфяки, хоть и не первой свежести, и постельное бельё. Послужите, всё исправится.
Валерик со своим ростом 185 см., решил занять второй ярус, который ему был более удобен. А так как в казарме сортира не было, то самым большим открытием дня было его посещение каждым новобранцем. Столь важное и необходимое строение на 20 толчков находилась в метрах 50-и от подножия сопки вверх. И если бы не ведущая туда деревянная лестница с перилами, то подъём был бы не возможен. Без привычки даже ноги устали, а уж если сильно приспичит, то не успеешь, не только дойти, но и добежать.

* * *

Сегодня всё было по-армейски и впервые. В конце — концов, вечерняя прогулка, проверка и команда: «Рота, отбой по полной форме!» Это означало: быстро раздеться, сложить стопкой на табуретку х/б, заправить портянками сапоги, обмотав каждой голенище, занять своё место под одеялом. Надо уложиться во время. Вместо секундомера служила зажженная спичка в пальцах старшины. Если она сгорала, а команда «отбой» всё ещё продолжалась, то старшина ждал, когда все улягутся, и звучала команда: «Рота, подъём!» После чего он выборочно проверял, подойдя к любому: на все ли пуговицы застегнут, находиться ли при деле брючный ремень, правильно ли намотаны портянки. Любая не застёгнутая пуговица могла у старшины вызвать удовольствие поиздеваться не только над новобранцами, но и остальными. Звучали команды «отбой» и «подъём», а спичек в коробке было много. Это будет потом, но в этот вечер такого не произошло. Может старшина сжалился над пополнением в роте, ведь сегодня ступившие на территорию части и до команды «отбой» много проделали работы, и приустали.
После того, как Валерик оказался с головой под байковым одеялом в белом пододеяльнике, не заметил, как перешёл в состояние сна. Ночь пролетела очень даже быстро. Нечего не приснилось. Домашняя привычка рано вставать, сработала и здесь. Валерик просто лежал, ожидая общей побудки – первого армейского подъёма.
– Рота, подъём! – разорвал утреннюю тишину голос старшины. Если на «дедов» — дембелей команда не очень действовала, да и старшина был из тех же, то новобранцы, как горох падали с верхних ярусов нар. Надо, как можно быстрее облачиться в обмундирование и обмотав портянки, натянуть на ноги кирзачи и выскочить на проход для осмотра. Но за ночь, кем-то уже служивших, была проделана подлянка по отношению к молодым: местами поменяли и перемешали хэбэшку и сапоги. Вскочившие после сна новобранцы, надевали штаны и гимнастёрки, которые на них не лезли или были слишком велики, тоже происходило с сапогами. Каждый в этой неразберихе искал своё, а время шло. Уже начались потасовки, что вызвало удовольствие у проделавших своеобразную шутку и наблюдавших с обеих сторон за ситуацией. Кое-как разобравшись, новобранцы выходили на построение.
Валерик в эту хохму не попал не потому, что оказался хитрее других и не сложил, как все своё х/б на табуретку, а сложив, положил под подушку. Просто он не любил, когда подушка лежала ниже пяток. Так за счёт х/б приподнял набитую ватой подушку на нужный уровень, а сапоги поставил под нары.
По распорядку после подъёма шла физзарядка и туалет. С голыми торсами каждый взвод бежал за метров триста от казармы, где отходили подальше от дороги для утренней оправки. Потом опять бежали к казарме. Слегка помахав руками и попригинавшись, расходились, чтобы занять место в умывальнике.
Ещё и не служили, а с тумбочек стали пропадать зубная паста и щетки, мыло с мыльницей, сапожный крем и щётки, бумаги для писем и конверты. А про зубной эликсир, одеколон и говорить нечего. Хоть и мелочь, но каждый день не напокупаешься. Пришлось, уходя на работу, всё слаживать под подушку, прятать в койку. Но тот, кто ищет, всегда найдёт, и опять всё исчезало.
Как потом выяснилось, мыльницы и зубные щётки шли на изготовление ремешков на часы, брючные ремни и всякие безделушки, которые «деды» готовили к дембелю, как подарки и сувениры. А ещё мелко нарезанные мыльницы засыпались в ацетон и получался отличный клей для склеивания пластмасс.

ГЛАВА 5

В один день с новобранцами прибыли с учебной шестимесячной школы по подготовке младшего комсостава три сержанта. Они были назначены командирами взводов пополнения. Так Валерик оказался в 3-ем взводе 6-й роты.
После завтрака рота построилась на плацу возле штаба, вместе с другими 5-ю ротами, на ежедневный утренний развод. Он, как и всё остальное, был первым для Валерика и его сослуживцев.
– Отряд равняйсь, смирно! Равнение на середину! – скомандовал тот самый майор, который вчера встретил новобранцев, оставив впечатление мужика с крутым нравом. Музыканты заиграли какой-то марш, где главную «скрипку» вёл большой барабан, отбивая ритм. И майор строевым шагом, взяв под козырёк фуражки правую руку, пошёл идущему навстречу командиру части с рапортом о построении личного состава отряда на развод.
Это была своего рода утренняя рабочая планерка для военных строителей с подведением итогов дня прошедшего и производственных задач на день наступивший. Кого-то нахваливали, кого-то хулили, давали замечания и указания. После окончания развода, под звуки того же марша, роты стали расходиться по местам их работы. Только новобранцы в этот пятничный день, чтобы окончательно войти в армейскую колею, должны были, уже в третий раз, пройти в госпитале медкомиссию, каждый должен был обязательно побыть в секретном отделе части. Значит, повезут в военгородок. До обеда надо уложиться.
Чего-то сверхъестественного на медкомиссии не открыли и никого не комиссовали. Ещё бы! По кабинетам врачей промчались галопом. Затем в «секретке» получили указания, как вести себя в расположении части и за её пределами с местным населением, что в никакие контакты с ними не входить. Держать в строгом секрете сведения о построенных на территории части объектах сроком на 10 лет. О чём каждый, в подтверждение услышанного, поставил свою роспись в представленных документах. Валерик забежал в магазин «Военторг» и купил комплект белых подворотничков, опять зубную пасту и щётку, щётку сапожную и чёрный крем для сапог. Надолго ли хватит, но без этого не обойтись. После обеда новобранцам было дано свободное время в расположении казармы. Каждый мог заниматься чем угодно, но все получали в каптерке рабочую робу и телогрейки без воротников, шерстяную парадную форму и шинели, пришивали ко всему чёрные погоны с эмблемами строительных войск. С внутренней стороны, разведенной хлоркой, каждый писал свою фамилию и инициалы.
Кстати, об эмблеме. У военно-строительных войск, как и у других родов войск, есть свои знаки, отличая: погоны чёрного цвета и эмблема, где на фоне морского якоря, в кругу дисковой пилы изображён гусеничный трактор-бульдозер. Вверху дисковой пилы, между двух изогнутых электрострел – звёздочка. Только Валерику было не понятно, почему-то большинство стройбатовцев на погонах носили эмблемы шоферские, связистов, музыкантов, даже эмблемы врачей, но не свои родные.
В каждом взводе заучивали слова песни, которая станет для его состава строевой. И уже на вечерней прогулке 3-й взвод горланил:
А для тебя родная,
Есть почта полевая,
Прощай, труба зовёт:
Солдаты в поход…

* * *

Распорядок дня в субботу не изменился. Выходной день и все в казармах, кроме тех, кто на хозработах в столовой и подсобном хозяйстве. Обязательным мероприятием всех рот является изучение воинского устава и строевая подготовка, но больше всех доставалось новобранцем с 6-й роты. Новоиспечённые взводные командиры с их вили верёвки, выжимая все соки, гоняли по всем заученным в учебке правилам.
Ещё никто из молодых не знал, почему местонахождение части называют «гнилой долиной», но каждый всем телом чувствовал, как здесь печёт июньское солнце, от которого не было спасения. Только вечером, вдруг опустившийся за сопки солнечный диск приносил прохладу, а внезапное его утреннее появление, с первой же минуты, приносило жару. Бывали частые случаи, когда на плацу, будь-то на строевой или разводе, солдаты падали в обморок.
Все здания, сооружения, склады и другие объекты на территории отряда охранялись «летунами», которые располагались в военгородке, они же были заказчиками строящихся объектов. Они стояли на двух КПП вооруженные «калашами», могли быть с овчарками, лай которых доносился с питомника до «гнилой долины» в утренней прохладе. «Летуны» дежурили круглосуточно возле десяти истребителей МИГ-15, которые стояли на краю огромной площадки, вымощенной бетонными плитами, у подножия сопки, и могли каждого, кто соизволил приблизиться к самолётам очень близко, положить на землю. «Деды» говорили, что «Миги» стояли без моторов, а значит, исполняли роль макетов. Вот на этой бетонной площадке, липовом аэродроме и такими же «МИГами», Валерик с товарищами отрабатывал строевой шаг, стирая, как на наждаке, каблуки кирзачей.

* * *

В «гнилой долине» жили когда-то гуцулы, чей разговор совсем не похож на украинский. На вершинах сопок сохранились места их проживания, как единоличников. Если учитывать, что с осени до весны вершины сопок находятся в облаках и оказавшись в это время на сопке, попадаешь в сплошную серость тумана с изморосью, то невольно возникает вопрос, что загоняло людей в такие непростые условия для проживания. Там было обилие дичи. Но как жить вдали от людей, в сырости, понять было немыслимо.
Гуцульское кладбище совсем не похожее на православное кладбище. У нас крест основной атрибут захоронения, где можно прочесть всю историю деревни или города, где нет вымысла, и как правило, всегда указана точная дата рождения усопшего, и абсолютно точная дата смерти. Там же стояли плиты без надписей, но с множеством резных фигурок людей из камня по надгробию. В этом тайна захоронений.
Здесь нет привычных для каждого деревенского колодцев, зато много обложенных камнем родников, дающих прозрачную, холодную до ломоты в зубах воду. Весной сопки утопают в белизне цветущих яблонь, груш, черешни. На золотом фоне осени появляются, как в замедленном кинокадре олени, косули, лани, а заяц, лисица и дикий кабан – самые распространённые обитатели сопок.
У подножия сопок бежит, извиваясь и перекатываясь через камешки, где можно пройти десять метров от берега до берега, не замочив косточек ног, ручей. Сильные дожди и таяние снегов на сопках превращают этот безобидно журчащий ручей в бурлящий и ревущий, с грязной водой поток, под мощью которого не сможет устоять никто и ничто.
О событиях Великой Отечественной войны напоминает братская могила погибших воинов в боях с немецко-фашисткими захватчиками. Их имена написаны на обелиске, который стоит у дороги в военный городок.
В этих местах шли ожесточенные бои партизанского соединения под командованием генерала С.А.Руднева с фашистами, который 4 августа 1943 года погиб около посёлка Делятино. В 60-х годах в посёлок выселили жителей «гнилой долины», который располагался за КПП и забором из колючки. После войны в этих местах многие годы орудовали националистические банды бандэровцев, которые вели подрывную деятельность против советских, партийных и государственных органов, убивали тех, кто строил послевоенную мирную жизнь. Ведь не зря в «секретке» предупреждали новобранцев о возможных неприятностях с местным населением, где неприязнь к «москалям» сохранилась, и были случаи избиения военнослужащих стройбата.
* * *

– Взвод, слушай мою команду! Рабочий инструмент на плечо! На место работы, шагом марш! – пропел взводный. Вооружившись лопатами, ломами и кирками, которые получили на складе, которые будут в руках новобранцев в течение карантина, а в дальнейшем и всю службу, взвод направился в район котельни, где предстоит копать траншею.
Каждому, как дневное задание, был отмерян кусок земли, где к концу дня должна появиться одна длинная траншея, с соответствующими параметрами – глубиной и шириной.
Капать землю не просто, если ею оказалась глина, которая лежала не тронутой сотни лет, а может и с момента сотворения мира, и превратилась в камень. Её с трудом берёт кирка, тем более лом. Затрудняло работу безбожно палящее солнце, но деваться некуда и за чужой спиной нет возможности затеряться, не сачканёшь, поэтому каждый потеет сам за себя. Пот заливает и щиплет глаза, его капли на теле. Лом и кирка переходят из рук в руки. Глину лопата не берёт и ею можно только выбросить с траншеи то, что надолбалось.
Сходили на обед в столовую и опять на траншею. Говорят, после вкусного обеда полагается поспать, чтобы жирок на животе завязался. Дело хорошее, только не в армии. На строевых занятиях ремни проверяют, чтобы не висели бляхой вниз. Каждый новобранец меряет ремнём окружность головы, от подбородка до макушки и, получившаяся длинна окружности, фиксируется бляхой ремня. Это размер талии. Ремень сильно пережимает и даже в этом месте немеет. Трудно приходится тем, у кого голова меньше живота. Если кто-то ремень, всё-таки, отпустил и попался, то взводный, положа пряжку на что-нибудь твёрдое, ударял каблуком своего сапога так, что ремень больше не отпустится, по крайней мере, на время карантина. В дальнейшем такое на стройбатовцев не могло действовать, принося неудобства. Всё завесило от привычки: кому-то ужиматься ремнём нравилось, а кто-то его носил пряжкой на ширинке. И ещё. При помощи ремня можно защищаться, захлестнув одним взмахом его на ладонь. Тогда пряжка со звёздочкой в умелой руке гуляет с большой скоростью, и попасть под неё нет резона. А пока новобранцы, немного расслабив ремни, шли докапывать проклятую траншею. Свою работу сопровождали матом и каждый выброшенный слой приближал к финишу. У того, кто никогда не держал в руках такой инструмент, но был в рукавицах-спецовках, появились на ладонях покраснения. Зато у тех, кто посчитал, что спецовки из-за своей грубости только мешают работать и не посчитал нужным их надевать, на ладонях пузырились кровяные мазали. У кого-то они лопнули и долго будут болеть. И всё же, поблажек на имевшие мозоли не будет и под освобождение от работы не попадут.
(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)