Войны рассказы дзен васька бандит

Семён Ильич давно собирался на кладбище к сыну, только вот здоровье никак не позволяло, и краска давно куплена была, и весь инструмент собран…

Сегодня проснулся и понял, что чувствует себя вполне сносно. Позавтракал и стал собираться. Ещё два месяца назад заметил, что оградка у сына покосилась, калитка как-то криво висит. Ну и неудивительно, уж почти десять лет как сыночка своего схоронил…

На самом деле Иван не был его родным сыном. Они с женой отжили 20 лет, а ребёночка бог так и не дал. Долго думали, взвешивали всё за и против, и наконец решились взять маленького в детском доме.

Ваню они увидели сразу. Худенький мальчик лет пяти с такой тоской смотрел на них, что у Семёна Ильича сердце чуть не остановилось. Если остальные детки, как пчелиный рой вились вокруг них, то этот просто сидел на одном месте. Он сразу спросил у директора:

— А вон тот мальчик, почему он не со всеми.

— Ой, Ваня у нас особенной. Его мать привела сюда сама полгода назад. Сцена была настолько страшной, он так плакал, что у нас сердца разрывались и с тех пор, как мы не стараемся он не идёт на контакт, живёт в себе… Маленькое сердечко никак не может простить и понять такого предательства…

Они с женой не сговариваясь решили, что должны просто, обязаны заставить поверить мальчика в то, что в жизни не всё чёрное.

Пока оформляли документы, брали его Ивана гулять. Он всё принимал, всё делал, что ему предлагали. Мороженое, значит мороженое. Карусели, значит карусели. Только глаза его оставались такими же безжизненными. Им потребовался целый год, чтобы Ваня начал смотреть на них без страха. И только через год он как-то вечером подошёл к Семёну Ильичу и спросил:

— Вы меня правда никогда не бросите?

— Никогда, я тебе обещаю.

Маленький Ваня прижался к нему и зарыдал. С того момента они вообще забыли, что Валюша не родной. Мальчик радовал во всём. Учился отлично. После школы поступил в военное училище. Учитывая, что жили они в небольшом посёлке, мало кто после школы шёл дальше. Потому родители страшно гордились им. На каникулы, а потом и в отпуск Ваня приезжал не отдохнуть, а помочь им. В посёлке все завидовали,а они пылинки с сына сдували.

После училища он остался служить. Отец с матерью переживали, особенно когда Ванюша со связи пропадал. Знали, что где-то он там, где очень опасно.

А потом списали его по здоровью и сломался Ваня, загрустил. Два года всего дома и побыл, заболел. Врачи только руками разводили, очень поздно обнаружилась болезнь. Мать недолго сын оплакивала, вскоре вслед за ним ушла, а вот Семён Ильич всё небо коптил.

Он вышел во двор, к нему под ноги сразу кинулся Бандит. Пёс уже в годах, если перевести на человеческий возраст, то наверное он такой же старый, как и сам Семён.

— Ну чего ты, чего? Сейчас пойдём, к Ванечка пойдём, да Машеньке.

Пёс как будто понимал, что говорит ему хозяин и весело вилял хвостом. Они закрыли калитку и направились по просёлочной дорожки. Кладбище находилась за деревней на другом конце. Нужно было пройти весь посёлок, а потом ещё с километр и тогда попадешь на могилки. День хороший был, не жаркий.

— Доброго дня Семён Ильич! Куда это вы с Бандитом?

— Здравствуйте Марфа Алексеевна, — он приподнял сумку. — Вот к сыну и жене иду. Нужно оградку подправить, покрасить.

— Ох, что же ты так, сам-то больной весь. Не уж то попросить некого.

— Да кого же я попрошу? Внуков бог не дал, а чужого кого? Ты же сама знаешь, денег возьмёт, а потом переделывать придётся.

— Твоя правда… Время сейчас такое…

Они с Бандитом продолжили свой путь.

Уже когда подходил к кладбищу встретил мужика какого-то, не местный, точно. Мимо прошёл, глаза отвёл. Семён очень удивился, он не их деревни, так не принято, все друг с другом здороваются, доброго здоровья желают, даже если человек совсем незнакомый.

На могилках был беспорядок. Семён Ильич совсем забыл, что неделю назад ветер очень сильный был и веток наломал, вокруг всё разрыто.

— Ох, ну и работы нам с тобой Бандит.

Собака как-то настороженно рыкнула.

— Чё ты ругаешься? Мужик тебе не понравился? И мне не понравился, но это уж не наше дело.

Как только Семён Ильичь собрал ветки, Бандит бросился копать прямо у ограды. Пёс рыл так, что земля летела в разные стороны.

— Что ты вытворяешь то Бандит? Что с тобой?

Но собака не обращала на него никакого внимания, пёс продолжал упорно рыть, при этом лаять и визжать одновременно. Наконец перестал и разразился громким лаем.

— Да что там у тебя? — Семён Ильич подошел к яме и остолбенел.

В той ямке, которую раскопал Бандит виднелся угол коробки. Причём попала на сюда совсем недавно, потому что картон даже не промок от сырой земли. Скорее всего именно тот незнакомый мужик и спрятал что-то на кладбище.

— Дай-ка бандит, — он разгрёб землю вокруг коробки, которая казалась совсем немаленькой.

Семён Ильич с трудом достал её.

— Да что тут такое то?

И в тот момент в коробке что-то зашевелилось.

— Ох ты ж, что же такое господи? — он рванул картон.

Бандит взволнованно бегал вокруг.

— Тише-тише…

В коробке лежали тряпки. Семён осторожно отодвинул их и вскрикнул. Там был младенец, причём совсем маленький. Шевелился, открывал ротик, хватал воздух. Пищать видимо сил у него не было. Сколько он провёл времени под землёй? Полчаса не больше. Видимо воздух, который остался в коробке младенцу хватило, чтобы не задохнуться.

— Ох ты ж господи, — Семён Ильич подхватил малыша на руки и кинулся к выходу с кладбища.

Бандит бежал впереди оглашая все окрестности лаем, уже много-много лет он так не бегал. Сердце выскакивало из груди, дыхание обжигало горло, но он не останавливался, он бежал к Анне Григорьевне. Она когда-то была фельдшером у них в посёлке, медпункт давно был закрыт, но сельчане по привычке со всеми бедами шли к ней.

Анна Григорьевна была в огороде. Она издалека заметила Семёна Ильича. Понятно, что старик бегом бежит не просто так. Женщина вымыла руки в бочке с дождевой водой и вышла к нему навстречу за калитку.

— Ильич, что случилось-то?

Говорить он не мог, просто протянул ей младенца и прохрипел:

— Нашёл закопанного в коробке.

В этот момент младенец пискнул и Анна Григорьевна, как будто проснулась, схватила и побежала в дом кликнув на бегу Семёну:

— За мной!

Анна Григорьевна быстрыми движениями разворачивала ребёнка, её муж куда-то звонил, а она одновременно задавала вопросы Семёну Ильичу.

Через полчаса Семён и Бандит сидели у калитки Анны Григорьевны, рядом стояла скорая помощь и полицейская машина, вокруг толпился народ.

Семёну же кто-то накопал сердечных капель. Перед Бандитом поставили миску с водой. Он чувствовал, как его отпускало. Слышал, что это девочка и что ещё минут 15 бы…

Как он во время, как всё сложилось…

Через день у его дома остановилась машин, Семён Ильич и не видел никогда таких красивых. Он хотел было встать с дивана, но ноги за эти два дня, после того забега совсем не двигались.

— Хозяин! Можно?

— Входите. Кто там?

В комнату вошёл мужчина.

— Здравствуйте. Вы же Семён Ильич?

— Я, точно, а вы?

— Меня зовут Игнат. Я получается дедушка той малышки, которую вы спасли.

— О как.

Мужчина выглянул за дверь и что-то сказал. В комнату тут же ввалился здоровый парень. Он втащил огромную коробку, поставил её на стол. Мужчина повернулся.

— Это гостинцы вам, — потом положил на стол пачку денег, — а это так, на нужды.

Видя, что Семён что-то хочет сказать, поднял руку.

— Я понимаю, благодарить таким образом даже не красиво, но я не знаю, как ещё… как вообще благодарят за такое. Не отказывайтесь, я от чистого сердца.

Семён Ильич видел, что мужчина говорит правду, он присел.

— Понимаете, моя дочь, она вышла замуж вопреки моей воле. Я сразу понял, что тому, её избраннику нужны только наши деньги, но она не верила мне. Потом она забеременела и я немного успокоился, как оказалось зря. Она умерла при родах. Я не знал об этом. А вот девочка выжила и мой так называемый зять решил избавиться от малышки, потому что деньги дочери переходили к ней. Я не знал почти ничего… Она очень обижена была на меня и совсем не общалась. Я даже не знал, что её отвезли в какую-то левую больницу. Думаю, что специально, но всё это выяснит следствие. Моего зятя уже задержали, а эта девочка единственная ниточка, которая связывает меня с моей доченькой. Я виноват, должен был настоять, запретить, но боялся сделать ещё хуже…

Семён Ильич прекрасно понимал его и понимал, как тяжело потерять своего ребёнка. Он физически чувствовал боль этого человека.

— Как девочка?

Мужчина улыбнулся:

— Всё хорошо. Вы очень вовремя. Как будто ангел её охранял. Спасибо вам!

Они ещё посидели, поговорили. Семён ещё раз рассказал, как всё произошло.

— А вы значит к сыну?

— Да, и жена моя там. Оградка покосилась, хотел поправить…

Семён смог нормально ходить только через две недели. Ноги перестали ломить при каждом шаге, да и в груди как будто спокойнее стало.

В коробке с гостинцами столько всего было, а когда он увидел сколько денег оставленный дедушкой спасённой малышки, то чуть не заплакал.

— Тут хватит и на новую оградку, и на памятник.

Выбрав погожий денёк Семён Ильич взял рулетку и вышел из дома.

— Ну что бандит, составишь мне компанию?

Собака завиляла хвостом и радостно гавкнула. Они вышли за калитку, почти сразу навстречу попалась Марфа Алексеевна.

— Ты куда Семён?

— Да на кладбище. Вот дед той девочки приезжал, денег оставил. Пойду замеры сделаю, да новую оградку закажу, это вся уже кривая.

Марфа улыбнулась как-то странно:

— Ну иди, сходи конечно.

Старик ушёл, а пожилая женщина смотрела ему вслед. Потом не удержавшась, перекрестила спину старика, она ведь знала то, чего не знал он, только вчера на кладбище ходила.

Семён Ильич шёл, осматривался вокруг.

— Лишь бы сегодня ничего не случилось. Ну что бандит, сегодня мы с тобой обойдёмся без приключений?

Пёс с готовностью гавкнул.

— Обойдёмся наверное. Что-то я не пойму, мы что заблудились с тобой?

Семён остановился. Он ничего не понимал. На том месте, где должны были быть могилы его родных красовался настоящий мемориальный комплекс. Высокая, красивая оградка из толстых, чёрных цепей. Белый щебень, плитка и очень красивые, чёрные памятники.

Семён подошёл ближе. С черноц глыбы на него смотрел его сын. Он был так хорошо изображён, что казался живым.

— Ванечка… — он повернулся ко второму памятнику. — Маша…

Даже думать не нужно было, кто всё это сделал, конечно же Игнат. Старик просто поклонился в никуда.

— Спасибо тебе добрый человек, вот за это большое спасибо. Благодарность твоя — это самое лучшее.

Он присел на лавочку.

— Здравствуйте мои родные, здравствуйте. Вот теперь я доволен, всё именно так, как я мечтал. Я же чего к вам не шёл, потому что не доделано у меня тут всё было, а теперь то что, теперь-то всё в порядке. Всё правильно…

Тревогу забила Марфа Алексеевна, к вечеру к ней прибежал бандит.

— Ох, ты ж чего один? Ты же без хозяина не ходишь никуда, а я что-то не видела, чтобы хозяин твой с кладбище шёл.

Марфа припустила по улице к дому Семёна, как она и думала дом был на замке. Она быстро подняла на ноги соседей и они все быстрым шагом направились кладбищу.

— Вот не сидится ему дома больного насквозь.

— Ну как ему сидеть, если все его там лежат.

— Тоже верно.

Семён Ильич был там. Он сидел на лавочке, на губах застыла довольная улыбка.

— Господи, дождался красоты и ушёл, — Марфа вытерла слёзы, — и улыбается, как живой.

Похороны взял на себя игнат, а вот Бандит остался у Марфы, хоть и предлагал мужчина его забрать, говорил, что живёт в загородном доме, собаке будет хорошо. Марфа воспротивилась:

— Не нужно, спасибо. Пёс тоже всех потерял, а нас он хотя бы знает, так что пусть останется…

Бандит часто ходил на кладбище. С утра уйдёт к вечеру вернётся. Потом видимо совсем состарился, каждый раз с кладбище шёл к себе домой, а не к Марфе. Женщине приходилось ходить за ним.

Два года после хозяина прожил Бандит, а после умер там же у красивой оградки. Хоть и не принято было так, но похоронили его мужики рядом с оградой, ближе к Семёну. Пусть и на том свете вместе будут…

Этот рассказ надолго выбил меня из колеи… Прочтите до конца, не пожалейте времени. Возможно, он крепко и навсегда утвердит вас в мысли, что жить надо здесь и сейчас…

У мамы в серванте жил хрусталь. Салатницы, фруктовницы, селедочницы. Все громоздкое, непрактичное. И ещё фарфор. Красивый, с переливчатым рисунком цветов и бабочек.

Набор из 12 тарелок, чайных пар и блюд под горячее.

Мама покупала его еще в советские времена, и ходила куда-то ночью с номером 28 на руке. Она называла это: «Урвала». Когда у нас бывали гости, я стелила на стол кипенно белую скатерть. Скатерть просила нарядного фарфора.

— Мам, можно?

— Не надо, это для гостей.

— Так у нас же гости!

— Да какие это гости! Соседи да баб Полина…

Я поняла: чтобы фарфор вышел из серванта, надо, чтобы английская королева бросила Лондон и заглянула в спальный район Капотни, в гости к маме.

Раньше так было принято: купить и ждать, когда начнется настоящая жизнь. А та, которая уже сегодня — не считается. Что это за жизнь такая? Сплошное преодоление. Мало денег, мало радости, много проблем. Настоящая жизнь начнется потом.

Прямо раз — и начнется. И в этот день мы будем есть суп из хрустальной супницы и пить чай из фарфоровых чашек. Но не сегодня.

Когда мама заболела, она почти не выходила из дома. Передвигалась на инвалидной коляске, ходила с костылями, держась за руку сопровождающего.

— Отвези меня на рынок, — попросила мама однажды.

Последние годы одежду маме покупала я, и всегда угадывала. Хотя и не очень любила шоппинг для нее: у нас были разные вкусы. И то, что не нравилось мне — наверняка нравилось маме. Поэтому это был такой антишоппинг — надо было выбрать то, что никогда не купила бы себе — и именно эти обновки приводили маму в восторг.

— Мне белье надо новое, я похудела.

У мамы хорошая, но сложная фигура, небольшие бедра и большая грудь, подобрать белье на глаз невозможно. В итоге мы поехали в магазин. Он был в ТЦ, при входе, на первом этаже. От машины, припаркованной у входа, до магазина мы шли минут сорок. Мама с трудом переставляла больные ноги. Пришли. Выбрали. Примерили.

— Тут очень дорого и нельзя торговаться, — сказала мама. — Пойдем еще куда-то.

— Купи тут, я же плачу, — говорю я. — Это единственный магазин твоей шаговой доступности.

Мама поняла, что я права, не стала спорить. Выбрала белье.

— Сколько стоит?

— Не важно, — говорю я.

— Важно. Я должна знать.

Мама фанат контроля. Ей важно, что это она приняла решение о покупке.

— Пять тысяч, — говорит продавец.

— Пять тысяч за трусы?????

— Это комплект из новой коллекции.

— Да какая разница под одеждой!!!! — мама возмущена.

Я изо всех сил подмигиваю продавцу, показываю пантомиму. Мол, соври.

— Ой, — говорит девочка-продавец, глядя на меня. — Я лишний ноль добавила. Пятьсот рублей стоит комплект.

— То-то же! Ему конечно триста рублей красная цена, но мы просто устали… Может, скинете пару сотен?

— Мам, это магазин, — вмешиваюсь я. — Тут фиксированные цены. Это не рынок.

Я плачу с карты, чтобы мама не видела купюр. Тут же сминаю чек, чтобы лишний ноль не попал ей на глаза. Забираем покупки. Идем до машины.

— Хороший комплект. Нарядный. Я специально сказала, что не нравится, чтоб интерес не показывать. А вдруг бы скинули нам пару сотен. Никогда не показывай продавцу, что вещь тебе понравилась.

Иначе, ты на крючке.

— Хорошо, — говорю я.

— И всегда торгуйся. А вдруг скинут?

— Хорошо.

Я всю жизнь получаю советы, которые неприменимы в моем мире. Я называю их пейджеры. Вроде как они есть, но в век мобильных уже не надо.

Читать также: «Нужно копить деньги и все делать качественно” — это незыблемые родительские истины… позавчерашнего дня.

Однажды маме позвонили в дверь. Она долго-долго шла к двери. Но за дверью стоял терпеливый и улыбчивый молодой парень. Он продавал набор ножей. Мама его впустила, не задумываясь. Неходячая пенсионерка впустила в квартиру широкоплечего молодого мужика с ножами. Без комментариев. Парень рассказывал маме про сталь, про то, как нож может разрезать носовой платок, подкинутый вверх, на лету.

— А я без мужика живу, в доме никогда нет наточенных ножей, — пожаловалась мама.

Проявила интерес. Хотя сама учила не проявлять. Это было маленькое шоу. В жизни моей мамы было мало шоу. То есть много, но только в телевизоре. А тут — наяву. Парень не продавал ножи. Он продавал шоу. И продал. Парень объявил цену. Обычно этот набор стоит пять тысяч, но сегодня всего 2,5. И еще в подарок кулинарная книга. «Ну надо же! Еще и кулинарная книга!» — подумала мама, ни разу в жизни не готовившая по рецепту: она чувствовала продукт и знала, что и за чем надо добавлять в суп. Мама поняла: ножи надо брать. И взяла.

Пенсия у мамы — 9 тысяч. Если бы она жила одна, то хватало бы на коммуналку и хлеб с молоком. Без лекарств, без одежды, без нижнего белья. И без ножей. Но так как коммуналку, лекарства ,продукты и одежду оплачивала я, то мамина пенсия позволяла ей чувствовать себя независимой. На следующий день я приехала в гости. Мама стала хвастаться ножами. Рассказала про платок, который прям на лету можно разрезать. Зачем резать платки налету и вообще зачем резать платки? Я не понимала этой маркетинговой уловки, но да Бог с ними. Я знала, что ей впарили какой-то китайский ширпотреб в нарядном чемоданчике. Но молчала. Мама любит принимать решения и не любит, когда их осуждают.

— Так что же ты спрятала ножи, не положила на кухню?

— С ума сошла? Это на подарок кому-то. Мало ли в больницу загремлю, врачу какому. Или в Собесе, может, кого надо будет за путевку отблагодарить…

Опять на потом. Опять все лучшее — не себе. Кому-то. Кому-то более достойному, кто уже сегодня живет по-настоящему, не ждет.

Мне тоже генетически передался этот нелепый навык: не жить, а ждать. Моей дочке недавно подарили дорогущую куклу. На коробке написано «Принцесса». Кукла и правда в шикарном платье, с короной и волшебной палочкой. Дочке — полтора годика. Остальных своих кукол она возит за волосы по полу, носит за ноги, а любимого пупса как-то чуть не разогрела в микроволновке. Я спрятала новую куклу.

Потом как-нибудь, когда доделаем ремонт, дочка подрастет, и наступит настоящая жизнь, я отдам ей Принцессу. Не сегодня.

Но вернемся к маме и ножам. Когда мама заснула, я открыла чемоданчик и взяла первый попавшийся нож. Он был красивый, с голубой нарядной ручкой. Я достала из холодильника кусок твердого сыра, и попыталась отрезать кусочек. Нож остался в сыре, ручка у меня в руке. Такая голубая, нарядная.

— Это даже не пластмасса, — подумала я.

Вымыла нож, починила его, положила обратно в чемодан, закрыла и убрала. Маме ничего, конечно, не сказала. Потом пролистала кулинарную книгу. В ней были перепутаны страницы. Начало рецепта от сладкого пирога — конец от печеночного паштета. Бессовестные люди, обманывающие пенсионеров, как вы живете с такой совестью?

В декабре, перед Новым годом маме резко стало лучше, она повеселела, стала смеяться. Я вдохновилась ее смехом. На праздник я подарила ей красивую белую блузку с небольшим деликатным вырезом, призванную подчеркнуть ее большую грудь, с резным воротничком и аккуратными пуговками. Мне нравилась эта блузка.

— Спасибо, — сказала мама и убрала ее в шкаф.

— Наденешь ее на новый год?

— Нет, зачем? Заляпаю еще. Я потом, когда поеду куда-нибудь…

Маме она очевидно не понравилась. Она любила яркие цвета, кричащие расцветки. А может наоборот, очень понравилась. Она рассказывала, как в молодости ей хотелось наряжаться. Но ни одежды, ни денег на неё не было. Была одна белая блузка и много шарфиков. Она меняла шарфики, повязывая их каждый раз по-разному, и благодаря этому прослыла модницей на заводе. К той новогодней блузке я
тоже подарила шарфики. Я думала, что подарила маме немного молодости. Но она убрала молодость на потом.

В принципе, все её поколение так поступило. Отложило молодость на старость. На потом. Опять потом. Все лучшее на потом. И даже когда очевидно, что лучшее уже в прошлом, все равно — потом.
Синдром отложенной жизни.

Мама умерла внезапно. В начале января. В этот день мы собирались к ней всей семьей. И не успели. Я была оглушена. Растеряна. Никак не могла взять себя в руки. То плакала навзрыд. То была спокойна как танк. Я как бы не успевала осознавать, что происходит вокруг. Я поехала в морг. За свидетельством о смерти. При нем работало ритуальное агентство. Я безучастно тыкала пальцем в какие-то картинки с гробами, атласными подушечками, венками и прочим. Агент что-то складывал на калькуляторе.

— Какой размер у усопшей? — спросил меня агент.

— Пятидесятый. Точнее сверху пятьдесят, из-за большой груди, а снизу …- зачем-то подробно стала отвечать я.

— Это не важно. Вот такой набор одежды у нас есть для нее, в последний путь. Можно даже 52 взять, чтобы свободно ей было. Тут платье, тапочки, белье…

Я поняла, что это мой последний шоппинг для мамы. И заплакала.

— Не нравится ? — агент не правильно трактовал мои слезы: ведь я сидела собранная и спокойная еще минуту назад, а тут истерика. — Но в принципе, она же сверху будет накрыта вот таким атласным покрывалом с вышитой молитвой…

— Пусть будет, я беру.

Я оплатила покупки, которые пригодятся маме в день похорон, и поехала в её опустевший дом. Надо было найти ее записную книжку, и обзвонить друзей, пригласить на похороны и поминки.

Я вошла в квартиру и долга молча сидела в ее комнате. Слушала тишину. Мне звонил муж. Он волновался. Но я не могла говорить. Прямо ком в горле. Я полезла в сумку за телефоном, написать ему сообщение, и вдруг совершенно без причин открылась дверь шкафа. Мистика. Я подошла к нему. Там хранилось мамино постельное белье, полотенца, скатерти. Сверху лежал большой пакет с надписью «На смерть». Я открыла его, заглянула внутрь.

Там лежал мой подарок. Белая блузка на новый год. Белые тапочки, похожие на чешки. И комплект белья. Тот самый, за пять тысяч. Я увидела, что на лифчике сохранилась цена. То есть мама все равно узнала, что он стоил так дорого. И отложила его на потом. На лучший день её настоящей жизни. И вот он, видимо, наступил. Её лучший день. И началась другая жизнь…

Дай Бог, она настоящая.

Сейчас я допишу этот пост, умоюсь от слёз и распечатаю дочке Принцессу. Пусть она таскает её за волосы, испачкает платье, потеряет корону. Зато она успеет. Пожить настоящей жизнью уже сегодня.

Настоящая жизнь — та, в которой много радости. Только радость не надо ждать. Её надо создавать самим. Никаких синдромов отложенной жизни у моих детей не будет.

Потому что каждый день их настоящей жизни будет лучшим.

Давайте вместе этому учиться — жить сегодня.

Ольга Савельева

Источник:  goodday.su

— Очнулась? Вот и ладненько, — глухо произнес один. — Как-то неинтересно с бревном развлекаться.

Оля была ошеломлена, не понимала, что происходит, кто эти люди. Крупная дрожь сотрясала ее тело. Руки, связанные уже скотчем, болели. Она языком толкала тряпку, но не могла от нее избавиться. Глаза наполнились слезами. Они потекли к вискам, девушка сразу захлюпала носом, и дышать стало еще труднее.

— Начинай. Вдруг кто увидит, — произнес глухой голос.

Неизвестный с синими глазами деловито положил руки на колени девушки. Поняв, что он хочет сделать, Оля замычала, замотала головой, задергала ногами и руками, стараясь попасть по обидчику. Происходящее походило на кошмар. Насильник, пыхтя, преодолевая сопротивление, раздвинул девушке бедра, но Оля снова сжала ноги.

— Держи сучку! Какого хрена стоишь?

Тяжелое мужское тело навалилось ей на грудь, придавило к земле. Оля боролась изо всех сил, но задыхалась, поэтому была слабой. Она чувствовала, как второй рвет колготки, срывает с нее трусики. И вдруг он остановился, замер, прислушиваясь к лесным звукам. Оля задержала дыхание: небольшая пауза всколыхнула в душе надежду, что насильник одумается.

Но зря. Что-то твердое стало вонзаться ей в плоть. Оля дергалась, но насильник не отступал. Он резко схватил ее за бедра и прижал их к животу. Сложенная практически пополам, Оля не могла даже пошевелиться. В такой позе он наконец проник внутрь, и дикая боль пронзила ее тело. Оля изогнулась в немом крике, но жесткие ладони крепко сжимали ее ноги.

Сколько продолжалась эта пытка, Оля не знала. Ей казалось, что в нее вбивают бревно, с каждым ударом все глубже и яростнее. Иногда инструмент насильника выскакивал наружу, Оля с всхлипом вздыхала, а потом он снова вонзался с удвоенной силой. Тело вздрагивало от каждого толчка, вибрировало и тряслось. Насильник над девушкой сопел, обливался потом, полукружиями расплывавшимся по маске. Сильный запах горячего мужского тела, смешанный со знакомым парфюмом, бил в нос, и инстинкт самосохранения заставлял Олю отворачиваться, часто дышать, чтобы избежать приступа рвоты, от которого она могла захлебнуться.

Напавший с каким-то злобным наслаждением выполнил свою работу и наконец затрясся, застонал. Оля почувствовала, что давление внутри живота исчезло вместе с остатками острой боли. Мужчина еще секунду полежал, тяжело дыша и приходя в себя, потом откатился на бок и встал. Оля со стоном опустила затекшие ноги, надеясь, что экзекуция закончилась, а она осталась жива. Она оперлась на локти и стала отползать в сторону.

Но опять ошиблась. Насильник схватил ее за ногу и притянул к себе, расцарапав нежную кожу о еловые иголки, ковром устилавшие землю.

— Теперь ты, — приказал он напарнику, застегивая джинсы. Тот нерешительно засопел и сделал шаг в сторону. Тогда первый толкнул его к девушке.

— Не могу, — сдавленно произнес второй и подался назад. — Страшно.

— А на кулак нарваться не боишься? Давай!

— У меня и желания нет, — отказывался второй.

Оля слушала их перепалку с ужасом и молила Бога, чтобы кто-нибудь догадался, где она, и пошел ее искать.

— А так будет? — одним рывком насильник перевернул девушку на живот, поставил ее на колени. Он с силой провел по внутренней стороне ее бедер ладонями, потер пальцами больное место — Оля снова затряслась от ужаса и страха, потом похлопал по обнаженным ягодицам.

— Давай! По-собачьи. Можешь и вторую дырку расковырять. Разрешаю. Не бойся. Так она в глаза смотреть не будет.

Оля задергалась, замычала, но сильные руки прижали ее к земле, чуть не придушив от усердия. В полуобморочном состоянии она почувствовала, как что-то вяло прикасается к коже ее бедер, потом наливается и поднимается выше. Второй насильник скользнул в разорванную плоть легко, почти не причинив боли, но Оле уже было все равно: она потеряла сознание от недостатка воздуха.

Второй раз она очнулась от неприятного ощущения: ей казалось, будто сотни маленьких существ бегают по телу, оставляя жгучую боль. Она открыла глаза: летнее солнце уже поднялось над горизонтом и мгновенно ослепило. Дышать стало легче. Оля подняла по-прежнему связанные руки — кляп исчез.

[more]

Война России с Украиной к середине лета вроде бы успокаивается, однако, следующая часть года грозит каким-то таким тотальным хаосом в мире, на фоне которого все померкнет. Если кто-то думает, что пандемия была как бы днем весеннего равноденствия, после которого денечки пойдут длиннее и все будет налаживаться, то он ошибается – глобальный кризис еще не прошел своего пика.

Пандемия, которая ожидает нас этой осенью, будет странной пандемией. Она будет не такой длинной, как первая, но проблем от неё возникнет значительно больше и эти проблемы будут острее. Страны скорее всего снова закроют свои границы и я вижу это уже где-то в конце лета.

Вообще наступающая осень и последующая зима будут выглядеть очень странно и совсем не так, как многие ожидают. Я бы сейчас сказал, что у нас будут три проблемы, а не как раньше одна. Будет новая чума, но не в той форме, как мы привыкли, когда чумой одновременно болел весь мир, а будут как бы локальные вспышки и очаги. Второй проблемой станет глобальный кризис, а третьей проблемой станут боевые действия, которые будут какие-то повсеместные.

Еще будет какой-то разнобой в действиях правительств. Так, если с первой чумой все боролись согласованно и одновременно, то сейчас законы начнут принимать в стиле кто на что горазд. ЕС грозит серьезный раскол по интересам и он если не официально, то реально расколется как бы на два союза и уже не будет таким, как есть.

Так же в Европе к самому концу лета произойдет нечто ужасное. Что это будет я не знаю. Может быть экономический крах, о котором я расскажу дальше, может быть новая пандемия, может быть Польшу как-то заденет будущая война. Но я вижу итог, когда из Польши в один день захотят уехать очень много людей, в результате чего в Европе сложится настоящий хаос и страны наперегонки начнут закрывать свои границы.

Меня спрашивают – когда и где будет очередная война? Это будет где-то южнее Польши. Как я уже ранее говорил – может Ближний Восток, может Турция/Греция. Турция в NATO – это какой-то Троянский конь. Она вроде как бы за нас, но действует исключительно в своих интересах и сейчас как-то странно спорит против вступления в блок Швеции и Финляндии. Поэтому как только в Украине все вдруг затихнет – так где-то на юге и полыхнет.

Однако, даже несмотря на масштабность события это будет не главное. Главное произойдет в какой-то большой стране мира и это будет как-то связано с Китаем. В результате Европа, а с ней и весь остальной мир погрузятся в ужасный экономический хаос.

Что будет вокруг Китая конкретно я точно не вижу. Может быть там будет какой-то экономический или политический кризис, который обрушит мировую экономику, как карточный домик. Может быть это будет какой-то логистический саботаж. Может быть Китай куда-то вторгнется и новость об этом станет обрушивающим рынки фактором. Или может быть даже сам Китай будет атакован. Я пока не уверен и могу только сказать, что с Китаем к началу осени будет связано что-то очень большое, грандиозное. И если сейчас в мировой экономике просто кризис, то это будет уже хаос.

После того, как что-то случится в Азии, в Европе начнется, не побоюсь этого слова, настоящий бардак. Каждая страна ЕС будет реагировать на это по разному, причем не только во внешней политике, но и локально, раздавая своим граждан противоречащие общей политике ЕС советы и рекомендации. И я вижу во всех заголовках фразу: “ликвидность потеряна”. Все будут бегать в телевизор и выкрикивать эти слова, как мантру.

В общем, будет какой-то глобальный ужас в одном флаконе: чума, какие-то плохие дела на юге и в Азии, нарушения цепочек поставок и эта самая потеря какой-то ликвидности. Не знаю, как в остальной Европе, но в Польше я вижу военные машины из которых что-то раздают людям. Причем, что странно – раздают не всем подряд, а только определенные группы людей имеют право подходить и брать что-то из этих грузовиков.

Но даже совсем не это будет самое ужасное. Самое ужасное, что как в Польше, так и во всех странах правители начнут издавать указы, словно бешеные. Законопроектов будет так много и они будут спускаться сверху так быстро, что возникнет подозрение в том, что все эти распоряжения были заранее подготовлены. И все они не будут иметь никакого отношения ни к нашему выбору, ни к нашей свободе.

Сейчас мой внутренний голос мне как бы говорит: скажи людям, чтобы пораньше выкапывали картошку и старательно её берегли. Не хочу вас пугать, но этот голос, шепчущий мне, сейчас какой-то довольно громкий и сбывается то, о чем этот голос говорил еще два года назад: мир идет к нищете и голоду.

Меня постоянно спрашивают: ну когда же введут цифровые деньги? Отвечаю: ну вот сейчас где-то и введут. Для того, чтобы эти цифровые деньги появились, должны произойти определенные вещи. Так, должен случиться некий глобальный финансовый крах, чтобы мы все что-то потеряли. И когда мы захотим это вернуть – нас попросят потерянное задокументировать, возвращая потери в цифре. Нет сомнений, что это такая игра, это какой-то сценарий. Но, в чем сразу вас хочу успокоить и приободрить – сценарий не затянется на несколько лет, он будет очень быстрый.
https://strangeplanet.ru/

Мудрецы-нумерологи с древних времен изучали даты рождения различных людей и пришли к выводу, что в определенные периоды рождаются дети, которым предстоит в дальнейшем помогать другим.

Предлагаем вам рассмотреть эти временные промежутки и узнать, не входит ли ваша дата рождения в них.

Кармическая группа «Люди высшей цели»

Каждый человек рождается с определенной кармой – судьбой. 

У некоторых жизненные пути довольно схожи, поэтому нумерологами для классификации созданы кармические группы.

Одна из них – «Люди высшей цели».

Лица, входящие в данную группу, должны выбирать самые значимые жизненные пути. Любой человек, отнесенный к «Людям высшей цели», может поспособствовать искуплению ошибки одного народа или целого государства.

Периоды, когда рождались подобные личности:

с 18.07.1944 по 14.02.1945 год;

с 17.07.1951 по 14.02.1952 год;

с 17.07.1958 по 14.02.1959 год;

с 17.07.1965 по 14.02.1966 год;

с 17.07.1972 по 14.02.1973 год;

с 17.07.1979 по 14.02.1980 год;

с 17.07.1986 по 14.02.1987 год;

с 17.07.1993 по 14.02.1994 год;

с 16.07.2000 по 13.02.2001 год;

с 16.07.2007 по 13.02.2008 год.

Кармическая группа «Хранители рода»

«Хранители рода» – особые люди, в памяти которых скрыты родовые тайны. Этих лиц можно сравнить со святыми источниками, откуда другие черпают надежду и мудрость. Люди, которые относятся к этой кармической группе, на начальном этапе даже не догадываются о своем предназначении. Однако постепенно родовая память проясняется. Благодаря ей посвященные справляются с различными препятствиями, достигают определенной высоты. Их предназначением становится не только хранение памяти о роде. Этим людям предстоит беречь своих отцов и матерей, дедушек и бабушек, познакомить детей с семейной историей.

Периоды, когда рождались представители кармической группы «Хранители рода»:

с 18.01.1948 по 16.08.1948 год;

с 17.01.1955 по 16.08.1955 год;

с 17.01.1962 по 16.08.1962 год;

с 17.01.1969 по 16.08.1969 год;

с 17.01.1976 по 16.08.1976 год;

с 17.01.1983 по 16.08.1983 год;

с 17.01.1990 по 16.08.1990 год;

с 17.01.1997 по 16.08.1997 год;

с 16.01.2004 по 16.08.2004 год.

Кармическая группа «Люди высшей гармонии»

Лица из этой группы любят все то, что их окружает. Они положительно относятся к человечеству, растениям, животным, готовы пожертвовать всем ради других. Им судьбой предписано оказание помощи людям, лечение, наставничество. Однако некоторые представители кармической группы могут сойти с предначертанного пути.

Временные промежутки, когда появлялись на свет «Люди высшей гармонии»:

с 16.09.1945 по 16.04.1946 год;

с 16.09.1953 по 16.04.1954 год;

с 16.09.1959 по 15.04.1960 год;

с 16.09.1966 по 15.04.1967 год;

с 16.09.1973 по 15.04.1974 год;

с 16.09.1980 по 15.04.1981 год;

с 16.09.1987 по 15.04.1988 год;

с 16.09.1994 по 15.04.1995 год;

с 16.09.2001 по 15.04.2002 год;

с 16.09.2008 по 15.04.2009 год.

Кармическая группа «Небесные воины»

Людей из этой группы можно назвать воинами добра. Они сражаются за справедливость, проявляют храбрость, готовы на самопожертвование.

Периоды, когда появлялись на свет «Небесные воины»:

с 17.04.1946 по 14.11.1946 год;

с 16.04.1953 по 14.11.1953 год;

с 16.04.1960 по 14.11.1960 год;

с 16.04.1967 по 14.11.1967 год;

с 16.04.1974 по 14.11.1974 год;

с 16.04.1981 по 14.11.1981 год;

с 16.04.1988 по 14.11.1988 год;

с 16.04.1995 по 14.11.1995 год;

с 15.04.2002 по 14.11.2002 год.

Матрица судеб Роберта Кэмпа Роберт Кэмп – эксперт в астрологии.

Он считается открывателем интересного метода определения судеб. Специалист составил матрицу, в соответствии с которой можно предугадать свой жизненный путь. С помощью нее Роберт Кэмп определил, в какие дни рождаются люди с самой сложной задачей – помогать другим, служить их интересам и т. д.

Список данных дней:

8 и 21 января; 6 и 19 февраля; 4, 17 и 30 марта; 2, 15 и 28 апреля; 13 и 26 мая; 11 и 24 июня; 9 и 22 июля; 7 и 20 августа; 5 и 18 сентября; 3, 16 и 29 октября; 1, 14 и 27 ноября; 12 и 25 декабря.

За помощь другим воздается. 

Оказание помощи другим людям – довольно непростая задача. 

Но стоит отметить, что каждому человеку, рожденному в кармическом коридоре чисел, в итоге помогает Вселенная, т. е. за добрые дела воздается. Подтверждением этому служат истории из реальной жизни.

Например, есть немало лиц, открывающих возможности для творчества, развития и бизнеса других людей. Они вкладывают свои знания, деньги в развитие проектов, а через некоторое время сами становятся успешными.

Таким способом Вселенная благодарит их за помощь нуждающимся.

В заключение стоит отметить, что людям, рожденным с целью облегчить существование других, предстоит получить важный урок жизни.

Им требуется научиться не мешать посторонним в решении их задач. Если определенному человеку нужно научиться находить выход из сложившейся ситуации, то оказываемая помощь не должна лишать его данной возможности.

источник

Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru

Баба Маня жизнь прожила долгую, трудную. Девяносто восемь, почитай, исполнилось, когда на погост её понесли. Пятерых детей подняла, семнадцать внуков вынянчила, да правнуков с десяток. Все на её коленях пересидели до единого, ступени крыльца стёрты были добела от множества ног и ножек, что бегали и ступали по нему за все эти годы, всех принимала старая изба, которую ещё до войны поставил муж бабы Мани — Савелий Иваныч.

В сорок первом ушёл он на фронт да там и сгинул, пропал без вести в сорок третьем, где-то под Сталинградом, холодной суровою зимою. Баба Маня, тогда ещё просто Маня, вдовой осталась, с детьми мал-мала меньше. До последнего дня своей жизни, однако, ждала она своего Савоньку, не теряла надежды, что он жив, часто выходила к палисаднику и стояла, всматриваясь вдаль, за околицу — не спускается ли с пригорка знакомая фигура. Но не пришёл Савелий Иваныч, теперь уж там, чай, встретились.

Но не только мужа проводила на войну баба Маня, а и старшего сына своего — Витеньку. Ему об тот год, как война началась, восемнадцатый годок пошёл. В сорок втором ушёл добровольцем, а в сорок пятом встретил Победу в Берлине. Домой вернулся живым на радость матери. Ну а младшей Иринке тогда всего два годика исполнилось, последышем была у родителей. Мане под сорок уж было, как Ирка народилась.

Война шла по земле…Всяко бывало, и голодно, и холодно, и тоска душу съедала и неизвестность. Однако выстояли, все живы остались, окромя отца.

Когда пришла пора бабе Мане помирать, то ехать в город в больницу она категорически отказывалась.

— Сколь мне той жизни-то осталось? Сроду в больницах не бывала, дайте мне в родной избе Богу душу отдать.

Дети о ту пору сами уже стариками стали, внуки тоже в делах да заботах, ну и вызвалась за прабабкой доглядывать правнучка Мила. Больно уж она прабабушку свою любила, да и та её среди других правнуков выделяла, хоть и старалась не показывать того.

Приехала Мила, которой тогда девятнадцать исполнилось, в деревню, в бабыманин дом. Ну и остальная родня чем могла помогала, кто продуктов им привезёт, кто на выходных приедет с уборкой помочь. Так и дело пошло. Баба Маня не вставала, лежала на подушках строгая, задумчивая, ровно что тревожило её.

Подойдёт к ней Милочка, постоит, поглядит, спросит:

— Чего ты, бабуленька? Что тебе покоя не даёт? О чём всё думаешь?

— Да что, милая, я так… Жизнь вспоминаю.

— Ну вот что, давай-ка чаю пить.

Принесёт Мила чашки, варенье да печенья, столик подвинет ближе и сама тут же пристроится. Потечёт у них разговор задушевный, повеселеет бабушка, и Миле спокойно.

Но с каждым днём всё больше бабушка слабела, всё чаще молчала, да думала о чём-то, глядя в окно, за которым стоял старый колодец. Выкопал его тоже Савелий, муж её, тогда же, когда и избу поднимали. Теперь-то уж не пользовались им, вода в избе была нынче, все удобства. Но засыпать колодец не стали, на добрую память о прадедушке оставили.

И вот в один из весенних дней, когда приближался самый великий из праздников — День Победы, подозвала баба Маня правнучку к себе и рукой на стул указала, садись, мол. Присела Мила.

— Что ты, бабонька? Хочешь чего? Может кашки сварить?

Помотала баба Маня головой, не хочу, мол, слушай.

— Праздник скоро, — с придыханием начала баба Маня, — Ты знаешь, Мила, что для меня нет его важнее, других праздников я и не признаю, окромя него. Так вот, вчерась Савонька ко мне приходил. Да молчи, молчи, мне и так тяжело говорить-то, болит в груди, давит чего-то. Приходил молодой, такой каким на фронт уходил. Скоро, бает, увидимся, Манюша. Знать недолго мне осталось.

И вот что хочу я тебе поведать, Милочка, ты слушай внимательно. Никому в жизни я этой истории не рассказывала доселе. А теперь не могу молчать, не хочу я, Милочка, с собой эту тяжесть уносить. Не даёт она мне покоя. Вот как дело, значит, было…

У Савелия в лесу заимка была, охотился он там бывало, ну и избушка небольшая имелась. Как на войну я сына да мужа проводила, так и сама научилась на зайцев да на птиц силки ставить. Уходила в лес с утра, в избушке всё необходимое хранила для разделки, а на другой день проверять силки ходила.

И вот однажды прихожу я как обычно к избушке, захожу, и чую — есть кто-то там. Ой, испужалась я до чего! Может беглый какой, дезертир. Тогда были и такие. А то вдруг медведь, а у меня ничего с собой и нет. Нащупала я в углу избы лопату, выставила её вперёд себя да пошла тихонько в тот тёмный угол, где копошилось что-то.

Вижу, тёмное что-то, грязное, а оконце в избе махонькое, да и то света почти не пропускает, под самым потолком оно. Замахнулась я лопатой-то, и тут гляжу, а это человек. Ба, думаю, чуть не убила, а самой страшно, кто ж такой он. Может из наших партизан кто?

— Ты кто такой? — спрашиваю я у него.

Молчит.

— Кто такой, я тебе говорю? — а сама снова лопату подняла и замахнулась.

А он в угол зажался, голову руками прикрывает. Вижу, руки у него все чёрные, в крови что ли. И лицо не лучше.

— А ну, — говорю, — Вылазь на свет Божий.

Он, как сидел, так и пополз к выходу, а сам всё молчит. И вот вышли мы так за дверь и вижу я, Господи помилуй, да это ж никак немец? Откуда ему тут взяться? А молоденький сам, мальчишка совсем, волосы светлые, белые почти, как у нашего Витюши, глаза голубые, худой, раненый. Стою я так напротив него и одна мысль в голове:

— Прикончить его тут же, врага проклятого.

А у самой защемило что-то на сердце, не смогу. Годков-то ему и двадцати нет поди, ровно как и моему сыну, который тоже где-то воюет. Ой, Мила, ой, тяжко мне сделалось, в глазах потемнело. А этот вражина-то, значит, сидит, сил нет у него, чтобы встать, и твердит мне на своём варварском наречьи:

— Не убивайт, не убивайт, фрау!

И не смогла я, Мила, ничего ему сделать. Больше того скажу я тебе. Взяла я грех на душу — выхаживать его принялась. Ты понимаешь, а? Мои муж с сыном там на фронте врага бьют, а я тут в тылу выхаживаю его проклятого! А во мне тогда материнское сердце говорило, не могу я этого объяснить тебе, дочка, вот появятся у тебя детушки и может вспомнишь ты свою прабабку старую, дурную, и поймёшь…

Тайком стала я ему носить еды маленько, картошину, да молока кружку. Раны его перевязала. Наказала из избушки носу не казать. Приволокла соломы из дому да тулупчик старенький, ночи уже холодные совсем стояли, осень ведь. Благо ни у кого подозрений не вызвало, что в лес я хожу, я ведь и до того ходила на заимку.

А на душе-то кошки скребут, что я творю? Сдать надо мне его, пойти куда следует.

— Всё, — думаю с вечера, — Завтра же пойду к председательше Клавдии.

А утром встану и не могу, Милка. Не могу, ноги нейдут…

Дни шли, немец болел сильно, горячка была у него, раны гноились. Так я что удумала. В село соседнее пошла, там фельшерица была, выпросила у ей лекарство, мол, дочка вилами руку поранила, надо лечить. И ведь никто не проверил, не узнал истины. А я тому немцу лекарство унесла. Пока ходила эдак-то к нему, говорили мы с ним. Он по нашему сносно балакал, не знаю уж где научился.

Звали его Дитер. И рассказывал он про их хозяйство там, в Германии ихней, про мать с отцом, про младших братьев. Ведь всё как у нас у них. Зачем воевали?… Слушала я его и видела их поля, семью его, как будто вживую. И так мне мать его жалко стало. Ведь она тоже сына проводила, как и я, и не знает где-то он сейчас.

Может и мой Витенька сейчас вот так лежит где-то, раненый, немощный. Может и ему поможет кто-то, как я этому Дитеру помогаю. Ох, Мила, кабы кто узнал тогда, что я делала, так пошла бы я под расстрел. Вот какой грех на мне, доченька. Тряслась я что лист осиновый, а ноги сами шли на заимку.

И вот в один из дней в деревню к нам партизаны пришли. Вот тогда я по-настоящему испугалась. Задками, огородами, вышла я из деревни, да бегом на заимку, в избушку свою.

— Вот что, Дитер, — говорю я своему немцу, — Уходить тебе надо! Иначе и меня с детьми погубишь и сам погибнешь. Что могла, сделала я для тебя, уходи.

А он слабый ещё совсем, жар у его, сунула я ему с собой еды немного да и говорю:

— Сначала я уйду, а потом ты тихонько выходи и уходи, Дитер.

А он глядел на меня, глядел, а потом за пазуху полез. Я аж похолодела вся.

— Ну, — думаю, — Дура ты, Маня, дура, у него ведь оружие есть наверняка. Порешит он тебя сейчас.

А он из-за пазухи достал коробочку, навроде шкатулки махонькой и говорит:

— Смотри, фрау.

И мне показывает. Я ближе подошла, а там бумажка с адресом и фотография.

— Мама, — говорит он мне, и пальцем на женщину тычет, что на фото.

Потом сунул мне в руки эту коробочку и говорит:

— Адрес тут. Когда война закончится, напиши маме. Меня убьют. Не приду домой. А ты напиши, фрау. Мама знать будет.

Взяла я эту коробчонку, а сама думаю, куда деть её, а ну как найдут? Постояли мы с ним друг напротив друга, поглядели. А после, уж не знаю, как это получилось, само как-то вышло, подняла я руку и перекрестила его. А он заревел. Горько так заревел. Руку мою взял и ладонь поцеловал. Развернулась я и побежала оттуда. Бегу, сама ничего от слёз не вижу.

— Ах ты ж , — думаю, — Война проклятая, что ж ты гадина наделала?! Сколько жизней покалечила. Сыновья наши, мальчишки, убивать идут друг друга, вместо того, чтобы хлеб растить, жениться.

Тут слышу, хруст какой-то, ветки хрустят, за кустами мужики показались, и узнала я в них наших, тех, что в деревню пришли недавно.

— Что делать?

И я нож из кармана вытащила, да ногу себе и резанула. Тут и они подошли.

— Что тут делаешь? Чего ревёшь?

— Да на заимку ходила, силки проверяла, да вот в потёмках в избе наткнулась на железку, порезалась, больно уж очень.

— Так чего ты бежишь? Тут перевязать надобно, — говорит один из них и ближе подходит.

— Да я сама, сама, — отвечаю. С головы платок сняла да и перемотала ногу-то.

Ну и бегом от них в деревню. А они дальше, в лес пошли.

Мила слушала прабабушку, раскрыв рот, и забыв про время. Ей казалось, что смотрит она фильм, а не про жизнь настоящую слушает. Неужели всё это с её бабой Маней произошло?

— А дальше что, бабуля? Что с Дитером стало?

— Не знаю, дочка, может и ушёл, а может наши его тогда взяли. Он больно слабый был, вряд ли смог уйти. Да и я тогда выстрелы слышала, когда из леса-то на опушку вышла. Думаю, нет его в живых.

— А что же стало с той шкатулкой? Ты написала его матери?

— Нет, дочка, не написала. Времена тогда были страшные, боялась я. Ну а после, когда много лет прошло, порывалась всё, да думала, а надо ли прошлое бередить? Так и лежит эта шкатулка с тех пор.

— Так она цела? — подскочила Мила, — Я думала, ты уничтожила её.

— Цела, — ответила бабушка, — И спрятала я её на самом видном месте. Долго я думала куда мне её деть, а потом и вспомнила, как мне ещё отец мой говорил, мол хочешь что-то хорошо укрыть — положи на видное место. Вот у колодца я её и закопала ночью. Там много ног ходило, землю быстро утоптали, отполировали даже. А я до сих пор помню, где именно она лежит.

— А покажешь мне?

— Покажу.

В тот же день Мила принялась копать. Было это нелегко. Земля и вправду была отполирована и тверда, словно бетон. Но мало-помалу дело шло, и через какое-то время Мила с трепетом достала на свет , завёрнутую в тряпицу, небольшую деревянную коробочку. Ночью, когда бабушка уже спала, Мила сидела за столом и разглядывала тронутую временем, но всё же довольно хорошо сохранившуюся фотографию женщины средних лет и жёлтый сложенный кусочек бумаги с адресом.

Бабы Мани не стало десятого мая. Она встретила свой последний в жизни Праздник Победы и тихо отошла на заре следующего дня. Душа её теперь была спокойна, ведь она исповедала то, что томило её многие годы. Невыполненное обещание, данное врагу.

Мила нашла Дитера. Невероятно, но он был жив, и все эти годы он помнил фрау Марию, которая спасла ему жизнь. Жил он по тому же адресу, что был указан на клочке бумаги, отданной бабе Мане в том далёком сорок третьем. У него было четверо детей, два сына и две дочери, одну из дочерей он назвал Марией, в честь русской женщины. Милу пригласили в гости и она, немного посомневавшись, всё же поехала. Она увидела вживую и Дитера, и его детей, и внуков.

Теперь над их головами было мирное небо, они были не врагами, но сердца помнили то, что забыть нельзя, чтобы никогда больше не повторилось то, что было. Говорят, что воюют политики, а гибнут простые люди, наверное так оно и есть. Многое минуло с той поры, поросло травой, стало памятью. Наши Герои всегда будут живы в наших сердцах.

А жизнь идёт. И надо жить. И никогда не знаешь, где встретит тебя твоя судьба. Любовь не знает слова «война». Милу она встретила в доме Дитера. Спустя год она вышла замуж за его внука Ральфа. Вышло так, что тогда на лесной глухой заимке её прабабушка Мария решила судьбу своей правнучки..