В какой сборник тургенева вошел рассказ певцы

Тестирование. 7 класс. Литература. Рассказ И.С. Тургенева «Певцы». Вариант 1. 1. В какой сборник И.С. Тургенева вошел рассказ «Певцы»? А) «Месяц в деревне», Б) «Записки охотника», В) «Очерки путешественника». 2. В какое время года происходили события рассказа? А) весной, Б) летом, В) об этом в рассказе не сказано. 3. Как называлось село, в котором происходили события? А) Колотовка, Б) Лутовиново, В) Овражкино. 4. Почему рассказчик поспешил в кабак? А) его стали звать , Б) испортилась погода, В) узнал о состязании. 5. Кто не получая никакого жалования, умел «покутить на чужой счет»? А) Николай Иванович, Б) Моргач, В) Обалдуй, Г) Дикий Барин. 6. Чьё прошлое было неизвестно, но он «пользовался огромным влиянием во всем округе»? А) Николая Ивановича, Б) Моргача , В) Обалдуя, Г) Дикого Барина. 7. О ком из героев рассказа идет речь в цитате: “Он бойко поглядывал кругом, подсунув под себя руки, беспечно болтал и постукивал ногами»? А) о Моргаче, Б) об Обалдуе, В) о Яшке-Турке, Г) о рядчике. 8. Кем был в душе Яков? А) актёром, Б) художником, В) певцом. 9. Кого боялись пьяницы-крикуны в кабаке? А) Дикого Барина, Б) Николая Ивановича, В) жены Николая Ивановича. 10. Какую песню пел рядчик? А) плясовую, Б) заунывную, В) застольную. 11. Чей голос «был довольно приятный и сладкий» ? А) Обалдуя, Б) Яшки, В) рядчика. 12. Кто пел «ободренный знаками всеобщего удовольствия»? А) Яшка, Б) рядчик, В) жена Николая Ивановича. 13. В словах «одно окно, словно зоркий глаз, обращено к оврагу» содержится А) гипербола, Б) олицетворение, В) сравнение, Г) метафора, Д) антитеза. 14. В традициях какого литературного направления написан рассказ «Певцы»? А) классицизм, Б) романтизм, В) реализм.

Тестирование. 7 класс. Литература. Рассказ И.С. Тургенева «Певцы». Вариант 2. 1. В каком году был написан рассказ «Певцы»? А) 1848, Б) 1849, В) 1850, Г) 1851. 2. Сколько времени длится повествование? А) 1 день, Б) 2 дня , В) 3 дня. 3. Как назывался кабачок, в котором происходили события? А) «Притынный», Б) «Прицельный», В) «Приовражный». 4. Почему рассказчик направился к кабаку? А) его манил свет в окошке, Б) его мучила жажда, В) договаривался встретиться с приятелем. 5. Кто из посетителей кабака «некогда был кучером» у помещицы, сбежал с тройкой лошадей, потом вернулся, был прощён старой барыней, после смерти которой получил вольную и приписался в мещане? А) Николай Иванович, Б) Моргач, В) Обалдуй, Г) Дикий Барин. 6. Кто был человек «расторопный и сметливый» и знал толк в том, что «важно или занимательно для русского человека»? А) Николай Иванович, Б) Моргач , В) Обалдуй, Г) Дикий Барин. 7. Кто прикрыл лицо рукой, а когда открыл, «оно было бледно, как у мертвого». Он “мигал глазами, неровно дышал, руки его дрожали» А) Перевлесов, Б) Обалдуй, В) Яшка , Г) рядчик. 8. О ком из героев рассказа идет речь в цитате: «Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны»? А) о Моргаче, Б) о Яшке, В) о рядчике. 9. Без чьего разрешения не решались бросить жребий? А) Дикого Барина, Б) Николая Ивановича, В) Жены Николая Ивановича. 10. Какую песню пел Яшка-Турок? А) плясовую, Б) заунывную, В) застольную. 11. Чей голос «звенел, как надтреснутый».  А) Николая Ивановича, Б) Яшки, В) рядчика. 12. Кто победил в соревновании? А) Яшка, Б) рядчик, В) была ничья. 13. В словах «окно, освещённое изнутри, … мерцает путеводной звездою» содержится А) гипербола, Б) олицетворение, В) сравнение, Г) метафора, Д) антитеза. 14. Композиция рассказа рассказ «Певцы» А) последовательная, Б) рамочная, В) зеркальная.

Тестирование. 7 класс. Литература. Рассказ И.С. Тургенева «Певцы». Вариант 1. 1. В какой сборник И.С. Тургенева вошел рассказ «Певцы»? А) «Месяц в деревне», Б) «Записки охотника», В) «Очерки путешественника». 2. В какое время года происходили события рассказа? А) весной, Б) летом, В) об этом в рассказе не сказано. 3. Как называлось село, в котором происходили события? А) Колотовка, Б) Лутовиново, В) Овражкино. 4. Почему рассказчик поспешил в кабак? А) его стали звать , Б) испортилась погода, В) узнал о состязании. 5. Кто не получая никакого жалования, умел «покутить на чужой счет»? А) Николай Иванович, Б) Моргач, В) Обалдуй, Г) Дикий Барин. 6. Чьё прошлое было неизвестно, но он «пользовался огромным влиянием во всем округе»? А) Николая Ивановича, Б) Моргача , В) Обалдуя, Г) Дикого Барина. 7. О ком из героев рассказа идет речь в цитате: “Он бойко поглядывал кругом, подсунув под себя руки, беспечно болтал и постукивал ногами»? А) о Моргаче, Б) об Обалдуе, В) о Яшке-Турке, Г) о рядчике. 8. Кем был в душе Яков? А) актёром, Б) художником, В) певцом. 9. Кого боялись пьяницы-крикуны в кабаке? А) Дикого Барина, Б) Николая Ивановича, В) жены Николая Ивановича. 10. Какую песню пел рядчик? А) плясовую, Б) заунывную, В) застольную. 11. Чей голос «был довольно приятный и сладкий» ? А) Обалдуя, Б) Яшки, В) рядчика. 12. Кто пел «ободренный знаками всеобщего удовольствия»? А) Яшка, Б) рядчик, В) жена Николая Ивановича. 13. В словах «одно окно, словно зоркий глаз, обращено к оврагу» содержится А) гипербола, Б) олицетворение, В) сравнение, Г) метафора, Д) антитеза. 14. В традициях какого литературного направления написан рассказ «Певцы»? А) классицизм, Б) романтизм, В) реализм.

Тестирование. 7 класс. Литература. Рассказ И.С. Тургенева «Певцы». Вариант 2. 1. В каком году был написан рассказ «Певцы»? А) 1848, Б) 1849, В) 1850, Г) 1851. 2. Сколько времени длится повествование? А) 1 день, Б) 2 дня , В) 3 дня. 3. Как назывался кабачок, в котором происходили события? А) «Притынный», Б) «Прицельный», В) «Приовражный». 4. Почему рассказчик направился к кабаку? А) его манил свет в окошке, Б) его мучила жажда, В) договаривался встретиться с приятелем. 5. Кто из посетителей кабака «некогда был кучером» у помещицы, сбежал с тройкой лошадей, потом вернулся, был прощён старой барыней, после смерти которой получил вольную и приписался в мещане? А) Николай Иванович, Б) Моргач, В) Обалдуй, Г) Дикий Барин. 6. Кто был человек «расторопный и сметливый» и знал толк в том, что «важно или занимательно для русского человека»? А) Николай Иванович, Б) Моргач , В) Обалдуй, Г) Дикий Барин. 7. Кто прикрыл лицо рукой, а когда открыл, «оно было бледно, как у мертвого». Он “мигал глазами, неровно дышал, руки его дрожали» А) Перевлесов, Б) Обалдуй, В) Яшка , Г) рядчик. 8. О ком из героев рассказа идет речь в цитате: «Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны»? А) о Моргаче, Б) о Яшке, В) о рядчике. 9. Без чьего разрешения не решались бросить жребий? А) Дикого Барина, Б) Николая Ивановича, В) Жены Николая Ивановича. 10. Какую песню пел Яшка-Турок? А) плясовую, Б) заунывную, В) застольную. 11. Чей голос «звенел, как надтреснутый».  А) Николая Ивановича, Б) Яшки, В) рядчика. 12. Кто победил в соревновании? А) Яшка, Б) рядчик, В) была ничья. 13. В словах «окно, освещённое изнутри, … мерцает путеводной звездою» содержится А) гипербола, Б) олицетворение, В) сравнение, Г) метафора, Д) антитеза. 14. Композиция рассказа рассказ «Певцы» А) последовательная, Б) рамочная, В) зеркальная.

Вариант 1. 1. Б. 2. Б. 3. А. 4. В. 5. В. 6. Г. 7. Г. 8. Б. 9. В. 10. А. 11. В. 12. Б. 13. В. 14. В.

Вариант 2. 1. В. 2. А 3. А. 4. Б. 5. Б. 6. А. 7. В. 8. Б. 9. А. 10. Б. 11. Б. 12. А. 13. Г. 14. В.

«Певцы» Тургенева входят в середину цикла рассказов «Записки охотника» («циклом» данное произведение называется на том основании, что личность повествователя, во многом тождественная самому автору, присутствует во всех рассказах, и ещё потому, что писатель сочинял эти произведения, воспринимая их как единое целое). В нём воплощены характерные для всего сборника особенности авторского стиля, главными из которых по праву считаются описания пейзажей, фигура рассказчика, психологизм (способ раскрытия характеров персонажей) и, конечно же, пристальное внимание к простому русскому человеку и его судьбе.

История создания

Ознакомившись с этим произведением, читатель, несомненно, сможет составить впечатление, как обо всем цикле рассказов, так и о прозе Тургенева, великого мэтра русской литературы, вообще. Именно благодаря мастерству в написании рассказов он прославился не только в России, но и по всей Европе еще при жизни.

«Певцы» были написаны Тургеневым в разгар работы над сборником — в 1850 году, когда автор уже чётко осознавал социальную и эстетическую значимость будущего цикла, в рамках которого и создавал рассказы. Это значит, что каждое произведение отражает в той или иной мере специфику «Записок охотника» в целом, и воспринимать их нужно в совокупности, как это делал сам Тургенев.

Создавался данный рассказ во времена, когда большинство крестьян существовали под гнётом крепостного права (отменённого лишь в 1861 году указом Александра II, который, кстати, читал «Записки охотника»), в губительной общественной и природной среде (вспомним овраг, вокруг которого располагается сельцо Котлотовка из «Певцов»). Уже существовали предпосылки разложения помещичьей системы землевладения, отголоски которых встречаются и в данном сборнике.

Жанр и направление

«Певцы» Тургенева – это рассказ. Для него характерно всё, что характерно для других образцов жанра: малое количество сюжетных линий (в данном случае – одна), персонажей (в данном случае девять), разрешаемых проблем (в данном случае – две, не считая разновидностей).

Тургенев в «Записках охотника» стремился правдоподобно, реалистично изобразить жизнь русского народа, в первую очередь – простых людей. Это намерение соответствует тому, что делали представители натуральной школы.

Композиция

1. Произведение начинается с обширной экспозиции (части, знакомящей читателя до развёртывания сюжета с основными действующими лицами и окружающей их обстановкой). В ней повествуется о ландшафтной специфике расположения села Колотовка (оно располагается на холме, разделенном оврагом, он делит деревню пополам), о сердце села – питейном заведении, владельцем которого является один из основных персонажей – Николай Иваныч.
2. Затем автор переходит к завязке: рассказчик приходит в село и узнаёт, что в кабаке состоится соревнование между певцами рядчиком (это профессия; наниматель рабочих) и Яшкой-Турком, и это возбуждает его интерес, так что он идёт послушать.
3. Основную часть, которая заключается лишь в приготовлениях к состязанию и выступлении рядчика, повествователь расширяет за счёт характеристик персонажей, предвкушающих выступление певцов в кабаке.
4. Кульминация – восхитительное выступление Яшки и его победа.
5. В развязке рассказчик покидает кабак и удаляется из сельца Колотовка.

Композиция рассказа Тургенева «Певцы» зеркальна: в начале главный герой приходит палящим днём в село, в заключение прохладной ночью он село покидает (образы день – ночь, состояние погоды жара ­­– прохлада, сами действия героя в начале и в конце произведения противоположны).  Как и во многих рассказах из «Записок охотника», писатель не концентрируется на сюжете; его развитие занимает малую часть от объёма произведения. Большую часть занимают пейзажи и личностные характеристики персонажей.

Главные герои и их характеристика

Образы певцов в рассказе Тургенева играют ключевую роль на сюжетном плане.

Характеристика рядчика, данная самим повествователем такова:

Что же касается до рядчика, судьба которого, признаюсь, мне осталась неизвестной, то он показался мне изворотливым и бойким городским мещанином.

Также Тургенев раскрывает его характер через хладнокровное и самоуверенное поведение перед состязанием.

О другом певце рассказчик сообщает следующее:

Яков, прозванный Турком, потому что действительно происходил от пленной турчанки, был по душе — художник во всех смыслах этого слова, а по званию — черпальщик на бумажной фабрике у купца.

Он, в отличие от рядчика, изнемогает от волнения перед состязанием и выказывает неуверенность.

Данные герои противопоставлены по социальному положению (рядчик богат, Яшка – бедняк), по своему поведению перед выступлением, у одного есть имя, а у другого – нет. Но наиболее важное различие между ними заключается в их пении. Рядчик поёт так, что его интересно слушать, однако великолепное пение Якова заставляет прослезиться мужиков, берёт за душу. Грань между исполнителями пролегает там же, где находится граница между развлечением и искусством.

Однако в сравнении с другими персонажами (Обалдуем, Моргачом, Николаем Ивановичем, Диким-Барином) повествователь сообщает об этих двух очень мало, не углубляясь в их биографию. Тургенев в «Записках охотника» желал, прежде всего, показать дворянам (только они его и читали), что простые русские крестьяне тоже имеют сложные, подчас необычные характеры, обладают душой, что они такие же люди, как и читатели Тургенева, составляющие единый русский народ.

Темы и проблемы

Наиболее значимая тема рассказа — тема музыки или шире – тема искусства, раскрываемая сюжетной коллизией. Соответственно с ней связана следующая проблематика:

• Влияние музыки на человека — когда Яков поёт, он затрагивает тончайшие струны душ своих слушателей, даёт им возможность почувствовать, ощутить красоту (эту проблему можно переформулировать: влияние искусства на человека, воздействие красоты на окружающих);
• Проблема гения — Яков беден, имеет низкое социальное положение, однако обладает чем-то более значимым – возможностью пением влиять на эмоции людей (роль таланта в жизни общества).

Главная мысль

Идея рассказа Тургенева «Певцы»: существует чёткая грань, отделяющая красоту от обыденного развлечения.  Выступление Якова не только превзошло выступление рядчика, оно в корне отличалось тем, что напрямую воздействовало на души окружающих, это было не просто приятное зрелище, она было по-настоящему красиво.

Смысл рассказа Тургенева «Певцы»: красота – лёгкое мерцание во мраке обыденности, и человеку после соприкосновения с красотой больно возвращаться в душную темноту жизни. Именно это ощущает рассказчик после выступления, поэтому уходит из кабака до того момента, как Яков с другими мужиками начинает праздновать и пьянствовать, то есть до того, как Яков из транслятора невыразимого превратится обратно в черпальщика Яшку-Турка.

Средства художественной выразительности

Мастерство Тургенева-рассказчика заключается в изображении утонченных пейзажей, психологизме (раскрытии внутреннего мира персонажей через речь, поведение). Автор стремится разобраться в сути описываемого явления. Именно это стремление к отображению мельчайших подробностей изображаемой жизни и сделало его великим писателем.

Стиль Тургенева в «Певцах» характерен обилием эпитетов и сравнений.

В «Певцах» значим образ голоса. Именно благодаря разговорам повествователь приходит в кабак, именно момент пения является кульминационным и именно крик: «Антропка-а-а!» провожает удаляющегося из села рассказчика.

Пейзаж, ландшафт села, разделённого пополам оврагом, словно символизирует ту рану, которую ощутил повествователь при возвращении из глубин души к обыденному существованию.

Автор: Богдан Попович

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

⭐⭐⭐⭐⭐ «Певцы» за 1 минуту и подробно за 3 минуты. 

В произведении Ивана Сергеевича Тургенева «Певцы», автор ярко описал от первого лица колоритных жителей и их самобытный мир.

 События рассказывает барин-охотник. 

Очень краткий пересказ рассказа «Певцы»

Барин, возвращаясь с охоты, проходил через село, в котором был кабак. Он узнал, что там будет спор между городским рядчиком и местным работягой о том, кто лучше поет. В ходе мероприятия рассказчик обратил внимание на местных посетителей, некоторые из них особо привлекали его внимание.

Первым выступал по жребию городской рядчик, все были очарованы его пением. Потом запел Яшка-Турок, и потряс всех своим чувственным исполнением до глубины души, настолько, что все начали плакать, а кто-то и вовсе зарыдал. Рядчик ретировался из кабака, проиграв Яшке порцию пива, а в заведении продолжилось веселье.

Рассказчик решил уйти из кабака, так как не хотел испортить впечатление от увиденного, отправился на сеновал, чтобы переждать жару и продолжить путь домой. Когда он просыпается, то видит, что в кабаке все еще продолжается гуляние, и Яшка уже сильно пьяный что-то еще поет хриплым голосом в неприглядном виде. Барин продолжает путь и слышит, как вдалеке мальчишеский голос настойчиво и протяжно зовет Андропку.

Главные герои и их характеристика:

•  Рассказчик  – барин, возвращается домой с охоты, заинтересовался местными событиями в кабаке «Притынный».
•  Яшка-Турок  – молодой парень-работяга двадцати трех лет, худощавого телосложения, был рожден от пленной турчанки, поэтому и получил такое прозвище.
•  Рядчик  – мужчина, который прибыл из города Жиздра, ему тридцать лет, невысокого роста «рябой и курчавый», с красивым голосом.

Второстепенные герои и их характеристика:

•  Дикий-Барин (Перевлесов)  – мужик сорока лет, с татарскими глазами, широким лицом, крепким телосложением, всегда угрюмый.
•  Моргач  – раньше был кучером, но благодаря своей смекалке и хитрости стал мещанином, найдет подход к каждому человеку ради своей выгоды.
•  Жена Николая Ивановича  – степенная женщина в возрасте, похожа по манерам и характеру на своего мужа, вежливая, ко всем относится с уважением.
•  Николай Иванович  – местный целовальник (продавец спиртного), владелец известного в округе кабака «Притынный». Мужчина не отличался болтливостью, был всегда приветлив с посетителями, иногда раздавал мудрые советы, но при этом был эгоистичен, и всегда в первую очередь думал о себе.
•  Обалдуй (Евграф Иванов)  – бездельник и выпивоха, который мало кому нравился, но все его почему-то поили и слушали его истории, всегда присутствовал на всех гуляниях.

Краткое содержание рассказа «Певцы» подробно

В один из жарких июльских дней барин возвращался с охоты и довелось ему пройти через знакомую деревню Котловка. Здесь располагался известный на всю округу кабак «Притынный», владельцем которого был местный целовальник Николай Иванович. Сюда приходили, чтобы отдохнуть, поделиться новостями, развлечься и спросить совета.

Барин тоже решил зайти в бар, чтобы утолить жажду, и попал именно в тот момент, когда в кабаке намечался спор. Суть спора была в том, чтобы определить, кто поет лучше. Участниками данного «соревнования» были обычный рабочий Яшка-Турок и городской рядчик из Жиздры. Призом была большая порция пива. Барин заинтересовался этим мероприятием и решил остаться, чтобы посмотреть, так как был наслышан про талант молодого парня, ведь Яшка по прозвищу Турок был по душе художник и опытный певец.

Среди посетителей кабака присутствовали особые гости, которые заинтересовали своим видом и поведением рассказчика: Дикий-Барин был ценителем пения, ходил всегда угрюмый и задумчивый; Моргач местный мещанин, который раньше был крестьянином, но благодаря своей расчетливости и хитрости, стал приказчиком, «разбогател и живет себе» припеваючи; Обалдуй – Евграф Иванов загулявший холостой человек, был местным бездельником-выпивохой,

Чтобы определить, кто первым будет выступать, было решено кинуть жребий. По результатам начинал гость, пел веселую плясовую. Когда рядчик запел, присутствующие в кабаке были в восторге от его голоса, наслаждались пением и подачей. Когда пришла очередь петь Яшке-Турку, он немного замялся, но с каждой секундой его голос становился пронзительнее и чувственнее. Яков пел душевно, он настолько потряс собравшихся, что даже суровые мужчины не могли сдержать чувств, а женщины просто заливались слезами.

Соперник Яшки рядчик из Жиздры, сначала был уверен в своей победе. Но после состязания рядчик признает поражение и решает уйти из заведения.

Тем временем, Николай Иванович от себя подарил Якову еще одну порцию пива, и в кабаке начался настоящий пир.

Барин-охотник не стал долго задерживаться, чтобы не испортить впечатление от увиденного и услышанного и отправился на сеновал, чтобы переждать жару. Когда он проснулся, то увидел, что в кабаке все еще продолжалось бурное веселье. Рассказчик начал спускаться с холма, на котором располагалась Котловка, чтобы продолжить путь домой.

Кратко об истории создания произведения

Рассказ «Певцы» Иван Сергеевич Тургенев написал в 1850г., когда находился в Орловской губернии. Он был настолько впечатлен местными колоритными жителями, их бытом, что решил написать несколько произведений. Автор сначала не имел задумки по созданию цикла, но за несколько лет накопилось много материала. Так появился сборник «Записки охотника», включающий в себя множество рассказов и очерков.

Рассказ «Певцы» был написан примерно в середине цикла, в этот период, Тургенев уже осознанно писал произведения для сборника. Его «записки» издавались в популярном тогда журнале «Современник» и стали настоящим прорывом в русской литературе. Иван Сергеевич подробно описывает образы крестьян со всеми их достоинствами и недостатками, какие они есть. Ему это удается передать особенно хорошо, поэтому читатель живо представляет образы, атмосферу той эпохи и мест, в которых довелось побывать автору.

Анализ произведения Тургенева Певцы

Рассказ «Певцы» Ивана Сергеевича Тургенева входит в сборник рассказов под названием «Записки охотника». «Записки охотника» — это длинное, объемное произведение, состоящее из 25 отдельных очерков. Их основная тема заключается в раскрытии простого крестьянского быта, характера подневольных и склада подневольных людей. Рассказ впервые увидел свет в 1852 году, выходя отдельными очерками в журнале. Произвел огромное впечатление на публику и получил массу положительных отзывов во время и после издания. Сейчас является классикой русской литературы.

Очерк «Певцы» был создан в середине создания вышеизложенного сборника. И сразу же после выхода обратил на себя внимание критиков, благодаря нового, для того времени, изображения главного героя. Пережив и увидев несправедливость и угнетение крестьян, старался донести до читателей, что они такие же люди со своими переживаниями, характерами и душой. Именно поэтому главными героями очерков выступают крестьяне. Писатель отлично описывает тяжелую подневольную судьбу, изображает крестьян со всеми подробностями внешности и характеров, показывает насколько бывают возможны безнаказанные издевательства помещиков. Несмотря на то, что сам являлся барином и имел собственную усадьбу.

Таким образом, в «Певцах» представляются для обозрения читателя портреты села «Колотовка», являющееся владением питейной компании Николая Ивановича, в силу своего характера получившего кличку «Обалдуй»; таинственного Дикого – барина; голосистого нанимателя рабочих из Жиздры; мужика по кличке «Моргач»; фаворита песнопенчиского состязания Яшки – Турка.

Произведение рассказывается от наблюдающего приезжего барина, в котором мы узнаём самого Ивана Сергеевича Тургенева. Действие события происходит в корчме Николая Ивановича, где происходит соревнование по песнопению.

Первым начал петь подрядчик из Жиздры. Он сразу же произвёл впечатление на публику высоким и красивым голосом, модными фальцетами и музыкальным пассажем. Несмотря на желание большинства присвоить сразу же победу рядчику, решено было заслушать и Яшку – Турка. Яша начал петь неуверенно, голос дрожал, то и дело подрываясь. Но вот зазвучала народная русская песня и Яшку как – будто подменили. Голос стал тонок, крепок и очень красив. Никто не удержался от того чтобы пролить слезу, даже Дикий – Барин. Победа безоговорочно достаётся Яше.

Анализ 2

Произведение «Певцы» входит в цикл рассказов Тургенева «Записки охотника». Автор поставил перед собой задачу раскрытия образа простого человека. Также он Тургенев показывает зрителю картину жизни русского народа, к которому он чувствовал любовь и горечь о его судьбе.

Автор со свойственной ему иронией представляет нам своих героев, чьи образы разработаны настолько тонко и живо, что каждый из нас будто бы оказывается в шкуре персонажей. Вот мы видим жителей села «Колотовка»: тут и Николай Иванович, душа каждой компании и владелец собственной питейной, вот мы видим местного лоботряса Обалдуя, рядом стоит Дикий-Барин, вызывающий неподдельное уважение у каждого, кто осмелится с ним заговорить, около него мы замечаем странного мужика, по прозвищу Моргач, и в конце-концов наш взгляд падает на победителя соревнования певцов Яшку-Турка.

Повествование ведется от лица барина местного уезда – Рассказчика. Сюжет разворачивается в питейной Николая Ивановича, куда съезжается огромное количество людей, в том числе и конкурсанты певческого соревнования – Яшка-Турок и рядчик из Жиздры. Сначала выступает рядчик. Он поражает зрителей своим красивым голосом. Но Дикий-Барин смотрит на певца хмуро, реакция его остается для зрителя тайной. Обалдуй и ряд слушателей желают отдать победу рядчику без какого-то боя, но Яшку-Турка все же решают послушать. Яшка значительно волнуется, и даже хочет уклониться от выступления, но Дикий-Барин строго следит за правилами действия и Яшке-Турку все же приходится спеть. Яша начинает свою песню неуверенным голосом, но постепенно он будто бы набирается некой исключительной силы. И вот зазвучала песня из русского народного фольклора. Песня близкая душе каждого русского человека. В голосе Яшки чувствуется что-то жуткое, но вместе с тем завораживающее слух слушателя. Песня затронуло каждого человека, находящегося в тот день в питейной. Даже из глаза Дикого-Барина покатилась слеза. Таким образом, победа единогласно была присуждена Яшке-Турку.

Следует обратить особое внимание не финальную сцену произведения. Рассказчик тихонько покидает заведение, опасаясь нарушить то замечательно чувство, которое осело в его душе после услышанной песни. И сделал он это не зря. Потому как чуть позже, заглянув в открытое окошку, Рассказчик видит, что он былого не осталось ни капли – все люди, как один, были пьяны. Открытый финал в произведении заставляет нас задуматься. Вспомним отступление про мальчика, который ищет некого Антропку, которого хочет наказать злая барыня. Неужто этим Тургенев хотел сказать, что даже сам барин, одной лишь песней, сумел понять всю горестную судьбу талантливого, но бедного, человека?

Анализ рассказа Певцы

Несколько интересных сочинений

• Сочинение Что такое Вера

  Вера — это убеждение, надежда человека на что-либо. Важна ли людям вера? Можно ли прожить без неё? Для того, чтобы ответить на эти вопросы, нужно понять, как вера помогает человеку.

• Образ и характеристика Матрены Корчагиной в поэме Кому на Руси жить хорошо

  Русская крестьянская женщина является персонажем в разных произведениях Некрасова. Все они проникнуты сочувствием к ее судьбе.

• Сочинение на тему Мой любимый город — Москва

  В Москве проживают очень приветливые и добрые люди, гостеприимство и щедрость которых поражает на всю оставшуюся жизнь. Традиции и культура города очень своеобразны

• Анализ Чехов Хирургия сочинение по рассказу

  Написанный рассказ А. П. Чеховым «Хирургия» наполнен юмором, с саркастическим содержанием. Действие происходит в кабинете одной из больниц села.

• Сочинение по сказке Перро Спящая красавица

  Эту принцессу родители обожали с самого начала, так как она была очень долгожданным ребенком. Родители уже почти потеряли надежду на то, что у их страны будет наследник или, хотя бы, наследница.

• Полный текст
• Хорь и Калиныч
• Ермолай и мельничиха
• Малиновая вода
• Уездный лекарь
• Мой сосед Радилов
• Однодворец Овсянников
• Льгов
• Бежин луг
• Касьян с Красивой мечи
• Бурмистр
• Контора
• Бирюк
• Два помещика
• Лебедянь
• Татьяна Борисовна и ее племянник
• Смерть
• Певцы
• Петр Петрович Каратаев
• Свидание
• Гамлет Щигровского уезда
• Чертопханов и Недопюскин
• Конец Чертопханова
• Живые мощи
• Стучит!
• Лес и степь
• Примечания

Певцы

Неболь­шое сельцо Коло­товка, при­над­ле­жав­шее неко­гда поме­щице, за лихой и бой­кий нрав про­зван­ной в око­лотке Стры­га­ни­хой (насто­я­щее имя ее оста­лось неиз­вест­ным), а ныне состо­я­щее за каким-то петер­бург­ским нем­цем, лежит на скате голого холма, сверху донизу рас­се­чен­ного страш­ным овра­гом, кото­рый, зияя как без­дна, вьется, раз­ры­тый и раз­мы­тый, по самой сере­дине улицы и пуще реки, – через реку можно по край­ней мере наве­сти мост, – раз­де­ляет обе сто­роны бед­ной дере­вушки. Несколько тощих ракит бояз­ливо спус­ка­ются по пес­ча­ным его бокам; на самом дне, сухом и жел­том, как медь, лежат огром­ные плиты гли­ни­стого камня. Неве­се­лый вид, нечего ска­зать, – а между тем всем окрест­ным жите­лям хорошо известна дорога в Коло­товку: они ездят туда охотно и часто.

У самой головы оврага, в несколь­ких шагах от той точки, где он начи­на­ется узкой тре­щи­ной, стоит неболь­шая чет­ве­ро­уголь­ная избушка, стоит одна, отдельно от дру­гих. Она крыта соло­мой, с тру­бой; одно окно, словно зор­кий глаз, обра­щено к оврагу и в зим­ние вечера, осве­щен­ное изнутри, далеко вид­не­ется в туск­лом тумане мороза и не одному про­ез­жему мужичку мер­цает путе­вод­ной звез­дою. Над две­рью избушки при­бита голу­бая дощечка: эта избушка – кабак, про­зван­ный «При­тын­ным»[50]. В этом кабаке вино про­да­ется, веро­ятно, не дешевле поло­жен­ной цены, но посе­ща­ется он гораздо при­леж­нее, чем все окрест­ные заве­де­ния такого же рода. При­чи­ной этому цело­валь­ник Нико­лай Иваныч.

Нико­лай Ива­ныч – неко­гда строй­ный, куд­ря­вый и румя­ный парень, теперь же необы­чайно тол­стый, уже посе­дев­ший муж­чина с заплыв­шим лицом, хитро-доб­ро­душ­ными глаз­ками и жир­ным лбом, пере­тя­ну­тым мор­щи­нами, словно нит­ками, – уже более два­дцати лет про­жи­вает в Коло­товке. Нико­лай Ива­ныч чело­век рас­то­роп­ный и смет­ли­вый, как боль­шая часть цело­валь­ни­ков. Не отли­ча­ясь ни осо­бен­ной любез­но­стью, ни говор­ли­во­стью, он обла­дает даром при­вле­кать и удер­жи­вать у себя гостей, кото­рым как-то весело сидеть перед его стой­кой, под спо­кой­ным и при­вет­ли­вым, хотя зор­ким взгля­дом флег­ма­ти­че­ского хозя­ина. У него много здра­вого смысла; ему хорошо зна­ком и поме­щи­чий быт, и кре­стьян­ский, и мещан­ский; в труд­ных слу­чаях он мог бы подать неглу­пый совет, но, как чело­век осто­рож­ный и эго­ист, пред­по­чи­тает оста­ваться в сто­роне и разве только отда­лен­ными, словно без вся­кого наме­ре­ния про­из­не­сен­ными наме­ками наво­дит своих посе­ти­те­лей – и то люби­мых им посе­ти­те­лей – на путь истины. Он знает толк во всем, что важно или зани­ма­тельно для рус­ского чело­века: в лоша­дях и в ско­тине, в лесе, в кир­пи­чах, в посуде, в крас­ном товаре и в коже­вен­ном, в пес­нях и в пляс­ках. Когда у него нет посе­ще­ния, он обык­но­венно сидит, как мешок, на земле перед две­рью своей избы, под­вер­нув под себя свои тон­кие ножки, и пере­ки­ды­ва­ется лас­ко­выми слов­цами со всеми про­хо­жими. Много видал он на своем веку, пере­жил не один деся­ток мел­ких дво­рян, заез­жав­ших к нему за «очи­щен­ным», знает все, что дела­ется на сто верст кру­гом, и нико­гда не про­бал­ты­ва­ется, не пока­зы­вает даже виду, что ему и то известно, чего не подо­зре­вает самый про­ни­ца­тель­ный ста­но­вой. Знай себе помал­чи­вает, да посме­и­ва­ется, да ста­кан­чи­ками поше­ве­ли­вает. Его соседи ува­жают: штат­ский гене­рал Щере­де­тенко, пер­вый по чину вла­де­лец в уезде, вся­кий раз снис­хо­ди­тельно ему кла­ня­ется, когда про­ез­жает мимо его домика. Нико­лай Ива­ныч чело­век со вли­я­нием: он извест­ного коно­крада заста­вил воз­вра­тить лошадь, кото­рую тот свел со двора у одного из его зна­ко­мых, обра­зу­мил мужи­ков сосед­ней деревни, не хотев­ших при­нять нового управ­ля­ю­щего, и т.д. Впро­чем, не должно думать, чтобы он это делал из любви к спра­вед­ли­во­сти, из усер­дия к ближ­ним – нет! Он про­сто ста­ра­ется пре­ду­пре­дить все то, что может как-нибудь нару­шить его спо­кой­ствие. Нико­лай Ива­ныч женат, и дети у него есть. Жена его, бой­кая, вост­ро­но­сая и быст­ро­гла­зая мещанка, в послед­нее время тоже несколько отя­же­лела телом, подобно сво­ему мужу. Он во всем на нее пола­га­ется, и деньги у ней под клю­чом. Пья­ницы-кри­куны ее боятся; она их не любит: выгоды от них мало, а шуму много; мол­ча­ли­вые, угрю­мые ей ско­рее по сердцу. Дети Нико­лая Ива­ныча еще малы; пер­вые все пере­мерли, но остав­ши­еся пошли в роди­те­лей: весело гля­деть на умные личики этих здо­ро­вых ребят.

Был невы­но­симо жар­кий июль­ский день, когда я, мед­ленно пере­дви­гая ноги, вме­сте с моей соба­кой под­ни­мался вдоль Коло­тов­ского оврага в направ­ле­нии При­тын­ного кабачка. Солнце раз­го­ра­лось на небе, как бы сви­ре­пея; парило и пекло неот­ступно; воз­дух был весь про­пи­тан душ­ной пылью. Покры­тые лос­ком грачи и вороны, рази­нув носы, жалобно гля­дели на про­хо­дя­щих, словно прося их уча­стья; одни воро­бьи не горе­вали и, рас­пуша перышки, еще ярост­нее преж­него чири­кали и дра­лись по забо­рам, дружно взле­тали с пыль­ной дороги, серыми туч­ками носи­лись над зеле­ными коноп­ля­ни­ками. Жажда меня мучила. Воды не было близко в Коло­товке, как и во мно­гих дру­гих степ­ных дерев­нях, мужики, за неиме­ньем клю­чей и колод­цев, пьют какую-то жид­кую грязцу из пруда… Но кто же назо­вет это отвра­ти­тель­ное пойло водою? Я хотел спро­сить у Нико­лая Ива­ныча ста­кан пива или квасу.

При­знаться ска­зать, ни в какое время года Коло­товка не пред­став­ляет отрад­ного зре­лища; но осо­бенно груст­ное чув­ство воз­буж­дает она, когда июль­ское свер­ка­ю­щее солнце сво­ими неумо­ли­мыми лучами затоп­ляет и бурые полу­раз­ме­тан­ные крыши домов, и этот глу­бо­кий овраг, и выжжен­ный, запы­лен­ный выгон, по кото­рому без­на­дежно ски­та­ются худые, длин­но­но­гие курицы, и серый оси­но­вый сруб с дырами вме­сто окон, оста­ток преж­него бар­ского дома, кру­гом зарос­ший кра­пи­вой, бурья­ном и полы­нью, и покры­тый гуси­ным пухом, чер­ный, словно рас­ка­лен­ный пруд, с кай­мой из полу­вы­сох­шей грязи и сби­той набок пло­ти­ной, возле кото­рой на мелко истоп­тан­ной, пепе­ло­вид­ной земле овцы, едва дыша и чихая от жара, печально тес­нятся друг к дружке и с уны­лым тер­пе­ньем накло­няют головы как можно ниже, как будто выжи­дая, когда ж прой­дет нако­нец этот невы­но­си­мый зной. Уста­лыми шагами при­бли­жался я к жилищу Нико­лая Ива­ныча, воз­буж­дая, как водится, в ребя­тиш­ках изум­ле­ние, дохо­див­шее до напря­женно-бес­смыс­лен­ного созер­ца­ния, в соба­ках – него­до­ва­ние, выра­жав­ше­еся лаем, до того хрип­лым и злоб­ным, что, каза­лось, у них отры­ва­лась вся внут­рен­ность, и они сами потом каш­ляли и зады­ха­лись, – как вдруг на пороге кабачка пока­зался муж­чина высо­кого роста, без шапки, во фри­зо­вой шинели, низко под­по­я­сан­ной голу­бым кушач­ком. На вид он казался дво­ро­вым; густые седые волосы в бес­по­рядке взды­ма­лись над сухим и смор­щен­ным его лицом. Он звал кого-то, тороп­ливо дей­ствуя руками, кото­рые, оче­видно, раз­ма­хи­ва­лись гораздо далее, чем он сам того желал. Заметно было, что он уже успел выпить.

– Иди, иди же! – зале­пе­тал он, с уси­лием под­ни­мая густые брови, – иди, Мор­гач, иди! Экой ты, бра­тец, пол­зешь, право слово. Это нехо­рошо, бра­тец. Тут ждут тебя, а ты вот пол­зешь… Иди.

– Ну, иду, иду, – раз­дался дре­без­жа­щий голос, и из-за избы направо пока­зался чело­век низень­кий, тол­стый и хро­мой. На нем была довольно опрят­ная сукон­ная чуйка, вде­тая на один рукав; высо­кая ост­ро­ко­неч­ная шапка, прямо надви­ну­тая на брови, при­да­вала его круг­лому, пух­лому лицу выра­же­ние лука­вое и насмеш­ли­вое. Его малень­кие жел­тые глазки так и бегали, с тон­ких губ не схо­дила сдер­жан­ная, напря­жен­ная улыбка, а нос, ост­рый и длин­ный, нахально выдви­гался впе­ред, как руль. – Иду, любез­ный, – про­дол­жал он, ковы­ляя в направ­ле­нии питей­ного заве­де­нья, – зачем ты меня зовешь?.. Кто меня ждет?

– Зачем я тебя зову? – ска­зал с уко­риз­ной чело­век во фри­зо­вой шинели. – Экой ты, Мор­гач, чуд­ной, бра­тец: тебя зовут в кабак, а ты еще спра­ши­ва­ешь, зачем. А ждут тебя все люди доб­рые: Турок-Яшка, да Дикий-Барин, да ряд­чик с Жиз­дры. Яшка-то с ряд­чи­ком об заклад поби­лись: ось­муху пива поста­вили – кто кого одо­леет, лучше споет то есть… понимаешь?

– Яшка петь будет? – с живо­стью про­го­во­рил чело­век, про­зван­ный Мор­га­чом. – И ты не врешь, Обалдуй?

– Я не вру, – с досто­ин­ством отве­чал Обал­дуй, – а ты бре­шешь. Стало быть, будет петь, коли об заклад побился, божья коровка ты эта­кая, плут ты эта­кой, Моргач!

– Ну, пой­дем, про­стота, – воз­ра­зил Моргач.

– Ну, поце­луй же меня по край­ней мере, душа ты моя, – зале­пе­тал Обал­дуй, широко рас­крыв объятия.

– Вишь, Езоп изне­жен­ный, – пре­зри­тельно отве­тил Мор­гач, оттал­ки­вая его лок­тем, и оба, нагнув­шись, вошли в низень­кую дверь.

Слы­шан­ный мною раз­го­вор сильно воз­бу­дил мое любо­пыт­ство. Уже не раз дохо­дили до меня слухи об Яшке-Турке как о луч­шем певце в око­лотке, и вдруг мне пред­ста­вился слу­чай услы­шать его в состя­за­нии с дру­гим масте­ром. Я удвоил шаги и вошел в заведение.

Веро­ятно, не мно­гие из моих чита­те­лей имели слу­чай загля­ды­вать в дере­вен­ские кабаки; но наш брат, охот­ник, куда не захо­дит! Устрой­ство их чрез­вы­чайно про­сто. Они состоят обык­но­венно из тем­ных сеней и белой избы, раз­де­лен­ной надвое пере­го­род­кой, за кото­рую никто из посе­ти­те­лей не имеет права захо­дить. В этой пере­го­родке, над широ­ким дубо­вым сто­лом, про­де­лано боль­шое про­доль­ное отвер­стие. На этом столе, или стойке про­да­ется вино. Запе­ча­тан­ные штофы раз­ной вели­чины ряд­ком стоят на пол­ках, прямо про­тив отвер­стия. В перед­ней части избы, предо­став­лен­ной посе­ти­те­лям, нахо­дятся лавки, две-три пустые бочки, угло­вой стол. Дере­вен­ские кабаки боль­шей частью довольно темны, и почти нико­гда не уви­дите вы на их бре­вен­ча­тых сте­нах каких-нибудь ярко рас­кра­шен­ных лубоч­ных кар­тин, без кото­рых ред­кая изба обходится.

Когда я вошел в При­тын­ный каба­чок, в нем уже собра­лось довольно мно­го­чис­лен­ное общество.

За стой­кой, как водится, почти во всю ширину отвер­стия, стоял Нико­лай Ива­ныч, в пест­рой сит­це­вой рубахе, и, с лени­вой усмеш­кой на пух­лых щеках, нали­вал своей пол­ной и белой рукой два ста­кана вина вошед­шим при­я­те­лям, Мор­гачу и Обал­дую; а за ним, в углу, возле окна, вид­не­лась его вост­ро­гла­зая жена. Посе­ре­дине ком­наты стоял Яшка-Турок, худой и строй­ный чело­век лет два­дцати трех, оде­тый в дол­го­по­лый нан­ко­вый каф­тан голу­бого цвета. Он смот­рел уда­лым фаб­рич­ным малым и, каза­лось, не мог похва­статься отлич­ным здо­ро­вьем. Его впа­лые щеки, боль­шие бес­по­кой­ные серые глаза, пря­мой нос с тон­кими, подвиж­ными нозд­рями, белый пока­тый лоб с заки­ну­тыми назад светло-русыми куд­рями, круп­ные, но кра­си­вые, выра­зи­тель­ные губы – все его лицо изоб­ли­чало чело­века впе­чат­ли­тель­ного и страст­ного. Он был в боль­шом вол­не­нье: мигал гла­зами, неровно дышал, руки его дро­жали, как в лихо­радке, – да у него и точно была лихо­радка, та тре­вож­ная, вне­зап­ная лихо­радка, кото­рая так зна­кома всем людям, гово­ря­щим или пою­щим перед собра­нием. Подле него стоял муж­чина лет сорока, широ­ко­пле­чий, широ­ко­ску­лый, с низ­ким лбом, узкими татар­скими гла­зами, корот­ким и плос­ким носом, чет­ве­ро­уголь­ным под­бо­род­ком и чер­ными бле­стя­щими воло­сами, жест­кими, как щетина. Выра­же­ние его смуг­лого с свин­цо­вым отли­вом лица, осо­бенно его блед­ных губ, можно было бы назвать почти сви­ре­пым, если б оно не было так спо­койно-задум­чиво. Он почти не шеве­лился и только мед­ленно погля­ды­вал кру­гом, как бык из-под ярма. Одет он был в какой-то поно­шен­ный сюр­тук с мед­ными глад­кими пуго­ви­цами; ста­рый чер­ный шел­ко­вый пла­ток оку­ты­вал его огром­ную шею. Звали его Диким-Бари­ном. Прямо про­тив него, на лавке под обра­зами, сидел сопер­ник Яшки – ряд­чик из Жиз­дры. Это был невы­со­кого роста плот­ный муж­чина лет трид­цати, рябой и кур­ча­вый, с тупым вздер­ну­тым носом, живыми карими глаз­ками и жид­кой бород­кой. Он бойко погля­ды­вал кру­гом, под­су­нув под себя руки, бес­печно бол­тал и посту­ки­вал ногами, обу­тыми в щеголь­ские сапоги с ото­роч­кой. На нем был новый тон­кий армяк из серого сукна с пли­со­вым ворот­ни­ком, от кото­рого резко отде­лялся край алой рубахи, плотно застег­ну­той вокруг горла. В про­ти­во­по­лож­ном углу, направо от двери, сидел за сто­лом какой-то мужи­чок в узкой изно­шен­ной свите, с огром­ной дырой на плече. Сол­неч­ный свет стру­ился жид­ким жел­то­ва­тым пото­ком сквозь запы­лен­ные стекла двух неболь­ших око­шек и, каза­лось, не мог побе­дить обыч­ной тем­ноты ком­наты: все пред­меты были осве­щены скупо, словно пят­нами. Зато в ней было почти про­хладно, и чув­ство духоты и зноя, словно бремя, сва­ли­лось у меня с плеч, как только я пере­сту­пил порог.

Мой при­ход – я это мог заме­тить – сна­чала несколько сму­тил гостей Нико­лая Ива­ныча; но, уви­дев, что он покло­нился мне, как зна­ко­мому чело­веку, они успо­ко­и­лись и уже более не обра­щали на меня вни­ма­ния. Я спро­сил себе пива и сел в уго­лок, возле мужичка в изо­рван­ной свите.

– Ну, что ж! – возо­пил вдруг Обал­дуй, выпив духом ста­кан вина и сопро­вож­дая свое вос­кли­ца­ние теми стран­ными раз­ма­хи­ва­ни­ями рук, без кото­рых он, по-види­мому, не про­из­но­сил ни одного слова. – Чего еще ждать? Начи­нать так начи­нать. А? Яша?..

– Начи­нать, начи­нать, – одоб­ри­тельно под­хва­тил Нико­лай Иваныч.

– Нач­нем, пожа­луй, – хлад­но­кровно и с само­уве­рен­ной улыб­кой про­мол­вил ряд­чик, – я готов.

– И я готов, – с вол­не­нием про­из­нес Яков.

– Ну, начи­найте, ребятки, начи­найте, – про­пи­щал Моргач.

Но несмотря на еди­но­душно изъ­яв­лен­ное жела­ние, никто не начи­нал; ряд­чик даже не при­под­нялся с лавки, – все словно ждали чего-то.

– Начи­най! – угрюмо и резко про­го­во­рил Дикий-Барин.

Яков вздрог­нул. Ряд­чик встал, осу­нул кушак и откашлялся.

– А кому начать? – спро­сил, он слегка изме­нив­шимся голо­сом у Дикого-Барина, кото­рый все про­дол­жал сто­ять непо­движно посе­ре­дине ком­наты, широко рас­ста­вив тол­стые ноги и почти по локоть засу­нув могу­чие руки в кар­маны шаровар.

– Тебе, тебе, ряд­чик, – зале­пе­тал Обал­дуй, – тебе, братец.

Дикий-Барин посмот­рел на него испод­ло­бья. Обал­дуй слабо писк­нул, замялся, гля­нул куда-то в пото­лок, повел пле­чами и умолк.

– Жере­бий кинуть, – с рас­ста­нов­кой про­из­нес Дикий-Барин, – да ось­муху на стойку.

Нико­лай Ива­ныч нагнулся, достал, кряхтя, с полу ось­муху и поста­вил ее на стол.

Дикий-Барин гля­нул на Якова и про­мол­вил: «Ну!»

Яков зарылся у себя в кар­ма­нах, достал грош и наме­тил его зубом. Ряд­чик вынул из-под полы каф­тана новый кожа­ный коше­лек, не торо­пясь рас­пу­тал шну­рок и, насы­пав мно­же­ство мелочи на руку, выбрал новень­кий грош. Обал­дуй под­ста­вил свой затас­кан­ный кар­туз с обло­ман­ным и отстав­шим козырь­ком; Яков кинул в него свой грош, ряд­чик – свой.

– Тебе выби­рать, – про­го­во­рил Дикий-Барин, обра­тив­шись к Моргачу.

Мор­гач само­до­вольно усмех­нулся, взял кар­туз в обе руки и начал его встряхивать.

Мгно­венно воца­ри­лась глу­бо­кая тишина: гроши слабо звя­кали, уда­ря­ясь друг о друга. Я вни­ма­тельно погля­дел кру­гом: все лица выра­жали напря­жен­ное ожи­да­ние; сам Дикий-Барин при­щу­рился; мой сосед, мужи­чок в изо­рван­ной свитке, и тот даже с любо­пыт­ством вытя­нул шею. Мор­гач запу­стил руку в кар­туз и достал ряд­чи­ков грош; все вздох­нули. Яков покрас­нел, а ряд­чик про­вел рукой по волосам.

– Ведь я же гово­рил, что тебе, – вос­клик­нул Обал­дуй, – я ведь говорил.

– Ну, ну, не «цир­кай»![51] – пре­зри­тельно заме­тил Дикий-Барин. – Начи­най, – про­дол­жал он, кач­нув голо­вой на рядчика.

– Какую же мне песню петь? – спро­сил ряд­чик, при­ходя в волненье.

– Какую хочешь, – отве­чал Мор­гач. – Какую взду­ма­ется, ту и пой.

– Конечно, какую хочешь, – при­ба­вил Нико­лай Ива­ныч, мед­ленно скла­ды­вая руки на груди. – В этом тебе указу нету. Пой какую хочешь; да только пой хорошо; а мы уж потом решим по совести.

– Разу­ме­ется, по сове­сти, – под­хва­тил Обал­дуй и поли­зал край пустого стакана.

– Дайте, братцы, откаш­ляться маленько, – заго­во­рил ряд­чик, пере­би­рая паль­цами вдоль ворот­ника кафтана.

– Ну, ну, не про­хла­ждайся – начи­най! – решил Дикий-Барин и потупился.

Ряд­чик поду­мал немного, встрях­нул голо­вой и высту­пил впе­ред. Яков впился в него глазами…

Но прежде, чем я при­ступлю к опи­са­нию самого состя­за­ния, счи­таю не лиш­ним ска­зать несколько слов о каж­дом из дей­ству­ю­щих лиц моего рас­сказа. Жизнь неко­то­рых из них была уже мне известна, когда я встре­тился с ними в При­тын­ном кабачке; о дру­гих я собрал све­де­ния впоследствии.

Нач­нем с Обал­дуя. Насто­я­щее имя этого чело­века было Евграф Ива­нов; но никто во всем око­лотке не звал его иначе как Обал­дуем, и он сам вели­чал себя тем же про­зви­щем: так хорошо оно к нему при­стало. И дей­стви­тельно, оно как нельзя лучше шло к его незна­чи­тель­ным, вечно встре­во­жен­ным чер­там. Это был загу­ляв­ший, холо­стой дво­ро­вый чело­век, от кото­рого соб­ствен­ные гос­пода дав­ным-давно отсту­пи­лись и кото­рый, не имея ника­кой долж­но­сти, не полу­чая ни гроша жало­ва­нья, нахо­дил, однако, сред­ство каж­дый день поку­тить на чужой счет. У него было мно­же­ство зна­ко­мых, кото­рые поили его вином и чаем, сами не зная зачем, потому что он не только не был в обще­стве заба­вен, но даже, напро­тив, надо­едал всем своей бес­смыс­лен­ной бол­тов­ней, неснос­ной навяз­чи­во­стью, лихо­ра­доч­ными тело­дви­же­ни­ями и бес­пре­стан­ным неесте­ствен­ным хохо­том. Он не умел ни петь, ни пля­сать; отроду не ска­зал не только умного, даже пут­ного слова: все «лото­шил» да врал что ни попало – пря­мой Обал­дуй! И между тем ни одной попойки на сорок верст кру­гом не обхо­ди­лось без того, чтобы его дол­го­вя­зая фигура не вер­те­лась тут же между гостями, – так уж к нему при­выкли и пере­но­сили его при­сут­ствие как неиз­беж­ное зло. Правда, обхо­ди­лись с ним пре­зри­тельно, но укро­щать его неле­пые порывы умел один Дикий-Барин.

Мор­гач нисколько не похо­дил на Обал­дуя. К нему тоже шло назва­нье Мор­гача, хотя он гла­зами не мор­гал более дру­гих людей; извест­ное дело: рус­ский народ на про­звища мастер. Несмотря на мое ста­ра­нье выве­дать пооб­сто­я­тель­нее про­шед­шее этого чело­века, в жизни его оста­лись для меня – и, веро­ятно, для мно­гих дру­гих – тем­ные пятна, места, как выра­жа­ются книж­ники, покры­тые глу­бо­ким мра­ком неиз­вест­но­сти. Я узнал только, что он неко­гда был куче­ром у ста­рой без­дет­ной барыни, бежал со вве­рен­ной ему трой­кой лоша­дей, про­па­дал целый год и, должно быть, убе­див­шись на деле в невы­го­дах и бед­ствиях бро­дя­чей жизни, вер­нулся сам, но уже хро­мой, бро­сился в ноги своей гос­поже и, в тече­ние несколь­ких лет при­мер­ным пове­де­ньем загла­див свое пре­ступ­ле­нье, поне­многу вошел к ней в милость, заслу­жил нако­нец ее пол­ную дове­рен­ность, попал в при­каз­чики, а по смерти барыни, неиз­вестно каким обра­зом, ока­зался отпу­щен­ным на волю, при­пи­сался в мещане, начал сни­мать у сосе­дей бакши, раз­бо­га­тел и живет теперь при­пе­ва­ючи. Это чело­век опыт­ный, себе на уме, не злой и не доб­рый, а более рас­чет­ли­вый; это тер­тый калач, кото­рый знает людей и умеет ими поль­зо­ваться. Он осто­ро­жен и в то же время пред­при­им­чив, как лисица; болт­лив, как ста­рая жен­щина, и нико­гда не про­го­ва­ри­ва­ется, а вся­кого дру­гого заста­вит выска­заться; впро­чем, не при­ки­ды­ва­ется про­стач­ком, как это делают иные хит­рецы того же десятка, да ему и трудно было бы при­тво­ряться: я нико­гда не виды­вал более про­ни­ца­тель­ных и умных глаз, как его кро­шеч­ные, лука­вые «гля­делки»[52]. Они нико­гда не смот­рят про­сто – все высмат­ри­вают да под­смат­ри­вают. Мор­гач ино­гда по целым неде­лям обду­мы­вает какое-нибудь, по-види­мому, про­стое пред­при­я­тие, а то вдруг решится на отча­янно сме­лое дело; кажется, тут ему и голову сло­мить… смот­ришь – все уда­лось, все как по маслу пошло. Он счаст­лив и верит в свое сча­стье, верит при­ме­там. Он вообще очень суе­ве­рен. Его не любят, потому что ему самому ни до кого дела нет, но ува­жают. Все его семей­ство состоит из одного сынишки, в кото­ром он души не чает и кото­рый, вос­пи­тан­ный таким отцом, веро­ятно, пой­дет далеко. «А Мор­га­чо­нок в отца вышел», – уже и теперь гово­рят о нем впол­го­лоса ста­рики, сидя на зава­лин­ках и тол­куя меж собой в лет­ние вечера; и все пони­мают, что это зна­чит, и уже не при­бав­ляют ни слова.

Об Якове-Турке и ряд­чике нечего долго рас­про­стра­няться. Яков, про­зван­ный Тур­ком, потому что дей­стви­тельно про­ис­хо­дил от плен­ной тур­чанки, был по душе – худож­ник во всех смыс­лах этого слова, а по зва­нию – чер­паль­щик на бумаж­ной фаб­рике у купца; что же каса­ется до ряд­чика, судьба кото­рого, при­зна­юсь, мне оста­лась неиз­вест­ной, то он пока­зался мне изво­рот­ли­вым и бой­ким город­ским меща­ни­ном. Но о Диком-Барине стоит пого­во­рить несколько поподробнее.

Пер­вое впе­чат­ле­ние, кото­рое про­из­во­дил на вас вид этого чело­века, было чув­ство какой-то гру­бой, тяже­лой, но неот­ра­зи­мой силы. Сло­жен он был неук­люже, «сбит­нем», как гово­рят у нас, но от него так и несло несо­кру­ши­мым здо­ро­вьем, и – стран­ное дело – его мед­ве­же­ва­тая фигура не была лишена какой-то свое­об­раз­ной гра­ции, про­ис­хо­див­шей, может быть, от совер­шенно спо­кой­ной уве­рен­но­сти в соб­ствен­ном могу­ще­стве. Трудно было решить с пер­вого разу, к какому сосло­вию при­над­ле­жал этот Гер­ку­лес; он не похо­дил ни на дво­ро­вого, ни на меща­нина, ни на обед­няв­шего подъ­ячего в отставке, ни на мел­ко­по­мест­ного разо­рив­ше­гося дво­ря­нина – псаря и дра­чуна: он был уж точно сам по себе. Никто не знал, откуда он сва­лился к нам в уезд; пого­ва­ри­вали, что про­ис­хо­дил он от одно­двор­цев и состоял будто где-то прежде на службе; но ничего поло­жи­тель­ного об этом не знали; да и от кого было и узна­вать, – не от него же самого: не было чело­века более мол­ча­ли­вого и угрю­мого. Также никто не мог поло­жи­тельно ска­зать, чем он живет; он ника­ким ремеслом не зани­мался, ни к кому не ездил, не знался почти ни с кем, а деньги у него води­лись; правда, неболь­шие, но води­лись. Вел он себя не то что скромно, – в нем вообще не было ничего скром­ного, – но тихо; он жил, словно никого вокруг себя не заме­чал и реши­тельно ни в ком не нуж­дался. Дикий-Барин (так его про­звали; насто­я­щее же его имя было Перев­ле­сов) поль­зо­вался огром­ным вли­я­нием во всем округе; ему пови­но­ва­лись тот­час и с охо­той, хотя он не только не имел ника­кого права при­ка­зы­вать кому бы то ни было, но даже сам не изъ­яв­лял малей­шего при­тя­за­ния на послу­ша­ние людей, с кото­рыми слу­чайно стал­ки­вался. Он гово­рил – ему поко­ря­лись; сила все­гда свое возь­мет. Он почти не пил вина, не знался с жен­щи­нами и страстно любил пение. В этом чело­веке было много зага­доч­ного; каза­лось, какие-то гро­мад­ные силы угрюмо поко­и­лись в нем, как бы зная, что раз под­няв­шись, что сорвав­шись раз на волю, они должны раз­ру­шить и себя и все, до чего ни кос­нутся; и я жестоко оши­ба­юсь, если в жизни этого чело­века не слу­чи­лось уже подоб­ного взрыва, если он, научен­ный опы­том и едва спас­шись от гибели, неумо­лимо не дер­жал теперь самого себя в ежо­вых рука­ви­цах. Осо­бенно пора­жала меня в нем смесь какой-то врож­ден­ной, при­род­ной сви­ре­по­сти и такого же врож­ден­ного бла­го­род­ства, – смесь, кото­рой я не встре­чал ни в ком другом.

Итак, ряд­чик высту­пил впе­ред, закрыл до поло­вины глаза и запел высо­чай­шим фаль­це­том. Голос у него был довольно при­ят­ный и слад­кий, хотя несколько сип­лый; он играл и вилял этим голо­сом, как юлою, бес­пре­станно зали­вался и пере­ли­вался сверху вниз и бес­пре­станно воз­вра­щался к верх­ним нотам, кото­рые выдер­жи­вал и вытя­ги­вал с осо­бен­ным ста­ра­ньем, умол­кал и потом вдруг под­хва­ты­вал преж­ний напев с какой-то залих­ват­ской, зано­си­стой уда­лью. Его пере­ходы были ино­гда довольно смелы, ино­гда довольно забавны: зна­току они бы много доста­вили удо­воль­ствия; немец при­шел бы от них в него­до­ва­ние. Это был рус­ский tenore di grazia, tenor leger[53]. Пел он весе­лую пля­со­вую песню, слова кото­рой, сколько я мог уло­вить сквозь бес­ко­неч­ные укра­ше­ния, при­бав­лен­ные соглас­ные и вос­кли­ца­ния, были следующие:

Рас­пашу я, молода-молоденька,
Зем­лицы маленько;
Я посею, молода-молоденька,
Цве­тика аленька.

Он пел; все слу­шали его с боль­шим вни­ма­ньем. Он, видимо, чув­ство­вал, что имеет дело с людьми све­ду­щими, и потому, как гово­рится, про­сто лез из кожи. Дей­стви­тельно, в наших краях знают толк в пении, и неда­ром село Сер­ги­ев­ское, на боль­шой орлов­ской дороге, сла­вится во всей Рос­сии своим осо­бенно при­ят­ным и соглас­ным напе­вом. Долго ряд­чик пел, не воз­буж­дая слиш­ком силь­ного сочув­ствия в своих слу­ша­те­лях; ему недо­ста­вало под­держки, хора; нако­нец, при одном осо­бенно удач­ном пере­ходе, заста­вив­шем улыб­нуться самого Дикого-Барина, Обал­дуй не выдер­жал и вскрик­нул от удо­воль­ствия. Все встре­пе­ну­лись. Обал­дуй с Мор­га­чом начали впол­го­лоса под­хва­ты­вать, под­тя­ги­вать, покри­ки­вать: «Лихо!.. Заби­рай, шель­мец!.. Заби­рай, вытя­ги­вай, аспид! Вытя­ги­вай еще! Нака­ли­вай еще, собака ты эта­кая, пес!.. Погуби Ирод твою душу!» и пр. Нико­лай Ива­ныч из-за стойки одоб­ри­тельно зака­чал голо­вой направо и налево. Обал­дуй нако­нец зато­пал, засе­ме­нил ногами и задер­гал пле­чи­ком, а у Якова глаза так и раз­го­ре­лись, как уго­лья, и он весь дро­жал как лист и бес­по­ря­дочно улы­бался. Один Дикий-Барин не изме­нился в лице и по-преж­нему не дви­гался с места; но взгляд его, устрем­лен­ный на ряд­чика, несколько смяг­чился, хотя выра­же­ние губ оста­ва­лось пре­зри­тель­ным. Обод­рен­ный зна­ками все­об­щего удо­воль­ствия, ряд­чик совсем завих­рился и уж такие начал отде­лы­вать зави­тушки, так защел­кал и заба­ра­ба­нил язы­ком, так неистово заиг­рал гор­лом, что, когда нако­нец, утом­лен­ный, блед­ный и обли­тый горя­чим потом, он пустил, пере­ки­нув­шись назад всем телом, послед­ний зами­ра­ю­щий воз­глас, – общий, слит­ный крик отве­тил ему неисто­вым взры­вом. Обал­дуй бро­сился ему на шею и начал душить его сво­ими длин­ными, кост­ля­выми руками; на жир­ном лице Нико­лая Ива­ныча высту­пила краска, и он словно помо­ло­дел; Яков как сума­сшед­ший закри­чал: «Моло­дец, моло­дец!» Даже мой сосед, мужик в изо­рван­ной свите, не вытер­пел и, уда­рив кула­ком по столу, вос­клик­нул: «Ага! хорошо, черт побери, хорошо!» – и с реши­тель­но­стью плю­нул в сторону.

– Ну, брат, поте­шил! – кри­чал Обал­дуй, не выпус­кая изне­мо­жен­ного ряд­чика из своих объ­я­тий, – поте­шил, нечего ска­зать! Выиг­рал, брат, выиг­рал! Поздрав­ляю – ось­муха твоя! Яшке до тебя далеко… Уж я тебе говорю: далеко… А ты мне верь! (И он снова при­жал ряд­чика к своей груди.)

– Да пусти же его; пусти, неот­вяз­ная… – с доса­дой заго­во­рил Мор­гач, – дай ему при­сесть на лавку-то; вишь, он устал… Экой ты фофан, бра­тец, право, фофан! Что при­стал, словно бан­ный лист?

– Ну что ж, пусть садится, а я за его здо­ро­вье выпью, – ска­зал Обал­дуй и подо­шел к стойке. – На твой счет, брат, – при­ба­вил он, обра­ща­ясь к рядчику.

Тот кив­нул голо­вой, сел на лавку, достал из шапки поло­тенце и начал ути­рать лицо; а Обал­дуй с тороп­ли­вой жад­но­стью выпил ста­кан и, по при­вычке горь­ких пья­ниц, кря­кая, при­нял грустно-оза­бо­чен­ный вид.

– Хорошо поешь, брат, хорошо, – лас­ково заме­тил Нико­лай Ива­ныч. – А теперь за тобой оче­редь, Яша: смотри, не сро­бей. Посмот­рим, кто кого, посмот­рим… А хорошо поет ряд­чик, ей-Богу хорошо.

– Очинна хорошо, – заме­тила Нико­лай Ива­ны­чева жена и с улыб­кой погля­дела на Якова.

– Хорошо-га! – повто­рил впол­го­лоса мой сосед.

– А, заво­ро­тень-полеха![54] – заво­пил вдруг Обал­дуй и, подойдя к мужичку с дырой на плече, уста­вился на него паль­цем, запры­гал и залился дре­без­жа­щим хохо­том. – Полеха! полеха! Га, баде паняй[55], заво­ро­тень! Зачем пожа­ло­вал, заво­ро­тень? – кри­чал он сквозь смех.

Бед­ный мужик сму­тился и уже собрался было встать да уйти поско­рей, как вдруг раз­дался мед­ный голос Дикого-Барина:

– Да что ж это за неснос­ное живот­ное такое? – про­из­нес он, скрып­нув зубами.

– Я ничего, – забор­мо­тал Обал­дуй, – я ничего… я так…

– Ну, хорошо, мол­чать же! – воз­ра­зил Дикий-Барин. – Яков, начинай!

Яков взялся рукой за горло.

– Что, брат, того… что-то… Гм… Не знаю, право, что-то того…

– Ну, полно, не робей. Сты­дись!.. чего вер­тишься?.. Пой, как Бог тебе велит.

И Дикий-Барин поту­пился, выжидая.

Яков помол­чал, взгля­нул кру­гом и закрылся рукой. Все так и впи­лись в него гла­зами, осо­бенно ряд­чик, у кото­рого на лице, сквозь обыч­ную само­уве­рен­ность и тор­же­ство успеха, про­сту­пило неволь­ное, лег­кое бес­по­кой­ство. Он при­сло­нился к стене и опять поло­жил под себя обе руки, но уже не бол­тал ногами. Когда же нако­нец Яков открыл свое лицо – оно было бледно, как у мерт­вого; глаза едва мер­цали сквозь опу­щен­ные рес­ницы. Он глу­боко вздох­нул и запел… Пер­вый звук его голоса был слаб и неро­вен и, каза­лось, не выхо­дил из его груди, но при­несся откуда-то изда­лека, словно зале­тел слу­чайно в ком­нату. Странно подей­ство­вал этот тре­пе­щу­щий, зве­ня­щий звук на всех нас; мы взгля­нули друг на друга, а жена Нико­лая Ива­ныча так и выпря­ми­лась. За этим пер­вым зву­ком после­до­вал дру­гой, более твер­дый и про­тяж­ный, но все еще видимо дро­жа­щий, как струна, когда, вне­запно про­зве­нев под силь­ным паль­цем, она колеб­лется послед­ним, быстро зами­ра­ю­щим коле­ба­ньем, за вто­рым – тре­тий, и, поне­многу раз­го­ря­ча­ясь и рас­ши­ря­ясь, поли­лась зауныв­ная песня. «Не одна во поле доро­женька про­ле­гала», – пел он, и всем нам сладко ста­но­ви­лось и жутко. Я, при­зна­юсь, редко слы­хи­вал подоб­ный голос: он был слегка раз­бит и зве­нел, как над­трес­ну­тый; он даже сна­чала отзы­вался чем-то болез­нен­ным; но в нем была и непод­дель­ная глу­бо­кая страсть, и моло­дость, и сила, и сла­дость, и какая-то увле­ка­тельно-бес­печ­ная, груст­ная скорбь. Рус­ская, прав­ди­вая, горя­чая душа зву­чала и дышала в нем и так и хва­тала вас за сердце, хва­тала прямо за его рус­ские струны. Песнь росла, раз­ли­ва­лась. Яко­вом, видимо, овла­де­вало упо­е­ние: он уже не робел, он отда­вался весь сво­ему сча­стью; голос его не тре­пе­тал более – он дро­жал, но той едва замет­ной внут­рен­ней дро­жью стра­сти, кото­рая стре­лой вон­за­ется в душу слу­ша­теля, и бес­пре­станно креп­чал, твер­дел и рас­ши­рялся. Пом­нится, я видел одна­жды, вече­ром, во время отлива, на плос­ком пес­ча­ном берегу моря, грозно и тяжко шумев­шего вдали, боль­шую белую чайку: она сидела непо­движно, под­ста­вив шел­ко­ви­стую грудь алому сия­нью зари, и только изредка мед­ленно рас­ши­ряла свои длин­ные кры­лья навстречу зна­ко­мому морю, навстречу низ­кому, баг­ро­вому солнцу: я вспом­нил о ней, слу­шая Якова. Он пел, совер­шенно поза­быв и сво­его сопер­ника, и всех нас, но, видимо, под­ни­ма­е­мый, как бод­рый пло­вец вол­нами, нашим мол­ча­ли­вым, страст­ным уча­стьем. Он пел, и от каж­дого звука его голоса веяло чем-то род­ным и необо­зримо широ­ким, словно зна­ко­мая степь рас­кры­ва­лась перед вами, уходя в бес­ко­неч­ную даль. У меня, я чув­ство­вал, заки­пали на сердце и под­ни­ма­лись к гла­зам слезы; глу­хие, сдер­жан­ные рыда­нья вне­запно пора­зили меня… Я огля­нулся – жена цело­валь­ника пла­кала, при­пав гру­дью к окну. Яков бро­сил на нее быст­рый взгляд и залился еще звонче, еще слаще преж­него; Нико­лай Ива­ныч поту­пился, Мор­гач отвер­нулся; Обал­дуй, весь раз­не­жен­ный, стоял, глупо рази­нув рот; серый мужи­чок тихонько всхли­пы­вал в уголку, с горь­ким шепо­том пока­чи­вая голо­вой; и по желез­ному лицу Дикого-Барина, из-под совер­шенно надви­нув­шихся бро­вей, мед­ленно про­ка­ти­лась тяже­лая слеза; ряд­чик под­нес сжа­тый кулак ко лбу и не шеве­лился… Не знаю, чем бы раз­ре­ши­лось все­об­щее том­ле­нье, если б Яков вдруг не кон­чил на высо­ком, необык­но­венно тон­ком звуке – словно голос у него обо­рвался. Никто не крик­нул, даже не шевель­нулся; все как будто ждали, не будет ли он еще петь; но он рас­крыл глаза, словно удив­лен­ный нашим мол­ча­ньем, вопро­ша­ю­щим взо­ром обвел всех кру­гом и уви­дал, что победа была его…

– Яша, – про­го­во­рил Дикий-Барин, поло­жил ему руку на плечо и – смолк.

Мы все сто­яли как оце­пе­не­лые. Ряд­чик тихо встал и подо­шел к Якову. «Ты… твоя… ты выиг­рал», – про­из­нес он нако­нец с тру­дом и бро­сился вон из комнаты.

Его быст­рое, реши­тель­ное дви­же­ние как будто нару­шило оча­ро­ва­нье: все вдруг заго­во­рили шумно, радостно. Обал­дуй под­прыг­нул кверху, зале­пе­тал, зама­хал руками, как мель­ница кры­льями; Мор­гач, ковы­ляя, подо­шел к Якову и стал с ним цело­ваться; Нико­лай Ива­ныч при­под­нялся и тор­же­ственно объ­явил, что при­бав­ляет от себя еще ось­муху пива; Дикий-Барин посме­и­вался каким-то доб­рым сме­хом, кото­рого я никак не ожи­дал встре­тить на его лице; серый мужи­чок то и дело твер­дил в своем уголку, ути­рая обо­ими рука­вами глаза, щеки, нос и бороду: «А хорошо, ей-Богу хорошо, ну, вот будь я соба­чий сын, хорошо!», а жена Нико­лая Ива­ныча, вся рас­крас­нев­ша­яся, быстро встала и уда­ли­лась. Яков насла­ждался своей побе­дой, как дитя; все его лицо пре­об­ра­зи­лось; осо­бенно его глаза так и заси­яли сча­стьем. Его пота­щили к стойке; он подо­звал к ней рас­пла­кав­ше­гося серого мужичка, послал цело­валь­ни­кова сынишку за ряд­чи­ком, кото­рого, однако, тот не сыс­кал, и начался пир. «Ты еще нам спо­ешь, ты до вечера нам петь будешь», – твер­дил Обал­дуй, высоко под­ни­мая руки.

Я еще раз взгля­нул на Якова и вышел. Я не хотел остаться – я боялся испор­тить свое впе­чат­ле­ние. Но зной был нестер­пим по-преж­нему. Он как будто висел над самой зем­лей густым тяже­лым слоем; на темно-синем небе, каза­лось, кру­ти­лись какие-то мел­кие, свет­лые огоньки сквозь тон­чай­шую, почти чер­ную пыль. Все мол­чало; было что-то без­на­деж­ное, при­дав­лен­ное в этом глу­бо­ком мол­ча­нии обес­си­лен­ной при­роды. Я добрался до сено­вала и лег на только что ско­шен­ную, но уже почти высох­шую траву. Долго я не мог задре­мать; долго зву­чал у меня в ушах неот­ра­зи­мый голос Якова… Нако­нец жара и уста­лость взяли, однако же, свое, и я заснул мерт­вым сном. Когда я проснулся, – все уже потем­нело; вокруг раз­бро­сан­ная трава сильно пахла и чуть-чуть отсы­рела; сквозь тон­кие жерди полу­рас­кры­той крыши слабо мигали блед­ные звез­дочки. Я вышел. Заря уже давно погасла, и едва белел на небо­склоне ее послед­ний след; но в недавно рас­ка­лен­ном воз­духе сквозь ноч­ную све­жесть чув­ство­ва­лась везде теп­лота, и грудь все еще жаж­дала холод­ного дуно­ве­нья. Ветра не было, не было и туч; небо сто­яло кру­гом все чистое и про­зрачно-тем­ное, тихо мер­цая бес­чис­лен­ными, но чуть вид­ными звез­дами. По деревне мель­кали огоньки; из неда­ле­кого, ярко осве­щен­ного кабака несся нестрой­ный, смут­ный гам, среди кото­рого, мне каза­лось, я узна­вал голос Якова. Ярый смех по вре­ме­нам под­ни­мался оттуда взры­вом. Я подо­шел к окошку и при­ло­жился лицом к стеклу. Я уви­дел неве­се­лую, хотя пест­рую и живую кар­тину: все было пьяно – все, начи­ная с Якова. С обна­жен­ной гру­дью сидел он на лавке и, напе­вая осип­лым голо­сом какую-то пля­со­вую, улич­ную песню, лениво пере­би­рал и щипал струны гитары. Мок­рые волосы кло­чьями висели над его страшно поблед­нев­шим лицом. Посе­ре­дине кабака Обал­дуй, совер­шенно «раз­вин­чен­ный» и без каф­тана, выпля­сы­вал впе­ре­прыжку перед мужи­ком в серо­ва­том армяке; мужи­чок, в свою оче­редь, с тру­дом топо­тал и шар­кал осла­бев­шими ногами и, бес­смыс­ленно улы­ба­ясь сквозь взъеро­шен­ную бороду, изредка пома­хи­вал одной рукой, как бы желая ска­зать: «Куда ни шло!» Ничего не могло быть смеш­ней его лица; как он ни вздер­ги­вал кверху свои брови, отя­же­лев­шие веки не хотели под­няться, а так и лежали на едва замет­ных, посо­ло­ве­лых, но слад­чай­ших глаз­ках. Он нахо­дился в том милом состо­я­нии окон­ча­тельно под­гу­ляв­шего чело­века, когда вся­кий про­хо­жий, загля­нув ему в лицо, непре­менно ска­жет: «Хорош, брат, хорош!» Мор­гач, весь крас­ный как рак и широко раз­дув ноздри, язви­тельно посме­и­вался из угла; один Нико­лай Ива­ныч как и сле­дует истин­ному цело­валь­нику, сохра­нял свое неиз­мен­ное хлад­но­кро­вие. В ком­нату набра­лось много новых лиц; но Дикого-Барина я в ней не видал.

Я отвер­нулся и быст­рыми шагами стал спус­каться с холма, на кото­ром лежит Коло­товка. У подошвы этого холма рас­сти­ла­ется широ­кая рав­нина; затоп­лен­ная мгли­стыми вол­нами вечер­него тумана, она каза­лась еще необъ­ят­ней и как будто сли­ва­лась с потем­нев­шим небом. Я схо­дил боль­шими шагами по дороге вдоль оврага, как вдруг где-то далеко в рав­нине раз­дался звон­кий голос маль­чика. «Антропка! Антропка-а‑а!..» – кри­чал он с упор­ным и слез­ли­вым отча­я­нием, долго, долго вытя­ги­вая послед­ний слог.

Он умол­кал на несколько мгно­ве­ний и снова при­ни­мался кри­чать. Голос его звонко раз­но­сился в непо­движ­ном, чутко дрем­лю­щем воз­духе. Трид­цать раз, по край­ней мере, про­кри­чал он имя Антропки, как вдруг с про­ти­во­по­лож­ного конца поляны, словно с дру­гого света, при­несся едва слыш­ный ответ:

– Чего-о-о-о‑о?

Голос маль­чика тот­час с радост­ным озлоб­ле­нием закричал:

– Иди сюда, черт леши-и-и-ий!

– Заче-е-е-ем? – отве­тил тот спу­стя дол­гое время.

– А затем, что тебя тятя высечь хочи-и-и‑т, – поспешно про­кри­чал пер­вый голос.

Вто­рой голос более не отклик­нулся, а маль­чик снова при­нялся взы­вать к Антропке. Воз­гласы его, более и более ред­кие и сла­бые, доле­тали еще до моего слуха, когда уже стало совсем темно и я оги­бал край леса, окру­жа­ю­щего мою дере­веньку и лежа­щего в четы­рех вер­стах от Колотовки…

«Антропка-а‑а!» – все еще чуди­лось в воз­духе, напол­нен­ном тенями ночи.

---