Рассказы охотников промысловиков про тайгу и свои законы

Хождение за Угрюм-реку. Часть 2: Хроники промыслового сезона

Первую часть рассказа о хождении за Угрюм-реку читайте здесь: «Хождение за Угрюм-реку, часть 1».

Глава четвертая. Подготовка к промыслу

2 октября.

Как хорошо, что мы вовремя прошли Ерему! Сегодня под утро температура воздуха опустилась до минус 6 градусов. Разливы и заливчики Еремакана покрылись тонким ледком. Задержись мы еще чуть-чуть в пути, и покрытые льдом плесы вморозили бы нас, как челюскинцев.

Теперь, когда мы уже на участке, нашей главной задачей становится заготовка приманки.

Жизнь на Базовом зимовье начали с бани. Пар был хорош! Я три раза на улицу подышать выскакивал. Немного постирал бельишко и в Еремакане прополоскал.

Валера, уже почти ночью, испек (тут говорят «состряпал») шесть буханок таежного хлеба. Хлебный дух стоял на всю округу!

Хождение за Угрюм-реку. Часть 2: Хроники промыслового сезона

3 октября.

Сходил на реку, проверил капканы, снял трех ондатр.

Ондатра нужна для приготовления приманки на соболя. Пойманные ондатры сразу не обдираются, а развешиваются за хвосты на открытом воздухе под навесом. Шкурки ондатры очень дешевы, поэтому заниматься ими нет никакого смысла. Гораздо выгоднее выменять их у тайги на несколько соболиных, которые и сейчас пользуются большим спросом. Соболь – это главная цель, ради которой местные мужики идут в тайгу на промысел.

6 октября.

Рассказал Валере, что вчера не стал стрелять из-под собаки глухарку. Просто пожалел. Валера этому немало удивился и сказал, что здесь зверь или птица отпускаются без выстрела только в том случае, если они в данный момент не нужны, во всех остальных случаях добываются, невзирая на их пол и возраст. Вокруг необозримая тайга, а в ней полно места, где люди не появляются годами, десятилетиями, а может, и вовсе никогда не были. Там вволю может плодиться любой зверь, но уж коли он попал в зону действия выстрела и в его добыче есть необходимость, то пусть не взыщет. Наверное, с точки зрения таежного промысловика эти рассуждения правильны. Я сам убедился в том, что тут полно зверья, которое даже не подозревает о том, какую опасность для него представляет человек. Как вам такой факт: сидящий на дереве глухарь, облаиваемый собакой, легко выдерживает несколько выстрелов-промахов и дает возможность охотнику исправить возможность.

8 октября.

В планах на ближайшие дни – сходить на Среднее зимовье (стоит выше по Еремакану). Там мне предстоит жить и промышлять зверя. Первый раз пойду с Валерой, ибо сам я дороги не знаю.

14 октября.

Идем на Среднее зимовье.

Еще на подходе заметили открытую настежь дверь. Это могло означать только одно – в зимовье наведывался медведь. Бывает и так, что охотник беспечно подходит к зимовью, а медведь-то как раз там. Беда тогда! Я заметил, что Валера ко всем зимовьям подходит только с оружием наготове. Привычка, выработанная годами.

Прямо у самого зимовья добыли из-под собаки глухаря.

Хождение за Угрюм-реку. Часть 2: Хроники промыслового сезона

15 октября.

Ночевали более-менее сносно. Была очень большая влажность, как в бане. Так всегда бывает, когда отогреваешь промороженное зимовье. Утром поднялись, попили чайку, остатки глухариного супа отдали собаке и тронулись в обратный путь. Шли той же тропой, что и вчера. Эта тропа – мой будущий путик. Капканов на нем сейчас нет, и мне предстоит их разнести, установить и насторожить с приманкой.

Глава пятая. Житье-бытье промысловое

20 октября.

Все, пора начинать промысел соболя. Из охотничьих переговоров по рации следует, чтошкурка уже выходная. Приманки заготовили много. Завтра ухожу на Среднее зимовье.

21 октября.

К вечеру дополз до Среднего зимовья. Еле дошел, сил уже не осталось. К захваченному с Базового зимовья рюкзаку в 16 килограммов по дороге добавились тетерев и два глухаря.

Пока буржуйка прогревает зимовье, разделал птиц и варю супчик.

Завтра будет первый промысловый день. Пойду по путику настораживать (поднимать) капканы. Капканы, сказал Валера, на путике уже есть, осталось только зарядить их и приманку подвесить.

24 октября.

За три дня удалось совершить, что задумывалось. Я пробил путик по покрайке мари до профиля, расставил 16 капканов. Итак, у меня на сегодняшний день насторожено 20 капканов: 16 по покрайке мари, 2 на профиле и 2 на «буранке». Процесс пошел.

Видел сегодня в пойме Еремакана 7 северных оленей, но стрелять не стал, так как они были на другом берегу реки. Лед пока очень тонкий. А вдруг переход бы не нашел?

Завтра пойду поднимать путик, ведущий на Базовое зимовье. Побуду там пару дней и вернусь обратно.

Хождение за Угрюм-реку. Часть 2: Хроники промыслового сезона

28 октября.

Два дня пробыл на Базовом. Топили баню, мылись, стирались.

Пока возвращался на Среднее, снял с капканов двух соболей, обработкой шкурок которых сейчас и занимаюсь.

29 октября.

Вернулся с путика в начале седьмого вечера. Принес несколько соболей и одну белку.

На мари видел оленей. Решил скрадывать, так как кушать что-то надо. Подобрался на верный выстрел и выбил из стада одного оленя. На разделку туши потратил 40 минут. Прихватил с собой печень, сердце, вырезку и грудинку (соколок).

Сегодня праздник чревоугодия! Теперь можно жить наравне с голодным!

1 ноября.

Всю ночь дул ветрище. Тайга словно простуженно дышала. Пленка, прибитая на окно вместо стекла, вздрагивала и пришепетывала, как будто жаловалась на стужу и ветер. Необъяснимо, но все эти мрачные звуки отзывались в моей памяти знакомым с детства бодрым мотивчиком: «…Я лежу, а в мои окна так и ломится ветер северный, умеренный, до сильного…»

3 ноября.

Ухожу на Базовое. Все уже собрал. Вот сейчас чайку хлебну, и в путь…

Хождение за Угрюм-реку. Часть 2: Хроники промыслового сезона

4 ноября.

Вернулся на Среднее зимовье. С Базового вышел непозволительно поздно – в половине второго (13:30). Долго копался с подготовкой лыж. На них и пошел. Я проклял все! О том, что хорошо подогнать ремни под обувь никогда не получается с первого раза, я знал, но не думал, что настолько промахнусь. Ремни оказались очень маленькими! По пути лыжи постоянно то слетали, то выворачивались, то залезали носками под сугробы, то цеплялись за кусты марника (ерник). Марник это представляет собой плотный ершистый кустарник, похожий на жесткую распушенную метлу. Цепляется он и за одежду, и за ремни на лыжах, а заодно всячески противодействует твердому поставу ноги. Пробираться по этому кустарнику так сложно, что на сотне метров кувыркаешься в снег по 5-6 раз.

На первой же паре километров пути я так наломал ноги, что заныли коленки и голеностопы. Успокаивал себя лишь тем, что, единожды пробив лыжню, в дальнейшем передвигаться по ней буду быстрее и легче, а ремни, придя к зимовью, я обязательно переделаю. Вот и ломил изо всех сил, натаптывая дорогу для последующих облегченных передвижений. А пока шел, падая в снег и чертыхаясь. Снег на одежде тает, и в результате к середине пути я промок до нитки. И понял, что если продолжу топтать лыжню, то засветло до зимовья не доберусь, и придется пробираться по зарослям, подсвечивая себе путь фонариком. А на сколько его хватит при такой морозной погоде?! Сбросил я лыжи (вернее, они слетели с меня во время очередного падения), привязал их на веревку и волоком потащил за собой. А время к вечеру, и солнце уже опустилось в облачную полосу, нарисовавшуюся по горизонту. И навалился я на ходьбу из последних оставшихся сил, и попер вперед по тайге, как зомби.

Натужно и упорно продвигался я к зимовью шаг за шагом, и чем ближе к жилью, тем длиннее становилась дорога.

Не доходя трех капканов до зимовья, я не выдержал и бросил волочащиеся сзади лыжи, решив, что вернусь за ними завтра с новыми силами. В избушку я ввалился в половине девятого вечера, сырой и холодный. Затопил печь, скинул с себя мокрое белье и влез пусть в холодную, но сухую одежду. И тут, видимо, от сильного перенапряжения, у меня случился нервный срыв. Я то смеялся, то вдруг замирал, боясь пошевелиться, то вытирал полотенцем катившиеся градом слезы, и только тихо, еле слышно твердил: «Я дошел… я дошел… я дошел».

С моего прихода прошел час. Сейчас в зимовье уже тепло. Я сижу, пишу эти строки и отпиваюсь горячим чаем со сгущенкой. Есть не хочется, хотя в кастрюле имеется суп, а в утятнице плов. Чай! Пока только чай!

Хождение за Угрюм-реку. Часть 2: Хроники промыслового сезона

5 ноября.

Занимаюсь бытовыми делами. Наколол дров, подогнал ремни на лыжах. На сосну, на которую заброшен антенный провод, прилетал тетерев, а я его прошляпил. Теперь сижу пью чай и жду Валеру. Он должен сегодня ко мне заехать и привезти мне Белку (собаку). Тут без «звонка» за дверью жить нельзя. А то вдруг Шарапинка в гости заявится, а я не услышу. Неудобно будет, гость все-таки.

9 ноября.

Про собак. Тут с собаками, как бы это мягче выразиться, – полная задница. Уходят они тут за зверем на десятки километров. По рации только и разговоров: то у одного собака ушла и не вернулась, то у другого. Потом вдруг оказывается, что пропавшая собака прибилась к другому (чужому) зимовью, стоящему в доброй сотне верст от места, где она рассталась с хозяином. Вот у Анатолия (позывной – Алтыб), пропавшая собака оказалась в Хомакашово, а это 80 километров по тайге. Транспорта у него нет, охотится ногами. Вот и выходит, что за собакой надо идти пешком, а это 160 километров в два конца. Убить на этот поход надо 7-10 дней, которые придется отрывать от промысла. Когда тут мотаться, если самое время путики поднимать? Да и здоровья на такой поход сколько надо?! Ничего себе – за собачкой сходить!

22 ноября.

Оказывается, почти все соседи-охотники свалили домой! Мы тут с Валерой практически одни на всю округу остались. Он, правда, тоже вскорости домой съездить собирался. И останусь я тут один на сотни верст в округе. Замечательно! Не знал, что тут так заведено: заедут, порыбачат, путики поднимут, пару раз проверят и домой на недельку, а то и на две. Потом приедут, еще пару раз путики проверят и на Новый год опять по домам. И так раза три-четыре за сезон мотаются. Из тайги везут мясо, рыбу, пушнину, а в тайгу – продукты, топливо и другие полезности.

30 ноября.

Валера уехал в Преображенку. Дней через 10 должен вернуться. Сам я вернулся с Базового на Среднее. Надо закругляться с промыслом – еще разок проверить круговые путики, а дней через семь их глушить, снимая капканы. Я пообещал Валере, что к 14-15 декабря буду готов к отъезду. Вот и пошли последние две недели промысла. Всему когда-то приходит конец. Как долго и трудно я сюда добирался, и вот все завершается. Даже грустно немного.

10 декабря.

Вот и все, сходил и снял первый путик.

В зимовье вернулся пешком. Лыжи оставил на профиле, так как по «буранке» шагается, как по асфальту. Завтра все равно опять в ту сторону идти.

И вот топаю я по «буранке» к зимовью, гляжу на затухающий закат, и охватывают меня разные чувства, собираются в один ком и бередят душу. С одной стороны, домой хочется – сил нет, а с другой – жаль обрывать начатое и незавершенное дело. И понятно, что вряд ли уже будет ловиться соболь, а все же досадно глушить путики раньше завершения промыслового сезона. У себя дома я привык охотиться до последнего дня, невзирая ни на что. А вот на полпути надо все бросать и «сматывать удочки». Шел я сегодня по путику, и только одна мысль свербила, что я больше никогда в жизни тут не пройду, не увижу этой широкой Еремаканской поймы с пасущимися на ней оленями, не увижу обгорелых стволов лиственниц, торчащих к небу остроконечными высоченными жердями. А лыжня моя, с таким неимоверным трудом пробитая, спрячется под свежими пухлыми снегами, а потом растает вместе с ними на веки вечные. И не останется здесь от моего присутствия ни единого следочка. Когда все это случится, я буду уже далеко отсюда.

Глава шестая. Дорога к дому

14 декабря.

Путики «разорил».

Готовлю дрова. За два месяца робинзонады я их много пожег, и теперь после себя необходимо оставить запас.

Вечером собрал манатки, завтра попру на Базовое. Валера пока не приехал, но ждать его лучше на базе. Завтра отчаливаю отсюда навсегда. Что-то много в моем лексиконе появилось «никогда» и «навсегда»! Это все грусть проклятая. Так душу и теребит. Вот сижу, гляжу на стены, на трещины в бревнах и словно силюсь все это запомнить не только визуально, но и душевно. Завтра… Завтра уйду отсюда, чтобы уже никогда не вернуться. Опять это пресловутое «никогда»! Сейчас это место моего обитания, а пройдет совсем немного времени и превратится вся окрестная тайга в одну небольшую точку, которую я еще неоднократно отыщу в уютной домашней обстановке на карте мира.

Хождение за Угрюм-реку. Часть 2: Хроники промыслового сезона

15 декабря.

Прощай, Среднее! Здравствуй, Базовое! Грустно было уходить. Пока переходил пойму Еремакана, несколько раз оглядывался на белеющую снегом среди невысокого сосняка крышу зимовья. А дымочка-то из трубы нет! Ушел человек, и осиротело жилище.

17 декабря.

Вчера вечером приехал Валера. Можно начинать собираться на выезд из тайги.

20 декабря.

Завтра выезжаем с Базового в Преображенку. Нарта уже загружена.

26 декабря.

Вот мы и в Преображенке… На дорогу ушло пять дней. В первый день добрались до подбазы Селецкого (80 километров). Тут живут Анатолий Лытин и Павел Лысенко. Они ждали нас, чтобы тронуться в путь вместе с нами, но на другом снегоходе. На следующий день это сделать не удалось, так как ударили морозы под 50 градусов.

После обеда 23 декабря, когда немного потеплело, стартовали далее в направлении Преображенки. За день мы должны были преодолеть почти 60 километров и добраться до зимовья Хомакашово.

В Хомакашово приехали уже в полной темноте, где нас встретил Андрей Мирк – отец Дмитрия, которого мы видели, когда поднимались осенью по Ереме.

Ночью мороз опять окреп настолько, что об утреннем выезде и думать было нечего. Еще на сутки застряли в Хомакашово.

Двадцать пятого, невзирая на лютый мороз, двинулись в путь. За день нам предстояло отмахать 112 километров. Что это были за километры – вспоминать страшно. Холод пробирал до мозга костей! Все четверо поморозили лица. Я поморозился всех меньше, так как ехал, сидя на нарте спиной вперед.

Хождение за Угрюм-реку. Часть 2: Хроники промыслового сезона

Глава седьмая. Эпилог

Вот я и в другом мире! А где-то там, на Еремакане, на Среднем зимовье, спокойненько лежат в поленнице наколотые мной дрова, в тайге на заброшенных путиках в невозмутимом спокойствии стоят присыпанные снегом кулемки. Этим кулемкам уже никогда не суждено быть взведенными. Так и сгниют в недрах восточносибирской тайги! У каждого в этом мире своя судьба: у меня своя, а у них – своя. Пожалуй, всех дольше проживет на этом свете капкан-инвалид, который я оставил на дальнем путике за марью, не забыв, естественно, его разрядить. Жить он будет дольше всех, но жизнь его будет пустой и никчемной. За все свое существование в тайге он уже не поймает ни единого соболька. А может быть, ему этого и не надо?! Возможно, он их уже переловил так много и проработал так долго, что от длительного напряжения ослабла его пружина? Может быть, он очень рад тому обстоятельству, что его оставили доживать свой век в тайге, а не бросили в ящик с металлоломом? Кто знает! В этом деле все зависит только от личного восприятия жизненных обстоятельств. Жизнь и смерть – понятия относительные, при всей их очевидности. Вот так! Кому-то тайга без конца и без края, а кому-то небольшая улица от поворота до перекрестка. Каждому свое! Здравствуй, родина!

Русский охотничий журнал, сентябрь 2013 г.

Промысловики или откровения старого оленевода.

Глубокая осень, снегу было больше двадцати сантиметров. Вроде бы и не много, а вроде уже и немало. Но лыжню мы уже протропили. В это время снег идёт обильно и ежедневно, укрывая не только землю, но и деревья своим пушистым одеялом. В такой период, за ночь может насыпать снега и двадцать, и тридцать сантиметров. Мне уже четырнадцать стукнуло, и теперь я могу официально ходить на охоту да ещё и с ружьём, когда иду с отцом. Это придавало больше уверенности и гордости, — я охотник и не просто, а охотник — промысловик. Тащащийся не просто сзади отца по лыжне, а идущий впереди с ружьём на плече.

Начало ноября, промысловый сезон начинающийся с середины октября был в самом разгаре. В это время идёт и проходной(миграционный) соболь и хорошо активизируется местный соболь, да и другие пушные зверушеки. Первые крепкие ночные морозы(более двадцати градусов ниже нуля) заставляют одних зверушек больше двигаться, либо других прятаться.

Этот очередной выезд в субботу на отцовский путик не предвещало ничего особенного, обычная работа, — проверка капканов, ловушек, добыча приманки, всё как обычно. Рюкзак, как и всегда, загружен и приготовлен с вечера, пяток капканов различных номеров, мороженая приманка, топорик, ну а утром добавляется ещё и термос с горячим чаем. В общем до десяти килограмм у каждого за спиной будет. Иногда берём с собой котелок и плитку чая, хорошего грузинского прессованного чая. Ну а бутерброды, — хлеб с маслом и колбасой, — за пазуху, что — бы не замёрзли. Дорога все таки дальняя, порядка двадцати километров на лыжах по путику. А это целый день на воздухе.

Наши лыжи скользили уже по другой стороне реки Селигдар скованной ледовым панцирем. Да уж постарался братец Морозец на славу!

Селигдар — река в Алданском районе Якутии, правый приток Алдана. Устье находится в 1708 км от устья Алдана. Длина реки — 106 км, площадь водосборного бассейна — 1860 км?. 

Проснувшиеся синицы и пичуги пели свои трели на медленно восходящее солнце, и даже поползни перелетая от одного дерева к другому и шелестя лапками по коре попискивали, выискивая жучков. Просыпались в это время и белки, — голод не тетка, и морозы не помеха. Пожалуй кто хорошо и уютно себя чувствовал, так это клесты. Вытаскивая своим загнутым клювом семена с еловых шишек, проделывая трюки, как истинные акробаты. Иногда белки устраивали «соревнования» с клестами за шишки.

Так и шли по путику, все было спокойно, — там капканы подправили, там приманку, съеденную белками или мышами, приходилось новую вешать, ну а там кулемки или плашки поправлять. Время обед, неплохо бы было и подзаправится. Решаем дойти до кедрача, а там на поваленной лесине и отдохнём. Большое, поваленое молнией дерево служил нам и столом и лавкой. Сегодня у нас котелок с собой, время будет свежего, лесного чайку из снега сварганить.

Кедровый лес резко отличался своей мощью, и мрачностью. Высоченные деревья, как великаны строго поглядывали на тебя сверху вниз……. Даже иногда, как-то становилось не по себе от этого.

Последние метры и мы у цели, когда из зарослей густого кустарника, метрах в двадцати от нас выходит олень. Машинально срываю ружьё с плеча. Но какое-то внутреннее чувство не даёт вскинуть его. Буквально следом на свет появляется, действительно появляется мужичок невысокого роста, одет в ватники и старую, замасленную фуфайченку перевязанную обыкновенным шнуром. На голове старая потертая лисья шапченка, а на ногах оленьи унты. А из-за спины выглядывала старенькая мелкашка ствол которого был самым натуральным образом скручен проволокой с деревянной частью, а на спине висел совсем худенький рюкзачек. Один из местных, якут по национальности, по возрасту старше отца. За ним следом из чащи выскочила собака, лайка. Вся эта вереница шла по старому следу соболя в обратную сторону.

Первые слова нашего «непрошенного» гостя поразили меня,

— Ну сто цай то пить, то будем?

И это вместо приветствия! Увидя наше удивление, старик поправился поприветствовал нас. Мы познакомились. Отец поддержал идею, сказав,

— Мы как раз собирались немного перекусить, да и чайку за кипятить. Хотите можем вместе.

А вы случайно не промысловик? Спросил отец.

— Неее. Мы оленевода, с Хатастыря, гоним стадо на зимники в верховья.

Хатыстыр (якут. Хатыыстыыр) — село в Алданском районе Республики Саха (Якутии) России. Административный центр Беллетского наслега. Расположено на берегу реки Алдан. Расстояние до областного центра, Якутска, — 436 км. Основано в 1937 г. Согласно Закону Республики Саха (Якутия) от 30 ноября 2004 года N 173-З N 353-III село возглавило образованное муниципальное образование Беллетский наслег.

  Бабка попросила пару соболей добыть, у дочка шапка собсем худой. Вот пока олени отдыхают, я решил сбегать, может повезёт.

— А как далеко стойбище то? Спросил отец.

— Однако недалеко будет километров тридцать. Вы не переживайте, я видел здесь ваши участки, я пойду другая сторона.(фото из открытых источников.) 

Пламя костра ласково лизало котелок со снегом. Иду в лесок, там снег не такой глубокий, немного брусничного листа придаст особый вкус и запах чаю…..

Эмалированные кружки наполненные ароматным чаем парили и разносили запах по всей округе.

Разглядывая этого интересного человека, спросил не выдержав,

— Вы же охотник, промысловик, раз охотитесь на соболя, а почему ж тогда шли по старому следу соболя в обратном направлении?

Старик улыбнулся,

— Однако молодой ещё и глупый. Это первый след, что здесь встретил, соболь не проходной, местный, значит ходит по кругу, старый всегда приведёт к свежему. А промысловики это твой отец и ты, а я охотник.

— Ну вы же с собакой охотитесь на соболя, значит тоже промысловик! Не выдержал я.

Он рассмеялся,

— Однако думать нужно, смеясь сказал он мне.

— Если я с собакой на глухаря охочусь, я тоже промысловик? Имея хорошую собаку необязательно быть хорошим охотником! А вот ловить ловушками зверя, это как соревнование, кто умнее. Да и труд ваш не сравнить с моим, у меня это прогулка, а у вас работа. Вот и всё отличие.

— Хорошая у вас собака, умная, поглаживая у затылка и глядя ей в глаза говорю я.

— Однако хорошо собак чувствуешь, я уже заметил.

Наши посиделки с разговорами затянулись часа на полтора. Пора прощаться, впереди у нас ещё вторая половина пути…….

Запомнились слова старого оленевода на всю жизнь, а вот смысл его слов понял я на много позже.

Всем желаю хорошего чтения! 

Общаясь с охотниками-промысловиками, знаю что некоторые пишут рукописи.
Уговорил одного поделиться с нами его трудом.
Звать его Владимир Бельды, а рукопись в электронный вид перевела его дочь Татьяна Гейкер.

Первая история.

1986 год.

Год тяжелых испытаний. Переброска на новые неизведанные охотничьи угодья по горной речке Тормасу. Зимовий нет, кроме одного старого, ниже устья ключа Звериный, которое, когда-то давно построил дед Колоды Кимонко. Раньше они били нартовики через перевал Бира на Тормасу.
Обычно после новогодних праздников, к тому времени речки сковывало морозом и снега выпадало порядочно. Тормасу в переводе – «сильно водянистая» из-за постоянных наледей и больших паводков.
В этот год заезд на охот участок р. Тормасу был очень долгий. Угодья выделили новые, неизвестные. До этого охотился на Анюе ниже ключа Муху. Как заезжать, не известно. Директор Коопзверпромхоза Владимир Михайлович Болтрушко, отправляя, сказал: «Будет вертолет на р. Борбасу, ждать там.» Загрузили вещи, продукты, боеприпасы на автомашину, и вместе с Николай Головичем Одзял, доехали на место. Участок, среднее течение р. Анюя, устье Борбасу. Охот угодья Головича. Но когда будет вертолет Рыб инспекции? По рации сказали ждать. Но ожидание затянулось на неделю. Вертолетная площадка была рядом с зимовьем. Весь багаж на площадке. Но каково сидеть и ждать. Все охотники уже начали работать, а я в ожидании. Приезжали ребята удэгейцы с поселка Арсеньево, на лодках, забрасывали Юру Амуленко на Тормасу. Хотели и меня забросить, а вертолет уже будет завтра, пришлось отказаться. Да к тому же, до самого места не доехать — заломы на речке.
30 октября после обеда прилетел долгожданный «Ми»». Кое-как взлетели, летим над Тормасу верх, река петляет. Пилот местами спрямляет путь. Внизу видны две лодки ребят удэгейцев возле зимовья. Значит уже рядом. Летим через большой кривун на речке. По карте где-то здесь. Показались какие-то строения на правом берегу речки. Садимся на левом берегу – удобная коса, как площадка.
Ну что, ребята, подождите, пока я разведаю, что за строения, может не там приземлились. Сопровождал меня Сергей Петрович егерь КЗПХ. Давай быстрей, подождем немного. Пока нашел брод. Осмотрел развалины строений. Жить невозможно. Вертолет взмыл в воздух, оставив на косе все мои вещи. Их тоже понять можно. Вечерело. Что поделаешь, надо где-то устраиваться на ночь. Единственно пригодной оставалась баня без крыши с обваленным потолком. Перенес через речку спальный мешок, железную печку, кое-что из продуктов. Печка топится, правда над головой открытое небо, жить можно. Проснулся, на мне слой снега. Романтика, ни кому не пожелаешь такого. Целый день ушел на ремонт потолка. Жерди, солома, земля, которая уже подмерзла, и потолок готов. Решил зимовать без крыши, крыть нечем. Все вроде в порядке, настроил старенькую бензопилу «Дружба» Сухостоя рядом вообще нет, на дрова пошли бревнышки старого амбара. Раньше здесь была база геологов. Свидетельство тому, лошадиная упряжь — чересседельники. По Тормасу шло снежное сало, местами начались забереги, а погода стояла хорошая.
Работая, заметил человека, идущего по левому берегу речки сверху вниз в мою сторону, за спиной рюкзак, на плече ружье. Он перешел на мою сторону. Так я познакомился с Николаем Ветровым, инженером лесоустроителем. Оказывается, на этой базе у них назначена встреча с человеком, отряда стоящего ниже по течению, они все уж закончили летне-полевые работы по лесоустройке. А здесь встретятся, чтобы обменяться, муку на курево. Я ж в свою очередь, поделился с ними, чем мог. Андрей Данилин подошел минут через двадцать после Николая. И так у меня на охот участке стоят два отряда. Ребята сказали, что можно будет поселиться у них, когда они улетят. Борт они ожидали четвертого-пятого ноября, а сегодня второе число месяца.
Николай предложил, пока есть время ознакомить меня с местностью, прогуляться вверх по Тормасу, дойти до старого, но пригодного для жилья зимовья. В тот день я ушел с Ветровым на ихнюю базу, которая находилась в шести километрах от моей стоянки. 3 ноября мы сходили в старое зимовье. Следов соболя было много повсеместно, это меня сильно радовало. Охота должна быть удачной.
Уже вечером Николай связался с нижней базой: «Андрюха, топите баньку, Володя придет к вам в гости четвертого». «Ждем, затопим, — донеслось по рации, пусть поторопится вдруг прилетит борт».
4 ноября двинулся вниз по пойме, где прошли с Николаем. Тропа получилась сказочная, следы наши пристыли. По пути захватил у себя на стоянке банные вещи. Далее через сопку срезал кривун. Тормасу в этом месте делает большой изгиб. Тропа, по которой проходил Андрей, была истоптана изюбрами. Надо бы попробовать добыть. Взяв карабин наизготовку, начал вычислять, куда прошли звери. Они паслись, направляясь в сторону подковы, (мыс вроде утеса) там, где речка делает крутой поворот, это было мне на руку. Зайдя выше их следов начал скрадывать. Заросли лещины, актинидии мешали двигаться. Ветерок донес запах изюбров. Где-то рядом, но пока не видно. Пробираюсь дальше. Бык ничего, не подозревая, появился из овражка неожиданно, неподалеку от него стояли еще две матки. Карабин к плечу, выстрел, все затрещало, топот удаляющихся копыт слышался не долго. Бык оказался смертельно раненым, пробежав около ста метров, он упал, но еще был живой. Добив его вторым выстрелом, принялся за разделку, надо торопиться. Спустив мясо к берегу (хорошо, что под сопку) сделал лабаз, настелил лапником, закидал куски, закрыл шкурой, обтянул нитками от ворон, вроде все. Взял кусок свеженины, (угостить лесоустроителей) пошел по берегу к ним на базу. Там меня уже ждали. Помывшись в бане, выпили понемногу спирта, жаркое тоже было готово.
Вертолет за ними в тот день так и не прилетел. 5 ноября. Морозец за ночь схватил берега небольшими заберегами. Попрощавшись с ребятами, ухожу к себе на зимовье. Надо начинать расставлять капканы. 6 ноября, проходя по ключу «Гнилому», слышал, как пролетел вертолет. Ребята будут дома на праздник.
Через несколько дней пришел на базу Ветрова, ниже ключа «Быстрая». Коля мне оставил на память свой топорик и фонарик.
7 перенес часть вещей, немного продуктов в старое зимовье деда Колоды. Понемногу расставляю капканы вверх по Тормасу. Издалека слышался шум тракторов. Далеко. Через несколько сопок. Вечерело. Думаю идти дальше. Где-то же они работают, перехожу Тормасу на левый берег. Наткнулся на тракторный волок, он шел, через острова, протоки на правую сторону. Пошел по нему, оказывается, трактор ходил на икромет за кетой, людей нет, старые ночлежки, табора, всюду валялась поротая рыба, следы медведей, енотов, колонка были по всему берегу. Солнце исчезло за ближней сопкой. В зимовье возвращаться было поздно, ну что ж вперед так вперед. Вышел по тракторному следу на прошлогодний зимник. Дорога шла через сопки. Шум тракторов стих, но зато изредка было слышно подрывной гул лесовозов. Где же дорога? Как она далеко? Надо где-то заночевать. Пройдя по мостику ключ «Двухрогий.» (тогда еще не знал, как он называется) кабина от трелевочного трактора на подъеме возле дороги оказалась, кстати, дверей и стекол не было. Наломал лапнику на подстилку, закидал внутрь. На улице перед дверцей распалил костер, поставил котелок. Еды было мало. Надо бы приберечь на завтра. Ночь длилась долго. Холодно. Сам виноват, не надо было идти на ночь глядя.
Восьмого утром, попив чайку, пошел дальше. Угодья мои, надо же их осваивать. Расставил остатки капканов из рюкзака. Теперь без остановок быстрее. спускаясь по очередной сопке, вижу человека идущего мне на встречу. Поравнявшись, поздоровались. Так я познакомился со сторожем вахты Гурием Александровичем Дьяковым. Он шел вниз до ключа Солнечного, бывшая стоянка леспромхоза. Там у него есть, где жить, вагончик с печкой. Рыбалка классная хариус, ленок. Мне же в то время было не до рыбалки, сапоги резиновые были все изодранные, надо добираться домой. Гурий говорит, чтобы я на обратном пути заночевал в вагончике, не на улице же.
До полудня был на лесовозной дороге. В тот же день удачно, на перекладных, правда, добрался до поселка. Отдохнул денек, да и надо в тайгу обратно на работу.
10 ноября. Вагончик, где жил Гурий Александрович. Самого не было. Ушел по речке на вахту. Оказался длинный холодный не протопить. Возле печи только тепло. Много дров ушло, чтобы не замерзнуть. Кое-как дождался утра. Решил идти по своему маршруту до своей базы, заодно проверить капканы. Первые трофеи очень радовали: соболя, колонки, енот. Пришлось ободрать шкуру с него. Тащить тяжело.
Добравшись на свою базу, решил заняться рыбалкой. Два дня вполне хватило, чтобы запастись мороженым хариусом и ленком. Для разнообразия таежного рациона рыба будет большим, очень большим подспорьем.

Пошли тяжелые таежные будни. Речку вспучило, вода поднялась. Перебраться на другой берег удавалось не всегда, но мороз все ж — таки делал свое дело. Плеса, где течение, было, поменьше потихоньку сковывало льдом.
Гурий Александрович приходил несколько раз на рыбалку, заодно помогал мне пробивать путики.

***
Мы шли с нижнего старого зимовья вверх по Тормасу на вахту.
Время шло, а старина Гурий Александрович где-то отстал. Наверное, рыбачит. Стоянка, где мы обычно разводим костер, была истоптана. Следы енота были повсюду.
— Надо поставить капкан.
— Нет, будем уходить, тогда настрою.
— Нужно сначала развести костер поставить котелок для чая.
Забереги зашли далеко, плеса местами перехватило морозом. Только перекаты, с шумом бурля, боролись с наступающей зимой, но их со временем одолеет мороз.
Вода в котелке закипела, заварив чай, я насобирал еще сухих дров, подбросил в огонь. Костер жарко пылал:
— Но где же Александрович. В резиновых сапогах долго не протянешь! Надо идти навстречу.
Пройдя немного за поворот, на следующем плёсе, увидел его. Он тяжело нес рюкзак с рыбой. Я забрал у него груз, и мы вместе дошли до костра.
— Ну что Александрович, ноги еще не отклеились?
— Да есть немножко.
— Давай разувайся, грейся, чай готов.
— Володя, рыба-то тормознулась в ямках. Если бы не сегодня, завтра не поймали бы столько за раз.
Ленки были крупные. Пока мы перекусывали, потянул ветерок. Погода начала ухудшатся, небо начало затягивать со всех сторон мрачной пеленой, но снега пока не было.
— Ну что Володя, идем по путику или по речке?
Перекусив и согревшись, Александрович был готов ко всему.
— Пойдем по путику, надо тропу расчистить.
А забрал у него половину груза в свою понягу. Вооружившись топориками, мы шагнули в тайгу. Кусты и ветки деревьев, под тяжестью налипшего мокрого снега, согнувшись, загородили тропу. В ход пошли топоры. В капканах в основном сидели сойки, но был и долгожданный соболь. Ветер начал усиливаться, раскачивая макушки деревьев, с которых сыпалась кухта.
Надо быть предельно осторожным. Иногда ветки не выдержав тяжести снега, ломаясь, падали с высоты. Солнце едва было заметно, развернувшись, оно перешло на левый берег Тормасу. Это означало что светового времени в обрез, надо поторапливаться.
Небольшое зимовье в районе первой скалы, встретило нас своей холодной неприветливостью. Стены и потолок были в снежном куржаке. Место для зимовья выбрано неудачно, грунтовые воды рядом. Растопив печь, мы вынесли все вещи на улицу. Печка разгорелась. Пошло от нее тепло. Зимовье сразу наполнилось туманным паром. С потолка закапало, через открытую дверь выходили клубы пара. Пока Александрович раскладывал рыбу на лабазе, я, захватив ведро, пошел за водой. Плес возле зимовья схватился, на льду лежал снег. Только две полыньи чернели на фоне белого снега. По речке шла поземка. Зачерпнув воды, я вернулся в зимовье. Александрович развел во дворе костер.
— Да, ждать пока с потолка перестанет идти дождь, придется долго.
Я зашел в зимовье, тумана, такого как вначале, не было, можно было хоть что-то разглядеть. Подбросил сухих дров. Печь загудела, как будто старалась скорее просушить избушку. Уху сварили на костре. На улице стало совсем темно. Покушали у костра. Зимовье постепенно просохло. Мы занесли спальные вещи. Влажность, конечно, была, но переночевать можно.
— Да, зимовье, конечно, стоит на неудачном месте, если почаще ночевать то ничего, влаги не будет.
Уставшие, мы заснули крепким сном.

На следующий день погода нас не обрадовала. Все небо было так же затянуто. Вот-вот должен был пойти снег. Гурий Александрович укладывал подмороженную рыбу в мешок, укрыл на лабазе куском брезента. Я же в это время наколол дров для следующей ночевки. На вахту пошли левым берегом, по моей тропе. Снег долго не заставил себя ждать, пошел сразу крупными хлопьями. Отойдя немного от речки, мы наткнулись на свежие следы двух изюбров. Они паслись, направляясь в сторону березовой сопки. Я, взяв карабин наизготовку, начал скрадывать, Александрович знал, что делать в таких случаях. Он отстал от меня на расстояние в пределах, чтобы видеть друг друга, и, стараясь не шуметь, осторожно двигался за мной. Снег валил и валил, видимости почти нет. В нос резко бил запах изюбров. Слышно было, как они паслись, то ветку сломают, обгладывая их макушки, то сушина треснет под копытами, они где-то тут рядом, но ничего не видно сквозь стену падающего снега. Ближе, нужно подойти еще немного я потихонечку сделал еще несколько шагов. Тут вдруг затрещали кусты, топот удаляющихся копыт. Вот неудача – учуяли. Подошел Гурий Александрович.
— Ну что, Володя, пошли что ли на вахту? Мы почти на старом зимнике, а там и до дороги недалеко. Давай, Александрович, покурим. Ты иди на вахту, а я еще раз попробую их скрасть. Они сейчас отбегут, успокоятся.
— Давай, так и сделаем.
Перекурив, мы разошлись в разные стороны. Изюбры шли на махах не долго, перешли на шаг. Постепенно успокоились, стали опять пастись. Хотя снег шел уже не хлопьями, а мелкими крупинками, мне так и не удалось подойти на расстояние видимости. Снова треск убегающих зверей.
— Обидно, досадно, но ладно. Теперь их уже не взять.
Срезав сопку, стараясь выйти на старый зимник, по которому ушел Гурий Александрович, я оказался на лесовозной дороге. До вахтого поселка было около километра. На дороге нет никаких следов, даже лесовозы не ходили. По времени Александрович должен был вот-вот появиться. Я подождал его, и мы вместе дошли до вахты. Там находились только сторож Герман Александрович, машинист погрузчика и бульдозерист. Сторожа так же топили печи в жилых бараках, поддерживая в них тепло. Бригады же уехали домой на отдых.
— Ну, Гурий, с пополнением тебя.
Герман Александрович улыбался.
— Что случилось? Ах да, Найда, собака должна была ощениться.
Не скрывая радости, Гурий Александрович направился к конуре. Я вслед за ним. Собака вылезла из своей будки, радуясь нашему возвращению, облизала нам руки.
Щенков было девять: пять мальчиков и четыре девочки.
— Ну, Володя теперь ты будешь с собаками.
Я выбрал из выводка двух. Одного крупного белого щенка я назову Кузя, а самую маленькую черную Троя. Вот такие у них будут клички.
— Как, всего двух? Нет, еще двоих возьмешь.
— Ну да ладно подрастут, видно будет.
Мы были счастливы.

Собака Найда была чистокровной лайкой. Её кто-то оставил на время Гурию Александровичу, но так и не приехал забрать, привыкшую к тайге собаку. Говорили даже, что она имела много медалей на всевозможных выставках. А ей, наверное, было лучше здесь на таежной вахте, чем в квартирной обстановке.
Бригады собирались уезжать на всю зиму работать, куда-то далеко на ключ Туманный. Машины редко ходили на вахту. Дорога стала пустынной, только след моего снегохода узкой полоской тянулся от вахты в разные стороны. Уже к новому году щенки подросли. По вечерам мы делали прогулки со всей сворой. Ходили далеко при луне. Найда как всегда шла впереди, распугивая сидящих в снегу рябчиков. А вереница маленьких собачек, растянувшись по всей дороге, бежала вслед за нами. Это были чудесные с пользой прогулки. Нам перед сном и собачкам – пусть развиваются!

Охотничий сезон проходил нормально. Базировался в основном на вахте, жил в бараке Гурия Александровича.
Несколько раз приезжал мой на буране мой друг Аркадий из соседнего участка. И мы ездили на снегоходах в поисках изюбров. Надо было отстреливать мясо на заготовки. После окончания охоты я собирался домой. С собой решил забрать только Кузю и Трою, а двух других оставил на воспитание Гурию Александровичу. Дав им клички — Соболь и Капкан. Старина же оставил себе черных щенков Норку и Малыша, остальных он раздал лесовозчикам.
С наступлением весны должны были вернуться лесозаготовительные бригады.
— Ну, пока Александрович, до встречи. Летом приеду строить охотничье зимовье. Старое совсем не пригодно для жилья.

1987год.

Начало лета. Аркадий и я работали на заготовке папоротника. Жили мы на центральном таборе. Ездил на мотоциклах в поисках мест, где этого дикороса было в изобилии, в основном на Бихан. Там, безусловно, было получше. Работа тяжелая: на жаре иногда и в дождь.
Руководство Коопзверопромхоза выставило под заготовку папоротника мотоцикл «Урал». Так что стоило поработать, чтобы приобрести новую технику. По вечерам, бывало, выезжали домой на отдых, чтобы с утра снова ехать в лес. Собачки мои переболели чумкой, но к счастью моему – выжили. Чтобы они окрепли после болезни, вывозил с собой в лес. Там они бегали за мной, что-то вынюхивая, изучая. Раз даже нашли ежика. Кузя сразу сходу схватил свернувшийся клубок, больно уколовшись об острые иглы, с визгом отбежал в сторону. Только осторожная Тройка, налаявшись, обнюхивала странный комок. Разъяренный Кузя подбежал и стал неистово облаивать ежа. Но второй раз кусаться не полез. Вот так-то Кузя! Не все в лесу можно кусать. Я отошел от того места. Собачки, полаяв и видя мое безразличие к колючему существу, побежали за мной. Это был первый урок для них. На природе для подрастающих собак все было интересно.
Любили они так же кататься со мной. Как только заводил мотоцикл, сразу запрыгивали в коляску. Приходилось делать небольшой круг, высаживать их. И сидели на привязи возле палатки, в ожидании, когда я приеду после очередной ходки за папоротником. Видно было, как они мучаются, скучая без меня.
К концу заготовок были подведены итоги. Сдал я в этот раз более одной тонны Орляка. И приобрел новый мотоцикл «Урал». Радости моей не было предела.
После сенокосной страды, где я работал в бригаде, начальник участка Яков Павлович Гетман дал добро на строительство охотничьих зимовий. Другу моему Аркадию Гейкер тоже нужно было строиться. Получив на складе гвозди, горючее, мы стали собираться в тайгу. Я договорился с зятем Евгением (муж сестры) чтобы он забросил нас на его автомашине «Нива». А назад мы доберемся сами на попутных лесовозах. Нам было еще неизвестно, есть ли дорога через перевал в сторону участка Аркадия. Дорожники работали, но до куда они дошли? Перевал, поди, высок.

***

Мы загрузили в машину все необходимое, на багажнике Нивы привязали оморочку, взяли так же резиновую двухместную лодку.
— Вроде все готово, поехали.
К вечеру добрались до леспромхозовской вахты. Нас встретил Гурий Александрович, смена была его.
Шумная свора собак дружно облаивала нас, только старая Найда узнала нас. Как же не узнать, когда пройдено столько троп вместе снами.
— Володя, щенки то твои погибли. Капкан от чумки, а неугомонный Соболь проглотил крючок с короедом. Когда они были со мной на рыбалке, — с сожалением сообщил Гурий Александрович.
— Ну что поделаешь, старина, не расстраивайся сильно. У тебя смотрю, кроме Норки и Малыша с Найдой еще собак прибавилось.
— Да я не знаю чьи, привозят их рабочие и бросают. А у тебя-то живы Кузьма с Тройкой?
— Да все нормально растут пока.
Евгений, после того как мы разгрузили наши вещи, стал собираться обратно домой в поселок.
Ему нужно было с утра на работу.
Мы с Аркадием переночевали у Александровича, в его вагончике.
Погода с утра была хорошая, лишь небольшие облака плыли по утреннему небу. Плотно позавтракав, мы стали, готовится в путь-дорогу.
Посоветовавшись, мы решили сделать катамаран. Привязали борт к борту: оморочку и резиновую лодку. Гурий Александрович провожал нас от устья ключа Тухала. Снаряжение, продукты и вещи были тщательно распределены на плавсредства.
— Ну, пока ребята!
— До встречи Александрович
Мы оттолкнулись, наш ковчег подхватило течением. Поехали. Оказалось, что управлять катамараном очень трудно. На крутых поворотах реки с трудом удавалось направить его в нужное русло. Уж очень он был неуклюж. Надо бы отвязать оморочку от лодки, но подходящего берега не было. С обеих сторон речки свисали кусты и ветви деревьев.
— Ладно, пройдем подкову (место такое на реке в виде крутой подковы) ниже есть гравийная коса – там и сделаем остановку.
Но Тормасу сделала нам неприятный сюрприз. Там где река делает крутой поворот от прижима, образовался залом из бревен и вырванных с корнями деревьев. Только справа от залома образовался небольшой проход. Мы со всех сил налегли на шесты, стараясь вывести наш катамаран в этот узкий спасительный выход. Но Бурное, упругой струей несло нас прямо на залом. Все произошло быстро. Оморочка ударилась бортом о дерево, мы с Аркадием едва успели спрыгнуть прямо на бревна залома, как груженую резинку моментально увлекло под воду. Весь наш груз оказался на дне, течением унесло канистру с бензином и брезентовый полог.
Это была катастрофа. Хорошо, что оморочка застряв между ветками дерева, держала резиновую лодку, не давая ей совсем уйти под залом.
Что-то надо делать, выкручиваться из этой ситуации. До дна было метра два, видны были наши тяжелые рюкзаки, ящик с гвоздями, бензопила «Урал», оружие. Придется нырять и доставать их. На дне течение было не такое сильное, как наверху. Пока мы возились с нашими вещами, доставая их из-под воды, погода начала портиться, потянул ветерок. По плесам пошла мелкая рябь. На нас шел дождь.
— Может быть, прольет да перестанет? Но нет.
Небо заволакивала со всех сторон мрачная со свинцовым оттенком пелена. Это надолго. Резиновую лодку удалось вытащить только тогда, когда спустили воздух из баллонов, разрезав веревки соединяющие ее с оморочкой. Все снаряжение и плавсредства мы перетащили ниже залома, на гравийную косу.
— Ну что Аркадий, сплавляемся дальше по отдельности. Там где я решил построиться есть двадцатка бензина, старенькая бензопила «Дружба», железный камин, еще зимой завезенная на буране. А без полога думаю, обойдемся. Жаль, что продукты намокли.
— Идем дальше Володя. Не возвращаться же на полпути.
Мы загрузились и под дождем отплыли от злополучного места. Я управлял оморочкой, а мой друг резиновой лодкой. В речке вода прибыла и помутнела. Бурные перекаты неприветливо с ревом и грохотом встречали нас.
Чтобы не было дальнейших неприятностей, мы заранее останавливались перед крутыми поворотами и заломами, перетаскивались и плыли дальше. На плесах шестками подталкивали лодки. Надо было побыстрей добраться до места. Промокнув до нитки, мы все же добрались до ключа Зверинного, где и намечалось строительство зимовья.
Аркадий навел ревизию. Хлеб крупы и мучные изделия промокли. Оставались четыре банки тушенки, да две рыбных. Решили отварить рис в большой кастрюле и котелок мучных. Хлеб нарезать и высушить у костра, иначе все это испортится.
— Давай Володя вали пока строевой лес, а я займусь хозяйством. Пока я занимался валкой деревьев, Аркадий, сделал навес из еловых лапок и кусков целлофановых мешков. Натянул накомарник, развел костер, установил так же железный камин, сварил пищу. Отваренные рожки и рис поставил в холодную воду, так чтобы не залило через край, в таком холодильнике долго не испортится. К вечеру дождь так и не прекратился. Мы поужинали, кое-как подсушились и уставшие уснули, в надежде на хорошую погоду.
Но она и утром нас не обрадовала. Все так же моросил нудный дождь. Никакого признака на солнечную, хотя бы на немного теплую погоду.
— Работать надо, Володя, прояснения мы, наверное, не скоро дождемся, да и продукты кончатся
— Да, Арканя, да…
Мы расчистили площадку под зимовье, шкурили, стаскивали к месту отпиленный по размеру лес, начали строить, работу прекращали только чтобы поесть. На рыбалку ходили только один раз. Кое-как поймали двух ленков, их хватило немного разнообразить еду, да и трудно поймать рыбу в мутной воде.
Уровень воды в Тормасу был большой, речка чуть ли не выходила из берегов. Мимо нашего табора стремительно проносило бревна, вырванные с корнями деревья, кусты.
Река бурлила, клокотала на все голоса. Лес же вокруг понуро свесив ветви, листья стоял в ожидании, когда кончится дождь. В природе не было слышно никаких признаков жизни, только мирный шум дождя и речки.
Каждый вечер после работы мы сушили вещи и ложились спать в надежде побыстрее увидеть солнышко.

Наконец мы его увидели. И то после полудня, небо немного раздвинулось и оно появилось в разрыве облаков. Стало тепло от его лучей. Хотя тучи иногда и закрывали солнце, мы использовали его теплые лучи: просушили спальные вещи.
Лес вокруг ожил, распрямился, листочки потянулись к солнышку, между деревьями пошли испарения в виде тумана. Стали слышны птичьи голоса, все вокруг радовалось долгожданному теплу. В том числе и мы с Аркадием. Но это продолжалось недолго, к вечеру снова заволокло все небо, умолкли птицы, деревья же, набрав солнечного тепла, стояли гордые в ожидании очередного душа. Заморосило, когда мы уже легли спать после ужина.

***

Хотя мы и работали под дождем, стройка наша продвигалась. К концу четвертого дня работы, зимовье почти было готово. Оставалось утеплить потолок, сделать дверь и окна, но это будет осенью, когда заеду на охотничий сезон. Ночевали последнюю ночь под хорошей крышей, с жарко топящейся печью. Наконец-то мы просохли основательно. Как-то будет завтра, а сегодня мы были в тепле и сухие.
Утром после завтрака собрались в дорогу, забрали одну бензопилу «Урал», инструменты и резиновую лодку , а оморочку пришлось оставить, вывозиться по снегу на буране.
— Да, Аркадий. Пришли в дождь и уходим в дождь.

***

ТАЕЖНЫЕ ВСТРЕЧИ ИЛИ КАК ПОЙМАТЬ РЫБУ ВЕДРОМ.

Ребята вышли на лесовозную дорогу, после строительства охотничьего зимовья. Мокрые, голодные, с тяжелыми рюкзаками. Хотя до леспромхозовской вахты было около двух километров пути, развели костер, чтобы перекусить и отдохнуть. Шел мелкий пронизывающий дождь, но погода должна была восстановиться в лучшую сторону.
Вода сбегала с сопок, превращаясь в небольшие ручейки, те же сливаясь, образовывались в бурные потоки. Почва была перенасыщена влагой. Долина на перевале наблюдалось в незабываемое зрелище, круговорот воды в природе. Испарения в виде туманного облачка поднимались к верху, дойдя до уровня вершин, под небольшим ветерком отходили в сторону и тут же превращались в дождь. Жаль, что фотоаппарата нет – вот был бы снимок! Перекусив, Володя и Аркадий пошли в сторону вахты.
На площадке перед бараками стояли два КАМАЗа с прицепами, возле столовой на улице горел костер, суетились люди. С водителями были их жены. Появился подвыпивший Герман Александрович.
— Здорово таежники! Давайте в барак там печка топится, сушитесь.
Через открытую дверь было слышно как Герман, желая добавить еще, не отставал от водителей лесовозов.
— Ну что вы, думаете, наливать крепостному сторожу, или нет?
— Налить то не проблема, да рыбки вот надо бы на уху поймать.
Сторож не намерен был идти рыбачить, когда тут такой богатый стол.
— Александрович, у нас нет удочек и куда идти рыбачить, мы не знаем. Здесь то мы находимся в первый раз.
Герман был в ударе.
— Что, удочку? Да я сейчас и пойду ведром поймаю, ишь удочку им!
— Извини, у нас и ведра то нет.
Немного обсушившись, ребята вышли из барака.
Оказалось, что лесовозы пришли грузиться лесом, где-то на перевале Тормасу, но из-за поломки погрузчика они приехали на вахту – отдохнуть, сварить ухи.
Женщины чистили картошку.
— Ребята, мы ведь и приехали то ухи таежной попробовать. Да только вот Герман Александрович обещал поймать рыбу. А сейчас ему только и рыбачить остается возле стола.
Наконец-то, добившись своего, сторож ушел в свой вагончик.
— Ну что Аркадий, сходим, порыбачим, тут ведь рядом, —
Володя достал удочки из кармана рюкзака, — Удилища на речке вырубим.
Вода на перекате чуть ли не валила с ног. Рыба клевала плохо, но все же поймали немного хариусов, на уху хватит, — Пошли.
Кастрюля с картошкой кипела, женщины обрадовались:
— Да вот только такую рыбу мы ни разу не чистили. Видим то в первый раз.
Аркадий по-быстрому обработал пойманную рыбу.
Уха была готова.
— Ребята, давайте все к столу.
Появился Герман:
— Что, поймали?
— Конечно поймали, только вот ведро твое искали да не нашли, пришлось удочками гонять.
Женщины занялись дружным смехом.
Погода установилась. Ужин был замечательный, на фоне
уходящего за сопки солнца. Закат был розовым, последние лучи небесного светила, как иглы пронизывали макушки деревьев.
— Ой, как красиво!
Жены лесовозчиков были в восторге от такого зрелища.
— Мы вам ребята завидуем, где нам в городе такое увидеть. Даже и не приснится.
Воздух чист после дождя, дышится легко.
— Мы, наверное, сюда еще как-нибудь приедем. Спасибо вам ребята! Если бы не вы, мы и ухи не испробовали бы.
Наутро водители стали собираться на погрузку, прогревали двигатели. Аркадий шутил:
— Будете ехать сюда, обязательно приобретите ведро, как у Александровича. Не знаю где, но где-то такие ведра должны быть.
— Ну, пока ребята. Будьте здоровы! Будем.
— И вам тоже счастливого пути. До встречи!
Машины, взревев двигателями, тронулись в дорогу.
А Аркадию с Володей предстояло строить еще одно зимовье на соседнем участке.

Прошел год…

1988год. Лето.

В дали на горизонте видны голубые сопки, хребты. Извилистая лесовозная дорога, петляя между сопками, вела через перевалы в охот угодия Аркадия. По краям дороги стояли вечнозеленые ели, пихты, кедры. Кусты и деревья вблизи дороги были покрыты мутной пылью. Солнце нещадно палило. Небо было чистое, воздух горячий.
Два мотоцикла поднимая за собой клубы дорожной пыли, мчались в край голубых сопок. Коляски мотоциклов были груженые. В них лежали бензопилы, инструменты, вещи, продукты, скобяные изделия. Мы ехали на строительство охотничьих зимовий. Одно на моем участке — ключ Смородиновый, а другое у Аркадия за перевалом. Поди. Ну, как же по дороге нам не заехать к Гурию Александровичу.
Бригад на вахте не было, находились дома на отдыхе после трудовой смены. Сторожа были на месте.
— Здравствуйте труженики леса!
— Здорово лесные бродяги, никак опять на строительство. Не на рыбалку это точно. А на охоту еще рановато.
Сторожа были под хмельком.
— Ну, давайте располагайтесь на отдых.
Гурий Александрович поставил на стол жареных хариусов, банку браги.
— Да погоди ты со своей мутью! — Я вытащил из рюкзака бутылку белой, — мы же все-таки из поселка едем.
Поужинав, мы вышли на свежий воздух. На улице было светло от луны и ярких звезд на небе. Дышалось легко, а то, что мокрец жег лицо и руки, было не бедой.
В бараке было прохладно, лампа была погашена, чтобы не привлекать кровососущих бестий. Гурий Александрович не спал:
— Володя, когда вы поедете обратно?
— Не знаю старина, как управимся, так и двинем обратною, а что в деревню то спешить.
— Да мне надо посылочку, родственникам на сплавной отправить.
— Не переживай Александрович, на обратном пути обязательно заедем… Арканя ты спишь?
— Нет.
— Может, тяпнем еще немножко?
— С утра опять пыльная дорога… Так что давай.
Аркадий сходил к мотоциклу за стеклом. Принес еще свежих овощей, зелени.
Сидели допоздна. Александрович рассказывал о случаях на рыбалке. Мы же вспоминали наши переходы по тайге.
Собака Найда принесла еще щенков. Самого шустрого из них, Александрович оставил для меня и кличку ему дал Дружок. С рассветом мы собирались в дорогу, старина положил нам копченых хариусов, банку браги, — Пригодится.
— До встречи Александрович!
— Пока ребята.
Мотоциклы поехали. Собаки какое-то время с лаем бежали вслед за нами. Но повернули, обратно видя, что Гурий Александрович остался стоять на месте.
На ключе Смородиновый мы остановились, чтобы оставить часть вещей, горючее, гвозди.

***

Дорогу, ведущую через перевал. Поди, пробили совсем недавно. Леспромхоз еще не коснулся величественной тайги.
Лес вокруг был нетронутым железной рукой большого предприятия.
Все вокруг благоухало. Вековая тайга гордо стояла на сопках и по распадкам.
С высоты перевала открывалась великолепная панорама.
Сопки надвигались одна на другую.
Ближние сопки были зелеными. Чуть дальше – темно-зелеными. Дальше — темными, синими, а самые дальние — голубыми на фоне светло-голубого неба. Завораживающая красота очаровывала.
Мы с Аркадием проверили тормоза на мотоциклах. Начали спускаться с перевала. Спуск был крутым. Где-то очень далеко внизу еле была заметна петляющая полоска дороги.
Спустившись вниз, мы остановились за мостом через ручей Гнилой. Аркадий наметил строить на этом участке. Мотоциклы были убраны с дороги. Пока друг мой искал место для будущего зимовья, я натянул полог с накомарником, сварил пищу.
Вернулся он не скоро.
— Да Володя, в лесу и леса хорошего нет. Есть тут рядом возле моста строевой лес. Наверное, здесь и поставим зимовье. Что толку то прятать далеко все равно рыбаки найдут со временем, а так пусть ночуют.
— Как скажешь Аркадий, ты здесь хозяин.
Пообедав, мы занялись валкой строевого леса. Расчистили площадку для зимовья. Начало есть.
— Давай Володя съездим в гости к дорожникам, заодно порыбачим.
— Поехали Аркаша.

Стоянка дорожников находилась где-то там впереди, на ключе Талюке. В этом районе дорога еще не была готова, мостов через речки нет. Приходилось переезжать по перекатам, по следам вахтовой машины.
Знакомые мужики из Троицкого ПМК удивились тому, как мы смогли проехать через столько перекатов, где и машина то с трудом преодолевает бурные потоки.
Нас плотно покормили, поле этого мы решили порыбачить. Ямка на Талюке, возле стоянки была глубокая, вода чистая. Дно проглядывалось до каждого камешка. Рыбы тоже было немеренно.
Аркадий, увлекшись, дергал хариусов одну за другой.
— Ну, хватит рыбачить друга. Куда ее девать испортится ведь, а надо будет и на Мутном поймаем.
Даже дорожники не рыбачили без надобности. Ловили только на жарёху, на уху. Или когда уезжали домой на отдых.
Было поздно, но мы не остались ночевать у ребят на стоянке. Вернулись к себе на табор, чтобы с утра пораньше начать работу.
Следующий день выдался прохладный. Было облачно, но без дождя. Работать было не жарко, и допоздна сделали очень многое. Подняли несколько венцов, весь материал был ошкурен, заготовлены жерди на стропила, об решетку. Спать ложились, удовлетворенные работой.
На третий день сруб с потолочными и половыми балками был готов.
Да вот незадача. Прямослойного дерева на клепку не было рядом. Поехали искать вдоль дороги, и нашли хорошую ель аж за два километра от стройки. Напилили чурок нужной длины, колоть и перевозить будем завтра.
К концу четвертого дня зимовье стояло под крышей, Аркадий был доволен.
— Ну что Володя, фары у нас работают? Рвем на смородиновый.

На этот раз стройка далась нам легче, весь строительный материал находился рядом. Наряд-задание было выполнено раньше срока.
Мы с удовлетворением покидали ключ Смородиновый.
Оставалось время и на рыбалку, и отстрелять изюбра по лицензии.
А пока мы были довольны всем: и каморам с мокрецом и проделанной работой, этим сопкам, журчанием горных речек.

Сколько же им еще предстояло в будущем построить охотничьих зимовий, преодолевать бурные потоки, сплавлятся по бушующим речкам. Спать под одним одеялом, есть с одной миски, пить с одной кружки.
А сколько костров предстояло развести.

12720767_800pxMoose_in_lakeГеннадий Гусаченко

В предгорьях Сихотэ-Алиня есть таежная деревушка Ильмаковка. Высятся вокруг нее кудрявые ильмы — огромные деревья с крепкими узловатыми корнями, подпирающими толстые корявые стволы. Летом здесь полно грибов-ильмаков, обильно облепляющих сырые валежины.

А еще в поселке живут братья Ильмаковы: Иван, Степан, Федор. Все трое — бывшие охотники-промысловики. Каждому из них уже лет за шестьдесят, а потому капканы братьев давно пылятся в углу за печкой.

Избенка их самая первая за мостом через Калиновку, и при случае, спускаясь с перевала, загляните к этим добрым бородачам. Вас встретят радушно, напоят и накормят, предложат истопить баньку. Уходя, оставьте им пачку сахару, пакет крупы, банку консервов, коробку спичек. Подарки примут молча, но в душе, конечно, обрадуются. Начнут хлопотать, чем отблагодарить вас, и непременно всунут в рюкзак берестяной туесок с лимонником или медом. Но, если вы не поделитесь со стариками остатками своего таежного провианта, то и тогда вас дружелюбно проводят до калитки, пожелают хорошей дороги, всыпят в карманы, чтоб не скучно было, каленых орехов. Но советы бывалых таежников, которыми они наделят вас, окажутся самыми щедрыми дарами. Вы оцените эти наставления, когда вспом­ните о них в трудный момент. Так случилось и со мной.

Заплутав в тайге в снежную метель, я долго и безуспешно разводил костер И совсем упал духом, но выручил совет Ивана. В глубоком сугробе я вырыл яму, набросал в нее лапника, прикрыл сучьями и ветвями. Забрался в сумрачное логово и, подложив рюкзак под голову, вытянулся на стылой постели. Снег скоро завалил мое убежище, и я подумал, что в норе этой не так уж плохо. А когда я без труда поджег таблетки сухого спирта и вскипятил в котелочке чай, мне и вовсе расхотелось в непогоду вылезать наружу.

От маленького костерчика стало дымно и жарко. Пришлось проделать сбоку дыру. Благополучно проведя ненастную январскую ночь под снегом, я не раз потом пользовался таким ночлегом.

А вот еще некоторые советы, услышанные мною за ужином в доме Ильмаковых.

Много каверз ожидает начинающего охотника, прежде чем тайга станет ему близкой и понятной. И ногу подвернуть ничего не стоит, и заплутать, и обморозиться. Случаются происшествия и куда более печальные. Иные любители побродить с ружьем в глухих лесных урочищах не всегда ясно представляют себе, какие опасности в них таятся. Таким охотникам чаще всего видятся оскаленные пасти свирепых тигров и когтистые лапы вставших на дыбы медведей. И, готовясь к открытию сезона, они вооружаются длинными ножами, тяжелыми, немыслимой формы пулями. Ведь как при этом рассуждают: ((Медведь нападет, а у тебя осечка! Что тогда? Ножом надо отби­ваться…»> Напуганный такими предостережениями молодой охотник запасается огромным секачом, годным разве что рубить капусту на засолку.

Никто, однако, из опытных промысловиков не станет подтрунивать над ним. И начинающий вскоре сам незаметно отстегнет огромный нож от пояса и спрячет в рюкзак. Теперь этому тесаку с фирменным клеймом красоваться лишь на ковре под лосиными рогами — самое подходящее место заводскому клинку. А в тайге нужен нож с лезвием на длину всей ладони, с деревянной или берестяной рукояткой, удобной в руке при снятии шкуры со зверя, чтобы острие не тупилось, не ржавело, не гнулось и не выкалывалось при ударе по костям. Такой в магазине не купишь. Самому надо изготовить, как братья Ильмаковы.

Опасности же подстерегают новичка иные. Они таятся в старых трухлявых деревьях, готовых рухнуть при небольшом ветре, в заснеженных речушках, скрытых под тонким льдом. Человек, не искушенный в тонкостях таежного бытия, не придает значения мышам, бегающим в зимовье, укусам раненой белки, клеща. Он с удовольствием зачерпнет пригоршню воды из ключа, с аппетитом поужинает после удачной охоты непрожаренной свежениной. Такому сущий пустяк вывихнуть на косогоре ступню, напороться на сук или свалиться с кручи, стать жертвой неосторожного обращения с оружием.

Иван, Степан и Федор в молодости испытали немало злоключений, прежде чем научились осмотрительности. И если вы хотите избежать в тайге беды, не пренебрегайте советами этих бывалых следопытов. Однако если спросите у них: «Как стать опытным таежником?», братья только усмехнутся. Нет, здесь придется не единожды скоротать ночь в жарко натопленной избе, слушая их рассказы о таежных приключениях.

Вот и в тот морозный вечер, направляясь за Муравейский перевал, я завернул на ночлег к старым знакомым, чтобы с утра пораньше махнуть в сторону кедрачей, угрюмо черневших на гольцах.

Хозяева встретили радушно, помогли стянуть с плеч заскорузлые рюкзачные лямки. Иван молча придвинул мне лавочку к печке. Степан вынес в сени, чтобы не отпотело, ружье. А самый младший из братьев, высокий сутуловатый Федор, заторопился собирать на стол. Он, как и его братья, приветлив, но более разговорчив и для своих шестидесяти трех лет достаточно подвижен. На нем держится нехитрое стариковское хозяйство: коза, десяток куриц, петух, собака и кошка.

По весне братья выставляют в конце огорода несколько пчелиных ульев, возле которых задумчиво, спокойно возится Иван. Степан в это время постукивает молотком, вжикает рубанком за верстаком: столярные работы по его части. Так и живут бобылями. Смолоду все в тайге да в тайге, семьями не обзавелись, а в старости уж и ни к чему стало.

Закончив хлопотать с приготовлением ужина, Федор нарезал свежеиспеченный хлеб, разлил по глиняным чашкам молоко, вытряхнул из чугунка на сковороду горячую рассыпчатую картошку и пригласил вечерять.

Иван и Степан, приглаживая бороды, степенно усаживаются. А я, нерешительно потоптавшись, выкладываю перед ними сгущенку, конфеты, печенье, мармелад.

— Угощайтесь, пожалуйста. Братья благодарят, скромно берут по

конфете. «Оставляют на «потом», к празднику»,— догадываюсь я, поднося ко рту еще теплый ломоть с румяной хрустящей корочкой.

И с этими припасами в дальнее зимовье собрался? — снисходительно улыбаясь, кивнул на сладости Федор.

Забыл чо ли, как сам по первости охотничал? — размачивая в молоке хлеб, заметил строгий, рассудительный Степан.— Не запамятовал, поди, как на уток хаживал? В ту весну набрал ты припасов цельный мешок, а до Марьиного колка добраться только и достало силов то. А чтоб не вертаться попусту, серую домашнюю утку возле мельницы зашиб, надеялся — за дикую сойдет… Не сошла. Распознал батюшка, царствие ему небесное, и крепко выдрал тебя супонью.

Я тоже не забыл, как он колхозную корову тропил,— рассмеялся Иван, вытирая бороду расшитым полотенцем.— За изюбря ее принял…

Всяко бывало,— встал из-за стола Федор. Прибрал остатки трапезы, вымыл посуду, протер чистой тряпицей старую клеенчатую скатерть. Снял с припечка ведро с горячей водой, плеснул в деревянные шайки.

Отужинав, Иван и Степан опускают в них старческие ноги, долго парят и растирают. Приговаривают, покряхтывая:

Ох-хо-хо, устали ноженьки по сопочкам, по ельничкам лазючи…

Так ведь не потопаешь — не полопаешь…

— Эт-так…

Федор в расстегнутой рубахе прислоняется спиной к нагретой печи, почесывает бока, зевает.

Да-а…— повторяет он,— всяко бывало… А все отчего? От спешки. А в тайге торопись медленно. Это — первая заповедь. Потому как в нашем охотницком деле торопиться никак нельзя. Забудешь, к примеру, второпях взять чего — как потом? Али зверя спугнешь. Вот шел я как-то за раненым быком…

Колхозным? — хохотнув, подначил его Иван.

Федор, оставив шутку старшего брата без внимания, продолжал:

— Рослый изюбрь был, семилеток. Это я уж потом по царапинам на осине определил. А тадысь след свежий нашел, прям горячий ишшо. Пошел по нему крадучись. Вдруг вижу — стоит! Рогами об осину трет. Оторопь меня от азарту или от страху взяла: вот, он, почитай, рядом. Заторопился я, как следует не прицелился и нажал на спуск. Ка-ак он ломанется в кусты — и был таков. Кинулся я к осине — кровь на снегу. Я бегом за ним, вот-вот догоню. С такой раной, думаю, далеко все одно не уйдет. Слышу — впереди кусты трещат. Я бегу — он бежит. Я остановлюсь — он стоит. Мне бы не торопиться, дать зверю залежаться, тогда и подходить на верный выстрел. Да где там, в азарте? Так до сумерек и гонялся за ним. А утром снег выпал глубокий, все следы замел начисто. Потерял того изюбря, загубил зверя ни про что… А коли ранил его— ни гони, подожди часика три-четыре, потом иди и бери его на том же месте. Потому — не суетись в тайге, иди торопко, но тихо, почаще останавливайся да прислушивайся, зверь и выдаст себя.

Федор задул керосиновую лампу и опять сел на лавку, прислонился к печи. Всполохи затухающего огня через трещину в раскаленной докрасна дверце высвечивают его худые длинные руки, сложенные на груди. Я приподнимаюсь на лежанке, чтобы лучше видеть скрытое полумраком лицо старого охотника, стараюсь не пропустить ни одного его слова.

— Вторая заповедь — даже летом не ходи в тайгу раздетым,— после некоторого молчания говорит Федор.— Это об одёже. Она должна быть легкой и удобной, не жаркой, но и не холодной. Не такой, конечно, как у нас в промхозе выдают…

Та одёжа нам не гожа,— поддакнул Иван.— Толстая, грубая да тяжелая. Черная, издаля приметная.

Из-за этой самой одежки в позапрошлом годе погиб агроном здешний,— пробасил из темного угла Степан.— Завалил он лося, шкуру сы-мать начал, а тут дружок его в сумерках на него вышел. Смотрит — чой-то черное в кустах шевелится. Секач, думает, не иначе на хвощах пасется. Приложился— бац — и нет человека… И рыжую, и бурую куртку нипочем одевать нельзя — с изюбрем спутают. Как того городского парня в дубленке крашеной, картечью по нему лупанули…

Таких случаев немало,— вздыхает Федор.— Не убедился в кого целишься — не стреляй. Вот тебе третья наша охотницкая заповедь. Опять же с ружжом баловства не допущай. Оно раз в год само стреляет. Как? А вот эдак! Шел я однажды с охоты, давно это было. Хорошо помню — разрядил двустволку. А тут телок соседский бродит. Взял его из озорства на мушку под левую лопатку, курки взвел да спустить их не успел — бабка Матрена из дому вышла, загнала телка во двор. Стал я ружжо чистить и похолодел со страху: в каждом стволе по патрону пулевому! Не вынул, оказывается, заряды, а только помышлял. А в голову запало, что вынул. Вот ведь оказия какая!

Микита Коваль, механик нашенский, тоже учудил: повесил на стенку заряженный дробовик со взведенным курком. А мальчонка его тут как тут, возьми и нажми на крючок. Обошлось: в потолок картечь ушла.

Своего ружжа никому не давай. Не тяни его к себе за ствол. Годов так сорок назад мы с Митькой Панчиным охотничали на Калиновом озере. Утка шла хорошо. Славно зорьку посидели. А как подгребли к берегу, Митька выпрыгнул из лодки и двустволку потащил из нее. Курок зацепился — она и пальни в упор. Потаскали меня по судам да прокуратурам. Докажи, дескать, что не ты убил Митьку. Вместе были!

Али взять Петьку Рябого. Руки и ноги на охоте обморозил. Проломился лед под ним. Ичиги и рукавицы враз намокли, застыли как железные. А день был студеный, мороз с ветром жгучим. Хватился Митька запасных шерстяных носков — не взял. И рукавиц других нету. Ему бы сухого бурьяна в ичиги да в рукавицы натолкать — не догадался! До зимовья пока добрался — калекой сделался. Идешь в тайгу зимой — клади в рюкзак пару вязаных носков — не помешает. И шубинки, рукавицы широкие, за пояс заткни. Али на веревочке на шею повесь. Застудил руки на морозе — сунул их в рукавицы овчинные и шагай себе.

Штаны надевай поверх ичигов, внизу

связывай ремешками сыромятными, чтоб снег не набивался. Ну, белье теплое нательное. Шарф — лишняя обуза, лучше свитер с воротом и рубаху с длинным подолом. А короткая при ходьбе по крутякам из штанов выбивается, спину оголяет, недолго и простудиться. Никита Колесников от этого и помер. Гнался за медведем три дня, распотел, поясницу застудил. Всего неделю повалялся в жару — и готов.

А Николу Шумилова в ту зиму от простуды лечили, а к нему другая хвороба прицепилась — мышиная,— заворочался в постели Иван.— Опосля определили врачи: сгинул Никола через мышей, что в зимовье у него к посуде и припасам доступ имели.

Воду в тайге пить — заразу подцепить,— продолжает Федор.— Я весь день хожу — глотка из ключей в рот не возьму. А коли жажда нападет — котелочек на костер, чаек заварил и дальше топай.

Что с собой в тайгу брать? Первое дело — топорик. Легкий, с деревянным топорищем, в чехле кожаном. Нож крепкий, надежный. Компас обязательно. Как пойдет снег, свету белого не видать, все пуржит кругом, тут он и выручит тебя. И в дождь, и в потемках с ним в нужную сторону пойдешь. Часы на руке необходимы. Про носки я уже поминал. И про котелок легкий. Ложку деревянную не забудь. Особо спички. Их разделить надо. Те, что под рукой всегда. И запасные. Эти в целлофановый пакет замотай, чтоб не промокли ни в жисть. Еще соль в пластмассовой баночке, флакончик с йодом и бинт стерильный. Кусок тонкого непромокаемого брезента метра два, чтобы укрыться от непогоды, полог сделать у костра. И короткую веревку — зверя добытого оттащить или ногу перетянуть, подвязать чего. Остальное — лишнее.

— А продукты? — засомневался я.

Это — само собой. Они завозятся в зимовье заранее: крупы, сахар, картошка, жиры, квашеная капуста. С собой в тайгу на день я брал отварное мясо, шматок сала, буханку хлеба, чай, масло, немного сахару. Если предполагаю ночевать — прихватываю пакет крупы, банку консервов. С такой ношей нетрудно отмахать за день километров тридцать.

А как же капканы? — удивляюсь я легкости ильмаковского рюкзака.

Так ведь они еще с осени по путикам разнесены, в нужных местах разложены. Кто же ходит с имя?

А ставите вы их как? — нетерпиливо перебил я Федора, с сожалением думая о том, что осенью не сообразил завезти капканы в тайгу и завтра пойду навьюченный.

Об этом лучше Степан расскажет,— зевнул Федор.— Он завсегда ловчее нас промышлял. Верно, Степа?

Но из дальнего угла избы, где стояла кровать Степана, уже слышалось ровное посапывание.

— Давай и мы будем спать,— проговорил Федор и полез на печь.

Разбудил меня грохот стылых поленьев, занесенных Федором с улицы и брошенных к печке. Я взглянул на небольшое окно, задернутое ситцевой занавеской и заставленное горшками с геранью: бледно-синий рассвет еще только занимался. Несмотря на ранний час, бородатые братья уже хлопотали в избе, шаркая по скрипучим половицам лохматыми тапками, сшитыми из барсучьих шкур. Федор растапливал печь. Иван чистил картошку, Степан смолил дратку, готовясь подшивать валенки.

Вставать не хотелось, но Степан, увидев, что я открыл глаза, добродушно пробасил:

— Охоту проспишь. В самый аккурат топать сейчас в тайгу.

Я наскоро оделся, ополоснул лицо ледяной водой, позавтракал и поднял тяжеленный рюкзак. В дверях меня остановил Степан.

— Ты вот чего — оставь свои железки здесь. В том зимовье, куда идешь, под нарами мои капканы сложены. Доску отвернешь в полу и найдешь. Мне они теперича ни к чему.

Освободив свой мешок от лишнего груза, я легко забросил его за спину.

— А ставить-то их знаешь как? — спросил Степан.

Я неопределенно хмыкнул:

— Да вроде…

— Пойдем, погляжу, какой ты мастак,— увлекая меня на улицу, сказал старый охотник.

На снегу, еще голубом от утренних сумерек, он двумя пальцами наметил строчку следов: точь-в-точь колонок прошел!

— Ставь! — приказал Степан, протягивая мне один из моих капканов.

Я неуверенно подошел к мнимому следу, вынул из рюкзака лопаточку, долго подрывался под углубление, оставленное пальцами Степана. Но пушистый мягкий снег тотчас осыпался, несмотря на мои старания.

— Понятно,— покивал головой Степан.— Так ты не токмо клонка — кошку домашнюю не поймаешь. Вот смотри, как это делается.

Перво-наперво проверяем капкан, чтобы срабатывал легко. Провод, который ты привязал к нему, не гож: зверек перегрызет его, открутит. Тросик тонкий подвязывай, а лучше цепочку. Теперь вешку потасок готовь. А лучше ветку упругую пригни, зацепи за крючок. К ее вершине тросик и подвяжи. Попадет колонок в капкан, начнет биться, сдернет ветку. Распрямится она и поднимет зверька над землей. И мех не изваляется, и мыши шкурку не испортят.

Говоря это, Степан слегка примял снег, поставил в ямку открытый капкан поперек следов, пружиной к себе, бросил на дуги и язычок несколько сухих листьев, валявшихся на завалинке избы. Ладонью снял рядом верхний слой легкого, как пух, снега.

Припорошил им листья. Затем согнул ветку черемухи, насторожил ее в этом положении, а к макушке прикрутил провод.

Вот и вся недолга,— отходя в сторону, проговорил Степан. Подул на руки, согревая их дыханием.— Однако денек сегодня морозный будет.

А если соболь учует запах? — недоумевал я.— Ведь за капкан голыми руками брались…

— Это лисица носом по снегу чертит, для нее капканы проваривают в настоях разных. А соболь, колонок, харза на прыжках идут, не принюхиваясь.

Другое дело—приваду устраивать. Тут зверек на запах идет. Камни, валежник, из которых кулему делаю, рыбой тухлой, мясом затру — вот он и бросается на приманку. Но в дуплистую валежину или кулему соболь не боится заскочить, если на другом конце через щели свет пробивается. Вокруг привады клочья заячьей шкурки или перья рябчика бросаю. Соболь издали увидит приметное место, заглянет проверить, нельзя ли поживиться остатками пиршества.

— Как все просто,— обрадовался я наставлениям Степана и, не выдержав, спросил: — А как же насчет секрета? Охотники говорят, будто вы какую-то премудрость знаете, отчего соболя так и прут в ловушки…

Степан улыбнулся и отпер дверь чулана. Тусклый свет керосинки проявил висящие на стенах столярные инструменты, соторамки, пчеловодческие маски, дымари. Я с недоумением огляделся, не понимая, зачем охотник завел меня сюда.

На подоконнике стояла пол-литровая бутылка, закупоренная длинной пробкой. В ней виднелась серая масса, не то воск, не то шелуха какая-то. Уж не это ли вещество тот самый диковинный препарат Степана, о котором ходят слухи?

Перехватив мой взгляд, Степан взял бутылку, смахнул пыль и протянул мне:

Мой секрет. Возьми, если хочешь, сам я никогда не пользовался.

А что это? — удивился я, беря бутылку из рук Степана.

— Сопревшая гадюка…

Ай! — вскрикнул я, отшатнувшись.— Чего она в бутылке-то оказалась?

Несколько лет назад я поймал змею на покосе, в бутылку засадил, запечатал. Один таежник присоветовал: «Посыпь, говорит, змеиным запахом приманку — соболь на нее, как кот на валерьянку, пойдет». Да вот не пришлось испытать… Теперь ты знаешь этот секрет. Может, попробуешь когда?

От напоминания о содержимом бутылке я почувствовал тошноту и замахал руками:

— Нет, нет! Не надо секретов! Уж лучше я как-нибудь без них обойдусь. До свидания.

Забросив за спину ружье и рюкзак, я заспешил к темнеющей вдали цепи гор.

 

С легендарным кобяйским охотником нам довелось встретиться в поселке Сангар, куда журналисты «Сахамедиа» приехали в рамках спецпроекта «Жизнь в районах». Валерий Белоконев с раннего детства мечтал стать охотником. Уже в 14 лет он ходил с отцовским ружьем на мелкую дичь и читал журналы об охоте. Подробно в «Паспорте района».


Валерий Белоконев переехал из родного Новокузнецка в Сангар в 1973 году. На протяжении последних 20 лет он — один из самых известных охотников-промысловиков Кобяйского района, советы которого считают за честь услышать начинающие охотники, а добытые им соболя неизменно заслуживают на аукционах высокие оценки. По собственному признанию, на своем промысловом участке размером 20 на 60 км, он знает каждое дерево, каждый кустик.

Воплощенная мечта детства

— Жил когда-то здесь мой родственник, на шахте «Сангарская» много лет отработал, охотился, рыбачил, — вспоминает Валерий Николаевич. — Как приедет он на побывку в Новокузнецк — рассказывал про Север, про Якутию, про великую Лену, огромные озера и древние Верхоянские хребты, про увлекательную охоту и рыбалку. Потом мне все это снится, а, проснувшись, я мечтаю оказаться в этих благодатных местах.

После таких рассказов я твердо решил: повзрослею – перееду в Якутию! И сразу после армии переехал, мне тогда было чуть за 20. С 1973 по 1998 годы работал водителем в геологоразведочной экспедиции. В конце 90-х организация ликвидировалась, и я связал дальнейшую судьбу с профессиональной охотой. Тем более, что за годы жизни в Кобяйском районе обзавелся оружием, амуницией, техникой, а главное – набрался опыта у якутских промысловиков.

Пять заимок и баргузинский кряж

Взял Валерий Николаевич в аренду охотучасток размером 20 на 60 километров. Исправно платит арендную плату. До своего основного зимовья на речке Лукумбуй ему необходимо проехать на снегоходе от райцентра 80 километров. Это 40 км вниз по руслу Лены и еще 40 км – вглубь тайги по притокам. Всего в разных частях участка Белоконева стоит пять охотничьих избушек. Он их сам отстроил за годы промысла.

— Зачем столько заимок?

— Это ведь тайга, горы, мало ли где застанет непогода или ночь во время проверки, или расстановки капканов. Передвигаюсь на охоте исключительно на лыжах, называю маршрут «путиком». «Путиков» за зиму прокладывается много, а самый протяженный – более двухсот километров!

— А как же лихие люди, не разоряют ли зимовья, когда в них никто не живет, не растаскивают ли запасы продуктов и боеприпасы? 

— Понимаете, до моего участка добраться проблематично: далеко от цивилизации и труднопроходимо. Поэтому с посторонними не сталкиваюсь. А вот в 20-30 километрах от Сангара такие случаи, когда без спросу пользуются чужими зимовьями и безобразничают, нередки.

С 2010 года Белоконев зарегистрировался в качестве предпринимателя. Это позволило не только реализовывать лично добытые соболиные шкурки на аукционах пушнины Санкт-Петербурга и Иркутска, но и заключать договоры о приемке шкурок под реализацию с другими промысловиками.

— В наших краях водится особый вид соболя – баргузинский, завезенный в Якутию еще в 40-50 годах прошлого века из Иркутской области, — поясняет Валерий Белоконев. – Темно-коричневый баргузинский кряж ценится на аукционах достаточно высоко. Стоимость шкурки может доходить до 20-30 тысяч рублей.  А вообще каждая шкурка оценивается по-разному, смотрят на дефекты, пробоины, на качество. Добыча производиться строго по квотам министерства охраны природы Якутии. Для Кобяйского района квота обычно составляет 500-700 соболей в год. Лицензия на добычу должна быть обязательно, иначе до аукциона не допустят. Как правило, я беру лицензии на сто зверьков и добываю их капканами и малокалиберным оружием.

Невероятно, но, по признанию собеседника, добытых соболей на его счету более пяти тысяч. Профессионал!

 Схватка с хозяином тайги

Попутно с пушным зверем Валерий Белоконев промышляет боровую дичь, лосей, оленей. А медведей за свою охотничью карьеру он добыл больше двадцати.

На вопрос: «Не с берлоги ли добывается медведь?», охотник отреагировал спокойно: «Нет, не с берлоги». Признаться, такой ответ порадовал. Раз не с берлоги, когда зверь лежит беспомощный и погибает спросонья, значит – в честном поединке.

— Все звери боятся человека и медведь не исключение, — говорит собеседник. – Когда он чует присутствие человека, то предпочитает незаметно ретироваться. Также есть фактор дистанции. Если медведь находится на большой дистанции – уходит. Если близко, в пределах семи метров – тогда жди атаки. Ближе семи метров сокращать дистанцию недопустимо. Это критическое расстояние, когда медведю проще прыгнуть и задавить врага, чем бежать. Боится ли хозяин тайги собак? Не боится, но две-три зверовые лайки способны его «осадить», заставить уйти.

Несколько лет назад осенью приехал на свое зимовье. Заготавливал дрова на зиму. Как-то с утра услышал, что моя лайка гавкает на зверя, злобно так гавкает. На человека лает совсем по-другому. Подумал, что собака оленя или лося почуяла, вышел осмотреться и… едва не поплатился жизнью. Со стороны леса на меня метнулась большая тень.

В три прыжка я оказываюсь вновь в избушке, нащупываю на стене ружье, осторожно выглядываю в окно. Тем временем медведь, а это был он, уже в двух метрах от избушки расхаживает. Выждал я удобный момент, выцелил незваного гостя под лопатку, выстрелил. Медведь рухнул и вскоре затих. Начал его разделывать, оказалось, что зверь был хоть и огромный, но худющий, ни капли жира, и это в сентябре, когда должен быть сытый и жирный перед спячкой! К тому же — старый, зубы сточены, клыков нет. Так что напал он на меня целенаправленно, от отчаяния и голода. Хорошо, что собака предупредила и охотничья реакция не подвела – иначе он бы меня задавил.

 Охотниками не рождаются

Есть у нашего героя трое сыновей. Старший Костя и средний Коля – такие же страстные охотники, как и их отец, правда, пока еще любители. Это и понятно, как говорит Валерий Николаевич, охотниками не рождаются, а становятся, набираясь опыта, проходя через лишения и тяжелый таежный труд. Можно сказать, это и есть жизненное кредо моего собеседника. Младший сын Сергей еще не разделяет страсти отца и старших братьев. Однако тоже не прочь иногда поехать в тайгу, чтобы вкусить сполна тяготы охотничьей жизни и радость от добычи заветного трофея.

— Мне уже 65 лет, и зрение уже не то, и ходить на большие дистанции проблематично. Пришла пора всерьез обучать сыновей премудростям ремесла, — говорит Валерий Николаевич. – Вот и передаю по возможности им знания, делюсь секретами. Ремесло не должно прерываться. Надеюсь, сыновья будут охотиться после меня, и мое хозяйство перейдет  к ним.


Промысловик еще долго рассказывал о видах и способах охоты, о том, что каждый сезон требует больших материальных вложений, о том, как необходимо оберегать природу, о том, что настоящий охотник лишнего не возьмет, а правила охоты – обязательны для всех. В целом, Валерий Николаевич оставил впечатление состоявшегося и счастливого человека. Он так и сказал напоследок: «Охотники – самые счастливые люди!»

Автор: Konstantin Enskiy

Пара предновогодних месяцев была самым удивительным опытом путешествий. Они прошли в зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловиками, чьи традиции добычи пушного зверя не менялись, пожалуй со времен изобретения пороха и появления огнестрельного оружия. Двухсоткилометровая отдаленность от ближайшей дороги придавала всему мероприятию особую остроту ощущений. Такого удовлетворения путешествием я не испытывал никогда, и уже, кажется, ничего более удивительного произойти не может.

Идея попасть в зимнюю тайгу преследовала меня уже несколько лет и не давала покоя, мотивируя постоянно искать информацию о возможности посещения нетуристическими способами. Я давно убедился в правильности одного парадокса – там, где есть туристы, мало чего интересного, как нет ничего интересного в искусственном для ценителя природы.

Получение информации об амурской тайге дистанционно достаточно затруднительно в силу ряда причин. Во-первых, охотники-промысловики – очень закрытая категория людей, да еще и одиночек, не желающих привлекать к себе дополнительное внимание, ведь промысел – это хлеб их семей. И если даже вам по секрету сообщат их имя и телефон – никто разговаривать не будет, а скорее, воспользуются своим излюбленным приемом – прикинуться дурачком. В этой среде даже сын охотника, после совершеннолетия или женитьбы, старается стать самостоятельным и ходить в тайгу один.

Во-вторых, любой охотучасток – это достаточно дорогая инфраструктура, и даже ложка в тайге будет стоить в сотни раз дороже, что уж говорить о мини-генераторе, запчастях для снегохода или полноценной русской бане в таком суровом и труднодоступном месте. Эту инфраструктуру оберегают как зеницу ока от браконьеров и разного рода мародеров, а еще строже – от соседей по охотугодьям. Кто вы и под какой маской ходите – никто разбираться не будет, слишком велики риски.

В-третьих, даже если вы и сможете убедить кого-нибудь в своей безобидности и открытых намерениях, то будет невероятно трудно замотивировать взять вас с собой. Помимо вышеперечисленного к рискам добавится и дополнительная ответственность за городского неженку в зимнем лесу. И это не просто слова: насколько вы слабы по сравнению с промысловиками, поймете очень быстро. А такие риски в тайге, при температуре от -10 до -60, на удалении от цивилизации и медицинской помощи более 200 километров могут привести к потере здоровья или жизни.

У промысловиков есть такое выражение – у охотника день год кормит. Убедить их деньгами будет очень сложно, хотя бы потому, что доход от пушнины намного выше возни и потери времени с городским жителем. Еще одним из серьезных вопросов являются ваша коммуникабельность и психологическая устойчивость: тайга чем-то напоминает открытый космос, точнее, космическую станцию, где два человека вынужденно сосуществуют в очень замкнутом и изолированном от цивилизации пространстве. При этом в тайге у обоих есть оружие и нет камер слежения и записывающей аппаратуры; нет вообще никаких сдерживающих факторов, а какой дьявол кроется, вы и сами можете не знать, и охотники это понимают.

Поиск информации и контактов затрудняло еще и то, что подавляющее большинство интересующих меня людей не используют интернета, а иногда вообще какие-либо средства связи. И только осознание ментальности этих мест привело меня к решению, что необходимо ехать вслепую и искать там рекомендателей. Эти земли были золотоносными, и золотодобытчики со всей России и Китая тянулись сюда, а за ними и лихоимцы с каторжанами. Что наложило отпечаток на менталитет местных: на приезжих просто не обращают никакого внимания, и даже капли интереса к своей персоне вы тут не увидите. Проявление же любопытства от приезжего воспринимается с осторожностью и опаской, а заслужить дружбу тут невероятно сложно, но если тебя приняли, то это на всю жизнь, и преданнее друзей больше не найдете нигде.

Глоток жизни. Рассказ об удивительном опыте путешествий по зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловикам

Но несмотря на сложности, все возможно. И мне улыбнулась удача. Как я и предполагал, помог только личный контакт. Уговаривая моего нового знакомого Трофима, старшего научного сотрудника местного заповедника, поручиться за меня охотникам, я с удивлением обнаружил, что он сам является владельцем 500 тысяч га охотугодий, которые начал осваивать еще его отец. Соответственно, участок имел всю необходимую инфраструктуру с избушками, банями, инструментом. В среднем посещение участка происходит не менее двух раз в год – с октября по декабрь и с января по март. До заветного октября оставалось несколько недель. Сознание судорожно, как будто более четко стало вырисовывать неприступные сопки, бурные реки, непроходимые леса, жуткие вьюги и морозы, пережидаемые у печки в старой избушке, которые здесь принято называть зимовьем. Прочитанные воспоминания писателей-исследователей этих мест Владимира Арсеньева и Григория Федосеева только разгоняли и так учащенное сердцебиение от предвкушения долгожданных событий. Тщательность сборов определялась условиями жизни и удаленности от социума, а также очень высокой физической активностью. Понимание значения выражения «понтовая вещь» я до конца осознал только после заброски. И как оказалось, означало оно – симпатичная, но абсолютно бесполезная в практическом использовании, а в зимней тайге это страшный вердикт, там магазинов нет. За время подготовки и долгих разговоров с бывалыми были пересмотрены все изучаемые и принимаемые ранее подходы к выбору зимней одежды и некоторых элементов снаряжения для активного отдыха, что позже подтвердила практика.

Глоток жизни. Рассказ об удивительном опыте путешествий по зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловикам

  • Забудьте про зимнюю трекинговую обувь и про фонари на ней тоже забудьте, это «понтовые» вещи, т.к. сушка трекинговых ботинок проблематична, а фонари от снега вас все равно не спасут. Тяжесть ботинок вы будете ощущать постоянно, и не стоит надеяться, что ноги привыкнут. Соответственно, вместо созерцания красот вы будете чувствовать себя в постоянно разбитом состоянии. Для качественной носки колодка ботинка должна плотно прилегать к ноге, что, в свою очередь, приведет к быстрому ее замерзанию и не даст возможности поддеть дополнительный носок. И вот казус: обычные сапоги, сделанные по технологии EVA, с ценой в 1500 рублей намного практичнее трекинговых ботинок для зимней эксплуатации за 17000 рублей.
  • Забудьте про «понтовые» горнолыжные костюмы, предназначенные как раз для активного использования в зимний период. Они годятся только для лыж и то не всех моделей. Для того чтобы чувствовать себя комфортно, верхняя одежда должна быть с показателями мембраны не выше 10000 по влагозащите и 10000 по паропроницаемости, т.к. более высокие показатели существенно снижают показатели сохранения тепла. Признанными профессионалами мембраны – это Gore Windstopper и GE eVent, они гарантировано будут паровыми, т.е. выводящими пар до его конденсации на ткани куртки. Куртка должна быть длиной чуть выше колена и иметь с боков дополнительные молнии, позволяющие увеличить диаметр юбки. Капюшон должен иметь не менее четырех регулировок. Вентиляционные клапана куртки, расположенные под рукой, должны быть длиной не менее 30 см, а на штанах, выполненных в виде комбинезона, – во всю длину.
  • Забудьте про любые ткани кроме флиса и полартека при выборе кофт, штанов, шарфов, балаклав, шапок и прочих утеплялок. Самым важным же будет ваше нижнее белье, и если оно сделано не из полипропилена или, в крайнем случае, не из полиэстера, то все вышеописанные старания и траты будут бесполезны.
  • Забудьте все новомодные перчатки и варежки, созданные якобы для критических температур. Для вас будет открытием, но варежки стоимостью 3500 рублей не сравнятся с обычными советскими армейскими шубенками за 300 рублей из овчины – и по сохранению тепла, и по износостойкости.
  • Самым неприятным разочарованием может оказаться ваш налобный фонарик, если, конечно, он не стоит $30-50. Зимой, при коротком световом дне, эти разочарования могут превратиться в проблемы.

Сборы показали основательность, которую сложно было предположить заранее: провиант поражал разнообразием – кисленькое и солененькое, сгущенка и варенье, капуста морская и белокочанная, картошка и морковь. Меня беспокоили лишь две вещи – где мы будем это хранить в отсутствие постоянного источника тепла и при постоянных перемещениях; и еще – почему нет мяса и даже мясных консервов. Ответы открылись позже. Были подготовлены камусные лыжи, снегоходы получили новые кенгурятники для безопасной и более быстрой езды по лесу и пересеченной местности, на сани были наварены дополнительные днища, мешки промаркированы, рюкзаки укомплектованы.

Почти месяц сборов и 140 тысяч рублей морально вымотали всех. В воздухе повисло томительное ожидание отправления. Это чувствовалось во всем. Жена и мама Трофима хлопотали у печи, заготавливая пироги с рыбой в дорогу, постоянно приговаривая о возможно забытых вещах. Ежеминутно предлагались в дорогу более теплые вещи и сытные продукты. Атмосфера заботы и переживаний была настолько теплой и доброй, что под треск русской печи в воздухе летало состояние неземного комфорта, хотя суета ими создавалась такая, что ощущение складывалось как при уходящем через пятнадцать минут поезде. Казалось, собаки острее всех чувствовали приближающееся время «Ч», вой и лай стоял во дворе такой, что .у всей деревни не было сомнений о сборе охотников. Переживания четырех чистокровных потомственных охотничьих русско-европейских лаек о том, что их могут забыть и не взять на охоту, напоминали панику пропустивших последний ледокол с Северного полюса. В гости постоянно заходили соседи, считающие своим долгом дать пару дельных советов и запечатлеть свою поддержку. Каждый помимо советов приносил с собой какую-нибудь безделицу, без которой, как он считал, ну никак нельзя в зимнем лесу. В таком сладком безумии прошли три дня.

Погрузка растянулась на полдня, и каково же было удивление, когда в итоге все не влезло в большой бортовой «Урал» и пришлось гнать один снегоход своим ходом. Собаки, просидевшие без дела больше полугода, вырывались и пытались сами запрыгивать в кузов машины. И вот долгожданный момент наступил – в путь. Выезжая из деревни, мы ловили на себе абсолютно все взгляды наблюдавших. По улице плыло олицетворение всего почти потерянного уклада жизни этих мест. Охотников-промысловиков тут остались единицы – молодежь уезжает, а старики уже не могут в тайге в силу высоких физических нагрузок. Да и потратить на сборы около 100 000 рублей мало кто может себе позволить. Из дворов выбегает детвора, а сидящие на лавочках старики с улыбкой глядят вслед и провожают нас так, как с глубокой тоской можно провожать свою уходящую молодость. Сидящие же в кузове собаки, кажется, своим безумием свели с ума всех дворняг деревни, бросившихся своеобразным эскортом за машиной и провожающих нас еще несколько километров. Впереди – почти двое суток пути.

Глоток жизни. Рассказ об удивительном опыте путешествий по зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловикам

Фееричный отъезд плавно перешел в будни. Стандартное время в пути, при отсутствии неприятностей, составляет около двух суток. Все неприятности возникают обычно в первый день вечером в одном и том же месте – на переправе, поскольку река постоянно меняет свое русло и как таковой переправы не существует, есть только спуск к реке и далее поиски брода. Цена ошибки – потерянный транспорт и остовы машин ниже по реке.

Глоток жизни. Рассказ об удивительном опыте путешествий по зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловикам

И в воду мало заехать: часто путники, вернее, их транспорт просто вмерзают в лед у противоположного берега, не имея возможности выбраться на сушу из-за высоко намерзшего заберега. Здесь никогда не проведут трофи-рейды – это будет уже не спорт, а самоубийство. Старое выражение о хождении по лезвию бритвы тут приобретало новый смысл – оказалось, «острие лезвия» достаточно широкое, и в этом можно убеждаться каждый день.

Второй день маршрута состоит из филигранной техники управления снегоходом, ведь весь путь проложен по марям, и высокие травянистые кочки, едва припорошенные снегом, оказались достаточно изматывающим испытанием. Но, несмотря на сложности, все были рады, что не мерзли без движения в кузове. Вечер преподнес очередной сюрприз – двухкилометровый лесистый участок финального отрезка пути к первому зимовью оказался полностью завален упавшими деревьями. Местность здесь имеет всего в среднем 30-сантиметровый плодородный слой, и на голых камнях после любого, даже среднего по силе ветра, деревья валятся, как незакрепленный штакетник. Другого пути не было, и, судя по спилам на тропе, Трофим со своим отцом пропиливаются тут ежегодно. Тропа местами представляла собой коридор шириной пару метров и такой же высотой стенки из пропиленных упавших деревьев, в некоторых местах на высоте, достаточной для проезда снегохода, начинает образовываться своеобразная крыша тропы из упавших уже сверху на старые завалы деревьев.

Расчистка тропы шла медленно, но мы все же продвигались. Стемнело. Все происходит как во сне: визг мотопил, отталкивание деревьев, тусклый свет налобного фонаря – пили, бери, кидай, бери, кидай, бери, пили, кидай. Казалось, мы не продвинулись ни на метр. Решение, что лучше оставить снегоходы тут и до зимовья идти пешком, приняли, не обмолвившись ни словом. На земле уже начали появляться лунные тени, но местами в лесу было по-прежнему достаточно темно. Темнота не помешала разглядеть объем предстоящих работ, тропа была просто усеяна поваленными деревьями.

Силы медленно покидали, сказывалась накопившаяся за двое суток усталость, отсутствие питьевой воды и нормальной горячей еды; эмоциональное состояние также было на пределе. Вся дорога, как в бреду. Только сменившееся освещение заставило перестать внимательно смотреть под ноги и поднять голову – мы вышли из леса к реке озаряемой, именно озаряемой, ярким лунным светом, и от такого вида я медленно опустился на колени, в носу защипало.

Сияющая на небе луна была настолько яркой, что блики от не успевшей замерзнуть воды в реке играли на окружающих топляках и деревьях невообразимым густым белым светом. Топляк по берегам реки, хаотично возвышаясь на несколько метров над водой, своими белыми, торчащими во все стороны стволами, похож был больше на огромные кристаллы, подсвеченные флуоресцентной лампой. А между ними текла сочного черного цвета река шириной всего около пятнадцати метров, контраст цветов восхищал, казалось, я попал в черно-белое кино. Окружающие долину реки сопки показались величественными и неприступными, а легкий подсвеченный луной снежок на склонах придавал им монументальность.

Дальнейший путь был как в зимней сказке. Понимая, что со следов ушедших далеко вперед товарищей мне ну никак не сбиться и финиш очень близко, я не торопясь брел по этому лесному чуду, и восторгу не было предела. Через пару часов в руках уже была кружка с горячим чаем, а печка своим теплом, запахом и потрескиванием создавала непередаваемое ощущение безопасности. В тайге даже банальный чай имеет непередаваемый и восхитительный вкус, а глядя на промысловиков, уже обсуждающих завтрашние планы, приходит понимание, что это просто такая жизнь и ничего особенного за эти два дня не произошло.

Глоток жизни. Рассказ об удивительном опыте путешествий по зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловикам

Охотугодья представляют из себя участок в 500 тысяч га, по центральной части проходит река, вдоль нее и расположены все зимовья на расстоянии светового дня на снегоходе. Два зимовья выполнены более основательно и больше напоминают деревенские домики с баней и хозяйственными постройками. Трудно передать уют деревянного бревенчатого домика из лиственницы – с крышей, покрытой брусничным дерном. Все зимовья имеют минимальный набор необходимых инструментов, посуды и охотничьих приспособлений. Они стандартные – аккуратно сложенные из бревен лиственницы и проконопаченные мхом домики с двускатной крышей; внутри стол, полати с двух сторон, печка, умывальник, дровяник и полка с посудой; условия более чем спартанские, но достаточные для комфортной по таежным меркам жизни.

Вся работа охотников-промысловиков отчасти и заключается в перемещении между зимовьями, у каждого из которых имеются несколько радиальных маршрутов с протяженностью каждого до 50 километров. Наверное, именно от этого отец Трофима в свои 55 выглядит на 40 без всяких натяжек.

Охотучасток – это значит, что у земли есть собственник, а значит, она не будет разграблена. Промысловики как никто заинтересованы в том, чтобы живность плодилась и приходила именно на их участок – расставляют солонцы, оставляют мешки с комбикормом, строят домики. Охота же представляет из себя целый ритуал и организуется с особой тщательностью, и даже названия орудий лова соболей пропитаны особым отношением к зверьку – бабочка, кулемка, домик, отщеп; все это – определенная дань уважения и благодарности.

Существует два основных способа лова соболей: с помощью ловушек и собак. Второй способ наиболее азартен и интересен, хотя и менее результативен. Русско-европейская порода – это особые собаки: могут пробежать более сотни километров за снегоходом, могут несколько суток держать загнанного зверя на месте, могут спать на улице при минус 35, могут не есть несколько суток, не боятся и готовы атаковать даже крупных медведей, абсолютно не проявляют агрессии в отношении человека, очень азартны. Стоимость подготовленной для соболиной охоты лайки может исчисляться сотнями тысяч рублей.

Осознание причин любви аристократии к охоте с собаками приходит очень быстро, буквально после первой вылазки. И слова тут будут бесполезны, это просто надо пережить. Охота всегда была делом непростым, промысловики могут оставаться без белковой еды неделями – при всех своих стараниях. Можно сутками бродить по тайге и никого кроме птиц не видеть. Охота без собак является практически всегда делом случая, а при их наличии превращается в азартное мероприятие. При звуках собачьего лая у охотника обостряются все органы чувств, усталость куда-то улетучивается, и если еще минуту назад ты падал с ног, то после звонкого сигнала лаек энергии хватает не только на забег в несколько километров, по глубокому снегу на звук, но и на возможное преследование пытающейся оторваться добычи. Пиком собачьей науки является недопущение движения зверя, а «выставление» его, т.е. попытки окружить или загнать в тупик, что заставляет добычу прекратить убегать и перейти к обороне. Часто крупный зверь, почуяв преследование, инстинктивно стремится уйти в непролазный бурелом, где скорость движения падает, а задача собак «выставить» его упрощается. В буреломе охотник уже может подойти очень близко, все заканчивается обычно быстро и единственным выстрелом. С 500 тысяч га охотугодий промысловик берет лицензию только лишь на одного крупного зверя в год, больше на прокорм в тайге и не надо, все силы и время с этого момента уйдут на ловлю соболей.

Глоток жизни. Рассказ об удивительном опыте путешествий по зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловикам

Я еще больше начал завидовать тем людям, которые связали свою жизнь с тайгой, да и вообще с природой. Трофим, являясь старшим научным сотрудником да еще и содержа такие огромные охотугодья, казался мне абсолютно счастливым человеком и при этом с хорошим достатком. Идеальное соотношение. Он свободен от терзаний бессмысленности бытия, его сильнее волновали вопросы более глобального характера, и тихие зимние вечера выливались в обсуждение этих вопросов, например, об огромной боли за Россию и людей, живущих в ней. Все разговоры были пропитаны не просто болью, а патриотически заряженной болью с желанием что-то изменить.

Глоток жизни. Рассказ об удивительном опыте путешествий по зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловикам

Прошедшие два месяца кажутся сейчас сном, чем-то нереальным, тем, чего быть не может, и сознание отказывалось верить в обратное. Здесь, как в каждом сне, полностью отсутствуют какие-либо преграды, кажущиеся в реальной жизни непреодолимыми: расчистить двухкилометровую тропу для снегохода от лесного завала – нет ничего проще; показалось, что в зимовье темновато – взвизг мотопилы, и через полчаса появилось второе застекленное окно в стене; идти без остановок на соседнее зимовье с 7.00 до 1.00 при температуре ниже двадцати по снежной тайге без еды и питья – и даже есть не хочется; вытащить вручную трехсоткилограммовый снегоход из-подо льда, а затем под открытым небом его полностью разобрать и просушить – завелся и дальше еще лучше поехал; крещенские купания стали уже не таким страшным мероприятием; просидеть ночью у костра в зимней тайге одному несколько часов – не смущало даже двухсоткилометровое расстояние до цивилизации и радовало, что медведи уже ушли спать.

Новые ощущения полностью выбивались из привычного: оказывается, что свежая форель пахнет огурцами; постоянно испытывая физические нагрузки, твое тело может не пахнуть и через неделю без душа; незаметно и без всяких усилий скидывать по 10-15 кг собственного веса в месяц реально; рябчики пахнут еловыми шишками даже в супе. Оказывается, что у тебя полностью здоровый организм, а все, что беспокоило, куда-то пропало; нет ничего проще, чем правильное питание и режим; через месяц твое тело помолодело лет на десять, а мышечный тонус пришел уже в давно забытую форму. Оказывается, что ты не нервничал и тебя ничего вообще не беспокоило уже два месяца с момента попадания в тайгу; оказывается, что ты можешь быть счастлив без телефона, машины, брендовой одежды, новостной ленты, соцсетей, компьютера – ты просто в принципе можешь быть счастлив.

Глоток жизни. Рассказ об удивительном опыте путешествий по зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловикам

Глоток жизни. Рассказ об удивительном опыте путешествий по зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловикам

Глоток жизни. Рассказ об удивительном опыте путешествий по зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловикам

Понравилась статья? Поделить с друзьями:

Не пропустите также:

  • Рассказы пермякова 2 класс
  • Рассказы порожденные народной фантазией в которых люди объясняли различные явления жизни
  • Рассказы охотников промысловиков про тайгу и свои аудиокнига слушать бесплатно
  • Рассказы пермяка для 2 класса читать
  • Рассказы порка мужа женой

  • 0 0 голоса
    Рейтинг статьи
    Подписаться
    Уведомить о
    guest

    0 комментариев
    Старые
    Новые Популярные
    Межтекстовые Отзывы
    Посмотреть все комментарии