Вета драган рассказы про анчутку

-Ветка, ты чего это в пасмурный день в панамке ходишь?

-Походишь тут. Деда надо мной смеётся.

-А чего так?

-Не повезло мне вчера, тетя Шура, просто кошмар. Сначала всё хорошо было. Сидим с бабулей, модный приговор смотрим. Баба вяжет носки мне на зиму, я кукле Насте шестую косу плету, деда на огороде работу работает. Cидим с бабулей обсуждаем передачу.

-Вот, внуча, смотрю на ведущих и думаю. Что они, как будто не в Союзе родилась, так далеки от народа. Основная масса населения настолько мало получает, что семейные деньги хранятся в общей кучке, у жены в кармане. А они постоянно ссылается на мужей, которые могут раскошелиться на мифические наряды, но жадничают. Немногие семейные мужчины могут позволить себе иметь карманные деньги.

Вот дед наш на какие шиши мне носовой платок купит? На проездной я ему деньги сама кладу, обед из дома берёт, по магазинам вместе ходим, советуемся. Вот и получается, что ведущие своими высказываниями ставят всех мужиков в неловкое положение.

-Баба, а ты сама денежки деду давай, хоть пару копеек.

-Так не берёт. Говорит, что у меня сохранней будет. Я же с наших получек себе и деду равные суммы на книжку кладу. То деньги у нас на смерть. Похороны вона какие дорогие, вдруг дети на потянут.

Тут с огорода пришёл дедушка.

-Старая, ты чем ребёнку голову забиваешь? Не чего про это говорить. Ни кто тебя сверху земли не оставит, прикопают как-нибудь. Нам не всё равно ли будет. А то килограмма два ливерной колбасы к ногам привяжут и собаки на кладбище стянут. Не пучь глаза. Тебя я в саду, под твоей любимой яблонькой прикопаю.

-А как ты первый?

-Ливерухи купишь и все дела. Не морочь ребёнку голову. И выключи ты этот ящик, от него только давление поднимается.

Вовремя Колюня под наше окошко подошёл. Не люблю я такие разговоры.

Свистнул дружок мне, чтобы я вышла на улицу. Я и вышла. Как на своего друга глянула, так и расхохоталась. Колюня себя немного подстриг, просит чтобы я его подравняла. А я знаю как? Но, как говорит бабушка: лиха беда начала. Глаза боятся, руки делают. Надо помочь, значит надо.

Пока бабушка занята, взяла её портновские ножницы. Она ими мне чёлку подстригает. Дедушка хочет купить новые ножницы для причёсок, а то говорит, что баба меня овечьими ножницами стрижёт. Так вот. Взяла я без спросу ножницы, и пошли мы с Колюней в наш палисадник.

Коля уселся прям на землю, точнее на травку. Я присела на корточки перед ним. Только потянулась к чёлке с ножницами, деда нарисовался. Инструмент отобрал, сам смеётся. Взял моего друга за ручку и повел к Колюне домой. Там дед с бабой от вида внучка сначала глаза выпучили , как рыбы минут пять только рот без звука открывали. Потом как давай смеяться, у Колюниного деда живот так смешно трясётся.

Взрослые смеются, не культурно пальцем в дружка моего тычут. Коля обиделся и разревелся. И тогда я решила тоже себе причёску сделать.

Вечером перед сном, потихоньку опять стянула у бабушки ножницы.

Встала перед трюмо в зале, скрутила волосы впереди на два раза и отчикала себе хвостик. Присмотрелась, криво получилось. Ну, я ещё немного по выравнивала, а ничего так, стильно получилось. Как говорила тётя в телевизоре, — рваная стрижка. Во деда с бабой завтра удивятся. Подумаешь под свет луны подстриглась, за то классно вышло.

Волосы отстриженные под ковёр засунула, ножницы на место вернула и пошла спать. Утро добрым не бывает. Выхожу из спальни, иду к умывальнику, а там деда руки моет. Как глянул на меня, расхохотался, сел на табуретку, в меня пальцем тычет. Тут и бабуля появилась.

-Господи! И когда только успела анчутка такая. Спать же вместе ложились.

Схватила бабуля полотенце и на меня замахнулась. А что я, я сразу прям в пижами во двор выбежала. А бабуля ещё вслед кричит.

-Я за тобой не побегу, сама придёшь. Это всё ты, потворщик. Совсем девку разбаловал, творит что хочет. Зять с дочкой в выходные приедут, чего мне скажут?

-Скажи на твой любимый «Модный приговор» анчутку водила. Лучшие столичные стилисты девку обкорнами. Ой, не могу больше смеяться. Всё нутро уже болит. Ветка, иди завтракать.

-Не пойду, баба дерётся.

-Иди уж чудо в перьях, не буду драться. Ты лучше скажи, как до такого додумалась.

-Я Колюню защищаю. Чтоб ему не одиноко было. А то над ним вся улица смеётся, теперь не будут.

-А чего так?

-А я всем расскажу, что сейчас мода такая рваная.

-Ой, бабка, беда будет.

-Откуда знаешь?

-Так это же чума сейчас всю улицу подстрижёт.

-Ветка, не смей. Нам ещё только с соседями из-за тебя переругаться не хватало. Обещай никого не стричь.

-Обещаю.

-Смотри мне.

Чего смотреть, они и сами подстригутся… Деда как знал всё. Вот уже пол часа в углу стою, известку ковыряю. И бабуля на против меня сидит на стуле и рассказывает мне, что так делать не хорошо. Все дети на двух ближайших улицах сами себе чёлки подстригли. А нечего над Колюней смеяться. Только я бабе про это не скажу. Ещё запретит с ним дружить. Она такая, она может. А я друга ни за что не брошу.

Автор: Вета Драган

Источник

-Веточка, вы с Николаем с нами на рынок поедете?

-Нет, бабушка. Мы с Колюней дома будем, а то я не успею с ним наиграться. Завтра или послезавтра за ним дедушка Стёпа приедет, и Колюню в лагерь увезёт.

-Ладно. Смотрите мне, не безобразничайте. Я Николаевне накажу, она за вами присмотрит и обедом накормит.

-Колюня, я не понимаю бабушку и дедушку. Вот объясни мне, зачем ехать на рынок, когда есть интернет. Если свинтусов мои старички сегодня не продадут, сами с тобой будем их продавать на авито.

-Хорошо. А сейчас чем займёмся?

-Не знаю. Вроде во всё уже поиграли.

-Давай хоть книжку почитаем что ли. Нам что на лето задали, помнишь?

-Уууу… Там список большой. У бабушки Нюси только Ганс Христиан Андерсен есть.

-Снежную королеву читать не буду.

-А там в книжке и другие сказки есть. Вот, смотри. » Пастушка и трубочист.»

-Я такую ещё не читал. Давай читать по очереди.

-Давай, только вечером. У меня деда любит, когда я читаю, а он дремлет на диване. А бабушка сидит у него в ногах и носки на зиму вяжет. Они любят книжки читать, только у них сейчас глазки плохие. Пошли лучше в наш шалаш. Скоро ребята придут. У нас на очереди Серёжкина сестра. Мы сегодня её курощать будем. Ты помогать будешь?

-Конечно. А за что вы её так?

-Уууу, я тебя сейчас расскажу. Тебе понравиться, но хворостиной можешь вместе с нами получить.

И я Колюне рассказала, как мы Данькиного брата курощали. Колюня с ходу придумал наказание для Ксюши. Вот ребята обрадуются. Когда вся наша, как говорит бабушка гоп-компания собралась, мы с моим дружком рассказали, что придумал Колюня. Все сразу согласились. Решили, как толька Ксюня пойдёт в магазин, то мы её разговорами задержим, а Серёга тем временем устроит сюрприз сестрёнке. Мы решили в комнате у Ксюши навести порядок. У неё есть комод с выдвижными ящиками для хранения одежды. Так вот, Серёжа просто поменяет местами ящики. Нижние поднимет наверх, а верхние опустит в самый низ.

А в её шкафу так же меняем местами полки и все вешалки с платьями и кофтами, оденет их по несколько штук на одну вешалку. Когда сестра начнет одеваться, то будет очень удивлена. И признаваться в том, что это сделал Серёжа не стоит. Наоборот, надо посмеяться, что она такая большая, а до сих пор не может запомнить куда убирает свои вещи. А потом ещё чего-нибудь придумаем. А пока отослали Серёжу домой караулить сестру. Стали придумывать Ксюне ещё один сюрприз. И придумали. Василёк побежал к маме на работу попросить у неё двухсторонний скотч. Придет Серёжа и мы ему расскажем, что ночью, когда его сестра уснёт, надо приклеить её тапки к полу. Утром сестрёнка не сразу сообразит, в чем дело, когда не сможет оторвать ноги от пола.

А не поможет это утихомирить её, нашлём на неё следующей ночью неизвестную болезнь.

Красным или коричневым маркером пусть Серёжа нарисует ей на лице и теле точки. Когда она проснется, подумает, что у него сыпь. Вот попрыгает тогда она у нас. Правда за это нам может попасть, но за то сестрёнка будет боятся и уважать своего младшего брата. А то видишь ли решила, что ей пятнадцать, значит можно над первоклашкой издеваться. А ещё мы ей можем все колготки порвать на танцах. Будем по ним из самострела зеленой дичкой стрелять. А то иж чего решила, раз старшая, то можно за себя заставлять грядки полоть и уши больно драть, если не успеешь все сорняки вычистить до прихода родителей. Ещё родителям про Серёжу наврёт и на ябедничает. У редиска!

Было два дня у нас весело, а потом бабушка Серёжи пришла к моей бабули.

-Анна, уйми свою Анчутку. От неё уже вся улица стонет.

-И что же она натворила?

-Ничего. Сама ничего, а вот нашего Серёжку научила, как над старшей сестрой издеваться.

-Вам это внук сказал?

-Нет, он молчит. Только все знают чьи уши торчат.

-А ничего так, что ваша великовозрастная девица совсем пацана замордовала. Я ему на той недели уши перекисью обрабатывала. Ваша нежная Ксения пацана чуть без уха не оставила за то, что он плохо полы помыл, хотя это была её обязанность. Шла бы ты домой Никитична. Не тебе мне указывать как внучку воспитывать.

Серёжкина бабуля аж с лица скраснела. Молчком развернулась и ушла.

-Так, — сказала моя бабушка Нюся, — кто-то мне говорил, что поросёнка можно через интернет продать. Давай, открывай свою адскую машинку. Пиши » продаётся три поросёнка, все разного пола.»

-Бабушка, а ты же уже двух продала?

-А я вас с Колюней продавать буду, в самые вредные руки отдам. Можно же было не доводить взрослых до истерик. Нам и так не всегда весело живётся, а тут вы ещё проказничаете. Хотя оранжевый Валентин повеселил всю деревню. Теперь ходит белой лысиной сверкает. Отец его, Борька, уже хочет осенью сына в Армию сдать, чтоб ума набрался вдали от мамкиных пирогов.

-Баба Нюся, а я сам в Армию пойду.

-Вот и правильно, Колюня. Родину только настоящие мужчины защищают.

Мы с Колюней потом пол дня спорили. Я говорила, что тоже пойду родину защищать, а он мне доказывал, что мне надо дома сидеть и в дочки-матери играть. Пришлось подраться. А вечером дедушка пришёл с работы и долго нас ругал, называл балбесами. Потом рассказывал, что сейчас в Армии много девушек служат. Главное здоровье и хорошая физическая подготовка. Я сразу служить передумала, это же рано вставать, зарядку делать.

-Что, Ветка, сдулась?

-Ой, ой, ой. Можно подумать ты любишь зарядку делать.

-Да у меня уже первый юношеский разряд по каратэ.

-А я уже Рахманинова Итальянскую польку в четыре руки играю.

-Ой, не могу! Насмешила. Где ещё две руки берёшь?

-Колюня, ты дурачок. Я с учительницей и со старшеклассником Юрой на конкурсе её исполняла. Мне Лилия Валерьевна сказала, что у меня пальцы сильные и что я, если буду трудиться много, то смогу самые интересные произведения разных композиторов исполнять. Мееее…

-Сама дурочка, раз язык показываешь.

-Ладно, мои поросятки, поздно уже. Ложитесь спать, завтра подерётесь.

-Бабушка, завтра некогда. Будем Юре помогать брата тракториста курощать.

-Ох, смотри у меня, докурощаешься. Надерут вам уши и правы будут.

Мы ещё долго с Колюней разговаривали по рации под одеялами в своих комнатах. А когда дедушка с бабушкой уснули, мы вылезли в окно и пошли к Юркиному дому. Там нас ждали ребята, но это уже совсем другая история…

Спасибо за внимание.

Буду рада узнать ваше мнение.

Автор Вета Драган

источник

С героями этой истории я познакомился во время обучения в физико-математической школе при одном из технических ВУЗов. Сам университет за почти 200 лет существования, его филиалы и профильные школы обросли невероятным количеством анекдотов, баек, страшилок. Неприятные, а иногда и трагические случаи, о которых обычно умалчивают, дабы не портить репутацию учебного заведения, тоже бывали. История про Анчутку – один из таких эпизодов. Пример того, что могут натворить молодые неглупые ребята, заигравшись в «охоту на ведьм».
Анечка, так ее обычно называли, пришла в ФМШ в 11 классе. Она была обычной девочкой из спального района. Из родственников – только дядя, который в основном жил на даче за городом. Что случилось с родителями, неизвестно. Внешность средняя: маленький рост, короткие рыжеватые волосы, белая кожа и куча веснушек. Училась Аня тоже средне, с одной-двумя тройками в полугодии. Не слишком общительная, ни с кем особо не дружила, но и не конфликтовала. Она не бегала на переменах на перекур за трансформаторную будку возле школы, не пила тайком пиво или «девчачьи» коктейли. Не было в Ане ничего примечательного, кроме, наверное, звучной немецкой фамилии, как у одного из участников некогда популярного дуэта «Modern Talking».

Славик, как и я, учился в той школе третий год. Он был высоким худощавым почти блондином из интеллигентной семьи. Мама – преподаватель университета, папа, дважды кандидат наук, – преподавал там же и, по рассказам Славика, занимался предпринимательством. Староста класса, лауреат всевозможных конкурсов и победитель олимпиад, неожиданно для всех Славик начал оказывать новенькой Ане знаки внимания. Он дарил ей канцелярские мелочи вроде ручки с кристаллами или тетради с кошками, угощал булочками с сыром и какао. На переменах все разговоры Славика были только про Анечку: какая она добрая и милая, как хорошо Анечка рисует, как любит животных, и даже какой интересный человек ее дядя – гипнотизер, психиатр, изучающий скрытые возможности человеческого мозга, или что-то типа того. Чем зацепила Славика эта «средняя» девочка, неизвестно. Он был от Анечки без ума. Да и ей Слава был явно симпатичен.

Околдовала. Именно это слово использовала Лена из параллельного класса, говоря об отношениях Славы и Анечки. Та ей откровенно не нравилась, по крайней мере как подружка Славика. Она считала их отношения ущербными и нездоровыми. Лена не понимала, что он нашел в «этой тупой конопатой коротышке», — так она за глаза называла Анечку. Ей казалось, что без вмешательства потусторонних сил (вот те и физмат школа), отношения Славы и Ани невозможны. Нет, Лена не ревновала Славика, ей нравился Денис из нашего класса. Чего хотела добиться Лена, непонятно.
Разговоры со Славиком не помогали. На предложения Лены и Дениса найти ему «нормальную бабу» тот посылал их куда подальше. Аня тоже отказывалась верить в то, что Славик с ней по приколу и забудет про нее, как только они закончат школу, а в университет Анечка все равно не поступит.

Ничего не добившись, Лена начала распускать об Анечке нехорошие слухи. В первую очередь она «прошлась» по Аниному дяде. Лена рассказывала, что мужик, с которым живет Аня – никакой ей не дядя, а любовник, и что он вообще педофил и похитил Аню в детстве.
Из рассказов Славика Лена и Денис знали, что в круг дядиных интересов входит телепатия, телекинез, астральные путешествия, ясновидение и прочая мистически-фантастическая тематика. Постепенно сплетни сделали свое дело. Дядя Анечки из маньяка-похитителя превратился в колдуна, а сама она – в ведьму.

Лена внушала Славику, что Аня его приворожила, что в здравом уме, он на такую бы не позарился, что Анька злая, плохая и вообще… Анчутка (прим.: Анчутки – темные сущности в языческой славянской мифологии и низкоранговые черти после прихода христианства). Прозвище Анчутка быстро закрепилось за Анечкой. Забавное словечко созвучное с именем – я думаю, большинство из нас не знали его значения. Славика же дразнили мужем Анчутки.

Вскоре все косяки и неприятности нелегкой жизни старшеклассника начали списывать на Анчуткины происки. Контрольная работа потерялась, и учитель заставляет писать заново – Анчутка виновата. Опоздал на урок – Анчутка наколдовала. Славик, как мне показалось, тоже повелся на эти слухи и уже не проявлял чувств так открыто. Анечка была хорошей девчонкой. Она не понимала, что сделала такого, что от нее вся параллель теперь шарахается и даже парень.

Однажды Слава не сдержался и выложил Анечке все прямо посреди коридора: что его друзья считают их пару стремной, и что ему нужна нормальная девушка из нормальной семьи, а не племянница психиатра-шарлатана. Да и племянница ли? Сказал, что все считают ее ведьмой, а его жертвой ее чар. Аня стояла, как в воду опущенная. Щеки покраснели, из глаз потекли слезы. Она ничего не ответила, просто убежала. Возможно, Лене и Денису не хватало приключений. Может быть, они искренне хотели оградить друга от «неправильных» отношений. А может быть просто были снобами и засранцами.

После случая в коридоре начались неприятности похуже плохих оценок и замечаний учителей. То ли это просто череда совпадений, то ли и правда были у Анечки сверхспособности. У Дениса обнаружили редкую патологию развития почек, которая требовала немедленного обследования и хирургического вмешательства. Лену увезли на скорой с пробного экзамена по математике. Острый аппендицит почти прорвался, еле успели спасти. Славику тоже досталось. На него напал какой-то гопник и чуть не проломил голову. Почти до конца учебного года ребята пролежали в больнице.

Приближалось время последнего звонка. Прощание со школой было решено отметить путешествием на теплоходе в сторону соседней области. Анечка категорически отказывалась ехать, ссылаясь на подготовку к экзаменам. Однако Славик ее все-таки уговорил. Он начал относиться к ней, как как прежде, только не болтал о ней много с другими.

Наступило 25 мая, и мы двумя одиннадцатыми классами погрузились на теплоход, следующий на родину известного российского поэта Серебряного Века. В пути предполагалась одна остановка с посещением музея того поэта, что нас не особо радовало. Нам не хотелось учиться, нам хотелось веселиться. К тому же большинство из нас все-таки были технарями и не очень понимали литературу и другие гуманитарные предметы. Однако вся прогулка стоила пары часов, проведенных на экскурсии.
Первый день погода была отличная, тепло и солнечно. Мы сидели на верхней палубе, ели вкусности, заботливо подготовленные родителями заранее, пили сок и шампанское. Ночью мы почти не спали, слушали музыку, болтали и танцевали. Некоторые ребята прихватили алкоголь покрепче и вскоре отвалились. Славик с Анечкой все время держались в стороне.

На утро нас ждали прогулка по поэтическим местам, которая оказалась не настолько скучной, и отдых на природе с шашлыками. К вечеру поднялся ветер, начали собираться тучи, пошел мелкий дождь. Мы начали сворачиваться и грузиться на теплоход. По реке шла рябь, даже волны поднимались. Когда мы поплыли, теплоход качало, ветер и дождь усилились.

Все было нормально, если не считать ссоры Лены с Аней, которая произошла под окнами моей каюты. Я не понял, с чего все началось, было шумно, и почему они оказались в такую погоду на палубе. То ли девочки не хотели делить одну каюту, то ли Лена обвинила Анечку в ухудшении погоды. Словесная перепалка переросла в потасовку. На палубу выскочили Слава с Денисом и кто-то из родителей. Парни принялись разнимать девчонок. Славик вырвал Аню из рук Лены, Денис оттащил последнюю подальше. Анечка, как всегда, была очень тихой, Лена же выглядела взбешенной. Она вырвалась от Дениса, вновь подбежала к Ане, схватила ее за полы ветровки и со всей силы толкнула. Теплоход сильно качнуло, Анечка не удержалась на ногах и упала за борт. Славик набросился на Лену, влепил ей пощечину, обозвал собакой женского пола, и она полетела вслед за Аней. В считанные секунды Слава с Денисом тоже оказались за бортом. Родители не успели их разнять.

На следующее утро из реки выловили тела Лены и Дениса. Славика вынесло на берег, он был жив. Анечку не нашли. После недели поисков ее тоже признали погибшей. До выпускных экзаменов в школе был траур.
Каково же было всеобщее удивление, когда Анечка, как ни в чем не бывало, пришла писать выпускное сочинение. Должен признаться, в тот момент я и сам поверил в потусторонние силы и Анину паранормальность.
Аню начали сторониться еще больше, как будто она восстала из мертвых.

После экзамена я перехватил ее по дороге к автобусной остановке и спросил, из-за чего они с Леной дрались, и как она выжила после падения с теплохода. Анечка посмотрела на меня, как на психа, и рассказала свою версию событий.
Аня понятия не имела, при каких обстоятельствах погибли Лена с Денисом, думала просто напились и упали за борт. Она не знала, что Слава тоже чуть не погиб в тот вечер и спасся чудом. Анечка даже не знала, что ко дню первого экзамена и ее признали мертвой. Отсюда и реакция одноклассников. Она утверждала, что была вынуждена оставить нас еще во время остановки. Дядя позвонил, сказал, очень плохо себя чувствует, просил приехать. Тогда она отбилась на экскурсии от группы, ничего никому не сказав, добралась до ближайшей Ж/Д станции, села на электричку и к вечеру была в Москве. К счастью, дядя сумел вызвать скорую и оставить дверь открытой. Когда Аня вернулась, его уже увозили. Состояние было тяжелое, он бредил. Удивляло отсутствие жара, температура, наоборот, падала. Аня поехала с ним. Всю ночь они провели в больнице, а на утро дядя был абсолютно здоров. Врачи развели руками. Чудо!

От этого рассказа мне стало не по себе, я же отчетливо видел, как они с Леной ругались и дрались. Как Аня могла уехать? Что я видел? И не только я. Не по себе, но любопытно. И тогда я решил поговорить со вторым выжившим, со Славой. Его история показалась мне еще более странной.
Когда он увидел, как Аня летит за борт, он, не задумываясь, врезал Лене и, по его словам, был очень рад, что она упала в воду. Он, конечно, не ожидал, что все так закончится. Славик осознал всю опасность, когда сам оказался в воде. Шторм был почти, как на море. Он сказал, что плохо помнит подробности, но Аня точно пыталась тащить его к берегу, а в чувства потом его приводил какой-то мужчина. Хрупкая девочка в шторм вытянула на берег парня сантиметров на тридцать выше и килограмм на двадцать тяжелее, передала в руки какого-то мужчины, а сама испарилась?

Окончание школы было омрачено гибелью одноклассников, но жизнь продолжалась. Выпускной. На вручение аттестатов все пришли с родителями, братьями, сестрами, а Анечка с дядей. Наконец-то мы увидели этого маньяка-гипнотизера. Приличного вида мужчина лет 45. Только вот Славика он чем-то напугал, он выскочил из актового зала. Я пошел за ним.
Догнал я Славу только возле трансформаторной будки-курилки. Он сдирал пленку с пачки сигарет. Не знал, что он курит.
— Это тот мужик! Понимаешь? Это тот мужик! – почти кричал Славик.
— Какой мужик? – не понял я.
— Как какой?! Я же рассказывал! Тот, что откачал меня на берегу после урагана.

…

После окончания школы Славик и я поступили в университет на один факультет. Анечка с дядей, кажется, уехали.
Что произошло тогда на последнем звонке, до сих пор оставляет много вопросов. Анечка, которой там не было, внезапно заболевший дядя, чудесным образом оказавшийся за несколько сотен километров от дома, чтобы спасти тонущего парня племянницы. Возможно, Анин дядя и правда гипнотизер или владеет астральными путешествиями. А может быть это Аня — не Анечка, а Анчутка.

А вот любопытно, жилось ли когда-нибудь сладко русскому домовому? Ой, нет… Разве что до Крещения Руси, но о тех замшелых временах никто уже и не помнит – столько даже домовые не живут.

При царе попы зверствовали: нагрянет гривастый с кадилом, всю избу ладаном отравит, углы святой водой пометит – из вредности, а от неё шёрстка портится и сила пропадает… Спасибо советской власти: постреляли извергов, посажали, а те, что убереглись, тихие стали, безвредные.

Ну, думали, заживём… Куда там! При Луначарском-то оно вроде бы и ничего было, а вот как передали всю нечистую силу из Наркомпроса в НКВД – мать моя кикимора! Такое началось! До сих пор совестно: хозяев, бывало, сдавать приходилось.

Ничего, перетерпели, обвыклись. Опять же оттепель подкатила хрущёвская. Чем не жизнь? Главное: от календарика отрывного по красным дням держись подальше и под пионерский салют как-нибудь там случайно не влети… Ох, люди, люди! И надо же им было опять всё вверх дном перепрокинуть! Зла не хватает…

Анчутка заставил себя отвлечься от скорбных раздумий – и огляделся. Кругом сиял разлив. Вода и суша лежали, можно сказать, на одном уровне, так что оставалось лишь гадать, почему вон тот участок затоплен, а этот, к примеру, нет.

А ведь придётся возвращаться – явно забрёл не туда: вода с трёх сторон, брода не видать, мостка – тем более. Умей Анчутка плавать… Но плавать Анчутка не умел. Как и всякий порядочный домовой, об этой таинственной способности он и думать не мог без содрогания.

Тихонько вздохнул и заковылял обратно. Привыкши к плоским поверхностям людских жилищ, Анчутка горестно дивился почве, через каждые пять шагов обязательно подстраивающей какую-нибудь каверзу: то рытвину подложит, то хворостину…

Вообще дикая природа вела себя враждебно и насмешливо.

Вдобавок выяснилось, что вне человеческого жилья нехитрое Анчуткино колдовство полностью утрачивает силу: невидимкой – и то не пройдёшь. Он понял это ещё в черте города, когда, пробираясь через кустарники, услышал изумлённый мальчишеский возглас:

– Йех! Гля, какой котяра крутой!..

В другой бы раз Анчутка обиделся…

Теперь для полного счастья не хватало только нарваться на кого-нибудь из леших, с которыми домовые враждовали издавна. То-то было бы им радости обойти родственничка, чтобы вдоволь наплутался, фрайер городской, в трёх соснах… Да, но ведь он и так уже плутает.

Внезапно на округу лёг плотный натужный гул турбин. Над поймой, содрогая и морщиня гладь заливных лугов, хищно и лениво разворачивалось «крыло» американских самолетов. По-нашему, по-лыцки – «звено». Впереди шёл разведчик, беременный подвесными баками и контейнерами с аппаратурой. Его сопровождала группа прикрытия. Акульи морды, чёрно-жёлтые стабилизаторы. Реакционный и богопротивный блок НАТО, науськанный баклужинской демократией, настойчиво искал повода нанести удар по православному социалистическому Лыцку.

Анчутка вскинулся на задние лапки и встревоженно повёл личиком. В какой он хоть стороне, этот блок-пост? Вроде бы вон там…

Впереди на нежно-зелёном бугорочке маячило нечто родное и знакомое, а именно: две отвесно врытые трубы, к которым в незапамятные ещё времена приварен был жестяной щит, ныне вылинявший с лица и ржавый с изнанки. «ИЗОБИЛИЕ – ПУТЬ К ОРОШЕНИЮ!» – значилось на нём. Видимо, какое-то старое, утратившее силу заклинание.

Добравшись до исторического памятника, Анчутка присел на корточки и в изнеможении привалился круглой спинкой к тёплой рыжей трубе. Пусть не жилище, но всё-таки что-то, сделанное человеческими руками… Кстати, Анчутка уже отдыхал под этой древней конструкцией, причём совсем недавно.

«Если и впрямь водит, – уныло мыслил он, – ой, не выбраться… Нет, не люблю я леших… Дураки какие-то, даром что родня!»

А впрочем… Времена-то ведь меняются – и, как обычно, к худшему. Всей лыцкой нечисти нынче трудно. Так что может, и смилуется лесная братва: поводит-поводит, а там, глядишь, проникнется сочувствием, к блок-посту дорогу укажет…

Хотя Анчутка – тоже домовой с понятиями: он бы и сам не принял помощи от леших.

Вновь смежил веки и припомнил с тоской тот неладный день, после которого всё вокруг снова пошло кувырком. Было это вроде бы на излёте лета, а год Анчутка, как водится, запамятовал. Людское это дело – годы считать.

Началось с того, что на чердак к нему заявился рыжий, не внушающий доверия кот и пригласил в подвал, где должна была состояться какая-то там сходка. Анчутка, понятно, удивился. Обычно коты держатся независимо и посторонних лиц в дрязги свои не посвящают. Тем более домовых, представляющих, по их мнению, прямую угрозу кошачьей вольнице. Видимо, стряслось нечто неслыханное.

Количество котов в подвале – ошеломляло. Не иначе – со всех окрестных дворов набежали. Анчутке тут же вспомнилось, что три последних дня были какие-то беспокойные. Снаружи то и дело лязгало, громыхало, стены подрагивали, да и жильцы вели себя несколько странно: лаялись до матерного хрипа, а из-за чего – даже и не поймёшь.

Чёрный облезлый котяра бандитского вида бесшумно махнул на сочащуюся влагой трубу и победно оглядел собрание.

– Когда мы стенали под игом Янаева… – завёл он навзрыд.

Кто такой Янаев, Анчутка не знал, но ему стало настолько страшно, что часть воплей домовой пропустил. Услышанное чем-то неуловимо напомнило те жуткие надрывные речи, которых он вдоволь наслушался в годы репрессий.

А кот продолжал кликушески:

– …Девятнадцатого августа я дважды перебежал дорогу полку КГБ! Рискуя жизнью! Мурка – свидетель! Причём второй раз – в непосредственной близости от гусениц! На меня даже заорали: «Брысь, зараза чёрная!» А где, позвольте спросить, был в это время Маркиз из двадцать третьей квартиры? Почему он не возвысил своё «мяу» до гневной ноты протеста против неконституционного переворота?..

Да-да, именно так оно всё и начиналось…

Рядом с Анчуткой зашумели тяжёлые крылья, и он брезгливо приподнял левое веко. В двух шагах от него головастая серая ворона с подозрительно невинным видом выклёвывала что-то из травки, причём как бы невзначай подступала всё ближе и ближе к трубе, возле которой прикорнул сам Анчутка. Явно пыталась зайти с тыла. Надо полагать, тоже не разобралась и приняла домового за необычно крупного кота. А известно, что нет для вороны доблести выше, чем подкрасться к кошке и клюнуть её в хвост.

– Пшла!.. – прошипел Анчутка, оскорблённый до глубины души. Он вообще терпеть не мог ворон – за скандальный нрав и склонность к левому экстремизму.

Ворона подскочила от неожиданности и, забив крыльями, с хриплым заполошным карканьем отпрыгнула сразу шага на три. Людских, естественно…

* * *

На шоссе перед блок-постом Анчутка выбрался лишь во второй половине дня. Каким образом ему это удалось, он, по правде сказать, и сам не уразумел. Ясно было одно: никакой его леший по бесчисленным мысам, полуостровкам и перешейкам не водил – от лешего скоро не вырвешься.

Где-то за леском натруженно выли турбины. Чувствуя себя в безопасности, американцы разгуливали на пренебрежительно малых высотах. Ладно, пусть их…

А вот кто и впрямь то и дело угрожал Анчутке сверху – так это вороны. Картавая весть о том, что в округе бродит заплутавший домовой, подняла в воздух весь личный состав – штук пять бандформирований во главе с полевыми командирами. Вороны ложились на крыло и с гортанным карканьем пикировали на цель по очереди, причём делали это, скорее всего, из хулиганских, нежели из политических соображений. Откуда им, в самом деле, было знать, какая-такая у Анчутки платформа!

Время от времени он останавливался, приседал и, вздув шёрстку, вскидывал навстречу воздушной атаке остервенелое личико. Ворона пугалась и, истошно вопя, шарахалась от греха подальше. Пусть даже лишённый колдовских способностей, домовой вполне мог перехватить её на лету и свернуть поганке шею.

Нет, самих ворон Анчутка не боялся. Он боялся, что орущая и клубящаяся подобно бумажному пеплу стая привлечёт к нему излишнее внимание. Погранцам, допустим, домовые и прочая там нечисть – до фени, таможенникам – тем более, а вот мимо острого взора отморозков из миграционного контроля, пожалуй, и не проскочишь.

Перед блок-постом вороны рассеялись, что, однако, нисколько Анчутку не обрадовало. Уж больно поспешно они это сделали. Постанывая от нехороших предчувствий, он с опаской выглянул из-за пригорка.

Странное зрелище представилось ему: оба берега Чумахлинки располагались примерно на одном уровне, и тем не менее всё обозримое пространство, принадлежащее Лыцку, было затоплено, съедено водой, в то время как Баклужинская территория лежала сухая и тёплая. Река разлилась в одну сторону. Удивляться, впрочем, тут было нечему: то, что Баклужино и Лыцк, живут по разным календарям, тайной ни для кого не являлось.

Мост через Чумахлинку был уставлен бетонными блоками и снабжён шлагбаумами. По эту сторону похаживали рослые парни в широких брезентовых плащах колоколом и в глубоких касках. Ни лиц, ни рук – одни лишь подбородки наружу. И автоматный ствол из-под полы.

Кроме того, неподалёку от гусеничной бронечасовенки с навершием в виде креста, увенчанного пятиконечной звездой, маячила парочка чёрных ряс. Худо дело! Безошибочным зрением домового Анчутка ясно различал светлую дымку, окутывающую каждого человека. Он даже знал, что называется она аурой, и неплохо разбирался в её оттенках… Так вот у этих двоих аура была красного цвета с коричневатым отливом. Попадёшься таким в руки – пощады не жди.

Беженец затосковал и с надеждой поднял глаза на противоположный берег. Там за полосатым шлагбаумом вызывающе безмятежно прогуливались молодые люди в голубеньких рубашечках с короткими рукавами, в разномастных брючках, все без оружия. Улыбчиво жмурясь, они подставляли гладкие физии ласковому солнышку и вообще наслаждались жизнью. Конечно, чего им! Вон их какие акулы с воздуха охраняют.

Может, дождаться ночи, найти досточку да и переправиться где-нибудь неподалёку? Нет, страшно. Вот если бы Анчутка умел летать… Хотя что толку! Редкая птица долетит до середины Чумахлинки – снимут влёт. А пули-то наверняка освящённые.

По мосту тоже не прошмыгнёшь… А под мостом?

А под мостом запросто мог обитать мостовой. Встреча, конечно, тоже не слишком приятная, но всё-таки не леший – в строении ютится, не в буреломе… Кстати, о строениях. Если достичь моста, колдовские способности должны, по идее, к Анчутке вернуться. То есть под полотно он уже поднырнёт невидимкой.

Тем временем двое в чёрных рясах, о чём-то, видать, переговорив, подступили к бронечасовенке и один за другим скрылись в люке. Крышка за ними захлопнулась.

Анчутка выскочил из-за пригорка на обочину, ужаснулся собственной дерзости и галопцем припустился к мосту, пряча личико и стараясь как можно сильнее походить на необычно крупного дымчатого кота с отрубленным хвостом.

К счастью, и по ту, и по другую сторону Чумахлинки все в этот миг запрокинули головы – над кордоном проплывал очередной стервятник с акульим рылом и чёрно-жёлтыми стабилизаторами.

* * *

Мост был бетонный, неуютный, без единого тихого закутка. Внизу всё продувалось насквозь. От воды веяло холодом – особенно здесь, вблизи левого берега, где она плескалась в каком-нибудь полуметре от шершаво-скользкой изнанки бетонных плит. Бедный мостовой… Как же он тут живёт? Впрочем, живёт ли?

Анчутка жевал ноздрями воздух, как кролик. Пахло старым бетоном, плесенью и смертью. Весь дрожа, он двинулся дальше – благо, что бегать по потолкам и прочим опрокинутым поверхностям домовой был навычен сызмальства. Хлюпала вода, играли блики. В неглубокой нише одной из опор Анчутка нашёл скорчившийся трупик мостового. Рядом с высохшим и словно бы спёкшимся тельцем лежал одноразовый шприц с последними каплями святой воды.

Самоубийство?.. Поскуливая от жалости и ужаса, Анчутка обнюхал соседние ниши и вскоре обнаружил пару игл, а потом и осколки ещё одного шприца. Стало быть, ширялся мостовичок… При одной только мысли об этом шёрстка поднялась дыбом. Когда-то в чёрные времена ежовщины Анчутка и сам от большого отчаяния подкуривал втихаря ладан. Потом, правда, нашёл в себе силы завязать… Да, но колоться святой водой… Это же верная смерть! Бывает, что за месяц сгорают… Зато глюки, говорят, сильнейшие: кое-кто даже ангела видел…

А ведь судя по всему, городской нечисти придёт скоро один большой аминь. Да и сельской тоже. Водяные все травленые: привыкли за годы химизации к промышленным отходам, а теперь вот, по слухам, сами дозу ищут – за литр кислоты реку остановят.

Оглашая гулкую подмостную полость тихими причитаниями, Анчутка добрёл почти до середины полотна (причём водная гладь внизу всё удалялась и удалялась) – потом вдруг замер и попятился. Впереди во всю ширь зернистого бетонного дна была туго натянута бельевая верёвка, пропитанная елеем. Ну не изверги, а? Одно слово – люди! И тут дорогу перекрыли… Домовой всмотрелся и приметил, что на той стороне, отступя шага на три от первой преграды, кто-то размашисто нанёс на бетон коричневой масляной краской ещё и магические знаки запрета.

Стало быть, и под мостом не пробраться… Беженцы-то, они, видать, никому не надобны: ни Лыцкой Партиархии, ни Баклужинской Лиге Колдунов.

* * *

Поскольку лыцкое левобережье по идейным соображениям переходить на летнее время отказалось, вечер здесь наступал на час раньше. Зеркала заливных лугов отражали золотисто-розовый закат. Меж корней сухого пня, намертво вцепившегося корявой пятернёй в пригорок, при желании можно было заметить кое-что, пням, как правило, не свойственное. Некий, короче, шар, покрытый то ли мхом, то ли пухом. Время от времеми этот округлый комок шевелился и удручённо вздыхал, что позволяло сделать осторожный вывод о принадлежности его к царству животных – и уж ни в коем случае не растений.

В вышине по-прежнему ныло и скрежетало. Время от времени с небес падал американский штурмовик и с тупым бычьим рёвом проходил на бреющем полёте над дальним пастбищем. Вконец распоясавшиеся милитаристы гоняли коров.

Анчутку познабливало. Старый высохший до сердцевины пень был чуть ли не единственным предметом в округе, возле которого беглый домовой мог прикорнуть безбоязненно. А к живым деревьям лучше даже не прислоняться. Березы – патриоты, дубы – коммуняки… Хорошо хоть травка по молодости дней своих зелена, всем довольна и в политику пока не лезет. Лезет к солнышку.

Стало быть, в Баклужино Анчутке не попасть. Даже если завтра он сумеет пробраться к терминалу и проникнуть тайком в какую-нибудь машину, направляющуюся за бугор, – всё равно ведь блок-поста не минуешь. А там досмотр… И возвращаться некуда…

Ох, люди, люди! Сначала страну развалили, теперь вот до области очередь дошла… Да и нечисть тоже хороша! Эти, к примеру, катакомбные… Откуда они вообще взялись? До путча про них никто и не слыхивал. С виду домовой как домовой, а туда же – задаётся почище лешего! Вы, говорит, советской власти задницу лизали, с органами сотрудничали… Ну, допустим, сотрудничали! А ты в это время где был? А я, говорит, в это время в катакомбах сидел…

Ну, укажите в Сусловской области хотя бы одну катакомбу!

Анчутка завозился, устраиваясь поудобнее меж двух корней, и вскоре накрыло его сновидением, да таким, что хуже не придумаешь. Приснился ему старый, будь он неладен, знакомец – следователь НКВД Григорий Семёнович Этих. Сибиряк, наверное…

– Ах ты вражина… – с каким-то даже изумлением оглядев затрепетавшего во сне Анчутку, вымолвил он. – Существуешь, контра? Материализму перечишь, прихвостень поповский? Ты же хуже Врангеля, пр-роститутка!..

Анчутка попытался ему объяснить, что всё не так, что никакой он не прихвостень – сам, если на то пошло, от попов натерпелся при царском режиме… На коленочке вон до сих пор шрамик – кадилом огрели…

Глаза Григория Семёновича просияли нежностью.

– В попутчики набиваешься? – вкрадчиво осведомился он. – Ах ты, с-сукин кот, подкулачник… Думаешь, не знаем, в чьей ты избе обитал до семнадцатого года? Ну ничего – дай срок, покончим с троцкистами, а там и до вас чертей леших доберёмся! Всё ваше семя потустороннее под корень выведем… – Потом вроде как смягчился, смерил оком, спросил ворчливо: – Ну, и что он там, этот твой новый жилец? Так целыми днями и молчит? Может, хоть во сне бормочет? Ну там про Карла Радека, например…

* * *

Внезапно домовой почувствовал опасность – и проснулся. Противоположный берег был ещё позолочен закатом, а по этой стороне уже воровато крались от дерева к дереву сумерки лиловых денатуратных оттенков. Прямо перед Анчуткой глыбой мрака квадратилась приземистая фигура в чёрной рясе. Но что самое жуткое – вокруг фигуры, как солнечная корона в момент полного затмения, сияла косматая, нечеловечески мощная аура алого цвета.

– Кто таков? – прозвучало сверху.

– Анчутка… – прошептал домовой, понимая, что пропал. Уж лучше бы он на лешего нарвался…

Незнакомец помолчал, недоумевая. Действительно, встреча озадачивала: домовой – и вдруг на лоне природы.

– Дом, что ли, сгорел?

– Нет… – безрадостно отвечал Анчутка. – Сам ушёл…

Слова гулко отдавались над вечерней водой.

– А-а… – Незнакомец понимающе покивал. – Беженец… А чего сидишь? Собрался бежать – беги.

Анчутка всхлипнул.

– Плавать не умею…

Кажется, незнакомец усмехнулся.

– Вот и я тоже… – неожиданно признался он и, кряхтя, присел рядом. Изумлённо скрипнул от внезапной тяжести старый корень. Алая аура накрыла Анчутку, обдав не то жаром, не то холодом. Домовичок обомлел, потом осторожно скосил робкий выпуклый глазик. В тёплом прощальном полусвете, наплывающем с баклужинского берега, он теперь мог разглядеть своего соседа в подробностях.

Был этот человек сутул и грузен. Пегая борода – веником, волосы на затылке собраны в хвостик. Обширная выпуклая плешь, лицо – мрачное и в то же время брюзгливо-насмешливое. От рясы будоражаще веет ладаном и прочей наркотой. На правой стороне груди приколот деревянный орден, почему-то внушающий невольный трепет.

– А ты кто? – отважился Анчутка.

Незнакомец хмыкнул, покосился весело и грозно.

– Про Африкана – слышал?

Анчутка только ойкнул и вжался спиной в трухлявую кору пня. Слышал ли он про Африкана? Да кто ж про него в Лыцке не слышал? Его именем бесов изгоняли, не говоря уже о прочей мелкой нечисти.

– Ну, не дрожи, не дрожи… – Огромная ладонь грубовато огладила вздыбленный загривочек Анчутки, и домовой наконец рискнул открыть глазёнки. – Или это ты от холода так?

– Ага!.. – соврал Анчутка.

– А вот мы сейчас костерок разведём, – утешил страшный собеседник и поднялся, хрустнув суставами. – А то и меня тоже что-то пробирать начинает… Ну-ка, посторонись.

Анчутка поспешно отскочил от пня шага на четыре. Африкан же насупился, воздел широкие ладони и невнятно пробормотал нечто такое, от чего домовой в страхе попятился ещё дальше. Разобрать ему удалось всего несколько слов: «Из искры – пламя», – ну и, понятно: «Во имя отца и сына…»

Сухой пень громко треснул и полыхнул – да так яростно, будто солярой на него плеснули.

– Увидят!.. – ахнул Анчутка, испуганно тыча лапкой в сторону моста, наполовину утонувшего в сумерках.

– Да и пёс с ними, – равнодушно отозвался Африкан, присаживаясь перед пламенем прямо на траву. – Они ж ещё ничего не знают… Может, я сюда на рыбалку приехал… Так значит, говоришь, Анчутка, выжили тебя из Лыцка?

Анчутка вконец оробел – и потупился. Спрашивал-то не кто-нибудь – спрашивал первый враг всей лыцкой нечисти. Не жаловаться же, в самом деле, Африкану на Африкана… Ой! А вдруг никакой он не Африкан? Мог ведь и нарочно соврать! У людей это запросто… Нет, всё-таки Африкан! Вон аура какая… с протуберанцам… Аж обжигает…

– Выжили… – с судорожным вздохом признался домовой.

– Вот и меня выжили… – задумчиво молвил тот. Помолчал и подбросил в костёр обломок гнилой хворостины. – Так что оба мы теперь, выходит, беженцы…

Бедная Анчуткина головёнка пошла кругом. Да что же это творится на белом свете? Ну ладно, домовой, допустим, сошка мелкая… Но чтобы самого Африкана? Этак, пожалуй, скоро и сатану из пекла выживут…

Анчутка хотел со страхом взглянуть на внезапного товарища по несчастью, но со страхом – не получилось. Вместо этого домовой ощутил вдруг такой прилив доверия, что даже слегка задохнулся.

– А под мостом нарочно верёвку натянули… – тут же наябедничал он от избытка чувств. – И елеем пропитали…

– Ну, а как ты хотел? – покряхтывая от неловкости, ответил ему Африкан. – Борьба идёт с вашей братией… Борьба…

– Да-а… – обиженно распустив губёшки, протянул Анчутка. – Борьба! Ну вот и открыли бы границу, раз борьба. Мы все тогда разом и ушли бы… Или уж уничтожьте нас, что ли, совсем, чтоб не мучаться… – Последнюю фразу домовой скорее прорыдал, нежели произнёс. Пригорюнился – и умолк.

Сумерки к тому времени успели перебраться и на территорию суверенной Республики Баклужино. Темнело быстро. Потрескивал, приплясывал костёр. На мосту включили пару прожекторов и принялись шарить ими вверх и вниз по течению: не пытается ли кто пересечь государственную границу вплавь. Пламя на левом берегу, надо полагать, вызывало сильнейшие подозрения и у лыцких, и у баклужинских прожектористов. Обоих беженцев то и дело окатывало ушатами света.

– Наивный ты, Анчутка, – промолвил наконец Африкан после продолжительного молчания. – Бороться и уничтожать – далеко не то же самое. Я тебе больше скажу: у нас в политике – это вообще понятия прямо противоположные… – Подбросил в огонь ещё одну гнилушку и, мудро прищурившись на пляшущее пламя, продолжал с ядовитой усмешкой: – Надо тебе, скажем, споить народ… Ну и объяви борьбу с алкоголизмом… Надо расшатать дисциплину – объяви борьбу за её укрепление… А уничтожают, Анчутка, по-другому… Уничтожают так: бац – и нету! Никакого шума, никакой борьбы… Была нечистая сила – нет нечистой силы. Не веришь – поди посмотри, вон на стенке Указ висит: нетути… Отменена с сегодняшнего дня. Число и подпись…

Он опять закряхтел, нахохлился и, низко надвинув пегие брови, уставился в костёр.

– Или, скажем, так… – сдавленно примолвил он как бы про себя. – Был чудотворец Африкан – нет чудотворца Африкана… М-да…

Анчутка слушал – и помаргивал. Из сказанного он мало что уразумел, поскольку в высокой политике не разбирался. Одно было ясно: плохо сейчас Африкану. Может быть, даже хуже, чем самому Анчутке.

Внезапно по костру – будто палкой ударили. Прогоревший почти уже насквозь пень ахнул и развалился, осыпав беженцев искрами и раскалёнными добела угольками. Анчутка подскочил, отряхивая шёрстку. Африкан медленно повернул голову и тяжко воззрился в исполосованный прожекторами сумрак.

– Ох, вы у меня там сейчас достреляетесь… – проворчал он, и до Анчутки дошло наконец, что кто-то из пограничников пальнул по их костру из снайперской винтовки.

– У них пули освящённые! – торопливо предупредил он.

– Да знаю… – вздохнул Африкан. – Сам и освящал…

Согнулся, став ещё сутулее, и зачем-то принялся медленно расшнуровывать высокие ботинки солдатского образца. Разулся, скрепил шнурки единым узлом и со вздохом поднялся на ноги. Повесил обувь на плечо, а потом вдруг склонился к Анчутке и, раскрыв как бы через силу глубокие усталые глаза, заглянул домовому в самую что ни на есть душу.

– Так что, дружок, дорога нам теперь с тобой – одна…

Эти произнесённые хрипловатым шёпотом слова почему-то бросили Анчутку в дрожь. Веяло от них жутью… Африкан взял домового в большие ладони и, оступаясь, направился вниз, к воде. Да, но он же сам сказал, что тоже не умеет плавать! Значит где-то лодку припрятал в камышах… Обрадоваться этой своей мысли Анчутка так и не успел, поскольку в следующий миг луч прожектора обмахнул берег, не обозначив нигде ни лодки, ни даже камышей…

«Топиться идёт!» – грянула догадка, и Анчуткино сердечко неистово заколотилось.

Ну, конечно! Назад пути – нет, вперёд – тоже… Сейчас ведь утопит! Анчутка зажмурился и, вцепившись всеми четырьмя лапками в пахнущую ладаном рясу, уткнулся в неё мордочкой, словно надеясь оглушить себя хотя бы этим слабым дурманом.

Внизу зачавкало, потом захлюпало, потянуло холодом. Вода, надо полагать, подступала всё выше и выше. Берег – крутой, стало быть, ещё шаг – и скользкое дно уйдёт навсегда из-под косолапых ступней Африкана… Но тут в отдалении грянули, отразились от речной поверхности истошные человеческие крики – и любопытство превозмогло. Анчутка не выдержал, осторожно приоткрыл один глаз – и, к изумлению своему, обнаружил, что они с Африканом почти уже достигли середины Чумахлинки.

Упрямо склонив плешь и уперев бороду в грудь, опальный чудотворец пересекал государственную границу по воде, аки посуху. Оба прожектора давно уже держали его сутулую грузную фигуру в перекрестье лучей. Из-под босых косолапых ступней Африкана при каждом шаге разбегались по наклонной речной глади сверкающие концентрические круги. Если верить слуху, на мосту творилось нечто невообразимое: беготня, суматоха… Потом, как бы спохватившись, с левого берега забил пулемёт. Первая очередь вспорола воздух совсем рядом, и Анчутка, ойкнув, снова зарылся личиком в рясу.

Африкан недовольно мотнул головой – и пулемёт заклинило. Оплетённый древесными корнями баклужинский берег был уже в десятке шагов от нарушителя.