В средние века в европе создавались сказки об эльфах

Цветок Амазонки

Кроме африканских и азиатских кувшинок, есть еще одно растение, родственное нашей кувшинке, произрастающее в Южной Америке.

Посмотрите на карту Южной Америки. Какой широкой лентой со многими разветвлениями протянулась могучая, самая многоводная в мире река Амазонка! Она течет среди тропических лесов. От берега до берега — десятки километров. От реки отходят тихие заводи и узкие водяные тропинки в лес — «игарапэ», по которым приятно скользить в березовой пироге (челноке), называемой здесь «монтарио».

Много путешественников направлялось вверх по течению Амазонки в глубь девственных тропических лесов. Но не все возвращались назад, и многое чудесное, виденное ими, оставалось неведомым миру.

Первого января 1837 года английский путешественник Ричард Шомбург записал в путевом дневнике о замечательном открытии:

«Я задумчиво смотрел на расстилавшуюся вокруг меня водяную гладь, как вдруг какой-то удивительный предмет вдали, у самого южного края реки, приковал к себе мое внимание. Я не мог даже составить себе никакого понятия, что это за предмет, и лишь ускоренно подвигался к нему в своем челноке, весь охваченный удивлением. Скоро я очутился перед одним из чудес растительного мира и забыл все тревоги и горести! Я был прежде всего ботаник и в этот момент чувствовал себя счастливейшим человеком в мире. Передо мной расстилались гигантские листья, имевшие от 5 до 6 футов [1] в поперечнике, сверху ярко-зеленого цвета, снизу светло-фиолетового, грациозно плававшие на воде. Этого мало: я видел окруженные каким-то волшебным сиянием громадные цветы; каждый состоял из бесчисленного количества лепестков, переливавшихся от чисто белого цвета в нежнейший розово-красный и, наконец, в огненно-пурпуровый цвет. Неподвижная гладь воды сплошь была покрыта этими чудными цветами; для меня как бы развернулся новый мир предметов, достойных величайшего удивления. Чашелистики, поддерживающие, снизу цветок, были толщиной в один дюйм [2] и усажены гибкими иглами. Распустившийся цветок имел до одного фута [3] в поперечнике и состоял из сотен лепестков. При начале распускания цветок имел по краям нежно-белую окраску, середина же была пурпуровая, — казалось, передо мной лежало ничем не прикрытое бьющееся сердце! Кровь из сердца стремилась наружу, мало-помалу окрашивая окружающие лепестки в нежно-розовый цвет; [ через день розово-красная окраска распространялась по всему цветку. Ни с чем не сравнимая прелесть этой водяной лилии соединяется с чудным ароматом».

Шомбург назвал чудесный цветок нимфея виктория, в честь английской королевы. Спустя некоторое время нимфею амазонскую стали называть: виктория регия (Victoria regia) — виктория царственная.

«Апона» — птичья сковородка — называют индейцы этот цветок за форму круглых листьев с загнутыми к верху краями.

По огромным листьям виктории регии бегают птицы (пиоссоки). В воде, которая собирается в ее листьях, птицы купаются, как в ванне. Один лист может выдержать 35 килограммов. Лист поддерживают с нижней стороны толстые жилки — перекладины, расположенные решеткой. Плоды виктории регии, величиной с кокосовый орех или небольшую дыню, наполнены мучнистыми семенами, которые употребляют в пищу. Испанцы, живущие в Америке, зовут викторию регию маис дель аква (Mais del aqua) — водяной маис(кукуруза).

Садовники пытались из привозимых семян выращивать викторию регию в оранжереях. Сооружали бассейны с подогреваемой до 24° по Реомюру водой. После долгих и упорных попыток в течение четырех лет в английском городе Чадсворте садовникам удалось добиться цветения виктории регии. Впервые на чужбине она зацвела 8 ноября 1849 года.

Толпы посетителей любовались чудом с реки Амазонки. Художники срисовывали цветок. Фотографы снимали детей, стоящих и сидящих на листьях виктории регии. Посетители вдыхали прекрасный аромат, напоминающий запах ананаса. Ботаники изучали цветок. Они обнаружили, что температура цветка выше температуры окружающего воздуха на 11° по Реомюру.

В ботаническом саду в Сухуми в бетонированном водоеме под открытым небом растет и цветет один из видов виктории.

В Ленинграде, в саду Ботанического института имени академика В. Л. Комарова, устроена оранжерея, где по соседству с лотосами и рисом растет виктория регия.

Семена виктории регии приходится высевать каждый год, и это многолетнее на родине растение у нас растет как однолетнее.

В газетах обычно печатается объявление, что в такой-то день ожидается цветение виктории регии, и ленинградцы устремляются на Аптекарский остров, в Ботанический сад, полюбоваться дивным цветком.

Одолень-трава

Туман, как легкий прозрачный дымок, поднимается с поверхности озера. Он колышется, движется, образуя разнообразные причудливые фигуры. Будто в медленном танце, в прозрачных тканях движутся нимфы на зеркале озера.

Цветы кувшинок опустились под воду.

Первый день охоты за дикими растениями окончился, но рассказ об истории кувшинок еще продолжается.

У всех народов с глубокой древности сохранились предания и легенды, связанные с водяной лилией — кувшинкой.

В Древней Греции цветок кувшинки был символом красоты и красноречия.

В средние века в Европе создавались сказки об эльфах — маленьких лесных человечках, катающихся, как на корабликах, в чашелистиках кувшинки.

Кувшинку называли лебединым цветком. Фризы верили, что те, у кого изображено семь цветков кувшинки на гербе замка, щите или знамени, становились непобедимыми.

Североамериканские индейцы создали красивое сказание: водяная лилия образовалась из искр, упавших с Полярной и «Вечерней» звезд в то время, когда они столкнулись, споря между собой из-за обладания стрелой, которую в минуту смерти пустил в небо великий индейский вождь.

Вот показался над озером месяц. В такое время в «Майской ночи» Гоголя появлялись русалки с венками из кувшинок на голове. У славянских народов кувшинка издавна считалась русалочьим цветком. Красивый белый цветок с пятнистым, как змеиный или рыбий хвост, корневищем был превращен народной фантазией в русалку — прекрасную девушку с рыбьим хвостом.

Своеобразно использовали кувшинку наши предки. Семена ее употреблялись монахами и отшельниками как средство, успокаивающее нервы, от судорог и головокружения, певцами — для усиления и укрепления голоса. Для улучшения аппетита сушеное корневище кувшинки подвешивали над кроватью больного. Отваром цветков кувшинки лечили зубную боль.

В старину рекомендовалось рвать цветки кувшинки с ласковыми словами, заткнув уши. Ни в коем случае не дозволялось срезать их, так как при этом якобы стебель кувшинки истекает кровью, а тот, кто это сделает, будет видеть тяжелые, кошмарные сны. С корневищем кувшинки в руках пастухи обходили поле, чтобы при пастьбе предохранить скот от пропажи.

В старинном рукописном травнике (книге, описывающей полезные растения) кувшинка называется одолень-травой — травой, одолевающей нечистую силу. Ей приписывается и другое свойство: «Кто найдет одолень-траву, тот вельми талант себе обрящет на земли» (то есть многие способности получит).

Древние славяне приписывали кувшинке таинственные свойства, особенно помогающие путешественникам: «Где ни пойдет — много добра обрящет». Когда славянин отправлялся в далекое путешествие, он зашивал в ладанку (мешочек) кусок корневища кувшинки и вешал себе на шею. При этом произносил такое заклинание:

под воду.

Первый день охоты за дикими растениями окончился, но рассказ об истории кувшинок еще продолжается.

У всех народов с глубокой древности сохранились предания и легенды, связанные с водяной лилией — кувшинкой.

В Древней Греции цветок кувшинки был символом красоты и красноречия.

В средние века в Европе создавались сказки об эльфах — маленьких лесных человечках, катающихся, как на корабликах, в чашелистиках кувшинки.

Кувшинку называли лебединым цветком. Фризы верили, что те, у кого изображено семь цветков кувшинки на гербе замка, щите или знамени, становились непобедимыми.

Североамериканские индейцы создали красивое сказание: водяная лилия образовалась из искр, упавших с Полярной и «Вечерней» звезд в то время, когда они столкнулись, споря между собой из-за обладания стрелой, которую в минуту смерти пустил в небо великий индейский вождь.

Вот показался над озером месяц. В такое время в «Майской ночи» Гоголя появлялись русалки с венками из кувшинок на голове. У славянских народов кувшинка издавна считалась русалочьим цветком. Красивый белый цветок с пятнистым, как змеиный или рыбий хвост, корневищем был превращен народной фантазией в русалку — прекрасную девушку с рыбьим хвостом.

Своеобразно использовали кувшинку наши предки. Семена ее употреблялись монахами и отшельниками как средство, успокаивающее нервы, от судорог и головокружения, певцами — для усиления и укрепления голоса. Для улучшения аппетита сушеное корневище кувшинки подвешивали над кроватью больного. Отваром цветков кувшинки лечили зубную боль.

В старину рекомендовалось рвать цветки кувшинки с ласковыми словами, заткнув уши. Ни в коем случае не дозволялось срезать их, так как при этом якобы стебель кувшинки истекает кровью, а тот, кто это сделает, будет видеть тяжелые, кошмарные сны. С корневищем кувшинки в руках пастухи обходили поле, чтобы при пастьбе предохранить скот от пропажи.

В старинном рукописном травнике (книге, описывающей полезные растения) кувшинка называется одолень-травой — травой, одолевающей нечистую силу. Ей приписывается и другое свойство: «Кто найдет одолень-траву, тот вельми талант себе обрящет на земли» (то есть многие способности получит).

Древние славяне приписывали кувшинке таинственные свойства, особенно помогающие путешественникам: «Где ни пойдет — много добра обрящет». Когда славянин отправлялся в далекое путешествие, он зашивал в ладанку (мешочек) кусок корневища кувшинки и вешал себе на шею. При этом произносил такое заклинание:

«Одолень-трава! Одолей ты злых людей: лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили, отгони ты чародея, ябедника. Одолень-трава! Одолей мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса темные, пеньки и колоды… Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретивого сердца во всем пути и во всей дороженьке».

Мы задержались так долго на описании кувшинки, чтобы показать юному охотнику за растениями на первой же охоте, как много интересного открывается при знакомстве с самыми обыкновенными растениями. Настоящий охотник не только использует цветки и плоды того или иного растения, но и заинтересуется его строением и жизнью.

Голос свирели

Продвигаясь дальше, Годфрей нашел здесь два рода употребляемых индейцами в пищу корешков, которые съедобны только в вареном виде, а другие годны и в сыром.

Жюль Верн

Продолжим нашу разведку водоемов в поисках хлебных растений.

У топкого берега озера, а иногда и на краю болота возвышается стройная заросль тонких растений с черными бархатными шишками и линейными, как у злаков, листьями. Вы называете это растение камышом, а иногда тростником. На самом деле это ни то, ни другое, — это рогоз.

Вы, вероятно, не раз использовали его стебли, длиной до 2 метров, как копья в игре и не подозревали, что это съедобное растение. Еще в 1868 году в Астрахани пекли из рогозовой муки вкусные бисквиты и пряники.

Рогоз, или куга, носит научное название: тифа латифолия (Typha latifolia). Название происходит от греческого слова: «typhos» — «дым», так как початки рогоза черные, как бы обгорелые; «latifolia» — «широколистная».

Рогоз относится к семейству рогозовых. Черный початок рогоза — это соцветие женских пестичных цветков. Наверху соцветия в начале цветения бывает беловатое соцветие мужских цветков с тремя тычинками в каждом. Оно быстро отцветает и засыхает.

Рогоз опыляется ветром. Семена покрыты волосками и, попадая в воду, держатся на поверхности два-три дня, а затем тонут. Пух из соцветий рогоза раньше добавляли к пуху кроликов при изготовлении фетровых шляп. Длинные стебли рогоза гибки и прочны. Листья, достигающие 3 метров длины, имеют до двадцати воздушных сосудов с перегородками, видимыми простым глазом. Юные ботаники иногда ошибочно принимают их за клеточки.

Стебли и листья рогоза можно употреблять на силос. Из них плетут циновки и корзины. На Украине стеблями рогоза покрывают крыши. Из прочных волокон стебля делают канаты. Древесину используют для получения бумаги.

Но нас сейчас интересует другая часть рогоза — корневище. Оно достигает 60 сантиметров длины и 2,5 сантиметра толщины. В сухом корневище содержится 46 процентов крахмала, 11 процентов сахара и до 24 процентов белковых веществ. Из корневищ можно приготовить питательную муку и печь хлеб и даже бисквиты. Из этой же муки делают кисель.

Для приготовления муки надо нарезать корневища на ломтики в 0,5— 1 сантиметр и сушить в печке до тех пор, пока они не будут разламываться с сухим треском. Затем измельчить в ступке или кофейной мельнице.

Поджаренные кусочки корневища можно употреблять как кофе, в сыром виде использовать для откармливания свиней. Отваренные молодые побеги рогоза очень нежны и вкусом напоминают спаржу.

Вместе с рогозом на болотах и по берегам рек и озер встречаются большие заросли тростника.

Тростник такой же высокий, как рогоз, но стебель его — соломина, листья более тонкие, сизо-зеленого цвета. Вверху стебля густая метелка (в 30— 40 сантиметров длиной) темно-фиолетовых колосков (в 1 сантиметр длиной). Листья тростника поворачиваются ребром к ветру, а гибкая соломинка сгибается, но не ломается. На ветру все листья тростника оказываются на одной стороне, развеваются, словно флаг, указывая направление ветра, как флюгер.

Тростник размножается корневищами, опутывая влажную почву и тем способствуя зарастанию озер и болот, а также образованию тростникового торфа.

Тростник из семейства злаков, родственен хлебным растениям. Его научное название — фрагмитес коммунис (Phragmites communis), от греческого слова «phragma» — «плетень», «забор» и

Цель: проверить понимание учащимися
содержания рассказов, возможности применения
для себя рецептов из “лесной аптеки”.

Задачи:

• продолжить работу над формированием устной
  речи учащимися в процессе анализа текстов;
• активизировать словарь учащихся;
• расширить познавательный интерес.

Оформление: раскладушки, лечебные травы,
гербарий.

ХОД ЗАНЯТИЯ

I. Оргмомент

– Какая декада идет сейчас в школе? (Декада
Экологии “Доктор Природа”)

– Как вы понимаете фразу “Доктор Природа”.
Давайте на минуту представим, что вы заблудились
в нашем лесу. Вы голодны, ноги отказываются идти,
у вас болит голова, поднялась температура. Смогли
бы вы найти в лесу хлеб, бумагу, чернила и
лекарства?

II. Объяснение нового материала

– Что вы знаете о Робинзоне Крузо? Чтобы много
знать и уметь и ответить на эти вопросы,
необходимо прочитать эту книгу. В ней содержится
много интересных и полезных советов и
предоставляется возможность самому испытать
“робинзонаду”. Ученый и писатель Н.М. Верзилин
начинает вместе с вами увлекательное
путешествие по следам растений всех частей
света. Автор мечтает о том, чтобы юные читатели
любили родную природу, как можно лучше знали и
берегли ее. Она так нуждается в этом.

Ученик: Книга “Жизнь и удивительные
приключения Робинзона Крузо”, написанная
Даниэлем Дефо, появилась в Англии 25 апреля 1779
года. С тех пор прошло более 250 лет, но все с
увлечением читают эту книгу. В основу его
положено истинное происшествие с шотландским
моряком Александром Селькиоком, который после
ссоры с капитаном корабля был высажен на
необитаемый остров Мас-а-тьере. Он там прожил
один 4 года и 4 месяца. Сейчас этот остров
называется островом Робинзона Крузо (показывает
на карте).

– Какого человека называют Робинзоном? (Робинзоном
называют человека, попавшего в места, где нет
людей, нет обычных продуктов питания, нет условий
для нормальной жизни цивилизованного человека.)

Ученик: Робинзон сам признавался в своем
ботаническом невежестве: “Я искал кассаву, из
корня которой индейцы тех широт делают муку, но
не нашел… Там были и другие растения, каких я
раньше никогда не видал: весьма возможно, что
знай я их свойства, я мог бы извлечь на них пользу
для себя… Во время пребывания в Бразилии я так
мало обращал внимания на тамошнюю флору, что не
знал даже самых обыкновенных полевых растений,
которые я найду… Я шел, и раздумывал, как бы мне
научиться распознавать свойства и
доброкачественных плодов и растений, которые я
найду”.
Робинзону пришлось бы очень плохо, если бы
корабль разбился у какого-нибудь острова на
севере, где нет ни кокосовых орехов, ни, ни
апельсинов, ни винограда.

Ученик: У Робинзона Крузо есть много
последователей. Отрывки из дневников штурмана
Расковой показывают, что жизнь смелой летчицы в
сибирской тайге была полной опасностей. “Шагаю с
кочки на кочку. Болото покрыто густой, высокой
травой почти по пояс… Я вдруг проваливаюсь по
шею в воду. В первый раз за все время скитания
чувствую себя одинокой. Никто не вытащит из воды,
надо спасаться самой… Ура! Грибы. Настоящие
добрые грибы, большие крепкие сыроежки. Из них
будет прекрасный ужин. Намочила березовую кору.
Приготовила из нее коробочку и начала разводить
костер… Неожиданно попадается целый куст
рябины. Набираю рябины, сколько могу: в платок,
карманы”.
Только на одиннадцатый день, к ночи Марина
Раскова находит свой самолет, своих подруг.
Бывают Робинзоны не только среди природы:
революционеры, заключенные на многие годы в
тюрьму, чувствовали себя тоже робинзонами,
отрезанными от всего мира или лишенными самого
необходимого.

III. Физкультминутка

Упражнение “Очки”. Двумя
указательными пальцами делаем легкие
массирующие движения от переносицы под глаза, за
ушами, по шее вниз до впадины внизу шеи (6–8 раз).

IV. Объяснение нового материала (продолжение)

Ученик: (Пересказ текста “Семечко в старой
книге”.) Лесная или полевая земляника
появилась у нас не совсем обычным путем. Однажды
в марте мой товарищ Лука читал старый том
исторического журнала “Русский архив”. Он
заметил там, среди букв маленькое семечко,
которое плотно прилипло к странице. Он отлепил и,
рассматривая семечко, соображал: “Чье бы это
могло быть? Дай-ка, подумал он, — я посею его, может
что-нибудь и выйдет”. Через три недели под лучами
солнца мы получили четвертый листок нашего
ростка, и рассматривая все в один голос
воскликнули: “Ба, да это же земляника! Притом
лесная”. На следующий год я получил уже с него
первый сбор – дюжины две ягод настоящей,
душистой земляники, которой я не едал уже лет
десять”.

Ученик: (Пересказ текста «В осажденном
городе».) Во время Великой Отечественной
войны жители целого громадного города оказались,
как бы, в положении робинзонов. В конце 1941 года
Ленинград был окружен фашистами и отрезан как
остров от Большой Земли. Бомбами и пожарами были
уничтожены продовольственные склады. Жители
Ленинграда, как Робинзоны, мастерили из жести
печурки, из банок – лампы-коптилки; делали
зажигалки, заменяющие спички. Весной, когда на
улицах между камнями и асфальтом стала
пробиваться мелкая трава, люди стали искать
съедобные и витаминные растения. На крышах домов,
на балконах вдруг зарозовели соцветия Иван-чая.
Это поддерживало силы ленинградцев в
критический момент блокады. Знание съедобных
растений и грибов увеличивает возможность
потребления витаминов. В условиях войны в
положении Робинзона может оказаться каждый.
Такими робинзонами были партизаны. Они хорошо
знали природу и способы использования ее
неисчерпаемых богатств.

– Так какого человека можно назвать
“Робинзоном”? (Робинзон – это человек, не
только живущий на необитаемом острове, но и
человек который находится среди природы, ничего
не имея, может добыть и сделать сам все
необходимое для жизни.)

На доске слова: “В лесу есть все, что нужно
для человека”.

V. Чтение стихов

В ЛЕС

Когда ты входишь в лес душистый и прохладный
Средь пятен солнечных и строгой тишины,
Встречает грудь твоя так радостно и жадно
Дыханье влажных трав и аромат весны.

Нога твоя скользит по россыпи иголок
Или шуршит травой, роняя капли рос,
А сумрачный навес широкопалых елок
Сплелся с листвой ольхи и молодых берез.

Лес испокон веков сдружился с человеком,
Берет он для себя от щедрости твоей.
Грибы и ягоды по солнечным просекам,
И пищу, и жилье, и мачты кораблей.

Здесь в зарослях лесных, где все для сердца
мило,
Где чистым воздухом так сладостно дышать,
Есть в травах и цветах целительная сила
Для всех, умеющих их тайну разгадать.

(Р.Рождественский)

VI. Игра на развитие творческого воображения
“Прогулка на луг”

– Мы пришли на луг. Посмотрите, как красиво.
Давайте погуляем, полюбуемся красотой луга. На
лугу много цветов, поражают бабочки. Вот бабочка
села и вам на ладошку, рассмотрите ее. Луг
большой, бегаем по нему, резвимся. Вот одуванчик.
Сорвем его. Дунем так сильно, чтобы ни одного
парашутика не осталось. Мы не заметили, как все
небо покрылось тучами. Пошел дождь. Побежали
быстрее под кустик, сели. Ждем, когда он пройдет.
Вдруг выглянуло солнышко, и дождь прошел. Время
быстро пролетело. Трава сырая после дождя. Идем,
высоко поднимая колени. Вот мы пришли в класс.

VII. Пересказ одного из эпизода рассказа “У
водоема”

На лужайке росы стылые,
Не шелохнется вода
Белый цвет бросает лилия
На задумчивость пруда.

– У всех народов с глубокой древности
сохранились предания и легенды, связанные с
водяной лилией – кувшинкой.
В древней Греции цветок лилий был символом
красоты и красноречия. В средние века в Европе
создавались сказки об эльфах – маленьких лесных
человечках, катающихся как на корабликах, в
чашелистиках кувшинки. Ее называли лебединым
цветком. Фризы верили, у кого изображено семь
цветков лилий на гербе замка, шиите или знамени,
что те, становились непобедимыми.

VIII. Сценка североамериканских индейцев

Действующие лица:

1. Водяная лилия.
2. Полярная звезда.
3. Вечерняя звезда.
4. Индейский вождь.

– Водяная лилия образовалась из искр, упавших с
полярной и вечерней звезд, в то время когда, они
столкнулись, споря между собой из-за обладания
стрелой, которую в минуту смерти пустил в небо
великий индейский вождь.
У славянских народов кувшинки издавна считались
русалочьим цветком. Красивый белый цветок с
пятнистым, как змеиный или рыбий хвост,
корневищем был превращен народной фантазией в
русалку – прекрасную девушку с рыбьим хвостом.
Семена лилии употреблялись как средство,
успокаивающее нервы, от судорог и
головокружений, певцам – для усиления и
укрепления голоса. Для аппетита сушеное
корневище подвешивали над кроватью больного.
Отваром цветков лечили зубную боль.
В старинном рукописном травнике лилию называли
– Одолень-трава – трава одолевающая “нечистую”
силу (словарное слово на доске). “Кто найдет
Одолень-траву, тот вельми (словарное слово)
талант себе обретет на земле”. “Где не пойдет –
много добра найдет”.

Грамзапись песни “Одолень-трава”.

IX. Художественная форма пересказа рассказа
“Растение – “комбинат”

Полянку мы не замечали
И вдруг, умытая росой
Она в накидке Иван-чая
Нежданной вспыхнула красой.

Нет, я не первый замечаю
И удивляюсь не один
Такому свойству Иван-чая
Цвести в пыли, среди руин.

(И.Фоняков)

(Раскладушка о кипрее)

X. Игры на коррекцию памяти

1. «Чей это лист (цветок)?»
2. “Лишнее растение”, “Лесной телеграф”.
3. Ситуации: “Необитаемый остров”.

Нашла сейчас в сети свой старый доклад с первого эльфийского семинара: http://mi-drugie.ucoz.ru/publ/13-1-0-9

Мой сегодняшний доклад посвящен теме существования эльфов, которую, на мой взгляд, совершенно незаслуженно отнесли в область мифологии. Взять хоть те же «Предания средневековой Ирландии»: изначально принято считать их мифологическими, но дальше, с периода пятого ( или шестого?) завоевания плавно перетекают в обычные исторические хроники. Так неужели мы должны разбивать их на две части: первая, древнейшая, мол- миф, а вторая- это уже серьезно, это история?! Я это привожу только потому, что та же история происходит и с эльфами: это, мол, чисто мифологические создания, и в истории этого мира их никогда не было. А так ли это? Всем вам известно, что в своей книге «Дорога к Единорогу» были собраны самые разные упоминания об эльфах у различных авторов во все времена истории. Более того, по просмотре большого количества источников на эту тему создается впечатление, что эльфов искусно «перебросили» в мифологию в относительно недавние времена — в эпоху Возрождения. Где-то, начиная с века 16-17 все истории с участием эльфов становятся «волшебными сказками», а генеалогические древа известных родов Европы, восходящих в эльфийской линии, и могущих доказать родство людей с эльфами, намеренно прячутся. Давайте я задам начальный постулат — определение эльфов — и в процессе доклада постараюсь найти исторические свидетельства их существования на Земле. Еще раз оговорюсь- на этой земле, кою Толкиен, на мой взгляд, называл — Арда.
Эльфы — не маленькие существа с крылышками, столь знакомые по сказкам (кстати, в британской и ирландской мифологии этих малюток называют не Elf (эльф), а Spirit (спрайт — дух, призрак) либо Fairy (фейри — феи, волшебный народец), а довольно древняя гуманоидная раса, представители которой отличаются от людей несколько иным строением организма и большей продолжительностью жизни (возможно, бессмертием). Именно в этом, видимо, и состоит наибольшая революционность моей теории. Впрочем, мои оппоненты неоднократно ставили мне в упрек, что теория эта не моя, а принадлежит Аэглору ( Владимиру Погонцу) и Эне ( Наталье Меншиной). Что ж, отчасти это так: в 1997 году, когда я активно занималась поиском эльфов, они также разделяли эти взгляды. За одним исключением: они считали, что об этом не нужно говорить, я же, напротив, упорно хотела объявить об этом миру. А приписывать авторство теории что мне, что им не приходится: эльфов искали задолго до нас и Теофраст Гогенгейм ( Парацельс), и Артур Конан Дойль, и Роберт Кирк — так что кто начал это первым, понятия не имею! Чтобы подтвердить, что эльфы — это отдельная раса, сходная с человеческой и частично ассимилировавшаяся с ней, необходимы сведения о различиях между расами на чисто генетическом уровне. Проводились ли такие исследования? Да. Вот что пишет об эльфах в своей книге «Генная инженерия» ее автор Николай Дорожкин: Что же касается т.н. «естественной» (или природной) генетики, то по ее поводу существует множество кривотолков. В прессе то и дело появляются публикации о гномах, эльфах и прочих сказочных существах, которые якобы реальны. Как знать. Вот, например: статья, опубликованная пару лет назад в «Континенте». «В одной из монастырских хроник упоминается, что в начале ХV века в Шотландии, в горах был найден умирающий от ран человек, говорящий на неизвестном языке. Был он худощав, даже хрупок. Поправившись, незнакомец удивил всех ловкостью в фехтовании и стрельбой из лука — он не промахивался никогда. Со временем, выучив язык, он рассказал, что принадлежит к народу елве. Народ этот, по его словам, живет очень-очень далеко. Одна интересная особенность — он был остроухим. Можно обнаружить такие упоминания и в других странах. Например, в одной из семейных хроник Норвегии упоминается, что в Х1V веке одна из девушек вышла замуж за высокого и прекрасного обликом чужеземца, непревзойденного стрелка из лука. Прожил он в браке восемь лет и оставил двух дочерей, также отличавшихся красотой. Но дочери, помимо красоты унаследовали и «фамильный признак» отца — заостренные уши, что, понятно, сильно осложнило им дальнейшее существование. Сам себя этот чужеземец называл хельве. Если порыться в хрониках, можно найти и другие свидетельства. Что интересно — разные народы, разные сказочники, зачастую не имеющие никаких контактов, на протяжении веков описывают таинственных хельве или эльве практически одинаково. И это, особенно с учетом достоверных ( относительно, конечно) хроник не может не наводить на мысль, что портрет среднестатистического эльфа списан фактически с натуры. Сопоставив факты, можно сделать вывод, что таинственные хэльве — люди или существа, на них чрезвычайно похожие, по некоторым сведениям, могущие иметь детей от обычных женщин и обладающие способностями, которые сегодня принято считать паранормальными. И встречи с ними в Х11 — ХVI веках были нередки — вспомните многочисленные «колдовские» процессы, где в качестве основной улики, выдающей связь с потусторонними силами, назывались заостренные уши. Другой вопрос — что это, собственно говоря, за народ, откуда эти самые эльфы взялись и куда делись сейчас. Исследователи выдвигают две гипотезы. Первая: эльфы — те же Homo Sapiens, но обладающие неким «лишним геном», позволяющим передавать по наследству паранормальные способности. Может, это потомки атлантов, может, некая «ветвь развития», которая к Х-Х1 векам практически полностью ассимилировалась с людьми и только в каких-либо труднодоступных неисследованных районах ( а в то время в Европе и Скандинавии таковых было достаточно) сохранила свои общины. Другая версия достаточно фантастична и базируется на гипотетической теории дискретности вселенных: в одном месте в единицу времени находится бесконечное количество непересекающихся вселенных. Точки соприкосновения ( пересечения), разумеется, существуют, и эльфы — пришельцы из параллельного мира. Кстати, эта теория тоже кое-что объясняет, например, вечную молодость эльфов. Возможно, в разных параллельных вселенных время течет по-разному, и неудивительно, что человек, попав в мир эльфов и проведя там несколько часов, выясняет, вернувшись, что на земле прошли годы. Есть ли сегодня среди нас представители этого народа? Возможно. Но даже если эта загадочная раса полностью исчезла, растворилась в «обыкновенных» людях, остался «генофонд», и время от времени рождаются дети с заостренными ушами, у некоторых людей проявляются абсолютно «эльфийские» способности. Например, американец Кеннет О Хара ( газеты неоднократно писали о нем), впервые взяв лук в руки в сорок три года, понял, что просто «не умеет» промахиваться. Изучив свою родословную, Кеннет О Хара узнал, что в ХV веке один из его предков, ирландец, женился на пленнице из народа хельве — женщина была захвачена во время набега на один из островов у побережья Скандинавии». Нами же подобные исследования проводились уровне весьма любительском: я историк, а не медик, и уж тем более, не генетик. Просто было замечено, что состав крови существ, коих лично я считаю и называю эльфами, несколько отличается от человеческой. Чем? Чрезвычайно большим количеством в ней белых телец ( лейкоцитов), превышающих норму в 2 — 2, 5 раза , однако при этом никаких иных признаков заболевания крови не намечается: к примеру, СОЭ в норме, а гемоглобин даже превышает норму. Хотя эти исследования явно неполны, и требуют дальнейшей разработки. А теперь- собственно, к истории. Специалист по генеалогии, историк и культуролог Лоренс Гарднер впервые выпустил в России книгу «Царства Властителей колец», где исследует тайны Колец власти и традиции Святого Грааля. Как и Толкиен, Лоренс Гарднер рассказывает о символике Колец и их значении в культуре разных народов. Кстати, Гарднер объясняет популярность книг Толкиена именно тем, что Профессор англосаксонских языков в Оксфорде свободно ориентировался в сокровищнице старинных традиций и пользовался ею для создания своей эпопеи. «Начиная с 4000 года до н.э. Кольцо было главной эмблемой аннунаков, которые, по преданию, являлись жителями древнего Шумера и были основателями правящей царской династии и системы государственного управления. С учетом этого обстоятельства особенно важно отметить, что когда профессора Толкиена спросили об истории Средиземья, он ответил, что по его представлению возникновение мира «Властелина Колец» примерно соответствует 4000 г. до н.э. ( Day David . Tolkien s Ring. Harper Collins, London, ch 1, p. 13, 14) А теперь — определение эльфов по Лоренсу Гарднеру. С эльфийской расой, по его мнению, были хорошо знакомы в Европе христиане, придерживающиеся неортодоксальных убеждений- а именно альбигойцы или катары. «Катары, жившие в провинции Лангедок в Южной Франции… в соответствии со своей традицией говорили о представителях мессианской родословной как об «эльфийской расе» и с почтением называли их «Сияющими». ( Кристиан О Брайен и Барбара Джой, «Сияющие» и «Гении немногих»- 1997 и 1999 г.) На старинном прованском диалекте эльф женского рода назывался albi ( elbe или ylbi); главный центр катаров в Лангедоке тоже носил название Альби. Катары были сторонниками Albi-gens — наследников «эльфийской линии, происходящих от владычиц былых времен, таких как Лилит, Мириам, Вирсавия и Мария Магдалина.»( 1209 г.- Альбигойский крестовый поход)» «Традицию называть представителей царской расы «Сияющими», а также говорить о них как об эльфах ( альвах) можно проследить до времен древней Месопотамии (Ирак) и Ханаана (Палестина). Одно из лучших современных исследований этимологии этих слов было предпринято супругами Кристианом и Барбарой О Брайен. В книге «Гений для избранных» они объясняют, что старинное слово Эль, которое использовалось как собирательное название Бога или высшего существа на шумерском языке Древней Месопотамии фактически означало «сияющий». Севернее, в вавилоне, производное слово Ellu тоже означало «Сияющий»… Распространившись по всей Европе, оно приобрело различные формы: Ellyl в Уэльсе, Aillil в Ирландии, Aelf в Саксонии и Elf в Англии…» Интересно, что в гаэльском Корнуолле ( Юго-Западная Англия) слово el было эквивалентом англосаксонского engel и старофранцузского angele, которое в английском языке стало «ангелом». Вот и в «ДкЕ» упоминается предание о Святом Михаиле, где эльфами называли неприсоединившихся к Небесному Воинству. Нет, не мятежных ангелов ( они, по преданию, были низринуты в ад), а тех, кто не пожелал присоединиться к своим собратьям. За это они понесли божью кару — стали духами земли или эльфами. Возьмем карту средневековой Британии.( примерный период с 5 по12 вв норманнское завоевание). Список ее населенных пунктов ( Domesday Book) составили норманнские чиновники, чтобы вовремя получать дань с местных жителей. Корень «Альф» и «Эльф» встречается в ней с завидной регулярностью в названии таких городов, как Elvestone, Alfintone, Alfre -in-come, Alfstanes-feld и т.д.( лично я насчитала не меньше 20 городов и местечек). Откуда бы взяться в Англии столь схожим названиям? Еще раз вернемся к Британии- а вернее, к Ирландии. Все, кто знаком со знаменитой «Книгой захватов Ирландии» 11 в. знает про упоминания в ней Племен Богини Дану _-Туата де Дананн. Опять же по утверждению многих историков, это племя было мифологизировано уже впоследствии христианством. Начиная со средневековья утверждалось, что этот народ происходит от доахейского племени богини Данаи или эгейской богини-матери Дану. А вот Гарднер считает, что их настоящим самоназванием в старинной форме было Tuadhe d Anu, то есть они были народом Ану, великого небесного божества. » Осевший в Ирландии около 800 г. до н.э. народ Tuadh d Anu происходил из скифов царств Центральной Европы, раскинувшихся от Карпат до Трансильванских Альп до русской реки Дон и берегов Черного моря». Название «фаэри» стало тесно ассоциироваться с ними, потому что они владели необыкновенными интеллектуальными способностями — «сид», по друидской терминологии- «сеть мудрых». «Сияющие…( как указано в шумерских текстах 3 тысячелетия до н.э.) отождествлялись с небосводом или неким возвышенным местом, которое называлось An и часто переводилось как «небеса». В этом контексте великие боги и правители древнего Шумера назывались ануннаки( Anun-na-ki), что в переводе с шумерского означает «небо, сошедшее на Землю». До сих пор продолжаются споры о том, кем были ануннаки а сохранившиеся до наших дней шумерские тексты, где говорится об их «нисхождении» или «приходе с небес», привели многих к заключению, что они являлись представителями чуждой расы, прибывшими с другой планеты… Впрочем, существует иная точка зрения, согласно которой ануннаки были остатками высокоразвитой земной расы, сохранившейся с очень древних времен; тогда «нисхождение» означает скорее приход из более возвышенного места ( возможно, из горного региона ли из местности, расположенной на севере).» С. 30-31. «В гаэльском мире считалось, что некоторые королевские фамилии, особенно из рода Пендрагонов, несут в своих жилах кровь фаэри — то есть судьбу родословной Святого Грааля, в то время как «эльфийские девы» Albi-gens были назначаемыми хранительницами земли, леса и звездного света.» И вот тут уместно перейти к семейным преданиям средневековой Европы и их генеалогическим древам. В «ДкЕ» мною упоминается весьма распространенное в средневековье предание о фее Мелюзине, полуженщине-полузмее, прародительнице рода графов Лузиньянских. Казалось бы- полуженщина-полузмея, что в ней хорошего? Между тем родством с этой Мелюзиной гордятся многие дома Европы : от средневековых династий королей Кипра и Иерусалима до принцессы Дианы Уэльской, столь трагически погибнувшей недавно. Расскажу сначала саму легенду. В Олбани, в Шотландии правил некогда король Элинас. Как-то раз он отправился на охоту, и приблизившись к источнику, услышал ангельское пение. Пела прекрасная незнакомка, сказавшая королю, что ее зовут Прессиной. Король, очарованный ее красотой, предложил ей стать его женой. Прессина же согласилась с одним условием: если Элинас торжественно поклянется, что никогда не будет смотреть, как она рожает и кормит их будущих детей. Элинас согласился, и у них родились 3 дочери: Мелюзина, Мелинор и Палатина. Но у Элинаса был еще сын от первого брака, он ненавидел мачеху и убедил отца как-то посетить ее в детской. Когда Элинас нарушил свое слово, Прессина отреклась от него и немедленно исчезла вместе с детьми. Прессина удалилась с дочерьми на зачарованный остров Аваллон, и, видя как страдает мать, девушки решили наказать отца. Они схватили его и заточили в темницу, но об этом узнала Прессина, и укорила их за недостойное поведение. Каждой она назначила свое наказание. Мелюзина, как самая старшая, получила самое суровое: каждую субботу нижняя половина ее тела становилась змеиной, и ее супруг никогда не должен был видеть ее по субботам, иначе она будет проклята навеки. А дальше история повторилась: отправившись во Францию, у родника Ла Фонтейн де Сойф Мелюзина повстречалась со своим будущим супругом Реймондом, сыном графа Фореза. Юноша влюбился в нее, и Мелюзина согласилась выйти за него замуж с тем условием, что он никогда не будет видеть ее в субботу. После многих счастливых лет жизни ревнивый соперник убедил Реймонда, что Мелюзина изменяет ему по субботам. Реймонд решил подсмотреть за женой, и узнал про ее тайну- змеиный хвост. Мелюзина согласилась простить его, только поклялась, что он не выдаст ее тайну. Но Реймонду не хватило терпения и выдержки: как-то раз у них поругались сыновья, и Реймонд в ярости обвинил в этом Мелюзину, назвав ее прилюдно змеею. Несчастная фея, обернувшись сине-золотым драконом, навсегда покинула замок Реймонда. Трижды она облетела вокруг замка с раздирающим душу криком ( знаменитый Cri de Meluzine). По преданию, его слышат каждый раз, когда очередной наследник Мелюзины близок к смерти. Казалось бы, предание как предание. Но — предание ли это? Опять же обратимся к Лоренсу Гарднеру. «Прослеживая родословную действующих лиц из Каледонии, мы обнаруживаем, что отец Мелюзины король Элинас из Олбани и его жена- лица вполне исторические. Элинас, король Олбы ( Сев. Аргайл) и пиктская королева Бруитина (почти Прессина).Элинаса, сына Мелустейна из Далриады, иногда звали Gille Sidhean, что означает «слуга эльфов»; он происходит от Лорна из Аргайла. Родословная же Прессины идет от Tuadhe d Anu через пиктских королей Каледонии. Соответственно, мужем Мелюзины, начиная примерно с 733 г. был Реймонд из Пиктавии, лучше известный как Ренфруа де Веррьер -ан-Форез. Область под названием Веррьер-ан-Форез находилась примерно в 170 милях к юго-востоку от Пуатье в долине Луары возле Сент-Этьена. .. Утверждалось, что Источник Мелюзины находится в лесной чаще Веррьер-ан-Форез, в месте под названием Лузина, или Люсина ( что означает «приносящая свет») Теперь- о знаменитой и легендарной франкской династии Меровингов. Их прародителем был легендарный Меровей, сын земной женщины и бессмертного волшебника, выходца из моря ( по другой версии — морского чудища из пучины). Чем же отличалась династия Меровингов от других королей? Во-первых, их называли «длинноволосыми королями»: по древней назорейской традиции они не стригли волос, считая, что вместе с волосами убывает их сила. Их также называли «королями-волшебниками»: они умели лечить наложением рук ( так и вспоминается толкиеновское «Руки короля- руки целителя») И наконец: они были королями- жрецами, которых еще называли «королями-рыбаками». Но Римская церковь подорвала их права на первосвященство и старое наследие было забыто везде, за исключением гаэльских государств. Как сказано в книге «Генеалогия Святого Грааля» изначальной причиной разногласий между линией Грааля и учреждениями христианской церкви был конфликт интересов. С 1 в. н.э в имперском Риме действовал указ, согласно которому наследников мессианской линии следовало травить и предавать мечу. Начиная с 4 века, когда Римская церковь приобрела официальные полномочия, священная династия была проклята епископами. ( Трактат Евсебия, епископа Кесарийского ( ок.260-340 гг н.э) «История церкви от Христа до Константина» — Eusebius, «The history of the Chirch from Christ to Constantine, Penguin, Harmondsworth,1989, Book 1:7, p 22.) И в 751 г. династия Меровингов была низложена и заменена новой династией Каролингов. Мажордом последнего меровингского короля Дагоберта Второго Пипинн, впоследствии прозванный «Короткий», убил своего короля копьем во время охоты. Подобное поведение не сошло бы ему с рук, когда бы Церковь столь долго не пыталась избавиться от ненавистных Меровингов.) Существует также знаменитая шотландская легенда о клане Мак-Леод и их знамени, благодаря которому они оставались бессмертными. Если на земле сплошь да рядом встречаются как эльфы-прародители известных родов Европы, так и целые эльфийские королевские династии, можно с полным правом утверждать, что ассимилировавшись с людьми, эльфы и их потомки могут возрождаться через время в людской расе. Если по каким-либо причинам невозможно проследить свою родословную столь далеко, можно просто выявить в себе эльфийские признаки

И прямо следом на ним увидала компиляцию из него же — но снабжённую хорошими снимками и стихами. Авторства Елены Бочарниковой:
http://www.urano.ru/divnyj-narod-%E2%80%93-elfy-eto-ne-skazka/

Мир изменился.
Я чувствую это в воде …
Чувствую в земле…
Ощущаю в воздухе.
Многое, из того, что было – ушло.
И не осталось тех, кто
Помнит об этом…
И многое было забыто –
Чего забывать не следовало.
История стала легендой.
Легенда превратилась в миф…
(начало кинотрилогии «Властелин Колец»)

У истоков истории нашего мира стоит цивилизация, все системы ценностей которой принципиально отличаются от всех систем ценностей знакомых нам человеческих сообществ. Для этой цивилизации главным было – творчество, гармония и красота. А совсем не сила и стяжательство, которые стали главными идолами мира людей.

Эта цивилизация не забыта. Она намеренно отнесена в область мифов, легенд и сказок. Она настолько необыкновенна, да и … просто чудесна, что ни один историк-ортодокс не захочет признать факт её реального существования в стародавние времена.

Я хочу рассказать о Перворожденных, Дивном народе, Сияющих, Племени Туата де Дананн, Хранителях – об эльфах. Да-да, именно о них, о расе, реальные доказательства существования которой можно найти в старинных хрониках человечества.

А начинать этот рассказ следует с эпох, ужасно от нас отдалённых. «Был юным мир в тиши времён, был лик Луны не затенён…». Даже человечество тогда ещё не существовало, а уж тем более – какие-либо его хроники. О событиях той поры нам рассказывает Библия. В Книге Бытия о сотворении Богом человека говорится дважды, в разных главах. Вот текст из первой главы: «26. И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, всеми гадами, пресмыкающимися по земле. 27. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божьему сотворил его: мужчину и женщину сотворил их… 31. И увидел Бог, все, что Он создал, и вот, то весьма. И был вечер, и было утро: день шестой…».

А вот, для сравнения, текст из главы второй: “И не было человека для возделывания земли. 6. Но пар поднимался с лица земли и орошал лицо земли. 7. И создал Господь человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою. 18. И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему. 22. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену и привел ее к человеку. 24. И были оба наги. Адам и жена его, и не стыдились».

Получается, что человек был сотворён Господом дважды. Сначала «по образу и подобию», для некоего «наблюдения» за всеми земными тварями. А затем – «из праха земного», для «возделывания земли». Причём, в первом случае, женщина была абсолютно равна мужчине, то есть, создана по тому же самому божьему «подобию». Во втором же – для её появления на свет понадобилось адамово ребро, что делает «вторую» женщину существом от мужчины зависимым и накрепко к нему привязанным. Библиоведы могут возразить на это, что первоначально существовало два варианта «Книги Книг», а монахи-переписчики, объединившие потом эти варианты, просто допустили небольшую оплошность, повторив одно и то же. Однако есть факты, говорящие о крайней въедливости и дотошности древних переписчиков. И если уж они дважды написали о сотворении человека, то это означает только одно – противоречия в этом они не видели.

Дальнейшая история, излагаемая Библией, и вовсе непонятна. Например, в шестой главе мы читаем: «1. Когда люди начали умножаться на земле, и родились у них дочери, 2. Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал, 3. И сказал Господь: не вечно духу моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть: пусть будут дни их сто двадцать лет. 4. В то время были на земле исполины, особенно с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди». Что же это получается? И сыны Божии, и люди, и исполины – явно разные существа. И одновременное их существование уж точно не вписывается в рамки современных объяснений того, как «начинал быть» род людской.

Не вписывается, но, быть может, настали времена, в которые человечеству пора вспомнить и признать свою настоящую историю? Перворожденные (эльфы) пришли в этот мир, дабы Хранить и Наблюдать. Люди же были созданы не только для банального выполнения «грязной» работы, как это может показаться с первого взгляда, — они призваны развивать цивилизацию, они – двигатели прогресса. Люди и эльфы очень долго жили рядом, но что-то произошло, Дивный народ намеренно уходит с исторической сцены. А примерно в эпоху Возрождения знание о племени Сияющих становится мифом, сказкой, часто запретной и даже преступной. Почему? Не известно. Святая инквизиция одним из признаков ведьмы или колдуна называет заострённые уши (как известно, это — одно из отличий эльфа от человека). Намеренно искажаются или прячутся генеалогические древа известнейших родов Европы, ведущиеся от эльфийских предков. А в Исландии, где-то в 12-м веке, слово «эльф» почему-то даже становится синонимом слова «болван».

Доказательства существования эльфов искали: алхимик Теофраст Бомбаст фон Гугенгейм (более известный истории под именем Парацельс), писатель Артур Конан Дойл, Роберт Кирк. Род деятельности этих людей с «официальной» наукой, конечно, не связан. Но это вовсе не должно означать, что предмет их исследований ненаучен и звучит как бред сумасшедшего. Попробуем разобраться в этих доказательствах.

Неортодоксальные христиане, которые известны под именем альбигойцев или катаров, и которые жили на юге Франции, в провинции Лангедок, посвятили свои жизни сохранению святого Грааля. Женщина-эльф на одном из старинных диалектов Прованса – albi (или ylbi или elbe). Точно так же называется и главный город катаров – Альби. Мессианская родословная, то есть знание о потомках Христа – главная тайна катаров. Она-то и стала причиной их гибели, но речь сейчас не об этом. Потомки Мессии назывались ими «эльфийской расой», или – «Сияющими». И в их числе – великие женщины прошлого: Мириам, Лилит, Вирсавия, и, конечно, Мария Магдалина. А у гаэльских плёмён есть предания, где прямо указывается на то, что в жилах королевского рода Пендрагонов течёт кровь фаэри (эльфов), что делает их «носителями святого Грааля».

Кто-то из моих читателей, возможно, слышал средневековую легенду о полуженщине-полузмее по имени Мелузина. Казалось бы – что может быть привлекательного в таком существе? Однако родством с феей Мелузиной неимоверно гордились и гордятся многие члены королевских родов Европы. От династий Кипра до принцессы Дианы Уэльской. Дело в том, что эта самая женщина-змея была дочерью эльфийки, да и в чудовище превращалась лишь один раз в неделю, по субботам. В наказание за один нехороший проступок. Говорят, когда очередной потомок Мелузины близок к смерти, можно услышать её печальный крик, Cri de Meluzine. Легенды – легендами, но это сказание было тщательно проанализировано, и оказалось, что абсолютно все его персонажи – лица совершенно реальные, упомянутые и зафиксированные в средневековых летописях.

Теперь – о первой французской королевской династии Меровингов, прародителем которой был Меровей, сын земной женщины и волшебника, пришедшего из морской пучины (или – из-за моря, с других земель?). Чем отличались Меровинги? Во-первых, их называли «длинноволосыми королями» из-за того, что никто из них не стриг волос по древнейшей традиции (пострижёшь волосы – потеряешь Силу). Во-вторых, они были «королями-волшебниками» и могли исцелять больных простым «наложением рук» (совсем как у Толкиена: «руки настоящего короля – руки целителя»). В-третьих, Меровинги считались «королями-жрецами», то есть имели статус первосвященников. Это не устраивало Римскую церковь. Линию Грааля, мессианскую линию, к которой и принадлежали потомки Меровея, согласно римскому указу, изданному в Первом веке нашей эры, должно «травить и предавать мечу». В Четвёртом веке Римская церковь получила все официальные полномочия, после чего священная династия была предана анафеме (проклята), Меровинги низложены, и на французском троне воцарились Каролинги.

Представители древних царских родов традиционно назывались «Сияющими». О них также говорилось именно как об эльфах. Историю этой традиции можно проследить вплоть до Ханаана в Палестине и Шумера в Месопотамии. С шумерского языка слово «эль» и переводится как «сияющий», и обозначали этим словом Высшее Существо. В древнем Вавилоне «еllu» значило абсолютно то же. Шли времена, слово распространилось по всем странам, трансформируясь, но, не теряя своего смысла. Например: ирландское аilli, уэльское еllyl, саксонское аelf, и более знакомое нам английское еlf.

Старинная ирландская летопись, датированная Одиннадцатым веком, рассказывает о племени богини Дану, Туата-де-Даннан. Многими историками утверждается, что это таинственное племя было мифологизировано намеренно где-то в Средних веках. И в действительности к эгейской богине Дану никакого отношения не имело. Подлинное самоназвание этого народа было — Tuadhe d Anu, что буквально означает – «люди Ану», небесного божества. Представители загадочного племени отличались необыкновенными способностями, которые друиды называли «сетью мудрых», и напрямую ассоциировались ирландцами с эльфами. Согласно летописи, народ Tuadhe d Anu прибыл с некоего волшебного острова, из-за моря, дабы избавить землю от странных чудищ, форморов, очень, кстати, похожих на жертв радиационного воздействия (глаза в самых разных частях организма, лишние руки-ноги). Как только в Ирландии начали появляться люди, племя д´Ану стало потихоньку удаляться “со сцены», дабы не вступать с человеком в битву. Уходили они, «спускаясь под землю и под воду». Интересно, что один из вождей племени, Мананнан, сын Лейра, ставший королём моря, подозрительно похож на греческого бога Посейдона, разъезжает повсюду на колеснице с трезубцем в руках. Но о существовании такой страны как Греция ирландцы тогда ещё не знали.

Шумерские тексты от Третьего века до нашей эры отождествляют «эль» («Сияющих») с неким возвышенным местом, «аn». Это слово часто переводится как «небеса», отсюда собирательное название всех богов и правителей Шумера – «Anun-na-ki». В переводе – «небо, сошедшее на землю». Их символом было кольцо (ну как тут не вспомнить Толкиена!). Есть мнение, что под словом «небеса» шумеры подразумевали некую возвышенную местность на севере, и аннунаки – последние представители ещё более древней земной расы, владеющие экстра-возможностями и многими знаниями. Они были невероятно высоки ростом, практически бессмертны, что невольно заставляет задуматься о библейских исполинах, «сильных, издревле славных людях», произошедших от связи дочерей Адама и Сыновей Бога. То есть, в жилах аннунаков текла кровь Перворожденных.

Скандинавские сказания повествуют об светлокожих, высоких, прекрасных лицом альвах, которые пришли к людям и научили их письму и культуре. Шотландцы помнят легенду о Томасе Рифмаче (Томасе Лермонте, далёком предке М.Ю. Лермонтова), жившем в Тринадцатом веке в селении Эрсилдун, который был знаком с самой Королевой Эльфов и даже пробыл в её стране целых семь лет.

Существует также множество летописных свидетельств, монастырских хроник и записей со слов очевидцев, которые по времени удалены от нас совсем немного (всего несколько веков или десятков лет), рассказывающих о встречах с эльфами. Самое удивительное, что все эти письменные источники очень подробны: в них указаны не только имена непосредственных участников и место события, но также скрупулезно перечислена вся родня (далёкая и близкая) очевидцев. Язык летописей крайне прост, и больше напоминает протокольный отчёт с места происшествия, а не сказку-небыличку.

Причастность эльфов к магии подтверждается буквально всеми народами. А также их умение бесшумно передвигаться, прекрасно стрелять из лука, высокий рост и прекрасные черты лица. Но именно магия, скорее всего, стала тем отталкивающим фактором, за который эльфы стали кем-то вроде бесовского, нечистого народа. Человек ведь часто боится того, что не понимает. И часто ко всему относится с точки зрения прагматики.

Есть старая болгарская легенда. Она рассказывает о том, как в одной деревушке испортилась вода в колодце. А так, как это был единственный источник воды для жителей, то над всеми ними нависла немалая беда. И тогда юная, чистая девушка набралась храбрости и отправилась в зачарованный лес, чтобы найти единорога и попросить его о помощи. Задуманное девушке удалось. Она нашла того, кого искала и уговорила пойти вместе в деревню, очистить так нужный людям колодец. Но когда люди увидели чудесного единорога, они вспомнили, насколько дорого стоит рог этого животного, девушку связали, чтоб не мешала, а единорога убили. Как говорил кто-то из юмористов: «вот такой был у этой сказочки кончик, дорогие мои детишечки…».

Что уж говорить об остроухих, вечно юных, волшебниках-эльфах? Саксонские племена в своих преданиях называли их «опасным народом». Говорили, что они крадут младенцев из колыбелей и могут наложить порчу на любого. Но если разобраться – виртуозно владеющие луками эльфы были, безусловно, опасными для варваров-завоевателей. А человеку вообще свойственно судить о других «в меру своей испорченности», поэтому, коли не удалось выйти победителем из битвы – лучше очернить противника, оправдать свою несостоятельность. Эльфам не нужна была война – вот они и ушли. Они были созданы наблюдать и хранить, а не убивать людей. Не зря одно из главных качеств Сияющих – мудрость. «Здесь блекнут травы, вянет лист, тускнеет свет Луны. Мы слышим Зов, певуч и чист, мы прочь спешить должны», — так писал об этом профессор Толкиен.

Недавно очень малым тиражом увидела свет книга под названием «Дорога к Единорогу». Её автор – София Павлова. В ней собрана масса интереснейших и очень убедительных свидетельств того, что эльфы не пропали навсегда. Они ассимилировались с людским родом, и до сих пор живут рядом с нами. Некоторые из них вступали в брак с обычными женщинами, и тогда на свет появлялись чудесные дети, наделённые способностями, которые принято теперь называть паранормальными. Потомки эльфов есть среди нас, только большинство из них не знают о своей необычной природе, «не пробудились».

Но – за прошедшие века после ухода Дивного племени, люди «преобразили» Землю настолько, что пришла пора Хранителям вернуться. Может быть, это уже происходит? Толкиен назвал эльфов «народом Эльдар», что означает «народ звёзд». Может быть туда, к далёким звёздам уходили давным-давно Сияющие? Может, оттуда и вернутся?
… Сверкнула заводи купель,
Зашелестел тростник.
У старой ивы Фириэль
Помедлила на миг.
там зимородок голубой
Бросался камнем вниз,
Камыш зелёною стеной
Над ряскою навис.
И над водою замерев,
Где лилии цвели,
Она услышала напев
В мерцающей дали.
Звон арф, и флейт певучий звук,
И мелодичный зов –
Как голоса ветров и вьюг,
Как звон колоколов.
То белоснежная ладья
С кормою золотой
Вслед лебедям под шум ручья
Скользила над водой.
То были Эльфы, Дивный Род
В серебряных плащах;
В коронах трое: взгляд их горд,
И мудрость в их чертах.
«Прощай, земля теней и снов,
Навек о нас забудь!
Далёкий звон колоколов
Давно позвал нас в путь!
Здесь блекнут травы, вянет лист,
Тускнеет свет луны.
Мы слышим зов, певуч и чист,
Мы прочь спешить должны».
Плеск вёсел смолк. Лишь голос пел
Под мерный шум ручья:
«Нас мало, мало, Фириэль,
И не полна ладья.
Прекрасной, словно Эльф, одной
Мы место отвели.
Иди же к нам! Твой срок земной
Не вечен, Дочь Земли!»
Года проходят чередой
Над зеркалом реки,
Как встарь, склонились над водой
Камыш и тростники.
Но смолк навек печальный зов,
И ветер меж ветвей
Не раздувает парусов
Эльфийских кораблей.
(Дж.Р.Р. Толкиен)

Елена Бочарникова

И пусть тут много совпадений, они меня только радуют. Это значит — идея пошла в народ.

Этимология названия

В германских языках есть группа подобных «elf» слов: датское название «elv», англо-саксонское «aelf», шведское «alv», норвежское «alv» и исландское «alf-ur», что говорит о едином корне, а следовательно — о былом единстве представлений об эльфах среди предков всех современных германских народов. Само же происхождение германского слова «эльф» понять намного сложнее, да и вряд ли возможно вообще. Некоторые исследователи связывают это слово с романским корнем «альб» — «белый», есть также мнение, что оно произошло от валлийского или ирландского «ellyl»/«aillil» — «сияющий», восходя к шумерскому «ellu» — тоже «сияющий». Действительно, эльфов из ранних легенд отличало исходящее от них сияние, в качестве примера см. англо-саксонское слово «ælf-sciene» и Shining folk в английском тексте легенды шотландского клана МакЛауд. В этом же ряду санскритское наименование Рибху́ (санскр. ऋभु, ṛbhú IAST, «искусный») или Рибхукша́ны — в индийской мифологии, обозначающее класс низших божеств, вызывающих плодородие и богатство, означающее «хитрый, искусный, изобретательный, разумный», существует точка зрения, возводящая ṛbhú IAST к тому же корню, от которого происходят английское elf «эльф», лат. albus (белый), др.-сев. alfR (альф, эльф или гном дварф), др.-англ. ælf (pl. ylfe) (эльф) и, возможно, арм. աղաւնի (голубь), а также alawunk’ (Pleiades).

Мифология

Эльфы — волшебный народ в германо-скандинавском и кельтском фольклоре.

Описания эльфов в различных мифологиях различаются, но, как правило, это красивые, светлые существа, духи леса, дружественные человеку. Они постоянные персонажи сказочной и фантастической литературы, в особенности фэнтези, наряду с гномами, гоблинами и троллями.

Существует расхожее мнение, что эльфы и феи — это одно и то же, однако они могут быть как одним и тем же, так и разными существами. Несмотря на частую схожесть описания, традиционные кельтские «эльфы» — sidhe, например, могли изображаться крылатыми, в отличие от фей, которые в кельтских сагах мало чем отличаются от обычных людей. В Англии исконным являлось именно представление об «эльфах», «феи» же из северофранцузского фольклора Нормандии пришли сюда только после завоевания Вильгельма.

В скандинавской мифологии существовали два типа альвов: верхние (светлые) и нижние (тёмные, или свартальвы), причём последним в «Эддах» уделяется значительно больше внимания. Это существа, живущие под землёй и обладающие смуглой кожей. Они неоднократно создавали для богов волшебные вещи. В позднем фольклоре этот образ слился с гномами.

У Уильяма Шекспира эльфы — это маленькие воздушные крылатые существа, напоминающие не эльфов английского фольклора, а скорее маленьких и крылатых малюток-пикси. Это шутливо подчеркивал Толкин, считавший своё отображение мифических рас более соответствующим германскому, кельтскому и вообще европейскому фольклору в целом.

Альвы в Эддах

Альвы — по сути то же слово «эльфы», только в произношении некоторых германо-скандинавских языков. В «Старшей Эдде» противопоставляются высшим богам — асам. В германской мифологии происхождение эльфов тесно связывается с историей всего мироздания и различаются два главные «разряда» эльфов: альфы — белые, светлые, добрые эльфы, и дверги — мрачные и угрюмые, хитрые карлики (скорее всего это просто другое название гномов). Впрочем, возможно, именно альвы делятся на светлых и тёмных, а тёмные и называются цвергами. Эта разница получилась из-за самого слова «альвы», очевидно, именно от него потом появилось слово «эльфы». Согласно «Младшей Эдде» альвы и цверги зародились в мясе Имира, как черви, но по воле богов восприняли в себя часть человеческого разума и наружный вид людей. Однако «Старшая Эдда» рассказывает о появлении цвергов несколько иначе. Там говорится, что боги создали двух карликов «из крови Бримира, из кости Блаина», а остальных вылепили из глины. Хотя, в этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что Бримир и Блаин — просто другие имена Имира. Альвы — духи природы. Они живут в своей стране Альвхейме. Обликом своим они прекраснее солнца. Правит альвами бог-кузнец Велунд. Они являются «светлыми эльфами». Дверги, или цверги — подземные карлики, искусные кузнецы. Они живут под землёй и боятся света, лучи солнца превращают их в камень. Они не велики ростом, но очень сильны. Об их облике мало что известно, кроме того, что они маленького роста и предвещают беду. По некоторым источникам, у двергов на ногах по семь пальцев. Они похищают скот и детей, а также горазды на мелкие пакости. Они являются «тёмными эльфами». От них произошли столь популярные в современной англоязычной литературе гномы. Им доверили недра земли, потому почти везде двергов стали считать искуснейшими кузнецами, которые способны ковать самую гибкую и твёрдую сталь либо выделывать из золота и серебра такие мелкие вещи, которые едва сможет различить человеческий глаз. В Средние века твёрдо верили в происхождение хороших мечей и кольчуг от карликов. Много существует разных преданий о том, как они дарили людям произведения своих кузниц. Такие подарки всегда обладали какими-нибудь особенными свойствами. Но беда, если подарки эти бывали вынужденными: карлики, в отмщенье, всегда умели наделять их такими свойствами, что получивший их в целую жизнь свою не мог себе простить насилия, сделанного хитрому кузнецу-волшебнику.

Туаты у кельтов

Во времена глубокой древности в Ирландии появились туата де Даннан (племена богини Дану или дети Дану). Своим колдовством они укрыли землю густыми туманами и безраздельно властвовали островом, сражаясь с другими племенами и демонами-фоморами, приплывшими из-за моря. Впоследствии туата де Даннан уступили власть над Ирландией милезам (сыновьям Миля). Милезы заключили с туатами договор, по которому милезы получают остров во владение, а дети Дану могут остаться в Ирландии, но жить не на поверхности земли, а внутри холмов, именуемых сидами. Отсюда и новое название туатов — сиды (Sídhe) или ши (Shee). Частица «ши» в названиях сверхъестественных существ почти всегда указывает на то, что это существо из германской или кельтской мифологии. Например: бааван ши; баньши; дини ши; кайт ши; шифра и т. д. Образ сидов почти полностью совпадает с современными представлениями об эльфах, возникшими благодаря современной и классической литературе. Сиды высоки ростом и прекрасны лицом. Однако одного их прикосновения достаточно, чтобы свести человека с ума; стрелы сидов, с пропитанными ядом наконечниками, убивают на месте. Правит сидами королева Медб — красавица с голубыми глазами и длинными белокурыми волосами. Тот, кому доведётся увидеть её, умрёт от любви и тоски. Если сидам не докучать, они не обратят на людей ни малейшего внимания. У них своя жизнь, свои заботы — они пасут свой чудесный скот, танцуют, попивают виски, музицируют. Особенно остерегаться сидов следует в Хеллоуин (31 октября) — древний языческий праздник у кельтов, начало нового года. Считается, что в это время сиды переселяются из одних холмов в другие. Именно сиды часто соблазняют и увлекают за собой смертных мужчин (рыцарей, воинов или принцев).

Эльфы в английском фольклоре

Англичане, в отличие от жителей Скандинавского полуострова и Германии, не разделяют эльфов на «светлых» и «тёмных». Эльфы видятся англичанам скорее в образе фейри — не злых, но и не добрых существ, со своими странностями, пристрастиями и пороками. В некоторых графствах Англии люди верят в более или менее добрых, хотя и озорных эльфов. В других же — в жестоких, злых и уродливых человечков, так же называющихся эльфами. Чаще всего их обозначают одним словом — пикси (pixie). У эльфов есть один особенно неприятный порок: это их страсть к воровству. Ещё пускай бы забавлялись они тем, что обирали бы поля с горохом да опорожняли бочки с пивом, либо, забравшись в погреб, вытягивали через соломинку дорогие старые вина! Но нет — они не довольствуются этим, их воровство принимает обыкновенно гораздо более важный и вредный характер: они постоянно стараются уводить в холмы невест тотчас после венца и уносить новорождённых детей до крещения. На место похищенных малюток кладут они в колыбели каких-то своих уродцев, которые мучают всех окружающих несносным криком, злостью и капризами. Эти черты характера эльфов особенно возбуждали против них негодование людей, и много существует разных легенд о подобных проделках жителей холмов. Все подобные легенды, равно как и поверья, послужившие им основанием, очень древние и так сильно укоренились, что до сих пор поселяне в Швеции и Германии очень неприязненно смотрят на хромых, горбатых и болезненных детей, называя их обыкновенно подкидышами эльфов. В Англии называли «локоном эльфа» клок спутавшихся волос, считая, что это проказа эльфов. В одном англосаксонском заговоре, относящемся, по всем данным, к эпохе язычества, им приписывают коварную привычку метать издали крошечные железные стрелы, которые пронзают кожу, не оставив следа, и причиняют внезапные мучительные колики. В Ирландии верят и в «больших», человекоподобных эльфов, которых там называют Туата Де Дананн (по другим источникам так называется один из высших классов фейри) или сидов, а также и в маленьких крылатых эльфов-фей (как и англичане, ирландцы называют их fairy — под тем же словом они подразумевают и фей).

Эльфы в датском фольклоре

В Дании под словом «эльфы» подразумеваются существа, легенды о которых широко распространены по всей северной Европе; их называют скоге, или лесными духами или элле. Описания их схожи — мужчины похожи на стариков в широкополых шляпах, а женщины молодые и прекрасные, однако под зелёными платьями они прячут бычьи хвосты (как и мужчины-элле), а если случайно увидеть женщину-элле сзади, можно увидеть что спина и затылок у неё — полые.

Эльфы в шведском фольклоре

Хотя легенды об эльфах не слишком распространены в Швеции, их фольклор включает в себя большое количество рассказов и легенд о фейри и всевозможных мистических существах, обитающих в лесу. Считается, что лесные духи, упоминаемые в старинных шведских преданиях, это лесные эльфы или по-другому — лесной народ. Во времена язычества люди верили, что в особенно раскидистых и мощных деревьях обитает лесной эльф. Ореол святости вокруг языческих рощ и деревьев берёт начало от древнего обычая совершать жертвоприношения на деревьях. Возможно, сама идея обитаемых деревьев была заимствована из греко-римской культуры. В Швеции, как и во всех странах северной Европы, есть сказание о волшебных существах, с полыми спинами, обитающими в лесах. Шведы называют их скоге. Скоге, скорее всего, не относятся к числу злых духов, но люди предпочитали с ними не встречаться; для чего и брали с собой в лес металлические предметы. Версия о том, что сверхъестественные существа боятся железа, также широко распространена в Европе. В Швеции до сих пор можно увидеть так называемые эльфийские алтари (elf-altars), на которых во времена язычества совершались обряды и жертвоприношения. Некоторые эти обряды проводились и после принятия христианства. Часто встречаются истории о «ведьминых кольцах»: считается, что в этих местах эльфы или лесные духи по ночам водят хороводы. Существует много легенд у разных народов (чаще всего шотландцев, шведов и ирландцев) о том как эльфы предлагали смертным (чаще всего рыцарям) вступить в их хоровод и принять участие в танце. При этом, если человек отказывался, мстительные эльфы насылали на него страшные болезни и несчастья. А если соглашался, то на утро, когда магия эльфов рассеивалась, человека находили мёртвым в центре ведьмина круга. Интересно, что в некоторых шведских преданиях эльфов разделяют на три группы, принадлежащие, соответственно, стихиям земли, воздуха и воды. Лесных эльфов в этом случае относят к стихии земли. В той же мере в Швеции распространены сказания о горном народце. Об этих существах известно мало (несмотря на обилие сказок, и историй): горным народцем называют и эльфов, и гномов и даже иногда троллей; точно так же, как и Норвегии.

Эльфы в норвежском фольклоре

В Норвегии широко распространены легенды и сказки о всевозможных низших мифических существах, называемых одним словом — туссеры. Под этим названием могут подразумеваться эльфы, гномы, веттиры («подземный народец», другое название гномов), хульдра (красивая женщина с коровьим хвостом, который она скрывает от людей), тролли или даже ниссе (аналог домовых). Особенность норвежского представления об этом сверхъестественном народе в том что, согласно их поверьям, туссеры, как и люди, строят дома и церкви, пасут скот и живут селениями.

В популярной культуре

• Эльфы имеют одну из основных ролей в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина.

• Эльфы присутствуют в цикле «Плоский мир» Терри Пратчетта.

• Цикл «Память, Скорбь и Тёрн» Тэда Уильямса.

• Цикл «Наследие» Кристофера Паолини.

• Роман «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» Сюзанны Кларк.

• Комиксы «ElfQuest», придуманный супружеской парой американских художников Ричардом и Венди Пини.

• Цикл о Ведьмаке Анджея Сапковского.

• В играх Dungeons & Dragons, Warhammer, Elder Scrolls, Warcraft, Disciples II: Dark Prophecy, Dark Age of Camelot, RuneScape, Heroes of Might and Magic, Perfect World, Final Fantasy, Dragon age…

Эльфы являются одними из самых популярных мифических персонажей, встречающихся в играх, книгах, сериалах и комиксах.

Галерея

«Elves» redirects here. For the lightning-related phenomenon, see ELVES.

An elf (pl. elves) is a type of humanoid supernatural being in Germanic mythology and folklore. Elves appear especially in North Germanic mythology. They are subsequently mentioned in Snorri Sturluson’s Icelandic Prose Edda. He distinguishes «light elves» and «dark elves». The dark elves create new blond hair for Thor’s wife Sif after Loki had shorn off Sif’s long hair.^[1]

In medieval Germanic-speaking cultures, elves generally seem to have been thought of as beings with magical powers and supernatural beauty, ambivalent towards everyday people and capable of either helping or hindering them.^[2] However, the details of these beliefs have varied considerably over time and space and have flourished in both pre-Christian and Christian cultures.

Sometimes elves are, like dwarfs, associated with craftmanship. Wayland the Smith embodies this feature. He is known under many names, depending on the language in which the stories were distributed. The names include Völund in Old Norse, Wēland in Anglo-Saxon and Wieland in German. The story of Wayland is also to be found in the Prose Edda. ^[1]

The word elf is found throughout the Germanic languages and seems originally to have meant ‘white being’. However, reconstructing the early concept of an elf depends largely on texts written by Christians, in Old and Middle English, medieval German, and Old Norse. These associate elves variously with the gods of Norse mythology, with causing illness, with magic, and with beauty and seduction.

After the medieval period, the word elf tended to become less common throughout the Germanic languages, losing out to alternative native terms like Zwerg (‘dwarf’) in German and huldra (‘hidden being’) in North Germanic languages, and to loan-words like fairy (borrowed from French into most of the Germanic languages). Still, beliefs in elves persisted in the early modern period, particularly in Scotland and Scandinavia, where elves were thought of as magically powerful people living, usually invisibly, alongside everyday human communities. They continued to be associated with causing illnesses and with sexual threats. For example, several early modern ballads in the British Isles and Scandinavia, originating in the medieval period, describe elves attempting to seduce or abduct human characters.

With urbanisation and industrialisation in the nineteenth and twentieth centuries, beliefs in elves declined rapidly (though Iceland has some claim to continued popular belief in elves). However, elves started to be prominent in the literature and art of educated elites from the early modern period onwards. These literary elves were imagined as tiny, playful beings, with William Shakespeare’s A Midsummer Night’s Dream being a key development of this idea. In the eighteenth century, German Romantic writers were influenced by this notion of the elf and re-imported the English word elf into the German language.

From the Romantic idea of elves came the elves of popular culture that emerged in the nineteenth and twentieth centuries. The «Christmas elves» of contemporary popular culture are a relatively recent creation, popularized during the late nineteenth century in the United States. Elves entered the twentieth-century high fantasy genre in the wake of works published by authors such as J. R. R. Tolkien; these re-popularised the idea of elves as human-sized and humanlike beings. Elves remain a prominent feature of fantasy media today.

Relationship with reality

Reality and perception

From a scientific viewpoint, elves are not considered objectively real.^[3] However, elves have in many times and places been believed to be real beings.^[4] Where enough people have believed in the reality of elves that those beliefs then had real effects in the world, they can be understood as part of people’s worldview, and as a social reality: a thing which, like the exchange value of a dollar bill or the sense of pride stirred up by a national flag, is real because of people’s beliefs rather than as an objective reality.^[4] Accordingly, beliefs about elves and their social functions have varied over time and space.^[5]

Even in the twenty-first century, fantasy stories about elves have been argued both to reflect and to shape their audiences’ understanding of the real world,^[6][7] and traditions about Santa Claus and his elves relate to Christmas.

Over time, people have attempted to demythologise or rationalise beliefs in elves in various ways.^[8]

Integration into Christian cosmologies

Beliefs about elves have their origins before the conversion to Christianity and associated Christianization of northwest Europe. For this reason, belief in elves has, from the Middle Ages through into recent scholarship, often been labelled «pagan» and a «superstition.» However, almost all surviving textual sources about elves were produced by Christians (whether Anglo-Saxon monks, medieval Icelandic poets, early modern ballad-singers, nineteenth-century folklore collectors, or even twentieth-century fantasy authors). Attested beliefs about elves, therefore, need to be understood as part of Germanic-speakers’ Christian culture and not merely a relic of their pre-Christian religion. Accordingly, investigating the relationship between beliefs in elves and Christian cosmology has been a preoccupation of scholarship about elves both in early times and modern research.^[9]

Historically, people have taken three main approaches to integrate elves into Christian cosmology, all of which are found widely across time and space:

• Identifying elves with the demons of Judaeo-Christian-Mediterranean tradition.^[10] For example:
  • In English-language material: in the Royal Prayer Book from c. 900, elf appears as a gloss for «Satan».^[11] In the late-fourteenth-century Wife of Bath’s Tale, Geoffrey Chaucer equates male elves with incubi (demons which rape sleeping women).^[12] In the early modern Scottish witchcraft trials, witnesses’ descriptions of encounters with elves were often interpreted by prosecutors as encounters with the Devil.^[13]
  • In medieval Iceland, Snorri Sturluson wrote in his Prose Edda of ljósálfar and dökkálfar (‘light-elves and dark-elves’), the ljósálfar living in the heavens and the dökkálfar under the earth. The consensus of modern scholarship is that Snorri’s elves are based on angels and demons of Christian cosmology.^[14]
  • Elves appear as demonic forces widely in medieval and early modern English, German, and Scandinavian prayers.^[15][16][17]
• Viewing elves as being more or less like people and more or less outside Christian cosmology.^[18] The Icelanders who copied the Poetic Edda did not explicitly try to integrate elves into Christian thought. Likewise, the early modern Scottish people who confessed to encountering elves seem not to have thought of themselves as having dealings with the Devil. Nineteenth-century Icelandic folklore about elves mostly presents them as a human agricultural community parallel to the visible human community, which may or may not be Christian.^[19][20] It is possible that stories were sometimes told from this perspective as a political act, to subvert the dominance of the Church.^[21]
• Integrating elves into Christian cosmology without identifying them as demons.^[22] The most striking examples are serious theological treatises: the Icelandic Tíðfordrif (1644) by Jón Guðmundsson lærði or, in Scotland, Robert Kirk’s Secret Commonwealth of Elves, Fauns, and Fairies (1691). This approach also appears in the Old English poem Beowulf, which lists elves among the races springing from Cain’s murder of Abel.^[23] The late thirteenth-century South English Legendary and some Icelandic folktales explain elves as angels that sided neither with Lucifer nor with God and were banished by God to earth rather than hell. One famous Icelandic folktale explains elves as the lost children of Eve.^[24]

Demythologising elves as indigenous peoples

Some nineteenth- and twentieth-century scholars attempted to rationalise beliefs in elves as folk memories of lost indigenous peoples. Since belief in supernatural beings is ubiquitous in human cultures, scholars no longer believe such explanations are valid.^[25][26] Research has shown, however, that stories about elves have often been used as a way for people to think metaphorically about real-life ethnic others.^[27][28][6]

Demythologising elves as people with illness or disability

Scholars have at times also tried to explain beliefs in elves as being inspired by people suffering certain kinds of illnesses (such as Williams syndrome).^[29] Elves were certainly often seen as a cause of illness, and indeed the English word oaf seems to have originated as a form of elf: the word elf came to mean ‘changeling left by an elf’ and then, because changelings were noted for their failure to thrive, to its modern sense ‘a fool, a stupid person; a large, clumsy man or boy’.^[30] However, it again seems unlikely that the origin of beliefs in elves itself is to be explained by people’s encounters with objectively real people affected by disease.^[31]

Etymology

The English word elf is from the Old English word most often attested as ælf (whose plural would have been *ælfe). Although this word took a variety of forms in different Old English dialects, these converged on the form elf during the Middle English period.^[34] During the Old English period, separate forms were used for female elves (such as ælfen, putatively from Proto-Germanic *ɑlβ(i)innjō), but during the Middle English period the word elf routinely came to include female beings.^[35]

The Old English forms are cognates – linguistic siblings stemming from a common origin – with medieval Germanic terms such as Old Norse alfr (‘elf’; plural alfar), Old High German alp (‘evil spirit’; pl. alpî, elpî; feminine elbe), Burgundian *alfs (‘elf’), and Middle Low German alf (‘evil spirit’).^[36][37] These words must come from Proto-Germanic, the ancestor-language of the attested Germanic languages; the Proto-Germanic forms are reconstructed as *ɑlβi-z and *ɑlβɑ-z.^[36][38]

Germanic *ɑlβi-z~*ɑlβɑ-z is generally agreed to be a cognate with Latin albus (‘(matt) white’), Old Irish ailbhín (‘flock’), Ancient Greek ἀλφός (alphós; ‘whiteness, white leprosy’;), and Albanian elb (‘barley’); and the Germanic word for ‘swan’ reconstructed as *albit- (compare Modern Icelandic álpt) is often thought to be derived from it. These all come from an Proto-Indo-European root *h₂elbʰ-, and seem to be connected by the idea of whiteness. The Germanic word presumably originally meant ‘white one’, perhaps as a euphemism. Jakob Grimm thought whiteness implied positive moral connotations, and, noting Snorri Sturluson’s ljósálfar, suggested that elves were divinities of light. This is not necessarily the case, however. For example, because the cognates suggest matt white rather than shining white, and because in medieval Scandinavian texts whiteness is associated with beauty, Alaric Hall has suggested that elves may have been called ‘the white people’ because whiteness was associated with (specifically feminine) beauty.^[39] Some scholars have argued that the names Albion and Alps may also be related (possibly through Celtic).^[36]

A completely different etymology, making elf a cognate with the Ṛbhus, semi-divine craftsmen in Indian mythology, was suggested by Adalbert Kuhn in 1855.^[40] In this case, *ɑlβi-z would connote the meaning ‘skillful, inventive, clever’, and could be a cognate with Latin labor, in the sense of ‘creative work’. While often mentioned, this etymology is not widely accepted.^[41]

In proper names

Throughout the medieval Germanic languages, elf was one of the nouns used in personal names, almost invariably as a first element. These names may have been influenced by Celtic names beginning in Albio- such as Albiorix.^[42]

Personal names provide the only evidence for elf in Gothic, which must have had the word *albs (plural *albeis). The most famous name of this kind is Alboin. Old English names in elf— include the cognate of Alboin Ælfwine (literally «elf-friend», m.), Ælfric («elf-powerful», m.), Ælfweard («elf-guardian», m.), and Ælfwaru («elf-care», f.). A widespread survivor of these in modern English is Alfred (Old English Ælfrēd, «elf-advice»). Also surviving are the English surname Elgar (Ælfgar, «elf-spear») and the name of St Alphege (Ælfhēah, «elf-tall»).^[43] German examples are Alberich, Alphart and Alphere (father of Walter of Aquitaine)^[44][45] and Icelandic examples include Álfhildur. These names suggest that elves were positively regarded in early Germanic culture. Of the many words for supernatural beings in Germanic languages, the only ones regularly used in personal names are elf and words denoting pagan gods, suggesting that elves were considered similar to gods.^[46]

In later Old Icelandic, alfr («elf») and the personal name which in Common Germanic had been *Aþa(l)wulfaz both coincidentally became álfr~Álfr.^[47]

Elves appear in some place names, though it is difficult to be sure how many of other words, including personal names, can appear similar to elf. The clearest English examples are Elveden («elves’ hill», Suffolk) and Elvendon («elves’ valley», Oxfordshire);^[48] other examples may be Eldon Hill («Elves’ hill», Derbyshire); and Alden Valley («elves’ valley», Lancashire). These seem to associate elves fairly consistently with woods and valleys.^[49]

In medieval texts and post-medieval folk belief

Medieval English-language sources

As causes of illnesses

The earliest surviving manuscripts mentioning elves in any Germanic language are from Anglo-Saxon England. Medieval English evidence has, therefore, attracted quite extensive research and debate.^{[50][51][52][53]} In Old English, elves are most often mentioned in medical texts which attest to the belief that elves might afflict humans and livestock with illnesses: apparently mostly sharp, internal pains and mental disorders. The most famous of the medical texts is the metrical charm Wið færstice («against a stabbing pain»), from the tenth-century compilation Lacnunga, but most of the attestations are in the tenth-century Bald’s Leechbook and Leechbook III. This tradition continues into later English-language traditions too: elves continue to appear in Middle English medical texts.^[54]

Beliefs in elves causing illnesses remained prominent in early modern Scotland, where elves were viewed as supernaturally powerful people who lived invisibly alongside everyday rural people.^[55] Thus, elves were often mentioned in the early modern Scottish witchcraft trials: many witnesses in the trials believed themselves to have been given healing powers or to know of people or animals made sick by elves.^[56][57] Throughout these sources, elves are sometimes associated with the succubus-like supernatural being called the mare.^[58]

While they may have been thought to cause diseases with magical weapons, elves are more clearly associated in Old English with a kind of magic denoted by Old English sīden and sīdsa, a cognate with the Old Norse seiðr, and also paralleled in the Old Irish Serglige Con Culainn.^[59][60] By the fourteenth century, they were also associated with the arcane practice of alchemy.^[54]

«Elf-shot»

In one or two Old English medical texts, elves might be envisaged as inflicting illnesses with projectiles. In the twentieth century, scholars often labelled the illnesses elves caused as «elf-shot», but work from the 1990s onwards showed that the medieval evidence for elves’ being thought to cause illnesses in this way is slender;^[61] debate about its significance is ongoing.^[62]

The noun elf-shot is first attested in a Scots poem, «Rowlis Cursing,» from around 1500, where «elf schot» is listed among a range of curses to be inflicted on some chicken thieves.^[63] The term may not always have denoted an actual projectile: shot could mean «a sharp pain» as well as «projectile.» But in early modern Scotland, elf-schot and other terms like elf-arrowhead are sometimes used of neolithic arrow-heads, apparently thought to have been made by elves. In a few witchcraft trials, people attest that these arrow-heads were used in healing rituals and occasionally alleged that witches (and perhaps elves) used them to injure people and cattle.^[64] Compare with the following excerpt from a 1749–50 ode by William Collins:^[65]

There every herd, by sad experience, knows
How, winged with fate, their elf-shot arrows fly,
When the sick ewe her summer food forgoes,
Or, stretched on earth, the heart-smit heifers lie.^[65]

Size, appearance, and sexuality

Because of elves’ association with illness, in the twentieth century, most scholars imagined that elves in the Anglo-Saxon tradition were small, invisible, demonic beings, causing illnesses with arrows. This was encouraged by the idea that «elf-shot» is depicted in the Eadwine Psalter, in an image which became well known in this connection.^[66] However, this is now thought to be a misunderstanding: the image proves to be a conventional illustration of God’s arrows and Christian demons.^[67] Rather, twenty-first century scholarship suggests that Anglo-Saxon elves, like elves in Scandinavia or the Irish Aos Sí, were regarded as people.^[68]

Like words for gods and men, the word elf is used in personal names where words for monsters and demons are not.^[69] Just as álfar is associated with Æsir in Old Norse, the Old English Wið færstice associates elves with ēse; whatever this word meant by the tenth century, etymologically it denoted pagan gods.^[70] In Old English, the plural ylfe (attested in Beowulf) is grammatically an ethnonym (a word for an ethnic group), suggesting that elves were seen as people.^[71][72] As well as appearing in medical texts, the Old English word ælf and its feminine derivative ælbinne were used in glosses to translate Latin words for nymphs. This fits well with the word ælfscȳne, which meant «elf-beautiful» and is attested describing the seductively beautiful Biblical heroines Sarah and Judith.^[73]

Likewise, in Middle English and early modern Scottish evidence, while still appearing as causes of harm and danger, elves appear clearly as humanlike beings.^[74] They became associated with medieval chivalric romance traditions of fairies and particularly with the idea of a Fairy Queen. A propensity to seduce or rape people becomes increasingly prominent in the source material.^[75] Around the fifteenth century, evidence starts to appear for the belief that elves might steal human babies and replace them with changelings.^[76]

Decline in the use of the word elf

By the end of the medieval period, elf was increasingly being supplanted by the French loan-word fairy.^[77] An example is Geoffrey Chaucer’s satirical tale Sir Thopas, where the title character sets out in a quest for the «elf-queen», who dwells in the «countree of the Faerie».^[78]

Old Norse texts

Mythological texts

Evidence for elf beliefs in medieval Scandinavia outside Iceland is sparse, but the Icelandic evidence is uniquely rich. For a long time, views about elves in Old Norse mythology were defined by Snorri Sturluson’s Prose Edda, which talks about svartálfar, dökkálfar and ljósálfar («black elves», «dark elves», and «light elves»). However, these words are attested only in the Prose Edda and texts based on it. It is now agreed that they reflect traditions of dwarves, demons, and angels, partly showing Snorri’s «paganisation» of a Christian cosmology learned from the Elucidarius, a popular digest of Christian thought.^[14]

Scholars of Old Norse mythology now focus on references to elves in Old Norse poetry, particularly the Elder Edda. The only character explicitly identified as an elf in classical Eddaic poetry, if any, is Völundr, the protagonist of Völundarkviða.^[80] However, elves are frequently mentioned in the alliterating phrase Æsir ok Álfar (‘Æsir and elves’) and its variants. This was a well-established poetic formula, indicating a strong tradition of associating elves with the group of gods known as the Æsir, or even suggesting that the elves and Æsir were one and the same.^[81] The pairing is paralleled in the Old English poem Wið færstice^[70] and in the Germanic personal name system;^[69] moreover, in Skaldic verse the word elf is used in the same way as words for gods.^[83] Sigvatr Þórðarson’s skaldic travelogue Austrfaravísur, composed around 1020, mentions an álfablót (‘elves’ sacrifice’) in Edskogen in what is now southern Sweden.^[84] There does not seem to have been any clear-cut distinction between humans and gods; like the Æsir, then, elves were presumably thought of as being humanlike and existing in opposition to the giants.^[85] Many commentators have also (or instead) argued for conceptual overlap between elves and dwarves in Old Norse mythology, which may fit with trends in the medieval German evidence.^[86]

There are hints that the god Freyr was associated with elves. In particular, Álfheimr (literally «elf-world») is mentioned as being given to Freyr in Grímnismál. Snorri Sturluson identified Freyr as one of the Vanir. However, the term Vanir is rare in Eddaic verse, very rare in Skaldic verse, and is not generally thought to appear in other Germanic languages. Given the link between Freyr and the elves, it has therefore long been suspected that álfar and Vanir are, more or less, different words for the same group of beings.^[87][88][89] However, this is not uniformly accepted.^[90]

A kenning (poetic metaphor) for the sun, álfröðull (literally «elf disc»), is of uncertain meaning but is to some suggestive of a close link between elves and the sun.^[91][92]

Although the relevant words are of slightly uncertain meaning, it seems fairly clear that Völundr is described as one of the elves in Völundarkviða.^[93] As his most prominent deed in the poem is to rape Böðvildr, the poem associates elves with being a sexual threat to maidens. The same idea is present in two post-classical Eddaic poems, which are also influenced by chivalric romance or Breton lais, Kötludraumur and Gullkársljóð. The idea also occurs in later traditions in Scandinavia and beyond, so it may be an early attestation of a prominent tradition. Elves also appear in a couple of verse spells, including the Bergen rune-charm from among the Bryggen inscriptions.^[95]

Other sources

The appearance of elves in sagas is closely defined by genre. The Sagas of Icelanders, Bishops’ sagas, and contemporary sagas, whose portrayal of the supernatural is generally restrained, rarely mention álfar, and then only in passing.^[96] But although limited, these texts provide some of the best evidence for the presence of elves in everyday beliefs in medieval Scandinavia. They include a fleeting mention of elves seen out riding in 1168 (in Sturlunga saga); mention of an álfablót («elves’ sacrifice») in Kormáks saga; and the existence of the euphemism ganga álfrek (‘go to drive away the elves’) for «going to the toilet» in Eyrbyggja saga.^[96][97]

The Kings’ sagas include a rather elliptical but widely studied account of an early Swedish king being worshipped after his death and being called Ólafr Geirstaðaálfr (‘Ólafr the elf of Geirstaðir’), and a demonic elf at the beginning of Norna-Gests þáttr.^[98]

The legendary sagas tend to focus on elves as legendary ancestors or on heroes’ sexual relations with elf-women. Mention of the land of Álfheimr is found in Heimskringla while Þorsteins saga Víkingssonar recounts a line of local kings who ruled over Álfheim, who since they had elven blood were said to be more beautiful than most men.^[99][100] According to Hrólfs saga kraka, Hrolfr Kraki’s half-sister Skuld was the half-elven child of King Helgi and an elf-woman (álfkona). Skuld was skilled in witchcraft (seiðr). Accounts of Skuld in earlier sources, however, do not include this material. The Þiðreks saga version of the Nibelungen (Niflungar) describes Högni as the son of a human queen and an elf, but no such lineage is reported in the Eddas, Völsunga saga, or the Nibelungenlied.^[101] The relatively few mentions of elves in the chivalric sagas tend even to be whimsical.

In his Rerum Danicarum fragmenta (1596) written mostly in Latin with some Old Danish and Old Icelandic passages, Arngrímur Jónsson explains the Scandinavian and Icelandic belief in elves (called Allffuafolch).^[103]
Both Continental Scandinavia and Iceland have a scattering of mentions of elves in medical texts, sometimes in Latin and sometimes in the form of amulets, where elves are viewed as a possible cause of illness. Most of them have Low German connections.^[104][106]

Medieval and early modern German texts

The Old High German word alp is attested only in a small number of glosses. It is defined by the Althochdeutsches Wörterbuch as a «nature-god or nature-demon, equated with the Fauns of Classical mythology … regarded as eerie, ferocious beings … As the mare he messes around with women».^[107] Accordingly, the German word Alpdruck (literally «elf-oppression») means «nightmare». There is also evidence associating elves with illness, specifically epilepsy.^[108]

In a similar vein, elves are in Middle High German most often associated with deceiving or bewildering people in a phrase that occurs so often it would appear to be proverbial: die elben/der alp trieget mich («the elves/elf are/is deceiving me»).^[109] The same pattern holds in Early Modern German.^[110][111] This deception sometimes shows the seductive side apparent in English and Scandinavian material:^[108] most famously, the early thirteenth-century Heinrich von Morungen’s fifth Minnesang begins «Von den elben wirt entsehen vil manic man / Sô bin ich von grôzer liebe entsên» («full many a man is bewitched by elves / thus I too am bewitched by great love»).^[112] Elbe was also used in this period to translate words for nymphs.^[113]

In later medieval prayers, Elves appear as a threatening, even demonic, force. For example, some prayers invoke God’s help against nocturnal attacks by Alpe.^[114] Correspondingly, in the early modern period, elves are described in north Germany doing the evil bidding of witches; Martin Luther believed his mother to have been afflicted in this way.^[115]

As in Old Norse, however, there are few characters identified as elves. It seems likely that in the German-speaking world, elves were to a significant extent conflated with dwarves (Middle High German: getwerc).^[116] Thus, some dwarves that appear in German heroic poetry have been seen as relating to elves. In particular, nineteenth-century scholars tended to think that the dwarf Alberich, whose name etymologically means «elf-powerful,» was influenced by early traditions of elves.^[117][118]

Post-medieval folklore

Britain

From around the Late Middle Ages, the word elf began to be used in English as a term loosely synonymous with the French loan-word fairy;^[120] in elite art and literature, at least, it also became associated with diminutive supernatural beings like Puck, hobgoblins, Robin Goodfellow, the English and Scots brownie, and the Northumbrian English hob.^[121]

However, in Scotland and parts of northern England near the Scottish border, beliefs in elves remained prominent into the nineteenth century. James VI of Scotland and Robert Kirk discussed elves seriously; elf beliefs are prominently attested in the Scottish witchcraft trials, particularly the trial of Issobel Gowdie; and related stories also appear in folktales,^[122] There is a significant corpus of ballads narrating stories about elves, such as Thomas the Rhymer, where a man meets a female elf; Tam Lin, The Elfin Knight, and Lady Isabel and the Elf-Knight, in which an Elf-Knight rapes, seduces, or abducts a woman; and The Queen of Elfland’s Nourice, a woman is abducted to be a wet-nurse to the elf queen’s baby, but promised that she might return home once the child is weaned.^[123]

Scandinavia

Terminology

In Scandinavian folklore, many humanlike supernatural beings are attested, which might be thought of as elves and partly originate in medieval Scandinavian beliefs. However, the characteristics and names of these beings have varied widely across time and space, and they cannot be neatly categorised. These beings are sometimes known by words descended directly from the Old Norse álfr. However, in modern languages, traditional terms related to álfr have tended to be replaced with other terms. Things are further complicated because when referring to the elves of Old Norse mythology, scholars have adopted new forms based directly on the Old Norse word álfr. The following table summarises the situation in the main modern standard languages of Scandinavia.^[124]

language	terms related to elf in traditional usage	main terms of similar meaning in traditional usage	scholarly term for Norse mythological elves
Danish	elver, elverfolk, ellefolk	nøkke, nisse, fe	alf
Swedish	älva	skogsrå, skogsfru, tomte	alv, alf
Norwegian (bokmål)	alv, alvefolk	vette, huldra	alv
Icelandic	álfur	huldufólk	álfur

Appearance and behaviour

The elves of Norse mythology have survived into folklore mainly as females, living in hills and mounds of stones.^[125] The Swedish älvor were stunningly beautiful girls who lived in the forest with an elven king.^[126][127]

The elves could be seen dancing over meadows, particularly at night and on misty mornings. They left a circle where they had danced, called älvdanser (elf dances) or älvringar (elf circles), and to urinate in one was thought to cause venereal diseases. Typically, elf circles were fairy rings consisting of a ring of small mushrooms, but there was also another kind of elf circle. In the words of the local historian Anne Marie Hellström:^[125]

… on lake shores, where the forest met the lake, you could find elf circles. They were round places where the grass had been flattened like a floor. Elves had danced there. By Lake Tisnaren, I have seen one of those. It could be dangerous, and one could become ill if one had trodden over such a place or if one destroyed anything there.^[125]

If a human watched the dance of the elves, he would discover that even though only a few hours seemed to have passed, many years had passed in the real world. Humans being invited or lured to the elf dance is a common motif transferred from older Scandinavian ballads.^[128]

Elves were not exclusively young and beautiful. In the Swedish folktale Little Rosa and Long Leda, an elvish woman (älvakvinna) arrives in the end and saves the heroine, Little Rose, on the condition that the king’s cattle no longer graze on her hill. She is described as a beautiful old woman and by her aspect people saw that she belonged to the subterraneans.^[129]

In ballads

Elves have a prominent place in several closely related ballads, which must have originated in the Middle Ages but are first attested in the early modern period.^[123] Many of these ballads are first attested in Karen Brahes Folio, a Danish manuscript from the 1570s, but they circulated widely in Scandinavia and northern Britain. They sometimes mention elves because they were learned by heart, even though that term had become archaic in everyday usage. They have therefore played a major role in transmitting traditional ideas about elves in post-medieval cultures. Indeed, some of the early modern ballads are still quite widely known, whether through school syllabuses or contemporary folk music. They, therefore, give people an unusual degree of access to ideas of elves from older traditional culture.^[130]

The ballads are characterised by sexual encounters between everyday people and humanlike beings referred to in at least some variants as elves (the same characters also appear as mermen, dwarves, and other kinds of supernatural beings). The elves pose a threat to the everyday community by lure people into the elves’ world. The most famous example is Elveskud and its many variants (paralleled in English as Clerk Colvill), where a woman from the elf world tries to tempt a young knight to join her in dancing, or to live among the elves; in some versions he refuses, and in some he accepts, but in either case he dies, tragically. As in Elveskud, sometimes the everyday person is a man and the elf a woman, as also in Elvehøj (much the same story as Elveskud, but with a happy ending), Herr Magnus og Bjærgtrolden, Herr Tønne af Alsø, Herr Bøsmer i elvehjem, or the Northern British Thomas the Rhymer. Sometimes the everyday person is a woman, and the elf is a man, as in the northern British Tam Lin, The Elfin Knight, and Lady Isabel and the Elf-Knight, in which the Elf-Knight bears away Isabel to murder her, or the Scandinavian Harpans kraft. In The Queen of Elfland’s Nourice, a woman is abducted to be a wet nurse to the elf-queen’s baby, but promised that she might return home once the child is weaned.^[123]

As causes of illness

In folk stories, Scandinavian elves often play the role of disease spirits. The most common, though the also most harmless case was various irritating skin rashes, which were called älvablåst (elven puff) and could be cured by a forceful counter-blow (a handy pair of bellows was most useful for this purpose). Skålgropar, a particular kind of petroglyph (pictogram on a rock) found in Scandinavia, were known in older times as älvkvarnar (elven mills), because it was believed elves had used them. One could appease the elves by offering a treat (preferably butter) placed into an elven mill.^[124]

In order to protect themselves and their livestock against malevolent elves, Scandinavians could use a so-called Elf cross (Alfkors, Älvkors or Ellakors), which was carved into buildings or other objects.^[131] It existed in two shapes, one was a pentagram, and it was still frequently used in early 20th-century Sweden as painted or carved onto doors, walls, and household utensils to protect against elves.^[131] The second form was an ordinary cross carved onto a round or oblong silver plate.^[131] This second kind of elf cross was worn as a pendant in a necklace, and to have sufficient magic, it had to be forged during three evenings with silver, from nine different sources of inherited silver.^[131] In some locations it also had to be on the altar of a church for three consecutive Sundays.^[131]

Modern continuations

In Iceland, expressing belief in the huldufólk («hidden people»), elves that dwell in rock formations, is still relatively common. Even when Icelanders do not explicitly express their belief, they are often reluctant to express disbelief.^[132] A 2006 and 2007 study by the University of Iceland’s Faculty of Social Sciences revealed that many would not rule out the existence of elves and ghosts, a result similar to a 1974 survey by Erlendur Haraldsson. The lead researcher of the 2006–2007 study, Terry Gunnell, stated: «Icelanders seem much more open to phenomena like dreaming the future, forebodings, ghosts and elves than other nations».^[133] Whether significant numbers of Icelandic people do believe in elves or not, elves are certainly prominent in national discourses. They occur most often in oral narratives and news reporting in which they disrupt house- and road-building. In the analysis of Valdimar Tr. Hafstein, «narratives about the insurrections of elves demonstrate supernatural sanction against development and urbanization; that is to say, the supernaturals protect and enforce religious values and traditional rural culture. The elves fend off, with more or less success, the attacks, and advances of modern technology, palpable in the bulldozer.»^[134] Elves are also prominent, in similar roles, in contemporary Icelandic literature.^[135]

Folk stories told in the nineteenth century about elves are still told in modern Denmark and Sweden. Still, they now feature ethnic minorities in place of elves in essentially racist discourse. In an ethnically fairly homogeneous medieval countryside, supernatural beings provided the Other through which everyday people created their identities; in cosmopolitan industrial contexts, ethnic minorities or immigrants are used in storytelling to similar effect.^[28]

Post-medieval elite culture

Early modern elite culture

Early modern Europe saw the emergence for the first time of a distinctive elite culture: while the Reformation encouraged new skepticism and opposition to traditional beliefs, subsequent Romanticism encouraged the fetishisation of such beliefs by intellectual elites. The effects of this on writing about elves are most apparent in England and Germany, with developments in each country influencing the other. In Scandinavia, the Romantic movement was also prominent, and literary writing was the main context for continued use of the word elf, except in fossilised words for illnesses. However, oral traditions about beings like elves remained prominent in Scandinavia into the early twentieth century.^[128]

Elves entered early modern elite culture most clearly in the literature of Elizabethan England.^[121] Here Edmund Spenser’s Faerie Queene (1590–) used fairy and elf interchangeably of human-sized beings, but they are complex, imaginary and allegorical figures. Spenser also presented his own explanation of the origins of the Elfe and Elfin kynd, claiming that they were created by Prometheus.^[136] Likewise, William Shakespeare, in a speech in Romeo and Juliet (1592) has an «elf-lock» (tangled hair) being caused by Queen Mab, who is referred to as «the fairies’ midwife».^[137] Meanwhile, A Midsummer Night’s Dream promoted the idea that elves were diminutive and ethereal. The influence of Shakespeare and Michael Drayton made the use of elf and fairy for very small beings the norm, and had a lasting effect seen in fairy tales about elves, collected in the modern period.^[138]

The Romantic movement

Early modern English notions of elves became influential in eighteenth-century Germany. The Modern German Elf (m) and Elfe (f) was introduced as a loan-word from English in the 1740s^[139][140] and was prominent in Christoph Martin Wieland’s 1764 translation of A Midsummer Night’s Dream.^[141]

As German Romanticism got underway and writers started to seek authentic folklore, Jacob Grimm rejected Elf as a recent Anglicism, and promoted the reuse of the old form Elb (plural Elbe or Elben).^[140][142] In the same vein, Johann Gottfried Herder translated the Danish ballad Elveskud in his 1778 collection of folk songs, Stimmen der Völker in Liedern, as «Erlkönigs Tochter» («The Erl-king’s Daughter»; it appears that Herder introduced the term Erlkönig into German through a mis-Germanisation of the Danish word for elf). This in turn inspired Goethe’s poem Der Erlkönig. Goethe’s poem then took on a life of its own, inspiring the Romantic concept of the Erlking, which was influential on literary images of elves from the nineteenth century on.^[143]

In Scandinavia too, in the nineteenth century, traditions of elves were adapted to include small, insect-winged fairies. These are often called «elves» (älvor in modern Swedish, alfer in Danish, álfar in Icelandic), although the more formal translation in Danish is feer. Thus, the alf found in the fairy tale The Elf of the Rose by Danish author Hans Christian Andersen is so tiny he can have a rose blossom for home, and «wings that reached from his shoulders to his feet». Yet Andersen also wrote about elvere in The Elfin Hill. The elves in this story are more alike those of traditional Danish folklore, who were beautiful females, living in hills and boulders, capable of dancing a man to death. Like the huldra in Norway and Sweden, they are hollow when seen from the back.^[144]

English and German literary traditions both influenced the British Victorian image of elves, which appeared in illustrations as tiny men and women with pointed ears and stocking caps. An example is Andrew Lang’s fairy tale Princess Nobody (1884), illustrated by Richard Doyle, where fairies are tiny people with butterfly wings. In contrast, elves are small people with red stocking caps. These conceptions remained prominent in twentieth-century children’s literature, for example Enid Blyton’s The Faraway Tree series, and were influenced by German Romantic literature. Accordingly, in the Brothers Grimm fairy tale Die Wichtelmänner (literally, «the little men»), the title protagonists are two tiny naked men who help a shoemaker in his work. Even though Wichtelmänner are akin to beings such as kobolds, dwarves and brownies, the tale was translated into English by Margaret Hunt in 1884 as The Elves and the Shoemaker. This shows how the meanings of elf had changed and was in itself influential: the usage is echoed, for example, in the house-elf of J. K. Rowling’s Harry Potter stories. In his turn, J. R. R. Tolkien recommended using the older German form Elb in translations of his works, as recorded in his Guide to the Names in The Lord of the Rings (1967). Elb, Elben was consequently introduced in 1972 German translation of The Lord of the Rings, repopularising the form in German.^[145]

In popular culture

Christmas elf

With industrialisation and mass education, traditional folklore about elves waned, but as the phenomenon of popular culture emerged, elves were re-imagined, in large part based on Romantic literary depictions and associated medievalism.^[145]

As American Christmas traditions crystallized in the nineteenth century, the 1823 poem «A Visit from St. Nicholas» (widely known as «‘Twas the Night before Christmas») characterized St Nicholas himself as «a right jolly old elf.» However, it was his little helpers, inspired partly by folktales like The Elves and the Shoemaker, who became known as «Santa’s elves»; the processes through which this came about are not well-understood, but one key figure was a Christmas-related publication by the German-American cartoonist Thomas Nast.^[146][145] Thus in the US, Canada, UK, and Ireland, the modern children’s folklore of Santa Claus typically includes small, nimble, green-clad elves with pointy ears, long noses, and pointy hats, as Santa’s helpers. They make the toys in a workshop located in the North Pole.^[147] The role of elves as Santa’s helpers has continued to be popular, as evidenced by the success of the popular Christmas movie Elf.^[145]

Fantasy fiction

The fantasy genre in the twentieth century grew out of nineteenth-century Romanticism, in which nineteenth-century scholars such as Andrew Lang and the Grimm brothers collected fairy stories from folklore and in some cases retold them freely.^[148]

A pioneering work of the fantasy genre was The King of Elfland’s Daughter, a 1924 novel by Lord Dunsany. The Elves of Middle-earth played a central role in Tolkien’s legendarium, notably The Hobbit and The Lord of the Rings; this legendarium was enormously influential on subsequent fantasy writing. Tolkien’s writing had such influence that in the 1960s and afterwards, elves speaking an elvish language similar to those in Tolkien’s novels became staple non-human characters in high fantasy works and in fantasy role-playing games. Tolkien also appears to be the first author to have introduced the notion that elves are immortal.^{[citation needed]} Post-Tolkien fantasy elves (which feature not only in novels but also in role-playing games such as Dungeons & Dragons) are often portrayed as being wiser and more beautiful than humans, with sharper senses and perceptions as well. They are said to be gifted in magic, mentally sharp and lovers of nature, art, and song. They are often skilled archers. A hallmark of many fantasy elves is their pointed ears.^[148]

In works where elves are the main characters, such as The Silmarillion or Wendy and Richard Pini’s comic book series Elfquest, elves exhibit a similar range of behaviour to a human cast, distinguished largely by their superhuman physical powers. However, where narratives are more human-centered, as in The Lord of the Rings, elves tend to sustain their role as powerful, sometimes threatening, outsiders.^[148] Despite the obvious fictionality of fantasy novels and games, scholars have found that elves in these works continue to have a subtle role in shaping the real-life identities of their audiences. For example, elves can function to encode real-world racial others in video games,^[6][149] or to influence gender norms through literature.^[7]

Equivalents in non-Germanic traditions

Beliefs in humanlike supernatural beings are widespread in human cultures, and many such beings may be referred to as elves in English.

Europe

Elfish beings appear to have been a common characteristic within Indo-European mythologies.^[151] In the Celtic-speaking regions of north-west Europe, the beings most similar to elves are generally referred to with the Gaelic term Aos Sí.^[152][153] The equivalent term in modern Welsh is Tylwyth Teg. In the Romance-speaking world, beings comparable to elves are widely known by words derived from Latin fata (‘fate’), which came into English as fairy. This word became partly synonymous with elf by the early modern period.^[120] Other names also abound, however, such as the Sicilian Donas de fuera (‘ladies from outside’),^[154] or French bonnes dames (‘good ladies’).^[155] In the Finnic-speaking world, the term usually thought most closely equivalent to elf is haltija (in Finnish) or haldaja (Estonian).^[156] Meanwhile, an example of an equivalent in the Slavic-speaking world is the vila (plural vile) of Serbo-Croatian (and, partly, Slovene) folklore.^[157] Elves bear some resemblances to the satyrs of Greek mythology, who were also regarded as woodland-dwelling mischief-makers.^[158]

Asia and Oceania

Some scholarship draws parallels between the Arabian tradition of jinn with the elves of medieval Germanic-language cultures.^[159] Some of the comparisons are quite precise: for example, the root of the word jinn was used in medieval Arabic terms for madness and possession in similar ways to the Old English word ylfig,^[160] which was derived from elf and also denoted prophetic states of mind implicitly associated with elfish possession.^[161]

Khmer culture in Cambodia includes the Mrenh kongveal, elfish beings associated with guarding animals.^[162]

In the animistic precolonial beliefs of the Philippines, the world can be divided into the material world and the spirit world. All objects, animate or inanimate, have a spirit called anito. Non-human anito are known as diwata, usually euphemistically referred to as dili ingon nato (‘those unlike us’). They inhabit natural features like mountains, forests, old trees, caves, reefs, etc., as well as personify abstract concepts and natural phenomena. They are similar to elves in that they can be helpful or hateful but are usually indifferent to mortals. They can be mischievous and cause unintentional harm to humans, but they can also deliberately cause illnesses and misfortunes when disrespected or angered. Spanish colonizers equated them with elves and fairy folklore.^[163]

Orang bunian are supernatural beings in Malaysian, Bruneian and Indonesian folklore,^[164] invisible to most humans except those with spiritual sight. While the term is often translated as «elves», it literally translates to «hidden people» or «whistling people». Their appearance is nearly identical to humans dressed in an ancient Southeast Asian style.

In Māori culture, Patupaiarehe are beings similar to European elves and fairies.^[165]

See also

• Svartálfar
• Dökkálfar and Ljósálfar

Footnotes

Citations

References

Further reading

• Goodrich, Jean N. «Fairy, Elves and the Enchanted Otherworld». In: Handbook of Medieval Culture Volume 1. Edited by Albrecht Classen. Berlin, München, Boston: De Gruyter, 2015. pp. 431-464. https://doi-org.wikipedialibrary.idm.oclc.org/10.1515/9783110267303-022

External links