Рассказы врачей из красной зоны

Перед вами — истории 5 московских врачей, которые ежедневно спасают жизни людей, заболевших ковидом. О выборе профессионального пути, своей ежедневной работе на передовой и о том, почему людям сейчас так важно носить маски, они рассказали Lisa.ru. Встречайте!

Почему выбрала профессию врача

Мое детство — это запахи крахмального медицинского халата и бензина: мама работала фельдшером скорой помощи в Калужской области и почти всегда была на работе. Возможно, поэтому советовала стать юристом, заниматься языками или еще чем-нибудь… другим.

Все определил случай. Когда я была в 8-м классе, наша собака принесла потомство и только мне позволила принять роды.

Образование

В 2003 году я окончила Рязанский медицинский университет им. академика И. П. Павлова. Скорректировался и выбор специальности. Сейчас у меня два сертификата: врач-терапевт и врач-пульмонолог. В отделении, которым руковожу, мы и в «мирное время» лечили заболевания легких, и, конечно, пневмонии. 

«Красная зона»

Про COVID-19 я узнала, как и все, из телевизионных новостей прошлой зимой. Помню, когда обсуждали его с коллегами, мы и представить себе не могли, что все окажется настолько серьезно. Видов коронавирусов множество, большинство достаточно безвредны. Ближневосточные эпидемии SARS и MERC проходили локально и далеко. Хорошо помню вспышки вирусных пневмоний, связанных с гриппом в Москве. Решили, что хуже гриппа не будет.

Мне было проще: пневмония — моя специальность. Но терапевтами пришлось стать и гинекологам, и офтальмологам, и хирургам, и всем остальным.

Мы, терапевты, наши ревматологи и аллергологи с большим опытом применения биологических препаратов, оказавшихся эффективными в лечении COVID-19, курируем непрофильные отделения, создаем рабочие протоколы. Решение остаться работать в условиях инфекционной больницы — это и профессиональный, и личный выбор. Все лучшие специалисты остались. Ушли единицы. Сейчас мы всему учимся все вместе. И уже многому научились.

С инфицированными больными мы работаем с марта. Шок, вызванный абсолютной новизной заболевания, проходил по мере того, как росло понимание, как лечить, что делать в той или иной ситуации. Вскоре наладилась спокойная рабочая обстановка. Нагрузка на медиков сильно возросла. Но в остальном все по-прежнему: это наша обычная работа.

День начинается с утреннего обхода всех больных в отделении. Затем обсуждаем лечение пациентов своего отделения, отделений, которые курируем. В сложных случаях, когда у пациентов есть сопутствующие заболевания и надо аккуратно выбирать терапию, чтобы не ухудшить их течения, решения принимаются коллегиально. Для назначения биологических препаратов, которые, как и любые сильные средства, могут иметь побочные эффекты, также собирается консилиум. 

За десять месяцев накопился большой опыт. Уже многое знаем, и все же знаем не до конца — в этом, наверное, самая большая сложность. Каждый день видим новые особенности в течении заболевания. Поэтому стопроцентной уверенности в прогнозе и в результате лечения нет.

Я помню многих своих пациентов, поддерживаю с ними связь. Больше всего запоминаются очень тяжелые, которых удалось вылечить. Особенно бывает горько, если абсолютно здоровый молодой человек вдруг оказывается на грани жизни и смерти — это тяжело еще и психологически.

С пандемией моя жизнь изменилась полностью, как и у медиков всего мира. В такой ситуации крайне важна поддержка близких, и я очень благодарна своей семье — родителям, мужу, детям-школьникам. Свой единственный выходной я провожу вместе с ними. А уже на следующее утро — снова за дело.

Почему выбрал профессию врача

Стать врачом — можно сказать, моя детская мечта. Родители воспитали так, что с раннего детства врачи были для меня какими-то особенными, невероятными людьми, и мне хотелось быть похожим на одного из них. А уже чуть позже я решил, что стану хирургом.

Образование

Моя профессиональная судьба складывалась так: окончил Российский медицинский университет им. Н. И. Пирогова по специальности «Лечебное дело», затем ординатуру по хирургии. Получив специализацию, несколько лет работал врачом-хирургом в 15-й больнице г. Москвы, а в 2017-м пришел на работу в 52-ю больницу, где прошел путь от врача-хирурга до заведующего отделением.

«Красная зона»

С ощущением, что вирус где-то совсем рядом, я столкнулся в аэропорту «Шереметьево» в феврале 2020-го, когда уже начинались карантинные мероприятия, но еще не отменили полеты. Четверо суток мы встречали пассажиров с зарубежных рейсов, фиксировали контакты, брали мазки. Прилетавших было неожиданно много. Мы никогда не видели аэропорт глазами работников, и уже тогда можно было оценить масштаб бедствия. А потом, когда к нам повезли пациентов с пневмонией, – одна скорая за другой — пришло понимание, что мы глубоко «внутри».

Обычный мой день начинается с утренней конференции в отделении, приеме-сдаче дежурства, далее — обход, осмотр пациентов, оценка тяжести, назначение терапии и контроль за исполнением назначений. Все то же самое, что и раньше, только в полной защите — костюм, респиратор, перчатки, очки. Конечно, работать в полном обмундировании трудно, но эти неудобства не идут ни в какое сравнение с проблемами наших пациентов.

Самая печальная ситуация, с которой, увы, приходится сталкиваться, — это когда пациенту не получается помочь, несмотря ни на что, несмотря на весь труд и старания всего персонала — таков COVID. Но к счастью, несоизмеримо больше у нас достижений — наших побед над вирусом. Когда после тяжелой продолжительной болезни, пройдя через все виды лечения, а иногда и через отделение реанимации, человек возвращается к своим родным, в свою прежнюю жизнь, ты осознаешь: все не зря.

Очень многие из тех, кого мы лечим, запоминаются. Есть люди, которые, несмотря на тяжелое течение заболевания, сохраняют оптимизм и беспрекословно выполняют все назначения и наставления, что не только объективно важно, но и приятно для врача, который понимает, что борется с вирусом не один, а рука об руку с пациентом. А вместе мы однозначно сила!

Те редкие дни, когда я не работаю, я провожу со своей семьей, а еще отвожу время самообразованию — несмотря на временное прекращение практики, хирург во мне требует совершенствования. В связи с большим количеством семинаров, мастер-классов и конференций, которые сейчас проходят онлайн, удается стать их участником в нерабочее время в домашней обстановке. А вот встречи с друзьями стали редкими, и это очень грустно.

О том, насколько коварна эта болезнь, трубят повсеместно, и мне хочется надеяться, что ковид-диссидентов уже не осталось. Отрицающие проблему просто не представляют, как тяжело может заболеть даже молодой человек! Думаю, если такие люди все еще есть, то это лишь потому, что они или их родные просто с этим пока не столкнулись.

Хочу пожелать, чтобы никому не пришлось перенести эту болезнь в тяжелой форме. А элементарная забота о себе и проявление уважения к близким людям — носить маску или респиратор. Это так просто, но может уберечь от страшных последствий. Жду не дождусь того момента, когда маски можно будет снять не только посетителям кафе, но и нам, врачам, в больницах.

Почему выбрала профессию врача

Я всегда знала, что буду работать в области медицины: у меня мама — врач-инфекционист. В начале учебы хотела пойти по ее стопам, но после третьего курса попала на практику в отделение терапии. Меня это захватило, и я твердо решила: стану терапевтом.

Образование

Окончила я Российский медицинский университет им. Н. И. Пирогова (второй мед). После учебы 10 лет проработала в 5-й градской больнице им. Святителя Алексия. Родила ребенка. Затем устроилась в Городскую клиническую больницу № 67, где и работаю по сей день.

«Красная зона»

Около года назад появились первые репортажи из стран Азии о новом коронавирусе — это казалось чем-то тревожным, но таким далеким от наших реалий! Даже в марте, когда наша больница была перепрофилирована в COVID-центр, мы еще не предполагали, что пандемия примет столь глобальные масштабы — надеялись, что все быстро закончится. Но когда увидели, что не только пожилые, но и молодые люди стали попадать в отделения реанимации, пришло осознание: это очень опасная болезнь, и она с нами надолго. 

Сейчас, наверное, уже нет ни одной семьи, в которой кто-то — близкий или родственник — не переболел бы ковидом. Самым возрастным нашим пациентом была женщина 96 лет. Мы очень за нее переживали и были так рады, что побороли болезнь! Еще один пациент старше 80 лет поступил к нам с 90% поражением легких. Он был очень тяжелым, долго лежал в реанимации, но сейчас дома, периодически нам звонит. Самое большое достижение и самая большая радость для нас — когда мы выписываем наших пациентов домой. Это вдохновляет и не дает опускать руки даже в самых трудных ситуациях.

Почему выбрала профессию врача

Ответ на вопрос «Кем я хочу стать» пришел ко мне в 10 классе. Многие друзья нашей семьи были медицинскими работниками, часто рассказывали о своей профессии. По окончании школы я поступила в медицинский колледж и убедилась: это мое.

Образование

Вскоре я подала документы в медицинский вуз — МГМУ им. И. М. Сеченова, прошла интернатуру, ординатуру. Работала врачом-травматологом-ортопедом, исполняла обязанности заведующего приемным отделением. Сейчас руковожу работой медицинского персонала в резервном госпитале в Крылатском, работаю с людьми с COVID-19.

«Красная зона»

Первых пациентов наш резервный госпиталь принял 5 октября. Каждый день — новые вызовы, ко всему нужно быть готовой. Утро начинается с совещания, в котором принимают участие заведующие отделениями и старшие медицинские сестры. Мы обсуждаем итоги ночного дежурства, сложные клинические случаи. Далее начинается работа с пациентами — обходы, выполнение назначений, консультации, диагностические исследования. Словом, работаем!

Когда оказываюсь вне больницы, стараюсь побольше общаться с родными, друзьями, общение с ними по-настоящему помогает в это непростое время, поддерживает морально. Ну и конечно — выбираюсь на прогулки на свежем воздухе, с непременным соблюдением профилактических мер. COVID-19 существует, он опасен, мы убеждаемся в этом каждый день. Поэтому, чтобы сохранить свое здоровье и защитить близких, важно быть максимально осторожными.

Почему выбрал профессию

Связать жизнь с медициной я захотел в 8 лет. Да так сильно, что своего решения не поменял. В итоге 25 лет отработал на городской подстанции скорой, последние 5 — на коммерческой.

Образование

Изучать предмет я начал еще в детстве. После школы поступил в училище, с тех пор учусь всю жизнь, вот уже 30 с лишним лет. В медицине нет «порога», после которого ты все знаешь и всех спасаешь — это бесконечная учеба «в поле», на практике. Ковид стал еще одним таким уроком.

«Красная зона»

То, что дело плохо, я понял сразу, едва появились подробности о вирусе: симптомы, заразность. После эпидемии в Италии стало ясно, что нас это не обойдет.

Сейчас вся скорая — большая красная зона. Кого-то спасаем, кого-то — нет. Боремся, стараемся довозить, вытаскивать. Есть тяжелые больные, есть «сюрпризы» в виде тех, кто не чувствует себя зараженным — с бессимптомным течением. Есть те, кто намеренно скрывает возможное заражение.

На первых порах мне пришлось отказаться от контакта с пожилыми родителями. Очень уж не хотелось заразить близких, но нельзя же постоянно бояться неизбежного, правильно? В итоге и я, и дети, и жена — все мы переболели. Просто встретили ковид с полной готовностью: запаслись лекарствами, продуктами и ждали, пока симптомы уйдут, а тесты станут отрицательными. Ждать пришлось почти месяц, прошла болезнь непросто. Но лучше уж так, чем сидеть и переживать.

Вот вирус. Реальный, просто представьте. Он каждый день забирает тысячи жизней по всему миру. И вот сейчас именно вам выпадает шанс помочь окружающим и сделать мир чуточку лучше и добрее. Вы же этого хотите, правда? Тогда, пожалуйста, наденьте маску. Вам это не сложно, а жизни других людей будут спасены.

«Я встретила бывшую коллегу, она рассказала, что ищут врачей-терапевтов для работы в «красной зоне». Тогда ежедневно увеличивалось количество госпитализированных пациентов, а сотрудников госпиталя не хватало. Потом мне предложили остаться на постоянной основе, я согласилась и работаю по сей день», — рассказала Мария Шумакова.

Чтобы работать с коронавирусными больными, Мария, как и все ее коллеги, прошла обязательное обучение по актуальным вопросам профилактики, диагностики и лечению COVID-19. Кроме этого, врачи ежемесячно изучают временные методические рекомендации. Но это не самое сложное. Во время пандемии нагрузка на врачей выросла многократно. Объем работы непредсказуем и зависит от количества и тяжести состояния пациентов.

«Мой рабочий день длится в среднем около 10 часов, более половины этого времени я провожу в «красной зоне». Зачастую приходится работать по выходным, потому что в будние дни не остается времени на оформление медицинской документации», — рассказывает Мария.

Дополнительное ощущение загруженности создает необходимость ношения СИЗов — средств индивидуальной защиты: «Вы наверняка слышали истории о том, что в защитных костюмах очень жарко, их нельзя расстегивать и ничего снимать. Пока ты в нем, нельзя пить, есть и даже ходить в туалет».

В коронавирусный центр переводят очень тяжелых больных из других клиник. Мария рассказывает, что во время работы в «красной зоне» случались недели, когда у каждого из врачей было более 20-25 пациентов одновременно.

«Самое трудное — это ведение очень тяжелых пациентов, которых переводят из других медицинских учреждений, ковидных отделений, где, несмотря на проводимую терапию, развивается отрицательная динамика. Тяжело общаться с родственниками пациентов, это занимает очень много рабочего времени в «красной зоне». За смену всех надо посмотреть, сделать назначения, кому-то скорректировать лечение. В таком стационаре важно быть постоянным врачом, чтобы вести пациента весь период лечения, от поступления до выздоровления, не передавая ответственность за него коллегам».

В число пациентов часто попадают люди с тяжелыми сопутствующими патологиями — онкологическими, гематологическими, пациенты после перенесенных инфарктов и инсультов.

«Наше время в «зоне» бесценно, мы стараемся максимально качественно уделить внимание пациентам, ничего не упустив в условиях гипоксии. Конечно, трудно, но я ни на минуту не пожалела о принятом решении».

Врачи также болеют, а некоторые и погибают от COVID-19, ведь они больше всех контактируют с опасным вирусом.

«Год назад было очень много заболевших, в эту волну — единицы. Я считаю, это напрямую связано с вакцинацией. Большинство моих коллег сделали прививки от COVID-19. И самое лучшее — это соблюдать самоизоляцию в случае заболевания и пройти вакцинацию против коронавирусной инфекции».

Мы спросили Марию, чем жители Карелии могут помочь врачам.

«Сделать прививку и убедить родных вакцинироваться», — сказала она.

По ее словам, большинство наших пациентов сожалеют, что не успели вовремя привиться, и обещают это сделать после выздоровления.

Мария Шумакова — врач-терапевт Госпиталя для ветеранов войн. Окончила в 2015 году медицинский факультет Петрозаводского государственного университета, затем интернатуру и ординатуру по специальности терапия. Работала в территориальном управлении Росздравнадзора по Республике Карелия, затем в ведомственной поликлинике МВД. В июле прошлого года на время отпуска пришла в Госпиталь для ветеранов войн, перепрофилированный в монопрофильный центр для оказания медицинской помощи больным с коронавирусной инфекцией.

«Когда пациент уходит, а ты думаешь, сделал ли ты все, что мог…»

Анастасия Никитина по профессии ЛОР, но работает в Covid-госпитале Республиканской клинической больницы Татарстана почти с самого открытия. Местные врачи шутят, что все они теперь инфекционисты поневоле.

Анастасия признается, что за последние два года очень сложных дней было немало.

«Летом очень долго уходил один пациент. Когда в реанимации видишь, что сознание нарушается, когда видишь, что уже нет шансов, а за это время ты обычно уже узнаешь семью пациента, наверное, это самые тяжелые дни. Таких пациентов было несколько. Вроде ты сделал все, что мог, но, естественно, мысленно себя пожираешь, все ли ты сделал, что мог, все ли вовремя», – рассказала Анастасия Никитина.

Справиться с такой непростой ситуацией помогают коллеги, ведь такие истории, к сожалению, случаются у всех. Лечит время, говорит Анастасия, и большой поток пациентов, которым нужна помощь.

«Моменты выздоровления тех пациентов, которые были на грани жизни и смерти, когда понимаешь, что ты им помог. Не только ты лично, конечно, но и другие. Но моменты благодарности, их глаза, они помогают отвлечься», – признается врач.

По словам Анастасии, о конце пандемии в Covid-госпитале мечтают буквально все сотрудники.

«Чтобы всего-всего хватало – и сил, и обеспечения, и больниц, и работников», – поделилась мыслями врач.

«Тяжело, когда видишь глаза задыхающихся людей»

Ильдар Муслимов заведует во временном инфекционном госпитале РКБ одним из самых сложных подразделений – отделением реанимации и интенсивной терапии. Именно здесь проходят лечение самые тяжелые пациенты.

«Каждый день сложный. Когда заходишь и видишь таких пациентов, оценить, выделить как-то не получается. Когда видишь глаза задыхающихся людей… Каждый день сложный…» – рассказал врач.

Радостные дни в реанимации, по словам доктора, когда никому из пациентов не становится еще хуже. Но такое случается, увы, не часто.  

«То, что говорят про “омикрон”, что он якобы легче течет, – нет. Мы не видим, что что-то происходит в легких, но мы видим, что при сопутствующих заболеваниях они все ухудшаются при Covid-19. И это мнимое “в легких нет изменений”… Изменения есть во всем организме при “омикроне”, то есть он усугубляет все заболевания, которые есть у пациента», – объяснил специалист.

Да и «дельта» никуда не ушла, по-прежнему встречаются пациенты с тяжелым поражением легких.

Татарстанцам врач посоветовал беречь себя, а главное, своих пожилых близких.

«Подряд умерли четыре пациента»

Врач-инфекционист Альфия Зуфарова с начала пандемии до недавнего времени отвечала за всех детей с новой коронавирусной инфекцией в детской поликлинике «Азино», с 20 марта по 8 октября через ее руки прошло 648 маленьких пациентов, потом она перешла работать в РКБ. Здесь лечит уже взрослых пациентов.

«Самый сложный день – это когда у меня подряд умерли четыре человека. Я понимала, что это ожидаемо: люди старше 70 лет, тяжелая форма. Но когда мне сказали про четвертого, я просто села и начала плакать», – рассказала врач.

Сложные дни бывают достаточно часто, ведь за каждого пациента у врача болит душа. Дедушка Альфии, тоже доктор, говорил: «Хороший врач пропускает каждого больного через свое сердце, плохому будет все равно».

«В РКБ мы сражаемся за каждого. Радуемся маленьким победам. Вот на прошлой неделе у меня бабушка 90-летняя домой ушла, сейчас еще одна бабушка 89 лет домой выписывается с выздоровлением. Эти моменты окрыляют, перевешивают все остальное. Когда ты знаешь, что человек пришел в тяжелом состоянии, но ты его вытащил, он выздоровел и это твоя заслуга в том числе, это многого стоит. Ты понимаешь, что живешь не зря», – отметила Альфия Зуфарова.

Мечта врача-инфекциониста простая – Альфия признается, что хочется в отпуск, туда, где море и солнце.

«Хочется, чтобы быстрее Covid кончился и с чувством выполненного долга мы бы поехали куда-нибудь отдохнуть на море», – добавила она.

Но пока мечты врача остаются мечтами, с «омикроном» пациенты тоже попадают в стационар. Врач объяснила, что «омикрон» протекает легче, но те пациенты, кому пришлось столкнуться с тяжелой формой течения этого штамма, лечению поддаются сложнее.

«Мечтаю, чтобы на земле был мир и люди были здоровы»

Сестра-хозяйка Алсу Нугуманова в «красной зоне» с 10 апреля 2020 года, то есть с самого открытия госпиталя.

«Самыми тяжелыми были самые первые дни. Хотя нас научили всему, впервые же начинали так работать, многого не знали еще. А люди начинали болеть. Морально тяжело было тогда», – поделилась женщина.

За почти два года работы в ВИГе Алсу видела очень тяжелых пациентов, наблюдала, как тяжело переносили болезнь пожилые.

Настроение у пациентов разное, кто-то благодарит персонал, кто-то выписывается молча.

«К этим СИЗам мы привыкли уже, но все равно тяжело. Работаем по четыре часа – тяжело…» – отметила Алсу.

«О чем я мечтаю?.. Чтобы на земле был мир и люди были все здоровы, чтобы наши дети нас только радовали и родители были здоровы», – ответила сестра-хозяйка.

«Двадцать машин скорой ждали открытия Covid-госпиталя»

Саяр Сиразетдинов – заместитель руководителя временного инфекционного госпиталя РКБ, он заведует приемным отделением, в буквальном смысле слова находится на передовой борьбы с коронавирусом.

«Наверное, самый сложный и тяжелый день был 2 октября 2020 года, тогда мы открылись уже второй раз. Было затишье около месяца, нас свернули на прежнюю работу – мы работали как травмцентр. И когда нас открывали повторно, нам надо было буквально за два дня заново травмотологическую службу переместить в условия корпуса «А» и здесь снова наладить эту работу. 2 октября двадцать машин скорой помощи стояли в режиме ожидания у здания РКИБа», – рассказал Саяр Сиразетдинов.

И сразу же после открытия госпиталя все эти скорые приехали в РКБ. Саяр Сиразетдинов признается – в тот день пришлось изрядно попотеть, но команда ВИГа справилась.

30 декабря Covid-госпиталь РКБ снова закрыли, но не прошло и месяца – 23 января ВИГ вновь вынужден был открыться для приема пациентов с инфекцией. В этот раз, по признанию врача, чуть проще, даже несмотря на то что в команду пришли много молодых специалистов, которых опытные коллеги старательно обучали и готовили к работе.

«Сейчас мы дело имеем с “омикроном” в том числе, но сказать, что “дельты” нет, у меня язык не поворачивается», –  добавил заведующий приемным отделением.

По его словам, за два года стало больше вакцинированных жителей, люди стали заметно ответственнее относиться к своему здоровью, чему врачи очень рады. Саяр Сиразетдинов уверен, что масочный режим и QR-коды сыграли свою положительную роль, не дав инфекции распространиться стремительно. 

«О чем может мечтать врач?.. О том, чтобы люди не болели. А если и болеют, то выздоравливали бы быстрее», – поделился Саяр Сиразетдинов.

«В первый день было страшно»

Медбрат отделения реанимации и интенсивной терапии Covid-госпиталя Артем Романов в «красной зоне» с самого начала – с апреля 2020 года. А самым сложным и тяжелым днем в госпитале был самый первый день.

«Не знали, с чем работать. Страшно. Мы задыхались в этих масках, это сейчас уже привыкли. А тогда было очень страшно», – рассказал медик.

В первые дни, признается Артем, казалось, что на месте одного из тяжелых пациентов скоро окажешься и ты.

Но время шло, медики привыкали к работе в режиме нон-стоп в костюмах, очках и респираторах. С приходом «омикрона» жители будто расслабились, однако в реанимации свободных коек очень мало.

«Пока они сами не заболеют или пока их родственников не коснется это, они не будут шевелиться. А когда они дойдут до того, что мама, папа, дедушка, бабушка, дядя, тетя заболели, начинают беречь себя. А до этого…» – отметил Артем Романов.

«Был наплыв – все резко заболели»

Медсестра Рамиля – первая, кого видят поступающие в госпиталь Covid-больные, она работает на самом первом посту «приемки». Заполняет документы.

Для девушки самым сложным был день в начале подъема заболеваемости «дельтой».

«Народу очень много было, начался наплыв. Все заболели резко», – вспомнила Рамиля.

Тогда медики сами себя настраивали, что все это вскоре пройдет и будет нормально. Сейчас действительно стало легче, пациентов заметно меньше.

«Я мечтаю, чтобы дети были всегда здоровы. Больше ни о чем. Ну и чтобы коронавирус закончился», – улыбается девушка.

«Сложен каждый рабочий день»

Альберт Измайлов – координатор госпиталя, он отвечает за переводы пациентов.

На вопрос, какой самый тяжелый день был в «красной зоне», не раздумывая, ответил: «Каждый рабочий день».

Сегодня, как и всегда, очень много и тяжелых, и реанимационных пациентов. Бригады врачей постоянно звонят со своими вопросами.

«Мечтаю, чтобы ковид закончился уже наконец-то. Все, кто с первой волны работает, так думают, мне кажется», – признался молодой человек.

«Боже, когда это закончится…»

Мечта на весь временный инфекционный госпиталь РКБ одна общая – чтобы пандемия коронавируса наконец-то закончилась.

На днях на стене возле одного из лифтов ВИГа появилась еле заметная надпись, нацарапанная ручкой: «Боже, когда это закончится!»

Когда пандемия закончится, не знает никто. Но хочется, чтобы люди знали: на войну с коронавирусной инфекцией в Татарстане вышли лучшие медики. И когда одним становится тяжело, им на помощь или на смену приходят другие – пациентов наедине с этой опасной заразой никогда не оставят, как бы тяжело в те или иные моменты самим медикам ни было.

Хочется еще сказать им спасибо. Всем – от руководства Минздрава и главных врачей больниц до рядовых докторов, медсестер, медбратьев и сестер-хозяек. Спасибо, что боретесь за каждого из нас, до последнего нашего вздоха…

А татарстанцев хочется попросить: сделайте, пожалуйста, все, что от вас зависит, чтобы хоть немного облегчить работу медикам, – носите маски, прививайтесь, пройдите вакцинацию повторно. А главное – позаботьтесь о своих родителях, бабушках и дедушках: не навещайте их, если у вас появились симптомы ОРВИ, и отведите их на прививку.

И тогда пандемия закончится, обязательно. 

Из этических соображений автор изменил имена всех героев и перенес действие в Италию.

---

Как всегда, я заступил на смену в два часа дня. Впереди были первые часы пота, одышки, кашля, постоянного зуда в самых разных местах тела и т. п. Но накануне я получил сообщение от Камиллы: «Витторио перевели в отделение». Это была лучшая новость за последние две недели.

И сегодня я спешил в красную зону, чтобы сделать обход и, ненадолго оставив отделение на доктора Ламберти, подняться в другое отделение, к Витторио. Перед тем я несколько раз заглядывал в реанимацию, но он меня не видел. Теперь я предвкушал момент, когда мы сможем посмотреть друг в другу в глаза.

Я пошел одеваться. К этому времени механизм облачения в костюм был отработан — и, пожалуй, уместно его описать подробнее. В комнату надо входить в хирургической форме, надетой на голое тело.

Клиника закупила носки и медицинские сабо, которые подвергались стирке и дезинфекции после каждого выхода из зоны.

С нижним бельем дело обстоит сложнее, да это и понятно: если стерилизованные носки можно надеть без особых колебаний, то трусы или бюстгальтер, в которых побывали два с лишним десятка дорогих и любимых коллег, создают некоторый психологический барьер.

Тем не менее без белья тоже никак. На посту выдаются очки, респиратор, шапочка, носки, два комплекта бахил, две пары перчаток. Нужно заправить штаны в носки — в противном случае после надевания противочумного костюма можно обнаружить край штанины в подмышке.

Далее надевается слой за слоем вся амуниция воина добра и света: кольчуга, доспехи, перчатки. После чего нужно вернуться на пост, где медсестры обклеивают готового ратника специальным пластырем, устраняя мельчайшие лазейки для вируса.

Представьте, каких усилий стоило сотрудникам, работавшим на посту, на протяжении суток выдавать средства защиты, тщательно обклеивать швы и стыки, а затем проводить инспекцию, которая должна была исключить вероятность заражения. Тяжелейший физический труд, не менее утомительный, чем пребывание в красной зоне.

Кроме того, костюмы защиты имели разные размеры, в зависимости от производителей. С размерной сеткой европейских производителей (S, M, L, XL, XXL) всё было ясно. А китайские приготовили нам сюрприз.

Скажем, мне по европейским меркам полагается размер M. Но если бы я втиснулся в китайский костюм этого размера, то к моменту выхода из красной зоны превратился бы в облысевшего прыщавого уродца, залитого потом…

В зоне меня ждали очень хорошие новости. Ранее к нам поступила молодая женщина в очень тяжелом состоянии. В буквальном смысле слова не могла дышать.

У нее была огромная площадь — лучше сказать, огромный объем — поражения легочной ткани. Но самое страшное то, что заболела она спустя две недели после родов.

Читайте также

Коронавирус как демон. Что сближает болезнь века с нечистью и какие выводы мы можем сделать из этого сходства

И мысль о ее двухнедельном ребенке не давала покоя ни мне, ни Андреа, ни Валентино, который, представляя мне ее, был в глубоко удрученном состоянии: я даже видел конденсат пота на стеклах его защитных очков. На этот раз Валентино встретил меня словами:

— Зайди к ней, посмотри, какая разница.

Стекла очков были чисты, маска слегка колыхалась — я, разумеется, не видел, но догадывался, что Валентино широко улыбается.

Да, женщина преобразилась. Это был совершенно другой человек. Ее доброе, спокойное лицо, казалось, не просто отражает солнечные лучи, но усиливает их яркий блеск.

— Как ты?

— Ой, доктор… Я так боялась. Мне действительно было нечем дышать. Когда температура уходила за 39, наступал полный кошмар. А сейчас — небо и земля.

Пульсоксиметр показывал 99%. На КТ пневмония тоже отступила. Кислород уже отключили. Отлично.

Банальный вопрос: что такое счастье? Когда у тебя много денег? А если легкие съела пневмония? Когда ты здоров? А если есть нечего? Когда ты сыт и здоров, или даже так: богат и здоров? А если одиночество гложет? И т. д., и т. п.

Я понял, что счастье — не длительное состояние, а те краткие мгновения, когда тебе абсолютно ничего не надо. Вообще ничего! Вот сейчас мы оба были совершенно счастливы. Ни она, ни я в эту минуту больше ни в чем не нуждались.

Сегодня, похоже, будет жарко. Изрядно припекает на улице, да и в самой клинике душновато. Я смог починить свою маску, нижний замок которой забарахлил во время прошлого дежурства. И Никола тоже. Позже мы заметили, что почти у всех начали портиться именно нижние замки.

Поступили новые больные. Один пациент выписывался. После начала работы нашего отделения, которое вообще-то считается отделением для тяжелых больных, мы вылечили двадцать человек. Я готовил очередную выписку и снова погрузился в цифры.

У выздоровевшего пациента при поступлении объем поражения легких — 56%. Через два дня поднимается до 100%, далее снова опускается до 60%, — а сейчас всё в норме, и мы, довольные им и собой, отправляем его домой.

Что такое 100% поражения? Полное воспаление ткани легких — оно дает ощущение тонущего человека, который захлебывается водой.

Выписался и физик. Я его не забуду, но сам у него в памяти не останусь — ведь я был для него время от времени появляющимися в поле зрения парой глаз за очками и приклеенным к моему костюму кусочком скотча с надписью: «доктор такой-то».

Прошло два часа дежурства, и в красной зоне началась настоящая жара. В герметично оклеенном противовирусном костюме и под маской, которая существенно затрудняет дыхание, — особенно если дело идет о счастливом обладателе такого носа, как у меня, — было очень неуютно.

На улице только 22 градуса тепла, но средняя нормальная температура тела — 36,6, а возможность теплообмена исключена. Надо поддерживать мыслительную деятельность, а то, что два часа назад было мозгом, теперь больше похоже на гамбургер. Что дальше?

Читайте также

Ваш врач — искусственный интеллект: как работает цифровая медицина

Как кардиохирурги спасают наши жизни, пересаживая сердца

Через пару недель начнется тридцатиградусная, если не больше, жара, — но больные по-прежнему будут болеть, а врачи будут работать. Противочумный костюм станет не столько средством защиты, сколько инструментом самоубийцы. Лучше об этом не думать…

Сегодня мы еще и забрали к себе больного из отделения реанимации, где ребята продолжили творить чудеса медицины. Он был экстубирован после полутора недель нахождения между здесь и «никто-не-знает-где».

Подойдя к нему для первичного осмотра, я заметил небольшую рану с подсохшей корочкой. То был след от трахеостомы — микрооперации, во время которой делают разрез на шее и подключают больного к ИВЛ через трахею.

Вид этой ранки говорил о том, что он пролежал на ИВЛ не менее десяти дней.

Корка на ней показывала, что прошло еще дней пять после экстубирования (судебно-медицинский эксперт во мне никогда не умирал, лишь уволился по собственному желанию).

— Как вы себя чувствуете?

Этот стандартный вопрос в данном случае звучал не совсем обычно, ведь я задал его человеку, который только что вернулся оттуда.

— Хорошо, доктор. Никогда не думал, что сидеть вертикально — такое счастье.

— Понимаю, — солгал я, уже обрабатывая шею счастливца.

Во время этого дежурства меня преследовали два ощущения. С одной стороны, сегодня был необычайно радостный день. Еще бы: мы готовили к выписке молодую маму, физика, приняли в отделение пациента после дюжины с лишним дней на трубе, и — самое главное для меня — Витторио вернулся. Он вернулся!

Когда я зашел к нему, он не просто был в сознании, но уже ворчал, что его не переводят в отделение для менее тяжелых больных. (Хороший знак: гнев всегда лучше, чем отчаяние.)

С другой стороны, в моей адски раскаленной маске, видимо — так мне, во всяком случае, казалось, — застряла какая-то ворсинка или перышко. При каждом вдохе верхнюю губу щекотала невесомая, но ясно ощутимая хрень (иначе не скажешь), словно проверяя мою выдержку и терпеливость.

Я не поддался соблазну выкинуть респиратор в окно и как следует почесать губу. Но это не значит, что я соблазна не испытывал. При каждом вдохе я пытался думать о детях и жене, о пациентах, которые завтра собирались домой. Помогало? Если бы! И эта мука должна была продолжаться еще четыре часа.

А ведь мама мне говорила: стань пианистом…

Каково это – работать и лечиться  в «красной зоне» Липецкой областной инфекционной больницы — рассказали врачи, пациент и журналист.

Наталья, журналист, побывала в «красной зоне» по редакционному заданию

До сих пор помню эти белые больничные стены через зеленые очки. Зона, где выживают и умирают, где спасают жизни и обретают ее смысл.
В коридорах предупреждающие объявления: выход в грязную зону, вход без спецодежды запрещен. В раздевалке, куда мы зашли сначала, на полках — комбинезоны разных размеров. Одеваться помогает второй человек.

Защитные костюмы, маски, перчатки, респиратор, и очки. Всё для безопасности. В этих скафандрах неудобно, дышать тяжело и очень жарко. Не представляю, как медики работают в таких костюмах по 10 часов. При этом нужно уколы ставить, анализы брать, документы заполнять.
Вдыхаем, маска запотевает, присасывается к лицу. Два шага до двери «красная зона». Еще раз обрабатываем руки в перчатках антисептиком. Два шага и заходим в реанимацию.

Тут очень тихо. Нарушает тишину постоянно пикающий звук аппарата ИВЛ. Медсестры, врачи — все одинаковые в костюмах с написанными маркером фамилиями на груди. Видны только глаза.

За прозрачной стенкой – самые тяжелые. В основном, лежат те, кому за 60. Но есть и более молодые. В этот момент понимаешь, там могут быть и твои знакомые. И отсюда они могут уже не вернуться.

Пациенты поступают разные, из разных районов. Лежат целыми днями, на животе, или спине, с трубками во рту. Очень жаль людей. Иногда болезнь развивается стремительно. Вчера были с друзьями в бане, а сегодня свалились с коронавирусом. И порой люди даже не знают, где заразились.⠀
После выхода из красной зоны нас тщательно продезинфицировали. Без костюмов мы выходили с облегчением, но с тяжёлыми мыслями. Почему они оказались там? Где подхватили вирус? Болезнь не выбирает. Одинаково поражает и старых, и молодых, богатых и бедных. Берегите себя.

Ирина Анатольевна Фунтикова, гастроэнтеролог, работает с коронавирусными пациентами с апреля

Я начала работать в так называемой «красной зоне» с момента открытия данного госпиталя. На свою первую смену заступила 18 апреля. Конечно, чувства были самые разнообразные. Было чувство долга: мы понимали уже, что это серьезное заболевание, которое грозит тяжелыми последствиями. Было и чувство страха: не знали, как относится к болезни, не было полной уверенности в схемах лечения, руководствовались временными рекомендациями. Наше братство врачебное в этот момент сплотилось, все старались работать.

Усталость, конечно, накопилась. Привыкнуть к работе в таком режиме если и можно, то очень сложно. Пришлось сократить до минимума общение с родственниками, с другими людьми тоже практически не общаешься. Мы же понимаем, что можем нести угрозу. Хотя нас постоянно обследуют, мы всегда носим защиту, это позволяет чувствовать себя в безопасности.

Сейчас мы видим рост заболеваемости. Хотелось бы, чтобы люди заботились и о себе, и об окружающих. Болезнь все переносят по-разному. Кто-то переболеет легко, а его знакомые, родственники могут перенести это намного тяжелее, а люди преклонного возраста не выжить вовсе.
Много пациентов, которые со временем становятся близкими, ведь некоторые проводят в госпитале несколько месяцев. Мы прикладываем все возможные и невозможные усилия, но, к сожалению, не всех можем спасти.

Мы видим всю проблему изнутри. И к фейкам о том, что никакого коронавируса нет, что это все сделано искусственно, относимся категорически отрицательно. У пациентов, которые переболели, конечно, таких мыслей уже нет. Надеемся, что они это донесли своему окружению. Мы специально беседуем с родственниками о профилактике ковида, чтобы и они соблюдали меры предосторожности, и своим знакомым рассказывали.

Суворченкова Ольга Валерьевна, гастроэнтеролог, в красной зоне с мая

В «красной зоне» я начала работать с 13 мая. Очень хорошо помню точную дату, потому что вышла с больничного, болела коронавирусом. Я сама лежала в больнице, потом прошла все стадии реабилитации дома. Поэтому сюда шла с желанием помочь тем людям, которые попали в ситуацию, через которую прошла сама, совершенно по-другому ощущаешь каждого пациента.

Усталость? Да, есть, в конце каждого рабочего дня. Потому что нет даже времени воды попить. Пациентов очень много: и легкие, и тяжелые. Со всеми надо поговорить, сказать что-то приободряющее. Люди боятся, что это надолго, что это неизлечимо. К счастью, это лечится, хотя сроки у всех разные.
Хочется снять защитные костюмы, вернуться в прежний режим, вернутся к своей специализации, лечить своих пациентов.

Людям, которые не верят в существование болезни, хочу сказать, что эта опасность предостерегает каждого человека. У нас привозят пациентов, они говорят: мы не верили, что коронавирус существует, что это все выдумки журналистов и власти. Власть, наоборот, старается нас защитить всеми возможными способами, чтобы мы не болели, чтобы мы жили. Потому что пациенты с серьезными патологиями, пожилые крайне тяжело все это переносят.

От лица врачей ко всем обращаюсь: носите хотя бы маски, это не так тяжело. Нам будет очень сложно вас лечить, если количество заболевших будет расти быстрыми темпами.

Мы желаем, чтобы это быстрее все закончилось. Чтобы все были счастливы и здоровы. Ведь если наши жители будут здоровы, то и мы будем счастливы.

Николай, пациент, лежал в «красной зоне» в октябре

Не было ни страшно, ни тревожно – все спокойно, врачей по минимуму, больные тоже особо не ходят – все в палатах сидят, на обед тоже все в палату завозят, общей нет, как вот раньше в столовой, где все сидели. Сейчас прямо в палату доставка в красной зоне. Врачи и медсестры очень хорошо экипированы  — то есть у них полностью соблюдаются меры предосторожности, от больных невозможно заразиться, мое мнение. А страх, как у больного – абсолютно отсутствовал. Даже эта экипировка врачей она не устрашала.

Они в первые дни подходили и у нового больного рассказывали о его болезни:  что, какая степень, сколько поражение легких, спрашивали самочувствие – как им дышится (про дыхание это прямо обязательно было), спрашивали сопутствующие, какие есть болезни. Ковид, как я понял, может выстреливать сильно у тех, у кого сердечная недостаточность или еще какая-то болезнь. Для врачей это было очень важно – чтобы они не промахнулись, и чтобы было правильно назначено лечение. 2 раза в день мы их видели.

Самое главное – паники никакой не было. И по профессиональному отношению врачей можно было понять – что все будет хорошо: так вот случилось, значит случилось. И требуется от 6-7 дней до двух недель лечения. Редко у кого, если очень тяжелое, могут месяцами находиться. Это, как правило, где-то за 65 и за 70 людям. Те, конечно, лежат иногда долго и болезнь коварная.

Всем, кто поступал после моего «заселения», в первый день было очень плохо – они не ели буквально, им охота уснуть, буквально сутки спали люди. Кашель очень сильный. Ночью усилился – спать, конечно, сложно…  Мы высыпались днем, когда меньше кашляли, бессонные ночи были.
Для врачей это, кончено, тоже большое испытание, они помимо легких больных, видят еще и тяжелых, и случаются смерти – когда уже невозможно, когда все, что они могли, сделали, медикаментозно и все эти процедуры, но, к сожалению, иногда организм не справляется у людей с этой коварной болезнью. И они с этим потом живут. Все это через них проходит. У меня не было такого перед глазами, а у них это все случается.

Врачам, конечно, большого-большого терпения, и чтобы чувство юмора их, несмотря ни на что, не покидало. А когда пациенты и врачи шутят, все это на более спокойный лад всех настраивает.

«“На трубе” летальность по-прежнему огромная»

Андрей Ярошецкий, профессор кафедры пульмонологии Сеченовского университета, заведующий отделом анестезиологии и реаниматологии НИИ клинической хирургии РНИМУ им. Н.И.Пирогова, председатель Комитета федерации анестезиологов и реаниматологов по респираторной поддержке. После первой волны ковида получил орден Н.И. Пирогова «за особые заслуги в борьбе с новой коронавирусной инфекцией».

— Статистик Александр Драган, который много исследовал расхождения между реальными и официальными данными, опубликовал графики по Бурятии и Новосибирску. Там много пугающего: и по количеству госпитализаций, и по количеству людей, попадающих на ИВЛ. Сопоставима ли региональная ситуация по заболеваемости с московской и насколько в данный момент можно доверять статистике?

— Ситуация в регионах, думаю, сопоставима, вирус-то московский, и расходится по стране именно отсюда. У нас хаб, аэропорты, все поступает через Москву. 

А что касается официальной статистики, то она не может не ошибаться. Если человек болеет легко, он не будет сдавать ПЦР-тест, ведь за этим следуют самоизоляция и драконовские меры: его ни в магазин, ни мусор вынести не выпустят. Он сидит дома, пока не выздоровеет, и в статистику не попадает. Если становится хуже — попадет при госпитализации в случае положительного ПЦР. 

Поэтому любая статистика, будь то американская или индийская — это ни о чем. 

Нас, в действительности, в первую очередь волнуют два показателя: количество госпитализаций в сутки (мы знаем, что примерно 10% пациентов с COVID-19 требуют госпитализации) и избыточная смертность. Госпитализаций в Москве сейчас стало больше, чем когда-либо: около двух тысяч. Это официальные данные, их нельзя скрыть. Поэтому открывают новые клиники. 

— Вы сами как человек, работающий в красной зоне, испытываете дополнительную нагрузку? Стало ли тяжелее?

— Принципиально ничего нового. В нашей больнице 300 коек, из них 20 реанимационных. Как только они заполняются, мы закрываемся на прием, открывается следующий ковидарий с пустыми койками, и начинают заполнять его. Если за ночь, например, создается очередь, то начинается тяжелая работа. А как только заполнили, все идет более-менее по плану. 

В «Коммунарке» сложнее, у них постоянно расширяют количество коек. 

— Лица, натертые масками, — все это в прошлом? 

— В первую волну собирали СИЗы с миру по нитке, но прошел год, и в них нет недостатка. Человек, который работает в красной зоне, получает приличную зарплату, в два раза больше, чем до ковида, он может позволить себе нормальную полнолицевую маску со съемным фильтром. Если у кого-то мозоли на лице, то это потому, что человек уж очень сильно на себе экономит или хочет, чтобы ему предоставили что-то индивидуальное за счет бюджета.

— Сколько времени вы проводите в красной зоне?

— Около четырех часов в день. Мы обсуждаем пациентов, я фиксирую все данные по нарушениям дыхания и газообмена, которые нужны для настройки параметров респираторной поддержки, для научного анализа и, в итоге, для понимания, как работать с тяжелым COVID-19 в дальнейшем. Затем я ухожу. Но и вообще, люди в большинстве клиник не сидят сутками.

Каждые 6-8 часов выходят из зоны поесть и отдохнуть.

Процесс как-то отлажен, пусть и не везде. Но это проблема нехватки персонала и плохого менеджмента.

— Почему не хватает персонала, ведь правительство Москвы теперь вроде дает хорошие надбавки?

— Потому что реаниматологов в принципе не так много, хотя в обычной ситуации их нехватка не так остро ощущается. Во время ковида многие приезжают подзаработать в Москву, но это зачастую специалисты очень низкого уровня. Они часто просто хотят денег, их увольняют через месяц. Многие менеджеры здравоохранения жаловались на такую текучку. 

— Все врачи привиты?

— Часть привиты и много переболевших. Кстати, после прививки или после болезни не вижу никакого смысла в сдаче анализа на антитела. Что касается третьей прививки, то «Спутник» — вакцина хорошая, но лучше не делать ее впустую, поскольку она аденовирусная. А если к аденовирусу образовались антитела, то не факт, что вакцина будет эффективна. Пока исследований и публикаций нет, все это на уровне разговоров. Но существует риск, что она будет одноразовой. 

— Что поменялось в состоянии самих больных? Стали ли чаще попадать в реанимацию?

— Во вторую волну, пожалуй, было больше пожилых — возможно, потому что они сначала сидели дома, потом им надоело, и они начали выходить. 

А сейчас стало больше молодых. Наверное, заболели те, кто не успел переболеть в первую волну.

Повторно заболевших я почти не вижу, да их и вообще очень немного. В мире по статистике их, по доступным публикациям, около 1%. Я практически не вижу, чтобы те, кто уже переболели, заболевали снова, из-за нового штамма. И это очень обнадеживает. 

— Среди ваших больных есть привитые?

— Я статистику не вел, но могу сказать, что в реанимации у меня за все время был один привитый — 80-летний пациент. Он погиб, к сожалению. Вероятно, он прививался в рамках клинического исследования, и я не исключаю, что получил плацебо. Но таких, кто прививался весной, среди пациентов реанимации практически нет. Госпитализированные привитые встречаются, но почти никто из них в реанимацию не попал. 

— А лекарства появились?

— Первая публикация об остром респираторном дистресс-синдроме как неспецифической реакции на любой повреждающий фактор относится к 1967 году, и с тех пор, по сути, мало что изменилось. (Синдром тяжелой недостаточности дыхания. Когда в легкие человека попадает новый коронавирус, иммунная система начинает с ним бороться так активно, что сама разрушает организм — у человека возникает пневмония. — Прим.ред.) Лечить очень сложно. Это же не собственно вирус убивает человека, а именно ответ, некое, почти аутоиммунное, поражение. И мы не очень понимаем, как вмешаться в этот процесс. Тот же тоцилизумаб: кому-то помогает, а кому-то даем — и толку никакого. Единственное лечение — убрать причину дистресса и дать легким время восстановиться. 

У нас есть аппараты, которые помогают значительной части пациентов избежать ИВЛ, потому что при проведении ИВЛ («на трубе»), к сожалению, летальность огромная.

До ИВЛ доходят пациенты, у которых поражение легких достигло максимальной степени тяжести и где уже, в принципе, обычно ничего сделать нельзя.

Это можно сравнить с фиброзирующими заболеваниями легких: интубация такого пациента обычно ускоряет плохой исход. Поэтому люди живут дома на кислороде, на концентраторах, и долго живут. 

С ковидом все очень похоже: интубация чаще всего не улучшает прогноз. Это российское мнение, которое за рубежом в основном поддержано ведущими экспертами по дыхательной недостаточности, пульмонологами, но не очень поддержано реаниматологами, часто выступающими как раз за раннюю интубацию. За счет этого у них на ИВЛ низкая летальность, 30-40%, — они интубируют тех, кто у нас ходит в туалет самостоятельно с кислородом. Несравнимые вещи.

Но математический анализ опубликованных исследований пока не подтверждает преимущество ранней интубации.

— Есть ощущение, как год с небольшим назад, что все очень плохо и выходит из-под контроля?

— У меня и тогда не было такого ощущения. Реаниматолог — он и так на поле боя в любое время. Врачам плановой помощи, конечно, очень тяжело. Для тех, кто привык работать в условиях, приближенных к полевым, ничего не поменялось.

В осенне-весенний сезон, когда много внебольничных пневмоний, «на трубе» тоже много пациентов. Так было и 10, и 20 лет назад. Другое дело, что прогноз при любой первичной патологии хуже. Вторичный респираторный дистресс-синдром (например, при перитоните) лучше поддается терапии. Несколько часов вентиляции легких при правильных режимах — и не только газообмен удается значимо улучшить, но и стабилизировать структуру пораженных альвеол.

При ковиде поражение легких тоже может быть вторичным компонентом — то, что называется «цитокиновым штормом». Но ведет оно себя все равно как первичная патология, плохо реагирует на терапию, в том числе на вентиляцию. 

— То есть в идеале все-таки не болеть. И прививаться?

— Ответ простой: да, надо прививаться. Потому что средств лечения заболеваний с таким вот «аутоиммунным» компонентом нет, и в ближайшее время не предвидится. Те, кто поступает к нам, — это пациенты не первых дней болезни, у многих из них уже отрицательный мазок. То есть вируса уже нет, а патологический иммунный ответ запущен. 

«Врачи перестали носить “противочумные” костюмы»

Алексей Эрлих, врач-кардиолог, заведующий отделением кардиореанимации Московской городской клинической больницы № 29:

— С конца прошлой недели я опять работаю в красной зоне, нашу больницу приказом перепрофилировали под ковид. Поскольку работаем мы еще недолго, я не вижу большой разницы между тем, что было год назад, и тем, что сейчас. По-прежнему есть ощущение, что довольно много пациентов вполне могли оставаться дома и не лечиться в больнице. Излишняя госпитализация не только перегружает систему здравоохранения, но и вредит самим пациентам. Но у нас нередко смотрят на КТ, видят небольшое поражение легких — и сразу кладут. 

По сравнению с прошлым годом есть, возможно, наработанный алгоритм лечения, но это не всегда хорошо. До сих пор слишком мало лекарств, которые имеют настоящую доказанную эффективность. Многие решения приходится принимать в индивидуальном порядке, несмотря на так называемые «строгие алгоритмы», но это и есть нормальная медицина, я думаю. Ко мне в отделение поступают обычно пациенты с дыхательной недостаточностью, поэтому в первую очередь они получают кислород. А остальное лечение зависит от индивидуальных особенностей. 

Койки еще не заполнены, есть возможность расширяться. СИЗы у нас те же, что и были, но во многих странах врачи, работающие с ковидом, перестали носить «противочумные» костюмы и пользуются одноразовыми халатами, защитой рук и лица. В большинстве случаев этого бывает достаточно. Но в палату мы входим по-прежнему в респираторах, защитных очках.

Думаю, когда врача не видно, — это дополнительный дискомфорт для пациента. 

Но это вынужденная ситуация. Стараемся пациентов подбадривать. 

Врачи постепенно прививаются, но психологически наличие прививки не раскрепощает. Да и не должно, потому что прививка — не стопроцентная гарантия. Если после нее прошло мало времени, то все равно есть вероятность заболеть. Беречь себя и продолжать защищаться нужно всем. Какое-то количество привитых есть и среди наших пациентов, но я сейчас не готов сказать сколько. 

Есть, конечно, некоторое ощущение дежавю: все это уже было — и вот началось по новой. Сколько это будет продолжаться, я не знаю. Я плохой предсказатель. Но не думаю, что в очень скорое время число заболевших начнет снижаться. Возможно, еще месяц-другой их будет много.

Не могу сказать, что теперь больше драматизма. Наоборот, ситуация стала привычной. А драматизм — это же не что-то глобальное. Каждый умерший пациент — это драма. Пока что у нас никто не умер. Но вот так скажешь, а потом… Что будет завтра — неизвестно.

27.11.2020, 07:13Люди

Они на передовой — в борьбе с коронавирусной инфекцией. Их мужья и дети, родные и близкие уже смирились с тем, что долг зовет. Бессонные ночи, полуторасуточные смены, ночные вызовы, тяжелые больные — такова их нынешняя реальность. Но, даже несмотря на такую нагрузку, доктора, медсестры и санитарки продолжают оставаться любящими мамами, ведь это — самое главное их призвание в жизни. В преддверии Дня матери, который отмечается 29 ноября, «Амурская правда» рассказывает о тех, кто спасает чужие жизни в «красной» зоне.  

«Специально не хочу фотографироваться в СИЗе — у меня нет ни одного такого снимка», — признается Наталья Воликова.

Наталья Воликова:

«Я воспитывала сыновей в строгости, и они стали военными»

Одна на отделение

— Я работаю заместителем главврача по медицинской части. Параллельно помогала своей молодой коллеге, которая трудилась в инфекционном отделении. Когда пришла коронавирусная инфекция и оказалось, что молодой врач беременна, мне пришлось заменить ее в работе с ковидными больными. Это было мое добровольное желание, совмещаю должность начмеда и работу в «красной» зоне.

Мы ждали вторую волну, но не предполагали, что будет настолько массивно, тяжело и страшно. Да, нам тоже страшно. У нас сейчас очень много пневмоний. Если раньше за год проходило 100 воспалений легких, то сейчас столько — за месяц. Через стационар нашего ковидного госпиталя с весны прошло уже 263 пациента. Большинство, конечно, тяжелые: температурящие, с одышкой, которые нуждаются в кислородной поддержке, интенсивном лечении, внутривенных инфузиях, антибиотикотерапии. Возраст больных разный — от 5 и до 82 лет.

1100

врачей, медсестер и санитарок работают в ковидных госпиталях Амурской области

Зейский район — большая по площади, таежная территория. Бывает так, что больного не вывезти никаким образом — как это было в селе Октябрьском. Первый случай ковида. Человек заболел, ждал два дня, когда мы смогли организовать рейс за ним. Если дороги есть, то мы больного в любой момент можем забрать, а если только водная переправа и лед еще не встал, шуга идет, то приходится ждать авиатранспорта. Но там фельдшер грамотный, сейчас туда поехала доктор, поэтому больные без помощи не остаются.

За пациентами в села выезжает наш реаниматолог Дмитрий Сергеевич Александров, который также один на все наше отделение. А я остаюсь в стационаре, работаю каждый день, без выходных. Когда поступают тяжелые пациенты, то и в субботу и воскресенье иду их смотреть. У меня даже больные спрашивают: а когда вы отдыхаете?

В будни прихожу на свою основную работу к 7 часам утра — в кабинет начмеда, принимаю отчеты врачей, которые дежурили в больнице: хирурга, реаниматолога, терапевта, педиатра и акушера-гинеколога. Они отчитываются, какой была смена, сколько пациентов поступило, кто тяжелый, кто под наблюдением и т. д. Потом иду к больным в ковидный госпиталь.

Вырастила военных

 

Фото из личного архива

Какая я мама? Наверное, очень строгая. Со мной не забалуешь, не было такого: «Ой, что‑то голова заболела, можно в школу не пойду?» Нет, ты пойдешь! Никаких головных болей не принималось. Вплоть до того, что чуть у своего младшего сына аппендицит не просмотрела — не поверила ему, когда он жаловался на живот. Кончилось тем, что показала ребенка хирургу, сына прооперировали. До сих пор ругаю себя за это. После случившегося сказала себе, что детям надо больше доверять.

1680

коек развернуто в инфекционных госпиталях Амурской области

Оба моих сына выбрали военную карьеру. Старшему 32 года, он служит во Владивостоке, капитан третьего ранга, а младший — ему 22 — оканчивает ДВОКУ, четвертый курс.

Я предлагала младшему пойти по моим стопам, в детстве он интересовался медициной, спрашивал, от чего та или эта таблетка. Но он отказался: «Нет, мам, я не хочу так работать».

В нашей семье всего два медика — я и тетушка Калерия Владимировна Манухина. Она окончила Благовещенский мединститут, а потом хирургом работала в Санкт-Петербурге. Талантливый врач, примером была для меня. Калерию Владимировну до сих пор в Зее помнят, многим она помогала попасть на лечение в центральные клиники. Благодаря ей я с третьего класса знала, что стану врачом.

Помощь коллег

Сейчас у нас в отделении лежит 31 пациент. А было время, что на лечении одномоментно находилось до 50 человек. Когда число пациентов перевалило за 40, мне в помощь дали еще одного специалиста — замглавврача по клинико-экспертной работе, терапевта Анну Александровну Мойсайченко. Потому что из‑за загруженности, торопливости можно было пропустить больного, не заметить, не оказать своевременную помощь. Молодой врач не побоялась работать «в ковиде» и помогает мне. А ведь далеко не каждый доктор согласится работать в «красной» зоне.

«В январе мы ждем подъема заболеваемости. Потому что не все амурчане, к сожалению, откажутся от новогодних корпоративов и походов в гости».

Коронавирус коварен, стремителен, хороший маскировщик. Чтобы справиться с ним, мы руководствуемся не только методическими рекомендациями Минздрава, но и положительным опытом коллег. Консультируемся с Благовещенской горбольницей, где работают грамотные специалисты — заведующий ковидным госпиталем Виктор Сергеевич Бардов, пульмонолог Татьяна Сергеевна Орлова. Общаемся с однокурсниками — врачами-пульмонологами, работающими в центральной части России (они, кстати, тоже за меня голосовали), и всем, что появляется нового и проверенного, обмениваемся. Допустим, когда тяжелые пациенты и нет эффекта от проводимого лечения, пробуем лечить так, как советуют коллеги. К сожалению, не всех пациентов удается спасти. Каждый подобный случай — это боль, потому что душу отдаешь, тянешь, надеешься, спасаешь, как только можешь.

Любимец Лаки и тихая охота

 

Фото из личного архива

С мужем мы давно развелись, живу одна с котом. Лаки — гладкошерстный британец, его подарил мне на юбилей младший сын — третьего августа мне исполнилось 55 лет. Котик с работы меня встречает, как собачка встает на задние лапы, скучает.

Из моих любимых увлечений — тихая охота. Я очень люблю ходить по грибы! Даже когда очень была занята в отделении, все равно находила время выехать в лес — в воскресенье или субботу, либо вечером после работы. Еду на машине домой (а поселок Солнечный находится в четырех километрах от города), сверну в лесочек, похожу немного с пакетиком, соберу на ужин грибочков. И головой отдохнула, и лесом подышала, и боровиков собрала. Это лето было урожайным, слышала, что люди провозили по 30 ведер грибов. И сама, сколько в лес ни заходила, без грибов не возвращалась, хотя и народу вроде много прошло, везде натоптано.

Зимой я люблю читать, в библиотеку записана. На днях бегу книгу сдавать — просрочила, совесть уже замучила, если честно. «Портрет Дориана Грея» прочитала — тяжелое произведение, долго через него прорывалась. Люблю хорошие фильмы смотреть, но времени сейчас на это нет. С работы приходишь уставший, ужинаешь и ложишься спать.

«Сидите лучше дома»

В январе мы ждем подъема заболеваемости коронавирусом, потому что, к сожалению, не все амурчане откажутся от новогодних корпоративов и походов в гости. Но хочется все‑таки верить в лучшее. В разумность людей, что они сведут контакты к минимуму, поменьше будут ходить по торговым центрам и кафе. С течением времени должна создаться иммунная прослойка у населения, и на этих людях вирус «катарнёт». Поэтому важно — избежать случаев повторного заболевания, поскольку они протекают тяжелее.

Как мотивирую себя на работу? Говорю: «Всё будет хорошо!» Медики в большинстве своем все‑таки оптимисты. С врачом-пессимистом пациенту будет некомфортно, мы должны мотивировать его на выздоровление даже в самых крайних ситуациях. Кстати, специально не хочу фотографироваться в СИЗе — у меня нет ни одного такого снимка.

 Нина Бабыкина: «Весной дети скучали, а потом привыкли» 

 

Фото: Владимир Воропаев

Нина Владимировна Бабыкина — старшая медсестра в благовещенском инфекционном госпитале и многодетная мама. У нее с супругом трое детей — две дочери 8 и 4 лет и 6-летний сынок. Ребятишки ходят в школу и сад, пока их мамочка выхаживает тяжелых пациентов. «Мама, а во сколько ты придешь?» — первый вопрос от малышни, когда они провожают ее на работу. Боятся, что надолго. Ведь два месяца медсестре, заболевшей ковидом, пришлось провести в отделении в качестве пациента. Медики тоже тяжело болеют. 

Сводка из отделения

— Когда младшей дочери было год и семь месяцев, я вышла из декрета — работаю в инфекционном отделении Благовещенской городской больницы старшей медсестрой. Год отработала, и началась наша борьба с коронавирусной инфекцией, борьба за пациентов. Решение остаться приняла сама — работа есть работа. Я знала, что это все закончится не быстро, а детей надо растить, заработок должен быть и у мужа, и у меня. Поэтому сидеть дома никак не могла.

Мой рабочий день выглядит так. Утром мы сдаем сводку лечения пациентов — кто поступил, кто выписался. Затем выдаем медикаменты, получаем из аптеки. Одновременно я могу работать и за старшую, и за постовую, и за процедурную медсестру, потому что персонала не хватает. Бросаешь документальную работу и идешь помогать коллегам. В апреле я вообще была одна старшая медсестра на весь госпиталь — очень тяжело было, реально жила в больнице, ночевала в отделении. С мая стали вводить старших медсестер отделений.

Болезнь на рабочем месте

 

Фото из личного архива

В июне я заразилась COVID-19 и проболела два месяца. Поступила с небольшой пневмонией, а потом болезнь усугубилась, течение было волнообразным. Высокая температура, пошла на КТ, оно показало большое поражение легких — 12 сегментов слева и 8 справа (в процентах сначала не ставили).

Тогда я реально думала, что не выживу. Сильно задыхалась, лежала на кислороде в своем кабинете на диванчике. В тот момент много поступало больных, мест в отделении не было. Пациентов клали и в коридор, и даже в кабинет заведующего — везде, где только можно поставить кровать или раскладушку. Когда мне полегчало, по возможности стала помогать своим коллегам. Ну а как по‑другому, если сестричкам даже присесть некогда? Пришли, переоделись и побежали в «красную» зону. Иногда даже на обед мы не ходим, так много работы.

Трудно дышать

 Фото: Владимир Воропаев

Когда наше отделение было просто пульмонологией, где лежали пациенты с бактериальными пневмониями, им редко требовался кислород. Поступали с высокой температурой, кашлем, мокротой, но дышали сами, понимаете! А сейчас практически каждому нужен кислород, скорая везет больного и сообщает об этом. Хотя кашля у человека как такового нет и мокрота не отходит (у меня так же было). Я не знаю, что происходит в легких при этом коронавирусе, но люди просто задыхаются.

Стараюсь не нести в семью негатив с работы «надеваю» улыбку, даже если совсем без сил».

Но чаще нас больные, любя, «снеговиками» и «пингвиненками» называют. В СИЗах, перчатках и масках мы и правда похожи на них. Женщины обычно спокойнее ведут себя. Мужчины более эмоционально реагируют, могут и матом ругнуться. Приходится разговаривать, успокаивать, настраивать, что справитесь, все будет хорошо. Некоторым помогает, некоторые уходят в себя. Люди же подолгу лежат, им трудно мириться с больничной обстановкой.

Лечилась недавно семейная пара, муж был в одной палате, а жена в другой. Спрашиваю: «В гости друг к другу‑то ходите?» — «Нет, давайте отдохнем сначала». Потом, смотрю, стоят в коридоре, болтают. «Соскучились?» Они: «Ну!» Мужчин и женщин мы размещаем отдельно, даже если приходится класть в коридоре — половина «мальчиков», половина «девочек».

Дети ждут окончания пандемии

Я работаю в будни, дежурства еще беру. Иногда по полутора суток родные не видят меня. Так что воспитанием детей сейчас больше занимается муж — он водитель в строительной компании. Бабушка, моя мама, живет в Тамбовке и пока к нам не приезжает — возраст 65+. Она, конечно, ругает меня, что пошла работать в ковидный госпиталь, ведь дети еще маленькие.

223

врача оказывают медицинскую помощь пациентам

Уходя домой, стараюсь не нести с собой негатив. «Надеваю» улыбку, даже если совсем без сил. Ведь дома меня ждут маленькие детки, которым нужна радостная и счастливая мама. Хотя они все время спрашивают: «Мама, когда этот коронавирус уже закончится?! Когда ты уже не будешь дежурить?» Но ответа на этот вопрос у меня нет.

Как мама, я переживаю за своих деток, стараюсь меньше контактировать. Но это сложно — они же маленькие, обниматься и на ручки хотят. Им мама нужна. Так что мы всей семьей мечтаем, чтобы эта пандемия поскорее закончилась.

В доковидное время я тоже много пропадала на работе. По ресторанам и кафе мы не ходили, а вот на природу выезжали, гуляли по набережной. Речка и спортплощадка — любимые места у детей, они и сейчас готовы туда бежать, но зима.

Рецепт творожных шариков

Я люблю готовить, печь. В субботу и воскресенье стараюсь баловать своих, готовлю что‑нибудь вкусненькое. Потому что в рабочую неделю готовит папа. Наше любимое блюдо — творожные шарики. Для их приготовления надо смешать творог, яйца, сахар, соль, соду, муку, замесить некрутое тесто. Накатать маленьких шариков и жарить их во фритюре (они увеличатся в объеме). Достать и посыпать сахарной пудрой.

 Анна Шинкарёва: «Не рассказываю домашним,  что у меня на работе» 

 Фото из личного архива

Мы частенько пишем о медиках и их героизме, а нелегкий труд санитаров как‑то остается в тени. Но ведь именно они ухаживают за тяжелыми больными. В период пандемии возросла нагрузка и на них. Анна Шинкарёва трудится в инфекционном отделении Белогорской больницы с 2001 года. И с первых дней — в ковидном госпитале, созданном на его базе. И воспитывает троих детей.

Аппетит — признак выздоровления

— В нашем инфекционном отделении я работаю, можно сказать, всю свою жизнь. Когда начался ковид, руководство нас сразу предупредило, что, возможно, будем здесь жить, готовьте чемоданы. Поначалу так и пытались работать. Но потом стало ясно, что коронавирус к нам надолго, и мы вернулись к прежнему графику и дежурствам.

Как и все медики в «красной» зоне, тоже носим защитные костюмы, маски, перчатки. Пришли, переоделись и — работать. Обрабатываемся постоянно, защищаемся как можем. Зимой в СИЗах не так жарко, как летом, но ходить все равно неудобно.

540

человек работают в качестве среднего медицинского персонала

Работаю я посменно. В 7.45 уже на рабочем месте. Переоделась, приняла смену, приезжает завтрак. Надеваю халат или фартук и начинаю разносить его по палатам. Все блюда в одноразовой пластиковой посуде, на качество еды пациенты не жалуются. Те, кому плохо, хуже едят — аппетита нет, а выздоравливающие все сметают. В общем, по тому, как больной кушает, можно судить о его самочувствии. Потом я все убираю. Одноразовая посуда замачивается в дезрастворе, затем утилизируется. Снова переодеваюсь и иду мыть полы в палатах и коридоре, выношу мусор. Настает время обеда — и все по кругу.

«Спасибо, моя хорошая», — слышу от пациентов. Еще солнышком называют».

Тяжелых больных кормлю с ложечки, переодеваю, памперсы меняю. Сегодня у нас нет лежачих пациентов, а недавно мы ухаживали за парализованной бабушкой, но ее выписали. Часто люди благодарят за внимание. «Спасибо, моя хорошая», — слышу от пациентов. Еще солнышком называют. Люди у нас лежат хорошие, в основном это пожилые. Пациентов много — три этажа отданы под ковидных больных.

Конечно, мы все, сотрудники госпиталя, боимся этой инфекции, ждем, когда все это закончится. Потому что людей жалко, болеют очень тяжело. Были, к сожалению, и смерти в отделении. Это самое страшное: когда ты с человеком общаешься, а потом его не стало. Я всегда близко к сердцу принимаю такие случаи.

Самостоятельные дети

 Фото из личного архива

В период пандемии о плохом стараюсь не думать. Домой пришла, семью увидела — уже радостно, что все живы, здоровы. У нас дома три собаки: алабай живет на улице, а два тойтерьера в доме. Они еще малыши, бегают вокруг нас такие счастливые, смотришь на них — и сам смеешься. Я стараюсь тщательно соблюдать все меры профилактики, чтобы не принести инфекцию домой. У меня мама пожилая — ей 67 лет, муж, трое детей. Дети уже подросли: старшему сыну — 16 лет, младшему — 13, а дочери — 14 лет, но все равно беспокоюсь за них. Муж работает водителем, поначалу боялся за меня, а теперь смирился.

Дети растут самостоятельными. Дочь занимается музыкой, ходит в музыкальную школу. Мальчишки особо ничем не увлекаются, в футбол гоняют. 16 и 18 ноября у нас в семье было два именинника — дочь и младший сын. А я на работе была, потом с магазинным тортом приехала к детям.

Возрастная категория материалов: 18+

• Амурская правда
  от 26.11.2020

Материалы по теме

Россияне смогут оформлять больничный лист дистанционно без предъявления ПЦР-теста06.02.2022, 17:12

«Было сложно, но ко всему привыкаешь»: благовещенский терапевт два года на передовой борьбы с COVID12.11.2021, 13:30

«Самое сложное — не сильно привязываться к пациентам»: 5 вопросов волонтеру-медику из красной зоны02.11.2021, 18:35

Медикам ковидного госпиталя Благовещенска передали фруктовые наборы02.11.2021, 15:31

Более половины пациентов инфекционного госпиталя в Благовещенске — в тяжелом состоянии08.10.2021, 13:25

Амурские медики: «Беременность на фоне пандемии — не повод для паники»04.10.2021, 08:00

«Работали в экстремальных условиях»: амурские медики рассказали, как для них прошел ковидный год30.03.2021, 17:15

Орден Пирогова от президента России получила Ольга Курганова07.03.2021, 16:15

Оперативный штаб: в Приамурье свободна треть коечного фонда для коронавирусных больных 25.12.2020, 17:47

«Вы прославляете Приамурье»: 19 амурчан получили государственные награды в честь 162-летия области20.12.2020, 18:16

Василий Орлов: «Госпитальная база в Приамурье в пять раз превышает минимальные нормативы»17.12.2020, 21:32