Рассказы переболевших коронавирусом в тяжелой форме после ивл

— Когда вы заболели?

— Сейчас мой диагноз звучит как «внебольничная двусторонняя полисегментарная пневмония». Я частично выздоровел, но течение болезни продолжается, как и процесс лечения.

Заболел я 5 марта. Почувствовал недомогание, немного поднялась температура, начался кашель, в целом ощутил упадок сил. Обратился в частную клинику, с которой у моего работодателя есть контракт. Меня направили делать анализы, а также рентгенограмму, которая показала правостороннюю пневмонию. На следующем приёме мне вызвали скорую и отвезли на госпитализацию.

— Как проходило лечение?

— Я побывал в разных стационарах: в клинике «Семейный доктор» на Бауманской, в 52-й больнице, в ГКБ №1. За всё время, наверное, раз шесть сделал КТ. Медикаментов был целый арсенал: у меня одновременно и вирусная, и бактериальная пневмония, и это всё осложняется COVID-19. Много антибиотиков широкого спектра, давали иммуноглобулин, препарат «Калетра», лихорадку подавляли с помощью парацетамола. В общем, с каждым аспектом моего довольно тяжёлого случая боролся свой препарат.

— Вы были на ИВЛ. Расскажите, в какой момент врачи приняли такое решение?

— На ИВЛ я попал в третьем по счёту стационаре. Там я оказался спустя всего два дня после выхода из предыдущей больницы — началась лихорадка. Её лечили несколько дней, после чего меня перевезли в реанимацию. И вот тогда выяснилось, что моих лёгких не хватает на то, чтобы эффективно продолжить лечение. «Матовое стекло», потемнение и другие негативные процессы.

Объём лёгких и оксигенацию последовательно попытались поддержать кислородной маской, потом специальной закрытой маской, но безуспешно. Грубо говоря, мне требовалось выторговать немного времени со стабильным объёмом лёгких, чтобы подействовало самое мощное лекарство из доступных — моноклональные антитела. Сам я с этой задачей не справлялся, к сожалению, поэтому мне предложили перейти на искусственную вентиляцию лёгких.

Меня ознакомили с последствиями ИВЛ и отказа от процедуры. Если бы я отказался, у врачей не было бы никаких гарантий моего выздоровления, зато почти наверняка моё состояние резко бы ухудшилось. Вместе с тем долго находиться на ИВЛ нельзя — может возникнуть баротравма или повреждение трахеи. Поэтому мне нужно будет не только полагаться на аппарат, но и действовать самому.

Я согласился. Предупредил родных и коллег, что от меня некоторое время вообще не будет никаких вестей, что предстоит непростой период. Меня погрузили в медицинский сон, и я проснулся уже на ИВЛ.

— Как вы себя ощущали? Как общались с врачами?

— Это было довольно необычное ощущение. Я как будто находился под водой. Изо рта торчала куча трубок. Самое странное — дыхание не зависит от того, что делал я, я чувствовал, что за меня дышит машина. Но её наличие меня и обнадёживало — значит, есть шанс на помощь.

С врачами я общался жестами или писал сообщения от руки. Это было, конечно, ужасно неудобно, учитывая, что я потерял очень много сил. Даже одно предложение составить было трудно. Но я освоился, врачи стали меня понимать. Постепенно я приспособился ко всему: и к трубкам, и к машине, и к тому, что мне постоянно приходится переворачиваться и лежать на животе большую часть времени.

У меня была определённая задача — к следующей процедуре КТ помочь аппарату поправить мои лёгкие. И были определённые нехитрые средства: лежание на животе, дыхательная гимнастика.

Очень поддерживали врачи, постоянно меня подбадривали. Некоторые даже называли меня коллегой, такое обращение и привязалось. Однажды завотделением меня так назвал, наверное, перепутал с настоящим врачом, урологом, который лежал на соседней койке. Кстати, уролога раньше меня сняли с ИВЛ, надеюсь, у него сейчас всё нормально.

Хочу поблагодарить всех врачей и моих коллег, которые наладили диалог между больницей и моими близкими. Я был отрезан от внешнего мира, только несколько раз удалось написать жене. И информация обо мне поступала скудная, из-за чего родные, конечно, сильно переживали. Но в то же время то, что они беспокоились за меня, лично меня как-то успокаивало. Значит, помнят и заботятся обо мне.

— Что вы первым делом сделали после отключения от ИВЛ?

— Когда я находился на ИВЛ, то периодически представлял себя героем песни Black Sabbath Iron Man. Этот персонаж из-за путешествий во времени превратился в железного истукана, он не мог ни с кем общаться и не мог предупредить о предстоящем несчастье, которое он пережил в будущем.

Когда меня сняли с ИВЛ, я, прокашлявшись и отплевавшись, процитировал оттуда строчку: Vengeance from the grave. Но так как никто этого не понял, то я просто попросил завтрак. Все обрадовались, потому что появление аппетита — хороший знак.

— Опишите свои ощущения после отключения. Как вы восстанавливались?

— Сразу после отключения у меня было несколько секунд на то, чтобы поймать своё дыхание, «нащупать» его рядом с машинным. Мне показалось, что прошла целая вечность. Когда я начал дышать сам, то почувствовал необыкновенный прилив сил и радость от того, что я выкарабкался. С того момента я понял, что умею радоваться мелочам: возможности самостоятельно дышать, есть, вставать с кровати, передвигаться.

После реанимации я около недели провёл в обычной палате. Восстановление мне давалось довольно трудно. Но по миллиметру я эти трудности преодолевал. Начал приподниматься на кровати, подтягиваться на перекладине над койкой, вставать, садиться на специальный стул, ходить — сначала с одышкой и тахикардией, а потом всё проще. Делал дыхательную гимнастику, лёгкую зарядку. Так постепенно я начал отвоёвывать для себя нормальную жизнь и продолжаю это делать до сих пор.

— Как вы сейчас себя чувствуете? Когда вас выписали?

— Выписали 6 мая. Сейчас всё по-прежнему непросто. У меня часто бывает упадок сил, возникает одышка, хотя я могу сделать самые простые вещи, например помыть посуду или принять ванну.

Но для меня всё равно большое счастье, что я могу всё делать сам: дышать, ухаживать за собой, одеваться, передвигаться. Я наконец-то могу обнять и успокоить жену — ей этот период дался нелегко.

— Какие дальнейшие рекомендации по лечению дома дали вам врачи?

— Рекомендаций по препаратам как таковых мне не дали. Сказали, что у меня все показатели здорового человека. Я, получается, победил и пневмонию, и коронавирусную инфекцию. Осталось только прийти в себя в плане дыхания. Продолжить занятия с постепенным увеличением нагрузок, лежать на животе, делать дыхательную гимнастику, но не нагружать себя слишком сильно и не забывать про отдых.

— Вам есть что сказать людям, которые прогуливаются по улице?

— Да, есть. Предыдущие месяцы оказали на нашу психику гнетущее воздействие. Понятно, что находиться в четырёх стенах, когда каждый выпуск новостей начинается с роста числа заболевших, сложно. Хочется ощутить свободу. Я сам лечился два месяца, мне тоже хотелось бы поскорее почувствовать вкус нормальной жизни, ходить куда хочу.

Но вместе с правом на свободу передвижения у нас есть и ответственность перед своими родными, которых мы, к сожалению, тоже можем заразить.

Например, я после нахождения в стационаре заразил свою жену — к счастью, у неё нет симптомов, кроме потери обоняния, и она, скорее всего, уже поправилась, мы ждём результатов анализов.

Но случаи могут быть гораздо серьёзнее. Мы подвергаем опасности семью и усиливаем нагрузку на систему здравоохранения.

Врачи говорят, что мы находимся в состоянии войны с коронавирусом. А война — это жертвы. Но я бы не хотел, чтобы кто-то из нас стал жертвой войны, чтобы люди лежали в коридорах, потому что в палатах нет мест. Я никому не пожелаю испытать то же, что и я, находясь на искусственном дыхании. В том, что со мной произошло, не было ничего весёлого. Я понимаю, что выбор есть у каждого и вряд ли мои слова радикально изменят мнение большинства. Но если мой пример поможет спасти хотя бы несколько жизней, я буду этому рад.

О том, как развивалась болезнь, что пришлось пережить и что помогло выздороветь, рассказывает Матвей, 45 лет, проходивший лечение в апреле 2020 года с диагнозом двусторонняя полисегментарная пневмония, covid+.

Сейчас я дома. Выписался 14 апреля. Провел в больнице 2 недели. Чувствую сейчас замечательно! В последние дни в стационаре температуры не было. Выписан с положительной динамикой по результатам КТ, так говорят врачи. Перестал принимать лекарства еще в больнице.

Когда приехал домой, вызвал врача из поликлиники. Врач послушала легкие, осталась довольна. Сейчас я на самоизоляции.

С ЧЕГО ВСЕ НАЧАЛОСЬ

В тот день по возвращении домой с работы я почувствовал сильный озноб — видимо, поднималась температура. О том, как проявляется коронавирус, я знал. Я тут же сказал обо всем семье, изолировался — условия позволяли, я жил на даче. И до того дня, когда меня госпитализировали, я ни с кем не контактировал, это спасло всю мою семью.

В первую ночь был жуткий озноб, температура небольшая 37,2^оС, но ощущения были — прямо колотило. Ничего не помогало. На след день 37,4^оС с утра, такая температура держалась весь день и следующие трое суток. Я уже понимал, что это не обычное ОРВИ и искал возможность сделать тест на коронавирус — не получилось.

Все это время я был дома, температуру (не слишком высокую) периодически сбивал, но чувствовал себя все хуже и хуже. Когда я понял, что тест на дому седлать не получится, я вызвал скорую помощь. Врач обследовал меня, выписал мне антибиотик и жаропонижающее.

Где-то на 5-6 день у меня появился кашель, боль в грудной клетке при вдохе — не мог глубоко вдохнуть. Температура поднялась до 38,5^оС. Тогда я принял решение сделать КТ самостоятельно, в ближайшей клинике. КТ показала признаки двустороннего поражения легких, характерные для вирусной пневмонии и стало ясно, что надо госпитализироваться.

Приехав в Москву, я вызывал СМП, которая отвезла меня в ГКБ № 52. На руках у меня был результат КТ, поэтому в приемном отделении я провел немного времени. Взяли анализы, провели дообследование, заполнили меддокументацию. Готовое КТ на руках — это очень сокращает пребывание в приемном отделении. Сейчас, насколько я знаю, можно сделать это амбулаторно, в поликлинике. Многие поликлиники принимают пациентов с признаками ОРВИ, проводят КТ, и если видят изменения в легких, тут же госпитализируют.

ГДЕ Я МОГ ЗАРАЗИТЬСЯ

За границей я не был в этом году. Надо отметить, что все мои друзья, которые приезжали из-за границы, носили маски, чтобы не заразить окружающих, понимая, что могут быть источником инфекции, сами того не зная.

Когда стали появляться сведения о том, что люди заболевают этой инфекцией, я понял, что надо принимать личные меры — ограничил контакты, поинтересовался у знакомых — не заболел ли кто. Да, я продолжал ходит в спортзал, пока тот не закрылся, но был уверен, что риск тут небольшой, так как старался соблюдать дистанцию, не пересекался с другими посетителями.

Посещал магазин 2-3 раза. Маску не носил, признаю. Был уверен, что маску нужно носить больным, чтобы не заражать окружающих.

Кстати: Когда я ездил в машине с водителем, я был в маске и он был в маске — до сих пор он не заболел. Важно: если вы подозреваете, что можете быть носителем инфекции, лучше себя от других отгородить. Когда я почувствовал неладное, я тут же изолировался от семьи — никто не заболел ни тогда, ни сейчас. Хорошо, когда есть возможность дистанцироваться — это может спасти жизнь ваших близких. Очень важно соблюдать правила личной гигиены — носить маску в общественных местах, мыть руки тщательно. Это работает, поверьте.

В БОЛЬНИЦЕ

Признаюсь, я думал о том, чтобы лечиться в платном стационаре. Но когда я оказался в 52-й больнице и с первой минуты был окружен заботой замечательных врачей и медсестричек, я понял, что жить здесь вряд ли останусь, но лечиться хочу именно здесь.

Меня разместили в многоместной палате, пациентов в ней было всего двое, я и врач скорой медицинской помощи. Пришел врач, осмотрел нас с соседом, сделал назначения. Температура в тот момент была около 39^оС, мне поставили капельницу, назначили лекарства. Состояние было как у Высоцкого в песне — укололся и забылся.

Заведующая отделением (мы с ней не были тогда знакомы) сказала, что по результатам КТ подозревают у меня коронавирусную инфекцию, попросила не выходить в коридор, не контактировать с другими пациентами. Я понимал, что это важно — мы были максимально изолированы, насколько позволяли условия стационара.

На следующий день, как оказалось, с учетом всех моих данных, мне сообщили о том, что врачи хотят назначить мне метод лечения, который прежде использовался у ревматологических пациентов, но по опыту лечения коронавирусной инфекции в других странах, он может быть эффективен при тяжелых поражениях легких, чтобы остановить процесс. Я должен был дать согласие, и я его дал. Я прекрасно понимал, что на войне все средства хороши, если речь идет о спасении жизни. Состоялся врачебный консилиум, который принял решение о назначении мне этого вида лечения, после чего мне поставили капельницу на полтора часа.

КАК Я ВЫЗДОРАВЛИВАЛ

На следующий день Т 39,9^оС превратилась в 37,4^оС, самочувствие улучшилось значительно. Мои ощущения — в организме шла жесточайшая война, и вдруг она закончилась. До этого дня мне было крайне трудно дышать, облегчение чувствовал только когда пользовался кислородной маской, а тут вдруг сатурация (насыщение крови кислородом) поднялась до 95%.

Дышал кислородом весь следующий день (к слову, каждая койка имеет доступ к кислороду). Внутреннее напряжение постепенно исчезало, я прямо чувствовал, как наступает облегчение. Сатурация достигла 97%. По рекомендации врача дышал кислородом, лежа на животе по 30 мин дважды в день — сатурация достигла 98–99%. Через пару дней температура упала до 36.8^оС, стал значительно лучше чувствовать; мне сделали вторую КТ, через 2 дня третью, и вот как раз по ней и стало видно, что есть положительная динамика. Анализы были нормальные и мне отменили все лекарства.

ТЕПЕРЬ ВСЕ ПОЗАДИ

И вот 14 апреля я был выписан для продолжения лечения в домашних условиях. Продолжаю режим самоизоляции, но сейчас все происходит гораздо спокойнее, менее тревожно — никто из моего окружения не заболел, и я думаю, что не заболеет. Все соблюдали режим самоизоляции, жили на даче, ни с кем не общались.

Я очень благодарен 52-й больнице, очень. Настоящие профессионалы, замечательные врачи. Самоотверженно работают без выходных. Относятся к больным как к родным. Обязательно встречусь с ними со всеми, как только будет возможность, скорее бы кончился карантин.

Пресс-служба тут задала мне вопрос — узнаю ли я потом своих спасителей без масок?

Помните, фильм такой был во времена нашей молодости —«Ты мне, я тебе»? Куравлев был банщиком, известным в узких кругах, парил высокопоставленных особ. Попасть к нему можно было только по великому блату. И вот как-то случайно, в поезде встречает его бывший клиент:
— Иван Сергеевич, ты ли это?
— Что-то не узнаю, повернись-ка спиной… Сыроежкин??
— Он самый!

Так вот когда мы встретимся в мирное время, стоит только заглянуть в их прекрасные глаза, я узнаю их с вероятностью 99,9%, можете быть уверены.

* Авторский текст публикуется с согласия пациента.

В Петербурге в сентябре открылся первый в мире центр по изучению постковидного синдрома на базе Клиники им. Н.И.Пирогова и сейчас проводится набор участников исследований. Пока ученые собираются выяснять, с какими последствиями столкнулись пациенты, пережившие коронавирусную инфекцию, «Росбалт» публикует истории людей, которые уже несколько месяцев не могут отойти от ковида (все имена по просьбе переболевших изменены).

Лариса, 51 год:

«Дельта прошла по моей семье танком. Легче всех отделался муж, а у меня началась серьезная энцефалопатия и мозжечковая атаксия — это когда нервные клетки мозга погибают из-за недостатка крови и кислорода, и нарушается координация движений. Все это комбинировалось с внезапными приступами аритмии и другими нарушениями: мозг переставал видеть пространство вокруг себя в 3D. Ступени превращались в сплошную дорожку, а обычная дорога, раскачиваясь, поднималась вертикально стеной. От этого мозг давал команду «лежать», из-за которой я теряла равновесие, а мышцы ног переставали работать.

После появления пугающих симптомов мы поехали в больницу, невропатолог провел тесты молоточком и попросил потрогать нос указательным пальцем. Мои руки уверенно трогали ухо и подбородок — я была крайне удивлена и возмущена поведением рук, но ничего не могла поделать. Врачи заподозрили инсульт и хотели вызвать скорую. Я упросила не госпитализировать меня из поликлиники, а отправить домой, чтобы я оттуда поехала в больницу.

Мы приехали к подъезду, подлые ступеньки продолжали «прятаться». Муж придумал хитрость: я закрыла глаза, а он командовал «ногу поднять-вперед-опустить». Обманывая мой мозг, мы добрались в квартиру, а через час врач позвонил мужу из реанимации и сказал, что его мама умерла от ковида… Супруг был в таком состоянии, что о моей госпитализации не могло быть и речи. Я не могла его оставить одного в горе, и он ничего не соображал в организации похорон. Я говорила, что делать и куда ехать, а он грузил меня в машину, и мы ездили по делам… Похоронили свекровь быстро — в морге попросили, так как там отключился холодильник, а умерших от ковида с каждым днем было все больше.

На следующий день меня госпитализировали в неврологию. К тому времени я уже ходила только в уборную. И добавился тремор правой руки. В больнице 10 дней уколов и капельниц значительно поправили ЦНС. Потом еще месяц я принимала таблетки.

Вскоре мы решили лететь на море, и снова возникли проблемы — сильное головокружение и тошнота от волн. Я научилась заходить в воду, держась за мужа. Только на мелководье мозг был уверен, что все нормально, на глубине начиналась паническая атака.

Сегодня я могу самостоятельно ходить на небольшие расстояния, но спустя полчаса снова нарушается работа вестибулярки и начинается чудовищная одышка. Я не могу ездить за рулем — дорога по-прежнему заворачивается вертикально. Появились частые боли внизу живота — гинеколог сказала, они могут быть спровоцированы коронавирусом. Зрение упало.

По характеру я — боец. Но даже мой характер сжирает ковид. Что уже говорить о более слабых людях. Я не зацикливаюсь на болях, судорогах, аритмии, скачках давления, головокружениях, выпадении волос… Радуюсь, что спустя два ковида осталась жива. Что могу поспать пять часов в сутки. Что заставляю себя каждое утро встать и улыбнуться новому дню. Стараюсь работать, вести онлайн-мероприятия. Мы с мужем смотрим юмористические передачи, занимаемся аутотренингом и дыхательными упражнениями, много гуляем. Собираемся пойти на латинские танцы. Главное в борьбе — осознанный настрой и позитив».

Сергей, 28 лет:

«Я переболел в ноябре 2020 года. Перенес легко, температура во время болезни была, но чувствовал себя прекрасно. Через три месяца запахи поменялись: жареное пахло тухлятиной, запах лука с огурцами изменился, иногда воняла и вареная еда.

Ближе к марту заметил какие-то боли в теле, будто удары током в правой ноге и в области левых ребер. В это же время появилась отдышка. В июле началась диарея, сильное потоотделение под мышками со странным запахом. Затем депрессия и сброс веса — я похудел на 5-7 кг за два месяца. Голова — как во сне, соображалка толком не работает, нет чувства позитива и удовлетворенности. Только мысли о болячках.

Сдал все анализы, какие мог. Все было в норме, единственный выход — идти к психотерапевту. Тот подтвердил, что в клинику сейчас, в основном, поступают те, кто переболел ковидом — он бьет по нейронам головного мозга, и нужно прежде всего лечить их. Я лег в больницу, мне прокололи витамины и антидепрессант с нейролептиком. Только потом начал чувствовать себя лучше, как до ковида. Но как только выписался, спустя неделю вся та же история…»

Ирина, 42 года:

«У меня уже опустились руки. Я каждый день просто выживаю. Что со мной после ковида происходит, я не знаю. Мою посуду — и пол будто едет. Сижу ем — и какой-то прострел в голове, меня в сторону ведет. Какое-то предобморочное состояние. Периодически накатывает тошнота, дурман, скачками поднимается давление. При этом у меня до сих пор много антител в крови, но ощущение, что вирус никак не уходит.

Ночью начинаю странно дышать. Будто в груди что-то перекрывается и становится не по себе. Всю грудную клетку и позвонки ломит. Сегодня я почти из-за этого не спала. Вечно бросает в жар — при этом бывает температура 37.3, а бывает 36.3. На груди будто лежит тяжелая плита. Стала плохо ездить за рулем, как чумная. Не соображаю, что я тут делаю и почему, возникают мысли, что сейчас столкнусь с кем-то. На пассажирском тоже не могу — укачивает, будто едем со скоростью 200 км в час.

Депрессии, слезные истерики. У меня и раньше были неврозы, но сейчас происходит кромешный ад. И волосы выпадают клочьями. Лежу, иногда плачу от бессилья. Головные боли участились. Работать больше не могу. По дому ничего делать не могу. Во дворе пыталась тряпками помыть машину — тошнило, давление поднялось, пульс, дурнота. Думала умру».

Лиза, 25 лет:

«Когда я выздоровела от ковида, то вскоре вернулась на работу, продолжила ходить на йогу. Чувствовала себя отлично. Но прошло два месяца после болезни, и начала кружиться голова. Обычные дела давались тяжело: сложно было просто одеться и сходить в магазин, какой-то туман в голове.

Так и на следующий день. И следующий. Началась паника. Терапевт предположил анемию, но анализы были почти нормальными, только чуть снижен гемоглобин. Невролог решила, что у меня спазмы сосудов головы — я ходила на капельницы с витаминами, но лучше не становилось. А потом начались не только головокружения с мушками перед глазами, но и озноб, какой-то периодический тремор по телу. Проблемы со сном, чтением. Только лежу целыми днями и ничего не могу делать.

Наконец, мне поставили депрессию. Хотя это сделать легче всего, не понимая, что с человеком происходит на самом деле. Я начала пить антидепрессанты, но бросила. Проходила на иглоукалывания для успокоения нервов, легче не становилась.

Другой невролог подтвердила, что мое самочувствие — это последствия короны. Сказала гулять и пить витамины — отличное лечение, когда мне безумно плохо! Потом я слегла — сознание затуманенное, головные боли отдают в лоб, в глаза… Обращаюсь к четвертому неврологу. Приношу ей груду анализов, она смотрит МРТ и видит кисту в голове. Говорит, что она появляется в результате травмы либо инфекции.

В общем, короновирус вызвал микрокровоизлияния в голове и после образовалась эта киста. Как следствие — повысилось внутричерепное давление. Отсюда были и все проблемы. Сейчас прохожу лечение, пока не восстановилась, но не сравнить с тем ужасом, что я пережила.

Не знаю, откуда у меня такой тяжелый постковидный синдром. Голова прежде никогда не болела — то есть сказать, что это самое слабое место в организме, нельзя. Может, дело в том, что я переборола болезнь сама, без лекарств, ведь она протекала как простуда».

Валентина, 33 года:

«Все шло неплохо после выписки в июне. Я начала выходить на пробежки, гуляла по часу. А где-то через месяц-полтора меня будто от розетки отключили — накрыла невероятная слабость. Пошла к врачу, прописал ноотропный препарат, от которого я стала лучше спать, смеяться над приколами в сети — раньше просто пролистывала. А потом сын притащил из школы ОРЗ, мы снова переболели. И, видимо, организму что-то не понравилось. Появилось раздражение, начал болеть живот, как будто какая-то ферментная недостаточность. Что ни поем — все вызывает бульканье. Потом стало болеть все тело. Про пробежки и физнагрузку забыла — не могу себя заставить. Пошла к врачу, нашли новые проблемы. Опять назначили много анализов.

И вот ночью меня накрыло. Не спала, рыдала так, что не могла остановиться. Не от состояния здоровья, а в целом. Экзистенциально. Такое ощущение, что это не просто вирус, который дает побочки и осложнения. Этот мутант вырубает человеческую энергию. Делает из человека покорное и вялое создание, не способное к активной трудовой и мыслительной деятельности. К созиданию. К изменению мира к лучшему. Все заняты тем, чтобы просто выжить. Хоть как-то вытянуть свое здоровье на минимум.

Какие там желания?! Стремления? Цели? Просто чтоб не сдохнуть. Чтобы протянуть как-то, пока дети маленькие. Хотя я, конечно, понимаю, что сейчас мое сознание искажено».

Анжела Новосельцева

Ирина Беляева из Твери перенесла 90-процентное поражение легких. Она заразилась от брата. Он парикмахер и, скорей всего, подхватил инфекцию на работе. Очень быстро заболела вся семья Ирины: муж, сын и мама.

— Началось с того, что у меня поднялась температура. Не сильно, 37,5 – 38. Мы не думали, что это коронавирус, но на всякий случай я позвонила знакомым врачам. Посоветовали через 5 суток сделать КТ. 

С каждым днем нарастала слабость, трудно было даже дойти до кухни, но при этом ничего не болело.

Компьютерная томография показала, что у них с мужем 20 процентов поражения легких. Вроде бы легкое течение коронавирусной инфекции, но Ирина в группе риска из-за хронических заболеваний, поэтому ее госпитализировали.

Живая, энергичная по натуре, она веселила все отделение. Рассказывала анекдоты, случаи из журналистской практики, помогала соседке по палате, которая тогда казалась ей тяжелой. Ирина еще не знала, сколько кругов ада в запасе у ковида.

Прошла неделя с начала болезни. Несмотря на лечение по протоколу, улучшения не наступало. Силы таяли. Пятьдесят метров до туалета стали непреодолимой дистанцией. Наступил день, когда Ирина не смогла подняться с постели. В стационаре, где она лежала, не было ни томографа, ни реанимации.

— Повезли на КТ в другую больницу в противоположный конец города. Результат исследования мне не сообщили. Когда вернулись, у моей постели собрался целый консилиум. Врачи приняли решение вызвать реанимационную бригаду. На «скорой» с мигалками меня помчали в областную клиническую больницу. Врач спрашивает: «Дышишь?» А я уже не понимаю, где пол, а где потолок.

Поражение легких достигло 90 процентов. Ее положили на каталку и повезли в реанимацию. Теперь Ирине надо было дышать с помощью аппарата СИПАП, который обеспечивает неинвазивную вспомогательную вентиляцию легких (НИВЛ) у пациентов с тяжелой степенью дыхательной недостаточности.

— Главный врач сказал: «Этот аппарат спасает жизни, надо его надеть!» Когда воздух пошел, там напор такой, будто сразу 20 фенов включили. И так дышишь в круглосуточном режиме, все 24 часа, – рассказывает Ирина. – У людей постарше от этого кислородного потока что-то происходит с мозгами. Срывают аппарат, кричат: «Я в этой маске лежать не буду!»

У анестезиологов разговор короткий: «Не хотите, поедем сейчас на интубацию!» Оказалось, что очень много больных не готовы терпеть маску. Они ухудшались прямо на глазах. Из нашей палаты на моих глазах скончались семь человек.

Если снимаешь аппарат, раздается громкий сигнал. Врач слышит, что больной сорвал НИВЛ, и бежит к нему. Но ночами, когда медицинского персонала мало и дежурная смена работает на разрыв, не в силах уследить за всеми, то один, то другой пациент снимают надоевшую маску. С Ириной в палате лежала женщина, которая десять дней общалась в бреду со всей своей деревней, без аппарата, естественно, а на одиннадцатый день умерла.

— В реанимации свет горит круглосуточно. Люди кричат, бредят. Таких звуков нет больше нигде. У каждого аппарата свое звучание: мелодия, звоночки, слова, – Ирина провела между жизнью и смертью 14 суток, с сатурацией 72 процента. Это дыхательная недостаточность 3-й степени. Дальше только гипоксическая кома, которая может развиться стремительно.

Не раз Ирину вытягивали с того света, когда резко падал пульс и останавливалось сердце. Она пережила цитокиновый шторм и терапию сильнейшими препаратами – всё, кроме ИВЛ…

За это время она так привыкла дышать через аппарат, что категорически отказывалась его снимать, когда ее переводили в отделение. Боялась, что задохнется.

— Я просила, чтобы меня не помещали в одноместную палату, потому что была совершенно беспомощной — не могла держать чашку, взять в руки ручку. Когда увидела в палате пустые койки, разрыдалась. К счастью, через пару часов привезли женщину, бодрую, с поражением 40 процентов. А я выглядела, как с того света. Мне назначили оксигенотерапию через аппарат Боброва. Это метод лечения увлажненным кислородом. Всю ночь не спишь, боишься, что вода закончится, и кислород не пойдет.

Уже после выписки, когда силы стали возвращаться и угроза жизни отступила, Ирина стала участником большого сообщества в одной из соцсетей, где познакомилась с товарищами по несчастью, переболевшими ковидом разной степени тяжести. Хватило сил на поддержку тех, кто отчаивался и не знал, что делать.

— Одну девочку из Днепра, лежащую в реанимации, спасала по телефону. Она написала на форуме: «Умираю, останавливается сердце, я в реанимации, мне 33 года». Рассказала ей, по какому протоколу меня лечили. Общаемся до сих пор.

В больнице она пролежала 35 дней. За день до выписки впервые вышла в коридор. Каждый шаг — как в бездну.

С отрицательным тестом ПЦР ее выписали домой — долечиваться у других специалистов.

— После больницы каждый шаг давался с трудом, только через пару месяцев удалось дойти до соседнего подъезда. Ноги не шли, задыхалась, — она перечисляет последствия от ковида. — Потом начались проблемы с сердцем, волосами, мучали панические атаки. Появилась метеозависимость, о которой я не задумывалась раньше, очень быстро устаю. И деловые встречи приходилось отменять, и планы летели. Бывало всякое.

Прошло уже больше года после болезни. Сегодня практически все страшные симптомы уже в прошлом, но перенесенный ковид полностью не отпускает, периодически напоминая о себе.

Но она не из тех, кто сдается. Просто нужно жить дальше и крепче держаться за самые надежные якоря — работу, любовь близких и друзей. Все это помогло ей выжить.

* * *

У Юлии Свинцовой из Казахстана диагностировали 100% поражение легких. Она заболела ковидом ровно год назад. На фоне невысокой температуры 37,2-37,5 беспокоило ощущение полного упадка сил. Потом температура поднялась до 38 градусов и уже не сбивалась никакими лекарствами.

— Я сделала тест ПЦР — отрицательный, сдала анализы — все было отлично. А самочувствие становилось только хуже. Градусник замер на отметке «39», мучил кашель.

Потом заболевает сын, инвалид второй группы. Но у него тоже отрицательный тест, и мы думаем, что у нас ОРЗ. Тем более что обоняние я не теряла.

Две недели перемогалась дома, но становилось только хуже, ходила по стенке, и пришлось вызвать «скорую». Меня госпитализировали в ковидный госпиталь города Талды-Курган. Давление было под 300, пульс зашкаливал, измерили сатурацию — 74 процента. Начался цитокиновый шторм. Я стала синеть.

В реанимации ее подключили к аппарату высокопоточной оксигенации. Жизнь молодой женщины висела на прозрачном волоске. Трое суток Юля была словно в мороке, путая беспамятство с явью. В ее памяти всплывает одна картинка: как ни откроет глаза, у ее кровати день и ночь дежурят две санитарки. Поправляли простыни, чтобы не было пролежней, заставляли пить воду: «Юля, пей! Так надо!»

Ее брат звонил в больницу несколько раз в день, ему прямо говорили, что все, надо готовиться к худшему, никаких гарантий нет.

О том, что она перенесла стопроцентное поражение легких, Юлия узнала только из выписного эпикриза. Тогда ей сделалось по-настоящему страшно.

— Гормоны кололи «ведрами». Из-за этого есть хотелось, как никогда. Поешь, а через полчаса опять голодная. Я плакала в реанимации: «Накормите меня или убейте!» Через четыре дня перевели на аппарат Боброва. Было очень страшно. Потом учили дышать без аппарата, ходить. Я безмерно благодарна медикам. Для меня они — герои!

Брат должен был встретить ее после выписки. Он заблудился в лабиринте больничных корпусов, а она сидела на скамейке и задыхалась. Ноги не шли, сердце скакало.

— 16 декабря я выписалась из больницы, а 5 февраля уже вышла на работу. Знаете, кем я работаю? Дворником. А зима была снежная. Брат и сын помогали. Одна я бы не справилась. Через два месяца у меня начали выпадать волосы. Брат постриг меня наголо, и волосы стали отрастать.

Но ее организм еще не восстановился. Молодая, крепкая женщина, которая не жаловалась на здоровье, вынуждена ходить по врачам.

— Я понимаю, что лежать нельзя. Заставляю себя делать гимнастику, двигаться. Но прошел год, а я все еще не чувствую себя прежней. Суставы крутит, немеют руки, появились панические атаки, подводит память, упало зрение, рассеивается внимание, появилась метеозависимость. Остался дикий страх повторно заболеть ковидом. Если чувствую какое-то недомогание, готова МЧС вызвать!

Есть небольшие изменения в бронхах, но фиброза практически нет. Теперь-то я знаю: тесты — не показатель. Сама виновата, что запустила болезнь.

Комментарии экспертов

Александр Старцев, главный врач ГБУЗ Тверской области «Областной клинический лечебно-реабилитационный центр».

— О чем говорит эта цифра — стопроцентное поражение легких?

— Идет стопроцентное изменение легочной ткани за счет вирусного поражения. Ткани легких для газообмена практически не осталось. В этой ситуации пациент может продолжать дышать только с использованием аппарата ИВЛ или ЭКМО — экстракорпоральной мембранной оксигенации крови. Лишь в этом случае у больного человека появляется шанс выжить.

Если он этот период преодолеет, начнется обратное развитие, и он сможет поправиться. На самом деле, таких пациентов, которые перенесли стопроцентное поражение легких, очень мало, и они, даже если потом все складывается благополучно, нуждаются в длительной медицинской реабилитации.

— Как быстро может наступить такая угрожающая картина? Вот у человека не очень высокая температура, ничего не болит, беспокоит только слабость, и вдруг тотальное поражение легких…

— На самом деле, это заболевание развивается непредсказуемо. Иногда молниеносно, буквально сегодня 10 процентов, через три-четыре дня — 60, а еще через пару дней — 100. Чаще так происходит, если человек занимается домашним самолечением и обращается к медикам с выраженной одышкой, когда начинает задыхаться. И на момент госпитализации у него уже 80-90 процентов поражения, а это уже достаточно запущенный процесс.

Поэтому не надо ждать, если появились признаки ОРВИ. Сейчас в большинстве случаев, это коронавирусная инфекция. Достаточно сдать тест ПЦР в ранние сроки и, если этого требует клиническая картина, сделать компьютерную томографию. Нужно начинать лечение на ранних стадиях заболевания! Есть арсенал необходимых лекарственных препаратов. Главное — не упустить время, не дойти до точки невозврата.

Всем пациентам надо полагаться на профессиональное мнение врачей, а не руководствоваться «желтой» прессой, советами соседей — это затягивает начало лечения и определяет исход, потому что заболевание протекает по более тяжелому сценарию.

— Когда врачам приходится подключать «тяжелую артиллерию», типа ИВЛ и ЭКМО?

— К ИВЛ прибегают, когда легкие у пациента поражены практически на 100 процентов, и дышать там нечем. Это выраженная дыхательная недостаточность, сатурация не повышается до нормальных показателей на фоне других методов: при применении аппарата Боброва, а затем высокопоточной подачи кислорода. 

Если процесс поражения легких нарастает, площадь газообмена снижается, то без увеличения концентрации кислорода во вдыхаемом воздухе нормальной сатурации мы уже не достигнем. Дальше — ЭКМО. Фактически это внешний «протез», временно заменяющий функцию легких. Жизнь пациента поддерживается за счет внешних механизмов: кровь проходит через аппарат, обогащается кислородом и возвращается в кровеносное русло.

— Каковы шансы выжить у таких тяжелых пациентов?

— Не очень большие. Когда пациент получает лечение, процесс останавливается. Но бывают больные, которые до последнего находились дома и поступили с поражением 100 процентов. В таких ситуациях прогноз просто катастрофический, потому что времени, чтобы действие препаратов развернулось, просто нет.

— Можно ли восстановиться полностью после выхода из стационара?

— Это очень индивидуально. Кто-то восстановится полностью, а кто-то не вернется в исходное состояние, особенно если в анамнезе букет хронических заболеваний. Как правило, останется одышка при физических нагрузках, слабость. Возможно, хронические заболевания, которые были до ковида, начнут прогрессировать.

Я знаю примеры, когда люди, перенесшие стопроцентное поражение легких, возвращались к работе, но это не массовое явление, а единичные случаи.

Элина Аранович, терапевт, кардиолог, онколог.

— В случае с ковидом выписка из стационара не означает полного выздоровления. На что жалуются пациенты?

— Основные жалобы — выраженная слабость, очень быстрая утомляемость, невозможность выполнения простейших бытовых дел. Также, конечно, одышка различной выраженности. Часто жалуются на учащенное сердцебиение или перебои в работе сердца. Пациенты после длительного пребывания в тяжелом состоянии, в реанимации, страдают от мышечной слабости, вплоть до атрофии мышц конечностей. Кроме того, почти у всех бурное выпадение волос, нарушение аппетита, проблемы со стулом. Очень у многих проблемы со сном, депрессивные эпизоды,    

— Люди, которые перенесли тяжелую форму коронавируса, нуждаются в заместительной функции — кислородной поддержке…

— Да, многие пациенты выписываются из стационара на кислороде, и порой достаточно нелегко отучить их от постоянного применения кислорода. Зачастую формируется даже психологическая зависимость, особенно у тех, кто ранее прошел через реанимационное отделение.

— Как скоро после выписки из стационара люди задумываются о реабилитации?

— В первые волны пандемии пациенты обращались спустя 1-2 недели после выписки, когда понимали, что сами не справляются. Как правило, сейчас обращаются родственники больных, которые ещё в процессе лечения в ковидном стационаре. И это идеальный вариант, потому что порой несколько дней пребывания дома могут оказаться фатальными. 

— Реабилитация — это последняя надежда. Можно ли говорить о каких-то прогнозах?

— Прогноз очень непростая вещь в случае с последствиями коронавируса. Все очень индивидуально и зависит, как от особенностей течения болезни, так и от фонового состояния организма пациента. Также очень большую роль играет нормализация психологического состояния, настроя, так как активное участие пациента в собственной реабилитации бесценно!

— Есть ли люди с онкологическими заболеваниями, которые перенесли ковид в тяжелой форме, были реанимационными больными, но справились?

— Да, конечно, причем это совершенно не зависит от стадии болезни, вида опухоли и химиотерапии. Онкологическому пациенту желательно продолжать оставаться на связи со своим лечащим врачом-онкологом. Абсолютно, казалось бы, безнадёжные пациенты выкарабкиваются вопреки самым неутешительным прогнозам…

«Я как будто находился под водой»

Переболевшие коронавирусной инфекцией люди из разных уголков планеты сообщают о необычных ощущениях, которые им удалось пережить во время подключения к аппарату искусственной вентиляции легких (ИВЛ). Так, 35-летний житель Москвы Денис Пономарев, лечившийся от COVID-19 и двух разновидностей пневмонии на протяжении двух месяцев, поделился своим опытом в интервью RT.

«Заболел я 5 марта. Почувствовал недомогание, немного поднялась температура, начался кашель, в целом ощутил упадок сил. Обратился в частную клинику, с которой у моего работодателя есть контракт. Меня направили делать анализы, а также рентгенограмму, которая показала правостороннюю пневмонию. На следующем приеме мне вызвали скорую и отвезли на госпитализацию», — рассказал Пономарев.

По словам мужчины, к ИВЛ его подключили только в третьем по счету стационаре. Туда москвича отправили на лечение спустя всего два дня после выхода из предыдущей больницы, так как у него появилась лихорадка. Там врачи установили, что силы легких пациента не хватит для того, чтобы эффективно продолжить лечение и назначили ИВЛ. Ощущения от него показались Пономареву очень необычными.

«Я как будто находился под водой. Изо рта торчала куча трубок. Самое странное — дыхание не зависит от того, что делал я, я чувствовал, что за меня дышит машина. Но ее наличие меня и обнадеживало — значит, есть шанс на помощь», — сказал он.

С врачами пациенту приходилось общаться при помощи жестов или письменных сообщений, которые отнимали много сил. Однако впоследствии получилось привыкнуть и к трубкам, и к тому, что большую часть времени нужно лежать на животе.

«Сразу после отключения у меня было несколько секунд на то, чтобы поймать свое дыхание, «нащупать» его рядом с машинным. Мне показалось, что прошла целая вечность. Когда я начал дышать сам, то почувствовал необыкновенный прилив сил и радость от того, что я выкарабкался», — вспоминает Пономарев.

После реанимации около недели мужчина провел в обычной палате, где постепенно восстанавливался. Начал вставать с кровати, подтягиваться на перекладине над койкой, садиться на специальный стул и ходить.

«Делал дыхательную гимнастику, легкую зарядку. Так постепенно я начал отвоевывать для себя нормальную жизнь и продолжаю это делать до сих пор», — заключил Пономарев.

«Не хватает воздуха. Я сдаюсь, сдаюсь»

Тяжелые воспоминания, связанные с подключением к аппарату ИВЛ, остались и у пациента больницы в Коммунарке Максима Орлова, который пролежал там 22 дня с двусторонней пневмонией, вызванной коронавирусом.

«Там прошел все круги ада, включая кому, ИВЛ, умерших соседей по палате и даже то, что моей семье успели сообщить: «Орлова не вытянут». Но я не умер, и теперь являюсь почетным – третьим пациентом Коммунарки, которого в этой больнице спасли после ИВЛ. Что такое находиться «там, за чертой», сказать не могу, но могу сообщить, что будет на пороге. Последней вашей мыслью будет: «Все равно, мне – все равно», – написал Орлов в Facebook.

По словам мужчины, в первое время после подключения к ИВЛ ощущается эйфория из-за усиленного поступления кислорода. Однако потом начинаются этапы отключения от аппарата, которые с каждым разом даются все сложнее.

«Первое изменение режима я не ощутил. Неприятными были процедуры санации, когда тебя от всего отключают, ты дышишь через дырку сам, но внутрь засовывают трубки и заливают воду, пациент зверски кашляет. Зато потом легче дышать.

Мое быстрое улучшение ободрило врачей, и они продолжили, но когда мы подошли к пограничному режиму, после которого человека отключают, я ощутил кирпич, который положили мне на грудь — стало очень тяжело дышать.

Какое-то время, день, я терпел, но потом сдался, стал просить изменить режим. На моих врачей было горько смотреть: блицкриг провалился — я не смог», — вспоминает мужчина.

По словам Орлова, ему помогло наблюдение за собственным организмом во время санаций — в определенный момент он понял, что может дышать без аппарата.

«И вот, в самый тяжелый период, после санации я попросил врача: «оставь так, без ИВЛ». Он сказал: «рискнем, через час проверю». Больше к ИВЛ меня не подключали. Несколько дней я привыкал дышать сам. Как же было здорово ворочаться на кровати, как хочешь: садиться, вставать, без оглядки на трубки!», — написал он.

В зарубежной прессе ранее также был опубликован опыт жительницы Нью-Джерси Дианы Агилар. У нее диагностировали коронавирус 18 марта, однако, как оказалось, вирус начал разрушать ее легкие еще за несколько недель до постановки диагноза. К моменту госпитализации и подключению к ИВЛ у женщины уже несколько дней держалась температура выше 40 градусов, она тяжело дышала и ощущала боль во всем теле. В полубредовом состоянии она запомнила только лица людей в белых халатах, которые казались ей ангелами.

«Я не могу дышать. Не хватает воздуха. Я сдаюсь, сдаюсь», — описала женщина свои последние мысли перед погружением в искусственную кому агентству Bloomberg. Следующие 10 дней она провела подключенной к аппарату ИВЛ. По словам врачей, только это помогло ей выжить.

«Шансов на спасение у таких больных вообще нет»

Первые аппараты вентиляции легких появились еще в 1928 году, однако вопрос их влияния на здоровье пациентов в долгосрочной перспективе по-прежнему изучен не до конца.

«Даже если пациенты переживут вентиляцию легких, некоторые из них останутся очень слабыми. Может дойти до того, что они не смогут заниматься совершенно обычными вещами — бриться, принимать ванну, готовить еду или вообще окажутся прикованными к постели», — сообщил Bloomberg руководитель отделения интенсивной терапии больницы в Кливленде Хасан Кхули.

Специалист в области болезней легких Калифорнийского университета в Ирвайне Ричард Ли, в свою очередь, отметил необходимость применения дополнительных медикаментов, чтобы пациенты могли пережить введение трубок в их организм.

«Нам приходится вводить пациентам обезболивающее и снотворное, чтобы они смогли перенести дыхательную трубку в своих легких. Чем дольше человек подключен к аппарату и находится на седативных средствах, тем серьезнее другие последствия

— снижение мышечного тонуса и силы, а также выше риск заразиться другой инфекцией в больнице», — заявил он агентству.

При этом риск смерти остается на уровне выше среднего еще как минимум год после отключения от аппарата ИВЛ, отмечают специалисты. В целом долгосрочные осложнения от аппарата варьируются в зависимости от количества времени, проведенного пациентом в подключенном состоянии, объясняла «Газете.Ru» врач-пульмонолог частной клиники Вера Литкова. По ее словам, люди с коронавирусом, как правило, находятся на ИВЛ от одной до двух недель, в то время как больным бактериальной пневмонией достаточно побыть на вентиляции сутки или двое.

«Осложнения бывают совершенно разные, все зависит от конкретного случая. Большую роль играет то, сколько времени пациент находится на вентиляции легких – это может быть как пять дней, так и целый месяц. Естественно и масштаб влияния на легкие от этого сильно различается. Также стоит учитывать изначальное состояние пациента, сопутствующие заболевания», — заявила врач.

Признал, что назвать методику ИВЛ абсолютно безвредной нельзя, и главный пульмонолог Минздрава Сергей Авдеев. 

«У нас уже давно есть сведения о так называемых ИВЛ-ассоциированных повреждениях легких. ИВЛ безусловно имеет определенный повреждающий потенциал, поэтому в этой области даже существует понятие «протективная» вентиляция легких. Сегодня наши коллеги – врачи, реаниматологи – в первую очередь выбирают щадящие режимы, малые дыхательные объемы, пытаются не форсировать повышение давления в дыхательных путях», — пояснил пульмонолог «Газете.Ru».

По словам Авдеева, показания к подключению пациентов к ИВЛ четко прописаны в рекомендациях для медиков. Поэтому, если специалисты решаются на эту процедуру, это означает, что она может стать последним шансом на спасение.

«Сама по себе ИВЛ – это терапия, которая назначается тяжелым пациентам, собственные легкие которых просто не справляются с вирусом. Для поддержания газообмена необходимо замещение, протезирование функции легких. Это, по сути дела, шаг отчаяния. Но без этого, к сожалению, шансов на спасение у таких больных вообще нет», — подчеркнул пульмонолог.

«Я не могу дышать. Не хватает воздуха. Я сдаюсь, сдаюсь», — так описывает агентству Bloomberg свои последние мысли перед погружением в искусственную кому Диана Агилар. Заболевание коронавирусом у нее подтвердилось 18 марта, когда ее доставили в больницу в Нью-Джерси. Но вирус начал разрушать ее легкие еще за несколько недель до этого. Температура поднималась выше 40 градусов. Ей было тяжело дышать, боль ощущалась во всем теле. В больнице ее подключили к аппарату искусственной вентиляции легких (ИВЛ): дышать самостоятельно Агилар почти не могла.

April 24, 2020

Bloomberg рассказывает, через что пришлось пройти Агилар и многим другим зараженным коронавирусом, которых подключили к ИВЛ.

Зачем нужна вентиляция легких. Обычный процесс дыхания можно описать так: кислород по трахее попадает в легкие, добирается до 600 млн мельчайших альвеол, через них всасывается в кровь и с ней разносится по всему организму, ко всем органам. Что происходит при коронавирусе:

• Коронавирус и вызываемое им воспаление, словно слизь, забивают эту систему. Зараженные клетки перестают функционировать — пережившие коронавирус сравнивают это состояние с ощущением утопления.
• Вторая проблема в том, что легкие становятся полем битвы иммунитета против вируса. Поскольку новый коронавирус не знаком организму, реакция иммунной системы может быть очень сильной. «Тело пытается привлечь как можно больше клеток иммунитета для борьбы с инфекцией. Они эффективно разрушают зараженные клетки, но могут повредить и здоровые», — объясняет доцент медицинского центра Лангон при Университете Нью-Йорка Кристофер Петрилли.
• Легкие заболевших COVID-19 уже не могут насыщать кровь достаточным уровнем кислорода для поддержания иммунной системы. В этот момент и требуется искусственная вентиляция легких.

Больницы для одного пациента и ИВЛ за $25 000: как состоятельные россияне подготовились к пандемии

Чем опасны аппараты ИВЛ. Интубация — «кошмарный момент» для каждого из многих тысяч пациентов, которые прошли через эту процедуру, пишет Bloomberg. Аппараты ИВЛ сейчас нарасхват из-за их способности поддерживать дыхание, но одновременно врачи опасаются их использовать — из-за вреда, который они наносят при небольших шансах, которые они дают. По статистике, больше двух третей подключенных к машинам пациентов все равно умирают, указало агентство. В Нью-Йорке погибают 80% или даже больше больных коронавирусом, подключенных к аппаратам ИВЛ, приводил статистику Associated Press.

Первые аппараты вентиляции легких появились в 1928 году, но врачи до сих пор продолжают изучать долгосрочные последствия их применения для здоровья людей, отмечает Bloomberg. «Даже если пациенты переживают вентиляцию легких, некоторые из них останутся очень слабыми. Может дойти до того, что они не смогут заниматься совершенно обычными вещами — бриться, принимать ванну, готовить еду, или окажутся прикованными к постели», — рассказывает агентству руководитель отделения интенсивной терапии больницы в Кливленде Хасан Кхули.

«Нам приходится вводить пациентам обезболивающее и снотворное, чтобы они смогли перенести дыхательную трубку в своих легких. Чем дольше человек подключен к аппарату и находится на седативных средствах, тем серьезнее другие последствия — снижение мышечного тонуса и силы, а также выше риск заразиться другой инфекцией в больнице», — говорит Ричард Ли, руководитель направления болезней легких и неотложной медицинской помощи в Калифорнийском университете в Ирвайне.

Мышцы, которые отвечают за дыхание, после подключения к аппарату ИВЛ атрофируются за несколько часов.

Риск смерти остается на уровне выше среднего еще как минимум год после отключения от аппарата ИВЛ. Уровень риска связан как с количеством дней, проведенных на вентиляции легких, так и с общим уровнем здоровья человека, заметило агентство.

У этой войны женское лицо: 5 историй врачей, которые каждый день сражаются с пандемией

Некоторые пациенты никогда не восстановятся, отметил Майкл Родрикс, главврач отделения интенсивной терапии в больнице университета Роберта Вуда Джонсона в Нью-Джерси. А тем, кто поправляется, часто приходится заново учиться таким базовым умениям, как ходить, говорить или глотать, добавил он. Могут пострадать и когнитивные способности: например, бухгалтеру будет сложно вернуться к работе, а пенсионер, который раньше был вполне самостоятельным, вероятно, не сможет сам управлять автомобилем и ходить за продуктами, рассказал Родрикс.

После окончания пандемии по всему миру будут тысячи людей, которые пережили вентиляцию легких, но качество их жизни — большой вопрос, отмечает Bloomberg. В США, пишет агентство, больницы уже готовятся к уходу за пострадавшими пациентами: некоторые отводят целые этажи для реабилитации. Другие стараются избежать использования аппаратов для заболевших коронавирусом. Для помощи таким людям разрабатывают и специальные устройства: например, для стимуляции мышц разрядами тока, благодаря которым пациенты «тренируются», даже если они без сознания.

Заразить всех: где может сработать стратегия массового иммунитета в борьбе с коронавирусом

Одна история. Диана Агилар была подключена к аппарату 10 дней, на протяжении которых практически постоянно была без сознания. Когда она очнулась, обнаружила, что ее запястья привязаны к кровати: так делают, чтобы пациент не пытался самостоятельно вытащить трубку, которая через трахею доходит до самых легких. У палаты Агилар собрались несколько врачей и медсестер: они прыгали, хлопали в ладоши и кричали ей: «Да, Диана, ты справилась!» Радость врачей была связана в том числе с тем, что многие пациенты, которые, как и Агилар, были подключены к аппаратам ИВЛ, не выжили. Диана еще не знала, что в соседней палате так же на вентиляции легких лежит ее муж Карлос. Они в браке уже 35 лет.

Карлос Агилар также заразился коронавирусом. Его подключили к аппарату лишь через несколько часов после того, как Диана очнулась после комы. Диана пересилила себя и смогла приподняться в кровати, чтобы заглянуть в окно соседней палаты, где был ее муж. Смартфон весил как кирпич, но Диана смогла сделать фото Карлоса, после чего вновь легла без сил.

April 24, 2020

Диана дважды лечилась от рака толстой кишки, у нее недостаток железа, повышенное давление и лишний вес. Она провела без сознания 10 дней и помнит лишь редкие моменты пробуждения, боль и неспособность говорить и двигаться. Карлос на здоровье раньше не жаловался. Он провел с аппаратом три дня: дремал или смотрел телевизор при достаточно слабом обезболивающем.

Некоторые пациенты после ИВЛ «практически теряют способность двигаться: некоторые ведут себя так, словно они парализованы, их мышцы еле могут двигаться», заявил Хасан Кхули. Чета Агилар смогла этого избежать.

Кого убивает коронавирус: данные статистики