Ошибка 1 И вот опять, насмотрятся фильмов, наслушаются кого-то и все пытаются быть какими-то
Деревенские зеки, в большинстве своем, отличаются простодушием и недалекостью, и понуро тянут свою лямку
В одну из Северо-Западных колоний заехал «продвинутый» зек, который проявил смекалку и провел разъяснительную
История от первого лица За все время своей отсидки, мне встречались убийцы, насильники и
Рассказ от первого лица. Стояло лето и занятия в школе были позади. Но старшеклассники
Заехал как то в лагерь аристократичного вида зек, в барак зашел как лорд в
Случилось это в далекие восьмидесятые годы в одной из уральских колоний, «засадил» один ударник
Давно прошли времена, когда новичкам приходилось проходить проверки, попав в камеру, так называемые «прописки»,
Про прописку наслышаны все новички, это испытания и загадки, которые «первоходу» надо пройти и
Впервые попав в тюрьму, человеку необходимо осознать, что первое, с чем он столкнется и
Язык книги:
Оригинальный язык книги:
Расширения:
Текст книги:
Упорядочить:
Вид:
Пол автора:
Самиздат:
Любительский перевод:
Обложка:
Аннотация:
Комментарии
Скрыть не главные издания
Записки рецидивиста
Оценка: 9.11
(9)
6
3
Страниц: 153
Книга закончена
Символов:
989323
Колония для малолетних преступников, тюрьмы, зоны, лагеря… Вот этапы жизненного пути одного из соавторов этой книги. Три десятка лет, проведенных в местах лишения свободы. С одной стороны, его жизнь и поступки вызывают осуждение, а с другой — сочувствие и сострадание, потому что начало его криминальной «одиссеи» было предопределено суровыми обстоятельствами пятидесятых годов.
Книга написана без всяких прикрас, языком жестким, порой грубым. А разве иначе расскажешь о той среде, где происходят описанные в ней события?
далее
Каждый умирает в одиночку
Оценка: 10.0
(8)
3
5
Страниц: 129
Символов:
842900
Берлин, 1940 год. Гестапо обеспокоено появлением в городе таинственных открыток с призывом противостоять злу, которое несут людям война и Гитлер.Власти требуют найти «невидимку». Начинается неравный поединок между автором открыток и могущественным репрессивным аппаратом фашистской Германии. Ганс Фаллада (настоящее имя Рудольф Дитцен, 1893–1947) — немецкий писатель, перу которого принадлежит несколько десятков романов. Роман «Каждый умирает в одиночку» (1947 год) основан на материалах криминальной хроники тех лет и архивах гестапо.Книга издана в 1948 году, поэтому орфография значительно отличается от современной.
далее
Черная свеча
Оценка: 8.22
(9)
6
3
Страниц: 107
Символов:
691606
Роман «Чёрная свеча», написанный в соавторстве Владимиром Семёновичем Высоцким и Леонидом Мончинским, повествует о проблеме выживания заключённых в зоне, об их сложных взаимоотношениях.
Безмолвный Джо
Оценка: 8.57
(7)
7
Страниц: 84
Книга закончена
Символов:
542275
Жизнь Джо, замкнутого мальчика с обезображенным лицом, круто меняется, когда его усыновляет Уилл Трона – сильный и мужественный шериф, человек, с мнением которого считаются влиятельные политики и бизнесмены.
Повзрослев, Джо становится правой рукой обожаемого отца, своего идола и кумира. Но однажды привычный и надежный мир Джо рушится: Уилла Трону убивают у него на глазах.
Готовый пойти на все, чтобы отыскать убийцу отца, Джо начинает собственное расследование и делает поразительное открытие: шериф Трона вел двойную жизнь, полную опасных связей и грязных секретов.
Все глубже погружаясь в тайное прошлое отца, Джо понимает, что сам стал мишенью для многочисленных врагов убитого шерифа…
далее
Любовь и корона
Оценка: 9.17
(6)
4
Страниц: 24
Книга закончена
Символов:
155565
В маленьком северном королевстве смятение. Похищен король, а его старший сын и наследник престола вынужден скрываться. Дочь короля принцесса Изабелла вместе с офицером военно-морского флота Адамом решает освободить короля и разоблачить заговорщиков.
далее
De Profundis (Тюремная исповедь)
Оценка: 8.67
(6)
2
4
Страниц: 30
Книга закончена
Символов:
242723
Исповедь написана в форме письма и адресована близкому другу Уайльда лорду Альфреду Дугласу. Уайльд работал над ней в 1897 году в последние месяцы пребывания в Редингской тюрьме. В том же году он передал рукопись своему преданному другу и почитателю Роберту Россу, с тем, чтобы он снял копию письма и передал адресату. В 1905 г. Росс опубликовал сокращенный вариант исповеди. Полный текст увидел свет только в 1962 году.
В России полный перевод «Тюремной исповеди» был издан в Библиотеке всемирной литературы в 1976 г.
«De Profundis» своего рода драматический монолог, в котором Уайльд постоянно вопрошает молчаливого адресата и принимает во внимание его предполагаемые ответы. Место, где Уайльд писал это письмо, располагало к покаянию. Но покаяния в письме очень мало; Уайльд отказывается признать преступными свои былые развлечения с юношами и заявляет, что законы, по которым его отправили в тюрьму несправедливы.
«Самое важное в „De Profundis“ — то, что это любовное письмо. Но как любовное письмо это произведение, где есть и любовь, и ненависть, и забота, и тщеславие, и философские размышления, обладает всей необходимой связностью, и его следует считать одним из величайший — пространнейших — любовных писем во все времена»
Р. Эллман «Оскар Уайльд»
далее
Черные камни
Оценка: 8.33
(6)
3
2
Страниц: 62
Книга закончена
Символов:
394447
В основе автобиографической повести Анатолия Жигулина «Черные камни» — реальное дело молодежной коммунистической организации антисталинской направленности, действовавшей в Воронеже в 1948–1949 гг. Организация была раскрыта, члены ее арестованы. О пережитом в воронежской тюрьме, в сибирских и колымских лагерях рассказывает книга
далее
Клеймо
Оценка: 8.00
(6)
6
Страниц: 35
Символов:
219447
Однажды в детстве Иффет услышал легенду о юноше, который пожертвовал жизнью ради спасения возлюбленной. С тех пор прошло много лет, но Иффета настолько заворожила давняя история, что он почти поверил, будто сможет поступить так же. И случай не заставил себя ждать. Иффет начал давать частные уроки в одной богатой семье. Между ним и женой хозяина вспыхнула страсть. Однако обманутый муж обнаружил тайное место встреч влюбленных. Следуя минутному благородному порыву, Иффет решает признаться, что хотел совершить кражу, дабы не запятнать честь любимой. Он повторил поступок юноши из легенды, но теперь на нем стоит клеймо. Для всех он — вор…
далее
Погружение во тьму 16+
Оценка: 9.60
(5)
2
3
Страниц: 118
Книга закончена
Символов:
822939
Автобиографическое повествование Олега Волкова охватывает период с 1917 года по семидесятые годы. В книге воссозданы обстоятельства жизни человека, подвергавшегося незаконным преследованиям, но сумевшего сохранить чувство человеческого и гражданского достоинства, любовь к Родине, много потрудившегося на ниве отечественной культуры.
далее
Путь опытного темного мага (СИ)
Оценка: 9.40
(5)
3
2
Страниц: 103
Книга закончена
Символов:
584372
Продолжение фанфика «Путь начинающего темного мага» Александру Стоуну, отсидевшему 15 лет в Азкабане, помогают бежать. Таинственные «благодетели», называющие себя Братство Тьмы, жаждут получить себе на службу такого опытного темного мага. К тому же, Александра объявляют в международный розыск и на него открывает охоту новый Орден Феникса. Что будет с Стоуном дальше? На этот вопрос ответит только время. Закончен.
далее
Как выжить в тюрьме 12+
Оценка: 7.67
(6)
3
2
Страниц: 58
Символов:
395540
Практикум по выживанию в «местах не столь отдаленных» составлен кандидатом философских наук, знатоком восточных единоборств, сумевшим в заключении не только выжить, но и сохранить человеческое достоинство.
далее
Изверг 16+
Оценка: 7.50
(6)
2
4
Страниц: 58
Книга закончена
Символов:
374975
Жестокий насильник, осужденный за убийство двух маленьких девочек, ухитряется совершить побег из тюрьмы. Эверт Гренс, занимающийся его делом, уверен: рецидив безумия неизбежен. Вся полиция округи поднята на ноги, но извращенец убивает и насилует еще одного ребенка. В городке, где совершено преступление, начинается истерия, нагнетаемая прессой. В числе тех, кто решает взять на себя осуществление правосудия, отец погибшей девочки, и последствия его действий катастрофичны.
далее
Второе пожизненное (СИ)
Оценка: 9.00
(5)
1
4
Страниц: 1
Книга закончена
Символов:
6705
Маленькая байка про старика Хорхе.
Бойся меня (ЛП) 16+
Оценка: 8.60
(5)
1
4
Страниц: 18
Книга закончена
Символов:
112692
Долина Шеддок.
Тюрьма максимально строгого режима, в которой сидят худшие из худших: наркоторговцы, психопаты, насильники, бандиты и байкеры вне закона.
В месте, подобном этому, у тощего паренька, вроде Денни Палмквиста, нет ни единого шанса. Неприятности не заставят себя долго ждать.
А потом они начинают умирать. Жутко.
В запертых камерах.
Когда солнце садится за горизонт, в Долине Шеддок наступает время кошмаров. Когда засыпает Денни Палмквист, просыпается что-то ещё.
Что-то первобытное.
Что-то кровожадное.
И если вы заденете Денни Палмквиста, оно вас найдёт.
И ничто не сможет помочь вам во тьме.
далее
Смерть — мое ремесло
Оценка: 9.50
(4)
1
1
Страниц: 68
Книга закончена
Символов:
435644
Эта книга — обвинительный акт против фашизма. Мерль рассказал в ней о воспитании, жизни и кровавых злодеяниях коменданта Освенцима нацистского палача Рудольфа Ланга.
Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО
Оценка: 9.50
(4)
3
1
Страниц: 46
Символов:
300325
Опыт и впечатления ежедневной работы с отбывающими наказание людьми легли в основу этой книги.Истинные факты жизни СИЗО поражают своей страшной обнаженностью и невероятностью. Вместе с тем, они убедительны и заставляют размышлять о многом в нашей жизни.Автор показывает, что конфронтация и противостояние в обществе бесперспективны. Только совершенствуя свой внутренний мир, мы сможем улучшить свою жизнь.Книга, несомненно, вызовет интерес широкого круга читателей.
далее
Жесткая посадка
Оценка: 9.50
(4)
1
3
Страниц: 87
Книга закончена
Символов:
556178
Тюрьма строгого режима. Ад за колючей проволокой. Здесь царит строгая иерархия криминальных «авторитетов» и правят законы преступного мира. Здесь невозможно выжить в одиночку. Но агент под прикрытием — полицейский Дэн Шеферд по прозвищу Паук — намерен совершить невозможное — распутать дело о серии жестоких убийств в среде наркодилеров. А для этого он должен стать своим среди заключенных. Игра начинается. Но даже Паук не знает, насколько она опасна — ведь власть человека, за которым он охотится, простирается далеко за стены тюрьмы!
далее
Блатной
Оценка: 9.00
(4)
3
Страниц: 145
Книга закончена
Символов:
579794
Возвращение Флоран
Оценка: 7.00
(5)
5
Страниц: 32
Книга закончена
Символов:
202674
Флоран Рейд, единственная дочь магната-сталелитейщика, влюблена и хочет посвятить свою жизнь семье и детям. Однако она не знает, как отнесутся к этому родители, которые желают вырастить из дочери верную последовательницу фамильных традиций. Но судьба властно вмешивается в ход событий. Флоран остается одна, и теперь только от нее зависит, как пройдет ее жизнь: в плену иллюзий и материальных проблем или в объятиях любимого мужчины, под покровом человеческого счастья.
далее
В 2019 году 38% преступлений в Беларуси совершили ранее судимые люди. При этом, многие из них были освобождены досрочно. Это значит, что пенитенциарная (уголовно-исполнительная) система не справляется с задачей исправления осужденных.
Бывшие заключенные рассказали ИМЕНАМ о том, что не так в исправительной системе, как устроена жизнь в тюрьме и почему многие хотят туда вернуться.
Игорь, 30 лет. «Тюрьма забирает последнее»
— Меня задержали вечером 6 ноября 2012 года. Помню, подумал, что это боевик, и я попал сюда случайно. Чтобы схватить одного человека, вызвали целый автобус «Алмаза». Мне было 20.
После задержания ты попадаешь в фургон. Там в лучшем случае просто лежишь с ботинком на голове. Всё это сопровождается оскорблениями. Такое обращение обескураживает настолько, что к следователям ты попадаешь уже сломанным. Говоришь то, что тебе сказали. Подписываешь, что дали. Первые показания даются под большим давлением и не должны учитываться. Но на деле оказывается, что именно по ним тебя и судят.
Расследование изначально ошиблось. Предполагалось, что я приобретаю в особо крупном размере. А по факту в моей машине нашли 0,2 грамма вещества. Причём следствие установило, что на момент приобретения это было разрешено. А вот на момент задержания уже нет.
Так я получил первую часть статьи. Третью на меня повесили из-за показаний другого человека. Изначальный приговор — два года домашней химии (Ограничение свободы без направления в исправительное учреждение открытого типа. Осужденный остается дома, ходит на работу, но должен соблюдать предписанные правила. — Прим. ред.).
Поэтому после первого суда меня даже отпустили домой.
А потом вышел декрет об усилении 328. Поменялся судья. Приговор отменили. Все процедуры нужно было проходить заново. У меня были планы на жизнь, девушка, хорошая машина. Я готовился к свадьбе. Но всё обрушилось. Дали восемь лет. Имущество конфисковали. Если бы не амнистия, я бы до сих пор был в тюрьме.
Мне кажется, что связь с близкими хорошо влияет на оступившегося человека. Но в тюрьме ты наоборот лишаешься этой связи за любой проступок
Тюрьма забирает последнее. Всё сделано так, чтобы человек, как собака, радовался любой брошенной кости. Ограниченное количество звонков, свиданий, посылок. Мне кажется, что связь с близкими хорошо влияет на оступившегося человека. Но в тюрьме ты, наоборот, лишаешься этой связи за любой проступок. Да и ребят по 328 трудно назвать преступниками. Они не опасны для общества. И при этом могут уехать на 15-20 лет. Как-то абсурдно.
Из-за жесткости наркотической статьи любая провинность влекла за собой дополнительное наказание или даже увеличение срока. Послаблений не было никаких. Я хотел сохранить отношения с близкими и не мог лишиться даже одного звонка. Для меня это было катастрофой. Поэтому за 6,5 лет у меня не было нарушений. Но за покладистость я ничего не получил. На химию не отпустили, даже когда забеременела жена.
«Наказывают всем»
— Ограничения в тюрьме сами по себе демотивируют. Вот выходит такой послушный Игорь с очередной комиссии ни с чем. И ребята, которым осталось по 10 лет, не понимают, зачем вести себя хорошо. В таких условиях нужно решить для себя, зачем. И многие решают жить тюремными моментами. Потому что это теперь дом. Потому что у нас из-за добавления срока сидеть можно бесконечно.
Казалось бы, ограничение свободы и есть твоё наказание, но по факту наказывают всем. Распорядком, бессмысленным трудом, отсутствием связи с близкими. Всё, что направлено на исправление, тоже наказание. За весь день между работами у заключенных есть 45 минут личного времени. Можно почитать книгу или позаниматься спортом. Но на этот промежуток часто приходится просмотр лекции. Мало кто радуется такому событию. Лекции одни и те же: алкоголь, табакокурение, наркотики… Первые месяцы терпимо, а потом всё идёт по кругу. Со временем начинаешь наизусть пересказывать цитаты героев. Здравомыслия в этом мало.
Кажется, что ты родился в тюрьме, что воли нет, ее придумали. Чувство свободы забывается напрочь
Стоит отметить, что тюрьма не такое страшное место, как раньше. В тюрьмах больше не убивают. Тут есть все для спорта. Можно даже йогой заняться. Есть психологи и комната релаксации с рыбками. При этом за 6,5 лет я видел четыре самоубийства. Большие несоразмерные сроки ломают психику.
Мне повезло. У меня дружная семья, которая помогла сохранить себя. Я жил шесть лет надеждой. Меня ждали. Но даже при таких условиях со временем начинаешь сомневаться в реальности. Кажется, что ты родился в тюрьме, что воли нет, ее придумали. Чувство свободы забывается напрочь. Мозгом понимаешь, что год остался сидеть, но поверить трудно.
«Перспектив нет»
— До освобождения я говорил себе: «Выйду и вообще расстраиваться не буду! Никогда!» Первый месяц так и было. Ходишь, как Незнайка в Солнечном городе. Всё интересно, телефоны новые. Но потом понимаешь, что суть не поменялась. Люди остались прежними. Только сложно смотреть на старых знакомых. Вот вы вместе закончили колледж, а вот у человека карьера и квартира, он многого добился. А ты забыл всё, что умел. И тебя никогда не возьмут на хорошую должность. И ты идешь на самую обычную работу.
Представьте, каково это для тех, кто торговал и ощутил вкус лёгких денег? На выходе из тюрьмы они понимают, что перспектив нет. И начинают скучать, думать, что вообще-то на зоне жизнь не так плоха. Не так много хлопот, всегда знаешь, чем день закончится. А на воле много соблазнов. Да и старые связи могли остаться. И круг замыкается…
Когда я вышел, мне сказали обратиться в администрацию района. Обещали внушительные подъёмные. Пришлось собрать кучу бумаг, терпеть презрительные вопросы. «А зачем вам деньги? А на что?» Действительно, зачем деньги человеку с ребенком, который после тюрьмы полтора месяца не может найти работу? В итоге дали 150 рублей.
У отсидевших в Беларуси мало шансов на достойную жизнь, если нет богатых родителей и связей.
После тюрьмы я по знакомству устроился в пиццерию. Работал за копейки и выгорел. Потом занимался благоустройством участков. И за год понял, что это дорога в никуда. А у меня семья. Мы решили что-то менять и уехали в Польшу. Уезжать было страшно: ни знакомых, ни навыков, ни языка. Но все получилось. Работа в Польше у меня тоже самая простая. Только здесь с простой работой можно накопить на отпуск и в целом хорошо жить.
Сергей (по просьбе героя имя изменено) «То месть обдумываешь, то молишь Бога о прощении»
— Я получил два года по коррупционной статье*. В моём случае вознаграждение было, а вот юридически значимых действий не было. Все эпизоды, которые мне вменили, принимались коллегиально и на основании подробных экономических обоснований. Так что я просто ещё плюс один человек в статистику борьбы с коррупцией.
Я думал, что выйду быстрее, но законы ужесточились. Выпускать коррупционеров досрочно запретили. Хотя в основном это порядочные люди, у которых масса заслуг в этой стране и за рубежом. Просто «правоохранителям» нужно показывать результаты. Я провёл год в тюрьме КГБ, потом на Володарке и потом ещё много где. За это время пришлось познакомиться с руководителями разного уровня и разных отраслей, осужденных по аналогичным статьям.
В тюрьме многое делалось для галочки. Работа для галочки, исправление осужденных для галочки. Система создана, чтобы унизить человека, а не чтобы сделать его лучше. Например, в КГБ ужасные условия. Очень маленькая камера с тремя нарами, в которой должны существовать пять человек. Они по очереди переезжают с пола на нары.
Там я познакомился с бывшим детским врачом-хирургом. Человек, который до сих пор помнит каждого тяжелобольного ребенка, вынужден лежать под нарой на щите. Коллеги его не забывали, поддерживали и писали много писем.
Меня забрали в конце рабочего дня. Четверо суток я провёл в одежде, в которой меня задержали. Родственникам сообщили только на утро. Просьбы и опасения за здоровье престарелой матери игнорировались. Думаю, так демонстрируется то, насколько ты зависим от них. А под давлением даются «нужные» показания.
Все пропитано унижением. Но, к сожалению, чем дольше ты находишься в этих условиях, тем больше и больше привыкаешь
Возможно, для кого-то это нормально. Но для меня это дико. Дико забирать людей с улицы и не давать им минимальный гигиенический набор, робу. Дико водить в туалет два раза в день.
Все пропитано унижением. Но, к сожалению, чем дольше ты находишься в этих условиях, тем больше привыкаешь. На суде я слышал последнее слово людей, проходивших по делу. Их выпустили под залог через пару месяцев. Так вот они постоянно говорили о пережитом унижении, которое запомнится на всю жизнь. А те, кто находился в СИЗО дольше, даже не вспомнили об этом.
«Нет цели быть хорошим»
— Сама по себе тюрьма не самое страшное место, теперь там много приличных людей. Есть, конечно, и те, кто сел ещё ребёнком. Они уже седые и матёрые, а головой остались там, в своей молодости. Они не развиваются. Даже тем, кто много читает, все равно не хватает социума. Людям приходится выдумывать свою жизнь, чтобы не сойти с ума. Они пересказывают другу небылицы и верят в них. И машины у них были, и женщины. Потому что трудно принять, что вся твоя жизнь прошла вот так, что её не было.
Ещё хоть как-то можно понять это, если человек отнял жизнь. Но если это ребёнок, который сел за наркотики? Отряды наркоманов — это, в основном, люди из нормальных семей. Собственными силами и с помощью родителей они могут поставить окна, например. То есть тюрьму ремонтирует не государство, а семьи заключенных. О каком исправлении в таких абсурдных условиях идёт речь?
Они все мечтают, что найдут миллионера, положат ему утюг на грудь и отожмут бабок. И хоть год, хоть пару месяцев, но поживут нормально
Иногда нам показывали хорошие фильмы. Вдохновляющие, социально направленные. Здорово жить там-то и так-то, ничего не потеряно после тюрьмы, главное — трудись. Только, как правило, это не о Беларуси. А человек выйдет — у него мама старенькая, он уехать и бросить её не может. Что ему делать? То есть единственные просветы и те направлены на американскую мечту.
Самое страшное, что люди с большими сроками выходят никому не нужными и ничего не умеющими. Они мечтают, что найдут миллионера, положат ему утюг на грудь и отожмут бабок. И хоть год, хоть пару месяцев, но поживут нормально. Нет у них цели выйти, трудиться на благо общества и быть хорошим. Чем больше времени проводишь в тюрьме, тем более злым становишься. Ты попадаешь в ограниченное пространство с чужими. Даже на свободе порой трудно найти близкого интересного человека. А в лагере ты постоянно в себе. И мысли разные, конечно. То месть обдумываешь, то молишь Бога о прощении.
Мне кажется, для убийц и насильников единственный вариант «исправления» — сельское хозяйство внутри тюрьмы, так как долгие годы зона их дом. Нужна какая-то резервация в лагере, чтобы они могли организовать свой быт. Дополнительно питаться тем, что производят. Тогда, может, что-то изменится и люди будут становиться лучше.
«Тюрьма отражает процессы в стране»
— Тюрьма отражает многие процессы в стране. И пока всё так, как сейчас, пути для развития нет. Я до сих пор пытаюсь оздоровиться. Избавиться от внутренних преград, которые мне дала тюрьма. Раньше я был смелым, инициативным. Теперь страшно, я уже не тот. Не могу даже объяснить, что это за тормоза.
После выхода мне казалось, что на мне табличка «сидел». Не уверен, что это прошло. Когда сидишь, думаешь, что будешь по чуть-чуть наслаждаться свободой: вот птички поют, вот машины ездят. Хочется медленно и этапами заново всё прочувствовать. Я неделю не принимал алкоголь, хотел насладиться мелочами не под хмелем. Но на выходе мир просто обрушивается на тебя. И приходится жить на той скорости, которую не выбираешь.
Тюрьма ни с социализацией, ни с работой не помогает. Всё фикция. На выходе дают перечень бюро по трудоустройству, а там уж как-нибудь сам. Меня ждали, и я начал работать на следующий же день. А многие не могут найти работу, чтобы прокормить себя и хоть как-то отблагодарить тех, кто помогал им на зоне. Потому что без помощи выдержать это невозможно.
После долгих сроков и без семьи люди не знают, что будет дальше. И есть ощущение, что они вернутся. Со мной сидел человек под следствием, который мечтал, что ему дадут срок. Хотел перезимовать в тюрьме и расстроился, когда не дали.
Специалистов мало
Психолог Наталия Бабич начала работать с осужденными в 1999 году. По ее словам, и тогда, и сегодня специалисты физически не успевают качественно работать со всеми заключенными. При этом терапия — один из главных ключей к исправлению.
— Каждый осужденный проходит диагностику по прибытии, а потом в соответствии с планом. Любой человек может записаться на приём, но часто его приходится ждать долго. Осужденных много, а специалистов мало. Один или даже три психолога на исправительное учреждение не могут объять масштаб работ, который теоретически на них возложен. Есть ли в таких условиях место серьёзной исправительной работе?
Эффективность психологической работы во многом зависит от контингента внутри отряда. Раньше коллективы делали смешанными (в одной группе были люди с разными статьями и сроками). Это усложняло работу, потому что осуждённые обменивались криминальным опытом. Сейчас отряды формируют по статьям. Так проще отслеживать процессы в конкретном коллективе.
По словам Наталии Бабич, актуальные темы для заключённых — это конфликты внутри исправительного учреждения, выстраивание отношений. Много спрашивают о том, как разговаривать с семьёй.
В середине срока семья становится для них первичной ценностью. Но и тут есть момент. Часто это не про связь с миром вне колонии, не про близость с родными. А про возможность получать печеньки, чай, сигареты
Также к психологам обращаются из-за физического состояния на фоне стресса: расстройства сна, питания, соматические проявления.
Что нужно изменить
Наталия Бабич уверена, что пенитенциарная система нуждается в изменениях.
- «В первую очередь, необходимо усилить связь между институтами. Как только вскрываешь одну проблему, понимаешь, что ниточка тянется из другого. Например, в исправительных учреждениях не лечат от алкоголизма. Предполагается, что длительное воздержание очищает. Но это так не работает. Люди выходят и срываются. Потому что это болезнь и триггеры остались. Реабилитация — это минимум три месяца ежедневной работы с алкоголиками и шесть с наркоманами».
- Также, по словам Бабич, необходимо повышать психологическую культуру.
Многие преступники не меняются, потому что уверены, что никому не навредили
«К счастью, мы наконец-то стали говорить о насилии и агентах насилия. Многие преступники не меняются, потому что уверены, что никому не навредили. Психологическое насилие вообще у нас не учитывается. Домашнего тоже нет. Но важно называть вещи своими именами, чтобы нести ответственность за свои поступки. Для этого нужны осознанность и воля. Если понимаешь, что с тобой происходит, легче контролировать процессы. Поэтому популяризация психологии необходима».
- Важно расширять штат тюремных психологов.
- А также создавать центры ресоциализации. Это центры социально-психологической реабилитации осужденных и службы сопровождения. Там бывших заключенных будут готовить к жизни в обществе. Помогать с жильем, обучением, выбором профессии, оказывать психологическую помощь.
«Столкновение со свободным миром после заключения — это сильный стресс. А значит, — это спусковой крючок для противоправного поведения. После тюрьмы на тебя наваливается очень много. А базиса, на котором можно построить законопослушный образ жизни, нет. Поэтому многим легче вернуться обратно».
«Тюрьма не виновата»
Центров ресоциализации бывших заключенных, о которых говорит Наталья Бабич, в Беларуси действительно нет.
Вместо государства бывшим преступникам помогают частные инициативы. Например, организация «Отклик» (проект «Помощь бездомным») создала центр для бездомных, куда может прийти любой нуждающийся человек, чтобы получить необходимую одежду, первую медицинскую помощь или поесть в социальной столовой.
Валерий Еренкевич, координатор проекта «Помощь бездомным», куратор столовой рассказывает, что многие их посетители — бывшие заключенные.
«Многие из тех, кто оказался на улице, сидели. Процентов 30-40 — люди с большими сроками. Был тут человек, который 36 лет провёл в тюрьме. Мы смогли пристроить его в дом престарелых».
Столовая для бездомных находится в Минске по адресу ул. Матусевича, 15. Раньше поесть можно было в самом помещении. Сегодня из-за карантина приходится выдавать еду через окно.
Посетитель столовой Евгений рассказывает, как несколько раз «залетал по хулиганке». Был на Володарке и в других тюрьмах. Последний раз отсидел полтора года домашней химии. Вышел в 2006 году.
— На Володарке, например, я в подвале сидел. Мы там карты вырезали, у нас их постоянно конфисковывали. Клопы были, клещи были. Мы их газетой травили. А еда там классная была.
У нас была комната на четыре шконаря. Однажды в неё закинули 15 человек. Дышать было нечем, приходилось спать по очереди и валетом. Мы тогда объявили голодовку. А начальство не любит забастовок. У них будут проблемы, если осужденные не накормлены. В тот раз забастовка помогла, и камеру расформировали. Но потом за такое всегда прилетало наказание.
Бывало, просто залетал ОМОН месить всех дубинками. Просто камера открывается и без перебоя начинают дубасить. Побили и ушли.**
В тюрьме работать не довелось. А в химии был труд. Кто на поля, кто куда. Я работал в садике, помогал ремонт делать. Потом сторожем на хоздвор в ночную. Кто-то работал на пилораме. У нас вообще привилегии большие были. Вот на пилораме, например, зарплата была 190 тысяч (неденоминированных — прим.ред.). А у меня 100-120 была. Это вторая по величине зарплата!
Бомжом я стал только в 2016 году. Тюрьма не виновата, я считаю. Это раньше из квартир выписывали, если садишься. Сейчас нет. Вот когда я первый раз сел, меня выписали. Но мать прописала обратно, хотя сестра не хотела. А раньше — да, если сел, то сразу бомж.
На выходе из тюрьмы дают такой длинный талон-выписку. С ним можно неделю-две ездить бесплатно на общественном транспорте. Дают адреса бесплатных столовых и ночлежек. С работой не помогают, говорят, найди сам.
Я по знакомству пошел учеником на фасады тогда. Стал специалистом. Проблем с работой не было. Да и сейчас всё нормально!
Некоторые выходят и говорят, что им на воле делать нечего. Стёкла бьют специально, чтобы вернуться. А я одетый, обутый, накормленный. У многих нет телефона, а у меня есть. Не жалуюсь.
«Давайте не будем о грустном»
Еще один посетитель столовой Василий говорит, что «раньше на зоне была жизнь, а сейчас нет».
Если почесноку, то на зоне плохо. Хотя если так подумать… Там работаешь — получаешь деньги. Тут работаешь — получаешь деньги
— Меня посадили, потому что я взял кредит в девяностых, а меня кинули (что именно произошло, Василий не объясняет, — прим. ред.). А я был честный человек, водитель троллейбуса. И остался им! И отработал еще после того, как вышел. Да, с судимостью. Просто мой отец был влиятельным человеком в городе. Сейчас его нет, к сожалению. Коронавирус, — Василий целует перстень и крестится.
Если почесноку, то на зоне плохо. Лучше на воле. Хотя если так подумать… Там работаешь — получаешь деньги. Тут работаешь — получаешь деньги. И всё на горшок уходит. Только в лагере еда бесплатная.
Я вышел в 2000-м году. И за последние три года отсидки я имел всё. И всех… Не очень хочу рассказывать. Вот я мог бы вам разгадать кроссворд (лежит перед ним на столе). Ручки только нет.
С убийцами и насильниками я не общался. А зачем мне это? Я в душе нормальный человек, такой же, как вы. Я не блатной. Я мужик. Я работяга!
Давайте не будем о грустном. Я сейчас живой. Я знаю, чем заняться завтра. Всё у меня нормально.
«Важно, чтобы человек сам решил, как жить»
По словам Валерия Еренкевича, у бывших заключенных три проблемы: зависимости, отсутствие документов, и отдельным блоком — работа-жильё-еда. Проект «Помощь бездомным» помогает со всем, чем может.
— Наши юристы восстанавливают людям паспорта. Все издержки оплачиваются организацией. Я расспрашиваю людей о том, чем они могут заниматься. И пристраиваю на работу. Как правило, бывшие заключённые идут работать сторожами, подсобными, грузчиками. На специальности не претендуют.
Помогать — это хорошо, но в моём деле важно различать тех, кто хочет помощи, и тех, кому и так нормально
Если человек адекватный, всё складывается хорошо. Работы сейчас хватает: частный сектор, сельское хозяйство. Мне приходит много запросов оттуда. Если ты не пьёшь и не буянишь, — трудись на здоровье. Не важно, сидел или не сидел.
Но, к сожалению, среди бывших заключённых много людей с зависимостями. Поэтому по желанию мы помогаем с реабилитационными центрами. Это на время решает вопрос с жильём. Там зависимые адаптируются, вникают в процессы труда, приобщаются к церкви. Реабцентры работают на самообеспечении. Поэтому бывшие заключённые учатся потреблять то, что производят сами.
Помогать — это хорошо, но в моём деле важно различать тех, кто хочет помощи, и тех, кому и так нормально.
Очень многое зависит от конкретной личности. Вот был, например, у меня тут кадр. Пять или шесть ходок у него. Мы восстановили документы, договорились о работе с помощниками, о домике в деревне. Казалось бы, работай себе, развивайся! Но нет. Получил пенсию и купил пару ящиков водки. Праздник устроил для души. Я дал ему несколько дней, чтобы протрезветь и прийти в себя. Но ничего не изменилось, пришлось его выгнать. А это образованный был человек, бывший прапорщик.
Но я всё равно считаю, что безвыходных положений нет. Прямо извергом нужно быть, чтобы тебе никто не помог. Да и к извергам можно найти подход. Хотя в конечном итоге важно, чтобы человек сам решил, как дальше жить.
Как вы можете помочь
«Зеки», «сидевшие». Пятно на теле общества. «Опасные элементы», которые нужно заключить, оградить, наказать.
Мало кто задумывается о том, что за всеми этими определениями скрываются живые люди со сложными историями. Что от беды не застрахован никто. И что стать «опасным элементом» в существующей системе очень легко.
На выходе из тюрьмы людям зачастую негде жить и нечего есть. Отсутствие документов и средств к существованию ставит их перед выбором: снова тюрьма или голодная смерть.
Ваша помощь может дать этим людям шанс на лучшую жизнь и снизить процент преступности в обществе.
«Имена» поддерживают проект организации «Отклик» «Помощь бездомным» и собирает деньги на его работу: закупку продуктов, медикаментов и расходных материалов, на оплату труда сотрудников.
Годовой бюджет проекта — 71 716 рублей. Если мы все скинемся понемногу, то обязательно ее соберем. И тогда около 300 человек зимой и 225 человек летом будут регулярно получать горячие обеды. Не менее 40 человек смогут восстановить документы, около 15 — трудоустроиться. 50 человек получат первую медицинскую помощь, консультацию по юридическим вопросам и моральную поддержку.
Пожалуйста, поддержите проект «Помощь бездомным» любой посильной суммой или подпишитесь на регулярное ежемесячное пожертвование. Регулярность очень важна, потому что именно из таких подписок у организации складывается понимание, сколько человек она сможет накормить в следующем месяце.
Чтобы оформить подписку, нажимайте кнопку «Помочь» на странице проекта.
*(УК РБ ст. 430 «Принятие должностным лицом для себя или для близких материальных ценностей…», «…должностные лица — лица, уполномоченные в установленном порядке на совершение юридически значимых действий…»).
**Осужденные имеют право на вежливое обращение со стороны работников органа или учреждения, исполняющих наказание и иные меры уголовной ответственности. Осужденные не должны подвергаться жестокому, бесчеловечному либо унижающему их достоинство обращению. Меры принуждения к ним могут быть применены не иначе как на основании закона. (п.2, ст. 10 УИК РБ)
Антон Мухачёв «Флай» сидел на тюрьме 9 лет с 2009 по 2018 гг. По обвинению в мошенничестве и в создании террористической организации русских националистов «Северное братство». По выходе из тюрьмы Антон стал писать рассказы про тюремное житьё-бытьё.
Ранее я уже постил его рассказ «Лошадиная доза», как лошадь использовали, чтобы доставлять наркотики на территорию колонии.
Недавно вышла его книга «Запрещённые люди».
Этот новый цикл рассказов носит название «Партизанщина».
Часть 1. Лефортовские метки
https://www.facebook.com/tonyfly2018/posts/625176441807864
https://proza.ru/2021/10/18/634
https://www.ridus.ru/news/364532
Сопротивление Системе началось с первых минут штурма. Без огнестрельного оружия, но с изощрённым стёбом.
Язык в замочную скважину, неспешное форматирование всех носителей информации, нарды с любимой во время выпиливания двери, издевательство над операми, следователями и их начальством все последующие годы. И, конечно же, таинственные знаки в Лефортово.
Старый Лефортовский изолятор содержался в образцовой чистоте. Ковровые дорожки перед камерами чистились, стены красились, то один, то другой тюремный корпус закрывался на ремонт. Все попытки арестантов процарапать какое-нибудь послание на железных дверях прогулочных двориков пресекались, а надписи мгновенно затирались неизвестными уборщиками. Администрация боролась с любыми попытками наладить межкамерную связь, и стоило кому-то из сидельцев постучать в стену камеры, как тут же прибегали «товарищи начальники» и громко ругались. Порча стен надписями считалась в Лефортово серьёзным дисциплинарным нарушением.
Пират, с кем я соседствовал уже второй месяц, предложил рисовать на стенах метки, особые значки вместо подписей. Так мы будем передавать друг другу приветы, когда нас расселят, объяснил он. И лишний раз «укусим» соглядатаев, добавил я.
Мы запаслись маленькими огрызками карандашей и стали в неприметных местах оставлять каждый свои знаки. А на следующий день или через неделю мы выискивали их в «шубе» на стенах прогулочных двориков, в лифте, на котором нас возили на прогулку, на металлических косяках множества дверей и радовались, если видели свою метку по соседству с чужой. Сокамерник рисовал вопросительный знак, а я молнию. Когда нас расселили, то мы ещё долго продолжали передавать друг другу знакомые приветы и, конечно же, учили новых сокамерников занимательной игре.
Всего через полгода в прогулочных двориках, на стенах в коридорах и потолке лефортовской бани то появлялись, то исчезали десятки опознавательных значков. Арестанты с удовольствием метили территорию, охранники ругались, обыскивали идущих на прогулку, писали докладные, приходили на разборки, но символы в Лефортово не исчезали – они множились. Особым шиком было поставить метку во время конвоирования, где-нибудь на самом видном месте, чуть ли не у пульта дежурного по смене.
Дело дошло до лозунгов: во время прогулки мы высчитывали время обхода конвоира над двориками, и каждые десять секунд я взлетал на спину сокамерника, чтобы как можно выше, под самыми ногами вертухая, буква за буквой, оставить после себя: «Свободу политзаключённым!» прямо в самом центре знаменитой политической тюрьмы.
С таких мелочей я учился партизанить.
Следующим шагом было налаживание связи с волей. В первую очередь для публикации едких статей в Живом Журнале, и только затем с новостями о жизни в моём новом параллельном мире. После выхода особо издевательских заметок меня колотили в коридорах следственного управления, перерывали записи в камере и обыскивали при походах к адвокату. Но потоки информации не иссякали, я постоянно изыскивал способ передать записки, и в письмах мне сообщали, что на воле меня читают и требуют ещё. Так я учился писать, а чуть позже учился писать шифром и мелким почерком.
Когда через пару лет, уже осуждённый, я на пересылке познакомился с блатным миром, то тут-то тюремный университет и открыл мне свои двери к познанию сопротивления «красной Системе». Методы её обмана были отточены. Тайники для запрещённых предметов, маленькие запаянные в целлофан записки внутри себя, отладка канатных «дорог» к соседям, вбросы «запретов» через локальные зоны централа, нелегальные свидания и новые рассказы о параллельном мире, что «выгонялись» за забор толстыми тетрадями.
Бывалые «столыпинские» этапники учили «первоходов» прятать симкарты с опасными лезвиями, договариваться за сигареты с конвоем и стойко терпеть дорожные неудобства. Днём на регулярных обысках у меня тренировалась эмоциональная выдержка, а ночью память — дорожные приключения скрупулёзно записывались обломком грифеля на туалетной бумаге. Киров поделился опытом голодовок, а Тюмень — умением шифровать речь при общении с соседом по изолятору.
Два года в «чёрном» лагере не прошли зря. Благодаря необходимости постоянно договариваться с окружающими меня психопатами, как в робе, так и в погонах о нормальном с ними сосуществовании, у меня выработался навык невероятной дипломатии. Днём я играл роль послушного зека для администрации и порядочного арестанта для блатных, а ночью писал, фотографировал и отправлял на волю через мобильный интернет новые рассказы. После публикации одного из них в литературном журнале, я «выйграл» билет в сибирский «зомбилэнд», куда меня отправили первым же попутным этапом на перевоспитание.
Я и не подозревал, как неожиданно скоро все полученные мною знания пригодятся в полной мере. И, первым делом, не обращать внимание на побои и унижения сразу по прибытию в «краснознамённый» лагерь. Сохранив холодный ум и развеяв панику, я старательно всё запоминал и ежеминутно просчитывал варианты. Где надо — склонял голову и выполнял указание, а где — говорил чёткое «нет» и объяснял, что оно неизменно и навсегда.
Сохранять спокойствие среди коллективного страха я учился на ходу. Боялся вместе со всеми, но, в то же время, наблюдал и постоянно выискивал возможность обмануть Систему. Как долго не ходить в туалет, чтобы сохранить «запрет», проглоченный накануне. Как обмануть соглядатаев, чтобы помыть руки после туалета. Как не вестись на уговоры и не остаться работать в карантине. Как почти раздетым переносить сибирский мороз и полностью раздетым допрос администрации. Всё это отлично закалило меня и настроило на будущую «партизанщину», а вскоре представилась и возможность.
————
Часть 2. Активист
https://www.facebook.com/tonyfly2018/posts/626978121627696
https://proza.ru/2021/10/20/1388
https://www.ridus.ru/news/364819
То, что меня ждёт непростой лагерёк, я понял ещё на этапном централе, моей последней остановкой перед прибытием в ИК-40 г. Кемерово. Сосед по камере, бурят, сидел за столом и аккуратно запаивал в целлофан обломок опасного лезвия. Я, говорит, каждый раз как туда приезжаю – вскрываюсь.
Оказалось, он различными ухищрениями выезжает из лагеря, то в больницу, то на видеосвязь по судебным тяжбам лишь для одного – отдохнуть от «зомбилэнда». Нет там возможности долго оставаться и не сойти с ума, говорил мне сосед. Но чтобы по приезду избежать, как зеки говорят, «прожарки», он режет себе руки. Бурят показал запястья, они все были испещрены белыми параллельными шрамами.
Я пытался расспросить его, что меня там ожидает, но на все вопросы он отвечал одинаково: «Будешь там и увидишь. У всех по-разному». Долго не думая, я попросил у него ещё один обломок лезвия. Удивительно, но он отказал мне. Ты, говорит, не из тех, кто вскрывается. Ты сможешь с ними договориться.
Вечером его увезли, а через день на этап собрался и я. Проглотил в три слоя упакованную симкарту с тысячью рублями на счету, собрал баулы и приготовился к неизведанному.
В «отстойнике», где собирали зеков перед отправкой, какой-то осуждённый всех расспрашивал кто куда едет, и как только слышал, что зек готовится к отправке в местный лагерь, тут же охал и причитал о грядущих ему испытаниях. Пришлось упрекнуть его, что вместо того, чтобы «качнуть духом» и поддержать бедолаг, он «гонит жуть», что конечно не красит порядочного зека. Тишина вернулась, но на душе у меня было хмуро.
В автозаке нас было трое, один из соседей был «возвратчиком», но рассказывать что-то о лагере он отказался наотрез. Потом я узнал почему. На мой вопрос, возможно ли там «пропетлять мужиком» и не перекраситься в активиста, он усмехнулся и ответил: «ну я же пропетлял».
Я готовился к сопротивлению и повторял заученную фразу, чтобы сразу по прибытию сообщить сотрудникам, что «согласно конвенции европейского союза по правам человека, подписанной В.В. Путиным, физические и моральные издевательства приравниваются к пыткам и запрещены на всей территории Российской Федерации». Но сказать хоть пару слов я не успел — как только я выскочил под лай овчарок из автозака, то тут же схлопотал такую затрещину, что все мысли улетучились и я просто бежал сквозь строй, пытаясь увернуться от кулаков и палок.
Нас сфотографировали, досмотрели в небольшой бетонной комнате, раздели догола, все мои вещи приказали сжечь в котельной, я порадовался, что успел «выгнать на волю» записки путешественника и началось… Берцы, боксёрские перчатки, палки и периодическое шипение на ухо с требованием подписать заявление о добровольном сотрудничестве с администрацией.
Попутчик, с кем я ехал в автозаке, на всё согласился быстро, я же нашёл, как мне казалось, отличный довод ничего не подписывать. Статья у меня, говорю, политическая, подписывать ничего не имею права. Возможно, их это удивило, в те годы статья за экстремизм ещё была не так распространена, как нынче, а потому в карантинное отделение меня доставили так ничего и не подписавшим.
В карантине снова крики, берцы, валяние на полу и российский гимн в десятки голосов откуда-то из-за закрытых дверей. Передвижение строго бегом с руками за спиной, высоко поднимая колени и прижатым подбородком к груди. На вопросы отвечать криком, если орёшь сипло – удар, кричать ответ надо звонче. Из-за склонённой головы не сразу замечаешь, что вопросы задаёт не сотрудник, а зек. В туалете около тебя стоит «обиженный» и кричит «быстрее-быстрее», мыть руки запрещено. После приходит фотограф, тоже зек, снимать анфас для будущей бирки, и лицо для снимка долго гримируют, замазывая на лице гематомы.
И всё это время подсовывают бумагу и ручку – пиши заявления о сотрудничестве и о вступлении в Секцию дисциплины и порядка, тогда сможешь помыться и передохнуть. Я политический, отвечаю, таких бумаг на свете быть не может. Экзекуции продолжаются до ночи.
«Отбой» — все зеки карантина обязаны лежать на спине и полностью, по макушку, быть закрытыми простынями. Из-за грязных тел в помещении стоит смрад, активисты ходят между коек и кричат, что если хоть одна вонючка пошевелится, то палка тут же обрушится на его простыню. Чтобы попроситься в туалет, нужно высунуть наружу руку и держать ею поднятой до тех пор, пока к тебе не подойдут, не стукнут и только тогда, быть может, спросят, что надо. Возможно, не подойдут и до утра.
Ко мне карантинные активисты подошли без просьбы, вытащили меня из-под простыни и, голого, затолкнули в кабинет, полный сотрудников администрации. Пока я, вытянутый в струнку, делал доклад – фамилия, имя, статья, срок и так далее, лицо обрабатывали боксёрские перчатки одного из сотрудников, остальные внимательно меня рассматривали, как что-то диковинное. «Ну что, экстремист, почему не хочешь писать заявление?» — спросил один из них, позже оказавшийся замначальника оперотдела. Я снова повторил свой довод о возможной политической карьере и нежелании что-либо подписывать, чтоб не компрометировать ни себя, ни свою будущую партию. Так себе довод, но для них он был нов и удивителен.
У тебя срок ещё почти шесть лет, сказал главный, посмотрев в бумаги. Здесь в зону не выходят те, кто не подписал заявление, а в изоляторе за эти годы ты если и не сдохнешь, то выйдешь точно инвалидом. Какая там может быть политика, ты ходить нормально не сможешь, если только под себя.
Все, кроме меня рассмеялись, сотрудник в боксёрских перчатках расслабиться или отвлечься не давал. Через полчаса дискуссий главный предложил – давай ты подпишешь заявление о сотрудничестве, нам нужен сам факт, а не бумага, а ты потом сможешь заявление порвать. Я подумал, что меня запросто могут обмануть, но согласился. Мне протянули бумагу, продиктовали заявление, которое я подписал, тут же порвал, а кусок бумаги, где была моя подпись, засунул в рот и проглотил. Я подписал, сказал я, как вы и просили, разрешите идти? Они все молча смотрели на меня, даже боксёр больше не бил. Иди, сказал главный, пока свободен.
Свободен я был не долго. Активисты затащили меня в комнату, поставили на колени и наступили сзади на ноги, чтоб я не мог подняться. На маленькой скамейке передо мной лежали кем-то уже написанное заявление и ручка. Главный кого-то позвал, и я боковым зрением увидел перепуганного зека. Ему приказали снять с себя штаны и трусы, после чего дотронуться членом до моего лица. Я не стал ждать, взял ручку и всё подписал. Молодец, прошипели мне в ухо, вали спать.
Так я официально стал активистом, а чуть позже мне предложили и саму работу, от которой я, неожиданно для себя, не захотел отказываться.
——————
Часть 3. Олег Храпов
https://www.facebook.com/tonyfly2018/posts/629388491386659
https://www.ridus.ru/news/365096
https://proza.ru/2021/10/25/672
Уже третьи сутки я мучился диким желанием облегчиться в туалете, но терпел. Одно из многого, что меня здесь поразило – идти в туалет по-большому надо было не просто прилюдно, а ещё и «на сетку». Пусть только один раз, самый первый, но иначе нельзя. И хуже всего было то, что как-то избежать этой унизительной и опасной процедуры не представлялось возможным.
Один из активистов карантинного отряда, оказавшийся в последствии главным «обиженным», вёл записи мелом на доске. Там он галочками напротив фамилий отмечал, кто из этапников уже сходил «на сетку», а кто ещё нет. Те, кто уже сходил в туалет, аккуратно шепнули, что в дерьме копается ещё один «обиженный» и ищет проглоченные «запреты».
Сразу по прибытию, как только мы отошли от «приёмки», активисты потребовали сдать все запрещённые предметы — лезвия от опасной бритвы, деньги, симкарты и подобное. Если в карантинном отряде у этапников найдут какой-то «запрет», объяснили нам, то палка в заднице гарантирована. Запугивать изнасилованием в различных формах здесь принялись с первых же минут прибытия, и в какой-то момент на это перестаёшь обращать внимание, как будто стиль общения такой – ко всем в женском роде и с постоянным матом.
Какой-то бедолага отдал иголку — отделался жёстким подзатыльником. Я сжал задницу покрепче и решил потерпеть, надеясь избавиться в туалете от намедни проглоченной симкарты. И тут на тебе, сетка! Сохранить «запрет», чтобы воспользоваться им по назначению я уже и не мечтал. С первой минуты было ясно – телефонная связь в этой колонии может быть только легальная.
Спать ночью было не просто, атмосфера страха карантинными активистами поддерживалась круглосуточно. Лежать разрешалось только на спине, простынь была натянута по макушку, ткань на лице лежала плотно и дышать под ней было нелегко. Под теми, кто пытался тихо повернуться, предательски скрипела койка, и часовой от активистов подлетал к неосторожному зеку с палкой. Некоторые, поизощрённее, ходили с поливалкой для цветов и прыскали спящим на лицо. Простынь мокла и дышать под ней было практически невозможно. Мой живот крутило всё сильнее и, если я чего и боялся больше всего, так это обгадиться под себя. Сходить ночью в туалет без сетки не получалось – «актив» сообщил, что ночью максимум поссать, и не больше.
Утром в 5:30, за полчаса до «подъёма», все просыпались от криков. Моя койка была с краю, и я наловчился смотреть за происходящим в щель. На стене висел большой клетчатый баул, как у торгашей с рынка, и по нему отрабатывал удары худой, но рельефный активист. Каждый раз, когда он бил кулаком или ногой по баулу, оттуда раздавался крик.
После сирены за окном и крика «подъём» у всех была ровно минута на то, чтоб выскочить, натянуть робу на себя, простынь на постель, сверху одеяло и снова простынь. Такая заправка называлась «по-белому» и на блатных зонах игнорировалась. Здесь же с особой тщательностью выбивали «блатную пыль» — как-никак показательный «краснознамённый» лагерь с вымпелом за первое место в области. Поэтому, когда медлительный зек не успевал застелить свою койку, то два десятка этапников начинали всё заново и снова старались успеть за минуту.
По команде «зарядись!», шеренга бритых людей, высоко задирая колени и склонив головы, мчалась в ПВР – большое помещение с рядами длинных скамеек, телевизором под потолком и тумбочкой у входа. На скамейках осуждённые обязаны были сидеть, низко склонив голову, молча и не шевелясь. Что-то спросить, сходить в туалет или почесать ухо – только по разрешению, чтобы получить его – поднять руку и ждать пока заметят.
Рядом всегда сидел один или два активиста и, с самого утра, дежурный сотрудник администрации. Этот факт многое расставлял по местам, я и не думал уже о том, чтобы писать какую-то официальную жалобу, как я это практиковал в Лефортово, донимая с сокамерниками местную администрацию.
Моё подозрение утвердилось — администрация колонии в курсе того, что происходит в карантине и максимально этому способствует. Поначалу ещё надеешься, что этот зековский беспредел исчезнет при сотрудниках, но лишь до тех пор, пока не видишь, что тебя пинают не только ботинки активистов, но и берцы «оперов» с «безопасниками».
Днём этапников по одному вызывали в кабинет. Я думал на экзекуции, но когда на входе я, склонив голову, оттарабанил доклад – ФИО, срок и прочее, — то меня принялись не бить, а задавать вопросы из моего уголовного дела. Я удивлённо поднял взгляд и увидел того зека, что утром отрабатывал удары. Он сидел за столом, в кабинете больше никого не было, а в руках он держал моё обвинительное заключение из личного дела. И это меня почему-то возмутило. «Ты в следователя поиграть решил, что ли?» — мой голос вдруг оказался настолько решительным, что я сам испугался, подумал, ну сейчас начнётся, однако он как-то смутился и даже начал оправдываться, что дескать дело интересное и статья необычная, вот и взял почитать. Иди, сказал, и позови следующего.
Легко отделался, подумал я. Живот крутило всё сильнее.
Уже намного позже я узнал, что еда была такой жирной специально, и вовсе не из-за заботы об этапниках. Каша с молоком и плавающим там жиром, куски сала на обед и подобное на ужин запихивалось в желудки зеков без остатка для того, чтобы они поскорее сходили на «сетку». Из нашей ПВРки таких оставалось несколько человек, и пора уже было что-то предпринимать. Я уже думал рискнуть в надежде на то, что симка выйдет из меня в следующий раз, как днём, 28 декабря 2013 года всё и случилось.
Построившиеся в секции этапники получали верхнюю одежду и ботинки на прогулку. Прогулка здесь была своеобразная — разновидность издевательства. В тонких синтетических робах и старых ботинках – кому великих, кому на два размера меньших – вереница зеков медленно шла по кругу в декабрьский мороз. Максимально плотно и очень медленно. Можно было идти только шаг в шаг, иначе посыпаться мог весь строй. Пока гусеница замерзающих этапников ползла по кругу, в центре курили активисты «карантина» и перешучивались с сотрудником администрации.
В этот раз мы готовились к дневному выгулу, когда привели зеков из медсанчасти. Из-за переохлаждения, стресса и издевательств то у одного, то у другого зека появлялась нужда в медицинской помощи. К нам врачи не приходили. Когда зеку становилось совсем невмоготу, только тогда его вели или несли в медсанчасть. Перекрывали весь лагерь – «убивали ходА» — пустел плац и зеки лагеря, если встречали конвой из карантина, были обязаны отвернуться. Кто-то на день-два оставался «на крестах», кого-то этапировали на «вольную больничку», но рано или поздно почти все возвращались в карантин.
Активисты привели полного зека и завозмущались. Оказалось, он в медсанчасти посмел у врача что-то требовать, а когда активист прошипел ему заткнуться и схватил зека за руку, то тот не только огрызнулся, но и отмахнулся. Где-то на этапе зеку поставили диагноз – сифилис, и тот требовал увезти его на лечение в больницу или хотя бы назначить лечение. Врачи отмахивались и не верили, опера приказали вернуть зека на «прожарку», активисты готовились излить на зека свой гнев.
И когда уже в строю один из «гадов» схватил непослушного за горло, тот в ответ схватил за горло активиста. В миг наскочила стая и свалила бедолагу с ног. Мы стояли рядом в строю и несколько человек, что были ближе к свалке, дёрнулись было к ним, но в секцию влетел сотрудник администрации и принялся не разнимать зеков, а вместе со всеми долбить бунтаря. На нас активисты орали и приказывали сесть на корточки, руки сложить над головой и головы опустить к полу. Через минуту мимо нас за ноги протащили тело, что оставляло за собой тёмный мокрый след, а вслед прошагали, цокая по полу, берцы сотрудника. Прогулку отменили.
Мы сидели в ПВР и пели гимн. Я вспомнил, как по прибытию слышал знакомые строки из-за закрытых дверей. Теперь я пел и сам. Точнее открывал рот, слов я не знал. Я сидел на скамейке сбоку, ближе всех к активисту, и притворяться было сложно. Любого нарушителя или несмышлённого зека тут же выводили в коридор и подвергали экзекуции. Каждые день по несколько часов в ПВР карантинного отряда этапники учили Правила внутреннего распорядка, в основном пункты об обязанностях и наказании, ФИО-звание-должность администрации и гимн. Один зек выходил с листком и читал громко текст, а за ним вся толпа молодых, прыщавых, взрослых, сутулых, пожилых и даже одноногих зеков старалась попасть в общий хор, повторяя слова гимна. Позже, по очереди, выходили к активисту и по памяти рассказывали выученное. За плохую память снова экзекуции.
Крики бедолаги были слышны сквозь закрытую дверь. «Помогите!» и «Мужики не надо!» звучало всё громче. Сотрудник сидел в ПВР и следил за тем, чтоб мы пели ещё сильнее. Казалось, что зеки соревнуются — кто кого переорёт: тот, кто зовёт на помощь или те, кто поют гимн. Я пару раз повернул голову к сотруднику, но тот спокойно сидел на скамье и смотрел на нас. Всё под контролем, как бы выражало его невозмутимое лицо. Крики стали глуше, потом и вовсе затихли.
Чуть позже оказалось, что ситуация всё же вышла из-под контроля. Вызванные с воли врачи скорой помощи зафиксировали смерть. Мы об этом узнали не сразу, но чёрный мешок возле двери, испуганные активисты, засуетившиеся сотрудники администрации – всё это указывало на что-то неординарное. Но самым необычным было то, что нас на время перестали замечать. Мы могли аккуратно размять шеи, повертеть головами и даже аккуратно переговорить друг с другом. Рядом со мной скрючился молодой парнишка, мы с ним познакомились ещё на этапном централе, и он шепнул мне: «Его звали Олег. Олег Храпов».
В ПВР зашёл подполковник, оказавшийся позже начальником колонии. Худой, с чёрными глубокими глазами он обвёл всех нас взглядом и сжал губы. Увидев меня, он оттопырил два пальца и показал мне блатную «козу». Я не знал, кто это и что это, но подумал, что сотрудник интересуется, не блатной ли я. Я помотал головой, никогда не считал себя блатным, и это было честно. Подполковник вышел за дверь и стал орать на активистов, что сегодня же их «опустят», громко и матом.
На следующий день мне исполнилось тридцать семь лет. Лучшим подарком на мой день рождения было то, что нас не били, не издевались и даже те унизительные мероприятия, к которым мы уже начали привыкать, в этот день тоже исчезли. Из активистов был главный «обиженный», а сотрудники позволили нам впервые умыться. Мы неспеша поели, и на прогулке шли спокойным шагом, пусть и в шеренге. Я понял, что это мой шанс.
Днём я поднял руку и попросился в туалет. Сотрудник спросил, был ли я «на сетке», и я подтвердил, что да, ещё два дня назад. Он позвал «обиженного», но оказалось, что все записи при были стёрты, ведь ожидали комиссию из Управы. Он переспросил у меня, и я снова с радостью и последующим облегчением обманул Систему. На тот момент для меня это казалось большой победой.
Все последующие дни, когда местные опера рассказывали всем нам, как было на самом деле и проводили письменные опросы, а приезжие следователи собирали показания на заранее распечатанных бланках, я повторял и повторял про себя ту самую фамилию. Храпов. Олег Храпов.
Когда за день до выписки из карантина меня вызвал к себе начальник оперативного отдела майор внутренней службы Жуков Александр Владимирович и предложил должность статиста в штабе, я согласился без сомнений. Об Олеге Храпове я хотел узнать как можно больше.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ