Рассказы старой дамы читать бесплатно

© Елена Слинкина, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Человек и Надежда

Человек, которому нет и шестидесяти лет, лежал в своей, уже опостылевшей, пастели. Сразу после пробуждения, когда боли где – то далеко и дают о себе знать только ноющими ощущениями, можно и поесть и поговорить. Но говорить не хотелось. Так получилось, что вместо многочисленных родственников, за ним ухаживала практически чужой человек.

С Надей они сошлись совсем незадолго до его болезни. Просто сошлись два одиночества. Сейчас она услышит, что он проснулся, придёт, будет спрашивать, как он себя чувствует. А как он может себя чувствовать? Как человек больной раком. Но она терпит его, его капризы, его грубости. Её доброта и всепрощение раздражает.

Вот она пришла, посадила его, поправив подушки, сейчас начнёт умывать и кормить. А он думает, что если бы не было её, то за ним ухаживали бы дети или жена. Хотя, кого он пытается обмануть? Детям некогда за ним ходить, им работать надо, а не горшки за ним выносить. Жена? Она давно уже ему жена только по документам.

Ну вот, пришла Надежда и сбила с мысли. Надо же и имя у неё какое – Надежда. Он даже не может сказать, что у него нет надежды. Есть. Вон, по квартире ходит. Только вот и она не может дать надежду на выздоровление.

Что – то она спрашивает, а ему с ней разговаривать не хочется. Скорее бы ушла. О чем говорить с человеком, с которым нет общего прошлого, нет общих переживаний, нет общих радостей и бед. Он закрыл глаза, давая понять, что отвечать ей не будет. Она, молча, ушла, прикрыв за собой дверь.

Сейчас бы оказаться на берегу реки. Вся жизнь его была связана с рекой. Работал он капитаном на судах. Сразу после учебы женился, родили они троих детей. Жена была красавица, рукодельница и чистюля. Он ходил в навигацию, она растила детей и работала. Но не всё было ладно в их семье. Он заглядывался на женщин, она ревновала. А потом она ещё и пристрастилась к бутылке. И когда старшему сыну было уже семнадцать лет, младшему сыну пять, жена зимой в метель пьяная вышла из дома, заблудилась и замёрзла в сугробе.

Что было делать? Жену похоронил и женился вновь. Вторая жена была молодая, девятнадцати лет. Родился ещё один сын. Старший сын к этому времени уже ушёл из семьи в самостоятельную жизнь, старшей дочери было пятнадцать лет и она в основном жила у бабушки.

Молодую жену он уже одну дома не оставлял, брал с собой в навигации, поваром. Дети всё лето жили в деревне у родственников.

Когда он вышел на пенсию по выслуге лет, младшему сыну исполнилось восемнадцать лет. Он перестал ходить в навигации, а жена как то пришла с работы и объявила, что полюбила другого человека. Собрала вещи и ушла.

Старшие дети давно уже жили своим семьями в других городах, младший уехал с матерью. Вот так он остался один.

Боль начала подступать всё сильнее. Пришла Надежда, дала таблетку. Эти таблетки давно уже не помогали, но он их пил и делал вид, что полегчало. Ему не хотелось ей ни чего объяснять. Те более в такой момент, когда боль начинала выворачивать все кости.

Он закрыл глаза и приготовился ждать главной атаки боли. Может это душа хочет вырваться и улететь, а тело не даёт ей этого сделать и держит? Поэтому ему так больно. Больше уже ни каких мыслей в голове не было, только ожидание болей. Хотелось быстрее их почувствовать, потом заорать от этой невыносимой боли, тогда Надежда позвонит и приедет медик, поставит укол. А он, после укола, начнёт впадать прострацию, словно раскачиваясь на качелях. Тело становится лёгким, боль отпускает, но словно привязанная на верёвочку следует везде за ним. Он вверх и боль вверх, он падает вниз, и она за ним в пропасть.

Потом начинаются сны. Странно, но сны тоже связаны с болью. То он под машину попал, то его деревом привалило. А сейчас снится сон, он совсем ещё маленький, залез на сарай и упал с него. Отец ругается, а мама жалеет. Болит всё тело, мама прижимает к себе, дует на ноги, на руки, а боль не унимается. И тут он открыл глаза.

– Ты плакал во сне. Что тебе снилось?

Но ему не хотелось рассказывать ей свои сны. Он только буркнул:

– Ни чего, не знаю, не помню.

Вот если бы здесь были дети или жена, он им бы рассказал. А она, кто она такая, чтобы ей рассказывать свои сны. Но он вдруг спохватился, ой, боже, кого я хочу обмануть. Единственный человек, который со мной рядом и ухаживает за мной, это она – Надежда. А я ей грублю. И он извинился, и он рассказал сон. Она погладила ласково по голове, пожалев его. Ему это не понравилось, он передёрнул плечами. Она это его движения поняла по-своему и спросила, не хочет ли он чего. Он только мотнул головой и прикрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Он давно уже потерял счет времени, не замечал день или ночь, он просто лежал и смотрел в потолок.

И как то даже не заметил, когда у его постели оказался старший сын. Теперь ему казалось, что он был здесь всегда. Но сил на длинные разговоры не хватало, и они просто держались за руки. Теперь он не жаждал прихода болей, теперь ему не хотелось отключаться. Но они с неистовым постоянством являлись вновь и вновь. И приходила Надежда. Зачем она здесь? Ведь приехал сын, он ему поможет, он его накормит и переоденет. Почему она не уходит?

Как – то раз он проснулся и сказал сыну, что хочет посмотреть на реку. Сын на руках отнёс его в машину, в багажник погрузил старенькое кресло, и поехали на реку.

У реки под большой ивой в кресле он сидел и слушал шум реки, шум ветра запутавшегося в ивовых ветвях, пение птиц. Было хорошо, не хотелось возвращаться в опостылевшую комнату, где он давно уже рассмотрел все трещинки на потолке, все завитушки на обоях, где пахло лекарством и болезнью, где была Надежды.

Он закрыл глаза и вдруг почувствовал, что, как после укола, его начинает качать и уносить куда то ввысь. Верёвочка, на которой всегда болталась его боль, вдруг оборвалась, и боль одна падает вниз в пропасть, а он улетает, как воздушный шарик, всё выше и выше…

Человек, которому не исполнилось и шестидесяти лет, сидя в кресле под ивой у реки, умер.

Юбилей

Гости разошлись. Они с мужем убрали всё со стола. Она, рассовав салатики в холодильнике, составила посуду в посудомоечную машину. Улыбалась, вспомнив рекламу, Ты женщина, а не посудомойка, остальное приберётся завтра. Притушила свет на кухне, налила себе чаю с мятой, залезла с ногами на любимое кресло, поставленное специально для таких вот моментов и, под жужжание посудомоечной машины, задумалась.

Читать дальше

Рассказы старой дамы
Елена Слинкина

© Елена Слинкина, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Человек и Надежда

Несчастный человек жесток и черств. А все лишь из-за того, что добрые люди изуродовали его.

Булгаков «Мастер и Маргарита»

Человек, которому нет и шестидесяти лет, лежал в своей, уже опостылевшей, пастели. Сразу после пробуждения, когда боли где – то далеко и дают о себе знать только ноющими ощущениями, можно и поесть и поговорить. Но говорить не хотелось. Так получилось, что вместо многочисленных родственников, за ним ухаживала практически чужой человек.

С Надей они сошлись совсем незадолго до его болезни. Просто сошлись два одиночества. Сейчас она услышит, что он проснулся, придёт, будет спрашивать, как он себя чувствует. А как он может себя чувствовать? Как человек больной раком. Но она терпит его, его капризы, его грубости. Её доброта и всепрощение раздражает.

Вот она пришла, посадила его, поправив подушки, сейчас начнёт умывать и кормить. А он думает, что если бы не было её, то за ним ухаживали бы дети или жена. Хотя, кого он пытается обмануть? Детям некогда за ним ходить, им работать надо, а не горшки за ним выносить. Жена? Она давно уже ему жена только по документам.

Ну вот, пришла Надежда и сбила с мысли. Надо же и имя у неё какое – Надежда. Он даже не может сказать, что у него нет надежды. Есть. Вон, по квартире ходит. Только вот и она не может дать надежду на выздоровление.

Что – то она спрашивает, а ему с ней разговаривать не хочется. Скорее бы ушла. О чем говорить с человеком, с которым нет общего прошлого, нет общих переживаний, нет общих радостей и бед. Он закрыл глаза, давая понять, что отвечать ей не будет. Она, молча, ушла, прикрыв за собой дверь.

Сейчас бы оказаться на берегу реки. Вся жизнь его была связана с рекой. Работал он капитаном на судах. Сразу после учебы женился, родили они троих детей. Жена была красавица, рукодельница и чистюля. Он ходил в навигацию, она растила детей и работала. Но не всё было ладно в их семье. Он заглядывался на женщин, она ревновала. А потом она ещё и пристрастилась к бутылке. И когда старшему сыну было уже семнадцать лет, младшему сыну пять, жена зимой в метель пьяная вышла из дома, заблудилась и замёрзла в сугробе.

Что было делать? Жену похоронил и женился вновь. Вторая жена была молодая, девятнадцати лет. Родился ещё один сын. Старший сын к этому времени уже ушёл из семьи в самостоятельную жизнь, старшей дочери было пятнадцать лет и она в основном жила у бабушки.

Молодую жену он уже одну дома не оставлял, брал с собой в навигации, поваром. Дети всё лето жили в деревне у родственников.

Когда он вышел на пенсию по выслуге лет, младшему сыну исполнилось восемнадцать лет. Он перестал ходить в навигации, а жена как то пришла с работы и объявила, что полюбила другого человека. Собрала вещи и ушла.

Старшие дети давно уже жили своим семьями в других городах, младший уехал с матерью. Вот так он остался один.

Боль начала подступать всё сильнее. Пришла Надежда, дала таблетку. Эти таблетки давно уже не помогали, но он их пил и делал вид, что полегчало. Ему не хотелось ей ни чего объяснять. Те более в такой момент, когда боль начинала выворачивать все кости.

Он закрыл глаза и приготовился ждать главной атаки боли. Может это душа хочет вырваться и улететь, а тело не даёт ей этого сделать и держит? Поэтому ему так больно. Больше уже ни каких мыслей в голове не было, только ожидание болей. Хотелось быстрее их почувствовать, потом заорать от этой невыносимой боли, тогда Надежда позвонит и приедет медик, поставит укол. А он, после укола, начнёт впадать прострацию, словно раскачиваясь на качелях. Тело становится лёгким, боль отпускает, но словно привязанная на верёвочку следует везде за ним. Он вверх и боль вверх, он падает вниз, и она за ним в пропасть.

Потом начинаются сны. Странно, но сны тоже связаны с болью. То он под машину попал, то его деревом привалило. А сейчас снится сон, он совсем ещё маленький, залез на сарай и упал с него. Отец ругается, а мама жалеет. Болит всё тело, мама прижимает к себе, дует на ноги, на руки, а боль не унимается. И тут он открыл глаза.

– Ты плакал во сне. Что тебе снилось?

Но ему не хотелось рассказывать ей свои сны. Он только буркнул:

– Ни чего, не знаю, не помню.

Вот если бы здесь были дети или жена, он им бы рассказал. А она, кто она такая, чтобы ей рассказывать свои сны. Но он вдруг спохватился, ой, боже, кого я хочу обмануть. Единственный человек, который со мной рядом и ухаживает за мной, это она – Надежда. А я ей грублю. И он извинился, и он рассказал сон. Она погладила ласково по голове, пожалев его. Ему это не понравилось, он передёрнул плечами. Она это его движения поняла по-своему и спросила, не хочет ли он чего. Он только мотнул головой и прикрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Он давно уже потерял счет времени, не замечал день или ночь, он просто лежал и смотрел в потолок.

И как то даже не заметил, когда у его постели оказался старший сын. Теперь ему казалось, что он был здесь всегда. Но сил на длинные разговоры не хватало, и они просто держались за руки. Теперь он не жаждал прихода болей, теперь ему не хотелось отключаться. Но они с неистовым постоянством являлись вновь и вновь. И приходила Надежда. Зачем она здесь? Ведь приехал сын, он ему поможет, он его накормит и переоденет. Почему она не уходит?

Как – то раз он проснулся и сказал сыну, что хочет посмотреть на реку. Сын на руках отнёс его в машину, в багажник погрузил старенькое кресло, и поехали на реку.

У реки под большой ивой в кресле он сидел и слушал шум реки, шум ветра запутавшегося в ивовых ветвях, пение птиц. Было хорошо, не хотелось возвращаться в опостылевшую комнату, где он давно уже рассмотрел все трещинки на потолке, все завитушки на обоях, где пахло лекарством и болезнью, где была Надежды.

Он закрыл глаза и вдруг почувствовал, что, как после укола, его начинает качать и уносить куда то ввысь. Верёвочка, на которой всегда болталась его боль, вдруг оборвалась, и боль одна падает вниз в пропасть, а он улетает, как воздушный шарик, всё выше и выше…

Человек, которому не исполнилось и шестидесяти лет, сидя в кресле под ивой у реки, умер.

Юбилей

Гости разошлись. Они с мужем убрали всё со стола. Она, рассовав салатики в холодильнике, составила посуду в посудомоечную машину. Улыбалась, вспомнив рекламу, Ты женщина, а не посудомойка, остальное приберётся завтра. Притушила свет на кухне, налила себе чаю с мятой, залезла с ногами на любимое кресло, поставленное специально для таких вот моментов и, под жужжание посудомоечной машины, задумалась.

Боже мой, уже 50. Сколько ещё осталось прожить? Десять, двадцать, а может и тридцать лет? Надо двигательную активность повышать. Дочь подарила диск с китайской гимнастикой, муж тренажер, вот прямо с завтрашнего дня и начну заниматься. Услышала, что муж в спальне включил телевизор, подумала, что опять он уснёт, не расстелив пастель, прямо на покрывале. Придётся потом будить, а будить его жалко. С годами они стали относится друг другу ещё с большей нежностью и заботой. Но двигаться было лень.

Душевную благодать прервал телефонный звонок. Звонила двоюродная сестра с другого города, пришлось ответить. В трубке тараторила сестра, не давая вставить слово: «Привет. С днём Рождения! Что пожелать тебе, прямо, не знаю. У тебя же всё есть. И муж заботливый, и дети выросли самостоятельными и благополучными, и дом полная чаша. Короче, буржуины вы и я вам завидую» Она скомкано и быстро попрощалась, но последняя фраза про зависть вытащила её «скелет из шкафа»….

Наверно, каждому человеку при рождении выдаётся определённая порция и счастья, и несчастья. Росла она в неблагополучной семье. С пьющими родителями. Мать могла пропасть недельки на две, потом появится, как ни в чем не бывало. Тогда в семье ещё начинались скандалы с драками. Дома вообще становилось невыносимо….. В школе издевались одноклассники над штопаными локтями и коленями, над отданными кем то вещами. «А мы знаем, кто до тебя это пальто носил»……

Когда закончила учебу, общение с родителями постепенно совсем сошли на нет. Пятнадцать лет назад, после очередного запоя, умер отец. Его ей было жалко. Именно мать его сделала таким. В детстве между запоями, он был весёлым и любящим отцом.

Всю организацию похорон она взяла на себя, со всеми договаривалась, всё закупала…. Деньги на похороны собрали родственники, у матери не взяла ни копейки.

После похорон, она ещё с полгода ходила к матери, но…. Как то раз пришла, мать слегка не трезвая, закатила скандал. «Где деньги, которые родственники собрали на похороны? Я вас растила, растила, а вы меня же и обокрали….» Она не выдержала, высказала матери все обиды и детские, и уже взрослые и ушла.

Пришла домой, позвонила сестре с просьбой, съездить к матери. Подумала, если бы мне мои дети такое сказали, то, наверное, повешалась бы…..

А ночью у неё случился инсульт. Сестра приехала в больницу и сказала, что с матерью то как раз всё нормально – в очередном запое. С тех пор всё общение с матерью она прекратила напрочь, здоровье дороже.

Воспоминание прервал муж «Ну ты где? Я без тебя уснуть не могу»

Она встала, пошла в ванную и, стоя под душем, неистово крутила ручку крана, делая воду то обжигающе горячей, то обжигающе ледяной, стараясь смыть с себя все дурные воспоминания. Постепенно мысли вернулись в настоящее, стала планировать завтрашний день, надо сделать то и это, а ещё бы не забыть……

Зашла в спальню, муж говорит: «Я сегодня даже пастель сам расстелил»

«Это самый невероятный подарок мне на день Рождения» – сказала она и залезла под тёплое одеяло, в объятие мужа.

Дорофей и Акулина

Как-то раз он говорит ей:

– Не могу я обращаться к людям по нику, как кличка собачья, давай по именам.

– Нет, не хочу по имени. Я своё имя не люблю.

– Ну, тогда придумай другое, но чтобы человеческое имя.

– Тогда зови меня Акулиной.

– Тогда и ты меня зови Дорофеем.

На улице метель не унимается, то затихает, то завывает с новой силой. В такие ненастные дни, когда одна дома, она бродит по пустой квартире в задумчивости. На душе спокойно и легко, как будь то, завернулась в тёплое, мягкое одеяло, а за окном метёт и переметает улицы.

И в такие дни мысли грустные о нём…. Он ей не муж, не брат, не любовник и даже не друг, а просто человек близкий по духу.

А познакомились они в одном чате. Даже поначалу спорили, но потом поняли, что не переспорить им друг друга и взгляды на жизнь у них одинаковые и чувство юмора присутствует и у неё и у него. Вот так и сдружились, не смотря на то, что она старше его на 15 лет, могли болтать подолгу и на разные темы. Вот так бывало, зайдёт она в интернет, напишет «Привет! Квадрат» И тут же находится продолжения их беседы, так ни с чего, с пустяков. Они обсуждали всё – семейные проблемы друг друга, политические проблемы страны, дачные проблемы, покупки, автомобили и даже рыбалку.

Как-то раз, ей понадобилась книга, которую она нигде не могла найти, он с радостью согласился помочь, даже договорились о встрече. Но он сам привёз книгу ей домой. Она в это время гуляла с ребёнком на улице и немало удивилась его приезду. Хорошо, что мужа дома не было. Не потому что муж ревнивый, он не ревнивый, а просто она не хотела мужа посвящать в этот свой мир. На что Дорофей ответил, что он наоборот, хотел познакомится с мужем, да и её со своей женой познакомить. Но она оставили всё, как было, и он согласился.

Так они и общались в интернете. Когда она сказала ему, что коньяк даже не пробовала ни разу, то он ответил, что вот кончится дачный сезон, он непременно сводит её в кафе и научит пить хороший коньяк. Но этого так и не случилось. Летом он уехал так далеко, что и интернета там нет и так надолго, что пошутил: «Когда я вернусь, тебя уже будет бить в паркинсоне»

На улице метель не унимается, то затихает, то завывает с новой силой. В такие ненастные дни, когда одна дома, она бродит по пустой квартире в задумчивости. На душе спокойно и легко, как будь то, завернулась в тёплое, мягкое одеяло, а за окном метёт и переметает улицы.

И в такие дни мысли грустные о нём….

Прощание и прощение Августа

Одинокого старика восьмидесяти лет, который давно уже потерял память, завёл в дом сосед со словами: «Дед, да успокойся ты. У тебя давно уже нет овец. А ты всё ходишь, ищешь. Лучше ложись, поспи» Дед соглашался: «Да, да, лягу, устал я что то. А потом ещё поищу овец» Сосед махнул рукой и вышел, прикрыв за собой и двери и ворота.

Время было без пятнадцати двенадцать. Старик налил холодного чая и, макая в него сухарь, пообедал. Затем, стянув только сапоги, в одежде завалился на кровать и уснул.

Проснулся он в девять вечера с лёгкой головой. «Странно, – подумал он, – голова совсем не болит. А ведь уже давно не было дня, чтобы не болела голова»

Встал с кровати и удивился сам: «Ужас, что творится с моим домом? Везде грязь и разруха» И он вспомнил всё, что живёт он один, что жена его умерла пять лет назад. А ведь жили когда то большой семьёй.

Он, вернулся с войны, повоевать ему довелось немного. Когда его по возрасту мобилизовали, до победы оставалось полгода. А до этого он работал в колхозе при конях. Работа была тяжёлая, но тогда было тяжело всем. Сразу после войны его направили на курсы счетоводов, он целый год прожил в районном центре. Сначала ему жить в городе понравилось. Народу много, магазины большие, автобусы ходят. А потом он стал скучать по деревне, по её размеренной жизни, по деревенской работе. В городе было суетно и скучно.

Отучившись, он вернулся в свою деревню. После войны он ещё долго не женился, а куда было торопиться. Девок да молодаек в деревне было много, но все они, казалось, не подходили ему. А в конце пятидесятых, когда Августу, а старика звали Август, было уже за тридцать, в деревню приехала семья, в которой была дочь Ольга. Август в Ольгу влюбился с первого взгляда. Была она совсем немного младше его. Круглолицая и дородная, с интересным выговором, она сразу пленила Августа. Женихались они не долго, в первую же осень поженились. Жили дружно, Ольга была хозяйственная и домовитая, Август работящий.

Первым у них родился сын, уже к трём годам было заметно, что он отличается от сверстников. Свозили в район к врачам, заключение врачей было неутешительным – слабоумие. Сыну отказали в посещение детского сада и бабушки не хотели сидеть с внуком – придурком, как они потом и звали его всю жизнь. Пришлось Ольге уволиться с работы и стать домохозяйкой. А когда сыну было уже пятнадцать лет, он напал на почтальона и отобрал деньги, которые она разносила пенсионерам. Сына забрали, осудили и отправили в закрытую психбольницу. Там он и года не прожил, помер. Даже похоронить его не дали, закопали там, на казенном кладбище.

После сына у них родились ещё две дочери. Старшая из них, окончив школу, уехала учиться в медучилще и, с тех пор, приезжала только раз в год к ним, в отпуск. А младшая, отучившись на бухгалтера, вернулась в деревню и так там работала до развала колхоза. Но дочь младшая была непутёвая. Сначала нагуляла ребёнка от женатого мужика, который приезжал в колхоз на уборочную. Потом через пять лет вышла замуж за тракториста, который приехал к ним в деревню издалека. Родила ему двойню. Вместе с мужем стали прикладываться к бутылке, дети часто жили у деда с бабушкой. Они внуков любили, баловали, как могли. Когда двойняшкам было по десять лет, бабушка заболела и как то быстро умерла.

Вот так остался Август один. Одна дочь раз в год приезжала, другая, бывало и такое, лучше бы вообще не приходила. Внуки выросли под стать родителям.

Вот это то и вспомнил Август, проснувшись в девять вечера. Каждый раз в день пенсии приходила внучка – оторва, одна из двойняшек, и отбирала у него пенсию. «Дедок всё равно забывал на следующий день всё. Картошка у него была, рыбу он ловил, хлеба сердобольные соседи приносили – зачем деду деньги» – рассуждала внучка.

Вспомнил он, как в прошлую пенсию пришла внучка, с каким – то бугаём, привязали деда к стулу и вышарили весь дом. Нашли не только пенсию, но и все заначки и на черный день и на смерть.

Обхватил дед голову: «Ольга, Ольга, как хорошо, что ты не дожила до этого. А мне то как с этим жить?»

И вдруг Август почувствовал запах любимых Ольгиных духов, ландыш серебристый назывались. Посмотрел вокруг и опять увидел грязь и разруху своего дома.

Старик решил прибрать дом и умереть вместе с ним.

Он встал, оделся, натаскал в баню воды, затопил. Пока баня топилась, он снял все шторы, помыл окна, обмёл потолки, вытащил перины, матрасы, подушки, одеяла и всё перехлопал. Затем перестирал шторы, постельное бельё, грязные вещи. И было странно, усталости он не чувствовал. Принёс горячей воды из бани, перемыл всю посуду. Кастрюли и чайник отчистил до блеска. Расставил всё по местам.

Перемыл всю мебель, подбелил печь. Извёстка в подполе стояла, как свежая. Заправил все постели, повесил не просохшие шторы и вымыл пол. Разложил все Ольгины вязаные и вышитые салфеточки. Дом нарядился и посветлел. На часах было уже три часа утра. Август сходил в баню, мылся и парился целый час. Надел чистое бельё. Грязное прихватил с собой: «не дай Бог, кто найдёт грязное бельё в бане, стыдно».

Зашёл в дом: «Хорошо как – чисто, светло, тепло, уютно. Совсем так, как было при Ольге». И он снова почуял запах духов «ландыш серебристый».

Август встал, закрыл на крючок двери, проверил, хорошо ли заперты окна и достал приготовленный керосин. Облил керосином пол и, посидев немного, бросил зажженную спичку. Пламя сначала нехотя лизало пол, а потом всё сильнее и сильнее разгоралось. Август лёг на кровать, едкий дым резал глаза, и он их закрыл. Когда Август начал терять сознание он улыбался: «Простите и прощайте, люди добрые. Ольга, мы скоро будем вместе. А они пусть живут, как хотят».

Анонимный подарок

Телефонный звонок отвлёк от мыслей, отвечать не хотелось, но звонила подружка Танька. А Танька заполошная, пока не дозвонится, всё будет набирать. Я поднесла трубку к уху, а там, запыхаясь, тараторила подружка:

– Ирка, привет. Ты представляешь, мне сейчас почтальон принёс бандероль. Не понятно от кого, что то неразборчиво написано. Боюсь открыть и интересно.

– Ну, раз боишься, выброси в мусоропровод и забудь.

– А вдруг там дорогой подарок? Нет, не выкину. Давай встретимся и откроем вместе.

– А вдруг бомба? У тебя ни котёнка – ни ребёнка, а я не могу свой табор оставить без пригляда.

– Спасибо, за доброту твою. Короче, жду тебя в парке на нашей скамейке.

Пришлось вылезать из своего кресла, одеваться. Да, деньги надо не забыть, наши встречи всегда долги и заканчиваются в кафе.

На самом деле мы дружим с детства, лучше её подруги у меня и нет. Она когда то в молодости, не сказав даже мне, сделала аборт, и так осталась без детей. Но человек она не унывающий, всегда заботилась о моих детях. Дети мои выросли и говорят, что у них было две мамы.

Тааак, одеть, что-то надо подобающее моменту. Танька всю жизнь держит меня в тонусе, то одевай, то не одевай, это вообще не покупай. Сама то она одевается со вкусом, следит за своей фигурой и за моей пытается, но это у неё мало получается.

Иду по алле нашего парка, мою Таньку видно издалека. Она, как всегда, очаровательна, в бирюзовом шифоновом платье и шарфом на голове. Ей как то всё идёт и платья и юбки и брюки, и шарфы и платки. Шарфы и платки она как то умудряется завязывать, что выглядит она в них всегда эффектно и неповторима. Как то она и мне пыталась привить эту привычку, но после нескольких экспериментов, Танька обреченно сказала: «Ты в этих шарфах и платках выглядишь, как курица в шляпе» И оставила меня в покое.

В отличии от меня, я ношу удобную одежду – джинсы, футболки и тапочки, Танька всегда на каблуках.

Вот так рассуждая, я подошла к скамейке и плюхнулась на неё. Чем вызвала раздражение Таньки:

– Ирка, ты же женщина, а не мешок с…. картошкой. Садись красиво.

– Ладно, в следующий раз непременно. Показывай, что у тебя?

Танька вынула небольшой свёрток, на вес он оказался лёгким.

– Слушай, а бомбы в принципе не тяжёлые? – спросила я с опаской.

– Да кому я нужна, чтобы взрывать меня?

– Как кому, а обманутые жены твоих любовников?

– Детективы не читала? Женщины не взрывают, женщины травят или обливают кислотой.

– Не дай Бог, ну давай открывай. Много лет дружили, помрём в один час, и похоронят рядом.

Танька разорвала упаковку, и обнажила подарочный футляр от украшения. Упаковку засунула обратно в пакет и открыла футляр. Дальше была немая сцена, такой красоты я не видела ни разу. Мы с минуту сидели с открытыми ртами. Танька первая вышла из ступора: «Это нельзя здесь рассматривать, пойдём в кафе»

Ну, что я говорила? Без кафе не обошлось.

Зашли в любимое нами кафе, зал был наполовину занят, мы сели за дальний столик, чтобы наши разговоры ни кто не слышал. Танька снова достала футляр, открыла его. В нём лежал серебряный гарнитур с изумрудами – ожерелье, серьги, кольцо и открытка. В открытке типографным шрифтом было написано: «Мое сокровище, мой бриллиант,

Серебряная, светлая графиня, Быть столько лет, я рядом рад, И мои чувства, ни капли не остыли». Камни были невелики, но оправлены в искусное серебро и выглядело шикарно. Рассмотрев всё, Танька сказала:

– Слушай, а этот гарнитур подходит к твоему стальному платью, которое мы с тобой купили к вашей серебряной свадьбе. Решено, ты наденешь эту красоту!

– Обалдела. Ещё неизвестно, откуда и кто тебе это прислал, а ты уж так решительно заявляешь.

– Согласна. Надо вычислить от кого такой подарок свалился. Так судя по записке это давний поклонник – начала проявлять женскую логику Танька.

– Может это тот самый профессор? А что осознал, одумался и решил хоть как то загладить вину.

– Ой, не смеши меня. У этого кАзла и совесть? Где только мой ум был?

– Вот именно, где твой ум был. И ведь мне ни чего не сказала. Я бы тебя отговорила от аборта.

– Да ты же сама тогда на пятом месяце, не хотела я на тебя сваливать свои проблемы. А этот кАзёл не дал мене опомниться, в этот же день, когда я ему сообщила беременности, взял меня за руку и отвёл к гинекологу. Это я сейчас понимаю, почему без лишних вопросов мне сделали аборт. Всё очень просто, у него это было поставлено на поток.

– Да и хрен с ним. Точно, он не мог подарить такой подарок. Я его как то видела в библиотеке, такой дряхлый старичок, играющий в шашки. А может это твой Лёшка?

Тут надо рассказать о Лёшке. Лёшка это единственная Танькина любовь и бывший муж.

Они были шикарной парой. Танька его любила и прощала даже его заходы налево. Она упорно лечилась от бесплодия и мечтала родить от Лёшика, как она его звала, ребёнка. Но очередная Лёшкина пассия, какая-то серая мышка, против Таньки, забеременела. И тогда Танька приняла решение, она, обливаясь слезами, но без скандала, собирала вещи мужа, отправляя его в другую жизнь. В жизнь с детьми.

– Нет. Это точно не он. У них старшая поступила в институт, за учебу платить надо, младшая занимается бальными танцами, это тоже не дешево. Откуда у него деньги на дорогой подарок мне? Нет, это не он.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Так у нас же есть общие знакомые, докладывают.

Знаю, что это она сама всю жизнь следит за жизнью своего Лёшика, но делаю вид, что удивляюсь её информированности. Да и он раз в месяц, примерно, звонит мне и спрашивает, всё ли хорошо у Таньки.

Танька помолчала не много и продолжила:

– А знаешь, я же недавно чуть не столкнулась с ними в торговом центре. Он по прежнему, выглядит классно, подтянутый, опрятный, седина на голове только добавила ему брутальности. А эта серая мышка раздобрела, в каком трикотажном красном платье и в берете, похожа на флягу из-под молока.

Хорошо я их заметила раньше, успела свернуть с их дороги. А если бы встретились глазами, я бы, наверно, не выдержала, бросилась ему на шею.

– Ну ладно, этих двоих отбросили. Может тот твой ушастый воздыхатель?

И мы вместе засмеялись. Был у Таньки такой поклонник, сутулый, стеснительный, несуразный ушастик.

– Ой, насмешила. Сначала мне было забавно, мне казалось, что от лёгкого прикосновения ко мне, он уже удовлетворялся.

А его признания в любви, помнишь? То асфальт под окном сердечками изрисует, то по радио в любви признаётся. Хорошо, что в подъезде не писал «Таня плюс Паша». Во, точно, его Пашей зовут. Нет, не он точно, у него фантазии хватало только на пачканья асфальта.

– Ну, тогда не знаю. Остался только твой теперешний воздыхатель. Слушай, тебе не жаль ребёнка? Он же тебя младше на восемнадцать лет.

– А что мне его жалеть? Ему со мной хорошо, пусть его жена беспокоится, а мне за него замуж не выходить. Он на такие подарки не способен.

Тут я решила изучить упаковку, втащила её из пакета, расправила, и из неё выпало письмо. Я его подняла и начала читать: «Танюха, милая, я знаю, что ты лучшая подруга моей жены, но именно тебе…..» В глазах моих потемнело, и пока я е потеряла чувства, выговорила:

– Это что, мой муж писал? Это он тебе такой подарок подарил?

– Эээээ, девушка погоди не отходи в мир иной, давай дочитаем письмо, а потом разбираться будем, – Танька прыснула водой мне в лицо.

Она выхватила письмо и продолжила читать: «……но именно тебе хочу доверить такой секрет. Я купил своей на серебряную свадьбу вот этот гарнитур, а спрятать решил у тебя. Заберу в пятницу, чтобы в субботу рано утром подарить»

И тут мы с Танькой разразились таким истерическим смехом, что все оглянулись на нас. Подошёл официант и спросил: «Может для вас воды принести?» «Какой воды? Тащи шампанское, будем пить за мужчин»

© Наталия Родина, 2018

ISBN 978-5-4490-7276-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Женщина за пятьдесят

Поездку в Анапу мне несколько навязала коллега по работе, я всегда стремилась в Крым, но последнее время туда было сложнее добраться. Если уж не в Крым, то все равно куда ехать, было бы море – решила я. Лето было в разгаре, заканчивался июль, жара стояла и дома, но купаться здесь было негде, не считая местных грязных водоемов и речек. Море манило какой-то детской мечтой, или зимним несбывшимся сном…

Надо ли описывать непростое путешествие на автомобиле, я думаю, не стоит. В Анапу мы прибыли в полночь, город еще жил полной жизнью курортного городка: по узким улочкам сновали машины, раздавалась музыка. «Дикарем» я ехала впервые и конечно от предложенного мне жилья я была не в восторге, а точнее я просто испытала стресс от жары и комарья в комнате, отсутствия кондиционера и прочих жизненно необходимых вещей. Но надо отдать должное, что хозяйка дома, Наташа, очень старалась создать нам хорошие условия для отдыха, накрахмаленное прохладное белье постели сгладило никудышное мое настроение, а утром она меня разбудила, и пригласила пойти вместе на море. Я была в восторге от утренней прохлады и бежала за Наташей в сладостном предвкушении бултыхнуться в прозрачную морскую гладь. Бросив свой сарафан на маленький заборчик пляжа, я устремилась в воду и поплыла далеко от берега к корабельному маяку. Сколько я проплавала, не знаю, но в воде я не устаю довольно долго, более часа. Выйдя на берег, я впервые осмотрелась вокруг. Наташи нигде не было видно, и я решила, что она меня просто не дождалась. Походив вокруг пляжных заборчиков, и не обнаружив свой сарафан, я немного расстроилась, но выход нашла быстро, тормознув такси возле входа на пляж. Сев в машину и объяснив водителю, что забыла, где положила вещи, назвала неуверенно адрес. Квартира была недалеко от берега моря, но идти пешком в одном купальнике я просто не рискнула. За рулем сидел высокий грузин, который издевательски спросил меня:

– Дома вэщи-ы точна есть?

Я оскорбилась немного, но утвердительно кивнула головой. Я была занята только одной мыслью – точно ли назван мной адрес. Узнав калитку дома, я с радостью кинулась к ней, пытаясь открыть, но дверь была заперта на ключ. Видимо Наташа еще дожидалась меня на берегу. Грузин лениво посоветовал: стучи хгромчэ… Я пыталась докричаться, но во дворе никто не подавал признаков жизни. Мои друзья спали с дороги как убитые. Тогда водитель, желая наконец получить с меня деньги, вышел из машины и со всей силой грохнул по воротам… Калитка вскоре открылась, моя подруга в изумлении подала деньги, которые долго не находила спросонья, так как моя комната тоже была заперта. Наконец мы с ней расхохотались, наперебой рассказывая подробности этого утра, и отправились искать на пляже Наташу, а заодно и мой сарафан…

– Я потрясена!!! – выдохнула Наташа, завидев нас, объясняться не было смысла. Я подобрала сарафан и шлепанцы и понуро побрела на квартиру. Жара почти достигла своего пика, не было спасения даже в тени. Я рухнула на кровать без сил, все еще ощущая кожей морскую прохладу этого утра.

Короткий дневной сон не снимал усталости от зноя, я задыхалась от просушенного воздуха, с трудом приходя в себя из полудремы. Облегчение наступало только вечером, после 10 часов. Во двор выползали все наши отдыхающие: кто еще только ужинал, кто стирал, кто умывался. Наташа сновала по слабоосвещенному двору, доделывая все, что не успела за день. Помочь себе она не позволяла, считала это лишним, поэтому я нашла себе уголок в беседке, где читала книгу или вязала носок.

Мои соседки из Москвы Галка и Люда тоже в основном торчали в беседке, потягивая разные напитки, ну и водочку тоже. После ужина уже было лень гулять по городу и мы болтали о том, о сем, и ни о чем… Иногда вклинивалась Наташа, выдавая нам такие необходимые советы на день грядущий.

– А ты не жди никого: встала пораньше, пошла, искупалась, одной то спокойнее… – выдавала она мне. А ведь и правда, думала я: зачем под кого то подстраиваться.

Ее покойный муж, армянин, пил и гулял, пока только были силы, видно неожиданно они и закончились… На попечении Наташи остался пришлый бездомный кот (величиной с собаку), который норовил попробовать еду со стола вперед нас, чем вызывал немалую досаду. Иногда ночами он так топал по моей кровати, что я оторопело, вскакивала, не понимая, кто на меня завалился; а иногда он с дикими воплями среди ночи залетал в мою комнату, спасаясь от соседского разбойного кота. Утром я подбирала клочья шерсти на полу, а мой Мурлыка спал на подоконнике, как ни в чем не бывало. Колбасу и сыр к завтраку на кухне начинали резать намного позднее, поэтому он ничем не рисковал.

Люда была моего возраста, и мы с ней легко нашли общий язык. Я вставала уже к нагретому чайнику и нарезанным бутербродам, и мы шли на море. Окинув взглядом морскую гладь с пирса, мы наблюдали за массивными медузами, уходившими от берега на глубину. Купаться уже хотелось, но опасаясь медуз, мы какое то время еще мирно болтали, сидя на пирсе.

Люда изменяла мужу с молодым любовником на протяжении нескольких лет. Это был красивый, бурный роман, неожиданно закончившийся сам собой. Любовник ее женился на своей ровеснице, которая ему родила ребенка. И все встало на круги своя… Люда общалась по старой памяти со своим бывшим мужем, хотя он уже был женат, но это ему не мешало помогать ей по работе и дома. Жизнь шла своим чередом.

Женщина за пятьдесят – это что-то потрясающее: на полтинник она еще не выглядит, в глазах одновременно и грусть, и надежда, и задор, одежда продумана и правильно подобрана, поистине царские манеры и глубина души способны погубить и закоренелого холостяка, и законченного бабника, и настоящего мужика, не верившего в любовь. Она ждет, но никогда не покажет вида, она сомневается, но всегда уверенна в себе, она спешит жить, но всегда нетороплива и податлива, она еще на что-то надеется, но не признается в этом даже себе. Берегитесь мужчины попасть в сети такой женщины! Вам ее не передумать, вы всегда будете ей проигрывать по всем статьям. Она не будет демонстрировать свои победы, даже не будет им рада, но подстраиваться под кого-то она уже не может и не должна. Она действительно умна и проницательна (лишнего не только не скажет, но и не подумает!), она заслуживает доверия и наивысшей похвалы, но она всегда скромна и незаметна. Она отдает себя всю целиком, с щедростью русской души, любит как в последний раз, верит несмотря ни на что. И горе тому, кто обидит такую женщину, за нее вступится сам Всевышний, забыв о всяких правилах своей небесной канцелярии.

Галка была еще молода по сравнению с нами, ей не было и сорока. Она родилась в Казахстане, отец у нее был кореец, мать русская. С мужем Галка развелась, дочку воспитывала в Казахстане бабушка. Галка ее редко видела, общались только по скайпу. Любовник Галки, мужчина за пятьдесят увозил ее из Москвы на выходные в вагончик на своей стройке. Галка мужественно выносила военно-полевые условия, а когда становилось невмоготу, помогала водка, приглушая боль от разлуки с дочерью, от неустроенности жизни, от тяжелой доли простой швеи в цехе… Она тосковала и здесь, загружаясь по полной. Я жалела Галку, чувствовала своей душой, что есть что-то такое, что тяготит ее и не дает дышать полной грудью. Даже могла составить ей компанию с бутылочкой сухого вина, но Галка молчала о своей жизни, да ведь и я не Господь Бог – грехи не отпущу, разве что пойму без слов и объяснений. Мы были подруги по несчастью, Галка тоже поехала в Анапу за подругой, не по собственному желанию. Как то нужно было налаживать отдых и ей. Для начала выбрали поездку на корабле в дельфинарий в поселок Утриш.

Искупавшись с утра возле пирса, где и была посадка на корабль, мы отправились в поселке Утриш. Я никогда не видела дельфинов, только по телевизору, но встреча с ними была более, чем неожиданная. Они сопровождали корабль!!! Мы не сразу их заметили, но когда все пассажиры высыпали на палубу, действо на воде завладело и нашим вниманием полностью. Восторгам не было предела! Галка радовалась как ребенок, фотографируя море и дельфинов. Мы плыли вдоль побережья, любуясь его красотами. Море мне снилось часто зимой, вот такое же зелено-голубое, безбрежное и одухотворенное. Ощущение праздника витало в воздухе, сердце наполнялось радостью и ожиданием чуда. Представление в дельфинарии превзошло все наши ожидания. Обитатели моря были настолько проворны и умны, что мы просто диву давались.

Поездка в г. Геленжик также оставила яркие впечатления. В «Старом парке» Кабардинки воплотились основы различных эпох мировой культуры. Творения, созданные тысячи лет назад и остающиеся загадкой в настоящее время – пирамиды Египта, сфинкс, олицетворяющий власть фараонов, античный храм, статуя Зевса, средневековый каменный мост, православный храм, кавказские часовни – объединялись в единый комплекс. «Старый парк» дышал историей и свежестью невиданных растений. Таких уникальных экспонатов я не видела ни в одном музее.

Вечерний Геленжик был очень оживлен. Развесистые каштаны бросали причудливые тени на тротуар. Море вздыхало незаметной волной, оживляя лунную дорожку. Тонкие ароматы неведомых цветов окутывали парки. Звучал саксофон…

В такие моменты каждая женщина думает о том, кому отдала свое сердце и не важно с ней он или нет, мысленно она с ним и она любит несмотря ни на что. Мимо такой женщины не сможет пройти ни один мужчина, он подсознательно чувствует этот избыток чувств и ее волнение. Вот он останавливается, приглашает на танец и я, не чувствуя своего тела, легко парю в сильных мужских руках. Но мелодия заканчивается и заканчивается волшебство этого вечера. Мы садимся в автобус, и едем по серпантину дороги назад в Анапу.

Ночная Анапа красива, романтична и загадочна. Оживающие к ночи фонтаны недалеко от набережной переливаются всеми цветами радуги, их музыкальное сопровождение бесподобно. Цветочницы в старинных нарядных костюмах разносят розы среди толпы, рисуют с натуры художники, выступают фокусники. Ты ощущаешь всю прелесть этой жизни, с души сползает все ненужное, отжившее, ты обновляешься энергетически настолько, что, кажется, можешь легко взлететь в небо.

Это ерунда, что тебе за пятьдесят, жить хочется с небывалой силой. Утром, прилично отмахав от берега, ты готова соревноваться с отплывающим от берега кораблем, а вернувшись, домой так плотно пообедать, как не случалось уже лет двадцать…

Пообедать, однако, нормально у нас не всегда получалось. У нашей хозяйки началась какая-то «непруха»: сначала сломался один холодильник, потом не морозил другой, уже новый. Наташа звонила фирмачу, но заменить его отказались. Надо сказать, что хозяйка наша была импульсивной и самодостаточной женщиной, бросив новый холодильник возле магазина на улице, где его покупала и не получив денег за возврат, она купила для нас другой, уже без ненадежной электроники. Мы все были немало удивлены этим решительным ее действиям, имеющиеся в хозяйстве мужчины покорно носили через двор холодильники целую неделю, а мы мечтали просто о холодной воде и нерастаявшем мороженом…

Я, прикинув расходы Наташи, понимала, что она в этот заезд проработала на нас бесплатно и, тем не менее, она не взяла с отдыхающих ни одной лишней копейки. Ее принципиальности и порядочности мог позавидовать любой из нас. Много поучительных советов и уроков «выдавала на гора» она за день, а когда приходил вечер, мы с ней беседовали о вере, находясь в соседних комнатах. Я ей рассказывала, в какие тяжелые моменты моей жизни мне помогла молитва и вера и это были настоящие чудеса, она – мне. Наташа могла часами слушать о наших Костромских храмах и Святынях, вздыхая с сожалением, что лишена возможности бывать там. А я думала над тем, где она берет силы, обслуживать целую толпу народа в такую аномальную даже для Анапы жару. Похоже, эта женщина просто нашла себе дело, от которого черпала силы и была по-настоящему счастлива. В свои шестьдесят пять лет она чувствовала себя моложе и подвижней нас, да и намного жизнерадостней. Глядя на Наташу, я говорила себе: держать марку!!!

Десять дней пролетели стремительно. Пора собирать чемоданы. Домой почему-то не хотелось. Как быстро привыкаешь к людям – думала я. Вроде все мы такие разные, ан нет, пересеклись же наши пути зачем-то. Зачем?! Каждый человек уникален в своих стремлениях и желаниях, не похож ни на кого другого, но он еще и носитель добра и зла. Очень важно, что бы зло ни оказалось сильнее, не затмило наш разум и сердце. Тогда мы поймем очень простую истину: где есть любовь и доброта, там хорошо и просто самым разным людям.

Мне почему-то было жаль Наташу, скоро зима и она останется совсем одна в этом большом доме. Как же все-таки бывает одинок человек, не смотря на такое огромное количество знакомых людей, ведь к ней приезжали отдыхающие со всей России. Она вышла за калитку проводить нас с равнодушным лицом, скрывая внутреннее волнение.

– Храни Вас Господь! – обронила я напоследок – может еще и свидимся…

Нечего терять

Саша себе не знала цены. Ей это говорили мужчины не однажды. Выглядела она моложе своего возраста, да и в душе чувствовала себя еще достаточно молодой и сильной. Одинокая жизнь никому не на пользу, а она жила одна давно. Дети выросли и, казалось, забыли о том, что мать осталась один на один со своим одиночеством и не востребованностью. Дежурные звонки почти не несли никакой информации об их жизни, многое они уже не считали нужным сообщать матери, и она узнавала о некоторых событиях, только спустя какое-то время. Саша помогала им, чем могла, даже если они и не просили об этом. Наверное, эти небольшие деньги почти не играли никакой роли в их жизни, но для матери это был простой и доступный способ напомнить о том, что она думает о них, любит и ждет их всегда.

На работе Саша справлялась со своими обязанностями легко, без особого напряга, помогала другим, а зачастую выполняла и чужие обязанности. Ей не на что было тратить себя, кроме работы. Дома она так же легко и ловко переделывала дела и ей их не хватало.

Она успевала все в своей жизни: сходить в театр, посмотреть нашумевший фильм, прочесть книгу, связать носки всем родным. А свободное время оставалось все равно, и его не на что было потратить.

Последний в ее жизни мужчина был продвинутый и продуманный в женских вопросах. Каким образом он предусмотрительно угадывал ее желания, иногда оставалось загадкой. Когда Саша почувствовала, что все это ненадолго, не стала паниковать, отпустила его без выяснения отношений. А когда поняла, что больше никогда не поверит мужчине, успокоилась и завязала с поиском своей половины.

Радость жизни неожиданно вернулась. А рассуждала Саша примерно так: свободна! – хочу халву ем, хочу пряники… Она ощущала еще большой запас жизненных сил и не собиралась сдаваться.

Чем же мне заняться то всерьез? – спрашивала она себя и не находя ответа садилась за компьютер. Саша могла пообщаться в сетях, но недолго. Нытье подруг быстро надоедало. Иногда Саша проникалась, но никогда не утешала неудачников, ненавязчиво замечая: ничего страшного не случилось, все переживется. Ее спокойствие и невозмутимость часто люди не понимали, принимая за черствость и равнодушие. Саше хотелось донести до их сознания, что нужно копить в душе только хорошее, доброе, светлое, что несет радость каждому дню жизни человека, а не лелеять обиды и корить себя за промахи. Отмести все то, что мешает жить человеку. Она тоже этому не сразу научилась, но ее чувство юмора и оптимизм были поистине завидными. Незаметно в круг ее знакомых все добавлялись и добавлялись люди, нуждающиеся в помощи. Умом, склонным к быстрому анализу, Саша сразу определяла верный путь к исцелению, находя самые нужные слова для поддержки своим близким. Неудачи это тоже болезнь, от которой непросто избавиться. Часто человек сам их программирует, не имея прочной веры в свои достижения. А хуже всего, если человек зациклен на собственных неудачах и его ничто больше в жизни не интересует. Двигаться вперед, не смотря ни на что, казалось бы, так просто, но идти с грузом проблем и неудач за плечами не всем под силу.

Сашин расчет был так же прост: жизненные трудности повышали ее стойкость и жизнелюбие прямо пропорционально. Саша могла поспорить с судьбой, извлекая плюсы из любых неоспоримых минусов, ни разу в жизни она ни о чем не жалела. Чаще всего обстоятельства складывались не в ее пользу, но Саша помнила о том, что мы только предполагаем, а Бог располагает и у него свои неизвестные нам планы. И жизнь все-таки давала снова шанс…

Саша не боялась того, что люди ее не поймут, часто ведь понимание приходит не сразу. Ее родственница, воспитательница в кадетском корпусе писала ей в сетях: У меня сегодня ЧП на дежурстве, кадеты привезли спирт из дома, напились.

– Ты их не ругай, толку не будет, поговори по-взрослому. Объяснить нужно, что алкоголь вымывает клетки мозга, что будут видоизмененные гены и могут родиться нездоровые дети и т. д. – отвечала ей Саша.

Ольга сообщала далее:

– Положено при ЧП ставить в известность инспекцию по делам несовершеннолетних. Если с ними что-то случиться и не дай бог летальный исход – мне тюрьма.

– Если они тебя уважают, должны сказать всю правду, только палку не перегибай. Так-то взрослые уже, что за нужда отраву всякую пить, телек просвещает народ на этот счет. Надо бы докопаться кто продал им дешевый суррогат и того сурово наказать – переживала за детей Саша.

– Этим и займутся органы. А пацанов из кадетки выгонят – писала Ольга.

– Пацанам надо объяснить, что лучше рассказать правду и не терять уважения к себе. Что так рука и не дрогнет выгнать? – это ведь крест на человеке поставить, не иначе. А потом они будут так же и к другим относится, переступать через людей научите разом – вот вам и «уроды» готовые.

– Ты не знаешь современную молодёжь. Это уже наглость, не первый раз попались. Меня сейчас лишат надбавки к зарплате, мои дети почему должны страдать за каких то дебилов? Пусть отвечают за свои поступки – стояла на своем Ольга.

– Человеческое найти можно даже в убийце, важно хочешь ли найти. Если сейчас от них откажетесь, то кому они нужны в нашей стране? А так может хоть армия из них людей сделает. Семья видать неблагополучная была у парней. А сколько интересно они у вас то учатся? Это ведь и ваша недоработка…

– Я уже жалею, что рассказала тебе об этом. Бога благодарю, что они живы и здоровы, а то бы я была уже под арестом! – продолжала недвусмысленно Ольга.

– Это говорит только о том, что мы живем в ненормальном государстве, где система может раздавить любого, даже если человек ни в чем не виноват – не соглашалась Саша.

Она могла быть, чьим угодно адвокатом, но не судьей! Родственница ее обижалась и считала, что конечно она права, по – молодости, не сознавая того, что несправедливость по отношению к кому то, порождает несправедливость и к самому себе. Саша беспокоилась не за Ольгу, а за ее детей, так как знала наверняка, что жизненный путь матери определяет в какой-то степени путь ее детей.

Следующий диалог с Денисом начинался так:

– Завтра увольняюсь из института, не знаю чем заняться теперь. Жизнь, конечно, продолжается, или существование…

– Я ни разу не назвала так свою жизнь, как бы не было тяжело… Надо сказать самому себе: все плохое в твоей жизни позади. В церкви то был? Свечку не забудь за обидчиков поставить – наставляла заботливо Саша.

– Поставил. Никак не определюсь со сферой деятельности, боюсь, что недостаточно хорошо знаю программы компьютера.

– Про программы помалкивай, проблемы будут, приедешь, покажу. Это просто страх, все так же начинают, одинаково, смелее, да и все. Я села главным бухгалтером работать без каких-либо навыков, компьютер первый раз видела. Такие казусы бывали: нажму одну букву и держу, надо мной все в офисе «угорали», не поверишь. Сейчас практически все бухгалтерские программы освоила и не только их. Любые способности можно развить. Мне никогда ничего легко не давалось…

– Нет, это способности разные. Не все ведь петь умеют, скажем. Способности от Бога даются, или не даются, было бы что развивать. А учителя всегда нужны – настаивал Денис.

– Вот читаю стихи на сайте, и зло берет: есть просто никудышные и их еще другие бездари хвалят. Я им сегодня выдала уже, сейчас пришлю.

Уж, коль назвался ты поэтом,

Следи за качеством при этом!

Я не от спеси говорю,

Поэта я всегда люблю.

Но если ты не дружишь с Лирой,

Пройдусь по шерсти я сатирой.

Надеюсь, что простишь, друг мой,

Работать надо головой!

Читать великих, и при том,

Не пустословить над стихом.

Ее Величество – Идея,

Запомни, над стихом радея!

– Как на твой взгляд? Мне, кажется, рифма безупречна, и не бессмысленна, а значит труд – главное.

– Весьма интересно. На манер 19 века. Рифма действительно хорошая и слог сохраняется. А вообще, как говорил Оскар Уайльд: плохие стихи есть порождение искреннего чувства. Так что пусть пишут, но клевать их тоже иногда стоит – заметил Денис.

– Спасибо за похвалу. А потом, я и не пишу почти, если писать ежедневно – наверное, станешь Мастером…

– Ну, каждый день вдохновения может и не быть. У меня оно вообще редко бывает. Депрессия вообще не содействует творчеству. Хотя некоторые думают, что наоборот: у Эдгара По, Хемингуэя, например. Но я сковываюсь при этом. Вы ещё с чувством юмора держитесь, как я посмотрю…

– Еще каким!!! Я вообще депрессию не признаю – может это слабость характера, либо прореха в воспитании.

– Нет, это болезнь. Владимир Леви и другие выдающиеся психиатры сходятся во мнении, что это болезнь, и довольно тяжёлая. Мне ещё скоро докладывать в клубе: про первого Романова – неожиданно перевел разговор Денис.

– Любопытно, я тоже приду, всегда историю любила. Где этот клуб находиться? – подытоживала Саша.

Денис был значительно моложе ее, но с ним было о чем поговорить. Кандидатскую он получил давно, была готова к защите и докторская, но ему не давали ходу в НИИ. Более того, молодого ученого зажало руководство до такой степени, что пришлось уволиться из института. Саша так же работала когда-то в этом институте, но из – за разногласий с руководством, ей тоже пришлось уволиться, еще раньше Дениса. Это не стало для нее трагедией, наоборот, Саша не любила застой и скуку. Новая работа всегда приветствовалась ею: новые люди, новые обязанности и ощущения.

Другой ее старый знакомый Михаил работал в МЧС. Ему она неожиданно сообщала:

– У меня сегодня все подруги пострадали: одна упала на лед головой, другая кипяток на себя пролила, что хоть за день сегодня такой, еще и предупреждение о шторме пришло от МЧС.

– Думаю, шторм тебе не помеха. На лыжню собираешься? – цеплял он сразу.

– Да побегала уже. Ветер не слабый. Хорошо, но холодно.

– Молодец упорная

– Скорей огнеупорная – отшучивалась Саша.

– Тебе тогда к пожарным надо подаваться… больше пользы обществу.

– Учтем Ваши пожелания.

– А у нас сегодня вечером мужик с работы умер – инсульт. Хороший мужик, добрый, даже до пенсии не дожил…

– Жаль, конечно, к людям сильно привыкаешь, даже на работе. Значит похороны на носу, утром до храма сходи, легче станет.

Саша встала из-за компа, настроение испортилось. В такие минуты хотелось куда-то на природу и помолчать…

Как то, приехав в родную деревню в начале лета, Саша пошла искупаться на речку. Погода стояла прохладная, вода в реке еще не прогрелась. Дочка Саши, потрогав воду, зайти не решилась. Зять в недоумении стоял на берегу. Саша смело шагнула в воду и резво поплыла от берега, знала, что холодно только сначала, потом тело привыкает. Отмахав метров триста, она посмотрела на берег, дочка волновалась наверняка.

– Плыви тоже, Гош – просила она мужа – боишься что ли?

– Ей терять нечего— «сморозил» он…