Рассказы про уколы девушкам

Мне было 6 лет, я болела и не ходила в садик. А мама мама была на работе. Без нее там было невозможно обойтись. Она работала старшей медицинской сестрой детской поликлиники, где катастрофически не хватало персонала. Мама делала свою работу, работала за регистратора, и еще ухитрялась помогать врачам на приемах, а то и ходить на патронаж. Без нее бы мир остановился, небо рухнуло на землю, больные дети умерли, а здоровые заболели без прививок и витаминов
Так я думала. И не обижалась. Это было правильно там много больных детей, а дома только я не такая уж и больная. Вот и температура уже не такая высокая, и телевизор можно смотреть, сколько угодно. Одно отравляло мое выздоравливающее существование уколы.
В медицине 70-х было принято чуть ли не все болезни лечить антибиотиками. Чихнул таблетку, кашлянул укол. Мама, как медик, знала, что антибиотики в таблетках вредны для желудка, и предпочитала уколы. Я их панически боялась, но у мамы не забалуешь начнешь ныть, и получишь по той же попе, и не вместо укола, а на аперитивчик
На часах было почти восемь вечера, и я знала, что мама должна вот-вот прийти с работы и поставить мне укол. Была зима, за окном тьма тьмущая, но свет я не включала так было интереснее бояться. Фильмов ужасов тогда не было, про вампиров и монстров мое поколение не слыхивало, но детское сознание и без допингов превращало тени от деревьев на стене в жутких пауков, а память услужливо вытаскивала из своих, еще неглубоких недр, рассказы про «черную-черную руку» и «черный-черный гроб».
В дверном замке заковырялся ключ, и я прямо подскочила от неожиданности. Разом нахлынули все только что придуманные страхи. Захотелось завизжать, но «холодный ужас сковал ее юное тело» или как там пишут в триллерах Ключ осторожно искал нужное положение, тикали часы, я забилась в угол дивана, стараясь слиться с обивкой Наконец дверь открылась, в прихожей загорелся свет, осветил трюмо и я увидела в зеркале усталое мамино лицо.
Опять лампочку на лестнице выкрутили, раздраженно сказала она. Я выдохнула. Сердце снова застучало, ноги потеплели, кулаки разжались, открыв мокрые от пота ладошки.
Я слезла с дивана и, путаясь в сползших на коленки колготках, выползла в прихожую. Иногда мама по дороге с работы заходила на молочную кухню, и брала там для меня «по блату» очень вкусный сладкий кефирчик. Его готовили для младенцев, разливали в стерильные бутылочки и затыкали пробками из ваты. Младенцы в нашем районе, видимо, не отличались хорошим аппетитом, их мамы обычно весь кефир не разбирали, любезно оставляя мне пару бутылок.
Я сунула нос в авоську. Ура! Сегодня кефир был!
Сначала укол! как мама увидела из ванной, что я уже приготовилась присосаться к первой бутылке не знаю. Но она всегда знала, что я собираюсь сделать, даже когда не видела меня.
Я скисла, как тот кефир. Укол. Это был приговор.
Мама ушла на кухню, поставила кипятиться стерилизатор со шприцами и стала готовить инъекцию. Я тоже сунулась на кухню, приткнулась на табуретке за холодильником и из этой засады наблюдала за мамой, прикидывая, как бы это поизобретательнее подойти к вопросу «а может не надо». Мама готовила страшное орудие пыток, иногда посматривая на меня.
Ты же знаешь надо. Ты и так уже целую неделю дома сидишь, без уколов не поправишься.
Я стала тихонько скулить. Плакать и кричать, даже если очень больно или страшно, в нашей семье было не принято. Мама считала истеричностью любое сильное выражение эмоций.
Мама услышала мой скулеж, и устало облокотилась на стол:
Ну что, папу будем ждать
Это было ниже пояса. Мне было всего шесть лет, но показаться папе мужчине! в унизительном виде кверху голой попой, всей в соплях и слезах, я не могла. Это было стыдно.
Пойдем, мама взяла шприц. Поскуливая и приседая от страха, я двинулась в комнату.
Снимай колготочки, ложись. Ты же знаешь, я не больно поставлю.
Ага, не больно. Это пенициллин-то не больно Как будто я не знаю, что это такое. Себе так никогда никаких уколов не ставит, а мне уже пятый за неделю. И что, что она умеет шлепком втыкать иголку в мякоть попы А дальше-то! Дальше этот пенициллин будет обжигающе проникать в мышцу, и я закушу зубами подушку, до судороги в челюсти, только бы не зареветь. И все равно зареву.
На самом деле все длилось очень недолго секунды три, и мама действительно мастерски ставила уколы она делала это еще в медицинском училище, с шестнадцати лет.
Я выплюнула многострадальную подушку, все еще всхлипывая, но уже осознавая, какая она противная на вкус.
Приподнимись немного, мама отработанным движением натянула трусы на положенное им мягкое место.
Ну что Видишь, больше боялась
После истязаний мне был положен бонус поглаживание по спинке и щекотание пяток. Но на этот раз щекотания мне было мало.
На этот раз пятки требовали, чтобы их почесали, сильно поскребли, изо всех сил поцарапали ногтями. Нестерпимый зуд нарастал с каждой секундой.
Нет, не так, нервно сказала я, ты почеши расческой. Мама чуть удивленно посмотрела на меня и пошла к трюмо за расческой.
Через секунду она вернулась, а я уже перевернулась на спину и ожесточенно скребла ту часть ног, которую называла «подошвой»
Ай-ай-ай, как чешется, скукожив лицо, причитала я. Мама кинула расческу на кровать и наклонилась надо мной.
Что такое, что на кончике фразы она начала бледнеть. Дрожащими руками она оттянула трусики, обнажив детский безволосый лобок. Я приподнялась и посмотрела туда, куда с таким ужасом смотрела мама. Лобок был нереально выпуклым, по нему на глазах расползались красные пятна, наползая на пах, стремясь к пупку
Лежи! мама распрямилась, и рванулась в комнату, называемую «залом». В старой «стенке», был выдвижной ящик, открывать который мне было категорически запрещено там лежали лекарства.
Из своей кровати я видела, как мама рывком выдвинула ящик, залезла в него чуть не по локоть, и стала там шарить, иногда вытаскивая какие-то коробочки и пузырьки, читая названия и швыряя их обратно в ящик. В какой-то момент она распрямилась, и посмотрела на меня. И тут я поняла, что происходит что-то страшное, и происходит это со мной. Такого лица у своей мамы сильной и бескомпромиссной женщины, которая всегда знала, что ей делать я не видела никогда. Растерянности и беспомощности на мамином лице было совсем не место. Но тем не менее, они заполняли все его, выливались из глаз, струились из перекошенного рта, выползали из-под растрепанных волос на мокрый от пота лоб.
Мама, как во сне, подошла к столику, где стоял телефон, и сняла трубку.
Скажите капитану Борисевичу, что у него дочь умирает
Папа в эту ночь был дежурным по части.
Короткое нажатие на рычаг.
Скорая У ребенка анафилактический шок после укола пенициллина! 8 марта, 24Б, квартира 37. Быстрее, она умирает!!!!
Услышав, что я, оказывается, умираю, я испугалась окончательно. Я боялась и маму она была такой непривычной в этом своем ужасе, но рядом с ней умирать казалоськак-то спокойнее.
Я пришла в зал. Бормотал телевизор. Мама стояла, глядя в ящик с лекарствами и зажав трясущиеся руки подмышками. Ее била крупная дрожь.
-Мамочка, я, правда, умираю робко спросила я.
Замолчи!!! истерично взвизгнула мама, толкнула меня на диван, снова метнулась к заветному ящику с лекарствами и продолжила судорожные поиски. Я видела, что она просто перебирает коробки, не понимая, что ищет и что делает.
Вдруг я стала слепнуть. Сначала окружающие предметы потеряли четкость очертаний как-будто смотришь на них через запотевшее стекло. Потом в комнате стало темнеть. Через полминуты тьма стала почти полной, я видела только неясные очертания крупных предметов, и свет лампочки под потолком. Дышать тоже было тяжело, но слепота пугала больше.
Мама, я ничего не вижу! закричала я.
Мама со всхлипом зарыдала.
Сейчас, сейчас, потерпи, по звукам я догадывалась, что она рылась в ящике, рылась, рылась
Громко хлопнула входная дверь. Запахло гуталином.
Что! рявкнул папа
У нее шок, на пенициллин сейчас будет отек легких.
Скорая!
Едетно может не успеть
У тебя есть лекарства!
Я не могу найти мама начала оседать на пол.
Блядь!!! Ёптвою мать, ты что, кому из вас плохо! Не смей!!!
Папа подскочил к маме (прямо в грязных сапогах, ох, и влетит ему потом подумала я сквозь страх), тряхнул ее за плечи. Это было очень страшно, очень. Особенно потому, что мой папа не ругался матом. Никогда, ни ДО, ни ПОСЛЕ этой истории я не слышала из его уст ни одного нецензурного слова
Мамина голова мотнулась, и она тверже встала на ноги.
Ищи! Ищи!! папа выдернул ящик из шкафа, высыпал все его содержимое на пол и толкнул маму к куче, в которой было мое спасение. Мама упала на колени и сразу выдернула две коробочки, а следом и третью.
Вот они!
Видимо, счет и в самом деле шел на минуты, потому что стерилизовать шприцы мама не стала, а только промыла из чайника тот же шприц, которым ставила мне злополучный укол. Последнее, что помню как мама набирает в шприц жидкость
Так я чуть не умерла первый раз за этот вечер Но был еще и второй. О нем мне гораздо позже рассказывала мама.
В антигистаминной смеси, которую она мне поставила, была лошадиная доза димедрола, и я уснула, как говорится, на кончике иглы. Минут через пять приехала скорая помощь. Меня, спящую, осмотрели, решили, что все обошлось. «Вы успели вовремя, пусть теперь спит» сказал маме врач. Отек стал спадать, пятна на моем теле проходить, папа снова ушел в часть служба есть служба. Меня унесли в мою комнату и оставили спать на кровати.
Мама сидела с ногами на диване и тупо смотрела в телевизор, не понимая, что происходит на экране, когда позвонили в дверь. Пришла тетя Наташа мамина подруга, хирургическая медсестра. Она была веселая и красивая, и я ее любила.
Ты чего такая нахмурилась прямо от дверей Наташа. Видок у мамы, был еще тот: растрепанная, с размазанной помадой и лицом нежно зеленого оттенка.
Мама стала рассказывать. Когда она дошла до вердикта врача скорой помощи «все обошлось, пусть спит», Наташ тревожно просила:
Где она
Мама показала на дверь моей комнаты, Наташа открыла дверь: я лежала на спине и посапывала. Подойдя к кровати, Наташа наклонилась надо мной и прислушалась. Каждый вздох оканчивался странным булькающим звуком.
Что беспокойно спросила мама, ты думаешь…
Да! Наташа подвела руки под мою спину и резко посадила на кровати Меня вырвало прямо на нее.
После укола тех препаратов, что поставила мне мама во время шока, почти всегда бывает сильная рвота. Я спала на спине, рвотные массы уже поднялись в гортань, и если бы Наташа опоздала на несколько секунд, я бы ими захлебнулась Вряд ли можно придумать смерть противнее
Наташино платье, отстиранное от моей блевотины, висело в ванной, сама Наташа в комбинации и мама в халате сидели на кухне и пили чай. Мама жаловалась, что вместо 8 медсестер в ее поликлинике всего 5, что она «устает, как собака», что я стала чахлая и болею чуть не каждый месяц. И вот как теперь меня лечить, если я не переношу антибиотики. Наташа рассказывала, что на последнюю операцию хирург, которому она ассистировала, пришел пьяный в хлам, и хорошо, что это была обычная язва, которую тот способен вырезать даже во сне с его-то опытом. И что если бы он, хирург, не пил, то она, Наташа, вышла бы за него, а так страшно детей рожать. Хотя пьют все, но все равно страшно
Я спала. Я была жива.
Белобородова

Источник

В данном повествовании многократно будет встречаться слово «жопа». Cами понимаете, укол без жопы – сирота. Поэтому особо впечатлительным читать не рекомендуется. Я предупредила.

Итак, собственно история.

Потребовался моему дорогому и любимому мужу курс уколо-терапии. Спортивное прошлое, старая травма, нога, воспаление и все такое. Курс необходимо было провести незамедлительно и точно в цель – в вышеозначенную задницу. Юрка у меня вообще-то не стеснительный, но вот пятую точку оберегает особо тщательным образом – врагов боится, чувствую. И потому ее демонстрация постороннему человеку стала бы для него трагедией вселенского масштаба.

— Колоть будешь ты, — четко и по-военному заявил мне муженек.

— Как так я??? – при этих словах та самая я балансировала на пороге глубокого обморока.

Сказать, что я боюсь уколов – это не сказать ничего. Боюсь даже не столько самих уколов, сколько вида иголки, протыкающей кожу. Во время сдачи анализов стараюсь считать за окном птичек, а во время подобных сцен в кино утыкаюсь лицом в соседа. То есть, как вы понимаете, я мало того, что боюсь их, так я даже ни разу в жизни не видела, как именно они делаются, под каким углом и какими пальцами держать шприц, как им замахиваться, на какую глубину втыкать иголку и прочее, прочее, прочее.

В общем, доверить мне свою жопу было бы крайней степенью безумства.

— Не буду, говорю. Иди, медсестру ищи.

— Ни за что! – ответил муж. – Ни одна медсестра не увидит меня в столь беззащитном состоянии. Пусть лучше твоей рукой о мою драгоценную мышцу будет сломано десяток иголок, но к медсестрам я не пойду!

— Это будет больно, — честно предупредила я и пошла тренироваться на медведе.

У медведя, по правде говоря, выбора не было никакого. До него моя легкая игла была опробована лишь на Смешариках – это единственные создания с глазами и носами, удостоенные чести стать подопытными моих хирургических исканий. Я кровожадно вонзала в них сталь, пришивала глаза к носу, нос ко рту, а рот к ушам, при этом неосмотрительно громко замечала вслух: «Хаха, посмотрите, какой я виртуоз, зря в хирургию не пошла!» Юрка, как я поняла теперь, воспринял те мои слова всерьез.

Вернемся к нашему медведю. Медведь, к его чести, выдержал испытания стойко. Сначала я колола в зад. После серии уколов он показался мне слишком мягким, и я начала колоть в нос – лицевую часть игрушки создатели сделали поплотнее. Прости меня, мишка! В свое оправдание могу сказать лишь то, что ты оказал огромную помощь развитию отечественной медицины в отдельно взятой молодой семье! Не зря живешь свой плюшевый век.

— Юр, я ни разу не попала в изначально намеченное место… — больше предупредила, чем пожаловалась, я.

— Ничего страшного, — не расстроился мой мужественный муж. – Я готов. Я тебе доверяю.

Это хорошо, что ты мне доверяешь. Проблема в том, что в данном вопросе себе не доверяю я сама…

Медведь медведем, но надо провести некоторые опыты и на самом предмете будущих истязаний. Я сняла со шприца иглу и начала прицеливаться в тот самый предмет. Кире игра понравилась:

— Я тоже хочу!

— На, — я милостиво протянула ей орудие.

Дочь с недоверием осмотрела данное и возмутилась:

— Не надо мне такой укол. Я хочу колючий! Как мишке!

А это вариант! Но Юрка от услуг Киры почему-то оказался. Все-таки не такой он бесстрашный, каким хотел показаться изначально.

Этот факт он подтвердил и несколькими минутами позже, перед самой процедурой.

— Эмм, я пойду в туалет схожу.

Перед дверью туалета можно было устанавливать почетный караул. Так долго люди там не сидят даже при самых неудачных туалетных обстоятельствах. Пару раз пришлось поинтересоваться, жив ли он, или уже пора идти за гвоздями и прибивать табличку с лаконичной надписью «Мавзолей».

Через полчаса неудавшийся Ленин вышел из своего укрытия. Но, увидев меня со шприцом на изготовку, в спешке скрылся за соседней дверцей:

— Эмм, пойду помоюсь.

Что он там мыл следующий час, для меня так и осталось загадкой. Вышел довольно бледный. Толи загар смыл, толи напускную храбрость.

Я чувствовала себя не лучше. В моих руках были не только шприц и мужнина пятая точка, но и его здоровье и, возможно даже, его жизнь.

Уложив супруга на кровать и искупав ватку в бутылке водки, я приступила к требуемому. Начала тереть. Дезинфекция в моем исполнении была крайне тщательной. Я терла и терла. Пару раз решительно замахивалась орудием пыток, но рука бессильно опускалась. Попыталась собрать в кучу весь присущий мне садизм. Садизма как такового не набиралось. Я не могла относиться к жопе как к бездушному существу. И я продолжала ее проспиртовывать. Как будто в пьяном состоянии море и боль ей станут по колено. Или по какому там месту жопе море может стать?

Через пару минут моих метаний Юрке до крайности надоело есть подушку. Да-да, он крепко-накрепко закусил ее – видимо, уверенность в моих возможностях уже не была столь непоколебимой, а орать на всю Нижегородскую область в его планы не входило.

— Нет, — сказала я, — не могу. Остается два варианта – либо ты делаешь укол себе сам, либо можешь Киру разбудить, она с радостью совершит подобное злодеяние. Про медсестер, опять же, не забывай.

— Медсестры мне не подходят, — категорично отрезал Юрка, взял у меня шприц и решительно прицелился.

Увидев траекторию предполагаемого полета иглы, я поняла, что глазомер у мужа несколько хромает. Колольный специалист из меня, конечно, никакой, но даже мои нулевые познания подсказывали, что так не колют – это все-таки жопа, а не шашлык, и горизонтально нанизывать ее на шампур не стоит.

— Давай сюда, — скомандовала я. – Ложись и обнажайся. Боже, дай мне смелости и решимости…

Поспиртовав многострадальную задницу еще полминутки, я задержала дыхание и … Этот момент в моей памяти не отпечатался никак. Вот только что я сижу со шприцом в руке, а в следующую секунду шприц уже торчит из мягкого места пациента.

— Тебе больно? – испуганно спросила горе-медсестра.

— А уже все что ли? – удивился предварительно замученный пациент.

— Ну я воткнула шприц, да, — и с этими словами начала медленно вводить лекарство.

— Ничего себе! Я даже не почувствовал. Думал, ты со мной заигрываешь — по попке похлопать решила.

— Хи-хи, — нервно выдавила я и выдернула иглу.

Ни крови, ни синяка не было и не появилось по сей день. Лишь крохотный и почти незаметный след от укола. Талант!

— Гордишься мной? – спрашиваю.

— Я в тебе не сомневался даже.

Изгрызенная подушка тоже так думает.

Муж почувствовал, что в этом месте стоит перевести разговор несколько в другую сторону, а возможно даже, нелишним будет пошутить.

— Так мы и идем с тобой по жизни, — сказал он, — плечом к плечу, рукой к жопе.

Ну да, как-то так все и есть. И у нас впереди еще девять уколов. Держись, муженек!