Рассказы петра ниточкина виктора конецкого - Граматика и образование на Pisanino.ru

Виктор Конецкий отчётливо помнит 22 июня 1941 года. Ему тогда исполнилось двенадцать, он проводил лето на Украине:

«Около четырёх часов утра мать разбудила меня и брата, и мы вышли во двор, где справа были клетки со спокойно пока жующими кроликами, слева хлев со спокойно пока жующими коровами; а с запада, из-за реки Ворсклы <…>, из-за кукурузных полей, по чуть светлеющему небу, очень низко, пригибая всё торжествующим рёвом, шли на Харьков или Киев эскадрильи тяжёлых бомбардировщиков; и мы отчётливо видели чёрные кресты на их крыльях.

— Война,— сказала мать и зарыдала».

Когда возвращались домой, поезд попал под бомбёжку. Люди бежали в поле, прятались под вагонами, многие погибли. Брата ранило, но всё-таки Виктор и Олег с мамой Любовью Дмитриевной добрались к себе в Ленинград. 8 сентября началась блокада.

«Хотя сегодня упоминать о том, что война остаётся с тобой навечно, тривиальность, но я повторяю: война навсегда во мне. И потому, например, я не люблю запах горящей и тлеющей газеты: махорка, закрутка, кресало, кремень, горячая горькость во рту…» (В.Конецкий. Из семейной хроники).

Любовь Дмитриевна сумела сберечь детей. Старший, Олег Базунов, стал искусствоведом и писателем, младший, Виктор Конецкий (это фамилия матери), — моряком и писателем.

О том, что помнил с военных лет, Конецкий писал от первого лица — в рассказах «Набережная лейтенанта Шмидта», «Мосты и речки», «В шторм и штиль». Бывало, он отдавал свои впечатления вымышленным или отчасти вымышленным персонажам — Геннадию Петровичу Матюхину (в прекрасном и странном рассказе «Кошкодав Сильвер»), Петру Ивановичу Ниточкину.

Ниточкин — добрый знакомый всех, кто любит прозу Конецкого. Он «человек весёлый, трепливый», славный среди товарищей неиссякаемым запасом матросских баек, из которых и состоят известные рассказы семидесятых годов: «Космический теплоход, череп и кости», «Пётр Ниточкин о матросском коварстве», «Пётр Иванович Ниточкин к вопросу о квазидураках». Автор зовёт героя другом-приятелем. Можно вычитать из этих рассказов, что Ниточкин — земляк, ровесник и однокашник Конецкого. К началу семидесятых «давно капитанит на танкере в Одессе».

Пётр Ниточкин не «второе я» писателя, но родом из его детства.

«Полуторка шла по льду, знаменитой Дорогой Жизни. Поверх льда уже стояла вода, она плескала среди снежных высоких обочин трассы. И холодный туман витал над трассой. И немцы стреляли по нас из миномётов. И все, кто был в кузове, объединили свои одеяла и накрылись с головами, чтобы не замёрзнуть» («Мосты и речки»).

«Петька всё не мог забыть войны, искрошенного льда на Ладожском озере, скрежета проносящихся над самой головой самолётов, беспрерывного холода и неуютности. Он часто поёживался, даже сидя на самом солнцепёке» («Петька, Джек и мальчишки»).

«Петька, Джек и мальчишки», «В тылу», «Дверь» — ранние рассказы Конецкого. В них Пете Ниточкину от одиннадцати до четырнадцати лет. Вместе с матерью, недавно молодой и красивой, а теперь седой и слабой, он приезжает в маленький азиатский городок из блокадного Ленинграда. Ниточкин постоянно хочет есть, и у него часто кружится голова. Однако характер берёт своё. Перед шайкой местных пацанов Петька не отступит, хотя унижения хлебнёт сполна. Прирученного пса Джека, скрепя сердце, отдаст на фронт — раненых из боя выносить. Ниточкин он — тот самый, который спустя годы будет травить байки о матросском коварстве и о квазидураках, упоминая попутно дела нешуточные! Вот и девочка Надя говорит: «Послушай, Ниточка, без тебя скучнее в школе. Скоро у тебя будут сапоги?» А капитан Пётр Басаргин из пехотного училища, застав тёзку на территории военной части около мусорной ямы за воровством картофельных очисток, думает: «В твоём положении, парень, лучше не делать так; лучше не смотреть в лицо… Наказание всегда меньше, когда смотришь в землю». В конце концов, Ниточка с такими же, как он, эвакуированными мальчишками растаскает на дрова солдатскую уборную. Смех и горе всегда рядом у Конецкого, ведь и в жизни так.

И самые невероятные встречи бывают не только в книгах, особенно при военных обстоятельствах. Рассказ «Дверь»: пятнадцатилетняя Тамара разносит почту в блокадном Ленинграде. В дом № 18 по набережной Красного Флота она приносит письмо от капитана Басаргина его родителям. «Они живут по-человечески, но это из последних сил и по привычке», — понимает девочка. Она отогреется здесь и пойдёт дальше, а в сумке у неё лежит письмо от Пети Ниточкина бабушке. И эту женщину Тамара застанет в живых, но в последний час жизни. Тамара читает вслух: «…Дорогая бабушка, я тебя очень люблю. Пиши нам чаще. Мы победим всех врагов. Твой Петя. Если ты получила письмо от папы, перешли его нам. Здесь растёт касторка. Она растёт кустиками».

В очерке «Из семейной хроники» Конецкий вспоминает, что в рассказе «Дверь» описана смерть сестёр его матери, тёти Зики и тёти Мати, Зинаиды и Матрёны, «но там много сглажено, ибо бумага не всё терпит».

Два рассказа о детстве Петра Ниточкина вошли в книгу «Кто смотрит на облака» (1967), называемую то романом, то повестью, то «внежанровым повествованием». Здесь это начальные главы, относящиеся к сорок второму и сорок третьему году. Потом Ниточкин, Басаргины, Тамара окажутся надолго и прочно связаны друг с другом. Заканчивается повествование днём 22 июня 1966 года. В последней главе о Ниточкине между прочим сказано, что он «учит вьетнамцев водить по морям большие корабли».

Библиография

Рассказы «В тылу», «Петька, Джек и мальчишки», «Дверь» печатаются в сборниках:

Конецкий В.В. Повести и рассказы / Рис. С.Спицына. — Л.: Дет. лит., 1978. — 414 с.: ил.

Конецкий В.В. Повести и рассказы / Рис. А.Борисенко. — Л.: Дет. лит., 1991. — 319 с.: ил.

Конецкий В.В. Путь к причалу: Повести и рассказы разных лет. — М.: Изд-во РАГС, 2009. — 413 с. — (Люблю своё Отечество).

Книга для взрослых читателей:

Конецкий В.В. Кто смотрит на облака. — М.: Текст, 2008. — 384 с.

Светлана Малая

Источник

Виктор Викторович Конецкий

Начало конца комедии

Повести и рассказы

Вместо предисловия

Я решил включить в эту новую книгу уже публиковавшиеся ранее записи устных рассказов моего старого друга, капитана дальнего плавания Петра Ивановича Ниточкина, и, вполне естественно, натолкнулся в этом вопросе на глубокий скепсис издателя. И потратил много сил, чтобы преодолеть его сопротивление.

Почему я так яростно тратил силы? Потому только, что мне самому отнюдь не хочется опять конкурировать с Ниточкиным, не хочется соседствовать с его легкомысленными байками своей псевдофилософичностью. Если хотите, я просто ревную к бесхитростным произведениям морского фольклора, ибо уже не способен к ним сам. Но законы русской совести удивительны.

Понимаете ли, вот, например, сейчас в мире чаще стали разбиваться самолеты. Нормальные люди в таком случае стараются при любой возможности избежать полета и ехать поездом. И когда они едут в поезде, их совесть вполне спокойна, если, конечно, они никуда не опаздывают.

Я же принадлежу к тем ненормальным русским людям, которые обязательно полетят самолетом, хотя самолеты на всех континентах только и делают, что падают. Причем я полечу самолетом не потому, что я опаздываю, и не потому, что некоторые злобные остряки утверждают, будто поездом ездить еще опаснее, нежели самолетом, так как последние якобы падают именно на поезда, пытаясь использовать рельсы вместо запасного аэродрома; нет, я полечу самолетом только потому, что до тошноты лететь не хочу. Никто, кроме меня, не знает, что я лететь боюсь; никто уязвить мою честь не может; честь моя находится в забронированном месте, но совесть не имеет брони.

Я представляю себе иногда в часы бессонницы тысячи пилотов за штурвалом и без парашютов, но с авоськами помидоров в пилотском предбаннике (если они пронзают воздушное пространство с юга на север) или с копченым муксуном (если они пронзают пятый океан с севера на юг). Я представляю себе тысячи бортпроводниц, которых на заре аэрофлота называли стюардессами, потому что на заре они все были тоненькими, любезными, загадочными и изящными. Теперь, правда, они потолстели, охрипли и постарели ровно на столько Лет, на сколько и сам пассажирский турбореактивный аэрофлот. Но вот я представляю себе всех этих безымянных голубых героев и голубых героинь на высоте десяти километров. И думаю о том, что они в любой миг могут брякнуться с одной только горизонтальной скоростью двести пятьдесят метров в секунду.

И я покупаю билет к ним.

Так и в настоящем случае. Мне невыгодно соседствовать с Петей, но я не могу выкинуть из песни и его легкомысленного слова, ибо так требует моя русская совесть, законы которой неисповедимы.

В чем суть психической несовместимости, если мы отнесемся к этому вопросу без шуточек? В том, что, пока у тебя нервы не расшатаны длительным рейсом, ты можешь терпеть в других людях то, что вызывает в тебе раздражение. Например, тебе с первой встречи ужасно противно есть вместе с механиком, который чавкает. Но ты ешь и молчишь месяц, второй, третий, а потом, когда нервы твои уже расшатаны длительным рейсом или механическим чавканьем, ты взрываешься и сообщаешь механику, что еще в петровские времена было сказано в «Юности честном зерцале», что чавкают только свиньи. Естественно, механик удивляется, что ты вдруг стал к нему придираться, хотя раньше целых три месяца не придирался. И он искренне считает, что ты просто из пальца все высосал. И сразу говорит, что у тебя уши дергаются, когда ты жуешь, но что он-то молчал об этом все три месяца и т.д. и т.п.

Короче говоря, нарушение психической совместимости наступает тогда, когда ты начинаешь сообщать другим людям правду о том, что ты о них думаешь. Пока ты врал им, то есть скрывал свое раздражение их привычками или поступками, все было хорошо. Но под влиянием длительного рейса твои ослабшие нервы не дают тебе возможности врать.

И вот именно правдивость и есть самое ужасное в человеческих отношениях.

Если ты с полной искренностью заявляешь, что терпеть не можешь чавкающих людей, то тебе заявляют, что ты нетерпим к людям, не умеешь владеть собой и являешься негодным членом коллектива. Парадокс здесь в том, что самое высокое человеческое качество – правдивость, искренность – при существовании в коллективе есть самое дурное и вредное качество. И чем больше, и шире, и чистосердечнее ты информируешь людей о своем к ним истинном отношении, тем хуже идут дела в коллективе.

Быть может, великая заповедь «понять человека – простить человека» равносильна подпольной мудрости «лги людям»? Но мы же знаем, что ложь противоречит самой сути природы, которая не способна лгать. Если температура поднимается, камень расширяется. Он не способен не расширяться, потому что лишен способности лгать. Человек лгать способен. Тогда получается, что мы, может быть, и вершина природы, но и исчадие ее, мы – нечто, противоречащее ее сути. И если бы я принимал участие в конкурсе на определение того, что такое «человек», в конкурсе, который продолжается без всякого успеха уже десять тысяч лет, то предложил бы такую формулировку: «Человек – существо, обладающее способностью лгать и не могущее существовать без этой способности, ибо обречено на страх перед одиночеством». Именно страх перед одиночеством вынуждает нас лгать и терпеть чужую ложь и на пароходе, и в космосе, и в семье.

Даже рай и ад человечество во все времена и у всех народов представляло и представляет в виде мощного коллектива праведников или грешников. И в раю и в аду всегда кишмя кишит народ. Ни одному гению не пришло даже на ум наказать грешника обыкновенным могильным одиночеством. Ведь на миру и раскаленная сковородка, и сатанинские щипцы, и кипящая смола – чепуха. Вот помести мертвого грешника в обыкновенный гроб, закопай, и пусть он там лежит в одиночестве без надежды пообщаться даже с судьями в день Страшного суда. Рядом с таким наказанием коллективное бултыхание в кипящей смоле – купание на Лазурном берегу.

Человек не может представить себе полного одиночества даже на том свете. А за любое общение надо платить. И разменной монетой для этого испокон веков была и есть ложь. Ложь – первородный грех: как сожрали яблоко и не признались – вот отсюда все и пошло.

«Правда настолько драгоценна, что ее должен сопровождать эскорт из лжи». Это сказал великий мастер по эскортам Уинстон Черчилль. Он-то уж знал, что говорил.

Однако не след забывать о двух коэффициентах, которые, как и все вообще постоянные величины, по своей сути пришей кобыле хвост, потому что выведены и введены в формулу общественной жизни чисто эмпирическим путем, путем подбора и случайного на них натыкания, а не логическим путем; но эти коэффициенты все-таки существуют. Я имею в виду любовь и привычку.

Первая является как бы ньютоновской, как бы частным и редким случаем всеобщей эйнштейновской Привычки.

Из народной мудрости известно, что привычка – вторая натура. Лермонтов заметил, что для большинства она при этом и единственная. Это-то и спасает большинство: наш нос способен адаптироваться к запаху чужого пота и перестать замечать этот запах, если мы нюхаем достаточно долго. А меньшинство спасается через любовь. В случае любви мы получаем удовольствие даже от запаха пота своего любимого.

В первом случае мы с чистой совестью лжем ближнему иногда даже целые века. И только во втором случае мы вообще не лжем. Итак, чтобы существовать без лжи, нам необходимо любить абсолютно всех ближних. Но мы точно знаем, что такое невозможно.

Значит, ложь есть полная и абсолютная необходимость? Нет!

Вот здесь-то мы и обнаруживаем самое удивительное! Оказывается, что за тысячелетия лжи, как основы основ нашего существования, мы так и не смогли полностью адаптироваться к ней! Человек не способен лгать вечно, черт бы его, человека, побрал! В какой-то момент мы вдруг ляпаем: «Эй! Ты! Болван нечесаный! Иди помойся! И перестань, чавкать, осел!..» И ведь знаем, что этот «болван нечесаный» нам дорого станет, но не можем мы лишить себя такого удовольствия: хоть на миг перестать лгать и выстрелить из себя то, что на самом деле чувствуем.

Источник

humor_prose Виктор Конецкий Петр Иванович Ниточкин к вопросу о морских традициях

Я решил включить и в эту книгу уже публиковавшиеся ранее записи устных рассказов моего старого друга, капитана дальнего плавания Петра Ивановича Ниточкина, и, вполне естественно, натолкнулся в этом вопросе на глубокий скепсис издателя. И потратил много сил, чтобы преодолеть его сопротивление.

ru Леда777 doc2fb, FictionBook Editor Release 2.6 2014-04-14 Леда777 5914E67A-25CA-479B-80F8-2C7B18A02EAB 1.0

1.0 — создание файла Леда777

Никто пути пройденного у нас не отберет Книжная палата Москва 1989 Оформление художника А. Юркевича Редактор Н. А. Трайнина Художественный редактор О. В. Романова Технический редактор Т. И. Шеленкова Корректор Л. Ю. Столярова

Виктор Конецкий

Петр Иванович Ниточкин к вопросу о морских традициях

Вместо предисловия

Я представляю себе иногда в часы бессонницы тысячи пилотов за штурвалом и без парашютов, но с авоськами помидоров в пилотском предбаннике (если они пронзают воздушное пространство с юга на север) или с копченым муксуном (если они пронзают пятый океан с севера на юг). Я представляю себе тысячи бортпроводниц, которых на заре Аэрофлота называли стюардессами, потому что на заре они все были тоненькими, любезными, загадочными и изящными. Теперь, правда, они потолстели, охрипли и постарели ровно на столько лет, на сколько и сам пассажирский турбореактивный Аэрофлот. Но вот я представляю себе всех этих безымянных голубых героев и голубых героинь на высоте десяти километров. И думаю о том, что они в любой миг могут брякнуться с одной только горизонтальной скоростью двести пятьдесят метров в секунду.

И я покупаю билет к ним.

Так и в настоящем случае. Мне невыгодно соседствовать с Петей, но я не могу выкинуть из песни и его легкомысленного слова, ибо того требует моя русская совесть, законы которой неисповедимы.

И вот именно правдивость и есть самое ужасное в человеческих отношениях.

Если ты с полной искренностью заявляешь, что терпеть не можешь чавкающих людей, то тебе заявляют, что ты нетерпим к людям, не умеешь владеть собой и являешься негодным членом коллектива. Парадокс здесь в том, что самое высокое человеческое качество — правдивость, искренность — при существовании в коллективе есть самое дурное и вредное качество. И чем больше, и шире, и чистосердечнее ты информируешь людей о своем к ним истинном отношении, тем хуже идут дела в коллективе.

Быть может, великая заповедь «понять человека — простить человека» равносильна подпольной мудрости «лги людям»? Но мы же знаем, что ложь противоречит самой сути природы, которая не способна лгать. Если температура поднимается, камень расширяется. Он не способен не расширяться, потому что лишен способности лгать. Человек лгать способен. Тогда получается, что мы, может быть, и вершина природы, но и исчадие ее, мы — нечто, противоречащее ее сути. И если бы я принимал участие в конкурсе на определение того, что такое «человек», в конкурсе, который продолжается без всякого успеха уже десять тысяч лет, то предложил бы такую формулировку: «Человек — существо, обладающее способностью лгать и не могущее существовать без этой способности, ибо обречено на страх перед одиночеством». Именно страх перед одиночеством вынуждает нас лгать и терпеть чужую ложь и на пароходе, и в космосе, и в семье.

Источник

00:00 / 00:23

00_00_00_Konetskiy_Morskie_povesti_i_rasskazy