- Главная
- Научная фантастика
- ⭐️Майк Гелприн
- 📚Свеча горела
- Отзывы на книгу
Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты…
Небольшой, но очень яркий рассказ.
Его должны прочитать все книголюбы, обязательно.
Возможно именно мы сможем предотвратить ситуацию в которой оказался герой рассказа.
Литература в его мире не ужилась с прогрессом и. можно сказать, умерла.
Библиотеки повсеместно закрываются.
Литература осталась в считанных учебных заведениях.
Почти сотню лет её не преподают в школах.
Технические предметы вытеснили гуманитарные.
Рассказ написан в жанре антиутопии и в наших силах сделать так, чтобы он не воплотился в реальность.
Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.
Сложно было мне, так любящей Пастернака, не прочитать данного рассказа. По названию, конечно. А ещё можно взять за практику читать постоянно рецензии своих друзей, чтобы неожиданно натыкаться на такие прекрасные отзывы, на такие интересные книги и рассказы. Лена, спасибище тебе!
Это тот неловкий случай, когда рецензия пишется в два? три? четыре? раза дольше, чем читается весь рассказ. Рассказ на 10 минут неторопливого чтения.
А вы помните, какую вы последнюю книгу прочитали? А любите ли вы читать? А любят ли читать ваши дети? А как часто? Все эти вопросы, заданные не читателям ЛЛ, в большинстве своём найдут лишь простое пожимание плечами.
Грустный рассказ, действительно о современных реалиях. Хотя я верю в то, что всегда будут люди, которые будут читать, а потом возвращаюсь в реальность, смотрю на своих нечитающих друзей, ужасаюсь и начинаю грустить. А как много детей у читающих родителей не любят читать и не читают вовсе? Или читают под гнётом родителей.
Боже! Как можно ненавидеть книги? Как можно ненавидеть читать? Я не берусь судить, откуда это берётся. Ведь даже век научного прогресса едва ли бы настолько мог вытеснить самую читающую нацию на непрезентабельные места. Может, вина тому именно гнёт родителей да школы, может быть банальное «не нашёл своего жанра», может быть «да я просто не вижу смысла», и вот это реально грустно. Да ведь по человеку сразу видно, чего он стоит, пообщавшись с ним хотя бы 10 минут. И тому, кто не любит читать, ни Интернет, ни ящик не смогут дать те знания и опыт, который дают книги.
Ну и что, что эскапизм? Уходить в другой мир — не преступление, да и не самое плохое занятие. Некий взгляд с другой стороны на чувства и взаимоотношения, законы и принципы, почему бы и нет? В наше время сказать, что ты любишь читать – значит спровоцировать людей на косые взгляды. Ставят на тебе клеймо — интроверт, мол, что с него взять. Интроверт, ну и что? Книги – это последняя надежда на спасения в периоды полного разочарования в реальности, в окружающих и даже самом себе. И дайте мне возможность бегать в этот мир столько, сколько я хочу, и с той интенсивностью, которая мне подвластна! Пожалуйста, это же самое важное и самое ценное!
Книги — это святое! Книги — это всё! Там и история, и архитектура, и живопись, и открытия, и всё, что было и есть доступно человеку! Вы хотите пренебречь этим, тем самым запереться в глухом склепе и не узнать почти ничего о великолепном мире? Извольте, но это не удел для нас! Читай и знай, ибо в книгах есть истина! Чтение — есть один из последних оплотов науки, прогресса и общества разумного.
И как, КАК МОЖНО ПРЕДСТАВИТЬ СЕБЕ МИР, где НЕТ МЕСТА КНИГАМ? Что же тогда будет? Наверное, человек привыкает ко всему, и мы совсем не удивляемся тому, что уже можно давно и билеты заказать через интернет, и заявление в ЗАГС отправить, и даже заказать еду.. Давайте попробуем представить себе, когда суматошный ритм жизни и прогресс приведет к тому, что литература перестанет быть нужной, отомрет и останется только в сердцах преданных анахроничных людей?
Но мир катится в сторону хамства, безобразия и некоторой моральной деградации. В научном прогрессе – да цены нет, всё движется большими шагами! А в моральном аспекте – и говорить не всегда хочется. Даже мои ровесники ничего не хотят читать, ведь куда проще, лучше и может быть для них важнее понажимать на лайки вконтакте, вместо того, чтобы сказать пару-тройку приятных слов, порой, так нужных и важных. Даже во времена бурной подростковой деятельности я находила время не только на посиделки в подъезде и распитие алкоголя, но и на прочтение лишней страницы в сутки. Знаете, это бесценный опыт. И я думаю, что вы понимаете, о чем я.
Грустно видеть, как некоторые считают, что читать — это скучно и не нужно. Это даже не грустно, это очень и очень страшно, когда люди относятся к книгам равнодушно. О чём можно говорить с таким человеком? А ведь человек без фундамента знаний и опыта поколений — ничто, частичка пыли в ноздре нашей многострадальной планеты.
Обидно, что у меня мало друзей, с которыми можно обсудить книги, но, к счастью, они у меня есть. Правда я всё же искренне надеюсь, что в будущем молодёжь вернётся к чтению книг.
Правильно говорил Л.Н. Толстой: «Когда человек перестает читать, он перестает думать».
Друзья! Книголюбы! И, наверное, лучшее, что мы можем сделать после чтения рассказа «Свеча горела» пообещать себе, что мы сделаем всё возможное, чтобы наши дети и внуки читали, любили и уважали этот бесценный памятник культуры под названием «книги».
Забавно, но я уже читала этот рассказ года четыре назад. Нужен был в качестве аргумента для сочинения по русскому языку, того, которое зимнее. Очень рада, что удалось снова найти и прочитать.
Рассказ короткий, читается за 5-7 минут, но хуже от этого не становится. Тот самый случай, когда каждое слово находится на своём месте — меньше не получится, больше не удастся. Сюжет — антиутопия, но как бы неполная. Самое близкое, что могу вспомнить — «451′ по Фаренгейту» Брэдбери. Люди добровольно отказались от литературы, просто мир развлечений стал насыщенней и появился некий выбор (игры, кино и прочее).
В мире рассказа «Свеча горела» — далекое будущее, профессии литератора и филолога больше не востребованы. Люди перестали как читать, так и печатать книги, бумажные издания теперь антиквариат, передаваемый по наследству. Сюжетные ходы рассказывать бессмысленно, проще прочитать. В качестве спойлера: есть профессор, книги, дети и робот.
Четыре года назад я была в безумном восторге от рассказа — «ах, как можно, не читать книги — худшее из преступлений, как люди могут так жить и т.д.», но сейчас больше склоняюсь к мнению — увлечения дело сугубо самостоятельное. В современном мире каждый может найти себе хобби по душе — будь то компьютерные игры, сериалы или книги. Возможность выбора не означает смерть книг. Люди продолжают читать, книги продолжают продаваться. И, как показывает данный рассказ, читать люди будут всегда, пусть и в меньших объёмах. Но чтение — это именно выбор, причём чаще (а на Livelib в подавляющем большинстве случаев) добровольный. И как мне кажется, самостоятельное решение все же важнее самого факта чтения.
Грустный рассказ о будущем, которое нас ожидает…возможно… если мы не сможем передать свою любовь к литературе подрастающему поколению: уважение к классике; интерес к современным авторам; радость открытии новых литературных миров, пространств, жизней…
Рассказ о том, как печально наблюдать смерть «человека читающего».
Этакий литературный коллапс. И страшно от того, что это действительно возможно…
И хотя рассказ заканчивается очень обнадеживающе. Всё же хочется закричать – Друзья, давайте поклянемся передать последующему поколению хотя бы часть нашей любви к чтению.
Клянусь!!!!!!!!!!!
Мне повезло прочесть рассказ «с нуля», не зная о нём загодя ровным счётом ничего. Первое впечатление: вариация классической схемы, автором предпринятая совершенно сознательно и даже демонстративно (уже потом узнала, что произведение написано для конкурса на заранее определённую тему). Второе: а получилось-то настолько живо, индивидуально, по-своему… И рассказ превратился в тот самый «Ghost in the Shell», уникальное сочетание жёсткой конструкции и живого мятущегося пламени… пламени свечи.
Отзыв не место для дискуссий, но: стоило ли концентрироваться на конкретных строчках Пастернака, давших заглавие рассказу? Свеча — один из выдержавших испытание столетиями (задолго до стихотворения) символов, даже архетипов. Свеча — вера (не обязательно в Бога). Свеча — творчество. Свеча — мимолётность и хрупкость человеческого бытия. Свеча — знак блуждающему во тьме. И стихотворение Бориса Пастернака здесь тоже не буквальные несколько строф о том, как кто-то с кем-то в феврале, а своеобразная мантра, если хотите, шибболет, по которому в прагматическом мире смогут опознать друг друга изгнанники, утратившие свою духовную родину — Литературу — и бережно, как огонёк свечи, несущие её в своих сердцах. Не для самих себя, а чтобы передать это трепетное пламя дальше.
А тема конкурса-то, оказывается, была такая: «Узкий специалист». Замечательно. Уж очень узнаваемо выписан Андрей Петрович, помесь жалости с досадой, не столь не желающий, сколь не умеющий приспособиться к «дивному новому миру», в котором ему нет места. И я когда-то, доведённая до отчаяния, пыталась продавать любимые книги (по странному стечению обстоятельств, это был четырёхтомник Жапризо, который виден и узнаваем на аватарке-фотографии автора рассказа «Свеча горела», вон он, за левым плечом МГ). К счастью, потенциальная покупательница оказалась мудрее меня. Она просто дала мне денег, сказав: «Вернёшь, когда сможешь. А книги я у тебя всегда могу взять почитать».
Мы возвращаем, когда сможем. Знания. Веру в себя. Чувство. Книги.
Рассказ прочитан в сборнике Миротворец 45-го калибра
Благодаря любимому книгоблогеру Людмиле Личи я прочитала этот глубокий рассказ! Так страшно предполагать, что это и есть будущее. Еще страшнее от того, что я вижу вокруг…
Анализ рассказа Майка Гелприна «Свеча горела»
Ученики 9-классов —
Софья Захарова,
Ева Петрова,
Кирилл Ланцов,
7 класса
– Влада Ломовая
Начиная говорить об этом произведении, нельзя не упомянуть о том факте, что автор является выпускником политехнический институт по специальности «гидротехник», а также работает в жанре фантастики, что и отразилось в содержании рассказа «Свеча горела». Широко известны его рассказы и повести, напечатанные в журналах «Мир фантастики», «Полдень 21 век», «Реальность фантастики». Произведения Гелприна известны во всём мире, а сам он живёт в США, однако действие данного рассказа происходит в России.
Заголовок – аллюзия к стихотворению поэта первой половины 20 века Бориса Пастернака. Но отличие в том, что Пастернак писал о любви, а у Гелприна в центре внимания тема влияния технического прогресса на духовность. Свеча – символ знаний, к которым тянутся и робот, и живые, настоящие дети. За последние несколько лет «литература осталась в считанных учебных заведениях», все преподаватели литературы были уволены (в качестве альтернативы педагогам предлагали вести виртуальные предметы: этику и основу права).
Эти факты напоминают ситуацию в романе Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту». Американский писатель показывает американское общество ближайшего будущего, в котором книги находятся под запретом; падение уровня бездуховности достигло такой отметки, что «пожарные», к числу которых принадлежит и главный герой Гай Монтэг, сжигают любые найденные тома.
А теперь вернёмся к нашему герою. Уже немолодой человек, Андрей Петрович, как ни старался, так и не смог «подружиться» с современными предметами. Это подтверждает разговорная метафора «промаялся» (полгода на курсах переквалификации). Однако мы понимаем, что автор сочувствует главному герою, подробно описывая попытки Андрея Петровича гармонизироваться с реальностью. С горькой иронией Гелприн пишет о том, что пришлось продавать дорогие сердцу тома, использует троп «метонимия» («Толстой кормил целый месяц»). В следующих двух предложениях автор говорит о Достоевском и Бунине, и сроках, на которые хватило денег от выручки за их произведения. Этим Гелприн хочет подчеркнуть, насколько Лев Толстой был популярнее всех остальных классиков. Андрея Петровича очень тревожится о том, получится ли вернуть любимые тома.
Уже этим фактом (книги стали «кормить», а не выполнять свою главную роль — помогать воспитывать новое поколение), автор подводит нас к основной проблеме произведения: росту бездуховности в обществе. Абсурдность ситуации в том, что только робот (какой-то набор деталей) понимает, что общество состоит из людей, совершенно непросвещённых, невежд, это подтверждает метафора «профан». О важной роли литературы в нашей жизни говорит Андрей Петрович, замечая, что этот предмет определяет «внутренний мир человека, его духовность».
Именно в процессе общения с Максимом главный герой избавился от депрессии, обрел смысл жизни: Максим – «благодарный ученик» Это подтверждает фразеологизм «схватывал он на лету». Особенностью композиции рассказа является своеобразная вставка из пяти строк, состоящих только из односоставных назывных предложений, в которых перечисляются фамилии русских и зарубежных авторов, века создания произведений, жанры. Её роль заключается в том, чтобы показать, насколько много знаний за короткое время смог получить и усвоить робот.
Но однажды педагогическому счастью пришёл конец. В связи с этим нельзя не сказать о роли второстепенного персонажа в данном произведении: именно из диалога с соседом снизу Андрей Петрович узнаёт шокирующую новость: Максим – робот-гувернёр, который «уличён хозяевами, в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники», у него дефект управляющей программы и его уничтожили! Из этих фактов вытекает следующая проблема произведения: проблема несправедливости. Как можно уничтожить того, кто «пришёл к выводу о детской бездуховности» и решил с ней бороться!
Похожая ситуация, когда герой ради положительной, высокой цели совершает отрицательный поступок, описывается в рассказе Валентина Распутина «Уроки французского». Главный герой ради того, чтобы иметь возможность учиться в городе, играет на деньги с одноклассниками, а затем – с учительницей .Что ж, бывает в жизни и так, что приходится совершить что-то запрещённое, некрасивое… Зато цели, в данном случае получение образования (у Распутина), духовное развитие ( у Гелприна) достигнуты.
Узнав, что теперь его просветительская работа невозможна, главный герой впал в полнейшее отчаяние, что подтверждает лексический повтор фразеологизма «коту под хвост». Но автор не даёт герою долго расстраиваться: Гелприн заканчивает текст диалогом с нежданными гостями – Павликом и Анечкой. Самой главной репликой диалога является следующая:
— Мело, мело по всё земле во все пределы! – звонко выкликнула девочка.
Это прозвучало как пароль. Андрей Петрович хоть и схватился за сердце, но потом впустил в него этих двух надёжных, жаждущих знаний деток. Этот диалог — один из кульминационных моментов произведения.
Прочитав рассказ, мы делаем вывод о том, что преодолеть бездуховность и избежать её в дальнейшем можно только изучая литературу как предмет в школе, колледже, университете: именно она формирует внутренний мир человека. Это и есть основная мысль произведения.
Друзья, на сайте прочитала потрясающий рассказ Майка Гелприна «Свеча горела» о любви и преданности одного человека книге и литературе, несмотря на то, что в будущем им на нашлось места!
Приятного чтения!
Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.
— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно… — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то…
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?
Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.
Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.
— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.
Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…
— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.
— Литература — это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.
Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.
День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.
Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.
Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.
Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?
Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.
Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.
«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».
Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.
Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.
Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.
Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От… От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…
— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.
— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.
Майк Гелприн, Нью-Йорк (Seagull Magazine от 16/09/2011
http://www.adme.ru/vdohnovenie-919705/svecha-gorela-458305/