Ваня и ростик рассказ

(весенняя сказка-быль для детей изрядного возраста)

В некотором царстве, в некотором государстве… или, нет, мой читатель, не так; лучше – так: в некотором городе – назовём этот город городом N – жила-была семья. И была эта семья, как принято говорить в разных официальных учреждениях, полная и благополучная, то есть состояла она из папы, которого звали… впрочем, как звали папу, в нашей истории никакой роли не играет, и мамы, которую тоже как-то звали. И было у них два сына – старшего сына звали Ваней, а сына младшего звали Ростиком. То есть полное имя у младшего было Ростислав, но он был еще маленький, и потому все его звали уменьшительно-ласкательно – Ростик.

Но прежде, чем поведать саму историю, случившуюся в городе N, нужно хотя бы несколько слов сказать о самом городе. И не потому, что это играет какую-то роль – это в нашей истории не играет совсем никакой роли, а сказать о городе N – хотя бы несколько слов – нужно, так сказать, для красоты зачина.

Город N, в котором жила семья, был не большим и не маленьким, не то чтобы южным, но и не очень северным, – город N был самым обычным городом, и было в нем всё, чему положено быть в любом уважающем себя городе, а именно… ну, то есть, что значит, «именно»? Было в городе N всего понемножку: несколько рынков, несколько школ, казино, два магазина «Интим» (один, расположенный в полуподвальном помещении жилого дома, и ещё один, расположенный на центральной улице – улице Победившей Демократии), были здоровенные магазины «Элит» и «Элит Плюс», частным образом принадлежавшие в складчину нескольким известным городским реформаторам-демократам, и еще было очень много всяких прочих и даже других магазинов и магазинчиков, где можно было купить практически все, – и те, у кого деньги были, смело заходили и покупали, а те, у кого денег было мало или их не было вовсе, заходили тоже, но не покупали, а просто смотрели, что продается и что можно купить в принципе. Естественно, был в городе N городской парк, где по выходным дням отдыхали граждане добропорядочные, а во все остальные дни отдыхали граждане без определенного места жительства – бывшие интеллигентные люди. Само собой разумеется, был в городе N свой Желтый дом, и аккурат напротив этого дома стоял целеустремленный древний человек – Ильич. Здесь, конечно, была неувязочка, или, скажем точнее, даже две неувязочки. Во-первых, во всех других городах дом или, допустим, дворец, где решались всякие насущные проблемы простых горожан, называли Белым, но в городе N этот самый дом-дворец в целях одухотворения наступившей свободы местные реформаторы-эстеты распорядились выкрасить в цвет золотистый и солнечный – в цвет наступившей бесконечной радости… и хотя потом его, этот дом-дворец, неоднократно перекрашивали и в целях улучшения работы с простыми гражданами улучшали и внутренне реставрировали, первоначальное название – исключительно по цвету внешнему, а не по содержанию внутреннему – закрепилось и осталось; так и говорили: «желтый дом». А вторая неувязочка заключалась в бесхозно окоченевшем Ильиче. Дело в том, что многие юные горожане, снующие стайками по магазинам, расположенным на главной в городе улице – улице Победившей Демократии, и смотрящие, что можно купить в принципе, имели об Ильиче представления самые смутные, и многие даже предполагали, что это памятник Бывшему Интеллигентному Человек, поскольку выглядел запечатленный в бронзе Ильич, бесхозно стоящий на ветру истории, как выросший беспризорник, то есть был неухожен и отменно загажен садящимися на него беспартийными птицами. Еще в городе был большой Ночной Клуб, под который было за ненадобностью переоборудовано здание бывшей Городской Библиотеки, и были трамваи и троллейбусы; метро, правда, не было. Но самое главное, что в городе было и что делало город N современным, шагающим в ногу со временем, – это, во-первых, был почти настоящий террористический акт, о котором три дня все говорили в городе, и во-вторых – было зафиксировано появление серийного маньяка, на короткое время всполошившее всех добропорядочных граждан и прочих городских обывателей. И здесь… здесь, мой читатель, нужно сказать чуть подробнее.

Вообще-то, объяснять и разжевывать, что такое «террористический акт» и кто такие «серийные маньяки», не надо – и о том, и о другом ныне прекрасно знают все без исключения, а те юные граждане, которые знать не знают, кто такой есть Ильич, и в магазины регулярно заходят исключительно для того, чтоб – за неимением каких-либо денег – беззастенчиво помечтать, знают и о маньяках, и о террористических актах едва ли не лучше, чем все остальные граждане, вместе взятые; одним словом, знанием этим, столь необходимым для того, чтоб чувствовать себя современным и продвинутым, охвачены, не побоимся впасть в преувеличение, все. Естественно, для кого-то подобное – трагедия или даже смерть, и здесь мы на время умолкаем… и вместе с тем, как ни печально в этом признаваться, но и терракты, и маньяки стали не просто приметой нашего времени, а визитной карточкой этого самого времени, а значит… правильно! Какой уважающий себя город позволит себе без этого обойтись? Разве что самый никудышный, самый-самый заштатный и совершенно отсталый городишка, где – по причине отсталости – всё ещё верят, что Бога нет… кстати, в городе N очень многие, и прежде всего Городская Элита, в Бога верили; во всяком случае, какой рукой надо креститься и с какой части тела это богоугодное дело следует начитать, уже знали – в духе времени – твёрдо… но мы сейчас не об этом – это всё к слову. Так вот, в городе N долгое время не было ни того, ни другого. В смысле, ни террактов не было, ни маньяков. Во многих городах всё это было, и даже по несколько раз, а город N всё никак не мог на это сподобиться и по этой причине мало-помалу начинал себя чувствовать на обочине современности, хотя, уточним для справедливости, в Бога в городе N уже верили вовсю, и особенно рьяно верили те, кто раньше ни за какие деньги не верил, – по этой части, то есть по части веры, дым, что называется, стоял коромыслом

Все произошло внезапно и молниеносно, и тем не менее за это короткое время одна из двух клиенток, находящихся в помещении Почтового Отделения Связи, успела забиться в истерике, а заведующая Почтовым Отделением Связи даже потеряла сознание, и только молоденькая девушка-оператор, несмотря на трёхдневную беременность, не растерялась и стала дрожащими пальцами набирать «02», – ясно было, что совершен терракт, тем более что подобное, или почти подобное, уже успело произойти в одной из двух Америк по другую сторону одного из двух океанов. Воя сиренами, многочисленно прибывшие представители Органов в одно мгновение перекрыли улицу, оцепили девятиэтажный дом, на первом этаже которого располагалось злополучное Отделение Почтовой Связи, и стали проводить всевозможные мероприятия; прибывшая служебная собака радостно крутила хвостом и даже, казалось, подмигивала стоящим в отдалении мальчишкам, которые рассматривали её с благоговением эстетов, любующихся подлинной «Моной Лизой», но… покрутив хвостом, служебная собака след не взяла. И только к обеду, когда город уже гудел, как потревоженный улей, а подробности о событии, в свою очередь обрастая подробностями своими, передавались из уст в уста со скоростью широкополосной электронной связи, было официально заявлено, что это было тренировочное мероприятие в связи с участившимися террактами по другую сторону одного из двух океанов. Город не сразу поверил в официальное заявление – город не хотел верить в банальную и совершенно непонятную без предварительного уведомления проверку бдительности. «Какая проверка?! – говорили в городе все, кто умел разговаривать. – Где вы видели в нашем городе, чтобы бдительность проверяли, заранее не поставив в известность об этом проверяемых?! Это терракт… терракт! Терракт! – убеждали друг друга возбужденные жители города, – самый настоящий терракт!» И еще целых три дня город на все лады пережевывал случившееся! И хотя потом всё же пришлось согласиться, что это была проверка, а не настоящий террористический акт, город все равно себя немного зауважал: вой сирен, автоматчики… «Как, блядь, по телевизору!» – возбужденно говорил Иван Иванович Ивану Никифоровичу, разливая по кружкам пиво. «Да, – соглашался Иван Никифорович, – как в настоящей, бля, жизни – один в один!» Так город N, три дня стоявший на ушах, приобрел один из атрибутов современности – почти настоящий террористический акт, и теперь не стыдно было ехать в командировку или, скажем, в деревню в отпуск, ибо – в случае с деревней – было что рассказать своим менее просвещенным родственникам, по старинке продолжавшим думать, что Бога нет…. Оставалось дело за маньяком.

И маньяк не заставил город долго ждать – словно отвечая на запрос времени, маньяк в скором времени появился! А именно: с перерывом в три дня на улице Демократических Преобразований… здесь, мой читатель, я уточню, чтоб ты не запутался: улица Демократических Преобразований хоть и шла параллельно улице Победившей Демократии, но была всё-таки не главной, а кроме того, многие уважающие себя улицы и даже парки в городе N имели в своём названии бесконечно сладкое, но и ответственное слово «демократия», и были улицы Демократической Борьбы, Демократической Свободы, была улица Лидеров Демократии, был проспект Вечной Демократии, был бульвар Непобедимой Демократии, где иные юные и не очень юные горожанки гуляли по вечерам в целях неистребимой коммерции… да мало ли! – была в славном городе N даже улица Демократических Изысков, и хотя была эта улица пыльная, неухоженная и вообще находилась на самой окраине города N, но – тем не менее… так вот: с перерывом в три дня на улице Демократических Преобразований некто неизвестный сначала девочку, а затем мальчика под предлогом показать щенка завел за гаражи и там… там, за гаражами – показал. Сначала девочке семи лет; а спустя три дня – показал это же самое мальчику восьми с половиной лет, и понятное дело, что показал этот некто отнюдь не щенка, и даже, нужно сказать, далеко не щенка – распахнув плащ, некто неизвестный показал малолетним любителям щенков совсем другое, и это другое имело довольно приличные, даже внушительные размеры, а кроме того – это самое «другое» находилось в состоянии убедительного стояния, то есть жерлом пушки вздымалось вверх, сочно багровея в лучах заходящего солнца похожим на гриб или даже на кулак молотобойца окончанием… при этом девочка заревела и убежала, а мальчик, который увидел «это» спустя три дня после девочки, хотя и не заревел, но убежал тоже, как убегают иные взрослые от судьбы, воображая, что с судьбой можно сыграть в прятки… Видимо, объявившемуся маньяку было без разницы, кому именно – мальчику или девочке – показывать своё боевое сокровище, но если девочка при виде этого сокровища была просто напугана, и даже сильно напугана, то мальчик восьми с половиной лет впал в легкую задумчивость, что, впрочем, им обоим – и мальчику, и девочке – не помешало обо всем тут же рассказать дома родителям, которые независимо друг от друга немедленно заявили о происшедшем в городское отделение Внутренних Органов. И когда с перерывом в три дня в городском отделении Внутренних Органов оказалось два заявления, стало ясно: в городе появился серийный маньяк. Девочка и мальчик были допрошены, но их путаные и в то же время чистосердечные показания настолько разнились, что были составлены два фоторобота: один со слов мальчика, а другой – по словам девочки. И начались поиски. За основу была взята версия, что это на почве перманентного отдыха под влиянием наступающей весны произошло обострение сексуально-половой неразборчивости у кого-то из Бывших Интеллигентных Людей, но ни девочка, ни мальчик ни в ком из Бывших Интеллигентных Людей любителя показывать детям щенка не признали. И тогда стали отрабатывать вторую версию: по двум фотороботам, на которых были изображены внешне совершенно разные претенденты в маньяки, стали искать маньяка на двух вокзалах – железнодорожном и автобусном, а также в аэропорту

И что самое интересное, друзья пострадавшего от нападения и все прочие малолетние слушатели, глядя запоминающими глазами на разводимые в разные стороны ладошки, пострадавшему верили, а если что-то и переспрашивали по несколько раз, то исключительно из врождённой вежливости; впрочем, справедливости ради надо сказать, что находились среди малолетних слушателей отдельные скептики, которые, видя широко разведенные ладошки, смотрели с некоторым сомнением, но потом они видели, что большинство их друзей-товарищей мальчику верят, и начинали мальчику верить тоже; да и как можно было не верить, если «это» было у маньяка… Ах, какие страсти кипели в городе! Маньяка не поймали, и жертв больше не было, но город благодаря этому происшествию, на какое-то время его всколыхнувшему, обрел второй атрибут современности и, как всякий себя уважающий город, теперь уже смело мог смотреть в будущее… Впрочем, мой читатель, всё это было не вчера, но всё это было, и всё это вошло в золотой фонд исторической памяти города N, неустанно и плодотворно созидающего свою новую – демократическую – историю после падения предыдущего ига пресной безальтернативности…

Вот в таком городе – городе N – жила-была самая что ни на есть обычная семья, состоящая из четырех человек. Старшему сыну – Ване – было уже шестнадцать лет, а младшему его брату, Ростику, было меньше, и жили братья в этой семье как живут все братья в других таких же семьях; иногда они ссорились и даже дулись друг на друга – друг с другом не разговаривали, но потом обязательно мирились, и жизнь продолжалась… И вот однажды папа и мама решили поехать в санаторий; но здесь нужно честно сказать, что в санаторий ехать решили они не сразу, поскольку было это не лето, а была весна, и Ростик ходил в школу, а Ваня тоже учился – в техническом колледже, а это значит, что их нужно было оставлять одних – на целые две недели. Конечно, две недели – это не два года, и Ваня почти что взрослый, да и Ростик, если подумать без сюсюканья, уже не маленький, и – тем не менее. Собрали семейный совет: ехать или не ехать? Ваня с Ростиком стали убеждать папу и маму, чтобы те ехали и ни о чем не беспокоились, а они, то есть Ростик и Ваня, две недели без них справятся. Да и то сказать: кто в таком возрасте не мечтает пожить хоть немного самостоятельно! Ваня мог бы в случае отсутствия папы и мамы приходить попозже домой и не выслушивать при этом маминого ворчания, что опять он поздно пришел. А Ростик без папы и мамы мог бы вволю наиграться на компьютере, и никто бы не отрывал его от игры на самом интересном месте. И вообще… две недели без родительской опеки – это ли не счастье? Думали папа с мамой, думали… и решили они все-таки ехать, потому как путевка была по льготной цене и не воспользоваться такой путевкой было грех. Накупили они еды всякой на две недели, чтобы Ростик и Ваня могли кушать, мама научила Ваню жарить омлет, а папа по приказу мамы сходил в школу – предупредил классную руководительницу Ростика, что они уезжают. Надавали папа и мама Ване и Ростику всяких указаний-советов – нужных и ненужных, поцеловала мама Ростика и хотела Ваню поцеловать, но Ваня сказал, что его целовать не нужно, и мама его целовать не стала. Сели папа и мама в поезд, проходящий через их город, и – уехали. В санаторий. И остались Ваня и Ростик одни – на целые две недели!

Остались Ваня и Ростик одни, и Ваня, понятно, остался за старшего. Строго-настрого мама наказала Ростику, чтобы он старшего брата во всем слушался, а Ване наказала, чтобы Ваня брата младшего не обижал. Уехали папа и мама под вечер. Ваня съездил на вокзал тоже – папу и маму проводил; на вокзале, кстати, мама предприняла еще одну попытку Ваню, старшего сына, на прощание поцеловать, но это уже вообще ни в какие ворота не лезло… На обратном пути заехал Ваня к Сереге, своему другу, с которым он вместе учился в техническом колледже. Серега этот жил в общежитии – специальном здании для студенческого разврата. Но в тот день никакого разврата не было, и они посидели в Серегиной комнате просто так – поговорили обо всем понемногу и разошлись. То есть Ваня с другом своим, Серегой, может быть, и еще б посидел – поговорил бы о чем-нибудь, но Сереге нужно было идти на свидание в другое общежитие, а Ваня вдруг вспомнил, что Ростик остался дома один, и тоже заторопился – все-таки он, Ваня, как-никак теперь был дома за старшего.

Приехал Ваня домой, а Ростик сидит за своим столом – горько плачет. Перепугался Ваня: что такое? Что случилось? Оказалось, что папа им, сыновьям своим, по наущению мамы подложил хорошую свинью: запоролил папа в компьютере BIOS, а пароль, понятное дело, ни Ване, ни Ростику не сказал, да оно и понятно – не для того он ставил пароль, чтоб его говорить, а для того он его поставил, чтобы Ростик после школы уроки делал, а не просиживал бесконтрольно за своими играми, и чтобы Ваня по ночам, когда Ростик спит, не искал во Всемирной Паутине всякие нехорошие сайты и не знакомился с разными нехорошими картинками, каких на этих нехороших сайтах превеликое множество. Огорчился Ваня, когда Ростик ему поведал, какую папа свинью подложил, потому как именно всяких нехороших картинок Ваня планировал насмотреться вдоволь, и еще он хотел пригласить в гости Серегу и ему эти картинки показать тоже, то есть хотелось, очень хотелось Ване нехорошие картинки посмотреть с Серегой, другом своим, вместе. И вот: я от дедушки ушел, я от бабушки ушел – здравствуй, жопа, Новый год… тьфу!

Сжарил Ваня, как его мама научила, Ростику и себе на ужин омлет, поели они оба без аппетита. Стали спать укладываться. А спали они в одной комнате, и называлась эта комната «детской». Застелили каждый свою постель. Подумал Ваня почему-то про Серегу, друга своего, и – посмотрел на Ростика…

Здесь так и хочется сказать: «и замыслил Ваня черное нехорошее дело… «, или так, например: «и почувствовал Ваня нарастающее желание… «, или, например, даже так: «и сладкая дрожь предвкушения пробежала по телу Вани… » – да много как можно было бы здесь сказать, когда всяких историй таких в наше современное время происходит тьма тьмущая. Но в нашей истории сказать так означало бы сказать неправду… то есть правду, именно правду, но – суровую правду жизни, а у нас, мой читатель, всё-таки сказка… и потом: это в сказках для детей все быстро делается, а в жизни – в сказке для взрослых – все делается не всегда так быстро, как хочется, и все не так просто, как кажется, а часто даже совсем не просто… да и Ваня был уже почти взрослый – было Ване шестнадцать лет, и был он студентом технического колледжа.

Одним словом, посмотрел Ваня на Ростика, своего младшего брата, и – ничего не подумал, а подумал он, укладываясь спать, опять про Серегу, друга своего… Но если кто-то уже успел подумать или даже про себя решил, что Ваня имел нетрадиционные или какие прочие извращенные наклонности по причине своей неудержимой весны, и если уже кто-то нетерпеливо ждет всяких-разных сомнительных описаний и смакований реализации этих самых наклонностей, то я должен остудить пыл такого опытного и даже нетерпеливого читателя, потому что сам Ваня не то что не торопился – на потребу этому самому нетерпеливому читателю – свои наклонности реализовывать, но даже в самих своих наклонностях еще чувствовал некоторую и даже основательную неопределенность, и в какую сторону качнется маятник или, допустим, как ляжет-сложится карта, он, то есть Ваня, еще не знал… и даже когда он, то есть маятник, в какую-либо сторону обязательно качнется, то качнется он в эту самую сторону на время или навсегда, и что это будет за сторона вообще… ничего этого ни Ваня, ни кто-либо другой еще не знали и знать не могли; остынь, нетерпеливый читатель, – обо всем мы с тобой узнаешь в свое время! Если, конечно, тебе, вечно спешащему, это интересно и если есть у тебя, мой читатель, такое желание или даже такая возможность в наше стремительно утекающее торопливое время

Но если у Вани никаких видов на Ростика не было и, добавим, по причине временного отсутствия ясности в собственных наклонностях быть не могло, то у Ростика – по причине его детского любопытства – виды на Ваню были, и виды эти были вполне определенные и даже конкретные, – не прошло и пяти минут, как Ваня услышал шепот младшего брата:

– Вань… ты спишь уже? Ваня…

– Чего тебе? – нехотя отозвался старший брат, отрываясь от своих мыслей о Сереге.

– Можно, я лягу с тобой? – прошептал Ростик, приподнимаясь.

– С какой это радости? – тут же отозвался Ваня, не испытывая ни малейшего желания видеть в своей постели младшего брата.

– Мне страшно… – прошептал Ростик. – Вань, можно? Я с краюшка…

– Чего тебе страшно? Спи давай… не выдумывай! – проговорил Ваня намеренно громко, желая таким чересчур простым способом маленького Ростика успокоить, а всех гипотетических чертей и прочую нечисть разогнать и развеять.

– Страшно, – повторил Ростик. – Мне кажется, что здесь… здесь кто-то есть… Ваня, я с тобой лягу! Можно?

– Нельзя! Никого здесь нет… спи, блин, в своей постели! – с досадой проговорил Ваня.

– Ваня! Мне страшно, – упрямо прошептал Ростик и, подумав секунду, тут же для пущей убедительности добавил: – Я не могу уснуть. Ваня… можно, я лягу с тобой?

– Ну, блин… заколебал! – Ваня уже понял, что Ростик не отвяжется и потому, чуть подвигаясь к стене, буркнул недовольно: – Ложись. И попробуй только шевельнуться… Слышал, что мама говорила? Чтоб ты меня слушался… если хоть раз шевельнешься, вмиг полетишь на пол! И вообще… отпорю ремнём, – пообещал Ваня.

– Ладно, – легко согласился Ростик, очень довольный, что всё уже начало получаться. Он соскочил со своей кровати и тут же юркнул под одеяло в кровать старшего брата. – Мама, кстати, не говорила, чтоб ты меня порол, – на всякий случай уточнил Ростик, мостясь на краю Ваниной постели, – а говорила, чтобы ты обо мне заботился.

– Все, спи, – оборвал его Ваня, не желая разговаривать.

Ростик, не отзываясь, притих – теперь ему нужно было выждать, когда Ваня уснет, и он решил дождаться этого во что бы то ни стало… и вот для чего: Ростику хотелось, во-первых, посмотреть у старшего брата Вани пипиську, а во вторых, если получится, Ванину пипиську потрогать руками…

Да-да, мой многоопытный или, наоборот, неискушенный читатель! Маленькому Ростику хотелось увидеть пипиську у взрослого Вани… но если у кого-то сейчас вспыхнула-зародилась мысль, что с Ростиком что-то не так, если кто-то подумал – вольно или невольно – что Ростик, желая посмотреть и пощупать пипиську, тем самым проявляет свой интерес или даже склонность к нетрадиционным наклонностям, то такой читатель опять ошибется, поспешно делая выводы и ставя желаемый для себя, читателя, диагноз маленькому Ростику. Ибо желание посмотреть пипиську ни в коем случае не говорит ни о вышеупомянутых наклонностях, ни о вообще каких-либо наклонностях, а только свидетельствует о здоровом и совершенно закономерном любопытстве самого что ни на есть обычного пацана, который только-только начинает подступать к грядущему периоду своего неизбежного взросления. Всё начинается с любопытства, и самое первое любопытство, самое-самое первое, всегда обращено на самого себя – на свою собственную пипиську и, конечно же, на пипиську другого, ибо все открывается и познается в сравнении. И Ростик здесь не был исключением – его собственная пиписька время от времени уже затвердевала, но каждый раз это происходило спонтанно, и Ростик с любопытством первобытного человека теребил ее, еще не зная, какие сказочные миры можно из всего этого при известных навыках извлекать, но он, маленький Ростик, еще никаких навыков не имея, уже смутно чувствовал, что все это не так просто и что за всем этим что-то должно неизбежно и даже обязательно таиться… Потому-то и хотел он увидеть пипиську у взрослого Вани – он никогда не видел Ваню раздетым совсем, и только однажды… да, однажды, когда Ваня спал, Ростик к своему немалому изумлению заметил, как у Вани сильно-сильно оттопыривались спереди трусы, но Ваня тут же, не просыпаясь, застенчиво перевернулся на живот – и странный и необычный вид подпираемых чем-то изнутри Ваниных трусов исчез из поля зрения Ростика, оставив у него чувство легкого замешательства и сильного любопытства одновременно. То есть, Ростик, конечно, понимал, что там у Вани тоже пиписька… но чтоб такая?! Что б трусы вздымались вверх, словно Эверест?! Вот и захотелось Ростику посмотреть…

Лежали они, лежали молча… и стал Ваня тихо посапывать. Ростик хоть и тихо лежал, но думать Ване думы разные все равно мешал, и Ваня сам не заметил, как подобрался к нему сон и его сморил, – уснул Ваня. А маленького Ростика желание посмотреть большую Ванину пипиську так захватило, что он лежал и не спал, а терпеливо ждал, когда старший брат уснет, чтобы у него, у сонного и потому доступного, пипиську посмотреть, потрогать, а если получится, то и хорошенько ее рассмотреть – со всех сторон… И вот слышит Ростик, как засопел Ваня. «Ну, – думает Ростик, – пора!» И правильно думает, ибо ведь неизвестно, когда ещё так удачно для него, для Ростика, обстоятельства сложатся, что он на законных основаниях будет лежать рядом с Ваней, и при этом Ваня спать будет, а он, Ростик, спать не будет. Пора-то пора, но все же Ростик решил на всякий случай проверить, крепко ли Ваня спит, – он, Ростик, хоть и маленький был, а все же соображал, что если Ваня спит еще не очень крепко, то очень даже может проснуться, когда он, Ростик, приступит к своему исследованию. Пошевелился Ростик, проверяя крепость Ваниного сна, – спит Ваня. Покашлял Ростик негромко – спит Ваня. Толкнул Ростик Ваню несильно в бок – нет, не просыпается Ваня. «Ну, – думает Ростик, – вот теперь точно пора!» Откинул он осторожно одеяло в сторону, которым они с Ваней укрыты были… присмотрелся… и так ему интересно стало, что он даже приподнялся невольно

И потому с той ноги, что была к Ростику ближе, трусы свободно сдвинулись на ту ногу, что была ближе к стенке, и на месте этого смещения Ваниных трусов, аккурат между ног, торчала, из-под трусов вырвавшись, Ванина пиписька – в самую что ни на есть полную натуральную величину! У Ростика аж дух захватило… А Ваня, между тем, не ведая ничего о коварстве и даже вероломстве младшего брата, продолжал крепко спать, и снился Ване, между прочим, сон – снилось Ване, что в общежитии, в одной из комнат, на какой-то незнакомой девчонке лежит Серега, его друг закадычный, а он, Ваня, лежит рядом с ними и Серегу по попе, сотрясающейся в толчкообразном движении, нежно гладит, и кожа на Серегиной попе шелковистая, словно атлас… и вообще, такая у Сереги вся попа нежная, и такая она белая, и такая красивая, что хочется… хочется Ване Серегину попу поцеловать… наклоняется он во сне, пытается это сделать, а попа дергается, колышется, сжимается совсем в другом сладострастии – не до Вани ей, Серегиной попе… – видит все это Ваня в сладком и даже мучительном сне, и член его, из-под трусов безнадзорно выскочивший, стоит, словно кол, над животом приподнявшись…

Захватило у Ростика дух – первый раз он такое видит: большая пиписька торчит напряженно, словно пушка, нацелившись прямо Ване в лоб! А Ваня спит – ничего не знает… вот это да! Неужели и у него, у маленького Ростика, такая пиписька будет, когда он вырастет таким же большим, как Ваня? Протянул Ростик руку… думаю, не нужно, мой затаившийся читатель, говорить, что никакого такого возбуждения, свидетельствующего о нетрадиционных наклонностях, как, впрочем, и вообще никакого возбуждения Ростик в этот момент не испытывал, а все делал исключительно из чувства неодолимого любопытства и неукротимой тяги к познанию… протянул он руку и осторожно прикоснулся к Ваниной пипиське, – спит Ваня – не просыпается… а пиписька горячая… твердая… – погладил Ростик ее осторожно, – Ваня во сне только несколько раз губами сделал так, как будто он, Ваня, целует кого-то… а Ростик, видя, что Ваня не просыпается, совсем осмелел – обхватил пипиську ладошкой и сдвинул невольно с ее верхушечки нежную горячую кожу, обнажив тем самым всю верхнюю часть пиписьки, чем-то напоминающую красивый гриб, полностью… И здесь вдруг случилось то, чего Ростик даже предположить не мог – Ванина горячая пиписька вдруг дернулась в Ростиковой ладошке, застонал Ваня во сне, и в тот же момент из пиписьки упругим фонтанчиком выскочила, словно выстрелила, струйка чего-то – до самого Ваниного подбородка… Перепугался Ростик, и даже не на шутку перепугался – в тот же момент разжал ладошку и руку за спину стремительно спрятал… даже дышать перестал – замер и думает: а ну как Ваня проснется? Откроет Ваня глаза, а одеяло откинуто в сторону, пиписька торчит из трусов, а у Вани по шее стекает какая-то жидкость… лежит бедный Ростик – ни жив ни мертв. Только Ваня спит – не просыпается… «Ну, – думает Ростик, – пронесло, кажется. Нужно еще раз попробовать – за пипиську Ваню потрогать… » Только он так подумал, как Ваня вдруг ногами зашевелил и, что-то во сне пробормотав, отвернулся от Ростика – лег к младшему брату спиной, а спустя еще пару секунд перевернулся во сне совсем на живот, и пиписька Ванина сделалась для Ростика уже совершенно недоступной.Огорчился Ростик, но… что здесь сделаешь? Ничего. И Ростик сам не заметил, как тоже уснул.

Утром проснулся Ваня – и сразу, едва лишь глаза открыл, сон свой вспомнил. А во сне, справедливости ради надо сказать, Ваня все-таки дотянулся губами до Серегиной попы и несколько раз ее, попу Серегину, поцеловал… да, поцеловал он Серегину попу несколько раз, и так сладко ему от этого стало, что он, Ваня, тут же от счастья такого кончил… «Ну, блядь! Заебали уже эти сны… » – по-простонародному витиевато подумал Ваня и только тут обнаружил, что рядом, сбоку к нему прижавшись и тихо во сне посапывая, безмятежно спит Ростик – брат его младший, и так он крепко к Ване прижался, что даже одну руку Ване на грудь положил и как бы его, старшего брата, приобнял. Переругался вдруг Ваня: а вдруг он во сне, сам о том по причине сна не ведая, Ростика обнимал и трогал? Вдруг бессознательно он Ростика на себя клал или, чего доброго, сам во сне на него наваливался? Или, может… может, он Ростика обкончал во сне – спермой своей измазал? Откинул Ваня осторожно в сторону одеяло, которым они во сне опять укрылись, и внимательно Ростика осмотрел, нет ли на теле его и на трусиках следов его, Ваниной, спермы, непроизвольно выпущенной во сне. Спермы не было, зато обнаружил Ваня нечто другое: краник Ростика, оттопыривая трусики, был тверд, и этим твердым краником Ростик немножко прижимался к Ваниному бедру. «Ну, шкет! – не без изумления подумал Ваня, с невольным любопытством трогая через трусики торчащий членик у спящего пацаненка. – От горшка три вершка, а туда же… утренняя эрекция». Чуть вздернув во сне припухшую верхнюю губку, Ростик спал – маленький, теплый, родной… и Ваня, не удержавшись, вдруг нежно поцеловал Ростика в макушку. В этом, пожалуй, уже было нечто эротическое… но кто не знает, что в любом подлинном чувстве, будь то настоящая дружба или родственные отношения, всегда присутствует некоторая доля эротичности? Причем, кто-то может с этим не соглашаться… или даже просто уже сама такая постановка вопроса кого-то может искренне – до глубины потрохов – возмущать, сути это не меняет и природу отношений человеческих не переделывает. И в этом смысле любая искренняя дружба между мальчишками всегда гомоэротична, даже если у обоих друзей никогда – заметь, мой читатель: ни-ко-гда! – не возникало не то чтобы мысли, а хотя бы даже малейшего намека на мысль о возможности каких-либо гомосексуальных отношений; и точно так… точно так же в этом смысле гомоэротичны отношения между братьями, если они, отношения эти, наполнены теплотой и заботой друг о друге, и – заметь снова, мой читатель: отношения не гомосексуальны, а гомоэротичны, что отнюдь не одно и то же. Ваня, конечно, ничего этого не знал, – поцеловал Ваня вполне бессознательно спящего и по причине сна тесно к нему прижимающегося Ростика в макушку и тут же стал его тормошить:

– Ростик, Ростик… просыпайся!

Проснулся Ростик – глаза открыл и сразу, едва лишь глаза открыв, посмотрел на Ваню, старшего брата, с любопытством, и уловил Ваня во взгляде Ростика нечто новое, чего раньше он в глазах брата младшего не замечал. А Ростик, не удержавшись, тут же с детской непосредственностью и плохо скрываемой любознательностью перевел взгляд на то место, где у Вани находилась пиписька, и хотя на том месте сейчас ничего интересного и уж тем более впечатляющего не было, но Ростик невольно взгляд все равно задержал, вспоминая, что было там ночью. И этот взгляд Ростика Ваня отследил тоже – и, вида не показывая, забеспокоился не на шутку. Определенно было что-то не так… что-то Ростик про него, про Ваню – брата своего старшего, явно знал. Но не мог же Ваня его спросить, что он, Ростик, у него между ног высматривает, и потому Ваня неожиданно разозлился.

– Вставай, блин! Разлегся… – грубо проговорил Ваня, сталкивая Ростика со своей постели.

А Ростик был мальчик послушный, домашний и во всех отношениях положительный. Встал он быстро, не возражая старшему брату, умылся, зубы почистил зубной пастой «Жемчуг» и за стол сел – завтракать.

– Сколько сегодня уроков? – хмуро спросил Ваня, на Ростика не глядя.

– Шесть, – с готовностью отозвался Ростик.

– После уроков чтоб сразу домой – чтобы нигде не шлялся, – строго сказал Ваня, поскольку он остался за старшего.

Удивился Ростик про себя, что Ваня говорит такие глупости, поскольку он, Ростик, после уроков всегда шел вначале домой и обедал, а уже потом «шлялся», но перечить Ване не стал – покушал молча сделанные Ваней бутерброды с сыром и ветчиной, оделся и в школу отправился, чтобы там получать новые знания.

А Ваня был дома уже в половине первого; он ушел — или, как принято говорить, сбежал — не только с восьмого и седьмого уроков, но даже не стал сидеть на уроке шестом и даже решил не идти на пятый, желая поскорее оказаться дома; да-да, Ваня, студент первого курса технического колледжа, самым невинным образом торопился домой… и если ты, мой постоянно забегающий вперед читатель, уже успел подумать и даже в некотором роде вообразить, что Ваня спешил домой целенаправленно, то есть исключительно для того, чтоб побыстрее наказать маленького Ростика в попку или в ротик, то здесь я должен со всей определенностью и даже некоторой ответственностью заявить, что это было вовсе не так, или почти не так, что в данном случае одно и то же. А всё потому, что хотя, с одной стороны, Ваня, конечно же, осознанно не представлял подоплеку своего торопливого желания поскорее попасть домой, в то же самое время, со стороны другой, смутное и вербально никак еще не сформулированное томление уже сладко разливалось в его юной душе, заставляя сильней колотиться сердце… да, именно так: не имея внятно сформулированной цели, шестнадцатилетний Ваня целеустремленно спешил домой… И потому, когда на пороге, открыв входную дверь своим ключом, появился Ростик, сердце у Вани радостно ёкнуло… нет, все-таки я не прав, говоря, что Ваня совсем ничего не представлял, — Ваня, шестнадцатилетний студент первого курса технического колледжа, представлял вполне отчетливо и даже в некотором роде сладострастно, как он будет маленького Ростика несильно хлопать по упруго-мягкой голой попке, на правах старшего брата наказывая за «двойку»… и хотя дальше этого Ваня не думал и не представлял ничего — воображение его дальше этого не шло, но мы ведь, мой эрудированный читатель, отлично знаем, какая бездна скрытого, а то и просто неосознаваемого эротизма таится в этих внешне невинных и даже отчасти педагогических похлопываниях по попе…

Вид у возникшего в дверном проеме Ростика был удрученный.

— Что? Не получил «двойку»? — Ваня, сам того не желая, в одно мгновение выдал свое горячее желание наказать Ростика… в смысле: похлопать его по голой молочно-белой попке… в смысле… в том смысле, что наказать! Запутаться можно с этим могучим и правдивым русским языком!

— Ванечка, представляешь, я не ответил стишок, а Наталья Ивановна… она не поставила мне «двойку»… — бедный, бесконечно виноватый Ростик чуть не плакал от охватившего его отчаяния.

— Почему не поставила? — голосом, вмиг потерявшим всякую надежду, удрученно спросил Ваня. — Если ты не ответил, она обязана была поставить тебе «два»! Мне она всегда ставила…

— А мне не поставила… — чуть не плача, проговорил Ростик. — Представляешь, какая несправедливость? — И Ростик подробно рассказал Ване, как нечестно и даже коварно поступила с ним Наталья Ивановна.

— Ну, и что теперь? — вдребезги разбитым голосом проговорил Ваня, выслушав маленького Ростика. Попка… нежная упруго-мягкая попка уплывала из-под Ваниной ладони, уже мысленно занесенной вверх, уже готовой карающе сладострастно опуститься в педагогическом шлепке на два негеографических полушария… ах, было, было от чего прийти Ване в подлинное душевное расстройство!

— Ванечка, но меня же можно еще за что-нибудь наказать… — задумчиво проговорил Ростик, мысленно перебирая свои всякие-разные прошлые прегрешения, которые он непреднамеренно совершал в своей сознательной жизни и за которые ему доставалось от мамы. — Например…

— Ну… — живо отозвался Ваня, — например? — В Ваниных глазах засветилась неистребимая надежда.

— Ну… если, допустим, я пойду гулять и ты мне скажешь, во сколько мне нужно домой вернуться, а я заиграюсь и к этому времени не приду… за это ведь тоже можно немножечко наказать, да? — любознательно проговорил Ростик, пытливо всматриваясь в выражение Ваниного лица.

Ах, Ростик! Ваня готов был расцеловать маленького Ростика, и только педагогический контекст ситуации не позволил ему это преждевременно сделать; конечно же, Ростик был прав! Маленький Ростик был тысячу раз прав, и оставалось только удивляться, почему сам Ваня не смог додуматься до столь очевидного повода в самое ближайшее время от души наказать Ростика — отхлопать его по нежной попке… Блин! и Ростик еще спрашивает, можно ли его «немножечко наказать», если он не придет вовремя домой?!

— Ну, естественно! И не только за это наказывать можно, а за это наказывать нужно, даже необходимо, — убежденно проговорил Ваня, напрочь забыв, как всего несколько дней назад он жарко препирался с мамой, отстаивая свое человеческое право иногда приходить домой чуть попозже. — Значит, так… Сейчас мы обедаем, и ты идешь гулять. Погуляешь немножко… — Ваня, чувствуя прилив душевных и прочих сил, не секундочку запнулся, думая, какое оптимально малое количество времени определить маленькому Ростику на гигиеническое гуляние после школы на свежем воздухе.

— Ваня… — с легким укором в голосе проговорил Ростик, — ты разве не знаешь? После обеда я отдыхаю полчасика дома, потом сразу делаю уроки, и только потом… только потом я иду гулять на улицу… Ты совсем про меня ничего не знаешь, — добавил маленький Ростик всё с той же лёгкой укоризной в голосе.

— Ну… я же не мама! — быстро нашелся Ваня, оправдывая таким не очень убедительным образом своё полное незнание распорядка дня младшего брата. Какое-то время они молча ели разогретый Ваней суп. — А разве… — Ваня на секундочку запнулся, — разве ты не можешь сделать исключение? Всякое правило имеет исключения, — философски проговорил Ваня и тут же пояснил, конкретизируя и тем самым показывая, как эту не всегда однозначную и даже в иных случаях двусмысленную философию можно безболезненно использовать в данном случае: — Вот, скажем, сегодня… разве ты не можешь сегодня сначала чуть-чуть погулять, а потом уже делать уроки?

— Нет, Ваня, — мягко проговорил Ростик, отодвигая пустую тарелку. — Папа говорит, что всякая беспринципность начинается с маленьких исключений. Поэтому… — Ростик придвинул к себе тарелку со вторым, — поэтому я не буду нарушать свой распорядок. А вот если… если я задержусь, когда буду гулять, и приду позже того времени, которое ты мне укажешь, вот тогда… тогда ты меня можешь за это наказать.

О нет, мой читатель, уже успевший, наверное, подумать, что маленький Ростик говорит слишком правильные и потому бесконечно пресные и даже скучные вещи… нет, нет и еще раз нет! — маленький Ростик совершенно не был маленьким педантом, и даже… даже более того — как всякий нормальный мальчик, Ростик любил, вопреки папиным наставлениям и маминым требованиям, разнообразные невинные исключения из всевозможных правил, и сейчас, говоря Ване о нежелании нарушать свой установившийся распорядок дня, маленький Ростик… ну, конечно! маленький Ростик немножко лукавил. Дело в том, что сейчас — именно сейчас! — маленькому Ростику во дворе гулять было просто-напросто не с кем; вот ближе к вечеру, часиков этак в пять, во двор выходили его друзья — Рома и Серёжа, и тогда… тогда Ростик был готов и даже, ненавязчиво подчеркнём это, был очень готов совместить полезное с приятным, то есть, во-первых, как можно дольше погулять во дворе с друзьями, а во-вторых… во-вторых, быть за это «как можно интересней» Ваней, старшим братом, перед сном хорошенько наказанным!

— Ну, хорошо, — вынужден был согласиться Ваня с доводами маленького Ростика. Да и что еще оставалось делать Ване? Не мог же он, Ваня, выгнать маленького Ростика на улицу насильно, отрывая его от первоочередного стремления к знаниям!»Хорошо», — сказал Ваня, старший брат и одновременно студент первого курса технического колледжа, и его петушок, в какой-то момент невидимо, но ощутимо приподнявшийся, чтобы лучше слышать разговор, так же незримо успокоился, найдя доводы Ростика вполне убедительными, — сказав «хорошо», Ваня неуловимым и потому к делу как бы не относящимся, машинально-безразличным движением поправил через брюки излишне любопытного петушка и тут же, из-за стола поднявшись, стал собирать со стола посуду, решив — по причине грядущего неотвратимого наказания маленького Ростика — к мытью посуды Ростика не привлекать, а великодушно справиться с этой малопривлекательной деятельностью сам.

— Ванечка, спасибо! Всё было вкусно, — Ростик, довольный, что всё опять начинает складываться как нельзя лучше, заторопился в свою комнату, спеша исчезнуть с Ваниных глаз, пока Ваня не опомнился и не привлёк его, младшего брата, к мытью посуды. Буркнув:

— Пожалуйста, — Ваня невольно посмотрел Ростику вслед.

Да, мой читатель! Пошатнувшаяся было вера Ростика в неотвратимость наказания за какой-либо проступок была вновь восстановлена, и если справедливость в виде неизбежного наказания за «двойку» временно не восторжествовала по причине отсутствия этой самой «двойки», и это случилось из-за Натальи Ивановны, в последний момент перехитрившей маленького Ростика, то теперь… теперь ситуация была в руках самого Ростика — именно от него, от маленького Ростика, теперь зависело, будет ли Ваня его факать, в смысле — наказывать, или не будет… и, понятное дело, Ростик никаким образом не хотел сбивать старшего брата Ваню с пути формирования педагогического мировоззрения, — всё опять складывалось как нельзя лучше! Ну, а Ваня… Ваня, безнадзорно посмотрев на аккуратно оттопыренную попку выходящего из кухни Ростика, подумал, что Ростик, конечно же, прав… маленький Ростик был тысячу раз прав: наказывать нужно с умом, неторопливо и назидательно, а это значило, что процесс наказания лучше всего осуществить вечером… или даже, может быть, ночью — перед сном, если, скажем, ему, Ване, вечером наказывать Ростика по какой-либо причине будет некогда…

Всё, таким образом, утряслось, и жизнь… жизнь потекла своим чередом. Обычно, соблюдая гигиену труда и смену деятельности, маленький Ростик после обеда полчасика или чуть больше играл на компьютере — и только потом садился делать уроки, но теперь компьютер отказывался загружаться, требуя пароль, — спасибо папе, который намертво запоролил комп по наущению вездесущей мамы, — и Ростик, к компьютеру даже не подходя, сразу засел за уроки… и уже через какой-то часик всё у пунктуального Ростика было сделано-выполнено — всё было написано и прочитано, и можно было смело идти гулять. Что маленький Ростик и сделал.

Погода, между тем, испортилась — погода была отвратительная… Собственно, на календаре была уже весна, но с неба, хмуро висящего над головой, то и дело срывался вперемежку с дождем мокрый снег, и налетающий ветер швырял эту крайне неаппетитную смесь в прохожих, совершенно не разбирая, где лицо, а где рожа… впрочем, те, у кого были рожи, по улицам не ходили — они проносились на самых крутых иномарках, преисполненные ложного, ничем не мотивированного пафоса своей неповторимой значимости, и для иных, наиболее демократичных, даже перекрывали улицы, и в этом… в этом был высший шик — тот самый шик, ради которого эти бесконечно принципиальные и круглосуточно деятельные люди готовы были на всё, и оттого, что улицы ради них перекрывались, их пучило и распирало еще больше, а иных, наиболее простых и бесхитростных, даже штормило от ощущения собственной неповторимой значимости… и потом: в этом было ведь для кого-то еще и лёгкое, но от этого не менее греющее душу мстительное сладострастие, и особенно у тех уважаемых людей, кто в свои молодые годы, то есть в годы всеобщего тоталитарного однообразия, успел поработать на разных бесплатных стройках социализма… право, я не знаю, как в городах других — настоящих, а в нашем сказочном городе — в городе N — среди Городской Элиты были люди и вовсе достойные: в годы сурового тоталитаризма они, тогда еще вовсе молодые и по этой самой причине — по причине своей молодой неопытности — еще не умеющие достойно и правильно обращаться с деньгами разного иноземного происхождения, были изолированы от магистральной линии жизни в разные отдалённые районы, и там… мало ли чего не бывает там, в этих суровых и отдалённых районах! — другое дело, что если раньше, то есть в былые времена, они, ныне уважаемые представители Городской Элиты города N, проходили у всех по категории «жулики» и даже «уголовники», то теперь, в совершенно новую для города N эпоху, они безоговорочно причислялись к «борцам с тоталитаризмом», и эти метаморфозы уже никого не удивляли, но я, собственно, не об этом, — там, в отдалённых от женского пола условиях, иные из них, будущих представителей Городской Элиты, были приобщены ко всяким в те годы хотя вслух однозначно и порицаемым, но всё равно широко популярным и даже распространённым в своём извращенном варианте наклонностям… и вот теперь, когда жизнь улыбнулась им, они, видя, как ради них одномоментно перекрывают улицы, и при этом вполне справедливо предполагая, что сидящие в своих перекрытых машинах бывшие магистральщики называют их про себя и даже вслух разными старыми и мало хорошими словами, испытывали в ответ тайное сладострастие, что таким шикарным и даже шикарнейшим образом они наконец-то могут иметь — и имеют! — этих самых магистральщиков хоть в смысле и не буквальном, но зато — сразу и всех… вот, кстати, еще одно многофункциональное слово — «иметь»… впрочем, опять-таки, мой и без меня всё понимающий читатель: какое нам дело до них, этих всеми уважаемых людей из числа Городской Элиты! Они, городские Демократы-Державники и прочие Либеральные Патриоты — владельцы движимого и недвижимого имущества, мчались в своём — параллельном — мире, и поскольку им, перманентно озабоченным преумножением этого самого имущества, на самом деле не было никакого дела до маленького Ростика, то и мы, мой читатель, не будем тратить на них наше драгоценное время… пусть себе мчатся, воображая, что они, Либералы-Державники и прочие Демократы-Патриоты, для нас, безмолвных, что-либо значат! Пусть себя тешат мыслью, что мы, мой проницательный читатель, не знаем, на какие бабки — на чьи деньги — они, бывшие товарищи и даже уголовники, плебейски шикуют, изображая из себя Городскую Элиту… пусть! пусть себе думают, что мы, мой вдумчивый читатель, не ведаем, где им, этим господам-товарищам, место — у каких ночных ваз должны быть их персональные спальные места! Знаем, всё мы знаем… итак, ветер неистовствовал, и маленький Ростик, выскочив на улицу, тут же, невольно стараясь от ветра укрыться, повернулся к ветру, то есть к улице, задом… хотя — нет! Что значит — «задом»? Слово «зад» в русском языке так же ёмко и многозначно, как и прочие, не менее прекрасные слова, и потому, мой читатель: нет… нет и еще раз нет! — не задом повернулся маленький Ростик, а спиной, и вот почему: улица, которую предстояло маленькому Ростику пересечь, была в городе N главной — центральной, и в тот самый момент, когда Ростик на эту улицу, улицу Победившей Демократии, выскочил, по улице в сопровождении джипа с охраной мчалась машина Местного Олигарха, совмещавшего свою кипучую олигархическую деятельность с не менее кипучей деятельностью Демократического Либерала — неустрашимого защитника простых людей; безысходно живущих на пыльных городских окраинах; про олигарха этого одно время в городе поговаривали, что он якобы очень даже неравнодушен к молоденьким мальчикам, и особенно — к кадетам местного кадетского корпуса, который он, Олигарх и Патриот, опекал и патронировал, и будто бы даже находились свидетели, которые видели, как увозил этот Олигарх-Патриот наиболее смазливых будущих офицеров к себе на дачу, чтобы там, за высоким забором, предаваться с ними, юными и сладкими, разнообразным демократическим оргиям… впрочем, мой терпеливый читатель, опять: какое нам дело до всего этого! Мало ли проходимцев, изображающих респектабельность, с патриотическим шиком проносились на иномарках по главной — центральной — улице города N! Они по улице этой проносились, имитируя нескончаемую деловитость городских управляющих, а Ростик на этой улице жил, и сказать, что Ростик повернулся к одному из достойных представителей Городской Элиты задом, у меня, мой читатель, не поворачивается язык… нет, нет и еще раз нет! маленький Ростик, пряча от ветра лицо, повернулся к улице с Олигархом не задом, а спиной, и это, мой читатель, очень существенное уточнение, даже, я бы сказал, принципиальное, поскольку вряд ли мчавшийся в иномарке Патриот был достоин того, чтобы маленький Ростик повернул к нему свой девственно прекрасный, жаждущий Ваниного наказания и потому только Ване — одному Ване! — принадлежащий зад… хотя, если вдуматься, что это за слово — «зад»! Может, у кого-то у другого эту часть человеческого тела и допустимо называть «задом», но у Ростика… у маленького Ростика эта волнующе прекрасная часть его только-только начинающего взрослеть тела требует от нас иного, более нежного и даже, я бы сказал здесь, не боясь впасть в ложную красивость, более изящного названия… и хотя городской Нувориш и по совместительству неустрашимый Демократ, в тоталитарные времена душевно помогавший в качестве штатного осведомителя бесконечно бдительным Органам бороться с всякими гнусными демократами, вряд ли обратил на непредвзято отвернувшегося Ростика своё цепкое, отработанное еще при тоталитаризме внимание, тем не менее мы — исключительно из любви к истине! — уточним еще раз: маленький Ростик, отворачиваясь от ветра, повернулся к мчавшемуся мимо обладателю импортного бабла не мальчишеской своей попкой, а спиной… иномарка с типичным представителем городской элиты промчалась, как пуля, выпущенная из револьвера киллера, мимо — космополит-ветер, словно пристыженный завораживающей быстротой крутой иномарки с не менее крутым патриотом, на секунду стих, и Ростик, привычно глядя вправо-влево, тут же быстро пересек улицу… и, уже не глядя по сторонам, устремился к дому напротив, где жил Рома, который учился хотя и в другой школе, но был Ростику ровесником, и потому Ростик с ним дружил — по месту жительства.

Пребывая в прекрасном настроении, Ростик поднялся на лифте на пятый этаж, и… здесь, на пятом этаже, маленького Ростика ожидала первая осечка на пути его неутомимого стремления дать старшему брату Ване возможность провести педагогические мероприятия, а именно: друга Ромы дома не оказалось, — Ромина бабушка, приоткрыв дверь, сказала, что Рома ушел на тренировку… видимо, на лице Ростика отразилась лёгкая растерянность, потому что Ромина бабушка, которая Ростика хорошо знала и которой умный и рассудительный Ростик нравился, тут же поинтересовалась, не случилось ли чего, и это был не дежурный вопрос и уж тем более не старческое любопытство, — от внука Ромы бабушка знала, что Ростик временно пребывает в безнадзорном состоянии, а в таком состоянии, как известно, случиться может всё что угодно.

— Нет, всё нормально, — честно ответил Ростик. Он обаятельно улыбнулся Роминой бабушке и, сказав: — До свидания! — поспешил вниз, не дожидаясь лифта.

Погода, между тем, была по-прежнему безобразной, и сравнить её можно было разве что с пьяной девушкой, нетвёрдо идущей из кабака в состоянии перманентной беременности: с неба, хмуро нависающего над головой, всё так же срывался мокрый — вперемежку с дождем — снег, и ветер, то и дело налетающий с резвостью Соловья-Разбойника, всё так же, как и полчаса назад, залихватски швырял эту крайне неаппетитную смесь в лицо, совершенно не заботясь о том, приятен ли этот коктейль обладателям лиц, не имеющих иномарок… Да, мой читатель, прошло не больше получаса, как маленький Ростик вышел из дома, твёрдо надеясь вернуться попозже, и вот — снова всё рушилось, и на пути к желаемой цели вновь вырастали незапланированные препятствия… Ах, эти незапланированные, эти внезапно возникающие и потому ставящие нас в неизменный тупик коварные препятствия! Хотя, мой мудрый читатель… разве мы не знаем с тобой, что вся наша жизнь — от рождения и до смерти — состоит из самых разных, самых разнообразных и даже разнообразнейших препятствий! Впрочем, это уже философия, или почти философия, а маленький Ростик был еще слишком мал для подобной философии и думать так умудрено он, конечно же, ещё не мог — он лишь почувствовал, что на пути к желаемой цели вновь произошел незапланированный сбой… да еще эта отвратительная погода: снег вперемежку с дождём… бр-р-р! В такие непогодные дни хорошо сидеть в тёплой квартире перед монитором включённого компьютера и, щелкая мышкой, беспечно порхать с континента на континент, в считанные секунды преодолевая тысячи километров мнимо безнадзорного пространства… или — увлеченно играть на компе в какую-нибудь игру-стрелялку, без всякого умысла позабыв обо всём на свете… о да, всё это хорошо, но вход в виртуальный мир был запоролен заботливым папой по наущению бдительной мамы, а значит — что говорить-рассуждать о том, чего нет? И маленький Ростик, выйдя из подъезда Роминого дома, какое-то время стоял на улице, раздумывая, что теперь делать дальше. У него, конечно, были еще друзья, к которым можно было бы пойти в гости, но, как назло, ни к одному из этих друзей-приятелей не было на данный момент никакого дела, а идти просто так, без дела или без предварительной договоренности, благовоспитанному Ростику было не с руки… это только к Ромке, самому лучшему своему другу, Ростик мог приходить запросто, то есть без всякой причины — просто так, а со всеми остальными пацанами, друзьями и приятелями, Ростик, как правило, общался во дворе или в школе — так сложилось исторически… и Ростик, в растерянности постояв у подъезда Роминого дома, побрёл к магазину «Электроника Плюс».

Конечно, если б Ростик был с Ромой… или с Димой, или хотя бы с Саней или с Серёжей, то в магазине «Электроника Плюс» он мог бы пробыть и час, и даже больше, — они бы, ни на что не претендуя, во всех деталях рассматривали бы самые сказочные продукты иностранного интеллекта, любуясь дизайном и тихо споря либо, наоборот, дополняя знания друг друга о тех или иных функциях мобильных телефонов, в изобилии лежащих под стеклом на стеллажах… но Ростик был один — и потому, войдя в празднично сверкающее чрево магазина «Электроника Плюс», маленький Ростик почувствовал себя не совсем уютно: как будто он, маленький Ростик, зашел в этот прекрасный магазин лишь для того, чтобы на время укрыться от разыгравшейся непогоды… даже пыльные дети городских окраин, убивая своё бесцельное время, не ходят по одному, а кучкуются, сбиваются в стайки — и только потом посещают прекрасные магазины, чтобы там, забывая на какое-то время свои имена, бескорыстно созерцать сказочные продукты иностранного интеллекта, — да, даже они, дети пыльных городских окраин, не ходят по одному! И Ростик, изобразив деловитость, с видимой целенаправленностью подошел к одному из стеллажей, где гордо возлежали мобильные телефоны, и, остановившись, зашевелил губами, всем своим видом делая вид, что он здесь не просто так. Конечно, можно было не изображать всего этого, тем более что долговязый продавец-консультант лишь скользнул по Ростику равнодушным взглядом и тут же, по причине отсутствия интереса к маленьким мальчикам и к мальчикам вообще, безучастно отвернулся, предоставив маленького Ростика самому себе, но в том-то и было всё и дело, что воспитанный Ростик, без всякой цели оказавшийся в магазине один, ощущал себя внутренне не совсем в своей тарелке, а сказать точнее — вовсе не в своей тарелке… и, деловито шевеля губами — читая короткие характеристики-аннотации, Ростик таким образом хотя бы отчасти и, добавим в скобках, прежде всего для себя самого сделал вид, что он здесь не просто так, а что он — потенциальный покупатель, и как потенциальный покупатель он выбирает-примеривается… И всё равно… всё равно чувство ложности своего пребывания в этом сверкающем оазисе иностранного интеллекта было для честного Ростика невыносимо, — в одиночестве рассматривая один мобильный телефон за другим, маленький Ростик чувствовал себя круглым дураком. Да, дураком… а что было делать? Был еще магазин «Constructor», но там, и Ростик это знал преотлично, старая продавщица сразу спрашивала: «Мальчик, что хотим приобрести?» — и потому этот вариант отпадал вовсе. «Конечно, — думал Ростик, глядя невидящими глазами на очередной мобильник, — Ваня пообещал факнуть, и он должен своё слово сдержать… » И хотя сам процесс факанья Ростик представлял довольно смутно, и даже более того — по причине некоторого малолетства процесс этот Ростику вообще представлялся некой пусть и не совсем обычной, но вполне невинной игрой, тем не менее мысль, что в процессе этой игры он, маленький Ростик, во всех подробностях увидит и даже, быть может, потрогает-пощупает Ванину пипиську… о, эта мысль наполняла душу маленького Ростика сладостным ожиданием! Нет, мой читатель, ты не о том сейчас подумал… да, точно не о том, если ты, мой нетерпеливый читатель, ненароком подумал сейчас о том, о чем подумал я! Душа Ростика в самом деле млела от ожидания, но в этом ожидании, пусть даже сладостно томительном, еще не было ни полноценного вожделения, ни, тем более, эротической похоти, свойственной грубым мальчикам более старшего возраста, — маленький Ростик действительно хотел трогать со всех сторон большую пипиську шестнадцатилетнего брата Вани, но делать это он хотел исключительно по причине любознательности и пытливой живости ума, а никак иначе; во всяком случае, пока это было именно так…

Походив с видимой деловитостью потенциального покупателя вдоль стеллажей, маленький Ростик направился к выходу. Как ни крути, а одному, без друзей-пацанов, делать здесь было совершенно нечего… однозначно нечего — неинтересно и даже скучно было одному созерцать всё это сверкающее великолепие. Ветер, между тем, утих, тучи местами рассеялись, и золотистый свет вечереющего солнца щедро и даже бесплатно заливал всё вокруг, — было сыро, но солнечно, на ветках деревьев дрожали радужные дождевые капли, и воздух, сладкий и вкусный, словно мед из чьего-то забытого детства, был наполнен бодрящей свежестью неотвратимой весны… Одним словом, погода резко переменилась — улучшилась, и теперь можно было просто так погулять одному — по улице Победившей Демократии мимо магазина «Интим» дойти до магазина «Элит» и, перейдя на другую сторону улицы, вернуться назад мимо магазина «Элит Плюс»… собственно, вся центральная улица — улица Победившей Демократии — в городе N состояла из самых разнообразных магазинов-салонов и прочих бутиков, и по этой причине некоторые недемократичные горожане даже язвительно называли улицу Победившей Демократии улицей Купи-Продай, но прочие бутики-салоны были как бы на одно — зазывно-призывно-кричащее — лицо, и на фоне их магазины «Элит» и «Элит Плюс» не только смотрелись как настоящие джентльмены на фоне гаврошей-малолеток, но и были универсальны по своему необозримому ассортименту, — именно в эти супермаркеты прежде всего шли как потенциальные покупатели — горожане и гости города N, имеющие в наличии некую наличность, так и прочие бескорыстные созерцатели самых разнообразных вещей, предметов и всевозможных аксессуаров, свезённых в эти монстры-магазины если и не со всего мира, то, по крайней мере, с половины мира точно; они, настоящие супермаркеты — «Элит» и «Элит Плюс» — были по праву и лицом, и визитной карточкой не только улицы Победившей Демократии, но отчасти и всего города N, — потому-то, мой читатель, намечая себе маршрут прогулки, Ростик мысленно отметил про себя эти два великолепных магазина, или, если говорить точнее, их благородные названия; ну, а про более скромный, но не менее великолепный магазин «Интим» маленький Ростик мысленно подумал скорее за компанию, нежели по причине своей мужающей похоти… так, во всяком случае, мне, мой терпеливый читатель, почему-то кажется; впрочем, как бы там ни было, а на прогулку туда-сюда у маленького Ростика должно было уйти не меньше часа, и это означало… да, это означало, что всё шло по плану!

Сказано — сделано. И всё было бы прекрасно и даже изумительно, но… то ли маленький Ростик слишком быстро гулял на весеннем воздухе, подсознательно и даже неосознанно стараясь попасть побыстрее домой — в преисполненные пробудившегося педагогизма Ванины руки, то ли сам маршрут оказался объективно короче, чем Ростик это себе субъективно представлял, а только Ростик подошел к подъезду родного дома чуть раньше времени, намеченного Ваней для его неукоснительного возвращения с прогулки. Ах, Ростик, Ростик… дитя, совершенное дитя! И что с того, что по утрам у него уже вовсю дыбился в плавках-трусиках симпатичный огурчик, а любознательный ум с весенней пытливостью уже начинал жаждать всяких-разных подробностей, — что, я спрашиваю, с того? Огурчик огурчиком, а практической мудрости у малолетнего Ростика еще не было, можно сказать, никакой — и потому, завершая свою одинокую прогулку, маленький Ростик был так уверен в том, что времени прошло уже достаточно и даже вполне достаточно, что даже не потрудился, подходя к дому, у кого-нибудь узнать, который час, чтоб таким образом быть уверенным в своём несвоевременном возвращении наверняка. Понял Ростик свою оплошность лишь тогда, когда Ваня открыл ему дверь…

— Ты чего… чего так рано? — проговорил Ваня непроизвольно растерявшимся голосом, и Ростик по этому безнадзорно растерявшемуся Ваниному голосу в тот же миг осознал, что снова… снова он, маленький Ростик, опростоволосился.

— А сколько времени? — спросил Ростик, и голос его виновато дрогнул.

— Ещё десять… десять минут! — проговорил Ваня, но проговорил он таким тоном и голосом, словно он и не проговорил это вовсе, а безысходно простонал.

И хотя Ваня запоздало взял себя в руки, пряча своё не в меру пробудившееся стремление к осуществлению всяких-разных педагогических мероприятий, тем не менее в голосе старшего брата маленький Ростик чутко уловил и невольную досаду, и даже некоторое отчаяние… Еще десять, каких-то десять минут на свежем воздухе, и всё было бы изумительно! А так… словно кто-то незримый уже во второй раз уводил Ростика в сторону, ставя нелепые препятствия на пути его не в меру пробудившейся любознательности. Ну, и что бедному Ростику было делать теперь? Разворачиваться, не заходя в квартиру, чтоб идти «догуливать»? Глупо… всё ведь должно было быть естественно — и опоздание, и наказание, а «естественно» никак не получалось… и, тяжело вздохнув, маленький Ростик, снова чувствуя себя бесконечно виноватым, шагнул в прихожую.

В оставшееся до ужина время несчастный Ростик безучастными глазами смотрел на экран телевизора, а Ваня куда-то энергично ходил по своим делам, и всё, всё было как-то не так… совсем не так! Ростику казалось, что он обманул старшего брата, и оттого на душе у маленького Ростика было немножко не по себе. И еще… еще — самое главное: Ванечка знает, что он, Ростик, играл с его петушком, и теперь… теперь, наверное, он ни за что не разрешит маленькому Ростику спать с ним снова, и это маленького Ростика огорчало больше всего…

Ужинать сели, как обычно. Но даже любимые Ростиком голубцы, оставленные мамой и разогретые Ваней, показались Ростику не такими вкусными, как обычно… Разливая чай, Ваня поставил чашку маленького Ростика на самый край стола… на самый-самый край, и, ничего не значащим взглядом на Ростика посмотрев, голосом самым будничным предупредил:

— Осторожно… не опрокинь. Опрокинешь чашку — накажу…

Ростик даже не сразу понял… но уже в следующую секунду до него дошел скрытый смысл Ваниных слов, и Ростик, в одно мгновение догадавшийся, что к чему, вскинул на Ваню чуть удивленные глаза:

— Это же… это моя любимая чашка. Мне её крестная подарила…

На какую-то долю секунды Ваня почувствовал, что Ростик снова прав… в самом деле, чашку можно было взять любую-другую — не эту, но отступать уже было поздно… и Ваня, тут же загасив в душе возникшее было сомнение, твёрдым голосом старшего брата проговорил:

— Вот именно! Потому и накажу… если ты её разобьёшь.

«Конечно, разобью… » — обречено подумал маленький Ростик, не без сожаления глядя на свою любимую чашку… Чашка была элегантно фигуристая, белоснежно лёгкая, с облачком-разводом нежнейшего голубого цвета, со всех сторон пронизываемого золотистыми нитями… Эту чашку Ростику подарила крестная два года назад, и за два года, что Ростик пил из неё чай, чашка нисколько не утратила своей первозданной свежести… да, это была любимая чашка маленького Ростика!»Может, не разобьётся… » — с детской надеждой подумал Ростик… приподнимаясь, он потянулся правой рукой за сахарницей, при этом локоть левой его руки неуклюже и даже вполне естественно подался в строну — к краю стола, и чашка… чашка, стоящая на самом краю стола, тут же стремительно полетела вниз, а сам маленький Ростик, невольно закрыв глаза, замер…

— Настоящий мальчик никогда не позволит слабой девочке нести тяжёлый портфель, — сказал мама Ростику. – А вот ты Верочке вчера позволил.
— А какая же Верка слабая? – удивился Ростик. – Она на голову выше меня!
— Настоящий мальчик всегда сильнее даже такой высокой девочки, — объяснила мама.
Утром Ростик вышел пораньше и остановился на лестничной площадке около Веркиной квартиры. Верка долго не появлялась, потом выскочила в пальто нараспашку, с шапкой, шарфом, портфелем и мешком со сменной обувью в руках.
— Привет! Ты тоже в школу опаздываешь? – удивилась она, увидев Ростика.
— Я никуда не опаздываю. Я тебя жду, — угрюмо сказал Ростик.
Верка вначале ничего не ответила, потом покраснела и сказала весело:
— А вот я сегодня опаздываю! Побежали вместе!
И она кинулась вниз по лестнице. Ростику удалось догнать её только на улице.
— Можно я твой портфель понесу? – буркнул он. – И мешок.
Верка совсем растерялась и сказала смущённо:
— Подержи, пока я застегнусь.
Налегке она побежала ещё быстрее. А Ростик, наоборот, медленнее. Потом и вообще с двумя портфелями и мешками в руках пошёл шагом.
А Верка оделась, притормозила, дождалась Ростика и спросила участливо:
— Уже устал, бедненький? Давай, теперь я понесу. А у школы – опять ты.
Ростика такая забота оскорбила.
— Настоящий мальчик, — повторил он мамины слова, — ни за что не отдаст слабой девочке её портфель и мешок.
— Тогда давай остановку доедем! – предложила Верка. – Автобус идёт! – закричала она. – Ну, Ростик, ну, сильненький, ну, пожалуйста, побыстрее! – просила Верка, когда Ростик еле-еле, пыхтя трусил к остановке.
Они втиснулись в заднюю дверь, и Ростик, как настоящий мальчик, полез к кассе платить за двоих. У кассы портфели он поставил на пол, вынул из своего пенал, достал оттуда деньги, бросил монетки в кассу, оторвал билеты, и выбраться из автобуса уже не успел.
А Верка у школы выскочила.
Вместо неё в заднюю дверь влезло необычайно много народу. Влезшие надавили и оттеснили Ростика от портфелей вперёд – к средней двери. И на следующей остановке Ростик в эту дверь кое-как вышел, вернее – выпал. Но уже без портфелей – они поехали дальше…
Длинная Верка появилась на остановке, где стоял Ростик, очень скоро – она мчалась, почти как автобус.
— А где мой… портфель? – опешила она.
— В автобусе уехал. И мой, и твой. Оба. Только мешки остались. И пенал с тремя копейками, — показал Ростик. – Но ты не расстраивайся, без тетрадок даже ещё лучше учиться: записывать не надо. И память…
Ростик хотел сказать, что память развивается. Но договорить не успел.
— Какая память? – схватила его за шиворот возмущённая Верка и потащила вперёд. – Бегом! За автобусом! Да у меня в тетрадке по русскому две пятёрки! – подгоняла она. – И отдай мешок! Портфель хитростью уже выманил: понесу, понесу, говорит! Теперь хочешь, чтобы и от сменных тапочек тоже только память осталась?
Но далеко бежать им не пришлось: портфели стояли у столба на следующей остановке. Видно, кто-то из пассажиров позаботился о незадачливых школьниках.
К классу они добрались только к концу первого урока. Ростик постучался и хотел, как настоящий мальчик, пропустить Верку вперёд. Но она втолкнула его в дверь и с двумя портфелями и мешками в руках вошла следом.

Оценка произведения:
Разное:

Иллюстратор Елена Алексеева

Дизайнер обложки Елена Алексеева

Редактор О. В. Давтян

Корректор В. Г. Арутюнян

Корректор Н. Н. Жукова

© Юрий Буковский, 2022

© Елена Алексеева, иллюстрации, 2022

© Елена Алексеева, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-4493-0145-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Головастики

К Ростику прибежала Юлька.

– Вот! – достала она из кармана трёх грязных головастиков. – Ещё не умерли!

– Молодцы, – похвалил живучих земноводных Ростик.

– У тебя аквариум, – объяснила Юлька, – а в парке лужа пересыхает!

– А если речка за парком начнёт сохнуть, ты мне каких-нибудь крокодилов притащишь? – поинтересовался Ростик.

– Крокодилы живут в зоопарке! – отрезала Юлька, подошла к аквариуму и бросила в воду головастиков.

– А ну, вынь! – потребовал Ростик.

– И не подумаю! – сказала Юлька.

– А вдруг эти головастики рыбок съедят? – настаивал Ростик.

– Не съедят, – успокоила его Юлька. – Посмотри, какие у них умные головы.

Головастики и в самом деле вели себя смирно. Прижавшись к стеклу, они чуть заметно двигали мягкими хвостиками и не собирались никого есть.

Первыми на них напали красные меченосцы. Они разгонялись через весь аквариум, словно акулы, и, не на шутку напугав будущих лягушат, разворачивались для следующего набега. Гупии воевали по-другому. Они подплывали к несчастным земноводным и старались боками вытолкнуть пришельцев за стекло.

– Придётся их куда-нибудь пересадить, – решила Юлька.

– Кого? – не понял Ростик.

– Рыбок, – уточнила Юлька. – Пока головастики оживут. Например, меченосцев в наказание можно будет посадить в бутылки, а гуппи – в тазик.

Драчливые меченосцы выглядели в бутылках, как заспиртованные. Вскоре они начали глотать ртами воздух.

– Можно, конечно, наполнить для них раковину, – глядя на рыбок, сочувственно рассуждала Юлька. – Но тогда где ты будешь мыть посуду?

– Посуду моет папа, – объяснил Ростик. – А я за ним подтираю полы.

– Не будем обижать твоего папу, – решила Юлька. – Рыбок сажаем обратно в аквариум, а для головастиков наполняй ванну.

– А где же мы будем мыться? – удивился Ростик.

– Пока походите в баню, – велела Юлька.

Будущие лягушата выздоравливали быстро. Вскоре у них стали отрастать лапки, и Юлька соорудила для них островок, посадила на нём цветы, а на дне ванны – водоросли.

Семья Ростика за это время привыкла ходить по субботам в баню. Из ванной убрали мыло и зубную пасту. Стирать мама ходила к соседям.

Сколько бы всё это продолжалось – никому не известно. Только однажды утром Ростик увидел трёх лягушат. Они сидели на коврике в передней. Лягушата просились на волю. Ростик взял их на руки и отнёс в парк. Они на прощание хором квакнули совсем по-лягушачьи и поскакали к пруду.

Ростику показалось, что они просили передать привет Юльке.

Охотник на львов

В квартире Ростика прозвенел телефонный звонок.

– Срочно требуется твоя помощь! – услышал Ростик озабоченный Юлькин голос. – Тут надо кое-кого перевоспитать.

Ростик взял папин ремень и отправился к однокласснице.

– У него ужасные манеры! – встретила его Юлька. – Чавкает, хлюпает, забирается с ногами на диван, не умеет здороваться!

– Ничего, со мной он будет джентльменом! – Ростик потряс широченным ремнём и шагнул в комнату.

На диване с ногами лежал лохматый рыжий пёс с бородкой. Увидев гостя, он оскалил крупные клыки и зарычал.

– Не бойся, Ростик! – остановила Юлька собравшегося было спрятаться под стол воспитателя. – Это соседский Топ, эрдельтерьер! Очень смелая порода – выведена специально для охоты на львов! Так что детей он не ест! Видишь, какой этот охотник невежа? – с сожалением добавила она. – Вместо того чтобы лапу гостю подать, рычит! Смотри, Топик, как приличные собаки здороваются!

Юлька неожиданно плюхнулась на четвереньки и попросила:

– Поздоровайся со мной, Ростик!

Ростик очень удивился, но произнёс:

– Привет, Юлька!

– Не Юлька, а Топик! – поправила его одноклассница.

– Привет, Юлька! Которая требует, чтобы её называли собачьей кличкой Топик! – согласился Ростик.

Юлька важно снизу подала Ростику руку и сделала вид, что повиляла хвостом.

– Понял, Топик? – спросила она, поднимаясь.

Охотник на львов, высунув длинный язык, с любопытством наблюдал за дрессировщиками.

– Наверное, ничего не понял, – решила Юлька. – Значит, всё показываем полностью. Я выхожу, потом вхожу. Ты, Ростик, со мной здороваешься, как будто ты воспитанный пёсик. А ты, Топик, смотришь и запоминаешь, как будто ты прилежный ученик!

Юлька поставила упирающегося Ростика на четвереньки и затянула на его шее вместо ошейника принесённый ремень. Затем выскочила за дверь и постучала.

– Гав, гав, гав! – басом отозвался лохматый охотник на львов.

Его, на всякий случай, тоненьким голосом поддержал дрессировщик.

– Здравствуйте, Топики! – появляясь в комнате, сказала Юлька.

Пёс никак не ответил на приветствие, а Ростик пожал снизу протянутую Юлькину ладонь и вежливо предложил:

– Проходите, пожалуйста, присаживайтесь! Кофе будете пить или чай с вареньем?

– Ростик! – возмутилась Юлька. – Ты же собака! Животные не разговаривают! Даже культурные!

– Тяв, тяв! – смирился со своей участью воспитатель.

– Молодец! Наконец-то сообразил! – захлопала в ладоши Юлька. – Сейчас я тебя за это чем-нибудь угощу!

Она сбегала на кухню и принесла Ростику из супа сахарную кость…

Вечером, когда в Юлькиной квартире прозвенел звонок, Топик всё так же лежал на диване, а Ростик стоял на четвереньках, привязанный за ошейник и верёвку к ножке серванта. Перед ним блестела миска с водой и ещё одна посудина с костью и макаронами. Ростик учился есть и пить из мисок без рук, не чавкая и не хлюпая, чтобы потом обучить этому Топика.

Увидев Юлькиного соседа, ещё утром попросившего её полдня посидеть с его псом, пока он отлучался по делам, Ростик вначале залаял, но узнав в вошедшем хозяина охотника на львов, вежливо подал ему лапу и сделал вид, что повилял хвостом.

Любовь

Ростик решил влюбиться.

Мысль эта пришла ему в голову не самостоятельно – её подсказал Руслан. Он уже успел влюбиться в учительницу физкультуры.

– Что ты всегда отстаёшь? – возмущался Руслан. – В походе последний, в школу опаздываешь и здесь в самом конце!

Большинство девочек класса не подходили Ростику для любви из-за их высокого роста. По росту оказались только четверо. Но в одну из них, как выяснилось, уже тайно был влюблён Мишка. Другая сама была влюблена, но в кого – никому не говорила. Так что оставались только двое: ещё одна девочка – её имя, фамилию и даже лицо Ростик всегда забывал и думал, что она учится в другом классе, – и Юлька.

Но Юлька больно дралась. Правда, сама она никогда не задиралась, но и стукнуть её безнаказанно портфелем по голове тоже было нельзя.

«Ладно, – решил Ростик, – про Юльку хотя бы не надо узнавать, как её зовут. А характер, бабушка говорит, с возрастом всё равно меняется».

– А как ты влюблялся? – спросил он у Руслана.

– Ну как? – возмутился Руслан. – Очень просто. Вначале надо думать всё время. Потом записки можно начать писать. Я вот, например, физручке всё время письма подбрасываю. Правда, пока под псевдонимом: ученик восьмого класса Фёдор Фёдоров. Потом в кино можно будет пригласить или, например, в ресторан. А там во всём признаться.

– В чём признаться? – не понял Ростик.

– В любви! – возмутился Руслан.

Ростик думал о Юльке целых два дня. Но ничего не придумал. Тогда он подбросил ей в портфель записку: «Если будешь щипаться – хуже будет. Ученик десятого класса Сидор Сидоров».

– Эй ты, Сидоров! – крикнула ему после уроков Юлька и запустила в него снежком.

Ростик догнал её и стукнул портфелем. Юлька почему-то обиделась и ушла домой.

– Ну как, влюбился? – спросил Ростика Руслан.

– Дело двигается, – важно ответил Ростик. – Потихоньку.

Оставалось Юльку куда-нибудь пригласить. Зачем ходят в ресторан, Ростик представлял себе не совсем точно. В кино детей не пускали: шёл фильм про любовь.

– Пойдём в универсам, – сама предложила Юлька. – Там тепло, пока в очереди стоим, согреемся. У меня семьдесят шесть копеек, – потрясла она варежкой, – добавишь ещё четыре – купим по два мороженых.

Ростик добавил двадцать четыре копейки. Купили пять мороженых. Есть мороженое отправились на лестницу, на самый верхний этаж. Там было ещё теплее, чем в универсаме. Первую порцию проглотили быстро. Вторую – растягивая удовольствие. От своей половины третьей порции Юлька отказалась – мороженое растаяло, и надо было проглатывать его целиком. Но целиком у Ростика всё равно не получилось. Он доел мороженое и попытался облизать языком подбородок и нос.

– Где твой платок? – строго спросила Юлька, достала свой и вытерла с Ростика остатки мороженого.

Чистый, облизанный Ростик уставился в окно и задумался – пришло время признаваться в любви.

– Знаешь что, Юлька? – сказал Ростик.

– Что? – спросила Юлька и тоже стала смотреть в окно.

Ростик снова задумался.

– Ну что? – переспросила Юлька.

– Знаешь что, – неожиданно для себя выпалил Ростик, – давай дружить!

Юлька вначале ничего не ответила, а потом вздохнула и сказала грустно:

– Ну что ж, тогда давай дружить.

Иллюстратор Елена Алексеева

Дизайнер обложки Елена Алексеева

Редактор О. В. Давтян

Корректор В. Г. Арутюнян

Корректор Н. Н. Жукова

© Юрий Буковский, 2022

© Елена Алексеева, иллюстрации, 2022

© Елена Алексеева, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-4493-0145-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Головастики

К Ростику прибежала Юлька.

– Вот! – достала она из кармана трёх грязных головастиков. – Ещё не умерли!

– Молодцы, – похвалил живучих земноводных Ростик.

– У тебя аквариум, – объяснила Юлька, – а в парке лужа пересыхает!

– А если речка за парком начнёт сохнуть, ты мне каких-нибудь крокодилов притащишь? – поинтересовался Ростик.

– Крокодилы живут в зоопарке! – отрезала Юлька, подошла к аквариуму и бросила в воду головастиков.

– А ну, вынь! – потребовал Ростик.

– И не подумаю! – сказала Юлька.

– А вдруг эти головастики рыбок съедят? – настаивал Ростик.

– Не съедят, – успокоила его Юлька. – Посмотри, какие у них умные головы.

Головастики и в самом деле вели себя смирно. Прижавшись к стеклу, они чуть заметно двигали мягкими хвостиками и не собирались никого есть.

Первыми на них напали красные меченосцы. Они разгонялись через весь аквариум, словно акулы, и, не на шутку напугав будущих лягушат, разворачивались для следующего набега. Гупии воевали по-другому. Они подплывали к несчастным земноводным и старались боками вытолкнуть пришельцев за стекло.

– Придётся их куда-нибудь пересадить, – решила Юлька.

– Кого? – не понял Ростик.

– Рыбок, – уточнила Юлька. – Пока головастики оживут. Например, меченосцев в наказание можно будет посадить в бутылки, а гуппи – в тазик.

Драчливые меченосцы выглядели в бутылках, как заспиртованные. Вскоре они начали глотать ртами воздух.

– Можно, конечно, наполнить для них раковину, – глядя на рыбок, сочувственно рассуждала Юлька. – Но тогда где ты будешь мыть посуду?

– Посуду моет папа, – объяснил Ростик. – А я за ним подтираю полы.

– Не будем обижать твоего папу, – решила Юлька. – Рыбок сажаем обратно в аквариум, а для головастиков наполняй ванну.

– А где же мы будем мыться? – удивился Ростик.

– Пока походите в баню, – велела Юлька.

Будущие лягушата выздоравливали быстро. Вскоре у них стали отрастать лапки, и Юлька соорудила для них островок, посадила на нём цветы, а на дне ванны – водоросли.

Семья Ростика за это время привыкла ходить по субботам в баню. Из ванной убрали мыло и зубную пасту. Стирать мама ходила к соседям.

Сколько бы всё это продолжалось – никому не известно. Только однажды утром Ростик увидел трёх лягушат. Они сидели на коврике в передней. Лягушата просились на волю. Ростик взял их на руки и отнёс в парк. Они на прощание хором квакнули совсем по-лягушачьи и поскакали к пруду.

Ростику показалось, что они просили передать привет Юльке.

Охотник на львов

В квартире Ростика прозвенел телефонный звонок.

– Срочно требуется твоя помощь! – услышал Ростик озабоченный Юлькин голос. – Тут надо кое-кого перевоспитать.

Ростик взял папин ремень и отправился к однокласснице.

– У него ужасные манеры! – встретила его Юлька. – Чавкает, хлюпает, забирается с ногами на диван, не умеет здороваться!

– Ничего, со мной он будет джентльменом! – Ростик потряс широченным ремнём и шагнул в комнату.

На диване с ногами лежал лохматый рыжий пёс с бородкой. Увидев гостя, он оскалил крупные клыки и зарычал.

– Не бойся, Ростик! – остановила Юлька собравшегося было спрятаться под стол воспитателя. – Это соседский Топ, эрдельтерьер! Очень смелая порода – выведена специально для охоты на львов! Так что детей он не ест! Видишь, какой этот охотник невежа? – с сожалением добавила она. – Вместо того чтобы лапу гостю подать, рычит! Смотри, Топик, как приличные собаки здороваются!

Юлька неожиданно плюхнулась на четвереньки и попросила:

– Поздоровайся со мной, Ростик!

Ростик очень удивился, но произнёс:

– Привет, Юлька!

– Не Юлька, а Топик! – поправила его одноклассница.

– Привет, Юлька! Которая требует, чтобы её называли собачьей кличкой Топик! – согласился Ростик.

Юлька важно снизу подала Ростику руку и сделала вид, что повиляла хвостом.

– Понял, Топик? – спросила она, поднимаясь.

Охотник на львов, высунув длинный язык, с любопытством наблюдал за дрессировщиками.

– Наверное, ничего не понял, – решила Юлька. – Значит, всё показываем полностью. Я выхожу, потом вхожу. Ты, Ростик, со мной здороваешься, как будто ты воспитанный пёсик. А ты, Топик, смотришь и запоминаешь, как будто ты прилежный ученик!

Юлька поставила упирающегося Ростика на четвереньки и затянула на его шее вместо ошейника принесённый ремень. Затем выскочила за дверь и постучала.

– Гав, гав, гав! – басом отозвался лохматый охотник на львов.

Его, на всякий случай, тоненьким голосом поддержал дрессировщик.

– Здравствуйте, Топики! – появляясь в комнате, сказала Юлька.

Пёс никак не ответил на приветствие, а Ростик пожал снизу протянутую Юлькину ладонь и вежливо предложил:

– Проходите, пожалуйста, присаживайтесь! Кофе будете пить или чай с вареньем?

– Ростик! – возмутилась Юлька. – Ты же собака! Животные не разговаривают! Даже культурные!

– Тяв, тяв! – смирился со своей участью воспитатель.

– Молодец! Наконец-то сообразил! – захлопала в ладоши Юлька. – Сейчас я тебя за это чем-нибудь угощу!

Она сбегала на кухню и принесла Ростику из супа сахарную кость…

Вечером, когда в Юлькиной квартире прозвенел звонок, Топик всё так же лежал на диване, а Ростик стоял на четвереньках, привязанный за ошейник и верёвку к ножке серванта. Перед ним блестела миска с водой и ещё одна посудина с костью и макаронами. Ростик учился есть и пить из мисок без рук, не чавкая и не хлюпая, чтобы потом обучить этому Топика.

Увидев Юлькиного соседа, ещё утром попросившего её полдня посидеть с его псом, пока он отлучался по делам, Ростик вначале залаял, но узнав в вошедшем хозяина охотника на львов, вежливо подал ему лапу и сделал вид, что повилял хвостом.

Любовь

Ростик решил влюбиться.

Мысль эта пришла ему в голову не самостоятельно – её подсказал Руслан. Он уже успел влюбиться в учительницу физкультуры.

– Что ты всегда отстаёшь? – возмущался Руслан. – В походе последний, в школу опаздываешь и здесь в самом конце!

Большинство девочек класса не подходили Ростику для любви из-за их высокого роста. По росту оказались только четверо. Но в одну из них, как выяснилось, уже тайно был влюблён Мишка. Другая сама была влюблена, но в кого – никому не говорила. Так что оставались только двое: ещё одна девочка – её имя, фамилию и даже лицо Ростик всегда забывал и думал, что она учится в другом классе, – и Юлька.

Но Юлька больно дралась. Правда, сама она никогда не задиралась, но и стукнуть её безнаказанно портфелем по голове тоже было нельзя.

«Ладно, – решил Ростик, – про Юльку хотя бы не надо узнавать, как её зовут. А характер, бабушка говорит, с возрастом всё равно меняется».

– А как ты влюблялся? – спросил он у Руслана.

– Ну как? – возмутился Руслан. – Очень просто. Вначале надо думать всё время. Потом записки можно начать писать. Я вот, например, физручке всё время письма подбрасываю. Правда, пока под псевдонимом: ученик восьмого класса Фёдор Фёдоров. Потом в кино можно будет пригласить или, например, в ресторан. А там во всём признаться.

– В чём признаться? – не понял Ростик.

– В любви! – возмутился Руслан.

Ростик думал о Юльке целых два дня. Но ничего не придумал. Тогда он подбросил ей в портфель записку: «Если будешь щипаться – хуже будет. Ученик десятого класса Сидор Сидоров».

– Эй ты, Сидоров! – крикнула ему после уроков Юлька и запустила в него снежком.

Ростик догнал её и стукнул портфелем. Юлька почему-то обиделась и ушла домой.

– Ну как, влюбился? – спросил Ростика Руслан.

– Дело двигается, – важно ответил Ростик. – Потихоньку.

Оставалось Юльку куда-нибудь пригласить. Зачем ходят в ресторан, Ростик представлял себе не совсем точно. В кино детей не пускали: шёл фильм про любовь.

– Пойдём в универсам, – сама предложила Юлька. – Там тепло, пока в очереди стоим, согреемся. У меня семьдесят шесть копеек, – потрясла она варежкой, – добавишь ещё четыре – купим по два мороженых.

Ростик добавил двадцать четыре копейки. Купили пять мороженых. Есть мороженое отправились на лестницу, на самый верхний этаж. Там было ещё теплее, чем в универсаме. Первую порцию проглотили быстро. Вторую – растягивая удовольствие. От своей половины третьей порции Юлька отказалась – мороженое растаяло, и надо было проглатывать его целиком. Но целиком у Ростика всё равно не получилось. Он доел мороженое и попытался облизать языком подбородок и нос.

– Где твой платок? – строго спросила Юлька, достала свой и вытерла с Ростика остатки мороженого.

Чистый, облизанный Ростик уставился в окно и задумался – пришло время признаваться в любви.

– Знаешь что, Юлька? – сказал Ростик.

– Что? – спросила Юлька и тоже стала смотреть в окно.

Ростик снова задумался.

– Ну что? – переспросила Юлька.

– Знаешь что, – неожиданно для себя выпалил Ростик, – давай дружить!

Юлька вначале ничего не ответила, а потом вздохнула и сказала грустно:

– Ну что ж, тогда давай дружить.