В.Г. Распутин. Инсценировка рассказа «Мы с Димкой»
Война еще шла, а мы с Димкой уже знали, что победа будет за нами. Поэтому 1 сентября 1943 года мы с ним пошли в школу, а не сбежали на фронт.
Димка
-Первый класс закончим , а там видно будет.
На самый первый урок к нам пришел председатель сельсовета дядя Костя. У него была только одна нога, вторую ему оторвало на фронте. Он сел за стол и сказал:
Дядя Костя.
— Те, которые дети фронтовиков, встаньте!
-Дети фронтовиков должны учиться хорошо.
Учительница
-Константин Петрович, все ребята должны учиться хорошо.
Дядя Костя
-Правильно, все ребята должны хорошо учиться, но дети фронтовиков должны учиться лучше всех. Понятно!
Мальчик
-Понятно.
Школа у нас была не маленькая, но мы тогда во всей школе не учились, а учились только в одном, самом большом классе. В первом ряду , у окошек, сидели мы, первоклассники, во втором –второклассники,весь третий и полчетвертого ряда занимал третий класс. За один урок в нашей школе можно было научиться чему хочешь. Когда мы хором учили буквы из азбуки, во втором классе в это время шла арифметика, в четвертом история или география.
Когда мы уже научились немножко читать, к нам опять пришел дядя Костя.
Дядя Костя
_ Те, которые дети погибших воинов, встаньте!
Захлопали крышки парт, и поднялись 8 человек. Девятый Колька Афанасьев из 3 класса, сначала тоже вскочил, но потом растерялся и сел обратно ожидая, скажут ему подняться или не скажут. Отец у него вот уже третий год как потерялся без вести.
Дядя Костя.
— Гады! Изверги! Таких людей извели, таких ребятишек сиротками сделали! У-у-у , гады! (он изо всех сил стукнул костылем о пол и сел, его трясло.)
Дядя Костя.
Надо их как -то выделить, чтобы видать было, что отцы против фашистов погибли.
(учительница пожала плечами)
Дядя Костя.
— Флажки им на парты поставить. Во, флажки. Красные. Наши, советские. Чтоб у других слезы к глазам подступали, а сами они (он показал на тех кто стоял), помнили и учились на круглые пятерки.
После уроков ребята вместе с учительницей стали делать флажки из старого лозунга, на котором было написано «Да здравствует 1 Мая». Материал на лозунге повыцвел, но другого не было, не было и тетрадок и писали мы на газетах, а чернила разводили из сажи. Это все из-за войны. Сделали 8 флажков, а пол –лозунга спрятали в шкаф. Это для тех, у кого отцы еще не погибли, но со временем могут погибнуть. Флажки поставили на парты, воткнули их в щели, класс сразу стал какой-то печальный, потому, что флажки не развивались, а только висели.
Димка.
— А здорово дядя Костя придумал! Даром, что одноногий, а догадался.
Мальчик
— Димка, а как же Колька Афанасьев?
Димка
_Колька Афанасьев под сомнением.
Мальчик
Почему?
Димка
-Ты же знаешь, что у него отец потерялся без вести.
Мальчик
-Ну и что?
Димка
— А может он с фронта сбежал.
Мальчик.
-Нет, Димка, это не правда. Если бы Колькин Отец сбежал с фронта, он бы прибежал сюда, уже целый год прошел. А раз его нету, значит он тоже погиб, что никто его не видел. Наверное он погиб не смертью храбрых, а простой смертью. Ты понимаешь , Димка? Он, видно, не успел погибнуть смертью храбрых. Ведь так тоже бывает.
Димка.
— Может бывает.
Мальчик.
— Давай , Димка, вернемся и сделаем Кольке флажок. Потому, что так нечестно. У всех есть, а у него нету. И отца тоже нету. Думаешь ему не обидно? Еще как обидно.
Димка.
— Мне-то что. Давай вернемся и сделаем.
Мы сделали еще один девятый флажок и поставили его на Колькину парту, хотели идти домой, запрятав лозунг обратно в шкаф.
Димка.
— Подожди, посмотрим, сколько осталось.
Они разостлали лозунг на полу, и Димка стал считать, на сколько на сколько флажков еще хватит.
Димка.
— — Вот весь изрежем, тогда и война кончится.
Мальчик
-Откуда ты знаешь?
Димка.
_А я не знаю, я просто так сказал.
Утром мальчики прибежали пораньше в школу, чтобы посмотреть, что будет делать Колька, когда увидит флажок. А Колька завертел головой, заволновался: видно он решил, что сел не на свою парту, но осмотрелся – нет, парта его, а что он думал про флажок мы не знали. Учительница тоже увидела на Колькиной парте стоит еще один флажок.
Учительница
— Афанасьев – зачем ты это сделал?
Колька
-Это не Я. Я пришел, он тут был, я ничего не знаю.
Учительница.
-Кто это сделал?
Мальчики.
-Это мы.
Учительница.
-Почему вы считаете, что у Афанасьева на парте должен стоять Флажок? Ну, отвечайте!
Димка
-Он знает.
Учительница.
-Ну?
Мальчик.
Если бы Колькин отец сбежал с фронта, то он бы прибежал сюда, больше ему бежать некуда.. Ведь он не прибегал, правда, Колька?
Колька.
-Нет, его не было. Честное пионерское!
Учительница.
-Хватит. Садитесь. Откроем ребята окно?
Мальчики
— Откроем! Откроем!
Начиналась весна. Когда открыли окно флажки на партах зашевелились, задвигались из стороны в сторону. Все стали смотреть, как они шевелятся, будто оживают и начинают дышать, Как они натягиваются, опадают и снова силятся натянутся. Так и хотелось помочь им: разделится бы всем поровну и дуть на них изо всей силы- тогда бы они забились. Учительница встала и закрыла окно.
Учительница.
-Начнем урок.
Звучит мелодия
Через некоторое время и у меня появился на парте флажок, отец у меня погиб. Первый класс у нас с Димкой кончился. А война все шла. Это был май 1944 года
соломе в углу вздрагивал телёнок, спасающийся от лютых морозов, сонно вскидывались и вскудахтывали в курятнике курицы, стреляло из камина, по стенам ходили огромные жуткие тени. Мы, ребятишки, сидели не шелохнувшись и потом по дороге домой жались к матерям и бабкам. Я так и уехал из деревни, не встретив ни домового, ни лешего, ни баннушки, ни русалки, но, когда писал „Прощание с Матёрой“, не мог обойтись без хозяина острова. Это не дань язычеству, а дань поэзии, без которой не жил народ. Да и, признаться, я продолжаю верить, что, вопреки полной просвеченности мира, должны существовать следующие из глубокой древности земные наши хранители».
Ребячий мир в сибирском захолустье был особенным. Наверное, сказывались былинная немереность заповедной земли, ночная пугающая тайга за окнами дома, единственная тележная колея, уходящая Бог весть куда, колдовские тропки, проложенные то ли охотниками, то ли самим зверьём. Да как же в этом таинственном, нехоженом пока краю не разгореться мальчишеской фантазии: тут сказочники среди сорванцов — через одного! И воспоминания о скоморошестве их всплывут через года:
«В одной избе песня, а в другой, где собиралась ребятня, сказка да „ужасти“, которые напрашивались сами собой под древнюю ворожбу каминного огня. Чего только не придумывалось, чего не рассказывалось то затаёнными, то гробовыми голосами, до чего только не доходило разыгравшееся воображение! Не будь этого живого сопровождения огня, то завывающего, то стонущего, то ухающего, да разве мог быть у историй, рассказанных не Петькой или Васькой, а их оборотнями, и непременно выдаваемых за „правдашние“, такой жуткий накал, такая непереносимая страсть! „Вот воротился без памяти дядя Егор и лёг… не верите мне, спросите у дяди Егора… вот лёг он вдругорядь, и вдругорядь стук в окно. ‘Выходи, дядя Егор!’ — нечеловеческим голосом вызывают его. Он бы и рад не выйти, да как не выйдешь! — в избе достанут, ребятишек до родимчика напухают. Перекрестил он детишек, а себя перекрестить забыл. Выходит. Выходит ни живой, ни мёртвый. Темень — глаз выколи! Чует: кто-то дышит над ухом. Вдруг ка-а-ак…“ И тут из камина раздавался выстрел, пулей взлетал огнистый уголёк, и вырывался испуганный вскрик. И не раз вот так же от треска, от шорохов, от тяжких вздохов, от мертвенно искажённых заревом лиц сердце обрывалось в пропасть, но и оттуда просило: ещё, ещё! — чтоб уж ахнуть, так от макушки до пяток!»
А ещё сам говор, укоренившийся в Аталанке, перешедший от дедов к мальцам, тот, который во взрослой жизни и за сотни вёрст, и за тридевять земель отсюда стал казаться драгоценной россыпью:
«…как говорили у нас в деревне, как говорили! Баско баяли — метко, точно, с заглубом в язык, не растекаясь мыслью по древу. Все знали уйму пословиц, без них речь не лепилась. Все имели прозвища, пристававшие намертво. Одним словом умели сказать многое, словесная мелочь была не в ходу. Болтливость высмеивалась. По русскому языку, да позволено будет так выразиться, ходили пешком, по-рабочему, а не разъезжали в лимузинах».
И от этих благодарных в устах чародея языка слов как-то естественно выстроился мостик к признанию, тоже сыновнему, исполненному любви уже не только к ангарской отчине, но ко всей России:
«…в этой неказистой деревне жила часть русского народа, пусть очень малая часть, но той же кости, того же духа, сохранившегося ещё и лучше, чем в людных местах, на семи ветрах.
Да и что такое „полусонная“ деревня, если этот народ жил в беспрестанных трудах, играл свадьбы, рожал детей и воспитывал их, хранил традиции и держался вместе?! И когда говорят о природной лени русского человека, уверяют, что он работать способен только из-под палки, — не к ним, не к клеветникам, хочется обратиться, а к небу, которому они поклоняются: вразуми ты их, бесчестных, — разве знают они русского человека? Кто кормил их, кто защищал от гибели, пока они напитывались ядом?».
Трагедия отца
В сорок четвёртом году Валя пошёл в Аталанскую начальную школу. Отец ещё воевал, мать, оставляя на день мальцов с другими внуками Марии Герасимовны, хозяйничала больше на почте: в сберкассу мало кто заглядывал. Позже Распутин, не боясь повториться, напоминал, — себе ли, читателям ли, — чем держалась тогда сельская Россия:
«…вся деревня жила одним миром. Слово „колхоз“ было понятием не хозяйственным, а семейственным, так и говорили: колхозом спасаемся. Колхозишко был бедный, надсаженный войной, истрёпанный нуждой; горе гуляло почти по всем избам. Но умудрялся как-то колхоз самым бедным помогать, и с голоду у нас, слава Богу, не помирали. Ели и лебеду, и крапиву, бедствуя, как и вся Россия, но если приходилось кому с осиротевшими ребятишками хуже всех — несли последнее. Это было в „заведенье“ — как закон: не хочешь, а подчиняйся, иначе „мир“ на веки вечные вырубит о тебе заслуженную славу».
Аталанка растянулась вдоль Ангары и в разговорах односельчан делилась на «верховскую» и «низовскую». В зимние дни с реки дул холодный ветер, и озябшие малыши, идя в школу или возвращаясь из неё, заходили на почту погреться. Одноклассница Вали Тамара Сомова вспоминала:
«Тётя Нина всегда встречала нас, как своих детей. Подталкивала к печке, растирала наши щёки и руки… А школу мы любили как родной дом, хотя занимались в обыкновенной старенькой избе. В ней была одна комната и прихожая. В комнате мы учились. По два класса в две смены. А в прихожке играли на переменах, носились — пыль до потолка! В нашем классе было семеро мальчишек и девчонок. Валя Распутин все четыре года сидел за одной партой с Димой Слободчиковым. Он стал потом героем рассказа „Мы с Димкой“. Оба были неразлучными друзьями. Как-то так повелось, что „низовские“ не водились с „верховскими“ и за одними партами не сидели. Если случались детские стычки, Валя всегда становился на сторону слабого. Взбалмошных задир он не любил. В школе была маленькая библиотека. Наверно, только один Валя прочитал в ней все книги».
Другие одноклассники по начальной школе (в средней, Усть-Удинской, аталанские сверстники Валентина не учились вместе с ним) говорили о юном Распутине: был он молчаливым, спокойным. Одноклассницы добавляли: свойским. Искупается в Ангаре и ждёт на берегу, когда выйдут из воды девчонки. И он не стеснялся, и его не стеснялись.
Сам писатель на одном из творческих вечеров неожиданно для слушателей сказал, что с детством ему повезло: «хватил мурцовки полностью». И твёрдо добавил: «Это было необходимо. Приходилось с самых ранних лет заниматься каким-то взрослым делом. Если мы убегали на Ангару, то для того, чтобы там рыбачить. Рыбачили прекрасно: я
Annotation
Валентин Григорьевич Распутин — русский прозаик, произведения которого стали классикой отечественной литературы, писатель редкого художественного дара. Его язык — живой, точный и яркий, драгоценный инструмент, с помощью которого Распутин творит музыку родной земли и своего народа, наделяя лучших своих героев способностью ощущать «бесконечную, яростную благодать» мироздания, «все сияние и все движение мира, всю его необъяснимую красоту и страсть…».
Повести и рассказы
Повести
ДЕНЬГИ ДЛЯ МАРИИ
ПОСЛЕДНИЙ СРОК
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
ЖИВИ И ПОМНИ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
ПРОЩАНИЕ С МАТЕРОЙ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
ПОЖАР
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
ДОЧЬ ИВАНА, МАТЬ ИВАНА
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
ДИАГНОЗ
Рассказы
СТАРУХА
ВСТРЕЧА
МАМА КУДА-ТО УШЛА
РУДОЛЬФИО
ВАСИЛИЙ И ВАСИЛИСА
ВНИЗ И ВВЕРХ ПО ТЕЧЕНИЮ
УРОКИ ФРАНЦУЗСКОГО
СЛУХ
ЧТО ПЕРЕДАТЬ ВОРОНЕ?
ВЕК ЖИВИ — ВЕК ЛЮБИ
НАТАША
«НЕ МОГУ-У…»
ТЕТКА УЛИТА
В БОЛЬНИЦЕ
В ТУ ЖЕ ЗЕМЛЮ
ЖЕНСКИЙ РАЗГОВОР
ВИДЕНИЕ
НЕЖДАННО-НЕГАДАННО
НОВАЯ ПРОФЕССИЯ
ИЗБА
НА РОДИНЕ
В НЕПОГОДУ
notes
1
Повести и рассказы
Распутин Валентин
Повести
ДЕНЬГИ ДЛЯ МАРИИ
(1967)
Кузьма проснулся оттого, что машина на повороте ослепила окна фарами и в комнате стало совсем светло.
Свет, покачиваясь, ощупал потолок, спустился но стене вниз, свернул вправо и исчез. Через минуту умолкла и машина, стало опять темно и тихо, и теперь, в полной темноте и тишине, казалось, что это был какой-то тайный знак.
Кузьма поднялся и закурил. Он сидел на табуретке у окна, смотрел сквозь стекло на улицу и попыхивал папиросой, словно и сам кому-то подавал сигналы. Затягиваясь, он видел в окне свое усталое, осунувшееся за последние дни лицо, которое затем сразу же исчезало, и уже не было ничего, кроме бесконечно глубокой темноты, – ни одного огонька или звука. Кузьма подумал о снеге: наверное, к утру соберется и пойдет, пойдет, пойдет – как благодать.
Потом он лег опять рядом с Марией и уснул. Ему приснилось, что он едет на той самой машине, которая его разбудила. Фары не светят, и машина идет в полном мраке. Но затем они вдруг вспыхивают и освещают дом, возле которого машина останавливается. Кузьма выходит из кабины и стучит в окно.
– Что вам надо? – спрашивают его изнутри.
– Деньги для Марии, – отвечает он.
Ему выносят деньги, и машина идет дальше, опять в полной темноте. Но как только на ее пути попадается дом, в котором есть деньги, срабатывает какое-то неизвестное ему устройство, и фары загораются. Он снова стучит в окно, и его снова спрашивают:
– Что вам надо?
– Деньги для Марии.
Он просыпается во второй раз.
Темнота. Все еще ночь, по-прежнему кругом ни огонька и ни звука, и среди этого мрака и безмолвия с трудом верится, что ничего не случится, и в свой час придет рассвет, и наступит утро.
Кузьма лежит и думает, сна больше нет. Откуда-то сверху, как неожиданный дождь, падают свистящие звуки реактивного самолета и сразу же стихают, удаляясь вслед за самолетом. Опять тишина, но теперь она кажется обманчивой, словно вот-вот должно что-то произойти. И это ощущение тревоги проходит не сразу.
Кузьма думает: ехать или не ехать? Он думал об этом и вчера и позавчера, но тогда еще оставалось время для размышлений, и он мог не решать ничего окончательно, теперь времени больше нет. Если утром не поехать, будет поздно. Надо сейчас сказать себе: да или нет? Надо, конечно, ехать. Ехать. Хватит мучиться. Здесь ему больше просить не у кого. Утром он встанет и сразу пойдет на автобус. Он закрывает глаза – теперь можно спать. Спать, спать, спать… Кузьма пытается накрыться сном, как одеялом, уйти в него с головой, но ничего не получается. Ему кажется, он спит у костра: повернешься одним боком, холодно другому. Он спит и не спит, ему снова грезится машина, но он понимает, что ему ничего не стоит открыть сейчас глаза и окончательно очнуться. Он поворачивается на другой бок – все еще ночь, которую не приручить никакими ночными сменами.
Утро. Кузьма поднимается и заглядывает в окно: снега нет, но пасмурно, в любую минуту он может пойти. Мутный неласковый рассвет разливается неохотно, как бы через силу. Опустив голову, пробежала перед окнами собака и свернула в переулок. Людей не видно. С северной стороны вдруг бьет о стену порыв ветра и сразу же спадает. Через минуту снова удар, потом еще.
Кузьма идет на кухню и говорит Марии, которая возится у печки:
– Собери мне чего-нибудь с собой, поеду я.
– В город? – настораживается Мария.
– В город.
Мария вытирает о фартук руки и садится перед печкой, щурясь от жара, обдающего ее лицо.
– Не даст он, – говорит она.
– Ты не знаешь, где конверт с адресом? – спрашивает Кузьма.
– Где-нибудь в горнице, если живой. Ребята спят. Кузьма находит конверт и возвращается на кухню.
– Нашел?
– Нашел.
– Не даст он, – повторяет Мария.
Кузьма садится за стол и молча ест. Он и сам не знает, никто не знает, даст или не даст. В кухне становится жарко. О ноги Кузьмы трется кошка, и он отталкивает ее.
– Сам-то назад приедешь? – спрашивает Мария.
Он отставляет от себя тарелку и задумывается. Кошка, выгнув спину, точит в углу когти, потом опять подходит к Кузьме и жмется к его ногам. Он встает и, помолчав, не найдя, что сказать на прощанье, идет к дверям.
Он одевается и слышит, что Мария плачет. Ему пора уходить – автобус отправляется рано. А Мария пусть поплачет, если она по-другому не может.
На улице ветер – все качается, стонет, гремит.
Ветер дует автобусу в лоб, сквозь щели в окнах проникает внутрь. Автобус поворачивается к ветру боком, и стекла сразу начинают позванивать, в них бьет поднятыми с земли листьями и мелкими, как песок, невидимыми камешками. Холодно. Видно, этот ветер и принесет с собой морозы, снег, а там и до зимы недалеко, уже конец октября.
Кузьма сидит на последнем сиденье у окна. Народу в автобусе немного, свободные места есть и впереди, но ему не хочется подниматься и переходить. Он втянул голову в плечи и, нахохлившись, смотрит в окно. Там, за окном, километров двадцать подряд одно и то же: ветер, ветер, ветер – ветер в лесу, ветер в поле, ветер в деревне.
Люди в автобусе молчат – непогода сделала их угрюмыми и неразговорчивыми. Если кто и перебросится словом, то вполголоса, не понять. Даже думать не хочется. Все сидят и только хватаются за спинки передних сидений, когда подбрасывает, устраиваются поудобней – все заняты лишь тем, что едут.
На подъеме Кузьма пытается различить вой ветра и вой мотора, но они слились в одно – только вой, и все. Сразу за подъемом начинается деревня. Автобус останавливается возле колхозной конторы, но пассажиров тут нет, никто не входит. В окно Кузьме видна длинная пустая улица, по которой, как по трубе, носится ветер.
В Австралии на английском языке вышла книга «Деньги для Марии. Последний срок».
В Праге на чешском языке изданы сборник «Последний срок. Прощание с Матёрой» и отдельной книгой рассказ для детей «Мы с Димкой».
На экраны страны вышел художественный фильм «Василий и Василиса» (режиссёр И. Поплавская).
1982, июль — участвовал как делегат в работе съезда Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры в Новгороде.
По приглашению клуба «Интерлит-82» совершил поездку в ФРГ.
В издательстве «Молодая гвардия» вышла книга рассказов и очерков «Век живи — век люби».
Издательство «Детская литература» выпустило книгу для детей «Уроки французского».
В издательстве «Малыш» вышла книга «Край возле самого неба».
Лениздат выпустил сборник «Четыре повести».
В Молдавии издана пьеса по повести «Деньги для Марии».
1983, январь — за рассказы «Век живи — век люби», «Что передать вороне?», «Не могу-у…», опубликованные в «Нашем современнике», удостоен премии этого журнала. Восточно-Сибирское издательство выпустило сборник повестей и рассказов «Прощание с Матёрой».
В Минске на белорусском языке издана книга «Повести», а во Фрунзе на киргизском языке — сборник повестей и рассказов «Последний срок».
На экраны вышел художественный фильм «Прощание» по мотивам повести «Прощание с Матёрой» (режиссёры Л. Шепитько и Э. Климов).
Восточно-Сибирская студия кинохроники сняла по сценарию писателя документальный фильм «Иркутск с нами».
1984, ноябрь — за заслуги в развитии советской литературы и в связи с пятидесятилетием Союза писателей СССР награждён орденом Ленина.
Ноябрь-декабрь — по приглашению Института изящных искусств совершил поездку в Мексику.
Издательство «Молодая гвардия» осуществило выпуск двухтомника «Избранные произведения».
В издательстве «Художественная литература» вышел сборник рассказов «Век живи — век люби».
Издательство «Современник» выпустило книгу «Повести и рассказы» (в серии «Сельская библиотека Нечерноземья»).
В издательстве «Малыш» вышла книга для детей «Земля Родины».
В Ташкенте на узбекском языке издана книга повестей «Живи и помни».
1985, январь — в московском Камерном музыкальном театре им. Б. Покровского состоялась премьера оперы Кирилла Волкова «Живи и помни» (автор либретто и режиссёр спектакля Н. Кузнецов).
Март-апрель — совершил поездку в Канзас-Сити (США) по приглашению местного университета для чтения лекций о современной прозе.
Журнал «Наш современник» опубликовал в июльском номере повесть «Пожар».
В Вильнюсе на литовском языке издана книга «Повести».
1986, 10 апреля — родилась внучка Антонина.
Май — побывал в Болгарии на «Днях „Литературной газеты“» вместе с В. Астафьевым, Б. Окуджавой, В. Соколовым, И. Драчем и С. Алексиевич.
Июль — совершил поездку в Японию по приглашению Ассоциации писателей этой страны.
Присвоено звание «Почётный гражданин города Иркутска».
Октябрь — посетил Швецию для знакомства с опытом охраны природы; там же издана повесть «Прощание с Матёрой».
1987, март — в составе делегации, интересующейся проблемами экологии, совершил поездку в ФРГ и Западный Берлин.
14 марта — за заслуги в развитии советской литературы и в связи с пятидесятилетием со дня рождения удостоен звания Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот». Накануне юбилея писателя в Иркутске впервые прозвучала Соната в двух частях для органа московского композитора К. Волкова (исполнитель — заслуженный артист РСФСР Г. Гродберг).
Август — в Иркутске состоялась встреча писателей СССР и Японии, положившая начало общественному «Байкальскому движению» (тема встречи — борьба за сохранение водных источников на Земле; среди её активных организаторов был В. Распутин).
Издательство «Советская Россия» выпустило книгу С. Семёновой «Валентин Распутин».
1988, июль — участники «Байкальского движения» обсудили проблемы сохранения японского озера Бивы; на встрече в Японии среди писателей СССР и других государств присутствовал и выступил В. Распутин.
В издательстве «Современник» вышла монография Н. Котенко «Валентин Распутин».
1989, 18 января — газета «Правда» опубликовала коллективное письмо-обращение писателей страны, осуждающее русофобские выступления журнала «Огонёк» (письмо подписал и В. Распутин).