Рассказы про дедовщину в армии

Упоминания о дедовщине в Советской армии можно найти в научных текстах, написанных в шестидесятые годы. Неизвестно доподлинно, что происходило тогда среди солдатов-срочников, но советские психологи уже тогда разрабатывали методы, которые помогли бы решить проблему «неправильных отношений» или «неуставных отношений». 

    
К восьмидесятым годам, конец которых увенчался гласностью, стали появляться рассказы и повести, которые описывали положение срочников на службе: избиения, оскорбления, ритуалы, составлявшие невыносимую иерархию дедовщины, описывали люди, побывавшие на службе в 70-80-е годы.  

Александр, Дмитрий и Лев прошли срочную службу в восьмидесятые. Каждый служил в разных подразделениях: в войсках связи, войсках гражданской обороны, в строительном батальоне. Они описали увиденное и пережитое, и их мнения сходятся: армия в позднем СССР напоминала больше тюрьму, которая ничего не давала мужчинам, кроме избиений, унижений и чувства постоянной опасности, которые оставляли след на всю жизнь. 

Александр

Был призван в 1981 году в 18 лет. Сейчас Александру 56 лет


Служил в Рузе (Московская область)

Элитная часть

«Я служил механиком в телефонно-телеграфном цехе на узле связи «Титан». Сеть узлов связи тогда принадлежала к системе гражданской обороны. Это был подземный узел связи, и мы ходили сутки через сутки. Должны были ходить сутки через двое, но не хватало специалистов. Это был напряжённый график: мы очень измотались и психически, и физически. 

Как только я попал в часть, нас сразу предупредили, что я иду в Телефонно-телеграфный центр. Тогда на слэнге солдаты его называли «Му-му центром», потому что всех новых военнослужащих, которые прибывали, ***** (заставляли много работать), как Му-му. Естественно нас ***** (заставляли много работать) так, что мама не горюй. 

Через месяц мы попали в часть. Нас перевели в «Му-му центр», и буквально через пару дней я уже вышел на боевое дежурство. Это была отдельная мастерская на глубине пятнадцати-двадцати метров. Причём, узел связи находился аккурат под Всесоюзным театральным обществом (ВТО). В то время там и Алла Пугачева, и Кобзон выступали. И мы служили под ВТО. 

Это была элитная часть — просто так туда попасть было нельзя: мы проходили тесты на айкью, у психологов. Тем не менее там был ужас. Хотя я не был рабом, меня перестали бить только к концу первого года службы. Самое главное мое впечатление от службы — это постоянные попытки согнуть, унизить, избить. Это было нормой. Причем офицеры об этом прекрасно знали». 

Первая ночь

«В первую ночь в казарме вылили на пол около пятнадцати ведер воды. Нас заставили носить воду, мы сами её выплескивали на это пол. И потом начался «заплыв». Мы убирали эту воду маленькими тряпочками в течение полутора-двух часов. Один из стариков сказал: «Вы – рабы, никто, ваша фамилия – никак, вы гондоны и рабы». Там был мат очень грубый. Грубо было вообще всё. Если кто-то по тем терминам борзел, то сразу его начинали избивать. 

В первую ночь я «проплавал» со всеми, не борзел особенно. Но, когда на вторую ночь мне кинули портянки и сказали постирать, я кинул их обратно и сказал, что не буду. Избили меня круто человек пять-десять. Избивали ногами все вместе. ********* (избили) так, что еле поднялся. Но никакого снисхождения не было. Утром пошёл на зарядку, хотя утром болело всё дико».

Иерархия

«Первый месяц службы – это «пухи», те, которые не дали присягу. Через месяц мы приняли присягу и стали «духами», «душарами». И ещё через год я уже должен был стать «черпаком». Через полтора года становились «дедушками» или «дедами». Когда выходил приказ о демобилизации, эти все дедушки переходили в разряд граждан. Приказ есть, мы считаемся уже демобилизованными, но мы всё равно продолжаем служить. Только мы уже не дедушки, а граждане – эта самый высший ранг в иерархии. Несмотря на то, что у них были дембельские аккорды (неформальная работа, которую солдат выполняет перед демобилизацией; например, покрасить казарму, настроить телеантенну в части — прим.ред). Они соблюдали внешние правила приличия и субординацию, но откровенно забивали *** (мужской половой орган) на всю службу и ныкались по каким-то каморкам: играли в карты, дурака валяли – ничего не делали. 

У нас была дифференциация по национальным признакам серьёзная. «Советский Союз — семья народов», этот миф для меня рухнул тут же, как только я попал в армию. Азербайджанцы определились в свою общину — их сразу старики подтянули к себе. Азербайджанцы, дагестанцы, чеченцы, ингуши. Они все подтягивали молодых к себе. Молодые были неприкасаемые. Если молодой дух — чеченец или дагестанец, азербайджанец — его не трогали. А у славян никогда не было единства: они никогда не устраивали национальных общин. Все были врозь. Ну, видимо, так всегда было и будет. 

Больше всех не любили москвичей. Их считали столичными снобами, столичными зазнайками. Считали, что им всё, а нам ничего. Это, наверное, вражда и ненависть колхоза перед столицей такая была. Их просто убивали». 

Бить для развлечения 

«Избивали в армии только потому что ты дух. Ради развлечения могли избить. Если недостаточно красиво пришил подворотничок. Недостаточно начистил сапоги красиво. Подшивание стариков — тоже обязанность молодых. 

Могли бить ночью. Если я не постирал, не подшил кого-то. Меня спящего могли накрыть подушкой, ударить табуреткой, вытащить за ноги и запинать ногами в сушилке. Ты просыпался весь избитый и не понимал: вроде лёг спать и проснулся избитый. 

Били очень аккуратно, чтобы синяков на лице не было. Били чаще по телу, в пах, но самое популярное было — «пробить фанеру»: это когда бьют в грудь. И наивысшим шиком считалось, когда старик ударил в грудь, а медные пуговицы согнулись внутрь от удара. И было много мастеров, которые эти пуговицы вгибали с одного удара. 

В какой-то момент меня перестали бить. Я ввязался в драку с двумя сержантами, стариками, один получил от меня, а потом ещё двое прибежали. Они меня забили. Я попал в госпиталь с тяжелейшей черепно-мозговой травмой. Пролежал месяц в одной палате со стариком, которого я уронил. Ко мне приезжали особисты (сотрудники Особого отдела — военной котрразведки КГБ СССР — прим. ред.) и выясняли, почему я попал в госпиталь. Но я так и не сказал, что это была драка с дедушками. Когда я приехал в часть, этот призыв был мне благодарен, что я не рассказал ни о чём. 
Были такие солдаты, которые убегали, в том числе с оружием. Была пара таких случаев. Один с оружием, другой с автоматом — их привезли обратно потом. Двое покончили с собой: один повесился, другой застрелился в карауле. 

Того, который застрелился, я знал. Он был моего призыва. Он просто не справился с давлением. Понял, что всё плохо, его уничтожают. Просто так больше не смог жить. Он ни с кем не говорил. Пальнул себе из автомата в голову на посту и всё. Похорон не было. Его тело просто забрали и где-то закопали. Семье написали, что героически погиб при исполнении боевой задачи. Скрывали это изо всех сил». 

Невыносимая травма

«Дедовщина в советской армии — это абсолютное зло. Ничего хорошего в этом быть не может. Это унижает человека. Для молодых людей, которые попадают в такие условия, это невыносимая травма. 

Офицеры всё скрывали. По всему Союзу их сленгово называли шакалами. Такое было отношение у солдат к советским офицерам. Офицеры воровали, кто что мог. Чаще прапорщики, потом они делились с офицерами. Они бухали сутками. Еле стояли на ногах, от них пёрло перегаром со страшной силой. 

Уже тогда фактически Советский Союз был развален, изнутри сожран червём. А советская армия была разъедена дедовщиной и повальным воровством и пьянством.

Не говорят о дедовщине те люди, которые сами унижали и оскорбляли. Показатель такого человека, деда, — это когда взрослый человек до сих пор хранит где-то в закуточке дембельский альбом либо в синей, либо в бархатной обложке ворсистый. Это показатель, что человек был стариком достаточно жестоким. Эти люди ностальгируют, гордятся всей этой службой и рассказывают, что дедовщины у них не было. 

Иногда мне снится один и тот же сон. Меня в нём пытаются призвать снова в армию. Я говорю: «Ребята, я же служил в армии». А мне отвечают: «Да нас это не **** (не интересует). Снова пойдёшь». Я сразу просыпаюсь и выдыхаю, понимая, что это всего лишь сон». 

Дмитрий

Был призван в 1988 году, в 18 лет


Служил под Полтавой и в Гайсине (Украинская ССР)

Включить и исключить

«Я не был крепкого телосложения. Надо мной на распределении решили посмеяться. И отправили в девятую роту, потому что доходяга был, а там спортсмены одни. Полгода я был в учебке. И после неё на полтора года в Гайсин (город в Украине — прим. ред.) отправили. Наряды были не каждый день: примерно раз в неделю. Можно было пойти в пост номер один, чтобы караулить флаг. Можно было караулить медикаменты. Можно было ещё куда-то. А можно было отправиться в свинарник. 

Вот я не считаю, что мне надо было обучиться умению убираться в свинарнике. Ну, не было в этом нужды никакой. У меня старшина нашел в тумбочке фотографию группы Kiss — друганы прислали в письме. Нас всех собирают срочно в клуб, замполит выходит на трибуну и достаёт фотографию. А там Джим Симмонс разрисованный, с языком который. Показывает: «Вот лицо империализма! Это не он показывает язык, это Закиров показывает нам всем язык. Издевается над советской армией». И он, сволочь, предлагает меня исключить из комсомола. И все дружно голосуют за. Но дело в том, что я не был в комсомоле. Немедленно отправили меня в Полтаву, к следователю, кто-то из сержантов им был. Комсомольский билет просят. Я говорю, что у меня нет никакого комсомольского билета. Он: «Как нет? Как же мы будет отчитываться, что тебя исключили? Давай мы тебя включим и тут же исключим!».  

Сказали: «Раз ты такой оказался персонаж невнятный, отправим тебя, рокер блин, к свиньям». Отправили меня в огромный свинарник. Там эти свиньи. Убирать за ними, кормить их. Помоев тебе привезли с утра, набрал бак, тащишь его обеими руками. Свиньи сбежались, верещать, кричат. Пока они там начинают драться, оббегаешь их и затаскиваешь этот бак с помоями. Но если они тебя заметили, они все дружно рвутся к тебе, опрокидывают тебя вместе с баком, помоями. И ты оттуда вылазишь, как придётся. В последний раз я не успел. Свиньи опрокинули бак. Очки слетели у меня. Свиньи сожрали очки вместе с помоями. И так я остался без очков. Но я потом даже нашёл какой-то в этом кайф, потому что свинарник был за пределами части, в лесу. И само ощущение. Что ты выходишь за этот грёбаный забор, за часть и идёшь, и тебя никто не контролирует.

Полезные навыки

«Чему я научился в армии? Строить гаражи для генералитета, пить технический спирт и одеколон «Русский лес», рисовать «ленинскую комнату» . 

Ленинская комната — это комната, увешанная плакатами с изречениями Ленина и его портретами. Такие комнаты были нужны для «отдыха» : зайти и помолиться [на Ленина] или ещё что-то. Считалось, что посещение этого места должно тебя разгрузить как-то. Вот и рисовал. На самом деле к Ленину и всей этой партийной штуке у всех было отношение, как к чему-то такому постыдному, никчемному. 

Насилие всегда было. Сразу тебя проверяли. Вот я пришёл и почувствовал, что будет ой-ой-ой. Без промедления старики сказали: «Вешайтесь, духи». Вместо приветствия. Как мне сказали, за несколько месяцев до нас самых злых дедов посадили в дисциплинарный батальон. Потому что они молодому засунули в задний проход лыжную палку и искалечили. 

Мне повезло. Я в первые дни испугал дедов. Они спрашивали нас, молодых, перепуганных: 

— Как зовут? Что делали на гражданке? Чем лучше всего занимаетесь?

— Работал в больнице прозектором, — я выхожу и говорю. 

— Что это за слово вообще? 

— Это тот, кто людей вскрывает. Есть два метода вскрытия. Метод Шора и Абрикосова. Первый метод — это ты надрез делаешь от грудины до пупка, извлекаешь внутренности единым органокомплексом…

— Зачем резал? Кого резал? Женщин тоже? 

— И женщин, и молодых, и старых, и младенцев. 

Вечером ложусь в казарме спать, а рядом койка деда, он говорит своему: «Слушай, я рядом с ним спать не буду». 

Потом я заявил, что я художник. Начал рисовать уже через две недели, как пришёл. И дембельские альбомы рисовал. Художника боялись обидеть. Могло прилететь от охраны люлей». 

Неприкасаемые

«Встречались, конечно, такие ******** (дураки). Например, ты умываешься в умывальнике утром — бах! Тебе портянки чьи-то. Какой-то узбек орёт постирать. Я стою в непонятках. Сразу толкает сзади младший сержант: «Не вздумай даже их трогать, не вздумай!». 

У нас были два специальных отряда по три человека, которые стирали портянки и прислуживали. Не дай бог было их коснуться — всё, ты попал. Тебя гнобили, отправляли чистить унитазы. Ты — «опущенный». Как в тюрьме. 

Один чечен был «палей». «Пали» — это как в тюрьме «обиженные». Это люди, которых заставляли… Сами чеченцы, по-моему, его насиловали. Я точно не знаю. С ним не здоровался никто, как в тюремном мире. Его заставляли стирать портянки. 

Никто к нему не подходил. Портянки кинуть ему нельзя было. Он обслуживал только чеченцев. Дело в том, что армейская иерархия во многом повторяла тюремную: «воры в законе», «мужики», «козлы» и «петухи». Ну, этот чеченец, так как он стирал портянки, он относился к низшей касте — петухов или опущенных, обиженных. Даже не козёл. Козёл — этот тот, кто бегает к администрации и докладывает им. А от него даже администрация шарахалась, потому что он был… 

Он повесился. Повесился в части, за какими-то хозпостройками. Должны были торжественно объявить, что он погиб при исполнении военных обязанностях. Приехали его родные. Такой дедушка в бараньей шапке, старушка укутанная. Заплакали и ушли. Он был из чеченского села, и замполит с солдатами повёз его тело к селу по горной дороге. Ехали вечером и вдруг увидели факелы. Всё село вышло с факелами встречать этого чеченца — ух, замполит страшно испугался. Могли и голову отрезать. Так что они выставили гроб на дорогу и чухнули назад. Такие были дела. 

У меня не было ни капли сожаления по поводу смерти человека. Вы понимаете, армия выхолащивает всё… С другой стороны, я должен был бы испытывать сожаление. Но никто ничего не испытал такого».

Дедовщина была выгодна командирам. Вызвали они дедов самых ярых и сказали им: «Слушайте, что-то молодые пришли, вообще не соображают, где и что. Надо их чуть-чуть поучить жизни. А мы на это глаза закроем». И их, молодых, учили жизни.

Был у нас толстый такой хлопец. И сколько мы ни бегали, сколько марш-бросками не занимались — нихера он не худел. И с ним, пожалуй, был один из случаев, который меня коробит. К этому парню ночью подошли и сунули ему член в рот. Мне рассказали об этом. Он спал недалеко от меня. Его похлопали по лицу. Он проснулся, они со смехом отошли, а он не мог понять, что случилось. И на следующий день он ко мне подошел бледный и спросил: «Дима, что со мной ночью сделали?» Я ему не смог сказать. У меня с ним отношения были неплохие, приятельские. 

И вот недавно я совсем переживал за его судьбу. Недавно нашел его. И вижу: он живой, у него дети, и он счастлив. И я к нему даже не постучался в друзья — не хочу ему напоминать о том времени. И это меня коробит очень». 

Лев (имя изменено по просьбе героя)

Был призван в 1986 году, в 21 год


Служил в Реутове (Московская область)

Кругом враги

«У меня были серьёзные болезни и из-за них я попал в стройбат, а не в обычные строевые войска. Стройбат — это не армия. То, что мы носили военную форму — ничего не значит. Мы были бесплатными рабами, которым сказали: здесь вы будете трудиться, потому что вы родились в штанах и с яйцами. Я не в армии служил, я в тюрьме сидел, просто без вины. 

Конфликтная обстановка в армии не была для меня новостью. Для меня была новостью ситуация, когда вокруг враги. Уйти от них невозможно и ты вынужден жить с ними, спать с ними на соседних койках. 

Били за всё, что угодно. Могли бить просто ради удовольствия. Чаще всего из-за каких-то бытовых конфликтов. Ну, и в случае, условно говоря, неподчинения, сопротивления дедам. 

Издевательства по типу положить носки или портянки на нос спящему были в массовом порядке. Воровство было абсолютной нормой. Вора искать бесполезно, жаловаться бесполезно».

«Своеобразный расизм» 

«Те, у кого была судимость, служили в стройбате. В нашей роте где-то треть была с судимостью, а другую часть составляли люди из Закавказья, Средней Азии. И вот соединение этих двух групп, создавало какую-то особенную криминальную психологию.

Ситуация была такая: ребята с Северного Кавказа стояли друг за друга горой. Четверо чеченцев могли держать в страхе роту в сто человек. Закавказье — по-разному. Кто-то с кем-то дружил, кто-то с кем-то не дружил, кто-то конфликтовал. А славяне всегда были все поодиночке. Максимум, когда они становились дедами, вместе водку пили и в самоволку ходили. Но когда вопрос был в каком-то групповом конфликте, то каждый сам за себя. Вот это меня очень поразило в армии. Я увидел это чёткое распределение по национальному признаку. 

Это такой своеобразный расизм был. Кавказцы всех кавказцев считали людьми, а остальных — не-людьми. Для них они были низшим сортом, скотом, который надо держать в подчинении, чтобы они не рыпались. 

Я понимал, как нужно себя с ними вести. Если будешь прогибаться, то тебя прогнут до конца. Если ты каким-то образом сможешь с ними договориться, стать даже не равным, но хотя бы на одну ступеньку ниже, это позволит существовать нормально. Для этого надо было обладать талантами какими-то, либо быть особенно умным, чтобы в тебе нуждались. Ну, а если не в состоянии так сделать — будешь скотом. Пока не уйдешь из армии и вообще останешься в живых. 

У нас были ребята, которые не выдерживали. Был случай, когда парень повесился. Причем повесился именно из-за издевательств, это я точно знаю. Издеваются по-разному: и физически, и морально, соединяя и то, и другое. Я слышал, что в итоге дошло до изнасилования. Он точно был славянином: русским, украинцем или белорусом».

Удержаться и не травить

«В такие моменты ты не можешь жалеть других людей, иначе ты сам окажешься на этом дне. Все моральные силы уходили на то, чтобы удержаться самому. Потому что вариантов ровно два. Первый — удержаться на этой грани, либо скатиться в то же самое: сначала чморят тебя, потом чморишь ты. 

Тех, кто смог удержаться и не начать травить других, было пять-семь, не больше. Я старался так же. 

Я никогда не издевался над молодыми. Единственное — есть традиция такая, что на уборке молодой убирает, а старослужащий там, по сути, руководит этим процессом. Но при этом я никогда никого не избивал, морду там в ведро или туалет не окунал. Молодые просто подчинялись, просто по авторитету. Старослужащим достаточно этого было. А специфических издевательств — нет, конечно. Это мне претит. Одно дело — это драться, а другое — над кем-то издеваться. Это категорически разное». 

Черный ВОС

Дорогие читатели. Чтобы бороться с цензурой и ханжеством российского общества
и отделить зерна от плевел, мы идем на очередной эксперимент и создаем хуторок свободы — «Черный ВОС». Здесь вас ждут мат, разврат, зависимости и отклонение от общепринятых норм. Доступ к бесстыдному контенту получат исключительные читатели. Помимо новой информации они смогут круглосуточно сидеть в чате, пользоваться секретными стикерами и получат звание боярина. Мы остаемся изданием о России, только теперь сможем рассказать и о самых темных ее сторонах.

Как попасть на «Черный ВОС»?

Инвайт получат друзья редакции, любимые читатели, те, кто поделится с нами своими секретами. Вы также можете оплатить подписку, но перед этим ознакомьтесь с правилами.

Оплатить

Я уже оплатил

Александр, призыв 1971 года:

— Первым местом моей службы стала войсковая часть, расположенная в Беларуси, под Брестом. У нас была иерархия: тех, кто только прибыл на службу, называли «молодыми», тех, кто отслужил полгода — «слоном», год — «черпаком». Самыми «крутыми» были те, кому оставалось полгода до дембеля — «деды».

Считалось, что у нас не было дедовщины. Но все же она была, причем в каждой части. Старослужащие пытались спихнуть на молодых всю грязную работу. Когда я шел в армию, я был к этому готов. Знал, что главное пережить первые полгода, дальше будет легче.

В армии ты себе не принадлежишь. Тобой командуют. Здесь нет мам и пап, которые помогут. Поэтому я считаю, что в армии важно себя поставить.

У нас в части «деды» могли все что угодно заставить делать молодого. Здесь уже все зависело от характера человека. Если одного человека начнут унижать, а он проявит при этом характер и даст отпор, то от него, скорее всего, отстанут. А другой побоится выразить свое мнение. Его будут шпынять. Он, как теленок, станет делать то, что ему говорят. Бывало, видел, что когда все ложились спать, после отбоя, солдат мог пойти старослужащему стирать вещи. Этот спать ложится, а тот идет к умывальнику. Кто-то мог отказаться от этого, кто-то нет — боялся.

Некоторые, конечно, пытались жаловаться. Среди солдат они теряли авторитет. Делали себе еще хуже. Причем после жалоб практически ничего не менялось. Офицеры же не круглые сутки за нами наблюдали. И гнобления продолжались.

Подраться в армии было абсолютно реально. После отбоя особенно. Главное — скрыть синяки под формой. Помню один случай. Солдат должен был поднять «деда» на зарядку. А тот начал отказываться, посылать его куда подальше. Тогда солдат рассказал об этом сержанту. Сержант тоже благополучно был послан «дедом». Этот бунтарь не подозревал, что сержант-то боксер. Позже сержант завел парня за умывальник и, грубо говоря, начистил ему морду. На следующее утро этот товарищ, как голубчик, бежал чуть ли не первым на зарядку. Естественно, об этом случае никто из руководства так и не узнал.

В 1973 году я служил в казахстанском городе Эмба. Там я был уже в звании лейтенанта. В этой части также были неуставные отношения. Но все конфликты были на бытовом уровне. Правда, вспомнился мне один исключительный случай. Со мной служили два брата — литовцы. Однажды один из них пошел на кухню в наряд. Через какое-то время его нашли мертвым. Висел.

Думали, что это произошло из-за дедовщины. Начали выяснять. В итоге нашли письмо, которое он получил от девушки. Та призналась ему в измене. Командира подразделения тогда наказали. Правда, не помню, как.

С офицерами в плане дедовщины все было очень строго. Наказание следовало всегда, если выяснялось, что дедовщина произошла по вине старшего по званию. Особенно, если он знал об издевательствах и не предпринял никаких мер. Был суд чести. Виновного могли также отправить в дисциплинарный батальон или уволить.

Летом 1987 года я, будучи офицером, попал в военную часть, расположенную недалеко от столицы Афганистана — города Кабул. В то время там шли боевые действия. Оказавшимся на войне было уже не до издевательств. У людей была совершенно другая психология. Все наоборот старались быть дружными, старшие старались помогать молодым. 

Люди постоянно там ходили с оружием. Если бы была дедовщина, человека могли и пристрелить. Что и сделал этот парень из Забайкалья. Не знаю, как можно было довести человека, что у него так не выдержала психика. Мы, находясь на войне, и то были более адекватными.

Геннадий, призыв 1985 года:

— Я служил два года под городом Ногинск Московской области. На службе был готов ко всему. Выполняли любые работы, делали все, что скажут. Нельзя было отказаться. У нас в батальоне дедовщины не было, потому что все 100 человек, кроме сержантов — «дедов», были одного призыва.

На мой взгляд, дедовщина возникает из-за слабых духом людей, которые не могут за себя постоять. Вот из них и делают «чмошников». У нас тоже бывало, что старшие заставляли младших выполнять их указания. Ну, это мелкое что-то. Например, могли настойчиво попросить подшить воротничок, помыть пол или туалет. С нами служил один чеченец из Казахстана. Однажды он не выдержал и ночью зарядил сержанту по челюсти. Ну и что. Отправился за это в дисциплинарный батальон. Руководству ничего не было, никого не уволили.

Если провинился один солдат, например, если он не пришел на стройподготовку, наказывали всю роту. Заставляли отжиматься. Других мер наказаний и издевательств к нам не применяли. Возможно, мне повезло.

Знаю точно, что дедовщина тогда была в некоторых частях. Например, в стройбате. Там, говорят, среди служивых были люди с уголовным прошлым, выходцы психиатрических больниц. Неуставные отношения также были и в части, которая располагалась напротив нашей. Ходили слухи, что там один солдат стоя в карауле застрелился. Опять же якобы из-за издевательств.

Сейчас, я считаю, что дедовщины в армии нет. Служат-то всего год, откуда ей появиться. Существует куча организаций, тот же комитет солдатских матерей России. В каждой части — чуть ли не везде видеокамеры стоят, офицеры за срочниками постоянно следят.

Помню, был период, когда в армию родители не хотели отдавать детей, потому что шла чеченская война. Многих отмазывали. Сейчас уже такого нет, служить идут если не все, так многие. И никто не боится.

Я считаю, что побыть год в мужском коллективе — жизненный опыт. Своими офицерами и сослуживцами я доволен, с некоторыми из них мы долгое время даже поддерживали связь.

В случае с Рамилем из Забайкалья, думаю, что трагедия произошла из-за того, что на конфликт никто не обращал внимания. Понятное дело, что никто не мог предположить, к чему это все приведет. Думаю, у этого парня изначально с нервами было не все в порядке. А человеку доверили оружие.

Тимофей, призыв 2003 года:

— На протяжении двух лет я проходил службу в войсках ПВО под Оренбургом и в миротворческих войсках под Самарой. Наше «веселье» началось еще с КМБ (курса молодого бойца), когда срочников-духов отправили, минуя учебку, сразу в роту. У нас было что-то вроде загона в казарме — огороженный кусок первого этажа, где стояли кровати вновь прибывших. И на эту территории запрещалось проходить прочим служащим. Получилось вроде зоны карантина. Там мы должны были на протяжении месяца акклиматизироваться.

Днем проходили занятия по теории и практике — маршировали на плацу, учились подшивать воротнички и мотать портянки, начищали бляхи на ремнях, слушали лекции по армейскому уставу. А вечером, после поверки (общего построения), был отбой — раньше на полчаса, чем у всего остального полка.

И вот, мы готовились ко сну, кто-то уже в шконки укладывался, а напротив — в коридоре — выстраивались роты на вечернюю поверку. Когда построение заканчивалось, старослужащие проходили вдоль всего нашего огороженного кроватями ряда. При этом они корчили до омерзения пугающие рожи, стучали кулаками по металлическим краям кроватей и орали: «Ну все, готовьтесь духи! Вешайтесь, твари! Скоро вы попадете к нам в руки! Лучше сразу вены режьте, если не готовы терпеть». Такое себе психологическое крещение.

У нас в роте была дедовщина — офицеры доверяли старослужащим организацию работы и воспитательный момент. Соответственно, если что-то шло не так, то ротный, например, мог серьезно «поговорить» с дедами-кураторами. А уже потом гнев последних распространялся на все живое — попадало и духам, и слонам (тем, кто отслужили полгода). И, порой, черпакам (тем, кто отслужили полсрока — 12 месяцев).

Если кто-то из роты «накосячил» (курил в неположенном месте или в неположенное время, пытался уйти в самоволку, был пойман в рабочее время в «чепке» — армейском магазине или просто не повиновался приказу старослужащего), то наказание, обычно, постигало всех духов. Это делалось для того, чтобы позже с провинившимся разобрались еще и внутри коллектива новобранцев.

Способы «воспитания» были разные.

1. Тотальный шмон. Устраивалась спонтанная проверка содержания карманов и тумбочек. Роту выстраивали в коридоре, нужно было вывернуть все карманы в головные уборы. Шапки или кепки (в зависимости от времени года) надо было держать перед собой. Пока один «надзиратель» копался в них и проверял, не забыл ли солдат что-то вынуть из карманов, второй шерстил тумбочки и кровати. Изымалось все, что не по уставу — деньги, ценные вещи, журналы…

Ну, собственно, разрешалось при себе иметь только расческу, военный билет, «мыльно-рыльные принадлежности». Все остальное выставлялось на всеобщее обозрение и исчезало навсегда.

2. Голод. Вот это очень изощренный метод издевательства, который особенно запомнился. Как раз в год призыва на каком-то телеканале было запущено ток-шоу с таким названием: «Голод». И его по вечерам крутили в телеке, который был подвешен в коридоре казармы. У нас тоже был свой голод. Помимо того, что из-за режимного питания постоянно хотелось что-то жевать, деды порой устраивали в качестве наказания «разгрузочные дни».

На завтрак, обед и ужин все духи должны были усаживаться за накрытые едой столы в столовке и ничего не трогать. В это время старослужащие обжирались в нескольких метрах от «не голодных» подопечных. Как только их пир заканчивался, рота вставала и с песнями уходила в казарму. Кажется, максимум, который довелось в таком режиме выдерживать — это три дня. Очень запомнилась фраза одного сослуживца по этому поводу, сказанная как-то перед отбоем: «Вот раньше хоть кусок хлеба утащить можно было, его проглотишь, там мякушка в животе распухнет и вроде не так голодно».

3. Счетчик. Денежное довольствие солдат в то время составляло 100 рублей в месяц. А поставить «на счетчик» могли с суммой в 1-2 тысячи рублей. Причем «косяк» человеку выдумать не составляло труда. Обосновывая свои действия «традициями», деды могли просто указать дату, к которой «их дух» должен собрать и отдать им круглую сумму. Если к этому моменту денег не было, то начинали капать какие-то безумные проценты.

Та же история с вымогательством «за косяки». Например, пользуясь привилегиями, деды, черпаки или даже слоны могли попросить у неопытного солдата дать им на время штык-нож. А потом заявляли, что тот «проулыбал» (в других выражениях, конечно) свое оружие и должен за него расплатиться.

4. Игра в уставщину. Так старослужащие демонстрировали преимущество дедовщины. Мол, если не хотите, чтобы мы вас «воспитывали», то будете делать все по Уставу. Это пять минут на туалет три раза в день, сбор после подъема на время, бесконечная заправка кроватей с отбиванием кантиков (краев) и тому подобное. Сюда же входили и усиленные тренировки на утренней зарядке, после которых можно было сдохнуть (но никто, кстати, не умирал).

5. Угрозы, избиения и так далее. Например, солдата, которого застали с сигаретой в туалете, могли вынудить съесть целую пачку «Примы». Если кто-то попадался с «припасами» из столовой под кроватью — то есть, с куском хлеба, который ночью под одеялом планировал схомячить — то его заставляли съесть этот кусок на глазах у роты. Только сверху на хлеб толстым слоем намазывали гуталин.

Били тоже часто. В основном, по телу, чтобы на поверках не было видно повреждений. Но иногда могло прилететь и металлическим стулом по голове. Однажды одному парню проломили череп об унитаз. Он, истекая кровью, выбежал из казармы, крича, что пойдет в штаб полка, который располагался метрах в 50-и. Старослужащие тут же окрестили его «стукачом», конечно. Но вскоре он вернулся. Разбирательств никаких не было. Так что, или до штаба не дошел, или там офицеры сочли конфликт незначительным.

Из особо запомнившихся случаев — была история с ротным хакером. Кажется, его звали Олег. Впрочем, все, включая офицеров, звали его просто «хакер», поскольку он умел обращаться с единственным компьютером, имевшимся тогда в полку. Соответственно, только этим чувак в основном и занимался, пропуская всякие наряды и сложные работы на воздухе. На плацу, опять же, Олег был не частым гостем.

В понимании старослужащих, все это считалось «уклонением от обязанностей» и называлось одним емким непечатным словом. Поэтому хакера постоянно гнобили. Давили психологически очень серьезно. Например, наказывали всех духов за то, что Олег «отлынил» от очередного наряда. А потом «свои» сильно на него обижались — ведь им, в ходе наказания, постоянно напоминали, что это они не из-за себя терпят, а из-за того парня.

Закончилось это тем, что в один прекрасный день хакер заперся в том самом кабинете, где находился компьютер, а потом порезал себе вены. Когда его нашли дневальные, тот чуть ли не плавал в собственной крови. Достоверно неизвестно, выжил он или нет. Хотя позже ходили слухи, что наш ротный якобы стал донором, чтобы вытащить его с того света. Олега мы больше с тех пор не видели.

Несколько раз были случаи, когда в части начинались поиски «сочников». Позже я узнал, что это слово складывается из аббревиатуры «СОЧ» — самовольное оставление части. А тогда казалось, что это слово родилось в результате странных компиляций. То ли о солдатах, двинувших из части в Сочи, то ли о любителях выпечки, которые ради нее бросились в бега.

Один раз сказали, что «сочник» сбежал с автоматом. И мы, вооружившись, прочесывали местность среди ночи, но так никого и не нашли. А потом за его побег все долго «отдувались» — солдат готовили к его неминуемому возвращению в часть. Чтобы встреча в казарме стала незабываемой.

Также один раз доведенный дедами солдат из караульной роты заявил, что в следующее дежурство расстреляет одного из обидчиков. После этого его уже не пускали в караул. С нами также была проведена «воспитательная» беседа на сей счет.

Иван, призыв 2014 года:

— Я проходил службу в Саратовской области. Не предполагал, чем буду заниматься целый год. Был морально готов к любой работе, понимал, что  выбора в армии у меня нет. Здесь четко работает принцип: «круглое нести, квадратное — катить».

Оказавшись в армии, понял, что сериал «Солдаты» не соответствует действительности. На самом деле все не так весело и беззаботно. Там, где я служил, как таковой дедовщины не было. Но старшие «деды» руководили младшими «духами».

Каждый день нас проверял врач на наличие побоев. Но, несмотря на это, подраться в армии при желании, было абсолютно реальным. Если синяков не видно, то никто о драке не догадается.

Кого-то в армии открыто «чморили». Но это были единичные случаи. Просто люди страдали по собственной вине, потому что, как правило, издевались в основном над слабыми людьми. Знаю историю, когда у одного парня сломали большой палец каской. Причем он никому об этом не сказал, у него увидели травму на осмотре. Потом еще долго разборки были. В итоге все это дело как-то замяли. Никому не нужны проблемы.

В армии сейчас — срез страны. Много приезжих из деревень, малых городов, из малоимущих семей. Они думают: «отслужу немного и буду царем». У них это на внутреннем уровне. У таких людей нет понимания, что армия — это небольшой отрезок времени. Поэтому и формируются такие отморозки, которые запросто могут затравить человека. Что они и сделали с этим Рамилем. Меня это не удивило.

Со мной служил некий товарищ Иванов. Он был, мягко говоря, странненьким. Его частенько троллили, но никто открыто не издевался. Это на бытовом уровне было. Несмотря на конфликты, на убийство такой человек не был способен.

Как совсем искоренить дедовщину, не знаю. Это наверно должно быть на психологическом уровне. Человек должен всегда оставаться человеком. Понятно, что раньше, когда не было никаких средств связи с внешним миром, кроме писем, ты никак не мог спастись от дедовщины. Сейчас же, есть куча горячих линий, куда можно позвонить и пожаловаться.

Илья, призыв 2017 года:

— Я проходил службу в военной части, расположенной в Ханты-Мансийском автономном округе. В армию пошел после окончания магистратуры. Это был мой осознанный выбор. К этому моменту уже почти все друзья отслужили.

Дедовщины между солдатами как таковой у нас не было. Но некоторые стычки все-таки происходили. Например, однажды солдат толкнул другого так, что тот получил травму. Пострадавший никому об этом не рассказал. Но это я не считаю дедовщиной. Это так, мелкие разборки.

В принципе, разногласий с сослуживцами у меня не было. Единственное, что спустя где-то полгода службы к нам приехали выходцы из ближнего зарубежья. Вот с ними были проблемы. Они ничего не хотели делать. Им казалось, что мы им не указ. С ними было сложно. Бывало и такое, что другие солдаты делали за них всю работу. На этой почве тоже были конфликты. Но до крупных издевательств, конечно, не дошло.

Совсем другое дело — отношения между офицерами и солдатами. Вот тут-то меня и ждал «сюрприз». Нет, я был готов к любой работе. Но не думал, что столкнусь с таким объемом нагрузки. Офицеры заставляли нас буквально «упахиваться». Я считаю, что они это делали ради собственной выгоды, чтобы их похвалили перед высшим командованием. Мол, посмотрите, какие мы молодцы, сделали больше, чем положено. Хотели таким образом выслужиться. А мы — так, расходный материал. На наше мнение, конечно же, не обращали никакого внимания. Это ведь армия. Понятное дело, что не в пионерский лагерь приехали, да. Но в других частях, насколько мне известно, такого не было. Это меня жутко бесило.

Очень многое, конечно, в армии зависит от офицеров. Они должны знать, что происходит в ротах. Офицеры обязаны отвечать за срочников. Если им все равно, что происходит в казарме, то, значит, нездоровая дедовщина будет в части процветать. Что касается моего случая, то можно сказать, что с офицерами мне не повезло. Им было на нас наплевать. Главное — показать себя в лучшем свете перед руководством.

В целом, я считаю, что в нынешней армии дедовщины нет. Случай, произошедший в Забайкалье — это скорее всего исключение из правил. Мне кажется, в армии действует тот же закон, что и в жизни: есть уроды, которые считают себя сильнее, и начинают издеваться над слабыми. Такие есть и на гражданке.

Подавляющее большинство всей армейской почты, поступающей в редакции газет — письма от родителей солдат. Из них больше половины — посвящены рассказам об убийствах и самоубийствах сыновей, а также об их увечьях в результате систематических избиений. Писем от солдат примерно в два раза меньше. Это просьбы о помощи, о защите от дедовщины и землячеств и описания бесчинств офицеров. Десятую часть всей почты составляют письма офицеров. Темы,в основном, две: собственная социальная незащищенность и невозможность увольнения в запас.

В приведенной ниже подборке писем составители постарались сохранить количественное соотношение тем.

Письмо 1.

В этом году в нашем городе поселилась воинская часть 06951. От того, что в части нет медсанбата, мы стали невольными свидетелями совершенно ненормальных явлений. Нет дня, чтобы на прием не приходил избитый солдат, а к нам в отделение (хирургическое, неврологическое, лор, кардиологическое) госпитализируют самых тяжелых — с переломами конечностей, челюстей, носа, сотрясением головного мозга, травмами позвоночника, на ребят невозможно смотреть без слез! Их дома ждут матери! Здоровыми! А тут их делают инвалидами физически и морально.

За последние три месяца на стационарном лечении находились более двадцати жестоко избитых солдат. А сколько их в Уфимском госпитале!

По годовому отчету за 1988 год зав. отделением хирурга — травматолога Баязитова М.С. из 28 тяжких телесных повреждений 12 приходится на солдат. В районе проживают 45 тысяч, из них солдат не более 100 человек.

Температура в казармах, где спят солдаты — 3 градуса тепла, питание тоже никуда не годится, потому что кто-то греет руки на солдатском пайке. Ребята похожи на пленников концлагеря, а не на солдат.

15 декабря 1988 года к нам в хирургическое отделение был оставлен солдат Шатов Сергей, которому отрезало ногу при попытке броситься под поезд. Когда мы спросили у него, как это получилось, он сказал: «Не хочу жить», до этого его доставляли к нам в бессознательном состоянии после побоев. После длительного лечения он вернулся в часть — снова побои. Тогда он уехал домой, сообщил об этом в военкомат в Куйбышеве, там осматривавшие его хирурги констатировали побои. Его обещали перевести в другую часть. Но он вернулся на прежнее место, где его снова били. И тогда он убежал из части и бросился под поезд, до него таким же способом пытался покончить с собой узбекский паренек Алаберды Анадурдыев. Со слов солдат, драки начинаются после отбоя, ночью. Спящих бьют сапогами, табуретками.

У нас тоже подрастают сыновья, что с ними будет? У нас были самые святые представления о Советской Армии, пока мы не стали очевидцами происходящих там событий.

Сотрудники больницы г. Уфы

Письмо 2.

Мой сын был призван на действительную военную службу в июне 1988 года. С первых же дней службы он испытал моральные и физические унижения (хотя он не «маменькин сынок», у меня пять детей, и физически не слаб, рост его 184 см). Неоднократно из-за тяжелых телесных повреждений он лечился в больнице и в госпитале, но по возвращении в часть все повторялось. В декабре 1988 года сын не выдержал и сбежал из части, приехал домой. На него страшно было смотреть. Он сказал, что в этой части служить больше не может, пусть сажают или переводят в другую часть, обратно его сопровождал офицер, обещавший помочь, но в ту же ночь его опять избили, и наутро он решил покончить с собой: бросился под поезд, но его успел перехватить неизвестный мужчина. В больнице Сергей находился в таком состоянии, что под нажимом представителей в/ч подписал чистый лист бумаги (показания свидетелей находятся в военной прокуратуре г. Куйбышева).

Мне сообщили, что в части навели порядок и многие понесли наказание, но мне от этого не легче. Сын в 19 лет стал инвалидом (нет ноги), а в свидетельстве о болезни № 1003 от 22.06.89 г. 358 ОВГ сказано, что травма получена вследствие несчастного случая, не связанного с исполнением обязанностей военной службы. А я думаю, что это прямое следствие неуставных отношений. Я не могу передать всю боль и горе, постигшее нас, ведь я проводила его в армию здоровым.

А ведь там служат сейчас другие ребята и сколько еще будут служить.

С уважением Матова Любовь Сергеевна

Письмо 3.

Мы только что похоронили сына.

22 июня 1989 года наш Роман был призван в армию. Незадолго до этого он женился и жена его Валентина ожидает ребенка. Из армии он регулярно писал нам письма. В одном из них он сообщил, что прибыл к месту службы: Армянская ССР, Кировокан-9, в/ч 016 0 3, в части 15 русских, остальные — представители южных республик. Затем он написал, что его избили пятеро нацменов, что ему трудно передвигаться из-за полученных травм.

27 июля мы получили телеграмму: «Ваш сын Роман покончил жизнь самоубийством. Сообщите возможность приезда. Командир».

Мы отправили в часть телеграмму, оплатив заранее их ответ. Ответа не пришло. Заказали телефонный разговор. Говорить с нами не пожелали.

Тело сына прислали с оказией. Солдаты, доставившие гроб, сообщили, что наш сын исчез из части, а через четыре для его нашли повешенным на дереве.

Если пропадает солдат, через два дня начинается розыск. Начинается он с запроса в военкомат по месту жительства. Таганрогский военкомат такого запроса не получил. Так что остается довольствоваться устным намеком командира на то, что наш сын вроде бы дезертир. Таким, видимо, в нашей армии выражать соболезнования не принято. Повесился — туда ему и дорога?

Только не верится нам, что в считанные дни можно довести до самоубийства жизнерадостного парня, даже в сталинских и гитлеровских лагерях до таких рекордных сроков дело не доходило.

Мы не требуем найти и наказать виновных, мы хотим, чтобы гибель нашего ребенка не была напрасной.

Министр обороны тов. Язов заявил, что «дедовщина — выдумка солдат от скуки». Мы прекрасно понимаем, откуда министру знать, чем и как живут рядовые солдаты? Он занят более важными делами, легенду о благополучии в армии ему поставляют те самые военные крикуны, которые берут на себя смелость выступать от имени всех солдат. Они и наше письмо назовут клеветой на армию.

Армия разложена. Она уже давно потеряла роль военно-патриотического воспитателя молодежи. В основном речь идет о борьбе за выживание и сохранение собственного достоинства в условиях дедовщины.

Мы гордились тем, что наша армия интернациональная. В обстановке межнациональных беспорядков такая гордость уместна только в условиях войны. Всем нам известно (кроме разве что командиров), что национальные меньшинства в армии сплочены. Наш сын был затравлен и погиб именно от рук такой сплоченной группы. Мы опасаемся за судьбу оставшихся 14 русских, их ожидают издевательства и унижения, а за сопротивление — смерть.

Совершенно правы депутаты Эстонии, требующие права для эстонцев служить, на родной территории. Гибель нашего сына – предостережение этой «интернациональной» системе.

На будущий год наш сын Игорь тоже пойдет служить. Больше у нас детей нет.

Мать Яценко Галина, отец Яценко Виктор, брат Яценко Игорь

Письмо 4.

Мой сын призвался в июне 1988 г. А летом 1989 г. я получила телеграмму: «Срочно вылетайте. Абдулла в больнице». Когда я приехала в город Партизанск Приморского края, нашла своего сына зверски избитым, без сознания.

А случилось вот что. Русские ребята, более 150 человек, вооружились рейками, железными трубами и ночью отправились избивать кавказцев. Около 15 человек утром в тяжелом состоянии отвезли в больницу. А в части, где служили наши дети, к этому отнеслись равнодушно, никто не стал заниматься поисками виновных…

Мы отправляли служить здоровых, крепких, нормальных ребят, а что нам возвращают?! Мы провожали детей в СОВЕТСКУЮ АРМИЮ, а не на бойню.

Не делайте из наших детей инвалидов, дайте им возможность проходить службу по месту жительства, на Кавказе!

Баснрова Марзигат Магомедовна

Письмо 5.

Пишет мама Трегубова Нина Николаевна с просьбой защитить сына от дедовщины.

Вот уже месяц мы не знаем, где наш сын и жив ли он. Как же так? Отправили парня служить, а потеряли, может быть, навсегда. Он служил в строительной части г. Москвы. Там служат ребята среднеазиатских национальностей, их около 73%, со слов офицеров.

Вот что написал Игорь в последнем письме: «Мама, только не волнуйся. У меня нет выхода, я ушел из отряда. У меня уже нет никаких сил терпеть избиения. У меня душа стонет, что я здоровый парень, пишу домой жалобное письмо. А бьют, знаешь за что? За ножницы, за пасту шариковую, которые не принес. Вторые сутки не могу ничего есть, только пью холодную воду. Почек не чувствую, болит позвоночник, ребра все болят до единого.

Я пишу это письмо на случай, если домой придет телеграмма, что я совершил преступление. Я ухожу из части».

Весной у нас заберут еще одного сына. Неужели ничего нельзя сделать?

Трегубова Нина Николаевна

Письмо 6.

Наш сын Арман служит в войсковой части 18 ВСО (Экибастуз) с декабря 1988 г. В первые месяцы службы был избит сослуживцем. В ночь с 1 на 2 июля с. г. сын снова был избит, на этот раз командиром роты капитаном Негодюк. Он избивал сына ножкой от стула, металлической ножкой бил по голове, сын получил сотрясение мозга 1 степени.

О том, что он находится в городской больнице, мы узнали случайно, приехав навестить сына. Никто нас о случившемся не известил. Мы встретили полное безразличие со стороны командиров и политработников. Арман уже около двух месяцев находится на излечении, травма серьезная, психологические последствия непредсказуемы и теперь его ждет месть, командир части возбудил уголовное дело по ст.225 п. «а» УК Каз. ССР за отказ вымыть пол. Его заставляли быть дневальным, без объявления официально по Уставу, трижды в наряде без отдыха. А теперь нашего полукалеку — сына объявляют преступником.

Отец Армана, подполковник милиции за всю жизнь не писал ни просьб, ни жалоб.

Помогите восстановить справедливость!

Хунусовы, Семипалатинск

Письмо 7.

Я прохожу срочную службу в в/ч 05299 г. Баку. Ежедневно от меня требуют деньги «деды» Басжанов, Карпинский, Кириллов. Несколько раз я приносил им деньги, заработанные в самовольных отлучках. Когда я объясняю, что больше мне негде взять денег, меня бьют. Они требуют, чтобы я совершил преступление. Если я доложу командиру части, он меня убьет. Родителей у меня нет. Я хотел себя убить, но мне всего 19 лет, хочется жить.

Лучше переведите меня в тюрьму, иначе в моей жизни будет поставлена точка.

Рядовой Владимир Левченко Призвался в декабре 1988 г.

Письмо 8.

Я служу с мая 1989 г. Родителей у меня нет, воспитывался в детском доме, как и моя жена, меня призвали, когда нашему сыну исполнилось 6 месяцев. Завод, на котором я работал, писал ходатайство о предоставлении мне отсрочки на год, чтобы ребенка можно было устроить в ясли и найти работу моей жене. Но в военкомате мне сказали: «А что вы думали, когда женились?» Сейчас жена пишет, что талоны на масло, мясо, сахар, мыло и порошок она получает на троих, но выкупить их не может, так как нет денег. А ведь нужно еще одеваться, платить за квартиру и за свет, и все это на 35 руб.

Я оставил свою семью на произвол судьбы и никому до нас нет дела. Неужели нет закона, который запрещал бы так безжалостно военкомату распоряжаться людскими судьбами?

Валерий Плюсннк, Челябинск, ул. Савина,4, кв.39

Письмо 9.

На действительную службу меня призвали в Кемеровскую область г. Березовский, в/ч 1631 «Г», после карантина меня стали систематически избивать сержанты Алимбеков и Блиспеков.

Однажды замполит построил нашу роту на улице при температуре — 29 градусов и продержал нас около 3 часов в связи с тем, что не мог найти книгу поверок. После этого я заболел воспалением легких. Когда я вернулся из горбольницы, Цуцори и Боготурия били меня в течение часа ногами (ой, просто не могу писать). Из носа и ушей шла кровь, и я обратился в санчасть. Меня отправили в горбольницу, а перед этим я написал объяснение замполиту роты. Был установлен диагноз: сотрясение головного мозга, перелом кости верхней челюсти, ушибы позвоночника, отбиты легкие. По возвращении меня перевели в другую часть, но там узнали, что в объяснении я указал фамилии солдат, которые меня били, поэтому меня каждый день избивали рядовые Евселев, Литвинов, младший сержант Рязанцев. В связи с тем, что служба стала для меня невыносимой, я самовольно оставил место службы.

Трегубов Николай

Всего приведено 15 писем, остальные читать на

Источник: http://sbelan.ru/index.php/ru/armiya/16-armiya/109-2-pisma-iz-armii/index.html

ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АРМИИ. Часть 3. г. Грозный. Постоянка.

(начало — часть 1)
Классификация.
Запах – только что призвавшийся солдат, ещё не принявший присягу.
Дух, слон – солдат первых полгода срока службы.
Молодой – солдат, отслуживший полгода.
Черпак – солдат, прослуживший целый год.
Дед – солдат, который за полтора года службы уже всё знает и умеет.
Дембель – солдат, отслуживший по приказам Министра Обороны целых два года жизни.
Квартирант – солдат, который уже даже и не дембель и у него исполнилось два календарных года службы.

Постоянка. Электрохозяйство.
Постоянка – это рота, входящая в состав учебного батальона, но в ней не готовят армейских специалистов и сержантов. Это подразделение, предназначенное для обеспечения жизни остальных рот. Там проходят службу водители, повара, связисты, писари, электрики и прочие специалисты, без которых не обойтись учебным ротам. Я попал туда потому, что кто-то в штабе обнаружил копию моего диплома техника-электрика. Со мной разговаривал на техникумовскую тему командир учебной роты, но я не придал этому значения. А потом всё и выяснилось. Когда мои товарищи уехали в Афганистан, ещё неделю мы находились в учебной роте, а потом постепенно всех раскидали. Меня привели в соседнее здание и я зашёл в казарму. В казарме по сравнению с учебной ротой было тихо, солдат почти не было. Только человека два молодых, как и я, были в комнате бытового обслуживания. Один из них стирал и гладил форму какого-то дембеля, а второй делал другому дембелю фотоальбом. Оба страшно гордились поставленными задачами. Ну, про дедовщину слышали все, но я не подумал, что это одно из её проявлений. К обеду подтянулись обитатели казармы, некоторые из штаба, некоторые из автопарка. Со мной познакомились так: подошел какой-то солдат, по виду ещё не дед, и сказал: «Ну, ты, душара, чего хуи пинаешь? Упал на очко!» Это означало: «Зравствуй, с прибытием к нам! Не скажешь ли ты, почему ты ничем не занимаешься и не хочешь ли ты заняться мытьём унитазов?»
После я узнал, что по сроку службы он был «черпак», а им надлежало следить за духами таким образом, чтобы эта обязанность не касалась дедов и дембелей. Мне ещё много чего надо было узнать. По сравнению с жёсткой властью сержантов в учебной роте здесь процветала самая махровая дедовщина, о которой я слышал за всю свою последующую службу.
После обеда было построение и развод на работы. Всех распределили, я меня вызвал новый командир роты и распросил, кто я такой. После чего я был определён восстанавливать практически разрушенное электрохозяйство автопарка и учебных макетов. По прибытии в автопарк оказалось, что порядок на работах такой: сначала я должен выполнить работу, на которую был поставлен дембель, потом — возле которой скучал дед, потом работу черпака, а потом и свою. Причем надо было уложиться в отведённое время. Молодые работали сами за себя. Так потекли дни. Лампочки в боксах с машинами стали гореть ярко, макеты – двигаться, и у меня стало появляться больше времени, чтобы делать работы в казарме.

Казарма.
Казарма – это культовое место в постоянке. Здесь протекает вся жизнь. Здесь пишут письма, смотрят телевизор, отдыхают, пьют чай и водку, обсуждают подруг и просто баб, готовятся к дембелю, кушают, играют на гитаре. Конечно, всё это относится только к солдатам второго года службы. Нам досталось другое времяпровождение. Опишу всего один день:
6-00. подъём. Дневальный (черпак) вежливо будит дедов. Просто будит черпаков. Дембеля и квартиранты продолжают спать. Команда «Рота, подъём» не подаётся. Да это и не нужно, духи и молодые уже оделись и построились. Дневальный будит дежурного по роте (кто служил, поймёт, о чём я) и всех духов и молодых выгоняют на зарядку.
6-15. зарядка. Мы стоим перед зданием роты и выполняем упражнения. Одновременно с помощью хаотичных перемещений пытаемя показать, что нас больше, чем есть на самом деле, чтобы проходящие офицеры думали, что на зарядку вышли все.
6-30. туалет. В туалет заходить запрещено, так как там уже чисто и, когда мы уйдём на работы, дневальному не надо будет имитировать уборку. Переминаемся с ноги на ногу, хочется ссать. Один просачивается в умывальник и ссыт в раковину. Его застаёт молодой и даёт в ухо. Ухо распухло. Остальные терпят.
7-00. завтрак. Постоянка заходит в столовую и рассаживается за столами. Столы накрыты на десять человек. Слева стоит бачок с картошкой и чайник. Справа – кружки и поднос с хлебом. Посредине – миска с мясом и соусом. По всей длине стола – тарелки и ложки на десять человек. Возле кружек садятся два молодых, возле бачка – два духа. Остальные – посредине. Духи начинают раздавать еду. Первым кладут картошку дедам, мясо они берут сами, сколько захотят. Потом кладут картошку черпакам и они ругаются, что мало. Мясо они тоже берут сами и спорят между собой. Остатки картошки делятся между молодыми, мяса им уже не достаётся. Духам нет ничего, кроме хлеба и чая. Да это и не нужно, время завтрака уже закончилось. С собой брать ничего нельзя, зачморят свои же. (Чморить – это значит презирать и унижать всеми способами. Потому, что если этого не делать с одним, то деды изобьют всех духов. Причём бить будут по их приказу молодые или черпаки.). Посуда передаётся на край стола, где кружки. Молодые берут её и уносят на мойку. Прячу в карман кусок хлеба, будь, что будет.
8-00. утреннее свободное время. Деды и черпаки отдыхают после завтрака, молодые контролируют, как духи моют казарму, подгоняя пинками и оплеухами. Иду менять воду и украдкой ссу в чистый унитаз. Ем хлеб. Казарма чиста и наряд по роте (дед — дежурный по роте, два черпака – дневальные) может спокойно отдыхать до обеда.
9-00. развод и работы. Всю роту распределяют на работы и все разбредаются по рабочим местам. Деды почему-то оказываются в казарме и начинают заниматься своими делами. Черпаки тоже там, но они иногда уходят в автопарк, проконтролировать, как мы работаем. Подходит один ко мне, говорит: «что-то медленно!» и дает кулаком в грудь. Грудь болит, работаю быстрее. В 12-30 прибегаю в казарму и зову черпака проверить мою работу. Он удовлетворён, я тоже – до обеда пиздюлей не будет.
13-00. обед. Уставшие от гитары и безделья деды благодушны и дают нам возможность съесть остатки супа. Черпаки недовольно бурчат сквозь зубы, грозят нам. Чем именно, пока не понятно. Но мы ободрены супом и спрашиваем разрешения у одного из черпаков закурить. Это была ошибка. Спросивший начинает курить, пока остальные духи и молодые отжимаются от асфальта. Молодые угрожают духам во время отжиманий. Обещают тех самых пиздюлей.
14-00. развод на работы. По прибытии в автопарк нас заводят в туалет и там нас избивают молодые. У меня разбита губа, у одного – нос. Умываемся и начинаем работать. Нас стало меньше, так как некоторых молодых деды оставили в казарме делать форму на дембель. Работаем, естественно, и за них тоже.
18-00. казарма. Готовим казарму к сдаче наряда черпаками. Снова идеальная чистота. Появился старшина роты. Он редко заходит после того, как его выбросили дембеля из окна каптёрки. Дембеля были пьяны, а старшина до них докопался. Старшина выдаёт мыло, осматривает новый наряд по роте и уходит.
19-00. ужин. Деды на ужин не пошли, там только рыба и картошка. Им это не интересно. Черпаки не смогли съесть всю картошку и нам достаётся немного. Рыбы не осталось, зато остался хлеб и чай. Кто-то запихивает кусок хлеба в карман, но его видит черпак. Ночью его размажут по умывальнику.
20-00. личное время. Заступил новый наряд и дневальные обсуждают армейские порядки, критикуют. Мы моем полы, вытираем пыль, драим урну для бычков в курилке.
21-00. просмотр программы «Время». Черпаки идут к телевизору и смотрят какой-то фильм. Один молодой стоит возле входа в казарму, чтобы вовремя предупредить об «атасе». Духи чистят дедам и дембелям сапоги. Молодые сидят у телевизора, тащутся от фильма и изображают «всю роту». Деды спят.
22-00. отбой. Полчаса тихо, пока пройдёт дежурный по части. Дежурный по части заходит в казарму. Сначала открывается дверь чуть-чуть, просовывается пистолет, потом рука в офицерском кителе. Потом и сам. Иначе можно поймать табуретку – нехуй лазить чужим по роте. Проходит по казарме, всё тихо, все спят. Уходит. Начинается жизнь. Духов строят и рассказывают, в чём именно мы сегодня провинились. Затем заводят в умывальник и избивают всех. У меня снова течёт кровь из губы, у кого-то выпал зуб. Умывальник в крови и мы моем его до чиста. Деды тоже уже проснулись и посылают какого-то молодого в столовую за картошкой. Он должен через заднюю дверь пробраться в столовую, пожарить так картошку и принести её в роту дедам. Другой уходит в самоволку за водкой. Денег ему не дают, магазины давно закрыты, но мы то знаем! По соседству с частью есть чеченка, она варит самогон и он идёт к ней. Обещает отдать деньги, как только ему придёт перевод из дома. Она даёт самогон и он приносит его в роту. Мы пока занимаемся стиркой формы дедов и черпаков с последующей глажкой.
02-00. пьянка. Деды гуляют! Достаётся всем, и молодым и духам. Мы развлекаемся тем, что избражаем поезд, который везёт дедушку домой. Если скорость мала у перовоза или он тихо гудит, следует воспитательный удар. Уносим посуду в столовую. Прячемся от дежурного по части.
04-00. второй отбой. Деды уснули под нашу колыбельную из «Спокойной ночи, малыши». Уснули и черпаки. Молодые прошлись по казарме, проверили, всё ли в порядке. Мы устранили недостатки. Первый раз за день покурили. Спим.
06-00. подъём.

Первая кровь.
Через месяц один из нас повесился в автопарке на катере, который выводит собранный понтонный мост поперёк водной преграды. Шума не было, тихо так замяли дело. Приезжали, правда, его родители, но нас к ним не подпустили, а им сказали – несчастный случай. Правда, мы надеялись на какую-то «комиссию», но её не было. А может, мы не видели.

Рапорт.
Я написал рапорт о дедовщине в нашей роте. Надо сказать, что рапорта подаются «по команде». То есть я подаю рапорт командиру отделения (деду), если он не может принять решение, то он подаёт его командиру взвода, тот – командиру роты и так далее. Устав я знали подал рапорт командиру отделения. Так сильно меня ещё не били никогда.

Увольнение. Чечены.
Командир роты «ничего не знал» о дедовщине и один раз отпустил меня в увольнение. Этого нельзя было делать, так как потом я поплатился, что занял место увольняемого вместо какого-то черпака. Но тогда я не знал и радовался возможности побывать «на гражданке». Город Грозный был очень красивым и я сделал всё, что мог сделать солдат: попил кваску, никуда не торопясь, вышел из кино. Карусель меня тоже манила, но не было денег, я потратил все деньги на переговорном пункте – звонил маме. Встечающиеся чечены были очень дружелюбными, угощали сигаретами и вообще относились уважительно. Для них воин – святое. На обратном пути произошла невероятная история. Меня пожилой чечен затащил в гости к себе домой. Все женщины заметались, стали за мной ухаживать и кормить. Хозяйка дома дала свой телефон и сказала, чтобы я обязательно звонил. Этот телефон мне потом очень пригодился. У них я первый раз наелся. К этим людям за их бескорыстие и доброту я навсегда сохранил свою признательность. Наверное, их уже нет в живых после войны.

Афган.
Мои рапорты и беганья за командирами не прекращались и однажды меня вызвали, быстро переодели в другую форму, вместо пилотки дали «афганку» и увезли на аэродром. Оказалось, что приписанная к нашей учебке часть лишилась света, там что-то сгорело и они не могли разобраться. Самолёт долетел быстро, с одной посадкой в Средней Азии и к вечеру я уже крутил плоскогубцами провода под гомон наших ребят. Они распрашивали, как там наша учебка, передавали мне письма домой и были сильно загоревшими. Все были слишком серьёзны как-то. Три дня, пока я чинил выгоревший щиток, прошли в бесконечных разговорах, я заранее знал, что эта поездка не навсегда — командировка. Второй раз три дня спустя я прощался с нашими ребятами и больше никого из них не видел. Кто выжил, не знаю.

Штаб. Простуда.
Я написал ещё один рапорт о дедовщине, только отнёс его сразу в штаб при случае. На двух листах. И, как назло, сильно простудился. Попал в санчасть. Через два дня туда же попал один парень из соседнего батальона. Его фамилия была Гнидковский, имя не помню. Мы с ним очень сдружились. Он мне рассказал, что мой рапорт в штаб имел большой резонанс. Приехала комиссия разбираться, но ничего не нашли из проявлений дедовщины. А меня прямо из санчасти вызвал начальник штаба майор Гаркуша (на всю жизнь запомнил суку) и стал вести разговор, что меня побудило написать такой рапорт. Когда я стал ему всё рассказывать и приводить примеры, он сказал, что я всё придумал, что приезжала комиссия – ничего не нашла, и что они сами всё проверили и таки ничего нет. Тогда я рассказал, что иногда мы, духи, пытаемя постоять за себя, как мы сражаемя с черпаками два духа спиной к спине и показал синяки. После чего я был отправлен обратно в санчасть, а через полчаса – на обследование в поликлинику. Санитарная машина привезла меня в психбольницу.

Дурдом.
Это я потом понял, что дурдом, а поначалу думал – поликлиника. После того, как меня переодели в больничное и забрали форму, я попал в палату к натуральным психам. Это были тихие психи. Они иногда приставали с разговорами и вопросами, но это ничего. Единственное, я очень нервничал и всё время хотел есть. Порции тут были очень маленькие, меньше, чем в Армии и санитарки подкладывали мне – солдату – лишнюю ложку каши. Зато можно было курить, не боясь пиздюлей. Однажды я разговорился с врачом и он сказал мне, что я тут далеко не первый и лечить меня не от чего, просто нужно выждать время, чтобы сделать заключение, что я псих. Такое положение дел меня нисколько не устраивало, мне было стыдно вернуться домой в «волчьим билетом» и однажды я изловчился и стал кричать на улицу прохожим, чтобы они позвонили той чеченке, которая оставила мне телефон. Через время меня услышали, поверили и позвонили ей. Та женщина сразу же приехала и добилась встречи со мной. Я ей всё рассказал и попросил позвонить матери. Мать приехала через два дня и сразу направилась в штаб части. В общем, вечером того же дня меня забрали из дурдома и привезли в санчасть.

Перевод.
Не прошло и часа, как меня вызвал в штаб майор Гаркуша и сказал, что нам тут писателей не надо и раз уж мать приехала, то он меня сейчас отправит туда, где белые медведи мёрзнут. Потом велел собираться и я пошёл в санчасть. Мать уехала домой. В этот же день Гнидковского перевели в другой батальон, а меня – в город Семипалатинск.
(продолжение — часть 4)

Замминистра обороны Андрей Картаполов объявил о полном искоренении дедовщины в России. Широкое обсуждение проблемы снова началось в октябре 2019 года, когда рядовой Рамиль Шамсутдинов при смене караула в военной части в поселке Горный в Забайкалье застрелил восьмерых сослуживцев, в том числе командира роты. Довольно скоро появились сведения, что причиной случившегося могла стать дедовщина — за отказ мыть полы его унижали, окуная головой в унитаз. Позже появилась версия об угрозе сексуального насилия. Есть ли в российской армии дедовщина? Какой она была раньше и во что эволюционировала? И кого считают виновным в трагедии недавние солдаты-срочники — в материале «Ленты.ру».

Человек дождя

Срочник Дима (имя изменено), по словам сослуживцев, был неглупым парнем, скорее, даже умным: программировал, неплохо в технике разбирался. В учебке его сразу забрал к себе один майор, и Дима полгода просто сидел у него и чинил телефоны, компьютеры, радиоприемники. Но вот с людьми у него абсолютно не ладилось.

Брат — наркоман, мама — дворник, отца нет, жили в «однушке» — короче, не самая благополучная жизнь. И еще он был объективно некрасивым, с вмятиной в груди, худой, высокий, нескладный. Когда он в 2016 году приехал в краснодарскую часть, над ним, естественно, стали издеваться.

Как рассказывает его сослуживец Эдуард Голубев, отшутись он, войди в контакт, — это быстро прекратилось бы, но он так не мог. «Ему говорят «ты урод», а он сразу «иди ты на ***», и начинает рассказывать, как убьет тебя ночью, что у него остались контакты того майора из учебки… Короче, ведет себя так, как не стоит вести себя в коллективе, особенно в мужском, где нет женщин, а спермотоксикоз перерастает в реальную агрессию», — рассказывает Эдуард, служивший с Димой в одной из частей в Краснодарском крае.

В общем, продолжает он, Диму начали чморить, с ним не разговаривали. Реально его никто не бил, но по плечу двинуть или подножку поставить — это было в порядке вещей. В итоге он взял пожарный топор, подошел к одному солдату ночью, разбудил его и закричал: «Я тебя сейчас убью!»

«Солдат в шоке, — вспоминает собеседник «Ленты.ру». — Причем он нашел, к кому подойти — к армянину-дзюдоисту! Естественно, срабатывает реакция. Армянин моментально херачит его ногой».

Затем его избили всем кубриком.

«Я не доктор, но мне кажется, что у него была какая-то форма аутизма. Это был реально человек дождя, как Дастин Хофман, — рассуждает Эдуард. — Если бы он армянина не разбудил и не сказал, что убьет его, а просто бы херанул его топором… Это был бы труп».

Дела духовные

История неуставных отношений в армии, больше известных как дедовщина, длится больше века. Свидетельства того, как в царские времена старослужащие и унтер-офицеры унижали молодых рекрутов и кадетов, можно найти в документах середины XIX века.

Что касается Красной армии, в ней первый известный случай дедовщины регистрируется в 1919 году, когда трое старослужащих 30-й стрелковой дивизии избили до смерти молодого сослуживца за то, что он отказался за них работать. Если верить официальным записям, после этого случая ничего подобного не регистрировалось почти 50 лет.

Считается, что массовое распространение дедовщина получила после 1967 года, когда срок срочной службы был сокращен с трех до двух лет. Служившим третий год якобы было обидно, что следующий призыв будет служить меньше них, и они принялись издеваться над новичками. Офицеры не смогли положить этому конец, а потом и вовсе стали использовать зародившуюся систему для того, чтобы с ее помощью поддерживать дисциплину.

Однако, как указывает в своей работе «Дедовщина: ретроспектива» кандидат исторических наук Сергей Тутолмин, подобные случаи отмечались и в середине 50-х годов, начиная с массовой амнистии уголовников после смерти Сталина, когда призывной контингент «стал приобретать заметные блатные черты». Он также приводит и другую версию: дедовщина могла принять системный характер после Великой Отечественной войны, когда ветераны еще не уволились, а в армию приходили молодые, не нюхавшие пороха солдаты.

Как отмечается в докладе аналитического центра группы «НСП» по результатам семинара «Истоки дедовщины в Советской армии» (2002 год), это явление стало системным действительно только после Великой Отечественной войны. В то время как респонденты младшего поколения считали дедовщину естественным приложением к службе в Советской армии, люди, служившие до 50-х годов, отказывались даже верить в то, что такое явление существует. «Дедовщина воспринималась ими как позор, как разрыв с основами жизнеустройства, как глубокое моральное падение», — отмечают авторы доклада. При этом респонденты старшего возраста, которых оскорбляла дедовщина, к примеру, более спокойно относились к такому явлению, как людоедство в голодные времена.

Судя по всему, немалую роль в возникновении дедовщины сыграла и ликвидация в 1968 году полковых школ младших командиров — тогда сержантов начали готовить в учебных дивизиях. «После ликвидации полковых школ сержантский состав потерял всякое влияние в казарме», — пишут авторы доклада, отмечая, что в результате этого «прерывалась связь будущего командира со своим подразделением», а значит, никакого особенного авторитета «тот же солдат-срочник с лишней лычкой» в казарме не имел. В отсутствие работающего института сержантства и унтер-офицерства эту роль взяли на себя «деды», а офицеры, не в силах с этим справиться (да и не имевшие особого желания), просто приняли такую систему управления как данность.

Как рассказывал некий прапорщик (командир взвода), цитируемый в докладе, ему дедовщина «выгодна». «Для меня что главное? Чтобы порядок был и чтобы все выполнялось четко и в срок. Я спрошу с дедов, а они пусть с молодых требуют. Не смогут — будут сами ****** (долбаться). Так мне надо всех контролировать, а так — только дедов». В том же докладе некий офицер оправдывал явление еще проще: «Я чистил очко зубной щеткой, пусть теперь другие почистят!»

В результате к концу 80-х дедовщина превратилась не только в естественное приложение к армейской службе, но и в институт настоящего беспредела, поддерживаемый офицерским составом, которому она была чрезвычайно выгодна. В это время, когда государство начало проводить политику гласности, на свет вылезли по-настоящему жуткие вещи.

«Целые группы солдат, которых «деды» нарекают «опущенными» и обрекают (по-видимому, обращают) их в женщин, еженочно насилуют (…), подвергают самым что ни на есть нечеловеческим обращениям. В упомянутых войсковых частях [Среднеазиатского военного округа] традиционно ведется оскотинивание молодых граждан под руководством офицеров», — это выдержка из обращения учредительного собрания независимого комитета социальной защиты и матерей Советской армии к Верховному Совету и Министерству обороны СССР от 15 октября 1989 года. Согласно этому документу, в течение первого полугодия службы всех новобранцев систематически избивали, отбивали им почки и печень, ломали руки и ноги, «через книгу били по голове, чтобы разрушить психику или сделать их ненормальными».

Выдержка из письма рядового Владимира Левченко, который был призван в декабре 1988 года:

«Я прохожу срочную службу в в/ч 05299 города Баку. Ежедневно от меня требуют деньги «деды» Басжанов, Карпинский, Кириллов. Несколько раз я приносил им деньги, заработанные в самовольных отлучках. Когда я объясняю, что больше мне негде взять денег, меня бьют, они требуют, чтобы я совершил преступление. Если я доложу командиру части, он меня убьет. Родителей у меня нет. Я хотел себя убить, но мне всего 19 лет, хочется жить. Лучше переведите меня в тюрьму, иначе в моей жизни будет поставлена точка».

Кто-то ломался, кто-то терпел, сжав зубы, а кто-то просто не выдерживал и мстил своим обидчикам. В 1987 году получил огласку инцидент с участием рядового внутренних войск литовца Артураса Сакалаускаса, который расстрелял «дедов», следовавших с ним в спецвагоне багажного поезда для перевозки осужденных. Те регулярно издевались над Сакалаускасом, а перед случившимся попытались его изнасиловать.

В 90-е годы, когда не только большая страна, но и все ценности, на которых кое-как держалось советское общество, рухнули, стало только хуже. Командный состав активно привлекал рядовых к выполнению обязанностей, не связанных с военной службой. Фактически это было рабство: бесправный личный состав направляли по договоренности с коммерческими структурами или властями региона трудиться на предприятиях или в сельском хозяйстве. Денег они, конечно, не получали. Например, как свидетельствовали в волгоградской общественной организации «Материнское право», имел место случай, когда три солдата больше года жили и работали в частном магазине «Молоко» и «даже не помнили номера войсковой части, в которой служили».

Так или иначе, система издевательств «дедов» над «духами» воспроизводилась и в 2000-х годах. Пожалуй, одним из самых известных случаев стало дело Андрея Сычева из Челябинского танкового училища, который в 2006 году остался без ног и половых органов в результате издевательств: несколько часов его заставляли стоять в полуприседе и били по ногам. Это привело к гангрене и ампутации.

Было возбуждено уголовное дело, последовали отставки в главной военной прокуратуре. Вскоре срок службы был сокращен с двух до одного года.

Солдат на прокачку

Россияне, которые прошли армию уже после отмены двухлетнего призыва, говорят, что как таковой дедовщины теперь нет, но сохранились некоторые ее методы. По словам Кирилла, служившего в подмосковных Бронницах в 2013-2014 годах, сейчас неуставные отношения и способы давления на новичков «эволюционировали».

«Есть такая фишка — прокачивать», — говорит он. Прокачивать — это, к примеру, когда старшие заставляют отжиматься, причем не просто так, а по команде. Команда «делай раз» — вы опускаетесь на руках вниз, «делай два» — поднимаетесь. Есть еще команда «делай полтора» — это в полупозиции застыть на согнутых руках.

Самые жесткие варианты, по его словам, это сушилки: комнаты, где всегда работают батареи, чтобы солдаты могли высушить обувь. Там бывает плюс 30 градусов, иногда и плюс 40. «Там, как вы понимаете, особое удовольствие заниматься спортом. И самая крайняя форма всего этого — прокачка в костюме химзащиты», — продолжает Кирилл. Такой «жести» у него в части не было, но о ней рассказывали сослуживцы, которых перевели из ярославской части.

По его словам, к новобранцам чаще «докапывались по рабочим моментам». «Нас старослужащие особенно по форме доставали, определенное количество стежков — 24 сверху, 12 снизу», — вспоминает он. Если меньше или больше, солдату вырывают подшивку, надо начинать все сначала. «Так до тебя могли докапываться постоянно. Особенно в ночи, если ты дневальный, приходилось туалет мыть. Плюс обычная работа. Тебя могли просто задрочить», — говорит Кирилл.

Отказаться от всего этого невозможно, ведь формально за пределы уставных отношений эти требования не выходят. К примеру, мыть сортир — это поддержание чистоты и распорядка в расположении. «Если почитать устав, там есть много потрясающих статей, самая главная из которых, на мой взгляд, что солдат обязан с честью и достоинством переносить трудности армейской службы. Как вы понимаете, под этот пункт можно подвести буквально все», — усмехается Кирилл.

«В учебке — да, физухой в основном наказывали», — соглашается с ним Алексей, служивший на космодроме Плесецк в Архангельской области. После учебки, в части «с одной стороны — проще, с другой — жестче». «Сразу сказали: если тупить не будешь — ***** получать не будешь, если станешь тупить — то будешь», — рассказывает он.

Получить можно было за что угодно. «Например, сидят старослужащие в расположении, в казарме, кофе пьют, жрут, а молодой на стреме стоит, — рассказывает собеседник «Ленты.ру». — Не успел предупредить старших о том, что офицер с проверкой идет, — придется «объясниться»».

Впрочем, и Алексей признается, что самым страшным были не ***** (звездюли), а если отправляли «на очко», то есть мыть сортир. «Понятия там присутствуют, это гораздо страшнее, чем получить по роже, — говорит он. — Если ты ершиком эти очки пошоркал, то все — ты «зашкварен», уже не клевый пацан и клевым никогда не будешь. Так и будешь служить «шкварным». Вот такая тюремная история».

Другая ветвь, в которую эволюционировала дедовщина, — рэкет. По словам Станислава, который служил в 423-м Ямпольском полку 4-й танковой гвардейской Кантемировской дивизии в Наро-Фоминске в 2016-2017 годах, случается, что старослужащие и контрактники пытаются сразу после прибытия молодняка в часть «отжать бабла»: «Потому что знают, что приезжают солдаты, которым мамка накидала на поесть, — говорит он. — Ночь, включается свет, заходит сержант-контрактник, всех поднимает, строит, говорит, что случилась беда, происшествие, попал майор пьяный в ДТП, надо помочь деньгами. Кто потупее — начинает собирать».

Михаила, служившего во внутренних войсках МВД в Курске, пытались «выставить» на мобильник. Когда он был один в казарме, зашел сослуживец, порылся в своих вещах и заявил, что у него пропал телефон, а так как Миша был здесь один — он, стало быть, и украл. Деньги требовали долго. «Я, конечно, ****** (охренел) от происходящего, какое-то время был напуган и растерян, потому что был в шоке от такого наглого очевидного развода, но потом пришел в себя и послал их. А что они могли мне сделать? Ничего. Увы и ах», — рассказывает он.

При этом «физические меры воздействия» могли применяться, но не в целях наживы. «Это никогда просто так не бывает, безосновательно, — уверен Станислав. — В шутку могут лещей надавать, но чтобы побили — это что-то серьезное сделать надо. Это должно быть чем-то мотивировано».

«Была такая форма дедовщины, такое психологическое присвоение прав «деда», как «пробивание лося», — вспоминает Михаил. — Как в школе».

Дружба народов

Гораздо большую проблему, чем русские старослужащие, для призвавшихся представляют кавказцы. Об этом рассказывали почти все собеседники «Ленты.ру». «Они в большей степени гопники, чем наши гопники. Дикие, резкие, нетерпимые, стоят друг за друга, вписываются то есть. В итоге отжимают все, что могут: личные вещи, казенные предметы обмундирования, привилегии по службе. Не занимаются уборкой, не моют посуду», — рассказывает Михаил.

По его словам, перед сплоченными кавказцами пасовали даже офицеры: «Причем похоже было, что прогибались чаще русские офицеры, чем их соотечественники».

Владимир Денисов, служивший в 2009 году в Хабаровском крае, был свидетелем межнациональных стычек — 30 тувинцев на 30 дагестанцев. Они пошли друг на друга с ножами и заточками. «Никто, правда, не погиб, вовремя разогнали», — говорит он.

На Новый год, как вспоминает служивший в Наро-Фоминске Станислав, на почве межнациональной розни кавказцы «покромсали» русского парня. Потом неделю праздников вся дивизия «тупо стояла на плацу», ведь ответственность за происшествие в части всегда коллективная.

Станислав подтверждает, что кавказцев боятся и некоторые офицеры. По его словам, был случай, когда один чеченец «получил по щам». «Страшно даже не то, что кавказцы есть в расположении [части], а в том, что на территории дивизии в один день появилась куча гражданских лиц», — рассказывает он. Это были люди, не имеющие отношения к армии, просто чеченцы «из-за забора». «Они разбирались с офицерьем: «Кто его ударил? Мы сейчас всех вас…»», — вспоминает он.

По словам Эдуарда Голубева, «вся эта мусульманская история» не подразумевает следования армейскому укладу: они не моют пол, не отдают командирам воинское приветствие.

«Они обступали офицеров и угрожали им, а офицеры — те же люди, у них есть свои страхи», — рассказывает Эдуард, служивший под Краснодаром. Неважно, старший лейтенант ты или капитан, которому уже 40 лет. «Когда тебя окружает десять Хабибов Нурмагомедовых, ты понимаешь, что сейчас нужно говорить не «Слышьте вы, пидорасы, быстро работать!», а как-то иначе».

«Не дай бог кто-то заденет кавказца — даже те, кто его лично не знает, ингуши, чеченцы, дагестанцы впрягутся моментально. У нас это не развито», — сожалеет Станислав.

У Михаила, служившего в ППС в Курске, есть своя версия, почему там было так много призывников с Кавказа. «Это специфика задач, которые выполняет часть. Если случится подавлять народные волнения — у них рука не дрогнет», — считает он.

«Шакалье»

«Есть офицеры, которых солдаты реально уважают, готовы за собой вести. А есть шакалы. Солдаты между собой называют их шакальем», — рассуждает Станислав. Именно последние, по его мнению, оказались в той части, в которой 20-летний Рамиль Шамсутдинов расстрелял из табельного оружия сослуживцев и командира. «Шакалье» — это офицеры, которые пытаются утвердиться за счет солдат, поясняет он.

«Офицеры — это как раз те ребята, которые очень сильно сокрушаются по поводу того, что сейчас армию крышует ФСБ и «Солдатские матери», — уверен Эдуард Голубев. — Это они любят говорить: «господи, десять лет назад вас, срочников, били руками, ногами и табуретками, а сейчас, если на вас что-то появится, сразу приедут важные ребята»». Поэтому бить солдата они не будут. Его будут чморить, могут плюнуть на одежду. В лицо не плюнет никто.

Владимир Денисов, служивший под Хабаровском, не оправдывает Рамиля Шамсутдинова, но уверен, что его довели: «Регион, где он служил, — Забайкальский край, там очень много богом забытых частей, которые никто не контролирует, они живут сами по себе, и дедовщина там присутствует».

Все собеседники «Ленты.ру» не сомневаются, что Шамсутдинов был изгоем, какие есть практически в каждой части. Причем это необязательно физически слабые люди, доходяги. «Видно, что он не хлюпик. Думал, что будет нормально себя чувствовать, а тут его окунают головой в унитаз, не дают спать, что довольно жестко. И понятное дело, что человеку тупо стало нечего терять», — считает Эдуард. Никакой системной истории в этом случае он не видит, а видит человека, который не должен был оказаться в армии. «В голове [у таких] просто что-то переключается, и они начинают «работать»».

«Как у нас происходит все? Есть ФСБ, которая занимается армией, «Солдатские матери». К тебе реально каждое утро или вечер приходит врач, меряет температуру, проверяет на синяки, — говорит он. — Но у нас ведь как в «Цельнометаллической оболочке» Стэнли Кубрика: бьют так, чтобы синяков не было. Все эти проверки людей подвигают на то, чтобы взять вафельное полотенце, положить туда кусок хозяйственного мыла и избить тебя им, потому что тогда вообще никаких следов не будет, но это будет безумно больно».

Станислав считает, что наличие в части офицера-«шакала» — показатель работы командного руководства. «Рано или поздно в дивизии все равно узнают, что есть офицер, распускающий руки и беспределящий, и раз его держат — значит, нет человека на его должность, либо есть какие-то другие причины», — уверен Станислав.

В том, что касается неуставных отношений, мнения собеседников «Ленты.ру» сходятся: без «неуставщины» современная призывная система просто не будет работать. «Без нее никак, из армии получится детский сад. Многое понимаешь только через грубую силу», — считает Владимир Денисов. Станислав говорит, что неуставные отношения вообще присутствуют везде, в любой структуре, и жить четко по уставу просто невозможно.

Другие уверены, что «неуставщина» — это действительно проблема, которую можно и нужно решать, причем решение ее вполне очевидно: отказ от призыва и переход на контрактную систему. Эдуард считает, что проблема состоит во всеобщем призыве.

«Я видел в своем военкомате в Краснодаре чуваков, которые ведут себя очень странно, — говорит он. — Я не доктор, не могу диагностировать, но этих товарищей реально не надо брать. Но бабушкам и полковникам в отставке очень нужно, чтобы в армию пошли все. Для выполнения плана».